Как любое художественное произведение представляет собой для читателя симфонию из сменяющих друг друга эмоциональных состояний, вызванных автором, точно так же и человек, формируемый книгами и ближайшим окружением, являет собой произведение нелинейного монтажа смыслов, судеб и вкусов своих родителей, учителей и просто прохожих.

Под давлением постоянно поступающей новой информации уже имеющиеся тексты вряд ли смогут сохранить в информационном банке свою первоначальную целомудренность. Неизбежно должны будут возникнуть естественные связи между главами, абзацами, отдельными смыслами различных романов. Неизбежно возникнут отношения понимания, дружбы и ненависти между уже умершими и еще живыми. Эти отношения будут рождаться как рождаются связи между материками на самой Земле. Разница в том, что на планете информационными каналами в первую очередь являются ветер, птицы, рыбы, люди и пр., а в черепе живущего - нейронные связи. Носителями же смыслов становятся нейронные структуры. А вот с помощью чего: структурного "порядка" или "хаоса" могут быть выражены эти смыслы ¾ это вопрос вопросов! Ибо как порядок, так и хаос являются носителями ответов на то, что из задевает, на то, что они способны увидеть в окружающем мире.

Самопроизвольность возникновения "порядка из хаоса" или "хаоса из порядка" для систем, в которых допускается рождение и гибель отдельных элементов, определяется поступающими на вход системы входными данными и существующей на момент поступления входных данных способностью системы к адекватной реакции.

А способность эта есть функция от отпущенного системе времени на раскачку, на жизнь.

Вывод. Если в информационной самообучающейся системе гибнут и рождаются ее элементы, как, например, в случае относительно бессмертного человечества, состоящего из граждан, способных рождаться и умирать, то ответ на любой обращенный из космоса вопрос будет определяться отпущенным временем.

Если времени достаточно и мы никуда не торопимся, то мы будем рожать, объединять, синтезировать, создавать новые структуры, своим существованием отвечающие на задаваемые вопросы.

Если же времени на ответ не осталось совсем, то мы будем убивать, упрощать, резать, а тем самым - все равно создавать новые структуры, которые точно также своим существованием будут отвечать на задаваемые вопросы. Мы будем торопиться, мы будем становиться проще и со временем перестанем видеть те вопросы, сложность которых превосходит нашу информационную мощность, выражающуюся через нашу численность и коммуникабельность (количество элементов и их связей друг с другом).

Но мы все равно будем своими изменениями стремиться к знанию - независимо от того, чем мы заняты: рождением или убийством. Только во втором случае мы опустим голову вниз от бездонного космоса к сиюминутным проблемам и сосредоточимся на еде и удобстве своего кратковременного существования. И здесь больше ничего поделать нельзя: "где бы ни сражались люди за еду и квартирную плату, они отступали, отступали ночью, в тумане, безо всякой нормальной причины, исключительно из стратегических соображений. Вот что лишало мужества. Воевать на войне было легко, но битва за еду и квартирную плату превращалась в сражение с армией призраков. Можно было только отступать и, отступая, видеть, как твои братья падают один за другим, безмолвно, загадочно, исчезают в тумане, во мраке - и ничегошеньки нельзя сделать." (Г.Миллер).

Формально на человечество можно попробовать смотреть, как на информационную самообучающуюся систему, состоящую из элементов-людей, между которыми существует информационное взаимодействие. При этом элементы данной системы иногда гибнут, а иногда рождаются. И то, и другое приводит к изменению информационных связей и общего знания системы.

Формально на мозг отдельно взятого человека можно попробовать смотреть, как на информационную самообучающуюся систему, состоящую из элементов-нейронов, между которыми существует информационное взаимодействие. При этом элементы этой системы только рождаются, пока зародыш находится в утробе матери, и гибнут или теряют отдельные функциональные возможности, пока человек идет по тропе жизни.

Как изучать эти процессы познания? Что может стать моделью, на которой позволительно проводить эксперименты и строить прогнозы, в которую не надо закладывать свое собственное видение мира в виде соответствующих алгоритмов, а можно попытаться сформировать входными данными иные причинно-следственные связи, способные хоть какое-то время держать инерционные массы иных целей?

