Аннотация: Эдакая фэнтезийная фантазия на тему поздней Римской империи.
В высоком синем небе сияло солнце, напоминая собой монету: литой, горячий, только что оттиснутый дупондий. Такой медяк не возьмешь руками - если, конечно, ты не богиня Монета, ныне упраздненная епископалами. В прежние времена это было ее обязанностью в пантеоне - ежедневно подхватывать солнце после заката и начищать воском, дабы небесный медяк блестел как следует и радовал глаз Дьеуса. Сейчас, эдиктом императора Тита, никаких богов нет, только Всеединый Элоах, однако солнце никуда не исчезло.
Отсюда, из прохладного таблинума на третьем этаже, открывался прекрасный вид на Кавелинский взвоз, по которому Лукреций поднялся сегодня утром. Взвоз кипел жизнью. Он был одной из двух улиц, соединявших нижний Авентин и кварталы знати, перемычкой между мирами, мостом, на котором переводили дух, преддверием ада и рая в одном лице - и потому, несмотря на запрет домина, был плотно застроен инсулами, каупонами и гнусными попинами, где день и ночь стоял многоголосый ор, стон, звучали проклятия, шушукались в углу иностранцы с бегающими глазами, вольноотпущенники, осмелев от выпитого, дрались с тервингами из городской стражи, а захмелевшие с непривычки колоны засыпали прямо за столом, уткнувшись щекой в плечо соседу. На открытом воздухе, под навесами, под сенью платанов продавали товары с запада и востока: пряности, рыбу свежую и подтухшую, копченое мясо, бараньи внутренности, забродившее вино в кувшинах, оливковое масло и свиное сало, пасту из семен горчицы в виноградном соке, морепродукты в бочках, гарум из вяленой хамсы, и ячмень, много ячменя в разных видах. Всё это обменивалось на деньги. Асы, квадрансы, дупондии, аргентумы, сестерции, все разных чеканок, считай, из разных эпох - вот те, массивные, эпохи императора Тита, вот эти, полегче, отчеканены при императоре Северии, а эти, жалкое недоразумение - совсем недавно, при Гае Валерии: тоненькие, с серьезным недовесом, будто бы намертво стиснутые пухлыми пальцами покойного императора. Лукреций помнил его. Апологет строгости, экономии, самоограничения - для всех, кроме себя самого; Валерий вел распущенный и разгульный образ жизни, не отказывая себе ни в чем, например, в золотых и серебряных копиях себя самого, выставленных в Сенате и имитировавших процесс мочеиспускания; вместо мочи текло сладкое эбинтское вино, которым сенаторы должны были, по замыслу императора, утолять свою жажду. Ничего удивительного, что и убили его в Сенате. Произошло это два года назад. Так совпало, что Лукрецию пришлось покинуть Вечный Авентин в это же время, и что было дальше со свержением Гая Валерия, он увидеть не успел.
Говорят, стало лучше.
- Так что ты решил, Лукреций? - спросил Сервий из глубины кабинета. - Учти, я ни к чему не принуждаю тебя. Да, мы были друзьями, но пусть это не застилает тебе глаза. Если откажешься - я всё пойму.
- Но и помогать не станешь? - Лукреций обернулся.
- Да, не стану, - согласился Сервий. Он мало походил на себя прежнего, из тех времен, когда они служили эквитами на реке Ренос. Тот Сервий был статный, чернокудрый юноша с горящими глазами и плоским животом. Ныне он безобразно растолстел, на спине из-за вечно неправильной позы уже проклевывался горб, а плешивую голову украшали несколько редких волосинок. Только глаза остались прежние, пускай и подпертые складками жира. - Ладно бы ты просил сто, двести, да хоть триста золотых. Но три тысячи - куда тебе столько?
Лукреций не ответил.
- Так ты согласен? - спросил Сервий после паузы.
- Да.
- Хорошо, - Сервий потер пухлые ладони и встал с кушетки. - Завтра же и приступим. А теперь поешь. Сейчас кликну слуг.
Лукреций не удержался и съязвил:
- А если бы не согласился - и поесть бы не дал?
- Нет, почему. Дал бы, - серьезно ответил Сервий. - Но ты прав, все зависело от ответа. Если "нет", я бы подал тебе конский хер с овощами и бычье яйцо на вертеле. А ты бы ел и нахваливал. Повара у меня замечательные.
Несколько секунд они молчали, переваривая эту мысль, затем синхронно расхохотались. Смеялись долго, до слез. Смех разрядил напряжение.
- Ты проклятый идиот, - сказал Лукреций, отсмеявшись.
- Еще какой, - усмехнулся Сервий. - Ну а ты? Самый прохиндеистый малый в центурии! А помнишь наши шутки? Помнишь, как мы спящего центуриона вынесли из лагеря, вместе с лежанкой и этой его пернатой палкой под подушкой? Вот крику-то было! Он еще проснулся и бегал как сумасшедший перед воротами, голый, но с палкой, и кричал, что убьет шутника. А кто им был? Ты, Лукреций!
