Аннотация: Как помочь человеку в беде и обрести собственное счастье
С вершины камня открывался прекрасный вид на лесную долину. Беговая тропа уходила вниз и терялась в темно-зеленом ельнике, даже издалека казавшемся несколько угрюмым. Впрочем, ближе к реке хвойный лес сменялся лиственным, а в самой долине, за синей ленточкой воды, блестевшей под ярким полуденным солнцем, виднелись светлые березовые рощи. Жизнь там била ключом: весело пели птицы, летний ветерок порывисто гудел в изумрудных кронах, звенели ручьи и мелкое лесное зверье деловито шуршало в траве.
Но в целом места были безлюдными. Селения жались к ближе к реке или к укатанной повозками в пыль большой дороге, а беговая тропа, наоборот, уводила в лес. Она стягивала излучину торгового тракта, словно тетива концы большого стрелкового лука. Кай находился теперь в самой ее середине, в том месте, куда уперлось бы оперенное древко стрелы.
Рукавом полотняной рубахи он вытер пот с лица и потянулся к висевшему на спине кожаному мешочку фляги. Воды оставалось мало и следовало ее поберечь, но Кай не удержался и сделал большой глоток. Затем привалился к нагретой солнцем скале, вытянул ноги и закрыл глаза.
Мысли его унеслись вдаль. К слову сказать, они бежали гораздо быстрее, чем ноги. Кай вспомнил своего отца, достопочтенного Марта, уважаемого всеми односельчанами человека, бывшего одним из старейшин родной деревни. Деревня стояла на той же реке, что протекала в долине, только гораздо ближе к устью. И к морю. И Кай вновь пожалел, что не попросился на юг. Служил бы теперь ближе к дому, навещал родных. Виделся бы с братом: Ринт был моложе Кая и талантливее его. Наверняка он теперь помогает отцу расписывать посуду, делает отличные рисунки на знаменитых горновских кувшинах, которые продавались и на побережье, и даже в самом Арнуте. У Ринта всегда хорошо получались цветы: и розы, и лилии. Не то что у него, Кая. Кое-как слепить кривоватый кувшин или писклявую уточку-свистульку он еще мог, а вот роспись никогда не давалась Каю. Она была верхом гончарного мастерства. Недостижимым для него верхом. Кай вздохнул. Может, он и женился бы давно: отец, помнится, уже начал подыскивать ему невесту из дочерей старейшин. Да вот не сложилось как-то, что уж теперь об этом и говорить.
Хвала Небесам, что отец хоть отпустил его, бездаря. Старшего сына, будущего наследника. Пожалел все-таки, рекомендацию дал. С этим отцовским рекомендательным письмом Кай и отправился к мастеру Эламу, начальствующему над гонцами всего Западного Угла.
Каю повезло: в тот день мастер Элам пребывал в хорошем расположении духа. Хотя часто бывало и наоборот. Поглядев на новоприбывшего, мастер в сомнении покачал головой:
- Грудь у тебя широкая и ноги длинные. А вот рост маловат.
- Я ведь не в воинскую дружину к ярлу записываться пришел, достопочтенный мастер! - резонно, как ему показалось, возразил Кай.
- То-то и оно, вьюноша, то-то и оно. Требования у нас повыше будут, чем даже в воинской дружине.
Однако же вызвал дежурного гонца и велел Каю бежать с ним до ближней заставы:
- Если сумеешь не отстать от вестника, то завтра придешь ко мне.
Кай лишь молча кивнул в ответ.
Наутро он вновь стоял на пороге Эламова дома.
- Бегаешь ты неплохо, - признал достопочтенный мастер. - Возьми со стола книгу и читай! Хватит! Теперь читай вот отсюда. Достаточно. Перескажи мне, о чем сейчас читал. А поподробнее нельзя? Память на тексты у тебя имеется, это хорошо. Теперь садись и пиши. А вот почерк у тебя, юноша, надо признать, отвратительный. Не то, что у твоего достопочтенного отца. Зато рекомендация отличная. Дай-ка подумать!
Думал мастер недолго: в решениях своих он оказался также скор, как и в беге, и в этот же день Кай был зачислен в Вестовую Сотню Западного Угла. Младшим учеником.
