"Вот я и снова в Берлине" - Алекс переступил порог квартиры, и устало опустил на пол небольшой, коричневой кожи чемодан и перетянутый веревкой мольберт.
Раньше, приезжая в этот город он останавливался на съемных квартирах или в гостинице. На этот раз, по условию контракта, жилье себе он должен был подыскивать сам. Он остановился в небольших апартаментах на Kastanienallee. Мебели в квартире, кроме встроенной старой кухни и раздолбленного, многоопытного матраца, не было никакой.
Алекс начал обустраиваться. В магазине "Пфенниг Ланд" приобрел кастрюлю и сковороду. Вилку с ножом стащил в кафе, после обеда. Матрац выбросил и взамен купил надувной. В гостиной бросил на пол бамбуковые циновки. Там же устроил свой мольберт и этюдник. Купил подержанный мопед.
Пробуждался он довольно рано. Похмельную вязкость просыпания смывал ведром холодной воды. После этого, до красна, до боли, растирался полотенцем
На первом этаже его дома была булочная. Он знал время, когда, очередная порция круассанов доставалась из печи, и старался всегда подойти к этому моменту. С пакетом круассанов и обжигающим картонным стаканчиком с кофе, поднимался к себе. На скорую руку позавтракав, вставал за мольберт. Часов до двух, самое продуктивное для него время, Алекс работал.
Обедать, он отправлялся в ресторан. Шаткая иллюзия устроенности, за которую он упорно держался. Денег в банке у него оставалось немного, а обещанная работа, ради которой он приехал в Берлин, начиналась еще нескоро. Но все равно он не мог заставить себя готовить дома. "В конце концов, когда закончатся деньги, можно попросить аванс в театре" - успокаивал он себя.
В этом мае погода в Берлине была необычно теплой. Все улицы, вокруг его дома были заставлены столиками бесчисленных кафе и ресторанов. Подчас, по улице невозможно было ни пройти, ни проехать. Посетители кафе и пытающиеся проскочить мимо них велосипедисты, беззлобно переругивались. Найдя свободное место, Алекс заказывал пиво. Неторопливо выпивал кружку и заказывал вторую. Спешить ему пока было некуда. Он специально приехал из Москвы на месяц раньше. Во-первых, чтобы подыскать квартиру. А во-вторых...
О второй причине побудившей его поспешно уехать из дома, Алекс старался вспоминать как можно реже. Он был бы рад и вообще забыть об этом. Но знал, что как только вечером он останется наедине со своими безмолвным собеседником - бутылкой дешевого виски, воспоминания щупальцами оплетя его сердце, заполнят все пространство вокруг него.
После обеда он отправлялся, бездельно послоняться по городу. Вернувшись домой, некоторое время, пока не стемнеет, Алекс снова писал. С наступлением сумерек, вымыв кисти и пристроив бутылочку в карман куртки, отправлялся в один из близлежащих баров. Заказывал себе большой стакан колы, и выбирал угол потемнее. Незаметно для окружающих подливал себе в стакан с колой виски. Выпив первый глоток, он каждый день давал себе слово, что звонить ей больше не будет. Допив последний глоток, нетвердым шагом спешил домой, к телефону. Телефонная трубка, в очередной раз отвечала Алексу: "Что он сволочь, и что он снова пьян, и что она просила оставить ее в покое и не звонить ей больше".
Измученный этими каждодневными разговорами, он добредал до спальни и падал на постель. Как только его голова касалась подушки, он мгновенно засыпал. Алкоголь избавлял его от бессонных головоломок.
***
Наконец подошло время долгожданной работы.
Ему позвонили из театра и сказали, что через два дня, приступают к изготовлению новых декораций, по его эскизам.
"И не будет ли господин Суверенин так любезен, присутствовать при этом. А то не дай бог, мастера отойдут от его творческого замысла".
Алекс ответил, что естественно он будет. И если надо, то уже сегодня.
"Нет, - вежливо ответил телефон. - Сегодня не надо. У нас в театре все расписано по минутам, и если господин Алекс появится заранее, то его персоной, просто некому будет заниматься".
- Praktisch, kvadratisch, gut!* - проворчал, разбуженный этим звонком Алекс, и поплелся в ванную.
В зеркале отразилась незнакомая, неопрятная личность.
Накануне вечером Алекс, переборов себя, не стал звонить в Москву.