- Ха! Но ты мне помогал.
- Да, славная вышла шутка, - сказал Сервий и вздохнул. - И времена были славными! Не то, что сейчас. Что со страной творится, в толк не возьму. Варвары по Авентину разгуливают, где захотят. Раньше мы их били, как собак паршивых, а теперь? - в голосе зазвучала горечь. - Куда ни плюнь, одни тервинги. Даже в стражу пролезли, твари такие.
Лукреций пожал плечами. Да, на Реносе их центурия воевала и с тервингами. "Мар-мар-мар!" - вопили те во время кавалерийской сшибки, крепкие, вонючие, с кудлатыми бородами до пояса. Тервинги, херулы, грейтунги, анты - не счесть варваров, переходивших реку Ренос бродами, вскинув на плечи топоры и спаты. Еще при Тите тервинги поддержали империю в войне и были вознаграждены: им позволили поселиться в Арморике. Позже выяснилось, что тервингам неинтересно земледелие, а плодятся они неимоверно быстро. Вся их молодая поросль стекалась в городскую стражу, в федераты, в армию, и занимала там всё новые и новые места. Большая часть стражи уже состояла из тервингов, и их число всё увеличивалось: шестеро против четверых имперцев. Куда уж дальше? Лукреций всегда старался не делать различий между людьми, относиться ко всем одинаково. Однако с тервингами не получалось. Слишком они сами презирали всех.
- Дело не в варварах, Сервий, - все же ответил Лукреций. - А в инфляции.
Неделю тому назад он получил письмо:
"Лукрецию в Венусии от его друга Сервия
Теперь согласен. Приезжай".
Лукреций несколько раз перечитал письмо и наконец решился.
Одному ехать в Авентин было опасно. Дороги кишели беглыми рабами, разбойниками и федератами, незаметно для всех пристрастившимися к грабежу. Раз в месяц муниципий Венусии отправлял в столицу охраняемую квадригу с налогами. Дождавшись, Лукреций поехал вместе с эмиссарами, обуреваемый сложными мыслями. Два года назад Сервий отказал ему в просьбе, и трудно было винить его за это. Три тысячи ауреусов, золотых монет эмиссии Тита, достать было практически невозможно, если ты простой квестор. Даже для Сервия, советника императора, эта сумма наверняка являлась огромной, даже чудовищной. Но меньше не выйдет.
Нельзя рисковать.
Иначе Юлия...
Он нахмурился, вспоминая ее. Посмотрел на свои руки. Большие, натруженные руки со множеством мозолей от лопаты и гладиуса. Совершенно обычные руки, ни капли мистического в них не было. Но именно ими он заклинал деньги, дрессировал их, заставлял оборачиваться, складываться в денежные потоки, стабилизировал, направлял, успокаивал. И этим же руками, руками жреца Монеты, он обратил нежную, доверчивую душу Юлии в прах.
Усилием воли Лукреций отвлекся от воспоминаний и сосредоточился на словах Сервия. Тот говорил, полулежа на скамье и периодически бросая в рот кусочки фиги:
- Именно поэтому. Император Вителлий, как ты знаешь - мой друг.
- Вроде меня? - спросил Лукреций почти без усмешки.
- Нет, - сказал Сервий. - Совершенно иного толка. Тебе я могу отказать в просьбе, а ему - нет. Ты уж извини. Он император, понимаешь? Общение с ним - это череда запретных тем. Никаких неуместных шуточек. Сказать по правде - я его боюсь.
- Хороша дружба.
- Раньше он таким не был. Когда он был городским префектом, а я работал в Сенате, мы общались на равных, и это был славный парень, широкой души. А потом последний переворот вознес его на вершину. Я и не надеялся, что он возвысит и меня, однако поди ж ты... Теперь я - советник императора, пускай и без официального статуса, - Сервий хмыкнул. - И я обязан защищать государство. Скажу по секрету: у Вителлия есть одна слабость. Это женщины. Фаворитки. Говорить ему, что это пагубно - бесполезно и опасно, тем более Вителлий за последний год... сильно сдал в части разума, скажем так. Потому и не говорю. Есть у него фаворитка, Домна Октавия. И вот она - шпионка из Арахозии.
Лукреций удивился.
Арахозия, деспотия на востоке, изнеженная и коварная, была злейшим врагом Авентина еще с незапамятных времен. Происками их шпионов Гай Валерий, помнится, объяснял неудачи своего правления. Сколько людей было распято по обвинению в шпионаже - не счесть. В те дни распинали даже в столице, прямо здесь, на Кавелинском взвозе.
- Серьезное обвинение, - сказал Лукреций.
