Пресная Жвачка : другие произведения.

Шиза

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Лицо, осунулось, кожа пожелтела, покрылась мелкой сыпью, тонущей в сальном налёте. Посмотреть со стороны - вполне себе гепатитная наркоманка с признаками анорексии, если б не сжигающее чувство ответственности за прирученное существо. Я всё ещё с трудом, но жила. Не превратилась в кусок истлевшего мяса. И даже если в мозге произошли масштабные сдвиги, сердце отчаянно продолжало нашёптывать слабенький, едва уловимый ритм.
  1
  
  Проглотив густую смесь запахов из самогона, кабачковой икры, жареных котлет и перегара, я нерешительно вошла в кухню. На столе обитал срач. На плите - самогонный аппарат.
  - Здрасте.
  - Привет, - буркнул он, выдав отрыжку. Зрачки затуманенные, стеклянные. На полураскрытых губах блестели остатки жирного фарша, жилистая шея вымазана в майонезе. Вид этого человека напоминал забродившее, склизкое на ощупь тесто. С тем кислым запахом, пузырчатостью и клейкостью, при соприкосновении с которым хочется помыть руки.
  - Что, уезжаете? - с кривой ухмылкой процедил он.
  - Да, - кивнула я, устроившись за столом рядом с мамой.
  - Думаешь, большой город - другая жизнь?
  - Саш, не лезь. Сиди чай пей. На трезвую голову говорить надо, не в таком виде.
  - А какой у меня вид?
  - Как у алкоголика последнего, - отрезала мама, распаковав пачку залежавшегося печенья. - Отца мне моего напоминаешь, людей бы постеснялся. Три дня пьёшь, три дня отлёживаешься. Кириллу в школу утром, ты скандалы закатываешь. Не могу больше так, Саш. Надо что-то решать.
  - Что ты собираешься решать? Нормально мы живём. Как все.
  - Нормально - это когда не только ты доволен происходящим.
  - Ещё скажи, что ты несчастлива. Чё тебе постоянно не хватает?
  Я не хотела присутствовать при этой перепалке.
  - Чего мне не хватает? - дрогнувшим голосом, вскрикнула мама. - Я хочу мирной жизни! Без пьянок, без вот этой бадьи со спиртом! Хочу уважения к себе. Кира ушла, я не хочу вслед за ней потерять Кирилла, а к этому идёт. Дети не хотят приходить домой, понимаешь?
  - Хорош, - пролепетал отчим, вероятно, с трудом переваривая сказанные слова. Мама пустилась в слёзы? - Чё ты ревёшь, блядь, а? Не капай мне на нервы. Успокойся.
  К счастью, как звонок на перемену с урока "Реальность: теория/практика", раздался звонок в дверь. Подтерев слёзы, мама направилась в прихожую, я с временным облегчением за ней. Увидев меня, Кирилл, как многогранный кристаллик, вспыхнул светом, снял ролики и, бегло бросив встревоженный взгляд на отца, потянул к себе в комнату.
  - Как у тебя дела? Научился кататься? - стараясь не подавать беспокойного вида, проговорила я, не без гордости рассматривая спортивно сложённого брата. Искренне желала ему счастливое, беспечное существование, но, видно, такие дети заранее обречены.
  - Хорошо. Кататься научился, только у Рустика всё равно круче получается. Он уже второй год на роликах.
  - Рустик - это твой одноклассник?
  - Да. Он живёт тут недалеко. Я часто у него после школы остаюсь.
  - А что вы делаете? Помимо роликов.
  - Да как и все: в "Майнкрафт" на компе рубимся, иногда в "ГТА-шку". Видео смотрим на ютубе. Надумали даже создать свой видеоблог. Хотим делать онлайн-трансляции по играм.
  - Онлайн-трансляции?
  - Ну да, стримы.
  - А зачем, Кирюш? Разве есть какая-то польза с этих стримов?
  - Ну как, - смущённо улыбнулся он, включив компьютер. - Чтоб подписчики были. Известные видеоблогеры много на этом зарабатывают.
  - А чем бы ты вообще хотел в будущем заниматься?
  - Наверно, этим и хотел бы. Пока не знаю. О, забыл сказать - у Рустика кошка окатилась. Родители каждого котёнка за тридцать тысяч продают, представь! Хотя они очень напоминают твою Бусинку, только крупные. Мейн-кунчики. Тётя Марина сказала, что если всех удастся продать, они поменяют электрический камин в гостиной.
  Я печально улыбнулась. Совсем скоро Кирилл осознает абсурд существующего положения дел, и тогда его путь стремительно разойдётся с путём Рустика и его семьи.
  Пока мы общались, мама с отчимом продолжали на кухне скандалить. Сначала в мирной форме, напоминавшей игру в мыльные пузыри, заполненные частичками желчи: мама пускает, отчим лопает. Но вскоре голоса стали громче. Я не хотела ни слышать, ни знать, ни возвращаться в прошлое, но ничем хорошим тот вечер не сулил обернуться. Обстановка накалялась. Всё как прежде.
  Напрягшись, Кирилл воткнул в уши капельные наушники. Запустил на компьютере игру. Я не знала, что делать: переждать или же подняться с места и сразу тихо уйти? Второй вариант, конечно, был проще, но уйти, оставив маму с отчимом в такой момент - правильно ли? Нет, не могла. Несмотря на то, что подобная ссора стала в этом доме стандартным, чуть ли не отрепетированным явлением, я беспокоилась и, как всякий раз раньше, со страхом и ужасом ждала чего-то.
  - Развод она захотела? Хуй тебе, а не развод, а попробуешь подать - ни с чем останешься, поняла? Ни сына никогда не увидишь, ни квартиры не получишь. Выебу так, что ни хуя не захочется.
  - Так и выеби, чего тянешь?! Я знаю, что можешь, знаю, что жить ты мне не дашь, куда б ни бежала, а смысл? Тебе легче станет от этого? Ты все годы живьём меня режешь, все годы издеваешься, я терплю. Терплю, знаешь почему? Потому что деваться некуда. Говоришь: "Шлюха", так чего не уходишь-то от шлюхи? Давно бы разошлись, и ты спокойно без меня жил, и я бы зажила нормально. Нет у нас будущего, пока мы вместе. Я устала. Перед детьми стыдно, перед соседями стыдно, перед родственниками стыдно. Не понимаю, за что я заслужила такое отношение, - обессиленно задыхалась в истерике мама. - Всю жизнь под всех подстраивалась, пыталась всем угодить. Всю жизнь закрывала глаза на твои измены, на унижения. Всю жизнь прощала. Ради чего? Что я хорошего видела? Отец все годы бухал, мать избивал. Как я не хотела повторения такой истории, не хотела, чтоб мои дети страдали так же, как я когда-то. А что в результате? Ты ничего не оставил. Я боюсь тебя, дети тебя боятся. Зачем так жить?
  - Заткнись, сука, я сказал. Заебала ты меня своими истериками.
  - Я из-за тебя дочь потеряла, - продолжала мама. - Думаешь, не вижу, сколько обиды в её глазах? Сколько осуждения? Ты испортил мою жизнь, её жизнь, портишь жизнь Кириллу.
  - Твоей дочери испортил жизнь не я, а ты. Ты позволяла ей больше положенного, ты закрывала глаза на то, как она на всех нас хуй клала. Ты закрыла глаза, когда она ушла из дома и стала жить с уебком этим. Подожди ещё - обрюхатит он её и бросит. В этом тоже я буду виноват?
