Рейн Анна : другие произведения.

Холодная

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 6.79*26  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Что касается сюжета... Барон Эшли, мужчина, страдающий излишним благородством, оказался в ловушке. Он вынужден предложить руку и сердце Холодной Леди. Романтическая мечта жениться по любви разбита вдребезги... Но если приложить определенные усилия, лед можно растопить. Или замерзнуть самому. Что каcается собственной оценки... насколько мне нравится главный герой, настолько же не нравится героиня. Если вы не любите кучи страданий в романах, то лучше не читайте.

Глава 1

Англия, 1830-й год. Лондон. Весна.


Теодора разбудили какие-то голоса.
- Смотрите!.. - удивленный женский голос. В ответ раздалось мерзкое хихиканье. Потом издевательский мужской смешок.
- Да... - протянул чей-то густой бас.
Теодор поморщился. Голова была тяжелой, словно с похмелья.
- Теодор!
А этот звонкий голос он узнал: Джонас, его младший брат.
- Незачем так орать, Джонас, - сквозь зубы сказал Теодор и наконец-то открыл глаза. В дверях спальни (как он оказался в этой спальне?) толпились какие-то люди. На их лицах ясно читались изумление и злорадство.
Он, оказывается, был в кровати. Раздет. Взгляды гостей перебегали с него на... леди Ренвик, с невозмутимым видом сидящую в кровати справа от него. Теодор задохнулся от злости и гнева: попался! Тем не менее, выход был один.
- Господа, вы не могли бы оставить нас с леди одних?
- Конечно-конечно, - ответил Джонас за всех и с веселым видом вытолкал всех за дверь.
Теодор помолчал минуту. Леди тоже не произнесла ни слова.
- Леди Ренвик, имею честь просить вашей руки.
Она кинула на него ледяной взгляд.
- Разумеется, милорд, - словно выплюнула она.
А ведь это был праздник по случаю ее дня рождения...


Теодор не понимал и не помнил, как это произошло. Последнее, что осталось в его памяти, - как они с Джонасом выпили по бокалу вина. Холодная леди Ренвик, - богатая, красивая, молодая вдова, - никогда не интересовала его. Он предпочитал совсем другой тип женщин. Впрочем, у него уже давно не было женщин.
Отец его умер два года назад, промотав остатки некогда огромного состояния. Теодор и Джонас были с отцом с давних пор в ссоре и жили у тетки на континенте, пока смерть отца не вынудила их вернуться в Англию. Тетушка Жюстина была небогата, но обеспечивать некоторое время жизнь себе и племянникам могла. К сожалению, чтобы восстановить Эшли-парк, их родовое поместье, требовались огромные деньги - гораздо больше тех, что промотал покойный барон. К сожалению, из наук Теодора привлекали почти бесполезные в сельском хозяйстве математика и физика, и несмотря на все его старания, извлечь пользу из этих знаний и добиться от поместья доходоов за полтора года не удалось. А уж на женщин вообще времени не оставалось, к тому же Теодор был не силен в ухаживаниях.
Сейчас ему было двадцать шесть, Джонасу - двадцать два, но младшему братцу, казалось, на все наплевать. В университете он едва доучился, а сейчас бесшабашно проигрывал за столом то немногое, что удавалось наскрести Теодору.
Теодор Хоупли, пятый барон Эшли, уже начал подумывать о выгодной женитьбе, но чем больше он об этом думал, тем меньше ему нравилась эта мысль. Еще можно было заняться торговлей, но у него никогда не было таланта делать деньги. Конечно, как аристократ, он должен был гордиться, что не запятнал титул грязной, унизительной торговлей, но Теодор не взялся за это только потому, что боялся пустить на ветер то немногое, что еще оставалось. Оставался еще один выход: продать или сдать поместье и уехать жить во Францию, к тетушке. Теодор уже почти смирился с этой мыслью, как вдруг произошло это: он оказался в постели с леди Ренвик. Как если бы сам все подстроил. Он ничего не подстраивал, но кого это интересует?
Тогда кто это сделал? Джонас? Тому вечно нужны деньги.
Он ли?
Тем не менее жениться на леди Ренвик приходилось самому Эшли.
А может, неловкую ситуацию подстроила сама леди Ренвик? Кто знает, может, она забеременела от одного из своих многочисленных любовников и ей срочно понадобился муж? Причем такой муж, которого она могла бы держать в узде. А Теодор производил на людей впечатление этакого простачка, которого легко одурачить, и он отдавал себе в этом отчет. И всегда был настороже, что не раз спасало если не его голову, то его деньги. Но только не в этот раз.
Кто?
Вопросы без ответов.
Эмма Ренвик была на два года старше его. С того момента, как умер ее муж, граф Ренвик, прошло уже пять лет. Четыре последних года леди Эмма занималась тем, что наслаждалась всеми преимуществами богатой вдовушки. Холодной Леди ее прозвали за ее ледяной взгляд, способный заморозить все живое даже летом, за ее ледяное сердце. Она появлялась то с одним кавалером, то с другим, но никто не мог растопить ее сердце или скомпрометировать настолько, чтобы она была вынуждена выйти замуж. Поэтому многие считали Эшли счастливчиком: заполучить такое состояние! И разумеется, такую женщину.
Теодор горько усмехнулся.


Эмма вылезла из кровати и подобрала с пола разбросанную одежду: платье, чулки. Она не чувствовала ничего. Ее заманили в ловушку, ей пришлось принять предложение... Эшли, кажется? Она повернулась к нему.
- Барон Эшли, если не ошибаюсь?
- К вашим услугам, мадам, - поклонился он, стоя - одетый по пояс - в противоположном углу комнаты.
Она отвернулась и начала одеваться. Теодор старался не смотреть на нее. Он оделся первым.
- Помогите мне, пожалуйста, - она повернулась к нему спиной, чтобы он застегнул крохотные застежки на платье. Откуда ему было знать, каких сил это ей стоило? Она была совершенно невозмутимой. Холодной, как обычно. А вот его руки слегка дрожали. Застегивать пуговицы на женском платье ему пришлось впервые.
- Все, мадам, - наконец отступил он. Повисло молчание.
- Вы достанете специальное разрешение? - спросила она. Он задумался на мгновение.
- Для этого, вероятно, нужны деньги. У меня их нет, - признаваться в этом было стыдно.
Губы ее едва заметно презрительно скривились.
- Зайдите завтра к моему поверенному, я отдам соответствующее распоряжение, - сказала она.
- Позвольте проводить вас, - он подал ей руку.
Когда они шли по коридору обратно в бальную залу, Теодор спросил:
- Полагаю, объявить о нашей помолвке следует немедленно?
Она бросила на него странный взгляд.
- Разумеется.
Под злорадный и завистливый шепоток в бальном зале вдовствующей графини Пакстон, матери Эммы, было сделано объявление о помолвке. Бал в честь дня рождения превратился в бал в честь помолвки - словно так и было задумано. Но никто, абсолютно никто не сомневался, что лорд Эшли решил наконец выгодно жениться и заманил самую богатую женщину света в ловушку. Не сомневалась в этом и леди Ренвик. Она только недоумевала: как она попала в ту спальню? Эшли никогда не пытался ухаживать за ней, не входил в круг ее поклонников, никогда не пытался обольстить. Да она бы и не позволила, потому что знала, как и все в этом зале, в каком ужасном состоянии досталось ему наследство. Как она боялась стать жертвой охотников за состоянием! И все-таки не убереглась. Можно было бы отказаться от предложения там, в спальне, но Эмма знала, что не перенесет всеобщего отчуждения еще раз. Уж лучше попытаться составить брачный контракт так, чтобы барон не имел права распоряжаться ее состоянием. Она сомневалась, что он его подпишет, но она знала, как надавить. Она скажет ему, что если он не подпишет контракт, она не выйдет за него замуж, несмотря на скандал, и тогда ему не достанется вообще ничего, а так она готова проявить щедрость и выделить ему достаточно большую сумму.


Во время бала Теодор понял, что не леди Ренвик заманила его в ловушку. К сожалению, поговорить с братом Теодору не удалось: в тот же вечер Джонас смылся из города, оставив брата расхлебывать заваренную им кашу.
На следующий день лорд Эшли пришел к своей невесте. Дворецкий оценил внешний вид посетителя как неудовлетворительный и надменно сообщил, что леди Ренвик сегодня не принимает.
- Сообщите, что пришел барон Эшли, - усмехнувшись, сказал Теодор. Очевидно, это имя было дворецкому знакомо. Он недовольно поджал губы, пригласил барона в гостиную.
- Полагаю, вас леди Ренвик примет.
Еще бы. Теодор не сомневался, что прислуга во всем Лондоне уже знает о вчерашнем скандале.
Ожидая леди Эмму, он осматривал гостиную. Богато. Роскошно. Вряд ли леди Ренвик понравится то, что она увидит в его доме. Вряд ли она вообще согласится переступить порог его дома. Она наверняка считает, что в ловушку ее заманил он. И выхода из этой ловушки не было.
- Доброе утро, милорд. Вы достали разрешение? - сказала леди Ренвик, едва войдя в гостиную. Он ждал ее здесь уже около часа. Ему даже не предложили выпить, что ясно показывало, как к нему относятся в этом доме.
- Да, мадам, - невольно ответил он таким же холодным голосом, каким спросила она. - Мы можем пожениться хоть завтра, если вам будет угодно.
- Через неделю, - объявила она. - Мы поженимся через неделю. Тем временем мой поверенный составит брачный контракт.
- Как пожелаете, леди Ренвик.
Эмма бросила на него испытующий взгляд. Его слова противоречили тону: слова подразумевали подобострастность, но тон был холодным и независимым, словно ему было все равно, выйдет ли она за него замуж. Странно. Она считала, что охотник за деньгами, который поймал жертву в свои сети, должен проявить радость. Или хотя бы злорадство.



Обсуждение контракта состоялось быстро и безболезненно. Из своего огромного состояния, не считая дома в Лондоне и небольшого, но доходного имения на востоке страны, она выделила ему в безраздельное пользование десятую часть - при условии, что она сохраняет полный контроль над остальной частью своего состояния. Огромная сумма, но Эмма знала: если муж - мот, то никакого состояния не хватит. К тому же, ей неизвестна сумма его долгов. Наверняка они огромны, если он решился скомпрометировать ее, даже не пытаясь сначала очаровать и обольстить.
Эмма удивилась, что он без споров подписал контракт, невыгодный для него, но возражать, естественно, не стала.
Лорд Эшли внес одну-единственную поправку, она касалась порядка наследования в случае смерти одного из супругов. Первоначально в контракте было сказано, что в случае смерти жены все переходит к ее родственникам. Теодор предложил написать так: в случае смерти жены ее доля имущества переходит к ее родственникам, т.е. ее поместья и деньги на ее счету в банке. Его же доля остается при нем, т.е. его поместье и деньги на его личном счете, даже если она дала ему эти деньги. Соответственно в случае его смерти действует это же условие. Эмма позволила себе недоверчивый взгляд: ведь у него ничего нет, кроме тех денег, которые она дает ему. Но она сочла его требование справедливым. Составляя контракт, она думала лишь о том, как бы обезопасить себя.
- У вас есть поместье?
- В сильно запущенном состоянии...
На ее лице появилась презрительная тень.
- Поэтому мне кажется, что вы не захотите обременять себя таким наследством, - закончил Эшли.
Она благосклонно кивнула.
- Следующее, - невозмутимо продолжила она. - У вас нет своего дома в Лондоне, лорд Эшли?
- Нет, мадам.
- Тогда, полагаю, вы не будете возражать, если мы будем жить в этом доме?
- Разумеется, - ответил он ее любимым словом. Эмма подозрительно взглянула на него: ей показалось, что он над ней издевается, - но лицо его ничего не выражало. Как обычно. Она начала подозревать, что ее будущий муж под стать ей - такой же холодный. Ей вдруг захотелось сказать что-нибудь такое, что вывело бы его из себя. Например: "Теперь о супружеских обязанностях. Я не буду исполнять их. Если вы не согласны, можете катиться ко всем чертям..." Естественно, она не сказала ничего подобного.
- Завтра графиня Ливингстон дает бал. Мы должны присутствовать на нем вместе.
- Как прикажете, мадам.
Эмма снова взглянула на него: неужели он опять издевается?
- Вы заедете за мной, мы должны появиться там вместе.
- Мадам, есть она досадная мелочь: я не имею кареты, поэтому нам придется использовать вашу, если вы не возражаете.
- Разумеется, - Эмма слегка пожала плечами. Ничего другого она и не ожидала. Ее смутил странный взгляд жениха - насмешливый? Через мгновение лицо барона снова стало непроницаемым. Показалось? Она незаметно вздохнула.
- Полагаю, говорить больше не о чем. Завтра я жду вас к половине десятого.
- Имею честь, мадам, - откланялся Теодор и вышел. Через три дня эта холодная, властная женщина будет его женой! Кошмар. Через месяц она заморозит его насмерть и снова станет вдовой.



Эмма откинулась на спинку дивана. Вроде бы она держала ситуацию под контролем, вроде бы барон согласился на все ее требования, но ей казалось, что весь этот час между ними шла настоящая борьба. Она не понимала его: странные взгляды, слова. Он себе на уме. Она боится его.
Она боится его! Вот так открытие! Она не боялась даже собственного мужа!
Вздор, сказала она себе. Вот уж кого она боялась, так это именно собственного мужа, и нечего лгать себе, это к добру не приводит. Когда-то она закрывала глаза на недостатки своего любимого, поощряла его ухаживания вопреки воле родителей. Он был богат. Ей казалось, что состоятельный аристократ не может быть ужасным человеком. Ужасными бывают только бедные охотники за приданым, игроки и пьяницы. Она ошиблась.
Какое счастье, что на ее стороне герцог Клермонт и - благодаря ему - еще несколько влиятельных людей, которые смогли устроить так, чтобы и после свадьбы ее имущество осталось под ее контролем!
Итак, бесчестный обманщик, игрок и мот, себе на уме. Может, стоит отказаться от свадьбы, пока не поздно? Она представила себе, какая пойдет сплетня...
...Вот идет леди Ренвик, - говорит одна дама другой под прикрытием веера.
Ах, та самая, которая отказала Эшли, несмотря на?..
Да-да, та самая...
И обе дамы переходят на другую сторону улицы.
Потом ее перестают приглашать на вечера и просто в гости. Перестают замечать. Мужчины начинают воспринимать ее как легкую добычу, как... куртизанку. И только верные друзья...
Но у нее нет друзей. Ни одного. Разве что герцог Клермонт...
Эмма с горечью поняла, что выйти замуж придется в любом случае. Она и Эшли будут жить каждый своей жизнью, как и большинство супружеских пар.



Лживые улыбки, неискренние поздравления, завистливые взгляды в сторону Теодора и сочувствующие и злорадные в сторону Эммы. Негромкий шепоток за спиной. Слава Богу, что она не стала отверженной - объявление о помолвке предотвратило раздувание скандала.
Какой-то из бывших любовников Эммы сказал ей во время танца, что они с бароном Эшли очень подходят друг другу.
- Разумеется, - ответила Эмма, чуть прикрыв глаза. - Иначе я не выходила бы за него замуж.
Все словно забыли о скандальном эпизоде в чужой спальне и вели себя так, будто этой свадьбе предшествовали месяцы ухаживаний и все было давно ясно. Эмму сжигала ненависть. Она знала, что за ее спиной они все равно будут шептаться, высказывать предположения и злорадствовать.
Перерывы между танцами лорд Эшли и леди Ренвик чувствовали себя обязанными проводить друг с другом, но они почти не разговаривали. Но Эмма наблюдала за ним и с каждым часом ее презрение к лорду Эшли росло. Этот его безобразный, давно вышедший из моды костюм, его растрепанные волосы... Боже, за кого она вынуждена выйти замуж!
Танцуя с одним из кавалеров Эмма отчаянно флиртовала. Жених ее не танцевал, она поймала на себе его мрачный взгляд. Эмма поняла, что ему не нравится ее флирт - и еще ближе прислонилась к своему партнеру. Тот довольно ухмыльнулся, полагая, что будет первым любовником леди Эшли.
Когда партнер возвращал ее барону, лицо Эммы было пустым.
- Мадам, - обратился к ней Теодор, - я надеюсь, что после свадьбы вы будете вести себя скромнее.
- Нет, - равнодушно отрезала она. Она не смотрела на него, но затылком чувствовала его сердитый взгляд. Сердце ее бешено билось, но веер в руке двигался медленно. Значит, ее новый муж тоже ревнив.
- Воля ваша, - медленно сказал он.
"Теперь,- подумала Эмма, - он отомстит мне. Пригласит на танец какую-нибудь привлекательную женщину и будет флиртовать с ней." Она представила себе это. Картина ей не понравилась. Между прочим, с ней он ни разу не пытался заигрывать. Эмма поняла, что ревнует. Первого мужа она тоже поначалу ревновала. Бессмысленное занятие. Она аккуратно сложила веер.
- Вальс, - неожиданно сказал он. - Этот танец мой, если мне не изменяет память.
Зато она сама совершенно забыла об этом. Значит, он не будет флиртовать с другой женщиной.
- Да, разумеется, - она подала ему руку.
Романтичный танец. Она никогда его не любила, а теперь и вовсе чувствовала себя неуютно, потому что во время танца барон не сказал ни слова, а только сверлил ее каким-то странным изучающим взглядом. Теодор был ненамного выше нее, поэтому она не могла уклониться от его взора, опустив голову. Она устремила взгляд за его плечо, стараясь не замечать прядь волос непонятного цвета, касавшихся его рубашки. Немодно. Ей вдруг захотелось плакать.
- Мадам, я устал, - вдруг сказал он после танца.
- Тогда поедем домой, - Эмма даже не обратила внимания на вопиющее нарушение Теодором всех правил. В конце концов, его замечание можно было расценить как грубость. Но она тоже устала и была только рада уехать с этого сборища лицемеров, один из которых - она сама.
- Вы не обязаны покидать бал вместе со мной, мадам. Я полагаю, здесь найдется не менее десятка мужчин, готовых проводить вас домой, и не менее одного, чья компания будет вам приятна. Доброй ночи, - иронично закончил он и коротко поклонился.
- До свидания, - милостиво склонила она голову, настолько уязвленная его словами, что решила пробыть на балу до конца, даже если это убьет ее.
Эмма проводила его взглядом. Она прекрасно поняла, на что он намекал, когда желал ей доброй ночи. Он тоже признал, что у них будет такой брак, где каждый супруг идет своей дорогой. Вот он и ушел. Видимо, его любовница на этом балу не присутствует. Какая-нибудь актриса.
К Эмме подскочил очередной кавалер.
- Леди Ренвик, я безумно рад, что вы остались.
Эмма слегка улыбнулась, что весьма обрадовало виконта Дервуда. Он всегда отличался болтливостью.
- Ваш будущий муж недостоин вас, леди Ренвик.
А кто достоин?
- Мы все так считаем.
Все? Значит, они обсуждают ее. Неприятно. Но разве она раньше этого не знала?
- Он смотрит на вас так мрачно, будто вы уже принадлежите ему. Честное слово, вы не должны ему позволить запереть вас где-нибудь в дальнем поместье. Мы умрем от тоски, если не будем видеть вас.
И конечно, не иметь хотя бы призрачной возможности увлечь ее в постель, усмехнулась Эмма.
Виконт Дервуд все болтал, а Эмма не слушала его. Она пыталась представить себе барона Эшли, с довольным смехом увлекающего на постель хорошую миниатюрную черноволосую актрису. Сама Эмма была довольно высока, всего на дюйм ниже жениха. К тому же барон был худощав, и рядом с ним она чувствовала себя крупной и нескладной.
Потом она вышла с герцогом Клермонтом, своим троюродным братом, на террасу. Он говорил, говорил... а она не слушала. Он поцеловал ее в плотно сжатые губы, а она лишь рассеянно улыбнулась, извинилась и отстранилась. Герцог последовал за ней, не особо расстроившись из-за того, что Холодная Леди не намерена отвечать взаимностью на его ухаживания.
В бальном зале заметили, что герцог Клермонт и леди Ренвик слишком долго пробыли на террасе. Дома герцогиня устроила мужу знатную ссору...
Теодор не стал брать экипаж, чтобы добраться до дома. Он медленно шел, поглядывая на звезды. Ночь была ясной.
Фарс. Их брак будет фарсом, одной лишь видимостью. Не об этом он мечтал, никогда этого не хотел, но принуждать женщину хранить верность? Зачем? Чтобы она еще больше ненавидела его? Даже один танец с ним для нее тяжелое испытание. Она выходит за него только из-за того, что была скомпрометирована. Надо привыкнуть к этой мысли. Но, может быть, после свадьбы все изменится?

Глава 2


"Вот и день свадьбы," - подумала Эмма, с тоской глядя в ясное синее небо. Где-то чирикала птичка. Солнце светило, ветер дул... Все как обычно. Тоскливо. Она была уже одета, оставалось выйти из дома и сесть в карету.
Подружка невесты... Кого же она выбрала на эту роль? Смехотворную роль. Герцогиню Клермонт. Та была в восторге, как будто не разругалась в пух и прах с мужем накануне из-за леди Ренвик. Герцогиня была всего на год младше самой Эммы, когда-то их вместе вывезли в свет.
Посаженный отец... Вот смеху-то - герцог Клермонт! Он был ее единственным родственником мужского пола, кузеном. Она росла вместе с ним.
Барон уже ждал ее у алтаря. Она заметила, что на нем новый костюм. Наверное, уже тратит обещанные ему деньги. Догадался ли он купить кольцо? Почему она не проверила?
Она слушала клятвы барона, и сама повторяла их вслед за священником, и не верила ни одному слову. Зачем? Все ради публики, которая набилась в собор Святого Георгия по ее приглашению. Лучше бы они тихо поженились в темной незаметной церквушке, где никто бы не услышал их ложных клятв в любви и верности.
Лорд Эшли надел ей на палец кольцо. Она так была погружена в свои невеселые мысли, что не сразу обратила внимание: кольцо было старинное, изумительной красоты... Эмма удивленно взглянула на жениха. Он ответил ей горькой улыбкой.
Когда они вышли из церкви, она тихонько спросила его:
- Откуда?
- Это обручальное кольцо моей матери, - ответил Эшли, вспомнив наставление тети Жюстины: "Пусть, если ты вдруг женишься ради денег, все будет принадлежать ей, но кольцо на ее пальце должно быть твоим." Правда, говорила она это не ему. -
Их окружили веселые люди, все поздравляли их, целовали жениха и невесту. Иногда Эмма остро ощущала, что поздравительный поцелуй слишком уж затянулся, и была твердо уверена, что от взгляда барона это тоже не ускользнуло. Но он невозмутимо молчал.
А Теодор видел только, что жена его холодна и не может даже притвориться хоть чуточку довольной.



Она уже лежала в кровати, когда из смежной спальни появился барон. Эмма встретила его равнодушным взглядом. Теодор нехотя подошел к кровати, задув по пути все свечи. Он не знал, зачем это сделал. Жена его не девственница, так что вряд ли ее смутит свет. Он просто оттягивал неизбежный момент "исполнения супружеского долга".
Эмма спокойно лежала в постели, руки поверх одеяла, не выказывая ничего - ни желания, ни презрения.
Теодор снял халат, медленно откинул одеяло. Все было каким-то нереальным. Эта женщина, словно не замечающая, что в спальне кроме нее есть еще кто-то. Эта постель без единой морщинки - трудно представить, кто осмелится смять такое совершенство. Трудно представить, что они супруги.
Он снял халат и лег рядом с женой, не выказывавшей никаких чувств. Глубоко вздохнув, Теодор приподнялся на локте и склонился над женой, намереваясь поцеловать. Она не ответила на его поцелуй, наоборот - сжала губы. Он попробовал еще раз, и еще, тщетно пытаясь добиться ответа. Он старался быть нежным.
Теодор осторожно поднял одеяло. Его рука легла на ее мягкую, теплую грудь, спрятанную под тонкой ночной рубашкой. Эмма не сопротивлялась. Теодор нежно сжал рукой грудь, приласкал сосок через ткань, следя за реакцией жены. Она молча терпела, уставившись в потолок. Не прекращая ласк, он снова поцеловал ее в плотно сжатые губы. Когда он отстранился, Эмма резко выдохнула.
- Делайте скорее свое дело и уходите, - раздраженно сказала она.
Неприятно пораженный ее словами, Теодор медленно убрал руку и поднялся с постели. Нашел в темноте свой халат. Прежде, чем выйти из ее комнаты, он сказал только одно слово:
- Жаль...
Действительно, кто бы мог подумать, что известная своим распутным поведением вдова откажется получить наслаждение. Вероятно, она просто решила наказать его холодным поведением.
До брачной церемонии и этой ночи в душе Теодора все еще теплилась надежда, что после свадьбы Эмма оттает немного - хотя бы из чувства долга. Теперь от этой надежды почти ничего не осталось.



На следующее утро он спустился в столовую первым. Леди Эмма присоединилась к нему через несколько минут.
- Доброе утро, - безукоризненно вежливо поздоровался он.
- Доброе утро, милорд, - в ее голосе он услышал ледяное презрение и больше не пытался за завтраком поддерживать разговор.
- Я бы хотел посмотреть дом, - успел сказать он, когда Эмма поднималась из-за стола. Она бросила на него надменный взгляд, ясно давая понять, что не намерена заниматься такими пустяками, как знакомить мужа с его новым домом. То есть, с ее домом, в котором он будет иногда жить.
- Мне бы хотелось знать, какими комнатами я могу пользоваться, - продолжил он. Против искушения показать свою власть Эмма не устояла, как он и предполагал.
Она провела его по всему дому. В его личном распоряжении оказался неплохой кабинет. Кабинетом леди Эмме служила библиотека, которой, впрочем, Теодор имел право пользоваться. Перед мысленным взором Теодора предстала сценка, в которой он стучится в дверь библиотеки, нерешительно заглядывает в щель и подобострастно спрашивает у ледяной жены, не разрешит ли она ему воспользоваться книгами из ее библиотеки. Теодор подумал, что вряд ли ему захочется читать в этом доме.
Она не стала подводить его к спальням и объявлять, что он не имеет права входить в ее личные покои, потому что он был ее мужем и имел это право, но Теодор знал, что ему там не будут рады. Поэтому покои жены тоже были причислены им к разряду неприкосновенных территорий. Находиться во всех остальных помещениях он имел такое же право, как и жена. Проблема была в том, что ему вообще не хотелось находиться в этом доме.
- Осмотр окончен, милорд, - сухо уведомила она, когда показала ему последнюю комнату. - Меня ждут дела.
- Леди Эмма, - остановил он ее.
- Да?
- Не я заманил вас в ту спальню.
Она бросила на него ледяной, презрительный взгляд.
- Я оказался такой же жертвой обстоятельств, как и вы.
Лицо ее вновь приняло надменное выражение.
- Разумеется, - ответила она и удалилась.
Теодор тяжело вздохнул.
Весь день он мотался по городу, покупая одно, договариваясь о другом, ища третье... А вечером должен был сопровождать на очередной громкий бал сезона свою жену. К ней тут же подлетела стайка ее обычных поклонников, и один из них увлек ее в круг танцующих. Некоторое время Теодор наблюдал, как она небрежно, прохладно флиртует с молодым человеком. Очевидно, милостями его жены будет наслаждаться кто угодно, только не он - муж, который имеет на это законное право. Он слегка усмехнулся и пошел в комнату для игры в карты, где намеревался встретиться с лордом Понсонби, его другом и соседом, и посоветоваться, что лучше сеять на истощенных землях на севере поместья.
Вечером он снова пришел в комнату жены. Он сказал себе, что сделает последнюю попытку. Если она не удастся, то ему придется привыкать носить свои рога, не замечая их.
- Эмма, - начал он с порога, пользуясь тем, что она лежала в постели и находилась в явно невыгодном положении. - Уверяю, мы вместе оказались жертвами обстоятельств. Я не знаю, как очутился в той спальне и не знаю, как там оказались вы. Очевидно, это чья-то дурная шутка.
Она села в постели.
- Не лгите, барон.
- Это не ложь. Я так же не хотел жениться на вас, как вы - выходить за меня замуж, но у меня, так же, как и у вас, не было другого выхода.
- Не желаю слушать ваши нелепые оправдания. Неправдоподобно. Убирайтесь отсюда.
Он помедлил.
- Незачем делать нашу соместную жизнь невыносимой, мадам, - сделал он еще одну попытку.
- Уходите. Хватит, - очень тихо сказала она.
- Как угодно, - ответил Теодор после некоторых колебаний и покинул ее спальню. Остается надеяться, что возвращение Джонаса хоть чему-нибудь поможет.
И потянулась бесконечная череда дней светского сезона.
Получив обещанные деньги, Теодор сразу закупил в столице строительных материалов для ремонта домов в поместье. Договорился о покупке семян, продуктов, удобрений, корма, животных... И через три дня после свадьбы уехал в свое поместье. Хоть что-то путное из его свадьбы выйдет, если он сумеет возродить Эшли-парк.
Джонаса все не было.
Больше Теодор не пытался наладить семейную жизнь. Он не искал встреч с женой, хоть и не избегал ее специально, но разговаривать им было не о чем. Он не приходил к ней в спальню. Он вообще не касался ее жизни, только иногда, когда бывал в Лондоне, был вынужден выслушивать от какого-нибудь хорошего знакомого, кто нынче удостоился чести проводить леди Эшли домой. Теодор делал вид, что эти слухи его вовсе не трогают.



Теодор сильно сдружился с лордом Понсонби, хоть и был на десять лет младше него. Понсонби владел соседним поместьем, разводил лошадей. Сейчас он и его молодая жена проводили сезон в Лондоне, а Теодор был вынужден раз в две-три недели возвращаться в город из Эшли-парка, чтобы приобрести то, что не мог достать в ближайшем к поместью городе.
Однажды они вместе вернулись в бальный зал из комнаты для игр в карты, чтобы исполнить супружеский долг и потанцевать с женами. Леди Понсонби танцевала с виконтом Дервудом, а леди Эшли нигде не было видно. Теодор узнал, что она еще не покинула бал, тогда где же она? Начался очередной танец, леди Понсонби с каменной улыбкой принимала внимание мужа. Леди Эшли все еще не было. Теодор решил, что если к концу танца она не появится, он пойдет в сад искать ее. Если не найдет, пойдет обыскивать спальни, изображая из себя ревнивого мужа. Как Понсонби смирился с распущенностью своей жены, Теодор не понимал. Он мало знал мужчин, более достойных любви, чем барон Понсонби. Женщин притягивали распутники и негодяи, менявшие любовниц как перчатки. А верные, добрые, достойные мужья вынуждены были терпеть, потому как по природной своей доброте не могли отлупить женщину - пусть она сто раз заслужит это...
Рыскать по дому ему не пришлось. Леди Эшли под руку с герцогом Клермонтом вернулась из сада. Прическа ее была почти в полном порядке, выдавая, что она так долго делала на террасе с герцогом. На губах Теодора застыла легкая презрительная улыбка: его жена вполне предсказуема. Но Клермонт - еще не самый плохой выбор. Говорили, что он весьма разборчив в выборе любовниц...
Эмма скользнула по мужу ледяным взглядом, отвернулась и улыбнулась герцогу многообещающей улыбкой. Герцог непроницаемо улыбнулся в ответ.
Со своего места Теодор видел герцогиню Клермонт: она сжала губы, глаза ее полыхали. Очевидно, герцога ждет очередной скандал.
В середине зала герцог поцеловал ручку леди Эшли, проговорив слова о благодарности за доставленное удовольствие. Теодор мрачно улыбнулся. Скрытый смысл этих слов был понятен любому в этом зале. Поскольку Теодор играл роль равнодушного мужа на протяжении всего сезона, было глупо устраивать скандал и вызывать герцога на дуэль. Или не глупо? В конце концов, связи на стороне не осуждались высшим обществом только тогда, когда оставались в тайне, а здесь...
Леди Эмма даже не сочла нужным подойти к мужу после того, как унизила его прилюдно. Вокруг нее, точно стена, собрался надежный круг ее поклонников. Определенно, места для мужа среди них не было. Тем не менее, Теодор решительно пробился к своей жене.
- Лорд Эшли, - поприветствовала она его легким наклоном головы, как всегда, даже не потрудившись скрыть свое презрение. Еще одно публичное унижение. Теодор почувствовал, как в нем закипает злость. Видит Бог, он был терпеливым, но всему есть предел. Он даже не подозревал, что измены его "полужены" будут так задевать его.
- Миледи, не уделите ли вы мне пару минут? - голос его был спокойным.
Она пожала плечами, словно извиняясь перед поклонниками, что вынуждена покинуть их, и подала Теодору руку. Он вывел ее в сад.
В бальном зале недоумевали: неужели барон Эшли намерен отчитать жену?
Теодор нашел дальний уголок, отпустил Эмму и отошел от нее подальше, сцепив руки на груди. Она смотрела на него, как на пустое место.
- Мадам, ваши брачные клятвы ничего для вас не значат? - спросил он с нажимом. Эмма в ответ лишь слегка пожала плечами.
- Я не требую от вас любви, я не требую от вас ничего, так не могли бы вы хотя бы не унижать меня публично?
Эмма замерла, наконец обратив внимание на своего мужа. В голове у нее прозвучали слова покойного лорда Ренвика: "Мужчина может вытерпеть многое, но только не унижение. Эмма, твоя красота - страшная сила, только запомни: никогда, никогда не унижай мужчин. Тогда все они будут довольны тобой..." Он сказал ей это перед смертью, валяясь в кровати после неудачной дуэли. Он знал, какой будет ее жизнь после его смерти. Четыре года она успешно следовала этому странному и единственному полезному совету первого мужа, и вот - так забыться в попытке отомстить второму!
Она снова пожала плечами.
- У вас есть мои деньги, что еще вы от меня хотите?
Теодор иронично улыбнулся.
- У меня есть лишь некоторая часть ваших денег.
- А, так вам нужно еще денег? Уже проигрались?
Он нахмурился.
- Нет, мне не нужно еще денег. Мне нужно, чтобы вы не позорили меня перед всеми. Это так трудно?
- А что вы сделаете? Побьете меня? Увезете в свое поместье и запрете там?
Эмма говорила и ужасалась своим словам. Зачем она продолжает издеваться над ним?
Теодор пристально глядел на нее. Эмма равнодушно встретилась с ним взглядом. Ее первый муж уже давно бы перекинул ее через плечо и пронес бы через бальный зал к выходу, тем самым унизив в ответ.
Теодор отвернулся.
- Послезавтра я уезжаю в Эшли-парк. Буду безмерно вам признателен, леди Эшли, если вы хотя бы два дня будете вести себя как подобает, а не как шлюха.
Эмма с удовольствием влепила бы ему пощечину за оскорбление, но он уже шел по тропинке к дому. "Как он мог! Нет, как он посмел! Я не шлюха!" - в возмущении думала она... "Да?" - ехидно возразил внутренний голос.
Эмме стало стыдно. Сколько пар поженились по таким же, как и у них, причинам, и живут мирно! А она предпочла жить с мужем в ссоре и унижать его. Ладно бы она действительно изменяла ему и получала от других мужчин удовольствие, а то ведь просто делала вид... Ничего, кроме довольно прохладного поцелуя, герцог от нее не получил. Прическу она намеренно чуть подпортила сама.
Герцог Клермонт, казалось, забавлялся их игрой. Он сказал ей однажды, что его ревнивая жена становится просто тигрицей в постели после их ссор, поэтому иногда провоцировал ее. Эмма представила, чем сейчас занимаются супруги Клермонты и ощутила легкую зависть. Ее муж, похоже, теперь совсем не хотел ее.
Эмма потеряла всякое желание оставаться на балу. Ей хотелось поехать домой и извиниться перед мужем.
Она вернулась в бальный зал. Ее встретили сотни заинтересованных взглядов - и остались разочарованны: выглядела она ничуть не хуже, чем когда выходила из зала в сопровождении оскорбленного мужа. Свет сделал вывод: в семье главенствует она, и она может делать все, что в голову взбредет - даже изменять барону Эшли на глазах у всего света.
Но у нее оставалось несколько обещанных танцев. Она не решилась отказать своим кавалерам и унизить их тем самым.
"Надо же! - подумала она. - А собственного мужа унижать можно?"



Затаив дыхание, она проникла в дом. Было тихо. Только Бичем - молчаливый дворецкий - закрыл двери на засов. Она подавила желание спросить, дома ли ее муж.
Эмма заметила полосу света, пробивающуюся из-под двери его кабинета. Бесшумно она подошла к двери, заглянула в щель. Теодор сидел за столом и что-то медленно писал. Перед ним стоял наполовину опустошенный графин с бренди. Теодор то и дело подносил к губам стакан. Эмма испугалась: ее первый муж, когда выпивал, совершенно не контролировал себя и становился особенно безжалостен.
У нее под ногой скрипнула половица. Теодор вскинул голову.
- Кто там? - спросил он. - Вы, Бичем?
Эмма перевела дыхание: показаться или нет?
- Эмма? - снова спросил Теодор. Голос его стал заметно холоднее. Она почувствовала желание убежать к себе в комнату, но почему-то шире распахнула дверь и вошла к мужу в кабинет.
- Что тебе здесь надо? - спросил он и снова поднес стакан к губам. Он даже не подумал подняться при ее появлении. Разозленная Эмма притворно равнодушно пожала плечами. - Тогда иди к себе в комнату.
Она пристально взглянула на него.
- Ты придешь ко мне?
- Зачем? - после паузы с искренним недоумением спросил он. Эмме стало обидно: зачем еще муж может прийти к жене в спальню, как не лечь с ней в постель?
- Чтобы исполнить супружеский долг, - ответила она.
Теодор саркастически ухмыльнулся.
- С какой стати?
Эмма, хотя была обижена до глубины души, лишь равнодушно пожала плечами, сознавая, что платье слегка соскользнуло вниз, еще больше обнажив пышную грудь. Она подошла к столу и бросила небрежный взгляд на бумагу, на которой недавно что-то писал Теодор. Лист был перевернут. Она могла лишь видеть контуры обращения в верхней части листа и несколько ровных строк. Она почувствовала укол ревности.
- Я прошу вас выйти из моего кабинета, - тщательно выговаривая слова, обратился он к ней, словно не замечая ее полуобнаженной груди.
- Это мой дом, - надменно возразила Эмма.
- А кабинет вы сами предоставили в мое личное распоряжение. Поэтому я прошу вас выйти из моего кабинета, - он встал из-за стола.
- Почему?
- Мадам, я хочу остаться один.
Она лишь снова пожала плечами, игнорируя его просьбу. Она лихорадочно пыталась найти способ подсмотреть, что писал Теодор и кому.
- А я не хочу остаться одна, - она лениво улыбнулась ему, пустив из-под ресниц убийственный взгляд. Не один из ее поклонников через полчаса после такого взгляда лежал с ней в постели. Или в саду. Или где-нибудь еще.
Теодор лишь глубоко вздохнул и упрямо повторил:
- Мадам, я хочу остаться один. Будьте любезны, покиньте мой кабинет.
- Вы уверены? - она подошла к нему и, положив руки ему на грудь, заглянула в глаза, приоткрыв губы.
- Абсолютно, - он снял ее руки со своей груди. - Я хочу остаться один.
Эмма уже пустила в ход все средства из своего скудного, надо признать, арсенала, и теперь ей ничего не оставалось делать, как признать поражение. Пожав плечами, она прошла к выходу.
- Доброй ночи, милорд.
Ее всю трясло, когда она поднималась по лестнице к себе в спальню. Десятки раз, если не сотни, она убеждалась на собственном опыте, что выпившие мужчины не могут справиться с вожделением, и вот на тебе! Ей оставалось только самой раздеть его и улечься, раздвинув ножки, но и тогда он, наверное, сказал бы ей: "Мадам, выйдите из моего кабинета". Ее отвергли. И кто - собственный муж! За что? Почему?
А она еще почему-то жалеет, что он отверг ее. Эмма ужаснулась: она сама напрашивалась ему в постель. Из-за ревности? Из-за чувства вины? Она была рассержена и разочарована.
Очень долго она не могла заснуть, прислушиваясь, не донесутся ли из соседней спальни шаги мужа. Но нет, он так и не пришел. Наверное, заснул в кабинете.

Глава 3


На следующее утро Эмма проснулась очень рано и поняла, что ей надоел Лондон. Тем более сезон уже почти закончился. Можно было поехать в поместье, как она поступала каждое лето, но не хотелось. В поместье все идет хорошо, ее вмешательство не требуется. Да и скучно там. Может, поехать в Бат? Или даже в Париж? Только зачем, ведь изменятся только лица, а так все будет по-прежнему.
А можно поехать с мужем в его поместье. Там она еще не была.
Эмма скривилась: какие глупости лезут в голову от скуки! Ехать с занудой-мужем в его разрушенное поместье! Лучше уж в свое собственное, там она хотя бы будет жить в подобающем комфорте.
Эмма услышала, как по улице прогрохотали колеса экипажа. Она подошла к окну и увидела, как из кареты выпрыгнул молодой человек. О, этого господина она знала: именно он помог барону Эшли заполучить ее! Это он выходил с ней на балкон, упорно и так мило навязывая ей выпивку, что было невозможно отказаться... Как его зовут? Эмма не смогла вспомнить.
Не в силах побороть любопытство, она накинула на плечи пеньюар и выбежала в коридор. До нее донеслись голоса из прихожей, но она не разобрала слов. Зачем ему понадобилось навещать их в столь ранний час? Он к ней или к ее мужу? Она бесшумно бежала по коридорам.
- Лорд Эшли примет вас в своем кабинете, мистер Хоупли, - бесстрастно проговорил Бичем. Эмма вспыхнула: этот негодяй носил ту же фамилию, что и ее муж! Брат? Тогда неудивительно, что он помог старшему брату получить богатую невесту!
Она едва дождалась, когда Бичем уйдет, и спустилась к кабинету.

- Доброе утро, Теодор! - жизнерадостно сказал Джонас, войдя в кабинет. Теодор смерил его мрачным взглядом.
- Да, выглядишь ты не очень... - оценил Джонас внешний вид брата. - Что, с женой поссорился?
- Джонас, что тебе здесь надо? - тихо спросил Теодор. Ему страшно хотелось спать, он отвратительно себя чувствовал после ночной попойки, но желание вытянуть из Джонаса ответы на некоторые вопросы заставляло терпеть присутствие брата.
- Просто заехал поздравить, - пожал плечами Джонас.
...Эмма, затаив дыхание, устроилась за дверью. Бичем видел ее, но он никогда никому ничего не скажет.
- Светский визит в восемь утра?
- Да будет тебе, Тео. Ты же все равно не спишь.
- Что тебе надо Джонас? - настойчиво повторил Теодор. - Тебе мало того, что ты уже устроил?
Джонас даже не стал отпираться.
- Ну Тео, все закончилось для тебя вполне хорошо.
Теодор зловеще прищурился, но Джонас этого не заметил.
- У тебя красивая жена, денег куры не клюют, такой дом...
- Джонас, какого черта ты все это устроил? - очень тихо спросил лорд Эшли.
- Тебе давно пора было жениться, - фальшиво рассмеялся младший брат. - Если Холодная Леди холодна с тобой, спи с другими, никто же не запрещает.
- Джонас, идиот... Ты не имел права вмешиваться в мою жизнь.
- Но она же так красива, - попытался оправдаться он.
- Тогда почему ты сам на ней не женился?! - повысил голос Теодор. - Какого черта ты испортил жизнь мне?!
- Почему испортил? Ты теперь богат...
- Помолчи.
Теодор нервно рассмеялся.
- Я идеалист, дорогой мой брат. Я всегда мечтал жениться по любви. И не смотри на меня взглядом несправедливо обиженного щенка! В данном случае обиженной стороной являюсь я. Ты понимаешь, что обрек меня на безбрачие?
- Я не обрекал тебя ни на что. Все знают, что в современном обществе...
- Дурак! - перебил Теодор, презирая и Джонаса, и самого себя. - Я всегда считал, - наивный романтик, к дьяволу! - что в браке нужно хранить верность!
- Всем когда-то надо повзрослеть, - пожал плечами Джонас, рассматривая какую-то безделушку на столе. - Все знают, что твоя жена изменяет направо и налево, изменяй и ты, никто не удивится.
- Это для тебя все так просто. Когда я тебя первый раз на сеновале застал с соседской служанкой? Восемь лет назад? Сколько тебе было? Четырнадцать? Тринадцать?
- Какое это имеет значение?
- О Джонас, это имеет большое значение! Я не привык, как ты, валиться в постель с первой встречной, и для меня мысль, что можно изменять жене - какой бы она ни была! - неприемлема.
- Ты не можешь уломать ее? - многозначительно ухмыльнулся Джонас. - Хочешь, научу?
Теодор долго-долго смотрел на младшего брата. Потом сказал:
- Мы говорим с тобой на разных языках. Убирайся, Джонас. Не приходи больше сюда.
- Надо же! Хоть бы поблагодарил!
- Джонас, я очень благодарен тебе, что ты сломал мою жизнь. Извини, что не могу отплатить тебе стократно.
- Тео, перестань.
- Уходи. И не приходи сюда больше.
Этот равнодушный монотонный тон Джонас знал: теперь брат будет повторять одно и то же, пока не добьется своего.
...Эмма тоже узнала этот тон: точно так же он вчера гнал ее. А значит, Джонас Хоупли скоро выйдет. Она быстро пошла обратно в спальню и не слышала окончания разговора.
- Послушай, Тео...
- Уходи.
- Но Тео, мне нужны деньги, - Джонас был в отчаянии.
- Разумеется, иначе зачем тебе женить старшего брата. Уходи.
- Тео! Ну пожалуйста!
- Уходи.
- Только не говори, что ты отказался от приданого!
- Даже если это не так, ты все равно не получишь от меня ни пенса.
- Тео, я же твой брат! Ты же не позволишь мне прозябать в долговой тюрьме!
- Я тоже твой брат, ну и что? Это не помешало тебе испортить мне жизнь. Уходи, Джонас.
- Тео, пожалуйста, ну что тебе стоит!
Теодор подошел к двери и молча открыл ее, всем своим видом давая понять, что пора бы уж и честь знать.
- Теодор!
- Уходи.
Смирившись, Джонас вышел из кабинета.

Итак, он невиновен. Он действительно не заманивал ее в ловушку, и сам оказался жертвой обстоятельств, как и говорил.
Барон считает, что женитьба на ней испортила ему жизнь, а ведь Эмма всегда считалась завидной партией! Несмотря на все ее деньги, несмотря на ее популярность, несмотря на ее красоту, он не хотел жениться на ней. Тем не менее оказался настолько порядочен, что сделал ей предложение, как того требовали обстоятельства, и пытался как-то наладить жизнь с ней. Она же оказалась настолько глупа и слепа, что...
Ну что еще она могла подумать? Как она могла поверить в его невиновность, если все говорило против него? Но даже если бы он действительно заманил ее в ловушку, ее месть была чрезмерной. Да, она не изменяла ему по-настоящему, но в глазах всего света сделала его покорным рогоносцем. А он при этом продолжал считать, что любой жене нужно хранить верность! Неужели у него не было любовницы? Эмме трудно было в это поверить, но подумав, она пришла к выводу, что муж был ей действительно верен все это время. Иначе ей бы обязательно сообщили и даже показали бы при случае на его любовницу.
При том, что он оказался невиновен, ее поведение и вовсе выглядело безобразным. Эмма почувствовала, что дрожит.
Она вспомнила, как впервые заявила ему, что не намерена хранить верность. Он ответил "Воля ваша" и повел танцевать. Весь танец он сверлил ее каким-то странным взглядом, лишь сейчас Эмма поняла, что за чувство было в его взгляде: разочарование. Он расставался с иллюзиями, с романтической мечтой жениться по любви. Ей стало больно, что она тому причиной. Несмотря на прошедшие годы, она все еще помнила, как это больно - расставаться с мечтами.
"Ты обрек меня на безбрачие!.." - вспомнила Эмма и устыдилась. Она прекрасно знала, оставаясь холодной в брачную ночь, что мужчинам такое поведение не нравится. Она специально наказывала его таким образом. Давным давно она научилась притворяться страстной любовницей и тем самым угождать мужчинам. Ни один не уходил недовольным. Кроме мужа.
Пусть она была холодна в первую брачную ночь, муж мог подумать, что она такая от рождения (а разве не так?); но ведь она вела себя отвратительно, говорила всякие гадости. Тем не менее, он понял и это. На следующий день он пришел к ней в спальню и попытался объяснить все. Она же прогнала его. Что ж, она добилась своего, больше он к ней не приходил. Но вел себя безукоризненно вежливо вплоть до вчерашнего вечера, когда оставаться вежливым было уже просто неприлично.
Он презирал ее. Она, всегда вызывавшая желание и восхищение, добилась того, что муж начал ее презирать! И презирать настолько, что даже очевидная попытка с ее стороны увлечь его в постель полностью провалилась.
Эмма до сих пор не знала, зачем она попыталась его соблазнить. Она слыла недоступной в последнее время (по мнению общества, для всех, кроме Клермонта) и знала, что именно это привлекало к ней большинство мужчин. Приходилось признать, что сама она действовала вчера по той же причине: потому что муж оказался недоступным.
Надо же! Столько мужчин готовы были стать мужем леди Ренвик, выполнять все ее прихоти, ходить перед ней на цыпочках, восхищаться ею, поклоняться ей, а ее угораздило выйти замуж за человека, который ею никогда не интересовался.
"Ваш будущий муж недостоин вас," - сказал ей однажды поклонник. Он ошибся. Это она недостойна своего мужа. Прожив столько лет в грязи лондонских интриг, Эмма оказалась не способна распознать по-настоящему порядочного человека. Привыкнув к нравам, царящим в светском обществе, она забыла, что когда-то, еще до первого замужества, мечтала о таком муже, каким наверняка был бы ей Теодор Хоупли, если бы она все не испортила.
Она поедет с ним в Эшли-парк. Если он согласится взять ее с собой, она поедет с ним, решила Эмма.
Леди Эшли приказала служанке уладывать вещи. Если Теодор не возьмет ее с собой, тогда она отправится в свое поместье. Но ни за что не останется в Лондоне, чтобы дальше выставлять его на посмешище.

- Доброе утро, сэр, - поздоровалась Эмма, войдя в столовую. Она очень старалась, чтобы в ее голосе не прозвучало ничего отталкивающего. Теодор смерил ее мрачным взглядом, но на приветствие ответил.
- Доброе утро, мадам.
Он подвинул ей стул, хотя это мог сделать и лакей. Эмма вдруг остро осознала, что она, а не Теодор, сидит во главе стола. Обычно она избегала совместных завтраков и обедов с мужем, поэтому это было не так заметно. Он мог бы занять место на противоположной стороне стола, также предназначенное для хозяев, но почему-то сидел справа от ее места. С одной стороны, это давало им возможность разговаривать, а не кричать через весь стол, но с другой...
- Чем обязан вашему присутствию? - голос его ничего не выражал.
- Мне надо поговорить с вами, милорд.
Он поднял на нее настороженный взгляд. Эмма не могла винить его за это: что хорошего он от нее слышал до сих пор?
- Давайте поговорим после завтрака. Ваше дело, надеюсь, не срочное?
- Хорошо, - легко согласилась она. Ей тоже хотелось спокойно поесть.
Они не спеша закончили завтрак, потом муж предложил ей руку.
- Вы не возражаете, если мы пройдем в мой кабинет?
- Нисколько, - вежливо ответила она и поймала его подозрительный взгляд.
- Итак? - спросил он, когда они расположились в кабинете. Эмма села в кресло, Теодор встал у стола и сложил руки на груди.
Эмма не знала, с чего начать.
- Я бы хотела поехать с вами в Эшли-парк.
Ничего не выражающая вежливая маска на его лице сменилась угрожающим выражением. Сердце Эммы ухнуло куда-то вниз, но она гордо вздернула подбородок.
- Неужели?
- Да, я хочу поехать с вами в ваше поместье.
- Очевидно, ваша жизнь обещает стать весьма скучной, когда под рукой не окажется мужа, которого вы могли бы втаптывать в грязь. Объяснитесь, дорогая леди Эшли, - тон его был вежливым, но от его слов Эмму пробирал мороз по коже.
- Я сожалею о своем безобразном поведении, - выговорила она.
- Да? Я разбудил в вас совесть?
Не признаваться же ему, что она подслушивала под дверью!
- У меня есть совесть, - холодно отрезала она. - Мое поведение было недопустимым.
"Ужас! - подумала Эмма. - Что за вызывающий тон! Я же пришла извиняться, а не нападать. Я унижала его столько времени, неудивительно, что сейчас приходится унижаться самой."
- Когда? Когда изменяли мне или когда выставили свою связь напоказ? - Теодор не стал говорить вслух, что изменить она не могла ему по той причине, что они вместе так и не спали. Не изменяла ему - изменяла супружеским клятвам.
Эмма разозлилась. Она закрыла глаза, чтобы сдержаться и не наговорить глупостей. У нее так и чесались руки дать ему пощечину. Хорошо, что он был от нее достаточно далеко.
- Я сожалею, что унизила вас перед светом, - медленно выговорила она, стараясь совладать с собой. В конце концов, она не могла сожалеть о том, что изменяла ему, потому что на самом деле она этого не делала.
Теодор горько усмехнулся.
- Извинения приняты, мадам. Теперь вам вовсе не обязательно ехать в Эшли-парк.
- Но я хочу поехать, - едва не вскрикнула она.
- Воля ваша, но вы, вероятно, не вполне представляете, на что себя обрекаете. Дом полуразрушен, слуг практически нет, магазинов там тоже нет, и никаких развлечений. Там вам никто не знаком.
Эмма глубоко вздохнула, стараясь не поддаваться обиде, ведь у него не было причин думать о ней иначе.
- Дом вы сейчас реставрируете, слуг можно нанять в деревне. Учитывая, что поместье в упадке, думаю многие будут не прочь получить хорошо оплачиваемую работу в доме. От развлечений я устала, как и от магазинов. Вы знакомы со мной, кроме того, я обычно быстро завязываю знакомства.
Последнее говорить не стоило, мгновенно поняла она, увидев, как он нахмурился. За ее словами про знакомства он разглядел то, чего там не было: привычку к беспорядочным связям.
- Чем вы будете там заниматься? - спросил он, и Эмма облегченно вздохнула.
- Я могла бы помогать вам с делами по поместью. Я долгое время сама управляла поместьем, которое оставил мне муж, и как видите, доходы с него позволяют мне вести довольно обеспеченную жизнь.
- Разве у вас нет управляющего?
- Есть, конечно, но я предпочитаю не доверять слепо свои доходы в посторонние руки.
- Да? Необычно, - заметил Теодор, явно заинтересовавшись.
- Необычно, - согласилась Эмма, слегка улыбнувшись. - Зато полезно.
Теодор не стал говорить, что сам в этом почти ничего не понимает. Если леди Эмма на самом деле пожелает помочь ему, а не навредить, ее помощь может оказаться бесценной. Если же вздумает навредить, то пусть лучше не знает, насколько он несведущ в этих делах. Конечно, недавно по рекомендации лорда Понсонби он нанял управляющего, который сначала в ужас пришел от того, что увидел в Эшли-парке. Мистер Конли сказал, что поместье начнет приносить доход не раньше, чем через два года, да и то при очень разумном подходе и огромных капиталовложениях.
Посмотрим, что скажет леди Эмма, улыбнулся Теодор. Эмма, заметив его улыбку, затаила дыхание.
- Хорошо, - сказал Теодор. - Вы поедете со мной. Только если будете жаловаться, я отправлю вас обратно.
А с ее сластолюбивой натурой он как-нибудь управится. Когда-то тетушка Жюстина говорила, что женщинам требуется твердая рука, и не грех, в случае чего, и поколотить жену. Теодор начал привыкать к мысли, что тетушка, возможно, была права, и некоторая строгость излишеством не будет.

Эмма созвала всех служанок своего большого дома, чтобы успеть уложить гардероб к завтрашнему дню. Задача не из легких. Тогда она решила половину оставить. К примеру, зачем ей там бальные платья? А таких было большинство в ее гардеробе. Она решила взять всего одно - так, на всякий случай.
Вечером она спустилась к ужину.
- Мадам, - удивленно поприветствовал ее Теодор. - Я считал, что вы приняли приглашение на бал к графине Дамонт.
- Я отказалась, - пожала плечом Эмма.
Теодор помог ей сесть.
- Сколько времени вам требуется на сборы? - спросил он. Эмма удивленно взглянула на него: она-то считала, что он выезжает завтра и к этому времени надо быть готовой любой ценой.
- Я думаю, завтра можно выезжать, - медленно ответила она. Теперь удивился Теодор.
- Очень рад такой поспешности,- сказал он и едва заметно улыбнулся. У Эммы бешено забилось сердце: улыбка сделала Теодора красавцем. Больше они не разговаривали, и Теодор больше не улыбался, но лицо его было непривычно расслаблено и спокойно. Они ужинали в благостной тишине, и Эмма наслаждалась каждым мгновением ужина. Однажды она встретилась глазами с мужем, и он улыбнулся ей. Эмма не ответила на его улыбку, лишь уткнулась глазами в свою тарелку, - ей стало неловко. Она не знала, что лицо ее приняло холодное, надменное выражение и не видела, что улыбка Теодора сразу стала горькой усмешкой.
"Не обольщайся, дурак, - сказал он себе. - Она едет с тобой по каким-то своим женским причинам, а вовсе не потому, что ты наконец очаровал ее. И твоих ухаживаний она, очевидно, принимать не хочет."
Но надежда ожила...
Они договорились, во сколько выезжают, и разошлись. Теодор ушел в кабинет изучать журналы по сельскому хозяйству, Эмма отправилась наблюдать, как служанки укладывают последний сундук.

Глава 4


Утро принесло Эмме новые сомнения.
Она отправлялась в путь в карете. Позади следовало еще два экипажа, нагруженных ее сундуками. Сопровождало ее пять всадников: четыре грума и Теодор. По сравнению с дюжими охранниками Теодор явно проигрывал в росте и весе, но лондонским хлыщом совсем не казался. Хотя бы потому, что костюм на нем был явно не от самого модного портного. Лошадь его была обычной, не из таких, какими любят хвастаться остальные мужчины. Он был похож на секретаря какого-нибудь графа.
"Он, вероятно, не умеет выбирать костюмы и лошадей, - с сожалением подумала Эмма. - Но нет. Его костюм, хоть и не дорогой, сидит ладно. Но уж в лошадях он точно ничего не понимает. Наверняка с него за эту кобылу содрали втридорога." Эмма не могла знать, что за полтора года бедного существования Теодор научился, как не поддаваться подобному обману.
Эмма пожалела, что сама поехала в карете, а Теодор на лошади. У них совсем не было возможности разговаривать. Она-то полагала, что он поедет вместе с ней в карете. Ошиблась, как и во многом другом. Хоть Теодор и не был идеальным наездником, но явно чувствовал себя в седле хорошо. Она совсем его не знала.
Приближалась ночь. Они подъехали к гостинице. Теодор спешился, удовлетворенно вздохнув. За весь день они сделали всего три остановки. Он помог жене и ее горничной выйти из кареты и повел Эмму внутрь таверны. Там было чисто, уютно.
- Добрый вечер, лорд Эшли, - поздоровался хозяин.
- Добрый вечер, мистер Крэддок. Две комнаты, пожалуйста. И ужин.
Хозяин взглянул на даму.
- Сию минуту, милорд. Что прикажете на ужин?
- Как обычно.
Эмма была так разочарована, что в таверне нашлось две комнаты, что не услышала дальнейшего разговора.
- Здесь хорошая еда, мадам, - по-своему истолковал выражение ее лица Теодор.
- Да, - холодно отрезала она и тут же пожалела, увидев, как мрачно усмехнулся муж. Она должна следить за собой, если хочет жить с мужем в мире и согласии.
Принесли ужин. Жареный цыпленок, яблочный пирог, сыр, молоко. Эмма с удивлением взглянула на мужа, который, как она полагала, должен был пить эль или вино, а никак не такой детский напиток, как молоко. Теодор заметил ее взгляд.
- У мистера Крэддока самое вкусное молоко на всей дороге до Эшли-парка, - сказал он с серьезным видом, но в глазах его светилась насмешка. - Эль, впрочем, тоже. Может, сказать, чтобы вам принесли его?
- Нет, спасибо, - снова холодно ответила Эмма. На этот раз ее холодность не произвела на мужа ожидаемого эффекта, он лишь насмешливо улыбнулся. Эмма тяжело вздохнула.
- Откуда у вас эта лошадь? - спросила она.
- Купил у Понсонби. У него конный завод.
- У него ничего получше не нашлось?
Теодор медленно закрыл глаза. Эмма подумала, что оскорбила мужа в лучших чувствах. Если он купил эту лошадь, то, вероятно, считал, что она лучшая на свете. Как же она привлечет мужа, если постоянно говорит то, чего ни в коем случае говорить не следовало?
Когда он открыл глаза, она с сожалением отметила, что его насмешливое настроение прошло.
- Почему же, он предлагал мне лошадей "получше". Я купил именно ту, что хотел.
Эмма подумала, что она тоже ему не нужна, но ведь он не покупал ее, скорее наоборот, она купила его. И продал его родной брат. Хорошо, хоть деньги достались самому Теодору и он имеет возможность покупать тех лошадей, которых хочет.
После ужина он проводил Эмму в ее комнату, пожелал спокойной ночи и ушел к себе. Эмма с сожалением вздохнула. Ей хотелось стать его женой по-настоящему, но, похоже, сам Теодор теперь этого не хотел.
Итак, ее муж не любит дорогих лошадей. С одной стороны, это обнадеживало, что ее состояние не будет растрачено в ближайшие дни. Да, конечно существовал брачный договор, по которому Теодор не имел права на ее состояние, но если у него не останется другого выбора, когда придется расплачиваться с крупными карточными долгами, он запросто может наплевать на эту бумажку, и Эмма ничего не сможет сделать. Хотя, честно говоря, подтверждений тому, что Теодор - игрок, у нее не было. Она пожалела, что в Лондоне не расспросила кого-нибудь из своих поклонников о пристрастиях Теодора.

