Сиунгарди - край городов.

Давным-давно потеряна настоящая воля богов - слово Гирихти. Да и древние скрижали мира утеряны людьми. Царят в городищах края Сиунгарди кровавая Охота за право наследования и корысть старших из двенадцати родов. Жаркая Баготта нацелилась на заповедный, богатый деревом край и вот-вот доберется до его берегов. Вагровы острова из последних сил сдерживают жадного соседа, но и их силы на исходе - вот уже объявлена награда Проводнику в желанные земли, а жрецы островов-защитников поставлены вне закона. В священных лесах - морках пропадают дети, в пустынных доселе Красных горах ночами полыхают костры. Да и за горными кряжами творится что-то неведомое, злое. Темная Рёкк поднимает голову, расправляет крыла - и только настоящее чудо способно удержать этот мир от гибели.

2014

Часть 1

Соленые брызги плащом ложились на плечи седобородого Фрамальдра. Крепкий морской ветер трепал длинный кожаный вастрам, скрепленный у левого плеча старика замысловатой фибулой. По тусклой бронзовой поверхности фибулы словно бы мчалась маленькая парусная лодка-скипа, взлетая на гребнях волн грозной Мареи. Сейчас точно такая же скипа несла старого маннара со спутниками прочь от родных берегов.

Вастрам то обвивался змеем вкруг ног старика, то рвался ввысь, к холодно мерцающим звездам на угольном своде Хгимиля...

- маннар Фрамальдр! - властный голос бичом рассек тьму. Казалось, сама Рёккр, Великая ночь, дрогнула и отступила на шаг. Так бы сказали придворные льстецы, если б слышали своего великого хана. Но седобородый продолжал стоять, глядя на пляску звезд в плотных волнах Мареи. Он знал, когда и кому следует подчиняться. И хозяин этого голоса не имел над ним власти, о чем он сам догадывался.

- Фрамальдр, Реккр тебя побери!

Старик усмехнулся, еще раз взглянул на волны и подошел к звавшему его. Тот развалился на тюках с парусиной и шерстью, нетерпеливо барабаня тонкими пальцами по пряжке плаща-вастрама. Старик вгляделся в лицо маннара.

Узкое, обласканное жаркими лучами Уда, лицо с тонкими чертами - и привычкой повелевать и получать все, чего захочется, отпечатанной во вздернутом подбородке и надменных карих глазах. Таков был Атхар, правитель знойной Баготты.

- ответь, Фрамальдр, когда мы пристанем к берегу? Сколько мне еще терпеть эту качку? Я не вижу здесь и части обещанного тобой удобства на этой скрипучей старой скипе! Мои приказы не исполняются, сидр подходит к концу, а ночи все холоднее! Твои криворукие вагры ни капли не торопятся!

Атхар злился. Он покинул свою родную Баготту, покрытую красным песком и укрытую от жестокого ветра высокими горами - Магратами - и бросился на поиски песенной Thiungardi, края дремучих хвойных лесов - морков, как их звали в легендах племени вагров, и зеленых, медоносных равнин. Фрамальдр, маннар, чтимый во всех знатных дворах Баготты, вызвался сопровождать его. И вот уже прошло больше четырех викков, почти тридцать дней скитаются они по глади Мареи - и не видно конца-края их пути. А запас сладкого сидра, греющего правителя в этих холодных краях, стремительно иссякал. Так как же тут не гневаться? Он не знал, что выросшие в водах Мареи вагры уже прозвали его за глаза барном - ребенком на языке Севера. Фрамальдр только посмеивался в бороду, различая речь команды. Но хана стоило успокоить - поэтому старик немного склонил голову - и ответил:

- хан Атхар, лишь две викки отделяют тебя от края желаний. Но, видится мне, не стоит тебе сходить на берег той земли. Ибо агсаром тебя прозовут за облик твой - чужаком ты будешь, и не примут тебя ни в одном дворе. Если позволишь ты мне узнать законы края этого одному - легче тебе будет завоевать племя унталсов, непокорных маннаров.

Фрамальдр умолк. Он давно понял, зачем Атхар рвется к берегам севера. Не жажда знаний ведет его, но лишь корысть и новые завоевания.

"Он и правда как ребенок - глупый, несмышленый и избалованный" - думал он, глядя, как Атхар уходит с палубы вниз, к натопленному чану с водой и куче одеял, средь которых припрятана бутыль с сидром. Старик улыбнулся, заметив, как быстро привык он к говору вагров. Он и сам был похож на них - высокий, крепко сбитый, широкоплечий. Прожитые самеры не согнули его спину, не замутили взор и ум, лишь только посеребрили бороду. Кожа его разнилась по цвету от жителей Баготты. Она была бледной, лучи Уда лишь обжигали её, покрывая волдырями. Маннар был на голову выше самого рослого солги из свиты Атхара - и уж куда лучше их управлялся с клинками. Он погладил потрепанный кожаный пояс с мечом, висящий на перевязи. Фрамальдру минуло 45 самеров, он был еще молод по меркам вагров, но в жаркой Баготте все, кто дышал раскаленным воздухом песков больше 35 самеров, слыли стариками. Уд и пески не щадили никого. Никого, кроме Фрамальдра, невесть как и откуда возникшего 20 самеров назад на берегу Мареи близ шатров Таратха, отца Атхара, который и поселил его у себя - сперва как слугу, а потом, заметив небывалый ум, и как мудреца. Все знал он о Фрамальдре, кроме только родины его. А сам Фрамальдр не помнил этого.

7 самеров назад Таратх ушел в пески, перед этим попросив старика присмотреть за сыном, чем Фрамальдр и занимался. И для сохранения величия Баготты он должен был сохранить тайную Thiungardi от алчущего взора юного правителя. Вагры уже готовили сидр с сонным корнем, чтобы увезти хана назад, не позволив сойти на песок. Они были умными людьми - их острова лежали чуть ближе к югу, чем тайный край - и первый удар кровавой свары пришелся бы на них...

Фрамальдр слукавил - желанного края они достигнут следующей ночью. К ночи Атхар будет спать крепким сном, глотнув сидра с отваром корня, а сам седобородый маннар тихо сойдет на берег - и вновь скипа с алыми парусами начнет свой стремительный бег по водам Мареи, унося хана домой.

- Так будет лучше для всех земель Гавингарда.

Слова, тихо сказанные звездам, унес порыв ветра. А Фрамальдр улегся на доски и уснул, завернувшись в свой вастрам. Лишь звезды так же мерцали на светлеющем Хгимиле...

2

Урр поднимался со стороны Марейского Увала, освещая теплыми лучами светлеющий свод гимиля. Равнинный луг, покрытый густой изумрудной травой, еще дремал, пока утренний ветер не успел стряхнуть капли росы с чашечек цветов и низких гибких иврин. Скоро босоногие дети побегут, приминая траву, купаться в притоках великой Суньи, скоро будут ломать тонкие ветви иврин и плести венцы девушки, празднуя Визауртс - рождение Виз, полноводных дочерей Мареи. Старики порой балуют внуков небывалыми сказами о том, что Визы оборачиваются девами, пляшут в руслах высохших рек - и те после этого наполняются чистой водой.

Синяя дымчатая полоса древнего священного леса - морка виднелась на горизонте. На сторожевые заставы поднимались сменные, неся в сумках еду и фляги с водой. Три рукава великой Суньи разделяли Равнинные луга на части, соединяясь у самой кромки морка и убегая синей полосой под сень деревьев, вглубь Сиунгарди.

Звук Струн Ветра разнесся по бескрайним просторам равнины. Гарды просыпались с рассветом. Торговцы выкатывали тележки на мощенные речным камнем улицы, ставни домов открывались навстречу Урру, сонные сипонеи - ученики первого круга - спешили на встречу со строгими наставниками, готовыми принять и проверить все записи на спильдах - дощечках для письма - и упаси гимиль найти там хоть одну кривую букву.

Каждая из трех равнинных гард - Стакард, Гибара и Волф - была обнесена высоким частоколом. Внутри улицы делили её на двенадцать равных частей, по количеству хайрдов. Каждому хайрду - свой край в гарде. Так и торговцам легче найти, кому товар предложить, и самим маннарам проще живется, когда знает каждый, где целителя отыскать, где воина, а где музыканта. Все улицы сходились посреди гарды, у живого огня перед домом правителя.

Правитель гарды Гибара, валдуфни Арсилим, задумчиво смотрел в окно на просыпающийся люд. Заплетенные в косы седые волосы были прихвачены венцом, выточенным из старой иврины и украшенным гиррой - камнем огня, ярко-алой каплей крови, упавшей с гимиля во время свары богов. Белый плетеный вастрам, знак Старшего рода - хайрда, покрывал могучие плечи, черный картан до колен, расшитый белыми нитями, черные узкие тришьи, заправленные в высокие сапоги из оленьей кожи. Прямой нос, суровые синие глаза, тонкие поджатые губы, густые брови, острый клин бороды. Правая рука сжимает глиняный кубок, до краев наполненный лельпу - сладким медовым вином с травами.

- Арсилим?

В пустынный переход стены спустилась ганиман Арсилима, высокая стройная женщина с пышной гривой волос медового цвета. Такие женщины рождались только в хайрде Урра, втором из двенадцати хайрдов Сиунгарди. Все они были красивы, горды и невероятно умны - поэтому хайрд Урра поднялся так высоко. Тарсос, как её звали, любила своего валдуфни, но порой проявляла свой горячий нрав, споря с Арсилимом в вопросах власти и наследия. Однако сегодня что-то было не так. Арсилим никогда не уходил с утра из гридницы, да еще и с лельпу.

- Арсилим? Что с тобой, милый?

Валдуфни хмуро посмотрел на свою ганиман. Все-таки она заметила, что он обеспокоен. Жаль. Он хотел это скрыть.

- Тарсос, ты знаешь, какой по счету йер мой хайрд правит Сиунгарди?

Арсилим отвернулся к окну, глотнув из кубка. Лельпу огнем промчалось по жилам, разогревая кровь. Гирра в венце замерцала, отражая биение сердца валдуфни.

Тарсос напряглась. Она поняла причину беспокойства своего дангарди.

- Шестой йер, Арсилим. Грядет Охота, я правильно понимаю?

- Да. И завтра с восходом Урра я должен снять венец и вастрам и объявить Вегр, Охоту хайрдов. Завтра я должен назвать имя дичи.

- Это тяготит тебя, мой дангарди? Это же всего лишь имя незнакомого маннара! Что тебе оно? Чем тебя это печалит?

Тарсос была поражена. Конечно, Охота была жестокой игрой, затеянной много йеров назад первыми двенадцатью маннарами Сиунгарди. Так они могли найти сильнейшего из всех хайрдов йера. Все жители Сиунгарди были записаны волхвами - и каждому была отдана маленькая резная спильда. Бывший валдуфни выбирал из множества резных спильд одну - и тот, чье имя и хайрд были на ней указаны, становился дичью, которую ловили все Двенадцать. Тот, кто приносил в гарду Гибара сердце и агму - знак рода - дичи, становился новым валдуфни. Жестокий обычай, но никто из правителей так и не отменил его, надеясь, что имя его семьи не выберет рука Рёкк. И чтобы Арсилим, гордый и справедливый валдуфни, отошел от обычаев предков? Это невозможно. Арсилим прочитал это в её глазах, горько усмехнулся, допил лельпу:

- Ты умная женщина, Тарсос. Ты привыкла повелевать, твой хайрд всегда был среди первых. Но вот чего нет в тебе и твоих сестрах - это сострадания. Тебя не заботит то, что нам придется обречь кого-то на смерть. А если это окажется маленький ребенок? Или дряхлый старец, который не сможет защитить себя? Тот, кто правит Сиунгарди, должен думать о каждом маннаре края. Я думаю об этом - и мне становится больно. Даже Гирра предсказывает, что дичь будет юной и беззащитной!

Ганиман молча стояла напротив. Сквозящий ветер мягко колыхал складки её зеленой скирты, спадающей от точеных плеч до пола. Зеленые глаза опаляли Арсилима насмешливым взглядом, полные губы медленно растягивались в ироничную улыбку. Не женщина с трепещущим сердцем стояла перед ним, но живой камень, способный лишь властвовать. Арсилим в очередной раз уверился в этом, посмотрел на безумно синий свод гилима, подумал о том, что скоро кто-то по его указу не увидит этой синевы...

Кубок разлетелся на куски, ударившись о камни пола. Тарсос застыла на месте. Улыбка исчезала с её лица.

- Арсилим!

Ветер донес до неё лишь скрип закрытых ворот.

3.

Когда-то не было ни дремучих хвойных морков, ни тучных равнинных лугов, ни великой Суньи. Не было ничего, окромя нестерпимо морозного ветра да кисельно-густой глади великой Мареи. Лишь Рёкк на черных крылах летала по миру, играя с ветром, как с щенком и вспенивая воды Мареи касанием ледяных рук. Но вскоре наскучило ей молчание мира. И решила она разбудить его. Длинным когтем проткнула она свод гимиля - и в эти дыры заглянули холодные звезды, осветив слепые воды. На пальцы свои намотала лучи светлые, клубок смотала, водой смочила - да и отдала игрушку ветру на потеху. Тот унес игрушку за край морской, уронил в воду глубокую, приуныл - и начал воду поднимать, доставать клубок света со дна. И там, где взметнулась вода, появилась земля - голая, сонная. Ступила Рекк на эту землю, но не держала сонная земля её, провалилась Рекк в рыхлый песок, крылами себя еле вытянула - а там, где провалилась, глубокие озера появились, да горы вспучились. Только взлетела Рекк, хотела залить водой землю, как обрушилась на неё влага морская, ветром вспененная - да загорелась светом чистым изнутри! Да так ярко, что ослепла Рекк, закричала обиженно, и от крика её пробудились камни и пески, ходуном заходили. Отступила от них великая Марея, испугалась, но потом пустила дочерей своих разведать, что за чудеса творятся посреди вод её. И стали Визы первыми реками - пробрались сквозь пески и камни, к костям земным. Да так там и остались.