К сожалению, для этого не подойдут классические нейросети с изменяющимися в процессе обучения коэффициентами. Хотя, безусловно, изменение интенсивности передаваемой информации и доверия к ней со стороны получателя для рассматриваемых систем позволяют им становиться "умнее". Мир изменяющихся коэффициентов - это мир бесконечных уточнений какого-то одного из найденных результатов. Мир изменяющихся коэффициентов - это мир, не способный увидеть того, что последует за катастрофой. Возможно, что лучшего, чем классические нейросети нельзя изобрести, когда речь идет о том, чтобы уточнить n-й знак после запятой в условиях нестабильных входных данных, или когда необходимо подкинуть еще один комплимент к вороху уже ранее сказанных. Грубо говоря, мир изменяющихся коэффициентов - это мир между нашим рождением и смертью, поэтому в нем не может быть и речи о том, что было до... и о том, что будет после...

Моделировать ситуации до... и после... можно только с помощью такого механизма, в котором определяющими процессами являются именно процессы рождения и гибели элементов. 

При этом функциональная наполненность остающегося живым или вновь рождающегося элемента системы определяется требованием мира к этой системе и ее "жизненной силой". Подобные структуры в книге "Информационная война" мной названы самозарождающимися и разрушающимися сетями.

И. Пригожин писал: "В сильно неравновесных условиях может совершаться переход от беспорядка, теплового хаоса, к порядку.  ...В состоянии равновесия система "слепа", тогда как в сильно неравновесных условиях она обретает способность воспринимать различия во внешнем мире и "учитывать" их в своем функционировании. ...При переходе от равновесных условий к сильно неравновесным мы переходим от повторяющегося и общего к уникальному и специфическому."

И если вдруг элемент умудряется уцелеть в сильно неравновесных условиях, то он становится "мудрым", голова, набитая опилками в начале похода, становится наимудрейшей головой на завершающей стадии путешествия в Изумрудный город. Как утверждается в пословице: "Чем сильнее давление, тем чище родник."

Еще Максвелл отмечал, что у каждого существа имеются свои особые точки, используя которые существо достигает определенных результатов, если, конечно, такая возможность ему представится. Вслед за ним то же самое повторил Том с его теорией катастроф и Пригожин со своим порядком из хаоса. А чем могут быть эти особые точки для тех структур, которые исследуются в данной работе? Наверное, это сообщение, а может быть даже отдельное слово естественного языка, поступающее на вход системы. Не простое слово, а такое слово, которое способно перетряхнуть всю систему, заставить ее изменяться. "Снесла курочка яичко, не простое, а золотое", - рассказывается в одной из русских сказок. И это яичко изменило жизнь и бабки и деда. "В начале было слово," - утверждает Библия. Да, в начале было слово в качестве входного сообщения для мира хаоса. И это слово заставило хаос стать порядком.

И слово это было непростое. Это одновременно было слово-вопрос и слово-ответ. Неподготовленность системы, на которую обрушилось это Слово, породила лавинообразную реакцию изменения существующей структуры системы. И структура эта меняется до сих пор. Поэтому-то мы и живем, и думаем, и пишем.

Если это так, то в один прекрасный момент процесс изменения успокоится, колебания затухнут.

И тогда будет новое слово-вопрос и новое слово-ответ. Если слово окажется знакомым, то структура не обратит на него внимания. Но если на вход будут настойчиво подавать сигнал со значением 4, на который требуется ответ 5, то возникнет такая структура, для которой это будет естественно и возможно, 4 станет равным 5.

Точно так же развивается и наука, историю которой кто только не пытался изучать: Пригожин ("Порядок из хаоса"), Грофф ("За пределами мозга"), Франк ("Философия науки"), Кун ("Структура научных революций") и др. Ученый, исследуя природу, задает ей вопросы, которые он способен сформулировать, и получает ответы. Ответы он получает не всегда такие, которые готов и способен принять. Но так как природу он изменить не может, то меняется сам, перестраивает себя таким образом, чтобы получаемые ответы стали его ответами, т.е. чтобы его желания совпали с его возможностями. Это порой так приятно. В результате человек меняется и, следовательно, для него меняется окружающий его мир. Вселенная из механизма превращается в компьютер, в самообучающийся нейрокомпьютер и т.д., оставаясь при этом неизменной.

"Природу невозможно заставить говорить то, что нам хотелось бы услышать. Научное исследование - не монолог. Задавая вопрос природе, исследователь рискует потерпеть неудачу, но именно этот риск делает эту игру столь увлекательной" - писал Илья Пригожин. С этим нельзя не согласиться. Каждая неудача заставляет нас отказываться от самих себя. Чем больше неожиданных ответов, которые надо принять и объяснить, тем дальше мы от самих себя. В этой игре вопросов и ответов к природе ставкой являемся мы сами и расплачиваемся только собой. Наука - это самая азартная игра из всех существующих; здесь играют не на деньги и не на интерес и даже не на жизнь. Здесь играют на душу, и Гете не просто так писал про Фауста.

