Одинцов Лев : другие произведения.

Россия, Курляндия и еще чуть-чуть на запад. Глава 12 - 21

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    И чего только не случилось с графом Дементьевым за это время.

  12.
  
  Я очнулся на полу. Все тело ныло от боли, но интуиция подсказывала, что пыток больше не будет. Я лежал, уткнувшись в серые, холодные камни, и это были самые счастливые минуты моей жизни. Велетень брызгал водою в мое лицо, но я не подавал признаков жизни. Хотелось продлить эти мгновения.
  - Хватани ты его щипцами еще раз, он и придет в себя, - посоветовал Василий Яковлевич.
  - Нет! - запротестовал я.
  - Ага! - обрадовался Василий Яковлевич. - Вставай, Дементьев, давай, мы уезжаем.
  - Куда? - спросил я.
  - Как - куда? - переспросил Василий Яковлевич. - Ты же сам говорил, в Кронштадт! Или еще какие-нибудь воспоминания пробудились?
  - Нет! Нет! В Кронштадт, господа! - закричал я.
  - А то смотри, любезный, если там в голове еще чего брезжит, так господин Марагур поможет память освежить!
  - Нет, нет! В Кронштадт, господа, в Кронштадт, к капитану-поручику Косынкину! - повторил я.
  - Помоги ему оправиться, - распорядился Василий Яковлевич. - Да одевать не надо, просто в медвежью шкуру заверни, по пути с ним доктор Биттехер поработает. Пока доедем, будет как огурчик. Ну, поторопитесь. Мы будем ждать на улице.
  Господин Марагур умыл меня и вытер белым полотенцем. Затем он усадил меня за стол, а сам вышел из камеры. Через минуту он вернулся, одетый в однобортный кафтан, с медвежьей шубой в руках. Я попытался встать из-за стола, но ноги не слушались. Велетень завернул меня в шкуру, поднял на руки и понес.
  Три экипажа на полозьях ожидали нас на улице. Один из них был очень больших размеров. Я решил, что эта карета предназначена для велетеня. Но ошибся. В этот экипаж Василий Яковлевич распорядился поместить меня вместе с бывшим секретарем Безбородко и еще каким-то худощавым господином. Велетень уложил меня на пол, застланный красным ковром, и исчез. Иванов и худощавый влезли внутрь.
  - Ну, что, все? - донесся голос седого господина. - Ну, поехали!
  - Но, милая, но, трогай, твою мать! - прокричали извозчики.
  Мы тронулись.
  У худощавого в руках был саквояж, набитый, судя по мелодичному позвякиванию, склянками.
  - Я доктор Биттехер, - представился он, разместившись рядом с Ивановым. - Ну, кому нужна помощь?
  - Да вот тут с графом неприятность приключилась, - кивнул в мою сторону Иванов. - А ему в Кронштадте важная встреча предстоит.
  Глядя на меня, бывший секретарь вице-канцлера улыбался. Улыбка на опухшем лице выглядела столь омерзительно, что я удивился, как это он с такой мордой других людей не стесняется. Как показали дальнейшие события, Иванов вообще не склонен был кого-либо стесняться и чего-либо стыдиться.
  - Ну, Кронштадт. До Петергофа часа два добираться будем. За это время мертвого воскресить можно, - подбодрил меня доктор Биттехер.
  - Что ж вы раньше-то не сказали, а? - воскликнул Иванов. - Мы бы этим воспользовались.
  Доктор не понял его юмора и поправился:
  - Ну, я немного преувеличиваю. Воскрешение из мертвых - не моя специфика. Да и, по-моему, воскреснуть можно только в виде зомби, привидения или вампира. Или еще там в виде кого-нибудь...
  - Ну, нет уж, - помотал головой Иванов. - Граф Дементьев нужен нам в человеческом обличье.
  Доктор раскрыл саквояж, вытащил бутылочку с темной жидкостью и, прищурившись, перелил часть ее содержимого в мензурку. Затем поднес мне ко рту сосуд.
  - Ну-ка, милостивый государь, выпейте, вам будет лучше.
  По вкусу жидкость напоминала дешевый портвейн. Я проглотил ее, и меня передернуло.
  Доктор Биттехер развернул шубу, я застонал.
  - Ничего-ничего, милостивый государь, все будет хорошо. Раны эти неопасны для жизни. Сейчас я вам еще одно снадобье дам, чтобы кости не ломило.
  Он достал еще один пузырек из саквояжа.
  - Ага, вот оно что, - произнес он, взглянув на ярлык, приклеенный к бутылочке. - Будет все хорошо, граф.
  Он поднес эту склянку мне ко рту и заставил выпить прямо из горлышка. У этой жидкости был сладковатый привкус.
  - Минут через двадцать подействует, боль в руках и ногах перестанете чувствовать, руки слушаться начнут, - сообщил доктор.
  - Ну, вы там смотрите, - подал голос Иванов. - Богатыря-то нам из него делать не надо.
  Я с надеждой следил за действиями доктора. Вот как странно человек устроен. Несколько минут назад хотел сдохнуть, а теперь уповал на то, что найдется волшебное средство, которое залечит раны на спине, ожоги на ногах, снимет боль и превратит меня в сильного и уверенного в себе молодца, такого, каким я был еще несколько часов назад до встречи с этой компанией.
  - Мамзель Аннетт-то ловко нас вокруг пальца обвела, - сказал Иванов. - Но мы потом уж быстро сообразили, что к чему. В письме-то, что она тебе написала, был только трактир однорукого Фрола указан. Значит, кроме, как там, нигде больше сообщений оставить она не могла. А там - у кого? Фролу она обманный след оставила. Манька - его жена, Варька, считай, тоже как жена ему - им, значит, не могла Аннетт довериться. Остается кто? Девка твоя, Любка эта. Понял?
  Иванов пихнул меня ногой. Ему, видимо, было важно, чтобы собеседник поддакивал.
  - Ну, да, в смекалке вам не откажешь, - отозвался я.
  - Ага! - обрадовался Иванов и сообщил. - А Любку-то твою придушил я.
  Не скрывая вызванных его словами чувств, я взглянул на него снизу вверх. Конечно, Любка была случайным эпизодом в моей жизни. Но мне не понравилось, что гнусный тип, каким был этот Иванов, позволял себе душить женщину, которую считает моей. Мне вообще не нравится, когда душат женщин.
  Мильфейъ-пардонъ, граф! Ишь, не нравится, когда женщин душат! А сам полчаса назад предал Аннетт! И теперь везешь к ней шайку убийц! Они же и ее придушат!
  Я проклинал себя за малодушие! Взял и выдал им Аннетт! Эх, Лерчик-эклерчик! И главное, если б хоть сколько-нибудь облегчил этим свою участь! Все равно меня били и пытали, а я знай орал: "В Кронштадт, господа, в Кронштадт, к капитану-поручику Косынкину!" С таким же успехом мог бы повторять про Осиную рощу и дом штабс-капитана Саликова. Пытали бы столько же, зато теперь не мучился бы угрызениями совести за сделанную низость и не валялся бы на этом красном ковре!
  Не валялся бы на этом красном ковре! А где бы я тогда валялся?!
  Где бы ни валялся, все лучше, чем такой позор.
  Сердце мое сжалось так, словно его сдавили щипцы палача, даром, что не раскаленные. Да, нераскаленные, только боль от них такая, которая до конца дней моих не отпустит.
  И вдруг меня осенило! Я понял, что скрывало мое прошлое, что лечилось водой забвения и почему я безропотно принял этот напиток из рук Аннетт? Как там Варька-то сказала: "Барышня, значит, ваша что-то говорила, что вот, мол, больно вам вспоминать чево-та там будет...". Вот, что больно вспоминать! Значит, и в прошлом нашем случай был такой, что предал я Аннетт, тоже под пытками, вероятно! Но предал же! А она простила! И не только простила, а и позаботилась о том, чтобы совесть меня не мучила! Господи, вот повезло же мне, дураку, встретить такую женщину! А я предал ее! Второй раз предал! Прав был Василий Яковлевич, когда заявил, что мне надо на печи лежать и в мамкину юбку сморкаться! Как же я ненавидел его за эту правоту! А что я теперь Аннетт скажу? Здравствуй, милая Анечка, не осталось ли там еще глотка забвения, а то жить тошно?!
  Я стиснул зубы и замычал.
  - Что, больно, голубчик? - спросил доктор Биттехер.
  Пока я предавался неприятным размышлениям, он колдовал над моим телом. И весьма успешно! Я больше не чувствовал, что у меня есть тело, что является верным признаком физического здоровья. Эх, если бы этот австрияк мог бы и душу так же залатать! Но нет, в этом медицина бессильна. Не моя специфика, сказал бы доктор Биттехер. Душевное спокойствие обрету я лишь в том случае, если сумею расправиться с бандой негодяев, в лапы которых угодил.
  Что ж, доктор поставил меня на ноги, и я буду полнейшим ничтожеством, если не использую шанс оправдать свое спасение - спасение, достигнутое ценой предательства!
  
  13.
  