А Рекк слепая упала в воду, крылья разбросала по глади морской, заплакала горько - и напитались воды обидой её, солеными стали. А ветер глупый, клубок свой найдя, воду отпустил, поймать игрушку хотел да отступил, ослепший, ибо загорелась ярче звезд игрушка его, затмила холод неземной, осветила гимиль, воды Мареи согрела - и так и осталась, повиснув шаром. Грелась земля, оживала, зеленью покрывалась, грелись Визы юные, грелась Марея суровая - даже ветер согрелся под светом шара этого. Только Рекк все недовольна. Не нравится ей тепло, холода она жаждет - и стала она крылами закрывать свет. Закрыла, тьма на мир вернулась - обрадовалась Рекк. Да только крылья ей звезда новая опалила - улетела Рекк, горько плача, крылья свои лечить. А звезда яркая еще выше поднялась, раскалилась - и потекло тепло по миру. Позеленели кости земные, засверкали реки - и пробудились духи спящие. И назвали они звезду Урром - светилом. И Урр ответил им. Упало на землю 12 лучей, золотом кипящих - зажглись костры великие - и из тех костров вышли первые маннары. Разные ликом они были - одни высокие, другие низкие, одни лохматые, как сама Рекк, другие светлые, как Урра лучи. Протерли глаза маннары и обратились с поклоном к этому миру. И показались им первые боги и духи - и Визы-красавицы, и Марея грозная, и Урр могучий, и ветер быстрый - только Рекк пряталась от всех. И дали боги маннарам первое знание - скрижали Фродеи. И дали им первый закон - слово Правда Гирихти. И каждому маннару имя нарекли - и стали эти имена хайрдов названиями. И каждому маннару особый дар дали, чтобы не ссорились они друг с другом. Поклонились богам маннары - и отправились вместе искать на земле место для себя. И построили они первый дом - гарду. И приготовили первый котел вина - лельпу. И построили первый храм - аихс. И жили они складно - отчего и называли друг друга побратимами. Да только забыли они про черную Рекк, что пряталась в горах от света Урра. А та подкралась к маннарам тенью злой - да и плюнула в лельпу. Отпили маннары питья отравленного - и переругались, разбрелись по миру, каждый свой дар унося. Испугались боги, наказать Рекк решили - а она возьми да и спрячь от Урра землю, крылья свои намочив. Настала ночь, страдали боги и маннары. Да и выковали тогда первый меч. Вручили его Марее грозной - поразила та злодейку Рекк, отнялись крылья черные. Да только теперь разделилось время на день и ночь - ибо осквернили боги и маннары первый закон - пролили кровь чужую на землю. Теперь Рекк силу к ночи набирает и прячет землю от света Урра. А там, где кровь её упала на землю, гирры появились - камни алые, первым мечом да кровью маннаров очищенные...

Собрались 12 маннаров к костру общему, повинились друг перед другом - да и клятву принесли, кровью и огнем скрепленную. Поделили землю на 12 частей, да и задумались - кому главным быть, кому посланником Урра стать. Не хотели больше ссориться побратимы. Открыли скрижали Фродеи - да и узнали, как выбор сделать и не обидеть никого. Урр завещал детям своим, что тот, кто первым гирру найдет - тот и станет первым валдуфни мира нового..."

Огонек свечи дрогнул на сквозняке. Наставник вошел в дом, оглядел своих сипонеев, прилежно пишущих баснь древнюю на спильдах гибких.

- Сипонеи, есть ли у вас вопросы к басне этой?

Молчат дети. Кто-то не знает, кто-то не думает, а кто-то просто боится. Наставник вздохнул. Нет в этом йере цепких умов...

- Наставник...

Тихий шепот донесся с последней скамьи. Беловолосый мальчонка смело смотрел на старика. Голубые глазенки так и сверкали, отражая огонек.

- Да, Ратибор. Что ты хочешь сказать мне?

- Наставник, почему же тогда маннары искали гирру, чтобы валдуфни определить, а сейчас народ свой убивают?

Старик усмехнулся. Дети только в 12 йеров узнают о Вегре, Охоте. Этот, из хайрда Вьёлфа - слыхал легенду раньше срока. Волки всегда отличались своей храбростью - и честностью. Каждый хайрд посылал в Гибару самых способных учеников, где их обучали говору общему и давали имя другое. Волки, живущие в глубине морков, имя не меняли никогда.

- На этот вопрос, маленький вьелф, не может ответить даже волхв Урра. Знаем мы только, что утеряна была правда Гирихти, лишь копии её сохранились. Случилось что-то злое, темное - и изменилась правда маннаров, обманула их Рекк. Убит был сын одного из Двенадцати - и убийца валдуфни стал, и не могли его прогнать, словно защищал из богов кто. А потом заглянули волхвы в скрижали Фродеи и нашли там закон новый. Печально это, да только не изменить закон тот. Вот и завтра истекает шестой йер правления хайрда Риверр, и на рассвете валдуфни Арсилим объявит Вегр и назовет имя дичи, истинное, а не маннарами данное. Все вы знаете об этом. Все прячьте агмы свои, при рождении данные. Отшумит праздник Визауртс - и прозвучит имя.

Дети молчали. Кто-то испуганно сжимал руки и опускал глаза, а кто-то решительно, храбро глядел вверх на лик Урра в стене дома. Наставник вздохнул. Завтра кто-то из его сипонеев может оказаться дичью - и больше никогда не увидит синий свод гимиля... кто же так жестоко изменил первую правду маннаров?

4.

"Двенадцать костров возжег могучий Урр на земле пробудившейся - и ровно 12 маннаров-побратимов вышло из тех костров. Различны ликом были они - ибо и костры те разными были да на разной земле воспылали. Посмотрели боги юные на маннаров первых, да и нарекли каждому его имя и дар дали особый. Так и вышло, что первый маннар, шагнувший на песок из сердца пламени божественного, рыжеволосым уродился. Зеленоглазым, высоким да ловким, словно зверь дикий, хрисс лесной - и такой же хитрый да умом верткий. И нрав у него был под стать самому светилу-отцу - и нарекли его боги Уррой. И дар огня ему подарили, чтобы не подкралась Рекк злая, не закрыла очи ясные холодом и тьмой.

Следом за Уррой маннар златоволосый да с глазами цвета гимиля на песок ступил, и всюду, куда ни глядел он, свет появлялся, трепещущий да золотистый, аки луч Урра на рассвете. Таков дар второго маннара был - и имя его Уррун было - восход. Но не успели двое друг друга оглядеть толком - как вдруг ветер крепкий, морской налетел. Песок взметнул, потушил два костра - и тут же на их месте, у самой кромки воды, два брата встали. Светловолосые, с венцами тонкими голубыми на головах - и чего б ни коснулись они, всюду Марейя дочерей своих на землю посылала, влагой орошала. Один брат спокоен был, величав да умом глубок, аки воды Марейи - и нарекли его Риверром. А другой быстр был, весел, всюду поспевал, балагурил, речь его ручьем звенела - Риннаром боги его назвали. Сошлись на берегу маннары. Улыбнулись друг другу, да и не заметили, как за спиной их на скальном камне костерок дрогнул, пропал, камень растопив хладный. И вышел из двери этой в скале маннар невысокий да широкоплечий, силой могучей наделенный, с камнями да горами говорящий. Сторн имя его было. А за ним и Ертс, землей рожденный да цветами увитый, шел.

Собрались 6 первых маннаров у костра, Уррой разведенного, напились из ручья, Риннаром рожденного, уселись на стебли трав мягких, Ертсом призванных - и начали постигать скрижали Фродеи, первое знание, богами данное. Долго сидели они, секреты мира своего узнавая - да так и уснули. А пока спали, последние шесть костров, малых, но ярче звезд пылающих, вдруг возьми разом, да и погасни. Только тени серые порскнули в разные стороны.

Проснулись поутру шесть побратимов, огляделись - нет ни костров, ни товарищей новых. А скрижали Фродеи ясно говорили, что двенадцать их должно быть. Посерьезнели маннары, порешили пропавших искать. Да только отошли от костра, как налетел Ветер-проказник, запорошил им глаза песком, окружил завесой звуков дивных, холодным огнем кости их обжег - а потом и плащом тепла живительного укрыл - и стих. Протерли они глаза, стряхнули песок с себя. Оглянулись - а позади них потерявшиеся двое стоят да улыбаются. Да только не так просты были они. Один, с волосами чернее крыла Рекк, смуглолицый, высокий да худощавый - Сигван, ветер-западник, бури несущий. Другой - таков же ликом, только юркий да проказливый, шебутнее Риннара даже - Ветерат, ветерок - проказник. Окрест них зверь белый, клыкастый бегал. Не рычал, не скулил - молча смотрел. А потом раз - да и обернулся маннаром беловолосым. Дикой силой от него веяло, глаза глубокие серые в душу смотрели - Вьелф, волк лесной, его нарекли. Мог он зверем оборачиваться, да души читать аки след четкий. Покуда на него дивились, с гимиля вдруг чудо певучее вниз ринулось, покружило над головами. Потешило - да и ударилось оземь рядом с Вьелфом, девушкой обернулось, Фугль - птицей её нарекли, песни петь, плясать да сердце тешить её дар был. Подивились маннары на сестру свою, поклонились несмело - да вдруг задрожали аки лист древесный под дыханием ветра морского. Земля побелела да тверже камня стала, ручей умолк испуганно - и ступила на гладь его мертвую дева вторая. Кожей белая, волосами черная с белой прядью надо лбом, стройная, с глазами синими, чертами тонкими - и куда ни глянет. Всюду мороз пробирается. Моррн, дева винтеры, времени стылого. Расчихались побратимы, закашляли, понурились совсем - что ж за сестра такая, что братьев морозом травит. И тут нега на плечи им легла, кровь согрела, сердца развеселила. Это последняя, младшая сестра себя проявила. Невысокая, курносая, Урром зацелованная, глазами блестит, смеётся весело - да так, что и маннары все улыбнулись, на неё глядя. Гахаилья, дева-целительница - так нарекли её боги.

Так встретились, наконец, двенадцать первых маннаров, Урром-отцом рожденных. Подобрали с песка прибрежного свиток с фродеями, да 12 пластинок блестящих, на которых правда Гирихти - законы Богов - высечены были, да и пошли прочь от Марейи, искать себе прибежище, которое фродеями описано было. Дом возвели Сторн да Ертс, огонь в очаге Урра возжег, светом уголки все темные Уррун наполнил, ручей чистый к дому Риннар привлек, Ертс вкружь ручья того цветов, деревьев да трав лечебных вырастил. Утварь всю Сигван и Ветерат смастерили, одежду три сестры пошили - шритты ладные, нитью алой по рукаву расшитые, тришьи крепкие. Вьелф с Риверром пищу добыли, а из шкурок звериных Моррн сапоги да вастрамы теплые всем побратимам скроила. А себе да сестрам - унвахи теплые, длиннополые, поясами прихваченные, узорами дивными расшитые.

- Негоже девкам аки парням бегать всегда. - молвила Моррн, улыбаясь да сестрам одеться помогая.

Три дня жизнь да быт свой маннары устраивали - а на четвертый решили отметить праздник великий, богам посвященный да рождению своему - Габауртс, начало всего. С тех пор маннары на четвертый день от рождения ребенка только празднуют. Цвела земля, журчали ручьи да реки, двигались горы по земле, стремясь место себе найти да равнинный луг от ветра дикого защитить. Текли дни светлые да теплые, весна мира этого, радовались маннары юные, у богов учились, землю другими маннарами, ликом да духом себе подобными заселяли. Никто не ждал беды. Одна Рекк не спала, злобу лютую, под горой сидючи, копила..."

Седовласый Фрамальдр оторвался от пожелтевших страниц. Тяжела жизнь в Сиунгарди, ох как тяжела, коли так правда их исказилась, и брат на брата каждые шесть лет идет... вагры поведали ему об обычае тех маннаров, Вегром-охотой священной называющемся. И куда его, старого, понесло? Он купил эту книгу у торговца древностями, Рамнета, как безделку, которую никто прочесть не мог, ибо отличен язык от Сиунгарди был в Баготте. Кипа истлевших листов в выделанной шкуре с позолоченными резами непонятными. Долго сидел он ночами, силясь разобрать паутину знаков. Помогли ему Вагры-мореходы, ибо знаком им язык тот был, недалеко от края чудес жили они. И поведала эта книга старику о сотворении мира, о законах края чужого, об одежде да нравах их. Много интересного нашел он, многое в Баготте похоже было. Да только все равно сказ о первых маннарах Фрамальдру более всего по душе был.

Уж готовился ко сну Уд палящий, чтобы восстать поутру да назваться именем чужестранным, Урром могучим. И развернётся перед мудрецом дорога дальняя...

Древесная стружка завитками кудрявила палубу. Ветер подхватывал куски вощеного шнура, трепал полотнища парусов. Вагры сновали по скиппе, укрепляя весла и сматывая тросы. Уж скоро на хоризоне край невиданный покажется...

Атхар неслышно подкрался к мудрецу.

- Что за игрушку ты мастеришь, старик?

- Атхар - хан, мастерю я агму, знак рода у маннаров страны чужой. Буду я зваться Фрумой - первым сыном, а род мой - риверр, ибо похож я ликом на них...

- А я? Кем я буду в той стране? Как поймут эти дикари, что я их властитель теперь?

- Об этом, Атхар, я тебе расскажу сразу, как придумаю. А теперь не мешай мне. - Старик вновь углубился в работу. Атхар поглядел, как на тонкой дощечке рождаются тяжелые облака, распускаются паруса да летит по волнам крутобокая скиппа. Ветер подхватил часть стружки и швырнул её в лицо хану. Атхар чихнул и нетвердой поступью направился вниз, за сидром. Он не ведал, что вагры уже подлили в кувшин отвар сонного корня. Он узнает это только спустя три викки, когда примут его льстецы Баготты на родном берегу.

Скиппа на дощечке обрастала парусами, веслами. Вот уже знак Урра появился на боку, вот уже бьют её днище свирепые волны, треплет паруса невидимый ветер. Раскаленной иглой прожжена дорога шнуру - и вот готова агма Фрумы - первенца, коим Фрамальдр станет с рассветом.

Огненная борода Уда разостлалась по волнам Марейи. Еще чуток - и скроется под водой светило, уйдет к Марейе-красе, ганиман своей...

- Фрамальдр...

К старику из тени мачты шагнул вагр.

- Наш барн Атхар спит, Фрамальдр. Берег уже близок, готовься.

Старик молча поклонился. Если успеет эта скипа уйти от гнева хана обманутого, когда очнется тот ото сна, то никто из вагров не пристанет более к берегам Сиунгарди, коли будут баготтиане на скиппах их. Запрет на то дан - и не нарушат они его, помня, чем грозит это их островам.

Фрума - Фрамальдр поднялся с колен, отряхнул свой халат длиннополый, бусинами да золотой нитью расшитый. Уж близок тот час, когда скинет он одежду привычную. Его сума уже уложена - в ней и тришьи, и картан меховой, и образки богов чужих, и охотничий нож - и, главное, книга да снадобья врачевателей великих...

Скрип вёсел да плеск волн - вот и все звуки, которые окружали маленькую скиппу. Наконец, зашуршал под днищем прибрежный песок, поднялись весла, мягко толкнула суша дитя моря - и под покровом Рекр ступил мудрец на землю Сиунгарди.

Чужие звезды зажигались на Хгимиле, чужой ветер псом вился у ног. Теперь нет боле Фрамальдра. Есть только Фрума, сын хайрда Риверр.

Скиппа неслышно неслась прочь от чужих берегов. Вот и растаял в ночи светлый парус, исчез как виденье. Старик вздохнул, поправил суму и зашагал к горам, за которыми лежал равнинный луг Сиунгарди.

5.

Гарда опустела. Молчали ослепшие дома. Погасли очаги. Визауртс, день рек-матерей, правил миром.

