Аннотация: Рассказ к конкурсу Фантастического детектива - 4 место :-)
Пролог
Глазастый Андрейка заметил рыбину первым. Приплясывая от радости, он махал рукой в сторону крутого берега и вопил во весь голос, позабыв обо всех наставлениях деда:
- Вон она! Вон!
- Тише ты, егоза, - шикнул Давыдов, останавливая катер и всматриваясь в серебрящуюся гладь протоки.
Небо только начинало сереть. Белесый туман лениво клубился над рекой, нехотя отступая к сонным берегам. Глухо шуршали заросли камыша. Где-то сбоку, куда настойчиво указывал притихший внук, отчетливо слышались всплески и звонкие хлопки, будто кто-то молотил веслом по воде. Верный признак "взыгравшего" сазаняры.
- Есть! - признал Давыдов, осторожно опуская катер на воду. - Готовь снасти, малец.
Возбужденно сверкая счастливыми глазами, внук кинулся к сложенным на корме удилищам. За ним, потягиваясь и разминая затекшие плечи, двинулся зять. "Будущий зять", - поправил себя Давыдов, с легкой досадой наблюдая, как парень уверенно разбирает мудреные снасти: "Новичок, как же!"
Если бы три месяца назад сияющая Маруська притащила домой кого-нибудь другого и гордо объявила: "Папа, это Коля-Паша-Лева-Костя. Мы собираемся пожениться", Андрей Ильич с чистой совестью пожелал бы ей счастья. Но Саша Кирсанов, тот самый Александр Семенович Кирсанов - 2041 года рождения, высшее техническое, шесть языков, 1-ая категория здоровья, позывной "Аякс", как подсказала услужливая память, - в качестве мужа любимой дочери Давыдова категорически не устраивал. Все явные достоинства кандидата, в глазах будущего тестя, сводил на нет один существенный недостаток - характер работы. Однако и дочь, и жена, и сын с невесткой озабоченность главы семейства поддержать отказались.
"Предатели", - беззлобно усмехнулся упрямец, вспоминая все явные и скрытые попытки семьи наладить отношения между мужчинами. Последняя идея - совместная рыбалка на обожаемой мужем и отцом Ахтубе - свидетельствовала, что терпение женщин подходило к концу.
Подготовленную ловушку Андрей Ильич просек сразу, как только Маруська небрежно упомянула за ужином о "внеплановом отпуске СашкА", который следует провести на природе вдали от "грязи и шума мегаполиса". Язвительный ответ уже вертелся у Давыдова на кончике языка, когда со свойственной спортсменам прямолинейностью высказался сын Яшка. Упустить неделю на Ахтубе в компании единственного внука из-за какого-то Кирсанова Давыдов не мог.
Между тем, повинуясь рулю, катер бесшумно скользил к камышам, подкрадывался, едва касаясь дном водной глади. Позабыв о досужих тревогах, рыбаки, затаив дыхание, следили за "гуляющей" рыбой. Бронзовые, закованные в латы богатыри беспечно плескались, поводя высокими плавниками. Мелькали налитые глянцевые бока. Алые хвосты взбивали в пену речную водицу.
- Вот это да! - восхищенно выдохнул Андрейка, позабыв весь свой столичный апломб. - А ближе нельзя?
- Нет, - зачем-то тихо пояснил очевидное Кирсанов, - сазаняр - осторожная рыба. Близко не подпустит. Тут или поплавочная снасть на дальний заброс, или донка, или с берега - закидушка. Если конечно по классике идти, - бросил он вопросительный взгляд на Андрея Ильича.
Давыдов презрительно хмыкнул. Новомодные тенденции рыбной ловли он не уважал. Истинный ценитель старой школы, Давыдов больше ценил процесс борьбы, чем результат. Вывести рыбу на тонкой снасти, когда она рвется, как дикий зверь, бредет по каршам - незабываемое удовольствие. Поэтому и ловить он любил экземпляры весом так под двадцать-двадцать пять килограмм, самых резвых, да упрямых. Более крупные оказывались ленивы и сопротивлялись недостаточно энергично, лишая Андрея Ильича заслуженного удовлетворения.
Катер остановился. Давыдов вышел на корму, где Кирсанов помогал Андрейке закреплять удилища в "рабочих ячейках". Задумчиво перебирая банки с наживкой, он прикидывал с чего начать.
- Жмых? - предложил зять.
Рыбак недовольно покосился на незваного советчика. Кирсанов пожал плечами. Все знаки сдержанного неодобрения будущего тестя он воспринимал с насмешливой невозмутимостью, что еще больше раздражало Давыдова.
Да еще рыба упрямо резвилась, не обращая ни малейшего внимания на предлагаемые угощения. Ни кирсановский жмых, ни пареный горох, ни андрейкина ракушка-перловица ее ни в малейшей степени не интересовали. После дюжины бесполезных попыток, расстроенный внук опустился на палубу:
- Не, дед, это неправильная рыба. Мутантка. Нам на уроках рассказывали.
Давыдов как раз подводил приманку к носу бронзового красавца и только хмыкнул в ответ. Крупные двадцати-тридцати килограммовые рыбины появились в низовьях Волги лет сорок назад. Помимо внушительных размеров и высокого, причудливо изогнутого спинного плавника они мало чем отличались от местного аборигена - сазана: тоже длинное, высокое тело, покрытое крупной темно-желто-золотистой чешуей, на спине потемнее, с синеватым оттенком, а на брюхе - светлое, серебристое. Удивленные ихтиологи быстро причислили ее к семейству карповых и начали гадать, какой экологический сдвиг мог породить подобное чудо. Рыбаки столь сложными вопросами не заморачивались, увлеченно разрабатывая способы ловли прихотливой, мощной и быстрой рыбы.