  В Петергофе, на границе с зоной Кронштадской аномалии мы пересели в кареты на колесах. Василий Яковлевич не скупился, все экипажи запрягли четверками лошадей.
  Мне выдали однобортный синий кафтан, панталоны и ботфорты. Одежда пришлась мне в пору, и я с удовольствием принял ее. Не голышом же, в конце концов, идти в бой за поруганную честь. Пока я одевался, до меня донеслись обрывки разговора велетеня с Василием Яковлевичем.
  - А я говорю вам, Василий Яковлевич, что за графом глаз нужен! - сказал господин Марагур. - Ex ungue leonem.
  - Да какие тут когти?! Брось ты, он же сломлен. Вспомни, как он орал.
  - Еще бы не орать! Начни человека батогами охаживать да щипцами прижигать, любой заорет и мать родную продаст! Но поверьте моему опыту, этот Дементьев - того сорта господин, который так просто не сдастся.
  - Ладно, вот и приглядывай за ним, - приказал Василий Яковлевич. - Ни на шаг не отпускай! А если что, то не мне тебя учить!
  Признаюсь, господа, что эти слова оказались лучшей похвалой в моей жизни. Я почувствовал... благодарность к велетеню, и мне захотелось оправдать его опасения.
  Мы перебрались в летние кареты и продолжили путь. Я опять ехал в самом большом экипаже, но на этот раз компанию мне составил господин Марагур. Доктор Биттехер остался в Петергофе, его миссия была закончена.
  - Ну, как себя чувствуешь? - спросил господин Марагур.
  - Благодарю. Превосходно, - ответил я.
  - И на черта ты полез в эту историю?! - поинтересовался он.
  - А ты? - вопросом на вопрос ответил я.
  - Я, - протянул велетень. - Я - что? Мне платят, я и работаю. Но ты-то, ты! Ты же граф, у тебя состояние, положение в обществе! Не все ли тебе равно, кто будет...
  Тут велетень осекся. Он покосился на меня, пытаясь оценить, не сболтнул ли он лишнего и не пора ли ломать мне хребет?
  - Ну, да, - откликнулся я. - Не все ли равно, какой сыр жрать на завтрак?!
  - Ага, - согласился господин Марагур.
  О том, что я кинулся в это варево ради любимой женщины, ему в голову не приходило. Ну, и хорошо.
  Я любовался пейзажем за окном, слушал пение птиц и стрекот кузнечиков. А ведь в нескольких верстах отсюда, в Санкт-Петербурге лютует зима, метели метут, нищие на улицах замерзают насмерть. А в Петергофе и Кронштадте жара такая, какой в России не каждое лето выдается. Птицы поют, цветы цветут, женщины гуляют в легких платьях. И ведь все это севернее Санкт-Петербурга! Коронный город - Кронштадт! Сколько ученых ломали головы над этой аномалией, а так и не нашли причину! Ходит, правда, слух, что Христиан фон Вольф с Ломоносовым разузнали, что к чему, да матушка-императрица приказала засекретить их изыскания.
  В Ораниенбауме мы наняли за два рубля две весельные шлюпки. На море был штиль, и гребцы быстро доставили к гранитным берегам Кронштадта. Там мы узнали, что дом капитана-поручика Косынкина находится недалеко от деревни Толбухино, до которой еще восемь верст. Василий Яковлевич нанял три коляски, и мы отправились в путь. Всех нас, видимо, утомила дорога, и на протяжении всего пути мы почти не разговаривали.
  Наконец мы наше путешествие подошло к концу. Впереди у самого берега мы увидели... дом капитана-поручика Косынкина.
  - Он редут-с перестроил, который шведы-с захватили, когда высаживались-с тут, - сообщил нам извозчик.
  Пенаты капитана-поручика Косынкина назвать домом можно было только условно. Это была настоящая крепость. Василий Яковлевич сотоварищи пребывали в замешательстве, оказавшись у толстых стен, окруженных земляными рвами, и глядя на огромную башню, выложенную из нетесаных камней песчаника. Стоит ли говорить о том, как радовался я! Впрочем, виду я не подавал, напротив, старался вести себя так, будто ожидал сюрприза наподобие того, что был заготовлен в Осиной роще.
  Василий Яковлевич действовал неофициально и рассчитывать на поддержку властей не мог. Оно и понятно. Вряд ли императору Павлу понравилось бы, что у него под носом суетится деятель, озабоченный тем, чтобы дать Великому князю вперед батьки на царском стульчаке посерить. Однако дом капитана-поручика Косынкина был не валдайским трактиром и не мебелированными комнатами в Шевалдышевском подворье, а крепостью, обитатели которой скорее всего не привыкли к тому, чтобы к ним заваливались заговорщики мелкими шайками, душили горничных и пороли хозяина. Василий Яковлевич думал о том, что ждет визитеров, когда они пройдут под тяжелыми арками этого замка? Да уж, на пороге такой крепости призадумаешься, особенно, после истории с зимними осами. Честно говоря, будь я на его месте, пожалуй, предпочел бы, чтобы Павел передал Александру царский стульчак естественным образом. Впрочем, справедливости ради можно сказать, что наши места не сильно отличаются.
  Тут произошло странное событие. Со стороны Толбухина мимо нас проехал шарабан, запряженный парой лошадей. Правил им мальчишка лет четырнадцати. Он вез господина преклонных лет, вырядившегося как incroyables. На нем были белый фрак с ярко-зеленым воротником, ярко-красный жилет и ярко-желтые брюки, и - конечно же, - на голове красовалась шляпа с чрезвычайно высокими загнутыми полями. Старик-incroyables смотрел на меня холодными глазами, улыбался и махал рукой. Я был уверен, что я уже где-то видел его. Однако экстравагантный костюм сбивал с толку, и я не смог сосредоточиться и вспомнить, когда и при каких обстоятельствах мы встречались раньше. Рядом с ним сидел еще один персонаж, достойный компании этого старика. Это была египетская мумия, которая мычала и делала страшные глаза. То есть это, конечно, была не настоящая мумия, а кто-то, с головы до пят спеленутый тканью золотистого цвета с прорезями для глаз. На коленях у мумии сидел невероятных размеров пушистый кот абрикосового цвета. Вид у животного был недовольный. Кот словно хотел сказать, что вот если бы мы тут не шлялись и не попались бы им навстречу, то и мумия бы сейчас не кривлялась и его бы соответственно не побеспокоила своим ерзаньем. Кроме меня, никто не взглянул на проезжавшую мимо странную компанию. Должно быть, мои спутники не желали, чтобы их запоминали в лицо местные жители, и при приближении шарабана отвернулись в сторону. Сперва мне пришло в голову, что встретившийся нам господин - обедневший дворянин, который вырядил своего холопа и везет его куда-нибудь на ярмарку, чтобы заработать на жизнь каким-нибудь диковинным представлением. Однако наши извозчики смотрели вслед шарабану с изумлением. И непохоже было, чтобы они видели этих паяцев в Кронштадте раньше.
  На что-то решившись, Василий Яковлевич вышел из коляски. Велетень распахнул дверцу экипажа и жестом пригласил меня выйти. Иванов и еще два господина последовали нашему примеру. Едва мы ступили на землю, как тяжелая рука господина Марагура опустилась мне на плечо. Я попробовал стряхнуть ее. Велетень хмыкнул, надавил мне пальцем под ключицу и пробормотал:
  - Не рыпайся, а то Биттехера нет поблизости.
  Я решил выждать более удобного случая.
  - Значит так, - заявил Василий Яковлевич. - Пойдете втроем. Граф Дементьев, господин Иванов и ты, Марагур. Ты, Дементьев, скажешь, что Иванов - твой друг и доверенный человек, а велетень, скажешь, охраняет вас. Если сделаешь что-то не так, Марагур тебе тут же голову отвернет. А мы отъедем на версту обратно и будем ждать вас.
  Марагур, Иванов и я остались у входа в замок, а Василий Яковлевич с двумя своими помощниками сели в коляски и уехали.
  Я подошел к воротам замка, схватил за кольцо и постучал. Отодвинулась задвижка смотрового окошка, и сквозь решетку я увидел лицо старика-привратника.
  - Кто такие-с? - поинтересовался он.
  - Граф Дементьев, - представился я.
  - А, - откликнулся привратник.
  Заскрежетали засовы и ворота отворились.
  - Проходите-с, господа, - пригласил нас старик.
  Мы вошли внутрь. Велетень пригнулся, чтобы пройти под аркой. Опухший Иванов озирался с опаской.
  - Зимние осы здесь не водятся, - подбодрил я его.
  - Мало ли чего! - огрызнулся он, как видно, уверенный в том, что трюком с Осиной рощей таланты мадемуазель де Шоней не исчерпываются.
  - Попрошу вас-с обождать здесь, - произнес привратник, запирая ворота. - Я приглашу лакея-с, он проводит вас-с.
  Прямо перед нами был разбит цветник с декоративной капустой, поражающей воображение разнообразием цветов и запахов. В центре размещался фонтан. Три грации с кувшинами, из которых лилась вода. Все дышало таким умиротворением, что хотелось забыть обо всем и остаться навечно здесь, пристроившись где-нибудь, где попрохладнее, среди граций где-нибудь. Впрочем, Иванов продолжал крутить головой, словно ждал, что вот-вот откуда-нибудь выпрыгнут саблезубые тигры и порвут на части его опухшую рожу.
  На крыльце перед главной башней появился молодой человек в ливрее.
  - Господа, прошу-с вас. Рудольф Константинович ожидают-с вас.
  Следом за ним мы вошли в донжон. Центральная часть башни оказалась без перекрытий, и мы оказались как бы внутри огромного каменного колодца. Мы стояли на лестнице, которая уходила вверх по спирали под самую крышу, которая непременно должна была подпирать небо. Воздух был спертый, словно мы оказались в хлеву.
  - Во ети твою! - воскликнул Иванов.
  Он побледнел и, вцепившись в перила, смотрел вниз.
  - Что там? - спросил я.
  Послышались хлопки - словно огромная птица готовилась взлететь. Я посмотрел вниз и при свете, пробивавшемся сквозь узкие бойницы, увидел громового ящера, томившегося на дне этого каменного мешка. Чудовище злобно сверкало глазами и хлопало кожистыми крыльями.
  - Это Яша, - сообщил лакей. - Не беспокойтесь, господа, он надежно-с прикован-с.
  Правая задняя лапа ящера была закована в кольцо, от которого тянулась тяжелая цепь к другому кольцу, торчащему из каменного пола.
  - Зачем вы его держите тут? - спросил велетень.
  - Рудольф-с Константинович увлекаются боями-с ящеров, - объяснил лакей. - Завтра как раз-с турнир-с. Что ж, господа, попрошу-с следовать за мной-с.
  Мы двинулись вверх друг за другом, обходя по спирали огромный колодец, на дне которого хлопало крыльями и лязгало зубами чудовище. Мы преодолели половину лестницы, когда лакей толкнул массивную дубовую дверь в стене, и мы оказались в небольшом зале с камином. Лакей попросил нас обождать и скрылся за следующей дверью. Через мгновение он вернулся и предложил нам войти в кабинет. Мы шагнули через порог и ступили на пол, выложенный синими изразцами со сценками из жизни распутного рыцаря.
  Капитан-поручик оказался высоким, статным стариком, имевшим привычку все время кривить рот так, словно взор его смущала какая-то непристойность.
  - Граф, - он вышел из-за стола навстречу мне и протянул руку.
  Мы обменялись рукопожатием. Несмотря на преклонные лета, Рудольф Константинович оказался крепким и энергичным господином.
  - А это кто? - он указал взглядом на моих спутников.
  - Господин Иванов - мой друг, доверенное лицо, а это господин Марагур, он охраняет нас!
  - Ну и пускай за дверью ждет, - заявил капитан-поручик. - А еще лучше бы устроить бои громового ящера с гоблином!
  Мне стало неловко за Марагура. Рудольф Константинович, видно, был из тех людей, кто не считает sapiens того, кто не homo.
  - Я должен убедиться, что здесь только один выход, - пробурчал велетень.
  - Один, один, - ответил Косынкин. - Через бойницу же не пролезешь, особенно с такой опухшей рожей, - он кивнул на Иванова.
  - Я подожду вас за дверью, - сообщил велетень и, многозначительно переглянувшись с Ивановым, вышел.
  - Ну, что, граф, взял-таки свое Афанасий Федорович! - воскликнул капитан-поручик.
  - Не понял? - вскинул я брови.
  Косынкин махнул рукой.
  - Да ладно! Не понял он! Мамзель твоя, говорю, небось князя Дурова ублажает! Далась же она тебе! Плюнул бы ты на нее. Оставайся лучше в Кронштадте, завтра на бои ящеров пойдем. Я, знаешь ли, брат, большие надежды на Яшку своего возлагаю.
  По лицу капитана-поручика пробежала тень, он сделался мрачным.
  - Я, граф, все на Яшку поставил. Если он выйдет победителем, озолотит меня. А если - нет, - Рудольф Константинович поджал губы и покачал головой. - Не сдобровать мне тогда. А противник у Яшки серьезный. У барона Бриджа громовой ящер Юшка. Хороший ящер, я его видел! Это, граф, скажу тебе серьезное искусство - подготовить ящера к бою. Надо голодным его держать, чтоб он злее был! А с другой стороны передержишь без пищи, ослабнет зверь, тоже нехорошо. Я своему неделю только пить даю, есть не даю, и это, граф, скажу тебе существенное послабление моему бюджету. Завтра решится все.
  Капитан-поручик тяжело вздохнул.
  - А вы вот что, Рудольф Константинович, - сказал Иванов. - Вы тайком на Юшку ставочку сделайте. Да вот хоть через секретаря своего. Если Яшка ваш победит, то и хорошо. А не дай-то бог, Юшка сильнее окажется, так вы хоть затраты окупите.
  - Что?! - взревел хозяин. - Да как ты посмел предлагать мне такую низость! Чтобы я - я! - капитан-поручик Косынкин - делал ставку на чужого ящера!
  - Позвольте, позвольте, Рудольф Константинович, да я ж как лучше хотел, - оправдывался Иванов.
  - Подлость, низость! Никогда, никогда Косынкины не опустятся до этого! Вон, вон из моего дома!
  Он начал дергать за шнур. За дверью зазвенел колокольчик. В кабинет вбежал лакей.
  - Гришка, проводи этого господина! - приказал капитан-поручик.
  - Да, - поддержал я гнев хозяина и закричал на Иванова. - Как ты смел так оскорбить дворянина! Ты мне больше не друг! Пошел вон отсюда! И велетеня с собой прихвати, пока его ящеру не скормили!
  Появился господин Марагур. Он закрыл собою дверной проем, готовый и впрямь сразиться с громовым ящером, если потребуется.
  - Позвольте, позвольте, Рудольф Константинович! - верещал Иванов. - А как же мадемуазель де Шоней. Где она, разве она не здесь?
  - Дураки вы! - проревел капитан-поручик. - Раз граф Дементьев здесь и без нее, значит, сцапал ее Афанасий Федорович! Она так и говорила! Да, впрочем, нате, вот вам!
  Он взял со стола запечатанный пакет и протянул его мне. Я спрятал бумаги под кафтан.
  - Отправляйся в порт, граф, к западному рейду, там стоят торговые суда. Найдешь "Изумрудную Джейн" - корабль английского купца мистера Спелмана. Покажешь эти бумаги, и он возьмет тебя на борт, отвезет в Амстердам. Там и найдешь свою мамзель в объятиях князя Дурова! - капитан-поручик усмехнулся. - А теперь прочь! Подите прочь, господа!
  Черт! Вот так форшмакъ! Угораздило ж его назвать англичанина Спелмана в присутствии Иванова и Марагура! Теперь и думать нечего о том, чтобы выпроводить их без меня! Они немедленно кинутся в порт, в Амстердам, искать Аннетт там, и я им буду уже не нужен!
  - Что ж, прощайте, Рудольф Константинович, извините, если что не так.
  Капитан-поручик отмахнулся. Господин Марагур посторонился, и мы покинули кабинет. Гришка повел нас вниз по лестнице. Следом за лакеем шел Иванов, за ним я, а замыкал шествие велетень. Едва за нами закрылась дверь, как господин Марагур потянул меня за плечо. Я обернулся, он показал мне кулак - размером с мою голову. Я молча развел руками. Велетень еще раз потряс кулаком перед моим носом, и мы двинулись дальше.
  У выхода на улицу Иванов остановился. Он больше не крутил во все стороны головой. Уверенный в том, что ни зимние осы, ни другие неприятности здесь его не поджидают, он разглядывал громового ящера, томившегося внизу.
  - Что, брат Иванов, не довелось тебе здесь служанку-то придушить, - посочувствовал я.
  - Вот, смотри, граф, допрыгаешься!
  С этими словами он отпустил перила и повернулся к выходу. Я присел, подхватил его за ноги, да и перекинул в пролет к громовому ящеру.
  - А-а-а! - завопил Иванов.
  Однако на помощь ему подоспел велетень. Его реакция оказалась молниеносной. Одной рукой он отшвырнул меня к стене, а другой успел ухватить Иванова за ногу. Тот повис в пролете, полы кафтана накрыли ему голову. Еще мгновение и господин Марагур вытянул бы Иванова, но громовой ящер ринулся вверх за добычей. Его цепи хватило на то, чтобы ухватиться зубами за полы кафтана. Велетень рванул на себя, одежда затрещала и порвалась. Ящер остался внизу с обрывками кафтана в зубах.
  Господин Марагур поставил Иванова на площадку. Однако ноги того подкашивались, от пережитого ужаса он уже и орать не мог, а только хрипел и булькал. Велетень поддерживал его, чтобы тот не упал. Когда же господин Марагур стянул остатки кафтана, в которых запутался Иванов, то оказалось, что головы-то на плечах уже нет. Тело заканчивалось окровавленной шеей, из которой торчали какие-то трубки и кости. Все это булькало и брызгало кровью. Внизу громовой ящер с удовольствием чавкал.
  Велетень поморщился, глядя на обезглавленного Иванова.
  - И что теперь? - спросил он меня.
  - Да брось ты его вниз, - посоветовал я.
  Господин Марагур перекинул тело Иванова через перила. Громовой ящер подхватил его на лету, кинул себе под ноги и, задрав морду, с благодарностью тявкнул. Велетень схватил меня, поднял и перенес над перилами. Я повис в воздухе над ящером.
  - Ну, граф, в Кронштадт, говорил, к капитану-поручику Косынкину! Вот тебе не Кронштадт, а кронштец настал, - прохрипел велетень.
  Громовой ящер подпрыгнул вверх. Я поджал ноги. Чудовище клацнуло зубами, едва не оторвав подошвы ботфорт.
  - Рудольф Константинович расстроятся, когда узнают-с, что Яшку накормили-с, - произнес лакей.
  - Да, у нас тут тоже есть один с причудами! - откликнулся я. - Ему тоже не понравится, что его человека скормили ящеру. А мы давайте ничего говорить им не будем. А ты, Гришка, поди и сделай ставку на Юшку. А то завтра по миру пойдете вместе с капитаном-поручиком своим.
  - И то верно, - согласился лакей.
  Господин Марагур смотрел на меня, словно ждал, что я и ему перед смертью дельный совет дам.
  - Ну, давай, туда или сюда, - сказал я. - Долго мне так висеть?! Только подумай, что скажешь Василию Яковлевичу? Как это у тебя на глазах твоего подопечного громовому ящеру скормили?! Боюсь, это как-то отразится на твоем гонораре.
  Я попал в точку. Велетень перенес меня обратно и поставил на пол.
  - Ладно, пойдем, - произнес он. - По дороге придумаем что-нибудь. И отдай мне бумаги.
  Он вытащил у меня пакет.
  Мы вышли из донжона в мрачном расположении духа. Господин Марагур оказался в неловкой ситуации. Он не знал, как предстать перед Василием Яковлевичем и объяснить, что в его присутствии Иванова скормили голодному чудовищу. Несложно предугадать, что скажет Василий Яковлевич - "Мне не нравится, когда моих людей пожирают громовые ящеры". Очевидно, это происшествие не лучшим образом повлияет на репутацию велетеня и отразится на его финансовом положении. С другой стороны, преподнести Василию Яковлевичу какую-нибудь выдуманную версию исчезновения Иванова означало для господина Марагура попасться мне на крючок, а в планы велетеня, видимо, не входило подыгрывать мне.
  Мое настроение также было пасмурным. Месть душегубцу за Любку не прибавила мне радости, и даже удовлетворения особого я не испытывал. Меня передергивало каждый раз, как я вспоминал разорванную шею Иванова, булькавшую кровавыми пузырями. Смерть негодяя нисколько не улучшила моего положения. Я пребывал в зависимости от Василия Яковлевича и его компании. Велетень отобрал у меня письма для англичанина, кроме того, он знал, что Аннетт следует искать в Амстердаме. Справиться с Марагуром так же ловко, как я проделал это с Ивановым, мне было не по силам. Так что volens nolens приходилось быть паинькой и продолжать затеянную кампанию в неприятной компании с велетенем, Василием Яковлевичем и еще двумя их товарищами, пока живыми.
  И только лакей Гришка выглядел невозмутимо, словно в их доме было в порядке вещей скармливать часть гостей громовому ящеру. А что? Очень удобно. Можно в гости ходить с пустыми руками. Главное - наносить визиты не по одному, а мелкими группками - по двое, по трое. А, уходя, одного кого-нибудь скинул в кормушку ящеру, - вот и этикет соблюден. Нехорошо, конечно, получилось, что дали чудищу сожрать Иванова накануне турнира. А так - все ничего.
  Он попрощался с нами возле фонтана с грациями. Привратник открыл ворота, и мы покинули пределы крепости капитана-поручика Косынкина.
  Извозчик поджидал нас. Только сейчас я подумал о том, что втроем с Ивановым мы бы не уместились в коляске.
  - Вот что, - господин Марагур повернулся ко мне. - Я расскажу Василию Яковлевичу все как есть. А тебе сейчас оторву ногу. Это будет заслуженным наказанием за смерть нашего друга. Думаю, Василий Яковлевич...
  Однако ни велетень не успел сообщить, что он думает, по поводу того, что подумает Василий Яковлевич, ни я не успел подумать о том, что думать о предложении Марагура оторвать мне ногу и на этом посчитать конфликт исчерпанным. Послышался топот копыт. По дороге мимо нас мчался шарабан, правил которым бородатый мужик, а двое пассажиров на ходу целились в нас пистолетами.
  - Ложись! - крикнул я и всем корпусом толкнул велетеня в живот.
  В то же мгновение раздались выстрелы. Господин Марагур свалился в ров перед крепостью, я упал на него сверху. Мне представилась возможность в очередной раз поразиться быстроте реакции велетеня. Он отбросил меня в сторону и выпрыгнул наверх. Когда я выбрался из рва, то увидел, как господин Марагур догоняет шарабан. Пара гнедых проигрывала ему в скорости. Да уж, этих велетеней заставить бы извозчиками служить, так и лошади бы не понадобились! И на улицах бы почище стало! А то навоз, конский запах!
  Наблюдая за погоней, я задумался о своем поступке. Этот велетень пытал меня, только что хотел оторвать мне ногу, а я спас его от смерти! Нет, чтобы самому спрыгнуть в ров, глядишь, его бы и подстрелили. Правда, оставалась угроза, что они и меня бы убили. Но я спас велетеня потому... потому что относился к нему с уважением! Вот так декантацiя со мной приключилась! Надо же так привязаться к собственному палачу!
  Впрочем, у меня еще оставался шанс отделаться от этой противоестественной приязни. Двое господ в шарабане держали наготове еще два пистолета. Они выстрелили в упор в догонявшего их велетеня. Я нисколько не сомневался в том, что обе пули попали в грудь господину Марагуру. Но с таким же успехом можно было выстрелить в проплывавшее над головою облачко. В два прыжка велетень догнал шарабан и свернул головы обоим стрелявшим. Бородатый кучер предпочел не останавливаться. То ли его не волновали радикальные превращения, произошедшие с его нанимателями, то ли он не хотел разделить их участь. Велетень дал ему спокойно уехать с двумя трупами. Он направился обратно. Я сел в коляску и велел нашему кучеру ехать навстречу господину Марагуру.
  - Сволочи, кафтан мне попортили, - пожаловался велетень, усаживаясь рядом со мной.
  Он даже не запыхался.
  - В следующий раз спасайся сам, - сказал он и сквозь дыры в одежде показал мне железные латы. - Впрочем, ты заслужил ногу.
  - Ага, значит, оторвешь и оставишь на память...
  Господин Марагур расхохотался.
  - Слушай, тебе не кажутся эти шарабаны подозрительными?! - спросил я.
  - Да что ты, граф? - с сарказмом заявил господин Марагур. - Шарабаны, из которых в меня стреляют, кажутся мне обычным делом!
  - Кстати, раз уж мы на "ты", меня зовут Сергеем, - сказал я.
  - Клавдий, - представился велетень.
  Мы протянули друг другу руки, моя по локоть утонула в его ладони.
  - Я вот думаю. Тот шарабан - с мумией - как-то связан с этим шарабаном или нет?
  - С какой еще мумией? - спросил Клавдий.
  - Когда мы стояли тут у ворот с Василием Яковлевичем, нам навстречу проехал шарабан. В нем сидел какой-то господин и египетская мумия, - рассказал я, вспомнив о том, что Марагур не видел их, потому что сидел, отвернувшись от дороги.
  - А Брахмапудра какая-нибудь тут не проезжала?! - воскликнул Марагур. - Что ты мелешь?! Мумия египетская!
  - Не настоящая, конечно, мумия, а кто-то, завернутый в золотистую ткань, - пояснил я.
  О том, что господин, сопровождавший "египетскую мумию", показался мне знакомым, я умолчал.
  Велетень пожал плечами и сказал:
  - Возможно, все возможно. Наверно, это была очередная шутка мадемуазель де Шоней. Но! - он вдруг сделал ударение на этом "но!" - Может быть, это и не ее рук дело...
  Тогда я не придал значения его словам.
  - Кстати, граф... Сергей, я хотел тебя спросить. Ведь ты не помнишь ничего толком?
  - Не помню, - подтвердил я.
  - Так зачем ты полез в эту авантюру? Чего тебе в Москве-то не сиделось?!
  Да, умел господин Марагур не только ответы получать, но и вопросы задавать.
  - Как тебе сказать? - произнес я.
  - Неужели из-за Аннетт? - спросил Клавдий.
  - Да, я это делаю ради нее, - признался я.
  - Зачем?! - воскликнул велетень.
  - Любовь, - ответил я.
  А что еще мог я сказать?!
  - Любовь! Любовь! - закричал Марагур. - Ну, и чудной же вы, люди, народец! Неужели вы и впрямь полагаете, что любовь стоит жертв?!
  - Любовь - это счастье, - возразил я.
  - Счастье! - взревел Клавдий. - Если тебе оторвать ногу, выбить глаз, а потом отправить в рукопашную схватку, ты будешь счастлив?!
  - Ну, причем здесь это? - удивился я.
  - Да при том, - заявил Марагур, - что любовь - это война, это бойня, а влюбленный человек - это слепой калека, который лезет в самое пекло! Не понимаю я вас, не понимаю!
  - Но как же жить-то без любви? - спросил я.
  - Да вот мы же живем! И детей заводим. Только не отравляем друг другу жизнь! Вот тебя взять! Ты же даже не знаешь, доберешься ли живым до этой мамзели! И это - счастье?
  Я не знал, что велетеню ответить. Мы доехали до Василия Яковлевича и двоих его товарищей.
  - Только что мимо нас промчалась коляска с трупами, - сообщил он. - Никогда не видел, чтобы люди после смерти так драпали! А где Иванов?
  - Они застрелили его, - соврал Марагур.
  - Черт! - заорал Василий Яковлевич. - Мне не нравится! Не нравится, когда стреляют в моих людей!!!
  Совсем как Шварц. И чего он не пошел в полицеймейстеры?!
  Его товарищи, особенно единственный оставшийся в живых из числа покусанных и опухших господ, приуныли. Им тоже не нравилось, что убивают людей Василия Яковлевича, а регулярность, с которой это происходило, удручала. У опухшего лицо пошло багровыми пятнами, которые вкупе с побелевшими следами от осиных укусов превратили его рожу в красочную мозаику. Второй господин напротив побледнел. Окажись я на их месте, я б давно плюнул на завещание императрицы и вышел бы из партии Василия Яковлевича, причем, в уведомительном порядке.
  - Выходит, кто-то следует по пятам за нами и ждет удобного случая, чтоб отбить у нас графа, - высказался покусанный и опухший господин.
  - А мне сдается, что они и его пристрелить хотели, - заявил велетень.
  Мильфейъ-пардонъ, а ведь он был прав! Да ведь я и сам так же считал, только думал об этом как-то не всерьез, а так - мимоходом! Если б я был уверен в том, что они хотели освободить меня, на кой хрен тогда мне было прыгать вслед за Марагуром в ров и прятаться там от пуль?! А может, покусанный прав, может, они хотели освободить меня? А я, дурак, помог велетеню расправиться с теми, кто пришел мне на помощь! Я вспомнил, как их шарабан мчался по дороге. Их лица я не успел разглядеть. Однако, все же у меня оставалось стойкое чувство, что целились они не в одного велетеня. О, нет, они целились в нас обоих!
  Мне стало тошно. Я не был безусым юнцом, чтобы отвлеченно размышлять о смерти. Я брал штурмом Измаил, видел вблизи смерть товарищей, разъяренный янычар чуть не снес мне голову, оставив шрам на левой щеке, - прошло столько лет после всех этих событий, но я до сих пор просыпаюсь в холодном поту по ночам, и отнюдь не прихожу в щенячий восторг при виде военных мундиров, мне страшно за тех, кто их носит. Недавние происшествия в Москве, участь невинной Любки, смерть ее душегубца Иванова, двое в шарабане, легким движением рук превращенные из живых людей в мешки с костями, - все это освежило память. Я подумал, что неплохо бы улизнуть при первой же возможности и самому последовать тому совету, который только что мысленно дал опухшему и тому, еще одному господину, который пока никак не пострадал. Плюнуть на завещание императрицы и на мадемуазель де Шоней тоже... плюнуть.
  А что? Что я себе вообразил? Как безмозглый мальчишка кинулся вдогонку за какой-то авантюристкой из-за одного единственного взгляда, в котором мне что-то эдакое почудилось! Да, в конце концов, пойду вон в бордель, возьму девицу на ночь за рубль, а дома, перед тем, как в постель лечь, еще рубль ей дам, так она меня и не таким взглядом одарит! И стрелять никто не будет при этом. Да, может быть, я и воду забвения выпить согласился, потому что надоела мне эта Аннеттка как горькая редька! А она - нате вам! - опять приворожила меня - воспользовалась тем, что мне память отшибло и я забыл, что она из моих печенок форшмакъ сделать успела!
  Бежать! Бежать! Подальше от всех этих интриг! В Москву, к полицеймейстеру Шварцу! Под опеку Развилихина! Он вампир, ему все нипочем!
  - Что-то, граф, приуныл ты, - оторвал меня от мрачных мыслей Василий Яковлевич. - Сам-то не знаешь, что это еще за новая партия тут образовалась? Кому твоя смерть нужна?
  - Черт их знает, - пробурчал я.
  - А что с телом Иванова? - поинтересовался Василий Яковлевич.
  - Там у Косынкина громовой ящер был, - махнул рукой Марагур.
  - И что? - насупился Василий Яковлевич и посмотрел на меня, как-то слишком внимательно.
  - У ящера сегодня в меню была человечина анъ шмизъ, - сообщил я.
  - Что? - переспросил Мирович.
  - Ну, что, что?! Скормили мы Иванова ящеру, - ответил Клавдий.
  - Как? - хором воскликнули Василий Яковлевич и последний живой господин из числа покусанных и опухших.
  - А куда было труп девать? - развел руками велетень. - Feci, quod potui, faciant meliora potentes.
  Василий Яковлевич поднял брови и скривил рот, выражая этой гримасой согласие с таким решением проблемы.
  - Что сообщил Косынкин? - спросил он.
  Велетень протянул ему пакет.
  - Капитан-поручик сказал найти в торговом порту судно англичанина Спелмана, вручить ему эти бумаги. Спелман должен будет отвезти нас в Амстердам, где скрываются мадемуазель де Шоней и князь Дуров.
  Василий Яковлевич улыбнулся, его лицо прямо-таки просветлело от услышанных новостей.
  Послышался цокот копыт. Мимо нас - теперь в обратном направлении в сторону Толбухина - проезжал шарабан со стариком-incroyables, мумией и абрикосовым котом. Я напрягся, приготовившись прыгнуть в сторону или за спину Клавдия, если вдруг кто-нибудь - да хоть бы тот же кот - затеет стрельбу. Марагур тоже насторожился. Василий Яковлевич с товарищами следили за приближавшимся шарабаном. После смерти Иванова они решили не поворачиваться спиной к незнакомцам. Господин в шарабане казался опечаленным. Однако, как и в прошлый раз, он помахал нам рукой. Я опять поймал себя на мысли, что где-то уже встречал его, но где - припомнить не мог. Его шарабан поравнялся с нами. Василий Яковлевич поднял руку в ответном приветствии. Чертова мумия проехала мимо него, как неживая. И это огорчило меня. Было бы любопытно посмотреть, как отреагирует Василий Иванович на ее гримасы. Я смотрел на нее с разочарованием, но как только наши взгляды встретились, мумия вновь сделата страшные глаза и заерзала. Дремавший на ее коленях персидский кот поднял сонную морду и взглянул на меня так, словно ему лень было вставать, а то бы он расцарапал мне рожу.
  - Что это за клоуны такие? - спросил Василий Яковлевич у извозчиков.
  Те пожали плечами.
  - Мы их не видали-с раньше, барин, не видали-с. Они, выходит так-с, что недавно-с тута появилися. Совсем-с уж недавно-с.
  - Странно все это, - произнес Василий Яковлевич. - Ладно. Поехали в порт искать англичанина.
  Мы расселись по коляскам и отправились в обратный путь.
  