Многие костры вздымали гривы к гимилю, черным крылом Рёкк закрытому. Многие голоса сплетали дивный узор песен и сказов, готовились кушанья сладкие, трещали кришты, гремели барбы, лютиры струнные звенели. Дети непослушные бегали по траве. Плясали девы юные, иврин ветвями головы украсив. Парни силой мерялись, мощь свою девкам показывая. Всюду стояли котлы с пряной лельпу, черпаками окруженные. Фигуры Виз - дочерей Марейи из ветвей и трав сплетали, в белые наряды кутали, мягким вьюном волосы свивали. Двенадцать хайрдов, двенадцать Виз, двенадцать самых красивых дев на выданье от каждого хайрда. Скоро начнется шумный пир - только-только начался праздник. И прошумит народ до утра, а с первым лучом Урра ринется в объятия Суньи холодной.

- Арсилим... пойдем плясать?

Тарсос тянула валдуфни в круг. Он улыбнулся. Последнюю ночь правит он этим народом. Так гори ж все синим пламенем!

Маннары Вьелфа на потеху другим крутились на головах и выли подобно своим лесным братьям. Веселые Фуглы отпускали ввысь лубяных птах, украшенных перьями, Ветераты с Сигванами ветер напустили, чтоб они не падали наземь - и бывало, ловили тех птах много дней спустя в далеких морках Вьелфы или Ёртсы.

Моррны воду в прозрачный камень обращали, стеклом гладь ручьев покрывали - и смеялись дети, играя фигурками, тающими от тепла.

- Ратибор, что ж невесел ты?

Наставник стоял со своими сипонеями в стороне от гудящего пира. Все школы гарды вышли на праздник, чтобы отдохнули от учения сипонеи. Степенно прохаживались по траве мудрые наставники - и улыбались в бороду, когда замечал кто-то, что босы они. Резвились и шутили сипонеи, носились по траве равнины, дивились на выступающих. Только беловолосый Вьелф сидел на камне, жуя травинку и глядя задумчиво на звезды.

- Наставник, завтра ведь кто-то из них станет жертвой. Так велит правда Гирихти, для кого-то эта ночь последняя.

Не по-юному умные глаза сверлили наставника. В них вниз головой били костры и плясали звезды - жутковатая черта всех Вьелфов.

- Ратибор, не думай об этом, отдохни. Что толку грустить, коли изменить нельзя ничего? Будь что будет, таков закон.

Праздник Визауртс набирал ход.

Утро застало маннаров на просторах равнины. Никто не спал в эту ночь, и в сумеречном урруне будто бы тени бесплотные метались в дикой пляске, туман густой тек от Суньи, золотил травы просыпающийся Урр.

Арсилим тяжелой поступью поднялся на камень Алтырь, окинув мутным взглядом народ.

- Теперь уже не мой народ. Ничей...Вегр открыт!

Последнее слово колокольным звоном разнеслось в молочной густоте фога. Маннары замерли. Оборвалась музыка, упали наземь лубяные птицы. Все стихло.

Арсилим снял с головы венец. Гирра мигнула последний раз алым светом - и погасла.

Тоскливо запели Риннары, забили в барбы Урры. Рокот нарастал, дробью колотясь в виски. Арсилим повернулся к волхву, державшему полотняный мешок. Не глядя, вытянул одну спильду.

Имя громом прогремело в воздухе:

- Росхан, сын хайрда Уррун.

Наставник, держащий Ратибора за руку, побледнел. Дичь имела право на один оборот Урра, чтобы проститься с родными и скрыться. Родные наставника были в гарде Старкад, лежащей на другой стороне реки.

Ратибор все понял сразу.

- Наставник...я не выдам. Пойдем со мной в наш морк. Мы спрячем тебя.

Старик только покачал головой.

Спустя четыре оборота Урра был назван новый валдуфни Сиунгарди, Врохс, сын Сигван-хайрда и его ганиман, Ларнит, дочь Ветерата. Гарда ликовала - валдуфни из рода ветров всегда удачливы. Молодые сипонеи, чьим наставником был Росхан, не склонили головы пред новыми правителями и молча покидали гарду.

Часть 2

Среброголовый воин сидел на берегу левого рукава Суньи, по риверрскому обычаю поджав под себя ноги, и смотрел на свое отражение, колеблемое током воды. Шатер иврин скрывал его от глаз других членов хайрда. Он наслаждался одиночеством.

Потрепанный ветрами вастрам, скрепленный фибулой-скиппой, меч с плетеной рукоятью на перевязи, старая рубаха-шритта и кожаный доспех поверх неё. Седые волосы до плеч собраны в тонкие косы.

- Фрума!! Маннар Фрума!

Писклявый детский голосок змеей прополз к воину.

- Что тебе, Сиута?

Светловолосая лохматая девчушка переминалась с ноги на ногу, не решаясь ступить под покров иврин.

- Фрума, тебя Арсилим кличет... В свою гарду послать хочет.

- Что ж сам не едет?

- А его Тарсос не пущает!

Воин только вздохнул. Когда в доме одна ганиман - плохо, слишком много воли она себе берет. А Арсилим не желал брать вторую. Даже от безголосых сиуви - рабынь отказался. Как грозен он был в бою - так холоден и тих дома. Словно змей в спячке.

На дворе гуляло вольное лето. Жаркий Урр грел землю, Визы уже вот-вот должны были взойти на берега Суньи - близился Визауртс. Девки готовили самые красивые наряды, певуны проверяли лютиры да барбы.

Кожаный полог с тихим шорохом отошел в сторону. Каменные стены покрыты рилльей - речной травой, светящейся в полумраке. Очаг, сытым котом урчащий в углу. Мягкие шкуры, устилающие пол. Гирлянды клинков, тонкими иглами нависающих над очагом - чтобы ни один враг не проскользнул. Струны арфы ветра, натянутые наискось от окна - в доме всегда звучала загадочная дивная музыка. По ней мудрецы хайрда определяли, каких даров ждать от Урра и Рекк.

Арсилим лежал на шкуре, глядя в огонь. Рыжие блики плясали на его лице, точеные черты казались еще резче.

- Арсилим, зачем звал меня?

- Фрума, сколько йеров ты служишь моему хайрду?

- Уже шестой йер к концу подходит, Арсилим, как твои воины нашли меня у Марейского увала в день Визауртса.

- Ты из чужих морей, Фрума. Знаешь ли ты, Воин-мудрец, что бывает наутро после Визауртса?

Бывший валдуфни горько усмехнулся, взглянув в глаза Фрамальдру. Он лучше других понимал, от чего уберег их этот мудрец, сойдя на чужой берег, чтобы остаться с ними взамен на мир и покой Гавингарда. И он не раз уже доказывал свою мудрость и верность, живя бок о бок с риверрами.

- Что ж ты молчишь, Фрамальдр?

Даже истинное имя открыл ему седоволосый, не побоялся.

- Да знаю я, что Вегр грядет через три викки.

Арсилим Риверр почуял недовольство мудреца. Фрамальдр презирал Охоту.

- Почему так сердито говоришь о священном обычае нашем, Фрума?

- А будто ты сам не знаешь, что не дело убивать кого-то ради своей силы и власти. Даже родной хайрд не может защитить дичь Вегра! Не таков был истинный закон маннаров!

- Правда Гирихти...Прав ты, Фрума. Потому и звал я тебя, надеюсь, что поймешь просьбу мою, - голос Арсилима звенел в тишине дома. - Собирайся в Гибару, воины выведут тебя. Узнай, Урром заклинаю, кто стал дичью на этот раз и защити его. Любой ценой. Вегр должен быть сорван. Если не отыщут Дичь за три месяца, правителя выберут двенадцать старейшин родов, есть и такое правило в новой правде, я читал его.

- Да будет чтима правда маннаров. - Фрума усмехнулся.

2.

- Вьелф, у тебя есть ганиман?

- Нет, страже.

- Ждут ли тебя родные в морке?

- Нет, страже.

- Владеешь ли мечами?

- Да, страже.

- Ну что ж, тогда идти тебе из Гибары славной через Морк и узнать, что за земли и народы там живут. Готов ли ты, Вьелф?

- Да, страже.

Чернобородый страж довольно сощурился. Отчаян парень. Дерзок - но как смел и силен! Идти ему сквозь жуткие тропы морка, а не скучать в гарде. Вот отгремит Визауртс - и побегут воины через равнинный луг на запад, через хайрд Сигван, в древний лес к истоку Суньи.

- Ты принят, Ратибор Вьелф. Собирай суму свою, да готов будь через две викки к походу.

- Да, страже.

Беловолосый юноша поклонился на миг и тут же ушел. Страж только плечами пожал. Вот уже тринадцать парней из гарды уходят - и тянет их отсюда именно в день Визауртса. И, самое дивное, были они сипонеями одной школы, одного наставника - и все как один уходить решили. В разных отрядах оказались, но все равно уперлись, мол, уйти б, страже. Уж не они ли шесть йеров назад, будучи детьми, голов не склонили перед валдуфни Врохсом? Ох, дерзки парни...

Улицы гарды в столь ранний час были пусты. Легкий туман стелился по мощеным дорожкам, затекал в раскрытые зевы домов. Шаги гулко раздавались в тиши утра. Урр еще не расправил бороду, лишь зарделась черта хоризона.

Ратибор свернул за угол, направляясь к дому, где жили вот уже шесть йеров бывшие сипонеи Росхана. После прихода Врохса с агмой и сердцем наставника тринадцать учеников ушли из школы, поступили к воинам Арсилима и ушли в леса вместе с отрядом бывшего валдуфни. Тот приютил их, обучил бою, позволил доучиться в школах своего хайрда. Они достойно служили ему пять йеров, а на шестой попрощались и ушли в гарду. Устроились стражами к одному из старейшин хайрдов, построили дом - сыны Ертса и Стонра были среди них. Да так и жили весь этот йер. А недавно прокатилась по городу весть, что собирают отряды вольных маннаров в дальние земли Сиунгарди. И сорвались тут же побратимы. Да вот только разделила их судьба. Тринадцать друзей было. И отрядов тоже тринадцать. Подумали молодые маннары, да и решили, что потом будет веселее друг с другом подвигами делиться. И теперь шел Вьелф к товарищам, чтобы обсудить грядущий поход и решить, когда и где встретятся они снова. Задумавшись, брел Ратибор по улице.

Вольному ветру вольная улица,

Вольной агме - земля.

Что-то исчезнет, что-то забудется,

Но не любовь моя...

Волю слову, легкий голод -

Оставалось говорить.

Не дай нам, Урр, забыть свободу,

Не дай, Марейя, меч уронить...

Нежные звуки шестиструнной лютиры очаровывали слух, мягкий, чуть хрипловатый девичий голос проникал прямо в сердце. В уголке между двумя домами сидела девушка в тришьях, заправленных в высокие сапожки, травянистого цвета шритте и пушистом коротком картане бурого цвета. Волосы непослушными волнами спадали по плечам, светясь как темный лесной мед в утреннем свете. Глаза густо-серого цвета скользили по лицам, не замечая никого. Лишь пальцы перебирали струны, наполняя воздух волшебной музыкой.

- Красива девка, а? Такую бы в рабыни - вот жизнь бы была, да, парень?

Высокий темнолицый сын Моррны подмигнул Ратибору. Тот отвернулся. Стало вдруг до смерти противно стоять посреди улицы в толпе ухмыляющихся маннаров. Уже пятый йер в каком-нибудь из двенадцати краев гарды пропадали девушки. Неважно, чьего хайрда, лишь одно их роднило - все пропавшие были сиротами. А по весне находились в богатых домах молоденькие сиуви - безголосые рабыни. Красивые, ладные, невесть откуда появившиеся. Говаривали, привозят их богачи из соседней гарды Волф, что рядом с Красными горами лежит.

Девушка подняла голову, глаза блеснули туманом - и Моррн глухо зарычал, схватившись за руку. На запястье быстро расплывался волдырь ожога. Певунья встала, отряхнула тришьи от пыли, собрала дары от благодарных маннаров и подступила к Вьелфу.

- Пойдем. Оставь его.

Её место тотчас же занял кудрявый парнишка-Фугл с барбами - и маннары встрепенулись, услыхав задиристый бой.

Они шли по узкой тропинке, бегущей на восток от гарды, к берегу Суньи.

- За что ты так его? Ты же не слышала, о чем мы говорили.

- Думаешь, не заслужил? Я все слышала.

Вьелф оступился. Глаза так и полезли на лоб. До рёккова Моррна было метров шесть, не меньше!

- Не удивляйся, Вьелф. Я вымесок. - Девушка пожала плечами. - Мать из хайрда Гахаилья, отец - Фугл залетный.

- Но целители же...

- Могут. Гахаилья ведомы и лекарства, и яды. Мы можем и убивать, и лечить. Нас хорошо учат, Вьелф. А слух у меня не так уж хорош, как у тебя. Просто лицо твое все рассказало. Да и Моррн тот...он уж не первый день вокруг меня вьется. Сиуви новую ищет, а кольцо ганиман своей не снял, сын Рекк! Поделом ему. - Она засмеялась. Ветер донес до них прохладу Суньи и пение лесных фуглов. Гарда осталась далеко позади...

Великая Сунья медленно катила свои воды на встречу с Марейей. Свежий ветер нашептывал что-то, шелестя и шурша листьями да травами.

- Как имя твое?

- Радожива.

- Ратибор.

Она скосила глаза, сплела волосы в косицу и откинулась на траву.

- Куда шел ты, Ратибор, с лицом столь печальным?

- К дому. Вещи собирать.

- Для чего?

- В поход идем с побратимами через две викки. За дальний морк пойдем. Опостылела нам гарда. И те, кто ждет Вегра.

- Понимаю тебя.

Девушка достала лютиру и начала что-то наигрывать, наморщив лоб.

- Ты куда путь держишь? Я ведь видел, сумка твоя походная, не ради забавы сшитая.

- Спросишь тоже, въелф. Я же Гахаилья - мы с пятнадцати йеров по гардам ходим, маннаров лечим и скрижали Фродеи новые ищем. Я из Старкада викку назад пришла. Пока здесь осяду. - Она взглянула на Ратибора. - до конца Вегра. За вести новые в других гардах хорошо платят.

Вьелф кивнул.

3.

На улицах Гибары гремела музыка. Ряженые носились по гарде, шутя и силясь узнать друг друга. Лельпу и солод лились рекой. Габауртс валдуфни Врохса и восхождение Виз отмечали всем миром, отрываясь от обычных тягот лета - полива репищ, сбора ягод беррисы - сладких, сочных, алого цвета. Из них варили лельпу, готовили кушанья на студеную винтеру. Одно плохо было в них - зрели они в окружье злых шипов, царапающих кожу и рвущих одежду.