Но зато, из-за этого напился вдрызг. Звонок из театра, взбудоражил его. Тяжелый месяц наедине с самим собой, оставался позади. Теперь надо было приводить мысли, и порядком помятую физиономию, в боевой порядок. Немцы безалаберности не прощают.
Постояв перед ведром с ледяной водой, гораздо дольше обычного, Алекс перекрестился, и вылил на себя обжигающий холодом поток.
***
Почти весь день Алекс провел в бане. Еще в свой первый приезд в Германию, он был поражен великолепию немецких саун. Это были настоящие дворцы отдыха. Вначале его несколько смущал обычай, что незнакомые мужчины и женщины, совершенно обнаженные, парятся вместе. Но потом привык, и заделался самым настоящим фанатом немецких бань.
Когда разнеженный Алекс, под вечер возвратился домой, то решил, что и писать в этот день он не будет. Отдых так отдых.
Но его благим намереньем, не суждено было исполниться.
Стоило ему переступить порог квартиры, как затрещал домофон, и нему завалился его старый знакомый, Андрей. Один из немногих приятелей Алекса, с кем он возобновил отношения после приезда.
Одет Андрей был, по тогдашней берлинской моде в костюм, яркую рубашку с галстуком и поношенные кроссовки. Его, не по годам рано начавшие сидеть волосы, были уложены гелем, а-ля взбесившийся дикобраз.
Андрей грыз в университете японский язык. В свободное время подрабатывал. Потихоньку хакерил. Раскодировал платные каналы ТВ. В Берлине он был признанным компьютерным гением. Его и Алекса сближали подходящий друг к другу уровень интеллекта и, взаимное пристрастие скоротать вечерок за бутылочкой чего-по-горячей. Да еще то, что они совершенно не чувствовали себя эмигрантами в этой стране.
Цветы белой акации давно уже увяли, ушли в историю. Немногочисленные ее лепестки, были разбросаны по русскому кладбищу в районе Тегель. Высланные не по своей воли диссиденты, составляющие культурный оплот второй волны эмиграции, в большинстве своем или также, канули в лету, добавив в букет русской классики новые соцветия. Или возвратились на Родину и дожидались приобщения уже на месте. Приехавшие за последние пятнадцать лет, именовались бумажным, бюрократическим словом - переселенцы. Алекс и Андрей, себя ни к тем, ни к другим не причисляли. Просто два кораблика произвели временную швартовку в сытой, бюргерской бухте.
***
Андрей принес виски, макароны и базилику в цветочном горшке.
Сказав, что выискал в сети охренительный рецепт, ушел на кухню готовить спагетти. Кулинарное хобби было его последним увлечением.
Алекс объявил, что не пьет и, отправился на улицу за колой. Не пить же чистое, после бани.
Когда он вернулся, макароны были готовы, а Андрей уже успел значительно приложиться к бутылке. Алекс с грустью подумал, что надо было бы купить вторую сразу.
- Андрюш, пора бы и тебе из пике выходить. Ты уже сколько квасишь? - укоризненным голосом, будто бы сам целый месяц, только на хлеб намазывал, проговорил Алекс.
- Да к черту все. Что делать то, в этом забытом Богом городе. Ничего не происходит. Я за компом, больше информации и положительных эмоций получаю, чем при общении с людьми. Ты же нас не часто своим присутствием балуешь. А так, мне хорошо. Заблудишься в мониторе, возьмешь бутылочку другую и, не заметишь, как время пролетит. А что делать-то?
- Заведи себе кого-нибудь. Жену, например. А то потом скажут, как о Есенине: "Не было, той, которая уберегла бы".
- Нет уж, спасибо. Сохрани Господь от такого счастья.
- Не любишь ты женщин, компьютерный червь.
- Люблю. Очень люблю! Но,... только не в качестве жен.
- Тогда выходи куда-нибудь. Пошли на Потсдамерплац, там сейчас МОМА*. Есть пара картин моего любимого Модильяни.
- А ты сам, почему не выставляешь? Вон, - он обвел рукой комнату Алекса, сплошь заставленную полотнами, - картин не на одну персональную.
- Да брось, все не достойно. - стушевался Алекс. - Так малюю для собственного удовольствия.
- А кто сейчас достойный художник? Давай по одной, - Андрей разлил виски по водочным рюмкам. Они чокнулись.
