Мне довелось принадлежать к первому поколению, которому не навязывали идеалов и героев. Поэтому выбирать своих героев нам пришлось самостоятельно. Не случайно, наверное, в своем первом, 93-го года, альбоме "ТекилаДжаз" - одни из наших главных героев - сыграли старую песню группы Stranglers - No More Heroes...
Новых героев пришлось искать где Бог пошлет. Но при этом выяснилась одна важная вещь: герой - это вовсе не обязательно, с одной стороны, Чацкий или Печорин, а с другой - пионер, пустивший под откос вражеский поезд, колхозница, поставившая рекорд по надоям, или государственный муж, который не только основал, но и продолжил, а также укрепил. Об этих новых героях - отдельное слово. Потому что прежде чем говорить о них, нужно отдать должное последнему герою из прошлого. Им был не кто иной, как Борис Николаевич Ельцин.
Не помню, где я впервые услышал слово "Ельцин", но только однажды (кажется, была зима 90-91 года), идя домой из школы, я увидел возле нашего парка культуры и отдыха большие плакаты, вокруг которых толпилось много народу. Я был любознательным мальчиком, поэтому тут же подошел поглазеть. Оказалось, что плакаты вывесил некий общественно-политический клуб "Гражданин". В следующие 15 минут я узнал, что в нашей стране далеко не все так хорошо, как нам об этом говорят в школе и по телевизору, и что не только Сталин, которого уже разоблачили практически официально, но и даже сам Ленин был нехорошим человеком, - еще там говорились совершенно крамольные вещи о Великой Октябрьской, про армию с милицией, - но главное, есть такой человек Ельцин, который не боится говорить правду. До этого я уже успел подержать в руках журнал "Огонек", посмотреть передачу "Взгляд" и послушать кухонные разговоры взрослых, но как Советский Союз ругают не на кухне и не по телевизору, увидел впервые.
Как известно, героям принято подражать. После того как Ельцин демонстративно вышел из партии, мы с другом Максимом написали заявления о выходе из пионеров и отнесли его в пионерскую комнату. Это был, наверное, вполне геройский поступок для 12-летних пацанов, но только ни одноклассники, ни педагоги его как бы не заметили - на дворе стояла весна 91-го, и все со дня на день ждали, что Горбачев вот-вот сдастся Ельцину. Разве что бабушки попеняли: что ж ты делаешь? - у тебя ж отец коммунист. Но идеологические споры с моими бабушками - это тоже особая тема. Потому что тогда, в 91-м, Ельцин - это был своего рода брэнд, хотя и слова этого - уверен - тогда у нас не знал никто. Но это был первый настоящий российский брэнд - примерно как недавно на Украине Ющенко.
Рядом с нашей девятиэтажкой строили еще один дом, фасадом к дороге. В ночь перед выборами президента России на недокрашенном доме появилась метровобуквенная надпись красной краской: ЕЛЬЦИНУ - ДА! Ее написали рабочие-строители, которые через каких-то пять лет наверняка голосовали против антинародного правительства. А мой друг из соседнего подъезда, сообщивший, что его родители голосовали за Рыжкова, сразу стал человеком второго сорта...
В конце августа 91-го, на волне после победы над ГКЧП, Ельцин действительно был героем. Впрочем, как и Ющенко в первые дни после плясок на майдане. А уже через 2 года, в сентябре 93-го, мы надеялись на то, что еще немного - и "банда Ельцина" действительно отправится под суд. Возможно, что Белый дом расстреливали те же самые танки, которые 2 года назад его НЕ расстреляли. И летом 96-го втайне надеялись: а вдруг - победит Зюганов. И тогда этот алкоголик, популист, паяц и т.д. будет выдан народу с потрохами. Мой друг, который сейчас получает тысячу долларов в месяц тогда, во втором туре, голосовал за Зюганова из чистого эксперимента - вдруг победит. Я склонен верить, что на самом деле те выборы выиграл Зюганов, но иногда правда все-таки НЕ должна торжествовать. Ибо если бы не переизбрание Ельцина, не знаю - где бы я писал сейчас эту заметку. А 21 августа так и не стало государственным праздником. Вместо этого - День согласия и примирения. Хотя куда как приятнее выпить на свежем воздухе в конце августа, чем сидеть дома в ноябре.
Наверное, я сейчас с такой теплотой вспоминаю эпоху Ельцина, потому что на эти годы пришлась моя юность. Теперь уже сложно сказать - есть ли между этим закономерная связь или просто так совпало, что самый веселый возраст в моей жизни пришелся на самое свободное и потому самое непредсказуемое десятилетие. Но именно эти годы я сейчас вспоминаю как лучшие в жизни. Я понимаю, что времена изменились - и сильно изменились, но какая-то очень большая (или бОльшая - время покажет) часть меня осталась там, в 90-х. И это уже не изменить, не исправить, не сломать...