Радожива в пестром картане и с верной лютирой в руках пела забавные песни. Народ хлопал в ладоши, смеялся, бросал под ноги монетки. Вокруг неё плясали трое парней с барбами. Один из них сплетал вокруг девушки шатер из вьюна, другой выстилал ковер из мягкой травы дивных цветов, а третий осыпал толпу сладостями. Юноши были, как и сама Радожива, вымесками - полу-Ертсы, полу-Фуглы. Она случайно наткнулась на них, когда пела в одном трактире. В тот вечер ражие парни с углового стола, изрядно хлебнувшие лельпу, вдруг сплели вокруг неё шатер из трав и алых цветов, чем и позабавили народ. А потом пригласили к себе. Сперва за стол, а потом, после беседы, и в дом. Трош, Свегнис и Фагес оказались перебежниками - в родном хайрде вымесков не любили. Особенно таких, как они, от фуглов нагулянных. Побратимы не стали долго терпеть и в тринадцать йеров ушли из родного хайрда бродить по гардам. В Гибаре они жили уже больше трех йеров, то нанимаясь стражами, то веселя маннаров на праздниках и в трактирах своими шутками. За три йера они смогли отстроить собственный дом в небольшом переулке у стены частокола между краем Фуглов и краем Ертсов. Вот уже вторую викку жила она с ними, готовила по вечерам, лечила побратимов после драк и гуляний. А ночами взбиралась на крышу и подбирала мелодии на лютире. Ратибор порой приходил к ним, рассказывал про грядущий поход, изучал с побратимами карту, проверял сумы и оружие. Вымески всерьез собирались в поход с десятком Ратибора. Четверку певунов ничто не держало в гарде, особенно в пору Вегра. Их нигде ничто не держало - дичью они стать не могли, потому как родились в родных землях хайрда у слияния рукавов Суньи.

Побратимы отыграли свое выступление и смешались с толпой. Четверка продвигалась через пляшущую гарду к срединной Сунье. Туда, где викку назад познакомились Ратибор и Радожива. За одну викку маннары там вырастили шалаш, сложили очаг, натащили посуды. И вот сегодня все труды завершены. На эту ночь шалаш должен стать их убежищем. Постепенно к ним примкнули несколько стражей - прошлых товарищей по службе, да и девки-ряженицы увязались.

- Ночь обещает быть под стать тебе, Радожива.

Ратибор появился за спиной девушки, неся в руках несколько жареных перепелов и пару фляг с лельпу. На темном вастраме виднелись серебристые шерстинки. Певунья улыбнулась, заметив их.

- Негоже у маннаров честных перепелов в зубах таскать!

Ратибор взвыл - ухо покраснело и раздулось как от укуса биззы.

- Я же по-доброму! Я ж ради всех нас старался!

- Так и я по-доброму - воспитываю. - Она улыбнулась и, глотнув лельпу, умчалась к шалашу. Вьелф, насупившись, побрел следом. Знакомые стражи тихо пересмеивались позади.

Вскоре зазвучала лютира, загремели барбы. Побратимы и их гости играли в миссо, разбиваясь на пары и шутя. Вскоре и Ратибор, хлебнувший изрядную долю лельпу, обнимал чернявую девушку из хайрда Сигван и шептал ей на ушко милые глупости.

- Лельпу сближает, да, Вьелф? - широкоплечий Трош улыбнулся, хлопнул побратима по спине и ушел к паре девушек, несмело жмущихся у края костра. За ним тут же увязался весельчак Свегнис, своим нравом напоминающий настоящего Фугла - стройный, тонкий, кудрявый да желтоглазый. Фагес, следящий за перепелами, только головой покачал, глядя на них и вернулся к беседе со стражами. Он из троих полуертсов был самым воздержанным, да и старшим самым. Фагесу минуло двадцать семь йеров. Побратимам же его всего лишь по двадцать два. Фагес следил за порядком в домике, оберегал от ссор и споров, да и от лишних кубков лельпу. Он и за Радоживой следил, как сестру храня и не позволяя никому её обижать. Свегнис порой шутил, что Фагесу люба Радожива, да только робеет он - а ну как обожжет наглеца в причинное место. Фагес хмурился и грозил тяжелым кулаком. Радожива, смеясь, манила пальцем - и Свегнис тут же умолкал, будто бы пугаясь и прячась за широкой спиной Троша.

Ночь покрывалом укутала землю. Лельпу иссякла, кровь бурлила в молодых сердцах. Вдали от берега шумели веселые маннары, как и шесть йеров назад. Ратибор мягко ссадил девушку с колен, поднялся и побрел к реке. В голове изрядно шумело.

- Стоило бы охладиться.

Белый поджарый зверь молнией рассек воздух и исчез под водой, вспенив гладь Суньи.

Луна серебрила мокрую шкуру волка. Мириады звезд шептали о загадках мира. Ветер щекотал ноздри дивными запахами, зовя за собой. Волк лежал на мягкой прибрежной траве и, опустив морду на лапы, дремал.

- Волче, негоже столько лельпу пить.

Радожива присела рядом, потрепала зверя по холке. Тот беззлобно рыкнул и отвернул морду в сторону. Волки не краснеют.

- Не боишься охотников, Волче? Вегр грядет, всего пара часов осталась. Знаешь, мне страшно. Я боюсь каждого Вегра. Боюсь за побратимов своих. Наконец появились у меня те, кто мне дорог, кого семьей назвать можно - и так жутко, что кто-то из них может стать Дичью. Ты, Фагес, Трош, Свегнис... Вдруг кто-то из вас получит метку? Ты не знаешь... Только нам, Гахаилья, известно это. Когда твоя агма названа, на ладони пятнышко появляется. Сперва белое, белее снега. Но чем ближе охотники, тем ярче оно - как гирра в венце валдуфни становится. И не скрыть его никак, не свести. Я видела такое шесть йеров назад. Мне было четырнадцать всего. К нам пришел старик, весь израненный, вымотанный. Наш хайрд укрыт от чужаков колкой бериссой и непролазным морком. Ганиман-вал сама его приняла, вылечила, суму с едой вручила, тропу тайную указала, за Красные горы. Да только не помогло, та девка из Ветерата его настигла. А старик добрый был. Мудрый, жалко его...В Старкад просил меня сходить, родным весть передать. Я и сходила, через йер... Росхан Уррун старика звали, как сейчас помню. На деда моего был похож...

Девушка всхлипнула. Лельпу смягчает маннаров, снимает цепи с души. Тоскливый вой пронесся над гардой. Волчья шерсть серебряными каплями стекала на траву, тут же исчезая в ночи. Сильные руки подняли Радоживу, прижали к груди, окружили стеной, отгоняя страхи и печали. Черные, чернее ночи глаза отражали мир вниз головой, смешав землю и гимиль.

- Росхан был моим наставником. Я рад, что вы смогли хоть чем-то ему помочь. Не бойся, Рада, вымесков не трогает Вегр, так записано в новой правде, Росхан нам говорил.

Туман и ночь укрыли двоих от всего мира. Лишь тела сплетались все крепче, словно боясь потерять друг друга, да губы встречались все чаще.

- Клянусь Урром, как найду - выпорю её!

- Да брось, Фагес, никуда она не денется! Ты сам-то заснул за якобы премудрой беседой с Рошлей, чуть не рухнул носом в костер!

Свегнис сладко потянулся, шагая вслед за побратимом по дому.

- Уймись! Уж молчал бы, бездельник! Словно дети голопятые вчера за девками ухлестывали. Себя забыли!

- Фагес, да что с тобой? Пошалили, не спорю. Так что с того? Скоро уж в поход идем. Там не до девок будет, разве что в горах кто встретится...Дай потешиться.

- Дай вам потешиться - вы и дом пропьете! Сестру просвистели! Где она, что с ней?

- Вот оно что, уймись, Фагес, не зверствуй. Все хорошо с Радой, она Ратибора уходила искать. Вот увидишь, вернутся скоро оба.

Трош примирительно поднял руки и мотнул кудлатой головой в сторону частокола. По пустынной с утра улице плечом к плечу шли взлохмаченные Радожива и Ратибор. Фагес побледнел, сжал зубы и, резко развернувшись, ушел в другую сторону гарды. Ратибор проводил его удивленным взглядом.

- Что это с ним?

- Н-да. Наш Свегнис оказался прав, Ратиборушка. Дороже сестры твоя Рада ему была.

Свегнис вздохнул и поник. Радожива нахмурилась, глянула на Троша - тот только руками развел. Она вздохнула.

- Я ничья. Пойду, что ли, найду его, пока рекк знает что не натворил.

Ратибор двинулся было за ней, но Трош успел схватить его за рукав.

- Не ходи, не зли понапрасну. Она сама все решит, сам же знаешь.

Свегнис, по-прежнему вздыхая, отошел к скамье, поднял брошенную лютиру, заметил пару белых шерстинок на струнах, хмыкнул. Подмигнул вьелфу и направился в гарду. Трош прищурился.

- Ай да волк, ай да молодец. Ну держись теперь. - Вымесок похлопал Вьелфа по плечу и ушел в мастерскую при доме - думать. Только ссор перед походом им всем и не хватало.

4.

Минула еще одна викка. На репищах и во дворах не утихали заботы. Народ снимал урожай, готовил к винтере соленья. Запирали биззов в ульях, чтоб не перемерзли холодными ночами, варили лельпу. Торги открывались пред стенами гарды, хайрды выставляли свои поделки. Вегр шел своим чередом. Дичь, по слухам, скрывалась уже в дальних морках, улизнув из гарды.

Побратимы вовсю готовились к походу. Вот уже были ушиты сумы с сухарями, провощены фляги для воды, чтоб ни одна капля не просочилась. Работа кипела, улаживались последние дела. Подшивались тришьи да шритты, утеплялись вастрамы, латались сапоги.

Все с виду ладно было в доме вымесков. Да только вот с того самого утра, что после габауртса было, словно хрисс черный пробежал меж ними.

Фагес и Ратибор друг друга не замечали, молчали, только взглядами сверлили друг друга злыми. Свегнис и Трош помирить их пытались, да что толку, коли из-за девки раздор? А Радожива молчала. Уж просили её выбрать одного из двух маннаров, да она только зыркала сердито и уходила в гарду. Возвращалась поздно, уставшая, пыльная, чумазая, с кучей тряпиц и шнуров - и на полночи уходила на крышу, мастеря там что-то.

- Стыдно ей, видать, что парней поссорила...

Свегнис с Трошем сидели за столом и острили стрелы.

- Да и что от этого? Лучше б выбрала кого-то. Не пойму я её. Что тянет? В походе ведь надо спину другу прикрывать, а не мечтать за девку другу нож воткнуть промеж лопаток. Да и Фагес мудрит - нет бы сказать ей обо всем уже давно, так он молчит как рыба об лед.

- Что-то в походе будет.

Дверь скрипнула. Ертсы обернулись - да так и замерли. В дверях стоял Ратибор, бледный, как распоследний Моррн, на руках у него обвисло тощее тело, перемазанное кровью.

- Ратибор, что...

- Где Рада? - искаженный голос звериным рыком пронесся по дому. Из-за печи высунулся Фагес, открыл рот, чтоб сказать что-то злое, едкое - и не нашелся. Соскочил на пол, натянул сапоги, подхватил тело на руки.

- Со стола убрать все, дурни!

Трош со Свегнисом тут же скинули все наконечники со стола, расстелили новый вастрам. Тело опустили осторожно на него.

- Это ж...девка! Кто это? Где ты её нашел?!

Ратибор хмуро глянул на Фагеса.

- Отвечай, Рекк тебя забери!

- Не ори! Из лесного хайрда Вьелф, семья-выродок...Дочь послали в гарду учиться.

- Что с ней?

Девушка застонала. Кровь хлынула с новой силой из ран на шее и груди.

- Так. Я за Радой. Сделай что-нибудь, тебя должны были обучить началам целительства. Ты же воин!

Фагес выскочил за дверь. Ратибор приблизился к столу. Девушка слабела с каждой минутой. Белые волосы с черными прядями слиплись и побурели от крови. Под глазами легли тени, губы посинели. Кровь текла по столу, капала на пол.

- Трош...дай мне иглу и нить.

- Сейчас.

Свегнис посмотрел на раны.

- Чем это её?

- Кем, брат. Собак натравили.

- Что?!

- Она, как и я, перевертыш. Трош, где ты там!

- Держи.

Моток алой нити со стуком упал на пол. Стальная игла раскалилась добела над пламенем. Ратибор срезал застежки заляпанного унваха, сдернул его на пол и начал сшивать края раны на груди. Девушка едва дышала.

Дверь с грохотом отлетела в сторону. Запыхавшаяся Радожива ворвалась в комнату, оглядела девушка, что-то прошипела сквозь зубы и, выхватив другую иглу, начала сшивать рану на шее.

- Фагес, воды горячей! И суму мою с травами. Быстро!

Пламя очага трещало от обилия трав, сжигаемых в нем вместе с кровью девушки. Её унвах тлел на углях, на шее и груди алели стежки вперемешку с кровью. Радожива выгнала всех парней из горницы, сунув в руки Фагесу пузырек.

- Войдешь после, как позову.

Ратибору же сказала:

- Ты не входи. Тебе нельзя.

Трош и Свегнис переминались рядом с ним. Фагес стоял поодаль и глядел исподлобья. Потом дернулся, постоял немного - и подошел к Ратибору.

- Надоело мне с тобой ругаться. Глупо все это.

Ратибор мрачно посмотрел на протянутую руку, пожал её. Ертсы вздохнули. Фагес улыбнулся.

- Фагес!

Испуганный крик Радоживы вспорол воздух. Парни бросились к дверям, Фагес перегородил проход.

- Нельзя.

Через час дверь, наконец, распахнулась. Рычащий Ратибор и бледные Ертсы ринулись внутрь.

Радожива сидела на залитом кровью полу, прислонившись спиной к стене. Одна рука была замотана белой тряпицей, пропитанной какими-то травами. Фагес тяжело дышал, держась за стол. Лежащий на столе вастрам был изодран в клочья. Девчушка лежала на лавке, укрытая покрывалом.

- Она...

- Жива.

Радожива со стоном поднялась на ноги.

- Ох, и сильна ж она, Вьелф. Насилу удержали.

Она вымученно улыбнулась. Фагес усмехнулся. На его груди виднелись следы когтей. Ратибор ошалело обернулся на скамью. Дочь рода Вьелф безмятежно спала. Только бурые волосы напоминали о её ранах.

- Ты же перевертыш, Ратибор. Ты должен знать, что раненого перевертыша всего-то нужно обратить зверем и залечить его раны - и тогда на теле маннара не останется и следов. Разве не помнишь этого?

- Помню...- парень скрипнул зубами. - Но не знал, что можешь ты обернуть зверьми насильно.

Вьелф взглянул на спасенную - и вышел из дома. Радожива удивленно воздела брови. Фагес усмехнулся и побрел в свой угол, суму собирать к походу. Трош и Свегнис молча соскребали кровь с пола деревянного.

- Что я сказала-то такого? Что не так сделала?

Губы девушки дрогнули. Все горести и обиды вдруг камнем упали на плечи, придавив непосильной тяжестью. Фагес хотел было сострить опять - но, глядя на её лицо, передумал, тяжко вздохнул.

