Эту фразу Елизавета неустанно повторяла с самого утра. Ее сердце трепетало от страха и волнения, когда она думала о предстоящем свидании с графом Вольшанским в его доме. Это свидание должно было стать роковым и, пожалуй, самым значительным в ее жизни. Оно не просто обещало положить начало соединению двух любящих людей, но и раскрыть самую большую тайну их жизни.
Елизавета тщательно подбирала наряд для этого свидания. Ей хотелось выглядеть роскошно и соблазнительно, но вместе с тем строго и элегантно. Ее выбор остановился на черном платье из муара с поперечными воланами. Лиф платья и воланы были отделаны серебристой отделкой. Четырехугольное декольте платья и короткие пышные рукавчики подчеркивали ее изящество и хрупкость. Бриллиантовое колье и серьги довершали ее наряд.
Карета подвезла ее к роскошному особняку графа Вольшанского.
- Приехали, ваше сиятельство, - сказал кучер Антип.
Он слез с козел, открыл дверцу кареты и помог выйти своей госпоже. Едва она ступила на землю, как к ней подошел дворецкий графа, вежливо поклонился и предложил провести ее до парадного входа, где ее ожидал хозяин дома.
При виде Елизаветы лицо Владимира засияло счастьем. Он подошел к ней и с трогательной нежностью взял ее ладони в свои.
- Вы пришли? - с искренней радостью и с некоторым неверием произнес он, словно ее появление в его доме было огромным чудом. - Я так боялся, что вы не придете.
- Я не могла не прийти.
- Пройдемте, - пригласил он ее. - Оставьте здесь ваш плащ и шляпку.
Тот же самый человек, что встретил ее у ворот особняка и провел до парадного входа, принял у нее плащ и шляпку. Владимир на несколько минут отвел его в сторону, чтобы передать распоряжения относительно кучера его дорогой гостьи и приготовлений к ужину, после чего вернулся к ней.
- Вам очень идет это черное платье, - сделал ей комплимент Владимир. - Оно так гармонирует с цветом ваших волос и оттеняет белизну вашей кожи.
Елизавета благодарно улыбнулась. Владимир предложил ей руку и она грациозно на нее оперлась. Он привел ее в роскошную залу, в центре которой горел камин, а чуть далее находился стол с восхитительными яствами. Он усадил ее за стол и сам сел напротив. По его едва заметному сигналу появился человек и разлил вино в их бокалы.
- Спасибо, - негромко сказал ему Владимир, затем еще тише добавил: - Можешь пока быть свободен. И сделай так, чтобы нас никто не беспокоил.
- Слушаюсь, ваше сиятельство, - сказал тот и удалился.
Ужин был великолепен. Елизавете никогда еще не приходилось испытывать на себе такое красивое мужское обхождение. Его взгляд очаровывал ее воображение, его голос - ласкал слух, а его внимание - приятно согревало душу. Однако несмотря на то, что обстановка этого ужина была довольно расслабляющей, Елизавета не могла избавиться от напряжения. Напряжение не позволяло ей в полной мере насладиться предложенными ее взору и манящими своими аппетитными запахами угощениями. Она едва пригубила вино и испробовала некоторые из блюд.
- Вы так прекрасны при этом играющем свете камина, Елизавета, - произнес Владимир, не скрывая своего восхищения. - Ваши глаза так необыкновенно сияют. Они похожи на звезды, сияющие на ночном небе. Именно такое определение я составил о ваших глазах, когда впервые в них заглянул. А сейчас эти звезды кажутся мне особенно яркими. В них словно застыла мозаика из неведомых мне чувств, и эта мозаика словно пытается что-то мне открыть.
Елизавета непроизвольно вздрогнула.
- Однако вы очень напряжены, - заметил он. - Я чувствую это. Почему? Вас что-то пугает?
- Нет, - возразила она.
- Вам известны чувства, которые я испытываю к вам, - с нежностью произнес он. - Я искренне люблю вас, Елизавета. Эта любовь пламенная, сильная, но в то же время добрая, нежная и чистая. В моей душе нет ничего такого, что могло бы вас напугать.
- Я знаю, Владимир, - глядя ему в глаза, произнесла она.
- Тогда расслабьтесь. Позвольте себе насладиться очарованием этого вечера, а мне позвольте насладиться тем, как улыбка играет на ваших устах.
Она почувствовала, как от его сладкого и упоительного голоса ее окутало блаженство. Если бы не тайна, которую необходимо было раскрыть и раскрыть именно в этот вечер, она бы с головой окунулась в это блаженство и позволила ему затянуть ее как можно глубже.
- Я не могу, - произнесла она. - Я должна с вами поговорить. Это очень важно.
- Хорошо. Я вас слушаю.
- Помните, вы рассказывали мне одну историю о девушке, с которой вы познакомились на маскараде и которая потом бесследно исчезла?
- Я уже жалею, о том, что я рассказал вам эту историю, - вздохнул он. - Вы приняли ее слишком близко к сердцу. А она не стоит того, поверьте мне.
- О нет, стоит! - возразила Елизавета. - И вы хорошо сделали, что рассказали ее мне. Скажите, когда это произошло?
- Очень давно, - неопределенно ответил он.
- Сколько лет прошло с тех пор?
