Прибылов Александр Геннадьевич : другие произведения.

Свиток первый (новая редакция)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Устарел. Хранится как черновик.


  -- Пролог.
  -- Чан'ань - "Вечный мир". Внутренние покои императорского дворца. 5-й день четвертой луны. Томоэ.
  
   Клинок течет из ножен, легко и послушно. Стальная дуга, покинув деревянное ложе, вытягивается параллельно доскам пола и, описав стремительный полукруг, взлетает вверх, готовый обрушиться губительной молнией на замершую напротив соперницу.
   "Естественность - результат безмыслия. Ум должен быть отстраненным, подобно зрителю", - всплывает в памяти.
   Войлочная подошва носка скользит вперед и вбок. "Не напрягаться. Не задумываться, не гадать о ее намерениях. Видеть... нет, чувствовать, и верить чувству".
   Девушка отгоняет слишком навязчивые мысли. И сдвигает ногу чуть дальше, одновременно сдерживая себя: "Не поддаться приманке. Не дать заманить себя. Главное, понять ее вовремя... Нет, я не должна думать об этом! Иначе проиграю! Нельзя, нельзя..."
   Схватка не бывает долгой. Даже если она и кончается ничем. Соперницы, едва избежав смертельных касаний клинков, проскочили мимо друг друга и опять замерли в боевых позициях, осознавая итоги сшибки. И опять закружили, готовые к внезапному броску. Осторожные и расслабленные одновременно. Каждый шаг - попытка выиграть мгновение, движение рук - угроза...
   Подчинившись внезапному импульсу, девушка метнулась вперед. "Не надо думать!" Волнистые молнии лезвий сверкнули и столкнулись, оглушая и ослепляя заострившиеся чувства!.. Но даже не думая, она не успела. Осознала это, увидев взблеск над головой, ощутила накатившую боль в руках, спине и ногах - тело сдалось раньше ее!
  
   Она зажмурилась. Вновь распахнула глаза и попыталась сосредоточиться. Кончики пальцев машинально погладили гладкую округлость камня. В какой-то момент показалось, что можно использовать "ко", и рука с камнем взметнулась над доской... Бесполезно... Все бесполезно...
   "Я сдаюсь", - подумала, еще не произнесла, девушка и тут только почувствовала, как свеж весенний ветерок. Вместе с осознанием проигрыша вернулся, вспыхнул яркими красками привычный мир. Мир женских покоев с его неспешными разговорами, размеренными движениями и азартными словесными поединками... Ну, еще играми. Не менее увлекательными.
   Томоэ, или, по-ханьски, Утренняя Ветка - впрочем, это всего лишь прозвище, которым зовут ее самые близкие люди, включая отца, брата и подружек-наперсниц, для остальных позволительно официальное гунчжу-царевна Ань-Го - старшая дочь императора ... сидит на пятках перед массивной квадратной доской для "го". Длинные темно-русые волосы распущены и вольно - обстановка позволяет - стекают по плечам и спине до пола, где свиваются широкими кольцами. Овальное живое лицо напряжено тщетно скрываемыми эмоциями - лоб пересекла складочка, стрельчатые брови подняты, прямой нос заострился, выразительные губы, подчеркнутые карминовой помадой, собрались в бабочку. Напротив, все еще сосредоточенная, наверное, обдумывающая возможное продолжение партии, застыла подруга и двоюродная сестра Гэммэй, или, по-ханьски, Тянь Чжи. Фамильное сходство бросается в глаза, как и то, что эта девушка старше - положение спины и заметные под платьями округлости в области груди ясно говорят о наступившей физической зрелости, а неподвижность точеного лица - о зрелости душевной. По бокам, в мягкой тени веранды, замерли поглощенные зрелищем игры молчаливые красавицы, в весенних нарядах похожие на большие редкие цветы. Цветы "Императорского сада"... Томоэ вздыхает и задерживает взгляд на истрепанной зубами кромке расписанного веера. Присутствующие рассматривают доску, разрисованную узором белых и черных камней, лица игравших, друг друга, и ни одна - веер. "Видят, все видят...". Томоэ краснеет и спешит склониться перед соперницей, используя собственные волосы, как укрытие от взглядов:
   - Я сдаюсь... Спасибо за игру.
   Однако, смущение быстро прошло. Азарт еще не отпустил. Заставил поднять глаза и выпалить:
   - Мы сыграем еще раз?..
   Разве что-то мешает продолжить? Времени и сил достаточно. К тому же игра прекрасно спасает от скуки. И все же помеха возникает:
   - Вы опять порадовали нас своим искусством, дорогая Тянь Чжи, - проворковала одна из наблюдавших за игрой женщин - красивая молодая северянка, с тяжелыми цвета спелой ржи волосами, уложенными в высокую, украшенную лентами и заколками, прическу, - вероятно, ваш будущий муж будет счастлив иметь такую умную жену...
   Томоэ не понимает скрытого значения этой фразы, но язвительность тона и нарочитую, оскорбительную фамильярность - обращение по имени, как к служанке - улавливает мгновенно. А еще она помнит про долгую и непонятную вражду кузины и Почтенной Подруги Шу-и. Потому порывисто вскидывается, задирает нос, торопясь с ответом:
   - Вот уж точно счастливее вашего!
   И тут же краснеет, поняв, что сказала это о собственном отце. Опять заслонилась волосами.
   Гэммэй отвернулась, сделала вид, что ничего не произошло. Одна из женщин - чуть старше Томоэ, тонкошеяя и круглолицая девушка - новая фаворитка Сына Неба, но пока что официально остающаяся Доброй Сестренкой - попыталась сгладить неловкость.
   - Это чудесно! Поздравляю вас...
   И тоже замолчала, смутилась, ощутив неприятие той, кому было адресовано славословие. Обстановка стремительно накалялась, но в дело вступила самая старшая из дам - Драгоценная Благодетельная Подруга Мэй-си. Она обернулась к Томоэ:
   - Дорогая, вы много времени просидели неподвижно, прогуляйтесь по саду...
   Принцесса кивнула - женщина, не просто умевшая доставить радость императору, но и смирять его гнев, часто выступала в роли неофициальной распорядительницы, послушаться ее всегда было лучшим решением. Чувствуя нарастающее напряжение между присутствующими (самая молоденькая смотрела немного растерянно), Томоэ встала и обернулась к хмурой подруге:
   - Идем?
   Гэммэй кивнула, обернулась к присутствующим и поклонилась:
   - Благодарю вас... - фраза прозвучала совершенно тускло.
  
   Они отошли в глубину сада, пройдя по прямоугольным плитам дорожки мимо выложенного крупными серо-зелеными камнями берега пруда, и остановились под ветвями в бледно розовых цветах, за облачками которых едва угадывались крыши окружающих построек. Гэммэй опять отвернулась. Но Томоэ нетерпеливо подалась к ней, снедаемая любопытством пополам с тревогой за подругу и гневом на обидчицу:
   - Что случилось? Чего она? Что за муж? - она попыталась заглянуть в лицо спутницы, попыталась поймать убегающий взгляд, - Ты ведь не будешь от меня скрывать что-то? Помнишь обещание? Никаких секретов...
   Та едва слышно вздохнула. Обернулась с улыбкой.
   - Ничего, сестрица, - фальшь была слишком явной, - я просто плохо спала.
   - Ты еще скажи, что я ночью пиналась. У тебя не получается... - принцесса не произнесла обидного "лгать", - Что с тобой?
   Она протянула руку и осторожно коснулась кончиками пальцев волос подруги.
   Реакция оказалась неожиданно бурной. Гэммэй закрыла лицо рукавами, и плечи ее затряслись в беззвучных рыданиях. Томоэ растерялась.
   - Сестричка, - протянула она неуверенно, но громовой раскат прервал ее, а потом налетевший ветер стряхнул с деревьев лепестки и закружил их розовыми снежинками вокруг замерших девушек...
   Томоэ, завороженная танцем лепестков, прошептала:
   - Красиво... Что это было?
   Небо чистое, по-весеннему светло-голубое и глубокое. Ни облачка. Ни намека на грозу.
   Она оглянулась на Гэммэй, увидела, как отчаяние сменяется сосредоточенностью, а потом и тревогой.
   - Ты помнишь звуки фейерверка?
   Вопрос прозвучал очень четко, отчего стало тревожно.
   - Да.... Но это не совсем похоже...
   - Это порох взорвался. Много и рядом.
   Томоэ не понимает. Ей не знакомо это слово, но от того, как говорит его кузина, обдает холодом. Даже сердце замирает... Пальцы Гэммэй, сильно сжавшие запястье, перехватили испуганный вскрик.
   - Госпожа! - это подбежала служанка-наперсница Инори. - Госпожа, пройдите в свои покои!
   За ней мелькает синее одеяние евнуха - и когда только успел подбежать, гремело только что.
   - Госпожа гунчжу, - голос вышколенного слуги напряжен, хотя и учтив, как и положено. - Пройдите в свои покои. Все хорошо. Вам ничего не угрожает.... - и уже фальцетом: - Пожалуйста, пройдите в свои покои!
   От этого делается еще страшнее. Но пальцы Гэммэй сжимают руку: "Я здесь, не бойся".
   - Да, - кивнула Томоэ, вспомнив свое положение. - Да, иду...
  