- Просто забыла ты, певунья, что нельзя в дикого зверя силой оборачивать. Травят так Вьелфов враги их.

- Но...

- Оставь. Он вернется. Не спеши тянуть назад, раз сам не готов принять правду твою.

Радожива вздохнула, опустилась на скамью. Взгляд упал на клочья чужого унваха. Руки дела просили, чтобы ум отдохнул - вечер прошел в заботах.

5.

Серп луны поднимался над крышами гарды. Гасли лучины в окнах, запирались дворы, псы злые с цепей спускались... Рекк вступала в своё время.

Ратибор сидел на улице пред домом побратимов по школе. В доме мед хмельной варился, пища добрая готовилась, смех не стихал - последнюю викку побратимы вместе жили, чтобы разойтись по миру на йер долгий, а то и более.

- Брате, не томись, зайди, лельпу хоть глотни! Замерзнешь же!

- Не хочу я, Ингвар. Не серчайте на меня.

- Как хочешь, брате.

Верткий Ингвар скрылся за дверью, оставив щель, в которую пробивался свет. Вьелф вздохнул тяжко, спиной привалился к крыльцу.

Мать ему рассказывала в детстве о семьях-выродках. Не вымесках, коих много было в ту пору, когда бездомные Фуглы по миру гуляли, нет. Выродки морков дремучих. Сталось в винтеру одну лютую, что девке-Вьелфу вдруг обернуться зверем захотелось. Ветер мерзлый за окном свищет, снег одеялом на земле лежит, Рекк над морком кружит, луну скрывает крылами - а девка возьми да и перекинься волчицей белой - и скок за дверь! Мать только рукой взмахнуть успела. Поутру искали всем миром глупую, следы видали - да не нашли. Так викка минула, мать уж дочь хоронить собралась - и тут ночью студеной, когда звезды даже дрожат от мороза, кто-то в дверь поскребся. Мать дверь открыла, сыновей кликнула пред этим с мечами - а там на пороге дочь пропавшая лежит, замерзшая вся, лохматая, одежда изодрана. Внесли в дом её, медом растерли, лельпу кипящим напоили, в шкуры укутали - авось оживет. Четыре дня и четыре ночи лежала недвижимо девка. А на пятую очнулась. Ох и радовались маннары хайрда, даже ругать непослушную не стали. А через четыре месяца девке срок рожать вышел - вот только отца ребенка будущего не называла. Весна только вступала на землю из-за Марейи грозной, ветер мягчел, снег сходил всюду - а в доме том вся родня собралась, да Ганиман-вал позвали из хайрда Гахаилья, чтоб легче девке было, молодая еще, несмышленая, а ну как обернется зверем - так на всю жизнь ребенок волком и останется. В положенный срок разрешилась она от бремени, спокойно все прошло, ребенок здоровый появился - мальчик крепенький. Радовались уж родные все, да недолгой радость была... Дети Вьелфа оборачиваться начинают спустя йер один. Так и этот ребенок рос, в положенный срок оборачиваться начал - но при этом подальше от маннаров, все в морк уходил. Да и девка та темнее ночи лицом стала, думы её тяжелые терзали. Пришел к ней старейшина хайрда, спросить надумал, чем тревожится она. Та ничего не ответила - ибо не успела. Скрипнула дверь, пламя очага вздыбилось - и зверь дикий, хрисс зеленоглазый в дом вошел. Могуч зверь был, крепок - да и молод очень. Шагнул, старика не замечая, кувыркнулся через голову - и встал сыном девки той. Отпрянул старик испуганный, понял, с кем нагуляла ребенка девка, разразился криком - да и выслал её с сыном из хайрда. Мужи да братья ей дом в глуши возвели, сестры одежи нашили, еды напекли - да и оставили одну там, наказав не возвращаться более. Страшен был зверь хрисс маннарам, ловок да хитер - и дети, от него рожденные, такими вырастали. Боялись старейшины, что мудр будет очень сын зверя дикого - вот и выгнали из рода. А только не погибли от стужи лютой, зверей диких да голода сурового мать с сыном. Возмужал мальчишка, невесту себе нашел - ослушалась одна девка запрета старейшин, ходила в гости к выродку с матерью. И с тех пор и появились в роду Вьелфов хриссы-перевертыши. Ничем не досаждали они, да только старики все еще боялись их, не пускали в хайрд родной.

Девчушку раненную он в канаве сточной нашел. Псы рычали еще за поворотом, бледные маннары вокруг стояли - и никто не подходил помочь девке, совсем юной еще. Видать, обернулась она, через частокол прыгать хотела, да вьелф юный рядом стоял, бледный, но с улыбкой злобной. И камень держал в руке, кровью измазанный. Ох и взъярился Ратибор, раскидал толпу глупую, мальчонку того за уши оттаскал, девку из канавы вытащил - да и унес с собой. Хотели маннары за ним с копьями пойти - да на удачу стражи рядом знакомые оказались, распугали глупцов.

Он знал, что воина-вьелфа только обращением спасти можно от ран таких. Да только не ждал он, что секретом этим певунья обладать будет. Обидно и опасно для Вьелфов умение это в руках чужих. Доверял он девушке, но натура звериная верх над разумом брала.

Тихие шаги прошелестели в пыли двора. Кто-то остановился пред воином.

- Очнулась девка. Насьяха своего зовет.

Фагес протянул руку Вьелфу - мол, поднимайся, не время рассиживаться. Тот помедлил немного, да и встал рядом.

- Как раны твои, Фагес? Сильно зацепила тебя сестра моя названная?

- Да не очень. Жить буду, Ратибор. Что ж ты сразу не сказал мне, что не волком она обернется? Чуть не погрызла нас, кошка лютая.

- Рысью хриссов в стране вагров-мореходов зовут. Я и не думал, что так лечить вы её будете.

Фагес пожал плечами. Не знал - ну и ладно, каков спрос тогда.

В горнице теплился очаг, жирный перепел коптился на вертеле, жиром огонь питал. В доме все еще пахло жженой кровью и травами лечебными. Радожива спала на скамье, свернувшись под вастрамом Троша. В руке зажат моток веревки, на полу под скамьей - женские сапожки полусшитые. Троша со Свегнисом не было, видать, ушли к девкам своим, тревогу глушить. Лишь в углу дальнем, тенью заполненном, кто-то сидел.

- Спас ты меня, насьях. Зачем? Не родня я тебе, отец твой хайрду так велел.

Глаза в углу на миг блеснули желтым светом, очаг перевернув.

- Не властен хайрд мой надо мной, пока служу гарде. Не мог я родича своего в канаве подыхать оставить. Тем более девку. Не по Правда это.

Девушка улыбнулась, выползла из тени. Волосы были отмыты, уложены в косы черно-белые. Бубенцы жестяные в косах мелькали, звенели мягко. Унвах новый, сплетенный из травы волокнистой, украшенный лиственным узором, шуршал по полу. Медные наручи на рукавах, витой шнур агмы на шее - совсем рядом с алой линией, оставшейся от шрама.

- Насьях, ты волен отказаться от одного пути со мной. В тягость тебе лишь буду да побратимов твоих напугаю. Уйти?

Ратибор головой лишь покачал. Забытое давным-давно слово заставило поморщиться. Насьях - кровный родич не по своей воле до тех пор, пока спасенный им не отдаст долг жизни. По сути своей, практически рабство для того, кому не посчастливилось быть спасенным и лишний рот для спасителя. Вот и не любили перевертыши долги жизни, отрекались, если могли. Куда пойдет она, слабая еще да с сумой, где сухарь один остался да ржавый ножик? И кто примет её в дом? Только сиуви возьмут, гостям показывать как диковину. Смысл тогда был спасать девчонку.

- Не отрекусь, не надейся. Раз стал насьяхом, братом будешь звать, пока с долгом не расплатишься. А насьяхом при чужих не зови, про долг жизни молчи. Со мной останешься, мы в поход пойдем скоро за горы. Готовься.

Ратибор присел рядом с очагом. Тепло огня лизнуло ладони, накалило добела острый нож. Долги жизни скреплялись кровью перед стихией. Ратибор вздохнул, посмотрел на кровящий порез на ладони, протянул нож должнице. Девушка порезала ладошку, сцепила зубы. Побледнела вся, зашаталась. Парень сморщился, сложил края их ран вместе, на нож поймал бурые капли:

- Как сталь крепкая, слово мое нерушимо. Как стена каменная, защита моя тебе дана будет, пока долг жизни не избыт. Да будет так, по слову Гирихти.

Фагес, сунувшийся было в дверь, понял все, сбегал в погреб, притащил кубок с пряным медом, подставил под лезвие ножа, собрал кровяные капли. Посмотрел, как по очереди отпивают из кубка два перевертыша.

- Звать-то тебя как, сестра наша новая?

- Лирой дома звали.

- Зачем из дому ушла?

- Не ушла, на учебу отправили. Да и опостылел мне хайрд со своими запретами. Маннаров да мир узнать хотела. Может, приняли бы где.

Девушка горько усмехнулась. Покорить мир с набегу не вышло. Ратибор тепло улыбнулся.

- Спать ложись давай, горемычная. Утром работ много будет. И тебе занятие найдется. Да и певунью нашу на ноги ставить надо, кошка дикая её поцарапала.

Лира зарделась, лицо в руки спрятала.

- Йеров-то тебе сколько уже, Рысь ты наша?

- Шестнадцать...

Вьелф только плечами пожал. Самый дурной возраст. Хотя сам не лучше был в её годы, уж мечники Риверра намучились.

- Спать иди, Лира.

Она кивнула, поднялась и свернулась клубочком на второй лавке. Фагес её одеялом укрыл, свечу задул.

- И ты спи, Ратибор. Всем завтра тяжко будет. Вот чую просто.

6.

Древний морк шумел, трещал сучьями, путал корявыми корнями дорогу. Долго Риверры сквозь чащу пробирались, отыскивали тропы тайные. Петляла дорога, в болота заводила, через курганы старые вела, на поляны биззов наталкивала. А отряд Арсилима все шел. Должны были они Фруму-воина сквозь морк провести и в гарду Гибара вывести. Не смели они ослушаться своего вожака, да и не хотели. Нравилась им служба у Риверра, долго уж вместе воевали, с Варгами-мореходами торговали. Справедлив был Арсилим, мудр - да и храбр очень. Вот и шли под его знамена все, кому хотелось жизни по закону, кто насмерть за правду стоял.

Огонек весело перепрыгивал с ветки на ветку, костер, наконец, разгорелся. Фрума, кряхтя, присел на упругий мох. Меч на перевязи лишь ширкнул, задев дерево. Тенями Риверры выскальзывали из глубины морка, бесплотными духами вперед уходили, туда, где уж тучные поля равнины виднелись. Фрума достал из сумы чашу долбленую, плеснул туда отвара рилльи, поддерживающего силы. Тихий треск горящих сучьев усыплял разум, звуки вечернего морка наполняли душу покоем. Успеть бы в гарду, найти Дичь раньше охотников, укрыть где. Целый йер уговорились они с Арсилимом оборонять жертву, мало ли что решат жаждущие власти? Только вот справится ли он, не мальчик уже. Доведут Риверры до дороги в Гибару, провожатого одного оставят - да и исчезнут, как туман поутру.

Маннары тихо возвращались, садились кругом у костра. Молча доставали долбленные фляги, также молча жевали лепешки, из зерен с медом да травами печеные. Наконец, Фрума не выдержал и обратился к старшему из маннаров:

- Скажи мне, Сигрид, сколько до гарды идти шагом моим старческим?

- Так уж и старческим, Фрума. - усмехнулся воин. - Не больше половины оборота Урра, Фрума. Да и быстр шаг твой для старика, медленнее можно было б идти.

Риверры заулыбались, знали, что старик мог любого из них догнать да обогнать, на мечах победить - проверяли уже не раз. А тут вдруг кряхтеть да скрипеть костями начал.

- Не стыдно тебе, Фрума, побратимов обманывать! Какой ж ты старик, коли Эйвинда нашего играючи победил?

Эйвинд, похожий на молодого медведя, засмеялся, вспомнив тот бой. Уж говорили ему, не надейся Фруму с наскоку осилить - не поверил, посчитал стариком немощным. За что и поплатился, спустя пару минут без меча остался, еще и на землю опрокинут был. А старик, знай себе, в бороду посмеивается да глазами блестит. Эйвинд свою оплошность понял, обиды не затаил, попросил наставником стать, выучить на мечах бороться.

Фрума отшутился в ответ:

- Каков я старик, только девки молодые да мертвецы холодные знают, у них спросите.

Смех грохнул над становищем риверров.

- Кого в спутники мне дашь, Сигрид?

- А кого сам взять не побоишься?

- Пусть сами выберут. Одного возьму, не более. Так Арсилим велел. Знаю я, что многим вам славы хочется, только не то дело у меня, да и не быстрое оно, цельный йер блуждать мне с побратимом будущим.

Эйвинд оглядел товарищей, пригладил свою кудрявую голову и вскочил на ноги:

- Я с тобой пойду, Фрума! Должен же я отыграться за поражение то! Авось пригожусь.

Фрума довольно крякнул. От такого спутника он не отказался бы в жизни. Верткий, шустрый, славящийся умом и славой в боях, с нравом легким - куда как товарищ! Эйвинд тоже чужаком для риверров был, кроме как службы Арсилиму, ничто его не держало. Из хайрда Урра парень пришел пару йеров назад. Честный, такой в бою не бросит, в печали подбодрит, дух не потеряет. Эйвинд был среднего роста, с ястребиными глазами, карими с прожилками золотыми и с кудрявыми темными волосами до плеч.

- Ну что ж, пойдем. Сигрид, выбрал меня провожатый. Так что забираю с собой Эйвинда, нашего огненного парня - и в путь.

Ранним утром, только заалел восток, вышли из темного морка два странника - старый да молодой, и направились в гарду срединную, Гибару. Пустынна дорога поначалу была, но как только чуть приподнялся Урр над землею, так и потянулись к воротам телеги груженые да странники из хайрдов других. Все на Вегр спешили, меньше викки до него оставалось. То там, то тут дети как козы скакали, девки красивые пряжу крутили, праздничные шритты вязали для Визауртса. Старики только посмеивались, глядя, как торопятся они успеть к сроку.

- Эйвинд, не уходи далеко от меня, сыном моим будешь для других - шепнул Фрума, склоняясь в поклоне пред повозкой старейшины Сигван-хайрда. Почитать владык следовало, хоть и осталось им немного - после Вегра вернутся в свои земли бывший валдуфни со своей женщиной и займут место старейшин.

Под жарким светом шумливая и пыльная толпа, со всех уголков Сиунгарди бредущая, вливалась внутрь частокола. Казалось, что ненасытная пасть гарды сжирала всех, чтобы вскоре выплюнуть самых слабых. Фрума с Эйвиндом, накинув капюшоны, вслед за другими странниками прошли мимо стражей. Расслабились сторожа, разомлели к полудню, потому лишь взгляда ленивого удостоились мечи воинов Риверра.

