К западу от Москвы, в Брянских лесах, расположилась деревня Лопухи. Краеведы утверждают, что ей исполнилось пятьсот лет и будто бы назвал её так некий путешественник, проезжавший мимо и удивившийся здешним лопухам, не уступавшим в размерах африканским пальмам. Впрочем, сами лопушанцы были уверены, что ботаника тут ни при чём, а названа деревня так, потому что проживал здесь некто Лопушок, парень простой и незлобивый. И будто бы звали его Емелей. Но тут, по всей видимости, перехлест с известным сказочным Емелей, который на самоходной печи ездил. Однако в лопушанских письменных источниках никаких свидетельств о нём не имеется. Тем паче, что в последнюю самую лютую войну жители деревни оказались "под немцем". Многих изустных сказителей выкосило, да и все архивы, вместе с жильём, сгорели.
Живым свидетелем и участником тех роковых событий остался Иван Емельянович Репейников, со схожей по значению фамилией, да и его отчество намекало на связь с легендарным Лопушком. Однако ж он сказок не рассказывает и родословную, увы, не ведёт. Иван Емельянович и доселе пребывает в здравии, только хромает на левую ногу и всегда ходит с суковатой палкой. Нет, деду не за сто лет. Просто он воевал ещё подростком. Когда каратели убили родителей, в двенадцать лет убежал в партизанский отряд.
- В ногу вас тогда, в войну, ранили? - спрашивали те, кто пороха не нюхал.
Но дед Репей (так его сокращенно называли) всегда говорил правду.
- Не, - отвечал он. - Повредил позже, на лесоповале.
Документов, что был с малолетства в партизанах, он не имел, и пенсию получал обычную. В Лопухи приезжал журналист из газеты и написал о юном партизане книгу - по воспоминаниям самого ветерана. Она вышла в областном издательстве. Но художественную литературу в райсобесе за документ не признали, и пенсию не накинули. Правда, Иван Емельянович не очень-то и добивался: "А мне хватает".
Поздние реформы не способствовали процветанию Лопухов. В настоящее время здесь осталась сотня обитаемых дворов. И, скорее всего, селение бы осталось безвестным, кабы новую историю (да и новые легенды) не сотворили волшебные ключи за околицей, бьющие из-под высокого холма. Не так давно, разузнав о них, наехали специалисты с приборами и действительно подтвердили ценность ключевой воды, содержащей много редкостных, весьма полезных для здоровья элементов. Потом понаехали люди состоятельные, золото придержащие, стали на том холме сооружать особняки, один другого краше.
Новосёлы окружили себя высоким, в полтора человеческих роста бетонным забором с колючей проволокой сверху. Дома строили не ниже двух этажей, с мансардами, башенками, колоколенками, плавательными бассейнами и джакузи - со всем тем, без чего невозможно жить современным скоропостижным миллионерам. Позади ближнего особняка покоилась большущая лодка с мачтами, высокими бортами, окрашенными в голубой цвет. "Никак яхта? - соображали деревенские. - Наверно, скоро и море для неё начнут рыть". - "Какое море?" - "Надо думать, Лопушанское".
На самой вершине холма был воздвигнут мраморный дом, увенчанный башней-луковкой. Сначала думали, что это Храм, но вверху на шпиле торчал не крест, а какой-то непонятный символ, похожий на удавку. Учительница объяснила, что знак называется "амперсанд". Всё-таки это, наверно, был Храм. Но молились здесь другому богу.
А что же теперь сталось с ютившимися поодаль лопушанцами? Они только припоминали, что раньше деревня была много больше, и в ней - ни одного заколоченного дома. Да и не деревней звалась, а селом, потому как имела свою церковь. Доморощенный батюшка совершал литургию; по праздникам и в воскресные дни звенели колокола. Позже партейные активисты церковь снесли. Но когда атеистический угар миновал, всё же решили, что без бога - ну, никак, и затеяли построить новую церквушку. Никто не запрещал, да вот беда: денег не собрали, и дело не выгорело. Ведь, как известно, спонсорами обычно становятся разбогатевшие грешники, Ну, грешники-то в деревне водились, где их нет, но вот разбогатевших не нашлось.
Старожилы вспоминали о прошлом с ностальгией. По праздникам на большой поляне за околицей водили хороводы. Слепой баянист, пропахавший брюхом пол-Европы и лишившийся зрения под Берлином, рвал меха, исполняя всем известную песню: "Шумел сурово Брянский лес, во мраке молнии сверкали". Особливо дружно отмечали окончание страды. Гуляли всей деревней, наспех сооружённые столы ломились от закуси.
Теперь уже брянский лес сурово не шумел. Не мог он шуметь, мало от него осталось - повырубили. И праздники коллективно уже не отмечают и про страду забыли. Всем миром давно не сеют и не пашут: каждый копается на своей делянке. Да и легенды подзабылись. Вот только лопухи вокруг (да и по самой деревне) произрастают в тех же размерах, как бы поддерживая прежнее статусное название.