  - Бессовестный. Не ты ли прощения недавно просил? Сидел тут плакал, каялся. Всё ведь знаешь, всё понимаешь, а признать боишься.
  В это мгновенье ситуация вышла из-под контроля: с дребезгом на пол полетела посуда, бутылки, мама издала истошный, прорвавшийся откуда-то извне крик, на который я в панике выскочила из комнаты. Отчим припечатал её в неестественной позе к столешнице, схватив за шею, на моё появление никак не отреагировал, продолжая сдавливать горло. Меня колотило. Я мало соображала, чувствовала лишь, как до тошноты пульсирует в груди сердце и дико недостаёт воздуха. Видя задыхающуюся маму, дрожащими кулаками кинулась на массивную тушу обезумевшего тела, но, разумеется, ему достало сил отшвырнуть меня, бросив: "Скройся отсюда".
  Звонить в полицию? Звать соседей? Мысли путались. Действуя на рефлексах, я схватила со столешницы открытую бутылку самогона и, не думая о последствиях, сделала то единственное, что могла в те секунды сделать - замахнулась, целясь попасть в голову. И попала. Так вот раз - и всё. Происходящее напоминало сюрреальный сон, кадр из трэшового фильма. Я не понимала, в каком пространстве нахожусь. Отчим разжал руки, потеряв равновесие, попытался нащупать опору, но вместо твёрдой поверхности схватился за пустоту и тяжёлой массой повалился на пол, уронив телом табурет, на котором пару секунд назад матерился. Из разбитой головы густой струёй сочилась тёмная кровь. Настолько тёмная, что могло б показаться, будто то выходит годами мариновавшаяся в человеке гниль.
  - Ты что сделала?! - завизжала мама, обезумев. - Что ты сделала, дрянь такая?!
  Я наблюдала за тем, как она упала к отчиму, как стала в тряске щупать пульс.
  - Сердце остановилось! Телефон! Кирилл, быстро мне сюда телефон!
  Я не знаю, как долго брат находился в кухне, помню лишь его полные шока, ужаса и непонимания глаза. Дрожь по телу.
  - Ты убила его, - ревела мама. - Убила.
  Принеся маме телефон, Кирилл закрылся в комнате, а я не могла произнести ни слова. Меня будто выключили. Голова кружилась, в ушах заложило, перед глазами поплыло, ноги подкосились. Скорая приехала быстро. Осмотрев, так сказать, пострадавшего, врач сделал заявление, подробности которого я, хоть и сидела при этом рядом, не различала, но реакция мамы говорила яснее любых слов. Врач о чём-то спросил у неё, она кивнула, после чего опустилась на стул, уронила лицо в ладони и, содрогаясь, в голос продолжала реветь. Я всё ещё спала. Сознание стало возвращаться лишь к приезду полиции. Запах крови, перемешанный с запахом спирта, ударил в нос, к горлу подступила тошнота. За пару минут до этого мама в панике и в слезах шепнула мне на ухо, что возьмёт вину на себя.
  - Соседи знали о скандалах, о том, что он распускал руки, у меня малолетний ребёнок, так что оправдают. Не смей выложить правду. Сделай так, как я прошу. Кирилл ничего не скажет.
  Не знаю, как в те минуты мама вообще могла рассуждать об этом. Вероятно, сработал материнский инстинкт, но её слова подействовали. Вот тут-то я осознала суть произошедшего. Осознала, что отчим больше не поднимется с пола. Он умер от мгновенного кровоизлияния в мозг в результате удара по височной кости. Тело этого изверга забирают на экспертизу, а нас везут в участок. И это не сон, не моё разыгравшееся воображение. Всё произошло наяву.
  Хэппи-энд свершился. Привет, Питер! Привет, новая счастливая жизнь! Мой разум отказывался принимать данную правду. Я не верила, что героями случившегося действительно стали не люди из телевизора, не люди из газеты, а мы. Что я действительно разбила голову человеку, от которого бежала. Что если б я не была рядом, на его месте оказалась мама. Что ближе к ночи мне позвонили бы из полиции и холодным голосом сообщили, что человек, который принёс нас с Кириллом в эту реальность, задушен. В автомобиле со спёртым воздухом меня бросило в холод, я смотрела на рыдающую маму, на брата с застывшим кошмаром в глазах, изо всех сил желая пустить слёзы, но глаза оставались сухими. Я онемела. Морально застыла. Ничего не осталось. Ни сил, ни эмоций, ни чувств. Пустошь.
  Допрос прошёл, как в тумане. Когда полноватый следователь с пухлыми пальцами сухим отработанным тоном твердил: "Где ты была на момент совершения убийства? Что слышала? Что видела?" и так далее, я с трудом выуживала из заблокированной памяти фрагменты разговора, оскорбления в мамин адрес, но на вопрос о моём местонахождении после продолжительных колебаний сказала, что была в комнате брата. Когда вбежала в кухню, отчим уже лежал без сознания. Не знаю, зачем решила подыграть маме, может, на фоне стресса всерьёз поверила в эту легенду, но что касается Кирилла - Кирилл действительно ничего не сказал. Он вообще с того дня перестал разговаривать. Видел ли, что не мама, а я разбила голову его отцу, нет ли - этого не раскрыл никому. Долго следователь просидел с ним, долго пытался вывести на разговор, но после бесполезных попыток заявил, что у ребёнка шок.
  Что далее? Нас отпустили. Меня и Кирюшку, вернув изъятые при аресте ключи и телефон. Маму оставили в участке. По её настоятельной просьбе сотрудник полиции должен был отвезти Кирилла к крёстной матери - близкой маминой подруге. Понятно, что оставить его со мной было невозможным после случившегося. Я сама находилась в неадекватном состоянии, недоверие мамы являлось оправданным. На прощанье, более - менее успокоившись, коснувшись наших рук, она лишь шепнула: "Всё будет хорошо". Верила ли в это сама? Вряд ли. Я точно не верила. Выйдя на улицу, глядя на то, как запуганного брата сажают в служебную машину, увозят, долго стояла на крыльце, держась за перила, окрашенные синей, местами слезшей краской, жадно глотая пыльный весенний воздух, которого вдруг резко показалось мало.
  Привет, реальность! Твоя взяла.
  
  2
  
   Не помню, как добралась до общаги, как оказалась в опустевшей комнате с чемоданами, как доползла до кровати, но на несколько часов я в прямом смысле вырубилась. Снилось одно и то же: отчим, крики, домашние разборки, слёзы мамы. В одном из снов я вернулась вечером домой с учёбы, закрылась в комнате. От меня несло сигаретами, но страх как таковой отсутствовал, а зря. Дядя Саша унюхал.
  - Я не понял, - взревел он в истерике, пристально глядя на меня желчными глазами, раскрыв дверь в комнату. - Успела надушиться?
  - А что вы имеете против? - не понимала я. - Мне двадцать лет, не пять. Забыли, что мама с моего возраста начала курить? Что вы сейчас мне можете предъявить?
  Здесь прибежала разъярённая, раздражённая мама и с осуждением отрезала:
  - Дорогая моя, вообще-то, когда я начала курить, я уже была матерью.
  - Вот именно, мам! Ты уже была матерью.
