- Игорь Романович, вот Вы всё прячетесь, а мы всё ищем Вас, ищем... Нехорошо! - незнакомец говорил скучно и неуверенно, и сам представлял собой скучное существо и немного даже жалкое. Плащ образца восьмидесятых годов прошлого века цвета полинявшего крокодила, ботинки с тупыми, будто срубленными мысами, перепачканные и вообще давно не чищенные. И эта шляпа... тоже не новая и симпатии не вызывающая...
"Шляпа какая-то", - подумалось Игорю, но замечание относилось не к предмету гардероба, а к его владельцу.
- Шляпа... - задумчиво протянул гость, - Что шляпа?! Подумаешь. Бывает, и не так еще обзовут... Люди некультурные нынче... Вы еще ничего...
- Да нет, я это... Не имел в виду... - отчего-то принялся отказываться Игорь Романович, а в голове завертелось, - "Мысли он читает, что ли? Или я вслух... Да, нет, не может быть!.. Не может быть ни того, ни другого!.."
- Позвольте представиться... Впрочем, возможно, разрешите войти?.. - снова неуверенно и скучно заговорил пришедший: - Хотя, конечно, Вы не обязаны... Я могу и уйти... Обычное дело... Но лучше бы нам переговорить...
Игорь уже успел оценить, что если какая-то угроза и исходит от "шляпы", если чего недоброго и можно ожидать от него, то не в области скандалов или рукоприкладства. Да и вообще, существо безобидное. Но... мысли читает. Нет, наверное, существо просто проницательное.
И впустил.
- Платон, - на ходу представилась "шляпа", - Платон Сергеич.
"Вот и имя у него скучное, прямо нафталином потянуло", - рассуждал про себя хозяин квартиры.
Гость остановился в коридоре, повернул лицо к Игорю и поглядел так жалко и смиренно, что тому стало стыдно, а Платон Сергеич вдруг потянул ноздрями воздух и, кивнув, согласился:
- Точно нафталин. Какая досада!..
Между тем, не снимая обуви, он проследовал в комнату, оставляя за собой на полу грязные лужицы с легким рисунком подошв. Оглядевшись по сторонам, присел на диван, на краешек, а после откинулся на спинку, но неловко как-то, так что от неожиданности неизбежного падения назад раскинул руки в стороны, и ладони коснулись диванной спинки раньше, чем мокрый и старый плащ.
"Ох, и нелепый же!", - подумал Игорь, но сразу осекся и пообещал себе по возможности не думать, чтобы не обижать жалкого человека, читающего мысли.
- Простите, Игорь Романович! Неловок, к сожалению!.. Вот и нагрязнил, и намочил всюду... Извините! Там погода... такая... Но дело не в этом. Я просто неловок, как Вы верно подметили. Неловок и неуклюж... Не мой формат, понимаете ли... Не привык... Извините!
Игорь стоя смотрел на извиняющееся явление и уже не слушал слов, не думал о предстоящей в комнате уборке, когда ЭТО уйдет... Он смотрел и думал, что было бы неплохо угостить ЕГО пивом или там чаем каким-нибудь, отогреть что ли... И когда ОНО уйдет, то уйдет не таким жалким и брошенным...
Потом Игорь как бы посмотрел на себя, так, как если бы он глядел, скажем, от двери... И увидел себя высокомерным, скрестившим на груди руки, вытянувшимся вверх, нависающим над посетителем, этаким хозяином положения... две минуты назад оценивавшим степень угрозы бедного Платона Сергеича.
Игорю стало смешно. Его тело стало тихонько содрогаться от приближающегося приступа истерического смеха, потом из горла сдавлено выскользнули первые смешки, а после он обнаружил себя согнувшимся, присевшим на корточках, хохочущим в голос и не могущим остановиться.
- Я адвокат, - прозвучало в грохочущем воздухе, и смех затих, всё снова съежилось до размеров малогабаритной старой квартиры, - Я адвокат, я по делу. Вам тут причитается кое-что, но дело спорное... Я узнал случайно... И, думаю, Вы нуждаетесь в адвокате. А я хороший адвокат. Очень хороший.
"Это кто сейчас сказал? Это ОН что ли? Этот вот Платон... как его, Сергеич? Это он - ХОРОШИЙ адвокат?" - Игорь Романович даже ущипнул себя за руку, но выяснилось, что он не спал и что подобные явления нет-нет, а случаются с обыкновенными людьми.
- Да-с, адвокат!.. А что выгляжу... неподобающе или как-то не так... не знаю... так сложилось. Я просил, чтобы все сразу доверием проникались, чтобы в галстуке, чтобы ботинки блестели... А получил - вот такой экстерьер... И голос... Мне, поверьте, тоже не нравится мой голос. Будто в трубу кто-то говорит... Но и здесь уж ничего не поделать... В конце концов, согласитесь, дело не в реквизите, а в сути дела. Не так ли? А дело у Вас серьезное...