До тех пор, пока человек послушно смотрит в окружающее пространство, пока он ест, спит, добывает на пропитание или размножается, ему ничего не грозит. Но стоит этому человеку грамотно сформулировать и просто задать вопрос "А для чего это?", "А почему так?" и получить неожиданный ответ, как его девственность закончится и он станет другим или вообще исчезнет.

Порой полученный ответ способен уничтожить вопрошающего. "Герман сошел с ума. Он сидит в Обуховской больнице в 17-м нумере, не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро: "Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка, дама!..." (А.С.Пушкин.).

Наблюдение изменяет самого наблюдателя. Может быть, смотреть в замочную скважину это и не подвиг, но что-то героическое и азартно рискованное в этом есть. В свое время М.Хайдеггер утверждал, что приближение ученого к объектам исследования означает, что те подвергаются насилию со стороны ученого. Сомнительно. Скорее всего ученый насилует сам себя собственными же вопросами. За это его можно обозвать азартным мазохистом в хорошем смысле этого слова и не более. Молодой ученый отличается от своего старшего собрата только тем, что, провоцируя природу на ответный удар, он наивно надеется все же избежать его. Старший же коллега прекрасно знает, чем все это кончится, и готовит себя к тому, чтобы получить удовольствие от порой "грубых и болезненных" ответов на заданные им вопросы.

- Господа! - воскликнул вдруг Ипполит Матвеевич петушиным голосом. - Неужели вы будете нас бить? (И.Ильф, Е.Петров ).

Что такое хорошо и что такое плохо? Что собой представляет яблоко, висящее на древе познания? Вопрос задан. Ответ получен. Процесс получения мы ощущаем до сих пор на собственной шкуре. Остается надеется только на то, что наши сегодняшние вопросы будут менее болезненны для человечества. Хотя истории вопросов к природе Нобеля, Кюри, Эйнштейна, Винера и полученных ими ответов не оставляют никаких надежд на светлое будущее для нас сегодняшних. "И я вспомнил Четырнадцатый том сочинений Боконона - прошлой ночью я его прочел весь, целиком. Четырнадцатый том озаглавлен так:

Придумывать вопросы - это не просто и не мало для того, чтобы наполнить жизнь смыслом.

Шекли писал в рассказе "Верный вопрос": "Один на планете - не большой и не малой, а как раз подходящего размера - ждал Ответчик. Он не может помочь тем, кто приходит к нему, ибо даже Ответчик не всесилен.

Как тонко отметили Л.Повель и Ж.Бержье: "И если мы будем сражаться до конца против неведения, то истина будет сражаться за нас и победит все". А мы добавим: "И в первую очередь нас самих", потому что по большому счету кроме нас самих нам больше побеждать нечего и некого.

Классическое высказывание утверждает: "Познайте истину и истина сделает вас свободными". В сказанном очень много скрытого смысла. Стоит только вдуматься: "истина даст свободу", т.е. "понимание окружающего мира даст свободу". Но любое понимание, как показано выше, изменяет, перестраивает понимающий субъект. И получается, что познаем мы на самом деле не для того, чтобы удовлетворить свое любопытство, это нам только кажется, что любопытство движет нами. Мы ищем понимание только для того, чтобы измениться, для того, чтобы уйти от себя вчерашнего, для того, чтобы стать другим, для того, чтобы стать "свободным", свободным от себя вчерашнего. В результате - бесконечный бег ... "а я все бегу, топчу, по гаревой дорожке...", и так до тех пор, пока беглец способен переставлять ноги, до тех пор, пока новые ответы на старые вопросы не разрушат последние элементы, способные умереть, ради того, чтобы система усвоила, что дважды два с сегодняшнего дня будет четыре. Это истина сегодняшнего дня. Завтра будет другой день и другая пища. За понимание надо платить жизнью. Поэтому: "О благороднорожденный, для тебя наступит то, что называют смертью. Ты покинешь этот мир, но ты не одинок: смерть приходит ко всем. Не привязывайся к этой жизни - ни из любви к ней, ни по слабости. Даже если слабость вынуждает тебя цепляться за жизнь, у тебя не достанет сил, чтобы остаться здесь, и ты не обретешь ничего, кроме блужданий в Сансаре." (Тибетская книга мертвых.)

