Ранель Мариена : другие произведения.

Маски сброшены (8-11 главы)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


ГЛАВА ВОСЬМАЯ

  
   Елизавета проснулась в отличном настроении. Она сладко потянулась в постели и скинула с себя одеяло. Именно в этот момент в спальню вошла горничная Анфиса с большим букетом роз.
   - Доброе утро, барыня! - произнесла горничная.
   - Доброе утро, - ответила Елизавета, затем, посмотрев на букет, изумленно спросила: - Что это?
   - Да уж, как сами изволите видеть: цветы вам, - сообщила Анфиса.
   - Какое чудо! - с восхищением произнесла Елизавета. - От кого?
   - Посыльный принес от графа, что давеча был у вас. Фами­лию его не запомнила. Уж больно она сложная.
   - Вольшанский?
   - Он самый. Вот еще тут письмецо вам, барыня.
   Елизавета взяла конверт и с любопытством его оглядела. На нем аккуратным почерком было написано: "Княгине Елизавете Алексеевне Ворожеевой". Елизавета вскрыла его и принялась чи­тать.
   "Елизавета Алексеевна! В знак моей благодарности за ока­занное гостеприимство примите от меня эти цветы. Примите также мое приглашение на вечернюю прогулку по городу в моем экипаже. Обещаю быть галантным кавалером, интересным попутчиком и зани­мательным собеседником.
   Искренне Ваш, граф Владимир Вольшанский".
   Прочитав письмо, Елизавета блаженно вздохнула и улыбну­лась. Затем она прочитала его еще раз и еще раз. Цветы, пись­мо, приглашение на прогулку - все это было так красиво, роман­тично и приятно!
   - Похоже, у вас появился поклонник, барыня, - сказала Ан­фиса. - Цветы-то какие! Небось, больших денег стоят.
   - Поставь их в самую лучшую вазу, - распорядилась Елиза­вета.
   - Да уж, ясное дело. Для таких цветов только самая лучшая и сгодится.
   - И приготовь мне сегодня к вечеру платье для прогулки, - прибавила Елизавета.
   В этот вечер Елизавета была необыкновенно хороша. Се­ро-голубое платье из муара, отделанное вдоль передних полотнищ рюшью, великолепно сидело на ней, подчеркивая ее стройность и грацию. Ее голову украшала шляпа, наклонно спущенная к затыл­ку, открывающая взору красиво убранный пробор черных волос. Драгоценности с топазами удивительно гармонировали с цветом ее глаз и подходили к ее платью. Миниатюрные перчатки и складной зонтик довершали созданный ей образ.
   Владимир Вольшанский не преминул выразить свое восхищение по поводу ее внешнего вида. Он был очарован ей, и это чувство­валось в каждом его взгляде, жесте и слове, обращенном к ней.
   Лицо Елизаветы светилось от радости, когда она слушала приятный голос Владимира Вольшанского под стук движущейся ка­реты. Она поймала себя на мысли, что никогда не чувствовала себя так восхитительно ни с одним мужчиной.
   - Никогда не думал, что в легком покачивании кареты и шу­ме вечернего города может быть столько очарования, - произнес Владимир. - И это очарование создает ваше присутствие, Елиза­вета Алексеевна.
   Елизавета благодарно улыбнулась, приятно удивившись, что его слова полностью отвечают ее собственным ощущениям.
   - Что значит этот шум или эта каретная качка без вашего присутствия? - продолжал Владимир. - Абсолютно ничего. Эти ве­щи настолько привычны нашему разуму, что на них вряд ли кто-нибудь обращает внимание и тем более находит в них ка­кое-то очарование. Но когда появляетесь вы, все в корне меня­ется. Ваше очарование словно проникает туда, где вы находи­тесь, во все, к чему вы прикасаетесь. Я заметил это еще в пер­вый день нашего знакомства на рауте у госпожи Пилевской. Там было невыносимо скучно. Но ваше появление оживило все вокруг, наполнило какой-то благотворной энергией.
   - Если бы на этом рауте не было вас, - откровенно призна­лась Елизавета, - он бы, пожалуй, тоже показался мне скучным.
   Владимир посмотрел на нее пристальным взглядом. Этот взгляд словно пытался проникнуть в ее душу и разглядеть, какие чувства скрываются за ее словами. Легкое головокружение охва­тило Елизавету от действия этого взгляда. У нее возникло ка­кое-то странное ощущение, словно когда-то давно она уже испы­тывала на себе этот взгляд.
   - Де жа вю, - еле слышно прошептала она, вдруг вспомнив слова Алексиса.
   Владимир слышал ее слова, но не понял, к чему они отно­сятся. Они не показались ему важными и заслуживающими внима­ния. Но даже если бы и они показались ему таковыми, он не стал бы о них расспрашивать.
   Карета подъехала к одному из прекрасных и романтичных мест парка.
   - Не желаете ли прогуляться здесь, Елизавета Алексеевна? - спросил Владимир.
   - Да. С удовольствием.
   - Останови! - приказал он кучеру.
   Карета остановилась. Владимир быстро вышел из нее и подал руку Елизавете. Елизавета оперлась на его руку и легко спусти­лась на землю.
   В парке было тихо и безлюдно. Ласковый, теплый ветерок колыхал листву деревьев и создавал едва заметную рябь у кромки пруда. Взявшись рука об руку, Елизавета и Владимир медленными шагами прошли вдоль пруда, с наслаждением вдыхая чистый воздух и любуясь окружающими красотами.
   - Как тихо! - произнесла Елизавета. - И как спокойно! Словно мы попали в другой мир, где нас не преследует тяжесть проблем и неудач. Выбрав это удивительное место для нашей про­гулки, вы угадали: и мое настроение, и потребность моей души.
   - Я выбрал это место, потому что оно самое подходящее для того, чтобы сказать вам...
   Он остановился и долгим проникновенным взглядом посмотрел в ее серо-синие глаза. В значении этого взгляда невозможно бы­ло ошибиться. В нем читались: любовь, страсть и нежность. Ели­завета почувствовала трепет и волнение в груди, но тем не ме­нее выдержала этот взгляд и не отвела глаз.
   - Я люблю вас, Елизавета, - без звука, а лишь при помощи губ и дыхания произнес он.
   Его руки осторожно прикоснулись к ее плечам. Елизавета почувствовала, как неведомая сила притянула ее к нему. Она са­ма сделала маленькое, но решающее движение навстречу поцелую. Владимир заключил ее в объятия и нежно поцеловал в губы. От действия его поцелуя неведомые, но в то же время удивительно знакомые и, будто бы, уже когда-то испытанные ощущения неожи­данно захлестнули ее. Она полностью отдалась во власть его по­целуя и объятий, почувствовав себя пленницей его сладостной нежности и завораживающей страсти. Она, казалось, забыла обо всем на свете. Более того, она стала отвечать на его поцелуй с таким порывом, который обычно был не свойственен ей. Испугав­шись собственной реакции, она резко отстранилась от него.
   - Мне не могло это показаться! - с восторгом и едва скрываемым волнением воскликнул он. - Вы мне ответили!
   - На ваш поцелуй, - сконфуженно сказала она, - но...
   - Но не на мои чувства.
   - Чувства, - с какой-то тоской произнесла Елизавета. - Как я могу ответить на то, чего не знаю?
   - Я вас не понимаю.
   - Я никогда не испытывала любовь к мужчине, - объяснила она, но тут же поправилась: - Настоящую любовь. Я уже говори­ла вам, что я не испытывала любви к мужу. Правда поначалу мне казалось, что я влюблена в него, но сейчас я понимаю, что то мое чувство вряд ли можно назвать любовью. Это была девичья увлеченность, которая к тому же быстро прошла. Все годы брака я жила без любви. Моя благопристойность не позволяла мне увле­каться другими мужчинами, будучи замужем, даже несмотря на то, что мой муж не хранил мне верность. Всю свою нерастраченную любовь я отдала сыну, а незаполненное время - хозяйственным и финансовым делам. Однако нельзя сказать, что я намеренно избе­гала любовных отношений или запрещала себе увлекаться кем бы то ни было. Просто такова моя сущность. Я не знаю, способна ли я, вообще, на такое чувство как любовь к мужчине.
   - Никто не знает, способен ли он на любовь, пока не по­чувствует ее. То, что вы никогда не испытывали любовь, не зна­чит, что вы не способны любить.
   - Возможно, вы правы. Возможно, в свое время я была спо­собна на это чувство. Но... Когда человека в юном возрасте по­стигает огромное разочарование, в нем что-то умирает.
   - А когда что-то умирает, - прибавил Владимир, - это очень больно и страшно, не так ли? Вы боитесь любви, боитесь страданий, - не в этом ли все дело?
