"Да ладно не переживай, ну пересдашь же ты, в конце концов, эту дурацкую матфизику, чай не в первой" - нагло смеётся Гоша. Ему абсолютно неведомы завалы. Он круглый отличник. Ещё в школе он был отличником и в университете продолжал учиться только на одни пятёрки. Это было даже как-то неприлично с его стороны, но он, честное слово, был неисправим.
"И ничего страшного. Давай отвлекись сейчас же. Мы тут все недавно решили заполнить снова нашу матрицу отношений. Ну, как ты Костя? Примешь участие?" - спросил Гоша, как бы заискивая и продолжая радоваться. Он всегда радовался, когда видел меня. И я, почему-то тоже начинал радоваться. И становился сразу же остроумным и веселым и разговаривал с Гошей, тоном эдакого, самоуверенного знатока жизни с самоуверенным тонким и едва заметным налётом скрытого превосходства, будто я знал что-то такое, чего не знал он о бытие и о людях, несмотря на его всеобъемлющие знания учебных предметов.
"Гоша, пойми ты меня. Я устал. У меня шалят нервы. Можно сказать тоска зеленая. Я немилосердно хочу курить. Давай хотя бы отойдём к окну. Я буду курить, и ты мне объяснишь: was is das эта наша ядреная матрица сношений?"- сделал я жалкую попытку острить. Мы перешли к окну в углубление коридора. Здесь тоже было запрещено курить, но студенты нарушают все запреты. И я не исключение. Я наконец-то достал свой "Джэбел", чиркнул спичкой, прикурил сигаретку и жадно затянулся. Пряный дым заполнил лёгкие, и стало томно на душе, как после глотка хорошего кофе. Гоша не курил, но с пониманием относился к любителям никотина. Моя мысль стала кристаллизоваться, и, наконец, обрела плоть.
"Пожалуй так, погоди-ка ты Гоша мне про свою матрицу мозги пудрить расскажи ты мне друг ты мой ненаглядный как это ты так умудряешься все предметы с первого захода на отлично сдавать. Это же просто невозможно это противоречит здравому смыслу и всему ходу нашей сермяжной студенческой жизни", - начал свою речь я голосом мудрого доброго, но усталого следователя.
"Элементарно Ватсон" - ответил Гоша, нахально глядя на меня как на законченного кретина - "Я просто готовлюсь к экзаменам сразу с начала семестра".
"Но, это же полный идиотизм. Значит, ты начинаешь готовиться сразу же с первого сентября к экзаменам, которые будут только в январе следующего года. Ну, ты даешь. Это же абсолютно несправедливо Мы начинаем готовиться к экзаменам в январе, а ты нагло готовишься с сентября месяца" - с фальшивым недоумением рассуждал я вслух.
"Ну, хорошо. Все нормальные студенты прогуливают лекции, или просто мирно спят на них. И что же тогда делаешь ты, старательный из старательных, усидчивый из усидчивых, отличник из отличников, Гоша ибн -Василий", - спросил я его.
"Я записываю лекции, тщательно их прорабатываю дома с учебниками разных авторов и решаю задачи. Не менее двадцати задач в день. Бермана я уже всего прорешал, а Демидовича процента на восемьдесят два. Демидович оказался посложнее, смею вас заверить мой юный аксакал" - ответил Гоша с застенчивой ухмылкой.
"Да разница между нами колоссальная. Я записываю лекции, но читаю их только один раз во время подготовки перед экзаменами. И решаю около двадцати задач за весь семестр, включая задачи, решенные во время сессии. А на экзамене я жду озарения, потому что я в это время уже не могу вспомнить законы и формулы. Это бесполезно. Я их видел только один или два раза. И тогда я просто пытаюсь их открыть заново. Иногда это удаётся, и я получаю трояк или даже четвёрку. Ну, так сошлись звёзды или вопросы в билете. Но бывает гораздо хуже. Как сейчас, например, звёзды не сошлись",- произнёс я искренне и вдохновенно, как великую истину обращенную к небу.