- Не знаю, кто достойный - Алекс закусил макарониной, - да много неплохих художников, дело не в этом. Дело в том, что нет -
г е н и а л ьн ы х. Нет, и не может быть. Все уже сказано. Что может сравниться с совершенством Микеланджело или Боттичелли? А все остальное завершили сюрреалисты, модернисты, импрессионисты, кубисты и еще черт его знает кто. Последний гений живописи - Дали.
- И что, раз прочитав Достоевского, с его совершенным языком, не стоит и за перо браться?
- Да нет же, рисуй ты и пиши на здоровье. Просто если в литературе, актуальность определяется течением времени, то живописи уже гораздо труднее создать что-то новое.
- Просто сейчас все зависит от пиара. Самому пошлому моляришке могут задвинуть такой промоушен, что завтра весь мир бросится покупать его мазню. Раньше такого не было.
- Ну, в какой-то мере и раньше художнику требовалась определенная реклама. Существовали критика, цензура. От Левитана, например, критики требовали "оживить" пейзаж. Подрисовать коровку, овечку. Или не сошелся с католической церковью, и ... - Алекс зажег спичку, - до потомков не дойдет. - Ладно, наливай. Правда, к пасте больше бы подошло вино.
- Так это ты у нас, дворянских сословий, а мы, товарищи хэхэмоны все в безграмотных ходим.
- У меня той дворянской крови, если капля на литр осталась, то уже хорошо. Предки после семнадцатого года, особенной разборчивостью не страдали.
- Помнишь, как в том анекдоте: "Спрашивает пьяница врача о результате анализа, а тот ему в ответ: В вашем портвейне крови не обнаружено". Так, и в твоем виски плавает одинокая голубая капелька.
Алекс рассмеялся и сказал:
- Да ладно, не прибедняйся. Безграмотный! Три языка в совершенстве, да еще японский в придачу.
- Что не говори, а в Советской системе образования были свои плюсы. Вон у нас в университете, через одного - дебил. По профессии еще где-то, как-то шарят, а во всем остальном полное дерево... Ну, так кто у нас идет за второй?
На исходе второй бутылки Алекс почувствовал, что стены комнаты стали давить на него, а потолок опасно опускаться. Становилось все теснее сидеть в квартире. Он, следуя извечному русскому инстинкту пьяного бродяжничества, выдвинул идею куда-нибудь пойти. Андрей предложил поехать на охоту за "шоколадом". Алекс, не будучи расистом согласился.
***
Клуб "ONLY FOR BLACK" находился на окраине Берлина под метромостом.
Ничем не примечательное место, пройдешь мимо и не заметишь. Основное помещение совсем не отличалось от обычного кафе, и только посвященные знали, что для того, чтобы попасть в клуб, надо было пройти через дверь с надписью "ПЕРСОНАЛ" и по лестнице спуститься вниз.
Подземное помещение клуба поражало своими размерами. Вся мебель внутри, сваренная из кусков старого ржавого железа отсвечивала тусклым красно-коричневым светом. Алекс с Андреем, гордо покачиваясь, продефилировали через зал к бару. Кроме них, единственным белым в клубе, был бармен. К их удивлению он оказался харьковским евреем, и к тому же владельцем этого заведения. Бармен-хозяин, посоветовал им не задерживаться и налил по коктейлю.
Когда они заказали по второму кругу, парни из бара решили, что для случайно забредших прохожих, эти снежинки уже порядком засиделись. Тем более, что и некоторые девушки стали поглядывать на них довольно доброжелательно. Алекс поднял скандал. Андрей его поддержал. В итоге они оказались на улице.
"Охоту" можно было считать успешно проваленной, но в последний момент, как это часто и случается, фортуна повернула к ним свое капризное лицо. Из клуба вышли три девушки. Они познакомились, и девушки любезно согласились продолжить вечер у Андрея дома.
Андрей жил один в огромной пятикомнатной квартире в районе Принцлауерберг. Не смотря на большой метраж квартиры, он ютился в двух комнатах. Остальные были заставлены мебелью и вещами его родителей. Неспокойные девяностые они отсиживались в Германии. В Москве у его отца произошла довольно темная история. Теперь же все уладилось, и они вернулись. А мебель и вещи остались.
Все расположились в гостиной. Андрей притащил початую бутылку текилы. Выпили за женщин. За дружбу народов. За Анжелу Дэвис. Вскоре Андрея разморило, и он уснул. Алекс продержался немногим дольше. Последняя мысль, промелькнувшая, у него перед сном была, о том, что девушки, обязательно, что-нибудь свистнут. На память.