Игорь подошел к окну. Пустые слова собеседника не вызвали в нем ни отклика, ни отторжения. Настроение стало похожим на оттепель, когда всё что было - было нормально: и морозы, и холод, и гололёд; но вот вдруг пришло потепление, снег под ногами потек грязным, солнце вместе с надеждой на скорое избавление от привычной зимы принесло и ощущение всепроницающего сырого и острого озноба. И стало казаться, что привычное - обман, и то, что сменяет его - тоже обман, и нет ничего фундаментального и четкого, кроме чего-то, что вращает этот тяжелый жернов перемен. И мужчина почувствовал себя одиноким и маленьким, но, вместе с тем, и каким-то самодостаточным, будто в этом уменьшении еще немного - и он вычерпается до самого дна, до самой своей настоящей и ни от чего не зависящей природы. И поймет свое место и назначение, поймет, что делать с собой и со всем этим миром, и вообще, избавится от сомнений и станет жить легко и до известной степени спокойно.
И пока в голове Игоря Романовича блуждали мысли, соответствующие внезапному новому настроению, куда-то ушли тревоги и заботы, недавно казавшиеся первоочередными, и взгляд в окно, на улицу приобрел как бы еще более объемное и содержательное свойство, и вылезли из обыкновенно виденного детали, которые не то скрывались, не то не были замечаемы, и картина приобрела вид не то чтобы волшебный, но всё же более красочный.
А пришедший молчал, сидя на диване. Как будто понимал или ощущал происходящее с Игорем Романовичем, пока тот не обернулся и не нарушил приятную тишину глупыми словами.
- Значит, у Вас ко мне дело?
- Ну да.
- Какое?
- Я адвокат, - начал снова Платон Сергеич, - Я Вам нужен...
- Это понятно, это Вы уже говорили. Чего я еще не знаю? Что Вы хотите?
- Я лично - ничего. Ни вознаграждения, ни... вообще ничего такого. И пусть Вас это не смущает: у меня свой интерес, если позволите.
- Ладно, - легко согласился Игорь, понимая, что бесплатного в жизни ничего быть не может и, следовательно, вопрос касается чего-то подороже, чем хороший адвокатский гонорар.
- Да нет, Вы вовсе не так приняли дело! Вы мне ничего не должны. И не будете должны. И я сам ничего у Вас не возьму. Будьте уверены! - отозвалась "Шляпа".
- А чего ж Вы тогда пришли? Из чистого альтруизма? - усмехнулся Игорь.
- Да, - просто ответил Платон, - А точнее - сказали, и я пришел. Мне это нетрудно.
- Кто сказал?
- Неважно, Вы всё равно не знаете. И к делу не относится.
- Послушайте, должно быть, Вы что-то путаете. У меня нет высоких покровителей и влиятельных знакомых. Никто Вас не мог направить ко мне, кроме криминальных или околокриминальных заинтересованных лиц. Ясно как день! И значит, наш разговор окончен. Впрочем, как говорится, на всякий случай, хотелось бы полюбопытствовать, что за дело всё-таки?
- Вы указаны в завещании. Вот копия. Ваша фамилия? - Платон Сергеич указал пальцем на строчку.
- Моя...
- Вот! Вы получаете просторную студию в центре Москвы в полное Ваше владение и распоряжение со всеми вытекающими... Впрочем, не всё так просто... Студия освобождена от каких бы то ни было налогов и ничего Вам стоить не будет. Такое случается. И она Вам понравится. Но помещение имеет свою историю... И теперь Ваша история тоже становится частью истории помещения. Вы меня понимаете?
- Нет. Ну, в смысле, да. История там и всё такое...
- Вот именно. История! - Платон Сергеич многозначительно поднял палец, и глаза его расширились, так что слова прозвучали достаточно авторитетно.
Глава 2
В центре Москвы существуют еще забытые и нетронутые места и местечки. Старые здания будто вросли в глухие и не по-московски тихие дворики, где остановилось время, где не умирают старики и вечные старухи, где можно встретить гражданина в застиранной майке, сидящего в лютый мороз на садовой скамейке и покуривающего "Беломор", где дети все еще играют в войну "за фашистов" и "за наших" деревянными ружьями и автоматами, неуклюже выполненными из каких-то кусков досок и выброшенного на помойку стула. В таких местах жизнь не идет, а висит в воздухе как капля в паутинке, отчего обыкновенный дневной свет, проходящий насквозь, дробится на радугу, и жизнь приобретает другие обороты.
В одном таком месте, среди невысоких по нынешним временам домов, на последнем этаже, расположилась обещанная Игорю Романовичу студия с широкими и высоченными окнами, такими, что из них, пожалуй, на улицу мог бы стартовать небольшой частный дирижабль. И дверь, ведущая в помещение, была и широкой, и высокой. Прочной и надежной, как сталинский "железный занавес", хотя и деревянной. Внутри было пыльно и сухо, и смотреть особенно не на что, если Вы торопитесь. В противном случае можно провести здесь недели, а то и месяцы, разбирая и рассматривая хлам, что называется, с историей. Мольберты, одеяла, дубовый диван, обтянутый зеленой кожей и с высоченной спинкой, канделябры, рамы без картин, рамы с картинами, картины без рам, холсты, круглый стол, такой величины, что казалось, он был привезен из далекой Англии, когда король Артур с единомышленниками только-только завершили свои приключения и подвиги и избавились за ненадобностью от реликвии, давшей имя их ордену.
Игорь топтался в пыли, медленно поворачиваясь то к одному раритету, то к другому, и рассматривал, не касаясь и не нарушая их монументального покоя.
- Вот ключи. Можете жить здесь, всё Ваше, - "Шляпа" глухо мямлил слова, и радость приобретения от этого немного тускнела, - Я пойду.
- Погодите! Вам действительно ничего от меня не надо? Может, хоть какие-то деньги предложить?