- Скажем так, доказательства у меня были. Однако они сгорели, - Сервий поморщился. - Здесь их и сожгли, ночью, пока я дрых. Домна моих слуг перекупила. До чего же алчными могут быть люди, ты не представляешь. Такое впечатление, что инфляция обесценила не только деньги, но и человеческую природу. А может, её в первую очередь. Вот ты. Когда прошел слух, что ты украл деньги из казначейства и сбежал в Венусию, я не поверил своим ушам. А оказалось - правда. Честнейшей души человек, Лукреций - стал вором.
- Мне нужны были деньги. Больше жизни. А ты мне отказал, - сухо ответил Лукреций.
- И ведь всё равно украденного не хватило? - Сервий осекся. - Ладно. Извини. Извини. Я просто на взводе последние дни, клянусь, я не хотел тебя задевать. Вырвалось просто... Ты ведь слышал про последнюю реформу? Я про твою сферу говорю, про денежную.
- Конечно, - ответил Лукреций, про себя мудро решив не обижаться.
- И твое мнение?
- Хорошая. Мы с муниципием выпили по бурдюку вина за обсуждением и пришли к выводу, что реформа, в целом, совершенно верная. Снижает инфляцию, укрепляет золотой стандарт ауреуса... должно помочь.
Сервий подался вперед.
- А знаешь, кто ее автор?
- Фаворитка?
- Шпионка, - весомо сказал Сервий. - Я с самого начала пытался втолковать императору, что за этим ее "оздоровлением" кроются злобные замыслы. Однако как это сделаешь, когда Домна у него на коленях крутит задницей? - он развел руками. - Сам я так не умею. Но я своего добился. Император разрешил проверку. Он ждет отчета, а аудитором стану я. Мое первое официальное назначение при новой власти.
- И ты хочешь, чтобы этим занялся я, - понял Лукреций. - И нашел следы вредительства.
- Да. Ты хороший специалист, Лукреций, - сказал Сервий. - А еще ты мой друг. Я тебе доверяю. Поможешь с проверкой, помогу и я. Достану столько ауреусов, сколько тебе понадобится.
За столом воцарилось молчание. Лукреций обдумывал сказанное.
- Кстати, - сказал Сервий после паузы. - Лукреций.
- А?
- Ты ведь заклинатель денег. Покажешь какой-нибудь фокус?
- Я не фокусник, - произнес Лукреций, правда, больше для проформы.
- Ладно тебе. Со всеми этими епископалами, запрещающими богов, я и забыл, какой была теургия в дни нашего детства. А ведь она была. Я это помню, - Сервий достал массивный кошель, набитый монетами, и толкнул Лукрецию через стол. - Прошу тебя.
Против его ожиданий, Лукреций высыпал монеты, назвав их слишком новыми и урезанными, и после недолгих манипуляций оживил сам кошелек. Очнувшись, кошелек обнаружил себя в чужих, незнакомых руках и заскулил от страха, бедный. Спотыкаясь, он помчался на коротких лапках-подвязках к хозяину и радостно завизжал, когда Сервий со смехом прижал его к себе. Будь у него язык, он бы наверняка лизнул хозяина, но его не было, поэтому кошелек лишь скрипел скобками-застежками, жалуясь на Лукреция, взявшего его без разрешения.
- Это чудо, - искренне сказал Сервий.
- Наверное, - ответил Лукреций. - Не я создал эту любовь. Просто отпустил вожжи. - Он помолчал. - Я отойду.
Сервий знал, что ему нужно навестить Юлию, но у него хватило такта не спрашивать об этом напрямую. Поэтому он лишь кивнул, безуспешно пытаясь совладать с ластящимся кошельком.
Миновав колоннаду Палладия и Аппиевы колодцы, Лукреций привычным, протравленным в памяти маршрутом вышел - до страшного легко - к особняку с белыми стенами, увитыми лозой. Сердце его екнуло, как и всегда, и это чувство не испортил даже вид вырубленной, и явно давно, его любимой тутовниковой рощи. Он родился в этом здании - без малого сорок лет назад, в счастливую эпоху Тита, когда Вечный Град Авентин стоял на земле твердо, охватывая руками весь известный мир. Ныне ноги у Града подломились, и обессиленный гигант медленно умирал, стоя на коленях, а маленький, незначительный на его фоне Лукреций стоял у ворот собственного дома и боялся встречи с искалеченной женой.
В ладонь ему вспрыгнула теплая монетка.
Лукреций удивленно воззрился на нее, затем перекатил в пальцах. Медный квадранс, чеканка Гая Валерия - тощая монетка, едва живая.
- Откуда ты взялась? - спросил он ее.
Конечно, монетка не ответила. Монеты не живут разговорами, они общаются без слов, одними лишь эмоциями. От этой веяло поддержкой, желанием помочь. Лукрецию вдруг стало досадно. Получается, он настолько боится войти, что притянул к себе ближайшую монету, чтобы та утешила его. Печально хмыкнув, Лукреций сунул квадранс в кошель и вошел внутрь.