- Двадцать или около того, - немного подумав, ответил он.
- Постарайтесь припомнить месяц, - почти умоляюще попросила она.
- Это было летом. Кажется, в августе. Да, точно: в августе.
При этих словах Елизавета резко поднялась из-за стола. Она не в силах была сохранять спокойствие, когда ее со всех сторон душили эмоции. В волнении она сделала несколько шагов и остановилась у камина. Владимир проделал то же самое вслед за ней. Он был несколько удивлен и встревожен ее странным поведением.
- Где, у кого происходил этот маскарад? - спросила она.
- Здесь, в Петербурге, в доме госпожи Лейтер. Только сейчас, кажется, этот дом принадлежит не ей.
Елизавета закрыла глаза и глубоко вздохнула.
- Все верно, - еле слышно прошептала она.
Охваченный любопытством и смятением от ее вопросов, граф приблизился к ней и, глядя ей прямо в глаза, спросил:
- Почему вас это так интересует?
- На этой девушке было бледно-розовое платье из муслина с короткими пышными рукавами? - произнесла она с какой-то непонятной интонацией в голосе: то ли вопросительной, то ли утвердительной.
- Да, - ответил он, непонимающим взглядом впившись в нее.
- И на ней была маска, - прерывающимся голосом произнесла Елизавета. - Вы не видели ее лицо, даже когда были с ней близки.
- Да. Но откуда вам это?..
Елизавета не дала ему договорить. Она судорожно вцепилась в его сюртук и голосом, полным невыразимого волнения, воскликнула:
- Неужели вы ничего так и не поняли? Ведь это была я! Это я была с вами той ночью!
Ее слова прозвучали как пушечный выстрел, который оглушил Владимира. Его ошеломленный взгляд застыл на ней. С ледяным, завораживающим молчанием он, казалось, изучал этот загадочный женский образ и спрашивал себя: "Что это: наваждение или реальность?"
- Вы? - глухим голосом произнес он.
- Именно я была той девушкой, которая заставила вас потерять голову и предаться сладкому и запретному безумству. А вы были моим призраком, который оставил глубокий след в моей душе.
- Неужели... так бывает?
- Да, - подтвердила она. - В жизни еще не такое бывает!
- О Боже! - произнес он, все еще находясь в прострации от услышанного. - Это были вы! Невероятно! Девушка, которая много лет назад завладела моим сердцем и мыслями, и та, которая сейчас дороже мне всех на свете, одно и то же лицо. Ну как тут не поверить в руку провидения!
- О, да!
- Вы! Это были вы! - повторял он. - Мне казалось, я почти забыл эту историю, а если порой я вспоминал о ней, то только как о некоем романтическом событии в моей жизни. А сегодня в моей памяти возродилось все, что было той ночью. Я словно вижу все наяву: вижу очаровательную женскую руку в белой перчатке, которая слегка дотрагивается до моего плеча; вижу стройную фигуру в розовом платье; вижу эту маску, сквозь которую я тщетно пытаюсь разглядеть лицо незнакомки. Это были вы!
- Я тогда сказала: "Вы не могли бы стать моим кавалером на этом балу".
- И я согласился.
- Вы были прекрасным кавалером! - сказала Елизавета.
- А потом мы остались наедине в той комнате.
- Это была самая лучшая ночь в моей жизни, - призналась Елизавета.
- И в моей.
Она почувствовала, как на ее глаза выступают слезы.
- О, вы не представляете, Владимир, - с огромной печалью произнесла она, - как я раскаивалась в том, что не позволила вам увидеть мое лицо, узнать мое имя и, наконец, в том, что оставила вас! Но я очень боялась. Боялась разоблачения, скандала. Я была юной и благопристойной. И в том моем понимании мой поступок казался мне ужасным. На этот маскарад меня привело не легкомыслие, а отчаяние. Я тогда не могла представить, что эта ночь станет для меня роковой.
Владимир ласково притянул ее к себе и обнял.
- Не нужно ничего объяснять, - утешительно поцеловав ее в висок, произнес он. - Я понял это еще тогда. И поверьте, я никогда не держал на вас зла, несмотря на то, что ваше бесследное исчезновение причинило мне огромную боль. Я искал вас. Искал до тех пор, пока не потерял всякую надежду найти вас. Я хотел защитить вас, уберечь вас от того, чего вы боялись, заставить забыть то, что вы пытались забыть в моих объятиях.
От его упоительных речей слезы закапали из ее глаз прямо на его плечо. Владимир усадил ее на мягкий диван и подал ей белоснежный платок.
- Не нужно плакать, - с нежностью произнес он. - Мы нашли друг друга - это главное. И сейчас мы уже не повторим прошлой ошибки. Сейчас я ни за что не позволю вам ускользнуть от меня, какие бы страхи и неразрешимые ситуации нас не преследовали, какие бы враги, сплетники и мужья не пытались отдалить нас друг от друга. А вы обещайте мне никогда не исчезать бесследно, даже на несколько дней!
- Обещаю, - покорно сказала она.
- Обещайте беречь себя.
- Обещаю.
- И обещайте, что когда вновь станете свободной, когда окончательно уладится это дело с разводом... вы выйдете за меня замуж.
- Обещаю.
