Школьный учитель биологии, Василий Георгиевич, нажил себе геморрой; не в прямом смысле, но час от часу не легче. Он заработал очередной отит; глупо заработал, по своей же собственной безалаберности.
Середина мая выдалась по-июльски жаркой. И если субботний день, проведённый в трудах и хлопотах на дачке, вместе с сыном, невесткой и самой главной помощницей, внучкой Сонечкой, выдался ещё терпимым, то в воскресенье, ближе к полудню, солнце пришпилило так, будто бы их каркасный домик вместе с участком, самым чудесным образом перенёсся из робко зеленеющего Подмосковья на пышущее жаром побережье тропического моря.
Ковыряющийся в огороде Василий Георгиевич уже и так донельзя обнажил своё худое, бледное после долгой зимы тело, оставшись лишь в коротких шортиках, майке с узкими бретелями и широкополой панаме покойной жены. Но это не помогало. Упражнения с лопатой и мощные волны ультрафиолета, на пару, делали своё дело - становилось невыносимо жарко. Безумно захотелось обтереть льющийся ручьями пот, выпить чего-нибудь ледяного и искупаться.
Пожарный прудик находился неподалёку: 'А что, была не была!' - Дабы не выслушивать отговоры сына и невестки, - он, конечно, нейтралитет, но всё же такая это заноза - копатель, сказавшись сходить в магазинчик за квасом, незаметно прихватил с собой плавки и полотенчик.
В мутном пруду чупыхтались несколько мальчишек: 'Значит, сезон можно считать открытым'. - решил квасоносец и, надев в кустиках плавки, присоединился к юному, брызгающемуся и визжащему, поколению. Вода оказалась неожиданно тёплой - прямо, как летом. Ласково приняв в свои объятия, водная субстанция принесла страждущему невероятное облегчение, и даже нечто большее, именуемое наверное счастьем: 'Кайф!' - восторженно воскликнул про себя Василий Георгиевич и неспешным размеренным брассом продефилировал несколько раз, туда-сюда, по прямоугольной водной глади.
Барахтающиеся бесенята под его носом играли в салочки, прыгали с разбега бомбочками, упёршись в дно руками, болтали в воздухе торчащими, заваливающимися в разные стороны икрами, подныривали, хватая под водой друг дружку за ноги и пытаясь утащить на дно; одним словом - стояли на ушах. Вспомнив, что сам когда-то давно-давно вёл себя точно также, заслуженный учитель не удержался и напоследок, набрав в лёгкие побольше воздуха, тоже нырнул. Плавно загребая руками, - открыл, как в детстве, глаза, вглядываясь в таинственную жёлто-зелёную муть, подсвеченную сверху солнечными иглами.
Вытираясь, он витал в облаках, вспоминая канувшие в лету беззаботные деньки и совершенно позабыл освободить от воды и протереть ушные раковины (хотя знал, недотёпа, что уши, - его слабое место).
Вечером начало стрелять в левом ухе, ночью - в правом. В школу Василий Георгиевич, конечно же, пошёл - пора напряжённая, экзамены на носу. Несколько дней подряд, с утра пораньше, он закапывал в уши привычные капли, вкручивал кусочки ваты и принимал таблетку болеутоляющего.
Конечно же, он стал плохо слышать. И в учительской, и в классе, - постоянно что-то недопонимал; теряя нить диалога, часто переспрашивал, ловя недоумённые, ироничные, а иногда, и саркастические взгляды; в общем, чувствовал себя не своей тарелке.
Когда боли прекратились и воспалительный процесс сошёл на нет, Василий Георгиевич, вынув ватные беруши, казавшиеся ему источником бед, обнаружил, что так и не попал в прежний, привычный мир звуков.
Глухой учитель, что слепой поводырь. Или дегустатор, потерявший осязание; или обоняние.
Расспросив и осмотрев сухонького очкастого пациента, старичок отоларинголог вынес вердикт.
- Боюсь, молодой человек, слух ваш уже не удастся восстановить медикаментозными средствами. Постоянные рецидивы воспалительных процессов сузили каналы, ведущие к среднему уху, образовав наросты, эрозии и бляшки. Полостные операции по их удалению далеко не всегда дают положительный эффект.
- Что же делать?
- Подберите хороший слуховой аппарат.
- Слуховой аппарат? Так это же провода, аккумуляторы... штуковина, как её... ну, вешалка на ухе. Понимаете, мне, преподавателю, такой вариант скорее всего не подойдёт.