   Галереи, переходы, коридоры - узкие, сжатые стенами или перилами - садики и павильоны отобрали себе все пространство, оставив для прохода совсем немного. На развилках и около проемов дверей привычно застыли фигуры дворцовой стражи и слуг... На бегу страх улетучился, уступил место навязчивому: "Гэммэй соврала! Что происходит?!". Почти бегущий впереди евнух, подобрал полы своего халата - Томоэ, которая не могла так поднять платья, на мгновение позавидовала ему. Но вот и летние покои принцессы. Двери закрываются за спиной, словно отсекая торопливую спешку вместе с провожатым.
   - Так что это было?!
   Девушек сейчас четверо - царевна, княжна и личные служанки - здесь нет секретов. Хотя, с недавних пор Томоэ уже понимает, что секретов нет только у нее, она чувствует тень недоговоренности - вот как сейчас - но прямой лжи до сегодняшнего дня не было, и потому только сейчас можно зацепиться, сорвать эту завесу отчуждения. Но Гэммэй говорит об ином, о тревожном, об источнике спешки и волнений:
   - Порох. Я слышала, как взрывается порох...
   Томоэ замечает в глазах Инори понимание - та тоже слышала и тоже причастна к тайне. Она, а не Томоэ!
   - Я не про порох!.. - и удивление в глазах подруг заставляет добавить: - Ладно! Про него тоже. Что это такое?
   - Это такой... - Гэммэй начинает вдохновенно и замолкает на полуслове. Смотрит на принцессу странно. - Это такое вещество... смесь... - она подыскивает слова. А Томоэ чувствует себя дурой и начинает кусать губы, смазывая помаду. - Которая очень сильно горит. Ты должна была видеть...
   - Шутихи и серпантины! Я поняла.
   - Тогда представь себе, что загорелось сразу много этого.
   Томоэ представила... громадный фейерверк. Но...
   - Но огня не было.
   - Потому что, это немного другой порох! Он не выгорает постепенно, как в шутихе, он горит сразу весь... Получается взрыв, - соединенные ладони Гэммэй резко разошлись в стороны, как будто что-то толкнуло их изнутри. - Бах! Ты слышала.
   Принцесса кивнула.
   - Такими взрывами разрушают целые городские башни во время осад, - совсем тихо закончила Гэммэй.
   Томоэ сглотнула. Моргнула.
   - Башни?
   Ноги сразу ослабели. Девушка опустилась на ближайшую подушку. Беспомощно глянула на подруг и увидела в их глазах тревогу. Нет - страх.
   В комнате воцарилось тяжелое, душное молчание. Невыносимое. Именно оно заставило искать тему для разговора. Другую.
   - А о чем говорила эта стерва Шу-и?
   - Госпожа, - вяло возразила грубости Инори. Томоэ только веером отмахнулась - крепкие словечки девочки коллекционировали вместе и тайком щеголяли ими друг перед другом.
   - О каком замужестве шла речь?
   Гэммэй встретила требовательный взгляд царевны. Окатила из глаз безнадежной тоской. На миг всего. И промолчала.
   - Гэммэй, миленькая... Что случилось?
   - Меня замуж выдают.
   Прозвучало, как "хоронят".
   - За варварского царька...
   - Но ведь это... - Томоэ споткнулась в середине фразы. - За кого?!
   - Месяц идут переговоры. Шаньюй требует невесту из императорского рода... Посольство должно отвезти меня на север, в степи.
   Томоэ замерла на миг, оглушенная. Потом прижала пальцы к губам. Мысли заметались... Не сразу вспомнила, кто такой шаньюй. Вспомнила шумных и грубых варваров на пиру. Презрение и ненависть, с которой отзывался о них старший брат.
   - Но!.. Почему? Ты ведь со мной... Я папу попрошу, он...
   Но произошло странное - после произнесенных слов лицо Гэммэй исказилось, некрасиво, зло. Она мотнула головой, как будто отрицая что-то, зажмурилась. Выдавленные веками слезинки сверкнули в воздухе. Голос зазвенел подступающей истерикой:
   - Папу?! Попроси!..
   Это прозвучало с такой неожиданной издевкой, что Томоэ растерялась окончательно, и... всхлипнула. А потом зажмурилась, загородилась от всех веками и заплакала от незаслуженной обиды. Тихо, молча.
   Чья-то рука накрыла ее руку. Голос княжны прошептал сдавленно:
   - Прости, ты совсем не виновата.
   Слова эти проломили плотину - слезы хлынули потоком. Девушки обнялись и зарыдали в голос. Очень скоро к ним присоединилась служанки. Плакали слаженным хором, дружно и самозабвенно. Каждая о своем, но вместе. И потому слезы принесли облегчение.
   Принцесса замолчала первой. Вытерла слезы и тушь. Хихикнула.
   - Мы все такие страшные.
   Она не могла, не знала, как исправить беду, но могла хотя бы рассмешить.
   - Прямо как актеры.
   Девочки постепенно успокоились. Гэммэй даже улыбнулась, вызвав ответные улыбки - острота переживаний прошла, и показалось, что беды отступят, не могут не отступить...
   Шум отворяющихся дверей и шорох одежд заставил подружек обернуться: в покои вошли сначала вооруженные евнухи, а за ними...
   - Господин Первый Наставник, - звенящим голосом спросила Томоэ выпрямившись после короткого почтительного поклона. Остальные девушки тоже приветствовали вошедшего согласно своему рангу.
   - Прошу простить меня, Госпожа Великая Всеобщая Повелительница... - тучный человек сложился в глубоком поклоне, а потом опустился на колени. Услышав изменившийся титул, принцесса изумленно распахнула глаза... - Простите своего нижайшего слугу, принесшего скорбное известие! Ваш брат Великий Сын, наследный принц, Дай Сыюань только что... погиб... от рук изменников. Вы теперь Наследница.
   Мир вокруг Томоэ качнулся, затянулся дымкой и опрокинулся в темноту...
  
  -- Чан'ань - "Вечный мир". Усадьба главы Державных Наблюдателей - Цензората - Гао Янь-Чжана. 8-й день четвертого месяца.
  
   Гао Янь-Чжан поставил чашку на столик. Брови его при этом потянулись вверх, а вокруг губ собралось напряжение. Длинное лицо от этого стало еще длиннее, оправдывая неофициальное прозвище - Сторожевая Вышка.
   - Удивительное дело. Каждый чувствует свое в этом чае... Но все говорят о богатстве его вкуса...
   Тонкие, но сильные пальцы погладили край чашки.
   Он ласково посмотрел на сидящего напротив молодого человека. Тот неторопливо опустил свою чашку, задумался. И наконец ответил:
   - Да, дядюшка.
   Говоривший при этом мало походил на своего родственника - если облик того напоминал о Стране Утренней Свежести, то лицо молодого человека - крепкий подбородок, линия бровей, разрез и цвет глаз, подходили скорее жителю северных равнин или даже горцу-юэ. Однако, свободный стиль одежды - домашнее платье, распущенные волосы - на фоне почти царской изысканности и роскоши окружающих предметов и сада говорил не только о высочайшем статусе собеседников, но и о той степени близости, каковая оправдывается только близким родством и, вместе с тем, глубочайшей дружбой или отношениями учителя и ученика.
   Янь-Чжан кивнул и заговорил. О другом.
   - Император болен. Потеря любимого сына...
   Он слабо помахал рукой, глазами и губами изобразил страдание.
   Молодой человек кивнул, не выразив лицом ничего. Насчет "любимого" оба придерживались единого мнения, и старший собеседник лицедействовал лишь по привычке, впрочем, отнюдь не пагубной.
   - Болезнь не мешает ему осуществлять правление, - тихо ответил младший.
   - Не мешает, - кивнул дядюшка. - Заботы государства не оставляют и на одре болезни.
   Последние события проходили на глазах обоих - высшие чиновники Цензората, каковыми являлись оба собеседника, в стороне остаться не могли.
   - Кроме того, он озабочен судьбой будущего правления.
   Молодой человек пожал плечами: "Не мое дело".
   - Тебя что-то тревожит?
   - Нет. Почему вы спросили?
   Янь-Чжан положил руку на поверхность стола - полированный камень приятно охладил ладонь. В пруду под павильоном плеснула рыба.
   - Ты не долил мне чаю.
   Молодой человек смутился, вызвав улыбку старшего родственника.
   - Нет, не доливай, - Янь-Чжан звонко ударил ладонью о ладонь. Мгновенно появившаяся служанка, повинуясь едва заметному движению глаз, подхватила поднос с чайным прибором и так же стремительно удалилась.
   - Так о чем ты задумался?
   Младший ответил не сразу.
   - Взгляды.
   - ? - правая бровь дядюшки взлетела вверх. - Взгляды были и будут всегда... Пока есть люди. Что тебя тревожит в этих взглядах?
   - Когда человек хочет узнать, он смотрит. Что хотят увидеть во мне Три Князя и Три Наставника?
   - Отвечаешь ли ты нуждам государства.
   - Это они уже высмотрели давно, - резковато ответил молодой человек.
   Янь-Чжан пристукнул пальцами, словно ударил в барабан отмечающий завершение сцены.
   - В прошлый раз они искали в тебе качества нужные для твоих нынешних обязанностей. Сейчас...
   - Искали качества для новых. Значит, новая должность?
   - Да... Но пока оставим эту тему.
   Молодой человек проглотил вопрос. Смолк в ожидании продолжения.
   В пруду опять плеснуло.
   Гао Янь-Чжан провел рукой по усам, разгладил редкие жесткие каштановые волосы. Опустил руку и сжал пальцы в кулак.
   - Хорошо. Что ты думаешь о своем назначении?
   Молодой человек ответил быстро, словно ждал вопроса:
   - Оно может быть связано только с опалой Цюань-Чжуна. С удалением главы Приказа Великих Припасов и его единомышленников придется основательно укреплять "Девять Цинов".
   - Да... - Янь-Чжан опустил веки. - И какая же должность может быть тебе поручена?
   Собеседник задумался.
   - Я не знаю... - ответ прозвучал очень тихо. - Чтобы возглавить хотя бы один из Приказов, мне надо опираться на надежных и знающих исполнителей. У меня таких нет. Я не имел дел с этими ведомствами... А все остальное не соответствует вниманию ни Трех Князей, ни Трех Наставников...
   - Хм... ты, несомненно, самостоятельно справился бы с Управлением Императорских Конюшен - в лошадях и их содержании ты разбираешься... Но, скажу тебе по секрету, старый Цуй останется при своем.
   - Тогда я не понимаю...
   Янь-Чжан открыл глаза. Вздохнул. Усмехнулся.
   - Гао Синь... Ты будешь мужем Наследницы...
   - ?!
   Юноша медленно побледнел. Но лицо осталось неподвижным... Нет, оно застыло мертвой маской.
   Небо начало розоветь.
   - Я понял... Сын Неба велит, подданные исполняют...
   "Ты счастливый," - вдруг с досадой подумал Главный Цензор, - "Ты понял, а я не могу понять...".
   - Ты недоволен?
   Парень покачал головой.
   - Разве это существенно?
   Янь-Чжан закашлялся.
   - Да... Ты будешь помнить об этом недовольстве на троне. Вероятно. И это уже существеннее некуда.
   - Я стою перед противоречием, Учитель...
   Янь-Чжан поморщился и поправил:
   - Дядюшка.
   Но молодой человек проигнорировал его реплику и продолжил.
   - Мое положение определяют мои долги, но каково мое положение?
   Главный Цензор опять поморщился. Ответил не сразу.
   - Только ты можешь это оценить. Сейчас только ты. Я уже не учитель тебе.
   Лицо парня осунулось. Он опять опустил голову.
   - Почему? Вы не были в стороне от этого решения.
   Янь-Чжан шевельнул губами, но остановил себя. Потом заговорил.
   - Решение принято. И не все соображения мне известны. Подумай сам.
   Молодой человек заговорил не сразу.
   - Болезнь Сына Неба настоящая? У него мало времени и... Остальные сыновья малы. Власть можно передать и младенцу. Через руки регента - матери и ее клана... Власть можно передать через дочь, через ритуальное усыновление. Только потому девушку и объявили Наследницей. И лучшим претендентом будет тот, кто не связан с сильными домами родственными узами, иначе...
   - Да. Потому Семья поддержит избранника. Но времена меняются. Тот, кто держит повод сейчас, через несколько лет его отпустит.
   - А тот, кто не связан ни с кем, может встать над всеми. Потом, - слова прозвучали странно - звонко, напряженно.
   Но Янь-Чжан предостерегающе поднял руку.
   - Встать, хо-хо! Только встать. Но не властвовать...
   Янь-Чжан поднялся с подушки. Встряхнул рукавами, расправляя ткань и обернулся к краснеющему в закате саду.
   - Власть означает связь, соучастие, сопереживание... А ты связан. Долгами. Обязательствами. Сам сказал: "Мое положение определяют мои обязательства". Властитель, который несет власть, как служение...
   Гао Синь опустил голову.
   - Ответов много. Выбери тот, который тебе по душе. Это тебе мой последний совет, как учителя.
  
