Малая Родина

По паспорту я родился 28 сентября в деревне Караваево Костромской области. Но мама утверждает, что с датой напутали и день моего рождения - 6 июня, как у Пушкина.

- Гроза гремела, как артобстрел, небо не гасло от молний, ливень жуткий, буря страшнейшая, - не раз вспоминала она тот день, вернее ночь, когда я появился на свет.

- Утром принесли кормить. Обычно нянечка разносила по двое, а тебя одного с трудом держала. Шутка ли, весил больше пяти килограмм. Богатырь. Даже сфотографировали для специального альбома, как редкий экземпляр. Положили на подушечку, а ты, как дунул фонтаном струю, всех обмочил, люди смеются, - к счастью, вырастит удивительным человеком.

Предсказаний я не оправдал. Ни богатырем, ни чем-то особенным не стал. Тружусь в газете рядовым журналистом, живу как все обычные люди.

В деревне Караваево мы прожили меньше года. Отец был военным. Его перевели на новое место службы. Больше в тех краях побывать мне не доводилось. Но своей малой Родиной я считаю деревню Караваево.

- Самый удивительный уголок земли,- восклицала мама и рассказывала.

- Коровы караваевские на весь мир известны. Молока дают столько, что их вымя приходится дояркам на специальной тележечке возить. Вывел эту породу австрийский пленный солдат. Попал он в те края еще с первой мировой войны, да так и остался. А леса вокруг деревни Караваево - тайга дремучая. Солнца сквозь ветки не видно. Грибы собирали только по опушкам. Дальше идти боялись. Недаром Сусанин в тех краях польских захватчиков погубил. Сам погиб, а врагов не пустил. Вот такие люди. Настоящая коренная Русь.

Очень мне хотелось побывать на своей малой Родине, увидеть своими глазами и коров уникальных, и леса дремучие, подышать чистым воздухом.

Годы шли, а случая не выпадало. Но, наконец, повезло. Наградили на работе туристической путевкой - круиз на теплоходе Москва - Астрахань. Среди волжских городов в маршруте значилась и Кострома.

Как только теплоход пришвартовался у причала, и подали трап, я сбежал на берег, нашел автобусную станцию и через час вышел в деревне Караваево. Осмотрелся. Дремучих лесов не заметил, но воздух был чистым, пели птички. Через дорогу - запущенный сквер. По обеим сторонам аллеи - бюсты дояркам-передовикам, дважды героям социалистического труда. Вокруг все заросло травой и кустарником. Паслось несколько коз на привязи. Коров видно не было. Не теряя времени, отправился на поиски роддома.

Зашел в первое попавшееся "официальное" учреждение - Дворец культуры. Заведующая - юная, почти школьница, выслушала меня с величайшим вниманием и, ухватив за руку, потащила за собой.

- Роддома сейчас здесь нет, но был в нашей больнице, - уверенно и пылко заявила она.

Больницей оказалось небольшое, старое здание, давно не видевшее ремонта. Зато вокруг цвел огромный фруктовый сад.

Мы зашли в кабинет главврача, и девушка увлеченно начала объяснять, кто я и зачем пожаловал, вдохновенно восклицая, - гроза, богатырь, Пушкин, грибы, леса, Сусанин, коровы, роддом.

Главврач - милая молодая женщина с открытым лицом и добрыми материнскими глазами ответила. - Я здесь недавно. При мне родильного отделения уже не было, упразднили, но наши старожилы должны знать.

Скоро я оказался в окружении женщин в белых халатах. Слушая меня, они охали, ахали, рассматривали с нежностью и огромным желанием помочь.

- Тетя Шура лаборантка знает, - подсказал кто-то.

- Да, да, - обрадовались остальные, - она наш ветеран, старейший работник.

Мы дружной гурьбой зашагали по коридору. Шумные и возбужденные ввалились в небольшую лабораторию, где среди пробирок и реторт сидела маленькая сухонькая старушка в синем байковом халатике "для больных", с гладкими седыми волосами и гребешком на затылке. От неожиданных гостей она чуть испугалась, опешила, прикрыла рот ладошкой и часто заморгала.

Страстные женские голоса заговорили наперебой, - журналист, Москва, теплоход, Пушкин, гроза, богатырь, Сусанин, роддом. Тетя Шура никак не могла сообразить, чего от нее хотят. Тогда я, волнуясь, сам объяснил старушке, зачем приехал.

- Родильное отделение? Да, как же, конечно, было. Я еще девчонкой пришла сюда работать. Сейчас-то мне уж девятый десяток, внуки, правнуки...

Но ее быстро перебили.

- Где родильные палаты, покажите?

- Как где? - Она вскинула востренькие бровки, улыбнулась, - здесь кроватки и стояли.

- Здесь!?

Наступила тишина. Было слышно, как в раковине капает вода.

- А то где еще? Прямо тут, на этом самом месте. Я, как девчонкой пришла, давно это было, теперь уж мне девятый десяток пошел.

- Да, да, - остановил я ее, не в силах сдержать слезы.

Ноги обмякли, я опустился на колени, погладил то место, где сделал свой первый вдох и застыл, как в храме, во время молитвы. Чувство, которое я испытал тогда, не выразить словами, его можно только пережить самому.

- Здесь, - благоговейно проплыли надо мной ангельские голоса женщин. Они заботливо помогли мне подняться. Обняли, прижались ко мне и заплакали от радости. Потом мы вернулись в кабинет главврача, где загремели чашки, ложки и, как по волшебству, был накрыт уютный, домашний чайный стол.

Одни восхищались моим поступком, другие вздыхали, говоря, сколько прожили, но никогда не возвращались на свою самую главную малую Родину. Врач-бурятка рассказала, что у них есть народный обычай. При рождении ребенка отрезанную пуповину закапывают в землю, а, когда он подрастет, ему это место показывают. Каждый бурят знает, где его малая Родина. Все удивлялись мудрости кочевого народа.

Расставался я с этими милыми, отзывчивыми и добрыми женщинами как с родными сестрами.

Мое путешествие прошло замечательно. Я видел десятки прекрасных древних волжских городов, великие плотины, искусственные моря, познакомился с интересными людьми, сделал много фотографий. Но самое теплое и сильное впечатление осталось от свидания с моей малой Родиной.

Фотографии деревни Караваево я показывал друзьям и знакомым. Они вызывали у всех особое, доброе настроение. Друзья хвалили меня и восхищались моим необыкновенным поступком.

Мне не терпелось увидеться с мамой, все рассказать ей и показать фотографии. Наконец, она вернулась из санатория, и я помчался к ней. Я был горяч, взволнован и многословен. Мама восклицала, удивленно рассматривая снимки.

- Ничего не узнаю. Сорок лет прошло, - качала она головой. Потом с недоумением сказала. - Вообще-то ты родился не там.

- А где!?

- Точно не знаю. Помню только, что жили мы в лесу недалеко от воинской части, где служил отец. Когда у меня начались схватки, отвезли в роддом, но где он находился, не помню. Ведь, как у военных, - мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз. Потом мы переехали. До Костромы добирались на поезде, а недалеко была деревня Караваево, куда воинскую часть и перебазировали. Там тебе свидетельство о рождении выписали.

Больше я маму расспросами не мучил. Но теперь, когда речь заходит о месте моего рождения, я вижу дремучие леса, бескрайние поля, стада тучных коров, вымя которых везут на тележках молодые, милые женщины в белых халатах. А дальше, в легкой дымке моих родителей, Пушкина, Сусанина и все, даже коровы, ласково шепчут мне.

- Вот твоя малая Родина.