Следующий день был точной копией прошедшего дня. Бесконечная дорога, одиночество и скука. Только во время остановок была возможность пообщаться с мужем. Впрочем, он не выказывал желания разговаривать, и отвечал односложно.
- Кто такая тетушка Жюстина? - спросила она за обедом, когда взгляд ее упал на обручальное кольцо.
- Сестра моей матери. Они дочери графа де Кризо.
- Ваша тетя живет во Франции?
- Да.
- Вы у нее жили последние несколько лет?
- Да.
- Почему вы не жили с отцом?
Теодор мрачно взглянул на нее и пожал плечами.
- Мы поссорились. Мадам, мне неприятна эта тема, - сказал он, прежде чем Эмма успела еще хоть что-нибудь спросить. Эмма опешила: она не привыкла к такому прямолинейному изменению темы.
- За что вы выбрали вашу лошадь? - после некоторой паузы спросила она.
- За покладистость, - с намеком ответил он. Эмма скривила губы. Она и так знала, что покладистости в ней не достает. И никогда она больше не будет покорной и послушной, если это не выгодно ей самой.
- Я и так не очень хороший всадник. Еще не хватало сломать себе шею, упав с лошади.
Эти слова изумили ее. Эмма привыкла, что если даже мужчины чего-то не умеют, то они никогда в этом не признаются: или будут бахвалиться, или в лучшем случае промолчат.
- А что вы умеете делать хорошо? - спросила она и почти сразу пожалела о своем вопросе. Теперь он будет говорить без остановки...
Теодор откинулся назад и задумался. Помолчал. Потом загадочно улыбнулся и ответил одним словом:
- Думать.
Эмма ожидала продолжения, а когда его не последовало, сама спросила:
- И все?
Он пожал плечами.
Теодор глядел ей в глаза и улыбался. Он красив, вновь отметила Эмма. Ну на самом деле, не то чтобы очень красив, скорее привлекателен, особенно когда улыбается. Глаза у него были серые. Сейчас в них плясали смешинки. Темные волосы слегка вились на висках. Интересно, находит ли он привлекательными голубоглазых блондинок - таких как она?
Он совсем не такой, как мужчины, которых она знала. Вряд ли кто из них оставил бы ее в покое в первую брачную ночь и в остальные ночи только потому, что она была холодна. Вряд ли кто-то из них так долго терпел бы, что ему наставляют рога перед всем светом, а потом ограничился простым оскорблением. Наедине. Теперь же Теодор и вовсе не поднимал эту тему. И еще вряд ли кто-нибудь из мужчин отверг бы ее, когда она сама предлагала себя. Любой был бы рад воспользоваться ее помешательством (иначе она не могла себе объяснить, почему вдруг вздумала предлагать себя мужу), тем более будучи пьяным, но только не ее муж. Теодор не производил впечатления слабого мужчины - ни телом, ни духом. Значит, все это происходило по каким-то другим причинам, и ей они были непонятны.
Она молчала, размышляя, и Теодор не делал попыток поддержать разговор.
Молоко! Ну кто бы из ее знакомых мужчин заказал молоко?! Сегодня он пил эль, как и она, но вчерашнее молоко не выходило у нее из памяти.
Эмма с нетерпением ждала ночи и отчаянно желала, чтобы в гостинице, где они остановятся на ночь, не хватило комнат на всех. Правда, он может отправить ее спать в комнату со служанкой, а сам заночует с охранниками. Ей казалось, что он человек непривередливый и не будет страдать, что приходится провести ночь в неподобающем окружении.
Приближался вечер, они подъехали к гостинице. Эмма окинула взглядом двор, заполненный каретами, их явно было слишком много. Возможно, ее пожелание сбывается.
- Имеется всего одна комната с маленькой гардеробной, - сообщил Теодор, когда она уже сидела за столом в общем зале. Сердце Эммы ухнуло куда-то вниз. Она подняла на мужа взгляд. - Одна кровать в комнате и одна в гардеробной. Охранники сказали, что не имеют ничего против ночевки на конюшне. Ваша служанка будет спать в гардеробной, рядом с вами, так что очевидно, мне тоже придется ночевать на конюшне.
Эмма разочарованно опустила глаза. На лице ее появилось холодное выражение. Теодор истолковал его по-своему. Голос его стал холоднее.
- Но если вам, мадам, не нравится иметь мужа, ночующего на конюшне, то мне еще меньше нравится иметь жену, которая допустит это.
Эмма молчала, потому что чувствовала: любое слово сейчас приведет к ссоре, и все надежды окончатся ничем. Не говоря ни слова, они съели свой ужин. Потом он проводил ее в комнату, где уже ждала служанка. Теодор бросил быстрый взгляд на кровать, не позволяя себе мечтать о несбыточном.
- Если вам больше ничего не нужно, мадам, то я покину вас, - сказал он. Вот он, ее шанс, поняла Эмма.
- Вы можете остаться здесь, - ничего не выражающим голосом произнесла она, даже не глядя на Теодора. Некоторое время он сверлил ее подозрительным взглядом, потом спросил:
- За что такая милость?
- Вы мой муж, - слегка рассердилась она, что сделало ее голос совсем ледяным.
"Естественно, это неприлично, когда муж достойной леди Эммы недостойно спит на конюшне," - подумал Теодор и слегка ухмыльнулся. Эмма заметила ухмылку, но не смогла разгадать ее смысл.
- С удовольствием останусь, мадам. Вы очень любезны, - с едва заметной насмешкой сказал он. - Я приду через полчаса, мадам.
Он оставил ее готовиться ко сну.
Эмма нервничала. Уже через десять минут она лежала под одеялом, ожидая, когда он придет к ней. "А вдруг он передумает?" - забеспокоилась она. Вдруг сейчас появится другая комната, где он мог бы переночевать? Хотя с чего бы? Но если он и придет, то захочет ли воспользоваться правами супруга? Если захочет, как она должна себя вести? Дать понять, что будет только рада этому, прямо горит от нетерпения?.. Обнять в ответ, ответить на поцелуй, стонать и извиваться в его объятиях. Пусть она не чувствует того, от чего могла бы стонать и извиваться, но мужчинам такое поведение приятно, она не раз убеждалась.
В дверь постучали.
- Кто там? - спросила Эмма.
- Лорд Эшли, - ответил ее муж. - Я могу войти, миледи?
- Разумеется, - раздраженно ответила Эмма. Она слышала в голосе его иронию. Она так волнуется, а он только и может, что издеваться.
- Благодарю покорно, - ответил он, входя в комнату и запирая за собой дверь. Некоторое время они глядели друг другу в глаза, словно оценивая противника. Потом Теодор наконец сдвинулся с места, обогнул кровать, задув по пути единственную свечу.
- Я понимаю, мадам, что вам это не очень нравится, но я намерен воспользоваться вашим опрометчивым предложением, - говорил он, раздеваясь. - Меня не очень привлекает идея спать на конюшне.
Эмма затаила дыхание, когда он забрался под одеяло. Она почувствовала на щеке его дыхание и поняла, что он смотрит на нее. Ему осталось только склониться к ней и поцеловать ее, и тогда... Но прошла одна минута, другая, и ничего не произошло. Он по-прежнему просто смотрел на нее. Правда, что он мог увидеть в полной темноте?
- Чего ты ждешь? - в недоумении спросила она, не выдержав напряжения.
- Чуда, - ответил он после короткой паузы. Голос его был сух, как воздух в пустыне, без тени иронии. После этого он наконец отвернулся, устраиваясь в постели.
"Какого чуда?" - в полной растерянности подумала Эмма. Может, он не состоятелен как мужчина, не в состоянии взять женщину? Тогда понятно, почему у него нет любовницы. Но нет, когда Теодор говорил с братом, он очень возмущался, что Джонас обрек его на монашескую жизнь. Значит, в принципе он способен. Вероятно. Она припомнила первую брачную ночь, когда он целовал ее и прижимался к ней всем телом. Был он возбужден или не был? Может быть, все дело в ней, может быть она не возбуждает его? С такими грустными мыслями она заснула.

Поместье производило угнетающее впечатление, вынуждена была признать Эмма. Когда они проезжали через деревню, опытным взглядом она отметила заплатки в крышах домов, в сараях, в оградах - словом, везде. Видно было, что многие дома пустовали: очевидно, кто-то предпочел уехать в поисках лучшей жизни. Дорога, ведущая к дому, находилась в ужасном состоянии, хотя было заметно, что ее уже начали ремонтировать. Эмма улыбнулась: Теодор не зря тратил время и ее деньги. Вероятно, если она попросит, он покажет ей и остальные улучшения. Она действительно собиралась помочь ему и даже дать еще денег, если потребуется. А судя по тому, что Эмма видела из окон кареты, они ему определенно потребуются.
Они подъехали к дому незадолго до обеда. Эмма очень надеялась, что у Теодора приличный повар.
Эмма восхищенным взглядом окинула дом, когда выходила из кареты.
- Не обольщайтесь, мадам, - заметил ее взгляд Теодор. - Снаружи дом выглядит лучше, чем внутри.
- Посмотрим, - с непроницаемым видом ответила она. Войдя в холл, Эмма поняла, что Теодор был прав. Большой зал был бы великолепен, если бы не некоторые детали: пожелтевшие от времени обои, осыпавшаяся позолота с потрескавшейся лепнины на потолке, темные квадраты на пустых стенах в тех местах, где когда-то висели картины, старая потертая мебель. Правда, все было вычищено.
В холле выстроилась немногочисленная прислуга.
- Леди Эшли, добро пожаловать, - сказал Теодор, когда они вошли в холл. - Дворецкого нет, - сообщил он. - За прислугу отвечает миссис Кэмп, экономка. Она единственная, кто остался здесь с прежних времен. Ее муж мистер Кэмп, садовник. Их сын Джеймс - конюх. Сьюзен - жена Джеймса - горничная. Миссис Кэмп также является на сегодняшний день главным поваром, а на кухне ей помогает Мэри Джонсон. Джейн Филдс, тоже горничная. Вот и весь штат, мадам, - сухо улыбнулся Теодор. Эмма медленно кивнула слугам. Всем им очень не понравился высокомерный взгляд новой госпожи, особенно экономке.
- Миссис Кэмп, обед готов? - обратился барон к экономке.
- Да, милорд. Мы вас ждали, - почтительно ответила она.
Как странно было слышать почтительность и уважение в голосе слуг, обращавшихся к лорду Эшли. В ее лондонском доме интонации были совсем другими.
К сожалению, в этот момент они как раз входили в столовую, и Теодор принял хмурое выражение ее лица на счет помещения.
- Надеюсь, вы не возражаете поужинать, не переодевшись? - спросил он.
- Нет, не возражаю.
Она даже не задумалась об этом. Вообще-то, куда лучше было бы переодеться, прежде чем обедать. Но на самом деле не все ли равно? Особенно когда не хочется выглядеть в глазах мужа сварливой особой.
- Это малая столовая. Раньше ею пользовались редко. Я же, наоборот, пользовался до сих пор только ею, потому что главная столовая в очень плохом состоянии. Кроме того, зачем мне одному большой стол? - он мрачно усмехнулся. Эмма рассеянно скривила губы в ответ. - Если вы пожелаете, мадам, мы сможем открыть большую столовую, но я бы не хотел этого. Не люблю потолки, норовящие обрушиться мне на голову.
Стол был круглым, и это делало хозяйское место, которое занял Теодор менее значимым. Ее он усадил напротив себя, но расстояние между ними было небольшим, они могли свободно разговаривать. Обед оказался простым, но вполне приличным.
- Спасибо, было вкусно, - вежливо сказала Эмма, закончив обед. Теодор кивнул.
- Я рад, что вам понравилось. А теперь я покажу вам дом. Сожалею, что не имею возможности сразу отвести вам готовую комнату, - он подал ей руку и вывел из столовой. - Большинство комнат в этом дворце в ужасном состоянии. Я подумал, что будет лучше, если вы сами выберете, где будете жить.
Эмма кивнула в знак согласия. Они поднялись по широкой лестнице на второй этаж и направились в правое крыло, где располагались хозяйские апартаменты. В пустых коридорах царило гулкое холодное эхо.
Теодор усмехнулся, когда они подошли к первой двери. Эмма бросила на него вопросительный взгляд.
- Первые несколько комнат - детские спальни, игровые и классные комнаты. Полагаю, не имеет смысла осматривать их сейчас.
Напоминание о том, что их брак ненастоящий и никакой надежды на детей нет, больно укололо Эмму. Как странно... Она думала, что уже давно потеряла надежду иметь детей. Оказалось, с новым браком эти надежды вернулись.
- Да, не имеет смысла, - несколько сердито ответила она.
- Эти две комнаты свободны. Обычно в них жили какие-нибудь родственники, приезжавшие в гости.
Одна из комнат была ужасающе безвкусной: обита розовыми обоями, везде зеркала, рюшечки, потемневшие от времени и пыли, флакончики. Запах прежней обитательницы в комнате не сохранился, но его было легко представить: нечто сильное, удушающе сладкое.
- Последней здесь жила так называемая кузина моего отца, - Эмма с удивлением отметила, насколько невыразительным стал голос Теодора, когда он заговорил об этой особе. - Не знаю, по какой причине она отказалась от апартаментов баронессы, но крайне благодарен ей за это. Хотя, если честно, эта комната одна из немногих, которые хорошо сохранились и не продуваются всеми ветрами. Вероятно, будет нетрудно переделать ее, если понадобится. Слуги только принялись за уборку дома, и начали с первого этажа. Скоро они доберутся и сюда. По крайней мере, хоть выкинут весь этот... хлам.
Они перешли в следующую комнату.
- Здесь некоторое время жил мой дядя. Он увез нас во Францию сразу после смерти мамы.
Теодор окинул задумчивым взглядом пустую серую комнату, остановившись на выцветшем пейзаже над камином - единственном украшении.
- Не советую вам жить здесь. Угол у окна протекает, а по полу дует. Кроме того, я помню, что здесь всегда было холодно.
Он открыл очередную дверь и медленно, устало вздохнул.
- Это - спальня хозяина.
Эмма едва заметно скривила губы (что, впрочем, не укрылось от Теодора). Комната поражала своими огромными размерами. Когда-то она была роскошной, но теперь производила унылое впечатление. Огромная кровать, застланная серым одеялом. Пустые столбики без балдахина. Пустое место над камином. Чугунные подсвечники, с которых облетела позолота. Вытертый ковер перед кроватью. И никакой больше мебели.
Эмма подошла к окну и облегченно вздохнула. Картина за окном была бесподобна. Зеленые лужайки парка, цветущие деревья в саду и... цвет. Яркий, зеленый цвет кругом.
Отдохнув и набравшись духу, она снова вернулась мыслями в этот мрачный дом.
- Я здесь не живу, - сказал Теодор. - Эта спальня тоже продувается всеми ветрами. Пойдемте, мадам, покажу вам спальню баронессы. Хотя должен предупредить, что она практически не отличается от этой.
В молчании они прошли через две гардеробные в смежную спальню. Эмма подавленно огляделась. Та же самая серость. Только кровать поменьше и поизящнее. "Как красавица в гробу," - подумала Эмма и передернула плечами от жутких ощущений. По сравнению с этим склепом розовая комната казалась просто райским садом.
- Последние четыре комнаты предназначались, видимо, для подросших детей. Ни я, ни... - Теодор замешкался, потом договорил с усилием, - ни мой брат не доросли до них.
- У вас есть брат? - Эмма решила, что будет логичным спросить его об этом, совсем забыв, что одно упоминание о брате она уже пропустила мимо ушей. Они осматривали очередную комнату, которой давно не пользовались.
- Есть. Джонас Хоупли, может слышали о таком? Полагаю, именно он устроил нам ловушку, - Теодор не удержался и предпринял еще одну попытку убедить ее в своей невиновности. - Попытайтесь вспомнить, может быть, он вертелся рядом с вами тем вечером и уговаривал что-нибудь выпить. Такой симпатичный молодой человек, похожий на меня, только пониже, постройнее и повеселее.
Теодор невесело усмехнулся.
- Все говорят, что мы с ним очень похожи.
Эмма отвернулась от него, чтобы не выдать, что она уже знает, что Теодор не виновен. И как теперь ответить ему? Если она вдруг скажет, что верит ему, он начнет сомневаться, с чего бы это. Придется признаться, что подслушала их разговор. А если высказать недоверие, то план помириться с мужем отодвинется еще дальше.
- Впрочем, оставим это, - сказал Теодор, когда она не ответила, и Эмма с сожалением поджала губы. Все равно получилось плохо.
- Я живу в этой комнате, - сообщил он, открывая следующую дверь. В леди Эшли мгновенно пробудился интерес. Комната не отличалась элегантностью, скорее, представляла собой образец холостяцкого жилья. На столе в беспорядке - книги, журналы, листы бумаги. На стуле висит какая-то одежда. Правда, прибрано - очевидно, до хозяйских комнат служанки все-таки добираются. Горел огонь в камине.
- Вторая комната, где относительно тепло, - сообщил Теодор. - Есть еще несколько прилично сохранившихся комнат в гостевом крыле. Если вам, мадам, не понравится ни одна из этих, то можно будет сходить оценить те.
Эмма сделала неопределенный жест.
Следующие комнаты не отличались ничем особенным, просто нежилые и безликие.
- Здесь, по-моему, тоже тепло, - сказал Теодор про комнату, соседнюю с его. - А в этой наоборот гуляют сквозняки, все-таки она на углу дома.
Они вышли в коридор и остановились напротив спальни Теодора.
- Итак, мадам, в какую комнату нести ваши вещи и прислать вашу служанку?
Эмма на мгновение пристально посмотрела ему в глаза.
- В эту, - и показала рукой на дверь в комнату, которую выбрал себе Теодор. Он иронично усмехнулся, словно не сомневался в ее выборе.
- Как угодно. Только дайте мне возможность собрать свои вещи. Сами пока можете располагаться.
Эмма похолодела от ужаса, когда осознала, что наделала: кажется, она только что выселила мужа из его комнаты в его доме! Ну скажите на милость, кому захочется иметь такую жену? А Теодор только и позволил себе усмехнуться, ибо настоящий джентльмен не противоречит леди, даже если она... дура! Круглая дура!

Глава 5


Лишь на следующее утро Эмма поняла, насколько глупой она была прошлым вечером. Ведь можно было сказать, что она забыла, что это его комната и указала на первую попавшуюся дверь, что ей подойдет любая другая! Но она настолько была в шоке от своего поступка, что совсем перестала соображать.
Она-то надеялась, что Теодор не переселится в другую комнату, а будет ночевать вместе с ней, но ему, похоже, это даже в голову не пришло. Очень обидно.
"Подумай, насколько он сейчас обижен твоим поступком," - увещевала себя Эмма, спускаясь к завтраку. Она уже немного знала Теодора, поэтому была уверена, что он не будет на нее кричать, лишь станет еще холоднее и равнодушнее к ней, как к навязчивой гостье, кем она, собственно, и была. Никогда она не пыталась растопить сердце мужчины, это они всегда пытались завоевать ее. Эмма грустно улыбнулась. Если они с Теодором так похожи, то удастся ли кому-то растопить его сердце, ведь ее так и осталось замороженным, несмотря на многочисленных любовников. Единственным человеком за всю ее жизнь, с кем она по-настоящему хотела оказаться в постели, был... Теодор. Она не испытывала влечения к нему, как и к любому другому мужчине, просто хотела, чтобы это наконец произошло. Но увы...
Оказалось, что Теодор уже уехал. От этого ей стало еще более грустно, ведь она приехала сюда с целью помочь ему восстановить имение. Но как она может помочь, если он не берет ее с собой и не посвящает в курс дела?
Ни за что на свете она больше не сделает глупости по отношению к Теодору.
А пока он не вернулся, она может попросить экономку показать дом и послать кого-нибудь в деревню нанять слуг. Естественно, платить жалование она будет им сама. Ей было стыдно, что она выделила из своего состояния Теодору всего лишь десятую часть.
Экономка относилась к новой леди Эшли плохо, но держалась безукоризненно вежливо, как и ее хозяин, отметила Эмма.
На первом этаже кроме малой столовой располагалась и главная столовая, действительно грандиозная комната, предназначенная для приема множества гостей. Эмма представила себе, как бы они вчера вечером с Теодором обедали за этим огромным столом - на разных его концах, и поняла, насколько разумной была его мысль о малой столовой.
Большая столовая когда-то была не просто красивой - она была идеально красивой комнатой. Эмма мысленно восстанавливала цвет стен, представляла картины, когда-то висевшие на пустых нынче местах, зажигала множество свечей в огромной хрустальной люстре, предварительно, конечно, вычистив ее до блеска. Она представила себе потолок, по которому не бегут трещины от места крепления люстры... Боже! Эмма вернулась на землю из мира грез. Ведь люстра могла в любой момент обрушиться! Вот что имел в виду Теодор вчера вечером. Какое счастье, что они не будут обедать в большой столовой!
- Что находится над столовой, миссис Кэмп? - спросила она у экономки.
- Музыкальная гостиная, миледи.
Значит, этой комнатой она тоже не будет пользоваться, пока не сделают что-нибудь с тяжелой люстрой. Леди слегка кивнула экономке, и они продолжили осмотр.
Из дома было вывезено все, хоть сколько-нибудь ценное. По крайней мере, даже обойдя весь дом, Эмма не нашла ни серебряных подсвечников, ни относительно новых ковров, ни приличной мебели - ничего, что обычно присутствует в таких домах, как этот. Да и был ли смысл говорить о такой роскоши, если деньги не тратились даже на простейший ремонт крыши в хозяйском крыле!
Совершенно удрученная, Эмма сидела в малой столовой, ожидая, когда принесут чай. Всего ее состояния не хватит, чтобы сделать этот дом таким же прекрасным, каким он когда-то был. Кто мог так постараться и так разорить родной дом? Не Теодор же. Он так трудится, чтобы восстановить... хотя бы поместье. Может быть, Джонас? Нет. Последние несколько лет он и его брат жили во Франции и вернулись в Англию только после смерти отца. Тогда... их отец? Как один человек может сотворить такое? Может быть, и дед Теодора тоже был мотом?
Ничего не известно.
С тяжелым вздохом Эмма принялась отдавать приказания по приведению дома в порядок, строго-настрого запретив слугам появляться в большой столовой и музыкальной гостиной.

Теодор не вернулся домой к обеду. Во-первых, потому что ему было некогда: он ездил к арендаторам, жившим на самом краю поместья. А во-вторых, ему не хотелось видеть жену. Но к ужину ему все равно пришлось вернуться.
В холле было пусто, никто не вышел ему навстречу. Задержавшись на мгновение, Теодор недовольно скривил губы, решив, что в осутствии слуг виновата Эмма. Наверняка нагрузила их какой-нибудь бессмысленной работой или, что еще вероятнее, нагнала на всех страху, и все попрятались по углам или даже вернулись в деревню. А может быть, она вернулась в Лондон, а слуги просто заняты своими делами вместе с миссис Кэмп в дальнем крыле дома.
Он поднимался по лестнице к своей спальне. Голоса и шум из хозяйского крыла становились все более слышны. Теодор улыбнулся. Вероятно, миссис Кэмп организовала очередную приборку. Вряд ли она пошла бы на это, если бы Эмма все еще оставалась в доме. Значит, его жена, испугавшись огромного неустроенного дома, сбежала обратно в город.
- Милорд, - присела перед ним девушка, которую он видел раньше в деревне. Она вышла из розовой комнаты с ведром воды. Значит, миссис Кэмп наняла новых слуг. Что ж, теперь они могут себе это позволить, а деревенским жителям нужна работа. Теодор кивнул девушке в ответ и прошел к хозяйской спальне. Комната по-прежнему выглядела пустой и бедной, но зато основательно вычищенной. Даже старый ковер заиграл красками.
Он подошел к окну. Ему хотелось принять ванну, но было как-то неловко отрывать слуг от уборки и загружать их еще больше ради удовлетворения хозяйской прихоти. С другой стороны, именно для выполнения хозяйских прихотей слуг и нанимают.
Он подумал, не съездить ли к озеру. Солнце не зайдет еще часа три.
Едва он вышел из спальни, как нос к носу столкнулся с Эммой. Теодор настолько уверовал, что она при первой же возможности сбежала, что потерял дар речи на несколько мгновений.
- Прошу прощения, - пробормотал он и отступил назад.
Эмма холодно взглянула на него:
- Я приказала приготовить вам ванну. Сечас все принесут.
- Спасибо, мадам, - к нему вернулся насмешливый тон.
Он окинул ее взглядом с ног до головы. Как ни смешно это звучало, но приходилось признать, что леди Эмма занималась уборкой. Причем не просто отдавала приказания, но и сама что-то делала, потому что платье ее было кое-где в пыли, кое-где в мокрых пятнах, да и красотой не отличалось. Где она его выкопала? На чердаке? В комнатах "кузины"? Серое платье из какой-то легкой ткани. В тканях Теодор не разбирался, но ясно видел, что это не шелк, не атлас, не бархат - в общем, не та ткань, из которой шьют платья лондонские модницы. Голубые глаза леди Эммы вопросительно глядели на него. Светлые локоны в очаровательном беспорядке выбились из-под кружевного чепца. Она была прелестна. Он иронически усмехнулся: чтобы леди Эмма надела уродующий ее чепец? Да ни за что! Даже заляпанное платье лишь подчеркивало ее красоту
Эмма расценила его усмешку по-своему: она решила, что выглядит ужасно в запачканном платье, а Теодор усмехнулся, злорадствуя, что Холодная Леди выглядит небезупречно. А ведь ей так хотелось нравиться ему!
- Не за что, - она окинула его самым ледяным, самым презрительным взглядом из своего арсенала. Теодор лишь усмехнулся в ответ на такую демонстрацию неприязни. Эмма коротко кивнула и вернулась в розовую комнату. С непонятным ей остервенением она принялась вытряхивать содержимое ящиков комода на пол в общую кучу, куда уже было свалено множество вещиц со всех углов комнаты. Потом села на маленький стульчик перед этой кучей и принялась разбирать ее на "нужное" и "ненужное". Конечно, ненужного было больше: практически все. Этот хлам она бросала в большой холщовый мешок. Среди мусора она нашла пару записок. Она не смогла удержаться и заглянула в них. "Милая, жду тебя в полночь. М." - гласила первая. Почерк был небрежный, мужской. От второй записки осталась лишь часть: "...ди ты пропадом,...ц!" Наверное, автор хотел сказать "Пропади ты пропадом, мерзавец!" Очень мило: женщину ласково приглашают в полночь навестить мужчину, а она шлет его к черту. Хотя записки могли относиться к разному времени, подумала Эмма. Неважно.
Завал уже почти полностью перекочевал в мешок для мусора, когда Эмма увидела на полу в окружении обрывка ленты, пустого флакончика и прочей дребедени очаровательную серебряную вещицу: маленькую брошь в виде полумесяца, окруженного семью звездами. Эмма аккуратно взяла брошь в руки. Серебро почернело от времени, но все равно брошь вызывала романтические фантазии про влюбленных: юноша дарит своей девушке небо и звезды... Эмма прицепила брошь на платье, чтобы не потерять, и сгребла оставшийся мусор в мешок.
Вернулись служанки, уносившие белье и балдахин с постели в прачечную. Они несли ведра с водой. Эта комната была последней, которую Эмма запланировала вычистить на сегодня. Она поднялась, разогнув уставшую спину. Необязательно было делать что-то самой, но была любопытна. Что могло быть интересней, чем с полным правом порыться в одной из комнат дома, принадлежавшему ее мужу? А теперь ей хотелось принять ванну... Она закрыла глаза - и представила в ванне раздетого Теодора. Позволила себе поглазеть на мужа секунду и открыла глаза. Чем представлять, не лучше ли пойти и присоединиться к нему?
Не церемонясь, она вошла в гардеробную мужа. Он смывал с себя мыло и не слышал, что кто-то вошел. Эмма удивилась, что он делает это сам, но потом подумала, что все к лучшему, ведь иначе какой-нибудь слуга мог оказаться свидетелем ее поступка.
Все-таки она не решалась подойти ближе.
Теодор промыл глаза и открыл их.
- Мадам? - недоуменно выговорил он. Эмма стояла, тупо уставившись на него, будто никогда не видела голого мужчины, и не могла придумать достойный ответ. Она шла сюда с надеждой на соблазнение, но когда пришла... не может ничего сказать.
- Вам что-то надо? - спросил он, немного смущаясь.
Эмма все стояла, не говоря ни слова.
- Мадам, с вами все в порядке? - он встревожился.
- Все в порядке, - выдавила она. - Я ошиблась дверью. Простите.
Она степенно вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Почему он не заперся? Ну хоть нашла относительно достойный выход из положения. Зачем она пришла сюда?
Она в совершенстве умела подчиняться мужской страсти. Если бы он пришел к ней во время купания и начал приставать, тогда бы она сумела достойно себя повести (вернее, недостойно), но соблазнить самой... Как?

К ужину Эмма спустилась первой. Во всеоружии: соблазнительное бальное платье (по крайней мере, все ее кавалеры говорили, что не в силах устоять перед ней, когда она так одета), идеальная прическа, легкие штрихи косметики на лице - чтобы чуть-чуть подчеркнуть полные губы, голубые глаза, изящные скулы. Осталась последняя проблема: как нужно вести себя с мужчиной, чтобы соблазнить его? Теодор не теряет над собой контроль под воздействием вина, в отличие от большинства известных ей мужчин, а сейчас это очень пригодилось бы.
Вошел Теодор. Он вымылся, но, очевидно, не приложил ни малейших усилий, чтобы выглядеть лучше, чем обычно.
- Добрый вечер, мадам, - вежливо сказал он, усаживаясь за стол. Эмма сделала знак слуге, что можно подавать.
- Эмма, - безмятежно поправила она его. - Вы можете называть меня по имени.
Он пытливо уставился на нее, наконец, кивнул.
- Весьма благодарен... Эмма. Вы, конечно, тоже можете называть меня по имени.
- Спасибо, Теодор.
Она незаметно перевела дух: кажется, первый этап пройден успешно. Теодор еще некоторое время внимательно смотрел на нее, пытаясь что-то понять, но потом опустил глаза, принимаясь за еду, и Эмма облегченно вздохнула.
Она сосредоточенно жевала, пытаясь сообразить, как вести себя дальше, ибо Теодор не выказывал никакого желания продолжить разговор. Да после такого... послабления она не могла бы отбиться от любого другого ухажера, а Теодор... "Не злись, - приказала себе Эмма. - Продолжай разговаривать с ним."
- Как прошел день, Теодор?
Он снова посмотрел на нее так, словно хотел прожечь взглядом дыру.
- Спасибо, хорошо.
Она подождала, но продолжения не последовало.
- Расскажите, где вы были, - спросила она.
- Ездил к северной границе поместья. Там живут несколько семей, у которых совсем... плохо с делами. Завтра им отправят строительный материал, несколько кур и коров.
Целых три предложения, отметила Эмма. Намечается прогресс...
- Что вы еще успели сделать в Эшли-парке?
Теодор снова смерил ее взглядом и начал медленно говорить:
- Известие о смерти отца пришло полтора года назад, в начале ноября. Когдя мы с Джонасом приехали сюда, мы... мы были поражены, настолько все пришло в упадок. Не знаю, может быть, в детстве все кажется лучше, чем есть на самом деле... я не видел Эшли-парк с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать, и тогда он казался... великолепным. И уж точно не было пустых мест на стенах, кроме одного или двух в каких-нибудь дальних комнатах для гостей. Удивительно, но дом и поместье не были заложены, хоть в них и царила полная разруха. Это давало мне надежду. В общем, я мало знал о том, как надо управлять таким поместьем. Я поехал в гости к человеку, которого знал с детства - к лорду Понсонби. Он давний друг моей матери. Он "одолжил" мне на весну своего управляющего, но без денег почти ничего нельзя было сделать. Не было даже семян на посев. Управляющий Понсонби сказал мне, что земли сильно истощены. Сеять на них пшеницу - лишь разоряться дальше. Он сказал, полям надо дать отдохнуть. Или посеять на половине из них что-нибудь неприхотливое, а на другой половине устроить выгон для скота. Заодно удобрение будет, - иронично усмехнулся Теодор. - Хорошо сказать - выгон для скота. В Эшли-парке к тому времени не то что скота - людей почти не осталось. Почти все ушли в поисках лучшей жизни. Мы порешили на том, что на половине полей посеем рожь, ячмень и гречиху, а другую так и оставим отдыхать, все равно рабочих рук не хватало, чтобы обрабатывать даже то, что есть. Чтобы купить семена и нанять хотя бы несколько рабочих на весь сезон, мне пришлось... заложить дом.
Теодор нехорошо улыбнулся.
- Видно, Бог дураков любит, потому что у Понсонби и двух его соседей вдоль реки тем летом смыло несколько полей. У Понсонби вообще конный завод, кормить лошадей чем-то надо. Так что большая часть ячменя пошла ему. Меня успокаивает лишь то, что потоп я не подстраивал, но вообще-то он мне очень помог. У мистера Финли тем же летом во время грозы случился большой пожар. У меня - маленький. Но поскольку скота у меня тогда не было, все сено я продал ему, так что пошли в дело даже невозделанные поля. Мы даже получили кое-какую прибыль после того, как я выкупил дом.
Он посмотрел Эмме в глаза и иронично сообщил:
- Около пятидесяти фунтов.
Эмма не смогла удержаться от улыбки: ее поместье приносит в год в сто раз больше, а оно гораздо меньше Эшли-парка.
- Зато теперь у нас были кое-какие семена, кое-какие деньги и надежда.
Он помолчал, пока слуги убирали со стола, улыбнулся Мэри Джонсон. Она ответила легкой улыбкой, не ускользнувшей от Эммы. Она обиделась: ей он так нежно и ласково не улыбался.
- Можете идти, - резко сказала Эмма. Теодор осуждающе посмотрел на нее.
- Они и так уже уходят, Эмма, - она услышала в его голосе холод и пожалела о том, что сорвалась. Хорошее настроение Теодора пропало.
- Весной я искал какой-нибудь другой способ найти денег, не закладывая поместье, и пытался решить, как жить дальше. В конце концов, не каждый год у Понсонби будет смывать посевы ячменя, а у Финли - гореть стога. Но мне повезло, я женился на вас. Дальше вы знаете, - быстро и сухо закончил он свой рассказ.
Эмма ругала себя последними словами за вспышку ревности, не осмеливаясь снова заговорить с Теодором, так что десерт был съеден в полной тишине. Эмма ждала, когда можно будет выйти из-за стола, чтобы позорно спастись бегством, но Теодор подождал, пока слуги уберут со стола (снова легкий кивок в сторону Мэри Джонсон - и ответный) и выйдут из столовой, потом обратился к Эмме, лишив ее возможности бежать:
- Мадам, чем вам не угодила мисс Джонсон?
- День был трудным, я сорвалась. Простите, - после некоторого молчания бесстрастно ответила Эмма.
По лицу Теодора было ясно видно, что он не счел ее ответ убедительным. Эмме очень не понравилась его улыбка.
- Можете не говорить, ради Бога, мадам. Но будьте любезны обращаться со слугами в этом доме так, как они того заслуживают.
От холодного голоса мужа по телу Эммы пробежали мурашки. Она вскинула голову, и некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Теодор коротко усмехнулся.
- Спокойной ночи, мадам. Надеюсь, вы найдете дорогу в свою комнату.
Игнорируя все правила вежливости, он вышел, оставив ее одну сидеть за столом. Тотчас же силы оставили Эмму, и она сгорбилась, в отчаянии кусая губы. Никто бы не назвал сейчас эту женщину Холодной Леди.

Эмма послала в свой городской дом и в поместье за вещами. Комплекты белья, шторы, одеяла, подушки, мебель, ковры, посуда... Она прекрасно знала, что в обоих домах чердаки настолько заставлены старой мебелью и завалены старыми вещами, что там пройти невозможно. А в доме Теодора все было настолько старо и убого, что вещи, пылившиеся на чердаках ее домов, здесь покажутся едва ли не новыми. Она могла бы заказать и новое, но подумала, что деньги еще пригодятся для других целей. И потом, если дом вдруг развалится на части, будет жалко новые вещи.
Она постоянно вспоминала о своей неудачной попытке соблазнения, и больше не пыталась повторить ее. Еще она старалась избегать Теодора. Это было не трудно: он уезжал рано утром, а возвращался очень поздно, весь грязный и усталый. У Эммы было ощущение, что он работает вместе с нанятыми рабочими на полях, или помогает восстанавливать дома, или выполняет еще какую-нибудь "грязную" работу. Она же продолжала уборку в доме.
Часто, засыпая в теплой постели, она вспоминала, что раньше здесь спал Теодор. Теперь он спит в большой холодной хозяйской спальне. Один. Кто она здесь? Кто-то вроде экономки, только имеет право сидеть за господским столом. Но она сама напросилась. Теодор даже не выставил никаких условий, вроде присмотра за домом. За это она тоже сама взялась. Оценит ли он?
Однажды Теодор присоединился к ней за ужином.
- Я пригласил рабочих для восстановления потолка в большой столовой. Вы не возражаете?
- Нет, не возражаю.
Эмма удивилась, что он вообще заговорил с ней. К сожалению, больше Теодор ничего не сказал.
- Я запретила входить слугам в эту комнату и в музыкальную гостиную, - нарушила она молчание.
- Миссис Кэмп сказала мне, - кивнул Теодор. - Разумно с вашей стороны, но несколько излишне. Мы уже говорили с ней об этом.
Эмма не поняла, обрадоваться ли его словам или огорчиться. С одной стороны, он сказал, что это разумно. С другой - излишне, мол, и без тебя все знают. Но в голосе Теодора она не услышал ни намека на насмешку, поэтому решила никак к его словам не относиться.
- Люстру придется продать, - с сожалением сказал Теодор. - Она слишком тяжелая.
- Жаль, - ответила Эмма. Она понимала, что Теодор прав. Было бы опасно оставить столь тяжелую вещь в разрушающемся доме. - Может быть, ее можно сохранить... до лучших времен?
Теодор откинулся на спинку стула, задумчиво посмотрев на нее. "Или до худших," - подумал он.
- Да, пожалуй, можно.
Эмма обрадовалась. Люстра была редкой красоты - единственная по-настоящему ценная вещь в этом доме.
- Завтра я еду в город, - снова нарушила она молчание. - Нужно кое-что купить.
- Вам... нужны деньги? - спросил он, сделав ударение на последнем слове.
- Нет, - слегка обиделась Эмма. - Я просто предупредила вас, что буду некоторое время отсутствовать.
Теодор мрачно улыбнулся. Он не сомневался, что она поедет в соседний небольшой городок для встречи с любовником. Он мог бы поехать с ней и разрушить ее планы. В конце концов, он ее муж.
- Езжайте, мадам.
"Как мило, что вы попросили у меня разрешения," - едва не добавил он, но решил, что ссориться будет излишним.
Эмме показалось, что он хотел что-то добавить, что-то неприятное, но она не была уверена.

Глава 6


К вечеру следующего дня разразилась гроза.
Впрочем, неприятности начались еще утром, когда принесли письмо из Лондона. Это было известие о Джонасе. Прочитав письмо, Теодор погрузился в отчаяние. Целый день он занимался запланированными делами, пытаясь решить, что делать: оставить непутевого братца самого выкарабкиваться из неприятностей или помочь ему.
Весь день погода была прекрасной, а потом как-то быстро набежали тучи, и небо словно прорвало. Гроза длилась час, пока не перешла в тупой мелкий дождь, не прекратившийся к ночи. Эмма к этому времени еще не вернулась. "Очень вовремя," - подумал Теодор.
- Ах, милый, - заговорил он фальцетом, наблюдая, как капли стекают по стеклу и образуют на подоконнике внутри дома лужу, которая постепенно начала перетекать на пол. - Я не виновата, честное слово! Но эта гроза, эта ужасная гроза! Ты ведь понимаешь, почему я вынуждена была задержаться?
Он лег на кровать и зло ответил сам себе:
- Конечно, понимаю, леди Эмма.
Он решил ехать на помощь Джонасу. В конце концов, они братья. Но это в последний раз, поклялся он себе.

Эмма досадовала на грозу, заставшую ее в N. Она задавалась вопросом, беспокоится ли о ней муж. Вдруг он начнет ее искать? Но ехать не было никакой невозможности, все дороги развезло, а в Эшли-парке они и при сухой погоде были не в лучшем состоянии. Жаль, что она поехала в экипаже, а не верхом. Но ведь ей надо было везти то, что она купит. Конечно, многое потом еще отправят...
Утром следующего дня Эмма решила взять лошадь, чтобы добраться до дома, а покупки пока оставить в городе, чтобы потом кто-нибудь привез их. Но ее служанка Кэтрин не умела ездить верхом. Их сопровождал Джеймс Кэмп в качестве кучера. Он мог бы отправиться с леди Эшли в обратный путь, но тогда бедная Кэтрин останется здесь одна. Эмма поняла, что придется провести в гостинице хотя бы один день, дожидаясь, когда дороги немного подсохнут.
Она отправила Джеймса в Эшли-парк, чтобы он сообщил, что леди Эшли вместе с Кэтрин останутся в N. и приедут на следующий день, а сама снова отправилась по местным лавкам.
К ночи Джеймс вернулся, сообщив, что лорд Эшли еще утром уехал в Лондон. Эмма была в недоумении. Может, он решил, что город, в который она поедет, - это Лондон? Странно. Но может быть, ему самому что-то понадобилось там? За время их недолго супружества она не выезжала из Лондона ни на день, тогда как он каждые несколько недель бывал то в городе, то в Эшли-парке. И вот опять уехал из поместья. Она решила не беспокоиться лишний раз. Мало ли, что могло мужу понадобиться в Лондоне.

Через неделю Теодор подъезжал к своему поместью. Он не спешил. Его одолевали мрачные мысли.
Это было хуже, чем обычно. На спасение Джонаса от долговой тюрьмы ушли почти все деньги, которые оставались у Теодора от приданого Эммы. У лорда Эшли это не укладывалось в голове. Женитьбу Теодора Джонас подстроил потому, что тоже проигрался. Но тогда сумма составляла "всего" тысячу. Он разругался с братом и не смог найти денег, чтобы отдать долг, потому ему пришлось на время скрыться из Лондона. К сожалению, во время своих странствий он пытался добыть денег на покрытие долга - и проиграл еще в десять раз больше. Мистеру Харриту доставило удовольствие засадить молодого хлыща в долговую тюрьму, но Джонас упорно не хотел обращаться за помощью к старшему брату, и мистер Харрит сам написал Теодору, что "его брат находится в безвыходном положении, но гордость не позволяет ему..." и т. д.
Мистер Харрит слыл умелым и безжалостным игроком, разорившим не одного молодого повесу. Джонаса разорить было трудно, ибо он и так не имел ничего, но зато его старший брат был женат на богатенькой Холодной Леди, что было известно всем. Уж она-то не разорится из-за такой суммы.
Теодор снял со своего счета в банке все, что там оставалось, и выкупил долговые расписки Джонаса.
- Ты не должен был этого делать, - сказал Джонас, когда брат пришел сказать ему, что он свободен.
- Знаю, - резко ответил Теодор. Он протянул Джонасу конверт. - Садись на корабль и плыви в Индию или Америку, куда угодно, Джонас. На эти деньги ты сумеешь устроиться довольно хорошо. Если, конечно, не проиграешься опять. Но ради Бога, если ты опять собираешься играть, делай это подальше от Англии, ибо больше я не смогу тебе помочь.
- Теодор, не надо... - пытался протестовать Джонас.
- Забирай, Джонас, и уматывай из Англии. В следующий раз я просто позволю тебе сгнить в тюрьме.
Теодор бросил деньги на кровать в комнатушке, которую когда-то снимал в Лондоне вместе с братом, а потом оплачивал аренду для Джонаса, и вышел, хлопнув за собой дверью.
Итак, он остался совсем без денег. Не то чтобы нищим, но если в Эшли-парке случится неожиданное бедствие, он ничем не сумеет помочь. Оставалось надеяться, что лето пройдет без катастроф, осенью они снимут урожай и продадут его. Он успел купить кур и коров, есть небольшой запас зерна, большинство домов подлатаны. Необходимо еще заплатить плотникам, которые чинили потолок в большой столовой...
"Есть люстра," - подумал Теодор. За нее, вероятно, можно выручить достаточно, чтобы продержаться до осени. Но если случится катастрофа...

Эмма видела, как вернулся Теодор, и неожиданно для себя обрадовалась. Он тяжело слез с лошади и медленно пошел к дому. Что-то случилось, поняла она.
Она велела приготовить ему ванну, но решила не беспокоить мужа до самого ужина. Может, он просто устал с дороги.
- Здравствуй, Теодор, - сказала она, спустившись в столовую. Он кинул на нее мрачный взгляд.
- Здравствуй... Эмма.
Голос его был так мрачен, что начисто отбил у нее охоту разговаривать с ним. Но она притворилась, что ничего другого и не ожидала, и ужинала с обычным независимым и безразличным видом.
- Я продаю люстру, - сообщил неожиданно он. - В Лондоне я нашел покупателя.
Эмма медленно подняла глаза. Зачем бы ему продавать люстру? Ведь он согласился продать ее в крайнем случае... У него есть ее приданое... Или уже нет?
- Ты проигрался, - медленно произнесла она.
Ее обвинение было настолько неожиданным, что Теодор не сразу нашелся с ответом.
- Это... - начал он.
- Ты проиграл в карты! - перебив его, закричала она. Теодор, ошеломленный ее криком, молчал, откинувшись на спинку стула.
- Ну скажи мне, что это не карточный проигрыш, скажи мне, что ты не виноват! - она так резко вскочила, что опрокинула стул.
- Это действительно...
- Ну конечно, ты не виноват! Ты уже почти выиграл, когда удача отвернулась от тебя! - с этими словами она выбежала из столовой.
- Черт! - ругнулся Теодор. Кому взбрело в голову назвать эту взбалмошную дуру Холодной Леди? Какого черта Джонас сам не женился на ней?

Эмма решила уехать из Эшли-парка в свое имение. За два дня она спокойно соберет все вещи. Из Дербери, ее поместья, уже привезли старую мебель, и поначалу Эмма даже решила забрать ее с собой, но потом махнула рукой: все равно куда-то ее надо было девать, пусть уж лучше стоит здесь.
Утром зарядил дождь. Несмотря на это, из Лондона приехала повозка, в которую уложили разобранную на части и аккуратно упакованную хрустальную люстру. Теодор отправился вместе с повозкой в Лондон, чему Эмма была очень рада: ей совсем не хотелось с ним встречаться. Особенно после того, как она сорвалась и - Господи! - накричала на него! Ей следовало оставаться холодной и невозмутимой. Несколько лет она воспитывал в себе эти качества - и так постыдно сорвалась!
Дело было в разочаровании. Она уже почти поверила, что вышла за единственного в Англии порядочного мужчину - и вот! Он сам подтвердил, что проиграл в карты огромную сумму. Интересно, хватит ли ее приданого, чтобы покрыть его долг?
"Это не твои проблемы," - попыталась убедить себя Эмма, но не получилось. Ей хотелось все знать в подробностях: сколько, как, кому, хватит ли у него денег... "Еще не хватало выплачивать его карточные долги!" - возмутилась она.
Через два дня стало ясно, что ей придется остаться в Эшли-парке, потому что дождь почти не прекращался и дороги стали вовсе непроходимы. Это злило Эмму еще больше. Но иногда она задумывалась о том, что если дождь в ближайшие дни не прекратится, то Теодору придется плохо, особенно если у него и в самом деле почти не осталось денег. "Так ему и надо!" - злорадствовала она.
К вечеру третьего дня он вернулся еще более осунувшийся и мрачный, чем в прошлый раз. "Опять проиграл, - решила Эмма. - Но как он успел за три дня съездить в Лондон и вернуться? Наверное, никуда он не ездил, а проиграл кому-то из местных."
На следующее утро Эмма и Теодор завтракали вместе.
- Вы продали люстру? - равнодушно поинтересовалась она.
- Нет, - мрачно ответил Теодор.
- Нет? - она удивленно приподняла брови.
Теодор зловеще усмехнулся.
- Позавчера ночью была гроза, вы помните, мадам?
- Нет, здесь не было никакой грозы, но какое это имеет отношение к люстре?
- Молния ударила в сарай, где она хранилась.
Эмма позволила себе слегка улыбнуться: она не поверила Теодору.
- Жаль, - сказала она. - Это была очень... красивая и редкая вещь.
Теодор снова усмехнулся, но оправдываться не стал, хотя видел, что она ему не поверила. Если бы Эмма потрудилась узнать подробности, то узнала бы, что один человек из трех, охранявших ценный груз, тяжело пострадал. Остальные двое в этот момент по счастливой случайности ушли в таверну за едой. А пожар, мгновенно охвативший сарай, перекинулся на конюшню. Одну лошадь пришлось пристрелить... Но это все подробности, которые совершенно не интересовали женщину, предпочитавшую придумывать, а не знать точно.

Глава 7


Постепенно становилось ясно, что дождь зарядил надолго. Теодору грозила беда. Поместье Понсонби было расположено вниз по реке, и, как и в прошлом году, его посевы будут смыты рекой, вышедшей из берегов. Но у Понсонби есть другой источник доходов и есть деньги. Так что он не пропадет. А Теодору Хоупли в этом году придется худо. Помня о беде соседа в прошлом году, Теодор оставил незасеянными участки, которые были ближе всех к воде, но и засеянные поля все-таки пострадали от этого дождя.
Чтобы посевы не смыло рекой, вышедшей из берегов, было принято решение сделать насыпь на незасеянных участках. Работников у Теодора было мало. Даже плотники присоединились к борьбе со стихией, не столько надеясь на дополнительный заработок, сколько желая помочь. Они сооружали деревянные крепления, чтобы земля, насыпанная остальными, не была смыта рекой.
Эмма с горечью наблюдала за их усилиями из окна - в те редкие моменты когда дождь редел - и молилась, чтобы ненастье скорее закончилось. Она даже отправил грумов, обычно сопровождавших ее в поездках, на помощь Теодору и его людям.
Теодору претило принимать помощь от жены, но делать было нечего.
- Я не смогу заплатить твоим людям, - сказал он как-то за ужином.
- Я отправила их тебе на помощь, я им и заплачу, - холодно возразила она.
Теодор пристально посмотрел на нее.
- Спасибо, - сдержанно сказал он.
Эмма холодно кивнула в ответ.
Через два дня стало ясно, что борьба со стихией проиграна. Река, не более шести футов шириной, в результате затяжных дождей поднялась на три фута, залив посевы на полях Теодора. Насыпи все-таки не устояли под напором воды. Но, пожалуй, ни у кого, кроме Теодора, положение не было настолько безнадежным. Немалая часть посевов снесена водой. Погибли животные. Разрушены дома. И главное - совсем нет денег, чтобы можно было хоть что-нибудь исправить.
У самого Теодора денег совсем не было, зато они были у его жены. Но он не представлял, как можно обратиться к этой женщине за помощью.
Эмма не могла уехать, пока не спадет река. Она ждала. Часто гадала, как будет выкручиваться Теодор, и упорно повторяла себе, что это ее не касается.
Плотники заканчивали работу в большой столовой. Эмма задавалась вопросом, заплатил ли им Теодор заранее...
Теодор съездил к Понсонби, надеясь, что дела соседа не так плачевны, как у него. Увы, прошлогодний неурожай и нынешнее наводнение сделали свое печальное дело, и хоть Понсонби не оказался в таком отчаянном положении, он не мог рисковать большой суммой денег. Теодор отдавал себе отчет, что давать ему как владельцу Эшли-парка в долг - дело весьма и весьма рискованное. Понсонби по старой дружбе "на неопределенное время и без процентов" мог одолжить не более сотни фунтов. Этого Теодору хватит лишь на ближайшее время: рассчитаться с плотниками и слугами, выплатить кое-что фермерам.
Он пробовал съездить к другим соседям, но там ему буквально с порога давали понять, что денег не было, нет и не будет. Это было бы забавно, если бы не было так безнадежно.
Можно было бы получить деньги под залог дома и поместья, хоть они и немногого стоят. Но еще один такой год - и все хозяйство пойдет с молотка. Правда, неизвестно, захочет ли хоть кто-нибудь его купить.
Эмма говорила себе: пора уезжать, все вещи собраны, тебе здесь нечего делать, - и все равно оставалась в Эшли-парке. Вот Теодор уехал в Лондон. Он не сказал ей, зачем, но она подозревала, что он уехал добывать денег. Он уехал - а она сидела в Эшли. "Поеду завтра," - говорила она себе, но на следующее утро обнаруживалось какое-то неотложное дело по дому. Впрочем, в этом доме все дела были неотложными. В конце концов она была вынуждена признаться себе, что не хочет никуда ехать, хоть и не понимала почему. Она отправила охрану обратно, а сама обосновалась в Эшли-парке.
"На месяц, не более," - сказала она себе.

Теодор вернулся мрачнее тучи. Зная состояние дел в его поместье, многие банки отказывались предоставлять кредит. Те же, которые соглашались, предлагали такие немыслимые условия, что проще и выгоднее было сразу продать поместье. Но он не мог пойти на это. По крайней мере, не сейчас, ибо оставалось еще крайнее средство - попробовать договориться с женой...
Когда Эмма увидела Теодора, она поколебалась - но все же приказала приготовить ему ванну, хотя ей претила мысль заботиться о нем, особенно когда он - судя по его невеселому виду - наделал в Лондоне новых долгов. Потом приказала отнести ему в спальню поднос с едой, купленной, между прочим, на ее деньги.
К обеду она вышла в одном из своих лучших платьев - светло-голубом, расшитым серебром. Один из тех нарядов, за которые она получила прозвище Холодной Леди.
Теодор ждал ее. Он встал, подвинул ей стул.
- Добрый день, мадам, - голос его был напряженным.
- Добрый день, Теодор, - ответила она равнодушно. Эмма заметила, что Теодор опустошил графин с вином уже на треть. На ее памяти он напивался только один раз - когда сделал ей выговор в саду. Что будет сегодня?
- Как прошла поездка? - не удержалась она от вопроса и сразу почувствовала, как напрягся Теодор.
- Не очень хорошо, - наконец ответил он.
- Вы опять проиграли, сэр? - как можно безразличнее поинтересовалась она. Теодор медленно положил вилку и нож на стол.
- Я не играю на деньги, которых у меня нет, - он старался говорить спокойно, но терпение его было на исходе.
- Вам не хватило пятидесяти тысяч? - невинно удивилась она.
- И даже когда у меня есть деньги, я не играю, - процедил он. "Я вообще не играю на деньги, если этого возможно избежать," - хотел добавить он, но не успел.
- Понимаю, одна-две тысячи, не больше, - вежливо произнесла Эмма, безмятежно продолжая ужин.
- Эмма... - начал он, а потом вдруг увидел у нее на груди серебряную брошь. - Откуда у вас это?
- Нашла, - пожала она плечом.
- Где?
- Не все ли равно?
- Мадам, я прошу, ответьте на мой вопрос, где вы нашли эту брошь?
Эмма взглянула на мужа: такого ожесточенного взгляда она у него еще не видела.
- В розовой комнате, - ответила она. - В ящике комода. Вам знакома эта вещь?
- Да, - тихо ответил он, потом взглянул ей в глаза. - Эмма, ты не могла бы отдать ее мне?
- Нет, - она презрительно вскинула голову: не хватало еще давать ему драгоценности, которые он мог бы проиграть.
- Эмма... - едва слышно выдавил он. - Почему?
- Вряд ли я дождусь от тебя других подарков, муж мой, - вскинула она брови.
- Подарки - это то, что дарят. А краденое - это то, что берут без спроса, - резко сказал он и вышел из-за стола. Он не хлопнул дверью, но было слишком заметно, что он разозлен. Она видела его всяким: обиженным, разочарованным, оскорбленным... Но злой Теодор был... был просто ужасен.
Краденое - надо же! Эмма нашла эту брошь, она имеет на нее полное право - как на часть имущества мужа!

Теодор напился. Ибо больше ничего не оставалось, разве что повеситься. Но самоубийство он признавал еще меньше, чем пьянство.
Он медленно брел по дому в свою комнату. Глаза его сами собой закрывались, ему страшно хотелось в постель... с женщиной. Но даже сейчас он понимал, что женщины в постели не будет.
Он чувствовал, как заплетаются ноги. Крепко держался за перила, чтобы не упасть, поднимаясь по лестнице. Сосредотачивался на каждом шаге.
На верхней площадке лестницы стояла Эмма в белой сорочке, закрывающей ее от шеи до пят. Чтобы Теодор смог попасть в свои покои, Эмме необходимо было уйти с дороги, что она, по всей видимости, не собиралась делать. Остановиться для Теодора было сейчас также неприятно, как потом опять начать двигаться. "По инерции, - подумал он. - Пьяное тело движется по инерции..."
- Мадам, - выговорил он, - спокойной ночи.
- И вы можете спокойно спать, сэр? - несколько презрительно спросила она.
- Теперь смогу, надеюсь.
Ему страшно, до злости хотелось, чтобы она освободила дорогу и он смог дойти до своей спальни без помех. Остался только прямой коридор...
- А завтра снова напьетесь?
- Вероятно, мадам.
- И послезавтра?
- Тоже вероятно.
- И так каждый день?
- Вполне возможно, - ему становилось все труднее сдерживаться.
- А когда не останется денег, чтобы покупать вино?
- Но ведь они останутся у моей жены, не так ли? - он хрипло рассмеялся. Это был очень неприятный смех, и Эмма разозлилась.
- О, тебе придется очень постараться, чтобы я дала вам денег! На коленях будешь умолять, мой дорогой! - она развернулась и вихрем помчалась в свою спальню.
Он все смеялся, буквально захлебывался смехом, сидя на верхней площадке. Она остановилась, развернулась к нему и прокричала:
- На коленях, не иначе!

