Душно... Стены пестрят плакатами. Нас фотограф пришёл снимать. Мчится действо тропой накатанной, мчится... шею б ему сломать.
"Горько! горько!" - рефреном ужина зал скандирует, рты дерёт, из колонок давно простуженных кто-то там про кольцо орёт. Тамада - молодой такой ещё, голос мягок и бархатист, что он делает в этом скопище, в этом гульбище, он, артист?! - Он лабает, конечно, дёшево... продаёт своё шутовство, только чудится безнадёжное в залихватской игре его. Встали гости, до игрищ рьяные, ясно, просят опять игру... и подвыпившие, и пьяные - им пошлятина по нутру.
Там, на улице, клёны в мантиях от кутюр, и на лужах лёд. Захотелось любви-романтики, а в итоге ... ну да, залёт.
Душно... если бы сдёрнуть с ужина, терпкой осени стынь вдохнуть. Платье - звёздная россыпь, кружево, и фата будто млечный путь - но куда он? В цейтнот пелёночный, снегом на голову - судьба... Лишь останется фотоплёночка - вот такая была гульба! Не к добру это всё затеяно, праздник взвинчен и напряжён. И молчит, и молчит потерянно хмурый мальчик - молодожён.
Дескать, ладно, вину загладили, брак законный - не баловство. Тесть со свёкром давно поладили и мадерой крепят родство, хорошо им сидится, вместе-то, каждый - сплетник и балагур. Нервно хмурится мать невестина. Гости вышел на перекур.
В зале душно, дождит воздушное небо, ветер промозглый лют, длится пиршество показушное, образцово шикует люд, чтоб никто не корил бы жадностью: тут кафешка из дорогих! Не смотрел со смешливой жалостью: пир не хуже, чем у других! Чтоб завистливо взгляды шарили, вдоль столов да цветов кружа!
А по стенкам цветные шарики, как из детства, из миража, из такого далёка дальнего, что почти не зацепит боль... Чьи-то - Валькины, что ль, рыдания, чья-то ругань - свекрови, что ль? Зов прошедшего, сон ли, эхо ли, настоящее ль пьяно в хлам? А машины уже подъехали - значит, баиньки, по домам.