Юлия сидела в саду, подоткнув под колени тогу, и смотрела, как снуют по земле крупные черные муравьи. В руках у нее была палочка-стило. Как древний Дьеус, громовой молнией направлявший человечество, Юлия вела муравьев - прокладывая для них новые пути, глубокие и удобные, сооружая горные цепи, дабы отгородить от опасностей, скидывая с небес дары - пережеванные кусочки яблока. Она отняла у муравьев запретную добычу, блестящего мертвого жука, и закопала поодаль, соорудив для него надгробный диск из гальки. Поправив тогу, Юлия молитвенно сложила руки за упокой, а разъяренные насекомые ринулись сновать по ее оголившимся коленям. Вид ее лица, торжественного и серьезного, болью отозвался в сердце Лукреция.
- Юля! - вырвалось у него.
Но Юлия не услышала его. Даже когда на негнущихся ногах он подошел поближе и несмело коснулся пальцами ее волос. Никакой реакции. Никакой боли. Два года назад она утратила себя. Выйдя из Врат Авроры, амбициозно распахнутых Лукрецием в иной мир, ужасные, бесконечно чуждые создания сломали ее, как мозговую кость, и выгрызли душу из обломков. А он... Он в тот час степенно общался с Антонием, иномирянином из зазеркальной империи, безупречно логичным и холодным, как осколок льда. Пришел к нему как проситель. "Ты искал истину, - сказал Антоний и коснулся его лба. - Дарую ее тебе, но впустую - когда вернешься, потеряешь всё". Смех Антония царапнул душу, как стекло, и мгновенно обжег, как лед. Все полученное им бесполезное знание Лукреций забыл, шокированный, когда воочию увидел Юлию, брошенную тварями на каменном полу. Внешне она осталась жива и здорова, телу ее не причинили вреда... Но душа была отнята, грубо и жестоко.
И пребывала сейчас за Вратами.
Опустившись на колени, Лукреций обнял свою искалеченную Юлию. Она молча дернулась, как сомнамбула продолжая бессмысленное движение, но он держал крепко.
Врата не откроются без жертвы. Никаких быков или овец. Чтобы распахнуть врата, сквозь которые явилась в мир Монета-богиня, требовался ее главный и единственный атрибут. Деньги. Пять тысяч полновесных ауреусов, согласно подсчетам. У него имелось две тысячи - всё то, что он украл из казначейства, где работал квестором, и всё, что заработал позже в Венусии, на тот момент не подконтрольной новому правлению. Мало. Нужно еще. И взять три тысячи неоткуда, разве что помочь Сервию в его смертельно опасных интригах. Лукреций застыл, продолжая стискивать безропотную Юлию в объятиях. Слуга, следивший за ним с момента появления, молча удалился, как всегда, не приветствуя беглого хозяина. Лукреций прижал лицо к волосам Юлии и закрыл глаза.
- Перестань. Эта женщина мертва, - произнес голос, в котором сквозило отвращение. - Разве ты не видишь?
Лукреций резко обернулся.
Позади стояла молодая женщина в претексте с двумя пурпурными лентами; тога клинышками и защелками была подоткнута так, чтобы подчеркивать тонкую талию и высокую грудь. Лицом изящной лепки она напоминала статую, и была столь же холодна. Кудрявые волосы стянуты лентой из дикого шелка с проблесками золотой нити, оставляя свободным лоб, из-под которого смотрели насмешливо злые глаза.
- Вы кто? - спросил Лукреций настороженно.
Вместо ответа она сделала властный жест, и в его кошельке зашевелилась монетка-квадранс, о которой Лукреций уже позабыл. Секунду спустя монетка вырвалась и прыгнула ей в протянутую ладонь. Фокус старый, конечно - но он давно не видел, чтобы это проделывал кто-то, помимо него.
- Ты заклинательница монет, - понял Лукреций.
Значит, вот как она отыскала его. Монетка привела, предала.
- Ага. И намного сильнее, чем ты, - сказала женщина. - Потому я и почуяла тебя, а ты меня - нет. От тебя пахнет медяками, знаешь? Запах купороса и плебея. Будь цел храм Монеты, работал бы там гаруспиком, не выше. А это - кто? - она с недовольным видом указала на Юлию.
- Моя жена.
- Да она мертвая. Как так получилось? Впервые вижу такое.
- Ага, - она кивнула, потеряв всякий интерес к Юлии. - Не авгуром. И уж, конечно, не понтификом.
- А ты?
Гостья явно ждала этого вопроса. Она приняла горделивую позу, выпятив грудь, и Лукрецию вдруг стало понятно, что она еще очень молода, практически девчонка:
- А я и есть понтифик Монеты. Не по званию, но по факту.
- Ну конечно же. Значит, ты - Домна Октавия, - сказал Лукреций. Следовало бы догадаться раньше. Кто еще мог занимать столь высокий финансовый пост, как не заклинатель денег? - Фаворитка императора.