Кай открыл глаза и поднялся. Ноги его гудели, но на долгий привал времени не было. Впереди лежал путь в добрых двадцать лиг длиной. И хоть шел он по глухим лесным дебрям, где редко ступала даже нога охотника, Кай не зря выбрал эту беговую тропу - она была в три раза короче пути по тракту. Кроме того, тропа была прямой, словно хорошая стрела, и вела на юго-запад. По ней он рассчитывал выйти к Морану, миновав сразу две заставы. Но вести, которые Кай нес, того стоили. Как всякие военные вести, они были срочными. Очень.
Он легко спустился с вершины камня вниз и углубился в еловые дебри. В густом лесу тропа стала еле различимой, и Кай мог бы потерять ее, если бы не затесы на деревьях, сделанные заботливой рукой гонца, ответственного за этот непростой участок дороги. Бегун потрудился на славу, каждый год обновляя их и разбирая завалы из рухнувших на тропу деревьев. Кай мысленно поблагодарил собрата: он не очень быстро, но зато уверенно продвигался вперед. Вестник даже забыл про жажду, которая давно мучила его - в густой тени елей не так сильно хотелось пить.
Лес уже подходил к концу, когда Кай все-таки пропустил затес и на время потерял тропу. Пришлось возвращаться обратно. Он услышал стон в тот самый миг, когда вновь выбрался на вестовую дорогу.
Стонал человек. Кай понял это сразу, потому что ни одно животное в лесу не могло издавать таких звуков. Стонал жалобно, протяжно и, как показалось Каю, слишком высоко. Бегун повернул и осторожно двинулся на звук, возвращаясь назад по тропе. На этом участке он как раз сделал петлю. И, как выяснилось, едва не пропустил попавшего в беду человека.
Впереди Кай заметил рухнувшую поперек тропы ель. Старую и такую сухую, что хоть сейчас пускай на дрова. Он поспешно обошел завал и увидел распластанную на земле человеческую фигуру, полускрытую грудой еловых ветвей и осыпавшейся хвои.
Кай осторожно раздвинул ветви и понял, что шанс еще есть: основной удар ствола пришелся человеку не на позвоночник, а на ноги. Но освободить пострадавшего с наскока у него не получилось: ель оказалась слишком тяжела. Пришлось походным ножом, единственным инструментом и одновременно оружием вестника, вырубать крепкую лесину. Подсунув ее под упавший ствол, Кай смог отодвинуть старое дерево. Стон тотчас же оборвался, и у бегуна замерло сердце: неужели он опоздал?
Лежавший на земле человек был весь засыпан мелкими ветвями и старой желтой хвоей. Кай осторожно очистил ему лицо и засмеялся от радости: пострадавший теперь не стонал, а негромко, хотя и неровно дышал. Значит, он был жив. Более того, Кай сразу узнал его.
Вернее, ее. Темные волосы девушки были в хвое, миловидное лицо перепачкано землей, глаза закрыты.
Кай убрал еловые ветви с ее ног и осмотрел их. Для этого ему пришлось снять с пострадавшей обувь и до колен разрезать легкие походные бриджи. Представшая его взгляду картина оказалась не такой страшной, как можно было бы ожидать. К счастью, упавший еловый ствол не раздробил ноги девушки. Правая голень была сломана, это Кай понял по смещению костей, на левой ноге расплылся огромный багрового цвета синяк на месте ушиба. Но и только. При хорошем уходе всего через три недели девушка смогла бы танцевать. По крайней мере, левой ногой - Кай был почти уверен в этом. С правой было сложнее. Хорошо бы девица не очнулась, пока он не наложит шину, подумал Кай.
Он вырезал из дерева два подобия дощечек достаточной длины. Затем стащил с себя рубаху и разрезал ее на полосы. Придется мне походить с голым торсом, подумал Кай, и поежился: в лесу это было по меньшей мере неприятно из-за колючих еловых ветвей. Хорошо хоть день выдался жаркий, и ему не угрожала возможность подхватить насморк.
Кай осторожно ощупал правую ногу девушки. Кости были сдвинуты, а ближайший костоправ находился лигах в тридцати, в столице - даже в деревушке Морано его не было. На минуту сомнение овладело Каем: не оставить ли все как есть, просто уложив сломанную ногу в дощечки? Но потом он решил, что девушка вряд ли поблагодарит его за лишение возможности танцевать на деревенских праздниках из-за неправильно сросшихся костей.