   - Я не знаю, - в каком-то смятении ответила она.
   Он взял ее за руки и, глядя ей прямо в глаза с преда­нностью, которая поразила ее, произнес:
   - Моя любовь не причинит вам вреда. И я скорее лишу себя жизни, чем заставлю вас страдать!
   - Я боюсь другого, - призналась она.
   - Чего же?
   - Я боюсь наделать ошибок, которые потом невозможно будет исправить; боюсь причинить вред окружающим и, в первую оче­редь, вам; боюсь за свою репутацию, за свое спокойствие; боюсь любых негативных последствий! Это ужасно - быть во власти сво­их страхов!
   - Позвольте мне разделить ваши страхи, - искренне предло­жил Владимир, - позвольте поддержать вас своей уверенной ру­кой, позвольте оградить вас от них своим плечом.
   Она ничего не ответила. Какое-то время она молчала, слов­но собиралась со словами, затем ровным голосом произнесла:
   - В жизни мне хватило ошибок, а еще более хватило послед­ствий этих ошибок. Однажды в моей жизни промелькнул один муж­чина. Именно промелькнул. Даже не был какое-то время, а проме­лькнул. Промелькнул подобно призраку. И в этом моя вина! Если бы я не совершила один опрометчивый шаг, необдуманный посту­пок, в моей жизни все было бы по-другому! И наверняка не было бы этого ненавистного брака!
   - Вы любили его? - спросил Владимир.
   - Вряд ли это можно назвать любовью, - ответила она, упорно придерживаясь своего мнения, что она никогда не испы­тывала настоящую любовь к мужчине. - Скорее это было наважде­ние, погоня за иллюзией. Долгое время его образ царствовал в моей душе, как прекрасная, романтичная сказка, выдуманная мной. Он был моим героем и моим возлюбленным, но в действите­льности его просто не существовало. Нет, конечно же, реально он существовал, но все его прекрасные качества были лишь пло­дом моего воображения.
   - В таком случае, Елизавета Алексеевна, о чем вы сожале­ете? Какова возможность того, что этот мужчина в действитель­ности оказался бы похожим на выдуманный вами образ? Ведь он всего лишь промелькнул, и вы его совсем не знали. Быть может, Господь намеренно не дал вам возможности хорошо узнать его, дабы оградить от нового разочарования?
   Елизавета покачала головой, как бы говоря: "Вы не понима­ете, все гораздо сложнее!"
   - Вы сожалеете о том, что могло бы быть, а не о том, что было, - сделал вывод Владимир. - Вы обвиняете себя в том, что вам неподвластно. Только во власти Бога - распоряжаться чело­веческими судьбами. Кстати, это ваша же мудрость! Освободите свою душу от страхов. Освободите в вашем сердце место для моей любви.
   От его слов ей стало легче. Страхи отошли в сторону. Од­нако какой-то непонятный груз все же лежал у нее на душе.
   - Едва в моей душе зарождалось какое-то чувство, как оно сразу же погибало, не получив своего развития, - призналась она. - Где уверенность, что это чувство не погибнет и теперь?
   - Елизавета, не означают ли ваши слова, что в вашей душе зародилось ко мне подобное чувство?
   - Вы мне очень приятны, Владимир Елисеевич, - призналась она. - Мне хорошо рядом с вами. Более того, я ни с кем не чув­ствовала себя так умиротворенно, и никто не внушал мне столько доверия. Но...
   Жестом руки он остановил ее.
   - Не нужно никаких "но", - сказал он. - Я не требую от вас каких-то пылких чувств. Мне достаточно того, чтобы вы по­зволили мне видеть вас, беседовать с вами, заботиться о вас. Сильное чувство возникает из малого.
   - Но гораздо чаще малое чувство угасает, не успев переро­диться в сильное, - заметила она.
   - Такого не случится! Я слишком дорожу вами. И если од­нажды ваше сердце откроется для моей любви, я буду самым сча­стливым человеком в мире.
   - Что-то мне подсказывает, что оно непременно откроется, - глядя ему в глаза, произнесла Елизавета.
   Владимир почтительно поцеловал ее руку.
   - Вы говорили, что никогда не испытывали любовь к мужчи­не, - произнес он. - А я ни одну женщину не любил так, как вас.
   - Однако вы говорили, что однажды изведали сильное чувст­во.
   - То мое чувство к ней вряд ли можно сравнить с тем, что я сейчас испытываю к вам. Любить призрак, совсем другое, неже­ли любить реальную женщину.
   - В вашей жизни тоже был призрак? - удивилась она. - Ка­кое совпадение!
   - То же самое подумал я, когда вы сказали, что однажды в вашей жизни промелькнул мужчина, - признался он. - Она остави­ла глубокий след в моей душе, хотя я даже не знал ее имени.
   - Не знали имени, - повторила она с каким-то напряжением.
   - Это было безумие, влечение, стихийно вспыхнувший огонь. Огонь, который впоследствии доставил мне много душевных стра­даний.
   - Расскажите мне о ней, Владимир Елисеевич, - попросила Елизавета с разгоревшимся интересом.
   - Право, Елизавета, это очень давняя и забытая история. Огонь уже давно погас. От него остался лишь остывший пепел и воспоминания. Все это не заслуживает вашего внимания.
   - Я хочу знать все о человеке, которому я однажды отдам свое сердце.
   - Хорошо, - согласился он. - Я познакомился с ней на ма­скараде. Правда, понятие "познакомился" не совсем уместно в данной ситуации, ибо я никогда не знал даже ее имени. Ее оку­тывала тайна. А тайна всегда притягивает тех, кто молод, полон жизни, огня и готов на различные безумства. Сейчас я, пожалуй, уже не возьмусь с точностью описать, как она выглядела. Но од­но могу сказать: она была юной, но вместе с тем довольно уве­ренной; она сумела настолько очаровать меня, что я потерял го­лову. Мы провели вместе ночь. А наутро она исчезла, и я больше никогда ее не видел. Вот, пожалуй, и вся история.
   Рассказ Владимира Вольшанского произвел странное впечат­ление на Елизавету. Она вдруг почувствовала, что у нее кружит­ся голова и ей не хватает воздуха. С трудом переведя дыхание и собрав всю свою силу воли, чтобы не упасть, она направилась к одной из находящихся в парке скамеечек и присела на нее.
   - Я искал ее, но все безрезультатно, - продолжал Влади­мир, следуя за Елизаветой и присаживаясь рядом с ней на ту же скамеечку. - Она завладела моим сердцем. В течение довольно долгого времени ее образ преследовал меня в моих мыслях и снах. Но я излечился. И теперь вспоминаю о ней, лишь как о не­ком романтичном событии в моей жизни. Но что с вами, Елизаве­та? Вы так бледны!
   Ее бледность напугала его.
   - Ничего, - успокоила она. - Это вполне обычное явление. Тем более, когда столько эмоций. Мне не часто признаются в любви.
   Он взял ее ладони и обнаружил, что они холодны, как ле­дышки. Он поднес их к губам, чтобы согреть теплом своего дыха­ния и поцелуями. Его губы уловили непонятную дрожь в ее ладо­нях.
   - Вы дрожите? - удивленно спросил он.
   - Стало немного прохладно, - объяснила она, стараясь вы­давить из себя улыбку. - Мы уже очень долго находимся здесь. Мне кажется, нам пора возвращаться.
   - Да, вы правы, - согласился Владимир. - Я не хочу зло­употреблять вашим вниманием.
   Он поднялся со скамьи и галантно подал ей руку.
   - Пойдемте, - сказал он. - Карета нас ждет.
   Он обхватил ее за талию, и они направились к карете, ожи­дающей их у обочины дороги.
  
  
  

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

  
   Рассказанная Владимиром Вольшанским история о незнаком­ке-призраке не выходила из головы Елизаветы. Полночи Елизавету одолевали догадки, домыслы и предположения. Ей с трудом уда­лось заснуть, но когда она проснулась, те же догадки, домыслы и предположения с наступлением утра принялись одолевать ее с новой силой. Она не могла думать ни о чем другом, кроме этой истории.
   "Что это: совпадение? - размышляла она за завтраком. - Вряд ли такие совпадения возможны! А если это не совпадение, то... О, Боже, даже невозможно представить! Неужели это был он? У него приблизительно тот же рост, такие же темные волосы, только с проседью и, кажется, похожие черты лица. А руки? У него такая же форма рук, как у моего... О, нет! Хватит тешить себя иллюзиями! Мне хочется, чтобы это был он, и я цепляюсь за удачное совпадение. Подобное происходит со мной не впервые. Однако настолько точных совпадений еще не было никогда".