- Верно! - она широко улыбнулась. Слово "фаворитка" ее не покоробило.
- И ты следила за мной.
- Конечно, - заявила она. - Я знала о твоем прибытии еще загодя, и мне очень любопытно было взглянуть на настоящего заклинателя денег, из титовских времен. А ты пахнешь медью, бедностью и неудачами. Так даже неинтересно. Хочешь напугаться? - она хитро сощурилась.
Лукреций промолчал. Вздохнув, Домна Октавия извлекла золотой ауреус и показала им на Юлию.
- Вот смотри. Когда ты уйдешь, а ты уйдешь, я пришлю сюда парочку федератов. И они всего за одну такую монетку отрубят ей башку. Ты даже помешать не сможешь.
Первым его порывом было ударить эту надменную девчонку. Но это было бы глупо. Стиснув кулаки, Лукреций совладал с тобой и сквозь зубы произнес:
- Ты этого не сделаешь.
- Не сделаю. А ты всё одно напуган до невозможности, - донельзя довольная его реакцией, Домна Октавия приблизилась и оказалась выше на полголовы. - Сервий спит и видит, как бы раскрыть мои коварные замыслы, но это зря. Потому что это неправда. И даже ты ему не поможешь, Лукреций Дрессировщик. Лет десять назад, когда я еще строфион не носила, я читала о тебе разные забавные истории и полагала тебя великим, гением. Теперь я вижу, какой ты: потный, трусливый и старый, - внезапно наклонившись, Домна Октавия жадно поцеловала его. От нее пахло можжевельником и юностью. Поцелуй длился секунд пять, пока Лукреций в ужасе не отстранился.
Домна рассмеялась.
- Зачем ты это сделала? - вскричал Лукреций, почему-то страшась обернуться к Юлии.
- Люблю целовать испуганных мужчин. Еще с детства, - она горделиво усмехнулась. - Завтра проверка адверсариев в архиве. Смотри не опоздай, герой моего детства. Авось и разоблачишь шпионку. Лови на счастье, - и она швырнула ему давешний квадранс, уходя.
Лукреций хотел остаться здесь, с Юлией. Но после произошедшего ему было нестерпимо стыдно. Ужасно, но им, кажется, завладело возбуждение, и он боялся, что грубым прикоснованием невольно причинит ей вред. Поэтому Лукреций бросил вороватый взгляд на проем, в котором скрылся слуга, в последний раз вглянул на жену и торопливо ушел, почти вылетел.
Юлия осталась одна, так и не узнав, что Лукреций был здесь.
Архив сгорел на следующее утро.
Лукреций и Сервий как раз стояли перед коваными литыми вратами в базилике, отделявшими общественную портику, наполненную такими же просителями, от личного таблинума императора. Четверо преторианцев, бритых и подтянутых, с фасциями на плечах, сверлили их неприятными взглядами. Все они были чистокровными авентийцами из патрицианских семей. Несмотря на декларируемое равнодушие к происхождению граждан, император ненавидел и тервингов, и химьяритов, и лувийцев, о чем Лукрецию и сообщил Сервий с оттенком одобрения. Император должен был принять их с минуты на минуту. Сервий то и дело посматривал на громадную клепсидру, выставленную в центре зала, и отсчитывал сыплющиеся крупинки песка.
- Пропустите! Срочное дело! - закричал, едва взобравшись на портику, замызганный епископал. На груди у него был дискос из грубой меди. Священник. Отталкивая остальных, епископал вскоре добрался до врат, но был остановлен преторианцем:
- В очередь.
- С дороги! - взбеленился священник. - Я от епископа!
- В очередь, сутулый, - повторил преторианец и толкнул его в грудь тупым концом фасции.
Удар был несильный, но священник упал.
- Больно! Да, мне больно, но эта боль ничто! - вдруг завыл он, бешено корчаясь на полу. - Я все перетерплю, кроме святотатства, но вышло как раз оно! Люди, что с вами?! Почему не слушаете меня?! Этим утром случилось чудовищное!
Граждане смотрели на него с сочувствием и жалостью. Кто-то попытался помочь, но священник оттолкнул его и затряс перед лицом дискосом.
- Да что случилось, отче?
- Что случилось?! - передразнил его священник. - Стража осквернила Храм! Утром, пока никого не было, эти псы вошли без спроса, снесли крышу топорами и изрубили деревянные перегородки. Засыпали неф песком!
Все ахнули. Даже Лукреций почувствовал себя неуютно. С каждым новым императором власть служителей Элоаха становилась лишь крепче. А осквернить храм - дело серьезное, и даже очень. Кстати, а ведь в том районе находится и архи...
Он замер.
- И зачем? - продолжал епископал, ужасающе быстро подтверждая мысли Лукреция. - А чтобы пожар не перекинулся! Городской архив загорелся, якобы, вот и изрубили храм. Чтобы огонь не перекинулся. Святотатство - вот что сказал епископ!