Тем временем Кирсанов забросил выползка. И сазаняр клюнул. Давыдов точно уловил момент, когда приподнялись мощные бронзовые плечи, мелькнуло светлое, как зеркало, брюхо.
- Клюнул! - закричал Андрейка. - Дед, он клюнул!
- Не тяни, только не тяни, - выдохнул Андрей Ильич, бросаясь к рулю. В любой момент рыба могла почувствовать захват и понести. Что она и сделала мгновение спустя. Упираясь в борт чертовски крепкими ногами, Кирсанов вел сазаняра. Рыба отчаянно тянула, совершая громадные прыжки в воде. Катер летел ей вслед. Андрейка орал от восторга. От самообладания Кирсанова не осталось следа: захваченный азартом, он ругался, едва успевая перехватывать удилище. Трещали крепления. Мимо неслись берега...
Солнце стояло высоко над горизонтом, когда измученная рыба сдалась на милость не менее измученных, но гордых рыбаков. С помощью люльки они втроем втащили ее в катер и рухнули на палубу.
- Вот это да! - выдохнул Андрейка и засунул в рот порезанный чешуей палец. - Мы его все-таки сделали! Класс!
Довольный Давыдов усмехнулся: он не был уверен, что именно это подразумевал его лечащий врач, советуя больше отдыхать на природе.
Глава 1
Неделю спустя полковник Давыдов сидел в чужом просторном кабинете, с тоской вдыхал рафинированный воздух и следил, как загорелые пальцы хозяина перебирают яркие голографии, рассыпанные по низкому столику.
- Завидую я тебе, Дрын, белой завистью, - сокрушался генерал, любуясь на счастливую троицу в окружении богатого улова. - Может и мне отдохнуть? Бросить все и в тайгу на месячишко, а? Взял бы Витальку с Пашкой и к Сусуману. Пацанам уже десятник стукнул, а настоящего леса в глаза не видели, одни пальмы да кипарисы.
- Можно, - согласился полковник. - Только не получится. Кто ж тебя отпустит-то?
- Точно, - мрачно согласился генерал, - только если как ты...
- Нет, Корень, как я - не стоит, - серьезно попросил Давыдов старого друга.
- Да, напугал ты нас, брат, - признался хозяин, озабоченно всматриваясь в сидящего напротив немолодого кряжистого мужчину.
Давыдов молчал. Что тут скажешь? Не извиняться же, право?
Так случилось, что полгода назад сердце, ровно отстучавшее в груди две войны, вдруг споткнулось, дернулось и остановилось. Философии разводить Андрей Ильич не любил. Человек он был обстоятельный, серьезный и прагматичный. Но в глубине души знал точно: выдержи сердце, не нашли бы Андрейку в завалах московской подземки, будь она неладна, старая развалюха. Живым не нашли бы. И не важно, что внук был в столице, а дед в далекой Сибири. Есть еще силы, неподвластные человеку, - выкупил он у судьбы мальчишку. А сердце... Что ж, спасибо врачам - успели взрастить замену.
Бросив последний завистливый взгляд на кусочек чужой жизни, генерал собрал в стопку голографии и подвинул к гостю:
- Как самочувствие?
- А то ты не знаешь? - усмехнулся Давыдов, убирая снимки в карман кителя. - Ты, Корень, заканчивай вокруг меня хороводы водить. Говори прямо, огорчить хочешь или что на Базе случилось.
- Уже наболтали, - недобро прищурился генерал.
- Ничего не знаю, полный профессиональный вакуум, как врачи распорядились, - развел руками гость. - Но, сам рассуди, часто за месяц до старта ведущему навигатору обламывается внеплановый отпуск, а полуотставника рвут с отдыха из Красноярска в Москву?
- Тебе до отставки еще потеть и потеть, - сбавил обороты хозяин кабинета, - сначала генералом стань.
- Не бывают Давыдовы генералами, - отмахнулся Андрей Ильич, - фамилия не позволяет.
- Вот и сидел бы на своей Базе! - в сердцах бросил Корнеев. - Сначала Штерн помер, потом ты - почти! Бойко твой, мохнолапый, небеса считает! Гаврилов с Милявским глотки друг другу рвут! А корабль кому отправлять?!
- Так уж и некому? - улыбнулся полковник, пропуская мимо ушей упреки. Почти двенадцать лет он отвечал за работу Орбитальной станции, вертящейся вокруг Луны, и курировал научные проекты, над которыми работали ее беспокойные обитатели. Отсюда координировались исследования дальнего космоса мощнейшими телескопами, отправлялись зонды, собирались новые аппараты и стартовали корабли к соседним планетам. "Непыльная работенка", - шутила жена, намекая на стерильную чистоту, царящую в жилых помещениях Базы, когда уставший муж возвращался домой в Красноярск для короткого отдыха. "Творческая", - думал Давыдов. То ли виной был характер Андрея Ильича, то ли особая атмосфера замкнутого пространства, то ли специфика деятельности, но скучать начальнику не приходилось. Всяко бывало: и оборудование отказывало, и "зайцев" ловили, и ученых мужей разнимали, - хочешь, не хочешь, а научишься мыслить нестандартно.