   Окончив свой завтрак, она небрежно бросила на прибор сал­фетку и вышла из-за стола. Не прерывая своих размышлений, она направилась в гостиную.
   "Что же мне делать? - в отчаянии спросила она себя. - Как разобраться в этой запутанной головоломке? Открыть свою тайну графу. Он любит меня, а я ему доверяю. Он сохранит мою тайну несмотря ни на что. И все же вдруг это просто совпадение. В свете немало женщин, которые ищут легкомысленных любовных при­ключений, скрывая лицо под маской либо изменяя свою внешность. Вполне возможно, что та, о которой рассказывал граф, из их числа? Если, конечно..."
   Ее размышления прервал голос лакея:
   - Ваше сиятельство, к вам одна молодая особа пожаловала. Сказывает, будто обещалась вам новый товар показать.
   Елизавета непонимающе уставилась на него.
   - Какая особа? Какой товар?
   - Она сказала, что она, дескать, хозяйка дамской лавки, куда вы часто захаживаете, - объяснил лакей. - И назвалась она мадмуазель Софи.
   - Да я вспомнила: Софья Немянова, - сказала Елизавета. - Проводи ее в будуар. Я сейчас туда приду.
   Елизавета была не в том настроении, чтобы принимать эту девушку, но тем не менее радушно ее поприветствовала, когда вошла в будуар и увидела ее там.
   - Добрый день, мадмуазель Софи!
   - Добрый день, княгиня! Помнится, я обещала вам, что как только ко мне прибудет новая партия товара, я немедленно при­несу его вам.
   - Весьма благодарна вам за оказанное мне внимание.
   - Ну что вы, княгиня! - возмутилась Софи. - Для меня бо­льшая честь угодить одной из самых модных и элегантных дам Пе­тербурга. И это я должна быть вам благодарна за то, что вы оказываете внимание моей лавке.
   Елизавета усмехнулась.
   - И что же интересного вы можете мне показать? - без всякого энтузиазма спросила она.
   Софи распахнула свой саквояж и принялась доставать оттуда различные дамские вещицы: платки, ленты, кружева, наколки для волос, перчатки, корсеты.
   - Посмотрите, какая прелесть! - расхваливала она свой то­вар. - Все прямо из Парижа! Такие лайковые перчатки сейчас са­мые модные. Не угодно ли вам примерить их на вашу ручку, кня­гиня?
   - Позже, - равнодушно ответила Елизавета.
   - Действительно. Сначала нужно все рассмотреть, а пример­ка - позже. Посмотрите на это кружево!
   "Маска, - возвратилась к своим размышлениям Елизавета, безразлично разглядывая кружево. - Он не говорил, что на ней была маска. Или же говорил? Нет. Он сказал лишь, что познако­мился с ней на маскараде. Возможно, он видел ее лицо. А если видел, то все можно быстро прояснить".
   - Кружево прелестно, - произнесла Елизавета. - Но прежде, чем его приобретать, нужно знать, к чему оно подойдет и куда его использовать.
   - Полностью с вами согласна!
   - Пока мы разбираемся с этими вещицами, не желаете ли от­ведать кофе? - вдруг предложила Елизавета.
   - Да, с удовольствием! - немного взволнованно ответила Софи.
   Елизавета позвонила два раза в колокольчик. Через неско­лько минут в будуар вошла Анфиса.
   - Приготовь нам, пожалуйста, кофе, - распорядилась Елиза­вета.
   - Слушаюсь, барыня, - ответила та.
   Анфиса быстро ушла, а Елизавета принялась дальше с без­различным видом рассматривать вещицы и слушать, как Софья Не­мянова восхваляет свой товар.
   - Такая модель корсета пользуется большим успехом, - про­изнесла Софи, демонстрируя один из принесенных ей корсетов. - Посмотрите на своеобразную шнуровку! Она позволяет затягивать его очень туго. И при этом вы испытываете гораздо меньше ди­скомфорта, чем при той шнуровке, к которой привыкли. И сама его форма очень удобна.
   "Это случилось около двадцати лет назад, - непроизвольно возвратилась к своим размышлениям Елизавета, - в начале авгу­ста. Если дата совпадет, то это он".
   - Вы можете проверить на себе его достоинства, - предло­жила Софи.
   - Обязательно проверю. И если он окажется таким, каким вы говорите, то я приобрету его для себя и порекомендую своим знакомым дамам.
   - Благодарю вас, княгиня! Я оставлю его у вас, чтобы вы могли в свободной обстановке при помощи своей горничной приме­рить его.
   Легка на помине горничная Анфиса вошла в будуар с подно­сом.
   - Кофе, - прокомментировала она, - как вы просили, бары­ня.
   - Поставь на столик и ступай, - распорядилась Елизавета.
   Анфиса аккуратно расставила кофейные приборы и молча вы­шла.
   - Угощайтесь, пожалуйста, - предложила Елизавета.
   Софья Немянова села за столик напротив нее и подвинула к себе блюдце и чашечку с ароматным кофе.
   - Мы говорили о корсетах, - напомнила она Елизавете. - Возьму на себя смелость и разовью эту тему дальше. Корсет - это такая вещь, которая не выйдет из моды никогда. Он сущест­вовал многие века и будет существовать еще дольше. Ничто так не подчеркивает женственность и грацию, как корсет.
   Елизавета слушала ее лишь краем уха. Ее занимало другое, гораздо более значимое и более важное, чем корсет.
   "Еще когда я познакомилась с ним на рауте, мне показа­лось, будто я его уже где-то видела, - вспомнила Елизавета. - Я даже ему об этом сказала. А он в ответ возразил мне. Впро­чем, это понятно. Между мной и той юной соблазнительницей мало общего. К тому же тогда на мне была маска. А его я видела без нее. Правда мельком. Я едва помню его лицо. И за двадцать лет люди сильно меняются. В том, что я его не узнала и до сих пор не могу узнать, нет ничего удивительного. Так же, как и нет ничего удивительного в том ощущении, что я его уже где-то ви­дела. Вполне возможно, что в моей памяти остались какие-то черты его лица, подобно мозаике, которую я не могу собрать".
   - Кажется, вы где-то далеко, княгиня, - заметила Софи.
   - Прошу прощения, - произнесла Елизавета, оторвавшись от своих размышлений.
   - Замечательный кофе! - похвалила Софи. - Но отчего же вы не пьете? Мне, право, неловко одной.
   Елизавете не хотелось кофе. Однако, чтобы поддержать ком­панию, она сделала два глотка.
   - Так вот, я утверждаю, что корсет, так же, как каблук, никогда не исчезнет из гардероба европейской женщины, - произ­несла Софи с напряжением в голосе, внимательно следя глазами, как Елизавета отпивает кофе. - Даже через сто, двести лет жен­щины будут стремится к стройности. А стройность достигается при помощи каблуков и корсета.
   - Кто знает, какие нравы и идеалы женской красоты будут через сто, двести лет? - с сомнением произнесла Елизавета. - Может быть, женщины будут, наоборот, стремиться к естественно­сти, как в начале века, когда женщины отказались и от корсета и от каблуков.
   - И долго же это продолжалось! Лет двадцать, а то и мень­ше. А затем все вернулось к прежнему.
   Эти разговоры о корсетах стали понемногу раздражать Ели­завету. Впрочем, ее стали раздражать не столько сами разгово­ры и их тематика, сколько поведение девушки: ее навязчивость, отсутствие такта, непонятливость. По мнению Елизаветы девушка давно должна была понять, что ее не особо расположены прини­мать, и уйти. Но та, будто бы назло, играя на нервах хозяйки и пользуясь ее воспитанностью, распивала кофе и вела разговоры о корсетах. Елизавета пыталась деликатными намеками дать ей по­нять, что ее визит с целью - показать товар - несколько затя­нулся. Но до Софи, казалось, это не доходило. Присутствие этой девушки становилось в тягость. Елизавета с трудом поддерживала с ней разговор, из вежливости стараясь не проявлять раздражи­тельность и недовольство.
   Наконец, Софи будто бы почувствовала, что порядком подна­доела княгине, и принялась довольно резко приближать свой ви­зит к завершению. Но вернее будет сказать, что Софи просто сделала свое дело, ради которого она, собственно, и пришла, ради которого завела разговор и ради которого оставалась. Но после того, как дело было сделано и более ее ничего не удержи­вало в доме княгини Ворожеевой, она, к облегчению Елизаветы, оборвала разговор и стала поспешно собрать разложенные вещи в свой саквояж.
   - Вас еще что-нибудь привлекло из того, что я вам показа­ла? - в заключение спросила Софи.
   - Нет, - ответила Елизавета, затем вежливо прибавила: - У меня сегодня не слишком подходящий настрой для каких-либо при­обретений. Но вам спасибо большое, что оказали мне внимание.