Гоша слушал меня с интересом, и радостно улыбаясь готовый зааплодировать как в цирке, когда бесстрашный акробат совершает смертельный номер и летит под куполом цирка, и неизвестно долетит он до трапеции или нет.
Некоторое время я курил, а Гоша молчал и смотрел в окно на заиндевелые тополя во дворе университета.
"Да ты не бойся Константин" - возобновил он разговор про матрицу отношений.
"Всё просто. Нужно поставить всем студентам из нашей 123 группы оценку от единицы до пяти. Оценки нужно ставить вот в эти клетки. То есть ты поставишь фактически всем студентам нашей группы оценки, в соответствии с тем, как ты к кому относишься" - закончил объяснять Гоша.
"Значит, я тоже что-то в этой жизни значу для других" - догадался я. Стало быть не только мне оценки ставят, а и я могу кого то оценить. Эта перспектива оценить кого-то медленно на тысячные доли градуса стала менять моё настроение в положительную сторону.
"Ну, ладно, почти уговорил" - ответил я.
"А Беловой там в вашей матрице нет случайно?"- спросил я злорадно.
"Не остри Константин", - давясь от смеха, сказал Гоша.
"Она же из другой матрицы - из преподавательской".
"Жаль ! Ну и кто там у нас желает получить мою оценку"
"Ну, например как ты относишься ко мне" - и Гоша захихикал, смущенно отфыркиваясь.
"К тебе? Так ты же отличник, и мы учились с тобой в школе, поэтому мы ставим тебе пять".
"А к Вите Елецкому?".
"А к Вите я отношусь никак"
"А почему? Вы же с ним ещё со школы дружите. Он же такой оригинальный парень. Помнишь, как он спросил преподавателя Гроссмана на гражданской обороне - "А когда война с Америкой начнётся?" А тот перед этим линейкой по столу стучал после каждого воображаемого ядерного удара по Америке и как стукнет линейкой снова по столу, где Витя сидел и как заорёт на Витю - "Вон из класса!". А все попадали от хохота"
Кстати гражданскую оборону у нас сокращённо называли "гроб". Это название как нельзя лучше подходило к содержанию этого предмета.
"Почему я Вите поставил двойку"- подумал я.
"Ясно почему. Мы с Витей Елецким осенью в прошлом семестре схлестнулись перед началом лекции. Он грубо стал стаскивать с меня дешевенький никелированный браслет от часов "Москва", 16 камней, подарок родителей на 12 лет. Он якобы хотел его посмотреть и сильно растянул его и чуть не сломал. Он явно издевался то ли от зависти, то ли бог знает от чего. Ну, настроение у него было такое разнузданное. Это меня разозлило, и я в сердцах сказал ему, что разберусь с ним в ближайшее время. И ведь говаривал же Конфуций: "Не давай друзьям невыполнимых обещаний". А я дал и поплатился. Витя решительно вскочил и сказал: "Пойдём, выйдем". Я понял, что нарушил завет Макиавелли: "Не наносить малых обид, ибо за них мстят, как за большие". Мы вышли из аудитории, и Витя решительно показал дорогу в туалет. Я не сопротивлялся и ещё не верил, что мы будем драться. В туалете он быстро встал в боксёрскую стойку. Он ходил года полтора в секцию бокса, и если бы не его больная нога, последствие детского полиомелита, то он наверняка стал бы мастером по боксу. Он молниеносно нанес мне удар левой в челюсть. Я ничего не почувствовал, а просто оказался на кафельном полу. Пол был холодный. Я резко вскочил. Витя отпрыгнул, и стал двигать корпус вправо и влево, держа перед собой руки, со сжатыми кулаками, как профессиональный боксёр. Я посмотрел в его лицо, перекошенное от обиды и злости. Ни того, ни другого против Вити в душе у меня не было. Драться мне не хотелось, да и не было никакого смысла. Он был двести один сантиметр росту и на голову выше, и просто сильнее меня. Я его обидел. Он мне отомстил. Шапочка квита. Я двинулся осторожно в сторону Вити и боком к двери со словами: "Я бить тебя не буду". Он опустил руки.