От ее ответа он резко встрепенулся. Он не рассчитывал, что так неожиданно и скоро его избранница согласится составить его счастье.
- Вы сказали: "обещаю"? - переспросил он, желая убедиться в достоверности ее согласия.
- Да, я сказала: "обещаю", - подтвердила она.
- Вы станете моей женой?
- Да.
- Вы станете моей женой, потому что я оказался тем самым "вашим призраком"?
- Да. И еще потому что я люблю вас.
- О, Елизавета! Моя дорогая, обожаемая Елизавета! - произнес он, заключая ее в объятия.
Она ближе прижалась к нему. Его твердая и уверенная рука обвилась вокруг ее талии. Она почувствовала его теплое дыхание на своем затылке. Приятное ощущение его близости, ощущение покоя и защищенности охватило все ее существо.
"Двадцать лет! - с горечью подумала она. - Целая жизнь! Если бы тогда, двадцать лет назад в то утро я не ушла от него, моя жизнь была бы совершенно другой. И не было бы ни князя Ворожеева, ни угрызений совести, ни боли, ни унижений, а двадцать лет рая рядом с ним и нашим сыном".
- Сколько потеряно лет! - вздохнула она.
- Мы восполним эту потерю, - заверил ее он.
Она пожала плечами и печально вздохнула, как бы выражая свое сомнение.
- Вы сомневаетесь? - воскликнул он. - Но почему? Мы любим друг друга. И теперь, когда мы нашли друг друга, когда мы сбросили тяжесть тайны, мы можем быть счастливы. Что вас пугает, Елизавета?
- Есть еще нечто важное, что касается вас и меня.
- И что же это?
- Нет, я не смогу, - прошептала она, отвечая на собственные мысли.
- Если это касается меня, то вы должны мне сказать!
- Я обязательно вам расскажу, - пообещала она, - но не сейчас.
- Вы правы, - согласился он. - И хотя меня раздирает любопытство, но, мне кажется, на сегодня достаточно потрясений. Я до сих пор не могу прийти в себя.
- Благодарю вас за понимание, - произнесла она. - А теперь, я должна идти.
Она мягко высвободилась от его объятий и поднялась с дивана.
- Нет! Нет! - запротестовал он, удерживая ее за руку. - Вы не можете уйти от меня теперь, когда все так прекрасно складывается. Я вам этого не позволю! Я таким чудом обрел вас не для того, чтобы снова потерять!
- Но я ухожу ненадолго. Мы вновь увидимся завтра.
- Но я не могу избавиться от страха, что вы снова исчезните, как двадцать лет назад.
- Ни за что! - возразила она. - Второй раз я не совершу такой ошибки. Я слишком дорого за нее заплатила. Но, поверьте мне, я должна уйти.
- Что ж, ваше желание для меня закон, Елизавета. К тому же у меня есть ваше обещание. Но знайте, я отпускаю вас с огромным сожалением.
- И вы знайте: я покидаю вас с огромным сожалением. Но это необходимо.
Она крепко его обняла. Некоторое время они стояли прижавшись друг другу, словно им предстояла долгая и тяжелая разлука. Затем она мягко отстранилась от него и с оптимизмом произнесла:
- Все должно быть хорошо. Я это чувствую.
- Иначе и быть не может, - с улыбкой сказал он. - Однако уже довольно поздно. А на улицах небезопасно.
- Но я в карете, и у меня надежный кучер.
- И тем не менее я хотел бы проводить вас. Я должен воочию убедиться, что вы благополучно добрались до дома.
- Мне ничто не угрожает, - заверила она.
- Не так давно вас пытались отравить, - напомнил он.
- Будь по вашему, - согласилась она.
- Я поеду верхом следом за вашей каретой. И как только вы окажетесь в своем доме, я немедленно уеду обратно.
Владимир сделал все в точности, как сказал. Подобно рыцарю, сопровождающему свою даму, он следовал верхом за ее каретой до самых ворот ее особняка. И едва его дама въехала в пределы своих владений, он развернул коня и поскакал обратно.
Елизавета вошла в свои покои. Она была взволнованна и переполнена эмоциональным восторгом. Ее лицо светилось от счастья, а глаза блестели от благодатных слез. Она преклонила колени перед иконой Божьей Матери. Обратив на икону благодарный взгляд и молитвенно сложив руки, она прошептала:
- Благодарю тебя. Благодарю тебя за то, что я нашла его. Нашла отца моего сына.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Алексис тихо вошел в покои матери. Почувствовав присутствие сына, она поднялась с колен и обратила на него взволнованный взгляд. На ее лице еще остались следы слез, и это немного встревожило Алексиса.
- Мне сказали, что вы только что вернулись, и я решил зайти к вам, - объяснил он свое появление. - Вы ездили к графу Вольшанскому, не так ли?
- Да, к нему.
- Вы чем-то расстроены?
- Нет, - возразила она и в подтверждение своих слов улыбнулась. - Милый, я должна с тобой поговорить. Это очень важно!
- Хорошо. Только, может быть, сначала вам лучше снять плащ.
- Да, конечно, - растерянно произнесла она и тут же принялась снимать плащ и шляпку.
Она небрежно положила уличную одежду на кресло. Затем присела на канапе ближе к краю и жестом руки пригласила сына присесть на другой край.