  - Закрыла рот, не смей матери перечить, говно! - кричал отчим. - Ещё раз придёшь домой с таким запахом, возьму ремень и высеку, поняла?
  В другом сне он носом об пол стучал Бусинку, после кошки добирался до мамы. Несколько раз подсознание рисовало не выдуманные, а пережитые сцены из прошлого. Все они были однотипны, во всех мелькал отчим, его бранные слова, оскорбления, унижения, мой адский страх, непонимание, горечь. Открыв в ужасе глаза, я долго лежала, пытаясь осознать, действительно ли то, что произошло пару часов назад, мне не приснилось. Действительно ли я стала убийцей. Действительно ли маму арестовали, а Кирилла увезли к чужим людям. Действительно ли изверг, сделавший мою реальную жизнь психологическим карцером, никогда не встанет, никогда не сможет причинить близким мне людям вред.
  Когда остатки сна выветрились, и сознание вернулось, с души отлегло. Ощущение того, что камень, тянувший на протяжении долгих лет на дно, вдруг подарил свободу, оказалось вовсе не тягостным. Мысль о том, что отчима больше нет, что он в морге, что он не задушил маму, а отпустил всех нас, была не горькой. Нет. Его смерть после всего пережитого, испытанного, выплаканного не могла стать как факт трагедией для меня. Я не могла поверить в это - да. Не могла до конца осознать, что сердце этого деспота, называвшего меня и Кирилла говном, тварями, гнидами, а маму - шлюхой ебучей, остановилось. Не выходило. По-прежнему казалось, что пройдёт неделя - две, я приду навестить родных людей, а стокилограммовая туша будет сидеть на кухне с рюмкой в руках и, жуя котлеты, бросаться грязными словами, доводя маму до срыва. Недоумение, граничащее с тихой болезненной радостью.
  И, возможно, всё хорошо, если б не другая сторона случившегося. Я убийца? Сама эта мысль казалась дикой. Однако, поднявшись с кровати, включив свет и оглядев себя с головы до ног, ощутила, как заныл желудок, как подкосились ноги. Мгновенно память нарисовала то, что случилось не просто фрагментами, а посекундно. И прерывистое дыхание мамы, и вздувшиеся жилы на шее отчима, и его липкие, вымазанные кетчупом пальцы, и заляпанная бутылка из-под водки "Хаски", край этикетки которой был сорван. Пятна запёкшейся крови на моих синих джинсах, на футболке в сине-белую полоску служили не просто доказательством произошедшего убийства, я осознавала, что никогда не сумею смыть с себя эту кровь. Сколько б лет ни прошло, сколько б людей ни повстречалось. То, что случилось тем вечером, не исправить ни временем, ни обстоятельствами, ни какими-либо утешениями и оправданиями. Я убила человека. Возможно ли? Возможно ли, учитывая, что во многих подобных случаях непреднамеренных бытовых убийств женщин не оправдывают, а сажают, маму оправдают? Возможно ли, что ей дадут реальный срок, приговорив к отбыванию его на зоне среди педофилов, насильников, маньяков и прочих моральных уродов?
  В тряске я стянула с себя одежду, запинав её под кровать, ещё раз оглядела, не осталось ли нигде более крови, выключила свет и в нижнем белье легла в постель. Тело показалось чужеродным, тяжеловесным, как никогда. Что действительно произошло? Что делать? Как быть? К кому обратиться за помощью? Кому рассказать? Меня колотило, я чувствовала, будто к коже пришиты кубики льда, но при этом простынь вмиг стала мокрой от пота. Какой вокруг мир? Какая реальность? Может, я всё придумала? Может, не было ни убийства, ни встречи с мамой, ни бутылки? Может, у меня давно поехала крыша? Где та грань, отделяющая существенное от иллюзорного? Ледяное мокрое тело, как раненый моллюск, содрогалось от спазмов. В голову лезли непонятные образы, ужас, застывший на лице Кирилла. Я с головой накрылась одеялом, но при этом чувство было такое, будто в комнате находился кто-то ещё. Кто-то третий. Не Бусинка. Человек. Кто-то, кто обо всём знал, всё видел. Кто был в курсе того, что под кроватью лежала одежда, запачканная кровью.
  Я лежала, вздрагивала от шорохов. Засыпала, видела короткие сны с теми же червоточащими сюжетами. Просыпалась. В одном сне меня выбросило в детство. Мне года четыре. Мы стоим с мамой на многолюдной площади у множества киосков, она что-то покупает, я разглядываю с любопытством пёструю витрину, а десятки лиц проплывают мимо, будто через призму калейдоскопа сменяя друг друга. Вдруг я теряю маму из виду. Озираюсь по сторонам, пытаюсь кричать - не выходит. Люди смотрят, кто-то улыбается, кто-то перешёптывается, а родного человека нет. Я пробираюсь сквозь толпу вперёд. Шагаю маленькими ногами, зная, что где-то должен быть конец, но вместо этого конца оказываюсь там, откуда пришла. И вновь те же голоса, те же люди, среди которых я одна. Никто не спешит подать руку, никто не слышит.
  Проснулась от громкого стука в дверь. Сбросив с влажной головы одеяло, различила знакомый голос:
  - Кир, открой. Что случилось? Ты же дома, открывай.
   Спросонья в голове пронеслось: "Они узнали", но вскоре разум вернулся, напомнив, что это Марк. Что, вероятно, я оставила ключ в замке с внутренней стороны, отчего он не может открыть и попасть в комнату.
  В полубредовом состоянии нащупала ногами пол, встала с кровати, прошла по комнате, зажгла свет, повернула этот ключ. Увидев меня, Марк опешил.
  - Ты заболела?
  Я молчала. Сил что-либо говорить не было.
  - Кир?
  Глядя в пол, я, как тюлень, доползла до постели, легла уткнувшись носом к стене.
  Не слышала, как он ел, переодевался, не знаю, во сколько лёг. Сама же спала неспокойно. По-прежнему снились кошмары. Несколько раз Марк будил меня, в испуге твердя: "Всё хорошо, я тут. Слышишь? Всё хорошо, ты со мной. Никто не пропал". Один раз я проснулась в слезах. Снился Кирилл. Будто я прихожу со школы домой, разуваюсь, спрашиваю, есть ли кто, в ответ - тишина. Прохожу в кухню, оттуда в зал - кругом всё сияет блеском и чистотой, как после недавней уборки. На секунду останавливаюсь, слышу, что в комнате кто-то плачет. Захожу - там брат. Сидит, забившись под стол, всхлипывает. На мои удивлённые вопросы ничего не говорит. За дверью раздаётся голос отчима.
  - Вернулась? - спрашивает он. Я молчу. - Вернулась, спрашиваю?
  - Да, - говорю.
  - Не отвечай ему, - шепчет Кирилл.
  - Почему?
  - Нужно прятаться. Нельзя, чтоб он тебя увидел.
  Я не понимаю.
   Тут отчим открывает дверь и, с издёвкой наслаждаясь моим первородным страхом, выжидающе смотрит, как это часто бывало в действительности.
  - Почему не отвечаешь сразу, когда я задаю вопросы? С кем я разговариваю?
  Неспешными шагами проходит в комнату, заглядывает под стол.
  - А ты чё плачешь?
  Кирилл молчит, продолжая слезоточить.
  - Вот теперь мы с вами заживём, - смеётся отчим. - Вот теперь я возьмусь за ваше воспитание.