  14.
  
  В городе царило необычное оживление. Повсюду морские офицеры и штатские чиновники в парадных мундирах суетились в ожидании какого-то события. Мы оказались возле причала, когда движение полностью перекрыли. Василий Яковлевич, а за ним и все мы покинули коляски и, смешавшись с толпой, наблюдали прибытие в Кронштадт каких-то важных персон. Из роскошной шлюпки на гранитный причал вышел молодой человек - от силы ему было лет двадцать. Он был одет в богатое светское платье. Должно быть, высокопоставленный вельможа. Он помог перейти на причал юной красавице, своей жене. Вокруг них суетилось несметное число адъютантов, готовых всем скопом броситься в воду, если молодой человек или его прелестная супруга изволят оступиться. Мы как зачарованные следили за ними. Впрочем, Марагур не забывал сжимать мое плечо. Толпа вокруг гудела.
  - Смотрите, смотрите, это же шлюпка матушки-императрицы!
  - Они прибыли на шлюпке императрицы!
  - Бедная матушка, государыня наша сама-то за всю жизнь ни разу-то не воспользовалась шлюпкой своей!
  Молодой человек улыбался и окидывал взглядом толпу. Его внимание привлек возвышающийся над толпой Марагур. Заметив велетеня, вельможа начал шарить взглядом по толпе, высматривая кого-то, кто, как он, видимо, полагал, должен был находиться рядом с Клавдием. Затем он подозвал к себе полковника из своей свиты и что-то приказал офицеру, указав на нас с Клавдием. Адъютант кивнул и направился в нашу сторону.
  В это мгновение рядом с нами возник товарищ Василия Яковлевича, тот, что не был покусан, - за целый день я так и не узнал ни его имени, ни имени последнего оставшегося в живых опухшего господина.
  - Василий Яковлевич приказал немедленно уходить! Немедленно! - сказал он и потянул Марагура за рукав.
  Велетень, сметая всех на своем пути, двинулся прочь от причала. Меня он тащил за собой, некусаный господин следовал за нами. Обернувшись, я увидел, что полковник нагоняет нас, пробираясь по коридору, проделанному велетенем. Мы вышли к коляскам.
  - Идиоты, идиоты, - зашипел Василий Яковлевич. - Вы притащили хвост за собой!
  Он имел в виду офицера, подоспевшего следом.
  - Подпоручик Мирович! Господин подпоручик! - именно так к Василию Яковлевичу обратился полковник, имея при этом такой учтивый вид, с каким, наверное, не к каждому генералу он обращался.
  - Рад видеть вас, ваше сиятельство, - ответил Василий Яковлевич,
  - Взаимно, Василий Яковлевич, взаимно. Очень рад. И имею честь передать вам приглашение от графа Северного... графа Норда и его супруги. Граф просил вас немедленно пожаловать к нему. Прошу следовать за мной. Буду весьма признателен.
  - Что ж, с удовольствием. Вот только нам нужно разместиться. Мы и сами только что прибыли, - кивнул Василий Яковлевич.
  - Не извольте беспокоиться, - ответил полковник. - Пусть ваши друзья следуют за нами. Разместимся все вместе. Места всем хватит. В тесноте, как говорится, не в обиде. Тем паче, что в связи с прибытием графа Норда вы свободных мест сейчас в Кронштадте все равно не сыщете.
  - Что ж, благодарю ваша светлость. Прошу вас, - Василий Яковлевич жестом предложил офицеру следовать вперед, бросил нехороший взгляд на некусаного товарища и шепнул велетеню. - Не спускай глаз с Дементьева и не давай ему ни с кем общаться.
  Опухший рассчитался с извозчиками, и мы двинулись за полковником на встречу с графом то ли Нордом, то ли Северным, приплывшим в Кронштадт на шлюпке покойной императрицы.
  Я получил новую пищу для размышлений. Выяснилось, что Василий Яковлевич, несмотря на преклонные года, был всего лишь подпоручиком. Однако полковник заискивал перед ним. В то же время Василий Яковлевич явно не желал публичной известности ни своей миссии, ни своему имени. Интересный какой-то он подпоручик!
  Вельможа ожидал нас в роскошной карете, украшенной искусной резьбой и покрытой позолотой. Многочисленная свита суетилась подле, готовая занять места в многочисленных экипажах. Граф то ли Норд, то ли Северный пригласил Василия Яковлевича присоединиться к его поезду. Мирович принял приглашение вельможи, хотя явно был недоволен ни задержкой вообще, ни тем, что случился контакт с этим молодым графом, в частности.
  Он вернул велетеню бумаги капитана-поручика Косынкина и приказал нам отправиться к западному рейду, найти там англичанина Спелмана и договориться, чтобы тот был готов отчаливать в любую минуту.
  - А вы? - спросил некусаный товарищ.
  - Договоритесь с этим Спелманом и поезжайте к дому Петра Великого. Граф Северный до утра остановится там. И мы переночуем там же, - сообщил Мирович.
  Он подсел в карету к полковнику. Поезд вельможи тронулся.
  В толпе я заметил белый фрак с ярко-зеленым воротником, под которыми алел жилет. Рядом я заметил и мумию, которая ловила мой взгляд, чтобы опять пугать меня бешеными глазищами. Я показал ей язык и отвернулся. Мимо нас прокатила последняя карета из поезда графа, и мы вчетвером отправились к западному рейду искать английского купца.
  
  15.
  
