|
Коричневые с извилистыми верёвочками вен руки ловко управлялись со спицами, разноцветные клубки разматывались и худели прямо на глазах. Баба Катя вязала мне юбку.
Я сидела рядом, мучилась, неуклюже протягивая петли, и удивлялась: бабушкино вязанье росло так быстро, а у меня уже одиннадцать рядов, но связанный лоскуток ещё меньше ладошки. Почему мои пальчики не такие ловкие, как у бабушки?
Баба Катя отложила работу, достала из помятой пачки папироску, зачем-то покрутила её пальцами и закурила. Щурясь от едкого дыма, посмотрела на мои руки:
- Ну, куда ты спешишь? Вон петелька побежала - не догонишь, придётся распускать, а то дырка будет!
- Да это же для куклы, - противилась я, - ей и так сойдёт!
- Нет, душ, привыкай всё делать тщательно и красиво. Учись - не ленись!
Бабушка почти всех называла душеньками, но теперь, видимо из-за моей малолетней неумелости, сократила обращение до короткого "душ".
- Вырастешь - будешь одеваться, как королева. И дочку наряжать, как куколку!
- А может, у меня не будет никакой дочки,- вредничала я, не желая распускать да перевязывать.
- Как же без дочки? Обязательно будет дочка, душ! И внучка тоже, - сказала бабушка как о чём-то само собой разумеющемся.
- Откуда ты знаешь?
- Поживёшь с моё - станешь бабушкой. И сама будешь всё знать! - улыбнулась баба Катя, и темноватая кожа смялась морщинками вокруг добрых глаз.
В восемь лет трудно поверить, что станешь старой. Я с опаской глянула в зеркало: а вдруг там вместо меня старушка с папироской? Из-за того, что баба Катя курила, в моём представлении любая бабушка обязательно должна быть с беломориной. Да нет, какая там старушка! В зеркале - та же, что вчера и позавчера - девчонка с косичкой и косоватой самостриженной чёлкой! Глаза, правда, как у бабы Кати - карие. Так это ж наследственное...
- Ну, вот и готова юбочка! Примерь-ка!
Я вертелась перед зеркалом и ужасно себе нравилась.
- Бабуля! Ты мировая! Ни у кого такой юбки нет!
- Вот! А представь, душ, если бы я петлю пропустила - была бы дырка. А я бы сказала: и так сойдёт!
- Ну, бабушка! - кидалась я ей на шею и целовала в мягкую щёку.
Курить папиросы, как и многому другому, бабушку научила жизнь. Когда пришло известие, что на Курской дуге муж Иван погиб смертью храбрых, у неё на руках остались четверо: два сына и две дочки. И всех бабушка вырастила, вывела в люди.
Бабушка умела делать всё: шила крепдешиновые платья деревенским модницам, пряла из пушистой кудели пряжу и вязала носки и варежки, ткала длинные полосатые дорожки. А ещё она могла ошкурить бревно, ловко орудуя топором, и запросто отремонтировать покосившийся забор. А однажды даже переложила задымившую вдруг печку.
- Не боги горшки обжигают, - задумчиво говорила баба Катя, по-мужски раскуривая папироску, а после смело бралась за всякую незнакомую, даже и мужицкую работу, сделать которую было больше некому.
Дневной запас летнего зноя к вечеру долгожданно заканчивался. Подгоняемое осмелевшим ветерком солнце готовилось тяжело плюхнуться в воду уходящей за горизонт Томи. Деревенские ребятишки, лишь недавно вылезшие из речки, наскоро поливали огурцы и бежали встречать из стада коров. Я, хоть и городская - приехала к бабушке на каникулы - тоже приходила с хлебной горбушкой за Красулей и провожала во двор. Пока бабушка доила - отгоняла жгучих мух, от которых корова за день уже остервенилась, мотала рогами, хлестала хвостом и норовила пнуть подойник. Я махала полотенцем, а мыслями была уже на поляне. О, как любили мы эти вечера!
Но баба Катя, ласково разговаривая с коровой, ещё долго возилась в сарае, потом несла подойник домой - цедить.
- Никуда твои ребята не денутся, - ворчала она, не отпуская меня, пока не выпью кружку парного молока.
Когда я вышла, вихлясто демонстрируя вязаную радугу новой юбки, наши играли на поляне в третий-лишний. Немного постояла в сторонке, давая возможность оценить обновку и высматривая, куда мне встать, потом ринулась в круг. Ребята носились как угорелые, с визгом уворачивались от ремня в руках водящего, который старался побольнее жогнуть раззяву или не слишком ловкого бегуна.
- Танька! Беги! - услышала я и рванула по кругу.
Оглянулась. Серёжка Килин с жуткой ухмылкой щёлкал ремнём, совсем как пастух в стаде - кнутом.
Я прибавила ходу, но вместо того, чтобы встать к кому-нибудь третьей, почему-то выскочила из круга и помчалась по улице.
- Танька! Танька! - скандировали те, кто был "за меня". Пацаны болели за Серёжку:
- Давай, Килька! Лови городскую! Держи её!