***
...Мы пили жуткую отраву из коммерческих ларьков, неделями не ходили на занятия в университет, курили траву, устраивали дебоши в общежитии и на снятых квартирах, слушали какую-то сумасшедшую музыку, питались килькой из банок, когда на 4 дня оставалось 20 рублей, безответно влюблялись и спали с нелюбимыми женщинами - и были полностью уверены, что все, что мы делаем, - правильно и хорошо, и никто нас за это не накажет. Это был долгожданный праздник непослушания - и эту кильку и клюквенную отраву нельзя было променять ни на что, потому что в них была наша свобода. Мы твердо знали, что нас не вызовут за это на комсомольское собрание, не обвинят в аморальном образе жизни и тунеядстве - мы были первым поколением, которое полностью было предоставлено само себе. Государству, в котором мы жили, не было дело до нас, а нам не было дела до него. Это был своего рода пакт о ненападении. Мы не убивали, не грабили, не торговали оружием, не привлекали внимания свежеиспеченных налоговых органов - мы были первые в этой стране частные лица, мы просто жили в свое удовольствие. И государство, во главе которого стоял Ельцин, - впервые за много лет - признало за нами, молодыми людьми, это право: жить так, как им хочется. Нам не спускали сверху никаких светлых идеалов - мы росли как сорняки, попавшие на каменистую почву, - вопреки всему. И из нас выросло немало талантов: на то они и тернии (по-современному - сорняки) - чтоб к звездам.
Жизнь была наша, и мы могли делать с ней что угодно. Это было опасно: кто-то погиб, кто-то сел на наркотики, кто-то не смог найти себя, но именно в этом была свобода. Наверное, мы поэтому и получились такими - диковатыми, неуправляемыми, непредсказуемыми и слегка долбанутыми. И наш президент Ельцин был под стать этой свободе. Мы - и он - были первопроходцами: нам в руки дали (или мы сами взяли?) самое ценное - свободу. Так великие безумцы Возрождения (см. Лосев А. Ф. Эстетика Возрождения. М., Искуство, 1969. С. 69-77) были одновременно писателями и тиранами, художниками и наемными убийцами. Пока наконец не появился Декарт и не сказал "Я мыслю - я существую", хотя к сегодняшнему дню скорее применима фраза Гегеля: "Когда все думают одинаково - не думает никто".
Нас можно осуждать, нам можно предъявить мандельштамовский аргумент: "Мы живем, под собою не чуя страны". Возможно, это и так. Но мы действительно не чуяли под собой той страны, которая гордилась полетами в космос, потому что перед нами стояла одна цель - вы-жить здесь, на Земле; мы не чуяли страны, у которой была самая сильная армия в мире, потому что мы не понимали, с какого перепоя свободный человек должен отдавать 2 года жизни военной форме и маршам по плацу - единственное осуждение, которого сегодня, "по размышленью зрелом", Ельцин достоин - это Чечня. Здесь я хочу просто промолчать.
Cтрана плыла без руля и без ветрил. Жить не по средствам считалось особой привилегией: летом 98-го я и мой друг Дэн - студент третьего курса и безработный - курили "Мальборо", пили джин, играли в шахматы на полу нашей квартиры, где ежедневно собирались толпы людей. А через два месяца - после дефолта - Дэн курил "Приму", я курить бросил, а пили мы "Чай грузинский" первого сорта. Хотя алкоголь еще долго не хотел дорожать, в отличие от сигарет.
Но было при этом и другое. Было открытие той культуры, которая 70 лет была под огромным замком. В свои 20 лет мы свободно рассуждали о постмодернизме и феноменологии, имена Хайдеггера, Набокова, Бродского, Довлатова для нас не были тайной за семью печатями, как для тех, кому исполнилось 20 десятилетием раньше. Мы могли за две ночи изучить курс старославянского или матанализа, а если не могли, то шли на экзамен с твердой уверенностью, что если не мы - то кто? Мы шли учиться на филологов, математиков, биологов, а вышли из нас менеджеры, консультанты и логисты - нас никто не учил, "как надо" - мы сами постигали на своих ошибках. Ошибок было много, но ни одной фатальной - уходя, Ельцин сказал именно об этом. И только Чечня продолжает пеплом Клааса биться в грудь. Хотя возможно, это ложный пафос. Весь наш пафос остался там, в 90-х, после чего - No alarms and no surprises. И сейчас, сейчас мы просто хотим, чтобы у нас было хорошо - без войн, империй, врагов внешних и внутренних, инородцев и иноверцев, своих и чужих - мы хотим покоя. А свобода - она всегда с нами...
***
Ельцин ушел на рубеже 2000-го, когда мне должно было исполниться 21 - полное совершеннолетие. В день думских выборов 99-го, когда наспех созданное "Единство" оторвало четверть голосов, мы с моей тогдашней гражданской женой покупали музыкальный центр. По этому случаю был устроен банкет. Проснувшись наутро с гудящей головой я вышел на кухню, где по телевизору некто Шабдурасулов сообщил, что накануне произошла революция. Речь шла о той самой четверти голосов. Троцкий описывал пресловутую Великую Октябрьскую так: город мирно спал и не знал, что власть меняется. Через 80 лет обыватели обмывали покупку и только наутро услышали, что произошла революция.
Через две недели, когда Ельцин уходил, это известие, по большому счету, не было новостью - уже было ясно, что мы с Верой расстаемся, а на полке лежало недочитанное "Бытие и время".
***
Иногда мне кажется, что я остался там, что мне пора повзрослеть, что жизнь стала совсем другой. И тогда я беру в руки старые журналы ОМ и Птюч, которые делали такие же люди, как и мы - они не боялись сделать первый шаг, потому что первый шаг всегда страшен, но если ты не провалился сразу, и знаешь, как идти - то ты всегда выйдешь в нужное место.