Когда без итога и цели, углов и сторон,
как будто степная дорога навеяла сон,
усталую скуку оставь посредине степи —
решись на разлуку, на грубую почву ступи.
И сам я, подоле желая остаться в живых,
сошел поневоле на камни чужих мостовых.
И в узкие щели когда пропускает земля,
в горячей метели мне слышится зов ковыля.
И я возвращаюсь и вновь понимаю сполна:
дорога одна, и не стоит цены целина.
И горечь полыни, что, словно варенье, густа,
подобно лавине, в раскрытые льется уста.
И вновь необычны и запах, и голоса звук,
и вновь непривычны соприкосновения рук.
Содрав ожиданием неосязаемый луб,
забытое слово с отвыкших срывается губ...
Но стоит немного попасть в колею колесом,
опять навевает дорога резиновый сон,
и снова полынным становится выпитый мёд,
и снова пустынным виднеется путь наперёд.
Решись на разлуку, попробуй, шагни наугад.
Но знай, что никто никогда не приходит назад.
* * *
Я зерна от плевел и соль от земли отделю.
Что надо еще, чтобы выпечь насущного хлеба?
Баклагу воды родниковой да капельку неба —
пускай дождевую, из тех, что ладонью ловлю.
Из крови и плоти я, пищею кровь мне и плоть.
На хлеба кусок возжелаю я масла и мяса,
вина веселящего вместо горчащего кваса
да женщину, что от щедрот посылает Господь.
Хвала тебе, Господи, что я земной человек,
не очень усердно взыскующий вышнего града...
Хоть ночь от меня утаит глубину её взгляда,
пусть небо во взгляде её не иссякнет вовек.
Impression a'la russe
Маслом и углем живая душа не смутится,
голосу всякому свой отголосок найдёт...
Вихри метельные, словно танцоры Матисса,
нынче зимою опять заведут хоровод.
Вновь угляжу на Волхонке Помону Майоля,
вновь подивлюсь: велики волховские дела!
Словно, снопами уставив дожатое поле,
вятская баба к нему в мастерскую пришла.
Тяготу яблока, дух травяного отвара,
ток листопада и снова ржаное жнивьё
припоминаю, когда на холсте Ренуара
вижу налитое щедростью тело твоё...
* * *
Спиралями локонов, плетками кос,
волнами от ясного лба —
желанными нитями женских волос
мужчин оплетает судьба.
Речной ветерок, поворот головы,
мгновенный свободный полёт...
Из них невесомый Амур тетивы
для меткого лука прядёт.
В земном состязании равно богат,
кто не постоял за ценой,
пролив на себя золотой водопад,
каштановый иль смоляной.
И все обесцветить и высушить пусть
нещадное время спешит —
кто вымолвит после, что жизненный путь
наш белыми нитками шит?
* * *
Не верь поэту, женщина — он лжёт,
когда о чувстве пламенно вещает.
Он сердца своего не сбережёт,
хотя неосторожно обещает.
Но женщина — он лжёт не потому,
что слово от рождения лукаво,
что, неподвластен воле и уму,
он падок на любовную отраву...
И в час, еще далёкий от потерь,
пока еще восторга сердце просит,
поверь поэту, женщина, поверь —
он верит сам всему, что произносит.
* * *
В сонную полуночную пору
неприкосновенна тишина.
Женщина идёт по коридору.
Женщина достаточно пьяна.
Для кого достаточно? Да ладно —
дураку понятно наперёд:
кто её сокровище бесплатно
в сумраке дежурном подберёт.
И, зовя хотя бы к разговору —
за ночь можно многое успеть,
женщина идёт по коридору,
женщина пытается запеть.
В песне то ли долгая дорога,
то ли безымянная река...
Женщина, прости мне ради Бога,
что я выпил мало для греха.