Я открыл дверь туалета и вышел. Во рту было полно крови. Зубы были целы, но правая щека внутри во рту была слегка разодрана и кровила. С тех пор я перестал вообще с Витей общаться, как будто он исчез для меня. Я был, возможно, и неправ на словах, но Витя явно переборщил со своим боксом.
А Гоше я сказал: "Да? Мы просто с ним поспорили, и он оказался прав и вот теперь нам не о чем с ним разговаривать. Просто говорить не о чем. Обо всём уже договорились".
"Ну ладно вам право. Два таких хороших человека и рассорились. Конечно это ваши дела. Ну, хорошо. А как ты относишься к Черепу? Неужели и с ним поругался"- стал снова опрашивать меня Гоша.
"Ну, Череп симпатяга"
"Ставь четыре. И так. Кто там у нас ещё. А к Саше Савичеву?"
"Ну, на пять".
И так далее. И так далее. Сигарета превратилась в серый столбик. Бычёк я погасил и спрятал в спичечный коробок, потом в курилке выкину. Голова притупилась. Всем остальным парням в списке я влепил тройки, а девчонкам четвёрки. Тут я вообще то опасался в явном проявлении симпатий. Интересная мысль мелькнула у меня. Уж не наши ли девицы затеяли всю эту мышиную возню с матрицей отношений, чтобы обратить на себя внимание и реализовывать свои матримональные планы. А может это вообще происки КГБ. И они, таким образом черпают информацию об умонастроениях студентов. Я понял, что стал завихряться.
"И что же дальше будет с этими оценками дорогой Георгий?" - спросил я.
"Ну, известно что. Потом мы, оргкомитет, соберем все ответы и составим матрицу отношений, из которой каждый узнает свою среднюю оценку"- произнёс Гоша бесстрастным голосом народного судьи.
"И когда ж настанет этот миг блаженства?" - спросил я.
"Ну, это не скоро? Ишь, чего захотел. Вот семестр начнётся, все соберутся, и там будет видно"- ответил Гоша неопределенно.
К нам подошли ребята из нашей группы Рог и Прок. Я с лёгкой завистью узнал, что экзамен они сдали удачно.
Рог был большой, всегда серьёзный кудрявый охотник-любитель, а Прок был коренастый широкоплечий с чёрными бровями мастер спорта по гимнастике.
Про Рога говорили, что он хорошо разбирается в девушках. Я этого не понимаю. Что значит, в них разбираться и как. Разбираться в чём-то - это, значит, иметь классификацию, ну как таблицу Менделеева. Однажды мы с Пепсом попробовали составить классификацию девушек, но дальше трёх типов ножек у нас не пошло. И мы забросили это занятие. Прославился Рог своим мудрым высказыванием. Однажды, сдавая допуск на лабораторке, он свою речь начал словами: "Всем хорошо известно, что луч лазера состоит из электронов".
Прок был менее склонен к научным исканиям. Его часто посещало лирическое настроение. Однажды весной в библиотеке, когда мы готовились к теории поля, он сказал голосом полным неизбежной трагедии: "О поле, поле, кто тебя усеял мёртвыми костями".
Гоша завел с ними свой тягучий разговор про матрицу отношений. А я, дабы избежать разговоров с Рогом и Проком про экзамен, сосредоточился на своём внутреннем мире, сделался невидимым, и незаметно от них отошёл.
Кажется, мне это удалось. Рог и Прок даже не обернулись в мою сторону. Становиться невидимым я научился давно. Это открытие я сделал нечаянно, когда-то ещё в восьмом классе. Я понял это однажды когда шёл с уроков по улице Коминтерна. Я думал тогда о проклятом немецком языке, который мне давался с трудом. Навстречу мне прошла Рита Марципанова, совершенно не замечая меня. И я неожиданно понял, что я невидим. Я догадался, что нужно просто обернуть зрение вовнутрь и ни о ком кроме себя не думать и никого не замечать, тогда точно ты станешь невидимым, и никто тебя не заметит. Но способ этот действует только в толпе, хотя бы небольшой.