"А вот таких конфузий еще не было", - хмуро думал Давыдов, жадно слушая обстоятельный рассказ генерала об итогах последнего проекта - строительства корабля с двигателем нового революционного типа. Когда Андрей Ильич в госпиталь свалился, готовый "Багратион", по-простому "Тишка", уже висел на стапеле Базы. Полным ходом шли последние отладки, экипаж осваивался "на местности", отрабатывались тренировочные процедуры. И лететь должен был на нем маруськин Кирсанов со товарищи к далекому Сатурну и иже с ним. Поделив просторы родной планеты, земляне вовсю межевали Солнечную систему, распространяя зоны влияния. А какой из космонавта муж? Полгода здесь - год там... Несерьезно!
Но видно были у судьбы на Тишку иные планы. Когда правительственная комиссия в составе представителя президента, одного маршала, двух генералов, четырех академиков, не считая прочей приглашенной шушеры, с положенной случаю торжественностью ступила на палубу корабля, пролетела по узким коридорам, приобщаясь к грядущим свершениям, к ужасу оставшихся на станции выяснилось, что задраенный в соответствие с техникой безопасности люк "Багратиона" открываться не желает. Сколь ни тянул время оповещенный руководитель проекта, из последних сил развлекая высокую комиссию, сколь ни бились вызванные специалисты над запорными механизмами, спасти ситуацию не удалось. Люк не поддался. Спустя десять часов затворничества, пришло распоряжение эвакуировать обозленных гостей по аварийным схемам.
Догадываясь о размерах разразившегося далее скандала, Давыдов все же с трудом сдерживал улыбку. Слава Богу, не часто в военном ведомстве происходили столь грандиозные казусы. Необходимость сохранить этот в тайне не вызывала сомнений.
- А вчера пришел доклад от твоего Бойко, - продолжал, кривясь, Корнеев, уже закончивший живописать личные впечатления от "спасения". - Расследование пришло к выводу о произошедшей диверсии. Предполагаемый исполнитель арестован. Действовал в пользу Азиатского альянса.
- Подожди, - прервал удивленный Андрей Ильич, - Авдеева, что ли, арестовали?
- Авдеева, - подтвердил генерал, сверившись в полученными данными.
- Да какой он исполнитель? Генка его два года под колпаком держал, дезу по-маленькой скармливал.
- Дезу?! - возмутился Корнеев. - Под колпаком?! И кто кого околпачил?! Кто, я спрашиваю?!
Накопившееся с начала истории напряжение требовало выхода. Не стесняясь полковника, генерал разразился отборной бранью, не забыв помянуть всех участников событий вплоть до героического представителя грузинского царского рода. Выдохшись, начальство оперлось о стол покрасневшими кулаки и выразительно подытожило:
- Окаянщик, ты Давыдов! Как есть окаянщик!
- Да почему я? - искренне не понял Андрей Ильич. - Вот Яшка мой - окаянщик. У него хват клюшки правый, нестандартный.
- Ты мне, Дрын, баки своим хоккеем не забивай! - потребовал друг, отмахиваясь от возражений.
Давыдов насупился - сыном он гордился: две олимпийские медали в составе сборной не шутка!
- Ты мне скажи, что с твоими умельцами делать будем?! На всю армию ославили, ироды!
- Да почему моими? - опять не понял гость. - Диверсия же!
- Чую! - отрезал генерал.
С этим доводом Давыдов не согласиться не мог - чутью Корнеева он привык верить. Пожалуй, одно оно вывело друзей живыми с дальневосточных земель, когда многомиллиардный сосед вздумал передвинуть свои границы поближе к Ледовитому океану. Да и в плавании по политическому морю родной державы не раз помогало Артурику обходить рифы.
- Хочу правду, - веско уронил хозяин. - Лучше тебя станционной кухни никто, Ильич, не знает. Докопайся. И с фантазиями своего зама разберись, - добавил он, брезгливо бросая на стол тонкую папку.
Зама? Давыдов прикрыл глаза, пряча неуместную радость. Не ждал он - нет, не ждал, - что позволят ему вернуться к любимой работе. В армии, как везде, молодые не дремлют.
- Когда вылетать?
- Вылетать? Забудь о космосе, Дрын, - с ощутимой долей дружеского злорадства сообщил генерал. - Тебе месяца три еще запрещены перегрузки. Здесь разбираться будете, господин полковник. В медвежьей заднице!
Глава 2
Причудливый зубчатый гребень в окружении белых снегов рвался в синее небо. Островерхие ели взбирались к его подножию. Реки змеились прочь. Оторвавшись от документов, Давыдов любовался на величественную Манарагу, "Медвежью лапу", что щетинилась на людей отвесными башнями своих "жандармов". Генеральский шатл плавно скользил над безмятежной тайгой к ее подошве. Здесь, прячась от любопытных глаз за стеной заповедного леса, лежал город, не значащийся ни на одной официальной карте: Печорск 18. "Медвежий зад", - как любовно окрестили его армейские юмористы, за снующие туда-сюда орбитальные шатлы. "Похабники", - кривилась жена каждый раз, слыша от Давыдова колоритное название.