  Нутро поднывает, я чувствую: что-то произошло. Когда он достаёт из карманов спортивных штанов руки, у меня едва не вырывается крик. Сгустки крови. Я пячусь назад, отчим продолжает напирать, но резко останавливается и начинает сотрясаться в смехе. Истеричном, вызывающем. Развернувшись, я направляюсь к ванной комнате, открываю дверь, а там мама. Обнажённая, лежит в ванне, от лица и до пальцев ног исполосованная собственной бритвой. Ничего более болезненного я ни до, ни после не испытывала. Проснувшись, долго ревела. Марк, что не удивительно, проснулся тоже. Успокаивал меня, что-то шептал. Таким образом мы и встретили утро следующего дня.
  Когда я разлепила отёкшие глаза, первое, что предо мной предстало - растерянно смотревшее лицо парня. Понятно, после такой ночи я должна была объясниться, а не получалось. Организм, как и ночью, продолжало ломать.
  - Я быстро на работу за зарплатой и вернусь.
  Я кивнула.
  Перед тем, как уйти, Марк дал мне несколько таблеток, кипячёной воды.
  Понятия не имею, что это были за таблетки. Должно быть, антибиотики. Что-то жаропонижающее, успокаивающее. Выпив микстурную смесь, снова провалилась в сон. Спала до вечера. Проснулась, наверно, ночью, так как в комнате приглушённо горел свет, Марк, устроившись за столом, убрав длинные волосы за уши, что-то читал.
  - Как себя чувствуешь? - прошептал он, оторвавшись от книги. - Выпьешь таблетки?
  Я проигнорировала. Первым делом мне нужно было сходить в сортир. Как? Понятия не имела? С трудом найдя силы встать с кровати, прошла к шкафу, нащупала халат. Голова кружилась, тело ломало, лицо горело. Наблюдая за тем, как я медленно совала ноги в тапки, Марк поднялся со стула, обулся в свои, взял меня за руку и вместе со мной вышел. К счастью, в коридоре никто не встретился. Вероятно, было часов двенадцать - одиннадцать ночи. Оставив меня у кабинки, Марк отошёл к окну, но так называемую уборную не покинул. Я чувствовала себя унизительно, а сил на то, чтоб протестовать, настаивать, попросить его уйти, не нашлось.
  После мы вернулись в комнату. Меня всё-таки напоили таблетками, вытерли с тела пот. И снова в одном нижнем белье я легла на кровать. Проспала всю ночь, весь следующий день. Конечно, часто просыпаясь в бреду, часто в слезах или от слов Марка, твердившего слова успокоения. Сны не прекращались. Что происходило с мамой, с Кириллом, страшно было знать. Отпустили ли маму до суда, вернулись ли они домой, заговорил ли брат - ничего не было ясно. Несколько раз снилось, будто мама звонит мне и радостным голосом щебечет в трубку, что всё хорошо. Отчим пришёл в себя, её отпустили. Кирилл счастливый зовёт меня в гости. Просыпаясь в такие мгновения, я ревела. Сколько прошло дней? Какое сейчас число? Я потерялась во времени, в пространстве. Марк продолжал поить меня капсулами, уверенный в том, что я схватила мощный вирус, и в какой-то степени так оно было, только вирус назывался "Отчим". Вирус, который сидел в моей жизни с шести лет, и даже его смерть не сумела меня исцелить.
  - Какой сегодня день? - проглотив таблетки, процедила я севшим голосом. В комнате стоял полумрак, из коридора доносились знакомые голоса.
  - Двадцать девятое мая, - ответил Марк, заваривая мне чай. Билеты в Питер были у нас на тридцатое. - Лучше себя чувствуешь?
  - Немного. Я двое суток проспала?
  - Да. Хочешь, что-нибудь лёгкое тебе приготовлю? Голодная?
  - Да нет. Меня всё ещё мутит.
  Сделав в сидячем положении несколько глотков кисловатого чая, я снова легла. Спать более не хотелось, но слабость не отпускала.
   - Мне кто-нибудь звонил?
   - Минут тридцать назад незнакомый номер. Я не стал брать.
   - А кто-нибудь из родных?
   Марк сделал отрицательный жест.
   - Можешь дать телефон?
   Незнакомые номера звонили мне редко. В связи со случившимися событиями понятно было, что звонок непростой. Нужно было связаться с этими людьми. Нажав кнопку вызова, я с ноющим сердцем ждала ответа. Трубку взяла женщина, представилась тётей Риммой, женой брата отчима, сказала, что завтра похороны, поэтому, "если есть желание проститься с усопшим", то меня будут ждать по определённому адресу. Адрес она, соответственно, продиктовала.
   Марк видел изменения на моём покосившемся лице. Осторожно поинтересовался, кто звонил, на что я махнула рукой, сказав: "Ничего важного. Дальняя родственница". Так сразу вылить ему правду не могла. Марк многое обо мне знал из того, чего не знали другие, но такие вещи никаким боком не входят в категорию не только "нормального", да даже просто допустимого. Я понимала, что нужно будет рассказать, что это будет нелегко, но всё позже. В те минуты тревожно было за другое. Недолго думая, я набрала маму, однако всё, что услышала в трубку: "Абонент не отвечает или временно недоступен". Набрала Кирилла, оператор на автоответчике пробубнил то же самое. Номера маминой подруги, к которой определили брата, я не знала. С кем можно было связаться? Что делать? Позвонить в участок? Позвонила. Там постоянно было занято.
   - Кир, что произошло? Скажи мне, я в любом случае поддержу тебя. Ты знаешь.
   - Не теперь, Марк.
   - Ты не веришь мне?
   - Верю, но сейчас не в этом дело.
   Более мы в тот вечер не говорили. Я по-прежнему овощем валялась в постели. Не спала, но лежала, думала. Через пару часов лёг и Марк, постелив себе на полу. Жар у меня действительно прошёл, температура нормализовалась. Голова перестала кружиться, лишь побаливала, по-прежнему тошнило. Мысли лезли разные, но главный вопрос, который осел на пересечении сознания и подсознания - действительно ли я убийца? Фактически - да, а на деле? Могла ли поступить иначе? Хотела ли смерти? Если б удар пришёлся выше или ниже, если б всё обошлось несерьёзной травмой, ощутила бы я облегчение? Всё путалось, всё мешалось. Ненависть к отчиму захлёстывала. То, что удар оказался смертельным - случайность? Случайность или, как мы привыкли говорить, судьба? Кому было б лучше, если б он выжил? Полежал бы пару дней в постели с перевязанным черепом, а что далее? Исправился бы? Или, может, мама осознала бы трагедию положения и, вопреки всему, подала на развод? Возможно ли это? Разумеется, нет. Нет, люди не меняются. Они продолжили бы жить, скандалить, пока подобная история не повторилась - это в лучшем случае. А в худшем - человек, которого мне суждено звать отчимом, предположим, отделавшись от моего удара исключительно ранением, разжал бы руки и в ярости сам же тем вечером всех нас перебил. Так правильнее? Кто виноват? Кого судить? И кто так называемый судья?
   При всём ужасе произошедшего я осознала, что нисколько не жалею о своём поступке. Существовавшее положение дел - единственно верное, не считая того факта, что арестованной оказалась не я, а мама. Но даже если отмотать время назад, даже если наперёд знать, чем обернётся мой удар, нечего было менять.