- Присядь, пожалуйста, - прокомментировала она свой жест словами. - Разговор будет очень долгим.
Алексис послушно последовал ее приглашению и присел на другой край канапе.
- О чем вы хотите со мной поговорить, матушка? Впрочем, я, кажется, догадываюсь. Граф признался вам в любви? - предположил Алексис. - Или, еще значительнее, предложил вам руку и сердце?
- Нет! То есть да! - сказала она, запутавшись в ответе от его неожиданного вопроса. - То есть я хочу сказать, что он, действительно, предложил мне руку и сердце, но не об этом я собираюсь с тобой поговорить.
- Вот как!
- Я расскажу тебе одну историю. Эта история случилась со мной и с одним человеком. Но к тебе она тоже имеет отношение. Я никогда никому об этом не рассказывала. Я не могла об этом рассказывать. И ты поймешь: почему. Ты поймешь, почему я на протяжении двадцати лет я хранила тайну и почему только сейчас я решилась ее открыть.
- Я слушаю вас, матушка.
Алексис придвинулся поближе к ней. Она взяла его руку и сжала ее в своих ладонях.
- То, что я тебе расскажу, заставит тебя по-другому взглянуть на свою жизнь и на меня. Возможно, ты отдалишься от меня, разочаруешься во мне и перестанешь мне доверять.
- Этого не случится, - заверил ее сын, - какие бы ужасы вы мне рассказали.
- И тем не менее, даже если я рискую потерять твою любовь и уважение, я расскажу тебе все. Ты должен знать.
- Я слушаю вас.
- Мне едва исполнилось шестнадцать лет, когда моя маменька объявила мне, что нашла для меня хорошую партию, - начала свой рассказ Елизавета. - Я дала свое согласие на обручение. У меня не было причин, чтобы не соглашаться с выбором маменьки. К своему предстоящему браку я относилась как к необходимому и естественному событию, которое рано или поздно происходит в жизни каждой девушки. Но вместе с этим мне очень нравился мой жених. Он был молод, привлекателен и умел нравиться. Мне было приятно находиться рядом с ним. Тогда мне казалось, что я люблю его, но по сути - я его совсем не знала. Несмотря на то, что мы были официально обручены, мы очень редко встречались. А когда встречались, я видела в нем любезного, вежливого и влюбленного молодого человека, каким он хотел мне казаться. Мне и в голову не приходило, что он может быть другим, что его любезность, вежливость и влюбленность - насквозь пропитаны ложью. Тебе хорошо известно, сынок, что до своего обручения я воспитывалась в Смольном институте. Но ты и представить себе не можешь, до какой степени я была наивна и доверчива. Я знала лишь ту жизнь, которая была в пределах института. И это в какой-то мере стало причиной тех ошибок, которые я совершила. В институте мне привили хорошие манеры и правила поведения, меня научили послушанию и добропорядочности, но меня не научили, как отличать ложь от правды, как поступать с предательством и лицемерием. Я говорю тебе все это, сынок, не затем, чтобы оправдать себя в твоих глазах и еще более очернить его, а затем, чтобы ты понял, насколько велико и болезненно было мое разочарование, когда я увидела истинную сущность князя Дмитрия Ворожеева.
- Вряд ли что-либо более способно очернить его в моих глазах, нежели то, что уже его очернило, - сказал Алексис. - А что касается разочарования, то мне хорошо известно, насколько оно может быть велико и болезненно. Но продолжайте, матушка. Я вас внимательно слушаю.
- Уже был назначен день нашей свадьбы, - продолжала Елизавета. - Со времени нашего обручения прошел почти год. Я немного научилась жизни. И я стала замечать неискренность в поведении своего жениха. Все началось с того, что однажды я случайно услышала, как он, уходя от меня, грубо выругался: "Черт бы побрал эту святошу со всеми ее причитаниями!" А однажды, когда я в сопровождении своего кучера делала покупки для предстоящей свадьбы, я заметила, как в одной лавке две незнакомые девицы указывали на меня пальцем и о чем-то переговаривались. Девицы были явно не нашего круга: вульгарно одетые и ярко накрашенные. До меня дошли обрывки их разговора. "Представляешь, наш главный пройдоха женится на этой святоше", - сказала одна их них. "Бедняжка! - посочувствовала другая. - Она такая чистая и невинная, что мне ее даже жаль". "А мне нисколько! - злорадно сказала первая. - Ненавижу этих чистеньких и благородных барышень!" Больше мне ничего не удалось услышать. Они вышли, бросив в мою сторону насмешливые взгляды. Этот разговор запал мне в душу. Я приказала кучеру подождать меня, а сама проследовала за девицами. Они зашли в один странный дом. Это был обыкновенный бордель. Тогда я, конечно же, не знала об этом. Но мне один вид этого дома внушал нечто неприятное, от него за версту веяло запретом и непристойностью. И поэтому войти туда вслед за ними я не решилась. После этого случая я стала недоверчивой по отношению к своему будущему супругу. Я стала обращать внимание на мелочи, которым ранее не придавала значения: на пренебрежительное отношение к моим чувствам; на грубость, которая порой проскальзывала в его выражениях, и другие детали, которые ухудшали мое мнение о нем. Разговор двух незнакомых девиц на не выходил у меня из головы и этот дом, куда они вошли. Мне казалось, в этом доме заключается разгадка всего. И однажды поздно вечером я незаметно для всех покинула свою комнату и через ход для прислуги вышла на улицу. Не нужно объяснять, куда я направилась - в этот странный дом, который не давал мне покоя. Чтобы себя не скомпрометировать, я надела маску, шляпу с широкими полями и закуталась в плащ. Я не знала, что именно мне предстояло увидеть в этом доме. Меня словно направил туда какой-то внутренний голос. Я подошла к одной из девушек, что там работала, и спросила ее о князе Ворожееве. Я уже не помню, что конкретно я спросила, но к моему удивлению, она ответила мне, что князь наверху и лучше сейчас его не беспокоить. Я поднялась наверх. Из одной из комнат раздавались голоса, отвратительный хохот и странные звуки, от которых меня бросало в дрожь. Я узнала голос своего жениха. Я осторожно приоткрыла дверь и заглянула в эту комнату. И я увидела его... в постели с кокоткой.