   - Ну что вы, княгиня! К тому же одну вещь вы все-таки приобрели у меня или почти приобрели.
   - Обещаю обязательно посетить вашу лавку и приобрести много вещей, но в другой раз, - выдавливая из себя вежливую улыбку, произнесла Елизавета.
   - Буду очень рада вас видеть, княгиня!
   Как вежливая хозяйка, Елизавета проводила свою навязчивую визитершу до вестибюля. Они распрощались. Когда девушка исчез­ла с поля зрения, Елизавета облегченно вздохнула.
   "Наконец-то", - подумала она.
   После визита этой девушки она чувствовала себя сильно утомленной.
   "Неужели на меня так подействовали мои предположения? - удивилась она, когда обнаружила, что ее ноги и руки стали вя­лыми, а дыхание затрудненным. - Еще бы! Со вчерашнего вечера я только об этом и думаю. От такого перенапряжения мыслей можно и слечь. Однако я не могу об этом не думать! Это настолько важно для меня! Я чувствую, что граф именно тот человек, с ко­торым я когда-то была близка. Это судьба! Она решила нако­нец-то сжалиться надо мной и послать мне его. Это необычное ощущение, словно между мной и графом есть какая-то связь, - оно не может быть случайно. Это предзнаменование!"
   Она с трудом поднималась по лестнице, держась обеими ру­ками за перила и останавливаясь через каждую ступеньку, чтобы отдышаться. Наверху лестницы она увидела Алексиса. Его образ был расплывчатым и неясным. На какое-то мгновение он принял черты того незнакомца, с которым она двадцать лет назад преда­лась сладкому и запретному безумству. Она хотела кинуться к нему и крикнуть: "Не исчезай! Я была легкомысленной, я слиш­ком поздно поняла, что ты - моя Судьба", но ноги не подчини­лись ей, а вместо крика из ее горла вырвался хрип. Где-то в ее голове прозвучал встревоженный голос сына:
   - Матушка, что с вами? Вы нездоровы?
   Она почувствовала, как силы покидают ее. Увидев, что она теряет равновесие, Алексис молниеносно подскочил к ней и под­хватил ее на руки.
  
  
  

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

  
   Алексис с заботливостью любящего сына и с усердием сидел­ки смочил пересохшие губы Елизаветы водой и поправил подушки на ее кровати. Она спала тем сном, который приходит вслед за тяжелыми физическими страданиями или кризисами болезни, когда страдания и болезнь преодолевают критическую точку и отступа­ют. Именно такую критическую точку накануне вечером преодолела страшная болезнь Елизаветы.
   Всю ночь Алексис не сомкнул глаз. Он выглядел усталым, вымученным и встревоженным. Через полчаса у него была назначе­на важная встреча с Владимиром Вольшанским. Эта встреча так или иначе была связана с тем тяжелым состоянием, в котором на­ходилась Елизавета, и пойти на нее Алексис считал для себя необходимым. Но перед уходом он решил еще раз зайти в комнату матери, чтобы удостовериться, что с ней все в порядке.
   - Когда она проснется, дай ей две ложечки вот этого сред­ства, - наказал он Анфисе.
   - Хорошо, барин, - ответила та.
   - Проследи, чтобы питье или еда, которую она будет прини­мать, никоим образом не проходила через чужие руки. По возмож­ности, не оставляй ее одну и не впускай к ней никого.
   - Будьте спокойны, барин. Я все сделаю, - заверила его Аафиса.
   Алексис уже собирался уходить, когда Анфиса его окликну­ла:
   - Барин, кажется, она проснулась!
   Алексис поспешно вернулся к изголовью кровати своей мате­ри. Растерянный взгляд Елизаветы остановился на нем.
   - Матушка, как вы себя чувствуете? - поинтересовался он.
   - Ужасная слабость, - еле слышно произнесла она. - И в голове... Все шумит, стучит... Как в аду. Что со мной?
   - Вчера вам стало плохо, - объяснил Алексис. - Вы потеря­ли сознание прямо на лестнице. Вы помните?
   - Да, - растерянно произнесла она. - Как странно!
   - Вы нас очень напугали, - сказал Алексис.
   - Нас?
   - Меня, графа Вольшанского, Анфису и всех домашних, - пе­речислил он.
   - Да, барыня, - подтвердила Анфиса. - Уж как мы тревожи­лись за вас! Вы были такая бледненькая и совсем не дышали. А потом приехал доктор. Мы еще пуще испужались за вас, когда увидели, как испужался доктор. Он достал какой-то странный предмет: какую-то трубку, и стал через эту трубку вливать в вас жидкость. Уж одному богу ведомо, сколько он влил в вас жидкости!
   - Что она говорит? - изумилась Елизавета и впилась глаза­ми в своего сына, ожидая объяснений. - Что со мной произошло?
   - Не волнуйтесь так, матушка! Никто еще толком ничего не знает. Но мы постараемся выяснить.
   - А граф? - спросила Елизавета, вспомнив, что сын упоми­нал его. - Откуда ему стало известно обо мне?
   - Он был здесь, - ответил Алексис. - Вчера вечером он от­правил кого-то из своих людей с запиской для вас. Его человек приехал как раз в тот момент, когда здесь был доктор, и в доме был ужасный переполох из-за вас. Он рассказал графу обо всем, что происходило здесь. Граф немедленно примчался сюда. Он пер­вый высказал предположение... Он оказал некоторое содействие доктору в определении вашей болезни. И как знать: быть может, если бы не удалось установить причину и правильно оказать пе­рвую помощь... Я и представить не могу!
   - И все-таки, что со мной было? - еще раз спросила Елиза­вета.
   - Не знаю, матушка.
   Алексис многое не договаривал, однако она не настаивала и не требовала от него откровенности. Она была слишком слаба для этого.
   - А теперь, извините меня, матушка, - сказал Алексис, - коли уж речь зашла о графе, я должен сказать вам, что у меня сейчас назначена с ним встреча.
   - Встреча с графом? - в недоумении переспросила она.
   - Да, - подтвердил он.
   Вопреки его предположениям, она не стала интересоваться, зачем им понадобилось встречаться. Она только сказала:
   - Тогда иди. Обязательно с ним встреться и поблагодари за все от моего имени.
   Когда Алексис подъехал на извозчике к месту назначенной встречи с графом Вольшанским, тот уже ожидал его в своей каре­те. Алексис отпустил извозчика и перебрался в карету графа Во­льшанского.
   - Извините, что заставил себя ждать, граф, - первым делом сказал Алексис.
   - Ничего, - произнес Владимир и тут же спросил: - Как она?
   - Ей намного лучше.
   - Слава Богу! - прошептал Владимир.
   - Она попросила поблагодарить вас. И я благодарю вас, граф, от имени своей матушки и от своего имени, за все то, что вы для нас делаете.
   - Не стоит, поверьте мне, сударь! Мне очень дорога ваша матушка.
   - Вы что-нибудь узнали? - осведомился Алексис.
   Владимир передернулся. И по этому передергиванию несложно было понять, что Алексис затронул неприятную и скверную тему.
   - Да, узнал, - ответил Владимир.
   - Все как вы предполагали?
   - Да. Это был мышьяк.
   - О Господи! - со стоном прошептал Алексис и обхватил ру­ками голову. - Но почему? Вы в этом уверены?
   - Мышьяк обнаружили при помощи так называемого аппарата Марша, - сказал Владимир. - Современная наука, хоть и не так давно, но все же научилась выявлять этот яд. Мышьяк содержался в кофе. Причем, довольно большая доза. Это большое счастье, что Елизавета только отпила, а не выпила целиком этот распро­клятый кофе.
   - Прошу вас, не надо больше, - умоляющим голосом произнес Алексис, которому одно предположение, что его матушка могла умереть, доставляло невыносимые страдания.
   - Я вас понимаю, - сочувственно произнес Владимир, кото­рый страдал не меньше его, но как человек более взрослый, а соответственно, более сильный, он умел сдерживать свои чувст­ва.
   - Ну, кому? - с гневом и отчаянием произнес Алексис. - Кому понадобилось отравить мою матушку?
   - Вы выяснили, кто к ней приходил перед тем, как она по­теряла сознание? - спросил Владимир. - С кем она пила этот злосчастный кофе?
   - Да, это было несложно. К ней приходила девушка из дам­ской лавки - мадмуазель Софи.
   - Зачем?
   - Показать новый товар.
   Владимир в недоумении посмотрел на него, как бы спраши­вая: "Что еще за товар?"
   - Так сказал мне лакей, - объяснил Алексис. - Дело в том, что матушка часто покупает в ее лавке различные дамские штуч­ки: перчатки, веера, кружева и тому подобное.