Жизнь в гарде шла своим чередом. Выкрикивали речевки зазывалы-торговцы, сновали певцы да артисты по улицам, плакали дети, спорили маннары, с торговцами говоря. Ароматы свежей стряпни, травами присыпанной и с начинкой сочной, носились в воздухе, смешиваясь с терпкими запахами кожевенных да швейных мастерских. Тявкали псы, мычали рогатые урусы, ганиман своих мужей выкликали. Стучали дробью колеса повозок по камням улиц широких, бренчали оружием стражи, вокруг башни валдуфни стоящие, звенели арфы ветров, натянутые на крышах домов.

Фрума вдохнул душный воздух гарды, прикрыл глаза. Перед внутренним взором появилась жаркая песчаная Баготта. Как Атхар-хан, легко ли пережил обиду, как там Варги верные?

Эйвинд, никогда в Гибаре не бывавший, крутил по сторонам головой. Удивление да радость мелькали на его лице. Девки, по делам своим бегущие, призывно улыбались молодому парню, стражи головой кивали одобрительно, осматривая оружие на перевязи.

- Почтенные, куда направляетесь? Помочь ли вам? Впервой, видать, в гарде нашей.

Ингвар, вышедший сегодня в караул вместо Ратибора, невесть где пропадавшего, сразу приметил эту пару. Больно уж выделялись из общей толпы спешащих маннаров. Да и мальчишка этот глазами только успевает стрелять по сторонам

- Страже, мы с сыном пришли поглядеть на ваш Визауртс из морка дальнего. Не подскажешь ли, где остановиться можем?

- Хм... Если много у вас монет, можете на постоялый двор пройти, он тут недалеко. А коли воины вы, как я вижу по мечам, можете с моими побратимами переночевать сегодня - а потом и дом занять.

Ингвару только сейчас пришло в голову, что дом-то им продать придется, коли не найдут, кого оставить за ним смотреть, а через йер жить им негде будет, как вернутся. Пусть путники эти у них и остановятся. Коли скажут побратимы, что согласны доверять им - останется дом на йер в их владении. Слишком уж честным лицо молодого было, да и старик невольно уважение вызывал своим видом и статью.

Фрамальдр и Эйвинд переглянулись. Странно было в чуждой гарде так быстро дом найти, но рискнуть стоило.

- Раз зовешь, страже, пойдем с тобой. Нет у нас столько монет, чтоб на дворе жить эту неделю.

7.

Звон колокольчиков настойчиво проникал в сон, сплетаясь причудливой вязью были и небыли. Лунная ночь и мягкий стук лап о прибитую дождем землю спутывались с этим звоном, превращались в задорную рассветную песню девушки-певуньи, пляшущей на крыше башни. Ратибор улыбнулся во сне, ощутив касание руки - ему чудилось, что прекрасная подошла к нему, подняла залитое светом лицо - вот он видит её губы, луком изогнутые, румяные щеки, вот она поднимает ресницы густые и...

- Вьелф, Рекк тебя подери!

Ратибор вскочил с лавки, больно ударившись головой о полку с травами. Что-то со стуком упало на пол. Резкий властный голос, хлыстом ударивший взгляд желтых, как у хрисса, глаз. Вьелф помотал головой.

- Брат мой, что с тобой?

Насмешливый девичий голосок раздался с пола. Ратибор повернул голову - и застыл. Глаза хрисса золотились прямо перед ним, окружая завесой звериной силы и хитрости. Древний зов прокатился по телу, шустро полезла шерсть серебристая по телу...

- Ратибор!

Фагес стоял рядом с лавкой, держа за плечо Вьелфа и отталкивая за спину испуганную девчушку. Лира растерянно хлопала глазами, хватаясь за вастрам Ертса.

Вьелф окончательно проснулся. Со стоном спустив ноги с лавки, схватился за голову. Шерсть истаивала на глазах, когти пропадали.

- Что с тобой, Ратибор? Ты чуть не покалечил сестру! Что тебе приснилось такое?

Фагес внимательно смотрел в лицо Вьелфа, едва заметно кривясь лицом - шрамы, не прикрытой шриттой, багровели на коже. Лира, заметив их, опустила голову. Потом и вовсе отошла, позвякивая бусинами в волосах. Ратибор вздохнул.

- Она выродок, Фагес. Полуволк, полухрисс. Волки не любят хриссов. Вот и я спросонья решил, что врага вижу пред собой, глаза её желтые увидел.

Музыкант только головой покачал. Не поймешь этих перевертышей, нагородили себе правил и страхов. Все равно ведь едины - все перевертыши, у всех мир в глазах вверх дном стоит. Побродил по комнате, положил на стол мяса вяленого, разлил по кубкам колодезную воду, стряпни холодной из кладовой вытащил.

- Я к воротам пойду, про поход у стражей узнаю. Трош со Свегнисом еще не вернулись, придут - пусть стрелы докончат. Рада на крыше опять сидит. Готовьтесь выходить к вечеру.

Дверь хлопнула. Лира мелкими шажками подошла к столу, косясь на брата поневоле, взяла кубок, робко протянула руку к мясу. Ратибор усмехнулся и подошел ближе к столу.

- Никто не гонит тебя, Рысь. Не робей.

Она покраснела, кажется, до кончиков ушей.

- Только не буди меня так больше, сестрица. Не привык я еще с хриссом в доме жить. Мог бы и пришибить ненароком.

Лира понурилась, плечи опустила.

- Может, ты ошибся, Ратибор? Как бы не перебили из-за меня...

- Не перебьют. А мы свыкнемся.

Вьелф присел на лавку, потрепал девушку по голове и принялся за еду. В голове уже утихла утренняя сумятица, но руки все еще едва заметно дрожали.

" Ничего, свыкнусь." - думал он про себя, глядя на бледную от потери крови девчонку.

Радожива кошкой растянулась на нагретой Урром крыше и, не глядя, плела пояс для ножей из шнура вощеного. Левая рука противно ныла, продранная до кости острыми когтями хрисса. Травяная мазь, тягучая, щиплющая кожу, ослабила боль, стянула края ран, но каждое движение все равно огнем жгло изнутри. И как ей в поход идти, коли сегодня вечером выходить из гарды надо, а она даже легкую лютиру в руке с трудом держит?

Дверь внизу открылась. Фагес скользкой тенью вынырнул из дома, на ходу натягивая беленую шритту и прикрывая грудь темным вастрамом - вдруг кровь вновь хлынет, чтобы не увидел никто. Радожива проследила его путь - на запад, к башне стражей отправился. Видать, срок похода уточнять. Хороший Фагес все-таки, ладный собой, смелый. Не побоялся, не растерялся, когда она вчера его звала - до слез обидно, что на крик сорвалась тогда. А что еще было делать, если она ждала юную волчицу, истощенную потерей крови и ранами, а на пол вдруг спрыгнул мягко дикий хрисс, этими самыми ранами разозленный больше некуда. Молодой еще хрисс, но все же сильный и злобный. Плохо девка зверя своего внутреннего держит, слабая ниточка между ними. Научить бы надо, пока проблем не нажили.

Да, стыд-то какой - струсила Радожива, зверушку испугалась недобитую, а еще в поход дальний рвалась, до Красных гор пройти хотела. Как же, растерялась, к стене отскочила, парня здорового крикнула, а ведь в хайрде родном никогда такого не было, всех перевертышей всегда сама лечила. Фагес ураганом ворвался, в глаза зверю глянул, шустро стянул вастрам с плеч, накинул зверюге на морду, за шею прижал к полу и держал так, пока Радожива отваром сонной травы раны поливала. Крепок отвар был, да все ж не на хрисса варился - успела-таки девка дикая когтями Фагеса чиркнуть по груди, а саму лекарку укусить за руку. Потом они вдвоем зверя на стол перенесли, раны зашили да обратно в человека обернули. И только после друг друга врачевать начали.

А вьелф...Ох, и получит он при встрече. Спаситель выискался. Не мог сразу сказать, кого ей врачевать надо? Или правда не знал, как лечить примется? Больно уж разозлился, узнав. Может, и правда это обида дикая для перевертышей, насильно в зверей обернутыми быть? Не зря ведь старшая ганиман у хайрда целителей просила никому про способ этот не говорить.

Девушка перевернулась на живот, подперев ладонью щеку и отложив недоплетенный пояс. Трош со Свегнисом брели в начале улицы, держась друг за друга и шатаясь на каждом шагу. Еще одна парочка воителей отыскалась. Бурно ночь провели побратимы её, нечего и говорить. Не то, что Фагес, тот всю ночь рядом просидел, руку мазью смазывал, как только прежний слой высыхал, как утром выяснилось. Сидел, лечил и смотрел, по щеке гладил даже. Не хотел, наверное, чтобы она узнала об этом. Робкий какой. Только поздно заметил, как проснулась. Потемнел весь, щеки надул, грубо вастрам на ней поправил и вышел из дому. Может, прав был Свегнис, говоря, что дороже сестры она старшему из ертсов?

Внизу зазвучали громкие голоса, кто-то рассмеялся. Радожива нахмурилась. Надо побольше об этой девке узнать, кто она да что ищет в гарде. Певунья ловко спустилась с крыши, спрыгнула на крыльцо, толкнула дверь и окунулась в прохладный полумрак дома.

В комнате метались две бесплотные тени, бросались друг на друга, то сплетались змеями в клубок, то вдруг отскакивали по разным углам. Радожива как завороженная смотрела на пляску теней. В смутных очертаниях вдруг прорисовались клыкастые морды зверей - вьелфа и хрисса. Они щерили пасти, пропарывали когтями воздух, пытаясь дотянуться друг до друга. Перевертыши в своем зверином облике бились быстрее, чем мог уследить человеческий глаз. Девушка отступила на шаг, под ногой предательски скрипнула половица - две пары обезумевших, горящих желтым и серым глаз уставились на неё, звери изготовились к прыжку. Настолько страшен был их дружный порыв, что певунья закричала.

Что-то с грохотом покатилось по полу, где-то зазвенели колокольчики, хлопнула дверь.

- Радожива, что с тобой? Радожива? Очнись, очнись!!!

Кто-то бил её по щекам. Откуда-то сверху полилась вода. Девушка открыла глаза - над ней склонились Ратибор и Лира, из-за двери выглядывали на редкость серьезные Трош со Свегнисом. Лира пристально вглядывалась в лицо певуньи, поддерживая её за плечи. Тихий перезвон растворялся в воздухе.

Комната была залита светом, окна и двери были распахнуты. Очаг уснул до вечера, пока не вернется Фагес, не скажет, что уходить пора.

- Радожива, так что с тобой?

Она потрясла головой. Оглядела вновь двоих перевертышей.

- Зачем вы двое в доме оборотничеством баловались?

Удивленные взгляды были ей ответом.

- Что ж молчите, окаянные?

Она начинала злиться. Неужто они её хотят выставить больной, свету да правды не видящей?!

Лира покачала головой.

- Ты же Гахаилья наполовину? Тервой лечилась, небось?

Радожива кивнула.

- Полукровка безголовая. Много слишком ты её на рану наложила, трава в кровь твою попала. У нас в хайрде её слезами духов называют. Вот и привиделись тебе духи наши, лики истинные.

Ратибор удивленно поглядел на обеих. Откуда Лира, из морка дремучего вышедшая, такое знала? Почему ж Радожива, гахаильями воспитанная, не вспомнила мелочь такую?

Радожива только глазами хлопала. И правда, как такую мелочь упустила? Ведь учили же её этому! Стыдоба-то какая, девка морковая её умней оказалась. Радожива порывисто поднялась, шевельнула рукой, снова скривилась от боли. Огляделась, подняла с полу лютиру, вастрамом плечи накрыла - да и вышла, ни слова не сказав.

Она хотела уйти незаметно, только у поворота на торговую улицу наткнулась на Троша.

- Все ли хорошо с тобой, сестра моя?

- Следил? Все хорошо, Ертс, не беспокойся. Права девка оказалась, не уследила я за собой.

- Не серчай, Рада. Она хоть и из морка древнего, но знает много, память долгая ей от предков досталась. - Трош успокаивающе погладил девушку по плечу и помчался по узкой улице в сторону торговых рядов. Еще с вечера они со Свегнисом спорили, у кого нож лучше да как его изукрасить покрасивее. Вот и соревновались оба, сочиняя узоры.

- Купи мне шнура вощеного, Трош!

Брошенная вдогонку просьба нагнала парня уже у входа на рынок, Трош кивнул и убежал дальше.

- Ой, забудет ведь, дурень... Пойду сама куплю...

Лира стояла на крыльце, глядя вслед уходящей певунье. Ох и горда ж она, ох и своенравна. Тяжко будет с ней в походе, как бы не приревновала парней к перевертышу. И зачем её вообще понесло в эту гарду? Почему мать с отцом не слушала, не осталась дома? Нарвалась на Вьелфов Гибары, надменных да глупых, чуть не померла в канаве, долг жизни еще на шею повесила. Ну да все к лучшему, вот и братцем обзавелась, побратимов еще обретет в походе этом, да и сквозь родные места проходить будут, вот и домой заглянет. Как там мать справляется?

- Ратибор, пойдем со мной по гарде побродим? Хоть посмотрю под твоей защитой, что ж за место это, Гибара. - Лира вернулась в темную комнату.

- А что, пойдем! Только не отставай, мне еще к другим отрядам зайти надо, а Урр в зените стоит уже.

Последние слова Ратибор произнес, выходя из дома, по привычке наклоняясь, чтоб не задеть головою косяк - в доме хайрда Риверр потолки были низкие для перевертыша.

Вьелф потянулся, расправил плечи, улыбнулся девушке и зашагал по направлению к воротам в гарду - там жили его побратимы. Там же жил и он, пока не узнал Радоживу и Ертсов.

Ратибор рассказывал Леле историю гарды, показывал места, где они дурачились, пока малые были, объяснял, где что покупают и куда что увозят, где выступают Фуглы и Ертсы, где одежду шьют, где кожу выделывают, где оружие куют. Многое он ей показал, да только вот не уследил.

- Ой, какая прелесть!

Лира заметалась по улице, ошарашенно озираясь. Ратибор вздохнул - на свою беду завел её к торговцам бусами разными. Девушка прочно обосновалась у лотка с колокольчиками. Страсть её, что ли - подумал Ратибор, хмурясь недовольно.

- Лира, пойдем, не будут меня побратимы ждать!

- Еще минку одну, братец, еще одну!

Лира перебирала разновеликие цветастые колокольцы, примеряя их к своим косам. Ратибор постоял еще немного - и пошел прочь от лоточника, крикнув:

- Поторопись, а то потеряешься! Я ухожу!

Он надеялся, что та испугается, нарочно шел, не оборачиваясь. Когда же обернулся через минку, и вовсе её не увидел. Пропала Лира, как в воду канула. Ругаясь на чем Рекк стоит, вьелф обшарил всю улицу, напугал всех торговцев - ни следа девушки не нашел.