  Англичанин оказался рыжим толстяком. Он обрадовался, когда увидел бумаги, и сообщил, что некая барышня специально заплатила ему, чтобы "Emerald Jane" стояла на рейде, пока не появится предъявитель этих документов. Клавдий попросил мистера Спелмана приготовить судно, чтобы рано утром флейт мог отправиться в плавание. Рыжий толстяк радостно сообщил, что будет готов отчалить через два часа.
  - Все же дождитесь, пока мы окажемся на борту, - усмехнулся Марагур. - К тому же скоро совсем стемнеет. Лучше отправимся в путь с утра.
  - Мистер Спелман, а признайтесь, наверняка не ожидали, что с документами к вам пожалует велетень? - спросил я англичанина, с сердитым видом уставившись в его глаза.
  Я так насупился, что чуть в барсука не превратился, но как ни старался, Спелман не обратил внимания на мою мимику.
  - Это ж Россия! - радостно ответил он и развел в сторону красными, волосатыми ручищами.
  - Граф Дементьев очень гордится дружбой со мной, - сообщил Марагур англичанину и пихнул меня локтем - по-дружески.
  - Тише ты! - огрызнулся я. - Я же не велетень!
  - Ладно-ладно, пойдем, - ответил Клавдий.
  Мы наняли две коляски и отправились в резиденцию графа Норда-Северного.
  Дворец Петра Великого оказался полуразрушенным деревянным домиком, явно рассчитанным на гостей, привыкших к спартанскому образу жизни, а не сопровождаемых огромной свитой, численность которой сделала бы честь многим королевским дворам Европы. В результате именно челядь, следовавшая за четой Нордов-Северных, приобщалась к суровым, походным условиям. Вельможа с супругой расположились в доме. Для остальных были разбиты палатки под открытым небом. Мирович побеспокоился, чтобы нас обеспечили кровом и сытным ужином. Проводив нас к небольшой палатке, он приказал быть наготове, но по возможности успеть передохнуть. Сам Василий Яковлевич отправился в домик - ожидать аудиенции у вельможи.
  После всех событий прошедшего дня больше всего на свете мне хотелось спать. Наскоро поев, я расстелил тюфяк и лег. Некусаный господин последовал моему примеру.
  - Спокойной ночи, господа, - сказал он, растянулся на втором тюфяке и отвернулся к стене.
  - Да уж, пора на боковую, - согласился опухший и улегся между нами.
  - Вот проныры! - воскликнул велетень. - А графа Дементьева кто сторожить будет?
  - А кроме тебя его все равно никто не удержит, - признался некусаный.
  - Ладно, отосплюсь по пути в Амстердам, - согласился Клавдий и уселся на выходе из палатки.
  Только что я собирался бежать, но теперь хотел спать. К тому же вылезти из палатки мимо велетеня не представлялось возможным. И я со спокойной совестью закрыл глаза. Хорошо бы граф Норд-Северный нескоро принял Мировича, чтобы отдохнуть успеть. Вдруг улизнуть не удастся и придется плыть в Амстердам. Тогда мне предстояло как-то избавиться от Мировича и его друзей. Я рассчитывал, что во время морского путешествия представится случай скормить их рыбам. Пожалуй, начну с самого Мировича. Без него остальные и сами разбегутся, в том числе и велетень, который вряд ли захочет бесплатно гоняться за кем бы то ни было. Главное, до того, как он оторвет мне ноги, успеть убедить его в том, что неотмщенная смерть нанимателя нисколько не скажется на его репутации. Затем вопреки давешнему желанию бежать в Москву я предался мечтам о том, как встречусь с Аннетт, но скоро выяснилось, что дружище Морфей меня не покинул. Не чета каналье Лепо!
  Не знаю, сколько я проспал, а проснулся от сильной боли. Кто-то подкованным каблуком наступил мне на левую руку. Уж не знаю, как, но как-то я удержался и не вскрикнул, и даже не обругал обидчика. Я открыл глаза, пытаясь понять, кто это разгуливает по палатке и наступает нам на руки. Оказалось, что я лежу на спине, а моя рука во сне попала в дыру между стенкой и дном палатки, и на нее наступил кто-то, проходивший мимо. Справа посапывали опухший и некусаный. Велетень сидел у выхода. Кусок неба, видневшийся за его спиной, уже посветлел. Мне стало жаль Марагура: за всю ночь даже глаз не сомкнул.
  Осторожно пошарив рукой, я обнаружил, что смогу пролезть через дыру в палатке. Я еще раз оглянулся на Клавдия, вздохнул, а затем приподнял полотно, перекатился через левый бок и оказался на улице. Теперь я лежал на траве животом вниз, слева от меня возвышалась палатка, впереди простиралась тень от велетеня. Я приподнялся на локтях, согнул ноги в коленях, в такой неприличной позе отполз в сторонку, поднялся с земли и отправился прочь.
  Свобода! Я был свободен! Мне оставалось укрыться подальше от Василия Яковлевича и его компании, обождать, пока они отправятся в Амстердам и спокойно вернуться в Москву, по пути разыскав каналью Лепо с моими пожитками. И впредь держаться подальше от вице-канцлеров и прочей придворной шушеры. Я вспомнил Аннетт, ее взгляд. Прошла-то всего неделя с того дня, как ее увезли неизвестные прямо из-под моего носа, но теперь мне казалось, что прошла целая вечность. А вечность, знаете ли, такое время, за которое многое меняется. Бог с ней, с этой Аннетт, не сошелся же свет на ней клином! Не последний же это эклеръ! С этими мыслями я пошел прочь, подальше от палатки, которую охранял ничего не подозревавший велетень.
  Где-то в Кронштадте проживал мой приятель, поручик Лунич, Пашка, дворянин из евреев. Мне нужно было разыскать его. Он дал бы мне кров - переждать, пока Мирович не отбудет в Амстердам, да и деньги были мне нужны. Пашка дал бы в долг.
  Я шел между деревьями и разбитыми тут и там палатками, большинство из которых сотрясались от храпа. Из одной доносились женские стоны и чье-то тяжелое дыхание. Я вспомнил, как Пашка хвалился, что у него красивые горничные, и прибавил шагу.
  Мой путь проходил мимо домика Петра Великого. Окна гостиной были ярко освещены, и сквозь неплотно сдвинутые шторы я увидел полковника, передавшего Мировичу приглашение от вельможи. Офицер открыл дверь и в помещение вошел сам Василий Яковлевич. У входа в дом горел костер, возле которого храпели караульные. Я притаился в тени деревьев, наблюдая за окнами. При этом я ругал себя за то, что теряю время. Но любопытство брало верх. Я был уверен, что если подслушаю разговоры Мировича, то многие тайны откроются передо мной. По крайней мере, я узнаю точно, в какую историю вляпался. Я не удержался от соблазна и со скучающим видом направился к дому. Поравнявшись с костром, я остановился и оглядел караульных. Убедившись, что их сон разве что громовому ящеру потревожить под силу, я прокрался к дому. Окно оказалось приоткрытым, и я подслушал разговор подпоручика Мировича с графом Нордом-Северным.
  - Мой дорогой друг, - раздался голос вельможи. - Я рад видеть вас своим гостем.
  - Благодарю вас, Ваше Императорское Величество, - отвечал Василий Яковлевич.
  Что за черт?! Мирович обращался к графу, именуя его императорским титулом!
  - Прошу вас, Василий Яковлевич! - чуть ли не застонал вельможа. - Высочество! Не Величество, а Высочество.
  Рольмопсъ твою щуку! Под псевдонимом графа то ли Норда, то ли Северного скрывался цесаревич! Цесаревич Александр! Конечно же! Кто же еще мог воспользоваться императорской шлюпкой!
  - Для меня вы император! Я знаю, именно так хотела государыня. И если бы не вице-канцлер, который своим предательством обеспечил тихий переворот! Именно переворот, по-другому не назовешь нарушение воли императрицы в том, что касается престолонаследия.
  - Прошу вас, Василий Яковлевич! Прошу вас! Я знаю, вы всегда верой и правдой служили моей покойной бабушке...
  - Служить Екатерине значит служить России, - перебил Мирович цесаревича.
  - Конечно, конечно. Я знаю, на вашем счету много тайных миссий, - продолжал великий князь.
  - Миссий исключительно в интересах государства Российского, - уточнил Мирович.
  - Не сомневаюсь, Василий Яковлевич, не сомневаюсь. Но я пригласил вас просить прекратить вашу нынешнюю миссию. Дело в том, что я получил секретное послание от князя Афанасия Федоровича Дурова. Он сообщил мне, что второй экземпляр завещания моей великой бабушки в его руках, и он готов выдать его мне, а также выдать и шпионку, некую мадемуазель де Шоней, участвовавшую в заговоре. Собственно, с этой целью я и отправляюсь в заграничное турне. Так что вы можете считать свою миссию законченной. И вас ждет хорошее вознаграждение.
  Вот так-так! Значит, Афанасий Федорович намерен выдать Аннетт в качестве шпионки! Что ж, это вполне в духе князя Дурова. Мне нужно было немедленно разыскать Лунича, занять денег и бежать к Спелману; и велеть англичанину сразу же отчалить, не дожидаясь велетеня и остальных. Я надеялся, что он меня послушается.
  Мильфейъ-пардонъ, но я же только что хотел бежать в Москву! И черт меня дернул подслушивать этот разговор!
  - Ваше Императорское Величество, вы же знаете, я никогда не искал ни славы, ни богатства. Мне нужно ровно столько денег, сколько требуется на скромное существование и безукоризненное исполнение долга, - доносился до меня голос Мировича.
  Вот фанатик! Непременно надо скормить его морским рыбам!
  - Василий Яковлевич...
  Оглушительный выстрел не дал цесаревичу договорить. Надо мной раздался звон, и на голову мне посыпались осколки стекла. Кто-то выстрелил то ли в меня, то ли в окно гостиной, в которой находились Мирович и Великий Князь Александр. Я бросился бежать прочь от дома. Караульные у костра вскочили.
  - Вот он! Вот он! Держи его! - заорали они, кинувшись мне навстречу.
  Они приняли меня за преступника, покушавшегося на жизнь Его Императорского Высочества.
  - Держите его! - послышался сзади голос Мировича.
  Он успел выпрыгнуть в окно и броситься за мною. Прыткий старик!
  - Отведай меланжъ, голубчик! - с этими словами я ударил первого караульного ногою в пах.
  Он завыл и согнулся от боли. Второй караульный наставил на меня ружье. Сзади в меня вцепился Мирович. Я рванулся вперед, треснула ткань, и в руках Василия Яковлевича остался мой воротник. Я вырвал ружье из рук гвардейца, отбросил оружие, схватил солдата и развернул так, чтобы спрятаться за его спиной от очей Мировича. Василий Яковлевич пытался напасть на меня, но я использовал гвардейца в качестве живого щита. Я держал его за шкирку и толкал на Мировича. Рассвирепевший старик отшвырнул солдата в сторону, но в то же мгновение я врезал ему кулаком в переносицу.
  Гвардеец, наевшийся меланжа, выстрелил в воздух. Я метнулся к деревьям, среди призрачных силуэтов которых успел заметить фигуру Марагура. Он вытягивал голову поверх палаток, пытаясь разглядеть, что происходит, однако поста своего не покидал. Я бросился в заросли кустов, продрался сквозь ветки, выскочил на маленькую лужайку и нос к носу столкнулся со стариком-incroyables.
  - Черт! Черт! - кричал он и колотил себя кулаком по колену.
  Увидев меня, он преобразился, его рот растянулся в улыбке, он помахал мне рукой и сказал:
  - Привет!
  - Кто-то покушался на графа! - выкрикнул я. - Вы никого не видели?!
  Старик покачал головой. Я в который раз поразился его глупому виду. Белый фрак с ярко-зеленым воротником, ярко-красный жилет и ярко-желтые брюки. Да, уж. Если ваш ребенок выбирает такие цвета, знайте, он никогда не станет художником. Разве что маляром. Или будет изображать египетскую мумию на публике.
  Позади послышался шум. Кто-то продирался через кустарник следом за мною.
  - Должно быть, злодей скрылся там где-то, - выдохнул я и, взмахнув рукой в неопределенном направлении, ринулся вперед.
  Офицеры выскакивали из палаток и озирались по сторонам. Навстречу мне, негромко охая, пробежала бабенка в одной юбке. Небось она и стонала давеча. В сумерках мелькнули красивые груди с темными кружочками. И чего я не побежал сразу к Пашке?! Говорил же мне папенька в детстве: "Будешь подслушивать, отрежу уши на пельмени!"
  Хоп! Странным образом эта фраза мне напомнила старика-incroyables. Казалось, что детское воспоминание как-то связано с ним. Я даже остановился, чувствуя, что вот-вот из глубин памяти всплывет его имя, и я пойму, где и когда мы встречались.
  - Вон он! Вон он! - послышались крики.
  Я упал на землю и пополз между палатками. Вспоминать старика-incroyables было некогда.
  - Он где-то здесь, где-то здесь! - доносились до меня голоса.
  Я обогнул дерево, прополз в соседний проход и замер. Передо мной над палаткой торчали головы некусаного и опухшего, а над ними возвышался Марагур. Они всматривались вдаль, не замечая того, что творилось прямо под ногами.
  - Вы не видели его? - спросил кто-то бегущий по тропинке за палаткой справа.
  - Кого? - спросил Марагур.
  - А что там случилось? - поинтересовался опухший.
  Что мне оставалось делать? Выбор был невелик. Я пролез через дыру в палатку и пробурчал как бы в ответ опухшему:
  - Да нам-то что за дело.
  Они и не заметили моего отсутствия.
  - Так... интересно, - ответил опухший. - А ты спишь все?
  - Крепкий же сон у тебя, дружище, - одобрил Марагур.
  Я остался в палатке и наблюдал через откинутый полог жуткий кавардак, поднявшийся вокруг. Все бегали и суетились. Из-за обилия горящих факелов лагерь стал похож на огненный муравейник. То и дело к нам заглядывали какие-то офицеры, при этом каждый из них всем своим видом говорил, что все вокруг бестолочи, на которых нельзя положиться, и если бы лично он в ответственный момент не спал, то террорист на пушечный выстрел не подошел бы к покоям Великого Князя, а если бы и подошел, то его бы немедленно схватили. Под их тяжелыми взглядами мы чувствовали себя виновными в том, что неизвестный злодей не отыскался в нашей палатке. Впрочем, они охотно рассказывали о том, что произошло, сообщая такие подробности, о которых мог быть осведомлен только самый первый прибывший на место происшествия. Велетень и опухший с некусаным комментировали каждый рассказ нечленораздельными возгласами. А я думал о том, что делать с оставшимся без воротника кафтаном?! Но ничего путного так и не придумал.
  Один из темных силуэтов, передвигавшийся без факела, приблизился к нам, и мы узнали Мировича. Он прижимал мокрое полотенце к лицу.
  - Сударь, что случилось? - спросил некусаный.
  Василий Яковлевич опустил руку.
  - Ой, что это с вами? - воскликнул опухший.
  Лицо Мировича перекосилось и выглядело настолько чужим, что мы, пожалуй, и не узнали его, если б он не прикрывался полотенцем.
  - Какой-то мерзавец покушался на жизнь графа Норда, - сообщил он.
  - Ага, мы слышали. Но вы-то что ж, сударь? Что с вами-то стряслось? - спросил опухший.
  - Вот сукин сын! - закричал Василий Яковлевич. - Представляете, я поймал его...
  - Поймали! - с восхищением воскликнул Марагур.
  - Поймал! Но чертов солдат помешал! Из-за этой бестолочи подлец улизнул! Да еще успел наградить меня остолбухой!
  - Так что ж солдат-то заодно с ним был? - спросил велетень.
  Мирович махнул рукой и в двух словах пересказал случившееся.
  - Ну и ну, - протянул Марагур, выслушав рассказ Василия Яковлевича.
  - Это происшествие, господа, лишний раз свидетельствует о том, что нам необходимо в кратчайшие сроки закончить свою миссию, выполнить свой долг...
  - Так!.. - сорвалось у меня.
  "Так вам же Его Императорское Высочество велели прекратить!" - чуть было не выкрикнул я, но вовремя заткнулся.
  - Что - так? - заглянул в палатку Мирович.
  - А? - отозвался я
  - Ты что-то сказал, граф? - спросил Василий Яковлевич.
  - Я молчу. Так, поперхнулся что-то во сне, - ответил я.
  - Во сне? - изумился Мирович. - Тут стреляют, а он спит!
  - Крепкий сон у него, - подтвердил велетень.
  - Вставай! - приказал Василий Яковлевич и добавил, обращаясь ко всем. - Нам нужно срочно убираться отсюда. Есть еще одна причина, из-за которой стоит поспешить.
  - Что еще? - спросил Марагур.
  Василий Яковлевич усмехнулся.
  - Да то, что извозчика одного тут полиция задержала с двумя трупами в коляске.
  - И что? - не унимался велетень.
  - Ну, что-что! Извозчик говорит, что какой-то велетень прямо на ходу свернул им головы.
  - Ну и что? - опять спросил Клавдий Марагур.
  Он словно репетировал ответы полицеймейстерам.
  - Memento quod es veletenio, - ответил Мирович. - И сдается мне, что в Кронштадте велетеней не так уж много. Я лично за весь вчерашний день ни одного не видел. Так что - в путь, господа! Нам нельзя задерживаться.
  Пришлось покинуть палатку. Марагур зажег факелы, и мы отправились прочь от домика Петра Великого и разбитого вокруг лагеря. При свете мы разглядели физиономию Василия Яковлевича. Огромная гематома расползлась с его переносицы на оба глаза.
  - Ну и врезал же он вам! - выдохнул некусаный.
  - А ты не злорадствуй! - рассердился Василий Яковлевич.
  У ближайшего трактира Мирович разбудил спавшего извозчика, тот привел еще двоих, и, рассевшись по коляскам, мы поехали в порт. Василий Яковлевич шествовал в первом экипаже, мы с велетенем - во втором, опухший с некусаным замыкали поезд. Стало совсем светло. В небе не было ни облачка. День обещал быть ясным.
  Едва мы отъехали от трактира, как некусаный закричал:
  - Эй, Дементьев, а что это с твоим кафтаном?
  - Ничего. Что с ним может быть?! - ответил я.
  - Поправь воротник! - крикнул некусаный. - Он у тебя вовнутрь завернулся.
  - Давай я поправлю, - Марагур повернулся ко мне и схватился за воротник.
  Вот черт! Я ж говорил: этому велетеню детей бы нянчить!
  - Что за ерунда?! - закричал он. - Дементьев, почему у тебя воротник оторван?!
  - Как оторван?! - изумился я.
  - Что?! - как бешеный заорал Мирович.
  Он на ходу выпрыгнул из коляски и бросился с криком к нам:
  - Стой! Стой!
  - Тпру! - скомандовал кучер.
  Мирович как сумасшедший вцепился в меня.
  - Скотина! Скотина! Это был ты!
  Его лицо, и без того изуродованное гематомой, исказилось от гнева.
  - Что вы, сударь?! Что с вами?! - кричал я.
  Он вытащил меня из коляски и, схватив левой рукой за отворот кафтана, правой пытался ударить меня в лицо. Я едва успевал уворачиваться от его кулака. Изумленные велетень и опухший с некусаным прыгали вокруг нас.
  - Что, сударь, что такое?! - кричали они.
  Слава богу, Мирович выдохнулся, так и не попав ни разу по моей физиономии. Он стоял, тяжело дыша и продолжая держать меня - вернее, держась за меня.
  - Что вы, сударь? Вы, что, с ума сошли? - кричал я.
  - Он... это... был... он,.. - задыхаясь, выдал Мирович.
  - Что - он? - спросил велетень.
  - Он... стрелял... в графа,.. - выдохнул Василий Яковлевич.
  - Как это?! - изумились велетень и опухший с некусаным.
  - Да вы, что, совершенно спятили?! Как я мог стрелять в графа? - заорал я.
  Мирович отдышался и, собравшись с силами, вновь ринулся на меня. Но вмешался велетень. Он левой рукой отстранил от меня размахивавшего кулаками Василия Яковлевича, а правой удерживал меня, словно думал, что и я сейчас кинусь в драку со стариком.
  - Да, в конце-то концов, что случилось? - воскликнул Марагур.
  - Я же говорю, это был граф Дементьев, он стрелял в графа Норда, а потом еще и мне рожу разукрасил! - сообщил Мирович.
  - Боже мой, Василий Яковлевич, как могло это быть? - изумился Клавдий.
  - Не знаю, как, но это был он! Я догнал его и успел оторвать ему воротник! И я б схватил его, если бы не растяпа-солдат!
  - Сударь, да о чем вы?! Я проспал всю ночь как убитый! - возмутился я.
  - Сейчас ты будешь не как убитый, а просто убитым! - заверил меня Василий Яковлевич.
  - Вы говорите, что оторвали злодею воротник? - спросил Марагур.
  - Оторвал, - подтвердил Мирович.
  - И у графа оторван воротник, это очень подозрительно, - констатировал велетень. - Но он за всю ночь ни разу не покидал палатку.
  Опухший с некусаным подтвердили слова Марагура.
  - Видит бог, Василий Яковлевич, граф не покидал палатки.
  - Это был он, он! - упрямо твердил Мирович. - Я оторвал ему воротник.
  - А где он? - спросил велетень.
  - Кто - он? - переспросил Василий Яковлевич.
  - Воротник, - уточнил велетень.
  Мирович пожал плечами.
  - Я его выбросил.
  - Выбросили! - воскликнул Клавдий. - Corpus delicti!
  - Слушай, дружище, ты чего тут раскомандовался?! - взорвался Мирович. - Я говорю, это был он! Он!
  Лицо Василия Яковлевича исказилось от ярости, однако в голосе уже не было прежней уверенности. Скорее он возмущался просто от злости. Я решил, что и мне пора внести свою лепту в доказательство собственного алиби.
  - Ага! Я это был! И стрелял в графа из пальца! А потом еще и к вам вернулся, вместо того, чтобы сбежать! - прокричал я.
  - Это не мог быть он, - произнес велетень. - Только непонятно, что случилось с его воротником.
  - Да, это интересно. Куда делся твой воротник? - поинтересовался опухший.
  - Куда делся мой воротник?! - закричал я на опухшего. - Ты, опухшая рожа, еще спрашиваешь!
  - А при чем здесь я?! - опешил он.
  - При чем?! - продолжал я разыгрывать спектакль. - А кто всю ночь держал меня за воротник?! Ты небось и оторвал его во сне!
  - Я,.. - развел руками опухший.
  Мирович наконец-то успокоился. Похоже, что он не очень поверил в то, что мой оторванный воротник и воротник, оторванный у террориста, не более, чем совпадение. Но решил на время смириться с этой версией.
  - Ладно, поехали, - буркнул он и, стряхнув с себя лапу велетеня, направился к коляске.
  Мы расселись по своим местам. Извозчики, очевидно, привыкли к тому, что господа имеют обыкновение ссориться под утро. Они, как ни в чем не бывало, щелкнули кнутами, и мы поехали дальше.
  
  16.
  