***
Проснувшись, Алекс обнаружил, что лежит совершенно голый, у Андрея в спальне. И к тому же не один. Рядом, сладко спала одна из вчерашних девушек. Почувствовав, что он проснулся, она открыла глаза. Немецкий язык не лез в его похмельную голову и Алекс спросил по-английски:
- What`s your name?
- Ты что не помнишь? - несколько обиженно переспросила она.
Алексу пришлось сконфуженно признаться, что нет.
- Ади. В общем-то, совсем не трудно. Твое имя запомнить намного труднее. Сов..., Сево... - попыталась выговорить девушка.
- Суверенин. Только это не имя. Меня зовут Алекс.
- Ну, это другое дело. Совсем просто. Полное имя у меня тоже
нелегкое, - Аделия Шей де Ванд.
- Ну, вот и познакомились, - пробормотал Алекс, что бы хотя бы что-нибудь сказать, собирая мозги в кучку и пытаясь припомнить, было ли у них что-то ночью. Словно прочитав его мысли, она спросила с усмешкой:
- А, что е щ е ты не помнишь?
- Если честно, я и правда, ни хрена не помню, как будто выключили меня, понимаешь?
- Нет, не понимаю. Я слышала, что русские немного странные и все очень много пьют. Теперь вот вижу, что это правда.
- Ну почему все пьют, - оскорбился за нацию Алекс, - Я например, сегодня пить не собирался.
- Ах, не собирался! - засмеялась она, и внезапно став серьезной, поинтересовалась, - Сколько сейчас время?
Алекс посмотрел на часы. Было половина седьмого утра.
Ади подпрыгнула и стала поспешно собирать разбросанную по всей спальне одежду. При этом она забавно приговаривала:
- Послушай, я тебе все объясню вечером. Мы встретимся вечером, правда? Ну, все я убегаю. Пока
Она чмокнула его в лоб и исчезла.
Алекс не был уверен в необходимости их встречи. Но возразить не успел.
***
Ади стояла в дверях одетая в какое-то невообразимое сочетание платья и брюк. Ее длинные волнистые волосы были перехвачены широкой лентой. Алекс, будучи художником, ни за что бы ни решился передать расцветку ее наряда на холсте. Это была палитра красок взорвавшегося в африканской саване грузовика с арбузами. Приняв очумевшее выражение лица Алекса, вероятно за восторг, она шагнула через порог и, не говоря не слова, принялась его раздевать...
***
...Алекс сидел на полу в коридоре и пытался привести себя в порядок.
Ади, нацепившая его старую рубашку, напевая, колдовала на кухне.
- Я так и знала, что у тебя пустой холодильник и кое-что прихватила из дома. Где у тебя столовые приборы, Baby?
- У меня нет столовых приборов, - заметил он, делая ударение на последнем слове, - У меня есть однавилка и один нож. И вообще, случайное изнасилование в коридоре не дает тебе право называть меня Baby .
- Прости Baby, больше не буду.
Поужинав, и выпив вина, очень кстати купленным Ади по дороге, Алекс спросил:
- Куда же это ты так летела с утра?
- Мне нужно было накормить детей, и отвести их в школу и детский сад.
- Ты что, работаешь бебиситором?
- Да нет, это мои дети.
- Твои дети! - ошеломленно переспросил Алекс. - И сколько же их у тебя?
- Двое от первого мужа, он остался в Африке и один от теперешнего, немца, - с гордым видом произнесла Ади.
Алекс так и не понял, чем она гордится, мужем немцем или тремя детьми.
- Да ты почти мать героиня!
- Что ты сказал, я не поняла?
- Я сказал Вау.
- Ты не любишь детей, да?
- Да нет, как раз больше всего на свете, я люблю детей и собак.
- А меньше всего?
- А меньше всего замужних африканских теток, - ответил он, и добавил, - пойдем в спальню, я тебя ужасно хочу.
***
На следующий день Алекс появился в театре и, как оголодавший солдат на женщину, накинулся на работу.
