Незыбки
человеческие меры,
но небеса
не прекращают бег.
Меняются учения
и веры,
и мечется меж ними
человек...
Рождество
В печальной полутьме соборной
на высоте, над алтарем
ступает женщина, в своем
полуобъятии покорно
неся по небу, как по льду,
навстречу страшному суду
свое дитя.
И непритворна
молитва
отвести беду:
— Отче наш,
иже еси на небеси!
Все ты видишь,
все ты ведаешь —
спаси!
Сохрани дитя
от мора и вражды,
злого глаза
и недоброй ворожбы,
от лихих друзей,
от пьяной кутерьмы,
от горячки,
от сумы
да от тюрьмы.
Упаси его
от женского ловства,
упаси от баловства
и воровства,
чтоб не сгинул
ни в каком
глухом углу,
благодарному
учился ремеслу.
И еще пошли,
о Господи, ему
терпеливую
и верную жену...
А как выполнишь
последнюю из воль,
пережить его мне, Боже,
не позволь...
Ну, а если все,
как в книге о Христе —
пусть ему не будет больно
на кресте...
Какая звезда
надо мною
той ночью светила?
Какое знамени
мне уготовило путь?
А, впрочем, был полдень.
Предзимнее солнце святило
мой крик, возвестивший
мою мессианскую суть.
Была ли земля
осчастливлена
этою встречей,
не ведаю,
может,
ее не смогли остеречь?
Но я народился —
наверное,
чьим-то предтечей
и в случае всяком —
вослед одному из предтеч...
Под облачным небом
оставленной Богом
России,
разъятой на части
во имя великих идей,
в родильных палатах
на землю нисходят
мессии...
Немногим из них
суждено дорасти
до людей...
Учение
Ни злата, ни смирны.
Над зыбкою клонится мать:
— Дороги немирны
и немудрено опоздать.
Порядок естествен.
Известно: крои не крои —
вселенское тесто
взошло на вселенской
крови...
Баю-баюшки-баю,
колыбельную спою,
как Никитович Добрыня
вышел в матушку свою
и лицом, и волосом,
и умом, и голосом.
А характером — в отца,
удалого молодца.
Только матушка Добрыни
с ним венчалась
без венца.
Баю-баюшки-баю,
колыбельную пою...
Так что норовом Добрыня
тоже в матушку свою...
Зарекала сына мать
на реку Почай гулять:
— Вода в речке
камни мочит,
половчанин
стрелы точит...
Захотелося Добрыне
половчанина спытать...
Князь вослед ему —
гонцов,
троих дюжих молодцев.
Были княжьими угодья
на реке Почайне, знать...
Половецкая стрела
супротивника нашла.
Но рукой не половецкой
стрелка пущена была...
У реки Почайны
берега печальны.
Утонул Добрыня
во Почай-реке...
Шаги у порога.
Пришли.
Наконец-то пришли!
Знамением бога
отозваны вы издали...
Но — о, перемена! —
вошли, не клоня головы,
иного колена
иные душою
волхвы...
— Миру,
изгнавшему горе,
истина
свыше дана:
Волге —
в Каспийское море,
волку —
сожрать кабана.
Дважды на пятеро —
десять,
дважды попятился —
бит.
Слово реченное —
Весит.
Стража бессонная —
бдит.
Душу сомненье
не корчит —
светлые светы
вдали.
Мудрый, испытанный
кормчий
наши ведет
корабли.
Паче иных
добродетель —
неколебимость основ...
Вам заповедуем,
дети,
всходы
ученья волхвов...
Нагоняет ворон тьму.
Где же кречет?
Мама! Мама, почему
не перечишь?
— За горою за смоляной
на чужой стороне иной
что ни реченька, то — слеза,
что ни облако, то — гроза.
Что ни камень лежит — опока,
под каменьями все осока.
Что ни пташица на суку,
знай, талдычит — ку-ку, ку-ку...
Что ни ягоды, то — калина,
что ни песенка, то — кручина.
С незапамятной со поры
лихом веет из-за горы...