- Не беспокойтесь. И не суетитесь, что бы ни случилось. Будет совсем туго - звоните. До скорого!
Адвокат вышел, а Игорь Романович смотрел ему вслед и думал сначала о том, что и шаги Платона Сергеича скучные, даже скучнее, чем голос. А после только, когда "Шляпа" ушел, Игорь задумался о его последних словах, и они показались ему глупостью, и, должно быть, глупость вообще сопровождала унылого адвоката всю его бессмысленную жизнь. Да и что это за адвокат, если заработать своей профессией не умеет? Ну, или не хочет... А мысли стали путаться, покрываться пылью, неожиданно легко привыкая к состоянию помещения, где под высоченным потолком тускло светила одинокая лампочка и ничего не освещала, а свет, с трудом пробивающийся сквозь мутные грязные стекла окон, некрасиво и насмешливо выделял бесформенные груды пыльного барахла. Игорю захотелось на улицу, там, наверное, свежо, там - зима, морозец какой-никакой, там светло. Но его сморило, бросило на диван и раздавило ленивым ненужным сном.
Когда владелец имущества открыл глаза, стояла уже глубокая ночь. В окно светил высокий серый фонарь, нет, не фонарь, фонарь не может быть выше пяти этажей старых домов с высоченными потолками, значит, это светит луна, и так всё тихо, так глухо, как глухо от брошенного голоса Платона Сергеича. И, оказывается, объем помещения вполне может разделить человека и прочее пространство, которое не человек и не помещение.
"Надо бы прибраться тут. Не в один раз, конечно, а день за днем, неделя за неделей...", - думал Игорь Романович и зевал, зевал и тянулся, и руки накрепко повисали в спертом воздухе и не падали, и выдох не оканчивался и длился бесконечность. И когда Игорь однажды вышел на улицу, то его щеки покрыты были уже не щетиной, а темной такой бородой на три пальца.
Странные случаются вещи с людьми. Оказывается, можно довольно долго не есть. И не хотеть есть. Можно быть энергичным и жизнерадостным, а назавтра стать медлительным и безучастным, как тень от памятника Маяковскому на Тверской. Можно спать и желать не просыпаться, потому что сны интереснее, чем реальная жизнь, и верить в эти сны больше, чем в реальность, а потом проснуться и не помнить ничего, что снилось.
Можно долго бродить по Москве и не встретить ни одного магазина и никого, кто подсказал бы, где найти этот самый магазин. И найдя его, бубнить глухим голосом себе под нос, перечисляя продукты, которые надо бы купить. И идти долго-долго по заснеженной скользкой улице домой, и подниматься часами на пятый этаж, и сутками вращать ключ в двери, и жарить яичницу целую неделю.
Игорь даже подумал, что неплохо бы вернуться в прежнюю свою веселую квартиру, маленькую, как его суетливая жизнь, но веселье показалось бессмысленным и неуместным, а жизнь длинной, и значит, глупо обманываться, да и не получится уже после пережитого. Чего пережитого?..
И мужчина в пальто ел яичницу прямо со сковородки, сидя на пыльном диване и глядя в унылое серое немытых окон, и думал о работе, что его, скорее всего, уволили, а работать надо, да нет, не работать, а просто надо иметь деньги, чтобы жить. А жить хотелось вот так, не работая и ничего не делая, и сидеть здесь всегда. И не то, чтобы прямо хотелось этого, а просто ясно было, что это судьба, от которой не уйдешь, сколько ни дергайся, и он не дергался, а медленно скреб вилкой по древней чугунной сковороде.
Щелкнул замок в двери, кто-то прошел уверенными легкими шагами и, судя по всему, остановился за спиной Игоря Романовича. Стоял и молчал. Не желательно поворачиваться, да если повернешься, за высокой диванной спинкой все равно никого не увидишь, и надо вставать. И, главное, придется. Вопреки желанию и только что отчетливо понятой судьбе.
Игорь поднялся. Повернулся. В трех шагах стояла девушка. Рыжая. Да, наверное, рыжая, хотя видимость не очень: вечереет.
- Вы кто? - слова медленно выкатились и уперлись в глухую пустоту. Но до посетительницы, должно быть, доплыли, раз она откликнулась:
- Фу, как не убрано у Вас! Помочь?
- Вы кто? - вопрос показался Игорю эхом его первого вопроса, а может быть, это и было эхо.
- Я тут живу. Иногда.
- И я живу. Нет, это я тут живу. А Вы - нет.
- Нет, это Вы не живете, а я живу! Посмотрите на себя! Вы не человек, Вы - пальто!
- Почему пальто? А, пальто... Вот это... - Игорь провел рукой по серому полю, где взошел урожай клубков пыли и хлебных крошек, - Пальто я сниму. Вот, пожалуйста!
Расстегнулся, вытащил из рукава это... эту... руку. Потом другую. С плеч упало и ударилось о пол, подняло туман пыли.
- Жалкое зрелище, - отметила рыжая, - Не ожидала.
- И я Вас не ожидал. Я никого не ожидал. И никто не приходил, - мужчина мямлил и мямлил, точно как Платон Сергеич, и ненавидел себя за это, и Платона Сергеича, и чтобы оправдаться, мямлил еще, говорил что-то о зиме и о погоде, о самочувствии, об одиночестве и бесконечной пыли, о пятом этаже, который здорово отрывает от земли с ее заботами, в общем, нес чушь и околесицу, но уныло и тяжко.