Алексис передернулся от отвращения. Елизавета это заметила и прервала свой рассказ.
- Тебе неприятно все это слышать, не так ли? - спросила она.
- Вы сказали мне не новость. Я знаю, каков из себя этот человек. Я просто представил, что чувствовали вы в тот момент. Чистая, наивная девушка, никогда не видевшая грязи и простодушно верившая в любовь своего жениха, неожиданно обнаруживает его в борделе с... Какая мерзость!
- То, что я чувствовала в тот момент, невозможно охарактеризовать, - призналась Елизавета. - Я помню, как бродила по улицам города, как меня душили слезы и боль, а в голове была эта мерзкая сцена. Этой ночью я попала на маскарад, который происходил в доме госпожи Лейтер. Как я уже говорила, на мне была маска. Я слилась с толпой веселящихся людей и сама, подобно им, предалась всеобщему веселью. На этом маскараде я встретила молодого мужчину. Он тоже был в маске. Меня в нем что-то привлекло, едва я его увидела. И тогда я дала себе зарок, что этой ночью буду принадлежать ему. Так и случилось. Сейчас я не смогу объяснить, что заставило меня тогда отдаться этому неизвестному мужчине: то ли мой протест по отношению к правилам и нормам, по которым я жила, в которые верила и в которых разочаровалась; то ли желание отомстить своему жениху; то ли моя слабость и отчаяние, заставившие искать поддержки у сильного мужчины. Он был со мной галантен и почтителен, как истинный рыцарь; заботлив и внимателен, как лучший друг; нежен и страстен, как обожающий меня возлюбленный. Но тогда я не могла по достоинству оценить его галантность, заботливость и нежность. Слишком велика была моя боль и велико разочарование от того, что я узнала о своем женихе. Эти чувства заглушили все остальное. А когда боль стала понемногу затихать, я стала осознавать, как хорошо мне было рядом с этим мужчиной, как спокойно и сладко в его объятиях. И тогда я оценила его по достоинству. Но было уже слишком поздно.
- Поздно? Почему? - спросил Алексис.
- Потому что мы расстались, - объяснила Елизавета. - Расстались сразу же после этой ночи. Когда он заснул, я тихо оделась и незаметно ушла, не разбудив его и не попрощавшись с ним. О, если бы я тогда смогла довериться ему или хотя бы просто назвать свое имя и дать возможность увидеть лицо, все было бы по-другому! Но тогда я думала лишь о тех последствиях, которые могли бы произойти, если бы о моем ночном похождении стало кому-то известно. Я очень боялась. А тот мужчина был для меня чужим. Я не позволила ему снять с меня маску и взяла с него слово, что он оставит свои попытки узнать что-либо обо мне. Ранним утром, когда еще все спали, я вернулась домой и незаметно прошла в свою комнату.
- И никто не обнаружил вашего отсутствия в ту ночь? - спросил Алексис.
- Ни у кого не возникло даже малейшего подозрения. Мне удалось сохранить полную тайну.
- А тот неизвестный мужчина? Вы не пытались его найти? - поинтересовался Алексис.
- Я не знала ни его имени, ни то, откуда он и как попал на этот маскарад. Его лицо я видела только мельком. Найти его было почти невозможно, так же, как ему - меня.
- Как это печально! - промолвил Алексис. - Это, наверное, все равно что пройти мимо чего-то важного и не заметить этого. А потом, когда это важное окажется вне пределов досягаемости, внезапно остановиться и задаться вопросом: "Что же это было? Какое? Почему мне не удалось это распознать? Может быть, это и было счастье?"
- Все именно так, - вздохнула Елизавета.
В благодарность за его понимание она нежно ему улыбнулась и погладила его по щеке.
- Однако напрасно вы считали, что эта история заставит меня разочароваться в вас и по-другому взглянуть на жизнь, - с некоторой укоризной произнес Алексис. - Как видите, я умею понимать.
- Дело не в этой истории, - возразила Елизавета, - а в ее последствиях.
- В том, что вы проявили слабость и вышли замуж за моего отца после всего того, что вы видели и что о нем узнали? - уточнил Алексис, снисходительно улыбнувшись. - Но вы были очень молоды, и вы были одна против всех. Я знаю свою бабушку, знаю, какое она имела влияние на вас.