"Ну и пусть, небось, не маленькая, сама найдется, нюх есть, память звериная. Уроком будет!" - так думал парень, меряя шагами комнаты дома отряда своего. Там уже шли сборы, ни следа хмеля вчерашнего не было на лицах маннаров, лишь сосредоточенность да серьезность в глазах стояла.

- Видел ли кто Ингвара сегодня?

- Нет, Ратибор, он ушел с первым лучом Урра, тебя не дождался.

- Да и то верно, вьелф, ты ж должен был в караул идти! А ты не явился...

Ратибор покраснел. Совсем он с этим бабьим царством про работу свою забыл. Ох и разругается Ингвар ввечеру, ох и разворчится.

Ингвар тем временем вел двоих своих спутников, старика да сына его, к дому отряда.

- Откуда хоть пришли вы, почтенные?

- От риверров мы.

- Странно - Ингвар оглядел спутников с головы до ног. - Не похожи вы на риверров. Вернее, сын твой на Риверра ну уж никак не похож. Ты уж не серчай, молодец.

Ингвар улыбнулся хмурящемуся парню. И настолько доброй вышла та улыбка, что Эйвинд не смог не улыбнуться в ответ. Он не ждал, что так быстро раскусят их стражи гарды. Он-то их ротозеями полагал, а этот страж явно работу свою знал. Как бы не вышло чего.

Мысли его прервал звон колокольцев. Эйвинд огляделся - звон шел с торговой улицы, заполненной лоточниками. Он оторвался от Фрумы, шагнул к лоточникам - звон приблизился. Парень зашагал быстрее, словно нить наматывая, потом и вовсе побежал за звуком. Колокольчики дразнили, манили, то удаляясь, то приближаясь, торговцы и маннары мешали идти, толпами стоя на узкой улице. Наконец звон раздался совсем близко - Эйвинд обернулся - лишь силуэт девичий тенью мимо пронесся да волосы черно-серебристые мелькнули в полумраке улицы.

- Эй, паря, тебе чего? Что ты тут встал аки столб? Уйди с дороги!

Дородная женщина напирала на него, таща огромный короб тканей. Эйвинд извинился и пошел обратно, там уже Фрума с Ингваром народ опрашивали, не видел кто маннара черноволосого, с сумою дорожной да мечом за спиной.

- Куда ушел, глупец? Потерялся бы в гарде! На кого ты отца старого бросил?? Уму-разуму тебя не учили, пень пустоголовый!

Фрума улыбался в бороду, глядя, как молодой страж распекает его спутника. Эйвинд стоял, опустив буйну голову и показывая всем своим видом смирение, только вот не видел никто его рук, за спиной в кулаки сложенных, да глаз, гневом сверкающих. Фрума подошел к названному сыну, положил руку на плечо.

- Не серчай, сыне, обыскались мы тебя. Прав Ингвар, на кого ж ты бросил меня?

Эйвинд голову вскинул, в глаза Фруме посмотрел. Старик языком поцокал, головой качнул - мол, не время еще, остынь.

- Прости меня, отец.

- Куда ж унесся ты?

Ингвар все еще сердитый стоял - еще бы, вот чудак, в чужом месте унестись на улицы разбойные.

Эйвинд глазами сверкнул:

- Не твое дело это, почтенный Ингвар. Была у меня причина. Достаточно этого.

Ингвар руками развел, да и пошел дальше. Урр уже жарил неимоверно, настолько задержались они, ребенка этого неразумного ища.

- Вот и дом наш, почтенные. Входите, коли любо место вам.

Фрума огляделся. Дом в два яруса, из дерева и камня сложенный стоял у западных ворот в гарду, поодаль от шумной улицы, по которой тянулись толпы приходящих в гарду. Вокруг дома шумели высокие деревья. Указом прошлого валдуфни вдоль западных ворот разместились дома воинов, охотников и маннаров-путешественников, которым не сиделось в одной гарде подолгу. Совсем рядом Фрамальдр заметил лоточника одного, чудом в края эти забредшего, с ворохом книг.

- Ингвар, отойду я на минку, маннар больно уж нужный мне в тени сидит.

Ингвар посмотрел, куда указал старик.

- Да это же старый Ратман, книжник наш. Коли люб он тебе, иди. Только не теряйся, как сын твой. Плод от дерева недалеко падает.

Эйвинд ухмыльнулся и вслед за Ингваром поднялся в дом. Он знал, что Фрума за себя сможет постоять.

Первое, что заметил в чужом доме воин риверров - его высота и свет чистый. Окна были раскрыты настежь, скамьи стояли по краям стен, очаг был разбит не в углу, а в центре дома, сейчас накрытый камнями, чтобы сажу не разносить. У окон разместились деревянные столы, заваленные ратным заваленные. Наверх вела резная лестница, оттуда пара стражей передавала сумы дорожные, долбленые фляги, кожаные доспехи. Жизнь текла своим чередом, побратимы Ингвара готовились к походу. Один из них, беловолосый вьелф, показался Эйвинду странно знакомым.

- Ингвар, ты надолго вернулся?

- О, Ратибор, бездельник, явился, наконец?

Беловолосый маннар приблизился, смущенно опустив голову.

- Совсем задурили меня бабы эти, сил нет...

- Да что ж делают они с тобой? Неужель обе враз ласки требуют?

Ратибор нахмурился.

- Не говори так, Ингвар. Одна из них мне сестра теперь кровная, и за обиду ей биться с тобой мне придется по Правде маннаров. А дурят они меня со своими бусами да тканями крашенными.

Лицо Ингвара посуровело.

- Раз так, то прими поклон мой, не желал обидеть. Уж не та ли из них, которую ты из канавы полумертвую вытащил, сестрой стала?

- Она. Долг жизни на себя приняла, она ведь тоже из хайрда Вьелф, только семья другая.

- Рассказывал ты мне историю выродка-семьи. Оттуда девка эта?

- Да.

- Светлый Урр, защити нас... Ты вместе с ней в поход идешь? Да вы же убьете друг друга, как луна полная будет!

Ратибор усмехнулся.

- Скорее, они с Радой друг друга покалечат. Ты не видел, что утром у нас было. Привыкну я, Ингвар. Обратно все равно нет пути, кровью скреплена клятва.

Ингвар только головой покачал.

- Взял ты тяжесть на плечи, конечно. Тут уж я тебе ничем помочь не смогу.

- Ничего. Вытерплю.

Эйвинд слушал этот разговор, затаив дыхание. Арсилим говорил, что есть еще маннары, которые чтят истинную Правду, но так сразу их найти в многолюдной гарде он и не мечтал.

- Ингвар, а что за маннар с тобой рядом? Хоть представь парня!

Отряд столпился внизу, закончив работу. Кто-то курил, кто-то зубоскальничал, кто-то просто смотрел в окно, думая о походе.

- Это Эйвинд. Он с отцом пришел из морка риверров. Я предложил им пожить здесь, пока нас не будет. - Ингвар замер, прислушиваясь к тишайшим голосам. Он ждал, что скажет его отряд, согласны ли пустить на постой двоих чужаков.

Минку висела тишина, потом один из воинов, Мстивой, сказал:

- Пусть живут, коли маннары хорошие. Да и знакомо мне лицо его. Уж не Арсилиму ли служил, парень?

Ингвар повернулся к парню.

- Что скажешь ты отряду моему? Не одни они тебя знакомым сочли, да и старика этого я где-то видел.

Эйвинд напрягся. Нельзя открывать цель великую, но и обмануть тех, кто пустил в свой дом, он не мог, Правда не позволяла.

- Что же ты?

- Правда ваша, служил я Арсилиму, но сам родом из хайрда Урры. В этом йере Арсилим нас с отцом отправил в гарду, проведать, как дела идут, на Визауртс глянуть.

Ратибор присмотрелся к маннару.

- Скажи-ка, а не ты ли с воином самого Арсилима, могучим чужаком, боролся и проиграл? Недавно мне побратимы старые весть донесли о смельчаке том юном. Уж больно на него ты похож.

Эйвинд наспех осмотрел лица воинов.

- Ингвар, а сколько маннаров в отряде твоем? Уж не тринадцать ли?

- Именно так, Эйвинд. Но откуда знаешь ты это?

Эйвинд заулыбался.

- В соседних отрядах служили мы, вот и лица знакомыми кажутся. Только наш отряд на йер моложе вашего! В дозоре сколько вместе были! Вы те тринадцать детей, после Визауртса и смерти наставника к Арсилиму ушедших!

Теперь уже все, кто в доме был, разглядывали Эйвинда внимательнее. Ингвар тем временем себя по лбу хлопнул:

- Вот дурень я, дурень! Так старик-то тот, отцом твоим назвавшийся, и есть чужак тот, Фрумой по-нашему прозванный! Прав я, Эйвинд?

- Прав.

Голос глубокий, чуть надтреснутый, словно ветвь сухая, раздался от двери. Уже не хромой старик в дверях стоял, а испытанный воин. Фрума улыбался, оглядывая столпившихся маннаров.

- Я слышал разговор ваш. Многих из вас я помню, многих учил биться когда-то. Раз все вы верны Правде истинной, значит, не зря возился я с вами.

Лица воинов посветлели. Уж строгого наставника, столько раз мечом деревянным бившего, как не узнать!

- Признали, наконец. Скрывать не буду, Арсилим нам дело поручил - и надо нам в гарде вдвоем остаться, покуда Визауртс не пройдет. Не буду вам всего раскрывать, простите уж старика.

- Почтенный Фрума, мы и не думали обижаться. Понимаем все, не первый год на службе. Оставайтесь в доме, как мы в поход уйдем. Пусть Боги вам помощь свою даруют.

Отряд склонился в поклоне. Фрума улыбнулся, дергая седую бороду. Большая удача, что встретили они этих ребят на пути. И ведь как возмужали! И не признать их совсем.

Воины заметались по горнице, собирая на стол кубки, мясо и лельпу - отметить встречу с учителем. Ратибор помялся немного, глядя на озирающихся гостей, но, вспомнив про потерянную в торговых рядах сестру, шагнул к Фруме.

- Наставник, уж прости меня, не могу я остаться с вами. Сестру названную я потерял на улицах, а в поход с закатом выходить. Не серчай, но пойду я.

Фрума покивал головой, глазами стрельнул:

- Как же искать ты её собрался? До заката хвилей шесть еще осталось, а гарда необъятна.

- Ой, эту девку я точно услышу. Колокольцы выдадут, в волосы вплетенные.

Ратибор поклонился, пару слов Ингвару бросил - и вышел вон.

Пир продолжался вплоть до сумерек. Сбор походников был назначен через два хвиля у западных ворот. Эйвинд с воинами уже который хвиль разговоры вел, стучали кубки с лельпу. Никто, окромя старика, не услышал серебряный перезвон колокольчиков и волчий вой, за ним последовавший.

- Нашел сестру-таки... молодец...

8.

Фагес вышел из дома рано утром. Столько дел надо было уладить - и никто, кроме него, не справился бы с ними. Перво-наперво, надо было хозяина дому найти - не пустовать же этим хоромам цельный йер, а то и больше. Потом торговцев всяких обойти, трав Радоживе купить, шнур да блях железных Трошу со Свегнисом, чтоб не скучали у костра. Да и девку эту новую стоило занять чем-то, а то ведь перекусает всех от скуки.

Улица кипела и шумела. Фагес поплотнее запахнул вастрам, меч напоказ выставил, капюшон накинул - и двинулся к лавке лекаря.

Неказистый навес трепетал на ветру. Дверь покосилась, крышу покатую пожирал мох, в стены вгрызался плесневелыми зубами. Ертс шагнул внутрь. Ароматы душистых трав и зелий окружили душным облаком. Уж не первый раз сюда входит, думал Фанес, пытаясь прочихаться, а все не привыкнет к приему такому. Старик-лекарь был осторожен - чихающего проще по головушке тюкнуть да восвояси отправить. Сам лекарь уже стоял перед Ертсом, улыбаясь щербатым ртом и маня за собой в горницу, к свету поближе. Маннар фыркнул, чихнул последний раз и вошел, ругая на чем Рекк стоит пучки трав и кореньев, за волосы цепляющих.

- Здоров будь, Фанес. Что опять тебя в дом мой привело? Какой травы сейчас ты хочешь? От хвори? От сглаза? Али для любви взаимной? А?

Старик хитро щурил глаза, суя под нос Фагесу ломкие стебли.

- Терва мне нужна, старик. И риллья, что для зелья врачующего.

Старик закивал лысой головой и зашаркал к дальней связке, светящейся в полумраке дома.

- Только для врачевания трава нужна?

Фагес задумался. Говорить ли хитрецу, что оборотни идут с ним? Или не стоит? Сама Радожива риллью не найдет нигде.

- Вьелфа врачевать, если придется.

- Держи - эта кипа для оборотня вашего. А эта - для врачевания ран. Не перепутай, воин. И вот терва сухая, знаешь сам, как заваривать.

Ертс поклонился, сложил горкой монеты на столе и ушел, сложив в суму два пучка бледно-зеленой курчавой травы и мешочек с дивной смолой. Самое простое было сделано. А теперь нужно было дом кому-то на поруки отдать. И маннар этот уже ждал его на постоялом дворе, спрятанном в глубине улицы.

Фагес прошел по двору мимо спящих лопоухих дворняг, ступил в прохладную тишину дома. Пара маннаров сидела внизу за широкими столами, хозяин распекал маленькую девку-сиуви, кот жирный кот лакал сметану, налитую в кувшин на полу. Хозяин, наконец, заметил это - тут же раздался протяжный кошачий крик и треск от разлетевшегося на куски кувшина. Мужик разразился бранью, замахиваясь на сиуви.

- Хозяин, не обижай девку.

Тот замер, обернулся на голос. Лицо его пошло бордовыми пятнами, мужик распахнул рот - и тут же смолк, увидел, кто скрывался под капюшоном. На лиц его расползлась льстивая улыбка.

- Ужель ты зашел к нам, воин? А мы ужо и не ждали.

- Вижу, что не ждали, Ифраш.

Фагес усмехнулся, оглядев грязные столы и залитый сметаной пол. Мужик тут же подобрался, шикнул на притихшую сиуви и обернулся вновь.

- Так ведь утро еще раннее, воин. Не успели мы прибраться здеся.

- Это ваше дело, не мое. Где маннар тот, что меня ожидает по делу?

- Обожди минку одну, воин. Сейчас кликну его.

Фагес кивнул и направился к столам. По заваленным крошками доскам ползали усатые жуки. Царапины от ножей виднелись везде, кое-где подсыхал пролитый солод. Ертс выбрал более-менее чистый стол и сел, отряхнув скамью. С лестницы раздались шаги. Зашелестел темный, подбитый мехом вастрам. Фагес рассматривал стол, прислушиваясь ко всем звукам и пытаясь понять, кто этот маннар. Наконец, тот приблизился к столу. Фыркнул. Полой вастрама смахнул крошки. Укрытый вастрамом меч тихо стукнулся о скамью. Фагес сидел недвижимо, по-прежнему глядя вниз. Подошедший вновь фыркнул. Зашуршала ткань. На стол упала, звякнув кольцом, прядь длинных белых волос. Незнакомец снял капюшон. Ертс улыбнулся и поднял голову.