Я шёл по коридору на юго-восток в сторону максимального искривления пространства-времени. Это искривление было создано соседством двух читальных залов: для студентов и аспирантов, дополнительной лестницей на первый этаж, кабинетом по научному коммунизму и биологическим музеем на третьем этаже. Вот в этом искривлённом научной мыслью студентов, аспирантов, радиофизиков и биологов, и всех замученных наукой экспонатов музея, а особенно философов-теоретиков научного коммунизма, там, в коридоре около большого окна, можно было поразмыслить и спокойно, ни на кого не озираясь покурить. Я шел туда в это искривление, тихо про себя напевая песенку.
"Ты не плачь, не грусти, как царевна Несмеяна,
Это глупое детство прощается с тобой".
Я с удовольствием закурил и совершенно перестал думать. Это тоже непросто, вообще не думать. Я вдыхал сигаретный дым. Я чувствовал как холодно на улице. Видел, как несутся по проспекту машины. Ощущал, как затаились в биологическом музее сушеные тарантулы. Слышал, как в библиотеке шелестят страницами учебников аспиранты.
И тут я услышал вопрос: "Молодой человек, скажите, пожалуйста, а вы случайно не физик?" И мысли хлынули на колёса моего разума, и они завертелись с бешеной скоростью.
Конечно я физик. Да ещё, какой физик. Я всем физикам физик.
Я в восемь лет изобрёл вечный двигатель из электрического аккумулятора, динамо-машины и мотора. Он хорошо работал, только мысленно. Это была моя тайна: я удивлялся глупости взрослых, которые до сих пор не догадались о таком простом способе вечного и бесплатного получения электричества.
В четвертом классе я изобрёл паровую пушку из алюминиевого пенала. Она стрельнула и обожгла руку моему младшему брату.
В пятом классе я изобрёл порох из спичечных головок, марганцовки и древесного угля и запустил ракету вечером около продуктового магазина. Сторож от страха клацнул затвором и чуть не выстрелил в меня из винтовки.
А в седьмом классе я открыл новую элементарную частицу, когда прочитал о ней в журнале "Юный техник". Эту частицу назвали "анти сигма минус гиперон". И я легко выучил это сложное название.
В десятом классе я изобрёл машину времени и неоднократно бывал в будущем. Там на Далекой Радуге вместе с Горбовским и Камиллом я поставил опасный эксперимент с Волной. Нам не хватило ульмотронов. И Далекая Радуга погибла. Камилл научил меня путешествовать во времени.
Про меня были написана книга: "Иду на грозу" поставлена пьеса "Сто четыре страницы про любовь", снят фильм "Девять дней одного года" и совсем недавно я открыл вместе с Фридманом, что решение уравнения гравитации Эйнштейна имеет нестационарное решение, если отбросить космологический член, то вселенная расширяется.
Я всегда критиковал Эйнштейна за его космологический член. "Альберт" - говорил я ему - "Зачем тебе этот лишний космологический член". Эйнштейн опускал глаза. Он страшно стеснялся и начинал нервно играть на скрипке.
Поток моих мыслей про физику стал иссякать.
Я посмотрел и увидел, что передо мной стоит невысокий пожилой интеллигентного вида человек в поношенном бостоновом костюме.
Мне вдруг сильно захотелось спросить у этого странного невзрачного человека "А вы случайно не из комиссии по присуждению Нобелевских премий по физике". Ничего этого я не сказал, а застенчиво посмотрел на этого загадочного субъекта, похожего на Дуремара из фильма "Золотой ключик" и скромно так опустив голову, сказал - "Я ещё не физик, я только учусь на радиофаке".