А в родной стороне своей
Что ни пташечка — соловей,
что ни реченька — серебро,
что ни песенка — на добро.
Что ни сказывают — былина,
что ни ягода, то — малина,
что ни камень в горе берут —
что яхонт и изумруд.
Травы стелются — легкий шелк.
Хорошо живем.
Хорошо!
Хоть и впрямь
шелкова трава,
но и мать
не всегда права.
Если веку —
от плоти плоть,
человеку
не побороть...
Солнцеворота
обычай таков:
всякому овощу
время свое...
Девицам красным
не ладить венков,
если на запад
спешит воронье.
Красным девицам
выкапывать рвы,
а молодицам
снаряды точить.
Бабушкам старым
стоять у печи.
Молодцам добрым
идти на войну...
Если же ворог
не гонит полков,
всякий сверчок
знай свой шесток.
Колосу — лето,
охоте — волков.
Запад — закату,
Восходу — восток.
Красным девицам
на танцы ходить,
а молодицам —
от горниц ключи.
Бабушкам старым
сидеть на печи.
Молодцам добрым —
идти на войну...
Наставлений изведав много,
по апостолу наречен,
не творил я молитвы богу.
Не крещен
и не причащен...
Нет креста —
невелико горе!
Выйдем на реку,
поглядим:
новодельный
железный город
с облаками мешает дым.
Белоснежный
и красно-ржавый,
от зачиннейшего аза
дым великой моей державы
мне навек
пропитал глаза...
Исход первый
Мама на Купала
ноченьку не спала.
Мама на Купала
ключи вынимала,
землю размыкала,
росу выпускала,
сахаром порошила
сыну подорожники...
А роса медовая,
а земля пуховая.
Мягкая дорога
сыну от порога...
Мама на Купала
ноченьку не спала.
Мама на Купала
заговор шептала:
— За четыре кедра
на четыре ветра
из-за правого плеча
полети, моя печаль,
ляг по топким берегам
сыну оберегом.
Средь зыбучего песка
упади, тоска-доска,
под ноги опорой —
черною кокорой.
А потом развейся,
в сердце перелейся.
Чтобы из чужой земли
ноги сами понесли,
омуты минуя,
в сторону родную.
Ночка на Купала
коротка.
Светало...
В колоколовом гуде
новый крест
на себя возложу.
Возликуете, люди!
Со любовию
к вам прихожу.
Неизменная веха
на пути
к обретенью венца —
возлюбить человека,
никогда не увидев лица...
Но неистовый хохот
в отдалении слышу во тьме.
Возлюбившие похоть
неужель повредились в уме?
В лихорадии буден
заповедано строить и месть!
Отступившие люди,
вам — моя превысокая месть.
Для всеобщего блага
в грешных, вас
обретаю врага.
В сени красного флага
я иду.
Отворите врата!
Сокрушение
Великий труд —
живое перерезать
и в новые пределы
заковать.
Но миг —
и рассыпается железо.
И реки
поворачивают вспять...
Отвечали укоряющим:
— Напраслина!..
А всего-то было масла,
что на маслену.
И всего муки —
блинами гору выстелить.
Меду было —
те блины поверху
вымазать.
Укатали горку —
вроде получается.
А прошла неделя —
камушки повылезли.
То-то было
после масленой
похмельице...
Семь недель
Великий пост
по уложению.
А у нас
Великий пост —
Двенадцать месяцев...
Год за годом
сыплют бедами.
А сулили —
вертоград...
Уж мы, братцы,
попроведаем,
кто в разрухе
виноват...
— В нашей округе —
всего три ведьмы.
Первая ведьма
огонь зажигала,
вторая ведьма
заломы ломала,
а третья ведьма
межи зажинала.
Холодно!
Голодно!..
Вот мы первую —
огнем.
А вторую —
дубьем.
А третью —
косовьем.
Всего три ведьмы.
Мало!
Еще найдем...
Договорились:
увидишь — маши...
Светлые волосы?
Темные волосы?