Утро началось для Теодора со страшной головной боли - как обычно после попойки. Он не любил напиваться по двум причинам, первая из них - эта самая головная боль, а вторая - нежелание терять контроль над собой. Вчера он был близок к этому как никогда. Казалось, еще чуть-чуть - и он ударит ее.
Он всего лишь рассмеялся.
Плотники остались в поместье, чтобы залатать разрушенные дома. Скоро они закончат работу, и им снова надо платить. И это - одна из самых малых трат, на которые необходимо было пойти в ближайшее время. Теодор очень надеялся, что Эмма говорила не всерьез, что она просто погорячилась.
Эмма, в свою очередь, едва ли не молилась, чтобы он забыл ее опрометчивые слова. Он был пьян, а пьяные не помнят, что происходило накануне, не так ли?
Незадолго до обеда он пригласил ее в свой кабинет. Эмма знала, что с утра они с управляющим уже объехал поля и участки, чтобы определить необходимые в первую очередь работы.
- Мадам, присаживайтесь, - показал он ей на одно из двух кресел перед пустым камином. Они были привезены из Дербери. Сам Теодор остался стоять.
- Я слушаю, Теодор, - строго взглянула она на него.
- Я полагаю, вы прекрасно осведомлены о состоянии моих финансов.
- Да, пожалуй, - она позволила себе слегка усмехнуться.
- Между тем, поместье сильно пострадало после недавнего наводнения.
Эмма кивнула.
- Вы моя жена, - поколебавшись сказал он. - Я помню, что в брачном контракте сказано, что каждый из нас финансово независим друг от друга.
На самом деле Теодор весьма деликатно описал то обстоятельство, что ему в результате почти ничего не досталось от ее состояния.
- Я не собираюсь нарушать это условие. Я только прошу вас... помочь мне, мадам.
- Помочь?
- Да. Мне не удалось получить кредит на более или менее приемлемых условиях.
- Вы хотите, чтобы я одолжила вам денег? И сколько? - резко спросила она, не сомневаясь, что вся сумма будет тотчас же спущена на ветер за карточным столом.
Теодору не понравился ее тон. Он заговорил несколько резче, чем намеревался:
- Я не прошу... денег как таковых.
Эмма удивленно приподняла брови, ожидая продолжения.
- Я хотел просить вас оплачивать счета поместья по мере того, как в том будет возникать необходимость. В долг, разумеется. Я надеюсь, что через несколько лет Эшли-парк будет приносить приличный доход и я смогу отдать вам долг.
Эмма откинулась на спинку кресла.
- А что я буду с этого иметь?
Теодор подумал.
- Если хотите, вы можете принимать непосредственное участие в управлении. Вы говорили, мадам, что у вас в этом деле есть опыт.
- То есть все, что я получу, это лишняя работа? - протянула она с чуть заметной насмешкой.
- Только если вы того хотите, мадам, - покачал головой Теодор.
- Все траты должны быть... одобрены мной.
- Хорошо, - поколебавшись, согласился он.
- И половина доходов вашего имения за ближайшие, скажем... десять лет, должна быть моей.
- Если доход будет, то половина, безусловно, будет вашей.
Эмма не поверила своим ушам: он подшучивал! Находится в безвыходном положении - и шутит! Она не смогла спустить этого.
- И последнее, - сказала она сурово.
- Слушаю, - насторожился Теодор.
- Вчера я высказала условие, помните?
Едва договорив фразу до конца, Эмма о ней пожалела. Где вся ее выдержка, где холодный разум и трезвый расчет? "Хоть бы он забыл, хоть бы забыл!" - взмолилась она, но к ее ужасу, Теодор нерешительно кивнул. Она надеялась - ох как надеялась! - что его нерешительность вызвана тем, что он помнит не наверняка. Тогда она сможет изменить свое условие на что-нибудь вроде переспать с нею и сделать ребенка...
- И вы согласны на него? - холодно спросила она, но холодность эта была вызвана страхом.
Теодор бросил на нее взгляд из-под ресниц, значения которого она не поняла. "Это блеф, ты не помнишь! Ну пожалуйста!" - молилась она. Но Теодор снова кивнул - коротко, отрывисто.
- И?.. - тихо сказала Эмма, прикрыв глаза.
Глядя прямо на нее, Теодор... Господи Боже!.. медленно встал на колени. Эмма закрыла глаза. Сердце бешено билось где-то в животе. У нее пересохло во рту, она не могла сказать ни слова.
- Пожалуйста, мадам, - выдавил он.
Господи, господи! Он еще умоляет! То есть действует так, как она ему вчера сказала. Эмма встала с кресла, и выходя из кабинета на ватных ногах, едва сумела выговорить:
- Достаточно.
Он никогда не забудет этого унижения. Она должна быть довольна, если он не возненавидит ее за эту сцену.
"Никогда, никогда, не унижай мужчин..." - когда-то наказал ей первый муж. Пять лет она верно следовала этому совету... пока не вышла замуж второй раз.
А Теодор был слишком поглощен своими переживаниями, чтобы разбираться в чувствах Эммы.

Эмма думала, что не сможет теперь смотреть мужу в глаза. Она боялась встречаться с ним, и едва не отказалась спуститься к обеду, но решила, что должна отвечать за свои поступки.
- Мадам, - осторожно поприветствовал ее Теодор, подвигая стул. Она склонила голову в ответ и дала знак подавать первое.
- Так каков будет ваш ответ? - спросил он, не сводя с нее настороженного взгляда. Эмма встретилась с ним взглядом: он еще сомневается? Что он будет делать, если вдруг окажется, что его унижение было напрасным?.. Судя по всему, Теодор явно ожидал от нее такой подлости, и это ранило ее.
- Я... У меня есть еще одно условие, - выговорила она. Черт! Черт!! Черт!!! Надо было сказать: "Я согласна", и все! Теодор зло уставился на нее, ожидая приговора.
- Вы не будете играть в карты, - выдавила Эмма. Она слышала, что для некоторых мужчин расстаться с игрой все равно что расстаться с жизнью, и очень надеялась, что к Теодору это не относится. Неожиданно Теодор широко улыбнулся, ошеломив Эмму. Напряжение, казалось, оставило его.
- Я не играю на деньги, которых у меня нет, - повторил он то, что сказал не так давно. Потом снова помрачнел. - Это все ваши условия? Или, может быть, самое плохое вы оставили напоследок?
- Нет, это все, - она радовалась, что ее последнее условие было воспринято столь... просто.
- Так вы согласны, мадам?
Она заставила себя улыбнуться, не подозревая, насколько коварной и ледяной казалась ее натянутая улыбка.
- Да, я согласна, - она заставила себя замолчать после этих слов, чтобы опять не наделать глупостей.
Теодор слегка улыбнулся - невесело.
- Спасибо, - он отвесил короткий поклон в знак благодарности.
В конце обеда он сказал:
- Через час я еду на северное поле. Если хотите, можете ехать со мной.
Вот уж не думала Эмма, что он в самом деле позволит ей вникать в его дела.
- Разумеется. С удовольствием, - ответила она.

Глава 8


- В прошлом году на этом поле был хороший урожай сорняков, - сказал Теодор. - В этом году, похоже, будет то же самое. По крайней мере, мы сможем в достаточной мере запастись сеном на зиму. Хотя не знаю, хватит ли всех наших коров на такое количество травы, - он слегка усмехнулся. Эмма была рада его хорошему настроению - и улыбнулась в ответ.
Они подъехали к дому, в котором жили фермеры, обрабатывавшие эти поля. Сейчас дом пустовал. По стенам было видно, что он на четверть был залит водой во время недавнего бедствия. На полях тоже остались следы наводнения: ил, грязь, деревяшки, камни. По берегу видны были остатки плотины. Сорная трава постепенно выпрямлялась и набирала силу.
- Дом давно уже заброшен, - сказал Теодор, - так что не имеет смысла восстанавливать его. Я полагаю, что если мы захотим использовать это поле в следующем году, нам следует построить новый дом на большей высоте: на том пригорке, - он указал рукой. Эмма согласно кивнула.
- Еще я полагаю, - усмехнулся Теодор, - что нам следует нанять китайцев.
Эмма посмотрела на него как на полоумного.
- Учитывая, как часто заливает эти поля, на них следует сеять рис, - со смешком пояснил Теодор, и Эмма поняла, что он опять шутит. - И если бы реки в Англии были не такими холодными, я бы, пожалуй, рискнул. Но в конце концов, наводнения бывают не так часто, и можно надеяться, что в ближайшие два года не произойдет ничего подобного.
- Кто знает, - неопределенно ответила Эмма.
- Право же, мадам, - серьезно сказал он, - если вы хотите получать свою часть прибыли, вам надо бы надеяться на лучшее.
Эмма улыбнулась. С добродушным Теодором было легко.
- Можно устроить здесь пастбище, - предложил он. - Если бы у нас было достаточное количество голов скота...
- Вы можете купить, - холодно сказала она.
- Вы оплатите? - он искоса взглянул на нее. - Это не является необходимой тратой.
- Я оплачу, - сдержанно пообещала она.
- Хорошо.
- На мясо или молоко? - спросила она.
- Что? - сразу не сообразил Теодор.
- Вы собираетесь разводить коров на мясо или на молоко?
Теодор замешкался, он не задумывался над этим пока.
- А что вы посоветуете?
- На мясо.
Теодор кивнул.
- Как скажете.
Они поехали на восток, к тем домам, которые недавно были восстановлены. Поля, через которые они проезжали, уже были засеяны какой-то приличной культурой. Хотя назвать гречиху приличной культурой у Эммы язык не поворачивался. Ни за что в жизни она не стала бы есть эту гадость, но подозревала, что когда дела у людей плохи, они будут есть все, что угодно, и гречка при этом будет не самым плохим выбором.
Во дворах мычали коровы. Где-то хрюкнула свинья, заквохтали куры. Звуки эти были слабы, и указывали, что скота в деревне мало - меньше, чем надо.
Из одного дома вышел плохо одетый мужчина с бородой. Эмме показалось, что лицо его осунулось и похудело от голода, но она допускала, что еще год назад он выглядел гораздо хуже.
Мужчина уважительно поприветствовал барона Эшли. Теодор тепло ответил на приветствие мистера Бисли, спросил, не сильно ли они пострадали от наводнения. Бисли ответил, что все в порядке, только пара кур сдохла от холода. Он пригласил хозяина и леди Эшли в дом. Теодор и Эмма спешились, вошли в просторный дом. Вещей там было еще меньше, чем в доме Теодора. Эмма догадалась, что большая часть мебели пострадала от наводнения.
- Ветром во время грозы снесло крышу. Мы не успели восстановить ее к дождям, - пояснил Эмме Теодор. Она кивнула.
Миссис Бисли угостила лорда и леди вполне приличным чаем. Эмма молчала, прислушиваясь к разговору мужа с хозяином дома.
- Вероятно, я мог бы подвезти вам мебель и кое-что необходимое, - сказал Теодор и взглянул на Эмму, спрашивая ее согласия на этот шаг и на эти траты. Эмма едва заметно кивнула. - В долг разумеется. Выплатите потом, когда дела поправятся.
От мистера и миссис Бисли не ускользнул обмен взглядами между лордом и леди, и женщина отрицательно покачала головой, чтобы муж не вздумал воспользоваться предложением лорда. Мистер Бисли грозно взглянул на жену: в конце концов, у них есть малые дети, и они должны нормально жить, не важно, какой ценой.
- Уильям, - сказала миссис Бисли после того, как лорд и леди Эшли ушли. - Он просит позволения на эти траты у жены!
- Но она же соглашается, и он делает это добровольно, - грубовато возразил мистер Бисли. - Мы ни о чем не просили его, и не обязаны заботиться о его семейной жизни.
- А как бы ты чувствовал себя, если бы все принадлежало мне, а ты бы был вынужден спрашивать на все моего разрешения? - рассердилась миссис Бисли.
- Плохо, - муж обнял жену. - Я бы чувствовал себя очень плохо.
- Тогда мы не должны заставлять его делать это.
- Мы и не заставляем, Джуди. Но было бы грех не воспользоваться такой жертвой, раз она уже принесена, разве не так?
- Так, все так, - грустно ответила миссис Бисли.

- На следующий год, - говорил Теодор на обратном пути, - я предлагаю Бисли оставить это поле в покое и временно занять отдохнувшее угодье у реки. Он согласен, тем более, оно очень близко к его дому. Не знаю пока, чем он будет заниматься. Вряд ли он согласится оставить фермерство и сделаться скотоводом, пусть и временно. Так что вероятно, и не придется покупать скот на разведение.
Эмма только согласно кивала.

Так проходил день за днем. Теодор брал с собой Эмму в разные части имения, предлагал разные вещи арендаторам и работникам, не забывая спрашивать взглядом ее согласия. Но Эмма никогда не отказывалась ни от одного его предложения. Она по большей части молчала, не желая полностью брать на себя управление его имением, и не потому, что не хотела этого. Она всего лишь хотела сохранить в будущем гордость Теодора в неприкосновенности, чтобы он не чувствовал себя лишним в своем собственном поместье. Она говорила только тогда, когда он прямо спрашивал ее совета, или когда он сильно ошибался. Впрочем, такое случилось только пару раз. Эмма боялась, что Теодор обидится, когда женщина, а тем более - жена, укажет ему на ошибки, но этого не произошло. Ее критику и объяснения он воспринял совершенно спокойно и кивнул головой в знак благодарности.
В таком относительном спокойствии прошло четыре дня.
Ужин начался в спокойной атмосфере. Но когда Эмма увидела, как улыбаются друг другу Теодор и Мэри Джонсон, все ее спокойствие как ветром сдуло. Она дождалась, когда слуги выйдут из столовой и потребовала:
- Увольте мисс Джонсон.
- За что, позвольте узнать?
- Я не потерплю любовницу мужа в своем доме.
- С чего вы взяли, что она моя любовница? - удивился Теодор.
- Я вижу, как вы улыбаетесь друг другу.
- Вы ревнуете? - с легкой улыбкой спросил Теодор.
- Я оскорблена, - надменно возразила Эмма.
- У меня нет любовницы, мадам, и уволить мисс Джонсон по этой причине я не могу.
- Мне все равно. Я не желаю видеть ее.
- Ей некуда будет пойти.
- Я выплачу ей жалованье за месяц вперед.
- Это спасет ее от голодной смерти, но ненадолго.
- Пусть найдет работу. Она дочь священника, и может работать гувернанткой.
- С ее внешностью? Да ни одна из дам высшего общества не потерпит ее рядом со своим мужем.
- И я тоже, - сказала Эмма, глубоко уязвленная, что в ее присутствии он может говорить о красоте другой женщины.
- Мадам, мисс Джонсон мне как старшая сестра. Я не могу выбросить ее на улицу.
- Будь по-вашему, - холодно согласилась Эмма. - Но тогда я отказываюсь платить по вашим счетам.
Теодор замолчал.
- Мисс Джонсон мне как сестра, - тихо выговорил он. - Больше чем сестра. Когда я был маленьким, она заботилась обо мне. Вы не представляете, что за атмосфера была в этом доме. И в благодарность я должен вышвырнуть ее на улицу?
- Мне все равно, - упрямо повторила Эмма, не в силах признать ошибку и пойти на попятную. - Вы не можете пожертвовать одной мисс Джонсон ради остальных?
Мисс Джонсон стояла за дверью и все слышала, но так задумалась, что не услышала, как Теодор встал и вышел из-за стола. Он столкнулся с ней нос к носу.
- Мэри, - от неожиданности он назвал ее по имени, и Эмма слышала это.
- Милорд, - тихо сказала мисс Джонсон. - Я уйду, не беспокойтесь. Остальные не должны пострадать из-за меня.
Подхватив мисс Джонсон под руку, Теодор увлек ее в свой кабинет.
- Не говорите глупостей, мисс Джонсон, - тихо возразил он. - Куда вы пойдете?
- А куда пойдут все остальные, если леди откажется платить им? - заносчиво спросила Мэри.
- Она не откажется, - сжав зубы, пообещал Теодор. - Я сумею убедить ее.
- Милорд... - начала женщина и осеклась.
- Что, мисс Джонсон? Ну договаривайте, не бойтесь.
- Все... в поместье знают, как вы вынуждены унижаться перед этой... леди, чтобы поддержать всех, чтобы дать всем возможность встать на ноги.
- Что значит "знают"? - после паузы спросил Теодор.
- Сначала... Сьюзен слышала, как леди кричала на вас ночью, про деньги и про то, что вам придется очень постараться. Она рассказала всем, когда...
Ладно, это он мог и сам предположить, подумал Теодор. Эмма тогда кричала на весь дом.
- А потом? - потребовал он продолжения.
- А потом... появились деньги, и все решили, что вы выполнили ее условие. И то, как вы постоянно спрашиваете ее согласия в случае тех или иных трат...
- Ты не договариваешь, Мэри, - сказал он.
- Нет, это все, - покачала она головой, опустив глаза.
- Ты никогда не умела врать, - вздохнул он. - Кто-то видел меня там, в кабинете, так? Или слышал.
- Когда леди выходила из кабинета, в холле была Сьюзен. Она заметила вас.
Черт! - мысленно выругался Теодор.
- И теперь все об этом знают? - легкомысленным тоном спросил он.
- Нет, она только мне рассказала, и мы решили, что это должно остаться между нами. Даже мужу и свекрови она не скажет.
- И теперь я, конечно, герой в ваших глазах: пойти на такие жертвы ради своих людей, - усмехнулся он. Странно, очень часто, когда ситуация, казалось, совсем к этому не располагала, в нем просыпалось весьма легкомысленное чувство юмора.
- Милорд, все любят вас, и я тоже...
- А, так моя жена не зря ревновала? Хочешь быть моей любовницей, Мэри?
Мэри хохотнула.
- Теодор, - не заметив, она назвала его по имени. - Как я могу стать любовницей своего брата?
И это была правда, потому что у них был один отец. Правда, он не знал о существовании старшей дочери.
- А я не могу выкинуть на улицу свою сестру, - снова стал серьезным Теодор. - Жаль, что мы не можем открыто признать свое родство.
- Я не могу бросить тень на память матери, - подтвердила она.
- Не беспокойся, Мэри. Все, что я делаю, я делаю по собственному выбору.
- Не надо, Теодор. Не унижайся из-за меня, я тебя очень прошу.
- Не волнуйся из-за меня. Как-нибудь выживу.
Он помолчал.
- Но ты не будешь против, если я расскажу всю правду своей жене?
- Я не знаю, Теодор. Лучше мне, наверное, все-таки уехать.
- У меня и так не осталось почти никого из близких. Если еще и ты уедешь, я, наверное, просто с ума сойду. Мне и так трудно обращаться к тебе как к мисс Джонсон, но по крайней мере, ты рядом.
- А что с Джонасом? - спросила она. - Леди Эмма обвинила тебя в карточном проигрыше, но ведь это Джонас, да? Ты отдал все деньги, чтобы выручить его?
- Да, - тяжело вздохнул Теодор. - Жаль, что я не могу на тебе жениться, Мэри, ты была бы идеальной женой. Почему ты все еще не замужем?
- Я слишком влюблена в тебя, чтобы идти за кого-нибудь другого, - легкомысленно ответила Мэри. Они рассмеялись, Теодор наклонился и поцеловал ее в щеку.
- Не волнуйся, Мэри. Все будет хорошо.
К сожалению, именно этот момент, выбрала Эмма, чтобы приблизиться к дверям кабинета.
Долгое время она сидела в столовой, пытаясь перебороть свое любопытство, повторяя, что подслушивать нехорошо, но в конце концов не сдержалась и встала за дверью.
Он врал! Мэри Джонсон действительно его любовница. Хуже: его любимая. Он желал бы жениться на ней, но не мог, поскольку был уже женат. Он считает Мэри Джонсон идеальной женой. Никогда Эмма не испытывала такого унижения. Она распахнула дверь и вошла в кабинет.

Проклятье! - мысленно выругался Теодор. Весь последний год - это цепочка несчастий. И вот еще одно. Судя по виду леди Эммы, она слышала далеко не все. Но что?
- Как сестра, говоришь? - заговорила леди Эмма.
- Именно сестра, - подтвердил Теодор и бросил взгляд на Мэри, прося позволения рассказать жене всю правду. Мэри, не колеблясь более, кивнула.
Эмма заметила обмен взглядами, но приняла их за любовные.
- Если ты хочешь, чтобы она осталась, тебе придется как следует попросить меня. Может, я и соглашусь.
Мэри в ужасе покачала головой.
- Не надо, я уйду, - тихо сказала она, обращаясь к Теодору.
- Мэри действительно моя сестра, мадам, - сказал он.
- Разумеется! И поэтому работает на кухне.
- Мы не можем открыто признать наше родство, потому что...
- Или ты просишь, или я уезжаю, - перебила его Эмма.
- Эмма, ты можешь выслушать меня?! - рассердился Теодор.
- Конечно, я с удовольствием послушаю, как ты умоляешь.
Он ненавидел ее. Он не знал, что можно так ненавидеть. Он шагнул к ней с намерением схватить ее и не отпускать, пока она не выслушает его.
- Не подходи, - холодно сказала Эмма. - Иначе я не заплачу ни по одному из твоих счетов.
Теодор был вынужден остановиться.
- Мадам, - тихо заговорил он. - Мисс Джонсон моя сестра по отцу.
- И тебе небезразлично ее будущее, - снова перебила Эмма, - поэтому ты будешь просить, чтобы твоя "сестра" осталась.
Мэри в отчаянии качала головой.
- Не надо, Тео...
То, как Мэри назвала мужа по имени, еще больше рассердило Эмму.
- Ну? - выжидающе сказала она.
- Миледи, он мой брат, честное слово!
Эмма холодно взглянула на "соперницу".
- А значит, тебе тоже небезразлична его судьба. Поэтому замолчи, пока я не уехала.
И Мэри замолчала - но повисшей тишины не выдержала первой.
- Я увольняюсь, - сказала она и направилась к двери.
- Если ты сейчас уйдешь, я тоже уйду, - холодно сказала Эмма, и Мэри остановилась.
- Проси, - обратилась Эмма к Теодору. - Или ты забыл, как это делается?
Теодор сжал зубы, но выбора у него, похоже, не было. Он встал на колени. Эмма бесстрастно смотрела на него.
- Проси, - приказала она.
- Мадам, - начал он. - Я прошу вас не выгонять Мэри Джонсон из моего дома.
Слова давались ему с трудом.
Мэри стояла у двери, изо всех сил стараясь сдержать слезы, но у нее ничего не получалось.
- Ты умоляешь меня? - спросила Эмма.
- Мадам, я умоляю вас быть снисходительной к нам, смертным. О, дайте умереть нам голодной смертью у ваших ног, и мы будем счастливы.
- Господи... - в ужасе прошептала Мэри.
Эмма влепила ему пощечину от злости. Мэри вздрогнула.
- Прекрати свои шутки, Тео. Если тебе нужны мои деньги, ты будешь умолять, - прошипела она.
- Миледи, я умоляю вас не выгонять Мэри из этого дома. Я прошу вас оплачивать дальше все счета. На ваших условиях.
"Я прошу вас простить меня за смелость иметь сестру," - едва не сказал он, но вовремя сдержался. Как странно - он вовсе не чувстововал себя униженным, он только глубоко презирал и ненавидел леди Эмму Эшли. Но если ей так хочется - пусть думает, что получила свое.
- Хорошо, - надменно сказала Эмма и выплыла из комнаты.
Мэри подошла к брату, опустилась рядом с ним на колени и обняла его.
- Ты не должен был поддаваться ей, Теодор, - плакала она.
- Она права, мне нужны ее деньги, - глухо сказал Теодор, обнимая сестру.
- Я достану денег, - сказала она.
- Как? Став куртизанкой? Других возможностей разбогатеть с нуля для женщины я не знаю. Я не могу позволить тебе принести эту жертву, - он улыбнулся.
- Но кто-то же должен принести себя в жертву ради тебя! Ты все для всех делаешь, но какой ценой, Теодор...
- Не волнуйся, Мэри. От унижений не умирают.
- Тварь, - выругалась Мэри.
- Мэри! - изумился Теодор, отодвинул от себя сестру и поглядел ей в глаза. Никогда раньше он не слышал, чтобы она ругалась.
- Ты должен отомстить ей.
- Не хочу. Я настолько ненавижу ее, что просто не хочу иметь с ней ничего общего, даже мстить не хочу.
- Твоя беда в том, что ты очень добрый, - тяжело вздохнула она.
- Когда-нибудь я отдам ей долг и навсегда забуду о ней. Только пожалуйста, не наделай глупостей, Мэри. Обещаешь?
- Я не стану куртизанкой, если ты это имеешь в виду.
- Именно это, - подтвердил Теодор. Он только что пережил ад. Кто придумал фразу "жарко как в аду"? В аду должен царить лютый мороз - как в сердце у его жены. Ад - это ненависть, злоба и непонимание.

Глава 9


Эмма не могла заснуть. Она то и дело вспоминала подробности ссоры в кабинете, но не чувствовала ни удовлетворения, ни раскаяния.
"Жаль, что я не могу на тебе жениться, Мэри, ты была бы идеальной женой. Почему ты все еще не замужем? - Я слишком влюблена в тебя, чтобы идти за кого-нибудь другого..." А потом они рассмеялись, и он поцеловал ее. Сестра - что за смехотворная выдумка! Может, Теодор и хранил верность своей супруге, но это не могло помешать ему любить другую. Игрок, распутник и мерзавец.
Ее он целовал дважды: в день свадьбы и в первую брачную ночь. В эту ночь она отвратила его от себя, и в следующую тоже, и больше он не выказывал никаких намерений поцеловать ее. И вряд ли выкажет - после того, чему она его подвергла. Интересно, встал бы он на колени ради нее? А ради Мэри Джонсон встал...
В ее руках деньги. Если она пожелает, то может заставить его прийти к ней в постель. Женщину, которая продается ради денег, называют проституткой. Есть ли подобное название для мужчины?
Но женщине проще: ей надо только раздвинуть ноги. А мужчина должен желать женщину, чтобы суметь что-нибудь с ней сделать. Возжелает ли ее Теодор? Теперь...
Она встала, накинула халат и отправилась к нему в спальню. Дверь была заперта. Эмма не стала стучаться, и вернулась к себе. Она легла в постель, но сон все не шел. Так она и пролежала до рассвета. Сегодня они с Теодором намеревались поехать на поля, засеянные рожью. Как он встретит ее? Они поедут на поля. Он ненавидит ее. Все деньги принадлежат ей. Она дважды унизила его. Он зависит от нее, сильно зависит. Все в ее власти. Она может заставить его переспать с ней. Теодор.

Кэтрин затянула амазонку на госпоже. Эмма словно была во сне. Она полюбовалась на круги под глазами в зеркало, потом сошла вниз. Она не стала завтракать - не было аппетита.
Теодор уже ждал ее. Он безукоризненно вежливо поклонился. Глаза его были пусты. Они молча доехали до места. Все было в порядке, без проблем. Эти поля почти не пострадали от наводнения. Только один дом нуждался в починке. Теодор в упор взглянул на жену. Она еле заметно кивнула. Только после этого лорд Эшли сказал: "Я пришлю материал."
Они ехали молча.
- Ты придешь ко мне в спальню? - вдруг спросила Эмма.
- Как угодно вам, миледи. Только вдруг я окажусь не способен? Это пугает меня. Вдруг вы в наказание за это откажетесь оплатить некоторые счета?
Голос его был резок и холоден. В нем сквозила насмешка.
- Это ни на что не повлияет, - сказала Эмма.
- Тогда позвольте мне не приходить, миледи.
"Миледи. Он называет меня миледи, хотя раньше всегда была мадам. И он не хочет меня. Если бы у него был выбор, он отказался бы."
- У тебя нет выбора, - сказала она.
Он остановил лошадей и пристально посмотрел на нее.
- Я не приду.
- Придешь, - надменно возразила она, и он знал, что сделает все, пока в ее руках власть над его поместьем.
- Хорошо, приду, миледи. Только не ждите от меня слишком многого.
- Не буду, - повела она плечом.

Эмма закончила прихорашиваться. Расчесала и распустила волосы по плечам. Вымылась и надушилась. Подкрасила губы и глаза. Отыскала самую распутную сорочку и полупрозрачный пеньюар.
Он постучал.
- Войди, - ответила она.
На Теодоре был только халат. Он оглядел спальню, в которой жил почти полтора года. Она превратилась в женскую обитель и пахла духами. Хоть бывали моменты, когда сама Эмма ему нравилась, ее духи были приторными и неприятными ему. Сейчас он порадовался, что она воспользовалась ими. Он вовсе не желал быть соблазненным ею. Но на что способна эта злобная женщина, если он окажется не способен?
Совершенно очевидно, что Теодор не желал проявлять инициативу. Он стоял около двери, даже не пытаясь подойти к ней.
- Подойди ко мне, - приказала она. Теодор подошел. Он был мрачен, и казался рассерженным темным ангелом, призванным уносить на небо души грешных. А значит, и ее.
Они были почти одного роста, и Эмма смотрела ему прямо в глаза.
- Поцелуй меня, - сказала она.
Теодор собрался с духом, чтобы не послать ее куда подальше, и склонился к ее губам. Механически он делал какие-то движения, напоминающие поцелуй, и старался ни о чем не думать и не вдыхать приторный запах духов. Это ему не удавалось. "Как можно назвать мужчину, продающегося за деньги?" - думал он.
Эмма отстранилась.
- Достаточно.
Что-то было не так. Ей и раньше не нравилось все, что было связано с постелью, но этот поцелуй... Раньше она по крайней мере всегда знала, что желанна. Теперь она не могла этого сказать.
Теодор неотрывно глядел на Эмму. Если бы он возжелал ее, все было бы проще. Но он совсем, ни капельки не хотел ее. Он хотел быть как можно дальше от этой спальни и от этой женщины.
- Разденься, - сказала она. На скулах у Теодора заиграли желваки, но он промолчал. Потом снял халат и бросил его на пол. Руки его расслабленно висели вдоль тела, а он пристально смотрел на нее. Что ж, теперь она могла видеть, что поцелуй не произвел на него никакого впечатления.
Весь ее прошлый опыт говорил, что мужчины любят обнаженное женское тело.
Она встала перед ним и медленно сняла пеньюар, бросив его на пол. Теодор не отрываясь следил за ней, а она - за ним. Потом стянула через голову сорочку. И вот они стояли обнаженные друг перед другом, но ни один не подходил ближе. Теодор окинул ее быстрым взглядом, и она заметила выражение неприязни, промелькнувшее на его лице. Сердце ее упало. И дело не в ее теле. Пусть ей двадцать восемь, но она знала, что выглядит великолепно, как в юности. Только груди чуть полнее.
Она вспомнила разговор, подслушанный, казалось, вечность назад.
"...Это имеет большое значение! Я не привык, как ты, валиться в постель с первой встречной," - сказал тогда Теодор. И он не хотел ее. Что она могла с этим сделать?
Эмма подошла к нему, прижалась всем телом и закинула руки ему на плечи.
- Обними меня и поцелуй, - тихо сказала она. Теодор послушно положил руки ей на талию и снова поцеловал - совершенно бесстрастно, как и в первый раз. Она вдруг вспомнила, как он целовал ее в первую брачную ночь. Тогда тоже не было страсти, но была какая-то странная настойчивость, какая-то цель в его ласках. Он хотел возбудить ее. Теперь он этого не хотел.
- Ласкай меня, чтобы я желала тебя.
Он отстранился и посмотрел на нее как на сумасшедшую. Она ждала, но он не спешил исполнить очередной приказ, лишь разглядывал ее как какое-то диковинное чудовище. Он бы, может, и выполнил этот приказ, если бы... Если бы хотел ее хоть чуть-чуть. Но он совсем не хотел ее.
- Чего ты ждешь?
- Чуда, - медленно ответил он и хрипло рассмеялся. Но он не был пьян, как тогда на лестнице.
Эмма резко отвернулась от него и, подхватив пеньюар с пола, набросила на себя.
Странный смех Теодора наконец прекратился.
- Убирайся, - тихо сказала она.
- Как пожелаете, миледи, - с легкой насмешкой ответил он. Эмма лишь слышала, как он поднял с пола свой халат и вышел за дверь.
Он унизил ее. Специально или нечаянно - она понятия не имела. Он вроде слушался ее, но... но он ненавидел ее.

Теодор удовлетворенно улыбнулся, добравшись до собственной спальни. Собственное тело не предало его, чего он так боялся. Его тело тоже не хотело ее, как и его разум. Непонятно, чем это обернется для Эшли-парка и для него самого, но все-таки Теодор ликовал, что оставил ее ни с чем. Какое счастье, что он не женщина и его невозможно "взять" против его собственного желания. Какое счастье, что ее любимые духи вызывают в нем тошноту! Какое счастье, что Эмма не догадалась напоить его чем-нибудь возбуждающим! Ему показалось, что она даже не подозревает, что это возможно.
Странно, что она пошла за этим к нему, а не к одному из ее многочисленных любовников. Вероятно, он был для нее вызовом: как, собственный муж - и меня не хочет?! Он мог бы поклясться, что и она его не хочет, но вызов... Если бы она его хотела сама, может, он и не устоял бы. Если бы она приласкала его, задавшись целью возбудить его и непременно сделать это, неизвестно, устоял бы он. Вряд ли. Но Эмма на удивление легко сдалась.
Подивившись странностям женской натуры, Теодор спокойно уснул.
Проснувшись рано утром, он сразу вспомнил все - и унизительные мольбы на коленях, и странное соблазнение, - но чувствовал себя легко и свободно, несмотря ни на что. Быстро одевшись, он легко сбежал вниз, вышел из дома и направился к конюшням. Его выносливая верная лошадка фыркнула, приветствуя хозяина. Он погладил ее, пожалев, что забыл угощение, но пообещав, что угостит ее позже. Лошадь грустно вздохнула, но возражать не стала.
Теодор оседлал ее и вскочил в седло.
Но он не обратил внимания, что одной лошади в конюшне уже нет - той, на которой обычно ездила леди Эмма.
Они выехали навстречу друг другу на повороте в парке, и оба остановились, неприятно удивленные этой встречей. Теодор оправился первым.
- Миледи, - кивнул он ей любезно и холодно, с едва уловимым налетом презрения. Она молча кивнула в ответ, одарив его пренебрежительным взглядом, и они, разъехались в разные стороны. Теодор скривился, почувствовав шлейф духов, тянувшийся за ней.
Настроение Теодора было испорчено.
Странно. Казалось бы, Теодор был унижен ею, Теодор стоял на коленях, но он не прятал от нее глаза, и даже открыто выказывал ей презрение. Эмма этого не понимала. Словно все было наоборот, словно они поменялись местами.
Эмма вернулась к конюшням и увидела незнакомую лошадь - даже не лошадь, скорее, клячу. Кто-то приехал. Она вошла в дом и увидела в холле... Джонаса Хоупли, подстроившего женитьбу ее и своего негодяя-братца. Джонас выглядел не менее ужасно, чем лошадь, на которой он приехал: лицо его было осунувшимся, костюм ужасно потрепан, глаза пустыми.
- Мистер Хоупли, - надменно сказала она. - Что привело вас сюда?
- Миледи, - поклонился он. - Мне надо увидеться с братом.
- Лорд Эшли на прогулке. Можете подождать его в кабинете, - кивнула Эмма в сторону кабинета Теодора.
- Спасибо, миледи, - снова поклонился он. Эмма слегка качнула головой в ответ и поднялась по лестнице в хозяйские покои. Сердце ее бешено колотилось. Она знала, что должна непременно подслушать, о чем будут говорить братья. Но кабинет Теодора в ее лондонском доме находился в конце неглубокого коридора, а здесь дверь кабинета выходила прямо в холл, и ее мог застать кто-нибудь из слуг. Все равно, подумала Эмма. Она им всем платит. Никто не захочет лишиться работы.
Она быстро переоделась в домашнее платье и встала у окна, надеясь заметить, когда Теодор вернется домой. И она увидела его.

Глава 10


- Милорд, - сказала миссис Кэмп, когда Теодор вошел в дом. - Приехал мистер Хоупли.
- Джонас? - похолодел Теодор. - Какого... Где он?
- Миледи отправила его в ваш кабинет.
- Спасибо, миссис Кэмп.
Теодор не стал переодеваться, и сразу прошел в кабинет. Джонас встретил брата стоя.
- Джонас, - без предисловий начал Теодор. - Ты опять во что-то вляпался? Я же сказал тебе уехать!
...Эмма с лестницы проследила, как миссис Кэмп ушла на кухню, бегом спустилась вниз и встала за неплотно закрытой дверью.
- Я пытался, Теодор!
- И?
- Меня ограбили, - сообщил побледневший Джонас. Нас екунду повисло молчание.
- Ах, - холодно прокомментировал Теодор, усевшись в кресло. - И кто же был этот подлец?
- Теодор, я говорю правду! - едва не закричал Джонас. - Судно уже вышло из порта, когда разыгралась гроза! Судно было повреждено, и нам пришлось вернуться в Лондон! Я возвращался в комнату, когда на меня напали и ограбили! Я несколько дней провалялся в постели, но не мог же потом уехать! У меня не осталось денег!
"Интересно, - размышляла Эмма, - зачем Теодор отправлял братца из Лондона? Чтобы тот о чем-то не проболтался?"
- Джонас, я предупреждал тебя, чтобы ты больше не играл, потому что не смогу тебя выручить. Сколько ты проиграл на этот раз?
- Теодор, я не играл!
Молчание. Недоверчивая усмешка.
- Теодор, я говорю правду, я не играл, меня ограбили.
- Ладно. Я не могу доказать, что ты играл, ты не можешь доказать, что тебя ограбили. В любом случае помочь я тебе ничем не могу.
- Не можешь? Мне только нужны деньги на дорогу...
- У меня нет денег.
- Теодор... Каких-нибудь сто фунтов.
- У меня нет денег, - по слогам повторил Теодор.
- Но леди Ренвик богата, разве нет?
- Леди Эшли, ты хотел сказать, - горько рассмеялся Теодор. - Да, она богата. Я полагал, что той суммы, что отошла мне по брачному контракту, мне хватит минимум лет на пять, даже если каждый год будут происходить наводнения и пожары, но ты знаешь, куда они ушли.
- Что за... Тебе ничего от этой женитьбы не досталось, кроме жалких десяти тысяч?
- Жалких десяти тысяч? - приподнял бровь Теодор. - Для человека, не играющего в карты, это огромное состояние, Джонас.
- Значит, те деньги, что ты дал мне на дорогу, это были последние твои деньги?
- Абсолютно верно, Джонас. Восхищаюсь твоей проницательностью. Я, кажется, еще тогда сказал тебе, что больше не смогу помогать.
- Мне казалось, что ты сказал это... из принципа.
Теодор лишь усмехнулся.
- Я пойду, - поднялся Джонас.
- Что ты собираешься делать?
- Найду работу, - помолчав, ответил Джонас.
- Кем? - снова поднял бровь Теодор. - Клерком?
- Почему бы и нет? - обиделся Джонас.
- С твоим почерком... Подожди. Сядь.
Джонас сел. Теодор обдумывал какую-то идею, пришедшую ему в голову. Джонас молчал.
- Оставайся на ночь, - сказал наконец Теодор. - Хоть поешь нормально.
- А... леди Эмма?
- Вряд ли она будет возражать. Чем больше я буду ей должен, тем для нее лучше, - с нескрываемым презрением проговорил Теодор.
- Она...
- У нас с ней своеобразный договор, - перебил Теодор. - Она оплачивает счета поместья, пока оно не начнет приносить доход. После этого я верну ей долг.
"Своеобразный договор," - скривилась Эмма, вспоминая события последних недель.
Джонас расслышал неприязнь в голосе брата и осмелился спросить:
- Ты так и не помирился с ней?
- Нет.
- Почему?
Теодор помолчал, оценивая, стоит ли довериться брату. Но многолетняя привычка быть искренним и желание показать брату всю степень его вины взяли свое.
- Она считает меня подлецом, игроком и распутником.
- Тебя? - ошарашенно переспросил Джонас. - Не может быть!
- Может.
- Как... - Джонас недоверчиво рассмеялся. - Теодор, объясни... Ты всегда был... Ты не такой.
Теодор тяжело вздохнул.
- Подлецом - потому что завлек ее в ловушку брака.
- Но это сделал я, - сдавленно пробормотал младший брат. - Ты должен был объяснить ей.
- Джонас, если хочешь узнать, что такое безнадежность, попробуй что-нибудь объяснить упрямой женщине.
Но ведь Эмма уже знала, что в этом Теодор не виноват.
- Мне только интересно, почему ты на ней сам не женился, - сказал Теодор. - В конце концов, долг был твой, а не мой.
"Уж пожалуйста, мистер Хоупли. Мне тоже интересно," - подумала Эмма.
- Но тебе тоже нужны были деньги - для восстановления Эшли-парка.
- Я уже собирался сдать его. Деньги можно было бы положить в банк и жить на проценты довольно сносно. Или вложить в акции.
- И потом, она старше меня на шесть лет! Я бы от нее ничего не получил. Мне казалось, вы подходите друг другу. Ты всегда такой невозмутимый и уверенный в себе.
Теодор лишь усмехнулся.
- И не проигрываешь в карты по десять тысяч, - пробормотал Джонас. - Она подумала, что это ты их проиграл, да?
- Да.
- Прости.
Теодор махнул рукой: чего уж!
- Но почему распутник? Я даже никогда не видел тебя с женщиной.
- Она считает, что я поселил свою любовницу в Эшли-парке.
Джонаc недоуменно поднял брови. Он вспомнил любовницу отца.
- И кого? - спросил он после некоторого молчания.
- Мэри Джонсон, - улыбнулся Теодор.
- Мэри? - удивился Джонас. - Это же бред. Если Мэри отказалась признаться...
- Она не отказалась. Эмма не поверила.
Итак, он не подлец, не игрок и не распутник. Сердце Эммы болезенно сжалась.
Джонас подавленно молчал.
- Про леди Ренвик всегда шла слава умной женщины, - глухо сказал он. - Я считал, что она без памяти влюбится в тебя, когда узнает получше. Я считал, что вы подходите друг другу. А получается, испортил тебе жизнь, - горько рассмеялся он.
- Хочешь выпить? - неожиданно спросил Теодор. Казалось, он совсем не сердился на брата.
- Я лучше пойду, Теодор.
Эмма отошла от двери и вдруг встретилась взглядом с Мэри Джонсон. Сестрой Теодора. Не его любовницей.
- Если не хочешь неприятностей для Теодора, то будешь молчать, - глухо сказала Эмма, ненавидя себя за эту угрозу.
- Слушаюсь, миледи, - сделала Мэри преувеличенно глубокий реверанс, изображая унижение, хотя в голосе ее Эмма услышала презрение. Напоминание о том, что она сделала с Теодором, укололо ее в самое сердце.
"Про леди Ренвик всегда шла слава умной женщины," - сказал Джонас. А она даже ни разу не выслушала Теодора до конца. Эмма тяжело поднималась по лестнице, не зная, что теперь делать. Все, чем она жила последние дни, оказалось неправдой. Хуже того, невинно пострадал Теодор. Теперь он ненавидит ее.
Она всегда так боялась, что станет жертвой охотника за деньгами, игрока и распутника, что с легкостью поверила в то, чего не было на самом деле. Но она ведь знала, когда ехала в Эшли-парк, что Теодор не заманивал ее в ту спальню, что это сделал его младший брат. Логично было предположить, что играет тоже младший брат. Ей, конечно, точно также не понравилось бы оплачивать долги младшего брата Теодора, но тогда она хоть не обозлилась так сильно на самого Теодора. Хотя вот поверить в то, что ее мужа и мисс Джонсон связывают нежные чувства было очень легко. Для этого даже были основания. Но ведь раньше, даже в Лондоне, она не слышала, чтобы у Теодора были женщины. Если бы они у него были, ей бы обязательно доложили ее "верные" друзья. Он сам говорил о верности брачным обетам и проклинал младшего брата за то, что тот "обрек его на монашескую жизнь". Так почему же она решила, что Теодор поселит свою любовницу в доме, где живет жена? Это было глупо.
Что теперь делать? Стоит ли говорить Теодору, что она все знает?
Эмме принесли записку от Теодора: "Миледи, приехал мой брат Джонас Хоупли. Я уговорил его остаться на ночь. Завтра он уедет. Если вам это не нравится, позвольте оставить обсуждение этого вопроса до того момента, как окажемся наедине. С нижайшим поклоном, Теодор."
Эмма закусила губу. Она прекрасно поняла, на что намекал Теодор, когда говорил про "момент наедине". Эмма готова была расплакаться.
У Теодора был красивый ровный почерк, без излишних завитушек. Разве что букву "М" в самом начале он написал несколько необычно, но, возможно, это оттого, что слишком долго обдумывал начало.
Эмма не стала спускаться к завтраку, ибо не представляла, как сможет посмотреть в глаза Теодору.
Когда передали, что леди Эшли не спустится в столовую, Теодор облегченно вздохнул. Они завтракали молча.
- Хочешь посмотреть на поместье? - спросил в конце концов Теодор.
- Хочу, - хмуро ответил Джонас. - Что ты собираешься делать дальше?
- С поместьем?
- Со своей женой. И со мной.
- С женой - рассчитаться и забыть. А с тобой... что я могу сделать? Если бы ты был младше лет на пятнадцать, я бы тебя отшлепал.
- Я расплачусь, Теодор. Я отдам тебе долг, честное слово.
Теодор усмехнулся, ибо, с какой бы решимостью и уверенностью не говорил Джонас, он ему все равно не верил.
Джонас решил промолчать, потому что понимал, что у брата есть основания не доверять ему. Но все-таки он не отвернулся от него совсем, как сделали бы большинство братьев.
- Теодор, - нерешительно начал он. - А леди Эшли не могла бы дать денег мне? Или тебе для меня... в долг, разумеется.
Теодор представил, каким образом он мог бы уговорить Эмму выдать ему наличные.
- Вряд ли, - мрачно ответил он.
- Жаль. Полагаю, мне все-таки лучше уехать, но... не на что.
- Можешь остаться в Эшли-парке, - помедлив, предложил Теодор.
- Но тогда тебе придется договариваться с леди Эммой?..
- Может, и придется, - одними губами улыбнулся Теодор.
- Не надо, - вздохнул Джонас. - Я сумею как-нибудь устроиться сам.
- Как хочешь, - равнодушно ответил Теодор, но Джонас заметил облегчение, промелькнувшее на лице брата, и обрадовался, что не заставил того "договариваться" с женой. Очевидно, это не очень приятная задача.

Глава 11


Эмма наконец придумала, как она могла бы загладить свою чудовищную вину перед Теодором, но для этого ей надо было ехать в Лондон. Немедленно!
- Кэтрин, мы уезжаем. Не собирай много вещей, мы скоро вернемся.
Эмма видела в окно, как Теодор с братом уехали. Она приказала приготовить карету и оставила Теодору записку: "Уехала в Лондон. Постараюсь вернуться как можно скорее. Здесь деньги на непредвиденные расходы." Она оставила ему все наличные, что брала с собой в Эшли-парк, оставив себе только на дорогу. Это была немалая сумма, и Эмма надеялась, что этого хватит, чтобы снарядить Джонаса, куда бы тот ни задумал податься. Еще она надеялась, что Теодор сам проследит, чтобы брат не проиграл эти деньги.
Перед ней встала еще одна проблема: как подписать записку. Эмма Хоупли? Леди Эшли? Она не могла заставить себя написать рядом со своим именем фамилию Теодора. Она чувствовала себя очень виноватой перед ним. Она написала "Эмма" и положила записку в спальне Теодора на кровать вместе с деньгами. Потом осмотрелась.
В спальне Теодора не было ни одного предмета мебели из Дербери. Только новое белье на кровати, но оно явно было куплено не ею. Ничего от нее.
Джеймс Кэмп, помогавший запрягать карету, давно уже сдружился с ее кучером, которого тоже звали Джеймсом. Он провожал их взглядом, пока карета не скрылась из виду. Экономка проводила карету взглядом лишь до первого поворота. "Скатертью дорога," - пробормотала она и пошла поделиться новостью с Мэри.
Мэри, услышав новость, немного испугалась. Она знала, что леди Эмма подслушала разговор братьев, но не предполагала, что же она могла услышать такого, чтобы так спешно уехать. Мэри гадала, чем отъезд жены грозит Теодору.
- Ты не рада? - удивилась миссис Кэмп.
- Я боюсь, - честно призналась Мэри. - Я не знаю, чего ждать от этой змеи.
- Мэри, что произошло тогда, в кабинете, когда эта женщина требовала уволить тебя? Ты после этого... стала такой злой по отношению к ней.
- Я не могу сказать вам, миссис Кэмп. Боюсь, милорд мне этого не простит. Но поверьте мне, эта женщина хуже змеи, хуже последней твари...
- Мэри! - воскликнула миссис Кэмп, ошеломленная ненавистью Мэри, которая никогда не ругалась и всегда была доброжелательной по отношению ко всем, даже - поначалу - к новой леди Эшли.
Когда Теодор и Джонас подъехали к конюшням, их встретил Джеймс.
- Леди Эшли уехала, милорд, - сообщил он.
- Давно?
- Больше двух часов назад.
- Она ничего не передавала?
- Не знаю, милорд. Но Джеймс, ее кучер, очень удивлялся, что она взяла так мало вещей.
Теодор, также как и Мэри, немного обеспокоился, чем ему, да и всем им, грозит этот отъезд.
- Она ничего не передавала? - спросил он миссис Кэмп, которая встретила их с братом в холле.
- Нет, милорд. Просто собралась и молча уехала.
- Встретимся за обедом, Джонас, - задумчиво попрощался Теодор, направляясь в свою комнату.
Он увидел деньги и записку сразу же. Вслед за ним в комнату вошла Мэри, она принесла горячей воды.
- Что это? - спросила она.
- Она все-таки оставила кое-что.
Лорд Эшли дал сестре записку. Мэри задумалась. Теодор бегло просчитал купюры.
- Здесь порядка пяти сотен, - удивился он. Они переглянулись, не зная, что об этом думать.
- Тео, - сказала Мэри, - она грозилась, но...
- Грозилась? Она снова хочет выгнать тебя? - нахмурился он.
- Нет, она угрожала вам.
- Мне?
- Она сказала, что если я не хочу для вас неприятностей, то буду молчать.
- О чем?
- О том, что застала ее под дверью вашего кабинета, когда вы с Джонасом разговаривали.
Теодор нахмурился.
- Долго она подслушивала?
- Я не знаю. Когда я ее застала, она уже уходила.
Теодор пытался вспомнить, о чем они говорили с Джонасом утром.
- Будем надеяться, сегодня она подслушала больше, чем в прошлый раз.
Мэри вспомнила, что подумала про них с Теодором леди Эшли после прошлого подслушивания.
- Она оставила деньги. Вероятно, это хороший знак, - сказала она.
- Будем надеяться, - со вздохом повторил Теодор. Если леди Эшли подслушивала достаточно долго, то она должна была понять правду наконец. Не выслушала, так хоть подслушала. Обычно человек больше верит тому, что не предназначено для его ушей. Если она слышала все, то ее отъезд и деньги, которые она оставила, можно было объяснить просто раскаянием и нежеланием встречаться лицом к лицу с обиженным мужем. Но почему она тогда написала, что скоро вернется? Что она задумала?

Эмма вернулась через десять дней, вечером. Теодор, как обычно, объезжал свои владения, помогая там, где не хватало рабочих рук. Ее встретили настороженные слуги. Сначала Джеймс Кэмп пронзительно взглянул на нее и лишь потом поклонился и поприветствовал. Миссис Кэмп и Сьюзен встретили ее в холле: одна - недоброжелательно, другая - почтительно, с неким налетом страха.
- Сьюзен, принесите, пожалуйста, чай в мою комнату.
- Да, миледи.
На верхнем этаже Эмма столкнулась с Мэри, выходившей из комнаты Теодора с корзиной, полной белья. В глазах Мэри промелькнул страх, потом презрение, потом она опустила глаза и сделала реверанс.
- С возвращением, миледи, - бесцветным голосом пробормотала она. Эмма мрачно кивнула. Никто и никогда ее не боялся и не презирал. Вот до чего доводит мнительность.
Кэтрин помогла ей раздеться. Сьюзен принесла чай и выскользнула за дверь.
- Скажи, Кэтрин, ты общаешься с местными слугами? Они хорошо к тебе относятся?
- Нормально, миледи, - замешкалась с ответом горничная.
- Что они говорят обо мне?
- При мне они не говорят о вас, миледи.
- Да? - вяло засомневалась Эмма.
- В самом начале, когда мы только приехали, они спрашивали у меня про вас.
- И что ты им сказала?
- Ничего плохого, миледи, честное слово.
Эмма тяжело вздохнула.
- Вот и ты уже меня боишься. Не бойся, говори.
- Я не боюсь, миледи, - робко ответила Кэтрин. - Я им сказала, что вы хорошо относитесь к слугам, что вы справедливая.
Эмма помолчала, пока Кэтрин одевала на нее домашнее платье - на редкость скромное для знаменитой леди Эммы. Потом велела Кэтрин убрать волосы в тугой строгий пучок. Молчание госпожи развязало язык служанки.
- Я однажды проходила мимо кухни и услышала, как миссис Кэмп называет вас "эта женщина". А Сьюзен вообще назвала вас змеей.
Эмма молчала, позволяя Кэтрин расчесывать ее и болтать в свое удовольствие.
- Я обиделась очень за вас, миледи, и сказала им больше так не говорить, потому что вы, ну, совсем не такая и не заслуживаете, чтобы вас так называли. В конце концов, вы замужем за их хозяином и они должны уважать его жену. Так я им и сказала. Тогда Мэри, она тоже там была, спросила меня, должны ли они уважать вас, если вы не уважаете своего мужа. Я сказала, что вы, конечно, уважаете его, ведь он ваш муж. После этого они вообще перестали со мной разговаривать. Если я что-то передаю от вас или мне самой надо, они дают мне или делают, что надо, но совсем не разговаривают, - расстроенно закончила Кэтрин, заканчивая несложную прическу.
- Ты не объективна, Кэтрин, - вздохнула Эмма, вставая. - Вообще-то они правы.
- Миледи? - растерялась горничная.
- Скажи, Кэтрин, ты бы осталась со мной, если бы у меня вдруг совсем не осталось денег и мне было бы нечем тебе платить?
- Миледи... - Кэтрин взволнованно закусила нижнюю губу: преданность госпоже боролась в ней с желанием нормально жить и получать деньги.
Эмма горько улыбнулась.
- Понятно, - сказала она. Кэтрин виновато опустила глаза. Эмма отпила остывшего чаю. - Можешь идти. Не ссорься со слугами барона из-за меня. И... когда приедет мой муж, дай мне знать.
- Хорошо, миледи.
Кэтрин сделала короткий реверанс и вышла из спальни.