Манарага. Прекрасная и коварная, истинная царица приполярного Урала. При каждом взгляде на щетку ее "зубов" полковник вспоминал Штерна, до отвращения гениального и несгибаемого патриарха второй волны отечественного космостроения. Уроженец минувшего века, Федор Витальевич Штерн бредил космосом. Он ставил себе цели и шел к ним сквозь кризисы, войны и катаклизмы, сотрясавшие страну: Луна, Марс, Сатурн. "Шаг за шагом, молодой человек, - любил повторять академик, ероша короткий ежик седых волос, - сантиметр за сантиметром. Для умного человека судьба - вопрос выбора". Тишка стал любимым детищем Штерна. И последним.
И чем дольше размышлял Давыдов, вникая в сухие данные документов, тем больше не нравился ему забавный курьез, случившийся на "Багратионе". Глупый казус оскорблял память великого человека. Диверсия, саботаж, авария или дерзкое хулиганство? В любом случае, корабль, гордость отечественного космостроения, оказывался "приколот к причалу" на ближайшие полгода-год. По наметкам специалистов именно столько времени требовалось для полного демонтажа и замены шлюзовой камеры - единственной возможности вернуть корабль в строй: открыть злосчастный люк не удавалось до сих пор, несмотря на предпринимаемые усилия.
- Чай, Андрей Ильич.
- Спасибо, Налимов, - рассеянно поблагодарил полковник сержанта-стюарда.
Отпивая по глоточку крепкий ароматный напиток, Давыдов прикидывал резоны Азиатского альянса для столь странного вмешательства в отечественную космическую программу.
С бесславным окончанием последней войны беспокойный сосед перенес сферу своих наступательных интересов на юг и юго-восток континента, поддерживая с несговорчивым северным шабером настороженный нейтралитет. В космосе притязания стран и вовсе не соприкасались: Альянс осваивал Венеру и энергично спорил с Объединенной Америкой за Меркурий. Грядущий полет "Багратиона" к Сатурну никоим образом не задевал его интересы в отличие от Еврозоны, весьма настойчиво пытающейся убедить мир в своих правах на газовую планету и ее спутники. Единственным козырем европейцев служили посадки на Рею и Энцелад беспилотных аппаратов, связь с которыми давно оборвалась. Масштабная программа "Багратиона" не шла ни в какое сравнение с этими жалкими потугами.
Личность Стаса Авдеева, выдвинутого Бойко на роль "козла отпущения", и вовсе не выдерживала критики. На протяжение двух последних лет скромный связист находился под бдительным наблюдением службы безопасности Базы. Разведчики вели осторожную игру с наблюдателем азиатской державы.
Авария? Давыдов пролистнул файлы, возвращаясь назад к результатам обследования люка. Из отчета следовало, что все запорные механизмы шлюзовой камеры действовали исправно. Причина случившегося конфуза скрывалась за мудреным термином "взрывная каринальная диффузия второго типа", существование которой между твердыми телами ученые до сих пор признавали только теоретически. Отправившись по ссылке, любезно приложенной кем-то из корифеев анализа для просвещения невежественных солдафонов, Андрей Ильич хмуро продирался сквозь научные термины и сложные выкладки, уясняя механизм невероятного явления. В предельно упрощенном виде процесс виделся ему, как глубокое стремительное взаимопроникновение молекул веществ, из которых были изготовлены плотно соприкасающиеся поверхности люка и шлюзовой камеры, превратившее их в единый монолитный кусок "дерьма". Пробежав по выдвинутым предположениям, Давыдов с горечью понял, что единственный довод ученых в поддержку "человеческого фактора" в усеченном виде звучал так: "Само не могло. Почему? Потому, что никогда раньше не могло".
Что приводило полковника напрямик к интуитивным выводам генерал-лейтенанта ВКС Артура Михайловича Корнеева - свои постарались.
Свои... Бездоказательно. Пока.
"Ай, да, Бойко! Ай, да, с*чий сын!" - усмехнулся полковник полчаса спустя, закрывая последний файл отчета, в котором, уверенно тасуя факты и предположения, его зам, временно исполняющий обязанности начБазы, вдохновенно доказывал факт диверсионной операции. Краеугольными камнями теории выступали присутствие шпиона Альянса на станции и неизвестная отечественной науке технология "эффекта взрывной диффузии".
Для Давыдова отчет служил овеществленным свидетельством отчаянного желания Всеволода Бойко, тридцатипятилетнего подполковника и баловня армейской судьбы, подкрепленной обширными связями дяди - генерала армии, - спасти карьеру, переложив основную ношу ответственности за инцидент на чужие плечи. В глубине души ему было даже немного жаль амбициозного и отнюдь неглупого мужика, за здорово живешь угодившего в переплет. Но лишь немного: слишком откровенно демонстрировал подполковник стремление занять должность Начальника станции в прошлом, слишком радовался подвернувшейся возможности шагнуть на следующую ступень карьеры. Бойко предстояло усвоить старую мудрость: не ставить крест на начальнике, пока сам не сходишь на кладбище.
- Андрей Ильич, садимся, - предупредил сержант. - Пристегните ремни.
Ожидая, пока служба безопасности аэропорта закончит процедуру проверки, полковник вспомнил, как удивился прибывший встречать проверяющего Гена Колюжный, безопасник Базы, узнав выходящего из шатла Давыдова. Не ждал - нет, не ждал! - он его появления. Все свидетельствовало, что не вернется "гусар" на Базу: или здоровье, или Бойко с дядей не позволят. А вот тебе, бабка, и юрьев день - вернулся.