Три месяца, до сдачи спектакля, он там буквально дневал и ночевал. Работать в команде Алекс умел и любил. Ему нравилось, когда каждый в равной мере отвечал за проделанную работу. Он часами спорил с мастерами о возможности воплотить его идею в жизнь, именно таким способом, каким он считает правильным. О том, на каком расстоянии должны висеть декорации от авансцены. Какой свет дать на ту или иную сцену. И еще о тысячи, жизненно важных для него нюансов. Иногда соглашался с чужим мнением, но чаще настаивал на своем. Но в любом случае, это было другое ощущение творчества, вдохновения. Совершенно различное тому, тягостному размышлению, с которым он оставался дома, наедине со своими полотнами.
Несмотря на то, что его, начиная с художественной школы, в основном хвалили, его собственное отношение к своему творчеству, было критичным. Одно время, он подумывал бросить писать и освоить какую-нибудь более прозаичную профессию. Но, к счастью, или наоборот, познакомился с одним театральным режиссером, который на годы определил его творческий путь. Он предложил Алексу, сделать эскизы к его новому спектаклю. Работа имела успех. Он порекомендовал Алекса дальше. В общем, все пошло по обычной, накатанной театральной схеме. Его стали приглашать. Он стал время от времени ездить по Европе и работать в разных театрах. Потом приглашения сошли на нет. Не по его вине, а из-за того, что на данный промежуток времени, появилось новое, молодое и модное дарование. И царило в театральном мире всего сезон, от силы два. Востребованных имен, с мировой известностью было очень немного. Но это "очень немного", удерживало свои позиции на театральном рынке, словно стая волков, вцепившихся в одинокого тельца.
Снова пытаться прокормить себя, продавая картины, Алекс не решился. Его внутренний мир раскололся на две части. Он для себя твердо решил что, что бы создать действительно что-то стоящие, ему нужно уединение. Отказ, пусть на какое-то время, от внешнего мира. Полная изоляция. И вот тогда, он действительно сможет принести на этот свет, что-то такое, за что ему не будет стыдно.
Но все эти, по сути, неприхотливые условия, на самом деле стоили очень дорого. Кроме того, что бы творить, нужно было, худо-бедно изредка что-то есть и где-то спать. А все это, как известно, стоило определенное количество денежных знаков. Алекс вернулся в Москву. Гонорары здесь сильно отличались от западных, но на жизнь кое-как хватало. Он, снова стал раздумывать о бренности своей деятельности, когда поступило это предложение из Берлина.
***
Со своей работой он справился как нельзя лучше. Театральные критики, отнеслись к нему благосклонно. Правда, в несколько нелицеприятной для театра форме. Они написали, что: "...в новой постановке, на одной из крупнейших сцен Европы, кроме оригинальных декораций молодого русского художника, смотреть не на что...".
Как бы то ни было, критика критикой, а дирекция оценила работу Алекса по-своему. Ему было предложено поступить в штат театра. О, счастливый билет. Постановки менялись раз в году, и основной накал работы начинался за три-четыре месяца до премьеры. Алекс, особо не напрягаясь, мог спокойно писать для себя, получая ежемесячную зарплату.
***
После премьеры, как и полагалось, устраивался буфет.
Алекс не был любителем подобных мероприятий. Однообразная еда, пресные разговоры, одни и те же, уже порядком надоевшие лица. Но ребята из балета, объявив, что "халява это свято", все же затащили его на банкет.
На удивление, вечеринка оказалась очень себе ничего. К тому же кроме привычных вина и пива, можно было заказывать различные коктейли. Накоктейлившись вдоволь, все решили перейти в более спокойное место. Недолго выбирая, они зашли в ирландский бар, находящийся недалеко от театра. Народу в баре было немного. Бармен с неохотой отвлекся от прямой трансляции "Формулы-1" и принял заказ. Вся компания была уже довольно навеселе.
Алекс позвонил Ади и, разбудив ее, попросил приехать. Было уже три часа ночи, но она безропотно согласилась. Минут через двадцать к бару подъехало такси. Он вышел и расплатился с водителем.
До этого времени его приятели еще не были знакомы с ней. Появление чернокожей девушки вызвало определенный эффект. На какое-то время возникла неловкая пауза. Алекс представил девушку присутствующим и заказал ей "кубалибра".
На фоне высоких статных танцоров и тонких бледных балерин Ади выглядела белой вороной. А если точнее, черной. Она сидела, крепко сжав руку Алекса, и конфузилась.
Магдалена, наклонившись ко Алексу, прошептала:
- Czegos takiego od ciebie oczekiwalam!*
- Осторожней, она очень ревнивая.