Приходилось рисковать. Кай рукою вытер пот со взмокшего вдруг лица и взялся за дело. Девушка вскрикнула и застонала, когда он потянул за ногу, складывая вместе обломки костей. К счастью, у него все получилось с первого раза. Хвала Небесам! Кай уложил ногу в лубки и накрепко стянул их полосами ткани.
Закончив это дело, он заметил, что ладони девушки сжались от боли в кулаки. Кай поднял глаза и встретил ее взгляд, еще затуманенный страданием и тоской безнадежности, взгляд человека, который обречен остаться навечно в этом лесу и умереть. Потом серые глаза девушки прояснели, и Кай понял, что она тоже его узнала.
- Господин ученик! - воскликнула она хрипло: голос плохо слушался девушку, то и дело норовя перейти в стон. - Каким ветром вас занесло в эту глушь?
- Тем же самым, что и вас, достопочтенная госпожа учительница! - сказал Кай улыбаясь. - Служебным.
- Ах, да! Как я могла забыть - иные ветры здесь, на западе, и не дуют. Впрочем, как знать, может быть вы уже посланы на поиски потерявшегося вестника, точнее, вестницы - меня, то есть? Какой сегодня день?
Он объяснил ей. Минуту девушка молчала, покусывая побелевшие от боли губы, и бледное лицо ее сводила судорога страдания. Но ни единого стона Кай так и не услышал - такой уж у нее был характер. Потом боль отступила, и девушка смогла проговорить:
- Что у меня с ногами?
- Правая сломана - я уложил ее в лубки. Левая сильно ушиблена, но цела.
Кай поднес к ее губам свою кожаную флягу, и та скоро опустела. Совсем. Стала обыкновенным потертым походным мешочком с пробкой. Но девушке явно полегчало.
- Ух! - выдохнула она, напившись. - Ладно, могло быть и хуже. Что ты собираешься делать дальше?
- Возить вас на собственной спине, госпожа Брин.
- Что? - изумилась девушка, вскидывая на Кая свои серые глаза.
- Придется вам немного потерпеть. Обещаю, что постараюсь нести вас аккуратно.
И он взвалил девушку на спину. Она не смогла возразить ему, потому что вновь потеряла сознание.
Кай двинулся по тропе, стараясь избегать прикосновения колючих ветвей к своей обнаженной груди. Он надеялся, что до конца ельника было уже недалеко. И действительно, вскоре впереди замаячили ровные и белые, словно вестовые свитки, линии березовых стволов. Поперечные темные черточки на них издалека показались Каю перевернутыми буквами древнего, давно вышедшего из употребления алфавита.
Он вспомнил, как познакомился с госпожой Брин. Она была начальником десятка вестовых, обслуживающих северное направление. Самые глухие места - мрачные еловые леса в верховьях реки и крутые обрывистые тропы, ползущие к перевалу по угрюмым склонам Внутренних Гор. Край непуганой дичи, услада души охотника. И тоска для вестовых, которым приходилось дневать и ночевать в лесах, чтобы содержать в порядке служебные беговые тропы.
Забот госпоже десятнице хватало, она вовсе не горела желанием брать себе ученика. Но господин Элам стоял на своем:
- Что значит «нет времени»? Все десятники, дорогая моя, точно так же заняты, но к твоему сведению, все они имеют учеников! Придется найти время! А кто, по-твоему, должен этим заниматься? Не знаешь? А я тебе скажу, госпожа Марта - ты, именно ты! Ты должна его научить, и не просто научить, а сделать настоящим вестовым. Гонцом сделать, да таким, которому ни горы, ни реки, ни лес не станут преградой! У кого нет таланта к обучению? У тебя? Запомни, дорогая моя - самый бесталанный здесь я! И нечего ухмыляться в ответ на слова своего начальника - я готов повторить это даже перед ярлом! Иначе бегал бы по тропам, а не сидел здесь, перед, можно сказать, гранд-дамой всего нашего вестового братства и не читал бесполезных нотаций... вот как, от расстройства даже стихами, старый пень, заговорил! Значит так, дорогая моя Марта - бегает Кай отменно, грамоте обучен и память имеет хорошую. Все остальное, надеюсь, ты в него вложишь. А вот как умеешь, так и вложишь. Изволь постараться!