Теодор сразу понял, что Эмма вернулась: в конюшне отдыхали лишние лошади. У Теодора было странное чувство, будто воздух вокруг дрожит от напряжения, как перед грозой. Казалось, все слуги тоже чувствовали это, и говорили едва ли не шепотом.
Теодор залез в ванну, посидел в ней некоторое время, набираясь сил перед предстоящим сражением.
К ужину он оделся с особой тщательностью. Как на казнь, - усмехнулся он. Впрочем, он был вовсе не уверен, что величественная леди почтит своим присутствием ужин. По крайней, мере, ее не было в столовой, когда он туда спустился. Но ждать долго ему не пришлось: Эмма появилась буквально через минуту. Теодор кивнул головой Мэри, чтобы она подавала. Ему было жаль, что вернулась жена. Когда ее не было, он обедал в компании мистера Конли, миссис Кэмп, иногда ему удавалось уговорить Мэри присоединиться к ним. Все знали, что Теодор и Мэри знакомы с самого детства, поэтому почти не удивлялись.
Эмма была мрачной, обычное выражение безмятежности, равнодушия и холодности исчезло с ее лица.
- Добрый вечер, миледи, - ровным голосом поприветстовал ее Теодор, подвигая стул. - Надеюсь, поездка прошла хорошо?
По лицу Эммы скользнула тень улыбки.
- Да, благодарю вас.
В полном молчании они поглощали ужин, почти не замечая вкуса еды.
- Мне надо поговорить с вами, ...милорд, - она буквально выдавила из себя последнее слово. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Извиниться, понял Теодор по ее взгляду. Она хочет извиниться. Но он не ощущал радости, которую ожидал почувствовать.
- Прямо сейчас?
- Если можно.
- Прошу, - он подал ей руку, помогая выйти из-за стола.
- Мне нужно кое-что взять в своей комнате, вы подождете меня? - спросила она.
- Я буду в кабинете, миледи, - кивнул он.
Теодор развел огонь в камине, хоть был теплый летний вечер. Ему нравилось смотреть на огонь. Он налил себе портвейна, сел в кресло и уставился в камин. Что ей понадобилось в ее комнате? Бумаги о разводе? С этой вздорной женщины станется освободить его от нежеланной женитьбы. Если она, конечно, знает, что брак этот нежелателен для Теодора. Он развалился в кресле, заставляя себя расслабиться. Сейчас Эмма вернется и он все узнает.
Эмма постучалась, прежде чем войти. В руках у нее действительно были какие-то бумаги.
Теодор встал, поклонился.
- Садитесь, миледи.
Она подошла, протянула ему бумаги, но садиться не стала. Теодор встал около окна и стал читать бумаги. Она не развелась с ним, она просто переписала на него все свое состояние.
Он наконец взглянул на нее.
- Что это значит, миледи? - холодно спросил он.
Эмма так надеялась, что бумаги скажут сами за себя, что ей не придется ничего объяснять.
- Я виновата перед вами.
Сердце Теодора даже не дрогнуло.
- В чем? - ему было необходимо выяснить, что именно она знает.
- Во всем. Вы не компрометировали меня, вы не игрок и не содержите любовницу в одном доме с женой. Я... поторопилась с обвинениями.
Теодор выжидал.
- Надеюсь, вы сможете простить меня, - твердо договорила она, глядя ему в глаза. Уж извинения-то он заслужил!
- Вы поверили мне? - недоверчиво спросил он, не видя необходимости сообщать, что знает, почему она наконец перестала обвинять его во всех грехах.
Никаких правдоподобных объяснений у нее не было заготовлено.
- Я подслушала ваш разговор с братом, - пришлось признаться ей. Несколько секунд Теодор смотрел ей в глаза, потом подошел к камину и бросил бумаги в огонь. Эмма сдавленно вскрикнула и широко раскрытыми глазами уставилась на мужа.
- Теперь все снова ваше, - сказал он резко.
Эмма медленно опустилась на стул, предложенный ей ранее. Прошло довольно много времени, прежде чем она произнесла:
- Нет, все деньги лежат на вашем счете. И свидетели знают, что я все перевела на ваше имя. Герцог и герцогиня Клермонт, моя мать, мой поверенный. Они знают.
- Знаете, миледи, это будет странно: вы будете доказывать, что все перевели на меня и вызывать по этому поводу свидетелей, а я буду ото всего отказываться и говорить, что ничего не было, - неожиданно улыбнулся он. Теодор сел в кресло. - Как только я окажусь в Лондоне, все снова будет вашим, нет надобности в такой жертве.
Эмма собиралась возразить, но не успела.
- Неужели мы теперь каждую неделю будем гонять лошадей в Лондон, чтобы доказать, кто из нас благороднее? - спросил Теодор. Он отвернулся и уставился в окно.
- К тому же мне претит принимать подобный подарок от женщины, которая не верила мне. Легко вам дался этот жест теперь, когда вы знаете, что я не растрачу ваше состояние за один год.
Теодор прав, неожиданно поняла Эмма. Она так легко рассталась со своим состоянием, потому что поверила в доброту и порядочность Теодора. Он не будет жадным, никогда не ограничит ее трат, он не играет в карты и не содержит любовниц.
Эмма молчала, понимая, что не посмеет вручить все снова Теодору, когда он переведет все обратно на нее.
Теодор встал, снова налил себе вина, подошел к окну. Некоторое время он смотрел на солнце, половина которого уже скрылась за горизонтом.
- Позволю себе упрекнуть вас, миледи, - наконец сказал он и повернулся к ней. Эмма грустно взглянула ему в глаза: он имеет право на что угодно, и уж тем более на упреки.
- Вы должны были выслушать меня до конца. Вы могли не поверить тому, что я сказал бы, но выслушать до конца должны были, - твердо сказал он. - А если бы не поверили мне, должны были собрать все факты, прежде чем судить. На ваши деньги вы могли нанять целую свору сыщиков, они без труда могли выяснить, проигрывал я в карты или нет. Не знаю, смогли бы они выяснить, кто затащил вас в ту спальню и является ли Мэри моей сестрой, но вы могли бы попытаться это выяснить. Вы же осудили меня бездоказательно.
Он был прав. Он был абсолютно, непререкаемо и полностью прав. Женщина с трезвым умом, каковой Эмма всегда себя считала, так и сделала бы.
Теодор снова сел в кресло.
- Если хотите загладить свою вину, миледи, то просто выполните наш договор.
"Договор"... Эмма поморщилась: вот уж что она хотела бы забыть навсегда, так это Теодора, стоящего перед ней на коленях. Вряд ли она сумеет это сделать. Вряд ли он сумеет это сделать.
Эмма согласно кивнула.
- И еще... - заколебался Теодор. Эмма решил, что непременно выполнит эту просьбу.
- Уезжайте отсюда, - закончил он
Уехать? Этого она совсем не ожидала. Ей хотелось быть рядом с Теодором, ей хотелось, чтобы он простил ее...
Она закрыла глаза и согласно кивнула. Она вдруг поняла, что все это время нервно крутила на пальце обручальное кольцо. Она сняла его.
- Полагаю, я должна отдать его вам, - Эмма протянула ему кольцо. Теодор махнул рукой.
- Кольцо предназначено моей жене. Вряд ли у меня когда-нибудь будет другая.
- Мы можем развестись, - предложила Эмма. Если он будет женат на ней и будет хранить ей верность, то действительно останется монахом на всю оставшуюся жизнь. Эмме вдруг пришла в голову совершенно ошеломляющая мысль: а были ли вообще в жизни Теодора женщины? Она искренне надеялась, что были, потому что иначе - совершенно несправедливо.
В ответ на ее предположение Теодор рассмеялся.
- Вы же знаете, это практически невозможно.
- Но мы не переспали, можно признать брак недействительным.
- А как мы это докажем? Мы однажды даже спали в одной комнате, если помните.
- Вы можете обвинить меня в супружеской измене, - продолжала настаивать Эмма.
- Миледи, оставьте, - раздраженно сказал Теодор и Эмма послушно замолчала. - Впрочем, если вы затеете бракоразводный процесс, я не буду вам мешать. Но, по-моему, вы были намерены всю жизнь оставаться вдовой. Наш брак обеспечит вам ту же свободу, которую вы имели в качестве вдовы. Вы можете считать себя не связанной супружеской клятвой, потому что вы не давали ее всерьез.
"Никогда не будет больше у меня любовников," - тут же мысленно поклялась Эмма.
- Я не намерен мешать вам жить так, как вы привыкли, - закончил Теодор.
Эмма заметила, что опять вертит кольцо и заставила себя положить руки на колени.
- А если родится ребенок? - спросила она. Теодор пронзительно взглянул на нее, отвернулся и пожал плечом, мол, все равно.
Эмма не могла заставить себя выйти из кабинета, потому что тогда ей придется уехать навсегда. Теодор не гнал ее.
- Кому принадлежала та брошь, которую я нашла? - спросила она после долгого молчания. Кабинет потихоньку погружался в сумерки, и она уже плохо различала выражение лица Теодора.
- Моей матери. Поначалу.
Он тяжело вздохнул.
- Моя мать долго и тяжело болела после третьих родов. Младенец не выжил. Отец, даже не дождавшись ее смерти, поселил в доме свою любовницу - под видом кузины. В той самой розовой комнате. Настолько эта женщина сумела околдовать его. Она требовала все больше и больше, и отец не смел ни в чем ей отказать, лишь бы она не уходила. Однажды она потребовала любимую брошь моей матери, эту самую. Отец подарил матери луну и звезды, когда они были еще подростками. Тогда он еще не был бароном и не был богат. Да вы и сами видите, вещица недорогая. Мама очень дорожила этим подарком. Она, в память о любви, которая когда-то связывала ее и отца, всегда хранила эту брошь при себе, даже когда он поселил здесь любовницу. Мама говорила, что слишком его любит, чтобы сделать несчастным, и потому терпела ту женщину. Она повторяла нам, что наш отец - человек бурных страстей. Когда-то давно он так же страстно любил и ее. Он не властен над собой, и мы должны его понять и простить.
Теперь Эмма поняла, насколько нелепым было ее предположение, что Мэри - любовница ее мужа. Теодор ни за что не поступил бы так же, как его отец - не поселил бы любовницу в одном доме с женой. Не говоря уже о том, чтобы вообще иметь любовницу.
- Мне жаль их, - после паузы добавил Теодор. - Я не представляю, что можно так сильно любить, как мать, чтобы терпеть в доме любовницу мужа, и так сильно любить, как отец, чтобы полностью разориться, лишь бы удержать подле себя любимую женщину.
Теодор встал, снова налил себе вина, подошел к окну. Эмма видела его силуэт на фоне вечернего неба. Он ей нравился. Он тоже способен сильно любить. Любит же он свою сестру достаточно, чтобы просить за нее, и брата, чтобы прощать ему многое.
- Окончательно мою мать сломило то, что он выкрал эту брошь, чтобы подарить любовнице, - Эмма услышала злость в его голосе. - Сначала мама думала, что брошь просто закатилась ночью в щель под кроватью, но эта... женщина специально появилась перед матерью, нацепив украшение. После этого мама слегла, и буквально за две недели угасла.
Теодор не стал рассказывать, как набросился на отца с кулаками и обвинениями, потому что тот даже не пришел на похороны жены, оставшись в комнате любовницы. Отец крепко держал его, не желая терпеть, но и не желая ударить в ответ. Теодор не сдавался, пока не пришел его дядя, двоюродный брат матери, приехавший на похороны, и не оттащил его. Потом месье Амбер сам подошел к мужу сестры и не говоря ни слова, свалил одним ударом в челюсть на пол и плюнул вслед.
- Пока мама болела, к нам приехал ее двоюродный брат. Она из последних сил умоляла его не вызывать мужа на дуэль. Не желая волновать ее, месье Амбер дал ей обещание не драться с нашим отцом на дуэли. После похорон он немедленно забрал нас с Джонасом во Францию. Но он умер спустя два года. Тогда нас забрала к себе тетушка Жюстина, сестра матери. Она рано овдовела, и замуж больше не выходила. Десять лет мы прожили с ней, пока не пришло известие о смерти отца. Тогда она благословила нас и отправила в Англию, отдав вот эти два кольца: свое обручальное и моей матери.
Теодор злорадно усмехнулся.
- По счастью, когда моя мать навещала свою сестру после рождения Джонаса, она случайно оставила там кольцо. Пожалуй, единственная вещь, к которой не притронулась любовница отца.
- У тебя кольцо моей матери, - ответил Теодор на невысказанный вопрос, повисший в тишине. - Второе кольцо я отдал в этот раз Джонасу.
В голосе Теодора Эмма услышала горечь: он не верил, что когда-нибудь это кольцо окажется на пальце жены Джонаса. Он полагал, что кольцо будет проиграно, но, тем не менее, отдал.
- А какое оно? - спросила Эмма.
- Тетя Жюстина и моя мать были близнецами, и замуж выходили одновременно, потому кольца у них были почти одинаковыми. Только у тети Жюстины в центре сапфир, а не рубин.
Эмма поклялась себе, что найдет второе кольцо и выкупит его.
- Уже поздно, - сказал Теодор. В кабинете и вправду стало совсем темно. Огонь в камине давно погас. Эмма различала лишь общие очертания предметов.
- Спокойной ночи, - поднялась она. Эмма хотела уехать достойно, больше не скандаля и не унижая Теодора.
- Спокойной ночи, - тихо сказал он, не отходя от окна.
Так окончилась их семейная жизнь длиной в несколько месяцев: несколько поцелуев, однажды разделенная постель, несколько неудавшихся соблазнений и множество обид.
А ведь все могло быть по-другому, корила себя Эмма. Стоило ей проявить хоть чуть-чуть разума, и у нее был бы идеальный муж. Может он и не любил бы ее до безумия, но с ним было бы хорошо. Теперь ничего не оставалось делать, как уехать - не надеясь больше на любовь, не надеясь зачать ребенка, чего Эмма хотела больше всего на свете. Вероятно, она не способна зачать, потому что сколько лет она провела с мужем, сколько у нее было любовников - и ни разу не возникло даже подозрения на беременность. Но несмотря на разрешение Теодора "вести жизнь, к которой она привыкла", Эмма не собиралась больше иметь любовников - и тем более детей от них. Она собиралась уехать в Дербери, вести спокойную сельскую жизнь, приумножать свои богатства, оплачивать счета Теодора.
Кому все это богатство достанется после ее смерти? Она отпишет все Теодору в завещании - на случай, если скоро умрет. Ей даже немного хотелось умереть сейчас, пока Теодор еще молод, чтобы он смог найти свою любовь.
Джеймс Кэмп рассказал ей, что Джонас уехал сначала в N. Эмма направилась туда, обошла все ломбарды и все магазины, но кольца, похожего на ее, не нашла.
Она покинула Эшли-парк на второй день после их с Теодором вечернего разговора. Впереди у нее вечность - пустая, если не считать некоторых целей: найти второе кольцо и помочь Теодору восстановить Эшли-парк. Брошь она оставила в своей комнате на столике.
Эмма была рада, что Теодор оставил кольцо с рубином ей. Ей казалось, что оно связывало ее с ним и грело. Она подняла руку и поцеловала кольцо, жалея, что не может поцеловать Теодора. Кэтрин не видела этого жеста, она уже спала.
Найти кольцо в Лондоне оказалось на удивление просто. Эмма выкупила его, но не представляла, как передать Теодору. Возможно, он откажется принять от нее этот дар. И она оставила его себе, пообещав, что отдаст или жене Джонаса, если тот женится, или позволит Теодору выкупить его, если он не захочет принять его просто так. Но только не сейчас, а потом, когда-нибудь потом...

Глава 12


Дербери. Апрель, через три года.

- Эмма, - сказал герцог Клермонт, - неужели ты теперь всю жизнь проведешь в поместье? К чему это добровольное заточение?
Эмма пожала плечами.
- Ты молода, красива и должна наслаждаться жизнью.
Эмма молча улыбнулась и посмотрела на небо сквозь голые пока ветви деревьев сада. Скоро все расцветет, начнется очередной цикл жизни. Но только не для нее.
- Ваша светлость, - ответила она наконец. - Я глубоко благодарна вам за заботу, но - честное слово - все хорошо. Я вовсе не чувствую себя похороненной заживо.
Какая неприкрытая ложь!
- И я очень благодарна за то, что вы для меня делаете.
- Эмма, - герцог остановился и взял ее за руки. - Вот уже второй раз мне приходится продавать для тебя драгоценности. В чем дело? У тебя проблемы с деньгами? Почему? Насколько я могу судить, Дербери - процветающее поместье.
Эмма лишь улыбнулась.
- Мне разонравились эти драгоценности.
- Если ты оплачиваешь долги твоего мужа...
- То это мое дело, - перебила Эмма.
- Хорошо, - сдался герцог. - Если понадобится моя помощь, только скажи.
- Да, ваша светлость.
Они вернулись к дому. Коляска уже ждала герцога. Он поцеловал Эмме руку и уехал. Эмма проводила его взглядом, потом не спеша вошла в дом.
- Принесли почту, мадам, - сообщил Бичем. Она перевезла из городского дома большинство слуг, в том числе и дворецкого, но кое-кого оставила там, чтобы Теодор всегда мог воспользоваться домом, если он ему понадобится. И он им пользовался иногда. В последнее время визиты Теодора в Лондон сильно сказывались на карманах Эммы.
Эмма нехотя стала разбирать почту. Она уже боялась писем от посторонних людей, потому что чаще всего в них содержались требования оплатить долги ее мужа.
Первые два года после того, как Эмма уехала из Эшли-парка, прошли относительно спокойно. Иногда Эмма даже жалела, что от Теодора приходило все меньше счетов. Регулярно он присылал отчеты о том, что было сделано в поместье и на что была потрачена та или иная сумма. Когда был собран очередной урожай, счета и вовсе перестали приходить, хотя присылались отчеты. А в ноябре на пороге ее дома появился неприятный человек и предъявил расписку Теодора на тысячу сто двадцать фунтов. Эту сумму Эмма запомнила навсегда, именно с нее все и началось.
Мистер Кимбли заявил, что ее муж, барон Эшли, проиграл указанную сумму ему в честной игре, но отказался оплатить долг под тем предлогом, что у него нет денег. Почерк на расписке был знаком Эмме, и все же она засомневалась. Она написала письмо Теодору с просьбой объяснить, стоит ли верить этой расписке. Чтобы письмо по дороге не перехватили, а ответ не подделали, Эмма просила прислать с ответом Джеймса Кэмпа, которого знала. Теодор ответил так: "Миледи, данная расписка действительно имеет силу. Прошу вас, отправьте этого человека ко мне, я в состоянии оплатить этот долг. Мистер Кимбли, похоже, неправильно воспринял мои слова о том, что у меня нет денег. Я имел в виду, что нет с собой. Простите за доставленное беспокойство. Лорд Эшли."
Прочитав это послание, Эмма расплакалась.
- Миледи, - спросил Бичем, - что случилось?
- Он умер, - ответила Эмма. - Теодор, которого мы знали, умер.
Теперь - она знала - его затянет это болото, и он будет играть до последнего своего вздоха. Теодор подтвердил, что расписка его, поэтому Эмма немедленно выдала мистеру Кимбли требуемую сумму.
До Рождества все был спокойно. От Теодора пришел только один крупный счет - ремонт хозяйского крыла дома. А через несколько дней она получила письмо от Теодора: "Миледи, нижайше прошу простить меня. Все деньги, которые у меня были, вложены в дело. Я не могу достать наличность. Мне не хочется огорчать вас, но, к величайшему сожалению, я опять проиграл, и теперь уже действительно не в состоянии оплатить свой карточный долг. К вам придут два человека, с расписками на семьсот и тысячу пятьсот фунтов. Если не затруднит, выдайте им деньги, пожалуйста. Ваш должник, лорд Эшли."
Скрепя сердце, Эмма расплатилась по этим долговым обязательствам. Потом написала Теодору ответ.
"Милорд!.. - она уже привыкла называть его так в письмах. - Умоляю вас, не играйте больше. Вы должны помнить, к чему это приводит. Я не хочу вашего разорения, и от всей души желаю вам удачи и процветания. Считаю своим долгом напомнить о печальной судьбе вашего брата. Искренне ваша, Эмма Хоупли, леди Эшли"
Потом стали увеличиваться счета из Эшли-парка. И расписки тоже. Сначала ей приходили требования оплатить долги свыше пяти сотен фунтов, но потом эта сумма стала все уменьшаться. Очевидно, Теодор перестал справляться даже с малыми долгами. Количество расписок росло, и теперь требования очередной выплаты попадались Эмме в почте практически каждый день.
Сегодня герцог Клермонт привез ей известие, что выручил за очаровательный бриллиантовый гарнитур из пары серег, браслета и колье довольно внушительную сумму. Эти деньги положены на ее счет в банке. Эмма и не надеялась, что этого хватит надолго. Каждую неделю Эмма писала ему письма, умоляла остановиться, уговаривала, пробовала воззвать к его разуму - ничего не помогало. Из Эшли-парка перестали приходить отчеты, только счета. Эмма начала распродавать драгоценности заранее, чтобы запастись деньгами для выплат. Она боялась, что дальше будет только хуже, и тогда за ее украшения уже не дадут их настоящей цены.
Она медленно просматривала почту. Несколько приглашений... Извещение от поверенного о том, что банковский вклад принес ей еще несколько процентов дохода. Мало, слишком мало... А вот... К этим строкам она уже привыкла: "Дражайшая леди Эшли! Осмелюсь побеспокоить вас по поводу денег, которые проиграл мне ваш муж, сэр Эшли..." Далеко не все письма были такими вежливыми. Эмма закрыла глаза, не желая видеть сумму. Собралась с силами... Вот и все ее бриллианты.
Каждую неделю Эмма составляла указание поверенному. В конце его был список людей, с которыми следует расплатиться, если они предъявят расписку Теодора на указанную сумму.
Сначала поверенный пытался образумить леди Эшли, но потом махнул рукой, и только выполнял все ее указания.
Эмма занесла барона Уимбли в список и вскрыла следующее письмо. Оно пришло из Эшли. Счет на две с половиной тысячи. Без объяснений, куда. "На мелкие ставки Теодору," - с горечью подумала Эмма и подписала счет.
Мелкий проигрыш в сто фунтов.
Еще один - сто пятьдесят.
Счет на две тысячи лорду Понсонби за лошадь. Две тысячи - за лошадь! Подумать только!
В дверь кабинета постучали.
- Миледи, - показался Бичем. - Вас спрашивает какая-то женщина.
Тон дворецкого сразу сказал, какого сорта женщина ее спрашивает. Такого еще не было. Эмма сказала дворецкому, чтобы пригласил посетительницу сюда, в ее кабинет.
- Мисс Эмери, - представил дворецкий гостью. Женщина нагло улыбнулась, пройдя мимо дворецкого.
- Леди Эшли? - самоуверенно спросила она.
- Да, я леди Эшли, - надменно сказал Эмма.
- А я любовница вашего мужа, - заявила она и без приглашения села в кресло, стоявшее напротив рабочего стола Эммы. Ошеломленная Эмма медленно поднялась из-за стола. Взгляд ее крепко держался за луну и звезды, приколотые на платье женщины. Теодор отдал брошь матери этой женщине. Более убедительного доказательства, что мисс Эмери - любовница Теодора, не требовалось.
- А я тут при чем? - холодно спросила Эмма, взяв себя в руки.
- Ну... - растерялась женщина. - Неужели вам все равно?
- Мы с мужем давно уже живем отдельно, - сообщила Эмма. - Он имеет право на личную жизнь.
- А платить за это кто будет? - капризно заявила женщина, но глаза ее наполнились слезами, и Эмме стало жаль мисс Эмери.
- Вы красивы, найдите другого покровителя, - в утешение сказала она, но тут же пожалела о своих словах. Если разборчивый Теодор сделал эту женщину своей любовницей, какое она имеет право разлучать их?
- Я люблю его, - разрыдалась мисс Эмери. - Но ведь одной любовью сыт не будешь. Я не знаю, что делать. Я не могу его бросить, но не могу же я умирать с голоду! Он... Я единственная для него, он сам так говорит, и это правда, я точно знаю. Он даже не заглядывается на других. Я так люблю его...
Сердце Эммы обливалось кровью. Вот та женщина, что стала единственной для Теодора. Не она, Эмма, а эта мисс Эмери.
Эмма сунула под нос девушке стакан с бренди. Девица глотнула не глядя и закашлялась.
- Простите, леди, - сказала она наконец.
- Ничего страшного, - сухо ответила Эмма. - С какой целью вы приехали сюда, мисс Эмери?
- Я не верила, что вы действительно живете каждый своей жизнью. Я хотела отомстить ему за то, что он держит меня в такой нищете, поссорив с женой, то есть...
- Ничего не получится.
- Я поняла, - женщина гордо поднялась. В глазах ее застыла грусть. - Простите, что побеспокоила, миледи
Эмме показалось, что мисс Эмери искренне расстроилась и сожалеет о своем приезде. К тому же вид ее действительно свидетельствовал пусть не о крайней нищете, но о бедности.
- Подождите, - устало сказала Эмма. Мисс Эмери с опаской остановилась у двери.
- Что вы собираетесь делать? - спросила леди Эшли у любовницы мужа.
- Останусь с ним еще какое-то время... Если вы не возражаете, - насмешливо добавила она.
Эмма подавила ревность и боль.
- А дальше?
- Буду с ним, пока возможно. Ведь не голодаю, в конце концов. Я оставлю его только когда совсем невмоготу станет, - глухим голосом сказала женщина и вздернула подбородок: мол, попробуй, отговори, - не сдамся! Он мой!
- Тысяча фунтов в месяц тебя устроит?
- Если я оставлю его? - подозрительно уставилась на Эмму девица. Видно было, как в ней борются жадность и любовь.
- Нет, - нетерпеливо ответила Эмма. - Пока ты будешь оставаться с ним, я буду платить тебе тысячу фунтов в месяц.
Мисс Эмери посмотрела на леди Эмму как на сумасшедшую, торопливо завязала ленты шляпки и пошла прочь, бормоча:
- Сумасшедшая... Бедный Теодор. Зачем я только сюда поехала, дура несчастная...
Эмма потерла лицо ладонями. Она чувствовала себя настолько опустошенной и обессиленной, что не могла даже плакать.

Состояние вдовы Ренвик считалось ОЧЕНЬ большим. Эмма никогда не думала, что его можно растратить всего за полгода, но теперь убедилась: все возможно. У нее не осталось ничего ценного. Она продала все драгоценности, все мало-мальски ценные вещи в доме. Она забрала из банка вклад, приносивший ей проценты. Она уже заложила Дербери... И это стало последней каплей. Эмма решила, что едет к Теодору. Если понадобится, она стукнет его по голове и будет держать связанным, пока он не образумится. И самое главное, ей хотелось точно знать, насколько он изменился. Эмма боялась даже думать об этом. Что так изменило его, что заставило его играть "на деньги, которых у него нет"?
Дербери заложен, Эшли-парк, вероятно, тоже, как и лондонский дом. Но все это можно выкупить, если только... если только Теодор перестанет играть. Если не перестанет, ей останется только пойти в куртизанки. Впрочем, таких старых куртизанок почти не бывает.
Самое странное, что ни она, ни герцог Клермонт, который навещал ее еще пару раз и она, наконец, ему все рассказала, не знали большинство людей, которым был должен Теодор. Герцог предположил, что лорд Эшли играет в каких-то притонах, потому что в клубах джентльменов он почти не бывает. Герцог намеревался найти Теодора и хоть поговорить с ним. Если надо, вызвать на дуэль и пристрелить. Последнее предложение Эмма категорически отвергла. Она не сомневалась, что все еще можно поправить, не прибегая к таким крайним мерам. Герцог лишь печально покачал головой. Вот уже две недели прошло с тех пор, как герцог был у нее последний раз. От него пришло всего одно письмо, в котором сообщалось, что он не может нигде найти ее мужа. В Лондоне его нет, также как и в Эшли-парке. Лорд Понсонби тоже не знает, где Теодор. Мисс Эмери вообще отрицает свое знакомство с бароном Эшли. Кроме того, внезапно перестали приходить письма с угрозами засадить Теодора в долговую тюрьму и с требованиями выплат. Это напугало Эмму больше всего. Целая неделя - и ни одного долга! С одной стороны, это было к лучшему, потому что больше у нее ничего не было. Именно две недели назад герцог привез сообщение, что успешно получены деньги под залог Дербери. Все деньги ушли одному человеку - некоему никому не известному мистеру Пибоди. Герцог сообщил, что лично проследил за передачей денег. Мистер Пибоди ему не понравился - какой-то деревенский простачок. Вероятно, именно его невинный вид и обманул Теодора. Мистер Пибоди отказался говорить что-либо о своей игре с Теодором. Сказал только, что это их личное "жентльменское" дело и никто пусть в него не лезет. Клермонт не стал настаивать, хотя подозревал, что по этому мошеннику давно уж тюрьма плачет и до джентльмена ему ох как далеко!
Тем не менее, разыскать Теодора не могли. Это могло означать, что он сбежал от тех, кому должен, во Францию. Или же не сумел сбежать, и сейчас захоронен... в неизвестном месте.
Последний день июня. Прелестный день! Солнце, цветы, небо, спокойствие... И глубокое отчаяние на сердце леди Эммы.

Глава 13


Прогулки по саду стали ее единственной радостью.
Закутавшись в шаль, она часами ходила по дорожкам, вдыхала запахи трав и листвы, стараясь надолго запомнить их - неизвестно, долго ли ей еще придется наслаждаться жизнью в Дербери.
Еще она постянно мерзла. От пронизывающего ее насквозь холода не спасала даже пуховая шаль, которую раньше Эмма доставала только в самые морозные зимние дни.
Этот день был солнечным. Эмма медленно бродила по саду, подставляя лицо лучам солнца, пробивавшимся сквозь листву. Когда солнечный зайчик падал на ее лицо, ей казалось, что она чувствует его запах. Воздух казался ей ласковым, а трава приветливой. Все казалось живым, исполненным покоя и любви. Возможно, дело было в том, что больше не приходили эти ужасные письма с известиями о долгах Теодора.
Эмма позволила себе помечтать, как Теодор приехал к ней в гости. Вот они идут по дорожкам. Она держит его за руку, и его живое тепло проникает в самое сердце. Он склоняется и нежно целует ее в губы. Именно нежно, не желая физической близости. Потом говорит, что у него для нее есть подарок - и прикалывает на платье луну и звезды.
Эмма остановилась и, закрыв глаза, подняла голову. На щеке ее оказался светлый блик. Она почувствовала тепло и легонько потерла щеку ладонью, представив, что это Теодор погладил ее по щеке.
Но вот уже показался дом. Блаженное ощущение тепла тут же рассеялось. Эмма поплотнее закуталась в шаль и расправила плечи, готовясь встретить очередные трудности. Тропинка выходила к задней стороне дома. Эмма зашла за угол и увидела, как к дому подъезжает незнакомый черный экипаж. Ее пробрала дрожь. Кредитор? Или дурные вести о Теодоре?
Эмма поднялась по лестнице к главному входу в дом и остановилась на верхней площадке, готовая встретить незваного посетителя, кем бы он ни был.
Из кареты вышел Теодор. Эмма не сумела удержать на лице невозмутимое выражение. Если он сюда приехал, то... Что это значит?

- Что это значит? - так и спросила она у него.
Теодор пристально посмотрел ей в глаза и учтиво поклонился.
- Миледи, добрый день.
- Добрый день? - подозрительно уставилась она на него. Для него, может и добрый: Теодор вовсе не выглядел как опустившийся и разорившийся игрок. Костюм, пусть и немодный, был вполне приличным. На лице - решительность, в глазах застыло какое-то странное выражение.
- Вы... плохо выглядите, - наконец решился сказать Теодор. - Вам нужно отдохнуть.
"Я знаю. И ты должен знать, что все это из-за тебя," - все это Эмма выразила одной единственной холодной улыбкой.
- Я сожалею, - сказал Теодор.
- Сожалеешь? - в сердце Эммы всколыхнулись два противоположных чувства: надежда и страх.
Она только сейчас обратила внимание, что Теодора сопровождали два всадника - охрана. Это означало одно из двух: либо у него есть деньги, либо он арестован. Но в таком случае что он делает здесь, если арестован? Позволили попрощаться с женой? Или приставили охрану к нему, чтобы не убежал, пока едет к жене, чтобы попросить у нее денег на оплату очередного долга?
- Мне нужно поговорить с вами, миледи, - решительно заявил он.
Очередной долг, устало решила она и обреченно протянула руку в сторону двери.
- Пойдемте.
Чем она будет платить, Боже? У нее больше ничего не осталось, кроме поместья. Заложить его опять? Продать? Сколько он должен? Осилит ли она эту сумму?..
Теодор прошел вслед за Эммой в гостиную, расположенную ближе всех к парадной двери. Слуги Дербери провожали его ненавидящими взорами.
Эмма присела на изящную софу и взглянула Теодору в глаза. Хоть держалась она прямо, но было очевидно, что это стоило ей огромных усилий. Она куталась в шаль, словно спасаясь от чего-то. Отчаяние безошибочно читалось в ее взгляде, обращенном на Теодора.
- Миледи, я прошу прощения, - повторил он.
- Сколько? - спросила Эмма.
- Что "сколько"? - удивился Теодор.
- Сколько ты проиграл в этот раз? - нетерпеливо пояснила она.
Теодор слегка улыбнулся.
- Нисколько...
- Тогда ты выиграл? - с надеждой спросила она, перебив его.
- Эмма, ты выслушаешь меня до конца хоть когда-нибудь? - с налетом раздражения поинтересовался он. Эмма тяжело вздохнула, поплотнее закуталась в шаль и прикусила губу. Убедившись, что она наконец слушает его, Теодор снова заговорил.
- Эмма, все, что случилось за последние полгода, было ненастоящим. Это была... глупая шутка.
Он напряженно следил за ее реакцией, но, очевидно, Эмма пока не понимала, о чем шла речь.
- Я не играл, - очень медленно сказал он. - Все расписки, кроме самой первой, были ненастоящими.
Никакой реакции. Она смотрела на него все тем же застывшим взором, полным отчаяния.
- Здесь, в сундучке, - оказывается, он принес с собой в гостиную небольшой сундучок; Эмма скользнула по нему рассеянным взглядом, - некоторая часть твоих драгоценностей и закладная на Дербери... Эмма!
Она потеряла сознание.
- Господи, - пробормотал Теодор, подбегая к софе. Слава Богу, что она сидела! Он как-то не ожидал такой реакции на свое сообщение. Он легонько похлопал ее по щекам.
- Эмма...
Ресницы ее затрепетали, она неуверенно открыла глаза, но взгляд ее все еще был неосмысленным.
- Тебе нужно отдохнуть, - пробормотал Теодор, поднял ее на руки и вышел из гостиной, глубоко сожалея о своей проделке, в результате которой уверенная, красивая женщина превратилась в это тусклое, усталое, отчаявшееся существо.
В холле с каменным лицом стоял Бичем.
- Где ее комната? - спросил Теодор. Дворецкий бросил невозмутимый взгляд на леди Эмму, презрительный - на Теодора, и направился к лестнице, ведущей на второй этаж.
- Сюда, милорд.
Когда Теодор положил леди Эмму на кровать, она вцепилась в его сюртук обеими руками.
- Не уходи! - взмолилась она. Так, как не раз делала в своих снах.
- Пришлите сюда ее горничную, пожалуйста, - сказал Теодор Бичему.
- Слушаюсь, милорд, - степенно выговорил он и аккуратно закрыл за собой дверь.
- Не уходи, - повторила Эмма.
- Не уйду, - тихо сказал Теодор, понимая, что она сейчас не в себе. Он снял с нее туфли, убрал шаль. Вошла Кэтрин.
- Помогите мне раздеть ее, - обратился Теодор к горничной. К счастью, в последнее время Эмма не носила корсет, так что раздеть ее до нижней рубашки не составило труда. Теодор и Кэтрин уложили леди Эшли под одеяло. Не успел Теодор отойти от кровати, как Эмма потянулась к нему:
- Не уходи...
Полагая, что жене сейчас вовсе ни к чему лишние беспокойства, Теодор отпустил горничную (которая, впрочем, вовсе не спешила уходить, оставляя миледи "с этим негодяем" - как называли Теодора слуги в Дербери - наедине, когда не слышала госпожа). Когда Кэтрин все-таки вышла, Теодор снял сапоги, сюртук, жилет, галстук и прилег рядом с Эммой поверх одеяла. Она крепко прижалась к нему, вынуждая обнять. Он гладил ее по голове, сознавая, что она позволяет это лишь от отчаяния, лишь оттого, что еще не пришла в себя после пережитого потрясения. Еще бы: после такой "шутки"! Черт его дернул проделать это?

Яркий солнечный свет бил прямо в глаза, когда Эмма проснулась. Она припомнила все, что было накануне, но не была уверена, не приснилось ли ей это. Если бы все было по-настоящему, то тогда Теодор спал бы рядом. Прошло, наверное, всего два часа с тех пор как она упала в обморок. Или нет, наверное, она даже еще не просыпалась нынче, и ей приснилась прогулка по саду, приснился приезд Теодора, приснился обморок - приснилось, что нет больше долгов. Это был сон, вызванный отчаянием. За последние недели она видела сотни таких снов.
Эмма позвонила Кэтрин, заставляя себя приподняться на подушках и встретить очередной день.
- Миледи, добрый день, - сказала горничная, входя в комнату. - Вы так долго спали, - обеспокоенно заметила она. Эмма слабо улыбнулась: вот бы вовсе не просыпаться! Во сне все так хорошо, во сне Теодор не проигрывал кучу денег и лег с ней спать.
Эмма съела тост с клубничным джемом, оставшимся с позапрошлого года, выпила чашку кофе и решительно встала с постели. Она вдруг засомневалась, а были ли вообще те две недели, когда она не получала требований к оплате?
Одевшись с помощью Кэтрин, Эмма подошла к столу, где хранила все личные бумаги, и просмотрела почту за последние несколько недель. Действительно, хоть это не приснилось. Она подхватила шаль и направилась вниз, полная решимости прогуляться - как это приснилось ей. С верхней площадки лестницы она заметила в холле... Теодора - и замерла. Это опять сон? Во всяком случае выглядел он также, как тогда, когда признавался в розыгрыше.
Он поднял голову и напряженно улыбнулся, глядя ей в глаза. Эмма решительно улыбнулась ему в ответ: что ж, если это сон, она насладится им как можно дольше.
- Добрый день, миледи, - поздоровался он, когда она наконец спустилась к нему. - Хорошо спали?
- Спасибо, милорд, - ответила она мягко. - Вполне.
Ободренный теплым приемом, Теодор расслабился. Он подал ей руку, и они вместе вышли в сад.
- Вы... помните, что я вам вчера говорил?
- Вчера?
- Да, вы проспали больше суток.
Эмма улыбнулась. Она же до сих пор спит, разве не так?
- Вы прощаете меня?
- Конечно, - беззаботно ответила она. Потом, зная, что сны всегда заканчиваются неожиданно и не желая упускать ни единого мгновения, повернулась к нему. - Поцелуйте меня.
Теодор нахмурился, и Эмма было испугалась, что сейчас он откажет... Это было бы нечестно, ведь это ее сон... Ей так давно не снились счастливые сны...
Но вот он обхватил ее лицо руками, большими пальцами отвел волосы с лица и нежно прикоснулся к ее губам. Потом отстранился и отпустил, с напряжением ожидая реакции. Эмма закрыла глаза и облизнула губы, пробуя его поцелуй на вкус. Ей понравилось.
- Еще, - с улыбкой попросила она. Но Теодор не стал больше целовать ее.
- Миледи, - с недоумением спросил он. - Что с вами?
- Теодор, не надо, - взмолилась она. - Лучше поцелуй меня еще!
Он снова нежно коснулся ее губ. Эмма поняла, что в этом сне ей, видимо, не дождаться большего. Она с сожалением улыбнулась ему, когда он отстранился, подала руку и потянула дальше по тропинке. С кротким изумлением он шел рядом с Эммой, едва поспевая за ней. Эмма же совсем не следила за тропинкой, хоть и глядела под ноги, поэтому она не заметила небольшой выемки в тропинке и, споткнувшись, упала. Теодор не успел ее вовремя подхватить, и одной рукой Эмма уперлась в гравий, которым были посыпаны дорожки. Она содрала кожу на ладони до крови и потрясенно смотрела на нее. Было больно. Но во сне не бывает больно до слез!
- Простите, миледи, - сказал Теодор и взял ее ладонь в свою. - Нужно промыть, пойдемте обратно в дом.
Эмма послушно последовала за ним обратно в дом, наконец-то начиная осознавать, что это на самом деле не сон!
Кэтрин промывала рану, пару раз убирая из-под кожи маленькие камешки и каждый раз прося прощения за боль, которую причиняла госпоже. Эмма боялась смотреть на Теодора. Господи, а ведь если бы он поцеловал ее по-настоящему, то она не задумываясь попросила бы его овладеть ею прямо там, на тропинке!
Кэтрин перевязала ладонь и оставила Эмму и Теодора наедине в той самой гостиной, в которой накануне состоялся разговор.
- Миледи? - обратился к ней Теодор.
Она потрясенно подняла на него глаза:
- Ми...
- Миледи, что с вами? - по-настоящему обеспокоился Теодор. Она снова сидела на софе. Он подошел к ней, взял ее руки в свои. - С вами все в порядке?
- Так ты не играл? - слабым голосом спросила она.
- Нет, я не играл, - подтвердил он.
- Господи... - она забрала у него руки, встала с софы и прошлась по комнате. Теодор молча ждал ее приговора. - А... где бумаги? Ты показывал мне вчера бумаги?
Она повернулась к нему.
- Они в моей комнате, - с непроницаемым лицом ответил Теодор. - Сейчас их принесут.
Он открыл дверь в холл и попросил Бичема принести небезызвестный сундучок.
Эмма снова села на софу.
- Так это не сон... - пробормотала она, все еще не доверяя своим чувствам. Она даже надавила на раненую ладонь, причиняя себе боль, чтобы убедиться в реальности происходящего.
Теодор позволил себе незаметно усмехнуться. Итак, в саду она полагала, что все еще спит.
Бичем сам принес сундучок и, поклонившись почтительно в сторону Эммы, вышел.
Теодор положил чемодан на столик, открыл его.
- Можете убедиться, - сказал он, жестом приглашая Эмму к столику. Она нерешительно встала и подошла поближе, с опаской заглядывая внутрь. Бумаги... Еще плотные футляры, в каких обычно хранят драгоценности. Заметив ее нерешительность, Теодор открыл один из футляров. Там оказался ее бриллиантовый гарнитур. Дрожащими пальцами она коснулась холодных камней.
- Я не привез с собой все, - нарушил молчание Теодор, - побоялся быть ограбленным, но скоро вам пришлют все ваши драгоценности. По крайней мере, я надеюсь, что сумел найти все.
Полными слез глазами Эмма взглянула на него.
- Теодор, вы правда не играли?
Он твердо кивнул.
- Это была лишь шутка? - снова спросила она.
- Да, миледи.
- Как вы могли? - первая слеза скатилась у нее по щеке. Эмма присела на стул, стоявший рядом со столиком. Теодор молчал. - Как вы могли так... шутить? Вы хоть представляете, что я пережила?!
Поняв, что вот-вот сорвется на крик, Эмма заставила себя замолчать и отвернуться от Теодора. Он обошел столик, встал перед ней на колени и платком, оказавшимся у него в руках, аккуратно вытер слезы с ее лица.
- Простите, мне очень жаль.
Эмма старалась не расплакаться в голос.
- Не плачьте, - попросил он. - Оно того не стоит.
Он снова попытался вытереть ей слезы, но Эмма отвернулась, лишь плотнее кутаясь в шаль.
- Миледи, простите меня, - еще раз проговорил он, встал и вышел из комнаты, справедливо полагая, что она не хочет его видеть. После этого Эмма позволила себе зарыдать в полную силу.

Глава 14.


Теодор сидел на кровати в своей спальне - то есть в комнате для гостей, которую он занял накануне в Дербери. Слуги отказались ему прислуживать, но выгнать тоже не посмели: как-никак их хозяйка носила его фамилию. Он не особо надеялся, что Эмма по-настоящему простит его, но не собирался уезжать прежде, чем убедится окончательно, простила она его или нет. И есть ли хоть какая-то надежда.
В дверь постучали.
- Войдите, - сказал он.
- Милорд, миледи просит вас спуститься в гостиную, - без эмоций произнесла Кэтрин.
- Прямо сейчас?
- Да, милорд.
Теодор отправился вниз. С тех пор, как он покинул гостиную, прошло чуть более часа.
Эмма невозмутимо сидела на софе. На самом деле она боялась, что Теодор уехал после того, как она отвернулась от него и он вышел из гостиной. Она испугалась и обрадовалась, когда Кэтрин сообщила, что милорд все еще в своей спальне.
- Миледи, - склонил он голову. Она сделала едва заметный надменный ответный кивок.
- Здесь больше, чем... чем я заплатила по распискам, - немедленно сказала она.
Теодор глубоко вздохнул.
- Здесь кроме того половина доходов Эшли-парка за последний год, как мы и договаривались. Плюс пятьдесят тысяч, которые я получил от вас по брачному договору, плюс счета поместья, которые вы оплачивали.
- Откуда у вас такие деньги? - подозрительно спросила она.
- От Джонаса, - улыбнулся Теодор. - В Индии он случайно спас жизнь одному радже, закрыв его от пули своим телом. В благодарность раджа щедро рассчитался с ним драгоценностями. Некоторую часть Джонас прислал мне, я продал их. В результате оказался почти на двести тысяч богаче.
- Двести тысяч... - потрясенно пробормотала Эмма. - Но вы не должны возвращать мне... приданое. Это ваши деньги по закону.
- Но не по совести, - возразил Теодор.
- Они ваши по полному праву, - продолжала настаивать Эмма. - Вы ничего не получили от нашего брака, милорд, возьмите хотя бы это!
Теодор лишь медленно покачал головой, на лице его появилась странная улыбка.
- Нет, миледи. Я не могу их взять.
Эмма устало опустила голову.
- Вам ничего от меня не надо, - выговорила она слабым голосом. Потом снова подняла на него глаза. - Вы хотели моего прощения? Оно у вас есть. Теперь вы... - голос ее неожиданно сорвался, - ...уедете? - хрипло договорила она. Она-то полагала, что нужна мужу хотя бы для того, чтобы платить по его счетам. Оказалось, что он и без нее справляется.
- Нет пока, - сказал Теодор напряженно. - У меня есть к вам еще одно дело, миледи.
- Да? - она уже ни на что не надеялась.
- Я предлагаю вам начать все заново.
- Заново? - повторила она. По телу ее пробежала теплая дрожь.
- Если у вас в самом деле не осталось на меня обид, если вы на самом деле все мне простили, то я бы хотел начать все заново.
Эмма едва смогла улыбнуться. Его слова прозвучали как райская музыка... Заново... - какое сладкое слово! У неебудет муж. Любящий, честный, надежный муж!
- Я согласна, - со светлой улыбкой и легким сердцем ответила она. Но Теодор вовсе не обрадовался ее ответу.
- Не торопитесь с ответом, миледи, - сказал он. - Сейчас вы еще не осознали все, что я наделал, и только рады, что я не оказался игроком. Я не приму вашего ответа раньше, чем через неделю. Вы должны осознавать, на что соглашаетесь.
Его слова огорчили Эмму: ждать еще целую неделю!
- Кроме того, у меня есть несколько условий.
- Условий? - нахмурилась Эмма.
- Первое: вы должны дать мне обещание хранить верность.
Эмма улыбнулась: запросто!
- И, разумеется, сдержать это обещание.
- И вас, конечно, не волнует, что было в моем прошлом, милорд? - подшутила Эмма.
Теодор ответил совсем не так, как она ожидала:
- Почему же, волнует, но с прошлым я ничего не могу сделать, только принять, а вот повлиять на будущее в моих силах.
Серьезные слова Теодора сбили с Эмму всю насмешливость.
- А второе условие?
- Вы должны быть всегда честны со мной. В частности, если вы все еще на что-либо останетесь обижены, но согласитесь начать новую жизнь, а потом припомните мне это, - это тоже нечестно.
- Понятно, - выговорила Эмма. - Это все?
- Третье условие - уважение к супругу.
- Что ж... - В принципе, этого условия следовало ожидать, подумала она. - А деньги?
- Как-нибудь договоримся, - легкомысленно улыбнулся Теодор. - Сейчас у меня достаточно своих денег. Я уеду немедленно. Обдумайте мое предложение, а через неделю я вернусь.
- Оставайтесь на обед, - великодушно предложила она.
Теодор приподнял бровь.
- Не откажусь. Тогда уеду после обеда.
Эмма улыбнулась ему.

Вряд ли Эмма всю неделю думала о чем-либо еще, кроме предложения Теодора. Слуги в поместье через Кэтрин мгновенно узнали обо всем, что произошло. О том, что это была шутка. О том, что госпожа рада. О том, что через неделю барон Эшли вернется и отнестись к нему надо с должным почтением, что особо подчеркнула леди Эмма, заметившая неприязненные взгляды, бросаемые прислугой на ее супруга во время обеда.
На следующий день после его отъезда она наконец пришла в себя и разозлилась на него за эту шутку. Но не могла сказать ему даже в мыслях, что отказывается дать их браку вторую попытку. Это означало, что надо как-то простить его. Но он же простил ей все, что она сделала. А если нет, то достойно отомстил. Вот как нужно рассматривать его шутку: как месть, которую она заслужила. И еще как проверку на прочность в качестве жены. Эмма была безумно рада, что выдержала. Она обязательно спросит у Теодора, зачем он это сделал. Действительно ли то была проверка? Или шутка, как он и сказал?
К концу второго дня она поняла, что окончательно поверила, что даже если это была просто шутка со стороны Теодора, то для нее это была необходимая проверка на роль будущей жены. И что бы это ни было, он все равно имел право проделать это. В конце концов, главное - что он не игрок! И вдруг Эмма вспомнила мисс Эмери. Интересно, она тоже входила в его розыгрыш? А если нет? Ну как же, она жаловалась, что Теодор ей совсем ничего не платит. А ведь деньги у него были на самом деле. Значит, по крайней мере в одном она соврала. Не соврала ли и в остальном? Что ж, она спросит Теодора и об этом, прежде чем соглашаться.
К концу третьего дня Эмма ликовала. Теодор вернул все ее драгоценности, все столовое серебро, все редкие безделушки и картины, что она продала. Много ли он переплатил за них? - тут же забеспокоилась она. Подумав, решила спросить и об этом. В то же время решила не настаивать на том, чтобы вернуть ему излишки, которые он переплатил. Ведь откажется.
В этот же день Эмма решила, что пора готовиться к встрече мужа. Она приказала вычистить весь дом, и сама работала едва ли не больше слуг. На радостях, что снова богата, съездил в соседний городок и накупила всякой всячины, порой совершенно ненужной. Купила свои любимые духи - за последние полгода она совсем позабыла о них. Купила тканей, лент, кружев, готового белья и платьев, - полагая, что даже если сама не будет этого носить, то раздарит слугам.
Все последующие дни пролетели в радостном ожидании. Она представляла себе будущее семейное счастье... Вот они снова идут по саду, она просит поцеловать ее - и он ее целует. Вот он дарит ей брошь. Вот она сообщает ему, что беременна, и он радуется этой новости вместе с ней.
Ах, если бы все было так просто. Неизвестно, способна ли она забеременеть. Неизвестно, захочет ли Теодор спать с ней - и сможет ли. Но у кого узнать, как возбудить мужчину? Неизвестно, зачем он хочет начать семейную жизнь заново. Не потому же, что любит ее. Может быть, у них не получится...
А может и получится, улыбалась сама себе Эмма и с удвоенной энергией принималась за уборку.
И вот настал тот день, когда Теодор обещал вернуться за ответом. Эмма волновалась, как юная девушка, которой предложили выйти замуж.
Слуги радовались, видя воодушевление хозяйки, но не верили, что оно долго продлится. Им казалось, что "этот негодяй" рано или поздно разобьет леди Эмме сердце. Но честно говоря, такой оживленной ее не видели уже лет двенадцать - с тех самых пор, как она впервые переступила порог этого дома.
Эмма пыталась вспомнить, каким был Теодор, когда приехал сюда неделю назад, и отличался ли от того, каким она его запомнила, покидая Эшли-парк. Но она смогла вспомнить лишь его серьезный голос - иногда с насмешкой, иногда с раздражением, иногда серьезный. Еще она хорошо запомнила его мимолетный поцелуй в парке - вероятно, потому что смаковала его тогда. Еще могла вспомнить, как хваталась за его темный сюртук, умоляя не уходить. И все... До смешного мало.
И вот в конце шестого дня пришло письмо: "Миледи, осмелюсь нанести визит 9 июля в полдень и получить ответ на заданный вопрос. Если на раздумья вам необходимо больше времени, оно у вас есть, но тем не менее, надеюсь на ваше гостеприимство. Теодор Хоупли. 7 июля 1833 г."
Прочитав послание, Эмма улыбнулась: почерк Теодора был прежним, до боли знакомым, каким она его уж и не надеялась увидеть. Неужели он и почерк специально подделывал?
И вот 9 июля за десять минут до полудня все обитатели Дербери собрались у крыльца. Эмма - элегантно причесанная и одетая, надушенная и всем довольная, - сидела в кресле. Слуги делали вид, что работают. Не все. Откровенно лорда встречали Кэтрин, Бичем, да старая экономка, миссис Чивли.
Со своего места Эмма услышала, как часы в холле бьют полдень. В ту же секунду она увидела карету на дороге, сворачивавшую на подъездную аллею. Еще несколько секунд - и карета остановилась перед крыльцом. Эмма встала и затаила дыхание. Все происходило словно во сне. Вот Теодор вышел из кареты и, прищурившись от яркого солнца, посмотрел на нее. Потом медленно подошел и церемонно поклонился. Эмма улыбнулась ему: так, как давно отвыкла улыбаться - радостно, открыто. И тогда Теодор улыбнулся в ответ, понимая, каким будет ответ.
Он подошел к Эмме и протянул ей руку. Эмма подала свою руку Теодору, и он склонился над нею. Но поцеловав ее руку, он нахмурился и скептически взглянул на нее.
Сердце Эммы упало. Что вдруг случилось? Чем он недоволен? Вероятно, не следовало устраивать встречу на глазах у всех слуг...
- Что-то не так, милорд? - тревожно спросила она. Теодор усмехнулся, но как-то совсем невесело.
- В общем, все в порядке, миледи, но у меня появилась к вам одна просьба.
- Да? - сердце ее сжалось в нехорошем предчувствии.
- Позже, миледи, - непроницаемо улыбнулся он. - А сейчас... могу ли я получить ответ?
- Мой ответ - да, - твердо ответила она.
- Со всеми условиями?
- Честность, верность, уважение - я все перечислила?
- Абсолютно верно, миледи, - улыбнулся он.
- Пойдемте в дом, - предложила она. - Вы голодны?
- Нет, но с удовольствием выпил бы чего-нибудь холодного.
Они прошли в гостиную. По пути Эмма попросила Кэтрин принести им холодного лимонаду.
Они неловко молчали.
- Что за просьба? - наконец спросила Эмма.
- Не пользуйтесь, пожалуйста, духами, - Теодор улыбнулся одними губами, зорко следя за ее реакцией.
- О... - от неожиданности Эмма не знала, что и сказать. - Именно этими или любыми? - спросила она.
- Неделю назад, когда я приехал в первый раз, я имел счастье нести вас на руках, - начал Теодор. - И ваш... естественный запах был мне очень приятен.
Эмма смутилась: как можно о таком говорить посреди дня? Как вообще об этом можно говорить?
- Простите меня за нахальство и неподобающие разговоры, миледи... и за следующие слова тоже простите, но я буду с вами честным. Я вообще не люблю духи, а... те духи, которыми вы предпочитаете пользоваться...
Он встретился с ней взглядом, и в его глазах она прочитала насмешку и беспокойство, словно он сомневался, стоит ли говорить то, что он собирался.
- Они мне особенно неприятны, - договорил он.
- О... но раньше вы не возражали.
Как же так? Ведь это ее любимые духи, и вообще женщины пользуются ими, чтобы нравиться мужчинам... Она собиралась понравиться мужу - и вот так неожиданно попасть впросак!
- Раньше мы не были супругами по-настоящему и не собирались проводить много времени в обществе друг друга.
"И не собирались спать друг с другом," - распознала Эмма скрытый смысл его слов. Она вдруг вспомнила, как однажды позвала его в свою комнату и пыталась соблазнить. Конечно, тогда она тоже щедро воспользовалась этими же духами. Если они Теодору всегда не нравились, неудивительно, что у нее ничего не вышло с соблазнением. Эмма едва не рассмеялась.
Кэтрин принесла лимонад.
- Спасибо, - сказала Эмма. - Скажи миссис Чивли, чтобы приготовили для милорда спальню хозяина.
Теодор бросил на Эмму ласковый взгляд.
- Да, миледи. С вашего позволения, - присела Кэтрин и вышла.
Теодор взял запотевший стакан из рук Эммы и сел рядом с ней на софу. Он заметил, что чувствует она себя весьма скованно и неуверенно. Холодная Леди! Но можно ли улыбки, которые она дарила ему сегодня, назвать холодными? А лукавый взгляд? А нескрываемая тревога в глазах? Или это выражение надежды на лице? Эмма изменилась. Пусть ей было уже за тридцать, и она была замужем, а потом имела не одного любовника, но выглядела она словно девственница, впервые оставшаяся наедине с мужчиной. По крайней мере, по мнению Теодора, так должна выглядеть невинная девушка в неловкой ситуации.
Он тяжело вздохнул, и тотчас столь нелюбимый им аромат напомнил о себе. Он сел слишком близко к леди. Теодор улыбнулся и пересел на стул, стоявший рядом со столиком.
- Вы разрешите называть вас Эммой? - спросил он тихо.
- Да, конечно, - смущенно откликнулась она. - А я могу называть вас Теодором?
- Да, конечно, - повторил он ее слова и широко улыбнулся. Эмма заметила, что в уголках глаз его при этом собрались морщинки. Ей захотелось поцеловать их, но она лишь улыбнулась и вновь опустила голову.
Теодор чувствовал себя на десять лет старше ее и в сто раз опытнее.
- Давайте прогуляемся, Эмма. Сегодня чудесная погода, - предложил он.
- О да, - поспешно вскочила она с софы. - Я покажу вам поместье, милорд.
Она улыбнулась и поправилась:
- Теодор.

Они подошли к речке, протекавшей через земли Дербери. К этому времени Эмма уже справилась со смущением и довольно свободно общалась с Теодором, все равно чувствуя себя школьницей по сравнению с ним. Странное ощущение.
- Выходите за меня замуж, Эмма, - неожиданно сказал он, остановившись и взяв ее за руки.
- Что? - опешила она. - Вы хотите заново провести брачную церемонию?
- Не совсем. Я слышал, есть старинный обычай, шотландский, кажется. Чтобы пожениться, двоим необходимо только произнести клятвы, и необязательно при свидетелях. Главным свидетелем для них является Бог, - он улыбнулся и кивнул в сторону речки, - и вода.
- А какие клятвы?
- Вы пообещаете мне только то, что сами захотите.
- И вы мне тоже?
- Да, Эмма я тоже принесу вам клятву, - твердо сказал он, несмотря на улыбку, задержавшуюся на его губах. - Перед лицом закона мы давно уже муж и жена. Но не перед лицом Бога и не друг перед другом, - объяснил он свое желание.
- Но мы не шотландцы.
- Это не важно для Бога, по-моему. Я не настаиваю, впрочем.
- Я согласна, - поспешно сказала она, и Теодор снова насмешливо улыбнулся. Эмма посмотрела ему в глаза.
- Клянусь, что буду тебе верной женой, что буду всегда честна с тобой, клянусь уважать и почитать тебя, быть с тобой в болезни и здравии, в радости и горе, пока смерть не разлучит нас.
- Клянусь быть верным и честным мужем, - он заколебался, а потом договорил:
- ...пока ты верна мне. Клянусь любить и уважать тебя и не оставить до самой смерти. Аминь.
- Аминь, - повторила Эмма, слегка огорченная его оговоркой, но приятно удивленная словами про любовь. Любит ли он ее на самом деле или это просто повторение слов из общепринятой церковной клятвы? Только она выбрала одну часть этой клятвы, а он - другую. Она не решилась спросить.
Эмма опустила глаза. Теодор шагнул к ней еше ближе.
- Эмма, - позвал он. Эмма подняла на него взгляд и поняла, что сейчас он поцелует ее. Она потянулась навстречу его губам. Кожа его пахла солнцем. Удивительно приятный запах, - отметила она сквозь сладкий туман, окутавший ее сознание. Он медленно целовал ее, как будто в целом мире не осталось ничего важнее этого поцелуя и больше ничего не будет - тем более какой-то там супружеской постели. Поцелуй ради поцелуя, ради ласки, ради нежности - это было внове для Эммы. Она наслаждалась мягкими нетребовательными губами Теодора, как ничем еще в этой жизни.
Он отстранился от нее, и Эмма заметила, что его руки слегка дрожат, а на лице застыло какое-то странное выражение. Она возликовала: муж хочет ее! Она желанна для Теодора.
- Пойдем дальше, - сказал он наконец голосом более низким, чем обычно.
"Женщина имеет большую власть над мужчиной, если он страстно желает ее," - вспомнила она слова своего первого мужа. Он-то утверждал, что она не имеет над ним такой власти и потому не сможет заставить его плясать под свою дудку. Эмма пообещала себе, что никогда не воспользуется такой властью во вред Теодору.