У Лукреция все перевернулось внутри.
- Что-ооо? - заорал Сервий. - Архив?! Ты враль, так не бывает!
Но священник не услышал его. Так и не встав, он изливал речь толпе сочувствующих граждан. Сервий было сделал шаг к нему, обливаясь потом, но не успел. Дверь распахнулась, и вывалился последний проситель, бледный и испуганный. Преторианец гаркнул, глядя в потолок:
- Сжечь архив! Вот стерва! - прошептал он потрясенно.
- Надо что-то делать, - тихо произнес Лукреций.
- Стерва... стерва!
Домин, консул, принцепс Сената и военный трибун в одном лице, император Вителлий в красном струяющемся плаще и доспехах центуриона стоял у окна, скрестив руки, и смотрел вниз, на Эбинтский взвоз - вторую из улиц, соединявших холмы и нижний Авентин. Это была любимая поза императора Тита, и все это знали. Вителлий не раз повторял, что он - новый Тит, и что с его воцарением всё станет так, как было раньше.
Говорят, стало.
Лукреций в Венусии привык относиться к таким разговорам со скепсисом, но сейчас весь скепсис из него вышел, сменившись тошнотворным страхом. Что они скажут императору? Вернее, что скажет Сервий? Ему-то, некогда простому квестору, а ныне еще не пойманному преступнику, в присутствии императора говорить было не дозволено.
Оба поклонились. Сервий осторожно встал на колени и склонил жирную голову, когда император вдруг нарушил величественную позу, расслабился и отпустил легкий смешок:
- Трудно?
- Трудновато, государь и бог! - непривычно тонким, смешным голоском выдал Сервий. Он был бледен и весь обливался потом.
Император рассмеялся. Смех был неприятным, клокочущим. "Сдал... в части разума", - совсем некстати вдруг всплыло в голове.
- Заканчивай эту ерунду и вставай. Готов к исполнению? Мои чиновники вчера закончили чеканку. Держи, - он протянул Сервию печать. - Вот теперь ты имперский аудитор. Отправляйся сразу в архив и начинай проверку. Результаты мне нужны через, - он задумался, но ненадолго, - через два дня.
Сервий весь как-то сжался. Срок был крайне маленьким, нереальным, даже существуй архив до сих пор. Безумным.
"Откажись. Скажи ему, что архив сгорел. Он же твой друг, он поймет", - лихорадочно быстро пронеслось в голове Лукреция.
Но Сервий лишь склонил голову.
- Да, государь наш и бог, - пискнул он, к ужасу Лукреция. - Как пожелаешь.
- Оставь эти титулы, - рассмеялся император, но все равно приосанился. - Результаты мне нужны хорошие. Занятные. Если докажешь, что Октавия шпионка, я ее вышлю из столицы. А если нет... Извини, казню. Тебя. И дружка твоего заодно. Тебя как зовут? - обратился он к Лукрецию.
Под взором императорских глаз - ясных и чистых, совершенно безумных - Лукреций почувствовал себя как кролик перед змеем. Как епископал передо львом.
- Лукреций.
- Без когномена?
- Нет, когномен у меня есть, он...
- Неважно, - оборвал его император, внезапно посуровев. - Ты обратился ко мне без титула, а титул мой - "государь наш и бог". Ты кем себя возомнил, ты епископал? Ненавижу этих тварей, совсем меня доконали... - мгновенно забыв о Лукреции, он двинулся прочь, держаясь за голову и подметая полами плаща пол. - Кстати! - он внезапно обернулся. - Твой вчерашний подарок был хорош. Забавная безделушка. Благодарю тебя.
Аудиенция завершилась.
Сервий схватил Лукреция за плечо и сказал:
- Пойдем. Нам еще повезло.
- О каком подарке он говорил? - спросил Лукреций.
- Я ему свой кошелек подарил. Ну, тот, живой. Чтобы задобрить, - скривился Сервий и отвел глаза.
- Ты сделал что?!
- Пойдем. Иначе нарвемся на неприятности.
- Не сейчас, так через два дня! -зашептал Лукреций, очень задетый поступком Сервия. - И как ты мог?! Он же... он же любил тебя!
- Как хозяина. Всё. Перестань. У меня есть план. Найдется, - буркнул Сервий, но глаза его врали.
Сервий выпил третью кружку подряд и крякнул. Он был в паршивом настроении и явно ощущал свою вину, потому что постоянно просил у Лукреция прощения - пускай и забыл, за что конкретно. Однако просил.
Пили они неразбавленный пассум, и чувствовали себя уже совершенно убитыми и казненными. Император велел им разобраться в ситуации. А без архива это было совершенно невозможно. Еще и за два дня! Конечно, копии адверсариев хранятся и у получателей, однако полный список их неизвестен, а обойти всех... теперь... Невозможно, даже если этим займется сама богиня Монета. Которой нет. Есть лишь обычные монеты. Например, как та, подаренная Домной Октавия, что прямо сейчас яростно билась в ладони Лукреция, предупреждая об опасности. Но это он знал и так.