- Ну, что вы, батенька! Технологии не стоят на месте. Если вы в состоянии выложить кругленькую сумму, - будьте уверены, - никто ничего не заметит. Хотите, черкану адресок сайта и имя-отчество специалиста...
Учителя не так уж много зарабатывают, но экономному Василию Георгиевичу удалось всё же скопить энную сумму, хранимую на депозите большого и надёжного банка. Эти деньги, хоть и не такие большие, грели душу, придавая некую уверенность, - или её иллюзию - позволяя делать подарки любимой внучке, и даже, в случаях острой необходимости, выручать молодую семью.
Об экономии в этом, исключительном случае, не могло быть и речи. Разделить такую значительную трату с сыном и невесткой - да упаси боже; им и так постоянно ни на что не хватает.
Слуховой аппарат он выбрал самый дорогой; швейцарский - с удивлением отметив, насколько прав оказался ЛОР насчёт галопирующих технологий. Крохотная высокотехнологичная штучка с интегрированном в неё аккумулятором и всеми необходимыми прибамбасами вставлялась в ухо; только и всего, - становясь совершенно незаметной для окружающих. Мало того, каждая такая штучка изготавливались в единственном экземпляре по индивидуальному слепку слухового прохода, в точности повторяя его форму.
***
Ловким движением, специалист вставил пару изготовленных всего за несколько дней изделий в положенные места.
- Рекомендую походить с аппаратом полные сутки. Как правило, этого времени достаточно, что бы понять, безупречна ли форма отливки. Если почувствуете какой-либо дискомфорт, приходите завтра, после обеда, - подкорректируем. А сейчас я настрою вам громкость. Какую хотите?
- Как, какую?! Максимальную, конечно.
- М-мм. Система очень мощная; одна из самых последних моделей. Обычно мы рекомендуем начинать с тридцати-сорока, максимум, с пятидесяти процентов.
- Нет-нет, надоело быть глухой тетерей. Хочу всё слышать. Включайте на полную.
- Хорошо. Как скажете. - Специалист поковырялся в штучках блестящей малюсенькой отвёрточкой. - Готово.
Выйдя на улицу, Василий Георгиевич ошалело схватился за подъездные перила. В уши хлынула мощная тугая волна звуков. Грохот машин, звонкие детские крики, птичий гомон, вперемежку со злобным свистом ветра, завывающего между жмущихся друг к другу коробок домов, оглушили его. Терпеть эту ужасную какофонию, сопоставимую с рёвом взлетающего самолёта, было совершенно невыносимо. Выковыряв штучки из ушей, Василий Георгиевмч погрузился в свой привычный, тихий и уютный, мир: 'Что делать? Вернуться и перенастроить?...- Нет...Нет. Улица не показатель, привыкнет, в конце концов. А вот дома и в школе надо эти чуды протестировать в максимальном режиме.
***
Занималось чудесное солнечное утро. Выйдя из ванной, Василий Георгиевич сменил на кухне внучку и сына. Заноза ещё дрыхла без задних ног. Обязанности по накормлению и отведению Сонечки в садик были возложены на папу.
Василий Георгиевич приготовил себе яишницу из двух яиц, резанул бутерброд с докторской, налил стакан кефира и заварил чай; любуясь лазурным небом и вдыхая бодрящий воздух из приоткрытого окна, приступил к самому вкусному в мире завтраку.
Сложив посуду в посудомойку, насвистывая что-то бравурное, Василий Георгиевич прошёл в свою комнатку. Там он оделся, уложил в портфель учебные материалы и собрался было выйти, но вдруг внезапно остановился и хлопнул себя по лбу: 'Штучки-то! Штучки!'
За закрытой комнатной дверью, в прихожей, слышалось шевеление. Это сын с Сонечкой делали последние приготовления перед выходом.
Василий Георгиевич вставил штучки.
Из дальней спальни, где почивала заноза, тут же прилетел мерный, переливчатый храп. Сквозь шорох перебираемой в шкафу верхней одежды, раздражённый голос сына, нецензурно и весьма цветасто выругался, через секунду продолжив, - Куда же я сунул вчера ключи от машины?! - и опять выругался, окончив фразу словом 'мать',
'Вот так, да! В жизни не думал, что сынуля так виртуозно матерится. Да ещё так громко. Сонечка может услышать. Вечером спущу на него собак'.