  - Ага, вот и вы! - Спелман махал треуголкой. - Добро пожаловать! "Emerald Jane" к вашим услугам.
  Мы поднялись на борт флейта.
  - Ой, что это с вами?! - радостно закричал англичанин, увидев физиономию Мировича.
  Похоже, Спелману любое происшествие доставляло радость.
  Мирович отмахнулся.
  - Ну, это ж Россия! - развел руками англичанин.
  Будто в других странах нельзя в морду получить! Особенно в портовых городах.
  - Я мистер Спелман, - представился рыжий толстяк и весело добавил. - Хозяин судна и шкипер. Здесь меня зовут капитаном. Но для друзей я просто Джон. Зовите меня Джоном и все.
  Вдруг послышалось утробное мяуканье, мы обернулись. Возле бакборта стояла парочка, увидев которую я уже не удивился. Старик-incroyables смотрел на нас ледяными глазами, как обычно улыбался и махал рукой. Мумия делала страшные глаза. У их ног отирался и недовольно мяукал огромный, абрикосовый кот.
  - А это кто такие? - удивился Мирович.
  - А, бродячие комедианты, - объяснил Джон. - Попросились доставить их в Амстердам. Надеются на удачу в Европе. А там полно и не таких циркачей.
  Затем Спелман показал на троих мужчин, державшихся каждый сам по себе.
  - Вот еще пассажиры, - сообщил англичанин.
  - Это одна компания? - спросил Василий Яковлевич.
  - Не, они по отдельности путешествуют, - рассказал Спелман. - И еще одна парочка плывет с нами. Очень странная, скажу я вам. Да вот и они.
  Джон указал в сторону грот-мачты. Незнакомка невысокого роста стояла спиною к нам возле деревянных клетей с курами, овцами и свиньями. Рядом с нею стоял карапуз, едва достававший ей до пояса, очевидно, ребенок. Женщина обернулась, и я узнал Мадлен, эльфийку канальи Лепо. Карапуз, конечно же, был никто иной, как мосье Дюпар. Когда корриган обернулся, мне показалось, что он смотрит на нас одновременно с кормовой и носовой частей корабля.
  - Послушайте, мистер Спелман, а такого однорукого мужичонки с двумя бабами нет среди пассажиров? - спросил я.
  - Нет, - хохотнул он и добавил. - Просто Джон, господа, друзья называют меня просто Джоном.
  - А здоровенного детины такого, вампира, кстати, нет? - не унимался я.
  Я б не удивился, если бы ближе всех к нам стоявший матрос снял свою круглую шляпу и оказался бы полицеймейстером Шварцем.
  - Да нет же, нет, - сказал шкипер. - А, что, они тоже хотели плыть в Амстердам?
  - Не знаю, не знаю, - пожал я плечами.
  - Не спускай глаз с этого умника, - вполголоса приказал Мирович велетеню.
  - Да куда он денется с корабля? - возразил Марагур.
  - Он никуда не денется, он украдет у кого-нибудь пистолет и перестреляет нас, - прошипел Василий Яковлевич.
  Я подумал, что воспользуюсь его советом - если случай представится.
  - Мы скоро отчалим, - спросил Мирович.
  - Через полчаса, - ответил шкипер.
  - Поторопитесь, пожалуйста, давайте отчалим по возможности поскорее, - попросил Василий Яковлевич.
  Спелман проводил нас в кубрик, находившийся в рубке за фок-мачтой, и показал каюты. Всего их было четыре.
  - Здесь две каюты свободны, - сообщил Джон. - Если вам мало, я прикажу боцману, и он уступит вам свою каюту. Она находится по соседству с моей на корме.
  Эта мысль пришлась Мировичу по нраву.
  - Мистер Спелман, - сказал он, - мне кажется, будет удобно, если мы втроем разместимся здесь, а наши неразлучные друзья господа Марагур и граф Дементьев - в каюте боцмана.
  Видимо, Василию Яковлевичу хотелось держаться подальше от меня, особенно ночью.
  - Это запросто, - согласился шкипер и гаркнул. - Боцман!
  На крик явился коренастый матрос с таким свирепым выражением лица, что я даже вспомнил капитана-поручика Косынкина и подумал, что Рудольф Кондратьевич был бы счастлив, если бы у его ящера был характер, как у этого боцмана.
  - Гарри, освободи свою каюту для этих господ, - приказал ему шкипер.
  Боцман посмотрел на меня, а затем на Марагура. Причем, когда он взглянул на велетеня, выражение его лица заметно смягчилось, словно боцман считал, что для гармонии мира кто-то непременно должен ходить со зверской рожей и взял на себя эту неблагодарную миссию, но, встретив морду, не уступающую ему по свирепости, решил, что пришло время расслабиться.
  Василию Яковлевичу шкипер выделил отдельную каюту. Опухшего с некусаным разместили в каюте, оборудованной под аптеку.
  - Больше свободных помещений нет, - развел руками Спелман.
  - А те две каюты? - спросил Мирович.
  Оказалось, что одну заняли старик-incroyables с мумией. А вторую трое господ, путешествовавших по отдельности, но согласившихся разместиться под одной крышей. Что ж касается Мадлен с мосье Дюпаром, то они были приняты на борт с условием, что будут ночевать где придется.
  Мы прошли на корму. И боцман показал нам свою каюту, которую по приказу шкипера освобождал для меня и велетеня.
  Я обратил внимание на то, что напротив кубрика с каютами шкипера, его помощников и боцмана была еще одна рубка. По всей вероятности, ее построили недавно. Дерево не пропитали гарпиусом и выкрасили в желтый цвет, в то время как внутренняя часть бортов и переборок была зеленого цвета. Я подумал, что в этой рубке находятся еще какие-нибудь помещения или каюты еще каких-нибудь важных членов команды. Но осведомиться не успел. Шкипер сказал, что ему нужно встать на вахту, поскольку выход из порта он не доверяет помощникам.
  Мы вернулись на палубу. Шли последние приготовления к отплытию. Матросы лазали по канатам, а снизу в глаза бросались их пятки, такие черные, словно на мачты они выбрались из угольной шахты.
  - Распустить марсель на фок-мачте! - надрывался боцман. - Распустить грот!
  Мирович поглядывал на пристань и заметно нервничал. Он словно опасался, что на пристани появится цесаревич Александр, недовольный тем, что подпоручик ослушался его. А может, он боялся, что в порт явятся полицеймейстеры, узнают, что на борту судна находится Марагур, и поинтересуются, не тот ли это велетень, что намедни головы двум господам на ходу открутил. Опасения Мировича оказались ненапрасными. Однако не полицеймейстеры и не цесаревич, а тот, кого мы меньше всего ожидали увидеть, стал причиной трагического происшествия. "Эмералд Джейн" успела отчалить, когда капитан-поручик Косынкин появился на пристани верхом на коне.
  - Дементьев, мерзавец! Вернись, негодяй! - заорал он, спешившись.
  - Что случилось, Рудольф Кондратьевич? - крикнул я.
  - Кто это? - спросил Мирович.
  - Это капитан-поручик Косынкин, - ответил велетень.
  - Дементьев, негодяй! Ты отравил моего Яшу! Мерзавец, ты разорил меня! - надрывался Косынкин.
  Он как сумасшедший носился по пристани и, казалось, всерьез подумывал: не броситься ли вплавь за флейтом. Разыгралось целое представление, единственным актером в котором был капитан-поручик. Боцман, старик-incroyables с мумией, эльфийка с корриганом, трое неизвестных, матросы стояли вдоль штирборта и наблюдали за Косынкиным, предвкушая веселую потеху.
  - Какая муха его укусила? - воскликнул я.
  - Муха! - откликнулся Мирович. - Это не муха, это...
  Он не успел договорить. Его голос перекрыли громкие возгласы зрителей, напуганных действиями капитана-поручика. Косынкин вытащил пистолет, замер и прицелился. Все находившиеся на борту присели, укрывшись за фальшбортом. Пулю в лоб на посошок никто не хотел получить. В то же время любопытство брало верх, большинство приподнимали головы над поручнем и следили за действиями капитана-поручика. Я стоял во весь рост, уверенный, что с такого расстояния Косынкин не попадет в меня. Я был убежден, что и Рудольф Кондратьевич понимает, что промахнется, но хочет покуражиться надо мной.
  - Эй, граф, остерегись, - окликнул меня хриплый голос.
  Рядом со мной на корточках сидел пассажир, один из трех незнакомцев. Его лицо казалось грязным из-за щетины, многих зубов не хватало, одежда была засаленной. В общем, он выглядел, как человек, который ночью в безлюдном месте может зарезать, а днем в толпе заразить педикулезом. Глядя на него сверху вниз, я скривил губы, дав понять оборванцу, что не собираюсь с ним разговаривать, а тем более прислушиваться к его мнению.
  - Аннеттке не понравится дырка в твоей голове, - прошептал он так, чтобы державшийся рядом со мной велетень не расслышал его слов.
  - Что?! - удивился я.
  Он с гримасой, выражающей досаду, бросился на меня, чтобы заставить пригнуться. Прогремел выстрел. Голодранец обмяк и повис на мне. Я подхватил его на руки. Из его шеи хлестала кровь. Я осторожно опустил его на палубу и склонился над ним. Вокруг гудели голоса, визжала Мадлен.
  Смертельно раненный незнакомец схватил меня за отворот и потянул к себе. Он пытался что-то сказать. Его речь перебивалась бульканьем крови.
  - Ящик... (бульк)... граф...(бульк)... открой(бульк)... ящик...(бульк)... кают(бульк)... шкипера... Аннетт просила(бульк), - прохрипел он и умер.
  Все, кто оказались на борту флейта, были шокированы случившимся.
  - Это Россия, - высказал общение мнение английской стороны Спелман.
  Радости в его голосе не было. Боцман многозначительно кивнул.
  - Вы с ума сошли! - крикнул я Косынкину.
  - Слушай, Марагур, - донесся до меня голос Мировича. - Ты знаешь, почему в Центральной России не водятся громовые ящеры и почти не встречаются драконы?
  - А что? - отозвался Клавдий.
  - Да то, что яд зимних ос для них смертелен, - разъяснил Василий Яковлевич.
  - Это вы к чему? - не понял велетень.
  - Да к тому, что ты виноват в смерти громового ящера Косынкина.
  - Я?! - изумился Марагур. - Да при чем здесь я?!
  - Как - причем? - вскинул брови Мирович. - А кто Иванова скормил ящеру?
  - Ах, ну да, - спохватился велетень.
  Честно говоря, я этого тоже не знал. Выходило, что Иванов, опухший от укусов зимних ос, для ящера оказался смертельной отравой. Боюсь, что даже если бы я знал об этом, все равно не удержался б от искушения скормить душегубца чудовищу. Конечно, жалко было капитана-поручика. Судя по реакции на смерть питомца, Косынкин не воспользовался предсмертным советом Иванова и не сделал тайной ставки на Юшку, Хрюшку или как там звали соперника Яшки.
  Впрочем, мне было не до того, чтобы горевать по поводу смерти громового ящера и неприятностей капитана-поручика, превратившегося в маленькую точку на кронштадтской пристани. Гораздо печальнее было то, что из-за моего никчемного куража погиб человек, подосланный мне на помощь. Он умер и, умирая, собрался с последними силами, чтобы выполнить долг перед Аннетт. Я с тоской посмотрел на Мировича и мысленно обругал себя. Погиб тот, чья помощь ох как была мне нужна. Может, вдвоем мы справились бы с фанатиками, навязавшимися мне в попутчики. И судя по всему, погибший был единственным на борту, кого подослала Аннетт. В противном случае он не мучился бы так перед смертью, чтобы сказать мне про какой-то ящик в каюте шкипера.
  Я с тоской огляделся по сторонам, всматриваясь в лица людей, теша себя надеждой, что у погибшего были сообщники. Однако, судя по всему, он путешествовал в одиночку. По крайней мере, никто из присутствующих не реагировал на происшедшее так, как если б был связан с погибшим.
  Я подумал о том, что мои помощники могли не знать друг друга. И вспомнил про старика-incroyables с его мумией. Он ведь встретился нам еще у замка Косынкина и с тех пор неотлучно следовал за нами. А может, я видел его и раньше как раз в компании с Аннетт, и поэтому он кажется мне знакомым. Но действие воды забвения не дает припомнить обстоятельства нашего знакомства. Я пристально посмотрел на него. Старик-incroyables улыбнулся и помахал мне, мумия состроила страшные глаза. Странная все же парочка. Но, похоже, что непросто так пересеклись наши пути. Вот только не было у меня уверенности, что они работали на Аннетт. Я больше был склонен думать, что старик-incroyables как-то связан с теми господами, которым велетень свернул шеи.
  А еще больше я был склонен думать, что события последних дней сделали меня чересчур мнительным и подозрительным, и на самом деле старик-incroyables просто придурок, который и попадается на глаза нам не чаще прочих кронштадтцев, да только из-за его экстравагантного вида я обращаю на него внимание.
  
  17.
  
  Когда флейт вышел в открытое море, труп несчастного завернули в кусок старой парусины, шкипер взял небольшую библию в кожаном переплете и начал скромный обряд погребения. Спелман был ни то протестантом, ни то католиком, и то ли он был пофигистом, то ли его религия была терпимее, чем православное христианство, но как бы то ни было, он спокойно отнесся к присутствию на похоронах велетеня, эльфийки и корригана. Марагур держался за моей спиной. Напротив нас стояла Мадлен. Мосье Дюпар ни на шаг не отступал от девушки.
  - Боже, упокой душу умершего, - произнес Спелман.
  Невольно, но я был виновен в смерти незнакомца и поэтому во время похорон боялся поднять голову, но в то же время искал чужие взгляды, словно надеялся найти прощение в глазах случайных свидетелей трагедии. Один раз я встретился взглядом с Мадлен, и почувствовал себя так, словно это было не первое отпевание по моей вине. Впрочем, так оно и было.
  - Благослови эти воды и прости прегрешения того, чье тело мы сейчас предаем морю, - продолжал службу шкипер. - Вечный покой душе его. Мир праху его. Аминь.
  К ногам покойника прикрепили груз - какую-то железную болванку - и спустили в море. Едва труп скрылся под водой, наше внимание привлекла египетская мумия. Она ни с того, ни с сего начала мычать. Мы обернулись и увидели, что она строит страшные глаза эльфийке и корригану. Лицо Мадлен выражало возмущение, смешанное с недоумением. А мосье Дюпар ответил таким взглядом, что будь я на месте этой мумии, у меня бы пропало желание строить глазки. Однако та еще больше раззадорилась. Старик-incroyables пихнул ее в бок и произнес:
  - Немой дурачок. Ничего не поделаешь.
  Эльфийка посмотрела на мумию с сожалением и отошла в сторону.
   Помощник шкипера подробно описал случившееся в вахтенном журнале, и Джон скрепил записи своей подписью.
  Мне не давали покоя предсмертные слова погибшего. Я думал о том, как проникнуть в покои шкипера. Со злорадством вспоминал я о том, что Мирович облегчил мне задачу, выпросив для меня с велетенем каюту боцмана.
  Плавание проходило спокойно. Василий Яковлевич уединился в своей каюте, ему не доставляло удовольствия находиться у всех на виду с огромной гематомой на лице. Опухший страдал морской болезнью и, перегнувшись через борт, делился с обитателями морской пучины последней трапезой. Одного из незнакомцев - судя по одежде такого же оборванца, как и погибшего - тоже укачивало, и он составил компанию опухшему. Велетень брезгливо морщился, да и остальные пассажиры обходили их стороной. Матросы, пробегая мимо страдальцев, ободряюще похлопывали их по спинам и просили не упасть за борт.
  Эльфийка с корриганом держались возле клетей с живностью. Матросы бросали на Мадлен плотоядные взгляды. Однако вольностей в отношении девушки и даже сальных шуточек на ее счет никто себе не позволял. Должно быть, они приписывали эльфийке магические способности и боялись ее. А находящийся подле нее карлик и вовсе наводил мистический ужас на команду.
  Со вторым неизвестным мы вскоре познакомились. Он оказался забавным человечком. Казалось, что еще до его появления на свет с ним затеяли эксперимент. Природа ли, Главный Повар или родители, - словом, некто влиятельный из тех, кто принимал участие в его рождении, захотел посмотреть, что получится, если наградить своего отпрыска уродливой внешностью и живым характером. Человечек этот был маленького роста, лицо имел некрасивое, а кожа его была столь смуглой, что наводила на мысль о походах налево арапа Петра Великого. Сперва я вообще подумал, что это эльф или полукровка. Еще бы - маленький рост и темная кожа. Но потом понял, что ошибся. У него были круглые уши. А известно, что даже у полукровок - тут эльфийская кровь берет верх - уши остроконечные. В общем, предки его с эльфами не путались, но, судя по цвету кожи, грешили так, что их грехов хватило б на парочку темных эльфов.
  Но при такой некрасивой внешности незнакомец держался столь непринужденно и имел такое живое лицо, что невольно притягивал к себе. Он ни то, что не стеснялся, а словно и не замечал своей уродливости и общался с окружающими так, словно ему и в голову не приходило, что людям может быть неприятно иметь с ним дело. Возникало ощущение, что этому человеку известна какая-то тайна, которая позволяет жить в гармонии с миром. И хотелось сойтись с ним поближе, что бы как-то выведать эту тайну или хотя бы прикоснуться к ней.
  Он подошел первым и представился:
  - Швабрин. Алексей Иванович. Дворянин милостью нашего государя.
  - Дементьев, Сергей Христофорович. Граф, - отрекомендовался я.
  Велетень щелкнул каблуками, звякнули серебряные шпоры.
  - Клавдий Марагур, аристократ.
  Во как! Не хухры-мухры!
  - Здешний капитан - славный малый, - произнес Швабрин.
  - Да, - согласился велетень.
  - Нам предстоит некоторое время провести вместе. Не изволите ли, господа, поднять бокал, так сказать, за приятное знакомство. У меня в каюте есть превосходный коньяк.
  - Отчего же, Алексей Иванович. С удовольствием, - откликнулся я.
  Мы направились в носовую часть корабля.
  На вид Швабрину было лет сорок пять - пятьдесят. Познакомившись с ним поближе, я отметил, что эксперименты в момент рождения не закончились. Очевидно, и жизнь потрудилась на славу. По всей видимости, за плечами его имелся горький и нелегкий опыт, что выдавали глаза. Он улыбался непринужденно, смеялся заразительно, но глаза оставались безучастными. И этим Швабрин напоминал старика-incroyables и Мировича. Добротная одежда Алексея Ивановича и благородные манеры говорили о знатном происхождении, и это в свою очередь вызывало недоумение по поводу того, что он согласился делить каюту с голодранцем. Мне пришла в голову мысль, что они состоят в одной компании - Швабрин и оба эти нищие - тот, что погиб, и тот, что блевал теперь в море. Они нарочно делают вид, что путешествуют по отдельности, подумал я, не хотят вызывать подозрений. Я вспомнил слова Алексея Ивановича: "Дворянин милостью нашего государя". Наверное, был лишен дворянского звания Екатериной и восстановлен в правах императором Павлом. Такой человек вполне мог стать союзником в борьбе с заговорщиками против государя.
  Мы выпили несколько рюмок коньяка, рассуждая о политике и перспективах Европы. Марагур почти не участвовал в разговоре, у него слипались глаза, и он с трудом сдерживал зевоту. Велетень не спал прошлой ночью, и усталость брала свое.
  - Не пора ли нам отдохнуть, граф? - предложил он.
  Марагур оказался в неловком положении. Он не мог оставить меня без присмотра, но и применять силу на глазах у посторонних было нельзя. А мне было на руку, чтобы велетень утомился как можно больше и ночью спал крепче.
  - У нас такая приятная беседа, - возразил я и посмотрел на Клавдия.
  Его ответный взгляд был тяжелым и многообещающим.
  - Ne quid nimis, - произнес он.
   Неожиданно на помощь мне пришел Швабрин.
  - Морская прогулка утомляет, - констатировал он. - Пейзаж за кормой восхитителен, но быстро надоедает своим однообразием. Однако я не советовал бы вам давить Храповицкого днем. Если сейчас вы отправитесь отдыхать, то обеспечите себе бессонницу ночью. А в темноте на корабле скука смертельная. Давайте лучше сыграем в карты.
  Велетень не нашелся, что возразить. Алексей Иванович распечатал новенькую колоду, и мы играли до обеда. Бедный Марагур почти все время проигрывал. То ли ему вообще не везло в карточных забавах, то ли из-за усталости он не мог уследить за ходом игры. К тому же его настроение омрачалось храпом, доносившимся из-за переборки. Это в соседней каюте спал Мирович. Клавдий завидовал шефу, но мужественно терпел.
  Вспомнив слова Швабрина, я подумал, что Василий Яковлевич отоспится днем, а ночью скорее всего будет колобродить по палубе и мучиться бессонницей. И это будет удобным моментом, чтобы выкинуть его за борт. Главное - улизнуть от Марагура.
  Алексей Иванович в очередной раз сдавал карты, а я разглядывал переборку, разделявшую каюты. Она дрожала от храпа Мировича, и порою казалось, что вот-вот попросту рухнет. Невольно я обратил внимание на то, как закреплена переборка. Крепления были очень простыми. В стенах кубрика имелись пазы, а на переборке - щеколды, входившие в эти пазы. Отодвинь эти задвижки - и путь в соседнюю каюту открыт. Наверняка, переборка между каютами боцмана и шкипера закреплена также. Правда, щеколды, скорее всего, находятся со стороны Спелмана. Вряд ли шкиперу понравится, чтобы в его покои в любой момент мог завалиться боцман, тем более с такой зверской рожей, как у Гарри.
  Ну, ничего! Теперь я знал, как проникнуть из нашей каюты в каюту шкипера. Надо будет протиснуть какое-нибудь острое лезвие между досками и сдвинуть щеколды. Главное, угадать время, когда велетень заснет, да и шкипер будет спать, а если и бодрствовать, то где-нибудь подальше от своей каюты. Задача, конечно, не из легких, но я надеялся, что за ночь управлюсь.
  Мирович, сам того не ведая, дважды помог мне: сперва, когда выпросил ночлег по соседству со шкипером, а теперь храпом привлек внимание к устройству переборки. Я ухмыльнулся. Причем слишком злорадно.
  - Чему радуешься?! - насупился Марагур.
  - Да так,.. - спохватился я. - Хорошая компания, отменный коньяк. Что может быть лучше?!
  - Что верно, то верно, - подхватил Швабрин и наполнил рюмки.
  После обеда Марагур заявил, что мы отправляемся отдыхать. Вооруженный новыми знаниями, я не протестовал. В каюте велетень без лишних слов постелил себе прямо на полу перед дверью, сбросил ботфорты и улегся спать, предоставив меня самому себе и предполагая, что я не сумею незаметно исчезнуть, потому что для этого мне понадобилось бы перелезть через него. А у меня сердце колотилось в груди от радости, потому что щеколды на переборке оказались с нашей стороны. Видимо, шкипер не боялся, что боцман влезет к нему без спросу, и при устройстве кубрика руководствовался еще какими-то соображениями.
  Марагур, несмотря на усталость, долго не мог заснуть, пыхтел и ворочался. Я залез в гамак и крепился изо всех сил, чувствуя, что того гляди засну вперед велетеня. Славный Морфей укачивал меня вместе с кораблем, а я щипал себя за бедро и приговаривал в уме: "Отстань от меня! Никакой ты мне не дружище! Вон иди к велетеню!"
  Наконец Марагур захрапел, да так громко, что и речи не могло быть о том, чтобы заснуть с ним в одной каюте. Мою сонливость как рукой сняло. Я спустился из гамака, поднял ботфорты велетеня и потряс ими. Серебряные шпоры зазвенели, но Клавдий не проснулся. Я надел свои ботфорты и подошел к дальнему от входа краю переборки. Слегка поднатужившись, я вытащил щеколды из пазов и немного подвинул переборку в каюту шкипера. На мое счастье с той стороны ничего ее не подпирало. Образовалась щель, вполне достаточная, чтобы я пролез через нее. Что я и сделал, и оказался в каюте шкипера. Спасибо Главному Повару, Спелман еще не пришел отдыхать.
  Прямо перед дверью стоял дубовый стол, над ним висел фонарь. Фитиль не был потушен, и я смог осмотреть все помещение. В стене напротив двери имелся люк. Прямо под ним на лафете возвышался фальконет. Чуть правее располагалась огромная кровать с неубранной постелью. Свисавший край одеяла прикрывал массивный сундук. Видимо, его и имел в виду погибший голодранец. Ничего более, подходящего под определение "ящик", в каюте не наблюдалось. Нужно было покопаться в сундуке шкипера в расчете найти там нечто, явно имеющее ко мне и Аннетт какое-то отношение. Однако возникла заминка из-за того, что я не мог отпустить переборку. Она не удержалась бы на двух противоположных щеколдах и грохнулась бы в каюту шкипера или на голову спящего велетеня - в зависимости от того, куда б наклонился флейт. Я обвел взглядом каюту, размышляя, чем закрепить переборку, но ничего подходящего не нашел. Мое внимание привлек фальконет. Пришлось побороть искушение шарахнуть прямой наводкой в голову Марагуру, будет знать, как щипать за ноги раскаленными щипцами! Однако выстрел из пушки произведет слишком большой шум и разрушения. Боюсь, ни шкипер, ни его команда не оценят такого юмора и безоговорочно встанут на сторону Мировича. Нет, начинать надо не с велетеня, нужно избавиться от Василия Яковлевича.
  Я так и не придумал, как закрепить переборку. Черт, не могли сделать щеколды с обеих сторон! Правда, пришлось бы попотеть, чтобы сдвинуть их. Еще неизвестно, удалось бы мне это сделать, окажись щеколды и впрямь с другой стороны?! Я терял драгоценное время, застряв между двумя помещениями. В конце концов я не нашел ничего лучшего, как подобраться к другому краю каюты, сдвинуть оставшиеся щеколды и опустить переборку на пол. Если Марагур проснется, ему покажется, что он спит на полу в царских покоях. Впрочем, у меня не было времени гадать о том, что подумает велетень, если откроет глаза и обнаружит исчезновение стены.
  Я бросился к кровати. Выдвинул из-под нее сундук, он оказался заперт на замок. Оглядевшись, я заметил топорик на полу у изголовья. Через мгновение с треском сундук открылся. Марагур перестал храпеть, и я замер, не решаясь оглянуться на велетеня. Он долго сопел, а затем захрапел с удвоенной силой. Я вздохнул с облегчением, заткнул топорик под кафтан за пояс - небось пригодится еще - и поднял крышку сундука. Первым, что я увидел, оказался небольшой ящичек из красного дерева. В нем лежали два небольших пистолета, пулелейка, несколько пуль, кисет с порохом и кусочек свинца. Вот так удача! Но я был уверен, что это вовсе не сюрприз от Аннетт, а всего лишь везение. Не мешкая, я заткнул пистолеты - как и топорик - за пояс под кафтан, а остальные принадлежности распихал по карманам. Затем я перерыл весь сундук, но ничего, заслуживающего внимания не нашел. В нем хранились вещи Спелмана, в том числе и кошелек с деньгами, взять который я посчитал неприличным, хотя понимал, что стальные пистолеты с позолоченными бронзовыми частями стоили больше содержимого не только этого кошелька, но и всего сундука. Но когда я упихивал за пояс оружие, то чувствовал, что действую в рамках необходимой самообороны. А присвоение чужих денег - это просто кража.
  Упомяну еще, что мое внимание привлек черный флаг. Я подумал, уж не попали ли мы на пиратский корабль? Может, шкипер только с виду такой добродушный, а в открытом море и разбоем не брезгует. Я развернул флаг, но вместо "веселого роджера" посреди черного полотна красовался кусок белой ткани, изображающий привидение.
  Скрипнула дверь, и едва я успел отскочить к стене, как вошел Спелман. Он застыл посреди каюты. Наверное, у меня был такой же вид, когда я вошел к себе домой и обнаружил квартиру перевернутой. Вот только по голове меня никто не бил. А шкиперу не повезло. Но я не видел другого выхода, кроме как треснуть ему по затылку рукоятью его же собственного пистолета. Ноги его подкосились, я успел подхватить шкипера под мышки, чтобы он не грохнулся на пол. Однако сил дотащить его бесчувственное тело до кровати у меня не хватило. Я оставил его на полу.
  Я еще раз осмотрел каюту, но никакого ящика больше не обнаружил. Может быть, Аннетт знала, что Спелман хранит в сундуке ящичек с пистолетами? И подумала, что лишнее оружие мне не помешает? Конечно, может быть. Но я должен был найти что-то еще. Ведь умиравший голодранец говорил про ящик. Если бы он имел в виду сундук, то и сказал бы "сундук"!
  Оставаться и дальше в каюте шкипера я не мог. Спелман в любой момент мог очнуться. Или кто-нибудь еще заглянет сюда. Эдак мне придется перебить всю команду! Я решил, что необходимо разобраться с Мировичем. Отправить его под покровом ночи на съедение рыбам. А потом перекупить Марагура, тогда, глядишь, мне и ящик больше никакой не понадобится.
  Я приоткрыл дверь и незамеченным выскользнул из каюты. Желтая рубка при свете фонаря, установленного на корме, выглядела нездешним сооружением. Я обошел ее слева и собрался было идти дальше к носовой части, как вдруг догадка осенила меня. Желтая рубка! У нее не было дверей! Так это же не рубка, а ящик! Огромаднейший ящик! Ящик возле, а не в каюте шкипера! Вот, что пытался сказать погибший из-за меня голодранец!
  Чернокожий матрос драил палубу.
  - Милейший, - обратился я к нему. - Не подскажешь ли, а что это за сооружение такое?
  - Какой-то груз, - ответил африканец. - Барышня какая-то давно еще оплатила доставку этого контейнера.
  Так и есть! Это и был тот самый ящик! Никакая это не рубка! Потому-то он и выкрашен в желтый цвет и не пропитан гарпиусом. Я напрасно перевернул вверх дном каюту шкипера! Бедный Спелман! Ему еще и по голове ни за что, ни про что досталось!
  Я обошел контейнер вокруг и вновь оказался в проходе между ним и рубкой с каютами. Оглядевшись, извлек из-под кафтана топорик и высадил две доски из стенки ящика. Они упали внутрь, и я полез следом за ними. Но в это мгновение произошло невероятное. Загадочный желтый ящик словно выдохнул через проделанный мною пролом, да так, что меня отбросило кувырдышкой на палубу. Я поднялся на ноги и с опаской заглянул внутрь. Все было спокойно, никакая неведомая и невидимая сила больше не вырывалась наружу. Я огляделся по сторонам и заметил старика-incroyables, наблюдавшего за мной. Я погрозил ему кулаком. В ответ старый придурок помахал рукой. Я отвернулся и шагнул через пролом. Внутри было пусто, если не считать огрызка сосновой доски, на котором была вырезана линия с загнутыми краями. На всякий случай я и ее запихнул под кафтан, вылез из ящика и отправился в носовую часть.
  Кончать Мировича.
  