Мы ведем, говоря словами Блока, "... вечный бой, покой нам только снится," вечный бой со смертью, которую К.Кастанеда называл единственным достойным человека противником: "...Мы действуем только тогда, когда чувствуем давление смерти. Смерть задает темп для наших поступков и чувств и неумолимо подталкивает нас до тех пор, пока не разрушит нас и не выиграет этот поединок, или же пока мы не совершим невозможное и не победим смерть". До тех пор снова и снова будет подаваться напряжение на вход и на выход. Для элементов схемы спасения нет, остается только меняться, пережигая контакты и микросхемы, которым "больно". Сигнал мечется в лабиринте связей между нейронами, совсем как в песне В. Высоцкого: "Ищу я выход из ворот, но его нет! Есть только вход и то не тот". И не найдя выхода, находит самое уязвимое место и прорывает там систему, и система становится другой, "с заплаткой на боку". Может быть, не такой девственной и не такой красивой как раньше, но зато понимающей. Понимающей!

Если же эксперименты будут продолжены до последнего "солдата", до последней "микросхемы", до последнего нейрона, то и понимать-то уже станет больше нечего и некому. Система полностью растворится в мире, обретет покой и, как награду, возможность отсутствовать. Может быть, именно это состояние и называется нирваной?

А пока есть живые нейроны, жизнь продолжает игру и загадывает новую загадку, ибо тайною мир держится: "А что такое человек?" И человек отправляется на поиски ответа. Пошел старший брат, средний и младший. А когда тайна разгадана, то сказка заканчивается. "Прекрасное прекрасно до тех пор, пока мы его не касаемся," - писал Шопенгауэр. А потом, меряя количеством пойманных мыслей свое одиночество, добавил: "Смерть, бесспорно является настоящей целью жизни.  ... Мир - госпиталь неизлечимых".

Киркегор писал из своего датского королевства: "Женись, ты об этом пожалеешь, не женись, ты и об этом пожалеешь; женишься ты или не женишься, ты пожалеешь в том и в другом случае. Повесься - ты пожалеешь об этом; не повесься ты и об этом пожалеешь, в том и другом случае ты пожалеешь об этом. Такого, милостливые государи, резюме всей жизненной мудрости". Но сам он попытался перехитрить природу. Подумано, сказано, сделано! И тайна окружила его. Прекрасные и ужасные видения вошли в его мир, произошла "материализация мыслей и началась раздача слонов". Он жил, как мыслил, и говорил о том, что видел: "Тот, кто научился страшиться по настоящему, тот научился наивысшему". У Киркегора были свои факты, у Шопенгауэра свои, у Ньютона - свои, у Эйнштейна - свои. Каждый решал задачу по своему. Но в конце-то концов все они покинули нашу детскую песочницу, забрали свои горшки, игрушки и ушли из игры, оставив нам свое понимание правил. А Время разрушает оставленные ими песочные домики. Восстанавливать их мы не сможем и не будем. Пытаясь постичь вырытые ими лабиринты в контексте нашей жизни, мы снимаем их, материализованных в книги, с полки, задаем вопросы и всегда находим подтверждение собственным мыслям. А как же иначе? Мертвые мудрее нас, они не спорят по пустякам. Природа стерла нейроны под именем Киркегор, Эйнштейн, Ньютон и др., потому что они мешали получить нужный ответ на заданный вопрос системе под названием Человечество! Природа каждое мгновение уничтожает тысячи ничего не понимающих и не согласных быть уничтоженными бедолаг и все ради того, чтобы, грубо говоря, первоначально дважды два было равно четырем, а потом стало бы пяти. Для того, чтобы фотон первоначально был частицей, а затем стал волной. "Человечество состоит из мертвых и живых, причем мертвых гораздо больше, чем живых," - утверждал О.Конт, а мы добавим, они (мертвые) образуют фундамент современного понимания мира.

"И не говорите "такой-то нынче умер", а - "нынче он кончил умирать", ибо жизнь -не что иное, как каждодневное умирание..." - писал Б.Грасиан, и хочется к его словам добавить: "жизнь - каждодневное обучение, которое и является умиранием". Не случайно Артур Шопенгауэр сделал вывод, что "философствовать - значит учиться умирать".