   Часов в семь утра я встала, сняла с кровати пропитанное потом постельное бельё, застелила чистое, оделась и, взяв полотенце, направилась мыться. К моему возвращению Марк тоже не спал. Лежал на левом боку на матрасе, что-то щёлкал в телефоне. Вопрос, который сразу задал:
   - Как самочувствие?
   - Лучше намного.
   - Что будем делать? Сегодня тридцатое.
   - Я помню, - кивнула я, повесив полотенце на спинку стула.
   - Сдаю билеты и звоню хозяйке комнаты?
   - Извини.
   - Так и не скажешь, что произошло?
   - Иногда лучше чего-то не знать.
   - Не важно, как лучше. Я не хочу, чтоб ты снова ушла в себя. Скажи мне, я пойму.
   Некоторое время помедлив, я опустилась на пол, достав из-под кровати скомканные джинсы с футболкой. Положила на матрас, сама села на стул.
   - Что это?
   - Смотри.
   Развернув грязные вещи, он с недоумением задержал на мне взгляд.
   - Откуда кровь?
   - В тот вечер, когда ты последний день работал, я пошла к маме. Без предупреждения, без предварительного звонка. Встретила она меня безрадостно, сказала, что отчим пьёт второй день. Мы посидели, попили чай, потом я ушла в комнату к Кириллу, мама осталась в кухне. Они ругались, он, как обычно, оскорблял её, материл, ну а через пару минут я услышала крик, вбегаю в кухню и вижу, как отчим душит её. В общем, не зная, что делать, я схватила бутылку и разбила ему голову. Он упал. Кровь натекла. Приехала скорая, врач сказал, что ничем помочь не может. Мгновенная смерть в результате кровоизлияния в мозг. Приехала полиция, нас забрали в участок, на допросе мама взяла ответственность на себя, меня и Кирилла отпустили.
   Марк смотрел округлившимися глазами. Он был шокирован, но не верил. Скорее предположил, что я съехала за пределы адекватности, дойдя до уровня галлюцинаций. Сама всё придумала и, чтоб история наверняка походила на правду, вымазала одежду. Только вот пятна не походили на краску. Марк понимал, что это не фейковая кровь.
   - А где сейчас мама с Кириллом? - севшим голосом проговорил он.
   - Не знаю. Звоню - ни один не доступен. В тот вечер Кирилла отвезли к крёстной, а больше мне ничего не известно. Сейчас поеду в участок.
   - Такого не может быть. Это какой-то бред, Кир.
   - В семьях, как наша, может. Рано или поздно что-то должно было произойти. Ты сам это видел.
   Марк молчал. В этом грузном, недоумевающем состоянии он поднялся. Умылся, выпил кофе, покурил, оделся и, ничего не сказав, ушёл, захватив билеты. Я тоже стала стремительно собираться. Неглаженная чистая футболка, неглаженные джинсы. Быстро высушила феном волосы. Отражение в зеркале было жутким. Смотревший человек напоминал алкоголика, проснувшегося после длительного загула, но какая разница? Внешний вид беспокоил менее всего. Перед выходом заметила на белых шнурках кед едва заметные капли крови.
   В участке на меня смотрели косо, но информацию дали. Оказалось, что опасения оправдались - маму не отпустили, а перевели в СИЗО на весь период следствия. У меня снова защемило в груди. Арестовали. Почему? Разве следы удушья на шее не весомое доказательство того, что эта женщина меньше всего заслуживала даже временного лишения свободы? Молодой парень в форме велел писать заявление, и только после его рассмотрения, одобрения следователем встреча будет возможна. Я всё сделала так, как он сказал, вернулась домой. Марк пришёл лишь к вечеру. Мы не говорили, я была погружена в свои мысли, он тоже. О маме поинтересовался, но новость о СИЗО подействовала на него равно, как и на меня. О чём тут говорить?
  Встреча состоялась на следующий день. Доехав в отрешённом настрое до конца города, минут через тридцать-сорок я стояла возле вывески "Следственный изолятор". Как прошла через охрану, как представилась - всё это вспоминается, словно вырванные кадры из неприятного криминального фильма. Дежурный проводил по коридору в комнату для встреч, куда через перегородку вскоре привели и маму. Вид её был никакой - капилляры на глазах полопались, веки распухли, под веками повисли мешки, кожа бледная, жирные волосы в спутанном виде собраны на затылке. Из одежды - синий вытянувшийся спортивный костюм. Должно быть, подруга передала. Мы взяли трубки. Телефон прослушивался, поэтому говорить о случившемся, ясное дело, надо было аккуратно.
  Напряжённые от пристального внимания надзирателей поздоровались, спросили друг у друга: "Как дела?", на что обе же ответили: "Нормально". Более неловкого разговора между нами не происходило. Даже когда ругались, когда после ссоры с обидами шли мириться, я не чувствовала себя настолько отчуждённой. Может, сказывалось неуместность, глаза и уши посторонних людей, но я смотрела на маму и не чувствовала её. Дело было не в материальной стене, что нас разделяла. Дело было в её взгляде. В интонации.
  - Как ты тут?
  - А как тут может быть? Тяжело. До сих пор не могу осознать. Вчера были похороны.
  - Я знаю, мне тётя Римма звонила, приглашала.
  - Да? А я для них теперь враг народа. Убийца, - усмехнулась мама. Я отвела глаза.
  - Тебя кто-то навещал?
  - Оля. Вещи принесла, кое-что из продуктов. Кирилл до сих пор молчит. Не ест. Постоянно сидит смотрит в окно. Никакой реакции. Говорят, в таких случаях нужно время, чтоб всё осмыслить.
  - Он по-прежнему у неё?
  - А где ему ещё быть? Ладно, что она не отказала. Хоть за него спокойно.
   - Хорошо, - пролепетала я, не зная, что сказать.
   - Андрей приходил. Спрашивал, как да что. Осуждает меня, все они осуждают, но я понимаю.
   - А родственника своего они не осуждают?
   - Кир, он умер, - в эмоциях отрезала мама. В глазах её застыли слёзы.
   - Если б он не умер, умерла бы ты, мам. Не понимаешь?
   - Ничего бы он мне не сделал. Припугнул бы и отпустил, такое постоянно случалось, только тебя при этом рядом не было, ты жила своей жизнью. Ну а задушил бы - значит, судьба у меня такая.
   - Какая такая судьба? А что было б со мной, мам? С Кириллом?
  - Тебе я никогда особо-то нужна не была, а Кирилла, может, взяли бы на воспитание хорошие люди. Хуже б не стало никому.
  Я не верила в услышанное.
  - Хочешь, я расскажу, как всё было на самом деле? Я могу сама ответить за то, что сделала. Ты не обязана брать вину на себя.
  - Не смей, я тебе сказала. Это сделала я, не ты.
  Внезапно связь оборвалась. Мама что-то говорила, но я уже не слышала. К ней подошёл надзиратель, взял под руки. Мне тоже объяснили, что говорить на темы, касающиеся непосредственно следствия, запрещается, поэтому свидание будет приостановлено. Что значило мамино: "Это сделала я, не ты"? Хотела ли она замять сказанное перед сотрудниками СИЗО или же действительно считала себя виноватой? Однако если и считала, то парадокс - при этом жалела отчима, жалела о случившемся.