- Здраве буди, маннар добрый.

- И ты здрав буди.

Голос пришедшего, глубокий и чарующий, эхом раскатился по комнате. Хозяин двора втянул голову в плечи и порскнул на кухню. Двое перехожих словно проснулись, поднялись и побрели к выходу. Фагес посмотрел в глаза незнакомца. Холодные ледяные озера смотрели на него.

- Хайрд Риверр. Прав ли я?

- Прав, Ертс.

Незнакомец улыбался. Только риверры могли голосом других заставить подчиниться. Всех, кроме ертсов. Теперь лишних в зале не осталось. Можно было и о деле говорить.

- Скажи, риверр, зачем ты в гарду нашу перебраться решил? Далеко от земель родных? Что привело тебя? Да и с кем ты жить тут собрался? Я ведь только на йер дом сдать могу.

Риверр ухмыльнулся.

- Сс ганиман своей я жить буду. И с сыновьями. Подросли они, пора и правду Гирихти познавать начать. А так далеко - нравится мне гарда ваша, ничего поделать не могу.

Фагес молча посмотрел на него. Ой, врет ведь, врет! Да только как узнать, коли правду говорить не хочет?

- А сколько сыновей у тебя?

- Трое, воин.

- И сколько же йеров им исполнилось?

- Почитай, старшему уж седьмой пошел.

- счастливый отец ты, чужак. Хорошо, если не врешь. По рукам.

Риверр улыбнулся.

- По рукам. Через викку ровно заселимся, через йер - уйдем оттуда.

Фагес кивнул, поднялся, положил перед риверром ключ, бросил пару монеток на стол хозяину и вышел. Риверр Арсилим проводил его долгим взглядом, после чего усмехнулся, качнув головой.

- Хитер Ертс, ох, хитер...

Накинув капюшон, бывший валдуфни вышел из трактира, удаляясь в сторону Суньи. Риверры всегда лагеря свои разбивали у рек.

Фагес шел по улице, раздумывая о том, что же скрывал риверр пришедший, как вдруг из-за угла донеслось:

- Харла сунн, девка! Прочь поди! Перевертыш!

Толпа обступала кругом, шумела, как улей разбуженных биззов. Фагес рыбкой проскользнул сквозь частокол локтей и задов, вышел в первый ряд.

Шесть огромных пепельно-черных псов со вздыбленной шерстью, капающей с огромных клыков слюной, пригнулись, готовясь к прыжку. Невнятное клокотание раздавалось из глоток, налитые кровью глаза, какие только у бешенных псов встречаются, не отрываясь, глядели на скорчившуюся в углу меж пыльными домами девичью фигурку. Хозяин псов, надменный Моррн, лишь смеялся, подначивая зверей. Те уже начали рваться с цепей. Выхода у зажатой в тупике девушки не было, кроме как пройти мимо злобной своры. И все это прекрасно понимали. Ертс разозлился.

- Да что вы за маннары такие?? За что вы девку травите? Войны хотите?

Толстая тетка в цветастом картане прошипела:

- За что? Так она перевертыш! Нечисть проклятая!! Харла, харла сунн!

Фагес нахмурился, рванулся к девушке, доставая кнут, но на пути встал Моррн.

- Не порти толпе радость, наемник. Да и псов моих не смей тронуть, они на Вегр выведены были.

Фагес оттолкнул было дурного Моррна, но сзади кто-то схватил за локти да втянул в толпу, ткнув в живот коленом.

Псы, пуская пену, захлебывались лаем.

Девушка, вздрогнув, вдруг поднялась, выпрямилась. Черно-пепельные волосы рекой хлынули по плечам, звон бубенцов раздался в воздухе. Фагес охнул...

- Лира...Лира!!!

Та, не слыша ничего, вдруг подняла левую руку, шагнула к псам, опустила голову, замерла.

Над улицей заметался ветер. Светлый лик Урра скрыли лохмотья туч. Толпа не заметила, продолжая подначивать псов. Лира сделала еще шаг. Её пыльный унвах щекотал ноздри псам, запах хрисса приводил в бешенство.

Тучи совсем скрыли лик Урра. Ветер затих, замер, спрятался, словно перед штормом. Девушка открыла глаза. Вместо золотисто-карих, теплых глаз на маннаров смотрели две глубокие дыры цвета крыла Рекк. Толпа охнула...

- Горррна!

Резкий вскрик хлыстом пропорол тишину. Ветер словно по приказу вздыбил, поднял ввысь весь песок, всю грязь и пыль улицы, накрыв плотной завесой все вокруг. Фагес шепнул пару слов - вокруг него песок лишь беспомощно кружился, не причиняя вреда.

Сквозь свист ветра и крики толпы вдруг послышался дикий вой - словно не зверя травили псы, а на урусовы рога налетели.

Ветер скрутил песок жгутом, аки нож, режущим кожу - и исчез, рассыпался. Ертс открыл глаза и тут же зажмурился вновь.

Вся улица блестела, как Сунья в винтеру, льдом скованная. Маннары все исчезли, попрятались, кто куда. Лоскуты одежды и кожи виднелись сквозь стекло, покрывшее землю. Фагес обернулся - шесть псов навеки замерли в прыжке, слюна застыла на белоснежных клыках, остекленевшие глаза смотрели вперед, шерсть покрылась ледяным панцирем. Уже не звери живые, а статуи стеклянные стояли там, вперив взор туда, где была Лира.

Ертс посмотрел на сестру Ратибора. Та, бледная, закрыв глаза, стояла посреди пустоты, ею учиненной.

- Лира?

Девушка едва шевельнулась и рухнула наземь. Фагес, чертыхнувшись, подбежал к ней, взял за руку - та была, как лед, холодная.

Ертс взвалил девушку на плечо и побежал прочь, унося её далеко от озверевших невесть с чего маннаров и улицы стеклянной.

9.

Сумерки опускались на край Сиунгарди, тенями опутывая все вокруг.

Ратибор и соратичи его уже были у места сбора за воротами. Не таясь, ходили воины, тюки с пищей пнями лежали на песке, фляги с водой повсюду гремели, пересмеивались побратимы, в который раз прощаясь и не зная, свидятся ли они вновь. Оставили Фруму в доме своем со спутником его, Эйвиндом, да выдвинулись все к месту сбора.

Радожива сидела, недовольно нахмурившись, у самой кромки костра, рисуя ало-бордовые полосы кончиком ножа на кусочке пепелища. Полосы, единожды появившись, тотчас же исчезали, ни следа не оставляя.

Не нравилась ей эта Лира, ох не нравилась...И то, как на неё побратимы её смотрели, тоже не нравилось. Любо ли кому будет, когда ж не пойми кому вся забота будет подарена.

Трош со Свегнисом молча сидели в сторонке, дотачивая наконечники стрел и перевязывая ремнями утварь, завязки все подтягивая, чтоб ни шороху не было слышно. Одного лишь Фагеса не было на сборе да девки этой. Радожива сжала зубы, заметив, как оглядывался по сторонам Ратибор. Пусть и сестрой её назвал, только на Радоживу больше не смотрит, как ушел с той гадиной разноволосой по гарде гулять.

Месяц выплыл на середину химиля. Звезды мерцали, им подмигивали, танцуя, искры костра, перешептываясь на свое трескучем языке.

Ратибор стоял в кругу побратимов, произнося клятву, как вдруг уловил звериный слух тонкий шорох за спиной и скрежет ножа по ножнам.

"Не хватало еще врагов здесь повстречать, тайно уйти мы должны..."

Договорив клятву и полоснув ножом по ладони, вьелф тенью скользнул за спины маннаров. Тихо пробирался он к месту, где враг притаился. Шаг, еще шаг...Клыки вьелфовы резаться начали, челюсть стала вытягиваться, уже шерсть по спине дорожкой серебристой понеслась. Еще чуток ближе...

- Ратибор...ну наконец-то.

Вьелф пристыжено остановился, почуяв усмешку в голосе Фагеса. Наемник-музыкант стоял в тени деревьев высоких, вастрамом своим прикрывая что-то. Ратибор протянул руку к ткани.

Под легкий перезвон колокольчиков спутанные черно-пепельные волосы рассыпались по земле. Бледная кожа молочным пятном мелькнула на черной земле. Вьелф исподлобья посмотрел на Ертса.

- Я ни при чем, побратим. Посмотри в глаза ей, сам все узнаешь. Я и не думал, что волшба льда доступна перевертышам.

Ратибор настороженно огляделся и, присев на колени, приподнял веко сестры.

Рык звериный да черно-алое пламя в глазах было ему ответом.

Ратибор отпрянул.

- Она...Как?

Фагес лишь руками развел.

- Непроста сестра твоя, ох, непроста. Идти нам пора, Ратибор. Надо её в чувство привести.

Вьелф кивнул, подняв Лиру на руки. Прошептал вьелфов наговор, встряхнул голову девушки. Через минку её веки дрогнули, на щеки вернулся румянец. Только глаза все не открывались.

Фагес присел рядом, положил руки на её лоб. Из-под земли проклюнулся бледно-зеленый росток, пополз по нежной коже шеи, по бархатистой, чуть заляпанной грязью щеке, достиг сомкнутых губ - и расцвел алым цветом, уронив из глубин своих каплю смолистой влаги. Вьелф разжал зубы сестре краем ножа, давая дорогу целебной капле.

Веки Лиры дрогнули. Тело согнулось жгутом в дикой судороге, скрюченные пальцы полосовали землю. Голова моталась из стороны в стороны. Ратибор неуверенно потянулся к сестре, но Фагес лишь по руке его ударил.

- Не тронь.

Она билась на руках Ертса, пятками полосуя землю. Фагес, наконец, убрал руку со лба девушки. Тело обмякло и упало наземь.

- Бери её на руки и пошли. Ингвар ругаться будет.

Ратибор молча подчинился.

На поляне догорал костер, пурпурные от жара угли мигали светлячками, словно прощаясь с бравыми побратимами. Тринадцать воевод, тринадцать отрядов по тринадцать маннаров в каждом, двинулись в путь. Сперва вереницей, след в след, по тропе замшелой вглубь морка древнего. Потом, разделившись, в стороны тенями порскнули, вперед себя Вьелфов да Фуглов обернувшихся пустив.

Фагес с Ратибором шли ходко, с двух сторон обступив шатающуюся Лиру. Та, все еще бледная, с лихорадочным блеском в глазах, шла, спотыкаясь и постепенно приходя в себя. Ертс очистил её кровь, от звериной сути освободив на время. Только сил такое лечение много отнимало, вот и сторожили её побратимы, как бы не упала.

- Лишь бы Радожива не узнала да воеводе не донесла. Зла она на тебя, Ратибор. Ревнивая девка.

Подбежавший Трош подмигнул зарумянившемуся Вьелфу. Свегнис летел впереди отряда, белым кестрелем путь указывая. Редко кто в неё обратиться мог, а те, кто сумел, порой обратно вернуться не могли - до того сильна была воля птицы хищной, с клювом да когтями острыми, глазами - бусинами черными да белоснежными перьями.

Лира поглядела вверх, на парящую птицу.

- Братец, оставь меня, сама побегу дальше.

Ратибор открыл было рот, да только поглядев на сестру, решил согласиться. Фагес приотстал, сзади побежав, Вьелфа же воевода кликнул, Фугла сменить, дорогу указывать да разведывать.

Лира мотнула головой. Ни одни бубенец не звякнул - все из них Тервой тягучей замазали да землей набили, чтоб не выдали отряд.

- Спасибо тебе, Фагес...И тебе теперь должна буду жизнью отслужить.

Ертс улыбнулся.

- Лучше за братом приглядывай да себя держать научись в облике истинном, мне и одной сестры названой хватит.

Побратимы шли бодро, поспевая за легким бегом Вьелфа. Тот, стрелой белой пронизав морк неширокий, вывел отряд к берегу Суньи, к тайной переправе. Тут же двенадцать маннаров мешки да тюки переправлять начали. Трош, Фагес, Свегнис - в реке, по колено в воде. Лира и Радожива - на берегу ближнем, вещи передавая. Сам воевода Эрлим с тройкой парней-сигванов в хвосте остался, следы заметая. Еще тройка воинов - на другом берегу, тюки принимая. Вьелф же вперед умчался, в траве густой скрывшись.

Вскоре отряд вновь двинулся в путь. Вверен им был левый берег Суньи да земли, за ним лежащие. Морк синей лентой длинной виднелся на хоризоне, позади светилась огнями гарда, где-то в стороне виднелся Старкад.

Воины продвигались вперед в травяном колышущемся море. Вьелф появился вновь спустя хвиль, в прыжке перекинувшись в маннара, подбежал к воеводе, на ходу отобрав свою часть груза у побратимов. Воевода выслушал, кивнул. Затрещала непонятная речь - говор воинов хайрда Риверр.

- Радожива, куда мы так спешим? К чему бег такой суматошный? К чему говор чуждый?

Лира бежала рядом, придя в себя окончательно и полная сил, то и дело рыча что-то - Ратибор оборачивался и рычал в ответ.

Радожива, чуть раскрасневшаяся, прижав близко к груди руку, клыками хрисса пропоротую, махнула здоровой в сторону гарды.

- Мы спешим до утра уйти дальше от Гибары. Никто не должен знать, сколько отрядов ушло и сколько воинов покинуло гарду. Никто не должен узнать, кто куда ушел, агму имеющий. Вегр близок, кто-то из нас может стать дичью - и тогда конец походу. Охотники, поговаривают, новых псов вырастили, дар свой во зло употребив - весь отряд будет перебит, коли дичь среди нас окажется, мы друга в беде не бросим, а они не пожалеют.

Глаза Лиры опасно потемнели. Она кивнула и умчалась вперед, к брату. Певунья головой покачал - не могла она в беге со зверем лесным равняться. Фагес передвинулся поближе к Радоживе.

- Как твоя рука?

- Терпимо. Но бой я сейчас принять не смогу.

- И не придется. Вьелф сказал, ни следа нет впереди, только тропы звериные.

- Вот и хорошо.

- Будь осторожней...Не гонись так за ней, вы обе нам дороги.

Фагес хитро подмигнул и вернулся в конец. К Радоживе приблизился один из хайрда Сторн, молчаливый, крепко сбитый короткостриженный воин. И как-то так вышло, что большая часть груза девушки перекочевала к нему. Певунье оставалось лишь благодарно улыбнуться.

Покровы ночи рвались по швам, рассекаемые стрелами уррова света. Неизведанный морк был совсем близко. Вновь затрещал говор-шифр. Воевода объявил привал в лесу. До Урруна надо укрыться в тени, чтобы ни птица перелетная, ни зверь дикий не заметили. Отряд продолжал свой неистовый бег.