   - Странно, что эта девушка пришла к княгине только ради того, чтобы показать товар, - с сомнением произнес Владимир.
   - Как раз в этом ничего странного нет, - возразил Алек­сис. - Эта девушка иногда приходит к нам в дом. Один раз я да­же видел ее с матушкой. Поверьте, граф, это безобидная девуш­ка.
   - За безобидной внешностью порой скрываются страшные лич­ности, - подметил Владимир. - Не забывайте, что именно с этой безобидной девушкой княгиня пила кофе, в котором оказался мы­шьяк. Кто, кроме нее мог его туда добавить?
   - Вы думаете, это она?
   - Я только спросил: кто, кроме нее мог добавить мышьяк в кофе?
   - Может быть, его добавили туда раньше? Может быть, кто-то тайно проник на кухню или... Я не знаю! Но если предпо­ложить, что это она пыталась отравить мою матушку, то возника­ет вопрос: зачем ей это нужно?
   - Возможно, не ей, а кому-то, кто за ней стоит. Возможно, кто-то ей что-то пообещал за подобное действо. Вы об этом не думали, сударь?
   - Я уже не знаю, о чем думать, - в отчаянии произнес Алексис. - Мою матушку пытались отравить! У меня все смешалось в голове! Она могла умереть! Я как только представлю себе это, меня сразу охватывает такой ужас!
   - Не нужно этого представлять, - произнес Владимир, мягко по-отечески сжав его руку. - Она спасена с Божьей помощью.
   - Да, с Божьей помощью, - повторил Алексис.
   - Но чтобы несчастье не повторилось, - заметил Владимир, - нам нужно найти отравителя. Ради блага той, которая нам обо­им дорога, мы должны отбросить свои чувства и эмоции и быть рассудительными и объективными. У княгини имеются враги?
   - Ну что вы, граф! - простодушно воскликнул Алексис. - Какие могут быть у матушки враги? Она никому никогда не делала зла. Она со всеми учтива и добродушна. И вы уже имели честь в этом убедиться.
   - Ясно, - вполголоса произнес Владимир, в душе умиляясь наивности молодого человека. - А как насчет завистников? Кня­гиня красива, занимает высокое положение в обществе.
   - Но это не повод, чтобы ее убивать, - заметил Алексис.
   - Согласен, - задумчиво произнес Владимир. - Хотя иногда людская зависть бывает настолько сильна, что доводит до пре­ступления. Может ли быть такое, что княгиня нечаянно, невольно кому-то перешла дорогу?
   - Я не знаю, - ответил Алексис.
   - А эта девушка? Как и когда она впервые появилась в ва­шем доме? Кто ее рекомендовал вашей матушке?
   - Не знаю. Никогда этим не интересовался.
   - Возможно, именно тот, кто привел эту девушку в ваш дом или порекомендовал ее, - принялся размышлять Владимир, - и есть главный преступник. Или же... У меня имеется еще одно предположение. Кто может быть заинтересован, чтобы Елизаве­та?.. У кого может быть материальный интерес в этом? Насколько мне известно, всеми делами управляла ваша матушка, не так ли? Возможно, у нее имелись должники?..
   - Столько предположений и отсутствие сведений, - вздохнул Алексис. - Если продолжать в том же духе, то можно зайти в та­кой тупик!
   - Вы правы, сударь, - согласился Владимир.
   - И вообще, к чему высказывать предположения и выдвигать версии? - возмутился Алексис. - К чему терять время и все ус­ложнять? Не проще ли заявить в полицию, что эта девушка пыта­лась отравить мою мать? А там уж они сами решат, как через нее добраться до настоящего преступника.
   - Если она не будет покрывать этого человека, - заметил Владимир. - Вполне возможно, она возьмет всю вину на себя и придумает какой-нибудь нелепый повод типа неприязни или зави­сти.
   - Как бы то ни было, я все же считаю, что это дело поли­ции.
   - Пожалуй, вы правы, сударь, - согласился Владимир. - Вам нужно пойти в полицию. Лучше вам пойти туда одному. Моя излиш­няя заинтересованность в судьбе княгини, может скомпрометиро­вать ее.
   - Да, наверное. Я прямо сейчас пойду в полицию.
   - Хорошо. А я постараюсь найти эту лавку и эту мадмуазель Софи. Если, конечно, мадмуазель не исчезла, что весьма вероят­но. В любом случае, попытаюсь разузнать что-нибудь об этой де­вушке.
   На этом они распрощались. Алексис ловко выпрыгнул из ка­реты графа Вольшанского и перешел на другую сторону улицы, а карета графа, проехав два квартала, скрылась за поворотом.
   Но обстоятельства сложились так, что Алексису не удалось заявить в полицию, что его мать пытались отравить. По дороге туда он почти лоб в лоб встретился с предполагаемой отравите­льницей, о которой они только что говорили с графом Вольшан­ским. И хотя он видел Софью Немянову лишь один раз, он ее уз­нал.
   "Какое совпадение! - подумал он. - Неужели подобное воз­можно? Интересно, куда она направляется?"
   Алексис последовал за ней. По счастью, она его не замети­ла. Вряд ли она, вообще, была способна кого-либо заметить. Она была погружена в какие-то собственные мысли, которые на данный момент занимали ее больше, нежели мелькающие перед ней силу­эты. Она машинально направлялась к какому-то заветному месту, не оглядываясь и не сбиваясь с пути, словно знала наизусть каждый поворот и закоулок.
   Холод пронзил изнутри Алексиса, когда она остановилась у особняка князя Ворожеева.
   "О, нет! - в ужасе подумал он. - Мой отец никак не может быть в этом замешан!"
   Прежде, чем войти во владения князя Ворожеева, Софи ос­мотрелась вокруг. По счастью, Алексис уже успел укрыться от нее. Убедившись, что ее никто не заметил, Софи быстро юркнула в полуоткрытые ворота. Через минуту в эти же ворота вошел Алексис. Минутное отставание заставило его потерять ее из ви­ду. Но он не сомневался, что она где-то внутри громадного до­ма. Ему не составило особых трудностей пробраться незамеченным внутрь дома и обнаружить преследуемую им девушку. Уже в вести­бюле он услышал приглушенные голоса - мужской и женский, доно­сящиеся из правого крыла дома. В мужском голосе он узнал свое­го отца, а женский - предположительно принадлежал Софи Немяно­вой. Алексис остановился под дверью прилегающей комнаты, отку­да мог слышать все, о чем они говорили, и краем глаза наблю­дать за происходящем.
   - Ну как? - поинтересовался Ворожеев у Софи. - Мне впору надевать траур и играть роль безутешного вдовца?
   От его цинизма у Алексиса больно сжалось сердце, а лицо передернулось от отвращения.
   - Вашу жену удалось спасти, - без всякой интонации сооб­щила Софи.
   - Вот досада!
   - И, кажется, она идет на поправку.
   - На поправку? - возмутился Ворожеев. - Ты хочешь сказа­ть, она выздоравливает?
   - Да.
   - Она должна была уже умереть или, во всяком случае, на­ходиться при смерти, но никак не выздоравливать! Что это зна­чит? Как такое могло случиться? Это было верное средство. Или ты что-то сделала не так, плутовка? Ты меня, часом, не прове­ла?
   Он сильно сжал ее руку. Девушка вскрикнула от боли.
   - Я все сделала, как вы велели! - со стоном сказала она.
   - Тогда почему она так легко отделалась?
   - Не знаю.
   - Не знаешь?
   Он еще сильнее сжал ее руку, словно хотел передавить ее.
   - Быть может, яд не успел подействовать, - страдальческим голосом произнесла девушка. - Ей быстро сделали промывку от яда.
   - Промывку от яда! - поморщился Ворожеев над этой фразой. - Дура! Это тебе надо сделать промывку... от глупости! Ты на­верняка оставила следы. Как узнали, что она приняла яд? Кому могло прийти это в голову?
   - Не знаю. Я ничего не знаю!
   Вне себя от гнева и досады, Ворожеев резко и грубо толк­нул ее. Она упала на диван.
   - А я даже рада, что все так произошло! - пытаясь подави­ть свой страх, произнесла Софи. - Господь не допустил, чтобы я совершила душегубство.
   - Моя очаровательная крошка! - с ухмылкой произнес Воро­жеев. - Неужели ты думаешь, что на этом все так и остановится? Ну нет! С тебя еще станется! Тебе придется по-новому проделать то, что ты уже проделала. Только без всяких "промывок" и "по­правок"! Ты меня понимаешь?
   Не в силах более выносить гнусное вероломство отца, Алек­сис вышел из укрытия. Его лицо было искажено болью и презрени­ем.
   - Какой же вы отвратительный и ничтожный человек! - вос­кликнул он.