- Ладно! Я уберусь, а Вы не мешайте! А после я останусь тут жить.
- Что, вот так, со мной?
- С Вами. А что?
- Ничего. Но... на каких правах? С какой стати?
- Просто так. Мне здесь нравится. И всегда нравилось.
- Не понимаю!
Рыжая приблизилась и оказалась и вправду рыжей. Она смотрела в глаза Игорю зелеными глазами, а когда отвела взгляд, Игорь тоже отвел и увидел, что в огромной комнате светло, что всё выметено и вычищено, что всё лишнее исчезло вместе с пылью, а что осталось - стоит где нужно, и вообще, в целом, стало уютно.
- Как это Вы сделали?
- Что сделала? Всё в порядке. Так было. Всегда. Спите!
Последнее, что помнил Игорь, - зеленые глаза и мысль о том, что это только сон, и скоро он проснется, и будет, как было.
Что-то звенит, щелкает, булькает... Что-то происходит. Где? Так, а я где? Я должен быть сейчас на пятом этаже. В доме. Дом - в Москве. Москва - в... Стоп! Просто открываем глаза!
Огромные окна. За ними - светло. Ворона пролетела. Отчетливо видно. И облако в небе, и окна дома напротив. День.
Игорь поднялся с дивана. Огляделся. Как вчера, но убрано, чисто, светло. Сам - в пижаме. В разноцветных кружочках. Хрень какая-то!
У стены - плита и холодильник. Рыжая девушка готовит. Еду.
- Эй! Как Вас? Не знаю... Доброе утро!
- Ага! - она кивнула, не поворачиваясь. На плите кипело и жарилось.
- Гм... Вы остались здесь?
- Как обещала. Умывайтесь. И побрейтесь, пожалуйста! Имейте сострадание! - рыжая, наконец, посмотрела на Игоря и улыбнулась, - Будем завтракать!
Игорь брел в ванную, и дорога оказалась короче, чем предполагалось. Удалось и побриться, и умыться, и не устать.
Вернувшись, он застал девушку за большим круглым столом, где удачно и аппетитно разместились простые блюда в блестящих от чистоты тарелках. Присел, взял бутерброд, но вдруг бросил на тарелку и откинулся на стуле:
- А Вы, часом, не знакомы с Платоном Сергеичем? Ну, такой, в шляпе... - Игорь руками показал на себе как бы шляпу и скорчил физиономию, весьма отдаленно напоминающую недавнего адвоката и больше походящую на гримасу мармазетки.
Дама недовольно скомкала нижнюю губу:
- С Платоном Сергеичем?
- Да.
- В шляпе?
- Да.
- Нет.
- Что нет?
- Нет никакого Платона Сергеича. Или я его не знаю. Или и то, и другое.
- А вот Вы говорили, что живете здесь иногда. И вон ключ имеете. Откуда?
- Ключ - отсюда. От двери.
- Ну да, это ясно. У Вас-то он откуда? Кто дал?
- Вы его не знаете.
- Ага... Значит, еще кто-то придет? Вы кого-то ждете?
- Никого. Но - придет. И не один. Сюда много кто приходит, будьте уверены!
- Зачем?
- Просто. Жить.
- Да ведь это я здесь живу!
- Ну и что?
- Как что? Я же не вламываюсь к Вам в дом! Не навожу своих порядков! Не тащу с улицы кого попало!
Девушка серьезно поглядела на мужчину в пижаме.
- А Вы попробуйте!
- Что?
- Вломиться, навести порядки, притащить... Ну, и всё, что Вы только что сказали.
- Слушайте, я хочу только понять, с кем имею дело. И по какой причине. И как Вас зовут, и что Вы тут делаете...
- А это неважно. И Вам не поможет. Вы здесь временно, мы к таким привыкли.
- Как временно? Я - владелец квартиры!
- Ну и что? Вот Вы и владелец бутерброда, но из этого ничего не следует. Это - временно.
Игорь задумался. Конечно, в общем, девушка права. И всё временно. Однако это не упраздняет закона о владении, или как это называется... Игорь предпринял последнюю попытку. Перед тем, как вызвать полицию. Придав себе воинственный вид, ну, или вид, который казался ему воинственным, опершись локтями о стол, глядя исподлобья, мужчина попытался и голосу сообщить этакие принудительные громовые нотки, однако голос повис в пространстве надоедливым комариком:
- Вы это... Короче... Я полицию...
И тело обмякло, Игоря опять потянуло в сон, и завертелась под потолком рогатая люстра в тысячу свечей, и свечи коптили, горячий воск капал, и становилось душно и темно. И перед тем, как утонуть в темном топленом воске, Игорь огляделся мутным взглядом, стараясь зацепиться за какую-нибудь яркую подробность, которая не даст уснуть, и увидел только прядь рыжих волос.
Глава 3
Открыв глаза, Игорь обнаружил, что, во-первых, он до сих пор облачен в смешную и немужественную пижаму в разноцветный кружочек. Во-вторых, на улице непривычно шумно. В-третьих, Рыжая пропала, а порядок в доме сохранился. Последние две новости добавляли уверенности и надежды на лучшее. За окном, внизу, у подъезда происходила какая-то возня и даже, наверное, скандал: тучная дама толкала в грудь мужчину в облачении грузчика, и тот поскользнувшись на гололеде, неуклюже упал и выпустил из рук хрустальную вазу, которая не разбилась, а покатилась звонко по заснеженному льду. Там, шагах в десяти от подъезда стоял грузовой автомобиль с чьими-то пожитками, шкафами, диваном и прочим.