  
  
  
  
  -- Глава 1. Ночь в огне.
  -- Вельможа.
   - Господин Цюань-Сяо, вам не здоровится?
   Гао Синь едва не вздрогнул, услышав свое официальное имя. Поднял глаза на сидящего напротив человека. Ответ заставлял себя ждать, крутился где-то рядом, не желал даваться ставшему вдруг неторопливым и неловким уму. Гао Синь смотрел на собеседника - сознание вяло сортировало образ: длинное лицо с высоким скошенным лбом и твердым подбородком, поросшим редкой острой бородкой, усы - перепутанные мочала седых волос, над тонкими губами, длинные уши, сухая кожа, удобная просторная одежда из дорогой, тонкой шерсти и шелка, низкие сидения с подушками в просторном светлом павильоне и столики, уставленные сладостями... Но вместе все это не собиралось!..
   Узнавание вернулось подобно молнии - пронзило и связало разрозненное описание: Чень Шоу, шилан - секретарь, а на деле фактический исполняющий обязанности Министра Чинов, влияние, связи, ум живой и острый, азартный и опасный. Сила и власть...
   Гао Синь моргнул, облился холодным потом, с прежней ясностью осознав происходящее, и тут же понял, что сам виноват в этом. Последние дни потребовали слишком много сил. И он, собираясь на эту встречу, не рассчитал своих возможностей...
   Однако, на вопрос требовалось ответить - пожилой сановник уже увидел, что гость пришел в себя. Мало того, он уже, несомненно, догадался о происходящем и предлагал удобный выход. "Говоря с человеком, будь искренним", - вспомнилась фраза учителя. Когда-то, в далекой, прошлой жизни ата (простому читателю может быть не ясно) говорил то же самое... Что ж, усталость, лишающая разума, разве не есть признак нездоровья? Еще и вопиющей глупости, но...
   Господин Чень Шоу успел моргнуть и немного двинуть бровями, изображая понимание, прежде чем молодой вельможа склонился в неглубоком, но полном почтения, поклоне.
   - Прошу простить мою неловкость. Мне действительно нездоровится...
   - Не беспокойтесь об этом, - хозяин дома поклонился так же коротко и одновременно почтительно. И, выпрямившись, взглянул в глаза. Понимающе. Улыбнулся. - Ваши суждения о живописи и каллиграфии уже доставили мне огромную радость и надежду на достойное новое поколение. Право, беседа со стариком, вроде меня, любого могла утомить.
   - Для меня большая честь быть вашим гостем, - ответная улыбка не заставила себя ждать. - А познания об искусстве далеко не так совершенны, как следовало бы. Но я рад был доставить вам удовольствие даже такой малостью. И тем более, вы меня обязываете своим великодушием, прощая мою... мое... нездоровье.
   Хозяин довольно рассмеялся:
   - Вы образец вежливости, господин Цюань-Сяо. Приятно в старости встретить молодого собеседника столь близкого к идеалу благородного мужа. Благодарю вас. Не беспокойтесь о случившемся... Я, признаться, подумал предложить вам комнаты для отдыха, но вам наверняка будет неудобно в чужом доме... - Чень Шоу кивнул с добродушной улыбкой, поднял руку, останавливая возможный протест. - Наверное, лучше всего будет предоставить вам носилки - плечи носильщиков намного мягче, чем рессоры коляски, - засмеялся он. - Это помогает расслабиться... Хотя, я, наверное, даю слишком много советов. Старость, - он засмеялся опять.
   - Благодарю вас, - Гао Синь не удержался от улыбки, впрочем, вполне своевременной - получить такой комплимент от человека отвечающего за проведение высших столичных экзаменов стоило многого - и тут же поспешил ответить на словесную игру: - Старость мать мудрости - Ваш совет как нельзя более своевременен...
   То недолгое время, пока слуги готовили паланкин, они продолжали пить чай на открытой веранде, любуясь окрашивающимся в закатные цвета садом. Разговор свелся к редким малозначащим репликам: хозяин постарался не напрягать гостя, а тот изо всех сил помогал ему в этом, одновременно оценивая свое состояние: тело легко принимало нагрузку, лишь движения стали менее уверенными, словно сомневающимися в приказаниях хозяина. Горькая усмешка родилась в душе, но так и не отразилась на губах: телу действительно стоило сомневаться. Устала душа, мысль, внимание... И досадовать об этом не имело смысла. Должно было научиться "отстраняться", "следовать Пустоте"... "Играть", - говорил иногда учитель-дядюшка. И учил играть. В вей-ци, в карты, в кости, сян-ци... Но ученик прилежно оставался холодным и рациональным, или вживался в игру, забывая о себе...
   Прощание было теплым и немногословным. Гао Синь запомнил внимательный и доброжелательный взгляд хозяина. Уже в кабинке носилок, отгороженный от внешнего мира занавесками, закрыв глаза и все же не расслабившись (привык заставлять себя настолько, что напряжение стало постоянным), подумал о Чене. Этот человек ценил свою семью, свое положение, свои изысканные радости... прекрасно знал, чего стоит их сохранить,.. а еще он прекрасно разбирался в людях. "Что он увидел сегодня?"
  
   Ворота собственного особняка распахнулись перед ним заранее - посыльный успел предупредить домочадцев. И теперь во дворе маячили встревоженными лицами секретарь Ма Сюэ, исполнявший заодно обязанности телохранителя, дворецкий и две служанки. Хотя нет, первый был внешне спокоен - вид встревоженного телохранителя может напугать кого угодно.
   Выбираясь из носилок, Гао Синь кивнул секретарю, мановением руки отправил прочь служанок.
   - Горячую воду и постель, - бросил дворецкому коротко и тихо. Уже поднимаясь на крыльцо дома, обернулся к замедлившему секретарю (того прозвучавший приказ не касался), - Вы мне нужны.
   Секретарь кивнул и без спешки, но быстро последовал за ним.
   Княжеский дом, не просто велик и богат. Он изыскан и удобен. Даже узор дерева на столбах, не говоря об ажурной решетке дверей и перил или оттенках росписи стен, с высочайшим мастерством устроены для удовольствия хозяина. Однако, Гао Синя эта умиротворяющая красота сейчас раздражала. Он не вмещался в ней, словно в клетке. Спутник же был более сосредоточен на состоянии патрона и предстоящем разговоре. Будучи на шесть лет старше и обладая редким для людей его возраста опытом, он понимал молодого человека. И сейчас просчитывал ситуацию, как игрок в вей-ци.
   Они миновали сквозные залы, вышли на открытую веранду, в полутьму сада. Гао Синь быстро прошел по веранде и вступил на галерею, ведущую к восточному флигелю, в котором располагались его личные покои. И только здесь остановился и развернулся к своему спутнику, пряча лицо в последнем сумраке быстро уходящего дня.
   - Я прервал один визит, и собираюсь сделать другой... - замер, ожидая протеста. Но секретарь-телохранитель промолчал, никак не выказывая недовольства. - Будет лучше, если о нем узнаете только вы и... - продолжения не требовалось, оба прекрасно знали, что секретарь, найденный с помощью дядюшки-учителя, отчитывается и ему. Во всем.
   - Визит будет долгим? - мягко уточнил собеседник, давая понять, что в главном препятствовать не будет.
   - До послезавтра.
   Ма Сюэ кивнул, замер на несколько мгновений, размышляя.
   - Вы заболели. Не слишком серьезно. Об истинном положении дел будет знать только дворецкий и одна служанка, - он тактично не упомянул лицо, не известить которое не имел права. - Остальное, как я понимаю, вы организуете сами.
   Князь кивнул: - "Да".
   - Хорошо. Через половину стражи улица будет чиста от надзора. Удачи вам. И берегите себя, господин Цензор, - секретарь поклонился. Он сказал все, и напомнил о главном долге. Осталось организовать "дверь" в охране усадьбы, не вызывая ненужных толков, и проинструктировать дворецкого со служанкой.
   Гао Синь кивнул в ответ. Долги он не забывал. Никогда. Даже когда очень хотел.
  