Глава 15


В дверь, разделявшую их спальни, постучали. Это не мог быть никто, кроме Теодора. Эмма нервно ответила:
- Войдите.
Только услышав ее разрешение, Теодор открыл дверь. Эмма вдруг поняла, что он вовсе не уверен, будут ли ему здесь рады. Днем они как-то не разговаривали на тему супружеской постели, хотя говорили обо всем на свете.
Она мягко улыбнулась ему, желая приободрить. Он улыбнулся ей в ответ, но это была совсем не та добродушная улыбка, к которой Эмма привыкла за день.
Как и в первую брачную ночь, Эмма лежала под одеялом, прижав его сверху руками. Но в этот раз Теодор не стал гасить все свечи. Одну возле кровати оставил. Он взглянул на Эмму, но она не стала возражать. Если ему хочется смотреть на нее, она не против.
Теодор сбросил халат. Он не спешил забраться к ней в постель, и Эмма успела рассмотреть его. Сложен он был весьма неплохо. Немного худощав и не очень-то мускулист, в отличие от ее первого мужа, но крепок. Она посмотрела на его грудь, покрытую черными волосками - ей очень захотелось погладить их. Мягкие они или жесткие? Пока Теодор забирался под одеяло, она сделала то, что хотела: протянула руку и положила ладонь ему на грудь. Мягкие и пушистые. Теодор слегка улыбнулся.
Теперь он лежал на боку рядом с ней под одним одеялом. Она чувствовала тепло его тела, ей хотелось почувствовать его еще ближе.
Теодор погладил ее по щеке пальцем, потом склонился и поцеловал так, как на берегу реки: нежно и без похоти. Эмма вдруг забеспокоилась: не слишком ли силен запах духов? Конечно, она решила больше ими не пользоваться, но наверняка вся ее спальня просто пропахла ими. Вероятно, было бы лучше лечь в спальне Теодора, где нет этого запаха. Счастье, что она не пользовалась духами почти полгода до этого, и запах успел немного выветриться из постельного белья и ее одежды. Эмма даже приказала постелить недавно купленное белье, которое еще совсем ничем не пахло, и рискнула надеть ночную рубашку, также недавно купленную. К сожалению, рубашка была обычной и совсем несоблазнительной. Казалось, Теодора этот факт не смутил. И слава Богу.
Поцелуй Теодора вверг ее в то же состояние счастливой полудремы, как и на берегу. Ей было жаль, когда он отстранился.
Но он не отстранился совсем. Рука его несмело проникла под одеяло, накрыла ее грудь и нежно сжала.
- Ты не возражаешь? - спросил он.
- Нет, не возражаю, - ответила Эмма. Мужские пальцы исследовали женскую грудь, через ткань ласкали мягкий сосок. Несколько секунд - и он гордо торчит, явственно проступая через плотную ткань. Теодор двумя пальцами принялся за сосок, то нежно потирая его, то едва касаясь. Иногда от его исследований тело женщины вздрагивало. Она стеснялась этого и старалась держать себя в руках.
- Можно тебя раздеть? - тихо спросил Теодор. Эмма удивилась, что он спрашивает ее об этом в такой момент. Все мужчины, которых она знала, не сомневаясь раздевали ее, стоило ей согласиться уединиться с ними.
- Да, можно, - в голосе ее Теодор услышал удивление.
Эмма приподнялась, чтобы помочь ему снять с нее ночную рубашку. Он не глядя бросил одеяние на пол. Впрочем, сама Эмма тоже нисколько не интересовалась судьбой своей рубашки. Ей хотелось, чтобы Теодор снова поцеловал ее, и она повернулась на бок, к нему лицом, и коснулась своими губами его рта. Теодор обнял ее, прижав к своему обнаженному телу, и ощущение горячего мужского тела, прижавшегося к ее, было не менее восхитительным, чем их поцелуй. Эмма застонала от невыразимо чувственного ощущения.
Язык Теодора коснулся ее губ, и она привычно раскрыла рот, впуская его. Вот эта деталь раньше очень не нравилась ей, но с Теодором все было иначе. Она подозревала, что даже полная близость с ним будет совсем другой.
Очень скоро нежность уступила место страсти. Одна часть Эммы наслаждалась всем, что происходило с ней, но другая - совершенно не одурманенная - отстраненно отмечала каждый этап. Вот нежный поцелуй... вот страстный. Вот Теодор закидывает ее ногу себе на бедро и, обхватывая сзади одной рукой, прижимает крепче к своему твердому естеству. Он готов, он хочет - радостно отмечает одна часть сознания, а другая начинает готовиться к неприятным ощущениям. Он трется об нее всем телом, и ласка пушистых волосков приятна нежной коже женской груди, - но ласка напряженной мужской плоти заставляет живот Эммы втягиваться от страха. Твердая мужская рука и многолетняя привычка не позволяют ей отодвинуться подальше. Эмме вдруг страшно захотелось, чтобы все это закончилось, сейчас же, немедленно. Ей не хотелось, чтобы Теодор уподобился другим мужчинам.
- Нет, - едва слышно выдохнула она, но Теодор услышал, и тотчас же отодвинулся и замер. "Дура," - мысленно ругнулась Эмма.
- Не останавливайся, только не останавливайся, - прошептала она, прижимаясь к нему и пряча лицо у него на груди, ибо ей хотелось молиться как раз о том, чтобы он остановился. Но это же Теодор. Она сделает для него все, что он захочет. Она так решила.
- Ты уверена? Все хорошо? - все-таки спросил он, нежно поглаживая ее.
- Да, я уверена, - простонала она, гладя его в ответ. Она боялась - как и всегда, но давно уже умела выдавать стоны боли и страха за стоны наслаждения.
Их короткий разговор слегка охладил страсть Теодора - и вернулась нежность. Он снова начал двигаться вдоль нее всем телом, но теперь это было не так... угрожающе. Эмма расслабилась.
Неожиданно Теодор отодвинулся от нее подальше - а при следуюшем движении его донельзя возбужденное естество проникло между ее ног, лишь скользнув по входу в ее тело. Он продолжил свои движения. Они все еще лежали на боку, и прижимались друг к другу так крепко, словно спасались от бури. Но Эмма спасалась от страха. Ей казалось, что пока она в такой позе, она в безопасности. И горячий орган мужчины, лежащего рядом, словно подтверждал это, лишь скользя по заветной расселине и тем самым лаская ее. Эмме хотелось, чтобы он не прекращал эти движения, хоть ощущение твердого члена в такой близи от женского тайника пугало ее.
Вдруг Теодор изогнулся, и проник в ее лоно. Эмма вскрикнула от неожиданности и легкой боли. Они остановились, тяжело дыша.
- Все в порядке? - спросил он.
- Да... да, - прерывисто выговорила она. Они так и займутся этим - на боку? Она чувствовала себя обманутой, ведь она думала, что в такой позе ей ничего не угрожает, и не успела приготовиться к проникновению. Этот крик мог выдать ее настоящие чувства.
- Теодор, - простонала она, надеясь, что он поймет этот стон так, будто она просит его продолжать, и немедленно.
- Да, - откликнулся он и начал медленно двигаться, рукой направляя ее тело навстречу себе. Эмма стоном сопровождала каждое его движение. Было не очень удобно. Очевидно, Теодор тоже устал от такого положения. Через несколько секунд он покинул ее тело, перевернул ее на спину и расположился у нее между ног. Эмма расслабилась. Сейчас, все произойдет сейчас. Она подарит ему удовольствие. Она протянула руки ему навстречу, и когда он вошел в нее вновь, крепко обняла, надеясь спрятать лицо у него на плече. Теодор не позволил, опершись локтями по обе стороны от ее головы. Тогда Эмма постаралась изобразить на лице счастливую улыбку, закрыв глаза.
Теодор медленно двигался в ней, Эмма гладила его по спине. "Да, Теодор, да, - мысленно говорила она ему. - Давай, моя любовь, да... Поскорее, не мучай меня. Давай. Что же ты медлишь?" Она пребывала в легком недоумении, потому что не могла поймать ритм Теодора - он постоянно сбивалася. То двигался медленно, лениво, словно покачиваясь на волне, то вдруг убыстрял движения. "Когда же это закончится? Не мучай меня..." Неожиданно Теодор прерывисто простонал, сделал несколько быстрых, глубоких движений и рухнул на нее, вздрагивая всем телом. Эмма простонала вслед за ним, изображая наслаждение. Но она растерялась от неожиданного конца акта, и потому немного запоздала.
Она почувствовала, как из глаза к виску скатилась горячая слеза. Она была рада подарить ему наслаждение - но ей было горько: это был Теодор, но он делал с нею то же, что и все остальные.
Через минуту Теодор перевернулся на спину. Одеяло сползло куда-то за пределы кровати, и они лежали обнаженными. Очень скоро Эмма почувствовала прохладу.
- Где одеяло? - спросила она, приподняв голову. Кроме того, ей хотелось убедиться, что Теодор счастлив теперь.
Но Теодор мрачно взглянул на нее, ничего не ответил, приподнялся на кровати, и подняв одеяло с пола, накинул на них. Эмма замерла.
- Что-то не так? - спросила она у мужа. Сердце ее замерло.
Теодор тяжело вздохнул. Черты лица его заострились. В глазах не осталось и тени той насмешки, что царила в них весь день.
- Эмма, зачем ты обманула меня? - спросил он. Сердце Эммы ухнуло куда-то вниз, да там и осталось. Она не знала, что ответить.
- Я, может, и неопытный, но я не дурак, - он резко рассмеялся. - А может, благодаря этому. Я до самого последнего момента не хотел верить, но тебе все это было неприятно. Зачем ты притворялась?
Эмма сжалась: вот и кончилась ее счастливая семейная жизнь длиной в один день.
Она отодвинулась от него и села на кровати, обхватив руками колени.
Не дождавшись ответа, Теодор резко встал, накинул на себя халат и направился к двери, соединявшей их спальни. Эмма чувствовала, что сейчас заплачет. Как хорошо начинался этот день - и какой катастрофой обернулся! Как Теодор понял, что она притворялась? Она горевала, что он так же, как и все остальные, не задумываясь воспользовался ее телом. Оказалось, вовсе не так. Он все понял.
Дверь захлопнулась с громким стуком. Эмма вздрогнула и позволила нескольким слезинкам скатиться по щекам.
- Нет, - внезапно услышала она настойчивый голос Теодора. - Я не уйду, пока ты мне не объяснишь, что к чему, Эмма.
Оказывается, он не ушел. Она обрадовалась - непонятно, почему. Ведь он зол и раздражен.
- Эмма, - требовательно позвал он. Она заставила себя поднять голову. Теодор сидел в кресле и мрачно смотрел на нее. - Зачем ты обманула меня? Объясни, пожалуйста, потому что догадки на этот счет у меня имеются самые разные, но все не очень приятные.
С грустью Эмма отметила сарказм в его голосе. Она снова опустила глаза.
- Эмма, не молчи. Скажи хоть что-нибудь.
- Я... - она прокашлялась, потому что голос не слушался ее, а во рту пересохло. - Прости меня.
- За что ты просишь прощения? За то, что притворялась?
Женщина слабо кивнула. Теодор едва заметил этот жест.
- Эмма, ты не должна была делать этого, если тебе неприятно. Я бы не стал настаивать.
"Ах, милый Теодор..." - печально подумала Эмма.
- Господи, Эмма, ну объясни же мне, что я сделал не так. Я полагал, что в браке с известной вдовой уж холодная постель меня точно не ждет.
"С известной шлюхой, ты хотел сказать," - мысленно поправила его Эмма, но почти не обиделась на его намек. Ибо кем она и была, как не шлюхой?
- Я знаю, что неопытен, но ты могла бы подсказать мне, что нужно делать, чтобы ты тоже получила удовольствие. Незачем было притворяться. Эмма, ты слышишь меня?
Она медленно кивнула
- Тогда ответь, зачем?
- Удовольствие... - едва выдавила она. - Я хотела доставить тебе удовольствие.
- Удовольствие, - с горечью повторил Теодор. - Из чувства долга?
Эмма отрицательно покачала головой.
- Эмма, Господи... - он тяжело вздохнул. - Почему ты решила, что притворство доставит мне удовольствие?
- Как ты узнал? Когда я... запоздала крикнуть в конце?
- Нет, раньше. Я дал себе волю только после того, как окончательно убедился в твоем... розыгрыше.
Он мрачно усмехнулся.
- Было бы жаль не воспользоваться столь милой жертвой, тем более десять секунд уже никакой роли не играли, когда тебе уже так долго - подумать только, целых десять минут! - приходилось сносить объятия нелюбимого мужа.
Она поняла, что плачет. Теодор насмехался над собой, и это было больнее всего. Ведь он ни в чем не виноват. Он бы остановился в любую минуту, стоило ей попросить.
Теодор потер лицо руками.
- Ну чем я хуже твоих лондонских любовников, Эмма? Я был слишком быстр?
Эмма спрятала лицо на коленях и ничего не ответила.
- Эмма, хватит молчать. Скажи мне, что не так? Ради Бога, Эмма...
Он вздохнул, видя, что она никак не реагирует на его слова.
- Ну прости меня, - голос его стал совсем сухим. - я не потревожу тебя больше. Надеюсь, ты не против иметь ребенка от меня, хотя после одного раза...
Вдруг ему в голову пришла весьма неприятная догадка.
- Ты беременна, да? Поэтому ты так быстро на все согласилась. Тебе необходимо было придать своей беременности видимость благопристойности.
Эмма отчаянно замотала головой. Что за глупости он говорит?
Он хрипло, с горечью рассмеялся. Неприятный смех резанул ей сердце.
- Несчастный романтик... - ругнулся он на себя, с ненавистью вспоминая наивную сцену у ручья. - Знаешь ли ты вообще, что такое честность? Но не волнуйся, даже если твой ребенок родится "шестимесячным", я не обвиню тебя в измене и не назову его ублюдком. Счастливо оставаться, леди Эшли.
- Я не беременна! - крикнула она сквозь слезы. Плотина была прорвана, и слова полились из нее безудержным потоком. - За последние четыре года у меня не было мужчин кроме тебя! Я не изменяла тебе.
- Позвольте вам не поверить, миледи, - холодно сказал он. Он держался за ручку двери и в любую минуту мог уйти.
- Это правда, - ее тихий голос дрожал. - А сегодня... дело не в тебе. Ты самый хороший из всех мужчин. Я просто ненавижу "это". Изображать удовольствие - просто привычка. Я знаю, мужчинам нравится думать, что женщина тоже получила удовольствие.
- Миледи, - медленно сказал он, будто разговаривал со слабоумной. - Любовников заводят ради наслаждения. Или вы хотите сказать, что у вас и любовников не было и все это просто сплетни?
- Любовники были, - со стыдом признала Эмма. Она с мольбой посмотрела ему в глаза. - Но наслаждения не было. Я холодная, Теодор. Я не могу получить удовольствие.
Она сделала паузу, набрала полную грудь воздуха и добавила:
- И забеременеть не могу. За десять лет ни разу даже подозрения на беременность не было, - с горечью выговорила она.
Теодор наконец отпустил дверную ручку. Эмма с облегчением выдохнула.
- Если ты не получала наслаждения, то зачем заводила любовников?
Эмме было стыдно отвечать на этот вопрос, но она заставила себя ответить.
- Наверное, потому что так принято. Граф Ренвик не раз повторял, что нельзя унижать мужчину отказом. Проще поддаться, тогда он будет удовлетворен и его интерес ко мне быстро пропадет.
- Значит, стоило кому-то начать приставать к тебе - и ты уже не смела отказать?
- Да.
Теодор почувствовал жалость. Если только эта женщина не сочинила искусную ложь, то жизнь ее была весьма незавидна. Он не знал, чему верить.
- И ты никогда не получала удовольствия ни с одним мужчиной?
- Никогда, - ни капли не сомневаясь сказала она. Потом вдруг поняла, что соврала, и поправилась. - Только с тобой.
- Спасибо за лесть, миледи.
- Это не лесть, это правда. Ты единственный мужчина, которого мне хотелось когда-нибудь соблазнить.
- Но ты не слишком старалась, - отметил Теодор. - Для женщины, желающей соблазнить, ты быстро сдавалась.
- Никто не учил меня соблазнять, - горько усмехнулась Эмма. - Меня учили только уступать. Обычно я имела дело с мужчинами, которые страстно хотели меня. А ты не хотел. Я не знала, что можно и нужно сделать в такой ситуации. Я только понимала, что ты не хочешь меня, а я хочу, чтобы хотел. Наверное, это уязвленное женское самолюбие, - пробормотала она, снова уткнувшись в одеяло.
Теодор довольно долго молчал. Потом пошел к креслу.
- Итак, - сказал он, устроившись. - Ты утверждаешь, что у тебя вот уже четыре года нет любовников, кроме меня.
- Да, - кивнула Эмма. Она уже вполне успокоилась, и лицо ее теперь скрылось за неподвижной маской Холодной Леди.
- Тогда, может, ты объяснишь мне, что происходит между тобой и герцогом Клермонтом? Три года назад вы считались любовниками. И в этом году он приезжал в Дербери несколько раз.
- Три года назад он разыгрывал свою герцогиню, а я - тебя. Мы с ним троюродные брат и сестра, но росли вместе, поэтому нам сложно воспринимать друг друга, как любовников. К тому времени, я наконец-то поняла, что отказывать мужчинам не только можно, но и нужно. И это не грозит какой-то неведомой карой, если все обставить по-умному.
- А в этом году?
- Он только помогал мне добывать деньги.
Теодор тяжело вздохнул. Эмма видела, что он хотел верить ей - и не мог. Она не могла винить его за это.
- И ты никогда не получала удовольствия.
- Да.
- Даже со своим мужем?
Эмма грустно усмехнулась.
- Это он заставил меня притворяться.
- Заставил? Взял ремень в руки и приказал изобразить наслаждение?
- Почти, - ответила Эмма и увидела, как нахмурился Теодор. Он-то подшучивал над ней, хоть и недобро, а оказался не так уж далек от правды.
- Расскажи мне, - попросил он.
Эмме очень не хотелось вспоминать об этом.
- Если хочешь, - добавил Теодор. После этого Эмма не сомневалась.
- Мне было семнадцать, когда меня впервые вывезли в свет. Я была дочерью графа, за мной давали большое приданое. Меня ограждали от всяких охотников за приданым, да я и не горела желанием иметь с ними дело. Я знала, что выйду за богатого и титулованного джентльмена, глубоко порядочного, любящего, ответственного и так далее. Граф Ренвик и герцог Клермонт почти сразу начали ухаживать за мной. Но герцога я знала давно и понимала, что он ухаживает за мной, чтобы "набить цену", как он сам выражался. Я, правда, очень удивлялась, куда уж больше, но... К сожалению, граф воспринял его как серьезного соперника и решил предпринять некоторые действия. Совершенно излишние, кстати. Я уж и так решила выйти за него и ни за кого другого.
- И что он сделал? - спросил Теодор, когда Эмма замолчала, сомневаясь, рассказывать ли дальше.
- Он... завлек меня в комнату на каком-то приеме и изнасиловал. Я сначала не сопротивлялась, в конце концов, целоваться он умел. Потом испугалась, ведь предложения он мне еще не сделал, да все это было внове для меня. Тогда он связал меня.
Она помолчала. Теодор тоже не сказал ни слова.
- После этого я решила, что ни за что на свете не выйду за него замуж, и заявила ему об этом, едва накинув сорочку. Это была ошибка. Он снова набросился на меня, но оказалось, что далеко заходить не собирался. Через несколько минут в комнату заглянули какие-то люди, увидели нас - и все. Я была безнадежно скомпрометирована. На следующий день я все еще отказывалась выйти за него. Отец страшно ругался. Мама слегла со страшной мигренью. Мне было все равно. Лишь через несколько дней я поняла, в каком ужасном положении оказалась. Со мной перестали разговаривать, дамы переводили своих дочерей - моих подруг - на другую сторону улицы. Мужчины, которых раньше я считала порядочными джентльменами, начали делать непристойные предложения, едва встречали меня на улице. Презрительные взгляды, вечный шепот, всеобщая отверженность. Я решилась принять предложение на один бал, которое пришло еще за неделю до... до того, но хозяйка встречавшая гостей, громко, чтобы все слышали, объявила меня шлюхой и указала на двери.
- А где был Ренвик все это время?
- Не знаю. Он на несколько дней уехал из города, предоставив мне ощутить все ужасы моего нынешнего положения. И это сломило меня. А ведь я не была виновата ни в чем, кроме девичьего легкомыслия. Но мне не дали даже объяснить... Через неделю граф вернулся и сначала поговорил с моим отцом. Отец с радостью дал согласие, зная, что из-за этого человека я опозорена. Но граф заявил, что я должна дать согласие.
Она горько усмехнулась.
- И я его дала. За две недели устроили пышную свадьбу. Конечно, теперь весь свет словно забыл, как отвергал меня, словно ничего не было.
- Так что насчет удовольствия? - спросил Теодор.
- Я решила, что мой долг - покоряться мужу, но быть с ним холодной, как и со всеми. Но после первой брачной ночи он заявил, что ни одному мужчине не понравится мертвая рыба в постели, и если я не буду кричать от удовольствия, он заставит меня кричать от боли. Ему все равно. Я решила, что ни за что не закричу. Тогда на вторую ночь, поняв мое намерение, он ...побил меня. Меня никогда раньше не... Я не подозревала, что так быстро сдамся. А утром граф подарил мне бриллиантовый гарнитур в знак того, что очень мною доволен. Я решила, что такова участь всех жен, и смирилась со своей новой жизнью. Через некоторое время мне уже не приходилось особо напрягаться, чтобы изобразить восторг, - это вошло в привычку. Я научилась делать вид, что млею от его прикосновений, что обожаю ложиться с ним в постель.
Она скривилась.
- И что не слышу о его любовных похождениях. В конце концов, они мне были только на руку, не приходилось терпеть его приставания. Единственное, на что я надеялась так же сильно, как и он, - что забеременею. Мне не повезло. Он несколько раз показывал меня врачам, и все в один голос утверждали, что у меня слишком малоразвитые внутренние органы, чтобы я смогла зачать и выносить ребенка.
- Сожалею, - сказал Теодор, и на самом деле сочувствовал ей.
- Я полагала когда-то, что богатый мужчина не может быть плохим и порочным, а бедный обязательно будет обладать всеми немыслимыми отрицательными качествами. Я глубоко ошибалась.
После недолгого молчания она взглянула на Теодора. Теперь он вовсе не выглядел рассерженным, только задумался о чем-то.
- А ты... жалеешь, что я не смогу принести тебе наследника?
- Да, - пожал плечом Теодор. - Только ведь все равно ничего не смогу с этим сделать.
- Мне очень жаль, - сказала Эмма.
- Полагаю, можно любить и племянников. Если, конечно, Джонас женится. А если так и не женится, то узаконить кого-нибудь из его незаконных отпрысков. Я знаю по крайней мере двоих во Франции, правда, обе - девочки, и одна уже удочерена. Ее мать вышла замуж. Вторую я пытался забрать из Франции, но ее мать отказалась уезжать, там она владеет трактиром. Девочка - ее единственный ребенок, и она души в ней не чает.
- А у тебя есть дети?
Теодор с грустью улыбнулся, не вполне уверенный, стоит ли откровенничать.
- Кроме тебя, в моей жизни была еще одна вдова, но та ужасно радовалась своему бесплодию. Она гворила, что у неее нет материнского инстинкта.
- Жаль, - разочарованно сказала Эмма. - Я бы не отказалась воспитывать твоего ребенка.
Теодор пристально взглянул на нее и медленно улыбнулся.
- Не ожидал.
- Я бы не отказалась и от внебрачного ребенка моего первого мужа, но у него тоже не было детей.
- Так может, это он бесплоден, а не ты?
- У меня были любовники и помимо моего мужа, Теодор.
- Так значит, ты заводила любовников из желания забеременеть? - сочувственно спросил он. Эмма поняла: ответь она сейчас "да" - и он поверит, и простит все, что угодно. Но тогда она снова соврет.
- Нет, любовников я заводила, потому что не смела никому отказать, я уже говорила тебе.
Она подумала.
- Я вспомнила, как каждый раз ждала... - она смутилась, - дни. Со страхом, что вдруг забеременела. Но каждый раз, как они приходили, была страшно разочарована.
- И никто никогда даже не подозревал, что ты притворяешься?
- Никто, - покачала головой Эмма.
- И ты никогда не получала удовольствие?
- Никогда, - подумав, уверенно ответила она. - Хотя приятно быть желанной.
Теодор опустил глаза. Эмма ясно видела, что он опечален, и догадывалась, чем.
- Ты можешь завести любовницу, Теодор, - выговорила она через силу. Ей вовсе не хотелось никому отдавать Теодора.
Он иронично улыбнулся.
- И тебе будет все равно?
- Да, - опустила она глаза.
- Опять соврала, - констатировал факт Теодор. Эмма нахмурилась.
- Откуда ты знаешь?
- Знаю, - пожал он плечом.
Они помолчали.
- Скажи, когда я целовал тебя у реки, ты тоже притворялась?
Она вспомнила чудесное ощущение нежности и запах его кожи, нагретой солнцем, и улыбнулась.
- Нет, Теодор, я не притворялась. Это было... чудесно.
В его молчании она слышала сомнение.
- Поверь, Теодор, в этот раз я говорю правду. Это было самое чудесное ощущение в моей жизни.
Он нехотя улыбнулся.
- Что ж, тебе было приятно, когда тебя целовал первый муж...
- Пока он не изнасиловал меня, - добавила Эмма.
- Тебе было приятно, когда тебя целовал я. Значит, есть минимум одна ласка, которая тебе нравится. Может быть, ты сможешь вспомнить хотя бы еще один момент, который тебе понравился? Прикосновение губ, или рук, все, что угодно.
- Не знаю, - растерялась Эмма.
- Попытайся вспомнить, - попросил Теодор.
Эмма послушно начала вспоминать, но не могла сосредоточиться, мешало присутствие Теодора.
- Не могу, - виновато сказала она. Теодор недовольно скривил губы и встал с кресла.
- Что ж, давай спать, - сказал он.
- Ты уедешь теперь? - она пристально смотрела на него.
- А ты хочешь этого? - бесстрастно спросил Теодор.
- А ты? - задала она ему тот же вопрос. Он насмешливо улыбнулся, не собираясь отвечать.
- Я не хочу, - первой сдалась Эмма. Легко было сдаться в полутьме.
- Я тоже не хочу, - ответил Теодор. Эмма радостно улыбнулась. - Только пообещай больше не притворяться, и если тебе будет неприятно, говори "нет".
- Обещаю, - значит, он и дальше собирается заниматься с ней любовью. С ней!

Глава 16


- Спокойной ночи, - сказала она спокойно, хотя чувствовала себя немного обделенной, ей не хотелось оставаться одной. Но Теодор не спешил уходить, он явно хотел сказать что-то еще, но не решался. - Теодор?
- Я бы хотел спать с тобой, - наконец сказал он. - Не возражаешь?
- Да, - ответила Эмма. Теодора порадовал ее ответ, он улыбнулся в ответ, потушил свечу, догоревшую почти до конца, снял халат и забрался под одеяло. Эмма отвернулась от него. Теодор, посомневавшись мгновение, обнял ее сзади. Эмма вздрогнула - и Теодор тут же отодвинулся. Она разочарованно простонала.
- Не бойся, - сказал Теодор. - Я не сделаю это снова, пока ты не попросишь меня. Я только обниму тебя сейчас, хорошо?
- Обними, - ответила она. Одну руку он положил ее под голову. Когда он прижался к ней всем телом, она мелко задрожала.
- Неприятно? - тут же спросил он.
- Непривычно. Со мной никто никогда не спал.
- Да? - удивился он. - Что ж, попробуем.
Через несколько минут Эмма почувствовала, что его плоть увеличилась в размерах. Она напряженно ждала, не зная чего, но Теодор, казалось, уже спал.
- Теодор, - она повернулась к нему.
- Почему не спишь? - он поцеловал ее в лоб.
- Ты... тебе не больно?
- Больно? Почему мне должно быть больно?
- Ты возбужден.
- А... Не обращай внимания. Я вполне способен держать себя в руках.
- Но я не хочу, чтобы ты страдал понапрасну. Если хочешь...
- Эмма, кто тебе сказал, что это больно?
- Муж. Еще кое-кто из любовников.
Он недоверчиво хмыкнул.
- Мне кажется, они играли на чувстве вины. Мол, довела до такого болезненного состояния, теперь уж давай до конца.
Эмма растерянно усмехнулась:
- Да, кое-кто именно так и говорил.
- Мне не больно, уверяю тебя. Скорее даже приятно. Пока что.
Приятно. Ей хотелось делать ему приятное.
- А... может быть неприятно?
- Может быть. Если очень сильно возбудиться и не получить облегчения. Но даже тогда всего лишь неприятно, обидно и очень хочется, но не сказал бы, что больно.
Эмма тяжело вздохнула и снова повернулась к нему спиной. Горячая его плоть словно жгла, она чувствовала ее и не могла расслабиться. И все-таки уснула.
Разбудило Эмму некое покачивание. Теодор по-прежнему обнимал ее сзади и, как прошлым вечером, терся об нее всем телом. Эмма напряглась, раздумывая, остановить его или нет. Его движения все усиливались, но он не делал попыток проникнуть в нее.
- Теодор, - не выдержала она. И в ту же секунду он со стоном дернулся и она почувствовал на спине что-то теплое. Она выпрыгнула из кровати и растерянно уставилась на Теодора.
- Извини, - мрачно сказал он, открыв глаза через секунду. - Идея спать вместе была, очевидно, неправильной. Извини, Эмма, - еще раз повторил он, потому что она не сказала ни слова. - Я полагал, что способен держать себя в руках, но... я спал. Я сделал это во сне. Я тоже никогда ни с кем ни спал. Я... Извини.
"Вряд ли она теперь доверится мне," - подумал он, с тяжелым сердцем откидывая одеяло. Увидев мокрые пятна на белье, поморщился и взглянул на Эмму. На лице ее застыло раздраженное выражение, и она не смотрела на него. Он накинул халат и направился к двери в свою спальню.
- Прости меня, ради Бога, - повторил он перед тем, как выйти. Черт! Эротические сны, конечно, приятны, но, как оказалось, могут привести к неожиданным последствиям, если спишь рядом с женщиной. Хорошо еще, что он не взял ее. На самом деле, неизвестно еще, что лучше. Может, ей было бы менее неприятно, если бы он-таки взял ее, а не испачкал черт знает в чем.
Эмма растерянно смотрела на грязные простыни. Потом нерешительно подошла к кровати, сдернула простынь и вытерла спину. Бросила ее на пол. Села, не зная, что и думать об этом. Теодор использовал ее тело, разве не так? Только как-то странно использовал. И сделал это во сне. А потом извинялся. Никто никогда не извинялся перед ней за использование ее тела. Да, но и никто не знал, что это ей неприятно и больно.
Теодор получил удовольствие, не причинив ей боли, вдруг осенило ее. Только страшно было и непривычно. Она вдруг подумала, что это именно то, что может разрешить их проблему. Возможно, это извращение, что он может получать удовольствие таким образом, но ведь это ничем ей не грозит, кроме испачканных простыней. А она достаточно богата, чтобы каждый день стелить новое белье. Эмма закусила губу, чтобы сдержать улыбку, но не смогла. Улыбка растянулась до ушей.

К завтраку Теодор спустился в очень подавленном настроении. Он предполагал различные исходы, вплоть до того, что ему велят покинуть поместье, и придумывал различные доводы, чтобы убедить жену, что ничего страшного не произошло.
Когда Эмма вошла, Теодор встал.
- Эмма, - каменным голосом сказал он. Он был... темен, другого слова Эмма не могла подобрать.
- Все в порядке, Теодор, - подбодрила она его. - Ничего страшного не произошло.
Она видела, как он расслабился и сразу немного посветлел.
- Я рад, что вы так думаете, миледи. Полагаю, мне не придется уезжать?
- Нет, не придется.
Он несколько неуверенно улыбнулся.
Лакей помог Эмме сесть, Теодор тоже сел. Эмма сделала знак подавать утренний кофе и вдруг поняла, что опять сидит во главе стола, а Теодор - слева от нее. Конечно, стол был здесь не такой длинный, как в лондонском особняке, но все равно. Она решила при первой же возможности поставить здесь круглый стол, а до тех пор садиться напротив Теодора по правую руку от хозяйского места.
После завтрака Теодор пригласил ее погулять. Эмма с радостью согласилась.
Он окинул ее легким взглядом, когда они вышли на дорожку.
- Ты хорошо выглядишь, - отметил он.
- Спасибо, - ответила она. Ей было приятно слышать это от Теодора, ведь она старалась ради него.
- Соблазнительно? - кокетливо спросила она. Так открыто она не кокетничала с семнадцати лет.
Теодор улыбнулся:
- Счастливой.
Эмма пожала плечами. Могла бы догадаться, что значит "хорошо" в устах Теодора.
Она внимательно посмотрела на мужа, он явно был в плохом настроении, и это ей не нравилось.
- Тебя что-то тревожит? - спросила она.
- Да, мое поведение утром.
- Теодор, - она остановилась и повернулась к нему. - Честное слово, все в порядке. Ты можешь и дальше так делать. Я просто... не привыкла к такому, но никакого вреда ты мне не причинил.
- Спасибо, - мягко сказал он, но напряженное выражение не исчезло с его лица. - Меня беспокоит немного другое - что я потерял контроль над собой.
- Ты спал.
- Это не оправдывает меня, - он отвел глаза, потом решительно снова взглянул на нее. - А если я во сне причиню тебе боль? Я бы не хотел этого.
- Обещаю разбудить тебя в следующий раз вовремя, - спокойно пообещала Эмма.
Выражение его глаз изменилось, она поняла, что он захотел поцеловать ее, и потянулась к нему навстречу. К ее великому сожалению, он лишь слегка коснулся ее губ и тут же отстранился.
- Теодор, - решительно заявила она, - поцелуй меня по-настоящему.
Он улыбнулся.
- Это как?
- Как вчера днем, - растерявшись, она ответила не сразу.
Теодор медленно поцеловал ее, как она и просила. Только в этот раз пустил в дело язык, не пытаясь проникнуть внутрь ее рта, а только лишь лаская губы. Еще он обнял ее. Эмме было уютно и хорошо. Она почувствовала то же, что и вчера - свою принадлежность к жизни.
Поцелуй иссяк, словно был ручейком, по которой покой и нежность Теодора перетекли в ее душу. Она уткнулась ему в шею и глубоко вздохнула. Как приятно он пах! Теодор гладил ее по спине, и это тоже было приятно. И даже его явное возбуждение ее не пугало.
"Теодор, я люблю тебя," - едва не сказала она, и испугалась. Хорошо, что все-таки не сказала.

Глава 17


- Добрый вечер, - сказал Теодор. На губах его играла едва заметная улыбка змея-искусителя, но в глазах мужа Эмма заметила настороженность.
Теодор подошел к кровати.
- Мы будем играть, - объявил он, смотря на нее сверху вниз, - если ты не против.
- Играть? Какие правила?
- Правила простые: ты будешь играть роль равнодушной жены...
Эмма не смогла удержаться от усмешки.
- А я буду играть роль соблазнителя, - закончил Теодор фразу. - Все, что тебе нужно будет делать, - правдиво реагировать. Если я спрошу тебя о чем-нибудь, честно ответить. Если тебе что-то не понравится, то сразу сказать. Если понравится, то тоже можешь сказать об этом, если захочешь.
- А я должна ласкать тебя?
Черты лица мужчины заострились.
- Не должна, - четко проговорил он. - Только если захочешь. Если хочешь, можешь лежать бревном, если это доставит тебе удовольствие. Согласна?
- Да, - ни капли не сомневаясь, ответила Эмма.
- Что ж, - не раздеваясь, он лег поверх одеяла. - Тогда начнем. Закрой глаза, - попросил он. Эмма, полностью доверяя ему, опустила веки.
- На тебя приятно смотреть, - тихо сказал он через несколько секунд. - Ты красивая.
Эмма улыбнулась от удовольствия. Ей часто делали комплименты, но таких безыскусных она, пожалуй, никогда не слышала. И настолько искренних.
Он погладил ее по голове, потом запустил пальцы ей в волосы, делая легкий массаж.
- М-м, - простонала Эмма.
- Приятно?
- Да.
Движения пальцев Теодора стали медленне и мягче, наконец, он убрал руку и снова погладил ее по голове, задев ухо, отчего по телу женщины пробежала теплая дрожь. Она мурлыкнула. Теодор довольно улыбнулся и снова легонько задел ухо, на этот раз намеренно. Эмма едва заметно вздрогнула. Тогда он откинул волосы, освобождая себе дорогу, и принялся ласкать нежную раковину. Это приносило ему не меньшее удовольствие, чем Эмме. Он медленно проследил пальцем все изгибы, провел по коже за ухом, отчего Эмма снова задрожала. Палец его спустился к шее, задев тоненькие пушистые волоски.
- М-м, - протянула Эмма, поворачиваясь так, чтобы открыть ему еще больший доступ. Теодор воспользовался приглашением, легчайшими прикосновениями приласкал ее, а потом продолжил движение по ночной рубашке до самой вершины женской груди. Эмма заметно вздрогнула, на лице ее появилось какое-то новое выражение.
- Остановиться? - спросил Теодор.
- Нет, не надо, - прерывисто выговорила Эмма.
Пальцы Теодора возобновили свою сладкую муку, едва касаясь ее тела - вернее, рубашки. Теперь Эмма дрожала не переставая, рот ее приоткрылся. Рука Теодора поднялась по впадинке между грудями, по изгибу шеи, по подбородку и коснулась полуоткрытых губ. Они чуть-чуть дрогнули, словно отвечали на легкий поцелуй. Теодор убрал палец - и снова положил его на мягкие, чуть влажные губы Эммы, обвел их совершенный контур. Эмма непроизвольно коснулась его пальца языком, и Теодор увлажнил ее губы.
Соблазн поцеловать ее оказался непреодолимым. Он наклонился и крепко прижался к ее губам. Получив наконец желанную настойчивость и твердость вместо дразнящих прикосновений, Эмма облегченно простонала прямо ему в рот, горячо отвечая на поцелуй. Она закинула руки ему на шею и прижала к себе так крепко, как только могла. Теодор взобрался на нее, и ни он, ни она не обратили внимания на разделявшее их одеяло. Одна его нога оказалась между ее бедер, и Эмма крепко сжала ее. Не прекращая горячего поцелуя, Теодор начал двигаться на ней так, будто между ними ничего не было.
Жарко, ужасно жарко... Необходимо убрать одеяло, слишком жарко, - сквозь туман подумала Эмма и стала ерзать под Теодором, пытаясь избавиться от одеяла, не желая прервать поцелуй, чтобы попросить об этом Теодора.
Угадав, чего она хочет, Теодор привстал, рывком отбросил одеяло и вновь опустился на нее всем телом. Халат его развязался, теперь их тела разделяла только ее рубашка. Теодор продолжал двигаться вдоль нее. Эмма вспомнила, что произошло утром, и пожелала повторения, пожелала, чтобы Теодор получил удовольствие. Она стонала от удовольствия, покачиваясь под ним и вместе с ним.
Руки Теодора, доселе обнимавшие ее, ослабли, поцелуй стал тише и нежнее. Эмма почувствовала себя разочарованной, ведь он так и не получил удовольствия.
Теодор оторвался наконец от ее рта. Не отрывая от нее хмельного тяжелого взгляда, он осторожно поднял ее рубашку до талии и как-то неожиданно для Эммы оказался между ее ног.
Вновь Эмма почувствовала себя обманутой. Он довел ее до блаженного невменяемого состояния, соблазнил... чтобы причинить боль и развеять ее наслаждение ради удовлетворения мужской похоти. Но она чувствовала, что не в силах сказать ему "нет", вообще не в силах сказать хоть что-нибудь, только напряглась в ожидании неприятных ощущений.
В одно мгновение изменилось ее настроение, и Теодор тут же это почувствовал.
- Нет? - выдохнул он ей в ухо. От теплого дыхания по ее телу снова пробежала дрожь.
- Нет, - так же тихо выдохнула она, сожалея, что не смогла не испугаться.
- Нет? - повторил Теодор, теперь намеренно согревая ее ухо своим дыханием. Ожидая ее ответа, он медленно обвел ушную раковину горячим языком. Эмма задрожала, совершенно забыв о его вопросе. Она стонала, двигалась вместе с ним и упрямо подставляла под его язык ту маленькую часть своего тела, которую раньше считала пригодной лишь для двух вещей: слышать и носить серьги.
Теодор замер, тяжело дыша.
- Эмма, - прошептал он, - я в тебе...
И в доказательство чуть-чуть двинул бедрами.
- Расслабься, - попросил Теодор. - Я не двигаюсь. Расслабься.
Эмма выдохнула, пытаясь сделать так, как он сказал. Расслабиться, когда она знала, что он не двинется и не причинит боль, оказалось легко. Но все равно было страшно, и хоть она сумела расслабить тело, все равно ждала подвоха.
Теодор чуть-чуть двинул бедрами вперед, вдавив ее в постель.
- Больно? - остановившись спросил он.
- Нет, - сжав зубы, пробормотала Эмма.
- Некомфортно?
В этот раз она помедлила, пытаясь проанализировать свои ощущения.
- Нет, - наконец ответила она. - Страшно.
Тогда он стал медленно отстраняться.
- А так? Все хорошо?
- Да... - выговорила она, но когда он совсем покинул ее тело, сначала вскрикнула от неприятного ощущения, а потом с облегчением выдохнула.
Теодор встал, запахнул халат, поправил рубашку на жене, накинул на нее одеяло и сел на кровать. Эмма повернулась на бок.
- Извини, - сказал он наконец. - Я не намеревался заходить так далеко.
- Все в порядке, - будничным тоном ответила она.
- И меня не четвертуют за это? - слегка усмехнулся он.
- Нет.
- Тогда спокойной ночи, - он поцеловал ее в лоб и встал с кровати.
- Ты куда? - забеспокоилась Эмма.
- От греха подальше.
В странной ухмылке Теодора Эмма разглядела горечь и насмешку.
- Оказывается, я не могу полностью держать свое желание под контролем. Так и хочется куда-нибудь пролезть. Поэтому я лучше пойду спать к себе, - пояснил он. Эмма печально улыбнулась, но не стала отговаривать его.
- Спокойной ночи, - повторил он.
- Спокойной ночи, - отозвалась Эмма.
Как странно... Этой ночью Эмме приснился эротический сон. Никогда прежде она не видела таких снов - где мужчина желанен и делает только то, что приятно, не доставляя неприятных ощущений и заставляя желать большего. И в ее сне он довел свое мужское дело до конца, получив удовольствие, и Эмма была довольна, что доставила ему удовольствие. "Теодор," - прошептала она.

- Доброе утро, - поприветствовал ее Теодор, войдя в столовую. Он увидел, где она сидит и где оставлено место ему, и понимающе улыбнулся. Эмма села по правую руку от места хозяина, но его прибор стоял по левую. Таким образом, она не ставила его выше себя как мужа и господина, но хотя бы признавала себя равной ему. Теодор был доволен таким раскладом.
Слуга налил им кофе. Теодор взял булочку с подноса.
- Хорошо спали? - спросил он у Эммы. Она вспомнила свой сон и загадочно улыбнулась.
- Да, благодарю. А вы?
Она вдруг вспомнила, что он ушел от нее неудовлетворенный, и пожалела о своем вопросе.
- Хорошо, спасибо.
Они выпили кофе.
- Чем займемся сегодня? - спросил Теодор, чуть иронично глядя на жену. Она обнаружила, что сидя напротив него, видит его лицо слишком близко, а значит, может просто распознать все нюансы его настроения. Она не смогла решить, нравится ей это или нет.
Теодор был небрит. Это было так... по-домашнему, с одной стороны. С другой, это было не вполне по-светски. Эмма решила не обращать пока на это внимания.
- Я могу показать тебе деревню и познакомить со всеми.
Теодор кивнул.
- Отправимся через час, верхом? - спросила она.
- С удовольствием.
Он пристально смотрел на нее, выражение его глаз слишком напоминало то, что она видела вчера вечером: неудовлетворенное желание.
Заметив, что жена смутилась, Теодор немедленно отвел глаза и встал из-за стола. Он подал Эмме руку, и они вышли из столовой.
- Что ты собираешься делать прямо сейчас? - спросил он.
- Посмотреть счета и расходы, - тяжело вздохнула она. - Конечно, я не успею просмотреть все за час, но кое-что...
- Могу побыть твоим секретарем, - предложил Теодор.

Просмотрев несколько предыдущих записей, сделанных рукой Эммы, Теодор сказал:
- Ты ошибаешься в подсчетах.
- Не может быть, - нахмурилась Эмма. - Я трижды всегда все проверяю, а ты лишь посмотрел.
- Ну значит, ты трижды ошиблась, - усмехнулся Теодор.
Эмма выдернула у него расходную книгу и посмотрела на строку, указанную Теодором. Это была сумма выплат по счетам за прошлую неделю, когда она ждала Теодора и безудержно тратила привезенные им деньги. Если она и ошиблась, то неудивительно - так взволнована она была.
- На самом деле я посчитал только последнюю колонку цифр, - сказал он. - Остальное не успел.
Эмма напряженно пересчитала сумму, стараясь быть чрезвычайно внимательной. В общем, почти сразу стало понятно, что она действительно ошиблась, если, конечно не изобрела новую систему чисел, в которой пять плюс восемь равнялось четырнадцати, а девять плюс семь - восемнадцати.
- Боже, - пробормотала она. Теперь придется пересчитывать все расходы за прошлую неделю.
- Проверь, пожалуйста, - с такими словами Эмма протянула листок с расчетами Теодору через несколько минут. Несколько секунд он следил за ее вычислениями, изложенными на листе. Потом потянулся за пером и что-то подправил.
- Опять ошиблась, - констатировал он, протягивая ей листок. Эмма простонала. Теперь у нее восемь плюс семь равнялось тринадцати!
Она бросила листок на стол.
- Если я ошиблась в этой колонке, то как у меня вся сумма расходов за прошлую неделю сошлась?
- А что еще входило в общую сумму?
- Жалованье слугам, мелкий ремонт на одной из ферм, десять коров. Только не говори мне, что я не смогла умножить на десять! - пожаловалась она и на всякий случай проверила в книге, правильно ли она написала. Слава Богу, хоть на десять умножила правильно.
- А ты уверена, что тебе прислали именно десять коров? - приподнял бровь Теодор.
- Боже, как ты можешь так... - она не нашла слов.
- Как так? - невинно переспросил он.
- Издеваться, - сердито закончила женщина.
- Эмма, не обижайся, пожалуйста, - попросил Теодор, заметив, что все-таки задел ее. - Я не имел в виду ничего дурного.
- Сейчас поедем считать коров, - холодно объявила леди Эшли.
- Я знаю отличный способ считать коров, - легко сказал Теодор, не отрывая взгляд от книги с расходами.
- Да? - заинтересовалась Эмма, хотя старалась не подать виду.
- Считаешь количество ног в стаде и делишь на четыре. Просто!
Эмма не смогла удержаться и рассмеялась, вся ее обида тут же прошла.

Глава 18


Этим вечером Эмма пребывала в лихорадочном нетерпении. Она ждала, когда наступит ночь, и он придет к ней, и снова поцелует, одарит ласками, ничего не требуя взамен. Она забыла, каково это - просто наслаждаться, не ожидая подвоха, но с удовольствием начала вспоминать.
Теодор улыбкой поприветствовал ее и сел в кресло.
- Чего ты хочешь сегодня? - спросил он.
Эмма не ожидала никаких вопросов, она полагала, что он попытается соблазнить ее, как и вчера. Она недовольно нахмурилась. Теодор заметил эту гримасу.
- Или, может быть, будет проще назвать то, чего ты не хочешь?
Эмма скорчила еще одну гримасу: и на тот, и на другой вопрос ответить было невозможно. На первый вопрос отвечать было стыдно, на второй - нечего.
- М-м... Ну тогда скажем так: если я буду целовать и ласкать тебя как вчера, ты будешь возражать?
- Нет, - улыбнулась Эмма, бросив на мужа взгляд из-под ресниц. Он встал с кресла, сбросил халат... И тут Эмму постигло разочарование, ибо Теодор был в бриджах.
- От греха подальше, - пояснил он, перехватив ее огорченный взгляд.
Эмме захотелось коснуться выпуклости, выдававшей желание Теодора, но она не посмела. Теодор же невесело усмехнулся, ибо та часть его тела, куда Эмма устремила свой взгляд, быстро росла в размерах, а ведь он еще даже не обнял свою жену.
Он отбросил одеяло и, одной ногой раздвинув ноги Эммы, устроился сверху - она даже ахнуть не успела.
- Страшно?
- Да, - с удивлением признала Эмма - и в ту же секунду от страха ее не осталось следа.
- Очень, - едва заметно улыбнулась она, на мгновение напомнив Холодную Леди. Вот только глаза ее теперь не были холодны.
- Ну и зря, - притворно обиделся Теодор. Он тихонько подул ей прямо в ухо, отчего по телу Эммы пробежала легкая дрожь.
- Да, - томно согласилась она.
Он не ответил, продолжая свое соблазнительное дело.
- М-м... - отозвалась она, давая понять, что ей хорошо.
Язык Теодора медленно исследовал нежную раковину, напоминая Эмме о вчерашнем удовольствии. Он потянул зубами за мочку уха, и женщина хихикнула. Губы Теодора проложили дорожку поцелуев от уха к шее, потом к подбородку, и наконец прижались к ее губам. Эмма удовлетворенно вздохнула, отвечая на его поцелуй. Она уже давно обнимала Теодора, не осознавая этого, но он хорошо чувствовал ее нежные, горячие руки. Он сам хотел касаться ее, но боялся испугать, поэтому просто целовал, стараясь контролировать себя. Сегодня ему это явно удавалось лучше.
Наконец, он решил рискнуть и забрался рукой под сорочку. Но тут же захотел большего - сорвать этот кусок ткани, увидеть нежное тело, ласкать его губами, языком и взглядом, слушать стоны наслаждения... Он простонал, сознавая несбыточность своих мечтаний - по крайней мере, на данный момент.
Эмма простонала в ответ, и Теодор усмехнулся - конечно, насколько позволил их поцелуй, ибо они ни на мгновение не отрывались друг от друга.
Рука Теодора ласкала ее ногу, поднимаясь все выше, и чем ближе она оказывалась к ее лону, тем больше беспокоилась Эмма.
- Можно? - тяжело дыша, спросил Теодор, когда его рука почти коснулась волосков, укрывавших вход в ее тело.
Его вопрос мгновенно успокоил Эмму. Она вспомнила, что это - Теодор, и он ничего не сделает против ее воли.
- Да, - ответила она.
Неуверенно он продвинул пальцы к самому желанному месту, легонько погладил. Оба тяжело дышали, вслушиваясь в свои ощущения.
- Я хочу увидеть, - сказал Теодор. Пальцы его продолжали легко поглаживать, лишая Эмму способности думать
- Да, - поколебавшись, разрешила Эмма. Она застыла, когда Теодор приподнялся. Ноги ее были широко раздвинуты, рубашка поднялась до бедер. Настороженно взглянув Эмме в глаза, Теодор попытался сдвинуть рубашку выше, к талии. Эмма, закусив губу, приподнялась, чтобы помочь ему. Ей не было страшно, просто как-то... странно.
- Темно, - почти в отчаянии простонал он. Эмма слабо улыбнулась в ответ.
- Я хочу поцеловать... - с мольбой в голосе сказал он. Эмма широко раскрыла глаза, не веря своим ушам, но лицо Теодора ясно говорило, что он имел в виду именно то, что сказал.
Поцеловать... От поцелуев не бывает больно.
- Да, - решилась она, все-таки не веря, что он хочет поцеловать ее туда. Может быть, рядом...
Теодор наклонился. Она почувствовала его теплое дыхание у себя на коже... на бедрах - и задрожала. Теодор взглянул на нее, чтобы убедиться, что она не возражает, раздвинул пальцами мягкие складки и осторожно прижался к ним губами, вдыхая сладостный аромат.
Эмма задохнулась от невыразимого удовольствия. Тепло, удивительно тепло и нежно. Никогда она еще не испытывала такого божественного ощущения. Теодор сдвинул губы чуть ниже, и тело Эммы пронзила молния. Она вскрикнула. Теперь Теодор не прекратил бы свои ласки даже под угрозой смерти.
Мир светился, мир просто перестал существовать, остались только горячий язык и нежные губы, от которых было не скрыться, да и не хотелось, и мягкие руки, приводившие ее в трепет... А потом остался только дикий крик невероятного наслаждения.
Теодор поцеловал ее в последний раз, послав слабенькую молнию по всем ее конечностям, вплоть до кончиков пальцев, и поднялся. Он поцеловал ее в губы. Эмма почувствовала незнакомый запах - свой запах.
Соблазн был велик. Такая теплая, мякая, влажная, невероятно соблазнительная... Но Теодор встал с кровати, накрыл Эмму одеялом и подхватил халат. Некоторое время он смотрел на нее, любуясь полураскрытыми губами, вздымающейся грудью, выражением удовлетворения на лице.
Эмма огромным усилием открыла глаза и благодарно улыбнулась. Теодор криво улыбнулся в ответ.
- Спокойной ночи, - сказал он. Эмма, будучи не в силах сказать ни слова, улыбнулась в ответ и закрыла глаза, одолеваемая дремотой.
Теодор вышел. Пожалуй, он достиг того состояния, когда мужчина может сказать что угодно, лишь бы добиться своего.
"Это несправедливо," - подумала Эмма. Она получила удовольствие, а Теодор - нет. Она чувствовала себя виноватой, словно эгоистично использовала его ради своего удовольствия. Но ведь он сам захотел поцеловать ее, она и не знала, что это может принести такое удовольствие. Раньше она и не верила, что существует такое удовольствие, после которого не хватает сил даже разговаривать.
Она сдвинула ноги. Внутри ощущалась пустота, напомнившая ей о Теодоре, не получившем никакого удовольствия. Вряд ли она смогла бы сопротивляться, если бы он захотел довести дело до конца. Вряд ли она захотела бы сопротивляться, настолько она была благодарна.
Она вспомнила кривую улыбку Теодора и его измученный взгляд. Он доставил ей удовольствие столь странным образом, наверное, есть способы сделать подоюное и для него. Может, он подскажет, если она спросит.
Преодолев сонливость, она поднялась с кровати, сунула ноги в мягкие туфли и в одной сорочке подошла к двери, разделявшей их спальни. Она распахнула дверь. Глазам ее предстала странная картина. Теодор стоял боком к ней, лицом к кровати, его рука сжимала... его же собственный орган, из которого на постель падали капли. То есть она не видела их в темноте, но ей было вполне очевидно, что в эту самую секунду испытывает Теодор. В своей жизни мужчин в такой момент она наблюдала достаточно, но никогда... с такой точки зрения.
Растерянная и потрясенная, Эмма застыла на пороге, открыв рот.
- Черт, - тихо сказал Теодор, испытывая последние содрогания. Он сознавал, что вошла Эмма, но сделать уже ничего не мог.
Он натянул обратно бриджи, запахнул халат и сквозь полуприкрытые веки посмотрел на жену, столь невовремя явившуюся в его спальню. Она наконец закрыла рот, но все еще была ошеломлена увиденным. Теодор полагал, что лучше уж так, как сделал он, чем овладеть ею и причинить ей боль: если не физическую, - ибо она явно была влажной и готовой принять его, - то душевную. Но с другой стороны, Эмма привыкла к мужчинам, которые овладевали ею, не обращая внимания на ее состояние, и не привыкла к мужчинам, делающим то, что только что делал он. Так что неизвестно, не внушил ли он теперь ей большее отвращение к себе, чем если бы просто остался и воспользовался ее расслабленным состоянием. Второй раз за два дня! В первый раз все обошлось. А сейчас?
Он отвернулся и молча подошел к окну, не желая оправдываться, хотя чувстововал, как горят уши. Вероятно, он покраснел от неловкости, но в темноте все равно ничего не видно. Может быть, она даже не поняла, чем он тут занимался.
Эмме было очевидно, что, во-первых, она помешала ему, а во-вторых, что он прекрасно обходится без нее. И это было обидно. Особенно было обидно, что она не очень-то и нужна ему, но сознание того, что она испортила ему удовольствие, тоже ранило.
- Извини, - неестественно осипшим голосом сказала она. - Я не хотела тебе помешать.
Теодор бросил на нее косой взгляд: значит, все-таки поняла.
Эмме очень хотелось увидеть выражение его лица, но было слишком темно.
- Ты что-то хотела? - голосом, не выражающим ничего, кроме вежливого любопытства, спросил Теодор.
- Н... - она откашлялась. - Нет, ничего. Спокойной ночи.
- Эмма, погоди, - остановил он ее. - Ты что-то хотела, так ведь?
Вообще-то он хотел спросить, как она к нему теперь относится, но не осмелился.
- О, - усмехнулась она. - Всего лишь доставить тебе удовольствие.
- Понятно, - презрение в ее голосе Теодор отнес на свой счет. - Я должен...
- Спокойной ночи, милорд, - перебила она.
Теодор поморщился, услышав вежливое обращение.
- Спокойной ночи, Эмма, - он намеренно назвал ее по имени. Он ее муж. Если ей не нравится что-то из того, что он делает, она может либо привыкнуть к этому, либо... отвергнуть его навсегда. Сначала он даст ей шанс привыкнуть. Попробует объяснить, что то, что он делал, никому не приносит вреда, разве что нежным чувствам чересчур быстрых и непредсказуемых жен.

Встретились они за завтраком. Когда Эмма спустилась в столовую, Теодор уже был там. Он внимательно посмотрел на нее, оценивая, в каком она настроении. По лицу ее нельзя было ничего прочесть, поэтому Теодор решил, что в плохом.
- Доброе утро, Эмма, - сказал он, вставая.
- Сиди, - она слегка махнула рукой, одновременно кивком головы ответив на его приветствие. Лакей помог ей сесть. Она поблагодарила его точно таким же кивком, что не ускользнуло от внимательного взгляда Теодора. Сегодня Эмма вновь превратилась в Холодную Леди. Давненько он этого не видел. И не хотел видеть в будущем.
- Нам нужно поговорить, - заявил он после завтрака. Эмма слегка пошевелила кистью руки, давая знак начинать.
- Наедине, - пояснил Теодор.
- В гостиной? - приподняла она брови.
- Да, пожалуйста.
Эмма едва заметно кивнула. Теодор подал ей руку и проводил в гостиную на первом этаже. Эмма устроилась на софе, Теодор встал поодаль, скрестив руки на груди.
- Вы сегодня холодны со мной, миледи.
Эмма отметила, что он, дважды демонстративно обращавшийся к ней по имени, теперь использовал вежливое обращение.
- Смею предположить, что это из-за той сцены в моей спальне, свидетелем которой вы невольно стали вчера.
Эмма промолчала, лишь приподняла брови, давая знак продолжать.
"Очень трудно продолжать говорить о столь интимных вещах, - подумал Теодор, - когда на тебя взирают с вежливым недоумением."
- Я не хотел оскорбить вас. То, что я делал, никому не приносит вреда, скорее наоборот...
Продолжать становилось все труднее. Теодор мысленно чертыхнулся, не видя никакого отклика на лице Эммы. Когда он замолчал, она отвернулась к окну, словно ей все это надоело. Теодор тяжело вздохнул и сделал еще одну попытку объясниться, хотя понимал, что начинает оправдываться.
- Это всего лишь способ унять желание, никому не причиняя вреда. Честно говоря, всего лишь слабая замена настоящему...
Настоящему чему? Теодор не нашел слов, чтобы закончить фразу.
- Я вовсе не хотел оскорбить вас этим. Прошу прощения, если невольно сделал это, - решительно закончил он, понимая, что Эмма осталась глуха к его объяснениям. Она сурово посмотрела на него и кивнула головой: мол, прощаю. Теодор скривил губы, ибо видел, что она вовсе не простила его, и уж тем более не поняла.
- Я должен спросить, не желаете ли вы, чтобы я уехал из Дербери?
Эмма равнодушно склонила голову, даже не удосужившись посмотреть на него.
Теодор снова мысленно чертыхнулся, приняв ее неопределенное движение за кивок.
- Хорошо. Я уеду. У меня есть кое-какие дела в Эшли-парке.
В Эмме все словно оборвалось. Она-то не сомневалась, что он останется. Если раньше ей просто не хотелось смотреть на него, то теперь она не смела сделать это, опасаясь, что расплачется. "Не уезжай!" - мысленно взмолилась она, но Теодор не умел читать мысли, а вслух она ничего не сказала.
- Мне кажется, - продолжил он, - вам нужно время, чтобы понять. Смею надеяться, вы попытаетесь понять.
По телу Эммы даже пробежала дрожь, когда она услышала интонацию, с которой он выделил предпоследнее слово.
- Я вернусь недели через три.
Сердце Эммы радостно ухнуло.
- Тогда и продолжим наш разговор. Еще раз повторю, что в том, что я делал, нет ничего плохого.
Сам Теодор считал это в некоторой степени грехом, прелюбодеянием, но гораздо менее страшным, чем, например, насилие или измена. Поэтому пытаясь убедить Эмму, что в этом нет ничего страшного, он в чем-то шел против собственной совести.
Эмма приподняла голову, что послужило единственным признаком того, что его слушали.
Эмма следила из окна гостиной, как уезжал Теодор. Было бы так просто остановить его, сказать, что она все понимает, прощает его - если есть за что прощать... Но она не сделала этого. Она до сих пор чувствовала себя обиженной его пренебрежением.
"Смею надеяться, вы попытаетесь понять," - сказал он.
Провожая взглядом его карету, Эмма тяжело сглотнула. Что тут непонятного?Разве это пренебрежение - доставить неземное удовольствие ей и отказать в нем себе? И Теодор зря просил прощения за то, что сделал. Вернее, он просил прощения за то, что невольно оскорбил ее. Оскорбил чем? Видимо, неподобающим зрелищем. Но разве он в этом виноват? Это она ворвалась в комнату мужа без стука.
Всю прошедшую ночь она провела, мучая себя мыслями о собственной несостоятельности как женщины. Полагала, что не может дать Теодору то удовольствие, которое тот хочет. Думала, что не нужна ему даже для такой элементарной вещи, как удовлетворение похоти. Теперь же она раскаивалась в том, что позволила себе той ночью так думать, что не выслушала то, что хотел сказать Теодор своим "Я должен..." Раскаивалась в том, что позволила ему уехать.
Он вернется через три недели. И каким бы способом он ни получал удовольствие... или удовлетворение в будущем, она спокойно воспримет это. Если он захочет, чтобы она приняла в этом участие, она примет. Если не захочет... тогда не примет. Но ей хочется доставлять ему наслаждение, и она вновь скажет ему об этом. Она уже сказала об этом той ночью, полная презрения к себе: как она могла только подумать, что понадобится Теодору? Но оказывается, то была лишь слабая замена настоящему наслаждению. Может быть, она сможет доставить ему "настоящее". Только как? Весь ее опыт сводился к раздвиганию ног в нужный момент, фальшивым стонам страсти, механическим ласкам и поцелуям. Теодору это не нужно, особенно фальшивые стоны.
Она скажет еще раз, что хочет доставить ему удовольствие, как только он вернется.

Глава 19


Дела поместья не требовали пристального внимания со стороны Эммы, у нее оставалось много времени для размышлений. Она тратила это время на эротические фантазии, вспоминая все, что ей приходилось когда-либо слышать, видеть или испытать.
Теодор сам ласкал себя. Но ведь и она может делать это... Вероятно, может, если он согласен ее научить.
Теодор ласкал ее губами и довел до умопомрачения... Может ли она ласкать его губами? "Это неприлично," - промолвил внутренний голос. "Ну и что?" - ответила ему Эмма. Заводить любовников тоже неприлично, а Теодор ее муж. Ее любимый муж. Она боялась сказать вслух (даже себе), что любит его, но назвать его любимым оказалось так естественно.
Вот он лежит на кровати, фантазировала она. Полностью обнаженный. Возбужденный. И она тоже обнажена. Ему нравится смотреть на нее. И ей тоже нравится смотреть на него. Она целует его губы. Шею. Грудь. Его живот. И ниже.
Эмма не смогла представить, каково это - поцеловать мужскую плоть. Будет ли ему это так же приятно, как и ей? Не оттолкнет ли он ее? Покойный граф Ренвик, ее первый муж, однажды пытался настоять на подобных ласках, но она устроила ему такую истерику, сыпала такими угрозами, что он больше ни разу об этом не заикался. Некоторые из ее любовников тоже спрашивали, не хочет ли она поласкать их там, внизу. Но никто из них не пытался предложить ей обратное - приласкать ее. Только Теодор сделал это, ничего не требуя взамен. Теперь она хочет сделать для него то же самое. Но... не будет ли это неприятно ей самой? Если будет неприятно, то Теодор может почувствовать это. Он не хочет того, чего не хочет она.
А его... уши? Так ли они чувствительны, как у нее?
Или так. Он вновь губами и языком довел ее до беспамятства, потом лег рядом. Она протянула руку и сжала в ладони его плоть - так, как это делал он. Какая она на ощупь? Горячая. Это то единственное, что она могла сказать наверняка. А дальше? Как нужно ласкать его дальше?..
Все это она сможет узнать только в том случае, если Теодор вернется и если не держит зла на нее. Если позволит ласкать себя. Но он не злой, в этом-то она могла убедиться.
А за неделю до предполагаемого приезда Теодора случилось нечто неожиданное: ее ежемесячное женское недомогание не пришло в срок, чего никогда раньше не было.
В первый день задержки Эмма лишь пожала плечами: не сегодня, так завтра. На второй день она слегка удивилась и отнесла задержку на счет нового витка в ее интимной жизни - может быть, удовольствие, испытанное ею, повлияло на месячный цикл. На третий день она забеспокоилась, сама не зная о чем. На четвертый день начала надеяться. Весь пятый день она с ужасом ждала, что вот-вот начнется, не желая расставаться с пробудившейся надеждой. Но вот прошли шестой и седьмой дни, а их все не было. Утром восьмого дня ее стошнило, она даже не успела толком проснуться. Она почти окончательно уверилась что беременна - или чем-то заболела. И заплакала.
Послали в город за доктором. Он сказал, что, по всей видимости, Эмма действительно беременна. Впрочем, с уверенностью можно будет сказать только через две-три недели. Вероятность отравления он исключил.
Теодора все не было.
Эмма даже была рада этому, ей хотелось окончательно убедиться в своих подозрениях и лишь потом сообщить мужу, чтобы не обнадеживать его понапрасну.
Она страшно уставала. Ей постоянно хотелось спать. А если Эмме не хотелось спать, то ей было плохо. Она почти ничего не могла есть, хоть и понимала, что это надо делать ради будущего ребенка. Она жила на чае с сухими булочками. Запах свежей пищи был непереносим. И несмотря на все эти несчастья, сопутствующие беременности, была как никогда счастлива в те моменты, когда ей не было плохо и не хотелось спать. Единственная ночь с Теодором не прошла бесследно, и ей очень хотелось сообщить ему об этом. Она была уверена, что он будет очень рад. Эмма представляла себе, как он посмотрит на нее, когда она сообщит ему о беременности: взволнованно, радостно, удивленно. Потом переведет взгляд на ее живот - пока еще плоский. Потом подойдет и, может быть, обнимет и поцелует - нежно, сладко, тепло.
Эмма только не хотела, чтобы Теодор приехал утром, когда ей особенно плохо.