- Nie przeymuy sie nikomu nie powiem ze sie z toba przespalam.**
Ади нахмурилась, и они перешли на немецкий язык.
Первоначальное внимание к чернокожей девушке ослабло, и она немного расслабилась. Все оставшиеся время ее старался развлекать голубой Фред. Вероятно, он обнаружил в чем-то солидарность между сексуальным меньшинством и "угнетенным" черным населением. В любом случае, Алекс был ему благодарен.
***
- Они все там такие красивые, - осторожна начала атаку она, когда они оказались у Алекса дома.
Предугадывая предстоящие развития событий, он произнес:
- Красивые? Может быть. Но не в моем вкусе.
Ади не обратила внимания на его уловку.
- Эта девушка, с которой ты шептался, из Югославии кажется, ты с ней спал?
- Магдалена из Польши, - уклонился он от прямого ответа, в очередной раз, поражаясь ее интуиции.
Африканские девушки обладают потрясающей интуицией. У Ади, ее способности доходили почти до магических. Она безошибочно определяла, будет ли следующий день теплым, или холодным. Давала Алексу полезные практические советы. Совершенно точно отделяла ложь от правды.
Иногда в полной темноте, от взгляда ее горящих на черном лице огромных глаз, ему становилось не по себе. Ее тело словно сливалось с ночью, и в темноте можно было разглядеть только ее белозубую улыбку и белки глаз. Это и завораживало и одновременно пугало Алекса.
Девушка всегда старалась показать Алексу, что он полностью превалирует в их паре. Алекс принял такую форму отношений, но душой всегда понимал, Ади намного сильнее его. Сильнее во всем. В прагматичном подходе к жизни. В устойчивой психике. В умении зацепится, выплыть любой ценой, но при этом не уронив своей, ему непонятной, африканской гордости. Да и физически, ее налитое мускулами, тело, казалось ему, намного превосходит его по силе.
Чтобы не продолжать начатый разговор, Алекс притянул Ади к себе и поцеловал.
***
Ее голова с рассыпавшейся прической лежала у Алекса на плече. Рукой она перебирала волосы на его груди. У нее были тонкие, шоколадные сверху и желтые изнутри, пальцы. В изгибе ее руки было что-то от грациозного животного. Большая черная кошка. Багира.
Алекс разглядывал их отражение в висящем напротив зеркале. Казалось, что огромная тень накрыла половину его тела.
- Ты делал это так долго, - потягиваясь, произнесла она, - я успела два раза.
Уже занималось утро, а спать совершенно не хотелось. Хмель почти сошел, но привычной тяжести не было. Близость Ади действовало лучше любого лекарства.
- Все русские такие волосатые? - спросила она,
- У нас же холодно, вот и обрастаем волосами на зиму.
- Поставь мне своего БОГА.
- Его зовут не БОГ, а БГ, заглавные буквы от имени Борис Гребенщиков.
Алекс поставил диск. Как это не странно, ей нравился русский рок. Смысла слов она не разбирала, но вероятно, ее привлекала царившая в этой музыке гармония.
- Я люблю тебя. Я очень сильно люблю тебя, - Алекс попытался что-то сказать, но она накрыла его рот ладонью, - не отвечай, не надо ничего говорить. Я знаю, скоро ты оставишь меня. У тебя будет долгий путь, и там меня с тобой нет. У нас осталось не так много времени, и я хотела бы украсть тебя у всех. Чтобы ты был мой и только мой. Пусть даже в этот небольшой кусочек нашей жизни.
Ади плакала очень странно. Из ее глаз текли слезы, а ее губы, словно вопреки слезам улыбались. Она плакала при Алексе в первый раз. Их отношения мало походили на долгосрочный союз, но разрывать их сейчас, он отнюдь не собирался. Но он уже настолько привык верить ее словам, что понял, так как она говорит, так и будет. И еще Алекс подумал о том, что, наверное не хотел бы предвидеть свое будущие. Это виденье не только избавляет тебя от ошибочных поступков, но и заставляет страдать. Страдать преждевременно. Страдать тогда, когда время для боли еще не пришло. Не всегда выгодно идти впереди наших часов.
В этот день муж Ади отвозил детей к бабушке, и она осталась у него на целый день. Они занимались любовью до полного изнеможения. Словно, уже сегодня должны были расстаться навсегда. Иногда, отрываясь друг от друга, пили мартини с водкой. Им было хорошо и просто вместе. Под вечер она ушла, оставив Алекса слегка пьяного и, безумно усталого.