   До поста Цин-Лун Мэнь он добрался быстро. Вечерний мрак меж стен усадеб не тормозил, наоборот, облегчал движение, прогоняя с пути случайных встречных, а неслучайные, вроде гвардейских патрулей, попирали мостовые на широких магистральных улицах... На воротах молодой человек молча сунул пропуск, удостоверенный собственной печатью. Караульный без лишних вопросов и попыток заглянуть под широкую коническую шляпу позвал офицера. Тот, глянув на печать, отдал приказ пропустить "подателя сего". Гао Синь шагнул под своды ворот и пропал - во Внешний Город вышел другой человек с другим именем. За стенами Императорского Города простирался мир чужой для придворного.
   Похожий на сошедший с ума улей, Внешний Чан'ань еще не спал. Звучал гулом присутственных заведений, шумом недалекой драки, пьяной песней...
   Человек по имени Лян, бывший недавно князем из фамилии Гао прислушался, привыкая. Попытался выбросить из головы заботы последних дней, но перенапряженный разум все еще крутился вокруг увиденных лиц, передуманных мыслей, прочитанных документов, открывшихся тайн и намеков-интонаций... Зацепился за волну репрессий, прокатившуюся после гибели Наследника. Обычные репрессии после такого покушения. Но что-то не стыковалось, рождало тревогу...
   Лян помотал головой, прогоняя заботу. Заставил себя смотреть по сторонам - благо смотреть было на что.
   Чан'ань - "Вечный Мир" или "Вечный Покой" на ханьском - поразил его еще при первой встрече - мальчишка, привыкший к теряющимся в просторе степи скопищам юрт или стесненным склонами долин поселкам ханьцев, увидев громадный город, раскинувшийся до горизонта, застыл с открытым ртом и стоял столбом, пока дядюшка собственноручно не вернул отвисшую челюсть на место. Легким шлепком веера под подбородок.
   Потом были торжественные выезды в сопровождении эскорта, неспешные частные прогулки с охраной и стремительные вылазки под чужой личиной. Знакомство с историей, лицами, домами и путями огромного людского муравейника. Слишком большого, шумного, казалось бы незыблемого в своей громаде, но на самом деле вечного лишь в своей изменчивости и безалаберности. Эту изменчивость кое-как сдерживали стены Внешнего Города и кварталов, предназначенные в первую очередь именно для этого, чем для возможной обороны от внешнего врага. От последнего стены не спасали. Чан'ань брали много раз. Просто и грубо. Как дешевую государственную проститутку. И мало кто ревниво отстаивал право им обладать. Лишь дважды за всю историю город выдерживал недолгую осаду. Обескровленный, наполовину вымерший и отчаянный до злости... Умирал во время очередного потрясения, неспособный справиться с собственным дерьмом и блевотиной. Рождался вновь, укладываясь в строгие линии между магистральными улицами. До нового разорения. Вечный Покой в непрерывном изменении...
   Лян прошел до Второй Южной улицы, вышел на Третий Восточный проспект, а с него на Первую Южную. Прошел мимо ворот квартала, в которых теснились запозднившиеся прохожане, легко перебрался через стену района в нужном месте и темными узкими улицами добрался до знакомого забора - беленой глиняной стены с черепичным скатом, возвышавшейся на полтора человеческих роста.
   Он мог без труда взобраться на нее, использовав как подставку меч - разрешение на ношение оружия в чехле было оговорено в паспорте... Но сыграла молодость - не чувствуя той вязкости, непослушания тела, каковое охватило его в доме Чен Шоу, решил рискнуть. Бросил себя в разгон навстречу противоположной забору стене, заставляя мышцы вздуваться и почти рваться на каждом шагу, оттолкнулся на очередном шаге, прыгнул на преграду, принял тело на выброшенную вперед ногу, словно продолжая бежать по вертикали. И уже второй ногой выстрелил себя в направлении нужного двора.
   Ни связки, ни координация не подвели - он погасил движение, присев на коньке ската и... увидел стоящую на крыльце Хуань-Хуа. Девушка замерла в тени светлым неподвижным силуэтом. Лян спрыгнул с забора и медленно пошел к ней.
   - Ты ждала меня, - улыбнулся он, когда смог различить ее милое лицо, - Ты почувствовала, что я приду?
   Она протянула руку, пытаясь найти его, и, коснувшись пальцами его ладони, едва ощутимо дрогнула, улыбнулась смущенной и немного озорной улыбкой, привычно чуть склонив голову и глядя ему в лицо. Невидящими глазами.
   - Я знала, что ты придешь... Когда-нибудь...
   Тихо засмеялась, заставив его задохнуться от восхищения. Развернулась, удерживая его руку, и уверенно повела в темноту дома. Лян только кивнул мелькнувшему в тускло освещенной боковой комнате сторожу-слуге Ши Хао и успел увидеть ответный кивок.
   А потом была бочка горячей воды и мягкие, чуткие руки Хуань-Хуа, объятия полотенца и гостеприимная постель. И она. Он любовался ею, не видя ее. Губами. Руками. Телом... Пробовал ее на вкус и вдыхал ее запах... Как и она. И было ощущение единения, закончившееся маленькой смертью, которая и есть путь к новой жизни... И сон в ласковых объятиях - клинок успокоился в своих ножнах, увидел мирные сны.
   ...
   Сильный толчок вырвал его из ставшего тревожным сна.
   - Лян... - едва слышно позвала его Хуань-Хуа известным ей именем и, почувствовав его пробуждение, с неожиданной силой зажала ему рот рукой, - в доме кто-то чужой.
   Гао Синь, нет, сейчас Лян превратился в слух...
   Стук веток и шорох листвы. Далекая ругань - визгливый женский голос и монотонный мужской бас. Еще дальше вой собаки... А рядом ничего кроме биения сердец и дыхания женщины лежащей рядом...
   Когда внизу вдруг упало что-то металлическое, и опять наступила тишина, Лян мягко убрал ладонь от своих губ. Соскользнул с ложа, быстро и осторожно ставя босые ноги на знакомые доски пола... Нашел ножны, медленно, стараясь не шуметь, обнажил меч и шагнул к двери в коридор.
   Мысли быстро сменяли друг друга: Ши Хао никого не мог пустить - его убили; убийц несколько, и они перекрывают пути отхода; через окно с Хуань-Хуа не уйти; пробить глинобитные боковые стены комнаты трудно; на втором этаже три комнаты и проверять будут все... Он остановился перед раздвижной стеной, представлявшей собой легкую деревянную раму с натянутой на ней расписанной тушью бумагой. "Дверь им придется отодвигать..."
   Когда за тонкой преградой двери раздался едва слышимый шорох одежды, Лян поднял меч на уровень груди и повернул его плоскостью лезвия параллельно полу, уже зная, что в коридоре двое...
   Стена дрогнула и начала медленно двигаться в сторону... Клинок прошел сквозь бумагу и, скользнув по кости, вонзился в мясо. Продолжая его движение, Лян ударил всем корпусом в хрупкую деревянную раму стены. Треск разлетающихся от удара деревянных планок, мгновенная боль в ободранных плече и бедре, тут же забытая... Он прыгнул в сторону от убитого. Под воздетые для удара руки второго убийцы. Ведомый движением хозяина, меч легко покинул умирающее тело и по широкой дуге пересек грудь еще живого врага. Тот замер на мгновения и стал падать... Падать...
   А Лян уже стоял позади него и слушал, пытался уловить в глубине дома звук...
   - Окно! - пронзительный и короткий крик Хуань-Хуа развернул его на месте. А темная фигура, влетевшая в окно, уже неслась к нему, строя сразу несколько вариантов атаки. Равнозначных... Не парируемых одновременно... И осталось только атаковать самому, навязывать защиту, не размышляя выбирать верный путь... В растянувшемся мгновении мечи скользнули друг по другу, отразили тусклый красный отсвет за окном, и рассекли плоть, словно лодки воду... Мысль и боль запоздали. Догнали уже на излете, едва опередив звук падающего вражеского тела. Облили огнем боли плечо и ребра справа, заставили челюсти сжаться, едва не раскрошив зубы...
   Света за окном хватило чтобы увидеть - Хуань-Хуа неподвижно и изумленно смотрит на разгорающееся за окном зарево. Как будто зрение вернулось к ней в тот миг, когда она платила жизнью за крик предостережения...
  --
  -- Принцесса.
   Темнота и темнота, смена густого черного и почти серого. Давит вязкой тяжестью, разлетается легкими тенями на галереях, пляшет уродливой фигурой на прозрачном полотне дверей и занавесов.
   Иногда Томоэ узнает место, и тогда спешит знакомой дорогой прочь, к свету, к теплу - зябко плутать в безлюдной черной глухоте... Но одна комната, похожая на омут, другая, и опять место совсем незнакомое. Нет еще страха, но тревога холодной змейкой ползет к сердцу, шипит все громче: "С-страш-шно"...
   ...
   В растянувшемся безвременье пустого дворца вдруг вспыхнула, словно изнутри подсвеченная фигура. Осветила проем двери голубоватым маревом. Что-то столь знакомое, дорогое было в этой фигуре, что Томоэ метнулась к ней, не раздумывая. И почти сразу увидела лицо. Длинное, изящное, с миндалевидными глазами, очерченное глубокой синей тенью падающих на плечи волос...
   - Брат! Ты жив! Я знала!..
   Слов не слышно, как будто неподвижность и темнота проглотили их. Но они прозвучали, отозвались движением глаз любимого старшего брата. Его руки раскрылись навстречу ей. А губы растянулись в радостной улыбке...
   - То-омо-оэ-э... Томоэ!
   Зов издалека, со спины, зацепил ее. Остановил... И Томоэ только успела увидеть разочарование на лице Генро, когда ее подхватило и понесло куда-то... куда-то.
   ...
   - Госпожа Ань Го! Госпожа! Томоэ! Очнитесь же!
   Она вскинулась оглушенная пробуждением. Села рывком на постели, едва заметив, как соскользнули с плеча чужие ладони.
   - Госпожа, вставайте!
   Голос был полон тревоги, подгонял, звал нетерпеливо. Девушка проморгалась, отгоняя сон.
   - Госпожа, пожар...
   Томоэ вскинулась опять, проснувшись окончательно. Машинально запахнула спальный халат на груди.
   - Пожар?
   Инори, единственная подруга оставшаяся от беззаботного детства, переселившаяся во Дворец Наследницы, такая же полуодетая, стояла на коленях перед постелью и стискивала угол одеяла. И ее кулачки, заострившиеся костяшками сжатых пальцев, напугали больше чем напряжение в голосе.
   Томоэ скатилась с низкой постели, больно ударившись пальцами ног о дощатый пол - спала в летней спальне, в зимней пол был выложен плиткой - и тут же забыла об этой боли. Приговаривая ответное, тревожное: "Бежим, скорее, скорее", - ринулась, стуча коленями, к столику у изголовья, ухватила, не раскрывая, золоченую шкатулку с диадемой, зеркальцем и печатью Наследницы. Прижимая ее, холодную и тяжелую, к груди, поднялась с колен и бросилась за Инори вон из помещения.
   Ночь снаружи встретила свежестью и мягким светом фонарей. Откуда-то из-за крыш внешних строений доносились голоса.
   - Где пожар? - Томоэ почти уронила тяжеленную шкатулку между ног и села на ступеньку. Тут же пожалела - камень за ночь остыл. И, девушка, не желая вставать, сунула ладошки под себя, устроилась на них как на сидении. - Ну? - спросила недовольно.
   Инори, такая же раздетая, обняла себя руками, глянула куда-то вверх. Потом в сторону павильона отделявшего покои от ворот.
   - Севернее... Там. Вон отсветы.
   Томоэ присмотрелась.
   Красновато-желтый, теплый свет фонарей ютился под крышами, а выше царила лунная ночь с ее резким холодным светом и темнотой. В которой не сразу, но стали угадываться едва заметные багровые блики... Совсем не страшные.
   Томоэ зевнула. Запоздало прикрыла рот ладошкой - для этого пришлось привстать. И потом опять привстать, чтобы сунуть руку обратно под себя.
   - Я спать хочу...
   - Отец сказал ждать здесь.
   Томоэ вздохнула. Отец Инори - личный телохранитель принцессы, начальник ее охраны и учитель фехтования - не приказывал. Всегда только говорил. Коротко, четко, ясно. Не оставляя возможности непонимания. А значит - ставя перед выбором исполнить или не исполнить сказанное. Неисполнение обычно заканчивалось плохо.
   Томоэ опять зевнула. На этот раз - не прикрывая рта.
   - Я принесу платье, госпожа, - Инори кинулась в спальню.
   Госпожа успела лишь кивнуть, когда из темноты противоположного здания вынырнула, оформилась вещностью фигура учителя. Высокий широкоплечий мужчина с тугим узлом волос, не скрытых шапкой, лишь стянутых широкой шелковой лентой, с острой бородкой и аккуратными усиками на сухощавом лице стремительно пересек двор и встал перед принцессой. Обычный в своем платье из хорошего шелка, но совсем лишенном украшений. С длинным мечом-цзянем в простых деревянных ножнах.
   - Госпожа, - личный телохранитель сложил руки в церемониальном приветствии, с удивительной сноровкой удержав в левой руке тяжелое оружие, склонил голову. Выпрямился, не дожидаясь ответного приветствия. - Госпожа, вам надлежит одеться просто и удобно, как для прогулки. И ждать здесь. В любой момент может возникнуть необходимость покинуть дворец.
   Опять поклонился, сделал шаг назад и, резко развернувшись, нырнул обратно в тень. Только тогда Томоэ выдохнула и поняла, что стоит столбиком на ступенях спального павильона. Несмотря на свежесть ночи, ей вдруг стало жарко и холодно одновременно. И страшно.
   Она подняла взгляд вверх - багровые блики в тенях стали заметнее. Или глаз уже знал что высматривать?
   А потом над крышей мелькнула черная тень. И еще одна. Дробно простучали по черепицам шаги.
   - Инори! - испуг истончил голос почти до визга.
   - Госпожа!
   Служанка в один миг успела заслонить собой хозяйку, толкнуть ту в сторону спальни и удержать от падения на ступенях. Тени не спешили нападать, и девочки, медленно пятясь, отступили в темноту помещения.
   - Что происходит? - тут же выдохнула принцесса.
   - Не знаю, госпожа, - Инори даже не обернулась, напряженно осматривая крыши. И после паузы добавила: - Это лучники из дворцовой охраны.
   - Лучники? - пискнула Томоэ. И прижалась к наперснице. - Инори, что происходит? Мне страшно...
   Сказав это, она вдруг удивилась. Обычно робкая и мягкая служанка, сейчас вдруг стала... Жестче. Увереннее. И сильнее. Настолько, что вместо обычного покровительства Томоэ сейчас сама цеплялась за нее.
   Принцесса отдернула руки от подружки. Спрятала их за спиной. И тут же поняла, почему это сделала - пальцы судорожно искали, за что схватиться.
   - Приходил Хаянари, - голос звенел, но уже не пищал. - Сказал, чтобы мы были готовы...
   - Я слышала, госпожа.
   Новая Инори пугала. Но все равно оставалась Инори.
   - Хорошо... Тогда где платье? И... шкатулка осталась на лестнице, - глаза быстро нашли крышку ларца, торчащую над каменным краем. А потом успели заметить испуг на лице служанки.
   - Я сейчас, госпожа!
   Томоэ едва успела ухватить ее за рукав.
   - Нет! Я сама! Этот мое, - обязательства принцессы придали сил, и Томоэ ощутила мгновенное удовольствие от собственной решимости и смелости. - Приготовь платье! А я заберу шкатулку.
   Идти к лестнице было совсем не страшно. Только неуютно - мешало знание о лучниках на крышах. "Небо! Что случилось?! Зачем лучники?!" А нести драгоценный груз оказалось совсем легко. И не далеко...
   Вскоре одетые и причесанные, как для охотничьего выезда, девочки устроились в тени входа. Им осталось только молча ждать - говорить совершенно не хотелось - и прислушиваться к звукам разбуженного в ночи дворца.
   А звуки... Редкие неясные возгласы похожие на команды. Какие-то удары и треск на переднем дворе, словно там ломали или собирали что-то. А еще был шум. Неясный, словно марево над крышами в летний день - невидимое, пока не переведешь взгляд на торчащие над дворцовыми постройками башенки и флаги. Шум проявлялся иначе - когда голоса и возня людей смолкали, он проявлялся в ночной тишине вместе со звуком дыхания замершей рядом подружки, вместе с гудением назойливого насекомого. Колыхался едва заметно. И рос. Как и багровые отсветы на коньках крыш...
   Крик раздался внезапно. Прорвался через голоса и приглушенный расстоянием и домами лязг. Долгий. Невыносимый. Пронзающий душу болью.
   Томоэ зажала уши ладонями. Зажмурилась. Сжалась. Стало легче. Особенно, когда руки Инори обняли плечи... Но крик остался. Вернее, его след.
   "Мама! Как это больно!"
   - Госпожа! Госпожа!
   Томоэ отняла руки от ушей и раскрыла глаза. Никто больше не кричал. А перед принцессой склонился Хаянари.
   - Цзичжунши - секретарь императорской канцелярии Чжан Хуай, - произнес телохранитель и отступил в сторону, открывая взгляду высокого, облаченного в доспех, человека с растрепанными волосами и испачканным чем-то темным лицом. Тот шагнул вперед и, почти упав на одно колено, протянул длинный сверток и склонил голову:
   - Госпожа Всеобщая Великая Повелительница, по приказу Сына Неба, передаю Вам...
   Договорить он не успел. С крыши заполошно завопили сразу несколько голосов. Им ответили с переднего двора. Туго хлестнула тетива. И одновременно с этими звуками Хаянари рывком поднял чиновника на ноги.
   - Быстрее, без церемоний!
   Девочки тоже вскочили. Во двор вбежал евнух из охраны с криком: "Они штурмуют ворота!". И тут императорский секретарь опять протянул принцессе сверток:
   - ПЕЧАТЬ и МЕЧ.
   Крик евнуха захлебнулся, оборвался кашлем. И без того длинное лицо Хаянари вытянулось еще больше и заострилось. Пальцы Инори судорожно сжали плечо... "ПЕЧАТЬ и МЕЧ. Единственная ПЕЧАТЬ и единственный МЕЧ, о которых говорили с ТАКИМ... страхом и почтением. Императорские Сокровища. Неотлучные от Императора..."
   Ноги ослабели и попытались подогнуться, но служанка не дала упасть.
   А крик вокруг - на крышах, за домом - перед воротами нарастал. Почти над головой справа кто-то быстро натягивал и отпускал тетиву.
   "Папа..."
   Хаянари принял сверток с Императорскими Драгоценностями на руки.
   - Император был жив, когда отправлял меня, - торопливо проговорил вельможа. И замолк - сверху кто-то надсадно заорал:
   - Восточная ограда! Восточная ограда! Они уже во дворе!
   Томоэ непонимающе завертела головой. Пропустила мимо ушей короткие реплики, которыми обменялись мужчины:
   - Пробьемся?
   - Нет.
   А потом сильные руки Хаянари подхватили девочку под колени, вздернули вверх, неудобно, даже больно, перебрасывая животом через плечо.
   - За мной! Ты тоже! - это относилось застрявшему во дворе евнуху.
   Сверху Томоэ только успела увидеть, как Инори сноровисто откинула крышку ларца и выдернула оттуда шелковую подстилку с драгоценностями наследницы - атласным мешочком с печатью, бронзовое зеркальце и диадему...
   - Быстрее!
   Плечо больно ударяло под ребра на каждом шагу, выбивая воздух из легких. И вынужденная думать о дыхании Томоэ не успела упасть в страх или обиду. Страх замер где-то рядом, ожидая. Но не пленил. А девочка между тем успела приспособиться и даже додумалась уцепиться за пояс учителя, чтоб поменьше болтаться...
   А потом безумная тряска кончилась. Подошвы ударились о камень. Перед лицом на миг оказался халат пахнущий потом. Хаянари отшагнул, открыв взгляду маленькую комнату заставленную большими бочками и кувшинами. Лунный свет из маленького окна перечеркивает помещение косым столбом. В дверях маячит евнух. Рядом ищет что-то на полке Инори.
   - Раздевайся, - тихо приказал учитель. И все рождавшиеся перед этим вопросы испуганно сбежали перед требовательной силой наполнявшей этот приказ. Секретарь отца отвернулся. А Хаянари, так же разоблачаясь, быстро заговорил: - Господин Чжан, Вы не сможете уйти отсюда.
   Инори развернула госпожу лицом к глухой стене. Быстро помогла избавиться от платья.
   - Да, я понимаю, - спокойный голос вельможи.
   На плечи падает новая одежда, непривычно грубая. Запашная рубаха. Мужская.
   - Здесь порох.
   "Порох?" Вспомнился ясный день и слова Гэммэй... Матерчатый пояс стягивает талию. Пальцы служанки суют под него жесткую бронзу зеркальца.
   - Да, - опять голос чиновника.
   Инори стягивает носки, и Томоэ поджимает пальцы босых ног на холодном камне.
   - Когда они ворвутся сюда... - за словами что-то громко стукнуло.
   Стопу обнимает носок из грубой ткани.
   - Я просто суну туда лампу, - со странным весельем отзывается господин Чжан.
   Вторая нога в носке. Инори тут же помогает ступить в низкие туфли на деревянной подошве. И разворачивает к мужчинам. И к двери, шум за которой стал ближе.
   - Переодевайся, - бросает Хаянари дочери. Сам он уже успел переоблачиться в новую одежду. Тусклую и грубую. И устроить сверток с Драгоценностями на перевязи за спиной.
   Томоэ оглядывается на подругу и краем глаза замечает движение у двери. Пока она опять поворачивает голову и присматривается, все звуки заглушает скрежет стали о сталь, тупой удар...
   Дальше взгляд девушки только схватывал яркие, даже в оттенках серого, картинки первого в ее жизни настоящего боя. Падающее в дверной проем тело евнуха, взблеск меча Чжан Хуая и темная фигура на пороге. Исчезающий в ее груди лучик клинка направленного рукой чиновника... Взмах руки пришельца, тусклый отблеск короткого и широкого дао, опускающегося на шею Чжана...
   Она моргнула, когда тяжелые теплые капли ударили в лицо. И потому пропустила часть событий, не увидела, как мятежник лишился головы, и как Хаянари переместился ближе к двери...
   Ладонь Инори перехватила крик, затолкала его обратно, заставила поперхнуться...
   Стукнули о пол два тела. И на комнату упала тишина. Только грохот испуганного сердца и сдерживаемое, захлебывающееся дыхание девушек. Рядом кричали. Лязгала сталь. Гудел пожар...
   Томоэ закрыла глаза. С невероятной, шокирующей ясностью почувствовала медленно сползающие по лбу и щеке капли. И, потеряв опору в ослабевших ногах, упала на четвереньки, согнулась в судороге жгуче кислой рвоты...
   Сильная рука ухватила волосы, рванула голову назад. А она жмурилась, отказываясь видеть. Только вздрогнула, когда клинок звонко прошуршал по волосам за спиной, и срезанные пряди с шорохом упали на пол. Сжималась, боялась смотреть, пока ее, больно сжав плечи, поднимали на ноги и толкали куда-то, по уходящему круто вниз полу, удерживая при этом от падения... Лишь, когда шорох сдвигаемого камня заглушил, отодвинул на грань слышимости полузадушенный всхлип Инори, распахнула глаза и оглянулась. "Порох!". Рванулась к сужающейся полоске лунного света с отчаянным криком:
   - Нет! Нет! - и почувствовав увлекающую назад, в темноту, руку, - Пусти!.. Инори-и!
   Крепкая затрещина сбила бы ее с ног, если бы не удерживающая рука.
   - Назад! Вниз! - хриплая ярость и боль в мужском голосе.
   Учитель подхватил, прижал к боку и понесся широкими скачками вниз в холодную темноту, гулко возвращавшую звук шагов и дыхания...
   А потом сзади ударило твердой стеной воздуха и пыли. Окатило мгновенной болью и вытолкнуло в Пустоту. Без ощущений, без мыслей, без звуков, без...
  