На подоконнике лежала свежая газета, и Игорь, никогда газет не читавший и черпавший необходимую информацию из интернета, за неимением последнего, развернул бумажный носитель. На первой странице, обыкновенно самой скучной, была размещена крупная фотография его дома. В верхнем этаже, за высоченным окном, ясно угадывался образ мужчины в пижаме. Заголовок статьи гласил о расселении московских трущоб.
Игорю Романовичу стало неприятно, что вот опять кто-то, кого он не знает, и кто не знает его и не представляет обстоятельств его жизни, не может угадать его желаний и потребностей, да и не старается, снова этот кто-то решает всё за него, наплевательски ставя подпись под документом, способным круто изменить судьбы множества беспомощных и безголосых людей.
В дверь постучали. Нетерпеливо и настойчиво. Игорь прошлепал по дощатому полу и отпер замок.
- Здравствуйте, здравствуйте! - заверещал с порога щеголеватый юноша, - Вы жилец этого дома, так? Вы не хотите уезжать из центра Москвы, так? Вам и здесь хорошо, так?
- Так, - обреченно согласился жилец.
- Ну так давайте я Вас проинтервьюирую! Будут, так сказать, вести с поля боя! - восторженный гражданин ворвался в квартиру, щелкая по дороге фотоаппаратом, подбежал к окну, и еще пощелкал, потом бросился к Игорю, и снова щелкал и щелкал.
- Уймитесь Вы, наконец! - закрыл объектив ладонью хозяин квартиры, - В чем дело?
- Да расселяют Вас! Не слышали? Хотят лишить крова! Выкидывают в другие районы!
- И что?
- Как что?! Надо бороться! Не сдаваться!
- Как?
- Через нас, через газету! Устроим скандал! Отвоюем!
- Ну... Давайте...
- Конечно, давайте! Все на баррикады! Я статью напишу!
- И что статья?
Юноша смутился:
- Ничего. Просто будет статья...
- Понятно.
- Может быть, что-нибудь получится, какой-то резонанс...
- Понятно.
Юноша рухнул на диван, разочарованно теребя фотоаппарат.
- Хорошо у Вас здесь. Жить бы и жить. Мне бы такие апартаменты!
- Ясно. Вас как зовут? - Игорь протянул руку.
Корреспондент поднялся и протянул руку в ответ:
- Яша. Яков Курилович.
- Игорь. Чаю?
- А давайте! - Яша совсем уже безнадежно махнул рукой.
Пили молча. Игорь подливал по необходимости заварки и кипятка, Яша громко по-детски прихлебывал из блюдца и потаскивал печенье из пачки, так удачно оказавшейся на столе.
Хлопнула дверь, на пороге возникла Рыжая и, сразу оценив обстановку, скомандовала:
- Юноша, Вам пора! Идите, публикуйтесь! И, кстати, Игорю Романовичу очень нужны деньги, так что заходите иногда, забирайте готовые статьи. Игорь Романович хорошо пишет. Лучше, чем Вы. И не забывайте заносить гонорар. Вам - слава, нам - деньги. Окей?
- Окей... - Яша послушно направился к двери, - Спасибо за чай, Игорь! До встречи!
- Пока! - ответил тот, и что-то неприятно защекотало гортань. Пальцами изо рта Игорь извлек рыжий волос. "Вот гадкая женщина! Всюду - она! Все должны крутиться, как она захочет! Тьфу, зараза! Думал уже, что ушла, что не появится, а вот - здрасьте!"
- И Вам здрасьте! - ответила Рыжая мыслям временного гражданина в пижаме, закрыла дверь за гостем и проследовала за стол.
- Зачем Вы так? Парнишка хороший, старается...
- Все стараются. Всем чего-то нужно. А Вы здесь проходной двор устроили! Вон этот Ваш "хороший" как натоптал! А мне убираться. Вы же полы мыть не желаете?
- Ну почему? Могу и помыть...
- Вот и помой! - Рыжая внезапно перешла на "ты", и от этого Игоря Романовича прямо передернуло. Неприятно как-то, когда малознакомый человек тебе тычет. Нехорошо это, согласитесь.
- Я помою. А ты... - на слове "ты" Игорь сделал особое ударение, - Ты паспорт мне свой предъяви!
Сказал и затрясся, как школьник в туалете, когда директор застукает за курением. И подумалось, что напрасно он вот так "на ты", что ничего из этого не выйдет, а если и выйдет, то неприятность, а неприятностей и без того хватает: вот расселение, например, вовсе некстати... И в душе зашевелились уснувшие детские страхи, которым и проявиться было негде во взрослой суетливой жизни. И люстра под потолком, обыкновенная пятирожковая электрическая люстра, опять завертелась задорно, и на ней вспыхнули коптящие свечи, и воск полился горячими струйками на стол и на голову, и на пижаму...
Через неделю дом опустел. Не думаю, что при расселении домов возможны подобные темпы, но, наверное, тут случай был особый. Одна квартира продолжала привычное существование - квартира Игоря Романовича.