Нетерпеливый голос Сонечки оказался ещё громче папиного, - Ну, паа-аап! Ну, давай скорее-е! - а, следом, немного тише. - Во-от копуша. Приедем, как всегда, позже всех, блять! Опять все лопатки разберут!
Дедушкины глаза вылезли из орбит. Со страшным грохотом хлопнула, закрывшаяся за матершинниками, дверь...
Перекладывая из руки в руку портфель, прикрывая поочерёдно ладонями то одно, то другое ухо, что бы хоть как-то оградиться от могучего уличного гула, Василий Георгиевич добрался до широкого школьного крыльца; миновав оглушительно ревущие раздевалки, юркнул в учительскую...
На первом уроке, проводимым им в 10 'А', он рассказывал об особенностях опорно-двигательного аппарата птиц, позволяющего им летать; неспешно надиктовывая, что бы ученики успевали конспектировать, стоя спиной к классу, - выводил мелом на доске рисунки и схемы. Вдруг, сзади, тихий, но совершенно отчётливый, голос Ясновой.
- ...биолог ещё ничего; стройненький. Костюмчик с засаленными рукавами сменить, ботинки почаще протирать, можно было бы и запасть'. - Василия Георгиевича передёрнуло. Он резко обернулся. Весь класс, уткнувшись в тетради, писал; в том числе и, сидящая в центральном ряду, на второй парте, пухленькая и неинтересная Яснова...
После неловкой паузы, Василий Георгиевич опять развернулся к доске и продолжил. Через какое-то время он услышал язвительный шёпот симпатичной смуглянки Бегджановой, соседки Ясновой. - Видела, как дёрнулся? Будто собака за ногу тяпнула. Накой тебе этот зануда. Будет тебе два года про пестики с тычинками рассказывать. Отстой... А как ходит? - Прёт напропалую, руки-крюки, не успеешь отскочить, задавит, ворон очкастый. Вот историк, тот ничего. Вообще, если выбирать среди преподов, то лучший конечно физрук Кутишкин. Красавчик'. - На этот раз Василий Георгиевич снёс уничижительную за глаза критику, не оборачиваясь, сообразив, что ещё одно резкое телодвижение может выдать его сегодняшнюю способность слышать то, чего не мог слышать раньше.
Закончив диктовку, он дал тему для самостоятельной работы. Взвизгнув, как пилы, надрывно заскрипели ручки...
На четвёртой парте, Грызунова с Ириковой, поочерёдно прикладываясь губами в уши друг дружке, начали обсуждать актуальные вопросы использования косметики и предметов интимной гигиены. Слышащий всё, до единого слова, Василий Георгиевич, вышел из-за стола и, подойдя к окну, как бы невзначай, спрятал от учеников занавеской, наливающееся девичьим румянцем, лицо. С самой дальней парты - Камчатки - донёсся шёпот Волкова:
-... а после шести шотов вискаря, Валюха кальянчик заказал.
- Ух, ты! - восхитился голос Соколова. - Вы там и кальян курили?!
- Ха! Кальян. Это ещё не всё. Дальше гидропоник пошёл.
- А это что?
- Это?...это. Попробуешь - узнаешь. Полный отлёт башни.
Шёпот Волкова перекрыл голос Ясновой, докладывающей соседке подробности вчерашнего свидания с каким-то Дроном, и если бы не спасительный звонок, оповестивший об окончании урока, окончательно стушевавшийся Василий Георгиевич непременно провалился бы от стыда в школьный подвал..
Зайдя в туалет, он поспешил к раковине; раз за разом, набирая полные пригоршни обжигающе холодной воды, остужал ею горящие щёки. Почувствовав, наконец, что кровь отхлынула, - вытер лицо бумажными салфетками и поспешил в учительскую.
В дальнем углу, мельком поздоровавшись с вошедшим, тут же принявшимся заваривать чай, продолжили шушукаться англичанка, Лариса Николаевна, и учительница начальных классов, Ольга Семёновна.
-... Ты про Кутишкина уже слышала?
- Нет. А что?
- Жигало, наш Гарик Арменович, ох и жигало.
- Ну, не томи.
- Оказывается, физкультурник-то наш на две семьи живёт.
- Не может быть! Как такое возможно?!
- Пять дней со своей городской, а субботу и воскресенье - у своей поселковой. Две детей здесь, двое - там.
- И как же это у него так ловко получается?
- А, просто. Городской лапшу вешает, что в посёлок ездит к стареньким родителям, по хозяйству помогать, - они, действительно, в посёлке живут, только в другом. - а сам, шасть из квартиры, и к другой милой, под бочок.