На переход
через реку машин —
белые полосы,
черные полосы...
Разноголосица
верных примет
не соберется
в единую линию...
Чересполосица
бед и побед.
Бедра железны,
да голени глиняны.
Исполу — ангел,
Да исполу — тать.
Полуулыбка,
да с полугримаскою.
С этим не стоит
на пару плутать,
этот глядит
с непонятной опаскою.
Тот расплывется при встрече —
ловец.
Жесткое ложе
периною выстелит...
Се — человек?
Или се — человек?
Люди, скажите:
который воистину?..
Хотели по мосту,
вышло — бродом.
Благие помыслы —
в воду, в воду!
Пустите ленту
обратным ходом.
Посмотрим сызнова —
год за годом.
Но время словно
тасует карты —
иные краски,
иные кадры...
— Нас учили
на черное молвить —
бело.
Нас учили
На малое молвить — зело.
И от плевел старательно
сея зерно,
мы твердили,
что это —
во имя.
Нам до лампочки было,
кто был наверху,
мы носили пальтишки
на рыбьем меху,
но расхожие песни
держа на слуху,
мы твердили,
что это —
во имя.
Ни души, ни терпенья
для нас не щадя,
иссобачились матери
в очередях,
но, шагая колоннами
по площадям,
мы твердили,
что это —
во имя.
И стояли дворцы,
и спивались отцы,
и на теле земли
проступали рубцы,
и терновые снова
сплетались венцы.
Все — во имя.
Во имя.
Во имя...
Снова откровение
нам послано.
Словно просветление —
в уме.
Новой вере —
новые апостолы...
И, как прежде,
истина —
во тьме...
Вначале —
ослепленье в сотни свеч.
Потом —
лицо на ощупь,
лампа в полнить...
Не упразднить пришел я,
но исполнить.
Наставить.
Поспешествовать.
Сберечь...
А видел —
сокрушение святынь,
их вынутые,
выжженные нутра.
И новое
восторженное утро
не согревало
меркнущую стынь...
Я видел
Сокрушение святош —
растерянные,
выжатые лица:
вода исправно
плещется на плицы,
но в жернова
никто не сыплет рожь...
Я видел
сокрушение ума —
как будто,
перепутав страны света,
мы приняли
за проблески рассвета
огни болот.
За гульбище —
урман...
Я видел.
Ведал.
Я перетерпел.
И видит бог —
не этого хотел...
Исход второй
— Сын мой, сыне —
без тебя мне,
как без солнышка
человеку злою ноченькой
студеною,
как синю морю
без махонького камушка,
как чисту полю
без худенького кустышка...
Как тебе, сынок,
живется-поживается
на чужой на стороне
без роду-племени?..
Коль тебе, сынок,
стоснется-пригорюнится,
коли не с кем будет
горе поубавити,
затвори его в письме,
пошли с оказией —
все мне будет от тебя
какая весточка...
А когда зеленый сад
вовсю распустится,
прилетай, сынок,
хотя бы на неделюшку.
На Ивана соберешься —
будут ягоды.
А появишься на Спаса —
будут яблоки.
Может, яблочек поешь
да и останешься.
На родимой стороне
все слаще кажется...
Поутру
по холодочку
разгребем-ка, братцы,
лодочку.
Разгребем —
не раскачаем...
Вниз по речке —
с черным чаем.
Вверх по речке —
с черным потом...
За ближайшим поворотом —
что там?
Эй, ребята,
не робей —
своей силы
не жалей!
За Казанью пересядем
мы на борзыих коней.
Доберемся до Почая,
там посмотрим на людей...
Поутру
по холодочку
разгребем-ка, братцы,
лодочку.
Разгребем —
на раскачаем...
Что зачалим?
Где причалим?
Поперек не становитесь —
осерчаем...
Мы без бога
до порога,
на порог —
без пирога.
Здравствуй,
новая дорога!
Расступитесь,
берега!
Шибче, лодочка,
ходи!..
Крикнул ворон
Впереди.
Ой, ворона ты,
ворона-
душу нам
не береди!