  На улице палило солнце, люди, довольные и раздетые, куда-то спешили, на площадках играли дети. Происходящее с нашей семьёй никак не вписывалось во всеобщую идиллию. При тридцатиградусной жаре мне было холодно. Я не понимала, почему это всё произошло именно с нами. Почему именно тогда, когда я так желала начать всё заново. По проспекту прогуливались влюблённые парочки, компании подростков, радовавшихся приходу каникул. Мне было настолько херово, настолько невыносимо больно, что хотелось упасть посреди оживлённой улицы и в голос зарыдать, забив на окружающую безмятежность. Кричать, пока не иссякнут силы, пока не сядет голос. Что есть мочи проклинать эту жизнь, эту подлую реальность, этих радующихся мелким желаниям людей, жующих мороженое, уткнувшись в телефоны. Где ты, пап? Почему когда ты мне нужен, тебя снова нет? Я ревела. Не в голос, тихо, но шла и ревела.
  А добравшись до общаги, войдя в комнату, увидела следующую картину: Марк стоял у окна, рядом с ним - собранный чемодан, с которым когда-то мы собирались ехать в Питер. Ни его футболок на стуле, ни полотенца. Он болезненно смотрел на меня раскосыми карими глазами, не решаясь заговорить.
  - Что это?
  - Я ухожу, Кир.
  Мало что понимая, я трясущими руками развязала шнурки, разулась, прошла к кровати, в растерянности погладила Бусинку.
  - Прости меня, - продолжал Марк. - Я хотел тебе помочь, но бесполезно пытаться вытянуть из пропасти человека, который этого не хочет.
  - Не хочет? Я хотела. Ты видел, что я загорелась идеей уехать. Я хотела всё изменить. Ты сейчас так осуждаешь меня за убийство?
  - Я нисколько не виню тебя в смерти отчима, речь вообще не об этом. В случившейся ситуации жертвы не он, не мама твоя, а ты и Кирилл. Но даже если б этого не произошло, уехали бы мы и что дальше? Я искренне хотел верить, что всё изменится, что я сумею помочь тебе. Но нет. Это сидит внутри тебя, ты засыпаешь и просыпаешься с этим, как далеко ни беги, оно с тобой. Я боюсь брать ответственность за твою жизнь. Не хочу однажды прийти домой и увидеть тебя повешенной. Не хочу, чтоб однажды мне позвонили из морга и сказали, что ты погибла, бросившись с моста. Я привязался к тебе, в моей жизни никогда не было настолько близкого человека, но от этого больнее, Кир. Мне очень больно сейчас, я понимаю, что поступаю, как последняя тварь, что в эти секунды ты ненавидишь меня, но со мной или без меня - ты падаешь, а я не могу больше на это смотреть. Если с тобой что-то случится, никогда не прощу себя, зная, что при этом был рядом. Знал и не сумел повлиять.
   - Зачем ты так?
  - Помнишь когда мы сидели с тобой ночью в баре, ты заплакала? Я растерялся, смотрел на тебя, понятия не имея, что сделать, что сказать. Мы вышли на улицу, ты продолжала вытирать слёзы, я не сумел тебя успокоить. Наверно, надо было ещё тогда понять, что не по моим силам человек с такими шрамами.
  - Ты не прав. Живя с тобой, я стала другой. Стала медленно, но выходить из спячки. Перестала бояться людей, перестала бояться себя. Прости, что не умею так, как надо, выразить благодарность и эмоции, что постоянно ною, но ты очень мне дорог, Марк. Не отрицаю - ты заслуживаешь другой жизни, другой девушки. Я с самого начала твердила это, но мы больше чем полгода провели вместе. Нельзя просто взять и разом оборвать.
  - Мне тоже тяжело.
  - Давай закончим? - умоляюще пролепетала я, не веря в происходящее. - Мне и без того плохо. Давай забудем об этом разговоре? Не в нашем характере выяснять отношения. Пусть будет так, как было.
  - Как было, не будет, Кир.
   Тут я не выдержала и, с остатками сил вскочив с кровати, унизительно прижалась к нему. От Марка исходило физическое тепло, от джинсовой рубашки пахло чистотой. Никогда не чувствовала себя рядом с ним настолько уязвимой, настолько беспомощной и смешной. Мне нужна была его поддержка, близость, его ровное дыхание. Марк - единственное, что связывало меня с внешним миром, и он знал это. Сколько мы так простояли? Секунд двадцать? Сорок? Я обнимала его, он обнимал меня, затем взял за плечи и, несмотря на мои сопротивления, с силой оторвал от себя.
   - Пока ты рядом, со мной ничего не случится.
   Повернувшись к окну, он несколько раз прошептал: "Прости меня", а я задыхалась. Ревела без остановки. Не зная, как остановить его.
   Взяв чемодан за ручку, он устремился к двери.
   - Пожалуйста, останься. Я не смогу справиться со всем этим в одиночку. Если уходить, то нужно было делать это раньше. Не теперь, когда я настолько завишу от этих отношений. Прошу тебя. Умоляю, не уходи. Ты нужен мне сейчас больше, чем когда-либо.
   Вмиг ставший далёким парень ничего не ответил. Надев кроссовки, он выложил ключи от комнаты на холодильник, задержал на мне долгий скорбный взгляд, после чего выкатил чемодан и, тихо прикрыв за собой, ушёл. Внезапно я ощутила себя человеком, заражённым смертельной болезнью, чьи родственники привезли его в одиночестве умирать в больницу, боясь подхватить инфекцию. Я знала, что это случится. Не сегодня, так завтра. Винить, упрекать Марка, требовать от него чего-то, не могла. Он ничем не был мне обязан. Его уход справедлив. Однако я не думала, что это произойдёт именно тогда, когда я меньше всего буду готова, но в жизни случается именно так. Увы. Все постепенно уходят. Кого-то забирает расстояние, кого-то - другие люди, время, смерть. Обстоятельства. Единственный человек, который всегда будет с тобой - только ты сам. Быть может, Марка и не существовало вовсе? Может, я придумала его? И события, связанные с ним - не больше, чем мои иллюзии? Не знаю.
   На последующие дней десять я выпала из жизни. Постоянно спала, если просыпалась, то кормила оставшейся едой Бусинку, доползала до туалета и обратно, пила воду. Соседки шептались за спиной, бестактно, не смущаясь, рассматривали меня, если я выходила из комнаты, но с вопросами никто не лез. Однажды правда позвонила хозяйка, поинтересовалась, всё ли у меня нормально. Ясно, кто настучал, но меня не задело. Сказала, что всё неплохо, просто вирус схватила, потому и переезд пришлось отложить. Её, должно быть, ответ удовлетворил, поскольку более звонков не последовало. Перед тем, как проститься, она попросила сообщить ей заранее хотя бы дня за два, когда мы будем готовы сдать ключи и доплатить за съём. Что мне оставалось? Я ответила: "Ладно". На правду сил не нашлось. Да и вообще я перестала понимать, где эта самая правда. События последних двух недель напоминали о себе во снах, но оттого во мне всё более росла убеждённость, что ничего этого не было. Что я всё придумала и заставила себя поверить.
  Не знаю, какой момент можно считать триггером болезни (вечер убийства или же всё началось гораздо ранее), но вскоре у меня действительно начались галлюцинации. Сначала в безобидной форме: в один из вечеров я просто продрала глаза и различила возле двери силуэт отчима. Видение было мгновенным, не веря себе, я на несколько секунд зажмурилась, а глянув снова, осознала, что в комнате никого нет и быть не может, так как дверь заперта с внутренней стороны. Когда это произошло впервые, конечно, значения не придала - подумаешь, чего не увидишь спросонья, тем более, если, потерявшись во времени, спишь на протяжении нескольких дней, но вскоре образ отчима явился снова.