Давыдов усмехнулся, искоса наблюдая за старым знакомым. Хотя, каким же старым? Майору едва тридцать четыре стукнуло. Но угрюмый осунувшийся и какой-то помятый человек разительно отличался от неунывающего лощеного франта, любимца женщин и прочих обитателей Задн... ээ, Печорска... и Базы, запомнившегося полковнику. Понятно, неприятности никого не красят, но надо уметь держать удар, в конце-то концов!
Жизнь хорошо потрепала поколение Давыдова, ровесника сочинской олимпиады. Изначально немногочисленное - из-за череды кризисов начала века и женской эмансипации - его основательно проредили войны и эпидемии, но не сломили. Выжившие - выдюжившие - упорно тащили страну из дерьма. Эх, молодежь! Учить вас еще и учить!
- Язык проглотил? - спросил Давыдов, устраиваясь на сидение армейского флипа. - Докладывай, Гена, по всей форме, что тут у вас без меня накосячилось. Да подробненько. Будем вместе разгребать авгиевы конюшни.
- У Бойко в докладе все подробно изложено, - невесело усмехнулся Колюжный, опуская купол и включая зажигание. На впалых щеках заиграли желваки. - Шпиона прошляпили.
- Ты мне эти сказки в лицо не тычь! - неожиданно рассердился Андрей Ильич. - Ты голову, м*ть твою, майор Колюжный, достань, да думать начни! Я что, по-твоему, сюда с больничной койки слюни тебе подтирать прилетел?! Отстранили его! Собак навешали! А мозги твои, Гена, где? Вместе с духом одним пердом вылетели?!
- Ничего вы не понимаете, Андрей Ильич, - упрямо процедил водитель, закладывая крутой вираж на повороте.
- А ты много понимаешь, Гена? Ни черта ты не понимаешь! - сам же ответил на вопрос Давыдов. - По бойковским байкам тебе не просто служебное несоответствие светит! Я его отчетик подробно изучил, а вот твоего в глаза не видел! И никто не видел!
- Я отстранен.
- А заодно руки оторваны и язык отрезан?
- Да кто меня слушать будет? - угрюмо ответил Колюжный. - Корсаков забрал расследование под свое производство. Он - генерал армии, а я кто?! Все ходы перекрыли.
- Так уж и все? - усмехнулся Андрей Ильич.
Майор подозрительно смотрел на полковника и молчал. В запавших глазах плескалась злость и отчаянная надежда. "Злость -это хорошо", - решил Давыдов.
Флип плавно скользнул на стоянку у штаба и остановился.
- Значит так, Гена, я - не Агата Кристи, - веско произнес Давыдов, - меня жертвы не интересуют. Приехал я узнать правду. И узнаю! Готов работать за совесть - поднимайся с карачек и приходи. А нет... Не обессудь!
- Андрей Ильич... - начал Колюжный.
Но полковник его уже не слушал. Выбравшись из флипа, он размашистой походной шел к дверям штаба, громко отвечая на радостные приветствия.
Глава 4
- Численность персонала орбитальной станции, как вам известно, составляет более тысячи человек, - Всеволод Бойко докладывал складно, доходчиво, ничем не выдавая личного отношения к нежданному возвращению начальства. - Из них над проектом "Багратион", вышедшим на финишную прямую, работало порядка трехсот.
- Двести семьдесят шесть, - поправил Колюжный, собранный и деловитый, как прежде. - Непосредственный доступ к "телу" корабля имели сто восемьдесят три. Не считая одиннадцать человек комиссии.
- Станислав Авдеев имел соответствующий допуск? - уточнил Давыдов, вырисовывая на мерцающем экране личного комма очередного чертика.
- Ограниченный, - признал Бойко.
- Продолжайте...
Андрей Ильич в полуха слушал обстоятельный доклад зама о проведенном расследовании, рисуя в блокноте и размышляя над ситуацией. От многочисленных подробностей сыскных процедур, осуществленных на Базе, полковник не ждал сюрпризов. Не имело смысла вглядываться в мелькающие кадры станционной хроники, запечатленной с разных ракурсов голокамерами СБ. Несоответствия давно обнаружили и проанализировали. Даже "заряженные на результат" следователи Корсакова должны были отработать все возможные версии, выбирая наиболее безопасную для Бойко. Порой полковник сожалел, что армейская служба безопасности не подчинялась, как встарь, комитету. Независимая объективность пришлась бы кстати.
Иностранная фамилия царапнула слух.
- Абрамс?
- Джейкоб Абрамс - представитель НАСА, - терпеливо повторил Бойко.
- В итоговом отчете упоминания о господине Абрамсе отсутствуют, - Давыдов обвел собрание вопросительным взглядом.
Колюжный, прищурясь, сверлил докладчика недобрым взором. Артемий Милявский, сменивший год назад на посту научного руководителя Федора Штерна, улыбнулся, с едва заметной снисходительностью поглядывая на полковника:
- Андрей Ильич видимо не в курсе. Присутствие доктора Абрамса в составе комиссии было обусловлено последними изменениями, которые произошли на проекте "Багратион".
Милявский замолчал, давая возможность аудитории оценить бездну неинформированности вернувшегося начальства. За полгода, что они проработали вместе на станции, у Давыдова не сложилось о научном светиле определенного мнения. Чуть высокомерный, но неизменно толерантный Милявский являлся полной противоположностью настырного, резкого и едкого на язык Штерна. Ходили упорные слухи, что несговорчивый старик вовремя освободил свое место более гибкому, широкомыслящему преемнику. Верно, Федор Витальевич на восьмом десятке с людьми не церемонился, авантюры в науке не признавал и на своем стоял крепко: мог и президенту по столу кулаком вдарить по крайности.