  18.
  
  Я прошел в носовую часть, озираясь по сторонам из-за опасения встретиться с опухшим, некусаным или самим Мировичем. Удача сопутствовала мне. Ни один из моих врагов в этот поздний час не шлялся по палубе. В клетях у грот-мачты сопела и похрюкивала живность. Эльфийку с корриганом я не застал, должно быть, они спустились на нижнюю палубу в поисках укромного уголка, чтобы скоротать ночь. Старик-incroyables куда-то запропастился. Я опасался, что старый придурок поднимет шум, и потому торопился. Самым лучшим выходом для меня из создавшейся ситуации было покончить с Мировичем и перетянуть на свою сторону велетеня до того, как придет в себя шкипер. Если старик-incroyables расскажет Спелману, как я взломал ящик, будет нелегко убедить англичанина, что это не я разворотил его каюту и самого его огрел по голове.
  У штирборта возле рубки стояли Швабрин и голодранец.
  - Не спится? - окликнул меня Алексей Иванович.
  - Да, славный Морфей меня покинул, - ответил я.
  - А мы вот беседуем, - сообщил Швабрин.
  При этих словах голодранец осклабился.
  Их присутствие рушило мои планы. Не мог же я у них на глазах проникнуть в каюту Мировича. Вернее, войти-то в каюту я мог. Швабрин знал, что мы путешествуем в одной компании. Да и вообще, мало ли для чего одному господину понадобилось ночью навестить другого? Но дальше-то что?! Допустим, первым ударом я разделаюсь с Мировичем. Но раз опухшего с некусаным нет на палубе, значит, они тоже в каюте и успеют поднять шум прежде, чем я доберусь до них. А в том, что я успею справиться с Мировичем, а затем и с двумя полусонными недотепами, у меня особых сомнений не было. В идеальном варианте мне еще хотелось успеть унести ноги подальше от этой каюты, прежде чем на шум сбегутся матросы. Главное, добраться до велетеня и успеть втолковать ему, что из меня работодатель получится не хуже, чем Мирович. Я был уверен, что Марагур немедленно согласится служить мне. Он же аристократ! Сам говорил. А аристократам полагается жить на широкую ногу. А для этого нужны деньги. А уж, объединившись с велетенем, мы б убедили Спелмана в том, что Мирович сотоварищи были злодеи. И каюту шкипера они разворотили! Как разделаюсь с ними, надо будет успеть пистолеты Спелмана им в карманы запихать, тогда уж ни у кого сомнений не останется в том, кто шкиперу по кумполу звезданул.
  Да, план выглядел превосходно. Вот только Швабрин с голодранцем мешали мне своим присутствием. А стоять рядом с ними я не мог. В любой момент из каюты мог выглянуть Мирович или его помощники. Думаю, им не понравилось бы, что я гуляю ночью без присмотра велетеня. Рядом находился решетчатый люк, через который проникал свет на нижнюю палубу. Я решил спуститься вниз и спрятаться где-нибудь под этой решеткой. Таким образом, я, оставаясь незамеченным, дождался б, пока Швабрин с голодранцем убрались в свою каюту.
  - Спущусь-ка вниз, - сказал я им, просто, чтобы что-то сказать.
  - А вот и капитан, - произнес Швабрин.
  В ужасе я обернулся и увидел Спелмана. Шкипер направлялся к нам. Я почувствовал себя неловко, мне было жаль, что пришлось огреть его по голове.
  - Вам тоже не спится, милостивый государь? - спросил его Швабрин.
  Шкипер ничего не ответил и даже не повернул голову. Вид у него был, мягко говоря, странный. Он смотрел прямо перед собой, но глаза были как бы обращены внутрь. Было очевидно, что он смотрит, но не видит. Кроме того, его нижняя челюсть отвисла, и рот был раскрыт, как у слабоумного. Спелман прошел мимо нас и по лестнице поднялся на вахтенный мостик, расположенный на крыше рубки. Не в силах побороть любопытство, я поднялся следом. Шкипер прошел мимо матросов, несших вахту, и они не обратили на него никакого внимания. Он спустился на другую сторону, остановился возле гальюна, повернулся и сел на дырку. Затем рыжий толстяк сыграл оглушительную руладу на задней трубе и до меня донеслась отвратительная вонь. Спелман справлял большую нужду. Но штанов-то он не снял! Рольмопсъ твою щуку! Кажется, я слишком сильно ударил его по голове.
  Как ни странно, матросы, несшие вахту, не проявили никакого интереса ни ко мне, ни к шкиперу. Впрочем, излишнее внимание к моей персоне мне было ни к чему. Я спустился вниз. Швабрин с голодранцем продолжали беседу. Я сошел на нижнюю палубу. Прямо под решетчатым люком оказался кабестан. Оттуда я прекрасно слышал голос Швабрина и его собеседника. Я опустился на канат между рычагами кабестана, намереваясь дождаться, пока полуночные разговорщики отправятся в отведенную им каюту.
  Флейт покачивался на волнах, за бортом шумело море, и прежде чем Швабрин с голодранцем отправились сделать жертвоприношение славному Морфею, этот добрейший из древнегреческих богов спустился ко мне. Незаметно для себя я уснул, благодаря чему Мирович сотоварищи избежали той участи, которую я уготовил им. Впрочем, что Главный Повар не сварит, то и маслом не испортишь.
  Проспал я недолго. Как-то непривычно было спать сидя между деревянными рычагами кабестана. А, проснувшись, услышал голос Мировича. Он стоял у решетчатого люка прямо над моей головой. Василий Яковлевич приглушенно рычал; нетрудно догадаться, на кого:
  - Ты, баран! Тупой, здоровенный баран! Но теперь некогда искать...
  - Я найду графа и оторву ему ноги! - перебил Мировича велетень.
  - Ты - дурак! - прошипел в ответ Василий Яковлевич. - Через пять минут на корабле начнется паника! Пока не поздно, нужно хватать шлюпку и драпать отсюда!
  От этих слов у меня мурашки побежали по спине. Очень захотелось узнать, что такое случилось с кораблем, отчего с минуты на минуту ожидалась паника?! А то, может, и мне пора выбраться из укрытия и присоединиться не важно к кому, лишь бы побыстрее покинуть "Эмералд Джейн"?!
  - А не будет все же на борту безопаснее? - донесся голос опухшего. - Уж доплывем мы, куда-нибудь-то рано или поздно. А на шлюпке-то в темноте в открытом море с нами невесть что случится!
  - Заткнитесь вы, идиоты! - рассвирепел Мирович. - Мы теряем время. Кто хочет, оставайтесь! Через минуту начнется паника, и кто окажется проворнее, тот займет место в шлюпке! А желающие остаться, плывите дальше в компании с полоумным шкипером!
  Ага! Значит, они встретили Спелмана и испугались плыть на корабле под управлением спятившего шкипера! Но что-то здесь было не так! Если капитан стал невменяемым, его можно заключить под арест, а его обязанности взял бы на себя первый помощник.
  Вдруг послышался голос старика-incroyables.
  - Осмелюсь заметить, милостивый государь, я видел, как граф пытался натравить на вашу каюту этих уродцев...
  - Вот видите! - закричал Мирович. - Не знаю, как вы, а я не хочу разделить участь шкипера! Спускайте шлюпку!
  - Ладно! Будь по-вашему! - откликнулся Марагур.
  Послышался шум, лязганье металлических деталей. Мои недруги спустили шлюпку и бежали с корабля. Больше всего меня удивило то, что их никто не остановил. Ведь на верхней палубе находились матросы, ну, хотя бы те, которые несли вахту. Не могли же они не заметить, что четверо пассажиров спускают шлюпку! Я сгорал от нетерпения выяснить, почему Мирович и компания, словно крысы, сбежали с корабля?! И какую роль в этом происшествии сыграл старик-incroyables?! Судя по обрывкам подслушанного разговора, он чем-то напугал Василия Яковлевича. Старый лицедей сообщил Мировичу о грозящей ему опасности и преподнес дело таким образом, что якобы опасность исходила от меня. Выходит, старик-incroyables подыгрывал мне. Значит, он был моим сообщником, до поры до времени не выдававшим себя! Ну, конечно! Ведь в первый раз я встретил его возле замка капитана-поручика Косынкина! А где же еще мог поджидать меня очередной тайный помощник?! Ай да Аннетт! Лерчик-эклерчик! Интересно, сколько еще нанятых ею ангелов-хранителей меня окружают?!
  Я поднялся наверх. Трое то ли матросов, то ли пассажиров, укутавшись в простыни, молча прошли мимо меня, я пожал плечами и огляделся в поисках старика-incroyables. То, что я увидел, вызывало крайнее удивление. Но прежде, как незначительный факт, отмечу, что возле грот-мачты, тяжело дыша, на клетке с поросятами сидел и смотрел прямо перед собой Спелман. Блеск его остекленевших глаз говорил о том, что, если шкипер что-нибудь и видит, то где-то в нездешних далях. А изумило меня то, что в потемках по палубе бродило человек двадцать, укутавшихся в простыни. Хеллоуин они что ли праздновали?! Да вроде месяц не тот! Вдруг появился боцман, который после бегства велетеня, по моему разумению, должен был вернуть своему лицу зверское выражение. Вместо этого физиономия Гарри выражала степень крайней дебильности. Заглянув в его глаза, я понял, что, если ему приспичит в жардин, то, скорее всего, как и Спелман, он не догадается снять штаны.
  Мильфейъ-пардонъ, но боцмана-то по голове я не бил!
  - Любезный, а по какому поводу устроен карнавал? - обратился я к субъекту в простыне, оказавшемуся по близости.
  Он обернулся, и я застыл от ужаса. Это оказался не человек в простыне, а какое-то, белесое, почти бесцветное существо. Оно посмотрело на меня странными, почти невидимыми глазами, будто ребенком нарисованными на бумаге. Знаете, как дети рисуют глаза? Просто ставят черные точки и ни намека ни на веки, ни на ресницы, ни на другие части, окружающие зрачки. Вот и здесь такие же точки, но только не черные, а блеклые, еле-еле различимые. Существо посмотрело, равнодушно отвернулось и отошло в сторону. При этом у меня возникло ощущение, что эта нечисть сделана из ничего, словно воздух попросту уплотнился и принял форму эдакого привидения. Кстати, ни рта, ни носа на лице этой твари не было. Я обошел грот-мачту и увидел, что за штурвалом корабля стоит не помощник шкипера, а одно из этих странных существ, неизвестно, как оказавшихся на корабле!
  Ага! Неизвестно, как?! Уж кто бы говорил! А желтый ящик забыл?!
  Сомнений не оставалось. Эти белесые создания путешествовали взаперти. В желтом ящике, который я вскрыл. Они-то и отбросили меня, вырвавшись наружу через проделанный мною пролом. Но сразу ни я, ни кто-либо еще их не заметили, и это подсказывало, что существа, захватившие флейт, при желании превращаются в невидимок. Очередной сюрприз от мадемуазель де Шоней. А теперь эти воздушные создания захватили управление кораблем, превратив капитана и его помощников в стадо дебилов. Правильно, вон и Хьюго, помощник шкипера, стоявший у штурвала, бродит с вывалившимся наружу языком и остекленевшими глазами.
  Ну, что ж, я предполагал, что белесые создания должны были доставить меня прямиком к Аннетт де Шоней. Если я правильно понимал ее замыслы.
  Неожиданно раздался душераздирающий вопль:
  - Хатифнатты! О, господи! Хатифнатты!
  - Чего орешь, болван? - послышался окрик откуда-то снизу.
  - Хатифнатты! О, боже! Они захватили корабль!
  Послышался топот десяток ног. Вся команда поднялась на верхнюю палубу.
  - Хатифнатты! О, боже! Хатифнатты! - только и слышалось со всех сторон.
  Видимо, эти блеклые существа представляли серьезную опасность для мореплавателей.
  - Братцы! Спасайся, кто может! - бросил клич юнга.
  И между прочим лучше бы он не кричал, а спасался сам. Вокруг шлюпок немедленно завязалась драка. Над кораблем повисла такая нецензурная брань, что воздух стал вязким, того гляди, все пространство над флейтом превратится в одного большущего хатифнатта. Прогремели выстрелы, кто-то пустил в ход нож. Несколько раненных и убитых упали на палубу. Их топтали ногами, не обращая внимания на стоны и предсмертные проклятия. Я перебрался через носовую рубку, посчитав за лучшее переждать смуту в жардине, и только молил бога, чтобы перепуганные матросы не пустили в ход пушки и не сожгли корабль.
  