Уникальные же ключи и земля вокруг полностью перешли в частную собственность пришлых. Регулярно в ворота новоявленного посёлка въезжает лакированная машина главы района. Его всегда принимают по-царски. Как не приветить, он же и отчуждал землю.
Лопушанцы раньше и сами пользовались "живой водой", как они её называли, следуя полузабытым преданиям. Поэтому, может, и жили дольше, чем в других районах. Что там дед Репей! Например, бабке Лукерье, было точно за сто. Скрюченные пальцы, седые космы, горбатый нос. Говорили, что она ведьма, и все непонятные события связывали именно с ней. Но многие отзывались о бабушке и помягче, наша колдунья, и нередко просили заступничества.
А теперь к кому обращаться? Лукерья оглохла, до начальства далеко, до бога высоко. Да и себе дороже. Потому как иногда приглашали в огороженную зону для выполнения разовых, трудоёмких работ и щедро, но небрежно, словно с холопами, рассчитывались. Точно кость бездомной собаке кидали.
Воду теперь потребляли из колодцев, ну или черпали из усохшей речки, Лопушанки, давно потерявшей статус сказочной. Щуку тут при всем желании не выловишь, не то что волшебную, которой можно желания загадывать, приговаривая "по щучьему велению", но и самую обыкновенную на жарёху. В летние месяца Лопушанку воробей вброд перейдёт, - а её рыбные богатства привлекают внимание разве что детей.
Зачастили туда и сельские ребятишки Федька с Ивашкой. Наловив пескарей, они поспешили развести костерок, нанизали на прутики добычу. Рыбки были величиной с карандаш, но пахли настоящей рыбой, дымком, и романтикой. Ближе к вечеру подул ветерок. Костёр потух, шашлыки из пескариков мальчишки умяли за милую душу. Самые мелкие плескались в ведре - оставили как угощение для кошек.
- А интересно, - спросил младший, Ивашка, поглядев на "амперсанд", подсвеченный заходящим солнцем. - Наши олигархи тоже держат кошек?
- А чего ж им не держать? И кошек, и собачек. У них парикмахерские для Жучек и Мурок есть, рестораны для их питания и магазины для их верхней одежды.
- Ну, ты наговоришь, - усомнился Ивашка. - Сам-то хоть одного олигарха живьём видел?
Федька усмехнулся. Он был старше приятеля на пару лет, уже многое чего постиг и научился делать собственные выводы. Закончил уже пятый класс, а по годам достиг того возраста, в котором дед Репейников подался в партизаны.
- Ты бы ещё спросил: за ручку не здоровался ли. Нет, они близко к себе не подпускают. Да и спят обычно днём. А вот музыку по ночам слышал. И голоса ихние, олигархические. Загибают только так!
- Неуж матерятся? - удивился дружок. - Прямо, как мы? Или ещё шибче?
- Намного шибче! Баб своих, олигархиц, обзывают всяко.
- А правда, что они их в вине купают? - Ивашка проявил нездоровое для его возраста любопытство.
- Да, дядя Коля Шухов рассказывал. Он прямо у них там, в самом логове, канализацию чистил. В шампанское, говорит, окунают. А потом слизывают с тела.
- Вот дурни! А почему не в самогоне? Дешевле же.
- В самогон нельзя. Если первак, шкура слезет. Да и пахнет он хуже.
- Да, пахнет он того... не очень, - согласился Ивашка. - А вот интересно, что они едят, олигархи эти?
Федька толком не знал, но за ответом в карман не полез.
- Они не едят. Они кровь пьют.
- Брешешь, - не поверил Ивашка. - Они ж не вурдалаки. У них морды человеческие.
- Ну, может, и не вурдалаки, но что оборотни - точно. Днём, как люди, в одежде ходят. А ночью нагишом бегают. У них в темноте глаза красным горят, а вместо ног копыта. Думаешь для чего они свой участок забором обнесли?
- И для чего?
- Чтобы посторонние не видели, - с видом знатока, от которого ничего не укроется, объяснил Федя.
- А ты, что ли, видел?
- Да, однажды ночью через забор подглядывал. В щёлочку. У-у, страшно!
Ивашку пробрала дрожь.
- А вот глава района к ним приезжает. И с ним начальник полиции. Они, что ли, тоже оборотни?
- Ещё какие!
- Так полицай же всегда в форме.
- Экая невидаль. Оборотень в погонах. Щас много таких.
Федька уже и сам стал верить тому, что сочинял. И от этой, открывшейся невзначай правды, ему стало не по себе. А уж Ивашка-то дрожал, как осиновый лист.
Малец отчётливо вспомнил, о чём рассказывала мать. Она ездила хлопотать в райцентр, чтобы батяньке дали группу по инвалидности. В поликлинике у неё спросили: "Корову, поросят али какую другую живность держите? " Она кивнула. "Что ж вы к нам с пустой сумкой приехали?" - ещё один вопрос. Тогда она записалась на приём в администрацию, но и там ничего не добилась. После поездки ругалась: "Кровопийцы! Всю кровь из меня выпили!". Отец-то сам никуда уже не ездил; раньше много ездил - на заработки, побывал в разных местах, мало приспособленных для жизни. Теперь лежал на кушетке, постоянно кашлял и курил. Когда мать напускалась на него, хрипел: "Не лишай меня последнего удовольствия".