  Это случилось ночью. Я встала с намерением дойти до сортира, открыла дверь, вышла в пижаме и замерла на месте. Он стоял в конце коридора, прислонившись к подоконнику. Руки в карманах, ноги - крест-накрест. Выражения лица с дальнего расстояния невозможно было различить, но при всём при этом я чувствовала прерывистое дыхание. Ничего не соображая, влетела в комнату, закрылась на ключ и в течение нескольких минут слушала за дверью тихие, едва различимые шаги. Возможно, шаги действительно были. Может, кто-то проходил мимо, направляясь в туалет, но этот пережитый ужас ни за что не хотела бы повторить. Той ночью мне с трудом, а всё-таки удалось уснуть. Проснувшись утром, вылезла из-под одеяла, ещё раз прокрутила в памяти недавнюю сцену, придя к тому, что это был сон. Я не вставала, ничего не видела. Просто достоверный, реалистичный сон. Однако сомнения вызвал ключ в двери - обычно я поворачивала его на один оборот, а в этот раз он был вставлен до упора. Именно так, как я сделала ночью. Данная информация в голове не укладывалась.
  Иногда слышались голоса мамы, Кирилла, Марка. Сны переплетались с этими бредовыми явлениями, поэтому я долго не могла осознать, уяснить, принять, что у меня действительно начались серьёзные проблемы. Однажды проснулась ночью от слепящего света, на пороге стоял Марк. В той одежду, в какой уходил, с тем же чемоданом. Глаза печальные, как у брошенной собаки. Разулся, виновато посмотрел на меня. Сел на кровать, стал просить прощения.
  - А как ты вошёл? - спрашиваю удивлённо, на что он:
  - Так я ещё месяца два назад сделал дубликат ключей. Не думал, что придётся воспользоваться при таких обстоятельствах, но как чувствовал.
  - Не стоило тебе возвращаться.
  - Разве ты не хотела этого?
  - Я не хотела терять тебя, но и держать не стану.
  - Я был не прав.
  Пару минут я пытаюсь строить из себя недотрогу, но вскоре сажусь рядом с ним, беру за руку. Да, я хотела, чтоб он вернулся. Мне не верится, а внутри у самой блаженный трепет. Никаких обид, никаких саднящих ран.
  - Может, кофе? Посидим, поговорим, решим, как быть дальше.
  - Хорошо.
  Марк ставит чайник, вскоре мы садимся за стол, объясняемся. Точных слов теперь не припомню, но было приятно. Говорили что-то тёплое, искреннее. В результате разговора приходим к выводу, что будем, как прежде, жить вместе, а дальше покажет время. "Я не уйду" - эту фразу Марк повторяет множество раз, её я только и запомнила, а вскоре мы ложимся спать. Вместе.
  Когда я проснулась и обнаружила, что рядом в кровати никого нет, на пару секунд потерялась. Сон или реальность? Чемодан, стоявший у порога, тоже исчез. Какие тут сомнения? Разумеется, всё приснилось, НО. Если б не тот факт, что на столе стояла одна кружка с выпитым кофе. Я помнила наверняка, что тогда, когда ложилась спать до материального или образного прихода Марка, на столе ничего не оставалось. Всю посуду я ставила на тумбу рядом с плитой. Вот тут-то стало не по себе. Во-первых, от жестокой шутки воображения с возвращением Марка, во-вторых, нарисовывался вопрос: действительно ли это было шуткой. Возможно, он всерьёз приходил? Тогда почему ушёл, ничего не сказав? Почему одна кружка? Мысли путались. Я задавала вопросы, на которые ответы, конечно, никто мне дать не мог. Страх. Непонимание. Безысходность. Что делать? Как дальше жить?
  Встретившись взглядом с голодной Бусинкой, заставила себя подняться. Еды не осталось. Ни сухого корма, ни яиц, ни круп. Глянув в зеркало, с трудом себя узнала. Лицо, и раньше не пышащее здоровьем, до крайней степени осунулось, кожа пожелтела, покрылась мелкой сыпью, тонущей в сальном налёте. Глаза ввалились, как у старухи. Посмотреть со стороны - вполне себе гепатитная наркоманка с признаками анорексии, если б не сжигающее чувство ответственности за прирученное существо. Я всё ещё с трудом, но жила. Не превратилась в кусок истлевшего мяса. И даже если в мозге произошли масштабные сдвиги, сердце отчаянно продолжало нашёптывать слабенький, едва уловимый ритм. Сходив помыться, оделась в то, в чём ездила к маме в СИЗО, синяки под глазами неудачно замазала тональным кремом, поставила на зарядку неясно с какого дня отключенный телефон, посмотрела время, дату. Из сборника пьес Теннесси Уильямса в мягкой обложке взяла тысячную купюру. Я-то могла умереть от голода, но не имела прав дать умереть кошке, которую приютила.
  Расплатившись в ближайшем супермаркете за кошачий корм, молоко, консервы, коробку дешёвого чая, я вышла из здания, словив паническую атаку. Окружающая суета в замедленном восприятии предстала декорированным хаосом, где люди - всего лишь вырезанные по трафарету картонки, управляемым особо извращённым автором. Кто-нибудь знает, где кулисы? Я хочу спрятаться, выйти игры. Мне не нравится заданная роль в происходящем фейковом действе.
  Жадно глотая воздух, настроила себя не смотреть по сторонам. Большой расход энергии, которая и без того скудными остатками просачивалась на поверхность. Нужно было найти в себе силы сходить проведать дворовых кошек. Совесть грызла. Как они? "Благо, - думалось, - лето. Чем-нибудь можно перебиться. Не умирать на морозе". Однако у подъезда меня встретила хромая бабушка лет восьмидесяти. В платке, в застиранном цветастом платье, с матерчатой сумкой. Не обращая внимания на её нескромно-любопытный взгляд, я стала насыпать сухой корм, когда услышала:
   - Девушка, ты б больше сюда не ходила. Убили зверьё-то.
   Я повернулась. В её глазах читалось сожаление.
   - Как убили?
   - На прошлой неделе служба приезжала, всех по району отравили: и котят, и кошек. Жители жаловались на вонь у подъезда.
   Секунд десять я переваривала эту мысль, глядя на рассыпанный на асфальте "Китекет". Отравили? Если где-то пошла трещина, то рушится всё.
   - Дай Бог тебе здоровья, - неожиданно произнесла бабушка. - Несчастная ты. Сердцем жить тяжело, раньше времени выдохнешься.
   Не зная, что сказать, я кивнула.
   - А за кисок не переживай. Женщина с соседнего дома, как положено, похоронила, кого смогла, в овраге. Им сейчас хорошо. Да и всем нам на том свете хорошо будет.
   - Может быть, - прошептала я, чувствуя, как глаза мгновенно налились влагой.
   - Ну, счастья тебе. А хочешь поплакать - поплачь, не стесняйся слёз. Всё легче.
   - Спасибо. И вам счастья.