  19.
  
  Я выбрался из укрытия, когда шум не то, чтобы стих, но, судя по звукам, больше никто никого не убивал. Матросы, не сумевшие отвоевать место на шлюпке, слали проклятия вслед более удачливым членам команды и пинали ногами все, что попадалось под ноги. На палубе валялись несколько трупов, в том числе и труп юнги: кто-то размозжил бедняге голову.
  Хатифнатты, как ни в чем не бывало, бродили по кораблю. На людей они обращали столько же внимания, сколько на бочки с провизией. Они обезвредили шкипера и его помощников, а деятельность остальных членов команды и пассажиров их не беспокоила. Впрочем, не трудно было догадаться, что тот, кто попытался бы занять место у штурвала, разделил бы участь Спелмана, боцмана и Хьюго. Иными словами, хатифнатты ничем не угрожали тем, кто не вмешивался в управление кораблем. Но оставался загадкой их маршрут. Куда они вели флейт, никто не знал. Я лишь надеялся, что захват судна этими странными существами был частью плана, разработанного Аннетт.
  Послышался всплеск. Я обернулся и увидел, что матросы сбрасывают за борт трупы товарищей. Тело юнги полетело в воду последним. Я содрогнулся от ужаса. Омерзительное чувство причастности к смерти ни в чем неповинных людей охватило меня. Ну, ладно, погибали люди Мировича. Они по доброй воле ввязались в игру, ставка в которой - собственная жизнь. И если они об этом не знали, то это уж на совести Василия Яковлевича. Ему, небось, не в первой из-под августейшей задницы царский стульчак выдергивать. Я же слышал, как цесаревич сказал Мировичу: "На вашем счету много тайных миссий". Кроме того, его помощники с такой легкостью убивали сами, что их собственные смерти были вполне заслужены. Мне хотелось выть от горя, когда я вспоминал про Любку. А еще ведь погибли кучер и мальчишка-посыльный. Но все эти загубленные жизни были на совести Мировича и его компаньонов. А в смерти матросов виноват был я... и Аннетт. Я оправдывал себя тем, что, взламывая желтый ящик, не мог предвидеть последствий. Да, и Аннетт, конечно же, не предполагала, что появление на флейте хатифнаттов приведет к смертоубийству.
  Мои размышления прервались. На палубе появился старик-incroyables. Теперь я знал, что этот экстравагантный субъект - мой друг. Я подошел к нему и, поклонившись, промолвил:
  - Милостивый государь, вы мой спаситель! Я граф Дементьев, Сергей Христофорович. И осмелюсь узнать, с кем имею честь?
  Старик-incroyables преобразился. Его лицо сделалось злым. Он выглядел так, словно самые страшные оскорбления услышал из моих уст.
  - Ты - граф?! - заорал он. - Ты гадкий ублюдок! Мерзость! Грязь под ногтями! Вот ты кто, а не граф!
  - Позвольте, сударь, что это с вами? - воскликнул я.
  - Что со мной? Что со мной?! Это мое дело, что со мной! - заорал старик-incroyables. - Ты лучше подумай о том, что будет с тобой? Ох, что будет с тобой! Ты даже представить себе не можешь, что сейчас будет с тобой?!
  Я ничего не понимал, но пожалел о том, что заговорил с ним.
  - Сударь, вы верно меня вините в том, что произошло на корабле. И отчасти вы правы. Но видит бог, я и не предполагал, что может произойти. Я выполнял инструкции мадемуазель де Шоней.
  - Какой еще мадемуазель? Мне нет до этого дела! - заверещал старик.
  Час от часу нелегче. Выходит, я ошибся. И старик-incroyables в планы Аннетт не входил. Но зачем же тогда он спроваживал с корабля Мировича?!
  Ответа на этот вопрос я придумать не успел. Послышался шум. Матросы вытолкали на палубу эльфийку с корриганом.
  - Эй, вы, - обратился к ним матрос, лицо которого было изуродовано наколками. - Проясните-ка нам, куда эта шатия-братия направляет судно? И пусть высадят нас в каком-нибудь порту! А еще лучше, чтобы они убрались с нашего корабля куда-нибудь к дьяволу!
  Мосье Дюпар растерянно переводил взгляд с одного матроса на другого. Перепуганная Мадлен прижимала корригана к себе, как ребенка.
  - Но как я это сделаю? - пролепетал он.
  - Что значит, как?! - взревели матросы. - Пойди и поговори с ними.
  Матросы смотрели на них и ждали... нет, требовали чуда. Грубые невежды, они приписывали эльфийке и корригану колдовские способности, не понимая, что среди других народцев волшебников столько же, сколько и среди людей, и вовсе не каждый карлик или дракон умеет творить чудеса. А может, быть они считали, что корриганы, эльфы и хатифнатты - одна и та же раса, раса нелюдей. Матрос с наколками на лице, верховодивший остатками команды, вряд ли сознавал, что мосье Дюпар и мадемуазель Мадлен друг для друга - инородцы, и хатифнатты для них, как и для людей, инородцы, да и люди для эльфов, корриганов и всех прочих sapiens, которые не homo, инородцы. Десяток пар глаз впился в корригана в ожидании чуда. Стало ясно, что, если мосье Дюпар не оправдает надежд команды, то матросы поймут, что обманулись на счет его сверхъестественных способностей. И уж тогда они оттянутся по полной программе и выместят на этой парочке и обиду за обманутые надежды, и унизительный страх, который испытывали при виде корригана. Мосье Дюпара выбросят за борт, а Мадлен... тоже выбросят, но, конечно, не сразу. Для корригана и эльфийки наступил момент истины. Но то ли мосье Дюпар этого не понял, то ли растерялся и не успел сориентироваться.
  - А как я с ними поговорю?! - пролепетал он, попятился и сильнее прижался к Мадлен.
  Казалось, что он подписал страшный приговор и себе, и девушке. Но неожиданно на помощь к ним пришел старик-incroyables.
  - Оставьте вы в покое этих никчемных уродишек! - закричал он. - Я знаю, кто привел на корабль эту белую нечисть! Вот он, этот негодяй! Этот мерзавец! Который имеет наглость именовать себя графом!
  Повисла пауза. Все замолчали и посмотрели на старика-incroyables. Он стоял, гордо задрав голову и вытянув вперед правую руку. Как по команде, матросы дружно повернули головы вслед за указательным пальцем старика и уставились на меня.
  А я пожалел, что не бежал с Мировичем. И Марагуром. В конце концов, живут же люди и без ног.
  
  20.
  
  Били меня долго и хладнокровно, с таким расчетом, чтоб не убить, а подольше помучить. Передо мной как на карусели крутились разъяренные лица матросов, самодовольная рожа старика-incroyables, равнодушные мордочки хатифнаттов, золотая маска египетской мумии с выпученными глазами, печальное личико Мадлен и широкий блин мосье Дюпара. Пару раз я заметил Швабрина и успел понять, что Алексей Иванович с неодобрением относится к происходящему. Но что он мог поделать один против озверевшей толпы? Какой-то матрос предложил протянуть меня под килем, и эту идею приняли с восторгом. На некоторое время, понадобившееся для необходимых приготовлений, меня оставили в покое - валяться на палубе. Потом меня обвязали канатом. При этом огрызок сосновой доски и пистолеты больно вдавились под ребра, а обыскивать меня никому не приходило в голову. Под восторженные вопли и свист меня сбросили за борт. Вода сверху была теплой - сказывалось действие не то Кронштадской аномалии, не то природного явления, вызывавшего эту аномалию. Я начал извиваться ужом, пытаясь вынырнуть на поверхность, но канат, протянутый под кораблем, рванул меня вниз. Меня придавило к борту флейта и потянуло в темную пучину. Ниже вода была ледяной, и меня обожгло таким лютым холодом, что я мгновенно перестал ощущать боль от побоев. Я почувствовал, что превращаюсь в маленький айсберг. Не хватало воздуха, и я сдерживался из последних сил, чтобы удержать рот закрытым. Меня волочило по корабельному борту, и когда прижимало к нему лицом, я был готов поклясться, что флейт сделан не из дерева, а из неотесанного булыжника. К жуткому холоду добавилось еще и нестерпимое давление. Голову зажало гигантскими тисками, а как глаза удержались от того, чтоб не провалиться внутрь черепа и не смешаться с мозгами, вообще непонятно. Неожиданно меня рвануло в сторону и потащило почти в горизонтальной плоскости - борт закруглился и теперь я оказался под днищем. От удара об киль из меня вышибло последние остатки воздуха. Я наглотался ледяной соленой воды, но вовремя зажал рот, чтобы не захлебнуться. Натяжение каната ослабло, я болтался в кромешной темноте где-то прямо под килем флейта. Глаза разрывались от боли, казалось, что кто-то ледяными пальцами пытается продавить их. Канат напрягся, меня перетянуло через киль, и начался подъем.
  Однако поднимали меня не так быстро, как топили. Матросы тащили канат не спеша, с остановками, чтобы дать мне как следует нахлебаться морской воды. Только я заскользил вверх по борту, как мои истязатели перестали тянуть, и я застрял в ледяной воде. Я уже ничего не чувствовал от холода, но тут меня охватил ужас, потому что я еле сдерживался, чтобы рефлекторно не раскрыть рот в попытке вдохнуть, а поднимать меня не торопились. Я подумал, что меня решили убить таким образом - утопив. Но канат натянулся, и меня опять поволокли по борту. Вот и спасительный, верхний слой теплой воды. Я извивался всем телом и тянулся изо всех сил кверху. Сквозь толщу воды уже виднелись корабельные фонари, и выше - Луна и звезды, но тут движение опять остановилось. Я застрял у самой поверхности, я дергался, как сумасшедший, бился об борт. "Тяните же, сволочи!" - хотелось выкрикнуть мне. Господи, если бы они еще немного подтянули меня выше, то из-за морских волн моя голова хоть изредка оказывалась бы над поверхностью воды. Но нет, они хотели, чтобы я сдох на расстоянии в два фута от спасительного глотка воздуха.
  Я не выдержал, мой рот открылся во всю ширь, я сделал судорожный, непроизвольный вдох, в то же мгновение из последних сил рванувшись вверх. Но канат прочно удерживал меня под водой, и вместо воздуха в горло хлынула вода, вызывая рвоту и раздирая легкие. У меня помутилось в голове. Корабельные фонари, Луна и звезды показались далекими, нездешними огнями, и уже в полуобморочном состоянии я почувствовал, как мое обмякшее тело повлекли вверх.
  Меня выдернули из воды, я взвился над морем, и в воздухе меня перевернуло вниз головой. Вдруг выяснилось, что где-то на самом дне легких или желудка еще оставался малюсенький глоток воздуха, возможно, хранимый для последнего, предсмертного вздоха. Этот крошечный запас вытолкнул из легких воду, я вдохнул и закашлялся, хотелось дышать, дышать, дышать и в то же время меня выворачивало наизнанку.
  Чьи-то руки схватили меня, перетащили через борт. Я упал на палубу, и на меня снизошла такая благодать! Вот только длилось блаженство недолго. В тот же миг меня подняли, прогнали через палубу и вновь сбросили за борт. И все началось сначала.
  - Ну, как? - спросил меня матрос с наколками после того, как меня в третий раз вытащили из воды и швырнули на палубу.
  - Холодно, - почему-то ответил я.
  - Холодно! Вы слышите, ему холодно!!! - заорал он. - Ну, сейчас мы тебя согреем!
  Чтобы согреть, меня подвесили на перекладине и установили под ногами железный таз, в котором намеревались развести костер. Костровым назначили мосье Дюпара. Корригану повезло: ему предоставили, во-первых, еще один шанс сохранить жизнь свою и своей подружки, во-вторых, возможность отомстить мне за то, что его с эльфийкой выдворили из России. Впрочем, на корабле об этом не знали. А может, и знали! Может, пока я принимал освежающие ванны, мосье Дюпар рассказывал бесновавшимся матросам о том, какой я негодяй. Да, наверняка, корриган с эльфийкой соловьями заливались, обвиняя меня во всех грехах и подлостях! Ненависть ко мне - вот, что объединяло их с разъяренной толпой! Принимая участие в коллективном истязании, они становились "своими" среди разнуздавшихся матросов и тем самым спасали свои шкуры.
  Толпа окружала меня. Матросы успели вскрыть бочки с вином и напиться допьяна. Между ними шнырял старик-incroyables. Он таскал за собою мумию, которая даже в эти минуты выпучивала глаза. По палубе бродили ничего не соображающие шкипер и боцман. Хьюго валялся у грот-мачты, помощник попросту спал. Хатифнатты не обращали на происходящее никакого внимания.
  - Эй ты, - окликнул меня матрос с наколками на лице. - У тебя есть шанс сдохнуть быстро и без мучений, если ты объяснишь нам, зачем ты выпустил на свободу всю эту нечисть и как загнать ее обратно в ящик? А уж мы выкинем этот ящик за борт!
  - А шанса остаться в живых у меня нет? - спросил я.
  - Есть, - ответил матрос. - Если выживешь, плавая в этом ящике вместе с хатифнаттами.
  - Отвечай, скотина! - крикнул другой матрос и врезал мне кулаком по почкам.
  На мгновение я потерял сознание. Матрос с наколками привел меня в чувство, плеснув в лицо морской водой.
  - Не знаю, господа, видит бог, я не знал, что скрывалось в этом ящике! - прошептал я. - Видит бог, я даже не знаю, кто такие хатифнатты! Впервые в жизни вижу эти существа!
  - Ага! - заорал матрос с наколками. - Он впервые их видит! Бьюсь об заклад, что они будут последними, кого ты увидишь прежде, чем отправишься к дьяволу!
  Он замахнулся, чтобы ударить меня, но его руку перехватил корабельный плотник.
  - Погоди.
  Он был пожилым человеком, и из уважения к его возрасту матрос с наколками посторонился.
  - Ты, что, мистер, и впрямь не знаешь, кто такие хатифнатты? - спросил меня плотник.
  - Клянусь богом, - прошептал я.
  - Толком никто ничего про них не знает, - сообщил плотник, глядя на меня снизу вверх. - Известно лишь, что они захватывают корабли, зачаровывая всех, кто пытается оказать сопротивление. Никто не знает, куда они ведут корабли. Как правило, матросам, попавшим на захваченное судно, рано или поздно удается выбраться: либо на встречные суда, либо на берег, если таковой окажется поблизости. Однажды и я побывал в плену у хатифнаттов...
  Терпение матроса с наколками лопнуло. Он хлопнул плотника по плечу и закричал:
  - Ну, ладно! А то загарпунил любимого кашалота! Мы уже сотню раз слышали эту историю!
  - Обожди, - настаивал плотник. - Все знают, что хатифнатты захватывают корабли просто, чтобы плыть! Плыть и все! Без всякой цели! И я хочу знать, зачем этот мистер выпустил их на волю! Может, ему известно еще что-то насчет того, куда они уводят корабли?
  - Ну, а я, по-твоему, чем тут интересуюсь?! - заорал матрос с наколками, оттеснил плотника в сторону и крикнул мне. - Отвечай, мистер!
  - Господа, я не знаю...
  - Так на кой дьявол ты вообще открыл этот ящик?! - заревел матрос с наколками.
  Он ударил меня по зубам. Честно говоря, методы следствия плотника мне были больше по душе.
  - А ну-ка, Дюпар, поджигай! - приказал матрос с наколками.
  - Господа, - пролепетал я.
  Но меня не слушали.
  - Эй, мистер, мы потушим костер, как только услышим что-нибудь утешительное из твоих уст! Эй, недоросток, поджигай!
  Мосье Дюпар приблизился ко мне и посмотрел на меня снизу вверх. Его взгляд не предвещал ничего хорошего. Я всматривался поверх голов в сторону кормы, я еще надеялся, что на помощь мне придет господин Швабрин. Эта надежда была слабой. Выступить против пьяной толпы матросов было б самоубийством. Но мне хотелось верить в чудо. После пыток, перенесенных в застенке у Мировича, я не питал иллюзий по поводу собственного мужества и знал, что буду молить о смерти, как только первые языки пламени коснутся моих ног.
  - Пожалуй, не стоит пока его сжигать! - вдруг заявил мосье Дюпар.
  - Что?! Это еще почему?! - взревели пьяные матросы.
  - Он нам еще понадобится! - сообщил корриган.
  - На кой дьявол он нам понадобится?! - зарычал матрос с наколками на лице.
  - Послушай, Джек, - сказал мосье Дюпар.
  Ага, они, значит, успели познакомиться, пока я купался. Только что на брудершафт не выпили!
  - Послушай Джек, - говорил корриган. - Мы же не знаем, сколько нам придется проплавать на этом корабле.
  - Сколько б мы не плавали, мне лично будет веселее, если этот мистер отправится к дьяволу чуть раньше меня!
  - Об этом не беспокойся, - успокоил Джека, а заодно и меня мосье Дюпар. - Но нам понадобится этот господин, когда закончатся запасы провизии. Мы будем отрезать от него по кусочку и ловить на эту наживку рыбу!
  Матросы дружно захохотали.
  - Отличная идея! - откликнулись они.
  - Слушай, Дюпар, да ты самый настоящий дьявол! - закричал Джек. - Но хоть немного давай поджарим его! А то ж он жаловался, что ему холодно!
  - Не стоит портить наживку раньше времени, - возразил корриган.
  - Я сказал, поджигай! - взревел Джек. - Ишь, умник, нашелся!
  Корриган посмотрел на меня и чуть слышно произнес:
  - Вам придется чуть-чуть потерпеть, граф...
  Подумать только, какая трогательная забота! Он, наверное, то же самое скажет, когда настанет черед отрезать от меня кусочек.
  Мосье Дюпар достал огниво и поджег дрова и мусор, сложенные в тазу.
  - Стойте! - раздался голос господина Швабрина.
  Он и голодранец стояли возле желтого ящика.
  - Что еще?! - воскликнул Джек.
  - Корриган прав, - ответил Алексей Иванович. - Прекратите бардак!
  - Корриган прав, - передразнил Джек господина Швабрина. - Ты недоросток, ты небось такой же корриган, как и он!
  Даже при скудном свете начинавшегося рассвета, мне показалось, что я разглядел, как глаза Алексея Ивановича недобро сверкнули.
  - Как ты смеешь в таком тоне разговаривать с дворянином?! - возмутился Швабрин.
  Его слова возымели действие. Джек решил сменить какой бы то ни было тон на нож. Он выхватил его из-за пояса и молча метнул в Швабрина. Алексей Иванович, не спуская глаз с Джека, отклонился, причем двигался он, как-то неспешно, я бы даже сказал, лениво. Нож ударился об желтый ящик за спиной Швабрина и упал на палубу. Кто-то из матросов хмыкнул, но затем воцарилась тишина. Джек застыл, глядя в глаза Алексею Ивановичу, а тот смотрел прямо в глаза матросу. Все замерли, наблюдая за безмолвной дуэлью. Однако длился поединок недолго. На этот раз конец спору положил Швабрин, воспользовавшись все тем же ножом.
  - Подай мне его, - тихо произнес Алексей Иванович.
  Голодранец подобрал нож и вложил его в руку Швабрину. Джек криво ухмыльнулся. Алексей Иванович махнул рукой, и последнее, что успел сделать Джек, это сменить кривую улыбку на гримасу изумления. Нож вошел в его грудь по самую рукоятку. Даже я, висевший на перекладине, вскрикнул от неожиданности.
  Толпа ахнула, и матросы подались вперед, окружая Алексея Ивановича и голодранца.
  - Стойте! - приказал Швабрин и поднял руку.
  Толпа замерла. Голодранец, демонстрировавший слепую преданность Швабрину и готовность вступить в неравный бой на его стороне, всем своим видом подсказывал, что лучше подчиниться приказам этого маленького, некрасивого человечка.
  - Вы, что, собираетесь вечно плавать на захваченном нечистью корабле?! - спросил Швабрин, убедившись, что толпа остановилась и готова его выслушать. - Рано или поздно нам удастся сойти на берег или перебраться на какое-нибудь встречное судно. И если вы хотите отправиться прямиком на виселицы, валяйте, пейте виски, топите пассажиров и жарьте их заживо!
  Его слова протрезвили матросов. Оказалось, что славы пирата, окончившего жизнь в петле, никто не хотел. Огонь подо мною потушили, меня сняли с перекладины и отправили на нижнюю палубу под замок в специальную клетку.
  - Извините, граф, раньше не мог прийти к вам на помощь. Этой толпе нужно было спустить пар, - шепнул мне Алексей Иванович.
  - Спасибо вам! Вы спасли мою жизнь! - ответил я, пораженный мужеством маленького человечка.
  - Вам придется посидеть под замком, - добавил Швабрин. - Иначе толпа может опять взбунтоваться.
  Я согласился и с ним, а также и с тем, что лучше сидеть под замком, нежели под водой.
  - Сэр, - окликнул господина Швабрина плотник. - Но этот мистер действительно выпустил хатифнаттов! Зачем он это сделал?
  - Не беспокойтесь! - громко, чтобы слышали все, ответил Алексей Иванович. - Я проведу дознание.
  Повернувшись ко мне, он вполголоса спросил:
  - А и, правда, зачем вы это сделали?
  - Долго рассказывать, - ответил я.
  - А мы не спешим, - промолвил он. - Я вернусь к вам, и мы поговорим. А пока пойду к матросам. Прослежу, чтоб не расслаблялись.
  Моим караульным назначили мосье Дюпара. Ему выдали пистолет и посадили возле клетки.
  - Я старался помочь вам, - заявил корриган, когда мы остались одни.
  Я не знал, верить ему или нет. Впрочем, мне было не до того, чтоб разгадывать тайны его души. По настоянию Швабрина меня снабдили сухой одеждой, и больше всего мне хотелось переодеться. Я снял кафтан. Пистолеты и принадлежности выпали в воду, пока меня купали. А обрезок доски так и остался при мне. Я выложил его на пол.
  Корриган с интересом уставился на кусок дерева.
  - Что это? - спросил он.
  - Понятия не имею, - пробурчал я.
  - Граф, не могли бы вы подвинуть этот предмет поближе ко мне, чтобы я мог его разглядеть, - попросил мосье Дюпар.
  Я толкнул кусок дерева ногой, и он отлетел к решетке. Секунду корриган рассматривал его, а потом расхохотался. Я с удивлением смотрел на мосье Дюпара, не понимая, что смешного он увидел. Корриган, продолжая заливаться от хохота, достал ключи и открыл дверцу.
  - Выходите, граф! Вы свободны! - объявил он.
  - Вы с ума сошли! - воскликнул я.
  - С ума сойдет тот, кто скажет, что вы не заслужили освобождения! - воскликнул мосье Дюпар.
  - Но что это значит? - спросил я.
  Корриган поднял обрезок доски.
  - Это же Ихвас! - торжественно сообщил он.
  - Какой еще ихвас? - удивился я.
  - Это же руна Футарка, - объяснил мосье Дюпар. - Этот знак - это Ихвас. Руны Футарка имеют магическую силу. Если доску с руной Ихвас бросить в воду, она приплывет к тому берегу, где растет сосна, из которой ее вырезали.
  - Вот это да, - протянул я. - Ну, бросим мы ее в воду. А как заставить хатифнаттов вести флейт следом за нею?
  - Хатифнатты плывут неведомо куда, они и штурвал-то просто так крутят. Это странный, загадочный народец, весь смысл жизни их заключается в том, чтобы просто куда-то плыть. Но если этот кусок дерева прикрепить к носовой части корабля, уверяю вас, граф, мы причалим к берегу.
  "Рольмопсъ твою щуку!" - мысленно выругался я, причем в отношении моей возлюбленной Аннетт. Я, что ей, любовные послания писал по-футаркски?! Ага, заварным кремом для эклера! С чего она взяла, что я прочитаю эту руну?!
  Мы с мосье Дюпаром поднялись на верхнюю палубу.
  - Этот старик обманул нас всех! - объявил корриган. - Если нам и суждено спастись, то спасением мы будем обязаны графу Дементьеву.
  Мосье Дюпар показал всем кусок дерева с вырезанной на нем руной Ихвас и объяснил ее значение. Старик-incroyables побледнел, матросы окружили его.
  - Господа, позвольте я сам с ним разберусь! - воскликнул я.
  - Да, господа, это будет справедливо, - заявил подоспевший Алексей Иванович.
  Матросы расступились, я подошел к старику и надавал ему крепких подзатыльников. Во время экзекуции рядом начала приплясывать египетская мумия и как обычно таращить глаза. И тут меня прорвало! Эта идиотская мумия подвернулась нарочно, чтобы было на ком злость сорвать. Я врезал ей кулаком прямо в ее золотую физиономию. Мумия издала какой-то клокочущий стон и рухнула на палубу, я поднял ее, ухватив за дурацкий саван, и еще раз вмазал по роже. И прежде чем матросы оттащили меня, я успел еще несколько раз врезать ей.
  Они помогли ей подняться на ноги. Я не выдержал, подскочил к лицедею, сорвал с него золотистую ткань и... замер в изумлении: под саваном мумии скрывался каналья Лепо! Его руки были связаны, а рот заткнут!
  - Сударрррь мой, сударрррь мой! Что же это вы делаете-с?! - заверещал подлый французишка, как только я вырвал изо рта его кляп.
  