На помощь полковнику бросился Колюжный:
- Американская станция "Мессенжер", аппаратного пилотирования, из-за сбоя в программе покинула свою орбиту вокруг Меркурия и движется в сторону Солнца. Из НАСА обратились в Роскосмос с просьбой использовать "Багратион" для возвращения станции, собравшей важнейшую информацию на планете.
- Почему "Багратион"? - удивился Давыдов. Он хорошо помнил негодование Штерна по аналогичным поводам: "Космический корабль - не такси! Космос глупостей не прощает!" - У американцев своих кораблей нет?
- Да не успевают они, - непочтительно буркнул Зверев, эксплуатационник. Он сидел, откинувшись на спинку стула и по вьевшейся привычке грыз наконечник лазерного пера. - Куда им с тишкиными движками тягаться!
- И кораблей лишних у них нет, - желчно добавил подполковник Гаврилов, отвечающий за подготовку экипажа. - И людей...
- Анатолий Иванович, - укоризненно прервал его Бойко.
- Всеволод Петрович, - непочтительно передразнил его подполковник. - Политики кренделя выписывают, а люди на смерть летят. Наши люди! С Солнцем не шутят. Что молчите, доктор Милявский?
- Свое мнение по этому вопросу я уже сообщил руководству, - спокойно ответил раскрасневшемуся Гаврилову ученый.
Тимур Босин, ведущий конструктор, сардонически хмыкнул, но промолчал, пристально рассматривая отманикюренные ногти на узких ухоженных пальцах. Потомственный интеллигент, угодивший в армию, когда правительство определило Роскосмос под ее начало, он терпеть не мог все, связанное с древшейшим институтом войны. Давыдова, неизменно носящего форму и не скрывающего армейских замашек, Босин истово презирал вот уже более восьми лет.
Давным давно Штерн, взявший новичка под свое крыло, объяснил удивленному Андрею Ильичу, что предки Тимура в сороковых годах прошлого века попали под колесо прокатившихся по стране репрессий. С тех пор в семье Босиных истово культивировалось отвращение к армии и любым ее представителям. "Умненький мальчик, - говорил Федор Витальевич, - но опыта жизни мало. Ты уж не серчай на него, Андрюшка". И Давыдов не серчал, относясь с затаенным юмором к странностям конструктора.
Между тем дискуссия разгоралась. Давыдов следил за ней с интересом. Для этого он и собрал их всех в одной комнате - вывернуть наружу противоречия, назревшие в проекте.
Милявский отделывался общими фразами от нападок наседавшего Гаврилова. Зверев поддерживал то одну, то другую сторону. Босин вставлял едкие комментарии в духе незабвенного Штерна. Колюжный молчал. Бойко пытался урезонить разошедшихся спорщиков.
- Федосов, Вяхирев, Кирсанов, Лагутенко, Данич, Тарусов, - загибал пальцы Гаврилов. - Это команда! Экипаж какой еще поискать! Золотые головы! А вы их в пекло, как крыс лабораторных хотели!
- Анатолий Иванович, - отмахивался Милявский, - план полета был согласован на самом высоком уровне.
- К медведю в ..... твой уровень, - в сердцах ругался Гаврилов. - Ученые слизни... С минимальными изменениями конфигурации корабля - да на Солнце!
- Не преувеличивай, Толяныч...
- Маршрут был изучен и одобрен...
- Все! - веско обронил Давыдов, обрывая дискуссию. Он обвел собравшихся тяжелым взглядом и продолжил в установившейся тишине. - Вернемся к докладу подполковника Бойко.
Слушая гладкую речь подполковника, Андрей Ильич рисовал на экране человечков. Первый, худой и долговязый, однозначно смахивал на Гаврилова. Иваныч слыл человеком ершистым, но душевным. За ребят своих горой стоял, но и спуску никому из них не давал. У такого не зазвездишь. Рискованный план спасения американской игрушки подполковнику откровенно не одобрял. "Но действовать Иваныч привык по шаблону", - размышлял Давыдов: "Докладные строчил, да на совещаниях бузил".
Второй уродец, усатый и носатый, символизировал зама. "Ему любые проблемы в хозяйстве Базы не в масть. А вот космос уже не его зона ответственности: не вернется Тишка, с Бойко никто не спросит отчета. Начнется строительство нового корабля, конструкторская документация по "Де Толли" давно разрабатывается, тут и Селезню нашему лавровый венок обломится", - Давыдов нахмурился. Его взгляд остановился на Колюжном, назначенном на роль ответчика за аварию: "Эх, парень...".
Перо заскользило по экрану, выводя пухленького карлика с широкой улыбкой. Позиция Милявского порождала много вопросов. Прикинув и так и эдак, Давыдов решил, что маститый ученый одобрит откровенную авантюра только в одном случае - сильное политическое давление и гарантии. Перо чиркнуло, проводя стрелку к Бойко. Над его левым плечом нарисовался чертик в погонах. Генерал Корсаков политику любил, и племянник во всем следовал советам могущественного дяди.
Давыдов вздохнул, добрым словом поминая Штерна. Будь старик жив, не пошел бы на поводу у политиканов. Да и сам полковник, не свались в госпиталь, вмешался бы в ситуацию. Но... Прошлого не воротишь.