  -- Опальный министр.
   "В древности, когда людей было мало, а земли много..."
   Фраза дразнит, заигрывает, мешая мыслям выстроиться в должную череду. Потому - вон ее! На шероховатую плотную бумагу! Черными жирными мазками иероглифов. И забыть, чтобы не отвлекала...
   Рядом, короткими вертикальными столбиками ложатся на лист новые записи. Света лампы вполне достаточно для ночной работы. Привычной с первых дней службы. "И учебы".
   "Ныне в центральных провинциях и округах крестьянам при переделе нарезают наделы в половину, а кое-где и в треть от нормы данной в уложениях Отца Династии".
   "Подданные несут повинности в полной мере, не взирая на размер надела".
   "Во многих провинциях после мора первых годов Великого Успокоения освободилось много земли. Не используется".
   "Поля "вечного пользования" в центральных округах занимают большие площади, чем крестьянские наделы".
   "В центральных провинциях много должников. Расплачиваются долей урожая или работой на поле кредитора".
   Лист заполнен. Рука отодвигает его и тянется за следующим. Бумаги хватит. На все. Бумага и тушь. Свитки личной библиотеки. Вот то, что доступно опальному чиновнику. И еще время - дни свободные от обязанностей семьи и службы. И лишенные радостей труда и сердечного общения. Испытание для деятельного ума и азартной натуры.
   Цюань-Чжун усмехнулся, вспомнив первые дни после злосчастного доклада и последовавшего за ним ареста. Справиться со страхами - вполне обоснованными, надо сказать - ему удалось блестяще. Хотя для этого и пришлось пережить собственную смерть в мыслях. И смириться с ней, как с неизбежной. "Все тленно". Даже любовь жены - искренняя, нежная, обоюдная. И тем более, преходяще преклонение немногих верных, не покинувших господина и в затворе. Значит, ярче и сильнее эти чувства в оставшейся, сколько бы ни длилась, жизни. Интереснее будущее, которое еще может быть - не всякий домашний арест при Старом Драконе заканчивался шелковым шнуром или "золотой таблеткой". А для успешности этого будущего надо использовать вынужденный "отпуск" с толком. Доказать свою нужность при личной аудиенции словами. Или текстом, при "подаче документов".
   "А если ничего не изменилось?"
   Цюань-Чжун закрывает глаза. Не спрашивает. Только проверяет себя. Это всегда любопытно. "Нет. Служить этому Наследнику я не буду".
   Теперь можно открыть глаза. Чтобы увидеть, как мельтешат пятна над дорожкой ведущей к павильону. Как мельтешение превращается в бегущего человека. Маленького, кривоногого, бесцветного.
   "Значит таков конец?" В том, что это убийца, сомнений почему-то не возникает - мысли не всегда формулируются в слова, когда делают свою работу. "Нет. Дракон прислал бы удавку".
   Человек взмахивает рукой. И Цюань-Чжун даже не видя, что вылетает из этой руки, делает то, что может сделать - толкнуть перед собой стол и опрокинуться назад. В дерево гулко, впиваясь, стучит. Трижды.
   "Сейчас он добежит и повторит".
   Упавшая на пол лампа медленно занимается огнем.
   Сброшенная рукавом тушечница. Единственный твердый предмет, который можно взят в руку. Слух ловит звуки, пытается узнать шаги приближающейся смерти. Но доносится лишь короткий вскрик и глухой удар упавшего тела. Пауза...
   - Господин. Вам придется повиноваться нам.
   Рядом стучит о дерево пола металлическая полоска с иероглифами. Света хватает прочитать пока фигура, такая же серая, как и та, что на дорожке, выныривает из-за опрокинутого стола и затаптывает огонь. Второй человек в сером появляется мгновением позже, склоняется, протягивает руку.
   - Здесь опасно, следуйте за нами.
   Цюань-Чжун ухватил крепкую ладонь. Поднимаясь, успел увидеть переносицу и спокойные глаза под надвинутым капюшоном. И груду тряпья на дорожке всего в десятке шагов от себя.
   "Кто покушался, если Император защищает? Наследник?"
  