Игорь несколько раз менял замки во входной двери, но ключи Рыжей упорно подходили к любому замку, и та беспрепятственно проникала в квартиру и хозяйничала. Впрочем, у этого обстоятельства была и положительная сторона: посуда всегда оказывалась чистой, обед приготовленным, вещи уютно размещались по привычным местам, а холодильник был полон. От Рыжей можно было бы избавиться, переехав в прошлую свою квартиру или приняв предложение властей о расселении, но власти, как водится, начав бурную деятельность, остановились на полпути, забыв совершенно и о доме, и об Игоре Романовиче, а прежние тесные апартаменты не влекли его совершенно. Игорь спускался на нижние этажи, входил в брошенные помещения в надежде на время их занять, но там повсюду царила какая-то разруха, останки старой мебели не соответствовали представлениям о комфорте, пыль и грязь, отсутствие электроприборов и прочее отрицали всякую вероятность удобного и качественного проживания.
И очень тянуло что-нибудь писать. Игорь не помнит, чтобы в нем просыпалась когда-нибудь подобная склонность. Пожалуй, последние его сомнительные произведения ложились на стол учительнице литературы, да и сочинения эти оценивались невысоко, в лучшем случае, в четыре балла.
А тут прямо подмывало что-нибудь написать. Руки так и тянулись к перу, как говорится. И Игорь писал. О том, что видит из окна, о людях, встречаемых по дороге в аптеку, о гололеде, об облаках в небе, о ночных московских фонарях, - в общем, о чем придется. И его заметки пропадали, а на их месте обнаруживались деньги и чистые листы бумаги.
И еще раз или два в неделю на подоконнике обнаруживалась свежая газета с заметками и статьями, подписанными Яшей Куриловичем. От скуки и безделья Игорь иногда пролистывал издание, а порой и почитывал. На последней странице однажды среди прочих объявлений его внимание привлекло одно, где значился только адрес, без описания вида услуги или продажи какого-нибудь имущества. Из сопроводительного текста присутствовал только заголовок: "Не дай им сломить себя!". Игорь тогда только покачал головой, усмехаясь про себя, до чего странные порой бывают люди, и чего только не пишут, и не опасаются публиковать свой адрес, и отчего-то без номера телефона. И, наверное, это какие-нибудь экстремисты, хотя, должно быть, их давно вычислили бы и обезвредили известные всем компетентные органы, хранящие порядок в том виде, какой их устраивает. Тогда, вероятно, это какой-то психолог, принимающий на дому отчаявшихся пациентов. Впрочем, какая разница! Но объявление публиковалось настойчиво в каждом выпуске газеты, так что Игорь раздумывал уже явиться по указанному адресу, чтобы удовлетворить свое любопытство, но всё было как-то недосуг, как-то лень.
Глава 4
Утром, побрившись и умывшись, причесавшись как на танцы и вообще в глаженом костюме и вычищенном пальто, Игорь Романович вышел во двор. Мороз добавляет остроты существованию, а мороз с солнцем - еще и радости. Стекла домов отражали солнечные брызги, воробьи пищали и скакали в кустах, потерявших листву еще осенью, голубь неуклюже топтался на краю открытого помойного контейнера, - всё было как-то до известной степени мило и знакомо. Надлежало пройтись, размяться, посмотреть на людей, потолкаться на московских тесных тротуарах, а то, думал Игорь, и одичать недолго. Хорошо бы, решил он, зайти на почту, например, и отправить теплое письмо кому-нибудь совсем незнакомому. Чтобы он, прочитав и удивившись, и даже, может быть, определив выбросить нечаянную депешу, вдруг задумался и тоже одарил кого-нибудь случайного неравнодушным приветом. Легко благодушествовать, когда у тебя все в порядке и не ожидается непредвиденных перемен! Но и в такие моменты что-нибудь обязательно воспрепятствует доброму порыву ожившей и оттаявшей души. И точно, стоило Игорю поднять взгляд к окнам своей квартиры, как наметившиеся-было планы рассыпались на мельчайшие ничего не значащие частицы, из которых нипочем уже не соорудишь ничего путного.
У одного из окон квартиры в пятом этаже висело серое пятно, и довольно большое. Приглядевшись, Игорь с недоумением обнаружил, что пятно имеет конечности и, кажется, голову. А приглядевшись еще лучше, чуть не сел в сугроб: у рамы болтался в воздухе мужчина в сером плаще и кепке и стучал рукой в дребезжащее стекло. Окно отворилось, и гражданин этак плавно и, как показалось Игорю, вальяжно влетел внутрь, как воздушный шарик, гонимый легким ветерком. Логично подозревая в происшествии оптический обман или расстройство только что ликовавшей психики, Игорь Романович принял решение все-таки убедиться в том, что увиденное - галлюцинация, и мигом преодолев препятствующие этажи, влетел в квартиру.
За столом, ни мало не смущаясь, сидела Рыжая, изящно удерживая фарфоровую чашку с чаем, а рядом с ней так же невозмутимо разместился тот самый незнакомый господин, разве что без плаща, а в синем вязаном свитере с белыми скачущими куда-то оленями. Что интересно, кепка все так же гнездилась на явно лысеющей голове.
- Что же Вы вернулись, Игорь Романович? - Рыжая говорила отстраненным и холодным тоном, будто обращалась к только что раздавленной мухе, - Или передумали проветриться? Или мороз не пускает?
- Пускает, - отвечал хозяин квартиры, - Не в том дело. Это кто?