Способ, каким повредили корабль, однозначно указывал на руку ученого. Так мог ли Артемий Милявский вывести Тишку из строя и выскользнуть из Корсаковской петли? Для этого надо иметь твердые принципы и решительность. Ни в том, ни в другом Андрей Ильич обвинить начрука не мог - слишком мало он знал о настоящем Милевском, скрывающемся за маской либерального душки-ученого. С другой стороны, возможно, за маской никого и не было.
Следующий человечек, с густыми бровями и черными волосами, собранными в конский хвост, как казалось Давыдову, смотрел на него с экрана с холодным осуждением за одно предположение, что сверхкультурный Тимур Босин мог иметь какое-то отношение к происшествию. Политикой ведущий конструктор не увлекался, к вопросу своей карьеры подходил со здоровой иронией, переживать за космонавтов, - военных! - имевших хороший шанс погибнуть за околицей Меркурия, не стал бы.
Оставался Зверев. Говорливый трудяга Зверев, плывущий по течению армейской жизни. Эксплуатационник никогда не был замечен полковником ни в чем предосудительном, включая нездоровый альтруизм.
Кто и почему? К концу заседания Давыдов так и не нашел ответа. Отпустив людей, он смотрел на мерцающий экран личного комма. И задавал себе последний, самый неудобный вопрос - как? Ему казалось, что ответ должен быть рядом с подозреваемыми.
Когда летние сумерки пробрались в кабинет, Давыдов вызвал Колюжного и продиктовал ему список вопросов.
- Но как мне это узнать? - поразился майор.
- Каком! - отрезал полковник. - Ты, Гена, в безопасности служишь или где?
- Есть! - отчеканил Колюжный и выскочил за дверь.
Спустя восемь часов он ворвался в служебную квартиру, выделенную Давыдову, возбужденно сверкая глаза.
- Андрей Ильич! Как вы догадались??!!
Выслушав новости, полковник включил комм и набрал знакомый номер:
- Тимур, загляни ко мне в девять.
Потом устало растер лицо и тяжело вздохнул. Всю ночь Андрею Ильичу снились отвесные зубцы Манараги.
Глава 5
Генерал-лейтенант Корнеев поворачивал наклоненный бокал, наблюдая за следами, остающимися от стекающего по внутренним стенкам коньяка.
- Лет двадцать, Ильич?
- По барабану, - отмахнулся Давыдов, уже подмахнувший первую порцию терпкого напитка.
Коньяк он принес с собой, зная, что предупрежденный врачами генерал сам не предложит. А разговор предстоял трудный.
- Настолько плохо?
Вместо ответа полковник заново наполнил опустевший бокал.
- Ты почему, Корень, про Меркурий мне не сказал?
Хозяин огромного кабинета выпил коньяк, поставил на стол бокал и кивнул на початую бутылку, предлагая гостю продолжить.
- Не актуально стало. С НАСА договоренность о неразглашение инцидента к тому времени уже достигли, - генерал помолчал. - Мне тебя, Дрын, на свою сторону надо было перетянуть. А Меркурий лил воду на мельницу Корсакова с его версией о диверсии Альянса.
- С каких пор меня надо перетягивать, Корень? - горько усмехнулся Давыдов. - Я с последней Дальневосточной войны на твоей стороне.
- Люди меняются.
- Вот и я гадал, как же ты изменился, Артур Корнеев, если согласился послать "Багратион" на Меркурий, - прищурился полковник. - Заигрался в политику?
- Не гоношись, Дрын, - нахмурился генерал. - Я изучил все документы, говорил с вашим Милявским и прочими корифеями от науки, риск выходил минимальным.
- Дерьмо это были, а не документы. Не тех ты, Корень, спрашивал.
- Надо было тех, кто корабли уродует?
- Потому и уродуют, что в здравый смысл командования ни на йоту не верят. Докладные от Гаврилова получал?
- Получал, - согласился Корнеев, - я от него перед каждым запуском тонну докладных получаю. Через твою голову, между прочим. Неужели Иваныч постарался? Что-то мне слабо верится.
- Босин, - коротко ответил полковник и опрокинул в себя коньяк.
- Босин?
- Решил детище Штерна, любимого наставника, и свой восьмилетний труд спасти. Ты пойми, Корень, они же с Федором, старый да малый, с этим кораблем, как с детем носились. И шансы его за Меркурием он получше многих представлял. Вот и решил саботаж устроить - малой кровью отделаться.
- Малой кровью, значит. С каких это пор миллионы бюджетных денег и престиж страны стали малостью, Давыдов?
- С тех самых, как ими жизни человеческие выкупать начали, - отрезал Андрей Ильич. - Имей в виду, Корень, доказательств против Босина у меня нет.
Мужчины молчали.
Всматриваясь в плещущийся в бокале Корнеева коньяк, полковник вспомнил холодную насмешку в спокойных карих глазах конструктора, внимательно слушавшего версию Давыдова о событиях на "Багратионе":
- Нет у вас, Андрей Ильич, никаких доказательств, а я вины за собой не чувствую и признаний писать не намерен.
- Зря ты людей глупее себя считаешь, Тимур. Вот Штерн гением был, а людей уважал.
- Вы Федора Витальевича не трогайте.
- Согласен. Раз не хочешь вспоминать Штерна, давай, Тимур, поговорим о Зиновии Павловиче Босине, твоем прадеде. Родившемся в Санкт-Петербурге в одна тысяча тринадцатом году, - прочитал Давыдов, открыв досье, добытое Колюжным в архивах госбезопасности. - Интересный был человек, - продолжал полковник, словно не замечая, как побледнел ведущий конструктор. - Талантливый. Переписывался с Бором и Ферми...