"Разумные слова изрек царь Нестор, о коем рассказывают, что он, спросив оракула о сроках жизни своей и услыхав, что проживет еще полных тысячу лет, молвил: "Стало быть не стоит обзаводиться домом". А когда друзья стали его убеждать построить не только дом, но дворец, да не один, а много, на всякую пору и погоду, он ответствовал: "Вы хотите, чтобы на каких нибудь тысячу лет жизни я сооружал дом? На такой краткий срок возводил дворец? Зачем? Хватит шатра или сарая, где бы я мог приютиться на время. Прочно устраиваться в такой краткой жизни - безумие" (Б.Грасиан. "Критикон".)

"Извините," - говорит природа, и случай уносит сотни человеческих жизней. Это делается для того, чтобы Человечество смогло ответить еще на какой-нибудь вопрос. Жизнь и Смерть - вопрос и ответ, единичка и нуль, а между ними мы "пережигаем свои контакты", суетимся и восстанавливаем вываливающиеся зубы, вырезаем аппендициты, - в общем латаем схему, с надеждой пригодиться. И обязательно пригодимся, хотя бы для того, чтобы умереть и не мешать отвечать на вопросы, а тем самым стать причастным еще к одному воспринятому человечеством знанию.

Нет, не случайно в мировой литературе так много художественных образов и соответственно произведений, в которых человеческое существо, будучи распятым в социальной структуре зависимостей, подвергалось бы ежедневной проверке на прочность, как проверяется берег ежедневным приливом. Перед системой (человеком) вдруг возникает вопрос, в ходе ответа на который определенный элемент структуры признается этой же самой структурой лишним и уничтожается, и его уже не спасут никакие средства защиты. И наоборот, можно падать без парашюта с самолета и оставаться живым.

В этой связи достаточно образно воспринимается следующий текст из К.Кастанеды ("Огонь изнутри"): "Накатывающаяся сила является средством, с помощью которого Орел раздает в пользование жизнь и осознание, но эта же сила - то, с помощью чего он, так сказать, взимает плату. Накатывающаяся сила заставляет все живые существа умирать. То, что ты сегодня видел, древние видящие назвали опрокидывателем. ...Ведь в действительности мы очень хрупкие создания. По мере того, как опрокидыватель снова и снова ударяет нас, смерть входит в нас. Накатывающая сила и есть смерть. Как только она находит слабину в просвете светящегося существа, она автоматически раскалывает кокон, открывая просвет и разрушая существо."

В другой работе из той же серии К.Кастанеда ("Сила безмолвия") пишет:

Входные данные создают нас из окружающего хаоса, вооружают против этого самого хаоса, а затем неожиданной командой, поднимая на бруствер из уютного и относительно безопасного окопа, отправляют на встречу с Огнем и Холодом бушующего Космоса.

Входными данными для подобных систем могут быть не только сообщения телевизионного диктора о катаклизмах и взрывах, не только предупреждения друга или врага о приближающихся возможных радостях или горестях. Входным сообщением может стать и красивая женщина, вышедшая из темноты зала под покровом волшебной музыки, своим уверенным приглашением к танцу мгновенно и навсегда перетряхнувшая структуру существующего локального социального пространства. И танец вдруг становится таким же опасным для существующего мира, как рождение в нем новой вселенной: новой любви или новой ненависти.

Всегда ли в нашем информационном поражении, а затем физическом уничтожении виновата злая сила? Ответ на этот вопрос спрятан во входном потоке данных и готовности системы принять их. Ибо основа информационной экспансии заключена во множестве вопросов, задаваемых миром системе, и фактов, которые она узнает. И здесь даже современная магия не скажет на каком из задаваемых вопросов следует остановиться, чтобы уцелеть, чтобы от отвечающей системы еще хоть что-то осталось.

И это пока все, на что способна информационная самообучающаяся система, программируемая окружающим миром, являющая собой часть человечества и часть человека.

Мы можем прогнозироваться или программироваться всем, что способно воздействовать: приказом, грубым окликом, немедленно вызывающим ответную реакцию. Мы можем программироваться грозой над нами и ударом молнии по нарисованному образу завтрашнего дня и по уверенности сегодняшней. Чем сильнее энергия команды, тем быстрее мы бежим ее исполнять, порой даже не успевая понять, а надо ли это делать?

Когда гроза над нами - мы становимся мгновенным исполнителем ее желаний. А потом, как утверждается в одном известном романсе (слова Б.Тимофеева), вдруг выясняется, что:

И становится тихо. И в этой абсолютной тишине начинается настоящее программирование, не авральный труд по залатыванию пробоин, а серьезная неспешная работа, рассчитанная на долгие годы завтрашнего дня. И осуществляет это программирование шум: бабочка, сверкающая на солнце, запах цветка, далекие раскаты грома, птица, закрывшая Луну, карканье ворона, даже слово, обращенное ни к кому, ночь, в которой "сиянье луны навевает мне сны".