Прежде Ивашка не придавал значения словам матери. Но теперь его детское воображение нарисовало жуткую картину: как глава района, присосавшись, пьёт кровь из шеи матушки и раздувается, как индюк.
- Это ещё что! - Федька толкнул приятеля. - У них новое развлечение появилось. Уже взрослые бабы не интересуют. Им детей подавай.
- Девчонок, что ли? - уточнил Ивашка.
- Не обязательно, они и на мальчонок падкие. Вон у нас по весне Серёжка Конарев исчез, знаешь ведь.
- Чего ж не знаю, в одном классе учились.
- Нас учителка предупреждала: будьте осторожны, от дома далеко не уходите.
- Так это они Серёжку украли?
- А кто ж ещё. Помнишь, следователь из района приезжал? И не разобрался. Наверно, подкупили. Портфель-то у него большой был. Туда много чего влезет.
С лица Ивашки не сходило неутолённое любопытство.
- А как они украли?
- С воздуха, - выдержав паузу, объявил Федька. - У них для этого дела дельтапланы есть.
Большая чёрная туча, закрыла заходящее солнце. Мигом потемнело, "амперсанд" зловеще почернел.
- Да вон, гля, - Федька показал на взмывшие в небо механические стрекозы. - Уже полетели.
Дельтапланы летели в их сторону. Один из них стал снижаться. Ребята отчётливо увидели вурдалака. Он был в тёмных очках, изо рта торчали клыки, а длинный, горбатый нос вроде нацеливался на мальчишек, как на выводок жёлтеньких цыплят.
Побросав удочки и добычу, пацаны бросились к деревне. Ивашка отстал. Вурдалак опустился ниже, длинной рукой в чёрной краге, ухватил мальчишку и взмыл вверх. Федька вбежал в деревню. Он мчался по пустынной улице и вопил:
- А-а! Ивашку вурдалак унёс!
Из домов стали выходить люди. Ивашкина мать, услышав крик, заполошно растолкала мужа.
- Сына похитили!
Тот, плохо соображая, что случилось, и надрывно кашляя, подхватился, Другие мужики, поднятые криками, тоже стали выходить из домов. Многие были поддатые, другие с бодуна, однако все мигом протрезвели, узнав, в чём дело, и нестройной толпой направились к коттеджам.
Над деревней раздался набатный звон, вовлекая в толпу всех ещё живых. Даже на деревенском кладбище вдруг вздыбились могилы, зашевелились кресты и пирамидки со звёздочками. Тревожный звон шёл неизвестно откуда. Он звучал будто с рассердившихся небес. А откуда бы ещё: при разрушенной церкви, разбитых и сданных на цветмет колоколах.
Люди прихватили с собой незатейливый крестьянский инвентарь: вилы, топоры, косы. Бывший механик-водитель Шухов, служивший в Германии в группе советских войск, высказал сожаление, что нет, хотя бы, одного танка. Но уже выползал из боковой улицы уцелевший гусеничный трактор Т-100 с навесной лопатой.
В ряду сельчан шагал и дед Репей. В его руках суковатая палка, но дед не опирался на неё, как обычно, а потрясал, матерясь. Куда и хромота делась! Даже столетняя Лукерья выползла на крыльцо. Она обратила свой взор в ту сторону, куда шли земляки. Её глаза стрельнули пламенем, а сухие губы гневно сжались. Костлявые руки с треском переломили ветвь, которую принёс слетевший с крыши голубь.
Дед Репей простуженным в землянках голосом завёл военную песню. Он не знал её, когда мальчишкой уходил в партизаны, но выучил полвека спустя. Песня приводилась в той книжке, что подарил ему журналист.
- Пусть ярость благородная...
- Вскипает, как волна, - отчаянно подхватила мать Ивашки.
- Грядёт война народная, - угрожающе вступил рядовой Шухов.
- Священная война! - подхватили все.
Решительной толпой направились к холму, который прикрыл вечерний туман, опустившийся на похолодевшую землю. Когда же вошли в пелену и приблизились достаточно близко, то увидели, что никаких строений нет. Будто время обратилось вспять и стало, как прежде. Белый Храм с удавкой на шпиле тоже исчез, а на том месте, на вершине холма, стоял Ивашка, дрожа и обхватив плечи руками. Конечно, удивились исчезновению бетонной ограды, коттеджей, голубой яхты, так и не дождавшейся спуска в море. Но матери Ивашки было всё равно. Главное, сын цел.
Что в этом рассказе правда, а что присочинено, хроникёр не берется судить, ибо пользовался разными, притом нередко противоречивыми источниками. Желающим отделить зёрна от плевел рекомендуется самим посетить те богатые историческими событиями и разлапистыми лопухами места.