   - Алексис! - растерянно пробормотал Ворожеев. - Как ты здесь оказался?
   - Мне кажется, в данный момент это не имеет значения, а имеет значения то, что мне все известно. Вы руками этой особы пытались отравить мою мать.
   - Послушай, сын... - пытался что-то сказать в свое оправ­дание Ворожеев.
   - Не называйте меня сыном! - резко оборвал его Алексис. - Я стыжусь, что во мне течет ваша кровь!
   - Но это так, - с самодовольством заметил Ворожеев. - Ты мой сын, и в тебе течет моя кровь. Нравится тебе это или нет. Ты дитя двух врагов. И пора бы уже с этим смириться, сынок.
   - Какой бред! Смириться с тем, что вы едва не отравили мою мать!
   - Она наверняка сделала бы то же самое, покуда была бы на моем месте!
   - Она никогда не была бы на вашем месте!
   - Всякого может постичь несчастье, разорение и бедность, - возразил Ворожеев.
   - Она никогда не дошла бы до преступления, даже если бы ее постигло самое страшное несчастье! И никогда не опустилась бы ни до одного из ваших недостойных и бесчестных поступков. И знаете: почему? Потому что благородство - не только у нее в роду, но и в душе. А вам неведомо, что это такое.
   - Красиво и легко рассуждать о благородстве души, - не­примиримым и обвиняющим тоном произнес Ворожеев, - имея при этом приличный дом, процветающее поместье и капитал в банке. Но совсем иное, когда ты вынужден влачить такое жалкое состо­яние. И все по ее вине! Она сама вынудила меня пойти на такой крайний шаг.
   - Вам нет никакого оправдания!
   - А я и не пытаюсь оправдаться! - с ехидством произнес Ворожеев. - Тем более перед тобой - жалким подобием своей ма­меньки. И коли ты стыдишься, что в тебе течет моя кровь, то я стыжусь, что у меня такой сын - девицеподобный святоша. Ты вобрал в себя все то, что мне ненавистно!
   - Вот вы и показали свое истинное лицо! - с хладнокровным безразличием, за которым скрывались огромная обида и разочаро­вание, произнес Алексис. - В полной мере проявили свои отцов­ские чувства. Не сложно же было сбросить с вас эту маску лице­мерия.
   - Полно! Кто бы говорил о лицемерии! Ты всегда изображал передо мной хорошего сына, а ведь ты никогда не питал ко мне сыновней привязанности.
   - Не легко питать сыновнюю привязанность к тому, кто сам не питает к тебе никакой привязанности.
   - Ну вот, - заключил Ворожеев. - Похоже, мы оба сбросили свои маски. И каков же итог? Твоя мать - мой враг, впрочем, как и я - ее. Ты на стороне своей матери. Это неудивительно, поскольку ты всегда принимал ее сторону, что бы она не совер­шила против меня. Следовательно, ты и мой враг, поскольку ты на стороне моего врага.
   - Что ж. Тогда избавьтесь от меня, как вы пытались изба­виться от моей матери! - с ненавистью воскликнул Алексис. - Никто не знает о том, что знаю я. А я знаю достаточно. И если со мной что-нибудь случится, никто не посмеет обвинить в этом вас. Это было бы слишком чудовищно! Правда, есть эта особа, - Алексис небрежным жестом указал на Софью, которая молча следи­ла за этой моральной битвой отца с сыном. - Особа, которая то­же знает достаточно. Но она тем более не посмеет обвинить вас. Как я понял, вы держите ее в жестком кулаке и в большом стра­хе. К тому же она ваша сообщница.
   - Да, это было бы слишком чудовищно, - согласился Вороже­ев. - Одно дело - отправить на тот свет жену, которую ты нена­видишь, совсем другое - сына, в котором течет твоя кровь. При том, единственного продолжателя рода князей Ворожеевых. Нет, сын, пусть ты полное подобие своей маменьки, но твоя жизнь для меня священна.
   - Благодарю за величайшую милость, - с сарказмом произнес Алексис. - Только вот ответной от меня не ждите. Потому что если мою мать снова постигнет несчастье от вашей руки, ваша жизнь для меня не будет стоить ничего! А теперь, прощайте! Я не желаю более знать вас и видеть!
   Алексис резко дернулся и стремительно ринулся прочь из дома своего отца.
   - Проклятая Эльза! - вне себя от ярости крикнул Ворожеев. - Она отняла у меня все! Мое состояние, мое былое величие, и даже моего сына!
   - Ваш сын сам отрекся от вас, и не без причины, - дерзко заметила Софи. - Ваше состояние вы прокутили. Теперь мне это ясно. А ваше величие...
   - Заткнись, дура! - крикнул на нее он. - Сделай ты все как надо, не было бы этих проблем!
   - Вы думаете, ваш сын выдаст нас полиции? - поинтересова­лась она.
   - Нет, - возразил он. - Он слишком благороден, чтобы пой­ти на это. Он будет страдать, ненавидеть, но он ничего не сде­лает против меня.
   - Пока вы ничего не сделаете против его матери, - приба­вила она.
   Алексис выбежал из особняка. Охваченный чувством огромно­го разочарования, разбитый душевной болью, он вцепился в ко­лонну, словно искал у нее поддержки. Из его груди вырвался ду­шераздирающий вопль, переполненный таким отчаянием, что оно вне сомнения способно было бы вызвать содрогание и отклик в душе у любого, услышавшего этот вопль. Алексис несколько раз ударил кулаками ни в чем не повинную колонну, вымещая на ней все свои болезненные эмоции. Но как бы Алексису не было тяжело и больно, он не позволил своим эмоциям окончательно раздавить его. Он собрался духом, взял себя в руки и побежал прочь от этого проклятого места, где даже земля, деревья и кирпичная ограда - внушали ему отвращение.
  
  
  

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

  
   Княгиня Элеонора Львовна Шалуева была из той породы жен­щин, которые всегда все - или почти все - обо всех - или почти обо всех - знают. Она была в курсе всех новостей, сплетен и слухов, которые распространялись в высших кругах. Ей всегда было дело до всех и до всего. Но особенно ей было дело до то­го, что говорилось об ее семье и происходило вокруг ее семьи. При помощи различных хитростей и знакомств ей удавалось прони­кать в корень этих разговоров об ее семье, а при помощи интриг и денег - вырывать эти корни, если они были ей неприятны, или же, наоборот, подпитывать, если они были ей полезны.
   Княгиня Шалуева не виделась с дочерью с того самого дня, когда в ультимативной форме заявила ей, что если та разведется с князем, двери родительского дома навсегда закроются для нее. Но несмотря на это, мать была в курсе всего, что происходило с дочерью и внуком. У княгини Шалуевой имелся свой человек, слу­живший в доме дочери, - некий кучер Антип. Антип докладывал княгине обо всем, что ту могло хоть как-то заинтересовать. Причем делал это он совершенно бескорыстно, руководствуясь са­мыми добрыми порывами. Он предан был княгине-матери и вместе с этим заботился и опекал княгиню-дочь. Он считал, что мать дол­жна быть извещена обо всем, что касается ее дочери, каковы бы ни были их отношения.
   Именно от Антипа княгиня Шалуева узнала о "неизвестной болезни", неожиданно постигшей Елизавету. Элеонора Львовна си­дела в своем кабинете в высоком кресле и с важным видом разби­рала какие-то письма и бумаги, когда Антип сообщил ей эту но­вость.
   - Моя дочь серьезно больна? - удивленно переспросила Эле­онора Львовна. - Но с чего это вдруг?
   - Их сиятельство Елизавета Алексеевна вчера вечером по­чувствовали себя очень плохо и даже потеряли сознание. Молодой барин Алексей Дмитриевич очень перепугались за свою маменьку. Меня послали за доктором.
   - Ну? И... - нетерпеливо произнесла Элеонора Львовна.
   - Я привез доктора. Гнал изо всех сил. Едва ось у коляски выдержала. А то, не приведи Господь, сломалась бы по дороге, и пришлось бы...
   - Эти подробности меня не интересуют, - пренебрежительно произнесла она. - Что за болезнь у моей дочери?
   - Не могу знать, ваше сиятельство, - виновато развел ру­ками Антип.
   - Что же ты не попытался узнать? - упрекнула она.
   - Я пытался. Да никто ничего не говорит. Их сиятельство Елизавета Алексеевна только сегодня утром пришли в себя. Моло­дой барин Алексей Дмитриевич распорядились, чтобы никто не за­ходил в покои их сиятельства, а сами куда-то уехали. Их сияте­льство очень слаба и еще не выходили из своих покоев. А еду им собственноручно готовит их горничная и никому не дозволяет к ней притрагиваться. Так распорядились молодой барин.