И Игорь кивнул на гражданина в кепке.
Гражданин поднялся со стула, скроил слащавую гримасу и засеменил к застрявшему у двери Игорю:
- А это - Политуров, Иван Макарыч, будем знакомы! - Иван Макарыч ухватил насильно руку недоумевающего Игоря и потряс в двух своих, - Это - Ваш покорный слуга и помощник! Всегда к услугам! Всегда рядом!
- Я, кажется, Вас не знаю и в дом к себе не приглашал, - Игорь кое-как освободился от мягкого и обволакивающего рукопожатия.
- А знали бы, так пригласили! Вот и будем знакомы, вот и подружимся! - и Политуров в порыве сорвал с головы кепку и произвел ею в воздухе какие-то хаотичные движения, весьма отдаленно напоминающие манеры средневековых придворных.
"А лысина у него и вправду значительная, и как отчетливо отражает обстановку!" - подумал Игорь.
- Да-с, лысеем, годы-с! Оттого и головной убор носим-с, даже, если позволите, за обеденным столом, в кругу близких друзей! Ай, как славно, что Вы вернулись! Вот и в картишки, небось, перекинемся, а? Вчетвером, конечно, интереснее!
- Вчетвером? - Игорь осмотрелся, - Здесь еще сюрприз?
- Сюрприз, сюрприз! - подхватил лысый, - Именно - сюрприз! С минуты на минуту Адольф Карпыч пожалуют, так это для всех нас сюрприз! Да Вы разденьтесь, право, разденьтесь и присоединяйтесь к чаепитию! Порадуйте нас!
И не успел Игорь Романович опомниться, как был и раздет, и на стул усажен, и в руку ему всучили чашку с горяченным чаем, так что, механично отхлебнув, он закашлялся и забрызгал окрестности кипятком.
Рыжая скривила губы, что, впрочем, было явлением вполне ее характеризующим, а Иван Макарыч, напротив, громко и звонко расхохотался и совсем некстати долил в чашку Игоря еще кипятка.
- А Вы веселый человек, как я погляжу! - недовольно высказался Игорь Романович.
- Весе-ееелый! - задорно протянул лысый, - Еще какой! Погодите, Вы меня узнаете! И Вам веселиться советую! А что не веселиться?! - Жизнь одна! Да-с! Надо успеть! Унывать - не наш профиль!
На лестнице послышались тяжелые шаги, и прямо сквозь запертую деревянную дверь в помещение вошел высокий худощавый господин в молодежной не по годам курточке и вязаной шапочке.
- Вот и Адольф Карпыч! Вот и дождались! Проходите, проходите, сделайте милость! - Кепка опять побежал к двери, опять раздевал гостя и провожал к столу. Тот, дойдя до отведенного ему места, грубо оттолкнул Ивана Макарыча:
- Не суетись, недомерок! Вина налей!
И тот, ни мало не оскорбившись, кинулся исполнять порученное, да еще и с церемониями, и с вечными шуточками. Получив бокал красного вина, пришедший резюмировал:
- Все в сборе, можно начинать! - и покосился на Игоря Романовича, при этом сощурив и без того щурые глаза.
- Да, да, приступим! - подхватил Иван Макарыч и, ловко в одно движение выхватил откуда-то колоду карт.
Адольф тут же вырвал карты у него из рук и бросил в сторону, где непостижимым образом уже ждал камин с пляшущими языками пламени, в которых карты и сгорели мгновенно.
"И как я камина не заметил! Вон, стоил посредине комнаты, кирпичный, здоровенный! И труба уходит под потолок!" - рассуждал Игорь Романович, но мысли и без того путались, и люстра со свечами принялась уже вращаться, но Рыжая ухватила его за рукав, и резко дернув к себе, приблизилась лицом, и лицо произнесло:
- Не спать! Сидеть и слушать!
Словно пелена с глаз, упал сон куда-то вниз, как крошка падает на блюдце, и в комнате посветлело, и не было никакого камина.
- Итак, - продолжил Адольф Карпыч, - К делу. На время прибывает граф Толстой, и нам поручено встретить его и разместить. Ну, и посодействовать, если появится необходимость. Возражений, надеюсь, нет?
И снова тяжелый колкий взгляд уперся в Игоря. Сам того не желая, а просто несколько сбившись от всего происшедшего в это утро, Игорь хохотнул и с недоверием поинтересовался:
- Прям сам граф? Толстой?
- Угу, сам, - как-то угрожающе кивнул Адольф.
- Тот самый?
- Угу, самый.
- Шутите?
Худой откинулся на спинку:
- Макарыч, возьми этого недоноска сейчас и в том вот углу научи его манерам, пожалуйста! - это "пожалуйста" он не произнес, а буквально прошипел: пожжжшшалууйста!
Политуров вскочил, нежно ухватил Игоря за талию и прямо со стулом, легко как перышко, перенес в указанное худым место, где аккуратно и точно произвел два увесистых удара в грудь недоверчивого собеседника. При этом грудь зазвенела, а в глазах все как-то поплыло. Затем Иван Макарыч, продолжая слащаво улыбаться, мило отряхнул и поправил пиджак Игоря Романовича и оттащил его на стуле на прежнее место.
- Продолжаем, - подвел итог Адольф.
А Игорь Романович только-только справился с непередаваемой тупой болью и глотнул воздуха.
- Какая будет программа? - как ни в чем не бывало, попивая чай, спросила Рыжая.