И госпожа Брин старалась. Невзирая на постоянную занятость и становящуюся такой же постоянной усталость, на вечное раздражение и свое полное нежелание этим заниматься. Кай был благодарен госпоже учительнице. Хотя бы за то, что в процессе обучения она обходилась одними пощечинами и ни разу не пустила в дело стоящий в углу крепкий дорожный посох.
Еще она вдоволь, словно отводя душу, его ругала. Кай терпел. Он схватывал теорию на лету и практиковался при любой возможности. Скоро он уже передавал несрочные известия на ближние заставы. А когда изучил край получше, стал бегать и на дальние.
А потом мастер Элам вдруг забрал его к себе на запад, к морю. И когда они с Мартой расставались, Каю показалось, что она отчего-то не выглядела довольной. Это было странно: простились они гораздо теплее, чем встретились. Перед тем, как скрыться за поворотом, Кай обернулся и увидел, что госпожа Брин смотрит ему вслед. И во взгляде ее он заметил укор. Видимо, за ту слишком явную радость, с которой он уходил на запад. Уходил от северных бегунов. От нее. Но пощечины, полученные во время ученичества, Каю не так-то просто было забыть.
Он так и остался служить при мастере Эламе. Выполнял особые поручения вроде передачи самых срочных известий, когда требовалось бежать не просто быстро, но и долго, не меняясь на заставах, лишь пополняя запас воды. Нес очередные вахты в приморском Обруче. Иногда навещал родных: Ринт в искусстве росписи уже превзошел отца, мать немного постарела и с грустью смотрела на старшего сына, отец же, наоборот, выглядел довольным.
- Теперь ты рисуешь не хуже Ринта, - сказал он Каю, - но делаешь это не руками, а ногами.
Вспомнив об этом, Кай усмехнулся: в проницательности отцу не откажешь. Вот только ноги у него гудели теперь так сильно, как и не ведалось, должно быть, тонким Ринтовым рукам. Тело девушки, поначалу казавшееся совсем легким, заметно пригибало Кая к земле. Солнце палило, а березняк вдруг поредел и почти не давал тени.
Наконец в просвете между деревьями блеснула вода. Река в этом месте была еще неширока, всего десяток саженей. По пути к морю она принимала в себя несколько больших притоков и ближе к устью значительно разливалась, так что в нее могли заходить даже морские суда. Здесь же на другой берег можно было бы легко перебраться по древесному стволу - если бы у Кая было время и необходимый инструмент, чтобы свалить подходящее дерево.
Вестник осторожно опустил свою ношу на прибрежную траву и поспешил утолить давно мучившую его жажду. Вода показалась Каю прозрачной и чистой, но несколько горчила на вкус. Впрочем, опасаться было нечего: ему и раньше доводилось пить из реки и частью из ее притоков.
Затем Кай умылся сам и умыл госпожу Брин, осторожно выливая воду ей на лицо из фляги. Девушку нельзя было назвать красавицей: темные волосы коротко и местами неровно обрезаны, нос слишком мал, а подбородок слишком велик, кожа лица покраснела от частого пребывания на солнце. Тем не менее, не была она и дурнушкой: россыпь веснушек золотила щеки, а синие глаза смотрели на мир с веселым задором. Правда, теперь они были закрыты, и темные ниточки бровей нахмуренно стянулись к переносице.
- Что же мне с тобой делать, госпожа Марта? - подумал Кай вслух. - И бросить тебя одну в лесу не могу, и известия мои опаздывают из-за этой непредвиденной задержки.
При звуках его голоса девушка неожиданно очнулась. Глаза ее были такими же синими, только прежнего задора в них не осталось.
- Что ты на меня так смотришь, ученик? - спросила она глухо. - Не стоит, право.
- Почему? - удивился Кай.
- Никогда я красавицей не была. А теперь и тем более ей не стала.
- Нога ваша скоро заживет, - сказал он, - и вы еще потанцуете на деревенских праздниках.
- Уж не с тобой ли?
- Можно и со мной, если будете поласковее.
- Что, не можешь забыть тех пощечин, которыми я тебя учила? - усмехнулась она.
- Это было нелегко, - согласился Кай. - Но я все же забыл.
- Вот и ладно. Меня саму так учили. Битье, оно, знаешь, помогает усваивать науку. А поласковее мне с вами, быстроногими, быть нельзя - совсем от рук отобьетесь.