Через несколько минут после ее ухода раздался звонок в дверь. Решив, что она что-нибудь забыла, полуголый Алекс пошел отворять.
За дверью, с чемоданом в руках, стояла Наталья.
***
Она переступила порог с таким видом, будто они расстались только вчера.
- Суверенин, ты как всегда пьян, - вместо приветствия произнесла она, - ты знаешь, что чувствительные натуры раков очень легко спиваются.
- Я, насколько ты помнишь, не верю в гороскопы.
- Веришь, не веришь, а пьешь как лошадь. Вернее как рак. Может, позволишь даме пройти. Или ты не один?
- Да нет у меня ни кого, проходи. Ты откуда взялась в Берлине? - Алекс все еще не мог оправиться от шока охватившего его при появлении Наташи.
- Боже мой, из Москвы, конечно же. Столицы нашей Родины. Как сказал твой любимый Шевчук - порядочной уродины.
Алекс почувствовал, как его босой ноги кто-то коснулся. Он опустил глаза и увидел смотрящего на него с пола белого пекинеса.
- Матильда! - он присел на корточки, - Собака моя, это ты?
- Собака? Нет, это не собака. Она и гавкать то не научилась, за этот год. Это твоя уменьшенная копия. Правда, женского рода.
- Но ...
- Все расспросы после. Дама только что с поезда и желает принять душ. Есть душ в этом сарае? - спросила она, брезгливо осматриваясь вокруг.
- Есть ванна, - чуть ли не с гордостью ответил Алекс.
Пока она мылась, он попытался привести квартиру в порядок, стараясь скрыть недавнее пребывание Ади. Матильда крутилась рядом с ним, преданно заглядывая в глаза.
"Выросла то как! - он умиленно смотрел на собаку, вспоминая тот маленький белый комочек, который он подарил Наталье год назад. - И не забыла меня?!"
- Когда я к тебе подъезжала, - раздался низкий голос Натальи из ванной, - видела выходящую из подъезда, черненькую проститутку. Не от тебя ли случайно?
Если у Наташки и не было Адиной интуиции, то в наблюдательности ей нельзя было отказать.
- С чего ты взяла, что это проститутка, - недовольно буркнул Алекс.
- Ага, значит точно от тебя, - с какой-то непонятной радостью констатировала она - И полотенце все мокрые. Я всегда говорила, что ты извращенец, Суверенин.
Ее появление настолько потрясло его, что он мгновенно протрезвел. Она всегда любила производить эффекты. И на этот раз ей это удалось в полной мере. Алекс уже довольно долго не звонил ей. Старался избегать общих знакомых, иногда приезжающих из Москвы. Отторгал все, что могло ее напомнить. И в последнее время действительно, ему удавалось все реже вспоминать о ней.
Алекс вышел на кухню и налил себе полстакана водки.
***
Наталья стояла, закутавшись в полотенце. Из второго она соорудила на голове некое подобие индийской чалмы. На руках у нее сидела Матильда.
Надо заметить, что в любом обличии Наталья умудрялась выглядеть потрясающе. Вот и сейчас, в этом наряде, с Мотькой на руках, она выглядела этакой светской дамой, по воле нелепого случая занесенной в его берлогу.
- Если бы ты знал, сколько геморроя, ты наделал мне своим подарком, - она потрясла Матильдой словно куклой в воздухе, и чмокнула её в нос. - Оформить документы на собаку, в сто раз сложнее, чем получить визу человеку. А её характер? Капризы! А имя!!! Матильда! Суверенен, ну зачем ты так назвал собаку? Ведь именно так, ты называл всех своих женщин в Москве. Очень кстати удобно. Если что, в темноте не перепутаешь. Не мудрствуя лукаво и собаку туда же. Гениально!
- Тебя, между прочим, я так,никогда не называл.
- Да, - Задумчиво произнесла она, - Меня не называл.
Серьезное выражение лица у нее оставалось лишь несколько секунд, и через мгновение снова приняв саркастический вид, она продолжила:
- Слушай Суверенин, мне надо переодеться, а ты слетал бы за шампанским. Надо же нам отпраздновать встречу. Есть у вас тут какие-нибудь ночные ларьки.
- Ночью в Германии алкоголь продается только на заправках.