- Обычная: мораль, нравственность и все в том же духе, - коротко отозвался Адольф Карпыч, - Вопросов больше нет?
Все, кроме Игоря, отрицательно покачали головами. Худой кивнул Игорю:
- У тебя тоже больше вопросов нет?
- Нет, - задушенным голосом ответил тот и провел ладонью по груди.
- Вот и хорошо. Расходимся. До скорого! - Адольф поднял руку и исчез, а вместе с ним исчезли и его куртка, и вязаная шапочка.
- Хорошо с вами, но и мне пора! - откланялся Политуров и, на ходу натягивая плащ и открывая окно, вылетел на улицу и уже оттуда крикнул: - Спасибо, хозяева за хлеб, за соль!
Рыжая плотно заперла за ним окно и стала собирать посуду со стола.
- Ну, и что это было? - несколько осмелев, поинтересовался Игорь.
- Ничего. Собрание. Ты сам видел.
- Кто эти... люди?
- Это не люди.
- А кто?
- Тебе на сегодня хватит, не спрашивай. Перевари сначала.
На следующий день вся группа снова была в сборе. Расселись за тем же столом, пили чай, Рыжая и Политуров вели непринужденные беседы, Адольф хмурился, как обычно, только Игорь Романович к компании не присоединился, а восседал обиженно на диване и смотрел в окно. Иван Макарыч, болтая и шутя, играл сам с собой в подкидного, воображая троих виртуальных противников, и всегда выигрывал, чему радовался несказанно и всякий раз хватал Рыжую за руку и громко восклицал:
- Вы прямо счастье в игре приносите, замечательная моя Девятихвостая Лисица! Что делает красота! Что делает красота с мужчинами! Ах, как Вы хороши!
А Рыжая томно высвобождала руку, всем своим видом давая понять, что комплименты ей нравятся, но это как бы ничего не значит, и заходить далее в отношениях с Иваном Макарычем она не желает.
Игорь Романович, устав от этого балагана уже дважды порывался встать и одеться, и выйти куда-нибудь на улицу, но идти было некуда и не хотелось, а за окном валил снег крупными хлопьями, и хлопья сыпались и сыпались, и стена из падающего снега казалась непроницаемой для взгляда и непроходимой для человека, идущего просто так, без особой цели.
- Пора! - вдруг провозгласил Адольф, и все отвлеклись от своих дел, и повернули к нему головы, даже Игорь неожиданно для себя поднялся и поглядел в округлившиеся глаза Адольфа Карпыча, а тот застыл, всматриваясь вдаль, и Игорь тоже посмотрел в эту даль. А даль присутствовала, наличествовала, несмотря на то, что на ее месте должна бы быть стена квартиры. Однако стена пропала, а апартаменты пятого этажа стояли на железнодорожных путях, по обеим сторонам которых располагался густой еловый лес, и ели, покрытые плотным свежим снегом смутили Игоря Романовича, и он подбежал к окну, и выяснилось, что в окнах - тот же лес, и сугроб доходит чуть ли не до самых оконных рам.
Между тем, на путях, вдали показался поезд, стремительно несущийся к квартире, перегородившей ему пути. Раздался гудок, потом второй, резкий и уже совсем отчаявшийся, и "Сапсан" вдруг застыл метрах в пятидесяти от сидящих за круглым столом граждан. Двери поезда открылись, из них стали выпрыгивать дети, потом - какая-то крестьянская баба образца девятнадцатого столетия, потом снова дети, и еще баба, все с узелками и узлами, а после спрыгнул с подножки мужчина, не по погоде одетый в рубаху и подпоясанный, обладатель примечательной бороды. Господин крикнул что-то требовательно внутрь вагона и в ответ ему передали чемодан. Наконец, вся процессия в неорганизованном порядке двинулась к квартирантам. Политуров кинулся к идущим, побежал, спотыкаясь о шпалы, и даже упал один раз, но цели своей достиг, стал выхватывать багаж из рук, пристраивать в своих руках и на плечах, снова возвращать багаж, в общем, суетился, и все болтал и болтал.
Когда процессия вошла в квартиру, то площадь помещения перестала казаться такой уж большой, а выглядела тесной и непригодной для комфортного пребывания. Дети стали хватать со стола печенье и бутерброды, один влез и на самый стол и, жуя, передавал снедь другим мальчикам и девочкам, и все что-то кричали, бегали. Адольф же, по-братски обнявшись с прибывшим бородатым мужчиной, пригласил его на диван, повторяя:
- Вам отдохнуть надобно, Лев Николаич! Устраивайтесь, пожалуйста! Отдохнуть надобно!
Вмиг утомившись от суеты, Игорь оперся о подоконник, где лежала привычная свежая газета с объявлением "Не дай им себя сломить!". Он поднял глаза и посмотрел сквозь стекла, дворник внизу скреб лопатой, собирая горы белого сахарного снега, а черная кошка сидела на вычищенном и наблюдала за его работой. Игорь обернулся. Недавно отсутствовавшая стена снова заняла свое законное место, определенное неизвестным архитектором, а Толстой с сопровождающими уже покидали квартиру, выходя через дверь, как положено. С ними вышли и Адольф, и Политуров.
- Куда они? - поинтересовался Игорь Романович.
- Расселяться. На другие этажи. Им там будет удобнее, - пояснила Рыжая, потягивая тонкую женскую сигарету.