Аннотация: ...Какой только любви не бывает в жизни, но нельзя два раза любить одинаково. Фрэнсис Скотт Фицджеральд, "Самое разумное"
1.
...Как-то Виталий Кашмирцев прочитал у одного наблюдательного человека, что герои Бабеля очень часто встают с места и смотрят в окно; зачем столь часто повторяемый прием нужен был мастеру пестрого слова, он особо и не задумывался. Но именно в тот вечер, о котором шла речь, встал с места и подошел к окну, процитировав, глядя на ночное небо, свои любимые пушкинские строчки из "Каменного гостя": "А далеко, на севере - в Париже - Быть может небо тучами покрыто, Холодный дождь идет и ветер дует."
Париж... Лондон... Рим....
Когда-то эти города казались недостижимой сказкой, мечтой, которая никогда не сбудется, яркими наклейками с фотографических альбомов, - смотреть можно сколь угодно долго, понимая, что туда, в этот запредельный мир никогда не попасть; - жизнь коротка, а искусство вечно. Или увечено? Виталий еще раз посмотрел в окно и подумал: "Боже, что со мной случилось? Почему мне так хочется оказаться в Риме? Почему именно в Риме? Неужели это испытывают все, неужели это напоминание о том, что во мне гнездятся какие-то странные переживания, избыть которых можно только лишь тогда, когда самолет, пронзив небесное пространство, прострет свои крыла над вечным городом...."
... Это щемящее ощущение "я никогда не увижу Рим" не так давно имело конкретный синоним - "железный занавес". И вот, занавеса больше нет, а "я никогда не увижу Рим" осталось. Причем увидеть Рим (и это тоже не так просто объяснить) нужно было именно весной, когда хмурые питерские улицы подозрительно похожи на ноябрьские.
Нет, конечно, Виталий любил свой город, с которым сросся настолько, что, неугомонный от природы в детстве, перенял его суровость и хладнокровие. Но по ночам ему снилось, что он опаздывает на самолет, и каким-то чудом все же успевает, и пристегивает ремень и вдруг - о, ужас! - самолет не может взлететь. А иногда, напротив, сюжет во сне трансформировался, представал в ином обрамлении: самолет, натужно дыша, шел на посадку, садился с размаху на посадочную полосу, тяжело катился, но полоса эта никак не кончалась, и силы, казалось, иссякали и у Виталия, и у экипажа, все пригвождены к креслам какой-то свинцовой усталостью, и ничего уже нельзя предпринять...
Сны эти, повторявшиеся раз за разом, как надоедливые мехи, припомнились Виталию тогда, когда он отправился в свою первую зарубежную командировку в Брюссель. Но... "Боинг", вопреки законам сна, взлетел с небывалой легкостью, плавно прорвал облака и устремился к назначенной цели.
Командировка в Брюссель.
Еще недавно Виталий, в ту пору заведующий отделом экономики и бизнеса газеты "Моряк Балтики", мог только мечтать о такой поездке. Точно так же, как боялся поверить и не поверить, что самолет благополучно приземлится в бельгийской столице.
Брюссель - узорное кружево, выплетаемое старательными бельгийками, скромно высиживающими за пяльцами и напевающими незамысловатые фламандские песенки; город, вонзившийся, как стилет, в самое сердце старушки Европы; город, чья ратушная площадь - "Гранд плас" - "Кружевная площадь" - непрекращающаяся дивная мелодия, подсвеченная огнями прожекторов, вызывающая удивление, слезы и восторг.
Брюссель возникал в его сознании и в связи некоей романтической историей, с ним приключившейся, но, увы, закончившейся достаточно прозаично и уныло. И потому какое-то странное сочетание романтики и цинизма, печали и вздоха, сожаления и выдоха не давало ему покоя.
В одной из своих прогулок по городу Виталий попал на улицу со звучным названием "Брабант" - "рю Брабант": звучное название облезлой области, коим упивались взалкавшие цветистой романтики русские поэты. Гулкий Гумилев, горделиво гундосящий - "...так, что золото сыпется с кружев, с розоватых брабантских манжет; или павлиний Павел Антакольский со своими бутафорскими строчками - "Армия шла по дорогам Брабанта..."
Увы, брюссельская Рю Брабант бравировала отнюдь не роковой романтикой; словно издеваясь над русской поэзией, она вывесила над каждым из своих подъездов красные фонари, выставила напоказ в огромных витринах вихляющих бедрами золушек, предлагающих проходящим принцам принципиальные услуги услад и утех. У тех, кто вглядывался в лица девушек, возникало ощущение ирреальности вожделения; еще бы - тебе предлагали на выбор расы, возрасты, страны, комплекции и темпераменты, и все по одной цене.
Прыщавые принцы шептались между собой, выбирали золушек и скрывались вместе с ними в апартаментах, напоминавших уютные гнездышки.
