Станиславский на перекладине, в гимнастёрке, не подпоясанной ремнём, раз за разом выполняет подъём переворотом. Рядом замполит, другие офицеры, военный корреспондент с фотоаппаратом, немного дальше солдаты - все с удивлением наблюдают за происходящим. Один из офицеров считает, который раз уже Станиславский переворачивается через перекладину:
- Девяносто один, девяносто два, девяносто три...
Через неделю в кабинете замполита один из офицеров вслух читает газету с названием "За Родину!":
- За плечами ефрейтора Станиславского всего год службы, а он вновь удивил своих товарищей и командиров своими незаурядными спортивными достижениями. На днях в присутствии нашего корреспондента он сто пятьдесят раз выполнил подъём переворотом и сто двадцать раз подтянулся на перекладине. Вот такие парни служат в группе советских войск в Германии.
- Никогда бы не поверил, если бы сам не видел, - говорит замполит. - И откуда в нём такая сила!
На другой день после завтрака замполит срочно вызвал Станиславского к себе. Но в кабинете оказался ещё один офицер, капитан из особого отдела.
- Как служится? - спрашивает особист.
- Нормально, товарищ капитан, - бодро отвечает Станиславский. - Всё в порядке.
- Молодец! Насчёт тебя у нас никаких сомнений. В армии сверхсрочно не думаешь остаться?
- Никак нет. После демобилизации в институт физкультуры поступать буду.
- Правильно. Если надо будет, характеристику мы тебе дадим соответствующую. А пока у нас к тебе вот какое дело. Надо взять под защиту одного солдата с высшим образованием.
- Не солдата, а уникума, - с раздражением уточняет замполит. - Феофелактова из второго взвода первой роты. Да ты его знаешь.
- Не знаю, но видел, - говорит Станиславский. - Толстомясый такой, над ним ещё смеются все?
- Он самый, - подтверждает замполит. - Одна морока с ним, честное слово. И ведь не комиссуешь его без законной причины.
- То есть другого выхода нет, - говорит особист. - Что можно сказать о нём, чтобы ты понял проблему. Он москвич, историк, из интеллигентной семьи, один у родителей, женат. К армейской жизни абсолютно не приспособлен, год в армии продержаться не может, ни одной воинской специальности не освоил, хотя человек он, видимо, неплохой. Но оружие ему доверить нельзя, технику тоже. В роте его постоянно обижают и даже издеваются над ним. Масло и сахар отбирают, а дома он наверняка привык хорошо покушать. Ни с кем не дружит, последнее время постоянно в депрессии, заикаться стал. Так ему, видите ли, плохо у нас. Не дай бог руки на себя наложит. А допустить подобного или другого происшествия с ним нам никак нельзя. И мы очень надеемся, что под твоей защитой этот самый уникум, как говорит замполит, дослужит свой срок спокойно. И вернём мы его на гражданку живым и здоровым. Как ты к этому относишься?
- Положительно, - не раздумывая, отвечает Станиславский. - Если только это служебное задание.
- Именно задание или комсомольское поручение, - говорит замполит. - Как тебе будет угодно. Но прошу тебя, в рамках дозволенного. Никого калечить не надо.
- И я прошу тебя, даже приказываю, силу не применяй, - строго говорит особист. - Мы полагаем, одного твоего авторитета будет достаточно. Просто выкажи своё расположение к нему, пообщайся с ним, разыграй какую-нибудь сценку. Ты же Станиславский, продемонстрируй силу искусства, пусть все поверят, что вы дружите. Понял?
- Так точно, товарищи капитан! - улыбаясь, соглашается Станиславский. - Разрешите приступить к выполнению?
- Ты не шути, дело серьёзное, - говорит замполит. - Чуть чего, сразу ко мне. Всё, можешь идти.
Станиславский уходит.
- Хороший парень, - замечает особист. - К нам бы его. Но всё равно проследи, чтобы он не переусердствовал и дров лишних не наломал. Как в первый день после прибытия. Троих тогда в санбат уложил.
- Да старики сами виноваты были, хотели у него часы и ремень отобрать на дембель. А парень он действительно, хороший, - подтверждает замполит. - Мы тут на днях анкетирование провели среди личного состава с вопросом, на кого из сослуживцев вы больше всего хотели бы походить. Так вот, девяносто процентов ответили, что на ефрейтора Станиславского.
В этот же день перед ужином Станиславский, прислонившись на улице к оградке возле казармы, наблюдает со стороны за Феофелактовым, который стоит в середине шеренги взвода, выстроенного отдельно от всей роты.
- Вольно! - командует прапорщик. - Всем оставаться на месте, сейчас приду, возьму разнарядку на завтра.
Взвод предоставлен сам себе, и солдаты находят забаву - начинают весело толкать Феофелактова от одного к другому и давать ему подзатыльники. Причём делают это совместно самые щуплые и низкорослые солдаты. Феофелактов, поджав руки к груди, не сопротивляется, а только пыхтит и взывает:
- Прекратите немедленно, как вам не стыдно!
Жалкий вид и явно неподходящие в такой ситуации слова ни у кого не вызывают сочувствия, а только ещё больше раззадоривают солдат.
Станиславский подходит к оставшемуся без присмотра взводу, легко отталкивает самых активных участников унижения сослуживца, берёт Феофелактова за руку, отводит его чуть в сторону и громко, чтобы все слышали, спрашивает:
- Объясни-ка мне, земеля, почему ты никому из этих баранов по рогам дать не можешь?
- Никогда людей не бил и бить не буду, - заикаясь, отвечает Феофелактов.
Все откровенно хохочут над таким ответом.
- Тогда я за тебя это буду делать, - ещё громче произносит Станиславский. - У нас гвардейская часть или стадо животных. Кто ещё хоть раз его тронет, будет иметь дело со мной. А я рога быстро обломаю. Все поняли? - И Станиславский, заложив руки за спину, медленно проходит мимо собравшихся вдруг снова в строй солдат.
Угроза подействовала. Издевательства и даже просто насмешки в отношении Феофелактова прекратились. И дослужил он свой срок спокойно. С маслом и с сахаром. Велика всё-таки сила искусства!