Василий Георгиевич шумно поперхнулся свежезаваренным чаем. Прервав увлекательную беседу, дамы развернулись к нему.
- Что случилось, Василий Георгиевич?
- Да... не в то горло попало.
- Может вам по спине постучать?
- Нет-нет, спасибо. Всё нормально.
С каждого последующего урока учитель биологии выскакивал красный, как рак; а после очередного визита в учительскую, - бурый, как помидор...
Всего за один учебный день Василий Георгиевич узнал о себе, своих учениках и учительском коллективе столько нового и, как бы поделикатнее сказать...любопытного и неожиданного.
Наконец-то, невероятный, умопомрачительный, сумасшедший учебный день завершился...
Дверь открыла невестка; в фартуке, с половником в руках.
- Проходите, разувайтесь. Там...там, на коврике разувайтесь, пожа-алуйста. Мойте руки, - только, если можно, поаккуратнее, что б не летело, - переодевайтесь и приходите. Борщеца вам налью: только сварила. Котлетки куриные, диетические.
Одев треники и футболку и посетив санузел, Василий Георгиевич пришлёпал на кухню.
- Садитесь. Вот солонка, если надо, вот хлебушек, салфетки. Вы косточки на салфеточку кладите. Ладно?
Отобедав, он, прикрыл дверь и уединился в своей комнатке. Покемарив с часок, - уселся за письменный стол и стал готовиться к завтрашним занятиям, уже безо всякого удивления отметив, что прекрасно слышит, о чём вещает, включённый соседями за монолитной бетонной стеной, телевизор.
У невестки, вовсю гремящей на кухне посудой, зазвонил мобильный. До Василия Георгиевича, как из громкоговорителя, стало доноситься:
- Приветики! Как поживаю? Да так, по разному....Что не так? Да достал меня старый хрыч....Кто-кто, свёкр, конечно! Ну, не могу я больше жить в одной квартире с этим свинтусом. Вроде бы ещё не совсем овощ, но, чес слово, Лен, хуже дитя малого. С улицы припрётся, и чешет, буром, мимо коврика, в угвазданных штиблетах, на ламинат, в прихожую. - вытирай, за ним, потом. В ванную, как не зайдёт,- лужи по всему полу. Ест, кости на клеёнку валит, - нет, что бы в тарелочку или на салфетку культурно сложить. Это что. Говорила ему тысячу раз: 'Не ставьте грязную посуду в посудомойку. Я сама всё уложу'. - так нет, ставит и ставит, гад....Что? Да с моторикой у него - хуже некуда; за что на кухне ни схватится, - пиши пропало; то тарелку расколотит, то чашку, то фужер - сервизов не напасёшься. А уж оптимизировать пространство посудомойки - это для профессора кислых щей неразрешимая теорема.... Это что. Знаешь, чего хрыч учудил две недели назад? На даче, в пожарный пруд купаться полез, - это в середине-то мая. Понятно, и без того больные уши застудил... Ага. Глух стал, как сибирский валенок: 'Айсь, да чегойсь?' - ори, хоть в самое ухо, - не докличешься. Ни рожна не слышит...
У свёкра, от гнева и возмущения, перехватило дыхание. Непроизвольно сжав кулаки, он вскочил и хотел было двинуться на кухню...но... передумал: 'Зелена заноза. Да и воевать с ней, - что с сыном родным. Ещё и от Сонечки отлучит. Нет, нет, старый хрыч, тут тебе надо мудрее быть'...
***
Подняв глаза специалист, нацепив радушную улыбку, поприветствовал вошедшего клиента.
- Как ведёт себя аппарат? Не давит? Какие-нибудь технические шумы, помехи?
- Нет-нет, в этом плане всё в порядке, претензий нет.
- А-мм ...что тогда?
- Понимаете, я слишком хорошо стал слышать. И слишком много. Сделайте, пожалуйста, громкость... сколько вы рекомендовали?
- Пятьдесят процентов.
- Вот. Пятьдесят...Нет-нет, давайте лучше начнём с тридцати.
Возвращаясь домой, неспешно идя по совсем не шумной улице, Василий Георгиевич подумал, что не стоит говорить с сыном о таких пустяках, как нецензурные слова и выражения. В конце концов, он и сам все их знает. И иногда, когда рядом нет детей и женщин, тоже не прочь завернуть чего-нибудь эдакое, цветастое, что бы уши тех, кто хорошо слышит, завяли и сложились в трубочку.