В полдень Эмма сидела в кресле-качалке и грелась на солнце. Это вошло у нее в привычку. И иногда поглядывала на подъездную аллею, высматривая карету Теодора. Вот уже месяц прошел, как он уехал. От него не было ни писем, ни записок. Эмма не знала, когда его ждать, но каждый день выходила на крыльцо и ждала.
Едва увидев знакомую уже карету, она широко улыбнулась, предвкушая, как поделится с ним радостной новостью.
Она смотрела, как он выходит из экипажа: серьезный, слегка небритый, слегка растрепанный, немодный, - и улыбалась. Сознавала, что ведет себя глупо, но ничего не могла с собой поделать. В этот момент она чувствовала, что любит его. Она мысленно попробовала это слово на вкус:"Теодор, я люблю тебя," - и заулыбалась еще больше. Да, именно это она и чувствует: любовь.
Лорд Эшли отдал распоряжения насчет багажа, Эмма распорядилась приготовить его комнату.
- Добрый день, Теодор, - сказала она затем.
Теодор подивился столь восторженному приветствию, но не мог не обрадоваться.
- Эмма, - он поцеловал ей руку. - Я приехал позже, чем обещал. Извини. К тому же приехал без предупреждения.
- О, тебе и уезжать-то не следовало, - возразила она.
- Ты соскучилась? - коварно спросил он.
- А ты?
Теодор усмехнулся.
- Да, я скучал по тебе, - признался он. Эмма улыбнулась, но ответного признания не сделала, отметил Теодор.
- Ты как раз к обеду, - сказала она и подала ему руку.
Теодор удивленно посмотрел на Эмму, когда ей вместо обеда подали лишь чай и хлеб. Она ответила милой непроницаемой улыбкой из репертуара Холодной Леди, но поскольку Теодор прямо ничего не спросил, она ничего и не объяснила.
Эмма почувствовала легкую тошноту от запаха еды и нахмурилась. Утешало лишь то, что несколькими днями раньше тошнота была много сильнее. Тем не менее она не отказалась от мысли сидеть рядом с мужем. Она ждала, когда он закончит обед. Слова вертелись на кончике языка, ей с трудом удавалось удержать их.
Наконец, наконец-то! Выпит последний стакан лимонада...
- Эмма, ты вот уже полчаса как-то странно смотришь на меня. Загадочно, - начал первым Теодор, едва слуги вышли за дверь, радостно шушукаясь между собой.
Эмма не удержалась от широкой улыбки.
- И почти ничего не ешь, - продолжил он, уже подозревая правду. - Что-то произошло?
- Я беременна, - торжественно объявила она.
Теодор опустил голову.
"Он в растерянности, как и ожидалось," - подумала Эмма.
Но вот Теодор поднял голову. Его взгляд был пронзителен и... печален.
- Мне кажется, - немного неуверенно начал он, - я имею право знать...
Эмма приподняла брови, ожидая продолжения.
- Чей это ребенок?
Вопрос прозвучал словно гром среди ясного неба. Эмма ошарашенно уставилась на Теодора, приоткрыв рот от удивления, не в силах поверить, что он мог задать такой вопрос. Прежде, чем она нашлась с ответом, Теодор отрывисто произнес:
- В любом случае я рад за тебя.
Он опустил глаза.
- И будь уверена, кто бы ни был отец ребенка, я не заставлю тебя отказаться от него.
- Что ты... - начала она осипшим голосом. Потом прокашлялась.
- Что ты говоришь?! - едва не закричала она. Оказывается, все это время он не верил ей. Не верил, что за последние четыре года у нее не было любовников, кроме него.
- Эмма...
- Чей он, по-твоему, еще может быть?..
- Клермонт, - глухо ответил Теодор.
Эмма вскочила, так что уронила стул. Она визгливо, рассерженно рассмеялась.
- Клермонт... Что ж, ты угадал. Да, я ношу его ребенка, и тебе придется признать его своим!
- Я знаю, - тихо сказал он.
Эмма почувствовала, что сейчас заплачет. Не в силах выносить эту муку, она выбежала из столовой, с такой силой захлопнув дверь, что из нее вылетели стекла. На звук разбившегося стекла прибежала экономка и с разинутым ртом уставилась на Теодора, словно ожидая объяснений.
Теодор потянулся к графину с бренди, который прежде за обедом был ему не нужен, не обращая внимания на экономку. Глядя на блики света в бокале, он размышлял. Эмма разъярилась так, потому что он сразу разгадал ее или потому что обидел ее несправедливым предположением. Одно из двух. Теодору очень хотелось, чтобы было верным второе предположение. Но как узнать правду?

К ужину Эмма уже вполне пришла в себя. Она выплакалась в одиночестве и решила, что ни один мужчина не стоит того, чтобы из-за него проливали слезы. Когда-то давно она уже думала об этом, но Теодор заставил ее позабыть это правило. Ненадолго. Теперь она снова станет собой.
Они столкнулись в холле. Эмма спускалась сверху, Теодор только что вошел. Очевидно, он гулял.
Поколебавшись, он протянул ей руку:
- Эмма?
Она едва заметно, холодно, улыбнулась, представив, как бы он оскорбился, если бы она отказалась подать ему руку.
- Теодор... - безликим голосом поприветствовала она его в ответ и подала руку. Они направились в столовую.
- Доктор осматривал тебя? - после недолгого молчания спросил он. Эмма холодно взглянула на него.
- Да.
Тон ее ответа не располагал к дальнейшим вопросам, но Теодора это, казалось, не смутило.
- Что он сказал?
Эмма бросила на него еще один ледяной взгляд.
- Все в порядке.
Теодор прекрасно понял, что Эмма не желает с ним разговаривать. Но он хотел нормальной семьи. Пусть ему придется воспитывать чужого ребенка, но при этом у него должна быть хотя бы жена! Теодор понял, что в глубине души верит, что этот ребенок все-таки его, и мысленно посмеялся над собственной доверчивостью и наивностью. Но ничего не мог сделать и все равно верил, что их единственная ночь с Эммой не прошла без последствий.
- Так и сказал? - спросил он, подвигая жене стул.
- Да, - отрезала она.
Когда слуги подали им первое блюдо, Теодор задал следующий вопрос:
- Когда приезжал доктор?
- Неделю назад, - пожала она плечами.
Теодор иронично улыбнулся, осознав, что разговаривает с Холодной Леди. Он-то полагал, что эта дама давно покоится с миром.
- Слишком рано, чтобы говорить, что все в порядке, разве не так?
Эмма медленно подняла на него презрительный взгляд и, так ничего и не ответив, снова принялась за еду. Она не видела необходимости сообщать ему, что врач дней через десять снова нанесет ей визит. Она полагала, что Теодору не будет до этого дела, ведь это не его ребенок. И вообще к тому времени он покинет Дербери.
- Эмма, ты ведешь себя так, будто это я ношу чужого ребенка, - мягко, с налетом иронии упрекнул ее Теодор, решив быть терпеливым. Он сделал ошибку, спросив вслух о том, кто настоящий отец ребенка.
- А я должна быть благодарна, что вы не вытолкали меня взашей, милорд?
Теодор слегка поморщился. Видит Бог, было непросто сохранять терпение в общении с Холодной Леди.
- В твоем собственном поместье?
- Ах, ты сделал бы это только в своем собственном.
- Нет, Эмма. Я бы нигде этого не сделал.
И тут под маской Холодной Леди промелькнула живая женщина, сердце которой разрывалось от боли.
- Потому что я ношу твоего ребенка?
Теодор помедлил. Хоть ему и хотелось подтвердить ее слова, но некоторые сомнения в невиновности Эммы все еще оставались, и он не хотел лгать ей.
- Я бы никогда не выгнал беременную женщину из дома, - сказал он. Эмма не сомневалась в его словах. Такова мягкая натура Теодора. И именно за его терпимость она возненавидела его. Теодор с горечью распознал в ее взгляде это чувство - лютую, горячую, всепоглощающую ненависть. А ведь если бы он начал ругать ее, обижаться на нее, говорить с ней холодным тоном, она бы прибежала к нему на задних лапках. Такова натура некоторых женщин, к которым относилась и его жена. Теодор знал это давно и зарекся использовать свое знание против ничего не подозревающих женщин, но сейчас пожалел об этом.
Он откинулся на спинку стула, налил себе бокал вина. Эмма заканчивала ужин, а он сверлил ее холодным взглядом, не притронувшись больше ни к одному блюду. Но Эмму, казалось, не волновал не только его взгляд, но и его присутствие. Она общалась только со слугами, словно его вовсе здесь не было.

Глава 20


Утром Эмму ожидал сюрприз: она встретилась за завтраком с Теодором.
- Вы еще здесь, милорд? - надменно спросила она. Теодор удивился: такого откровенного неприятия он не ожидал.
- Да, я намерен остаться, - как можно тверже ответил он. Эмма легко пожала плечом: мол, оставайся, мне-то что. Теодор решил не обращать внимания на подобные проявления враждебности.
- Миссис Чивли сказала мне, что сегодня у нас гости.
Эмма холодно посмотрела на него, потом наконец соизволила ответить:
- Да.
- Кто это - лорд и леди Уиндем?
- Мои соседи.
Теодор понял, что больше Эмма ничего не скажет. Разве что под пытками. Он слегка улыбнулся.
- Какие они?
- Хорошие.
- Старые?
- Нет.
- Прожорливые?
- Нет.
Теодор заметил, что Эмма уже сердится.
- Ленивые?
- Нет, - уже заметно повышенным тоном отрезала она.
- Сварливые?
- Нет!
- Жирные?
- Хватит! - отрезала она со злостью. Теодор медленно улыбнулся, глядя ей в глаза.
- Я только начал, - невинным, тихим и до отвращения спокойным голосом произнес он. - А тебе вредно нервничать.
Эмма разозлилась настолько, что потеряла контроль над собой и швырнула в него первый попавшийся под руку предмет (это оказалась чашка из-под кофе, слава Богу, уже пустая). Потом вскочила и выбежала из столовой, хлопнув дверью, как и вчера. Если бы все стекла не вылетели вчера, они бы вылетели сегодня.
Теодор удивленно вздохнул. Определенно, человек, назвавший Эмму Холодной Леди, был не в своем уме. С другой стороны, вряд ли кто-то намеренно ее злил.

- Ваше имение находится на севере, лорд Эшли? - спросил лорд Уиндем за ужином.
- Да, - вежливо ответил Теодор. Он сидел напротив гостя и его супруги. Эмма сидела во главе стола. Второе почетное хозяйское место напротив нее Теодору даже не было предложено. Когда они вошли в столовую, Теодор посмотрел на Эмму и ничего не сказал. Гости тем более ничего не спросили.
- В таком случае вы, наверное знакомы с бароном Понсонби? - продолжал барон Уиндем.
- Он мой сосед и хороший друг, сэр.
Уиндем явно обрадовался.
- Я давно не виделся с ним. Из-за слабого здоровья моей супруги, - он нежно улыбнулся леди Уиндем, и она ответила ему ласковым взглядом, - мы никуда не выезжаем вот уже много лет. Мы пишем друг другу примерно раз в год и приглашаем друг друга в гости, но как-то...
Не закончив фразу, гость пожал плечами. Теодор легко усмехнулся.
- Да, он рассказывал мне о вас, правда, я не знал вашего титула. Рад с вами встретиться, лорд Уиндем.
- Титул мне достался недавно. Понсонби также писал мне о вашей семье, Эшли, - жизнерадостно продолжал Уиндем, сопровождая свои слова размашистыми жестами. - В последнем письме, что я получил от него, говорилось, что вам почти удалось восстановить Эшли-парк и даже получить от него прибыль. Честно говоря, когда до нас дошли слухи, что вы играете и проигрываете большие суммы, я очень удивился.
И он вопросительно уставился на Эмму и Теодора.
- Это были слухи, - с непроницаемым выражением лица сказал Теодор. Уиндем перевел взгляд на леди Эшли в ожидании подтверждения. Она и леди Уиндем уже давно прекратили свой женский разговор и слушали мужчин.
Честно говоря, Уиндем нравился Теодору, несмотря на свою бесцеремонность и нетактичность. Скорее, даже благодаря этому, потому что у такого человека что на уме, то и на языке. Можно всегда быть уверенным, что барон Уиндем не замыслит за твоей спиной какую-нибудь гадость. С другой стороны, такой человек может ненароком вытащить на свет Божий такую правду, о которой лучше навсегда забыть.
Эмма медленно смерила мужа холодным взглядом и подтвердила:
- Да, всего лишь слухи.
- Слава Богу, - выдохнул Уиндем, как будто не заметив некоторой напряженности между лордом и леди Эшли. - Мы все любим дорогую Эмму, и нам было больно смотреть, как она страдает.
Он ласково улыбнулся Эмме. Она ответила соседу едва заметной благодарной улыбкой.
- Слава Богу, недоразумение разрешилось, - поддержала мужа леди Уиндем. Это была мягкая, красивая женщина, всего на несколько лет старше Эммы. - Теперь вы, наверное, счастливы, Эмма.
Эмма неопределенно кивнула.
- Жаль, что Бог не дал вам детей, дорогая, - сокрушенно сказал Уиндем, отправляя в рот очередной кусок рыбы. - Вы были бы идеальной матерью.
Теодор понял, что о мнимом бесплодии его жены было известно всем, кого это хоть в малейшей степени интересовало - и уж тем более ее добрым друзьям. Внимательно посмотрев на жену, он мгновенно понял, что она сейчас им скажет, ибо на лице Эммы появилось странное торжествующее выражение.
- Я беременна.
- Ох, моя дорогая! - от неожиданности леди Уиндем даже выронила вилку. - Я так рада за вас.
Лорд Уиндем громогласно расхохотался, также, как и жена, искренне обрадовавшись за Эмму.
- Я всегда говорил Эмме, что она вышла замуж не за того мужчину! Что ж, вы, должно быть рады! Поздравляю, поздравляю...
Теодор отсалютовал бокалом в ответ на поздравления Уиндема и легко изобразил радость - ведь на самом деле он почти верил, что это его ребенок.
Он не спускал глаз с Эммы и заметил злобную улыбку, едва коснувшуюся ее губ. Он отрицательно покачал головой, встретившись с ней взглядом: ему было неизвестно, что задумала жена, но явно что-то нехорошее. Впрочем, ему надо было предвидеть, что его жест лишь подтолкнет Эмму к "подвигу".
Не очень-то стесняясь, она заявила:
- Клермонт тоже будет очень рад.
Вилка на миг замерла в руках Уиндема, потом медленно продолжила начатый путь. Он прекрасно понял, что имела в виду Эмма. Леди Уиндем, не умевшая сглаживать неловкие ситуации, сделала вид, что ничего не слышала.
- Вы, леди Эшли, слишком уж привязаны к своему троюродному дяде, - погрозил ей сосед пустой вилкой после того, как отправил в рот очередной кусок рыбы.
- Троюродному брату, - поправила она. Уиндем отмахнулся от ее слов вилкой: мол, неважно.
- Честное слово, какое дело этому Клермонту до своего дальнего племянника!
Теодор оценил старания Уиндема.
- Ах, милорд, но мы с Клермонтом всегда были очень близки, мы росли вместе, - продолжала гнуть свое леди Эмма, не глядя на мужа, но вполне представляя, какое производит на него впечатление.
- А у вас, лорд Уиндем, есть дети? - вмешался в разговор Теодор.
- У меня сын, - с гордостью сказал Уиндем, - он сейчас учится в Итоне, вместе с наследником Понсонби, вы знаете. Ему пятнадцать. И еще дочь, ей двенадцать. Ух, сердцеедка! Честное слово, запру ее в брачный сезон на чердаке и продержу там, пока ей не исполнится тридцать!
Теодор весело усмехнулся, ни на секунду не поверив напускной сердитости Уиндема.

Когда Эмма готовилась ко сну, к ней без стука вошел Теодор. Он был мрачен. Молча он дождался, пока смущенная и немного испуганная Кэтрин завершит дела в комнате хозяйки.
Сердце Эммы бешено билось: она полагала, что он пришел предъявить супружеские права. Когда Кэтрин вышла, она с вызовом уставилась на мужа.
- Я понимаю, что тебе плевать на мои чувства, - резко сказал он. Эмма нахмурилась в недоумении, потом старательно вернула на лицо равнодушное выражение. - Вероятно, тебе все равно, что будут думать о тебе и обо мне твои друзья. Вероятно, ты даже забыла сейчас о своей репутации. Но подумай вот о чем, Эмма.
Теодор подошел очень близко к Эмме, сидевшей за столиком, приподнял рукой ей подбородок, заставляя глядеть ему в глаза.
- Когда-нибудь твой ребенок родится. Хорошо, если это будет мальчик, свет более снисходителен к мужчинам. Но если это будет девочка, то ей придется очень несладко. Представь себе, дамы будут говорить и шептаться у нее за спиной: "Вот идет дочь леди Эшли... Ах, барон Эшли, вероятно, очень счастлив иметь такую дочь... А кто говорил о бароне?.." Нравится тебе такая картина?
Он был абсолютно прав. Эмма с неприязнью отодвинула его руку.
- Какое тебе дело до чужого ребенка? - спросила она. Теодор холодно усмехнулся.
- Я всего лишь эгоистично пекусь о собственной репутации. Но ты подумай, какой ценой придется заплатить невинному ребенку за твою мелочную злобу.
- Ты все сказал? - выговорила она, до глубины души обиженная его словами, что она может испытывать такое низкое чувство, как злоба.
- Да.
- Тогда, надеюсь, ты позволишь мне отдохнуть?
- Миледи. Мне кажется, Уиндемы не из болтливых, как и твои слуги. Будем надеяться,что мое мнение верно, - он коротко поклонился и вышел, оставив Эмму оскорбленной и расстроенной.
"Ненавижу, ненавижу, ненавижу!" - мысленно повторила она. Эмма искренне ненавидела Теодора, хотя и не могла сказать за что.

Глава 21


Следующее утро началось для Эммы ужасно, ее тошнило, ей было так плохо, что она едва не проклинала свою беременность - столь долгожданную.
Кэтрин, направлявшаяся в спальню хозяйки с целебным чаем, встретилась с бароном на лестнице.
- Доброе утро, милорд, - присела она и заспешила дальше. Теодора встревожило испуганное выражение на лице горничной, и он пошел вслед за ней в спальню к жене. Эмма скорчившись лежала на кровати и безвучно плакала.
- Миледи, я принесла чай, - покосившись на Теодора, шепотом сообщила Кэтрин.
- Не надо, Кэтрин, - слабо сказала Эмма. Для того, чтобы выпить чай, надо было хотя бы приподнять голову, а любое движение отдавалось мучительными спазмами в желудке.
- Что это? - спросил барон Эшли у горничной.
- Чай, милорд. Успокаивает желудок, - объяснила та.
- Теодор? - Эмма открыла глаза. В них полыхнула ненависть. - Уходи.
Теодор одарил жену мрачным взглядом.
- И так каждое утро? - спросил он у Кэтрин. Горничная с опаской посмотрела на хозяйку. Она знала, что хозяева не очень-то жалуют друг друга, и леди не хотела, чтобы лорд знал о ее состоянии... Кэтрин не решалась ответить на вопрос барона, потому что боялась обвинений в предательстве со стороны госпожи.
Тут Эмму скрутил очередной приступ. Кэтрин решила, что госпожа обязана выпить чай, может хоть барон сумеет ее заставить...
- Обычно легче, - ответила она робко. - Только сегодня так плохо.
- Пошлите кого-нибудь за доктором, Кэтрин, - распорядился он и забрал у нее поднос с чаем.
- Не ходи, Кэтрин, - выдавила через силу Эмма. - Все нормально. Тошнота скоро пройдет.
- Идите, - приказал барон горничной, та послушалась мужчину. Теодор поставил поднос на ночной столик. - Эмма, ты должна выпить чай.
У нее на языке вертелись тысячи ругательств, но ни одно из них она не смогла произнести, будучи леди, поэтому просто обожгла его ненавидящим взглядом.
Теодор понял, что надо переходить к решительным дйствиям. Он сел на край кровати. Ему хотелось утешить Эмму, погладить по голове, но на это он не решился.
- Эмма, ты хочешь этого ребенка. Ты хочешь, чтобы он родился, так?
- Не твое дело, - огрызнулась она, пытаясь справиться с очередным приступом тошноты.
- Мое, ты моя жена.
- Неверная жена.
- Ты моя жена, я хочу, чтобы ты была здорова.
- Зачем тебе это?.. - она застонала от новой боли, скрутившей желудок. Теодор понял, что спорить бесполезно. Когда стало ясно, что приступ у Эммы прошел, Теодор аккуратно приподнял ей голову, готовый к сопротивлению. К счастью, жена была настолько слаба, что не могла сопротивляться. Он поднес чашку к ее губам, и Эмма сделала несколько глотков, потом со стоном упала на подушки.
- Еще немного, - спокойно сказал Теодор, снова приподнимая ей голову. Так он заставил Эмму выпить всю чашку.
- Уходи, - сказала она.
Теодор помолчал, размышляя, стоит ли оставлять ее одну.
- Я побуду здесь, - решил он. Эмма лишь вздохнула: спорить не было сил.
Теодор устроился в кресле так, чтобы можно было наблюдать за Эммой. Через минуту она уже спала.

Доктор, осмотрев леди Эшли, подтвердил, что она беременна и что ее нынешнее недомогание естественно в ее состоянии.
Проводив доктора, Теодор вернулся в комнату Эммы. Теперь она чувствовала себя превосходно, лежала в постели и пила целебный чай.
- Выйди, - надменно приказала она. Теодор приподнял брови, прошел по комнате и сел в кресло. Эмма сделала вид, что не заметила. Теодор молча ждал, когда она выпьет чай.
- Мне нужно одеться, - сообщила она, поставив чашку на поднос. Ожидалось, что Теодор выйдет после такого недвусмысленного намека.
- Пожалуйста, - слегка махнул он рукой, даже не подумав встать с кресла или отвернуться. Эмма решила, что мужской наглостью ее не запугать, отбросила одеяло и прошла в гардеробную, где ее уже ждала Кэтрин.
Через некоторое время она появилась в льдисто-голубом утреннем туалете.
- Тебе что-то от меня надо? - спросила она Теодора.
Он не отреагировал на враждебность в ее тоне.
- Я подумал, что тебе пойдет на пользу прогуляться, - он встал с кресла и протянул ей руку. Эмма смерила его надменным ленивым взглядом, отвернулась и вышла из спальни, не приняв предложенную руку. Теодор слегка вздохнул и пошел следом.
Они вышли в парк. Теодор не стал предлагать ей руку, просто поравнялся с ней и молча пошел рядом. Эмма собиралась игнорировать все его попытки заговорить, но ее план блестяще провалился, потому что Теодор молчал. Она была разочарована. Ей оставалось только представлять, как он был бы унижен и оскорблен ее пренебрежением.
- Тебе незачем идти со мной, - заговорила она первой. Теодор посмотрел на нее.
- Незачем, - согласился он, продолжая шагать рядом.
- Я прекрасно прогуляюсь одна, - сделала она еще один намек на то, что он должен уйти.
- Считай, что меня нет.
Эмма остановилась и медленно проговорила голосом ледяной королевы:
- Я хочу остаться одна.
Одна бровь Теодора дрогнула. Несколько мгновений он глядел ей в глаза. Выхода было два: либо поклониться и уйти, либо вступить в открытое противостояние. Очевидно, если он хотел, чтобы Эмма с ним считалась, разумнее было принять бой.
- А я не хочу, чтобы ты осталась одна.
Эмма онемела от изумления.
- Почему? - только и смогла сказать она.
Теодор закатил глаза.
- Ты беременна, тебе в любую минуту может стать плохо - голова закружится или что-то еще - я не могу оставить тебя одну.
- Мне не нужна твоя забота, - вспыхнула она, развернулась, готовая побежать, но Теодор поймал ее за руку.
- Я полагаю, беременная женщина не должна носиться по дорожкам парка сломя голову.
Приходилось признать, что он прав. Но как хотелось вспылить, прогнать его, убежать от него, никогда не видеть его! Эмма совладала с собой, резко повернулась, собираясь продолжить эту неприятную прогулку. В то же мгновение у нее потемнело в глазах, и она качнулась к Теодору, уцепилась за его жилет. Он подержал ее несколько секунд, пока головокружение не прошло. Наконец Эмма выпрямилась.
- Спасибо, - процедила она, медленно отворачиваясь от него.
Через несколько минут неторопливой молчаливой прогулки она добавила:
- Впрочем, тебе следует признать, что если бы мы с тобой не спорили, этого не случилось бы, - она с вызовом взглянула ему в глаза.
- Не случилось бы, - согласился он. Эмма нахмурилась: как можно спорить с человеком, который во всем с тобой соглашается!

Вскоре Эмма прекратила свои попытки выпроводить Теодора из Дербери, потому что он их просто игнорировал. Между ними установилось некое подобие мира, если не считать мелких стычек. Теодор неизменно сопровождал ее на прогулках, в поездках к арендаторам, к соседям, в общем, был так внимателен и предупредителен, словно она носила его ребенка!
Но ведь это так и есть... Иногда Эмма забывала, что ее ребенок действительно от Теодора.
Каждое утро помогал ей преодолеть утреннюю болезнь. Еще несколько раз ей было так же плохо, как в то памятное утро, и каждый раз Теодор был рядом. Его присутствие приносило ей облегчение. Ей нравилось, что он рядом, хотя ему она ни за что бы в этом не призналась. Она гнала его, ругала последними словами, но он был глух и нечувствителен к ее нападкам.

Эмма нервно ходила по своей комнате. Было поздно, она уже давно отпустила Кэтрин и до боли в глазах хотела спать, но... боялась, что непременно наступит утро и ей снова будет плохо, и больно, и тошно - как сегодня. Она остановилась у окна и уставилась в темноту. Ее до костей пробирал озноб. "Надо лечь, - говорила она себе. - Твое беспокойство вредит ребенку..." Но потом вдруг вспоминала, как ее выворачивало наизнанку этим утром, и желание лечь в постель тут же пропадало. Закутавшись поплотнее в шаль, она снова принялась мерить шагами комнату.
Дверь, ведущая в спальню мужа, отворилась. Эмма вздрогнула, остановилась и уставилась на Теодора. Впрочем, было темно, она не могла разглядеть выражение его лица.
- Как ты себя чувствуешь? - спросил он. Она расслышала в его голосе беспокойство. Надо же, беспокоится о чужом ребенке! Эмма почему-то разозлилась.
- Не твое дело! Выйди из моей комнаты?
"Если бы ты не хотела, чтобы я в нее входил, ты бы заперлась," - подумал Теодор, но вслух говорить этого не стал, иначе Эмма из гордости наверняка бы заперлась в следующий раз. Он только усмехнулся, приблизился к ней, обнял за талию и повел к кровати.
- Я твой муж, хоть ты и предпочла бы забыть об этом.
Он усадил ее на кровать, потом надавил на плечи, заставляя лечь. Эмма не перечила и подчинялась его действиям.
- Зачем ты пришел ко мне так поздно? - вдруг забеспокоилась она, когда голова ее коснулась подушки. Сама она знала только одну причину для столь позднего визита мужа.
Теодор накрыл ее одеялом.
- Я слышал, как ты ходишь по комнате. С тобой все в порядке? - он коснулся рукой ее лба, проверяя температуру. Лоб был холодным.
Эмма нарочито небрежно пожала плечами:
- Бессонница.
- Я принесу тебе чай. Постарайся заснуть.
Теодор вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Постель вдруг показалась Эмме ужасно холодной. Она задрожала. "Господи, сколько можно мерзнуть!" - взмолилась она. И чай, который обещал Теодор, тоже будет холодным, ведь все слуги спят. Странно, лето - а она так мерзнет.
Вошел Теодор с небольшим подносом в руках. Он сел на край кровати, налил ей чаю.
- Держи. Чай не очень горячий.
- Не нужно, - попробовала отказаться она. Он усмехнулся, поставил чашку на столик, приподнял Эмму на подушках и вручил ей чашку.
- Пей.
Чашка приятно грела руки. Эмма задалась вопросом, где он взял относительно горячий чай в это время суток, но спрашивать Теодора не стала, ведь это означало бы, что она готова разговаривать с ним. Она тихонько выпила чай, ощущая внутри приятное тепло. Кроме того, там, где на одеяле сидел Теодор, тоже становилось тепло. Правда, ноги и руки все равно мерзли.
Забирая у Эммы пустую чашку, Теодор случайно коснулся ее руки.
- Ты, похоже, замерзла, - отметил он.
- Нет, - автоматически ответила она.
Теодор скептически скривился и, как всегда, не поверил ей. Поколебавшись мгновение, он скинул халат, оставшись в чем мать родила, и залез к ней под одеяло.
- Что ты делаешь? - испугалась Эмма и попыталась отодвинуться.
- Пытаюсь спокойно поспать, - объяснил Теодор.
- Иди к себе, - она все еще пыталась бороться с ним, отодвигая его руки от себя.
- Зная, что ты мерзнешь здесь, я просто не смогу уснуть со спокойной совестью. Иди ко мне.
Он аккуратно справился с ее слабыми попытками его отодвинуть и притянул ее в свои объятия. Первое, что отметила Эмма, Теодор был теплым - притягательно теплым. Даже горячим. Она вздохнула - а через какую-то секунду уже спала.
Когда Эмма проснулась, Теодора уже не было. Тут же подступила тошнота, и она свесилась с кровати. Там всегда наготове стоял тазик. Незаметно для Эммы в спальню вошли Кэтрин и барон. Горничная забрала таз, а муж сел на кровать, вытер лицо Эммы и вручил ей чай. Разговаривать не было нужды, оба привыкли так встречать утро. К радости Эммы этим утром ей больше не было плохо.
А вечером... Теодор снова лег с ней спать.
- Выйди из моей комнаты, - приказала она. Теодор в ответ только слегка улыбнулся и залез под одеяло.

К середине сентября утренняя тошнота почти совсем прошла.
- Я хочу в Лондон на малый сезон, - однажды заявила Эмма во время ежедневной прогулки Теодору. - Я давно не была в Лондоне и еще некоторое время не смогу попасть туда, - она многозначительно посмотрела на свой живот.
Эта мысль Теодору совсем не понравилась: в Лондоне слишком много мужчин и возможностей с ними уединиться. С другой стороны, это хорошая возможность проверить, может ли он доверять Эмме.
- Хорошо, - ответил он. - Едем в Лондон. Может быть, через две недели?
Эмма вопросительно посмотрела на него.
- Я сначала побываю в Эшли, - пояснил он.
Эмма равнодушно пожала плечом. Но этой ночью особенно остро ощущала его присутствие в своей постели.
На следующий день он уехал. Она скучала без него. Говорила, что ей все равно, повторяла, что должна быть рада его отсутствию, но то и дело представляла усмешку, которой он отвечал на все ее приказания, а потом поступал по-своему. Чувствовала себя очень одиноко в своей постели по ночам и очень несчастной по утрам, хотя больше ее не тошнило, а только мутило, и особый уход ей не требовался. Однажды она поймала себя на мысли, что готова снова страдать по утрам, лишь бы почувствовать ласковые руки, вытирающие ей лицо, отбрасывающие волосы со лба...
30 сентября к обеду Теодор вернулся. Эмма внимательно разглядывала его из окна, когда он спрыгивал с лошади - той самой, надежной и спокойной. Если честно, Эмма не сказала бы, что он плохой наездник. Интересно, он все так же пьет молоко, проезжая по той дороге? Она улыбнулась.
Она сочла Теодора довольно красивым мужчиной. Длинные ноги (она вспомнила, как он однажды ходил голым по ее спальне, задувая свечи - правда, с тех пор свечи он всегда гасил прежде, чем скинуть халат), изящные пальцы, густые волосы, более длинные, чем предписывалось модой. Но когда Теодор следил за модой? Эмма прекрасно знала, что герцог Клермонт следит за модой, поэтому она могла судить о том, что модно, а что нет, и совершенно очевидно, что Теодор даже не пытался делать это. Одет всегда так, чтобы было удобно.
Они иногда посещали соседей, и Эмма видела некоторых мужчин, которые в своем стремлении быть модными доходили до крайностей и становились смешными. В Теодоре было некое внутреннее достоинство, которое позволяло выглядеть прекрасно в обычной одежде. Он был... мужчиной.
И, надо сказать, благородным мужчиной. Если бы он захотел воспользоваться своим правом супруга, она ничего не могла бы сделать. Она могла бы сказать "нет", а он мог бы усмехнуться и заняться своим делом. Но он не сделал ни единой попытки, и Эмма жалела об этом. Иногда, когда он ложился в постель и обнимал ее, она чувствовала, что он возбужден и полностью готов, но Теодор вел себя так, будто ничего не хочет. Мужчина, страдающий излишним благородством.
К великому сожалению Эммы, этой ночью он не пришел к ней и заснул в своей комнате. А ей осталось только в одиночестве читать отчеты, которые он привез из Эшли-парка.

Глава 22


Потягивая великолепное вино, Теодор внимательно следил за своей женой, кружившейся в вальсе с одним из своих поклонников.
Ее трехлетнее отсутствие почти не повлияло на ее популярность. Конечно, слава "самой известной вдовы" за это время успела достаться другой женщине, но память о подвигах леди Эммы была еще жива. Многочисленные мужчины, с которыми она спала во время своего вдовства, Клермонт, с которым она спала, будучи уже замужем за бароном Эшли... И, кажется, за три года ничего в их семье не изменилось и барон не являлся препятствием для романов его жены. По крайней мере, он никому из ее поклонников никогда не угрожал расправой, не кипел от ярости и вообще не выказывал никаких признаков ревности. Он только молча наблюдал...
Эмма сдержанно улыбнулась пылкому виконту Дервуду. Тем не менее в ее прохладной улыбке ясно читалось обещание чего-то большего, чем легкий флирт. Они вышли на балкон. Теодор иронично улыбнулся и стал считать время, не собираясь давать им больше, чем две минуты. Не прошло и минуты, как они вернулись. Этого времени едва ли хватило бы даже на поцелуй.
Теодор ожидал этого. За прошедшие две недели подобные сцены повторялись не раз: многообещающий флирт, уединение на полминуты, возвращение в зал - без всяких признаков возможного разврата. Туалет в порядке, каждая волосинка на месте, прохладное выражение на лице. Иногда он ловил на себе мимолетный взгляд Эммы - после того, как она возвращалась в зал. Вот и в этот раз она взглянула на него. Теодор слегка приподнял бокал в знак приветствия. Эмма отвернулась. Может быть, она хочет заставить его ревновать? Что ж, он ревнует.
Герцог Клермонт внимательно наблюдал за обоими. Сейчас Эмму вел в танце какой-то новоявленный модник, а потом был его танец.
Вместо этого Клермонт пригласил Эмму выйти на террасу. Наедине с ним Эмму мгновенно охватила грусть - ведь это был ее брат, с ним она могла быть честной.
- В чем дело, Эмма? - довольно жестко спросил герцог. - Тебе нравится издеваться над собственным мужем?
- Я беременна, Клермонт.
Герцог на мгновение потерял дар речи.
- Я слышал, что у беременных женщин бывает необъяснимое настроение, но то, что ты делаешь - это слишком, по-моему.
- А что я делаю? Это всего лишь флирт, обычный флирт.
- Если бы ты видела барона Эшли в те минуты, которые ты проводишь на балконе со своими поклонниками, то поняла бы насколько ему это не нравится.
Эмма пожала плечом.
- Впрочем, если он такой дурак, что позволяет тебе вить из него веревки, то, пожалуй, он заслуживает всего, что получает, - неприязненно заявил герцог.
Эмма обожгла его сердитым взглядом:
- Не смей так говорить о нем.
Эти слова тоже ошеломили герцога. После недолгого молчания он протянул:
- О-о, вот как... Тогда в чем дело?
- Он не верит, что это его ребенок, - с горечью призналась Эмма.
Поколебавшись, герцог все же решился задать еще один вопрос.
- А чей это ребенок?
Эмма изумленно уставилась на герцога, открыв рот.
- И ты... ты тоже не веришь?
- Согласись, для этого есть кое-какие основания.
Эмма сникла и отвернулась.
- Хорошо, пусть он не верит. Ты за это наказываешь его?
Эмма не ответила.
- Очевидно, за это, - заключил герцог, хорошо зная кузину и ее манеру отвечать на вопросы. - И при этом ты еще жалуешься, что он не верит тебе! - герцог покачал головой. - Эмма, ты дура.
Она обожгла его еще одним сердитым взглядом. Герцог, не обратив на это никакого внимания, продолжал:
- Если тебе так важно, чтобы он верил тебе, то ты явно избрала не ту тактику. Флиртуя с кем попало направо и налево, уединяясь... Кстати, от кого, по его мнению, твой ребенок?
- От тебя, - мрачно ответила Эмма.
- От меня? - изумился Клермонт. - Что ж, я навещал тебя в Дербери, так что у него есть основания так думать. По его же вине, между прочим, - намекнул он на ту злую шутку, что сыграл с Эммой Теодор. Кузина давно уже рассказала герцогу всю эту историю.
- У него нет оснований, - отрезала Эмма. - Уж кому как не тебе знать, что это не может быть твой ребенок.
- Должен сказать, что одно время я был не прочь переспать с тобой, - с ухмылкой заправского повесы сказал Клермонт.
- Но этого не произошло, - холодно сказала Эмма. Потом вдруг призналась: - За четыре с половиной года я ни с кем не была... кроме как с Теодором.
- Вот как? - Клермонт сразу поверил ей. - Ты ему это говорила?
- Говорила.
- И он не верит?
Эмма усмехнулась.
- А еще, когда он спросил, чей это ребенок, я заявила ему, что твой.
Герцог закатил глаза.
- Очень мило.
Некоторое время они молча смотрели на темный сад.
- Если Юджиния вдруг услышит, что я ношу твоего ребенка... это сильно повредит тебе? Я слышала, что вы помирились, - тихо произнесла Эмма.
- Во-первых, ты носишь не моего ребенка, - напомнил герцог.
- Иногда я об этом даже сама забываю, - улыбнулась Эмма. Клермонт не ответил на ее улыбку.
- А во-вторых, она мне верит, как и я ей. Иначе, ты полагаешь, она позволила бы мне навещать тебя в Дербери?
- Верит...
- Доверие, Эмма, либо есть, либо нет. И если ты хочешь завоевать доверие своего мужа, то последнее, что тебе следует делать, - это проводить сезон в Лондоне и уединяться с кем попало. Тем более, со мной. Мы разговариваем уже минут двадцать. Вполне хватило бы на одно дело интимного характера. Давай вернемся в зал.
Эмма подала ему руку и, нацепив дежурную улыбку, позволила ему проводить себя в дом. В этот раз она специально отыскала Теодора в толпе. Он не стал приподнимать бокал, как сделал это в первый раз, просто скользнул по ней рассеянным взглядом и отвернулся.
"Еще два танца и пора возвращаться," - решила она.
Как всегда, Теодор вежливо проводил Эмму до кареты и устроился рядом.
- Вам понравился бал, миледи? - с непроницаемым выражением лица спросил он.
- Да, понравился.
- А герцогу Клермонту понравилась новость, которую вы ему сообщили?
Эмма задохнулась от возмущения.
- Он рад за меня, - холодно сказала она. Потом решила использовать свой шанс и последовать совету герцога. - Но он также прекрасно знает, что это не его ребенок.
"А чей же?" - должен был спросить Теодор. Тогда Эмма ответила бы: "Твой." Но он промолчал.

На следующее утро, когда Теодор сидел в клубе на Сент-Джеймс и читал газету, туда вошел герцог Клермонт. Оглядевшись, он направился прямо к барону Эшли.
Теодор размышлял о том, что короткие приличные свидания Эммы с поклонниками на балах ничего не значат. Она может всего лишь договориться встретиться позже, днем. Например, сейчас, когда он отсутствует. Теодор не желал устанавливать слежку за собственной женой, но понимал, что надо что-то изменить в своем отношении к ней. Надо измениться самому. Ему до смерти надоело быть посмешищем, с которым не считается собственная жена. Стоит ему сказать или сделать что-либо неаккуратное, нетактичное, как она тут же начинает ненавидеть и унижать его. Летом в нем снова возродилась надежда иметь нормальную семью, любящую... может, и не любящую, но терпеливую, понимающую, добрую жену. Или хотя бы просто понимающую. Очевидно, добродушие Эммы объяснялось облегчением после его розыгрыша. Стоило жизни войти в обычную колею, как Эмма снова стала Холодной Леди.
- Эшли, - холодно поздоровался герцог.
- Клермонт, - в тон ему ответил Теодор.
- Вы глупец, - тихо заявил герцог, понимая, что провоцирует дуэль. Но он был почти уверен, что барон не осмелится на это.
- Сообщите что-нибудь новое, - равнодушно ответил Теодор. - Например, что не будете уединяться с моей женой. Иначе придется слишком рано вставать.
Недвусмысленное предупреждение. Герцог был удивлен. Он сел рядом с Теодором, который снова уткнулся в газету.
- Это не мой ребенок, - сказал Клермонт.
Теодор пристально взглянул на герцога и кивнул, давая понять, что верит. Собственно, он уже давно в это верил.
- Эмма утверждает, что он ваш, Эшли.
- Это она просила поговорить со мной?
- Нет, она не просила. Я, вероятно, не меньший глупец, чем вы, раз решился на это.
Теодор наконец оторвался от газеты и откинулся на спинку стула.
- Что вам надо, ваша светлость?
- Только сказать то, что я уже сказал. И еще. Скажите Эмме, что верите ей.
- Доверие либо есть, либо нет. И я не хочу лгать.
- Что ж, приятного дня, - герцогу не оставалось ничего другого, кроме как закончить разговор.
- Приятного дня, ваша светлость, - попрощался Теодор.
Собственно, то, что Эмма беременна от него, Теодор рассматривал в последнее время не более, чем счастливую случайность. В остальном он ей не доверял. Оставалось только гадать, кто из ее поклонников смеется сейчас над обманутым мужем вместе с ней. Так больше не может продолжаться.
Теодор отправился домой. Как ни странно, сегодня днем леди Эшли осталась дома. У нее была гостья - леди Клермонт. Теодор столкнулся с ней в дверях. Они раскланялись. Эмма была расстроена, хотя ее лицо как всегда ничего не выражало.
- О чем вы говорили с герцогиней? - счел нужным поинтересоваться он.
- Она просила оставить ее мужа в покое, - надменно призналась Эмма.
- И что ты собираешься делать?
- Оставлю ее мужа в покое, - ответила Эмма, сделав акцент на слове "ее".
- И всех остальных тоже, - твердо сказал он.
- Что? - Эмма не привыкла к проявлениям собственничества со стороны Теодора. Эмма подозрительно разглядывала мужа: это был вроде он, но вроде как и нет... От прежнего Теодора этого мужчину отличало жесткое выражение лица, холод в глазах и какая-то странная решимость.
- В твоей жизни больше не будет мужчин, кроме меня. Иначе я найду способ наказать тебя.
- Наказать меня? - она мгновенно вспомнила свой первый брак и наказания, которым ее подвергал муж за непослушание.
- Да.
Эмма размахнулась и влепила ему пощечину. Несколько мгновений Теодор смотрел на нее, потом отвесил пощечину в ответ - несильно, небольно, но ощутимо. Эмма поняла, что это значит: не унижай меня. И тем не менее... прежний Теодор никогда бы не ударил женщину, даже невсерьез. Он поднимался по лестнице, а ей не оставалось ничего иного, кроме как смотреть ему вслед. Она рассеянно потерла щеку, по которой он ударил. В ней просыпалась злость: не будет мужчин кроме него? Как бы не так!

Этим же вечером давала бал леди Минтон - новая "самая известная вдова". Подходящее место, чтобы отомстить мужу за все.
Эмма ехала на бал с твердым намерением с кем-нибудь переспать. Прямо там. Чтобы все об этом знали.
Она окинула пытливым взглядом толпу своих поклонников, выбирая любовника на вечер. Лорд Дарлингтон... Вполне подходящая кандидатура, но слишком мерзко ухмыляется. Виконт Дервуд... Она никогда его не любила за привычку много болтать. Мистер Вичерли... Слишком мрачен.
Эмма поймала себя на том, что ни один из поклонников не кажется ей привлекательным. "Выбери кого-нибудь!" - приказала она себе. И заставила себя снова окинуть толпу поклонников взглядом. Внимание ее привлек вновь прибывший гость - Джонас Хоупли. Он явно возмужал. Вот это было бы интересно... Но он направился в другую сторону. Значит, он вернулся из Индии. Интересно, знает ли об этом ее муж?..
"Не думай о нем!"
Она была недовольна собой. Все, что от нее требовалось, выбрать кого-нибудь, а там мужчина сам все сделает. "Третий танец," - решила она. Тот, кто пригласит ее на третий танец, и будет сегодня ее любовником. Дарлингтон. Что ж, могло быть и хуже. Она обещающе улыбнулась ему. Он ответил тем же. Четвертый танец она сегодня решила никому не отдавать. Именно тогда это и произойдет. Лорд Дарлингтон заверил ее, что тоже никому не обещал этот танец...
Она должна была быть удовлетворена - но никогда еще она не чувствовала себя столь отвратительно.
Первый танец - вальс. Она с облегчением улыбнулась болтливому Дервуду. Второй танец - старинный менуэт, необъяснимая страсть леди Минтон. Ее партнером стал молчаливый Вичерли, что было ей на руку. Час страшной казни приближался, и она не могла думать ни о чем другом. И вот - третий танец. Она протянула руку Дарлингтону и улыбнулась. Он тонко улыбнулся в ответ, зная, чем закончится их танец. Шаг, поворот, шаг... И каждое движение приближало ее к смерти... "Не надо, не делай этого!" - кричала какая-то часть ее натуры. "Ты сможешь, ты сделаешь это!" - говорила другая.
- Не желаете прогуляться по саду, миледи? Сегодня довольно душно, - небрежно обронил Дарлингтон.
- Да, душно, - спокойно ответила Эмма, хотя сердце ее сжалось в предчувствии беды. "Еще не поздно отказаться," - сказала она себе, но все-таки позволила лорду увлечь ее к выходу в сад.
- Миледи, по-моему, это мой танец. Дарлингтон...
Путь им преградил невесть откуда взявшийся Теодор. Эмма почувствовала такое облегчение, что даже испугалась.
- Я сегодня не танцую четвертый танец, - надменно заявила она. Дарлингтон молча сверлил барона взглядом, вовсе не желая участвовать в дуэли. Одно дело, когда муж не возражает, но когда он возражает...
Теодор протянул ей руку.
- Боюсь, что танцуете, - решительно заявил он. Эмма не осмелилась ослушаться его сейчас - слишком явной была угроза в его глазах. - Милорд, вы простите нас?
- Разумеется, барон, - ответил Дарлингтон.
После того, как танец кончился, Теодор повел ее сквозь толпу к выходу. Эмма не сразу поняла, что он намерен увести ее с бала. Она попыталась забрать у него руку, но он был сильнее, и только насмешливо взглянул на нее.
- Пусти меня, - зашипела она, не желая, чтобы ее так унижали. Никакой реакции. В конце концов Теодору удалось выволочь ее на улицу под насмешливыми взглядами некоторых припозднившихся гостей. Там их уже ждала карета.
- Как ты смел так унизить меня! - в карете она уже не сдерживалась.
- Не больше, чем ты меня, - холодно, чуть насмешливо ответил Теодор. - Никаких мужчин, кроме меня, Эмма. Если хочешь, можем сделать это прямо здесь, в карете.
Она задохнулась от возмущения и замолчала. Теодор иронично улыбнулся. Он прекрасно понял, зачем Эмма направилась с другим мужчиной в сад. Его озадачило лишь выражение ее лица, когда он остановил ее и Дарлингтона.
Собственно, несмотря на все его угрозы и на всю его решимость, как он мог наказать ее за непослушание? Он мог бы решиться на побои, но она была беременна. Впрочем, ей было необязательно знать о его сомнениях.

На вечер к графине Йовиль Эмме пришлось ехать вместе с Теодором, потому что он пригрозил, что если она поедет туда одна, то он приедет за ней и прилюдно оттуда утащит, применив силу, если понадобится. А если она вздумает уединяться с кем-нибудь из мужчин, кроме него самого, то задерет юбки и отшлепает прямо посреди бального зала.
- Ты не посмеешь, - холодно сказала Эмма в ответ на эту угрозу. Теодор не стал опровергать ее слова, просто улыбнулся: мол, проверь... И проверю, решила Эмма.
На балу она видела, что Теодор внимательно следил за ней. Но все-таки иногда он танцевал, и в такие моменты Эмма ревновала, потому что слышала, как смеются его партнерши - иногда совсем молоденькие девочки, только вывезенные в свет. Может быть, он женился бы на одной из таких, если бы не было досадной помехи в лице Эммы. С кем бы ни общался Теодор, он был безупречен. Всем было приятно с ним. Но когда его взгляд обращался на Эмму, выражение лица барона Эшли резко менялось и становилось недвусмысленно угрожающим. И это злило.
Когда майор Триплтон намекнул, что не прочь сделать "это" и даже не прочь встретиться на рассвете с ее мужем, если тот выскажет такое желание, Эмма повела его в сад. Теодор танцевал с леди Минтон, и оба выглядели довольными - слишком довольными.
Майор начал целовать ее, Эмма отвечала на его поцелуи, постанывала, двигалась навстречу его рукам - и гадала, заметит ли Теодор ее отсутствие и успеет ли найти ее до того, как свершится "это".
А Теодор в это время разговаривал с Джонасом.
- Я завтра женюсь, - объявил Джонас.
Теодор приподнял брови.
- На ком?
- На одной вдове. Вряд ли ты ее знаешь. Миссис Твидор.
Несколько секунд Теодор в изумлении молчал.
- Лично я ее не знаю, но... в полусвете она очень известна, - наконец ответил он.
- Ты хочешь отговорить меня? - с вызовом сказал Джонас. - Не старайся. Она беременна от меня.
- Ты уверен в том, что от тебя? Я бы усомнился в словах этой женщины. Даже в полусвете она известна своей... нечистоплотностью.
- Я женюсь на ней, - с угрюмой решимостью заявил Джонас.
- Тогда составь хотя бы приличный брачный контракт. Я могу прийти к тебе завтра, и мы обсудим.
Джонас удивленно посмотрел на брата, словно мысль о контракте не приходила ему в голову. Потом медленно кивнул, сочтя эту мысль разумной.
- Будем надеяться, твоя жена не окажется хуже моей, - сухо сказал Теодор, ища свою жену глазами. Спустя некоторое время он понял, что надо идти искать ее в сад... или еще куда-нибудь.
Три минуты поцелуев и ласк - и вот Эмма слышит голос Теодора:
- Из того, что я вижу, я делаю вывод, что ты мне не поверила, - равнодушно сказал он. Эмма обернулась на звук голоса. Муж стоял, прислонившись к дереву. Был холоден и ироничен.
- Это не то, что вы думаете, Эшли, - счел своим долгом заявить майор. Теодор закатил глаза.
- Теперь, я полагаю, соринка из глаза успешно удалена, спаситель получил свою благодарность, и ничто не мешает нам вернуться в зал, - сказал барон и подал руку Эмме с преувеличенно вежливым поклоном.
Майор отпустил свою партнершу. Эмме ничего не оставалось, как принять руку Теодора. Она гадала, верил он в то, что говорил, или просто издевался. Поскольку ничего, кроме нескольких поцелуев, майор от нее не получил, она не признавала за собой особой вины и не ждала от Теодора никакого наказания. Они спокойно шли через зал, полный гостей, которые шушукались у них за спиной. Эмма могла легко догадаться, что они смеются над Теодором, который уже второй вечер подряд бросается в сад и приводит оттуда жену, уединившуюся с кавалером, и осуждают ее, осмелившуюся на попытку публичной измены.
Иногда они останавливались, чтобы переброситься со знакомыми парой слов. Навстречу им попалась и чета Клермонт. Пока они обменивались приветствиями, Эмма поймала на себе осуждающий, презрительный взгляд герцога. Он слегка покачал головой, словно говоря: не делай больше так. Эмма опустила глаза.
Посреди зала Теодор вновь остановился. Эмма приготовилась раскланиваться с очередными знакомыми, но Теодор неожиданно повернулся к ней лицом, обхватил ее так, что она оказалась у него под мышкой, а ее зад очень удобно выпятился...
- Нет... - прошипела она, яростно вырываясь, понимая, что он решил осуществить свою угрозу. Гости уже начали собираться вокруг них, не собираясь пропустить скандал.
- Не надо, не смей, - шипела она, уже срываясь на крик, понимая, что вырваться не удастся. Он опустил ладонь на ее закрытый юбками зад - несильно. Она даже не чувствовала боли, одно только унижение. - Отпусти меня!
Тогда он ударил посильнее. Кто-то в толпе злорадно засмеялся. Кто-то из мужчин неуверенно пробормотал: "Эшли, перестаньте..." Эмма вдруг поймала взгляд герцога - ты это заслужила, говорил он. Все смеялись над ней и радовались, что ей воздают по заслугам, хотя многие из гостей были куда более грешными, чем она.
- Я не буду больше, хватит! - взмолилась она после третьего удара, поняв, что ее никто не собирается выручать. Как она будет завтра смотреть им всем в глаза?
- Проси прощения, - приказал Теодор, поставив ее перед собой. Эмма размахнулась и влепила ему пощечину.
- Значит, мало, - сказал он на это и снова перехватил ее поудобнее. Теперь он был зол настолько, что ему стало все равно - что на них смотрят, что Эмма беременна. Он отвесил ей несколько полновесных шлепков и, судя по всему, собирался бить до тех пор, пока не устанет рука, поняла Эмма.
- Не надо! - закричала она, вырываясь. Теодор размеренно наносил удары, которые, впрочем, становились все слабее по мере того, как остывал его гнев, только Эмма не чувствовала этого. Она плакала. - Хватит, пожалуйста!
Теодор остановился, отпустил ее. Они стояли посреди примолкшей толпы и смотрели друг другу в глаза.
- Ты раскаиваешься? - спросил Теодор. Все замерли в ожидании ее ответа.
- Ненавижу тебя, - процедила она. Тогда Теодор мрачно усмехнулся размахнулся и отвесил ей пощечину - несильно, ни боли, ни отпечатка на щеке не останется. Потом развернулся и пошел прочь, оставив ее посреди зала. Толпа расступалась перед ним. Вдруг он столкнулся с какой-то женщиной. Леди Минтон. Они неслышно обменялись парой слов - и удалились вместе.
После этого зал словно взорвался шумом голосов, обсуждающих это событие. Все снова пришли в движение.
- Ты получила по заслугам, распутница, - сказала какая-то старая дама, проходя мимо Эммы.
Какое унижение... Эмма подумала, что до конца жизни не сможет появиться в обществе. Она вскинула голову и медленно направилась к выходу. Толпа расступалась перед ней также, как и перед ее мужем. Только Теодор снял с себя венец покорного рогоносца, который носил по ее вине, и потому его кое-кто провожал даже с восхищением. Она же была публично унижена, и потому всюду встречала лишь насмешливые и презрительные взгляды. Майору Триплтону явно было весело, хотя он пытался скрыть это. Джонас Хоупли был в ужасе. Клермонт смотрел на нее грустно, а его жена - сочувствующе, что оказалось для Эммы полной неожиданностью. Вот уж кто должен был злорадствовать.
Триплтон перехватил ее уже на улице.
- Теперь, полагаю, никто нам не помешает, - галантно сказал он и поклонился.
- Не желаю вас видеть, убирайтесь! - вспыхнула она, вспоминая, как он смеялся вместе со всеми. Некоторое время майор пристально смотрел на нее.
- Вероятно, и со мной в сад вы вышли, только чтобы насолить собственному мужу? - прохладно осведомился он. Эмма размахнулась, но майор перехватил ее руку.
- Потише, мадам, - голосом, каким отдавал приказы, сказал он. - Я не собираюсь навязывать свое общество.
Он отбросил ее руку в сторону.
- Бедный барон Эшли. Теперь я понимаю, почему он не вызвал меня. Стреляться с каждым, кого вы вовлекаете в ваши игры - патронов не хватит.
Эмма гордо вздернула подбородок:
- Меня не интересует ваше мнение.
- Оно и видно, - презрительно обронил майор и вернулся в дом.
Эмма устало села в карету. Она понурилась, несмотря на жесткий корсет. Теодор осмелился ударить... побить ее прилюдно. Он ушел с другой женщиной. Как она теперь будет жить дальше? Как?..

Ночью она долго не могла заснуть, ожидая, когда вернется Теодор, и изводила себя картинами, как он предается любви с леди Минтон. Шаги в спальне Теодора раздались только тогда, когда начало светать. Эмма вскочила и ворвалась в его спальню. Теодор обернулся. Волосы его были слегка растрепаны и... от него пахло духами леди Минтон. За милю несло. Почему-то этот факт разозлил Эмму больше всего: а ее духи, видите ли, ему не нравятся!
- Где ты был? - спросила она после долгого молчания.
- Гулял, - пожал плечами Теодор и отвернулся.
- Значит, ты гулял, - она сделала акцент на последнем слове, - а я не имею права?
Теодор резко обернулся. Собственно, он так и не изменил жене - не смог перебороть свою порядочность, хотя уходил из бального зала с твердым намерением сделать это. Потом ему пришлось извиняться перед леди Минтон. Хотя Эмме обо всем этом знать не обязательно.
- Не имеешь, - холодно сказал он.
- Почему?
- Потому что я так сказал.
Некоторое время Эмма сверлила его злым взглядом, но это не произвело на мужа никакого впечатления. Он оставался холодным и решительным, всем своим видом напоминая, что случилось вечером у графини Йовиль и что такое может повториться вновь, стоит Эмме оступиться.
- Ты унизил меня, - холодно сказала она.
- Ты унижала меня не раз, - равнодушно возразил он. На это Эмме нечего было ответить.
- Чего ты хочешь добиться этим? - тихо спросила она.
Теодор мрачно улыбнулся.
- Послушания. Полного и безоговорочного послушания.
Это напомнило ей ее первое замужество.
- А как же "верность, честность и уважение"? - спросила она, чувствуя, что вот-вот сорвется и закричит.
Теодор подошел совсем близко. Он смотрел на нее сверху вниз, хотя Бог знает как это у него вышло, если учесть, что они были одинакового роста.
"Ты не способна на это,"- подумал он, а вслух сказал:
- Послушание, и ничего более. А теперь иди, я хочу спать.
Ее отослали, как служанку! Даже хуже, потому что со всеми слугами Теодор обходился как нельзя более корректно и вежливо.
Она размахнулась, но Теодор перехватил ее руку - он предполагал такую реакцию на свои намеренно грубые слова.
- Будь ты проклят! - закричала она. Теодор мрачно улыбнулся и отбросил ее руку. Вероятно, он был проклят в тот день, когда предложил ей стать его женой.
- Спокойной ночи, - сказал он холодно. Эмма выбежала из его спальни и с треском захлопнула за собой дверь.
Теодор разделся и упал на кровать, продолжая размышлять, как держать Эмму в узде, чтобы больше не повторять того, что сделал нынче вечером на балу. Он не мог вспоминать об этом без отвращения к себе. К сожалению, если он пойдет извиняться перед Эммой, то только испортит всю кампанию по "укрощению строптивой".