   Княгиня Шалуева отложила в сторону бумаги. В словах Анти­па она почувствовала какую-то опасность. Она медленно выпрями­лась и странным взглядом, от которого веяло холодом, посмотре­ла на него.
   - Почему? Что все это значит? - спросила она.
   - Да разве ж я знаю, ваше сиятельство? Мы люди подневоль­ные. Господа с нами не делятся. Они только отдают распоряже­ния, а наше дело - исполнять. Правда, сказывают, будто...
   Антип в нерешительности остановился.
   - Ну и что же ты замолчал? - нетерпеливо произнесла Эле­онора Львовна.
   - Сказывают, будто Елизавету Алексеевну пытались отра­вить.
   - Откуда тебе сие ведомо?
   - Конечно, все что говорят господа - не наше дело, - за­мялся Антип. - А коли их разговор случайно долетит до нас, мы не должны брать его в толк.
   - Говори же! - прикрикнула она.
   - Я случайно слышал, как доктор говорил что-то о яде с молодым барином и их сиятельством графом Вольшанским.
   - С графом Вольшанским? - удивленно переспросила княгиня Элеонора Львовна. - С каким еще графом Вольшанским?
   - Это знатный господин, который ныне в чести у их сияте­льства, - объяснил он.
   - Что значит: в чести? - возмущенно произнесла она.
   - Их сиятельство Елизавета Алексеевна жалует этого госпо­дина своим вниманием. Последние дни они много времени проводят вместе с этим господином.
   - Уж не появился ли любовник у нее? - задумчиво и вполго­лоса произнесла Элеонора Львовна, затем небрежно бросила воп­рос Антипу: - Откуда он взялся - этот граф?
   - Не могу знать, ваше сиятельство, - ответил тот. - Мы люди подневольные. Нам неведомо, откуда приходят господа, у куда потом уходят; с делами ли пожалуют аль безо всяких дел. Наше дело - отвезти, привезти, с поручением съездить. Только вот в последнее время их сиятельству почти без надобности мои услуги. Они все на экипажах этого господина разъезжают. А мо­лодой барин все больше собственными силами управляются.
   - Почему ты мне говоришь об этом только сейчас?
   - Простите, ваше сиятельство, - виновато произнес Антип. - Откуда же мне было знать, что вас интересует этот господин?
   - Меня интересуют все, с кем водит знакомство моя дочь и мой внук. И уж тем более все, кого они у себя принимают.
   - Они со многими водят знакомство и многих у себя прини­мают. Взять хотя бы эту мадмуазель Софи из дамской лавки. Ну почто барыне водиться с этой лавочницей? А нет! Принимает ее, словно свою подругу. Или этот господин Корнаев. Не нравится он мне: все выведывает, выспрашивает, и все со своими советами к их сиятельству. А недели две назад даже сам Дмитрий Кириллович были у их сиятельства.
   - А ему что понадобилось? - удивилась Элеонора Львовна.
   - Не могу знать. Только их сиятельство Елизавета Алексе­евна очень гневались из-за этого, потому как Дмитрий Кирилло­вич появились там без их дозволения.
   - Ты хочешь сказать, что он тайно проник в ее дом? - с тревогой в голосе произнесла Элеонора Львовна.
   - Именно. Да еще ночью.
   - Почему ты мне раньше об этом не сказал? - возмутилась Элеонора Львовна. - И вообще, почему ты столько важных вещей от меня утаивал?
   - Простите, ваше сиятельство, - еще раз извинился Антип. - Откуда ж мне было сообразить, что это важные вещи? Я человек неграмотный и бестолковый.
   - Моя дочь водит какие-то сомнительные знакомства, а тебе кажется это неважным!
   - Но Дмитрий Кириллович - муж их сиятельства, - робко возразил Антип.
   - Он еще хуже всякого сомнительного знакомого!
   - Простите, ваше сиятельство.
   - Ну что заладил одно и то же! - раздраженно воскликнула она.
   "Простите", - чуть было не сказал он, но только открыл рот и тут же его закрыл.
   - Ладно, - сменив раздраженный тон на более спокойный, произнесла Элеонора Львовна. - Ступай. Не хотелось бы, чтобы твое продолжительное отсутствие кто-то обнаружил. Впрочем, там сейчас не до тебя.
   Антип немедленно удалился, а она осталась одна в своем кабинете.
   После разговора с Антипом княгиню Элеонору Львовну охва­тило жуткое беспокойство. Кто-то пытался отравить ее дочь! Да­же в своих самых худших предположениях, такого она предвидеть никак не могла. И кто мог на такое пойти? Кто заинтересован в том, чтобы Елизавета Ворожеева оставила мир живых? Для кого она может представлять опасность? На все эти вопросы ответ был один: князь Ворожеев. Однако этот ответ был крайне неприятен княгине Элеоноре Львовне, к тому же содержал упрек и обвине­ние. И признать этот ответ она готова была в последнюю оче­редь. Она не желала обвинять себя и давать на растерзание своей совести. Ведь именно из-за этого человека она рассори­лась с дочерью. Именно его она выбрала в супруги своей дочери. И, возможно, именно он едва не лишил ее дочери.
   Княгиню Шалуеву вряд ли можно было назвать образцовой ма­терью, особенно если принимать во внимание все те манипуляции, которым она подвергала дочь, зачастую не заботясь ни о ее бла­гополучии, ни о ее душевном спокойствии. Едва ли случалось та­кое, что княгиня Шалуева проявляла нежность и уступчивость по отношению к дочери. Всегда строгая, холодная и отстраненная, Элеонора Львовна, казалось, была не способна на какие-то теп­лые чувства. И все же она любила дочь. Только ее любовь была спрятана где-то глубоко в душе. Все ее материнские порывы были направлены на то, чтобы поучать и вести постоянный контроль за поступками и повадками дочери.
   "А что если моя дочь умирает?" - пролетела в голове кня­гини Шалуевой мрачная мысль.
   Она побледнела и медленно опустилась на кресло. Она при­слонила руки к голове и сделала глубокий вдох, словно ей не хватало воздуха.
   "Ну нет! - тут же взяла она себя в руки. - Хватит строить догадки! Нужно самой съездить к ней и все разузнать!"
   Она резко встала, взяла колокольчик и принялась что есть силы трезвонить.
   "А что если этот дурень Антип все преувеличил или непра­вильно понял? - пролетела в ее голове другая мысль. - И мою дочь никто не собирался отравлять, она всего лишь плохо себя почувствовала".
   В кабинет княгини Шалуевой вошел ее мажордом и почтитель­но остановился.
   - Звали, ваше сиятельство? - спросил он.
   - Да, - подтвердила она. - Вели заложить экипаж. Я соби­раюсь навестить свою дочь.
   Примерно через час экипаж княгини Элеоноры Львовны подъ­ехал к дому Елизаветы. Элеонора Львовна, опираясь на руку своего кучера, вышла из кареты. Дворецкий Елизаветы, сразу же узнавший в приехавшей даме мать своей госпожи, почтительно от­крыл перед ней двери дома и пропустил ее во внутрь. Элеонора Львовна небрежно вручила ему свою трость и накидку и направи­лась в покои дочери. У дверей ее покоев она увидела Анфису.
   - Эй, как там тебя? Анфиса? Где сейчас твоя госпожа? - надменно спросила Элеонора Львовна. - Мне необходимо ее ви­деть.
   - Они в своей спальне, - ответила Анфиса. - Только вам лучше не тревожить их - они очень больны.
   Элеонора Львовна обдала горничную презрительно-холодным взглядом и пошла дальше, не обращая внимания на это предосте­режение.
   - И молодой барин велели никого не впускать в их спальню, - прибавила Анфиса, смело преграждая ей дорогу.
   - Что ты там такое пролепетала? - с возмущением и высоко­мерием сказала Элеонора Львовна. - Я ее мать. Прочь с дороги!
   Она отодвинула локтем стоящую на ее пути горничную и прошла вперед. В этот момент дверь спальни Елизаветы распахну­лась и вышла она сама. На ней был шелковый пеньюар, надетый поверх ночной рубашки. Следы недуга Елизаветы были очевидны: болезненная бледность, круги под глазами, язвы на губах и странная сыпь на шее и руках. Кроме того, Елизавета была очень слаба и едва держалась на ногах. Появление дочери, а, особен­но, ее болезненный вид, смягчил разгневанную мать. Возмущение, раздражение и гнев Элеоноры Львовны переменились на растерян­ность и виноватую покорность. Она уставилась на дочь, не зная, какие слова сказать.
   - Здравствуйте, маменька, - слабым голосом промолвила Елизавета. - Не нужно обижать мою горничную. Она заботится обо мне.