  
  -- Глава 2. Круги на воде.
   Ночь заканчивалась, уходила вместе с заревом затухающего пожара, уступая свету безоблачного утра. Не сразу. Медленными плавными шагами. Сначала голубел небосвод над дымным хвостом. Затем лучи еще не взошедшего солнца сияющими мечами пронзили в вышине облако сажи. Еще чуть погодя над горизонтом вспыхнула золотая полоса, а из нее степенно, как и положено божеству, родилось дневное светило. Окинуло мир теплым взглядом, разметало дым над Запретным Городом, оставило от него лишь серые хлопья чуть выше зубцов стен...
   Город, с полуночи тревожно следивший за пожаром, был стар. Его мостовые и фундаменты домов, каменные львы, сторожащие злобных духов, помнили нашествия, моры, иные пожары, и новый встречали с тоской грядущего разорения. Отзвук этой тоски коснулся уже без того взбудораженного мира духов. Донесся и до людей, в иных найдя отклик, но в большинстве потерявшись в потоке житейских волнений. Те, кто ночью со страхом вглядывались в багровые отсветы, прислушивались к звону пожарных колоколов, к топоту копыт на улицах, к перекличке военных рожков и барабанов, утром уже улыбались свету, ожидая продолжения обычной жизни. Даже те, кто помнил Восстание Зеленого Льва и Установление Правления последнего Императора, смели уповать на временность и быстротечность опасностей. Чан'ань - Вечный Мир - на то и вечен, чтобы оставаться неизменным в потрясениях. Однако, Беда коснулась тысяч людей непосредственно - сотни тысяч видели лишь отсвет катастрофы. Но событие уже породило последствия, которым предстояло множиться и множиться, подобно кругам разбегающимся от упавшего в воду камня...
  