   По дороге к дому я с трудом держалась. Веки болели. Выложив продукты, накормила Бусинку, включила ноут - интернет был отключен за неуплату. Тоска разливалась по телу, не щадя. Нутро ныло так, будто расковыренные пустоты до краёв заполнились солью. До самого вечера просидела на кровати, не имея ни одной разумной мысли в голове. Всё путалось, закручивалось, завинчивалось. Куда вынесла меня жизнь? К какому берегу? Какое у него название? Или же это не конечная точка? Страшно было знать, что ждёт дальше.
   А дальше мои приступы стремительно обострились. Пару раз в дверь стучали соседки, спрашивали, всё ли в порядке, так как неоднократно слышали крики, зная при этом, что более со мной никто не живёт. Я не помнила того, что кричала, но с чего бы им врать? Вероятно, это происходило во сне. В один из июньских солнечных дней ко мне без предупреждения нагрянула хозяйка. Когда она постучала, я лежала в постели. Не спала, просто лежала, пялясь в стену. Открыв дверь, удивилась. Она, судя по всему, тоже. Вид у меня крайне отличался от того, каким был в нашу последнюю встречу.
   - Как ты поживаешь? - осматриваясь, настороженно спросила она, войдя в комнату.
   К счастью, особого срача не наблюдалось. Разве что несколько грязных тарелок, мусор на полу.
   - Да ничего, - растерявшись, пролепетала я. - Вы за деньгами?
   - Нет-нет, деньги отдашь потом, как сможешь. Я тут в налоговую по делам приезжала, решила забежать, поздороваться. Ты всё ещё болеешь?
   - Немного.
   - Извини, если лезу не в своё дело, - помедлив, начала она, колеблясь, - соседи говорят, ты кричишь частенько. Беспокоятся. Всё нормально, Кир? Если какие-то проблемы, можешь сказать мне. Чем смогу, постараюсь помочь.
   - Если честно, я не помню, что кричу, - отмахнулась я. - Скорее всего это происходит в бреду из-за температуры. Не о чем беспокоиться.
   - А молодой человек, с которым вы собирались уехать?
   - Что?
   - Он тебя не обижает?
   - Нет. Он больше тут не живёт.
   - Вот как. А что с Питером? Почти месяц прошёл. Передумали?
   - К сожалению. Поэтому вы не ищите других жильцов, я останусь.
   - Остаёшься? - растерялась она. - Ладно. Если вдруг что, звони.
   На этом мы и простились.
   Что происходило с мамой, мне не было известно. Что с Кириллом - тем более. Где они? Когда суд? Что с квартирой? Данная информация была вне доступности. Шла неделя, другая. Отчим стал являться всё чаще. Я осознавала, что это бредни. Что его нет более в этом мире, доказательством чему служили запачканные кровью вещи, к которым я так и не посмела прикоснуться и постирать. Да и о какой стирке речь? Время от времени стирала нижнее бельё, носки - и то хорошо. Наверно, можно было бы всё оставить так, как есть. Смириться со всем, что случилось, постараться выйти из сложившегося положения. Возможно, чувствуя тепло чьей-то руки, я бы справилась, но не было никого. С каждым днём всё глубже погружалась в свои страхи, вышедшие за рамки сновидений, обретя форму бреда. С ужасом ждала наступления ночи, так как именно в темноте чернь просачивалась наружу. Справляться с собой становилось сложнее.
   Проснувшись однажды в поту под письменным столом с ножницами в руках, осознала, что тянуть некуда. Нужно идти в полицию и рассказывать правду. Пока эта тайна со мной, я не смогу нормально спать, зная при этом, что мама во благо мне отвечает за то, чего не делала.
   И так в один из солнечных летних дней после очередной бессонной ночи я пришла в участок и написала явку с повинной.
  
  
  
  
  
  Эпилог
  
   В детстве мне частенько снилось, как проснувшись в деревне от слепящего в глаза солнца, я бегу в огород, рву букет пионов, набираю в блюдце спелых яблок, пока бабушка возится на кухне. В доме пахнет свежей выпечкой - мы с предвкушением ожидаем приезд мамы. Ближе к обеду второпях надеваю джинсовый сарафан на молнии, футболку, салатовые шлёпанцы и, прихватив скакалку, вприпрыжку направляюсь по центральной улице посёлка. Воздух знойный, мягкий. Ветра нет. Ощущение полнейшего умиротворения, разбавленного рычащим из переулка мотоциклом. Должно быть, думаю, сосед Димка поехал на речку, загрузив в люльку пакет огурцов, бутылку воды и младшего брата.
  Умяв купленный по пути в местном "Продмаге" пломбир, прихожу на исписанную маркерами остановку, жду минут пять, после чего приезжает старенький пазик. Волнение переполняет - больше месяца не видела маму, соскучилась. Представляю, как намывшись в бане, мы будем на крыльце пить смородиновый чай, лопать привезённые из города ириски. Мягкими руками с серебристым оттенком ногтей она расплетёт перед сном мою лохматую косу, расчешет отросшие за лето волосы, заметив, что было бы неплохо слегка подровнять их к учебному году. Я соглашаюсь.
  Однако битком забитый автобус пустеет. Словно рассыпанный бисер, вышедшие с сумками пассажиры стремительно разбредаются по сторонам, водитель, сигналом разогнав вываливших на дорогу козлят, заводится и уезжает, а я в недоумении. Среди пестроты лиц не видно родного.
  Прихожу на следующий день - ситуация повторяется. Разочарование и волнение накипают, образовывая необъятный вакуум. Мамы нет. Обычно этот сон ничем конкретным не заканчивался. Я просыпалась, ощущая выедающую тоску, но с облегчением на сердце, осознавая, что все дома. Разлука на летний период мне действительно тяжело давалась, но зная, что мама в обещанный день должна приехать, я, как и во сне, масштабно готовилась к этому - помогала навести в доме чистоту, делала незначительные подарки в виде аппликаций, рисунков, поделок из гербария. И она приезжала. Почему мне снилось обратное?
  Осадок от такого сна оставался неприятный.
  И вот в возрасте двадцати лет я вновь мысленно оказалась в той обстановке, проснувшись на больничной койке в областной психиатрической больнице, куда меня определили с диагнозом "Шизофрения". Как видно, ожидания не оправдались, и история с убийством обрела иной характер. В тот день, когда я решила сделать заявление о своей фактической, законной виновности, меня арестовали, но вскоре провели судебно-психиатрическую экспертизу, в ходе которой психиатр свёл к нулю цену моим россказням. Следовательно, перерассмотрения дела не произошло, в августе у мамы был суд, по результатам которого ей дали три года лишения свободы. Кирилла направили в детский дом, а я лежала овощем в заведении для людей с расстроенной психикой. Бусинка же снова оказалась на улице.
  Многое б отдала, чтоб иметь возможность вернуть себе себя семнадцатилетнюю. Того юного, наивного, не успевшего озлобиться, не успевшего выгореть подростка, строящего масштабные планы на будущее. Но, увы, отныне ты спишь. Что-то безвозвратно утратилось. Померкло. То ли изжило себя, то ли срок действия истёк, включив режим полнейшей фрустрации. Не хочешь чувствовать боль, намеренно глушишь какие-либо на то намёки, получая на выходе безразличную тварь с блокировкой на искренние эмоции. Кто ты? Что ты? Откуда? Куда? Действительно ли мы становимся теми, кого не понимали в детстве?
  Я выжила, но если вы встретите меня на улице, то вряд ли узнаете.
  
  "Шиза", пресная жвачка
  2017
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"