- За что и поплатился!
- Нет, - возразил Андрей Ильич, - арестовали его после доклада на закрытом заседании Академии Наук в 1952 году о сделанном им фундаментальном открытии в области физики.
Босин угрюмо молчал, и Давыдов продолжил дальше зачитывать материалы досье:
- В своей работе Зиновий Павлович говорил о новом уровне в понимании дифузионных процессов в твердых телах. Он даже продемонстрировал академикам опытную модель. Но, думаю, ты хорошо знаешь эту историю, Тимур. Кажется, в вашей семье не принято забывать прошлое.
- В силу своей ограниченности Завенягин, он руководил наукой при Сталине, отказался принять открытие прадеда. Началась травля. Ученые, те же шакалы, рвут слабых. Его выгнали из НИИ, лишили всех званий. К концу года, прадеда арестовали, отправили в шарашку, а потом, как несогласного на сотрудничество, - по этапу в Сибирь, - глухо досказал Босин.
- Интересно, что ни сама модель, ни рабочие материалы, которые Зиновий Павлович тайно забрал из интитута домой, обнаружены при обыске не были. А спустя более сотни лет на корабле, над которым работает прямой потомок ученого, случается необъяснимая авария, причина которой по внешним признакам полностью повторяет те описания последствий работы "модели Босина", что оставили в своих записях советские ученые. Что скажешь, Тимур?
- Штерн говорил, что вы "мозговитый". Жаль, я ему не верил. Сдадите меня Колюжному? - с вызовом спросил конструктор. - Он за дверью дожидается, как верная шавка. Заодно Бойко насолите. Саботаж ушами прохлопал.
- Для начала предлагаю поговорить, - спокойно ответил Давыдов, всматриваясь в непокорные злые глаза сидящего напротив мужчины, - по-человечески поговорить, Тимур Осипович. Много у нас с вами накопилось запазухой.
От воспоминаний его оторвал пристальный настойчивый взгляд Корнеева.
- Ты мне, Дрын, баки не забивай. Не было бы доказательств, не примчался бы с Урала в Москву, как в ж*пу клюнутый. Пожалел, что ли, Босина своего?
- Нет у меня жалости к людям, - отмахнулся Давыдов, - на войне всю растерял. А Босина в обиду не дам! Согласен, дел он натворил. Но в том и наша с тобой, Корень, вина есть.
- Ишь ты, как заговорил, - усмехнулся генерал. - Чем он тебя так пронял-то, Давыдов?
Полковник напрягся. Босин тоже задавал ему этот вопрос: "Почему?" Только Корень, знавший Дрына, как облупленного, не удовлетворится полуправдой, которой оказалось достаточно "умному мальчику" Тимуру Босину: "В память о Штерне. Да и должность любимая снова при мне твоими стараниями".
- Сына он мне спас, Корень, - тихо ответил Андрей Ильич. - Сына.
- Яшку?! - поразился Артур.
- Сашку, - вздохнул Давыдов.
- Кирсанова, - догадался наконец генерал и неверяще покачал головой. - Да полармии уже в курсе, как ты его третируешь!
- То я.
- Вот Юпитер, м*ть твою за ногу. А мне-то, Дрын, что делать прикажешь со всем этим дерьмом?! Мне докладывать надо!
- Так докладывай, - впервые улыбнулся полковник. - Докладывай, Корень! О последнем открытии великого ученого Федора Витальевича Штерна. Об изменениях, которые он самовольно внес в чертежи корабля накануне смерти, собираясь преподнести сюрприз скептикам в день сдачи "Багратиона".
- Не поверят! - блеснул глазами Корнеев.
- Поверят, - заверил Давыдов. - Старик своим самоуправством многих до белого каления довел. Тишку наживую правил. В личных документах найдутся все необходимые записи, а дома прототип установки. Корсаковская версия на ходу развалится, а он ведь ее уже лоббирует. Лоббирует?
- Лоббирует.
- А через месяц-другой, как в записях разберутся, Босин люк откроет, - подмигнул полковник. - Без урона для бюджета страны, заметь. Протестируют Тишку в хвост и в гриву, да отправят к Сатурну, как старик планировал. Корсаков племянника у меня в замах подержит, пока буча не уляжется, а потом переведет на следующее теплое местечко. Гена Колюжный останется на Базе, я за него вплотную возьмусь, человеком станет. Да и за Босиным присмотрю, ему еще "Де Толли" строить. А с Милявским придется расстаться - конъюнктурщики мне на базе не нужны.
- Ну, и кто ты после этого, Давыдов? - протянул генерал, недоверчиво и чуть восхищенно качая головой.
- Вечный полковник, похоже.
- Окаянщик!
"Может, Корень прав?" - впервые задумался Андрей Ильич, допивая коньяк.
Он уже знал, что выйдет от генерала и первым делом позвонит Маруське. Пусть замуж быстрей выходит за своего Кирсанова, да детей рожает. А уж за зятем Давыдов присмотрит. Сердце долечит и присмотрит. Надо же, окаянщик...
![Манарага-2 []](/img/p/pritoga_i/okajanshik/maragara.jpg)
![Манарага []](/img/p/pritoga_i/okajanshik/15371856_manaraga__.jpg)