  -- Гвардеец.
   Широкоплечий мужчина в закопченном доспехе сидит на толстенном деревянном брусе, еще недавно поддерживавшем крышу здания, а ныне упокоившемся на куче каменного и глиняного мусора - останков той самой постройки. Поодаль замер прапорщик с сотенным значком и двое телохранителей.
   - Чисто, господин сотник! Ни одного мятежника!
   Лицо пятидесятника-дуйчжена лоснится от сажи и пота, кое-где помятый доспех тускло блестит в лучах утреннего солнца. На металле и платье под ним чернеют брызги и потеки чужой крови - сотня выступила из казармы по тревоге уже после начала мятежа, но хлебнула полной мерой и отчаянной резни в багровом сумраке, и штурмов стен между дворцами, и непривычной работы пожарников. "Девятнадцать погибших, более двух десятков тяжело раненых, половина остальных получила небольшие ранения и ожоги. Блестящий итог для лучших бойцов Поднебесной!"
   Командир молчит. Снятый шлем стоит рядышком на плитке двора, и соломенные волосы непокрытой головы шевелятся на воняющем дымом ветру. Левая рука лежит на рукояти длинного кавалерийского меча-дао, правая упирается в колено.
   Командир молчит, разглядывая давно знакомого пятидесятника. "Идиот, меня и всю Империю сейчас и здесь уцелевшие мятежники интересуют меньше всего!.. Меня интересует Та, ради кого сотня ломилась напролом через пожар и мятежников... Ради кого я потерял половину людей. И при необходимости отдал бы всех, включая себя..."
   Пятидесятник, между тем, продолжает доклад:
   - Двое живых из охраны дворца. Один едва дышит, а другой, вероятно, оглох, его сейчас приведут.
   "Охрана дворца. Интересно, кто выбрал это место для Ее апартаментов? Даже после гибели Наследника мест здесь, в Восточном дворце, хватало для оборудования жилых покоев. Почему выбрали именно это?"
   - Великой Всеобщей Повелительницы пока не обнаружено...
   Сотник кивает.
   - Оставь человека, он проводит лекаря к выжившему. И ищите... Ищите.
   Можно не повышать голос - уставший пятидесятник напряженно вытягивается, отдав честь и коротко поклонившись, убегает в утренний сумрак. Туда, где его люди обшаривают Дворец Наследницы, вернее то, что осталось от него осталось.
   Вторая половина сотни, вернее, половина из уцелевших, охраняет их кропотливый, но очень спешный труд. А сотнику Левой Гвардии Цзю Паню остается только ждать, лишь изредка направляя деятельность вспомогательных служащих - тех самых лекарей. Ждать любых известий о Великой Всеобщей Повелительнице. Или появления тех, кто сможет искать лучше...
   Цзю Пань оглядывает окружающие его остатки дворца. Тела, тела, обломки, раскиданные стропила, камни, осколки черепицы... Нетрудно представить, что здесь произошло.
   Мятежники прорвались через внешнюю стену - отсюда не видно, но командир успел там побывать и оценить работу лучников - затем ударили защитникам ворот в спину и открыли ворота. Сражение сместилось во внутренние помещения дворца. Нападавших было много, очень много по сравнению даже с теми ватагами, что встречались сотнику на протяжении ночи. Слишком много для Гвардии Наследницы. А сколько той гвардии было на дежурстве? Полсотни, не более. Еще и стража из евнухов, человек десять...
   Сотник вспомнил странное бесстрашие и нечеловеческую живучесть врагов. Стиснул колено пальцами.
   Дольше всех держались стрелки на крышах - стрелы торчат везде... Потом в глубине дворца произошел взрыв, после которого не осталось ни одного живого мятежника, как будто они все собрались в место взрыва... Цзю Пань понимает почему они туда собрались. И понимает, почему его люди не могут найти Наследницу.
   "Но хоть что-то же должно остаться!.."
   Сотник опять оглядывается - привычка осматриваться. Прислушиваться. Быть настороже.
   Тихо. Плещет на утреннем ветру флажок сотни. Лязгает броня на гвардейцах - их не обязывали стоять неподвижно. Рядом перекликаются его люди. Деловито, без лишних слов.
   "А еще здесь смердит. Смертью, кровью, дымом..."
   Кроме смрада и тревоги не дает покоя еще одно. "Почему именно здесь Ее дворец?! Почему здесь был взрыв, как и во дворце Наследника? Почему?!"
   Из-за груды мусора оставшейся от угла здания двое гвардейцев выволакивают ободранного и окровавленного человека. "Немного он скажет", - думает сотник и тут же обрывает себя. Всматривается в выскакивающего следом пятидесятника. Тот бежит, держа что-то в руках. Что-то смятое, испачканное сажей и пылью.
   - Диадема! Диадема, господин сотник! Диадема Великой Всеобщей Повелительницы!
  -- Опальный министр.
   - Господин...
   Цюань-Чжун выпал из тяжелой дремы. Оторвал голову от стола. Потер тяжелые после бессонной ночи веки. "Новости?"
   - Господин.
   Теперь, в утреннем свете, пронзающем кабинет - где еще ждать важных вестей ученому мужу? - можно рассмотреть лицо одного из спасителей. Округлое. Мягкое. "Совсем неподходящее для убийцы. Или, наоборот, очень подходящее". Спокойное такое. Даже чересчур. Неподвижное. "Забыл титулатуру? Или не знает, как ко мне обращаться?"
   - Я слышу вас.
   Охранник кланяется. Не как князю, не как чиновнику высокого ранга. Как старшему.
   - К вам пришли...
   "Ко мне пришли... А ловкий мОлодец из Цзиньивэй не знает, с чем пришли. Иначе поклона бы не было, или он был бы другим".
   Цюань Чжун кивает с достоинством, встает. И заложив руки за спину - их некуда деть, нечем занять, а кисти просятся в дело, так пусть стискивают друг друга - идет к воротам. Это не далеко, полторы сотни неторопливых и не медлящих, шагов. Через сад, где между сияющих зеленью крон видно небо в стороне дворца, а на нем расплываются и тают полупрозрачные грязные хлопья дыма. "Пожар потушен". Сад остался позади. Как и тридцать шагов. Но продумано почти все: мятеж закончился, победитель - именно победитель, воля которого уже правит нынешней охраной опального министра - решает судьбу важных для него людей. Решает чинно, не копьем в живот или мечом по шее. Впереди ждут дворцовые палаты. Или пыточные подвалы.
   Последний поворот, ведущий в главный зал. Из него будут видны передний двор перед воротами и прибывшие гости. Цюань-Чжун останавливается. Голосов не слышно. Только лошади всхрапывают... Спину сводит от напряжения, и, прежде чем сделать последний шаг, Цюань-Чжун расправляет плечи. "Пора узнать волю Неба".
   Его заметили сразу. И сразу стали опускаться на колени. Все, кроме замерших у лестницы и в воротах гвардейцев в полном доспехе. Шум единого движения оглушил. Сбил дыхание. Но память бывшего вельможи успела запечатлеть лица - теперь большинство спин, даже облаченных в непривычные, отнюдь не церемониальные брони, принадлежат хорошо знакомым людям. Присутствие, коих при аресте или казни давно отставленного от должности министра не уместно. И что важнее, среди "гостей" ни одного из сторонников Наследника.
   - Великий господин уездный владетель Ду! - взлетел голос ланчжуна Надзора Церемноий Бо Чжоу, а князь уезда Ду, бывший глава Приказа Великих Припасов, муж троюродной сестры Сына Неба, браком и заслугами стяжавший церемониальное имя Цюань-Чжун и членство в Императорской Семье и, вдруг все понял. И испугался, как не пугался никогда. - Сын Неба исполнил свое служение! Поднебесная осиротела! Смиренно молим Вас, примите на себя попечение о Поднебесной!..
  
   Он трижды отказывался. Еще у себя на дворе. Обычаем положено трижды отвергать предложение трона, он делал это искренне, страшась взвалить на себя Власть над больной Державой. И каждый раз, с новым предложением выслушивая новости и доводы, утверждался в нежелании.
   "Погибли все принцы, принцессы и князья крови! Уничтожен Высший Совет! Обезглавлены Надзоры и Цензорат! Заговор убивший Сына Неба и почти всю правящую Семью не распутан! В провинциях множество мелких князей императорского рода! Без нового Правителя принятого сильнейшими группировками столицы страна рухнет в хаос!"
   Цюань-Чжун склоняет голову:
   - Кто я такой, чтобы противиться воле Неба? Перед лицом Поднебесной я смиренно отвечаю согласием и принимаю на себя бремя ответственности. Да дарует Небо свое благословение Срединной и окружающим землям!
   И добавляет в мыслях: "Ответь я хоть тысячу раз отказом, меня все равно провозгласили бы Императором!"
   Что ждет такого насильно провозглашенного? В лучшем случае изгнание. Но вероятнее всего скорая смерть. Иного мир не помнит...
   - Десять тысяч лет Новому Императору! - троекратно звучит во дворе. Выплескивается за стены и несется по улице. И новый властитель мира - вот насмешка правды - не властен остановить этот крик.
   Ему, между тем, подводят коня и помогают подняться в седло, чтобы в окружении охраны доставить во дворец. Одинокую фигуру в некрашеной холщевой одежде - платье ученого мужа без должности или, своевременное совпадение, траурном одеянии - в кольце лязгающих броней всадников. Вельможи следуют следом, так же в сопровождении гвардейцев. "Пока еще сила не в них, лишь обещание силы. Армия без снабжения похожа на кулак умирающего человека - даже сжатый он обречен вскоре разжаться и упасть."
   Вновь провозглашенный правитель смотрит на спину человека возглавляющего охрану.
   "Обязанность правителя в обуздании и соединении сил Поднебесной ради исполнения Воли Неба. Последнюю мне еще предстоит услышать - не оглохнуть бы - а обуздание придется начинать с самой грубой силы и того, кто олицетворяет ее."
   Цюань-Чжун опускает глаза - память хранит образ скачущего впереди всадника. Впрочем, вспомнить его лицо не труднее - длинное лицо горца-юэ, всегда спокойные и очень внимательные серые глаза, крепко сжатые губы.
   "Молодой безродный офицер сначала приближенный почившим Сыном Неба, а потом блистательно подтвердивший возложенные на него военные обязанности. Наградные должности. Близость к трону. Прозвище - Скрытый Дракон - данное настоящим Драконом сидевшем на Драконьем Троне. Насмешка или намек? Старик обладал странным чувством юмора, знал много больше меня и крепко держал поводья. Крепко ли? Почему старик мертв, а его страж жив?.."
   Кавалькада несется к Вратам Феникса. Грохочет по настилу моста перед красными створками. Сухо стучит копытами по плитам дворцовой площади и останавливается перед ступенями Храма Великого Предела или, в обиходе, Зала Высочайшего Присутствия. Цюань-Чжун, оттолкнув руку гвардейца, соскакивает с коня, задерживает на миг дыхание и ставит ногу на первую ступень. Первую из многих - их столько, сколько чиновных рангов и еще чуть, ибо место Императора над всеми.
   "Пройти этот путь легко... В отличие от всего остального..."
  -- "Матушка".
   Гун ("Добродетель" по ханьски) соскользнула с постели, гибко распрямилась, закидывая руки за голову, помотала головой - каштановые волосы тяжелой волной ударили по крепким ягодицам. Прислушалась к себе, ревниво выискивая остатки сна, не найдя, улыбнулась и потянулась к стопке свежей одежды. Невзначай глянула в окно - в рассветной голубизне над Запретным Городом вяло курились дымки, ничуть не похожие на ночное буйство багрянца. Гун нахмурилась, вспомнила тревожное пробуждение под звон пожарного била. Сейчас пережитый недавно страх отозвался лишь досадой.
   "Все у меня будет хорошо. Не может не быть".
   Год назад, начиная свое дело, уходя из чужого "чайного дома" и создавая свой, она и представить себе не могла предстоящих трудностей. Ранние подъемы, постоянный учет приходов и расходов, выкраивание времени, нескончаемые хлопоты в течение дня - все это было привычным и легким. Быть хозяйкой самой себе она научилась после смерти родителей. Сложнее оказалось нести ответственность за других, принимать рискованные решения, зная, что последствия скажутся не только на ней самой. А еще тяжелее - наказывать и миловать... Впрочем, траты и долги тоже жизнь не упрощали.
   Арендовать подходящий дом в подходящем месте вышло дешевле, чем оплатить лицензию и... подарки тем, от кого зависело спокойствие и благополучие заведения. Почтенный квартальный исправник - фанчжэн - Пинь Цзы-Лу, добрый и по-отечески внимательный уездный пристав Ли, почтенный господин Юй... Эти трое едва не разорили ее. Помогло имя отца, которого помнил сам уважаемый господин начальник уезда. После была очень напряженная беседа с Матушкой Сиань, управляющей "веселым домом" за воротами квартала. Гун покачала головой, вспомнив танец слов и жестов на лезвии бритвы. Разговор вымотал обеих женщин, но закончился не просто разграничением интересов, но и неофициальным договором о сотрудничестве - работая вместе с "веселыми девами" маленький, но весьма профессиональный оркестр Матушки Гун значительно повышал статус клиентуры Матушки Сиань, а девочки нового "зеленого дома" впредь могли не опасаться нежелательных приставаний со стороны слушателей.
   Остатки денег пошли на оплату постоянной опеки со стороны местного врача и наем массажиста. И подъемные девочкам.
   Гун усмехнулась. Шесть своенравных, но талантливых и, главное, способных работать вместе, дочерей.
   Краем глаза заметила движение во дворе - колыхнулось полотно, закрывающее двери одноэтажной кухни. Во двор, уверенно отодвинув занавес, вышел щуплый и невысокий, седой до белизны человек, глянул вверх, цепко поймал взгляд женщины, погладил клочковатую бороду и отвернулся. Пошел к бочке с водой.
   Гун вздохнула. Старый повар Бань, некогда учивший девочку многим премудростям жизни, нынче сердится на нее. За некоторую вольность личной жизни молодой Матушки. Или за выбор партнера. Сама она пока не смогла понять причины, а старик молчал. Что правильно - время учить прошло.
   Гун оглянулась на ложе, где вольно раскинулся "уважаемый господин" Тан, а проще - "человек гор и лесов", искатель приключений и славы, пьяница и бабник Фын, по прозвищу Гаолян. Прозвище подходило бездомному молодому забияке как нельзя лучше - гаолян неприхотливая и стойкая трава, из которой гонят крепкий напиток. Парень тоже отличался стойкостью. И в выпивке, и в кулачной схватке, и в постельной битве. Первое и второе обеспечило ему уважение со стороны местных забияк и благосклонность почтенного господина Юя, пекущегося об их благополучии. Третье избавляло молодую женщину от того томления, которое мутит разум и вносит разлад в управление семейством - заводить себе любовника на стороне Гун не хотела, дабы не попасть в зависимость, а делить постель с одной из своих подопечных было подобно кровосмесительству (что отнюдь не распространялось на отношения девушек между собой). МОлодец же, сладко спавший не ее постели, сам был обязан ей крышей и столом, сглаживал отношения с некоторыми влиятельными лицами квартала и держался ровно с девочками, изредка снисходя до ничего не значащих приключений, на которые Гун спокойно закрывала глаза. "В природе мужчин быть щедрыми ко многим"...
   Молодая женщина придирчиво осмотрела себя в зеркальце. "Хорошо". День, как и все предыдущие, обещает хлопоты. "До тех пор, пока заведение не заслужит себе имя". И вряд ли происходящее во Дворце может помешать грядущему успеху предприятия...
  