Кай принес госпоже Брин напиться и спросил:
- Как ваши ноги?
- Так себе, - сказала девушка, - но жить буду. Ты вот что, Кай, оставь меня здесь, на берегу, а сам беги дальше. Передашь по эстафете и мой свиток - вести не могут ждать.
Он переложил ее кожаный футляр с бумагами в свою поясную сумку. Потом наполнил флягу водой - путь впереди был еще долог. Когда Кай вернулся, чтобы попрощаться с госпожой Брин, выяснилось, что девушка снова потеряла сознание.
Ну что ты тут будешь делать, подумал он, снова взваливая Марту на собственную спину. В этих глухих местах водились звери и покрупнее волка, и потерявшая сознание вестница стала бы их легкой добычей. Кай не мог оставить ее одну.
Он перешел реку вброд, вымокнув по пояс в воде. В жаркий день это было даже приятно. Через какой-нибудь час одежда высохла, и Кай снова начал обливаться потом. Тело девушки заметно потяжелело, и он начал подумывать, не сделать ли волокушу. Но, опасаясь за ее сломанную ногу, отложил это дело до заката.
Березняк кончился, и теперь ветер гудел над Каем, играя в высоких кронах сосен. Славный денек, подумал он, и тропа хороша: бежать бы да бежать по ней до самого тракта. Вот только не получается никак: не пройти мне сегодня тридцать лиг, как рассчитывал - хорошо, если удастся осилить из них хотя бы половину.
Когда Кай добрался до родника, солнце уже садилось. Он решил ночевать здесь, у бьющего из-под земли источника на склоне невысокой горы. Наломал дров и развел костер. Затем проверил наложенные на ногу девушки повязки. Достал взятый с собой хлеб и съел половину, запивая свежей водой. Голод чуть притих, да и только - хлеба было мало, ведь на ночевку в лесу Кай никак не рассчитывал. Пришлось затянуть пояс потуже. Впрочем, могло быть и хуже - здесь, по крайней мере, было вдоволь воды.
Кай умыл девушку и попытался ее напоить. Зубы ее были стиснуты так сильно, что он едва смог их разжать. Когда холодная родниковая вода полилась в горло, госпожа Брин закашлялась и пришла в себя.
- Ты все еще здесь? - рявкнула она так громко, что Кай вздрогнул. И мысленно порадовался: значит, нелегкий дневной путь, проделанный верхом на его спине, не отразился не только в ее памяти, но и на ее здоровье. - Хватит лить на меня воду! Твоими стараниями я выпила не меньше половины реки!
- И это пошло вам на пользу, госпожа Брин! - сказал Кай улыбаясь. - Ведь вы наконец-то пришли в себя.
- Чему ты улыбаешься? - спросила девушка, помрачнев. - Ты не доставил донесение. Срочную, и к тому же военную весть. Ведь мастер Элам просто спустит с тебя шкуру и приколотит ее над собственной дверью! И он имеет на это полное право: ты нарушил устав вестовой службы.
- Статьи третью, седьмую и двенадцатую, - кивнул Кай. - Все верно. Но иначе вы бы погибли в лесу, госпожа Брин.
- Это еще бабушка надвое сказала, - возразила девушка, но в ее голосе не было прежней уверенности.
- Вы потеряли сознание утром, - сказал Кай, - а пришли в себя, по сути, только теперь, на закате солнца. И это при наличии воды и должном уходе с моей стороны. Самостоятельно вы не сумели бы даже выбраться из-под упавшего дерева. Не говорю уже о том, что смогли бы дойти до реки. А ведь в этих глухих местах водится достаточно крупных хищников, способных с легкостью добить раненого человека.
- Я благодарна тебе, Кай, поверь мне, - сказала госпожа Брин, взглянув на вестника: синие глаза ее расстроганно блеснули при этом. - Но я беспокоюсь: твоя карьера, начатая так блестяще, может закончится гораздо раньше, и самое главное, бесславнее, чем мне бы хотелось. С уставом не шутят.
В ответ он лишь молча протянул девушке оставшийся хлеб.