- Дело не в твоей бабушке, - возразила Елизавета.
- Вот как!
Она немного помедлила, затем, собрав свое мужество, произнесла:
- Почти перед самым днем, на который была назначена моя свадьба с князем Ворожеевым, я обнаружила, что беременна.
- Что? - глухим голосом спросил Алексис, почувствовав, как внутри у него что-то замерло.
- Случайная ночь на маскараде со случайным мужчиной оставила след не только в моем сознании и моем сердце. Она оставила мне тебя.
- Вы хотите сказать, что я... - промолвил он и замолчал на полуфразе, не в силах продолжать.
- Богу было угодно, чтобы этот неизвестный, с которым я провела единственную ночь, стал отцом моего сына, - сказала она, вкладывая в эти слова остатки своего мужества, и добавила: - Твоим отцом.
Алексис посмотрел на нее расширенными от потрясения глазами. Все его эмоции и мысли, казалось, застыли от действия ее шокирующего признания. Между матерью и сыном воцарилось молчание. Она с виноватым выражением лица наблюдала за ним и терпеливо ждала, когда он придет в себя от этого шокирующего известия и что-нибудь скажет.
- Стало быть, поэтому вы вышли замуж за князя Ворожеева, - наконец, произнес он. - Вы хотели при помощи этого брака сохранить свое доброе имя.
Его голос был спокойным и ровным. В нем не было ни упрека, ни обвинения, а какая-то глубокая грусть.
- Да, именно для того, чтобы сохранить свое доброе имя, - подтвердила Елизавета. - Если бы я отказалась от этого брака, а через какое-то время стало бы известно о моей беременности, ты не представляешь, какой бы разразился скандал. Мое имя было бы обесчещено, моя репутация - запятнана, передо мной закрылись бы двери всех приличных домов. Даже сейчас все это меня пугает, а тогда для меня это было страшнее смерти. Впрочем, я могла бы довериться своей маменьке. Она сделала бы все возможное и невозможное, чтобы избежать скандала. Она отослала бы меня куда-нибудь подальше, где я втайне от всех родила своего ребенка, а затем передала его на воспитание какой-нибудь наемной матери. Но я предпочла выйти замуж за князя Ворожеева, хранить свою тайну от всех и воспитывать тебя, как его наследника.
- И он никогда ни о чем не догадывался?
- Нет, - возразила Елизавета. - И этим я обязана его самоуверенности. Он всегда считал, что был единственным мужчиной в моей жизни. Он считал, что я не способна изменить ему с другим, даже из чувства мести, поскольку это противоречит моей природе. В его глазах я была до тошноты правильной и до глупости верной.
- И вы все это время несли груз этой тайны?
- Мне ничего другого не оставалось. Да, я, ненавидевшая ложь и лицемерие, все эти годы поддерживала уверенность своего мужа в том, что ты его сын, или, проще сказать, лгала. Ты не представляешь, как это тяжело: от страха скрывать и поневоле обманывать! Но, я и представить не могу, что было бы со мной, если бы я призналась во всем этому человеку!
- Я понимаю, - с сочувствием и грустью произнес Алексис. - Сколько же вам пришлось выстрадать, матушка!
- Поначалу я чувствовала за собой вину, - призналась она. - И чтобы как-то ее загладить, я старалась быть заботливой и примерной женой. Я старалась забыть о его предательстве, о своей боли и своем разочаровании. Мне казалось, той ночью на маскараде я в полной мере расквиталась с ним за его предательство. Но помимо этого, я еще чувствовала огромную вину перед старым князем Ворожеевым, который относился ко мне, как к родной дочери. Я хотела подарить ему настоящих наследников, но не смогла. Однако моему чувству вины и моим угрызениям совести не суждено было долго жить. Одно предательство моего мужа сменялось другим, третьим; неуважение ко мне перерастало в откровенные насмехательства; пренебрежение приобретало форму цинизма. В такие моменты я его ненавидела и считала себя полностью правой. А со смертью старого князя мое чувство вины и угрызения совести исчезли окончательно. Да, я страдала, но страдала по другой причине. Я страдала от неизвестности - оттого, что не знала, кто был тот мужчина на маскараде и что его невозможно было найти; страдала от своего вынужденного смирения - что мне приходилось молчаливо терпеть выходки своего ненавистного мужа; и еще страдала оттого, что не могла ничего изменить.
- И все из-за меня, - с тяжелым вздохом произнес сын.
- Нет! Что ты говоришь? - возразила мать. - Если бы не ты, я не смогла бы вынести все это! У меня не хватило бы мужества и решимости, чтобы противостоять ему. Ты - смысл моей жизни. Когда мне очень плохо, я нахожу в тебе утешение. Когда грустно, ты приносишь мне радость. И так было всегда.
Алексис положил голову на ее плечо, она нежно погладила его по волосам.
- Хорошо, что вы решились доверить мне эту тайну, - сказал он. - Теперь мы будем нести ее груз вместе.
- Нет, - резко сказала Елизавета. - Ты не понимаешь. Я рассказала тебе все это не потому, что хотела разделить с тобой этот груз. Мне известно, каково это - растить сына и не знать при этом кто его отец и как его найти. Никогда тебе такого не пожелаю.