- Напомни, Лукреций, - совершенно ясно и четко спросил Сервий, с трудом фокусируя взгляд на лице друга. - В чем я провинился перед тобой? От чего мне так погано?
- Погано, спрашиваешь?
- Да.
- Ты меня обманул. Никакой ты не друг императора, - сказал Лукреций, глядя в пустоту. - Ты просто мелкий смешной чиновник, который хотел попасться императору на глаза. И что, доволен? Еще и меня втянул во все это. Небось и денег у тебя нет.
- Есть! - горячо возразил Сервий. - Деньги есть! Ты их получишь. Но и ты виноват, Лукреций. Ты же заклинатель денег... Ты должен их делать прямо из воздуха, из головы, нет? Да-а. Почему не сделал?
- Потому что я не дрессировщик денег. Я жрец Монеты, - сказал Лукреций. - Прошу не забывать об этом никогда.
Сервий всхлипнул.
- Я виноват перед тобой, Лукреций.
- Не буду я тебя утешать.
В этот момент он не чувствовал ничего. Ничего, кроме нарастающего стеснения в мочевом пузыре. И в этот момент Сервий заплакал. Лукреций не помнил его плачущим с тех пор, как их взвод подвергли децимации - когда они пропустили ватагу тервингов к городу Тевтобургу. Сервий был потрясен самим фактом децимации - когда свои убивали своих, причем совершенно хладнокровно, устало и рутинно.
- Тервинги, - просипел Сервий, - клятые твари! Кстати... Лукреций. Почему мне так погано?
"Потому что ты пьян", - хотел ответить Лукреций, но не успел.
- Что сказал? - между ними протиснулся дюжий бородатый тервинг и навис над Сервием, воняя потом. - Повтори, что сказал, петух драный? Кто клятые?
Лукреций ощутил раздражение. Сразу после аудиенции они направились в казначейство, контролируемое Домной Октавией, где лысый квестор, слащаво улыбаясь, отказал им в выдаче копий адверсариев. Настроение было препаршивое. Не думая ни о чем, Лукреций поднялся и ударил тервинга - судя по фалерам, принадлежавшего к городской страже. Ударил слабо, смазанно, но тервинг взбеленился. Его ответный удар швырнул Лукреция на пол.
Лукрецию эта реплика показалась очень смешной. Лежа на полу, он сплюнул кровь из разбитого рта и рассмеялся. Но никто этого не услышал. В попине разгорелась потасовка. Повсюду звучали гневные возгласы. Огромный имперец переступил через смеющегося Лукреция и ударом цестуса размозжил его обидчику голову. Вскоре рядом с Лукрецием оказался и Сервий - его стащили на пол и стали топтать ногами, и всё это время он не прекращал кричать про варваров и упадок цивилизации. Затем внизу оказались тервинги, страшно избитые. Кто-то со смехом лил на них пиво. А кто-то громкий вопил, чтобы ловили варвара, не дали привести подмогу.
А потом Лукреция вздернули чьи-то руки. "Не дадим сограждан в обиду", - сказал кто-то, и Лукреций возблагодарил Монету за то, что есть еще люди, для которых слово "авентиец" - не пустой звук.
А потом он заснул. И проснулся от монетки, бешено бьющейся в кошельке. Бедняжка совсем извелась. Лукреций еле разлепил глаза и понял, что во рту у него желчь и остатки блевотины. Он перевернулся, всем весом прижав кошель к скамье, и позволил блевотине стечь вниз. И заметил чьи-то сандалии.
Над ним стояла Домна Октавия.
- Помнишь вчерашний день? - спросила она насмешливо.
- Нет, - ответил Лукреций. Сил говорить не было. Равно как и удивляться.
- Очень жаль. Вы едва не устроили бунт. Честный народ высыпал на улицы, чтобы расквитаться с тервингами и прочими "варварами". Попутно избивали всех, кто имел хоть малейшее отношение к власти. Попытались даже базилику поджечь, но Вителлий, по счастью, успел ввести войска из пригорода. Ближе к обеду будут казни. Твое счастье, что император пока не знает, кто был зачинщиком. Согласен?
- Нет, - ответил Лукреций.
Домна села рядом с ним и просто сказала:
- Ты воняешь.
- Знаю. Убьешь меня? - спросил Лукреций. Монетка билась под ним, как сумасшедшая. Пришлось приподняться - и освобожденный квадранс мигом скакнул Домне в ладонь, где и успокоился.
Она ласково прижала монету к щеке.
- Не буду я тебя убивать, - сказала Домна. - И даже выдавать не стану. Ты хотел доступа к адверсариям - ты их получишь. Я и при первой встрече хотела тебе это предложить... но ты слишком разозлил меня своим тоном, вот я и проучила тебя. А так - мы не враги. Убедись сам, что реформа вредна, - она рассмеялась. - А она вредна.