Так что же тогда говорить о простой улыбке, перепрограммирующей поведение информационной системы, способной к обучению.

Когда все вокруг спит или еще не успело придти в себя от перетряхнувшей мир грозы, то можно услышать очень и очень далекий послезавтрашний день. Он успеет сформироваться много раньше, чем капли дождя упадут на предупрежденную первым налетевшим вихрем землю. И только потом наступит сегодня.

Легкое дуновение ветра, словно чуть задрожавшая тюль: "Как хочешь". Произнесенное тихо-тихо: "Как сделаешь". И еще тише, словно эхо, навеянное мыслями: "Как будет". И никаких претензий. И дунувший ветер развеял остатки материального образа, стерев его, словно волна следы на морском песке, словно учитель мокрой тряпкой буквы алфавита со школьной доски. Ничего не осталось, даже иллюзий, которые можно создавать казалось бы всегда. "Иллюзии можно создавать, и вы все создаете иллюзии. Вы видите женщину, но никогда не видите ее ятха бхутам - такой, какая она есть. Вот почему последствия такие разочаровывающие. Вы начинаете видеть то, чего нет, что является лишь проекциями вашего ума. 

Она ничего не сделала. Она сама чувствует себя обманутой вами, так как она тоже на вас что-то проецировала." - Считается, что так говорил Ошо Раджниш.

Иллюзии - это виртуальные модели, "оживающие" в структуре информационной самообучающейся системы, когда она пытается "примерить" на себя гипотетические входные данные.

Вполне возможно, что и мы, и наш мир - тоже иллюзия, принадлежащая более емкой, чем мы сами, более масштабной информационной самообучающейся системе.

А теперь представьте, идет спектакль, например балет. При этом у конкретной балерины, исполняющей свою роль, голова может быть занята совершенно иными проблемами: муж не пришел домой ночевать, сын получил двойку и т.п. Однако она включена в общий механизм и исполняет свои па. Она механически, читай алгоритмически, делает свои движения и не делать не может, возможно, потому, что это ее работа. Даже если ей задержали зарплату и не дали более престижной роли, она все равно будет методично выполнять все то, что умеет и должна. Она будет делать это до тех пор, пока внешнее давление (степень открытости системы) окончательно не раздавит ее.

Даже если у элемента системы будет свой собственный невероятно богатый внутренний мир, все равно этот элемент, каким бы умным он не был, может даже и не подозревать, что своей работой он создает совершенно иные миры. А как еще можно назвать то эмоционально-психологическое состояние, которое возникает у зрителя, глядящего на сцену и не знающего о всех тех проблемах у маленьких и больших исполнителей, добросовестно делающих свою работу?

Иной мир!

Вот они маленькие элементы, а грубо говоря, мелочи, создающие совершенство иных миров. В своем собственном пространстве, ограниченном бытом, работой, мечтами и заботами, эти люди порой уже и ничего изменить-то не могут - в этой ситуации для них все определено Мойрами.

Для тех же, кто понимает, все это - ужас распятия Бога, рассчитанный именно на потомков.

Но тем не менее получается, что чем гармоничнее и честнее простые элементы системы, тем совершеннее будут создаваемые ими внешние миры.

Правда, им самим миров этих не видно, как не видно и зрителя. В зале темно.

Что же касается аплодисментов, то до них можно и не дожить. Разве известно сколько актов размером с жизнь в исполняемой драме?

Может получиться так, что для элемента-субъекта, думающего, будто бы он понимает смыслы, разница будет только в том, что в одном случае он уйдет со сцены "с чувством глубокого разочарования за бесцельно прожитые годы", а в другом - "с чувством выполненного долга".

Очарования мгновенья, словно осенние листья, служат конкретному дуновенью ветра, являя собой бесценную информацию для того, кто способен видеть, и суггестивный шум для остальных. Очарование, огорчение, мираж и мечта, как результат информационного воздействия, порой скрыты в случайно встретившихся взглядах, в оригинальной аналогии, вдруг ни с чего - ни с того, всплывшей на поверхность разума, порой в доказанной теореме, а иногда в заключительном взмахе палочки дирижера, когда вальяжный булгаковский кот человеческим голосом объявляет: "Сеанс окончен! Маэстро! Урежьте марш!!"

Статья написана по материалам книги "Философия информационной войны" (М.: "Вузовская книга").