Рыба - это пища. И ничем другим ей не быть. Кто говорит иначе, тот не понимает толка в мироздании. Ему не постичь холодного мглистого тумана, служащего ей домом и простором. Перемены голода и страха быть съеденным не могут быть поняты этим простаком.
Такой жил однажды на свете. По несчастью, он оказался миротвором. Этот счастливый и жестокий человек выдумал сказку, чтобы повеселить свою загрустившую подругу.
Жила-была маленькая рыбка. Она обитала в стае, где все были подобны ей. В круговороте подобных друг другу жизней, и неотличимых от жизней смертей, была она незаметна даже и себе самой. Быть бы ей съеденной, или оставить в многовековых отложениях известковый скелетик, Если бы однажды она не потерялась, потеряв стаю.
Некуда двигаться, когда пространство пусто, без движения вокруг. Рыбка опустилась ко дну, и песчинки, поднятые волной от её тела, закружились вокруг неё. Несколько из них оказалось у неё во рту. Рыбы не умеют выплёвывать, и она проглотила их. Оказалось, -забавно, и это было первым в её жизни чувством. Вторым стало любопытство. Песок имел вкус, а это значило, что вкус может быть у чего угодно. Частицами она стала поглощать мир, делая его частью себя самой. Страх исчез, а голод рос. Живое и неживое, дух и вещество служили ей пищей.
Однажды мир закончился. Жадное чудище стало вселенной, и вселенная голодала. Голод заставил её раскрыть пасть и, выворачиваясь наизнанку, проглотить саму себя.
Ей оставалось жить вечность, в страшной тесноте огромного мира, зная только саму себя, и чувство утолённого голода.
--
О волке, кошке, и мёртвой рыбе.
Когда чудовище-рыба, пожравшая землю и небеса, испустило дух, волк и кошка подняли головы над хаосом. Кошка и Волк никогда прежде не видели друг друга - разные части мира служили ми домом.
Увидев кошку, Волк пошёл к ней. Кошка, оставаясь на месте, выгнула спину и зашипела, но тихонько, так, чтобы это можно было принять за простой выдох. Она осторожно понюхала волка, и увидев, что тот не собирается нападать, позволила ему обойти вокруг себя а когда он шумно втянул воздух позади неё, решила, что он хам, но вслух не сказала ничего.
- Мы не можем быть живы, ведь мира больше нет,- сказала кошка.
- Мы живы, а значит, мир ещё может быть, - возразил волк, - кто-то ведь создал его прежде, чем он разрушился.
- Тогда, наверное, мы - боги,- заключила кошка, и с тех пор все кошки верят в своё тайное могущество.
Так они стали владеть исчезнувшим миром. Волк неистово носился среди цветов, форм, и запахов, потерявших своих хозяев, кошка же ходила брезгливо отряхивая лапы, посмеиваясь про себя над ним. Волк отдавал себя всему, что было ему по душе, кошка же владела спокойно, будто не присваивала, а милостиво принимала. Иногда она, будто невзначай, клала лапу на что-нибудь, и тихонько восхищалась собой, когда могучий волк уступал ей то, что легко мог бы отобрать. Она видела в этом подтверждение своего тайного могущества, хотя волк считал выбор обычным правом.
Это было похоже на игру, а, возможно, и было игрой. Так мир был поделен. Среди мягких, тёплых материй нежилась кошка, во главе светлого холодного воинства стоял волк.
Им казалось, нужно что-то сказать друг другу, но слова не находились, и волк, почувствовав себя лишним, ушёл. Кошка хотела было заплакать, но подняла голову, и увидела над собой звёздное небо.
--
О льдистой птице Зиме и детях её гнева.
Земля и небо, больше ничего. Сближаясь и удаляясь, волк и кошка осуществляли дыхание Вселенной, хотя сами иное видели в сближении и удалении. Из этой привычности к дыханию родился холод.
Холодное дитя родилось. Птица о четырёх когтистых лапах, в жемчужных перьях, со стылой кровью. Она не могла узнать своих родителей - волк и кошка настолько срослись с тем, чем владели. И были так велики в сравнении с ней, что, что чудо - птица видела в них лишь пустое небо, и голую землю - больше ничего. Никого.
Она летала, и это было странствие, лишённое цели и цельности. Поиск кого-нибудь, когда ты не знаешь, что он может быть, и что сам ты кто-то. Бегство от ничего.
Птица облетела мир, чтобы узнать, что он пуст. И тогда она решила его покинуть.
Раз за разом, она билась в небо, и сыпались вниз осколки тверди, и льдистые перья, и капли крови падали.
Льдистый пух таял от жара - земля была тогда горячей - и, мешаясь с кровью, превращал сухую пыль в грязь. И комья грязи стали жить. Вначале ползать, а после - бегать, пожирать друг друга, избегать смерти и продолжать род. В некоторых из них были осколки неба - они и по сей день есть в живущих.
Поняв, что сотворила чудо, птица приблизилась к детям своей тоски, но ывидела лишь землю и небо, больше ничего.
Она силится одолеть небесную твердь по сей день, когда она спускается на землю отдохнуть, мы мёрзнем под её простёртыми крыльями.
--
Как поднялось небо.
Была зима, но никто особенно не грустил, потому что эта зима была первым временем года в мире, и люди не знали, что бывает как-то ещё. Одному Бу волосатому было не по себе. Зима любила его. Она многого не понимала, ведь она была в первый раз. Она стлалась по земле холодной коркой, всюду, куда бы Бу ни пошёл, а если он смотрел не на неё, не себе под ноги, зима бросалась ему в лицо и разбивала его в кровь. Бу не любил зиму, он тосковал зимой.
Он бегал и бормотал что-то себе под нос, а затем уселся на землю, и стал вить верёвку. Свил, подпрыгнул, и привязал верёвку к небу. Хотя небо и было очень низким в то время, всё равно, не всякий смог бы до него допрыгнуть, но Бу был великий человек. Свисавший конец верёвки он завязал в петлю, и накинул себе на шею. Затем Бу сел на землю и стал грустно улыбаться.
Однажды к Бу пришла жена и сказала: "Бу, почему ты сидишь на земле и ничего не делаешь, а только сидишь на земле и грустно улыбаешься? Ты должен кормить детей, и бить их". Сказав так, она ударила Бу большой палкой по голове. Он упал. И потерял сознание, а когда очнулся и встал, то не побежал бить жену, а снова сел, и стал грустно улыбаться.
Никто не помнит, сколько он так сидел, да и перестали на него обращать внимание. Однажды вдруг стало очень светло, Бу захрипел, и улыбка его стала очень широкой, такой, что отблеск его зубов посеребрил облака. Потом он взлетел, как не умеют взлетать птицы.
Все посмотрели вверх, чтобы узнать, как он там, но Бу уже не увидели. Видно было только высокое, синее до боли в глазах, небо.