   К полудню она уже так не думала.
   ...
  
  
  -- Уездный пристав (цзинсянь вэй).
   - Господин сяньвэй, - голос секретаря пробился в утомленный разум не сразу. - Почтенный господин начальник. Прошу меня простить...
   Пристав отложил кисть. Отодвинул лист с начатым докладом.
   - Чего тебе?
   Секретарь Лань Сы несмотря на аккуратность в работе более уважительного обращения не удостоился. Лебезил слишком. Но говорил всегда по делу.
   - Ляньбу Су Ин покорнейше просит почтенного господина пристава...
   Сяньвэй вздохнул. Подумал о том, что Су Ин по прозвищу Пройдоха не умеет покорнейше просить. "Разве что мычать невнятно перед высокими чинами. С остальными торгуется или требует. Как голь кабацкая. Кем по существу и является". Но повторное сообщение, неизвестно какими усилиями переданное через гвардейские заставы, было не менее удивительным, чем самая покорнейшая просьба от грубого участкового.
   - Короче. День сегодняшний не располагает к долгим разговорам. Можешь не повторять дословно сообщения Пройдохи. По существу...
   Секретарь сглотнул.
   - Убийство, господин почтенный начальник. Полдюжины человек убито.
   Господин начальник подобрался, став разом похожим на настороженного пса. Грузного, матерого.
   - Охрану и коня. Живо...
   Полдюжины убитых в такое время вполне может случиться. По ведомости гвардии или Стражи в Парчовых Одеждах. Но для уезда, даже столичного, это слишком.
   На месте они оказались засветло, для чего пришлось десяток раз показывать удостоверяющую должность и право перемещения через гвардейские посты бирку. Настороженная охрана квартальных ворот начальника своего узнала в лицо. Пройдоха, вынырнувший навстречу, поклонился первым. По дороге рассказал о деле...
   - Хуань Хуа. Бывшая певичка из веселого дома. Незрячая. Дом ей купили недавно через посредников. От квартальной старшины не таилась. Управляющий ее все описи вовремя подавал. Да и подавать там особо нечего было. Хозяйка, служанка, да он сам. Клиентов не приваживала. Да и куда ей. Только один человек к ней и ходил. Он же, видать, и содержал...
   Су Ин замолк, глянул снизу вверх на сидящего в седле пристава. "Думает, что говорить дальше? Давно обдумал. Сомневается, слышу ли я?"
   - Продолжай.
   Пройдоха Су хмыкнул.
   - А нечего. Ни в чем предосудительном девица замечена не была. Служанка и управляющий вели себя скромно. Старик, к тому же, видать, охранником был. Из тертых. Опытному человеку это видно.
   - Ты описал троих участников дела. А кто еще? Речь шла о полудюжине тел.
   Ляньбу, не оглядываясь, кивнул.
   - Лучше вы сами все посмотрите, начальник Ли...
   Пристав кивнул. Грамотное оцепление и отсутствие зевак он уже углядел. Потом и дом, в котором произошло убийство.
   Ворота открыл сам ляньбу, отогнав кивком квартальных стражей.
   - Проходите, господин начальник Ли. Здесь смотреть нечего. Все в доме... и около.
   Сун-Чжи кивнул. Выбросил из седла грузное тело. Сунул поводья подскочившему сяньбину. Прошел по двору несколько шагов, пропуская спутников. Пригляделся.
   Утоптанная, красноватая от глины земля слишком твердая чтобы хранить следы. Приоткрытая дверь кухни притулившейся у левой стены двора приоткрыта.
   Су Ин пояснил.
   - Через забор и кухню. Там служанка. В постели. Здесь на первом этаже охранник и один из, - участковый сделал паузу, - нападавших...
   Наградой стали поджатые губы начальника.
   Сяньвэй развернулся к кухне. Махнул рукой на открывшего рот ляньбу и скрылся внутри.
   Саму кухню нападавшие не потревожили. Зато в соседней каморке, отгороженной тонкой деревянной перегородкой, на окровавленной постели скорчилось тело служанки. Женщина, похоже, успела дернуться несколько раз. Скорее всего, в агонии.
   Сун-Чжи отодвинулся от нее - живот мертвой шевельнулся вздуваемый трупными газами - убийство произошло достаточно давно, чтобы в комнатушке появился запах разложения.
   Из коридорчика рядом с комнаткой служанки, в дом вела дверь. Еще одна рядом открывалась в небольшой, но ухоженный сад... Взгляд зацепился за темный след подошвы на стене дома и конец свисающей с крыши веревки. Кто-то забирался здесь по ней, упираясь ногами в стену.
   Быстрого взгляда хватило понять: с крыши первого этажа, можно легко взобраться на крышу второго и оттуда в любую точку дома...
   Пристав аккуратно закрыл дверь в сад и открыл другую. В дом.
   И сразу наткнулся на труп. Человек в сером валялся в проходе. Одежда на груди пропиталась засохшей уже кровью. Вероятно, кто-то услышал агонию кухарки и принял меры. Ноги этого кого-то торчали из-за угла, как-то аккуратно сложенные.
   - Сторожа и хозяйку положили, как людей, - прокомментировал Пройдоха, стоящий в коридорчике рядом с парадными дверями.
   Сяньвэй замер. Машинально потер руки.
   - Кто-то остался в живых.
   Жертва, пережившая нападение группы неизвестных...
   - Сколько было нападавших?
   - Четверо.
   Господин Ли Сун-Чжи вспотел. "Ци-ке".
   - Четверо, господин пристав, - повторил Пройдоха тихо. Тоже понял.
   Осторожно, стараясь не попасть ногой в жужжащую мухами лужу свернувшейся крови, пристав переступил через труп убийцы и заглянул в коридор.
   Пожилой сторож полусидел, уронив голову на грудь. Так, как не сел бы ни один мертвец с взрезанной до позвонков шеей. Под руку ему кто-то аккуратно подложил меч-цзянь.
   Сун-Чжи оглянулся на труп в сером. На открытое взглядам лицо и сбившийся ворот. Отвернулся и потопал наверх, за ляньбу, прикидывая, что может увидеть там.
   Почти не ошибся.
   Двое убийц лежали в коридоре. Среди обломков выбитой раздвижной стенки, частично прикрывавших одного из убийц. Оружие валялось рядом... Третий оказался в комнате, близко к двери. Перевернутый кем-то уже после падения. Тоже с оружием. Лица всех троих открыты. Сорванные с убийц капюшоны и маски кто-то бросил кучкой в углу. В луже крови четко отпечатался след босой мужской ступни.
   Ляньбу стоял уже около окна, ожидал начальника. Но пристав, заметив еще одно тело, недалеко от участкового, все же затормозил рядом с первыми двумя мертвецами. Присел, медленно, внимательно рассмотрел. Сдвинул одежду на трупах, открыв раны. Потом крякнул, вставая, подошел мимо трупа убийцы к последнему телу, и склонился над ним. Подцепил осторожно, почти со страхом, покрывало на лице и приподнял его. И так же осторожно опустил. Глянул на ляньбу. Придавил взглядом.
   - Опишешь подробно того, кто сюда приходил... Завтра выбью художника. Зарисуете по памяти.
   Уже спускаясь по лестнице, бросил коротко.
   - Если наткнетесь на него, задерживать не вздумайте.
   - Да, господин начальник. Конечно, - кивнул Пройдоха...
   Обратный путь до Присутствия уездный пристав Ли Сун-Чжи проделал в красном мерцающем свете факелов охраны. До полуночи писал докладную, не обращая внимания на храп, доносившийся из соседнего кабинета. Закончив, сложил бумаги аккуратной стопкой, не раздеваясь, лег на широкую скамью у боковой стены, положил меч под руку и забылся тяжелым тревожным сном.
  
   Доклад о преступлении с участием группы профессиональных убийц ци-ке и подробное описание подозреваемого попали в Судебный Отдел Столичного округа только после полудня следующего дня.
  
  -- Гвардейский офицер.
   ...
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"