  21.
  
  Чернокожий матрос вызвался прибить обрезок сосновой доски со спасительной руной к левому борту на носовой части. Господин Швабрин, фактически взявший на себя командование остатками экипажа, приказал корабельному плотнику сделать в доске отверстие и через это отверстие привязать к фок-мачте. Эта мера страховала нас на случай, если б африканец выронил огрызок сосны в воду. Кроме того, мы не знали, как хатифнатты отреагируют на Руну Футарка. Сразу скажу, что эти белесые существа не помешали нам. Вероятно, они не подозревали, что кусок доски магическим образом не позволит флейту плыть по воле волн, а приведет к конкретному берегу. Хорошо, что не все говорят по-футаркски!
  У меня возникло множество вопросов к старику-incroyables. Я хотел знать, кто он такой, с какой целью и по чьему указанию преследовал меня? Однако Алексей Иванович и тут перехватил инициативу и взял дознание в свои руки. Я не стал возражать, потому что господин Швабрин стал старшим на корабле. Как только с прикреплением сосновой доски покончили, он отвел старика-incroyables в каюту шкипера и учинил ему допрос. Старый придурок отказался отвечать на вопросы. Господин Швабрин приказал голодранцу - которого прозывали, кстати, Федором, - отвести старика на нижнюю палубу и учинить допрос с пристрастием. В эти минуты я нашел много общего в характере Алексея Ивановича с характером Мировича. Федор, хотя и не был похож на велетеня, но с нескрываемым удовольствием взял на себя роль палача. Однако голодранец оказался не столь искусным мастером заплечных дел, как Марагур. Он переборщил с первой же пыткой, и старика-incroyables хватил удар, от которого старый лицедей окривел, вся его левая сторона сделалась неподвижной, речь превратилась в нечленораздельное мычание. Федор попытался заставить старого хрыча дать письменные показания. Мы нашли в каюте помощника все необходимое, и голодранец подсунул под правую руку старику-incroyables перо и бумагу. Проклятый старикашка отбросил письменные принадлежности. Господин Швабрин приказал на время оставить его в покое из опасения, что тот сдохнет и унесет свою тайну в могилу.
  Единственным человеком, кто мог хоть что-то добавить к тому, что мы знали о старике-incroyables, был французишка.
  Каналья, после того, как восстал из савана египетской мумии, получил еще четыре раза по морде: три раза от меня и один от Мадлен, которая таила свои обиды на шельму Лепо. После этого мерзкий француз сидел на ящиках с поросятами с видом униженного и оскорбленного, а эльфийка, сжалившись, хлопотала над ним.
  По настоянию господина Швабрина я прилег отдохнуть на роскошной кровати в каюте шкипера.
  - И все же, милостивый государь, - обратился ко мне Алексей Иванович, - я буду признателен, если вы расскажете, что побудило вас выпустить на волю этих хафи... ханти... в общем, как там они зовутся. Не в моих правилах совать нос в чужие дела, но согласитесь, что в данном случае мое любопытство вполне естественно.
  - Признаюсь, Алексей Иванович, я и сам не знал, что скрывается в желтом ящике. Видите ли, волею случая я стал участником какого-то заговора, суть которого мне неизвестна, - я сказал так, поскольку не был уверен, что стоит посвящать господина Швабрина в мои проблемы. - Те люди, с которыми я оказался на борту флейта, это банда авантюристов и убийц. Но есть и другие, которые, как мне хочется верить, на моей стороне. От них я и получил указание вскрыть желтый ящик. Благодаря этому, я избавился от компании Мировича. Дальнейшее вам известно. Я даже не знаю, что еще добавить...
  - Не стоит больше ничего добавлять, - перебил меня господин Швабрин. - Судьба того пассажира, которого подстрелили еще при отплытии, подсказывает мне, что, чем меньше я буду знать, тем дольше проживу. Будем надеяться, что подброшенная вашими друзьями руна приведет нас в безопасное место.
  - Я тоже на это надеюсь. И хотя понимаю, что слова не помогут, но приношу самые искренние извинения за доставленные вам хлопоты. Вас наверняка ждут дела в Амстердаме. А теперь - бог знает, куда мы плывем.
  - Ничего, - ответил господин Швабрин. - Амстердам подождет. А пока, с вашего позволения, займемся вашим французом.
  Алексей Иванович приказал Федору привести мосье Лепо, а сам сел за стол.
  - Так значит, этот француз ваш слуга? - спросил он.
  - Именно так, Алексей Иванович, именно так, - ответил я.
  - Что же такое с ним-то приключилось? - поинтересовался господин Швабрин.
  - Не знаю. Я потерял Лепо в тот момент, когда подручные Василия Яковлевича напали на меня по дороге в Санкт-Петербург.
  Федор привел каналью и по знаку Алексея Ивановича удалился.
  - Попрошу вас, любезнейший, - обратился господин Швабрин к Лепо. - Расскажите и поподробнее обо всем, что с вами приключилось после того, как Сергея Христофоровича похитили.
  К неудовольствию как моему, так и Алексея Ивановича ничего путного скотина Жак не сообщил. После того, как меня оглушили ударом по голове, каналью выбросили из экипажа вместе со всем нашим скарбом. Мосье повезло: через десять минут его подобрал почтовый возок. Добравшись до Санкт-Петербурга мерзкий французишка прямиком отправился в лавку старьевщика, чтобы выручить деньги за золотую табакерку, усыпанную алмазами.
  - Ах ты, мерзавец! - воскликнул я в этом месте рассказа.
  - А денежек-с, денежек-с-то мне не оставили вы, сударррь вы мой! - завизжал в ответ француз.
  Старьевщиком оказался никто иной, как старик-incroyables. Табакерка произвела на него невероятное впечатление. Он поинтересовался судьбой хозяина этого сокровища, и каналья рассказал о том, что мы направлялись в Кронштадт к капитану-поручику Косынкину. Старьевщик попросил мосье обождать в лавке, пояснив, что у него нет при себе столько денег, сколько стоит эта табакерка. Засим старик-incroyables убежал, а безмозглый французишка остался в компании с абрикосовым котом. Старьевщик наверняка не гнушался скупкой краденного и потому имел знакомства среди сомнительных личностей, готовых за медный грош пойти на самые гнусные преступления. Вместе с двумя субъектами такого сорта старик вернулся в лавку. Разбойники скрутили каналью, заткнули ему рот и, потакая странным выдумкам старьевщика, вырядили Жака в египетскую мумию. Затем впятером, если считать абрикосового кота, они отправились в Кронштадт и устроили засаду возле дома капитана-поручика Косынкина. Да уж, знали бы нанятые старьевщиком громилы, чем для них закончится это предприятие! Но тайна старика-incroyables так и осталась неразгаданной. Сам собой напрашивался вывод, что старый жулик отправился в рискованное путешествие, чтобы ограбить человека, который имеет обыкновение брать с собою в путешествие сокровища, подобные золотой табакерке, усыпанной алмазами. Но неужели жуткая смерть обоих помощников не остановила бы простого воришку?! И даже необходимость отправиться следом за мною в Амстердам не расстроила его коварных планов. Или он предполагал, что для меня золотая табакерка - вещь из разряда безделиц, которые я десятками таскаю при себе? Да нет, все это глупости. Старик-incroyables неотступно следил за мною и знал, что я нахожусь в плену у Мировича, и нет у меня никаких драгоценностей. Все, что было, все выбросили в сугробы вместе с французишкой, и все это осталось... в лавке старика-incroyables. В лавке старьевщика. Судя по всему, им двигали какие-то личные мотивы, превратившиеся в навязчивую идею.
  - Где-то, граф, вы ему насолили, - промолвил господин Швабрин, выпроводив Жака за дверь.
  - Да, но где? Ума не приложу, - ответил я.
  - Что ж, граф, постарайтесь отдохнуть. Хороший сон - вот, что вам сейчас более всего нужно, - сказал Алексей Иванович. - А я пойду, присмотрю за матросами. Я поневоле занял место капитана, и неровен час этот сброд усомнится в правильности такого решения. Надо чем-нибудь занять их.
  - Преклоняюсь перед вашим мужеством, Алексей Иванович, - произнес я.
  Господин Швабрин махнул рукой и добавил:
  - Кстати, вы, пожалуй, единственный человек на борту, которому в сложившейся ситуации стакан виски пойдет на пользу. Я пришлю к вам Федора.
  Алексей Иванович покинул каюту. Через несколько минут появился Федор. Он поднес мне стакан. Я осушил его залпом, и меня передернуло.
  Уже за одно только то, что англичане пили виски вместо водки, с ними не стоило заключать мир.
  
  Примечания:
  
  К главе 13.
  
  Ex ungue leonem - (латынь) по когтям видно льва
  Христиан фон Вольф - немецкий философ и математик, ученик Лейбница и учитель Ломоносова.
  Incroyables - щеголи, названные так за шляпы с высокими загнутыми краями.
  Декантация - процесс переливания вина в декантер для насыщения его кислородом.
  Volens nolens - (лат.) волей неволей.
  ан шмиз - блюдо в "мундире"
  Feci, quod potui, faciant meliora potentes - я сделал все, что мог, пусть кто может, сделает лучше
  
  К главе 15.
  
  Emerald Jane - (англ.) изумрудная Джейн
  Флейт - парусное морское транспортное судно. На протяжении XVI-XVIII веков флейты занимали господствующее положение среди торговых судов на всех морях.
  Меланж - механическая смесь яичных белков и желтков.
  Memento quod es veletenio - (лат.) помни, что ты велетень
  Corpus delicti - (лат.) основная улика
  
  К главе 16
  
  Бакборт - название левого борта на корабле до начала XX века.
  Штирборт - название правого борта на корабле до начала ХХ века.
  Гарпиус - древесная смола, которой покрывались борта для защиты от гниения.
  
  К главе 17
  
  Фальконет - небольшая пушка для стрельбы по матросам противника.
  Ne quid nimis - (латынь) знай меру; не перебарщивай
  
  К главе 18
  
  Гальюн - корабельный туалет; сидение с дыркой, выступающее за обвод корпуса судна.
  Кабестан - огромный барабан, на который наматывался якорный канат.
  Жардин - (в переводе с французского - сад; жаргон матросов) то же, что и гальюн.
  Хатифнатты - маленькие блеклые существа с круглыми бесцветными глазами, впервые описанные исследовательницей Туве Янссон в ХХ веке.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"