Я неслась сломя голову, с ужасом ожидая, что вот-вот полоснёт ремень по голым ногам. И даже не заметила, как Килька вернулся в круг, решив, что несолидно пятикласснику гнать по всей улице городскую малявку. Я продолжала улепётывать, слыша звуки погони. Сменив Кильку, бежал теперь за мной ничейный уличный пёс. Вообще-то Прибой был не злой, но, унаследовав от неизвестных предков страсть догонять движущимися предметы, он не мог упустить такую лёгкую добычу, как ошалелая от паники девчонка.
Горячее хриплое дыхание за спиной, и тут же меня схватили за подол. Не задумываясь, перепрыгнула, как через скакалку, и полетела дальше. Взрыв хохота заставил оглянуться. Килька и ребята ржали на поляне, показывая на меня пальцами. Зато рядом - в моей новой юбке - озадаченно вертелся вокруг самого себя Прибой. Лохматая башка и передние лапы проскочили в неё, а туловище крепко охватила резинка. Юбка сидела на собаке как влитая, только сзади топорщилась над хвостом. Ребята повалились на траву от хохота, а я со слезами убежала в дом.
Юбку потом принёс Килька и отдал бабушке.
- Вот держите, эта юбка вашу внучку спасла! Если б не она, Прибой Таньку как курицу бы порвал! - услышала я из угла, куда забилась плакать.
В шестом классе я, как большая, строчила на машинке своё первое платье, бабушка и тут вставила словечко:
- Не торопись, душ. Когда наденешь - никто не узнает, сколько времени ты его шила - два часа или неделю, зато все будут видеть, хорошо ли сидит, аккуратные ли шовчики.
- Да они же с изнанки! Кто их увидит? - сердилась я, потому что мне не терпелось выйти на улицу и показать обновку подружкам.
Когда у меня родилась дочка, бабушка уже не вставала с постели, и вскоре её не стало. Но каждый раз, когда шила дочке наряды, пуская в дело любой клочок ткани или моток ниток, я вспоминала её с благодарностью.
- Мама! Меня Андрей в театр пригласил! А мне надеть совсем нечего! - прижалась ко мне Настя.
- Надень то, что я шила тебе на выпускной, - слабым после больницы голосом сказала я.
- Ну, мам, кто же в выпускном в театр ходит? - канючила дочь, и я принялась за кройку.
Режу ткань острыми ножницами, а самой дурно. Всего три недели назад мне вот так же разрезали живот, удаляя невесть откуда взявшуюся опухоль, слава Богу, доброкачественную.
Хирург, усатая немолодая грузинка, покрикивала на меня во время операции:
- Нэ шевэли кишками, жэнщина!
Потом, из лучших побуждений, чтобы шовчик был тоненький и красивый, зашила его нитками естественного происхождения, кажется, из бараньих жилок. Я хоть и Овен по гороскопу, но бараньи жилки почему-то во мне не приживались, шло отторжение, шов никак не хотел срастаться. Я чувствовала слабость и панику. Меня так и выписали, с дыркой в животе, справедливо решив, что дома она зарастёт скорее.
Руки подрагивали от слабости, и строчки на платье выходили неровные, кривоватые.
"Носи платье - не скидывай, терпи горе - не сказывай!" - вспомнила я одну из бабушкиных поговорок. Строчила и строчила, по нескольку раз пробегая на машинке одно и то же место. Старалась все швы зашить покрепче.
Протянула дочке платье, а самой неловко за неаккуратные строчки.
- Да, ладно, мам, они же с изнанки! Кто их увидит!
Вскоре я выздоровела и сшила Насте ещё несколько новых платьев. Но, отправляясь в универ на очередной экзамен, дочь всегда надевала то, с неровными строчками, говоря, что оно приносит удачу.
Я стою перед зеркалом. Вот так, незаметно, стала бабушкой. Глаза всё те же - карие. Та же косоватая чёлка - люблю подравнивать сама! Но уже слегка помялась морщинками кожа, провисла под подбородком. С возрастом становлюсь всё больше похожа на бабу Катю. Только без папироски во рту. Курить я так и не научилась. Да и ладно, ни к чему мне. И внучки у меня пока нет. Зато есть два внука. Старшему уже восемь лет. После летних каникул мальчишка деловито собирается на занятия по каратэ.
- Баба Таня, а где моё кимоно?
- Да вот же оно.
- Нет, это магазинное, а мне надо то, которое ты мне шила.
- Да оно уже короткое стало, ты же сильно вырос за лето.
- То кимоно счастливое, в нём я всегда побеждаю. И жёлтый пояс получил. Теперь, сказал Учитель, начнёт сиять свет, солнце нового дня...
- Да, мой ты золотой! Этот свет и так каждый день будет сиять для тебя.
- Ну, ладно, тогда счастливое кимоно я Ване отдам!
- И мне будет сиять? - спросил младший.
- Обязательно!
© Татьяна Юрина 29.07.2012
|