Глава 23


На следующее утро Эмму подташнивало, что было удивительно, потому что давно уже ребенок не беспокоил ее по утрам. Но она была рада любому происшествию, позволявшему ей остаться в постели. Спустя несколько минут после того, как она проснулась, пришел Теодор. Очевидно, встретил Кэтрин, которая сообщила ему о самочувствии Эммы. Он был весьма обеспокоен.
- С тобой все в порядке? - резко спросил он, стоя в дверях комнаты.
- Да, - несколько удивленно ответила Эмма. Что с ней может быть не в порядке?
- Может быть, стоит послать за врачом?
- Не надо, это просто... утреннее.
- Ты уверена?
И тут Эмма поняла, чего испугался Теодор - выкидыша. И испугалась сама. А вдруг это и правда?..
- Я пошлю, - решил Теодор и вышел из ее спальни. Не допусти, Господи! Он передал сообщение одному из слуг, наказав поторопиться, а сам отправился обратно к Эмме.
Эмма свернулась на постели калачиком, так было легче. Она была рада, что ее муки заставляют Теодора чувствовать себя виноватым. Очевидно, он считает, что вчерашнее избиение - хотя какое там избиение, скорее нервное потрясение - плохо сказалось на ее здоровье. Когда Кэтрин принесла чай, всегда помогавший ранее при утренних приступах, Теодор помог ей выпить его, как делал обычно в Дербери. Эмма очень хотела обидеться на него за вчерашнее и не принимать его помощи, но испугалась, что если она его прогонит, то он уйдет, и потому безропотно принимала его помощь. Она вспомнила, как облегчало его присутствие ее муки в Дербери, как терпеливо он пропускал мимо ушей ее нападки, как потом, когда утренняя тошнота стала понемногу проходить и ничья помощь ей не требовалась, она скучала без него. И вот он снова с ней, и у нее не хватает духу прогнать его, несмотря на вчерашнее.
Врач прибыл через пятнадцать минут - он жил неподалеку. Пока он осматривал леди, Теодор беспокойно ходил по комнате.
- Леди Эшли и ребенок в порядке, - наконец сообщил он. - Вероятно, леди вчера перенервничала? - вопросительно посмотрел он на лорда Эшли. Тот криво улыбнулся.
- Да, вчера леди Эшли действительно перенервничала, - отрывисто сказал он. Врач укоризненно посмотрел на барона, потом на его жену. Конечно, всякое бывает, супруги ссорятся, и не его дело вмешиваться в семейную жизнь.
- Постарайтесь избегать нервных потрясений, миледи. Это вредно для ребенка, - прощаясь, сказал он.
Эмма с мрачным удовлетворением посмотрела на мужа: как ты теперь будешь меня бить? Теодор ответил ей таким же мрачным взглядом: и без этого найду на тебя управу, не беспокойся. Этот молчаливый ответ несколько сбил с Эммы самоуверенность. Она просто отвернулась от него. Теодор криво усмехнулся.
- Сегодня вечером мы идем в оперу, - сообщил он. Эмма мгновенно обернулась к нему.
- Нет, - категорично сказала она. После вчерашнего унижения показаться на людях?..
- Эмма, я не спрашиваю, я сообщаю тебе, что... сегодня... вечером... мы... идем... в оперу. Понятно?
- А как ты меня заставишь? Снова побьешь?
Теодор решил сначала попытаться убедить ее:
- Вчера мы оба довольно низко пали в глазах света. Сегодня нам необходимо появиться вместе и продемонстрировать всем мирные отношения между нами.
Эмма собралась было возразить, но Теодор опередил ее - уж он-то прекрасно знал слабые стороны своего убеждения.
- Если не ради нас самих, то хотя бы ради ребенка, которого ты носишь.
Эмма растеряла все свои возражения.
Результат Теодора вдохновил, и он продолжил в том же духе:
- Вспомни, что сказал врач: тебе вредно волноваться. Если ты не будешь мне перечить, то и волноваться тебе будет не о чем, это я тебе могу обещать.
Несколько секунд Эмма пристально смотрела на него.
- Если я от тебя уеду, то тогда мне тоже не придется волноваться. Или вышвырну тебя из своего дома.
Видит Бог, Теодор не хотел прибегать к шантажу, но она его вынудила.
- Я твой муж, леди Эшли. И все твое после свадьбы стало моим - по закону.
- Ты подписал брачный контракт - помнишь? - холодно спросила она.
- Этот контракт держится только на моем честном слове, - так же холодно ответил он. - Я легко могу уничтожить его. Кроме того, несколько лет назад ты подписала бумаги, где передавала мне все свое состояние.
- Ты передал мне все обратно, разве не так?
- Нет.
- Что?! - она аж привстала на подушках.
- Не было такого.
- Но я видела документы.
- Где они? Если ты мне их покажешь, я отказываюсь от своих претензий.
Теодор точно знал, что никаких документов она не сможет ему показать, потому что всю ночь и все утро занимался как раз тем, чтобы они исчезли. Свидетелями того, что Теодор вернул жене ее собственность, были, кроме поверенного, два человека: герцог Клермонт и лорд Понсонби. Клермонт с трудом, но согласился забыть о том, что видел эти документы, потому что считал, что Эмме не повредит урок, а Понсонби в Лондоне не было. Впрочем, Теодор не сомневался, что ради дружбы тот тоже "забудет" об этом. Оставался поверенный. Подкупать Теодор не умел. Он просто взял у него документы якобы для дела и подменил их на дарственную Эммы. Тогда остается только слово поверенного и Эммы против слова Клермонта, Понсонби и самого Эшли. Ни один суд, если Эмме придет в голову подать иск, не решит дело в ее пользу.
Эмма обыскала весь кабинет, но нашла только документ, подтверждавший, что она действительно оформила все на мужа.
- Полагаю, у поверенного тоже нет этих бумаг? - с ненавистью спросила она.
- У него есть эти бумаги.
- Ненавижу тебя, - сказала она.
- Ничего не изменилось, - прокомментировал с холодной улыбкой Теодор. - Значит, сегодня вечером идем в оперу?
- Идем, - процедила Эмма сквозь зубы, ибо что еще она могла сказать?

Образцовая жена - только так можно было назвать Эмму следующие семь дней. Как ни странно, ей даже не пришло в голову воспротивиться тому, что Теодор незаконно отобрал ее деньги.
Она не флиртовала ни с кем - просто потому, что не хотелось. Какой флирт, когда в душе не осталось никаких чувств? Даже ненависти к Теодору там не было. Только пустота.
Кроме давления с помощью денег, Теодор в качестве наказания прибегал и к другим мерам воздействия. Если Эмма давала хотя бы малейший повод сомневаться в ее верности, Теодор немедленно уединялся с леди Минтон. Та была рада позлить другую женщину. Эмме очень не нравились одинокие прогулки мужа с соперницей. Мстить за это она ему не собиралась - просто не могла. Если Эмма начинала проявлять непослушание, то Теодор тут же отвечал ей пренебрежением. Например, мог оставить посреди танца и подойти к другой женщине.
Теперь он очень напоминал ее первого мужа, и отличался только в одном: не приходил к ней в постель. И это тоже было обидно. Она хотела, чтобы он требовал от нее послушания и в постели. Но увы...

Однажды виконт Дервуд умудрился рассмешить ее во время танца своей болтовней. Эмма сдержанно рассмеялась и тут же встретилась глазами с Теодором. Смех ее тут же оборвался. Наказание последовало незамедлительно: вскоре Теодор удалялся под руку с леди Минтон на террасу. Эмма даже не заметила, кому передал ее Дервуд после танца.
- Леди Эшли, принести вам что-нибудь выпить? - услышала он голос Клермонта. Он с сочувствием смотрел на нее. Ей вдруг стало больно в груди - так больно, что она не смогла дышать.
- Проводи меня, - еле выговорила она. Заметив, что Эмме плохо, герцог проводил ее в ближайшую гостиную. Она оказалась пустой. Колени Эммы подгибались, и Клермонт с трудом подвел ее к кушетке. Эмма тяжело дышала. Герцог, нахмурившись, принялся расшнуровывать тугие шнурки на платье. Это помогло. Он обхватил Эмму за плечи и легонько потряс:
- Эмма... Как ты?
Ей не следовало бы так туго шнуроваться, подумал герцог, ведь она беременна.
- Хорошо... Хорошо...
- Очень хорошо, - раздался из дверей холодный голос барона Эшли.
- О, Господи... - прошептала Эмма, понимая, в какой двусмысленной ситуации оказалась.
- Эшли, - надменно начал герцог, желая объяснить происшедшее.
- Мне все равно, что здесь произошло, - перебил Теодор. - Насколько я помню, вы предпочитаете пистолеты, милорд? Как насчет послезавтрашнего утра?
- Не глупите, Эшли, - холодно сказал герцог. - Ничего не было и быть не могло.
- Я сказал, мне все равно, - отрезал барон. - Эмма.
- Д-да... - как она пойдет, когда у нее платье расшнуровано?
- Повернись, - ледяным голосом произнес герцог и быстрыми движениями под пристальным взглядом Теодора зашнуровал платье.
Теодор подал руку Эмме и обратился к сопернику:
- Пришлите завтра своих секундантов к Джонасу Хоупли.
Герцог молча ругался последними словами.
В карете Эмма долгое время молчала, собираясь с силами. Потом заговорила:
- Теодор, пожалуйста, откажись от дуэли.
Он холодно взглянул на нее и ничего не сказал.
- Пожалуйста, отмени дуэль. Между мной и Клермонтом никогда ничего не было и не могло быть, поверь.
Он молчал.
Эмма сдалась и тоже замолчала. Она не хотела, чтобы Теодор из-за нее был убит, потому что герцог неоднократно участвовал в дуэлях и стрелял метко. О Теодоре она этого не могла сказать. Ей казалось, что он не из тех, кто стреляет метко и хладнокровно. Он производил впечатление мирного человека, которому чуждо насилие. Конечно, он отшлепал ее, но она довела его. Сердит ли он и на герцога также, как и на нее?
- Теодор, пожалуйста, прими извинения герцога. Ты же не хочешь в самом деле убить его, ведь не за что, - возобновила она свои просьбы.
Он злобно прищурился. Тем временем карета подъехала к дому. Муж подал Эмме руку и буквально втащил в дом, потом - вверх по лестнице. Эмма немного испугалась, потом подумала, что так будет лучше - он отыграется на ней, остынет и отменит дуэль. Хотя в этот раз она, в общем-то, не виновата.
Теодор привел ее в спальню, одним взглядом выпроводил Кэтрин, дожидавшуюся хозяйку, и захлопнул дверь.
- Раздевайся, - приказал он. Вот теперь Эмма по-настоящему испугалась. Медленно она начала снимать платье. Теодор наблюдал, сдергивая с себя одежду.
- Я не могу развязать... - пролепетала она, поворачиваясь к нему спиной. Резкими движениями он расшнуровал лиф до половины, потом терпение его кончилось и он дернул. Ткань треснула и порвалась. Эмма вздрогнула. Теодор схватил ее за локоть, развернул к себе и впился в ее губы, - Эмма даже вздохнуть не успела. Инстинктивно она попыталась вырваться, но он был сильнее. "Не смей вырываться, - сказала она себе. - Ты же давно хотела этого." Второй голос внутри нее возразил: "Но не так..."
"Не важно, - сказал первый голос. - Не вырывайся..."
И Эмма сосредоточилась на другом: как бы не вскрикнуть, не спугнуть Теодора.
Он повалил ее на кровать, продолжая целовать. Одной рукой он забрался ей под юбки. Эмма старалась ровно дышать и не дергаться от страха. Она вдруг поняла, что Теодор пьян. Видимо, она дождалась того самого момента, когда он потерял контроль над собой.
Волосы в ее сложной прическе за что-то зацепились и больно потянули. Неожиданно для себя Эмма вскрикнула и попыталась переменить положение, чтобы волосы не тянуло. Теодор тут же остановился. "Черт, черт, черт," - мысленно ругнулась Эмма. Она не совладала с собой, потому что боль пришла с совершенно неожиданной стороны.
Несколько мгновений Теодор нависал над ней, тяжело дыша.
- Боже, что я делаю... - пробормотал он и перекатился на спину, освободив Эмму. Она лежала рядом, крепко закусив губу, совершенно неподвижно.
Еще минуту Теодор лежал рядом с ней, потом встал и прошел к себе. Эмма свернулась на постели калачиком и тихонько расплакалась.

Глава 24


- Теодор, прости, ради Бога, - мрачно сказал Джонас. Они с братом сидели в гостиной дома, который Джонас купил, когда вернулся из Индии, и который теперь делил с миссис Хоупли, своей женой. - Если б я знал, что с этой женщиной будет так много проблем...
Теодор отрешенно смотрел на голубое небо за окном. Был уже полдень. Утром он первым делом зашел к Джонасу и попросил его быть своим секундантом. Потом пошел уладить дела с завещанием. Теперь снова вернулся в дом к Джонасу.
- Так ты будешь моим секундантом? - безжизненным голосом спросил Теодор, повернувшись к окну.
- Буду, - скрепя сердце ответил Джонас. - Но разве нельзя уладить все без дуэли? Может, герцог извинится?
Теодор молчал.
- Или нет?
Снова молчание в ответ. Джонас проклинал себя последними словами за то, что так испортил брату жизнь. Можно сказать, подвел под пулю. Всем известно, что противники герцога не уходили невредимыми после дуэлей. Никого он не убил, конечно, но основательно покалечил. Стрелял в колено. Это несколько утешало Джонаса, потому что давало надежду, что брат останется в живых.
- Да ты что, хочешь умереть?! - взорвался Джонас, подходя к брату и заставляя его встретиться с ним взглядом.
- Было бы неплохо, - ответил Теодор, взгляд его был пустым. В отчаянии Джонас отошел от него, взъерошивая волосы.
Раздался стук в дверь. Вошла экономка Джонаса и доложила, что прибыли секунданты герцога.
- Ты поговоришь с ними? - спросил Джонас.
- Ты секундант, ты и говори, - тихо ответил Теодор.
Джонас что-то пробурчал и вышел. Через несколько минут он вернулся, немного обнадеженный.
- Они говорят, что герцог приносит свои извинения.
- Нет, - равнодушно отрезал Теодор, продолжая смотреть в окно.
- Тео, герцог приносит свои извинения! - закричал Джонас. Теодор наконец повернулся к нему.
- Нет, - повторил он. - Извинения не принимаются.
Джонасу не оставалось ничего другого, как вернуться к секундантам герцога и обговорить с ними условия дуэли.

- Клермонт, я умоляю тебя, принеси свои извинения... - просила Эмма. Теодор ушел из дома, она выждала некоторое время и отправилась в особняк Клермонта.
- Я попробую, но сомневаюсь, что от этого будет польза, - с сожалением сказал герцог.
- Спасибо, - выдохнула Эмма.
Вошел дворецкий и доложил о прибытии гостей. Клермонт проводил Эмму в библиотеку, соединявшуюся с гостиной дверью.
- Вот сейчас мы и узнаем, будет ли толк от этих извинений, - вздохнул он.
Эмма приникла ухом к закрытой двери. Теодор отказался принять извинения - это она поняла.
Когда секунданты ушли, герцог присоединился к ней.
- Ничего не поделаешь, Эмма, - сказал он. - Я сделал все, что мог.
- Ну не приходи на дуэль... - простонала она. Герцог чуть приподнял бровь.
- Вот уж это точно невозможно.
"Дурацкая мужская гордость," - поморщилась Эмма.
- Хотя бы промахнуться ты можешь? - она почти начала кричать.
- Я-то могу, а твой муж?
- Он не сможет застрелить тебя.
- Откуда такая уверенность? Много ли ты знаешь о разгневанных мужьях?
- О Боже... - она без сил опустилась в ближайшее кресло.

Теодор пришел домой только поздно вечером. Эмма с трудом дождалась, пока он поужинает, потом пошла вслед за ним в кабинет.
- Что ты хочешь? - равнодушно спросил он. Она не могла понять, что за выражение было в его глазах.
- Теодор, пожалуйста, прими извинения герцога, - с ходу начала она. - Отмени дуэль, пожалуйста.
Она говорила довольно сдержанно, но он видел отчаяние и страх в ее глазах.
- Боишься за герцога, дорогая жена? - с непроницаемым видом спросил он.
- За тебя, я не хочу, чтобы ты остался покалеченным или... мертвым.
- Премного благодарен. Должен сказать, что стреляю довольно хорошо.
"Много ли ты знаешь о разгневанных мужьях?" - вспомнила она слова герцога.
- О Боже...
- Ты закончила? - поинтересовался Теодор.
- Я умоляю тебя, не ходи на дуэль.
Теодор, как и герцог, чуть приподнял бровь.
- Невозможно, - ответил он так же, как и герцог.
"Опять мужская гордость, - в отчаянии подумала Эмма. - Откуда она только берется?"
- А любовника своего ты так же за меня просила?
- Я...
- А знаешь, - прервал он ее, - я почти поверил, что твой ребенок от меня.
Она растеряла все слова... Медленно опустилась в кресло.
- Но это твой ребенок.
Он мрачно улыбнулся и отвернулся, ничего не сказав.
- Я обманул тебя, - его голос внезапно разорвал тишину. - Дом, поместье, деньги - все принадлежит тебе. Мне только надо было как-то надавить на тебя. Завтра утром я отдам тебе все документы. В случае споров Клермонт и Понсонби подтвердят, что я совершил подлог. Джонас тоже. Без средств к существованию после моей смерти ты не останешься, если тебя это беспокоит.
Эмма грустно улыбнулась. Меньше всего ее сейчас беспокоили деньги. Но... она вдруг поняла, что Теодор говорит о смерти очень равнодушно. Он уже умер. И странное выражение в его глазах - пустота. Осталась только телесная оболочка. И в этом виновата только она. О, как хочет каждая из юных девушек, выходящих в свет, поймать какого-нибудь богатого распутного повесу в свои сети и перевоспитать его, каждая верит, что только она может пробудить в нем любовь... Она может гордиться собой: она совершила прямо противоположное. Даже хуже: она убила в Теодоре желание жить.
- Теодор, я сделаю все, что захочешь... Если хочешь, давай разведемся. Все, что угодно, только откажись от дуэли.
Теодор с ленивым интересом посмотрел на нее. Эмма сидела, склонив голову, а по щекам ее текли слезы.
- Интересно, - заметил он. В душе Эммы вспыхнула надежда, она взглянула на него, но не увидела в его лице ничего обнадеживающего, лишь холодную насмешку. Что еще она могла сделать? Только просить... И она встала на колени, схватив его за руку.
- Я умоляю тебя, откажись от дуэли.
Он выдернул свою ладонь из ее цепких рук, рассердившись.
- Встань, это не поможет, - сказал он и отвернулся. - Иди к себе. Оставь меня.
Эмма в отчаянии закусила губу и поднялась на ноги.
- И не вздумай завтра появляться на месте дуэли, если ты вдруг его знаешь, - приказал он. - Ты беременна, помни об этом.
Эмма кивнула, но Теодор этого не видел. Он неподвижно стоял возле окна и смотрел в темноту.

Подходящая романтическая обстановка для дуэли, отрешенно думал Теодор, поджидая ранним утром герцога на Клерифилдском поле. Солнце еще не взошло, туман, тишина...
Герцог приехал вовремя. Вслед за его каретой следовала карета хирурга. Клермонт холодно поздоровался, потом его секунданты подошли к Джонасу Хоупли, очевидно, вновь передавая извинения герцога. Теодор отрицательно покачал головой. Честно говоря, он не понимал уже, зачем эта дуэль, знал даже, что выстрелит мимо, но какое-то упрямство побуждало его пройти это до конца.
Секунданты проверили пистолеты и вручили их дуэлянтам. Когда герцог и барон стояли лицом к лицу, готовясь отсчитать по пятнадцать шагов, Клермонт сквозь зубы процедил:
- Эшли, я настоятельно прошу вас принять мои извинения. Между мной и Эммой никогда ничего не было, нет и не может быть. Эта дуэль - совершеннейшая глупость.
Теодор в ответ коротко улыбнулся. Что верно, то верно - совершеннейшая глупость.
- Начнем, - сказал он, поворачиваясь к герцогу спиной.
- Раз, два... - считал один из секундантов герцога, - пятнадцать.
Они развернулись. Джонас тяжело сглотнул. Теодор мрачно улыбался. Герцог был зол. Хирург ворчал.
- Стрелять на счет три.
Клермонт и Эшли подняли пистолеты, прицеливаясь. Герцог, по обыкновению, целился в ногу, Эшли - в правое плечо.
- Раз, два, три.
Первым выстрелил Эшли, через секунду - герцог. Но за эту секунду к Теодору вернулось желание жить.
После второго выстрела Джонас осмелился открыть глаза. Его пробирала крупная дрожь.
- Тео... - севшим голосом позвал он.
- Я здесь, - охрипшим голосом отозвался он. Его тоже трясло.
- Никто не ранен? - осведомился хирург.
- Нет, - процедил герцог надменно.
- Нет, - нервно усмехнулся Теодор.
Хирург удалился, ворча что-то насчет чудачеств благородных господ, из-за которых ему не дают выспаться как следует.
- Полагаю, вы удовлетворены? - презрительно осведомился герцог, подойдя к противнику.
Теодор глубоко вздохнул, успокаиваясь.
- О да, вполне.
Он на мгновение закрыл глаза.
- И вы, надеюсь, тоже, - сказал он герцогу. Герцог коротко кивнул и направился к своей лошади. Теодор медленно прошел к своей лошади, сопровождаемый братом.
- Ты же не хотел убивать его, Тео, я видел, что ты целился мимо. Так почему ты не принял его извинения сразу?
- Хотел приобрести ценнейший опыт, - криво улыбаясь, ответил Теодор.
- Ценнейший опыт!!! - в ужасе воскликнул Джонас, и это восклицание донеслось до герцога и его секундантов. Они обернулись.
- Совершеннейшая глупость, - пробормотал герцог, разворачивая своего коня.
- Совершеннейшая глупость, - подумал Теодор, щурясь глядя на восходящее солнце.

Некоторое время Эмма бесцельно слонялась по дому. Ее разбудили шаги Теодора, выходившего из своей комнаты, и больше она не смогла заснуть. В конце концов она оказалась в его кабинете. "Господи, не допусти!" - взмолилась она, не в силах представить, что муж больше никогда не войдет в эту комнату и... не прогонит ее. Она рассеянно провела рукой по книгам. Вытащила какой-то журнал. На пол упал листок бумаги. Эмма нерешительно подняла его, развернула и тут же узнала. Это была та самая записка, которую Теодор написал три года назад, когда она впервые видела его пьяным и когда он впервые отверг ее. Только это была не любовная записка, как она тогда предположила. Это была расписка. Начиналась она со слова "обещание" - тогда Эмма приняла его за имя. Текст записки гласил: "Я, Теодор Хоупли, обещаю, что моя жена, Эмма Хоупли, леди Эшли, получит от меня все, что я получил от нее." И дата.
Сердце Эммы болезненно сжалось. Очевидно, речь здесь шла не только и не столько о деньгах, сколько о чувствах и о поведении. Если бы она с самого начала была любезна с ним, то он, несомненно, ответил бы ей тем же. А ее обещания! Она нарушила брачную клятву. Она нарушила клятву, которую дала ему у реки. Она нарушила обещание не делать глупостей по отношению к Теодору. А кончилось все этой проклятой дуэлью...
Растерянная Эмма неподвижно сидела в своей комнате и со страхом, леденящим сердце, ждала известий об исходе дуэли. Почему-то ей казалось, что кто-нибудь непременно будет убит. Кто бы это ни оказался, она себе никогда этого не простит, ибо ни Теодор, ни Клермонт этого не заслужили. Всему виной ее безответственное поведение, когда она пыталась наказать Теодора: сначала - за то, что он якобы подстроил ловушку, затем - за то, что не верил ей и обвинял в изменах. А в результате кто-нибудь из двух дорогих ей людей должен был пострадать...
Она услышала, как хлопнула дверь в комнате Теодора, и вздрогнула. Она направилась было к нему, но тут ей в голову пришло, что он вовсе не желает ее видеть. Он не говорил ей об этом прямо, но, в общем, и так было понятно. Но она должна узнать, чем все закончилось.
Эмма вышла в коридор и постучала в его дверь.
- Войдите, - откликнулся Теодор. Эмма нерешительно шагнула в комнату. Загадочная полуулыбка, игравшая на лице Теодора, вмиг сменилась холодностью. Эмма внимательно осмотрела его. Никаких следов крови. Но это значит, что пострадал герцог... Она подняла на него расширенные от страха и стыда глаза, не осмеливаясь спросить...
- Твой драгоценный герцог жив и здоров, мы оба промахнулись, - сухо проинформировал ее Теодор. Эта новость слегка ошеломила Эмму: по ее мнению, ни одна дуэль не могла закончиться столь безболезненно.
- С-спасибо, - сказала она.
- Не за что, - Теодор приподнял брови. - А теперь извини, мне надо собрать вещи. Будь любезна, оставь меня.
- Ты уезжаешь?
- Да, я уезжаю. И в этот раз не имею намерения возвращаться, - он бросил полный сожаления взгляд на ее живот.
И не вмешивайся в мои дела, мысленно закончила она за него фразу.
- А... что мне делать теперь? - растерянно спросила она.
- Что угодно, - пожал плечом Теодор. - Весь мир в твоем полном распоряжении.
Она села на край его кровати. Теодор собирал вещи. Он так и не обзавелся камердинером. За одеждой его присматривала одна из служанок, а одевался он всегда сам.
- Куда ты едешь? - невыразительным голосом спросила она.
- В Эшли-парк.
- Один?
- Разумеется.
Она хотела попросить, чтобы он взял ее с собой, но не могла найти убедительных слов. В голове вертелась только жалобная мольба: "Теодор, возьми меня с собой..."
Теодор уже почти закончил сборы, а она так ничего и не придумала.
- Теодор, - заговорила она, когда он направился к выходу.
- Да?
Он был отвратительно равнодушен.
- Возьми меня с собой.
Она постаралась, чтобы в голосе ее не прозвучали жалостливых ноток, и, кажется, ей это удалось.
Теодор криво усмехнулся.
- Кажется, когда-то мы это уже проходили.
Она на мгновение прикрыла глаза.
- Пожалуйста.
- Зачем тебе это?
Эмма задумалась. Ах, ну хоть бы одна, ну самая неважная причина, ну хоть что-нибудь!.. Взгляд ее упал на собственные руки, сложенные на едва выступающем животе. Она вспомнила полный сожаления взгляд Теодора.
- Ради ребенка. Я не хочу разлучать его... или ее с отцом. С тобой.
Он отвернулся, что-то обдумывая. Эмма затаила дыхание. Он в сомнении посмотрел на нее, словно прося привести еще какие-нибудь доводы в ее пользу.
- Клянусь, я не буду тебе мешать.
Теодор улыбнулся, опустив глаза. "А ты и не сможешь," - подумал он.
- С отцом, говоришь... Хорошо, миледи. Вы поедете со мной. Можете спокойно собираться. Мы выезжаем завтра утром.
- Спасибо, - сдержанно поблагодарила Эмма, стараясь забыть его слова об отцовстве, и поспешно выскользнула из его спальни. Ей уже не в первый раз приходится собираться для поездки с ним. Она знает теперь, чего ожидать.
Эмма вспоминала весь их разговор, когда присматривала за служанками, собирающими вещи. Она вдруг поняла, что из глаз Теодора ушла пустота, и грустно улыбнулась. Может, ей уже никогда не удастся завоевать его расположение, как не удастся заставить его поверить в то, что он отец ее ребенка, но по крайней мере она может быть спокойна за него и его душевное равновесие. Все, что ей теперь остается, так это не делать ничего, что могло бы его нарушить. Уж она постарается. И еще ей оставалось молиться, чтобы ребенок родился в срок. Если он родится 9 апреля, тогда, может быть Теодор поверит ей. Хотя бы в этом.

Глава 25


Ноябрь этого же года. Эшли-парк.

Эмма сложила руки на своем округлом животе, задумчиво глядя в окно. Шел снег. В ее комнате было жарко натоплено, да и за окном было не так уж морозно, но ей уже несколько дней подряд было холодно. Эмма поплотнее закуталась в пуховую шаль.
Она поселилась в апартаментах баронессы - то есть в спальне, смежной со спальней Теодора. Это крыло теперь было отремонтировано на славу. Сейчас ремонтные работы велись в другом крыле дома, и поэтому она почти не видела Теодора. Она и не стремилась к этому. Эмма действительно старалась делать все, чтобы не мешать - то есть, не делать ничего. Домом в сущности управляла миссис Кэмп. С самого первого дня в поместье у нее установился своеобразный режим. Подъем, легкий завтрак, прогулка, если погода была хорошей, потом "домашние дела", обед, снова "домашние дела", прогулка, ужин, сон. Эмма могла хотя бы управлять домом, но она поклялась ни во что в поместье не вмешиваться, и потому ей оставалось только развлекать себя чтением, вышиванием, музыкой.
Хотя сам Теодор все-таки постоянно помнил о том, что у него в доме гостья. Он обедал вместе с ней, разговаривал, постоянно докладывал о состоянии дел в поместье, о том, куда он собирается или что сделал недавно... Но так общаются с сестрой, а не с женой. Он не делал попыток ухаживать за ней, не проявлял ни малейшего внимания к Эмме как к женщине. Хотя, похоже, не чувствовал и какой-либо натянутости в общении с нею.
Несколько раз им приходили приглашения. Первый раз это случилось в середине ноября - на бал по случаю дня рождения баронессы Понсонби.
Эмма сидела за вышиванием очередной детской рубашечки, когда пришла Джейн, одна из горничных, и сообщила, что барон желает поговорить с леди, когда ей удобно. У Эммы екнуло сердце: вдруг он предложит начать все заново? Она попросила горничную проводить ее к мужу.
Теодор сидел в библиотеке и разбирал письма, накопившиеся за несколько дней. Он удивленно посмотрел на дверь, когда вошла Эмма.
Она остановилась, не пройдя и двух шагов.
- Теодор... Ты хотел поговорить?
- Да, - он обернулся к столу, взял одно из писем и протянул его Эмме.
Надежды Эммы мгновенно умерли, и так же мгновенно проснулись страхи. Может, это письмо от одного из ее старых поклонников - верный шанс пасть еще ниже в глазах Теодора. Хотя куда уж ниже... Она нехотя взяла послание. Теодор слегка улыбнулся, дивясь ее реакции.
- Это приглашение от Понсонби.
Эмма успокоилась и открыла послание. Оно было адресовано лорду и леди Эшли. Эмма быстро прочла его и задумалась. Первым ее порывом было отказаться ехать куда бы то ни было. Даже повод был: женщины с таким животом, как у нее, в свете не появляются. Но Понсонби - друг Теодора. Не обидит ли она его, отказавшись? А может быть, он, наоборот, предпочитает навестить друга и соседа без нее?
- В чем дело? Ты плохо чувствуешь себя? - нахмурился Теодор, наблюдая смену горестных выражений на ее лице.
- Нет, я чувствую себя хорошо, - размеренно ответила Эмма. - Я не знаю, принимать ли приглашение.
- Время решить еще есть. И хотя мне кажется, в твоем положении не следует много путешествовать, до дома Понсонби недалеко; полагаю, эта поездка тебе не повредит.
Эмма прикусила губу: в первую очередь она должна была задуматься, не повредит ли ребенку, а потом уже о приличиях и обидах.
- Или, может быть, ты стесняешься появляться перед людьми беременной?
Именно так, вдруг поняла Эмма. Она стесняется, и это Теодору неприятно. Тогда она решила.
- Я поеду, - сказала она. Он пристально посмотрел на нее и кивнул.
- Хорошо.
Почему-то ей казалось, что он видел ее насквозь - даже те ее намерения, чувства, желания, в которых она сама себе не отдавала отчет.

Бал состоялся в первый день декабря. Первый танец Эмма станцевала с Теодором, но после этого ни с кем не танцевала, ссылаясь на свой положение. Ей стоило немалых усилий перебороть себя и открыто сказать, что она не танцует, так как беременна. Второй причиной ее отказов было нежелание вновь привлекать к себе ухажеров. Она призвала на помощь весь свой опыт, чтобы выглядеть холодной гордячкой, к которой даже страшно приблизиться, не то что пригласить на танец. И похоже, ей это удавалось, потому что даже женщины старались не задерживаться возле нее слишком долго. Только она подумала, что перебарщивает и следует быть полюбезнее, как закончился третий танец. Теодор проводил леди Понсонби к ее мужу и направился к собственной жене. По пути он поговорил с мистером Финли, и к Эмме подошел весьма мрачным. "Что теперь? - задалась она вопросом. - Что я теперь сделала не так?"
- Миледи, не желаете ли прогуляться? - он подал ей руку.
- Конечно, м... милорд, - выговорила она, злясь на себя за запинку, и протянула свою руку, слегка улыбнувшись ему. На более откровенную улыбку она не решилась.
- Я заметил, что вы не танцуете. С вами все в порядке?
- Да, со мной все в порядке.
Они вышли из бального зала. Эмма не спрашивала, куда он ведет ее.
- Тогда... вам не нравится бал? Гости, хозяева или музыка?
- Нет, все вполне хорошо. Мне нравится.
Ах, как объяснить ему, чтобы не показалось, что она претендует на него?
- Тогда, может быть, вы прекратите строить из себя мученицу?
- Что? - она недоуменно посмотрела на него, остановившись. Они оказались около какой-то комнаты.
- Я знаю... - он вдруг осекся и усмехнулся. - По крайней мере, вы создали у меня такое впечатление, что хотите этого ребенка. А сейчас вдруг недовольно сообщаете всем, что не можете танцевать, так как беременны. Вы приехали на этот бал, чтобы во всеуслышанье жаловаться на свою несчастную судьбу?
- О Господи... - пробормотала она расстроенно. Как всегда, все, что она говорит или делает, получает совершенно иное толкование. Она-то приехала, чтобы, отказывая поклонникам и сообщая о своей беременности, хоть как-то выказать свою преданность Теодору, хотя бы перед собой, а в результате опять ранила его.
- Так что же? Чего вы хотите добиться, Эмма? Вы хотя бы сами знаете это?
- Знаю, - ответила она тихо, так как он явно хотел получить от нее какой-то ответ.
- И чего же, осмелюсь спросить?
Эмма не осмеливалась поднять на него глаза. "Тебя, - подумала она. - Я хочу добиться тебя."
- Что ж, не отвечайте, - сказал он. - Но ведите себя... хотя бы обдуманно. Я так понимаю, что вашей целью не было ставить нас в неловкое положение.
- Да, - выдавила она, хотя в голосе Теодора не было вопроса.
- Вернемся в зал? - он снова предложил ей руку.
- Подождите. Дайте подумать, - она иронично скривила губы.
- Хорошо, - он сложил руки за спиной.
- Вероятно, лучше всего будет объявить, что я действительно чувствовала себя плохо, но упрямство не позволяло мне в этом признаться.
Ведь тогда Теодор будет выглядеть мужем, который заботится о жене.
Она так и не посмотрела на него.
- Тогда вам придется покинуть бал.
Она равнодушно пожала плечами. Теодор в ответ тяжело вздохнул.
- Интересно, чего же вы на самом деле хотите, Эмма? - и он снова подал ей руку. Эмма приняла ее и позволила проводить себя в спальню, отведенную им в доме Понсонби. Спальня была одна на двоих, так как гостей было много, а дом у Понсонби был не таким бессмысленно огромным, как дом Теодора.
Она в одиночестве сидела у окна, положив руки на заметно округлившийся живот, прислушиваясь к звукам музыки, и даже не надеялась, что Теодор придет в комнату. Они могут целую ночь провести с бароном Понсонби за вином и разговорами. Но вечер был еще далек от завершения, когда он пришел.
- Вы не спите?
Она пожала плечами, по-прежнему не глядя на него. За время, проведенное в одиночестве в этой комнате, она пришла к выводу, что ей лучше вообще не принимать никаких предложений и безвылазно сидеть в Эшли-парке, ссылаясь на недомогание по поводу своего состояния, но при этом создавать впечатление, что она рада этому. Ведь она действительно рада, что беременна.
- С вами все в порядке, Эмма? Только честно.
Он подошел к ней, взял ее за обе руки и попытался заглянуть ей в глаза. Она отворачивалась, потому что от его заботы у нее выступили слезы.
- Да вы замерзли. Пойдемте, я уложу вас в постель, пока не заболели.
Она покорно пошла вслед за ним и легла в холодную постель. Задрожала от холода и от горя.
- Господи, - слегка рассердился Теодор, садясь на край кровати. - Да что же произошло? Эмма, ну ответьте ради Бога.
Она отрицательно покачала головой, ее била дрожь, она никак не могла согреться, несмотря на то, что в комнате горел камин и было тепло.
Теодор потрогал ее лоб, потом решительно забрался руками под одеяло, чтобы потрогать ее ступни.
- Вас надо согреть, - пробормотал он скорее для себя, чем для нее, и начал раздеваться. Эмма это заметила и перестала дышать. Теодор замер на мгновение, оценил ее замешательство, потом сбросил с себя остатки одежды и забрался под одеяло, готовый к отпору с ее стороны.
- Просто чтобы согреть, - прошептал он, осторожно притягивая ее в свои объятия. Она не сопротивлялась, но была слишком напряжена. Теодор вдруг усмехнулся.
- Холодная Леди, - сказал он. Эмма оценила его шутку и нервно рассмеялась. А потом расплакалась, покрепче прижавшись к нему. В этом весь Теодор. Он мог бы веселиться, или разговаривать с другом, но пришел сюда, чтобы согреть ее. Просто чтобы согреть. Хотя и недовольно вздыхает, что вынужден снова заботиться о ней.
Что он делает? - недоумевал Теодор. Если так пойдет дальше, все закончится так же, как и раньше, - разбитой жизнью. Но что прикажете еще делать? Оставить ее тут страдать в холоде и одиночестве? В конце концов, она беременна. Он не должен позволить ей простудиться хотя бы ради ребенка. Кое-как успокоив себя этим соображением, он остался с ней в эту ночь.
На следующее утро Эмма проснулась одна. Об этом вечере ни она, ни Теодор впоследствии не упоминали. Для себя Эмма решила, что не должна больше ставить Теодора в такое положение. Он не должен ухаживать за ней и успокаивать в то время, как мог бы веселиться.

Следующий сюрприз настиг Эмму на Рождество. Теодор спросил у нее, не хочет ли она устроить в их доме рождественский бал.
- Я? Нет, - автоматически ответила она, поскольку уже привыкла на все предложения поехать куда-нибудь отвечать отказом. А потом вдруг поняла, о чем он спрашивал у нее.
- Тогда я сообщу Понсонби, что бал в этом году устраивает он. Обычно он бывает в одном из наших домов. Во всей округе только в них есть бальные залы, - пояснил он в ответ на ошарашенный взгляд Эммы.
- А предыдущие три года этот вечер у кого проводился? - нерешительно спросила она, в ужасе от предположения, что Теодор хотел устроить этот бал, а она ему отказала.
- У Понсонби. У меня нет ни желания, ни возможностей устраивать столь грандиозное событие, а леди Понсонби подобные хлопоты приводят в восторг.
Эмма с облегчением выдохнула. В этот раз она не допустила промах, отказавшись.
- Я просто подумал, что вам это тоже могло бы понравиться.
- Нет, спасибо, милорд, - уверенно отказалась она.
Он уже был возле двери, как вдруг остановился.
- Если передумаете, только скажите. Или возможно, у вас появится желание помочь Марии Понсонби в устроении этого праздника. Тогда я отвезу вас.
Эмма слегка улыбнулась и покачала головой.
- Нет, спасибо.
- Как угодно, миледи.
Перед Эммой встал новый вопрос: ехать ли ей самой на этот бал? Если она хотела продемонстрировать свое уважение к мужу, то лучшей возможности ей не представится. Только действовать надо гораздо умнее, чем в прошлый раз.
Когда пришло приглашение от леди Понсонби, Теодор по обыкновению спросил у жены, хочет ли она поехать. Эмма ответила "да", и брови Теодора приподнялись, выдавая его удивление. Он уже привык к отказам. Эмма улыбнулась, забавляясь его реакцией.
- Хорошо, - только и сказал он.
Что подарить ему на Рождество? Вот еще один вопрос, который возник у Эммы. Разве что Дербери... Но она не была уверена, что он его примет. Себя, хорошую? Но измениться в лучшую сторону ради него она и так старалась, невзирая ни на какое Рождество. Запонки? Булавку для галстука? Кольцо? И вдруг она вспомнила: кольцо, которое когда-то заложил Джонас Хоупли, до сих пор у нее. Она должна его отдать. И она послала в Дербери за кольцом.
Да, но что подарить?
Что нравится Теодору? Она знала, что в другом крыле дома у него есть "лаборатория", но что это значит, она не знала и спросить не осмеливалась. Он много времени проводил там.
Эмма так ничего и не смогла придумать. Что ж, пусть подарком ему будет хотя бы идеальное поведение жены на празднике в доме его лучшего друга. Только бы опять не переусердстовать.
Теодор пригласил ее на первый танец. Эмма извинилась перед ним, сказав, что не будет сегодня танцевать. Тогда он высказал намерение оставаться возле нее все время. Этого она не предусмотрела.
- Вы не обязаны скучать возле меня. Потанцуйте, милорд.
- Если вы настаиваете...
- Да, я настаиваю, - кажется, ей удалось выкрутиться. Но вот началась музыка, а он все еще оставался рядом.
- Милорд? - удивленно повернулась она к нему.
- Мне не хочется танцевать, - загадочно улыбнулся он. Эмма улыбнулась в ответ, подавив желание продолжить уговоры. Она чувствовала себя в его обществе неловко.
Он оставался с ней весь первый танец. К ним иногда подходили гости, разговаривали, желали счастливого Рождества и поздравляли Теодора с днем Рождения. Первый раз, когда Эмма это услышала, она была в ужасе: не знать, когда родился ее собственный муж! Когда мистер Финли, первым поздравивший Теодора, отошел, она обратилась к мужу:
- Почему ты не сказал мне, что сегодня твой день Рождения?
- Зачем? - пожал он плечами.
Эмма не нашлась с ответом. Некоторое время они разговаривали с Мэри, сестрой Теодора. Только теперь она была не мисс Джонсон, а миссис Конли, поскольку вышла замуж за управляющего Теодора. Она также поздравила Теодора с Днем Рождения, а Эмме пожелала счастливого Рождества. Эмма ответила ей тем же. В принципе, Эмма не часто виделась с сестрой мужа, но догадывалась, что сам Теодор достаточно часто бывает в домике своего управляющего и дружен с ним. С другой стороны, мистер и миссис Конли никогда не бывали в доме барона. У Эммы было подозрение, что она тому причиной и что до ее приезда в Эшли-парк дело обстояло иначе.
На второй танец Теодор пригласил юную мисс Финли, которой едва исполнилось шестнадцать. Она была худая, как щепка, и высокая. Все говорило о том, что через пару лет она будет на голову выше своего нынешнего партнера. А пока она смущенно улыбалась, глядя на его галстук, повязанный простым узлом. Эмма видела, что Теодор всячески пытался ее разговорить, а девушка односложно отвечала "да, милорд", "нет, милорд". "Он будет хорошим отцом, - подумала Эмма, положив руку на свой живот. - Хорошо, что я приехала сюда, а не убежала в Дербери." Она не догадывалась, какая мягкая мечтательная улыбка озарила ее лицо, когда она подумала о ребенке, но была бы рада, если бы знала, что эта улыбка не осталась незамеченной гостями.
Чуть позже Эмма выяснила, что Теодор родился прямо в рождественскую ночь, и не могла не улыбнуться. Вероятно, это наложило отпечаток на его характер.

На следующее утро курьер доставил кое-что из Дербери. Не желая тревожить Теодора, Эмма решила дождаться обеда, чтобы отдать ему кольцо. Но Теодор навестил ее сам сразу после завтрака.
- С Рождеством, - сказал он, протягивая ей черный футляр.
Первым ее побуждением было отказаться, потому что она считала себя недостойной подарка.
- Не надо было... - но его бровь поползла вверх, и она прикусила язык и взяла футляр. В нем оказались маленькие серьги из прозрачного голубого камня в обрамлении серебра и крошечных бриллиантов.
- Не знаю, что это за камень, но он в точности повторяет цвет твоих глаз, - сказал Теодор. Это не был комплимент ее глазам, это была просто констатация факта. - Это одни из тех камней, что прислал мне Джонас из Индии, - пояснил он. - С Рождеством.
- Спасибо...
- Пожалуйста, - улыбнулся он и собрался выйти.
- Подожди.
- Что?
- У меня тоже кое-что есть для тебя. Это не подарок, просто вещь, которая... которая так давно у меня лежит, что я забыла про нее. Это твое.
- Да? - удивился Теодор.
Эмма достала из шкатулки кольцо. Ярко-синий сапфир блеснул в утреннем свете. Она протянула ему кольцо.
- Ты выкупила его?
Она кивнула.
- Когда?
- Сразу, как приехала в Лондон из Эшли-парка.
- За сколько?
Эмма мгновенно поняла, что Теодор намерен расплатиться за кольцо. Он до сих пор выполнял "договор", заключенный три года назад. Вероятно, именно поэтому часто докладывал ей о своих ежедневных делах и тратах. Сама она об этом почти забыла.
Она призналась.
- Оно столько не стоит... Я верну тебе деньги.
- Не надо, пусть это будет подарком на Рождество и... и день Рождения, - торопливо выговорила она. - Пожалуйста.
Несколько секунд Теодор пристально смотрел на нее.
- Хорошо. А ты знаешь, что Джонас женился? Еще осенью.
- Нет, я не знала. Теперь он сможет подарить кольцо своей жене, - вздохнула она, остро ощущая собственное обручальное кольцо.

Глава 26


Февраль в этом году был теплым, но Эмма все равно мерзла. Она смотрела на падающий крупными хлопьями снег, который пока еще был белым, но пройдет едва ли несколько часов, прежде чем он превратится в грязь.
Февраль... Еще два месяца - и родится ее ребенок. Как было бы хорошо, если бы ребенок родился девятого апреля - ровно через девять месяцев после той единственной ночи с Теодором. Тогда он сможет поверить ей, тогда он будет любить своего ребенка без всяких условий и оговорок.
Эмма последние несколько дней старалась не выходить из своей жарко натопленной комнаты, но даже здесь ей было холодно. Она не могла без дрожи ложиться в свою постель, боялась выходить к обеду вниз, потому что тогда становилось еще хуже. Руки и ноги просто леденели. Теодор, обеспокоенный ее состоянием, послал за врачом, но учитывая сегодняшний снегопад...
Быстро спускался вечер. Принесли ужин. Эмма заставила себя поесть ради ребенка. Еда почему-то тоже стала казаться холодной, даже если обжигала язык.
Стрелки часов на туалетном столике показали десять часов. Кэтрин и Сьюзен пришли, чтобы помочь ей раздеться и лечь спать.
- Не надо, я сама, - сказала Эмма, в ужасе от того, что сейчас придется ложиться в холодную постель. Горничные неуверенно переглянулись, но ослушаться не посмели. Присели в реверансе и оставили ее одну.
Эмма долго глядела на большую постель с двумя одеялами и вспоминала ночи, когда Теодор спал рядом. Ей всегда удавалось согреться рядом с ним. Она должна спать и быть здоровой ради ребенка, она должна пойти к нему и попросить, чтобы он спал вместе с ней. Он не откажет ей, в этом она была уверена, даже если бы речь не шла об их ребенке.
Она позвонила горничной. Пришла Кэтрин.
- Милорд у себя? - спросила Эмма.
- В лаборатории, кажется, миледи.
Эмма вспомнила, что в своей лаборатории Теодор иногда мог задерживаться до самого утра. Так долго она не могла ждать. Придется оторвать его от дел... А ведь она обещала, что не будет мешать ему жить. Но ребенок важнее. Эмма глубоко вздохнула, набираясь мужества.
- Передай ему, пожалуйста, что...
Что? Эмма затруднилась с выбором фразы. Что миледи хочет спать с ним?
- Что я хочу... мне надо поговорить с ним.
- Сейчас, миледи?
- Этим вечером, когда он освободится. Но обязательно этим.
А она тем временем сядет поближе к огню и подождет его.
- Да, миледи.
Теодор пришел через несколько минут. Очевидно, он не стал задерживаться ни на секунду.
- Что-то случилось, миледи? - спросил он, обеспокоенно взглянув на ее живот.
- Нет... - она тихо вздохнула и поплотнее закутала свой живот в шаль. - Извините, я не хотела отрывать вас от дел.
- Я просто читал, - улыбнулся он. - Так о чем вы хотели поговорить?
Эмма молчала, не решаясь сказать.
- Эмма, что за дурацкая привычка молчать! - слегка рассердился Теодор. - Простите, я не хотел грубить, - опомнился он. Потом сел во второе кресло напротив камина. Несколько минут они молчали вместе.
"Ну скажи, - уговаривала себя Эмма. - Теодор, можно я буду спать с вами? Когда я одна, мне холодно и я не могу уснуть. Это так просто... Ты же за этим его и позвала. Теодор, можно я буду спать с вами?.."
- У вас жарко, - вдруг сказал Теодор, заставив Эмму вздрогнуть, и снова замолчал.
- Теодор, можно я буду спать с вами? - наконец она заставила себя выговорить это. Он пытливо взглянул на нее. Она подумала, что он захочет объяснений.
- Конечно, - легко согласился он, вместо того чтобы спросить о причинах.
- Спасибо.
- В вашей спальне или в моей? - спросил он. Она неуверенно взглянула на него.
- В моей. Здесь теплей, - объяснила она свой выбор. Он кивнул.
- Ложись, Эмма, я сейчас приду.
Теодор вышел, а Эмма неприязненно посмотрела на кровать, не собираясь ложиться туда без мужа. Она расплела косу, расчесалась, снова заплела. Она давно уже не делала каких-то особых причесок.
Вскоре он вернулся - в одном халате.
- Ты еще не легла? - удивился он.
- Я отослала горничных, - она поднялась с кресла. - Помоги мне раздеться.
Он хмыкнул.
- Решила меня соблазнить? - шутливо спросил он, помогая ей с платьем.
- Что? - она даже обернулась. - Нет, конечно.
- Тс. Я пошутил, - ласково улыбнулся он. Ей почему-то вдруг показалось нестерпимым, что он увидит ее обнаженной - такой толстой, уродливой. Она и в лучшие-то времена не особо привлекала его.
- Отвернись, пожалуйста, - напряженно попросила она.
- Ты не сможешь сама снять платье, - возразил он. - Может, все-таки позвать Кэтрин?
- Не надо, - вздохнула она и подняла руки. Теодор легко и аккуратно стянул ее платье через голову.
- Где твоя рубашка?
- На каминной полке.
Теодор взял нагретую сорочку и помог Эмме облачиться в нее. Все это время она старалась не смотреть на него, но вдруг нечаянно поймала его напряженный взор, устремленный на ее живот. Она сглотнула ком в горле и поспешно залезла под одеяло. Он с сожалением посмотрел на нее, потом задул все свечи, подбросил дров в камин, снял халат и лег рядом.
Он обнял ее. Как Эмма и помнила, он был восхитительно теплым. Она покрепче - насколько это было возможно в ее положении - прижалась к мужу.
- Тебе холодно? - спросил он.
- Д-да, я постоянно замерзаю.
- А... Так я нужен в качестве грелки.
Она не ответила. Если говорить правду, то она должна сказать "да", а ей очень не хотелось обидеть его.
- Обычные грелки не устраивают тебя? - в том же легком тоне продолжал он.
- Нет, мне все равно холодно, - решила признаться она. Почему-то в таком положении, когда они лежали рядом, не глядя друг на друга, разговаривать было легче.
- М-м. Ну спи. Я буду рядом.
Эмма заснула почти мгновенно.

На следующий вечер он пришел к ней сам как раз в тот момент, когда она укладывалась спать, уже отпустив горничных.
Она снова не хотела ложиться в холодную постель, но уже не так сильно, как накануне. У нее было ощущение, что Теодор оставил в этой постели часть своего тепла. И все-таки его самого здесь не было... Она решила, что позовет его, только если совсем замерзнет. Но едва она легла, как вошел муж.
- Как вы сегодня себя чувствуете, Эмма? Не холодно?
Она пыталась понять, как должна ответить, чтобы не заставлять его делать то, что ему не хочется. Но лицо его и взгляд оставались чистыми и непроницаемыми.
- Лучше, чем вчера, но хуже, чем обычно, - в конце концов честно ответила она.
- Мне остаться? - спросил он, загадочно улыбнувшись.
- О да, пожалуйста.
Снова те же действия: свечи, камин, халат, одеяло... С удовлетворенным вздохом она прижалась к нему. Он погладил ее по голове. Некоторое время они лежали рядом. Ей было жаль, что она может ощущать его всего лишь одним боком, но и этого было достаточно, чтобы ей было тепло всю ночь.
- Эмма? - обратился он к ней с напряжением в голосе.
- М-м?
- Можно мне прикоснуться... к твоему животу?
- З-зачем? - испуганно спросила она.
- Мне хочется почувствовать... Ты чувствуешь ребенка? Он толкается?
- Бывает иногда, - шепотом ответила она.
- Можно?
- Можно, - тем же шепотом ответила она. В первый раз за долгое время Теодору что-то нужно от нее.
Он лег на бок, протянул руку под одеялом и благоговейно опустил ладонь на ее живот. Погладил. Прикосновения его были нежны, легки.
- Я ничего не чувствую, - сказал он.
- Ребенок... спит, наверное, - едва сумела выговорить она.
Не зная, станет ли Эмма сопротивляться, Теодор решился на осуществление еще одного своего желания. Он стал приподнимать подол ее рубашки.
- Что ты делаешь? - спросила она, но не сопротивлялась.
- То же самое, - он успокаивающе улыбнулся ей, хотя она видела, как он напряжен. - Всего лишь хочу коснуться.
Эмма вздохнула, подавляя все протесты.
Ладонь Теодора опустилась на голый живот Эммы. Женщина вздрогнула. Он нежно, медленно водил рукой по ее уродливому телу. Глаза его были закрыты, а на лице написано такое умиление, что Эмма вдруг поняла: Теодор, как всегда, видит суть красоты. Тело женщины предназначено для вынашивания детей, и именно это делает его красивым. Вдруг ребенок толкнулся. Теодор вздрогнул и испуганно отдернул руку. А потом обменялся с Эммой радостным понимающим взглядом. Она тоже почувствовала это, и была вдвойне рада, зная, что Теодору это тоже приятно. Никогда Эмма не думала, что мужчина может принимать такое участие в процессе беременности. Зачать - это да, это могут все. Воспитывать - тоже могут многие, но есть девять месяцев радости и боли, принадлежащие только женщине, так она думала когда-то.
Теодор... Дар Бога... Она определенно его не заслужила. Такой была ее последняя мысль, прежде, чем она уснула.

Глава 27


На следующий день приехал врач. Он осмотрел леди, но не нашел ничего серьезного. Предположил, что леди просто нервничала. Эмма мысленно согласилась с ним. С тех пор, как Теодор стал спать с ней, замечать, разговаривать, ей определенно стало намного лучше. Время было позднее, поэтому доктору Стивенсону предложили остаться до следующего утра.
А вечером начались роды. Когда за ужином Эмма почувствовала первые схватки, то очень удивилась и даже не поверила своим ощущениям, ведь она знала, что еще слишком рано. В конце концов, она никогда не рожала и не знает, на что это похоже. Она нерешительно посмотрела на доктора, на Теодора, но не стала им ничего говорить. Вскоре после ужина она отправилась в свои покои "отдохнуть". Но через час вынуждена была признать, что ей нужен доктор. Она отправила Кэтрин за мистером Стивенсоном.
- Кажется, миледи, роды начинаются, - ободряюще улыбнулся он.
- Нет, - испугалась она. - Еще рано. Еще слишком рано. Всего семь месяцев.
Доктор повидал на своем веку достаточно женщин, утверждавших о "преждевременных" родах, и потому лишь вежливо улыбнулся леди Эшли, посылая ее горничную за всем необходимым.
Эмма заплакала, мучаясь схватками. Теперь ей никогда не убедить Теодора, что это его ребенок. Если только дитя останется в живых... Ведь всего семь месяцев.
Пришла миссис Кэмп в сопровождении испуганного Теодора. Врач попросил мужа подождать за дверью. Дай Эмма хоть намек, что он нужен ей, и барон остался бы в комнате. Но она отвернулась, и Теодор вышел. Он сидел в своей спальне три часа, пока длились роды. Он слышал, как кричала от боли его жена, как миссис Кэмп и доктор успокаивали ее, уговаривали. Он задавался вопросом, долго ли продлятся роды, ведь иногда это может затянуться на сутки или двое. Иногда мать или ребенок не выживают. А если верить Эмме, то роды были преждевременны, в таком случае опасность увеличивается.
Как только Теодор услышал крик младенца, он не выдержал и ворвался в спальню. Мистер Стивенсон осуждающе посмотрел на него, но сказал только:
- У вас дочь. Поздравляю, милорд.
Миссис Кэмп завернула ребенка в одеяло и осторожно положила девочку в дрожащие руки Эммы. Леди Эшли разглядывала свою дочь, тихонько разговаривала с ней, а по щекам у нее катились слезы. Она не смела поднять глаза на мужа.
- Как они? - спросил Теодор у врача. Доктор Стивенсон отвел барона чуть в сторону.
- Леди в полном порядке. Но девочка... Семь месяцев, милорд, слишком малый срок, чтобы младенец выжил. Она слишком слабая, слишком маленькая. Я не могу наверняка утверждать, что все окончится благополучно.
Сердце Теодора ухнуло и куда-то провалилось. В груди образовалась пустота. Он посмотрел на кровать, где Эмма под руководством экономки впервые пыталась кормить ребенка грудью. Жена его все еще плакала, но она так смотрела на дочь, что нельзя было усомниться в ее безграничной любви к ребенку.
- Но она... может выжить?
- Есть подобные случаи, - ответил врач. Во взгляде барона была такая боль, что врач сам был не рад, что эта леди не соврала и действительно родила преждевременно. Несколько раз он наблюдал, как рождались абсолютно в срок нормальные, здоровые дети, которых в угоду приличиям называли преждевременно родившимися. Потом они оказывались не нужны ни отцу, ни матери. А этим двум, которые могли бы стать превосходными родителями, вскоре, может быть, придется испытать боль потери.
Теодор сел рядом с Эммой. Ему было больно смотреть на крошечное маленькое создание, зная, что... Он должен верить, что девочка выживет. Он нерешительно коснулся лысенькой головки ребенка, заснувшего на руках у матери.
- Она... прелестна, - сказал он.
- Да, - дрожащим голосом отозвалась Эмма. Она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. - Теодор, это твой ребенок. Я знаю, в это сложно поверить, но это твоя дочь. Я клянусь. Просто она родилась... много раньше, - голос Эммы сорвался и она вновь посмотрела на младенца.
- Я верю, Эмма. Верю.
Он погладил ее по голове.
Она нерешительно посмотрела на него и сочла, что он так говорит, просто чтобы успокоить ее.
- Как ты хочешь ее назвать? - спросил Теодор.
Эмма захотела назвать дочь именем его матери, но вдруг обнаружила, что она не знает его. В честь его тетушки Жюстины? Это было бы странно. Уж никак не в честь матери самой Эммы.
- Джульетта, - сказала она, выбрав это имя потому, что у нее не было ни одной знакомой Джульетты и потому, что оно было немного похоже на имя тетушки Теодора.
- Это имя моей матери, - удивился он.
- Правда? - в свою очередь удивилась она.
- А ты не знала?
- Нет.
Некоторое время они молчали, наблюдая за спящей Джульеттой.
- Теодор, - решилась заговорить Эмма. - Я хочу крестить ее сейчас. Можно?..
Теодор полагал, что ему удастся уберечь Эмму от преждевременных переживаний, но она, оказывается, сама догадывалась, что их дочь долго может не прожить.
Он медленно кивнул.
- Викарий здесь. Я позову его.
Маленькая Джульетта прожила на свете всего два часа. Она спала на руках у матери, а потом просто перестала дышать.
Теодор понимал, что не успел привязаться к младенцу так, как Эмма, и просто не представлял, как больно должно быть ей, если даже у него сердце разрывалось от горя.

