Я непонятно что, лепесток букета, я элемент - декора ли, этикета, я не могу при ней - становиться кем-то, кроме как летописцем её побед. Рядом - кометы, солнца, и львы, и львицы, это такие глыбы... такие лица... (мама, тут ни забыться, ни застрелиться, а приглашать на ужин и на обед).
Лепятся к ней, и лепят её, и бредят, молятся ей, моей венценосной Леди...
Только я чётко помню: в запрошлом лете папа откинут за борт как неформат. Мама не ищет лучшего кандидата. Папа, а помнишь, окуни, пруд, когда-то... Папа не дотянул до её стандарта. Папа не предводитель крутых армад.
Мама, прости, но это, наверно, зря ты... В воздухе - электрические разряды, да никаких же нервов не хватит - рядом даже стоять, настолько трещат виски. Нервов и выдумок, праздника и елея... Ты приглушаешь яркость, любя-жалея, мы ведь счастливые пешки при королеве - сдвинутые куда-то на край доски.
Да, ты старалась быть образцовой мамой: внешне ты не давила и не ломала, ты гувернеров мальчику нанимала, в бодром мажоре, вечно легка, звонка, не позволяла маяться на диване: уйма кружков - от самбо до фехтованья, от макраме до шахмат и рисованья (чтоб откопать талантики у сынка).
Не откопались, в чём я почти уверен. Детство - оно дресс-код, и оно мертвеет, и уползает, словно дурной конвейер: школа, занятья, паника и конвой.
В ясельном возрасте - помнится просто мама,
в школе - богиня, и много её, и мало,
в юности - серебристая с неба манна,
дальше - всё вместе, дальше хоть волком вой.
Мне повезло, и всё у меня отлично, ведь у кого-то мама - алкологичка, смурая и тупая до неприличья, в женских руках - бутылка, а не бразды...