   Горничная Анфиса подскочила к госпоже и своей крепкой ру­кой обхватила ее ослабленный стан.
   - Ну что же вы поднялись с постели, барыня! - с ласковым упреком сказала Анфиса. - Вы так слабы!
   - Не беспокойся, - сказала Елизавета. - Мне нужно погово­рить с маменькой. Оставь нас, пожалуйста, наедине. И не бойся, я не упаду.
   - Хорошо, барыня, - послушно сказала горничная, осторожно убирая свою руку, поддерживающую госпожу.
   - Пройдемте, маменька, в мою спальню, - предложила Елиза­вета.
   Элеонора Львовна молча и безропотно прошла за ней в ее спальню и плотно закрыла за собой дверь.
   - У тебя заботливая горничная, - отметила Элеонора Львов­на. - Однако это нехорошо, что она не впускает к тебе родную мать.
   - Извините, что принимаю вас таким образом и в таком ви­де, - произнесла Елизавета, - но я плохо себя чувствую.
   - Я это вижу, - сочувственно произнесла Элеонора Львовна.
   - Чем я обязана вашему визиту? - поинтересовалась Елиза­вета.
   Тон ее был холодным, но вежливым.
   - Ты бы легла постель, - предложила мать. - Едва на ногах держишься. Давай, я тебе помогу.
   Она крепко взяла дочь под локоть и помогла добраться до постели, затем усадила ее поудобнее и поправила подушки. Сама же устроилась в кресле, напротив нее.
   - Чем я обязана таким переменам? - удивленно спросила Елизавета. - Помнится, в последнюю нашу встречу вы сказали, что постараетесь забыть о моем существовании. А также сказали, что двери вашего дома навсегда закроются передо мной, если я разведусь с князем.
   - Но ты с ним пока еще не развелась, - заметила мать.
   - Но я не переменила своего решения. Сейчас более, чем когда-либо я желаю развестись.
   - Почему сейчас более, чем когда-либо? - поинтересовалась мать. - У тебя появился мужчина?
   Елизавета внимательно посмотрела на нее, пытаясь опреде­лить по выражению ее лица: известно ли ей что-либо о графе Во­льшанском, а если известно, то что именно.
   - А что если и так? - неопределенно ответила Елизавета. - Разве не вы мне это посоветовали?
   - Стало быть, твое решение развестись с мужем связано с другим мужчиной? - сделала вывод Элеонора Львовна. - Но это же глупо: идти на такие жертвы ради мужчины, пусть даже очень за­мечательного.
   - Развод для меня не жертва, а избавление. И я иду на не­го только ради себя. Но если вы пришли ко мне затем, чтобы, как в прошлый раз, говорить о разводе и моих отношениях с му­жем, то вы напрасно теряете время. Я отказываюсь вас слушать. Эта тема исчерпана.
   - Нет, я пришла не за этим, - возразила мать. - Я пришла, чтобы справиться о твоем здоровье. Я узнала, что ты больна.
   - С какой быстротой разносятся слухи! - поразилась Елиза­вета. - Впрочем, сколько я себя помню, вы всегда были в курсе всего и обо всем узнавали в первую очередь. Нужно отдать долж­ное вашим источникам осведомления.
   - Я очень беспокоюсь о тебе, Елизавета. Тебе угрожает опасность.
   В интонации ее голоса, действительно, чувствовалось ис­креннее беспокойство.
   - Опасность, - медленно протянула Елизавета. - Как стран­но! Вы первая, маменька, кто вслух произнес это слово. До сих пор никто со мной не обмолвился об опасности, хотя это ясно, что ее дух витает вокруг меня. Это ясно из чрезмерной бдитель­ности моего сына и моих слуг и, наконец, из странности моей болезни. Но все либо боятся признать ее существование либо бе­регут меня от излишних волнений. А я слишком слаба и раздавле­на, чтобы самой разобраться во всем этом. Может быть, вы помо­жете мне, маменька?
   - Я сама едва ли что-то знаю.
   - Полно, маменька! Вы знаете многое, иначе вы не говорили бы с такой уверенностью об опасности. Только что вы были так искренны, не будьте же снова фальшивы. На мою жизнь покуша­лись, не так ли?
   - Похоже, что так, - вынуждена была признать княгиня Эле­онора Львовна.
   - И вам известно, кто?
   - Нет, - возразила Элеонора Львовна. - Этого мне неизве­стно.
   Если бы Елизавета была в своем обычном состоянии, она уловила бы волнение и неискренность в голосе матери, словно та что-то скрывала. Но внимание Елизаветы было рассеянным под влиянием плохого самочувствия.
   - А что вам известно? - спросила дочь.
   - Это был яд. Только какой яд и как он попал к тебе я не знаю.
   Громкий голос Алексиса, неожиданно появившегося в покоях Елизаветы, бесцеремонно вторгся в их разговор.
   - О! Да тут, кажется, говорят о ядах! - воскликнул он. - Весьма занимательная тема!
   Обе дамы вздрогнули от неожиданности и обратили свои лица на него. Они были изумлены и немного встревожены его поведени­ем. Всегда тактичный, деликатный и сдержанный в эмоциях Алек­сей Дмитриевич Ворожеев, не позволял себе подобных невоспитан­ных выходок. Но еще более, нежели его поведением они были изу­млены и встревожены его видом. Дрожащие руки, взлохмаченные волосы, истерическая мимика лица и боль в глазах - все это го­ворило о том, что произошло нечто ужасное.
   - Добрый вечер, бабушка! - с напускной торжественностью приветствовал Алексис княгиню Элеонору Львовну. - Давно не имел чести вас видеть. Как вы поживаете? Выглядите вы хорошо. А чувствуете себя как? Наверное, тоже неплохо. И каких-либо признаков, что вам не дает покоя совесть, не видно. И то, что ваша дочь находится... Однако как вы узнали о ее болезни? Впрочем, какое это имеет значение? Вы всегда были в курсе все­го. А коли вы были в курсе всего, то тогда, двадцать лет на­зад, вы, должно быть, знали, что из себя представлял человек, которому вручали свою дочь. Вы наверняка знали о всех грешках, которые за ним водились. Вы не допустили бы даже малейшего пробела сведений о нем. И зная все это, вы с легким сердцем отдали самое чистое и благородное существо в руки этого ничто­жества. Вы сделали несчастной свою дочь! Вы обрекли ее на веч­ный ад! И если она сейчас в таком состоянии, в этом имеется и ваша вина.
   В другое время княгиня Элеонора Львовна не стала бы вы­слушивать подобные обвинения в свой адрес. Она поступила бы примерно так: назвала бы внука "нахалом" или "невоспитанным грубияном", гордо встала бы с кресла и ушла, продемонстрировав обиду и возмущение. Но сейчас она на удивление Елизаветы не попыталась ни прервать его, ни возразить ему.
   - Алексис, что с тобой? - с испугом и недоумением спроси­ла Елизавета. - Ты никогда не позволял себе так разговаривать с бабушкой.
   - Сейчас я похож на своего отца, не так ли, матушка? Во мне вдруг заговорили: его грубость, его нахальство и его бе­стактность. Увы, к моему великому несчастью, во мне помимо ва­шей крови течет и его кровь. И с этим ничего нельзя поделать. Я проклят! Я дитя двух врагов! Мы все прокляты! И это оттого, что мы связаны с этим человеком родственными узами. Но более других проклят я!
   - Не говори так, прошу тебя! - слабым страдальческим го­лосом произнесла Елизавета.
   - Простите меня, матушка! - с нежностью произнес Алексис, и голос его дрогнул. - Вы и без того очень слабы, а я делаю вам еще хуже.
   Он уткнулся лбом в материнское плечо, словно ребенок, ищущий утешения. Елизавета нежно обняла его, и под действием ее нежности его тело стало сотрясаться от вырывающихся наружу рыданий.
   - Мне так плохо, матушка! Я не могу представить, что было бы, если бы вас вчера не удалось спасти! Я очень люблю вас. И если он снова попытается причинить вам зло, я убью его. Пусть я стану отцеубийцей, пусть меня постигнет самая страшная божья кара, пусть надо мной навечно нависнет проклятие, но я сделаю это!
   Княгиня Элеонора Львовна, безмолвная и холодная, как ста­туя, со стороны наблюдала за этой душераздирающей сценой. По ее каменному выражению лица невозможно было определить, какие чувства она испытывала. Но в ее глазах горел какой-то странный огонь. Она медленно поднялась с кресла и тихо вышла из спальни дочери, быть может, первый раз в жизни оставив свой уход неза­меченным.
  
  
  
  
   Аппарат по выявлению мышьяка, созданный английским химиком Дж. Маршем в 1836 г.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"