- Тогда почему? - спросил он. - Что такого произошло, что заставило вас открыться?
- Я нашла этого человека. Нашла твоего настоящего отца. Теперь я знаю кто он и как его имя.
- Знаете как его имя? - с огромным волнением переспросил Алексис. - И вы можете мне его назвать?
- Да, - подтвердила Елизавета. - Это граф Вольшанский.
- Граф Вольшанский, - повторил Алексис. - Невероятно! Мой отец - граф Вольшанский. Тот, кто по-настоящему любит вас. Вы встретились спустя столько лет и полюбили друг друга. И открылась тайна. Даже самая бурная фантазия ничто в сравнении с этой историей - историей моего происхождения!
- Что ты сейчас чувствуешь?
- Не знаю. В моих чувствах полная неразбериха, впрочем, и в мыслях тоже. А граф? Он знает о том, что я его сын?
- У меня не хватило мужества сказать ему все сразу. Он знает только то, что я была той девушкой на маскараде. Но я обязательно ему все расскажу! И потом, я хотела прежде поговорить с тобой.
- Вы правильно сделали, - поддержал ее сын.
- Ты сердишься на меня?
- Как я могу на вас сердиться! - возразил он, с сыновней нежностью обняв ее за плечи.
- Но я столько лет тебя обманывала, и всех остальных! Ты считал меня самой лучшей, самой справедливой, самой честной.
- Я и теперь считаю вас самой лучшей, самой справедливой, самой честной. Ни мое уважение к вам, ни моя любовь не уменьшились. В том, что произошло, нет вашей вины. Вы стали жертвой провидения.
- Ты самый понимающий и самый чудесный сын на свете! - с восхищением и любовью произнесла Елизавета, крепко обняв его. - Когда Владимир узнает о том, что ты его сын, он будет счастлив. Он необыкновенный человек! Ты полюбишь его, милый. Все должно быть хорошо! Я это чувствую.
- Да, наверное, - задумчиво произнес он.
Его взгляд непроизвольно упал на часы. Он мягко отстранился от матери.
- Почти три часа, - сообщил он. - Вы, наверное, едва держитесь от усталости. Представляю, как вас, должно быть, утомили все эти события. А вы еще недостаточно окрепли. Вам необходим отдых и сон.
- Вряд ли я сейчас смогу заснуть. Хочешь, я побуду с тобой?
- Нет, - возразил Алексис. - Я должен побыть один и сам во всем разобраться. Я хочу, чтобы вы крепко заснули и ни о чем не переживали. Достаточно с вас переживаний.
Поцеловав ее и пожелав ей спокойной ночи, он вышел из ее покоев.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Елизавета не могла сомкнуть глаз. Она все время думала о сыне: как он воспринял неожиданное известие? что он чувствует? что собирается делать? Дверь его спальни была приоткрыта. Через это маленькое пространство просачивался тусклый и мерцающий свет свечи. Алексис, подобно своей матери, тоже не мог сомкнуть глаз.
Граф Вольшанский - его отец! Невероятно! Этот благородный, решительный и уважаемый человек, к которому он проникся симпатией, еще не зная - кто он, который искренне любит его матушку, - его отец. Он должен был бы радоваться, что этот человек его отец. Но он не испытывал радости.
С одной стороны, Алексис испытывал огромное облегчение, что князь Ворожеев в действительности оказался не его отцом. Еще с детства холодная вражда между родителями болью отзывалась в его душе. В мыслях он осуждал отца за пренебрежительное отношение к матери, за легкомысленное поведение и недостойный образ жизни. Но только в мыслях! Потому что в словах или действиях пойти против отца ему не позволяло духовное благородство и дворянское воспитание. И хотя Алексис никому не признавался, но его давно тяготило, что он сын такого человека; а после того, как он узнал, что тот пытался отравить его мать, - стало для него невыносимо.
Но с другой стороны, он испытывал какую-то тяжесть, что граф Вольшанский, о существовании которого он до последнего времени не подозревал, оказался его отцом. От Алексиса требовалось немного - принять его как отца. Принять, потому что тот тоже никогда не знал о его существовании, потому что не по своей воле расстался с его матушкой, потому что любит ее и потому что с ним она счастлива. Но Алексис слишком хорошо знал, что такое - принять разумом, но не принять сердцем. А сердцем принять графа Вольшанского он не мог, хотя тот и вызывал у него дружескую симпатию, восхищение, уважение и доверие.
Князь Ворожеев и граф Вольшанский. Алексис мысленно сравнил эти два образа: один образ - полная противоположность другому. Один - бесчестный, подлый, коварный, бездушный; другой - достойный, благородный, отзывчивый, понимающий. И между ними он - считающийся сыном одного, являющийся сыном другого, и не испытывающий сыновней любви ни к одному из них.
Сыновняя любовь к отцу. Это чувство вряд ли было знакомо Алексису, потому как он не испытывал к князю Ворожееву, которого все эти годы считал своим отцом, даже доли той любви и привязанности, что испытывал к матери. Однако как примерный и воспитанный сын, он относился к нему с должным почтением и преданностью. И вот, нечто подобное ему предстояло и теперь. Не испытывая сыновних чувств к графу Вольшанскому, относиться тем не менее к нему с должным почтением и преданностью. Казалось, одно лицемерие сменялось другим. И это было тяжело для Алексиса.