* * *
Нет возвращений на круги своя —
лишь беглая оглядка на былое:
пронзая время зрительной иглою,
понять необратимость бытия;
узнать, следя механику пружин,
вертящих древний мир непостижимо,
что, близкая, ты вновь недостижима,
как прошлый год иль век недостижим,
что я от жизни жизнь не отделю —
они опять смыкаются краями,
потоками и звездными роями,
и я другую, дальнюю люблю;
и, видя на подстриженном виске,
как мимолётность в малом волоске
нежданной белизною залучилась,
светлея в ностальгической тоске,
понять, что всё, как должно, получилось.
Новогоднее утро
В тихое утро нечётное
сон городку не в укор.
С прошлого года не чёсанный
пес выбегает на двор.
С прошлого года не гулянный,
радостный до не могу
пишет свои загогулины
на прошлогоднем снегу.
Время еще невредимое —
нечего переживать.
Этой порой нелюдимою
всё, что успел я, родимая —
самое необходимое:
вывести пса и, любимая,
счастья тебе пожелать.
* * *
До самых пяток обуви не снашивай,
иначе станут болью полыхать.
Мужчину не упрашивай, не спрашивай
про то, о чём боишься услыхать.
Сомнения оставь для вожделения
охочей до подробностей толпе,
покуда из любого отдаления
он снова возвращается к тебе.
Дай волю его крайностям и странностям,
а тени зашевелятся в углу —
прислушайся к звучащей над пространствами
суровой нити, вдёрнутой в иглу...
* * *
В этом городе тишь да покой,
пахнет свежей травой и рекой.
Здесь до аэропорта — рукой,
до железной дороги — другой.
И, когда ретивое унять,
можно запросто город обнять.
Но распахнутых рук не свести —
на дорожку меня покрести...
* * *
Уезжаю — словно убиваю.
Сердце замыкаю, забываю.
День за днём по капле убываю,
истекаю дымом без огня.
Уезжаю — словно умираю.
Телефонный номер набираю
и с того, невидимого краю
слышу: всё в порядке без меня...
Знаю: всё земное разойдётся —
ляжет в землю, к облаку взовьётся.
Оттого и сердцу достаётся,
и уста напоминают нить...
Кажется: и мама отзовётся,
стоит наудачу позвонить.
* * *
Отделяясь, ты становишься бесплотной:
только голос, а ладоням — ничего.
Отдаляясь, ты становишься бесплодной:
только близостью творится рожество.
Вот и я в неосязающие руки
лишь возьму неоперённое стило —
о разлуке все неслышимые звуки
да о снеге, что Покровом нанесло.
Мёрзнет к вечеру намокшая дорога,
ускользая из-под ношеных подошв.
Осторожней — невесомая подмога
нынче пара моих стынущих ладош.
А меня и в невесомости удержит
постижимое воистину двоим
ожиданье воплощения надежды,
что зовётся ныне именем твоим.
Календарь
Все другие — эрзац, если ты не забыла немецкий.
Но Великим постом искушает и чёрный сухарь...
Над замшелого камня насмешкою долго не мешкай —
это нашею жизнью настенный набух календарь.
На красоты родимая неистощима природа,
каждый дюжинный месяц живую частицу впитал —
неустанно от Нового года до Нового года
уверяют Саврасов и Суриков, и Левитан.
Но тем более каждое утро и чувство дороже,
чем белее и глуше страницы его к декабрю...
Если ты остаёшься безмолвною на раздорожье —
на прощанье альбом Васнецова тебе подарю.
* * *
Посветлели небеса
над моею головою.
Между нами — два часа,
коль дорогой столбовою.
Два часа — рукой подать,
словно греке через реку...
Это солнцу благодать,
двое суток — человеку:
ветра, леса и степи
да речного полноводья ...
Не спеши, родная, спи —
я приеду не сегодня.
Но любому воробью
нынче ведомо на свете:
это я тебе и детям
новый день передаю...
* * *
Тонка в моих ладонях, словно свечка,
огнём неуловимым горяча,
ты, как звезда, гореть не можешь вечно,
хоть и звезда не вечна, как свеча.
Но даже на ином краю планеты
сиянию безоблачного дня
не перебить мерцающего света,
что издали доходит до меня.
И вдалеке, тебя не осязая,
желаю, чтоб вовеки не рвалась
меж нами неземная, световая —
воистину космическая связь.