Заправка находилась недалеко от дома, и уже через десять минут Алекс возвратился. Наталья переоделась в серый брючный костюм и, сложив ноги по-турецки, сидела на циновке. Перед ней на полу лежала открытая пудреница с рассыпанным на зеркальце белым порошком. Она скручивала стодолларовую банкноту в тонкую трубочку и, смеясь, отгоняла пытающуюся влезть туда носом, Матильду.
- Эта собака к тому же, законченная наркоманка! - С улыбкой произнесла она. - Что смотришь так укоризненно, или позабыл, от кого я всего этого набралась. Взял невинную девушку, растлил, развратил, научил дурным привычкам, и бросил на произвол судьбы!
Она положила щепотку кокса на язык и удовлетворенно замурлыкала.
- Притащил шампанского?
- Кто кого еще бросил, - пробормотал Алекс, ставя на пол бутылку шампанского и бокалы.
- Дураком меня уже называли, но вот жмотом, еще ни разу, - полушутя оскорбился Алекс, - ну давай, выкладывай, чем мы обязаны появлению столь дорогой гостьи.
- Кто это мы, ты и Матильда? Или Вы это о себе любимом, как об императорской особе... - продолжала язвить Наталья.
- Ну что ты, мы -это весь Берлинский бомонд, - парировал Алекс и с неспокойным сердцем, но, не изменяя ироничного тона, добавил. - Не из-за меня же ты приехала.
- Не обольщайся, не из-за тебя конечно. Я получила контракт в парижском "Moulin Rouge". А так как, ты надеюсь помнишь, я ненавижу самолеты, то отправилась поездом. Сразу в Париж утомительно и вот и разбила свой вояж. Москва - Берлин - Париж.
- Ты что же решила променять карьеру классической балерины на работу в кабаке? - поразился Алекс. - Пускай всемирно известном, шикарном, но все же кабаке. Ты, Наталья Домбровская, будешь дефилировать в пошлых позолоченных костюмах с перьями, задирать ноги и демонстрировать свои сиськи?!
- Да представь себе я, Наталья Домбровская буду, слышишь, буду! - со злостью ответила она и распахнула на себе жакет, - Буду показывать вот эти красивые сиськи всему Парижу! А понадобится, и всему миру!
При виде полуобнаженной, когда-то такой родной женщины у Алекса перехватило дыхание. У Натальи были действительно потрясающие, высокие тяжелые груди. Да и вся ее внешность была образцом женского совершенства. Гладкие, черные длинные волосы. Огромные прекрасно-русские, зеленые глаза на аристократически правильном лице. Длинное гибкое тело, с кошачьей пластикой.
"Снова я сравниваю женщину с кошкой - разглядывая Наташу думал Алекс. - Или мне действительно попадаются такие ярко выраженные особи из семейства кошачьих, или у меня маниакально-кошачий психоз. Даже Мотька, больше похожа на кошку, чем на собаку".
Наталья вдохнула вторую дорожку кокаина и, откинувшись на пуфик, прикрыла веки. Когда она вновь раскрыла глаза, ее зрачки заметно расширились. Уже спокойным тоном она проговорила:
- Наталье Домбровской в Москве платят двести долларов в месяц. А в "муляне" столько же, только в день. А жить за счет толстых дядек с бритыми затылками - ты меня уволь. Представители же так называемой интеллигенции, как ты знаешь на собственном опыте, не могут прокормить не то что порядочную женщину, но и рыбок в аквариуме. К тому же Париж - город моей детской мечты. Все отстань, я уже порядком устала, проводи меня пожалуйста, в какую-нибудь гостиницу.
- Ты можешь остаться здесь.
- Здесь?! - Наталья вернулась в прежнюю тональность, - А у тебя хватить сил? После твоей негритяночки.
На следующий день Алекс отвез Наталью на Берлинский вокзал "Zoologischer Garten". Серый старый вокзал отливал сортирной чистотой. Людской поток стремился непрерывной бурлящей рекой и, разбившись о них, словно о крошечный остров на мгновение раскалывался, что бы немедленно сомкнуться за их спиной. На гулком пироне Наталья стояла притихшая и погрустневшая. Было видно, что в душе ей страшно отправление в незнакомый, новый для нее мир. Но, она скорее бы умерла, чем призналась в этом. Она стояла, прижавшись к Алексу и, машинально поглаживала рукав его куртки.