Алексис не заметил, как его долгие размышления постепенно сменились сном. Он проснулся в начале девятого утра. Приведя себя в порядок и одевшись, он спустился в столовую. Елизавета была уже там.
- Доброе утро, милый! - произнесла она.
- Доброе утро, матушка!
- Анфиса, поставь прибор для молодого князя, - распорядилась Елизавета.
- Князя, - усмехнулся он. - Какой я князь!
Елизавету очень задели его слова, но она сделала вид, что не обратила на них внимания. Анфиса поставила прибор и быстро удалилась, оставив своих хозяев одних. За завтраком мать и сын не перемолвились ни словом. Лишь под конец Алексис произнес:
- Матушка! Я думаю, мне необходимо уехать в деревню в наше имение на какое-то время.
- Но почему?
- Я должен разобраться в себе: в своей жизни, в своих чувствах, - ответил он. - А среди размеренной и спокойной деревенской жизни на лоне природы мне будет легче это сделать. К тому же там наверняка накопилось много дел, требующих моего вмешательства. Сенокос, уборка урожая...
- Ты очень страдаешь, сынок?
- Я не страдаю, - возразил он. - Но поймите меня правильно, матушка! Я не пятилетний ребенок. Я не могу со счастливой улыбкой и распростертыми объятиями принять человека, который вдруг оказался моим отцом. Я очень уважаю графа, ценю и восхищаюсь им, но принять его как своего отца... Мне это нелегко!
- Я все понимаю, - сказала Елизавета. - Твои чувства вполне естественны. Сейчас в твоем сердце пока еще не определилось место для графа Вольшанского. Но из-за этого ты не должен бежать!
- Я не бегу, - возразил Алексис. - Я просто хочу разобраться и привести в порядок свои мысли и эмоции.
- Что ж. Коли ты так решил, я не буду тебе перечить. Когда ты думаешь отъехать?
- Сегодня. Я хотел бы уехать до того, как вы расскажете графу правду.
- Хорошо. Я расскажу ему правду после того, как ты уедешь, - пообещала Елизавета.
В три часа по полудню Алексис был уже полностью собран в дорогу. Коляска, запряженная парой лошадей, ждала его у ворот особняка. Елизавета вышла его проводить. И в это же самое время другая коляска подъехала к воротам особняка княгини Ворожеевой. Елизавета и Алексис остановились в растерянности. Еще издали они узнали в человеке, сидящем в коляске, графа Вольшанского.
- Добрый день, граф! - приветствовал его Алексис.
Елизавета в знак приветствия кивнула головой и улыбнулась несколько напряженной улыбкой.
- Добрый день, сударь! Добрый день, Елизавета Алексеевна! - ответил тот.
Алексис вел себя с ним как обычно. Ничто в его поведении, словах или жестах не выдавало той огромной перемены по отношению к Владимиру Вольшанскому, которая произошла в его душе за последнюю ночь. Алексис был учтив, вежлив и непринужден. Во всяком случае, с виду.
- Я гляжу, вы куда-то отправляетесь, сударь? - заметил Владимир.
- Да, я отправляюсь в деревню в наше имение, - ответил Алексис. - Там накопились некоторые дела, требующие моего участия и контроля.
- Понимаю.
- И коли уж мне довелось вас встретить перед своим отъездом, граф, могу я попросить вас сделать кое-что для меня?
- Я вас слушаю.
- Я оставляю здесь самое дорогое мне существо. - Он взглянул на Елизавету. - И мне будет гораздо спокойнее, если я буду знать, что оставляю ее под вашей защитой.
- Но Алексис! - возмутилась Елизавета и слегка покраснела.
- Она не так сильна, как кажется, - продолжал тот. - Она очень ранима. Ей нужна ваша забота и поддержка. Особенно сейчас.
- Ни о чем не беспокойтесь! - произнес Владимир. - Однако вам не нужно было просить меня об этом.
- А теперь, извините меня, но мне пора ехать.
Он легко запрыгнул в коляску, в которой уже находился его маленький багаж.
- С богом! - произнесла Елизавета.
Он бросил на нее оптимистический взгляд, который словно говорил: "Все должно обернуться хорошо. Иначе и быть не может".
"И он уверяет, что не бежит", - подумала Елизавета, когда коляска ее сына стремительно выехала из ворот.
Владимир нежно обнял ее за плечи.
- Вы огорчены его отъездом? - спросил он.
- Ему это необходимо.
- Вы ему рассказали о нас, не так ли?
Елизавета кивнула головой.
- Я очень хотел бы с ним подружиться, - после некоторой паузы произнес он. - Мне нравится ваш сын, Елизавета. Он так похож на вас. Может быть, поэтому мне так легко с ним.
Его слова приятно взволновали Елизавету. Она ближе прижалась к нему и положила голову на его плечо. На ее губах сияла блаженная улыбка.
- За то время, что мы не виделись, я уже успел соскучиться, - признался Владимир. - С самого утра я не находил себе места. Мне так хотелось увидеть вас. Я не выдержал этой разлуки и приехал.
- Я так рада, что вы приехали!
Он крепко обнял ее и какое-то время продолжал держать в своих объятиях.