- Чем именно?
- Иллюзией стабильности. Весь комплекс реформ, начатых мной, ведет к одному: созданию краткой передышки, затишью. А так - вскоре всё кончится, и станет хуже, намного хуже. Но здесь я совершенно бессильна. Эту империю уже не спасти.
- Нет. Способ есть, - ответил Лукреций зачем-то.
- Это какой же?
- Пройти сквозь Врата Авроры в Истинный мир. Там есть зазеркальная империя, отражением которой является наш Авентин. Поскольку загнивает она... все наши попытки исправить ситуацию здесь обречены на провал, но там... - Лукреций говорил как в забытьи. - Если мы....
- Врата Авроры! - сказала Домна Октавия, смакуя эти слова. - Их не существует. Я знаю точно.
- Но ведь я открыл такие... однажды...
- Что за вздор. Ладно, отдыхай, а затем тебе принесут адверсарии. Но с одним условием - чтобы никуда не выходил, пока не закончишь работу. Хочу, чтобы ты оправдал меня по всем пунктам и как можно подробнее.
Лукреций остался лежать на скамье и глядеть в потолок.
На выступлении в базилике они с Сервием стояли совершенно убитые - опустив глаза, ссутулив спины. Лукреций закончил свою речь в поддержку Домны Октавии и смолк, а раздраженный с похмелья император произнес:
- Идиоты. Еще хоть слово - и вас распнут. Ты забавный шут, Сервий, но в этот раз ты меня разозлил. Пошел вон!
Выйдя от императора, Сервий сознался Лукрецию, что никогда не собирался выплачивать ему деньги, тем более такие громадные.
- Прости, - прошептал он, воняя перегаром.
- Прощай, - сказал Лукреций, и они все-таки обнялись.
Позже он встретился с Домной Октавией.
Они стояли на верхних этажах особняка и смотрели на панораму города. Кое-где горели склады, дома, инсулы. Бунт ширился. Граждане избивали федератов, те в долгу не оставались, а фаворитка широко улыбалась. Лукреций смотрел на нее и думал.
- Ты ничем не рисковала, - сказал он. - И все равно пошла мне навстречу. Пыталась заинтриговать меня, будто я что-то значу. Переманиваешь сейчас к себе. Зачем?
- Ты жрец Монеты, - ответила она.
- Да, понимаю, - Лукреций стиснул в ладони горсть монет. - Наверное, я последний такой в этом мире.
Улыбка сползла с ее лица.
- А я? Есть еще я.
- Нет, - Лукреций покачал головой. - Я давно это понял. От тебя и пахнет по-особенному. Никакая ты не жрица Монеты. Ты и есть Монета. Куда еще может устроиться бывшая богиня, как не в фаворитки к императору?
Она улыбнулась сначала ошеломленно, затем хитро, с видом разоблаченного фокусника, однако ему не было больше дела до ее выкрутасов. Размахнувшись, Лукреций швырнул в нее горсть монеток, которые до этого катал в ладони. Он ждал результата - но не настолько эффективного: каждая из монет при ударе проплавила в теле Домны зияющие дыры. Запахло золотом. Взвыв, богиня отступила на шаг, беспорядочно размахивая руками. Лицо ее исказилось от потрясения. Не такого результата она ждала от их беседы.
- Зачем?!... - закричала Домна Октавия, и одна из ее ног вдруг подломилась. - Нет! Не надо!!!
Но Лукреций уже стоял над ней, напуганной, съежившейся, вдвигая ей в лоб давешний квадранс. Движения его были точные и заученные, пальцы почти не дрожали.
- Я думал, что ты человек, и боялся тебя. А ты всего лишь монета. Я привык укрощать монеты, тем более такие опасные и своевольные. Извини. Раскрыв себя, ты сделала себя слишком уязвимой, и я должен поступить с тобой соответствующе. Прости. Пожалуйста, прости.
- Отпусти!!!
Когда она расплавилась и вновь оформилась в виде тяжелого ауреуса, Лукреций поднял монету с земли и положил в зонарий. Тяжело быть заклинателем денег. Каждая из монет любила его, но сам он любил только Юлию, и потому сердцем своим предавал их постоянно. Из бывшей богини, ставшей де-факто министром финансов в Авентийской империи, получится аналог тысяч ауреусов, благодаря которым Врата Авроры откроются вновь. И тогда он войдет туда, чтобы спасти душу Юлии из лап чудовищ.
А может, и исправит ход истории. Обернет инфляцию вспять.
Но это всё потом, а пока сердце его бешено колотилось от столь внезапного, спонтанного и страшного предательства, совершенного им.
В высоком синем небе сияло солнце, напоминая собой монету: литой, горячий, только что оттиснутый дупондий. Такой медяк не возьмешь руками - если, конечно, ты не богиня Монета, ныне упраздненная епископалами.