Наутро все началось сначала: Кай взвалил вестницу на спину и понес по тропе. К обеду ему уже казалось, что она стала в два раза тяжелее, а солнце пекло в два раза сильнее, чем раньше. Помощь пришла, когда силы его иссякли, а фляга в очередной раз опустела. Усть-Южи, два брата-зверолова, случайно набрели на них, охотясь на рысь. Братья тут же соорудили носилки, и вечером Кай в Моране наконец передал известия, свое и госпожи Брин, дальше по эстафете.
Мастер Элам, когда ему доложили обо всем, был в ярости.
- Нынче военное время, юноша, ты понимаешь, что это значит? - сказал он, сверля Кая своими жгучими черными глазами. - И всякое промедление с доставкой донесения достойно смерти! Потому что смертельно опасно! Именно так и написано в уставе. За свой проступок, да еще в военное время, ты должен быть казнен!
Мастер Элам метался по комнате, багровея лицом. Кай молчал.
- Что можешь ты сказать в свое оправдание? - спросил мастер, когда гнев его немного утих. - И помни: жизнь твоя, возможно, зависит от твоих слов!
Кай молчал.
- Говори! Или тебе нечего сказать мне?
- Я все уже сказал вам, мастер.
- Беги с глаз моих, пока я своми руками не повыдергивал твои длинные ноги! Такие данные - и коту под хвост! Ты понимаешь, что спас мою лучшую десятницу, а через десять лет мог бы занять мое место, юноша? И вот теперь все, что я могу для тебя сделать - выгнать с позором вон! Прочь отсюда, прочь!
И Кай ушел, радуясь, что мастеру Эламу не придется потеть, прибивая его шкуру над дверью.
Он вернулся домой и устроился подмастерьем к младшему брату. Лепил кувшины, по-прежнему кривоватые, а больше возился в огороде. Потом подумал: а не лучше ли выращивать на их общей делянке хлеб? Это было бы все же веселее, чем возиться с овощами и глиной.
Отец, хоть и ворчал, что все это блажь, помог раздобыть зерно для посева. Хвала Небесам: войны в тот год не случилось, но в свое время шел дождь, и в свое время светило солнце. И по осени Кай вышел в поле, которое было золотым. Колосья стояли ему по пояс, а зерно, тугое и звонкое, со стуком падало в подставленную ладонь. Хорошо, подумал Кай и, услышав окрик, поднял глаза на дорогу.
Госпожа Брин шла к нему, заметно прихрамывая и опираясь на палку. Лицо ее раскраснелось, а глаза были даже синее, чем он помнил.
- Я больше не могу быть вестницей, Кай, - сказала она, останавливаясь рядом с ним. - Сломанная нога уже не будет такой, как прежде. Но ты-то здоров, и мастер Элам зовет тебя.
При этих словах девушка обняла его и спрятала свое пылающее лицо у него на груди.
- Я нарушил устав, разве не так? - спросил он, пряча невольную улыбку в ее темных волосах.
- Ради меня - и я не могу забыть об этом.
- И я опять могу его нарушить, разве не так?
Не отрываясь от его груди, она покачала головой.
- Теперь уже не можешь.
- Почему? - удивился Кай.
- На совете мастер Элам предложил поправки к уставу. Из-за этого случая, и другие мастера с ним согласились.
- Статьи третья, седьмая и двенадцатая, я полагаю?
- Да. И теперь ты можешь вернуться.
Кай вздохнул. Девушка подняла на него свои глаза и спросила:
- Что ты ответишь ему?
- Обещаю подумать.
- А что ты ответишь мне?
- Что ты стала мягче, чем была. Ласковее.
Она нахмурилась, кое-что вспомнив.
- Я больше не смогу танцевать, даже с тобой. Прости.
Кай улыбнулся в ответ.
- Два умения не даны мне в жизни, - сказал он. - Я не могу расписывать горшки так же искусно, как мой младший брат. И я так и не научился танцевать. С первой потерей я уже смирился, а вторую мне будет легче перенести, если ты будешь рядом, Марта. Согласна?
- Я ответила бы тебе «да» еще год назад, когда ты на своих плечах нес меня по беговой тропе.
- Невзирая на нарушения устава?
- Да, - сказала она. - Хотя я и поняла это не сразу. Но как выяснилось, все же уставы пишут для людей, а не наоборот?
![[]](/img/p/popow_dmitrij_wladislawowich/poprawkakustawu/gonec.jpg)