Рю Брабант лепилась к зданию Северного вокзала, увязывая два понятия: "секс" и "дорога"; "подожди немного - отдохнешь и ты" в механических объятьях витринной дивы, а затем, усевшись в какой-нибудь экспресс, отправишься в другие страны, странный странник, сторонник торных дорог, ведущих к постижению истины.
Легко сказать: "Истина есть Бог"; куда сложнее к этому придти, когда праздный вспухающий мозг требует достоверных доказательств.
"Пусть он купит для начала хотя бы один лотерейный билет!" - воскликнул в досаде Бог в ответ на просьбу ангелов помочь богобоязненному человеку, проводившему дни свои в нищете и молитвах и прозябавшему в бедности.
Виталий усмехнулся, держа в руках лотерейный билет: ну а что дальше? Опять самообман, несбыточная мечта, мечущийся по небу самолет, бессовестные надежды? Жизнь есть непрерывность текста, написанного заранее, и бесполезно заглядывать в оглавление, пытаясь выяснить хотя бы название следующей главы? Из какого теста слеплен его текст, что надо бы добавить, какой ингредиент, чтобы добиться иного вкуса, иного поворота сюжета?
- Прощайте, Вам обязательно повезет! - сказал киоскер.
- Когда-нибудь... - пробормотал Виталий, - когда-нибудь, когда Бог заметит, что я купил лотерейный билет...
- Брюссель, - улыбнувшись, он махнул рукой, , - туды его в качель!
Да и мало ли их было, романтических мимолетностей?! Но Наташа... Нет-нет, из множества других знакомых и совершенно незнакомых Наташ не существовало и отдаленно похожей.
Между прочим, кто бы мог подумать, что женщину своей мечты он встретит не где-нибудь, а в замусоленном туристами Шарм аш-Шейхе? Несмотря на то, что в этом курортном местечке Виталий бывал неоднократно, судьбоносная поездка случилась, благодаря неожиданной прихоти главного редактора.
"Бывает и так", - решил Виталий, подумав, что, наверное, выглядит глупо со стороны, когда, разговаривая сам с собой, как герой старинных романов, стоит посреди просторной по питерским меркам кухни с черными стенами и черной мебелью - этакая ультрамодная мраморная пещерка современного питекантропа.
А за окном загуляла зима.
Ровно год с тех пор, как фортуна, словно двуликий Янус, обернулась счастьем и бедствием; в одном лице - счастье и бедствие. Хотя с самого начала разворачивающиеся стремительно коллизии сулили нечто особенное, с привкусом опасности, острым и пряным, как восточные приправы...
Чего греха таить, подсознательно Виталий ждал события, случая, который перевернет его представления и о мире, и о самом себе.
Он, кто познал мир и людей, настолько, что, казалось, ничто и никогда уже его не удивит, мечтал о чем-то, что не обрело реальные очертания и было куда более захватывающим, чем сама действительность. Ему казалось почему-то, что всё должно произойти в Риме и непременно весной, обволакивающей цветением итальянской весной. Однако отпуск Виталий почему-то брал зимой. Уже который год подряд с маниакальным упрямством - в декабре...
Не исключено, что тогда, когда началась эта странная и тревожащая история, Виталий, позволяя мыслям бездумно плыть по волнам воображения, пытался направить их в сторону Рима. Однако в реальный мир заставила вернуться суровая трель звонка.
- Значит так, - сказал главный редактор, и его голос в трубке был сухим, как жесть, - поедешь в Египет, оттуда в Шарм аш-Шейх, времени тебе на сборы до завтра, командировочные возьмешь в бухгалтерии, инструкции получишь у меня лично.
- Но шеф, - возразил ошарашенный Виталий, - у меня отпуск, я хотел лететь в Рим.
- Пождет твой Рим, тут дело куда важнее. - И тут же послышались короткие гудки, пресекающие любую возможность апелляции.
Виталий чертыхнулся: он полагал, что подождать, скорее, может Шарм, но на всякий случай включил телевизор.
"...И последнее. - голос диктора звучал равнодушно. - Еще одна взбесившаяся акула напала на российских туристов, отдыхавших в египетском Шарм аш-Шейхе. По словам пострадавших, они находились неподалеку от берега, когда..." Виталий тотчас выключил звук, оставив изображение. Не будучи суеверным, мысленно соединил в одну цепочку звонок шефа и сюжет, который демонстрировался по ТВ. "Подверстал", как говорят журналисты, давно планировавшуюся встречу в Каире и подумал, что картинка вырисовалась любопытная; более того, если все пойдет по намеченному плану, то пару-тройку дней можно будет посвятить самому себе. Ну, а тогда... Виталий посмотрел на экран, на котором показывали рекламу йогурта: "И пусть весь мир подождет!" - запрыгали большие буквы. Возражать не хотелось.