Эмма винила только себя в смерти ребенка. Если бы она не пыталась мстить Теодору за его недоверие, вполне справедливое, если бы она не испытывала его терпение, то сейчас у нее были бы дочь и любящий муж. Да, несколько раз она из-за него испытывала сильное нервное потрясение, что и сказалось на ее состоянии, но его поведение было лишь следствием ее собственного.
Когда умерла Джульетта, Теодор пытался утешить жену, но она не могла видеть его. Она отворачивалась и просила его уйти. Несколько дней подряд она не вставала с постели, ничего не ела, никого не могла видеть, просто лежала и плакала. Даже Теодору не удавалось расшевелить ее или уговорить поесть. Тогда он однажды утром просто заставил ее есть. Буквально силком он раскрывал ее рот, держа в своих объятиях, а Кэтрин кормила ее с ложки. Когда она съела, по его мнению, достаточно, он отослал Кэтрин. Эмма в голос расплакалась.
- Я не хочу, не хочу, - повторяла она сквозь рыдания.
- Я знаю, но ты будешь есть, и будешь вставать и ходить. Я не позволю тебе умереть, - говорил Теодор, не особо надеясь, что она слышит его, поскольку Эмма упорно повторяла "не хочу" во время всей его речи. - Слышишь, Эмма? Ты зачала однажды, и значит, сможешь сделать это снова.
- Не хочу, не хочу...
- Да, Джульетта умерла, и я тоже скорблю, но не позволю тебе уйти вслед за ней, слышишь? Я не хочу, чтобы ты умерла. Сделай хоть раз так, как мне хочется. Эмма, милая, у тебя еще будут дети.
- Нет...
Теодор расценил новое слово из ее уст как прогресс.
- Будут, ты не должна сомневаться.
Хотя у него самого были сильные сомнения в собственной правоте.
Некоторое время Эмма молча плакала, а потом незаметно для себя уснула. Когда она проснулась, первым, что она вспомнила, были его слова "Сделай хоть раз так, как я хочу." И она заставила себя съесть все, что ей принесли. На следующее утро она заставила себя встать с постели и подойти к окну. С крыши капало. Первый признак близкой весны, хотя будут еще и холодные дни. В этот момент в спальню вошел барон. Эмма напряглась.
- Как ты себя чувствуешь? - спросил он.
- Лучше, - коротко и холодно ответила она.
Некоторое время он молча стоял у нее за спиной. Потом так же коротко ответил: "Я рад", - вышел и больше к ней в комнату не заходил.
Только спустя несколько дней Эмма догадалась, что он не приходит потому, что воспринял ее короткий ответ как проявление неприязни, в то время как он был всего лишь проявлением стыда и волнения. Надо было поправить дело, но она не знала как. К тому же она полагала, что он винит ее в смерти ребенка, просто слишком деликатен, чтобы высказать это вслух.
Спустя некоторое время, когда она восстановила свои силы, она решила, что хочет мирной жизни с Теодором, хочет, чтобы он заботился о ней, спал с ней. Для этого он не должен ни на мгновение больше усомниться в ее верности. И Эмма попросила Кэтрин найти еще двух девушек в деревне, которые круглосуточно должны быть рядом с ней по крайней мере полгода. За это Эмма будет платить им по пятьдесят фунтов в месяц - маленькое состояние для девушки из деревни. Такую же сумму ради справедливости Эмма назначила и Кэтрин на следующие полгода. Так Кэтрин, Беатрис и Лили стали компаньонками леди Эшли на следующие несколько месяцев. Девушки считали, что леди просто решила не оставаться одной, чтобы развеять горе после гибели ребенка. Они вместе вышивали, Эмма часто читала им вслух, гуляли, спали в одной комнате с ней. Поначалу девушки стеснялись, но очень скоро их разговоры становились все более откровенными и открытыми в присутствии леди Эшли, тем более госпожа не прерывала их, не призывала помнить свое место, а просто... наслаждалась их обществом. Или делала вид. К огромному сожалению Эммы, проходила неделя за неделей, а у нее ни разу не появилось причины отослать всех служанок ночью - единственной причиной для этого могло быть присутствие Теодора в ее спальне.

Глава 28


В начале мая стояла ясная погода. Каждый день Эмма в сопровождении одной или двух из своих компаньонок гуляла по окрестностям. Однажды она встретила Мэри. Та остановилась как вкопанная, потом глаза сестры Теодора сверкнули ненавистью.
- Добрый день, миледи, - присела Мэри в реверансе, опустив голову, чтобы скрыть чувства.
- Добрый день, миссис Конли, - холодно ответила Эмма, чувствуя жуткое смущение и стыд. - Как дела?
Мэри подозрительно посмотрела на леди.
- Спасибо, миледи, хорошо.
Они замолчали.
- Не буду вас задерживать, - наконец сказала Эмма. - Вы, кажется, куда-то спешили.
И Эмма даже догадывалась, куда: повидать Теодора.
- Спасибо, миледи, - снова присела Мэри в преувеличенно вежливом реверансе и зашагала по направлению к господскому дому.
Эмма медленно пошла в противоположном направлении. Так же, как Мэри, относились к ней все жители Эшли-парка - сдержанно, вежливо и холодно. Она была до невозможности одинока, но уговаривала себя, что такова плата за доверие Теодора.
А еще через полчаса в деревне Эмма наткнулась на лорда Давенпорта - одного из своих бывших любовников. "О, нет!" - мысленно простонала она. Эта встреча могла разрушить все ее намерения по завоеванию доверия мужа. К сожалению, не могла же она выгнать его из деревни, лишив единственную в ней гостиницу хорошего постояльца. Эмма оглянулась - слава Богу, Беатрис шла рядом.
- Добрый день, - поздоровалась она с лордом Давенпортом, собираясь быстро пробежать мимо него.
- Эмма! - восхищенно отозвался он, мягко поймав ее за руку. - Сколько лет прошло!..
..."С тех пор, как мы спали в одной постели", - подразумевал он, явно испытывая желание все повторить. И Эмма читала все это в его взгляде.
- Для вас - леди Эшли, - процедила она, злобно взглянув на его руку, удерживавшую ее.
- С каких это пор? - искренне удивился он, не обратив внимания на ее взгляд. - Вы что, влюбились в этого растяпу - своего мужа? Эмма, не глупите!
Волна злости затопила ее - он не смеет так называть Теодора! Она размахнулась и хлестко ударила его. Лорд наконец отпустил ее.
- За полтора года, я смотрю, кое-что изменилось в этом мире, - сказал он. - Я провел их на континенте, - пояснил он в ответ на недоумевающий взгляд Эммы. Впрочем, лорд Давенпорт не относился к людям, которые долго хранят злость или обиду. Они легко идут по жизни, не заботясь ни о ком - иногда даже о себе.
- Хорошо, леди Эшли, - он потер ладонью щеку и поморщился. - Счастливо оставаться!
- Счастливого пути, - вежливо ответила она, жалея, что потеряла контроль над собой.
- Чертова ведьма, - пробурчал он тихо. Но Эмма все слышала. Сгорая от стыда, она быстро направилась к дому. Только что она опять косвенно опозорила Теодора - на глазах у половины деревни поссорилась с бывшим любовником. Несомненно, все догадались, какие отношения связывали ее с этим человеком, и будут осуждать ее за это и жалеть Теодора.
До барона слухи о происшествии дошли лишь на следующий день.
- Что за сцену вы устроили вчера в деревне? - озадаченно спросил он после обеда.
"Господи..." - взмолилась Эмма без особой надежды. Теодор внимательно смотрел на нее, ожидая ответа. Никаких оправданий в голову не приходило, а рассказывать правду не хотелось.
- Изволите молчать? - голос Теодора вдруг стал холодным. - Ради Бога.
"О нет!"- взмолилась Эмма еще раз, осознав, что своим молчанием еще сильнее отталкивает его от себя.
- Он когда-то был моим любовником, - выдавила она. - В этом трудно признаться, поэтому я и молчала, - попыталась оправдаться она. И вдруг спохватилась: первым ее порывом было солгать! А как же "верность, честность, уважение"?
- Нетрудно догадаться, - ответил Теодор равнодушно. - Вы ударили его за то, что он приставал к вам?
"Скажи ,,да", и вопрос будет исчерпан - в твою пользу, между прочим," - подсказал внутренний голос. Эмма подавила его, вспомнив про второе условие семейной жизни - честность.
- Нет. Лишь намекнул, что не против возобновить наше... знакомство. А ударила я его потому, что... разозлилась.
Эмма ненавидела себя, но не могла выдать истинную причину своего поступка.
- На что?
- За то, что он задержал меня, когда я хотела пройти мимо.
О, как она ненавидела себя за эту ложь!
- Как видно, вам очень трудно говорить правду, - иронично улыбнулся Теодор. Конечно, он видел ее насквозь. - Видимо, вам просто жизненно необходимо лгать, и хотя правда в данном случае вполне невинна, вы все равно пытаетесь скрыть ее.
Эмма закрыла глаза и стиснула зубы, чтобы не дать волю готовым пролиться слезам. Она как всегда все испортила.
- Зачем тогда спрашиваете, если все знаете? - злобно спросила она.
- Уверяю вас, Эмма, я не знаю, о чем вы говорили с лордом Давенпортом. Знаю только, что вы ударили его и что сейчас вы мне лжете. Так что такого страшного он сказал? Назвал вас распутной? Пригрозил рассказать о вашей связи мне?
- Нет, - она едва держала себя в руках.
- Так что он сказал?
- Он назвал вас растяпой, - сквозь зубы выговорила Эмма. Она ненавидела Теодора за то, что он заставил ее признаться.
- А... - он насмешливо, настойчиво глядел на нее.
- Он спросил, неужели я влюбилась в этого растяпу, своего мужа, и я ударила его, - медленно, едва ли не по слогам, процедила Эмма.
- И все?
- Да.
- Я ведь могу спросить у Беатрис, - кажется, она тогда все слышала.
- Да! - она с ненавистью поглядела на него.
- И что такого страшного в этом разговоре вы пытались скрыть? Что он назвал меня растяпой? Меня многие так называют. В общем-то, заслуженно. Или что вы влюбились в меня?.. Опять молчите? Ради Бога! Кстати, зачем вам три служанки, которые постоянно находятся рядом с вами? От кого прячетесь, леди Эшли? Боитесь, что я ворвусь в вашу спальню?
Она в ужасе широко открыла глаза. Очередное ее хорошее намерение было истолковано совершенно неправильно.
- Вовсе нет! Если вы придете в мою спальню, я немедленно отошлю их всех!
Господи, только бы ей удалось убедить его!
Некоторое время он пристально смотрел на нее, потом откинулся на спинку стула.
- Почему-то я готов вам поверить, Эмма, хотя - видит Бог - зная вашу склонность ко лжи, это очень трудно сделать. Тогда зачем вам три служанки?
Она была уже достаточно унижена его расспросами, чтобы еще признаваться в своем желании вернуть себе его расположение. "Доверие либо есть, либо нет," - вспомнила она слова герцога Клермонта, и вся эта затея с круглосуточно присутствующими компаньонками вдруг показалась ей глупой. Если Теодор не верит ей, то даже свидетельства девушек в случае чего ей не помогут. Он скажет, что она подкупила их. А ведь она действительно подкупила их - только не для того, чтобы они прикрывали ее грехи. Но кто в это поверит? Посмотрев на ситуацию со стороны, Эмма ясно увидела ее подозрительность. Но уволить служанок не могла по крайней мере еще в течение нескольких месяцев. Она обещала им работу на ближайшие полгода. Что ж, пусть хоть девушкам эта ситуация принесет пользу.
- Я не могу сказать, - произнесла она.
- Не можешь или не хочешь?
- Не могу. Пожалуйста, не надо, не спрашивай, - она затравленно посмотрела на него.
- Хорошо, - тут же сдался Теодор. - Кстати, скоро день вашего рождения. Не хотите ли отпраздновать его? Устроить бал или вечер?
Эмма растерялась от резкой смены темы разговора.
- Н-нет, ничего не надо, спасибо.
- Как пожелаете, миледи. Если передумаете, скажите.

Следующие две недели прошли в относительном спокойствии. Но однажды Эмма вернулась с прогулки и застала Лили, горько рыдающую в объятиях Кэтрин. Увидев госпожу, Кэтрин и Лили отпрянули друг от друга и встали.
- Что произошло? - спросила Эмма, стараясь, чтобы голос ее звучал мягко. Веселая, жизнерадостная Лили была, наверное, единственной девушкой в деревне, которая здоровалась с леди при встрече радостно, а не как на похоронах. Но не потому, что чувстовала к баронессе Эшли особое расположение, а просто в силу своего общего жизнелюбия.
- Лили, ты должна сказать, - тихонько посоветовала Кэтрин, ободряюще пожав подруге руку. Лили затравленно посмотрела на Кэтрин, на леди. Она прикусила дрожащую губу, чтобы не разрыдаться.
- Я не могу, - пролепетала она.
- Это так ужасно? - спросила Эмма и вдруг вспомнила, как Теодор выпытывал у нее подробности ссоры в деревне. Теперь она наконец-то поняла, что чувствовал он, зная, что не может добиться ответа на свои вопросы. Но с другой стороны, она помнила себя на месте Лили, помнила стыд, нежелание отвечать, смущение, унижение.
- Да, - одними губами ответила Лили.
- Тогда ты должна сказать. Может быть, я смогу чем-нибудь помочь.
- О нет, миледи! - испугалась Лили.
- Хорошо, - решила отступить Эмма. - Но если понадобится помощь, смело обращайся ко мне.
- Спасибо, миледи.
Но когда на следующее утро Лили вывернуло наизнанку, Эмма догадалась сама.
- Ты беременна? - неприязненно спросила она.
Лили испуганно посмотрела на хозяйку, не в силах ответить ни "да", ни "нет".
- Отвечай!
- Д-да. - Лили горько разрыдалась. - Миледи, пожалуйста, не выгоняйте меня. Я буду работать как всегда, пожалуйста.
- Тихо, Лили, - мягко, но мрачно сказала Эмма. Девушка постаралась взять себя в руки. - Кто отец ребенка?
- О-о, - Лили в отчаянии заломила руки. - Я не могу сказать, правда, не могу...
- Почему?
- Это... благородный господин, лорд.
Эмма ничего не сказала по поводу "благородства" такого господина, который воспользуется беззащитной девушкой и оставит ее расхлебывать последствия.
- Он должен жениться на тебе, - пояснила Эмма. - Я могу дать тебе приданое.
Вместо того, чтобы утешиться, Лили снова разрыдалась.
- Это... он женат! Даже если бы он и захотел взять в жены такую, как я.
Эмма нахмурилась. Почему-то она сразу подумала о Теодоре.
- Миледи, - начала Лили, но потом безнадежно поникла.
- Он соблазнил тебя или... сделал это против твоей воли?
- Я сама его соблазнила. Он сразу сказал, что вся ответственность будет на мне. Но я думала, что после одного раза ничего не будет.
Эмма вспомнила свою единственную ночь с Теодором и мрачно усмехнулась. По-видимому, у него просто талант делать детей. Она отвернулась, чтобы не глядеть на несчастную Лили, беременную от ее мужа. Больше всего Эмму уязвляло, что Лили беременна и, возможно, подарит Теодору ребенка, в то время как она, его жена, не смогла сделать это.
С другой стороны, Эмма не могла выгнать из дома мать ребенка Теодора, хотя и жутко ревновала.
- Ты останешься у меня. Но ты не должна волноваться, запомни. Твой ребенок должен родиться вовремя и здоровым.
- О, я понимаю, мадам, - растерялась Лили. Больше всего она боялась, что ее беременность напомнит леди о ее собственной потере, и леди Эмма не сможет рядом с собой видеть беременную женщину - тем более беременную неизвестно от кого, падшую. Оказалось наоборот.
- А милорд знает о твоей беременности? - не удержалась Эмма от вопроса, не заметив, что оговорилась. Она хотела сказать "тот лорд".
- Милорд? - удивилась Лили. Теперь, когда у нее осталась несложная работа на несколько месяцев, которая обеспечивала ее деньгами на несколько лет безбедной жизни с ребенком, к ней возвращалась обычная жизнерадостность. - Вы думаете, я должна ему сказать?
- Он имеет право знать, что скоро станет отцом, - сухо, ненавидя себя, пояснила Эмма.
- О... - Лили широко открыла глаза. - Так вы полагаете, что милорд?.. - Лили даже не договорила. На лице Лили впервые появилось выражение неприязни по отношению к госпоже. - Вы полагаете, милорд может сделать женщине ребенка и заявить, что вся ответственность будет на ней?
Эмма оцепенела, пораженная словами Лили. Хорошая же из нее получается жена! При первом же удобном случае она обвинила Теодора Бог знает в чем. Пусть Теодор имеет право изменить ей, но разве сделал бы он это со служанкой собственной жены? Разве смог бы он поселить жену и любовницу под одной и той же крышей, как сделал его отец? Не говоря уже о том, что он действительно не переложил бы всю ответственность на беззащитную и беспомощную женщину. Это скорее похоже на лорда Давенпорта. Тот действительно был женат на некой серой мышке, которая безвылазно жила в поместье и не показывалась в свете, что давало возможность ее мужу наслаждаться холостяцкой жизнью, при этом оставаясь в полной безопасности от охотниц за мужьями.
- Прости, Лили, - выговорила Эмма.
Какое счастье, что она не выговорила всего этого Теодору! Какое счастье, что ее ошибка раскрылась сразу.
- Да, мадам, - сухо выговорила девушка. - Я могу идти?
- Лили, прошу тебя, не говори никому о моей ошибке.
Лили медленно кивнула.
- И это место все равно остается за тобой, если ты все еще этого хочешь.
Лили была бы рада уйти, но где еще она, беременная, сможет найти такую простую работу и с таким огромным жалованьем? И еще ей стало жаль госпожу.
- Да, мадам, - смягчилась она.

Глава 29


20 мая, в день своего рождения, она решила прийти к нему. Собственно, Теодор сам подтолкнул ее к этому решению. В начале мая он спрашивал, хочет ли она организовать бал или небольшой прием по случаю такого праздника, но Эмма, по обыкновению, отказалась. Теодор не стал настаивать, но Эмме было приятно, что он знал, когда она родилась.
Ужин 20 мая был праздничным, это Эмма сразу отметила. Цветы украшали столовую, множество свечей, аккуратно одетый Теодор - даже с галстуком. Только все это неприятно напоминало Эмме, что ей уже тридцать два и единственная ее беременность закончилась очень печально. А совсем недавно она чуть не обвинила его черт знает в чем. "Перестань, - одернула она себя. - Наслаждайся вниманием мужа."
Теодор не старался очаровать ее, не делал комплиментов, не соблазнял, просто рассказывал ей о том о сем. Эмма вполуха слушала его и вспоминала, как ровно четыре года назад очнулась в одной постели с ним. Если бы она тогда знала Теодора как сейчас, она уцепилась бы за него руками, ногами и зубами, и может быть, сейчас у нее был бы уже трехлетний ребенок... А может быть, и еще один. И любящий муж. А так за четыре года она всего раз принадлежала ему. И это лишь по собственной глупости. Когда в феврале он вытащил ее из тисков черного отчаяния, он сказал, что у нее еще будут дети, а Эмма была уверена, что дети у нее могут быть только от него. Значит, надо как-то уговорить его разделить с ней постель. Она вспомнила, что ее жалкие уловки не действуют на него. Но, может быть, достаточно просто попросить? Она улыбнулась, поскольку вдруг уверилась, что Теодор не откажет.
- Эмма, ты не слушаешь меня?
- Что? - опомнилась она. - Конечно, слушаю.
Он скептически усмехнулся. Эмме тут же стало стыдно за свою ложь. "Верность, честность, уважение," - вспомнила она.
- Прости, я задумалась.
- О чем?
- О том, что было четыре года назад.
- И что ты об этом думаешь? - прохладно осведомился он.
- Что была дурой. Если бы я тогда не оттолкнула тебя, сейчас у меня мог бы быть трехлетний ребенок.
Теодор нахмурился, недовольный своей малой ролью "производителя" в ее мечтах. И в этот момент уверенность Эммы, что он не откажет в ее просьбе, пошатнулась. Ну да, а захотела бы она сама, чтобы ее использовали просто ради воспроизводства потомства?
Но Теодор, кажется, справился с собственной гордостью.
- О чем еще? - спросил он вполне нейтрально.
- О прошлом июле. Вспоминала те ночи, что ты провел со мной, - неловко сказала она и уткнулась в тарелку. Чего уж от себя таить - она хотела не просто ребенка, она хотела повторения тех ночей, хотела получать удовольствие и доставлять его Теодору.
Теодор промычал в ответ что-то и тоже вернулся к ужину.
- Спасибо за ужин, - вежливо сказала Эмма, вовсе не уверенная, что стоит высказывать свою просьбу.
- Всегда рад, - так же вежливо откликнулся Теодор. - У меня есть подарок для тебя.
Эмма постаралась улыбнуться. Судя по коробочке, это было украшение. А ей от Теодора вовсе не хотелось украшений. Это словно ставило его в ряд с другими мужчинами.
- Это всего лишь безделушка, - сказал Теодор, протягивая ей подарок. - На самом деле, я не знаю, что бы ты хотела получить в подарок.
Эмма наконец взяла коробочку.
- Но если ты скажешь, чего тебе хочется, - продолжал тем временем Теодор, - я постараюсь выполнить твое желание.
Чего ей хочется? Конечно, ребенка!
Она закусила губу, чтобы не произнести свое желание вслух, и открыла футляр. Теодор подарил ей месяц и звезды, только не серябряную брошь матери, а ее бриллиантовую копию.
Эмма восхищенно вздохнула, пытаясь скрыть разочарование.
- Чудесно, - сказала она и улыбнулась мужу. Она чувствовала себя недостойной такого подарка, чувствовала себя виноватой в невысказанных обвинениях. - Спасибо.
- Я рад, что тебе понравилось. А теперь о твоих желаниях. Чего ты хочешь?
Она не могла сказать "ничего", потому что не собиралась лгать ему.
- Опять секреты? - лениво поинтересовался он.
- Просто об этом сложно сказать, - поспешила оправдаться Эмма.
- Не бойся, я выдержу.
"Ладно, ты сам спросил," - подумала Эмма.
- Ребенка. Я хочу ребенка, - призналась она, глядя ему в глаза. Теодор помрачнел, откинулся на стуле.
- Мог бы догадаться, - пробормотал он. - От кого?
Эмма опешила от его вопроса. Так вот почему он помрачнел! Он решил, что она намеревается изменить ему. Но она не поддастся обиде. В прошлый раз на вопрос "от кого" она такого наговорила, что до сих пор приходится расхлебывать последствия.
- От тебя.
Он молча, оценивающе смотрел на нее. Эмма не выдержала и пустилась в объяснения:
- За всю свою жизнь я забеременела только раз - от тебя. Значит, я думаю, у меня есть второй шанс. Если... ты не против.
- Я понял, - невесело улыбнулся он. Эмма закрыла глаза и сглотнула: то, что она сказала Теодору, было самой незначительной причиной ее желания иметь от него ребенка. Получается, что она соврала. Сейчас, уязвленный отведенной ему ролью жеребца-производителя, он откажется. Тем более что на эту роль он был выбран не потому, что у нее к нему какие-то особые чувства, не потому, что он муж и она должна хранить ему верность, а потому, что один раз у него это получилось. - Нет никакой гарантии, что все получится с первого раза. Неизвестно, сколько времени тебе придется терпеть меня.
- Я знаю, - спокойно ответила Эмма, едва заметно поморщившись от тех слов, которые он выбрал - терпеть его. Она-то надеялась не терпеть его в постели, а получать удовольствие и доставлять такое же удовольствие ему. Она даже желала, чтобы у них было несколько месяцев прежде, чем она забеременеет. Может быть, за это время он снова привяжется к ней. Слава Богу, он не отверг с ходу ее просьбу! С другой стороны, может, он вовсе не пожелает доставлять ей удовольствие. Может, для него это станет просто исполнением супружеского долга.
- Когда?
"Вот так сразу?" - растерялась Эмма.
- Сегодня вечером? - вновь спросил Теодор.
- Да.

Чуть позже Эмма в своей спальне готовилась ко сну. Она нашла самую нарядную рубашку в своем гардеробе, распустила волосы. Теодор пообещал прийти к ней через пятнадцать минут, и Эмма ужасно нервничала. Она ходила по комнате и молилась: "Господи, пусть все будет хорошо! Пожалуйста, пусть все будет хорошо!" Выстроить более связную фразу она была не в состоянии. И молилась она вовсе не о том, чтобы забеременеть с первого раза.
Когда дверь между их спальнями отворилась, Эмма резко обернулась и застыла на месте. Теодор был мрачен и задумчив. Он обвел медленным взглядом ее спальню, остановил свой взор на постели, потом взглянул на жену. Сердце Эммы замерло. Неужели своим честно высказанным желанием она заставляет его идти на нечто совсем нежеланное и даже противное?
- Передумала? - с равнодушным видом спросил Теодор.
- А ты бы этого хотел? - спросила она в свою очередь.
Он улыбнулся вместо ответа.
- Нет, не передумала, - вынуждена была ответить Эмма. Они так и стояли друг напротив друга. - Но если ты не хочешь... то не надо. Я не желаю заставлять тебя.
- Не хочу чего?
- Делать... это. Ребенка.
Теодор мрачно усмехнулся.
- Я все-таки мужчина. И определенные инстинкты есть и у меня. Я, между прочим, уже готов. И даже жажду.
Эмма с облегчением перевела дух.
- Остался один вопрос, - продолжил Теодор, внимательно глядя на нее. - Как ты хочешь, чтобы это произошло? Быстрое исполнение супружеского долга просто ради того, чтобы зачать ребенка, или же немного удовольствия?
И тут Эмма растерялась. Самой ей хотелось повторить то уже забытое ощущение внутреннего взрыва, что однажды подарил ей Теодор, но ведь она просила ребенка, а не удовольствие. Ну и дура! Если бы она попросила его спать с ней, то главная ее цель тоже была бы достигнута в процессе взаимного удовлетворения. Впрочем, что из этого было главным - делить постель с Теодором или зачать от него ребенка?
- Должен сказать, что я сейчас одинаково готов как к тому, так и к другому, - добавил Теодор.
Но делить постель с Теодором не означает самой получать удовольствие. Главным здесь для нее было, чтобы он получил удовольствие с ней, - продолжала размышлять Эмма. Теодор терпеливо ждал.
- Пусть будет так, как хочешь ты, - наконец сказала она.
Он неприятно ухмыльнулся. Определенно, он посмеялся над ее нерешительностью, но Эмма была полна решимости не обращать внимания на подобные вещи.
- А если у меня на уме настолько неприличные фантазии, что даже проститутки в борделе откажутся выполнять их?
Эмма с сомнением поглядела на него, но не могла определить, шутит он или нет.
- Все равно, - отбросила она свои колебания. - Ты получаешь удовольствие, я получаю ребенка.
"А также сознание, что смогла доставить тебе удовольствие," - подумала она про себя.
Теодор тонко улыбнулся.
- А ты знаешь, что существуют ласки, от которых женщина не сможет забеременеть?
Эмма оцепенела. Когда-то об этом же самом ей говорил первый муж. Неужели Теодор о том же? Неужели он хочет, чтобы она... Она медленно покачала головой.
- Хорошо, считай, я этого не говорил. Тогда в постель, дорогая супруга.
Она легла под одеяло. В этот раз Теодор не стал тушить свечи. Он подошел к кровати, некоторое время смотрел на нее сверху вниз. Потом осторожно стянул одеяло с Эммы. Она только вздохнула: наверное, он хочет посмотреть на нее. Было бы на что смотреть. Может, не такая уж она и старая, но и красавицей с годами наверняка не стала. Когда-то мужчины говорили ей, что вид ее тела весьма возбуждает. Да и вообще вид обнаженного молодого женского тела.
Теодор рассматривал ее, словно не решаясь перейти к действиям. А может, не мог себя заставить. Эмма почувствовала отчаяние. Она хотела, чтобы он хотел ее, пусть и как просто обнаженное женское тело, все равно чье. Она приподнялась и решительно сдернула с себя сорочку. Потом легла обратно. Взгляд Теодора жадно блуждал по ее телу. Глаза его были расширены. Он сел рядом, протянул руку, погладил ее по животу. На лице мужчины отразилась горечь. Эмма закрыла глаза. Рука Теодора переместилась к груди жены. Эмма чувстовала, что ладонь его дрожит. Он гладил ее груди легкими движениями, которые были похожи на прикосновения воздуха, легонько зажимал ее соски между пальцами.
Эмма не знала, стоит ли ей пойти на поводу своего желания получить удовольствие от его прикосновений и просто следила отстраненно за всем, что он делал.
- Эмма, пожалуйста, постарайся получить удовольствие, если сможешь и если захочешь.
В голосе Теодора было столько тоски, что Эмма невольно открыла глаза. Чем вызвано это горькое чувство?
- И еще одно. Что бы ты ни испытывала, не притворяйся, прошу тебя.
- Хорошо, - ответила она, готовая сделать что угодно, лишь бы избавить его от боли. Она ощущала ее сейчас, как собственную. Надо же, а она-то считала его всем довольным, невозмутимым.
Он снова принялся ласкать ее груди - нежно гладил, мягко сжимал. Эмма в истоме закрыла глаза и протяжно вздохнула. Теодор неожиданно сжал ее сосок - и Эмма вскрикнула от острого наслаждения, пронзившего ее тело. Губы Теодора заняли место его руки - теплые, слегка влажные, мягкие. Эмма часто задышала, ощущая его поцелуи всем своим существом - не только тем местом, которого касались его губы. Она сразу вспомнила, куда его завели подобные ласки в тот давний прошлый раз и сколько наслаждения они доставили ей. Она не осознавала, что раздвинула ноги, и это стало приглашением для Теодора. Она знала только, что он снова собирается ласкать ее губами там - в самом интимном месте. Месте, которое она сама считала грязным, греховным, нечистым, - но он похоже, так не считал. Она вскрикнула, когда его горячие губы в первый раз коснулись мягких складок, а потом только стонала, не в силах вымолвить хотя бы слово. Напряжение все росло. Ей казалось, что дольше она не выдержит, ей хотелось плакать, ей хотелось все прекратить - и продолжать до бесконечности. Она умирала, она не могла, не хотела дышать... И умерла, разорвавшись на тысячу частей. Только почему-то кричала, и кричала, и никак не могла остановить дрожь, в десятый раз пробегающую по ее телу и заставлявшую снова кричать.
Теодор лег рядом с ней и крепко обнял. Он был обнажен. По ее телу снова прошла дрожь, и Эмма тихо застонала, потому что на большее сил не хватало. Она захныкала, потому что терпеть эту пытку больше не могла. Теодор мягко погладил ее по плечу, но от этого ее снова пробрала та же дрожь. Она снова прохныкала что-то нечленораздельное.
- О Боже, - пробормотал Теодор и попытался привлечь жену ближе к себе. Эмма снова почувствовала приближение незваных содроганий - отголосков страсти - и слабо уперлась ему в грудь.
- Нет...
Теодор послушался и совсем отпустил ее. Он никогда не слышал о такой реакции женского тела на ласки. Что это - наслаждение или отвращение?
Он чувстовал сильное желание и с трудом держал себя в руках. Что он должен сейчас сделать: уйти или все-таки выполнить свой долг до конца? Уходить ему совсем не хотелось.
Он оперся на локоть и стал наблюдать за Эммой. На ее лице было написано страдание. Из уголка глаза потекла слеза. Он поморщился. Вероятно, лучше все же уйти. Но едва он встал с кровати, как раздался голос Эммы:
- Куда ты?
- В свою спальню. Мне кажется, тебе и без меня сейчас достаточно плохо, - объяснил он.
- А как же?.. - она не договорила, снова почувстовав ту дрожь - она определенно становилась все слабее. Когда содрогания в очередной раз оставили ее, Эмма разлепила веки - это тоже потребовало немалого усилия с ее стороны.
- Как же ребенок? - договорила она. "А как же ты?" - на самом деле хотела спросить она.
На мгновение Теодор опустил глаза, не зная что сказать.
- Я готов... если это то, чего ты хочешь.
- Да, - выдохнула она, стиснув зубы, ибо по телу ее снова пробежала молния - слабая, но все еще ощутимая. Теодор с сомнением посмотрел на нее, но все же вернулся. Ей показалось, что на лице его промелькнуло отвращение, и она закрыла глаза, чтобы ничего не видеть.
Его руки раздвинули ее безвольные ноги, Теодор устроился поудобнее.
- Все будет быстро, - извиняющимся голосом сказал он. Эмма лишь вздохнула в ответ, но явно не возражала, поэтому Теодор сделал то, что хотел - резким толчком овладел ею. Эмма вскрикнула от боли. Этого он не ожидал, ведь она же была влажной...
- Извини, - пробормотал он и перестал сдерживать себя. На то, чтобы достичь вершины у него едва ли ушло двадцать секунд... Он был отвратителен сам себе: все-таки ему следовало уйти. Но он не смог: желание взяло верх над ним. А Эмма все так же безвольно лежала под ним, раскинув руки и ноги. Медленно он вышел из нее. Женщина поморщилась и издала недовольный стон.
- Извини, - повторил он, поднял свой халат и ушел к себе.
Как-то отстраненно Эмма поняла, что он не захотел остаться с ней, - вероятно она была ему отвратительна. С трудом она повернулась на бок. Вот вам и наслаждение... Когда она услышала, как щелкнул замок на двери между их спальнями, она заплакала.

Утром Эмма проснулась поздно и в подавленном настроении. Кажется, она обнаружила, что очередное утверждение - будто мужчина получает удовольствие с любой женщиной, стоит ему лишь излить в нее семя - оказалось неверным. Конечно, Теодор был возбужден, но вот испытал ли он удовольствие?.. Может быть, он всего лишь "унял желание..." Она снова беззвучно заплакала. Полный провал. Ведь он сам просил ее не скрывать своих реакций - а в результате она стала ему противна...
Может быть, ей хотя бы повезет во второй раз и она забеременеет. Она по-прежнему будет настаивать, чтобы он приходил к ней, только будет отказываться от удовольствия. Да и какое это удовольствие? Она бы не хотела испытать те муки, что испытала прошлой ночью, не хотела вновь почувствовать ту изматывающую дрожь.
Он даже не поцеловал ее в губы...
Весь день она не выходила из своей комнаты - ей не хотелось ни с кем встречаться. Кэтрин принесла ей еду и была тут же отослана. Эмма рассматривала луну и звезды и ненавидела их. Они были фальшивыми. Они были бриллиантами.
Вот наступила ночь, и снова пришел Теодор.
- Добрый вечер, - тихо поздоровался он.
- Добрый вечер, милорд, - тихо ответила она.
- Ваше желание... все еще в силе? Вы по-прежнему желаете ребенка?
- Да, - кивнула она, не глядя на него.
- ...Как вы хотите сегодня?
- Быстро.
- Тогда... ложитесь.
Эмма прошагала к кровати и легла в рубашке поверх одеяла. Но видит Бог, он не мог просто взобраться на нее и "исполнить супружеский долг". Теодор сел рядом с ней на кровать.
- Эмма...
Она открыла глаза.
- Прости меня.
- За что?
- За то, что случилось вчера. Я весь день думал о прошлой ночи, но я не знаю, что я сделал не так, ...что-то сделал. Тебе было плохо.
Она нахмурилась, закусила губу.
- Не то чтобы плохо... Просто... это было слишком хорошо и... слишком долго.
- Ты плакала.
- Я не могла больше выносить это... То, что было.
- Прости.
Эмма кивнула.
- Значит, ты были мрачным не потому, что я стала противна тебе?
- Я был противен сам себе.
Эмма, теперь полностью успокоенная, припомнила их вчерашний разговор.
- Ты не обещал мне удовольствия, Теодор. Вчера ты мне ничего не обещал.
Он задумался на мгновение.
- Да, пожалуй. И еще я прошу прощения, что остался потом.
- Но я сама позвала тебя.
- Это не оправдывает меня. Я причинил тебе боль.
- Просто неудобства, - возразила она.
Он пристально глядел ей в глаза, но она была честной, поэтому ей не составило труда выдержать его взгляд.
- Хорошо, - напряжение отпустило Теодора. - Значит, быстро?
- Как хочешь, - слегка улыбнулась Эмма. Если она не была ему противна, она готова снова помучиться.
Изгиб ее губ вдруг показался Теодору очень соблазнительным. Он нерешительно наклонился - а Эмма потянулась ему навстречу. Поцелуй. Он целовал ее. Он восхитительно пах. Он восхитительно целовался. Она любила его. Но не могла сказать об этом. Лишь простонала. Какое это наслаждение - целовать того, кого любишь! Какое счастье - ощущать его ласки всем телом. Какое удовольствие - знать, что твое наслаждение приносит радость ему.
И она извивалась в его объятиях, прижимала к себе все крепче, почти желая испытать те мучения, что настигли ее вчера... Но все получилось иначе. Она на мгновение взлетела в никуда и медленно вернулась в мягкую постель, в объятия мужа. Он поцеловал ее - она почувствовала свой запах на его губах и лениво улыбнулась. Тогда он наконец овладел ею.
В эту ночь он снова ушел к себе, когда все закончилось. Эмма напряженно ждала, но не услышала, чтобы он закрыл дверь на ключ. Спустя несколько минут она заснула.

Они встретились за завтраком.
- Доброе утро, - улыбнулась Эмма, с удовольствием вспоминая прошлый вечер.
- Доброе утро, Эмма, - сдержанно улыбнулся Теодор. Невозможно было понять, о чем он думает. Они завтракали в тишине, как это было всегда, но нынче утром тишина была другой, нежели обычно.
Взгляд Эммы остановился на губах Теодора, и она сразу вспомнила его ласки. Ей вдруг стало жарко, и она отвела взгляд.
Теодор отметил, что может быть доволен собой - женщина, с которой он провел ночь, глядя на него, вспоминает эту ночь с удовольствием и некоторым возбуждением. Губы ее приоткрылись, грудь тяжело вздымалась. Он закатил глаза на мгновение: прочь мужское самодовольство!
- Если у тебя не запланировано на сегодня никаких важных дел, приглашаю тебя на верховую прогулку, - сказал он. - Я собираюсь навестить некоторых своих арендаторов.
- О, с удовольствием.
Поездка продлилась около трех часов. Давно Эмма не испытывала такого удовольствия, такого ощущения полноты жизни. Арендаторы помнили ее и вели себя чрезвычайно осторожно - и Эмма вела себя так же, твердо решив изменить их - и Теодора - мнение о себе. Она слушала, как фермеры отчитывались барону, просили сделать что-нибудь срочное или задавали вопрос, и не без удивления воспринимала точные, короткие ответы мужа, полные интереса к насущным делам поместья, даже - на первый взгляд - не очень существенным. Эмма не вмешивалась, если только Теодор не просил ее совета.
Напоследок они остановились у реки. Теодор помог Эмме слезть с седла, и она оказалась напротив него - хороший момент для поцелуя. Но муж улыбнулся и отпустил ее. Эмма незаметно вздохнула: он не будет целовать ее во "внепостельное" время. А жаль...
Теодор подал ей руку, и они молча пошли вдоль берега. Эмма грустно размышляла, не поцеловать ли ей самой Теодора.
Теодор задавался вопросом, не совершает ли он ту же самую ошибку, что и в прошлый раз, взращивая в себе привязанность к жене. Но в силу своего характера он не мог долго таить на человека зло или питать неприязнь к нему. А уж к Эмме, которая столько перенесла за последний год, тем более ощущал нечто особенное. Она была его женой. Он спал с ней последние два дня. Она была беременна от него и - из-за него же - потеряла столь долгожданного ребенка. Если бы он выбрал другое время, чтобы учить ее уму-разуму, может быть, их ребенок остался бы жив. Похоже, что сама Эмма не винит его, но он не мог избавиться от чувства вины. Может быть, для этого он и привел ее сюда, - чтобы поговорить.
Он остановился, встретился с ней взглядом - и слова замерли на кончике языка. Взгляд Эммы был глубок, губы слегка приоткрыты и тянулись к нему. Он закрыл глаза и принял ее поцелуй с щемящей душу нежностью. Он чувствовал, что Эмма желала большего, но не мог пойти на это сейчас. Он прервал поцелуй, улыбнулся, предложил ей руку и они пошли дальше вдоль реки. Каждый думал о своем.

Этим вечером Эмма задумала устроить Теодору маленький сюрприз. Она собиралась встретить его, будучи полностью обнаженной. Она погасила все свечи и забралась под одеяло, безумно волнуясь и пытаясь угадать его реакцию на свой сюрприз.
Вошел Теодор.
- Эмма? - осторожно позвал он. - Ты уже спишь?
- Нет.
Он приблизился к кровати.
- Не передумала?
- Нет. Иди ко мне, - с трудом попросила она.
Без лишних слов он забрался к ней под одеяло. Он обнял ее - и не смог сдержать довольный вздох, когда его руки обнаружили голое женское тело, ждущее его.
- Такая теплая, - пробормотал он. Некоторое время он ласкал ее, прижимал к себе, часто дыша от чувственного удовольствия. Эмма с готовностью таяла в его объятиях. Как это, оказывается, приятно - бескорыстно дарить наслаждение мужу по собственному желанию. Она просто разделась для него, но этот акт вдруг приобрел для нее самой большее значение, чем подразумевалось вначале.
Для него.
- Означает ли это, что вы хотите удовольствия, миледи? Или, наоборот, быстрого акта? - неожиданно спросил он.
- Удовольствия, - отрывисто сказала она, очень недовольная тем, что он прекратил свои ласки на мгновение, которое требовалось, чтобы задать вопрос. Получилось очень капризно.
Он усмехнулся.
- Хорошо.
И его руки продолжили свое странствие по ее телу.

Каждая ночь начиналась с вопроса Теодора, как хочет Эмма - быстро и бездушно либо медленно и с удовольствием. Она неизменно отвечала, что желает получить наслаждение. Каждую ночь это было лишь один раз. Днем он не предлагал ей даже поцеловаться. Каждый раз, получив наслаждение, он уходил в свою комнату, а Эмма не могла найти в себе сил попросить его остаться.
Вроде бы все получалось хорошо, но не раз Эмма замечала на себе его ироничный взгляд, словно он ставил опыт и смотрел, как все складывается. Замечая этот взгляд, Эмма лишь улыбалась ему в ответ, стараясь вложить в эту улыбку всю любовь, которую испытывала к мужу. Она терялась в догадках, что он чувствует к ней, но спросить боялась. И еще она видела, что его что-то гнетет. Только, очевидно, она не тот человек, с которым Теодор мог бы поделиться своими тревогами.

Она тесно прижималась к нему. Он обнимал ее одной рукой, другой поглаживал все нежные, чувствительные местечки на теле жены, которые пропустил в процессе любовной игры ранее. Утомленная Эмма благодарно принимала его легкие ласки, зная, что скоро он уйдет к себе. Вот он вздохнул и осторожно убрал руку из-под ее головы.
- Я люблю тебя, - вдруг сказала она и сама испугалась того, что сказала. Теодор застыл на мгновение, потом все-таки встал. Он знал, что женщина наверняка ждет ответного признания. Он посмотрел на нее. Эмма прикусила губу, но смотрела прямо ему в глаза, не собираясь брать слова обратно.
- Я люблю тебя, - повторила она. Теодор отвел глаза, и Эмма поняла, что он не ответит на ее признание.
- Я знаю, что сейчас ты не любишь меня, - обратилась она к нему. Теодор кривой улыбкой признал ее правоту. - Но, может быть, когда-нибудь...
- Не знаю, Эмма, - сказал он.
- Ты... можешь остаться? - спросила она, прежде чем он успел отвернуться.
- Остаться?
- Спать со мной.
Теперь, когда она призналась в любви, попросить об этом стало гораздо легче. Вместо ответа Теодор потушил последнюю свечу и забрался под одеяло к Эмме.
- Спасибо, - сказала она, устраиваясь у него в объятиях. Он повернул голову и поцеловал ее в волосы. Эмме совсем не хотелось спать, она все вспоминала свое признание, оно беспрестанно звучало у нее в голове. Она перебирала в уме слова, которые хотела бы сказать Теодору, но мысли ее были беспорядочны, она не могла сосредоточиться на чем-то одном.
- Я должен сказать, - вдруг начал Теодор.
- Да?
- Я чувствую себя виноватым...
- За то, что не любишь меня? - грустно усмехнулась Эмма. - В этом я должна винить только себя.
- Нет. За то, что Джульетта... родилась раньше срока, за то, что она умерла.
- О, Теодор, - Эмма приподнялась на локте. - Ты не виноват. Такое случается.
Эмма вдруг поняла, что не верит собственным словам. Неужели все это время она винила мужа? Говорила себе, что виновата сама, и винила его? Себя, конечно, тоже, но про вину Теодора просто предпочитала не думать.
Теодор мрачно усмехнулся - он тоже не поверил ее словам.
- Прости меня, Эмма. Я должен был выбрать другое время для воспитания жены.
Эмма отодвинулась от него.
- Все это из-за меня, - глухо сказала она. - Если бы я на один твой вопрос ответила прямо, а не вспылила и не наговорила Бог знает что, у тебя не возникло бы необходимости воспитывать жену.
Она была отвратительна себе.
- Ты говоришь о том вечере, когда сообщила мне о беременности, а я спросил чей это ребенок?
- Да, - Эмма беззвучно заплакала от горя по покойной дочери. - Прости меня, Теодор. Я виновата гораздо больше тебя.
Он просто обнял ее, не пытаясь утешать.
- Значит, ты тоже винишь меня.
- Не больше чем себя, - честно ответила Эмма сквозь всхлипывания. - Я так глупо вела себя. Мне уже за тридцать, а я вела себя как...
- Тс-с, не надо. Все в прошлом.
"Я надеюсь, что в прошлом," - добавил он про себя. Через несколько минут она успокоилась и затихла, крепко прижимаясь к нему.
- Может быть, у нас больше не получится... - сказала Эмма спустя вечность.
Теодор не ответил, только вздохнул.

Глава 30


Эмма тихонько подошла к двери лаборатории. Она не смогла бы объяснить, зачем пришла сюда. Ей просто вдруг захотелось увидеть Теодора там, где он больше всего любил проводить время.
Она постучала в дверь, не рискнув ворваться без спроса. Конечно, вряд ли Теодор занимался здесь тем же, чем однажды ночью у себя в спальне, но она понятия не имела, что за опыты он проводит у себя в лаборатории и как на них может повлиять чье-то неожиданное вторжение.
- Войдите.
Женщина неуверенно вошла в лабораторию. Она никогда не была в таких местах.
Теодор встал из-за стола, приветствуя ее.
- Эмма? Чем обязан? Что-то случилось?
Она покачала головой.
- Ничего не случилось. Я помешала?
- Нет, я читал, - он указал на книгу, лежавшую на столе. - Что привело тебя сюда?
Эмма с трудом подавила желание придумать какую-нибудь причину, лишь бы только не сказать правду. Она была недовольна тем, что в ней вообще возникло желание соврать.
- Любопытство, - призналась она, оглядываясь. Посреди комнаты стоял длинный стол, на котором была какая-то установка из стекла и непонятных ей приспособлений. Рядом россыпью лежали сверкающие и мутные камешки. Стены по обе стороны от двери были скрыты шкафами, на полках которых располагались различные приборы. В стене напротив вообще-то было два окна, но одно из них сейчас было завешено плотной темной тканью и не пропускало света. Возле другого, открытого, располагался стол, за которым и сидел Теодор, когда она вошла.
- Чем ты занимаешься? - спросила она, огибая установку и стараясь ничего не коснуться - не из боязни запачкать платье, а из опасения что-нибудь уронить и испортить. О научных экспериментах она знала мало, но ей как-то довелось слышать об одном чудаке-ученом, довольно безобидном малом, но приходившим в ужасную ярость, если кто-то осмеливался покуситься на его бесценные научные приборы. Поэтому она предпочла ни к чему не прикасаться. Даже к драгоценным камешкам, с первого взгляда безобидно лежавшим на краю стола. Они притягивали ее взор, беззастенчиво переливаясь в солнечных лучах, падавших на стол из окна.
Теодор стоял, прислонившись к своему столу и скрестив руки на груди.
- С камнями? Исследую, изучаю.
- Зачем?
Для нее драгоценные камни были всего лишь украшением и тот факт, что кто-то смотрит на них всего лишь как на предмет для изучения, привел ее в недоумение.
- Чтобы знать, - пожал Теодор плечами, испытывая желание как-нибудь объяснить ей то, чем он занимается. - На свете много минералов, много веществ, из которых они состоят, но об этом очень мало известно. Так что я не могу сказать тебе, чем я в точности занимаюсь. Пытаюсь рассмотреть их, взвесить, измерить, растворить, сжечь...
- Сжечь? - ужаснулась Эмма, с жалостью глядя на маленький сапфир, откатившийся от общей кучи.
Теодор насмешливо улыбнулся ей.
- Не бойся, ему это не грозит. Здесь же не только драгоценности, здесь и много других камней.
- А что потом, когда все изучишь?
Теодор закатил глаза.
- Если мне удастся "все изучить", то я буду самым великим ученым столетия.
Она посмотрела на него, неуверенная, насмехается ли он над ней. Так и не сумев понять, вздохнула и огляделась. Взгляд ее привлекал одна прозрачная вещь треугольной формы на центральном столе.
- Что это за... кристалл? - неуверенно спросила она.
Теодор тихонько усмехнулся.
- Это просто стеклянная призма.
- Стеклянная? - удивилась Эмма.
- На самом деле довольно дорогая вещь. Довольно трудно получить призму идеальной формы.
Теодор осторожно взял призму в руки, взглянул на Эмму и вдруг заговорщически улыбнулся. - Хочешь увидеть радугу?
Эмма засомневалась, не связана ли подобная "радуга" с каким-нибудь взрывом, но ей не хотелось обижать Теодора и разрушать ту легкую атмосферу, что сегодня установилась между ними.
- Если это не опасно, то хочу.
- Нет, - с усмешкой уверил ее Теодор. - Это не опасно, это очень даже просто.
Он аккуратно поставил призму на стол, плотно закрыл ставни на окне. Эмма удивилась: в других комнатах ставней на окнах не было.
В лаборатории стало темно.
- Сейчас, - сказал Теодор, отодвинул специальную шторку на щели, проделанной в одной из ставень. Узкий пучок света упал прямо на Эмму. Она удивленно заметила, что в луче света кружатся пылинки, и игра мелких частичек настолько заворожила ее, что она даже не следила за тем, что делал Теодор. Внезапно луч света исчез, а на полках, уставленных приборами, заиграла радуга.
- Ох...
Радуга слегка подрагивала и перемещалась. Эмма радостно посмотрела на Теодора, по-детски ошеломленная эти чудом... Оказывается, он просто поднес стеклянную призму к щели, но поскольку не мог сохранять полную неподвижность, то и радуга слегка дрожала.
- Нравится? - снисходительно спросил он. Эмма усмехнулась в ответ, подавляя внутренний позыв обидеться на его тон.
- Это для тебя все просто и привычно, а в школах для девочек, между прочим, этому не учат, - все-таки ответила она, стараясь говорить легко.
Теодор стал поворачивать призму так, что радуга стала приближаться к Эмме. Она затаила дыхание, ожидая, когда радуга наползет на нее, но этого так и не случилось: вместо этого радуга разом оказалась на другой стене.
- Ох... - разочарованно вздохнула она и огляделась. Оказывается, в комнате прыгало еще несколько таких же радуг.
- Как это получается?
- М-м... Долго объяснять, - Теодор поставил призму на стол и в комнате остался только один тонкий желтый луч. Эмма неожиданно для себя оказалась рядом с мужем. - Но если хочешь, я могу попытаться.
Эмма очарованно глядела мужу в глаза, хотя в полутьме лишь неясно видела его очертания. Теодор замолчал. Поцелуй захватил обоих врасплох, как ураган. Они бешено целовались и не могли оторваться друг от друга - только если бы от этого зависела их жизнь.
Поймав себя на том, что задирает ей юбки, Теодор заставил себя остановиться. Еще бы чуть-чуть - и он овладел бы ею прямо на своем столе. Он умерил страсть в своих поцелуях и ласках, помогая и Эмме прийти в себя. Но она не хотела останавливаться, она хотела продолжения, и хотела прямо здесь.
- Почему ты остановился? - шепотом спросила она, бессознательным движением поглаживая его спину и прижимаясь к нему всем телом.
- Не знаю. Так надо, - ответил он также шепотом.
- Не надо, не останавливайся. Я хочу... этого.
- Ты уверена?
- Да.
Она протянула дрожащую руку вниз и неуверенно коснулась его выпуклости, скрытой бриджами. Теодор качнулся навстречу ее руке. Даже сквозь ткань она чувствовала, как он напряжен и горяч. Она легонько гладила его кончиками пальцев, опасаясь сделать ему больно. Она хорошо усвоила, что мужчины очень берегут эту часть своего тела. Когда-то это знание спасло ее от обременительной обязанности, но сейчас... сейчас она вдруг захотела сделать для Теодора то, в чем когда-то так яростно отказала первому мужу и отказывала всем другим мужчинам.
- Развяжи, освободи, - невнятно попросила она. Теодор тут же выполнил ее просьбу и обжигающая плоть коснулась ее пальцев. Оба тяжело дышали и этот звук не оставлял места для других чувств, кроме страсти.
Эмма боялась сделать это и страстно желала. Сердце бешено стучало - так, что ей даже было трудно дышать. Некоторое время, собираясь с силами, она легонько касалась его пальцами, потом осмелела и осторожно сомкнула ладонь вокруг напряженного органа. Она вспомнила, что однажды делал Теодор и нежно двинула кулачок вверх и вниз. Теодор глухо простонал и откинулся назад, уперевшись в стол. Она внимательно посмотрела на него. Кажется, он просто наслаждался. Теперь, когда он не держал ее в объятиях, осуществить задуманное стало гораздо проще. Она встала на колени, продолжая поглаживать напряженную плоть. Во рту внезапно пересохло, она облизнула губы и посмотрела снизу вверх на Теодора - не покажется ли ему отвратительным то, что она собиралась сделать. Он застыл в ожидании, но не выказывал никаких отрицательных чувств. Эмма прикрыла глаза и губами прикоснулась к тому, что так жаждало этого прикосновения. Теодор дернулся.
- Боже... - выдохнул он.
- Больно? - испугалась Эмма.
- Нет.
Он не посмел просить ее продолжать.
Эмма вновь, уже более уверенно, обхватила округлость, венчавшую его плоть, губами и остановилась. Она была не вполне уверена, что надо делать дальше. Незнакомый запах, новые ощущения смущали ее. Она медленно отстранилась.
- Как надо?.. - спросила она.
- Не знаю. Как хочешь, - с трудом ответил Теодор.
Она снова обхватила губами вершину и почувствовала сдержанное движение Теодора, словно он хотел проникнуть глубже. Она позволила ему скользнуть глубже. Она чувствовала, как покачивались бедра Теодора - словно он хотел овладеть ею таким способом. Но он сдерживался, не позволяя себе двигаться так сильно, как хотелось. Тогда она стала двигаться вместо него, осторожно принимая его плоть в свой рот и отпуская ее на волю. Ей вдруг стало интересно, каково его семя на вкус. Но это так и осталось для нее тайной, потому что через несколько секунд Теодор вдруг резко отстранился.
- Нет, - сказал он, поднимая ее с колен и впиваясь в ее рот настойчивым поцелуем. Эмма была слегка разочарована, слегка обрадована своим спасением от неизвестного.
Рука Теодора тем временем пробралась ей под юбки и коснулась влажных складок. Эмма поняла, что все вернулось на обычные круги и приготовилась отдаться удовольствию. Легкими, уверенными движениями Теодор подводил ее к порогу страсти, и Эмма не колеблясь шла за ним. Только за ним и только для него. Благодаря ему она смогла окунуться в этот океан, узнала, что он существует и для нее... Волна наслаждения нахлынула на нее и Эмма впилась зубами в его рубашку, заглушая крик освобождения и счастья.
Если бы они были в спальне, то сейчас Теодор овладел бы ею, в свою очередь получая наслаждение. Впрочем, нельзя было сказать, что она сама при этом терпела и мучилась. Обычно она достигала второго пика страсти вместе с ним.
Теодор устроился в кресле, усадив Эмму себе на колени, но не пытаясь овладеть ею. Она была настолько выжатой, что не могла даже предложить ему себя. Она сидела в темной комнате в объятиях мужа и в тишине рассматривала пылинки, пляшущие в солнечном луче.
- Знаешь, если бы ты всегда была такой, как сегодня, я бы, наверное, смог полюбить тебя, - вдруг сказал он ласково.
Эмма восприняла его слова правильно - как комплимент ей, а вовсе не обещание полюбить ее. Она вздохнула и покрепче прижалась к нему, ощущая бедром жар его неудовлетворенной плоти. Почему-то это не смущало ее. Она только ощущала в себе некую неудовлетворенность, незавершенность - потому что Теодор не стал днем делать это.
"Дурак, - как-то отстраненно, безнадежно подумал Теодор. - Растяпа. Хочешь снова испортить себе жизнь? Ну тогда продолжай говорить о любви..."
Он тихонько вздохнул и покрепче обнял женщину, раздумывая, способен ли он всегда держать ее на расстоянии, чтобы не дать ранить себя в будущем.

Глава 31


Кажется, получилось. Месячные снова задерживались. Может, это из-за того, что после беременности прошло еще слишком мало времени и ее организм просто не пришел в норму. Эмма со страхом думала о возможной беременности: но боялась она не самой беременности, а того, как отреагирует на нее Теодор. Станет ли он отстраненным, опасаясь во второй раз спровоцировать выкидыш? Или будет радоваться вместе с ней? Несомненно одно: он перестанет приходить к ней ночами. Но пока еще она чувствовала себя великолепно, и стало быть, не было необходимости сообщать Теодору о своих подозрениях.
Теодор не выказывал намерений оставаться с ней на ночь, а она больше не смела просить его об этом. И потому, даже когда ее начало тошнить по утрам, она не сообщала о своей беременности. Каждую ночь с ним она проводила как последнюю, ведь Теодор не дурак и рано или поздно все поймет. И ровно через месяц после своего дня рождения она решила поделиться с ним своими подозрениями.
Эмма нашла его в лаборатории. Она вдруг вспомнила тот день, когда она ласкала его губами. Больше она так не делала. К сожалению. Она не успела пробыть с ним столько, чтобы он привязался к ней.
- Мне кажется, я беременна, - с порога заявила она, спиной прислонившись к двери. Сто раз она произнесла эту фразу, прежде чем войти сюда.
- От тебя, - на всякий случай добавила Эмма.
- Я бы очень удивился, если бы от кого-то еще, - криво улыбнулся он, зорко следя за ней.
- Почему?
- С тобой постоянно кто-то рядом. Я так и не выяснил, зачем тебе три служанки, но одна из них всегда сопровождает тебя, куда бы ты ни пошла. Уверен, одна из них сейчас наверняка за этой дверью. Так зачем они тебе?
Разговор принимал неожиданный оборот. Меньше всего Эмма хотела говорить о своих дуэньях.
- Чтобы ты мне верил, если я вдруг забеременею, - вдруг решила признаться она.
- Что ж, я верю. Присаживайся, Эмма, - он подвинул ей стул. Потом сел на свое место - напротив Эммы.
- Это была глупая идея, - сказала она. - Может, я подкупила их, чтобы они оправдали меня перед тобой в случае чего.
- Может быть, - легко согласился Теодор, безмятежно взирая на нее.
Они помолчали.
- Ты рад? - спросила Эмма.
- Вполне. А ты?
- Конечно.
- Ты не выглядишь счастливой.
- Я... боюсь.
- Что ребенок... - он не стал договаривать. - Извини. Но я не собираюсь воспитывать тебя или указывать как тебе жить, как бы ты меня не провоцировала. Это я тебе могу обещать.
- Значит, я могу делать, что захочу? - внезапно рассердилась она.
- Можешь.
Выражение безмятежного спокойствия прочно воцарилось на его лице. Эмма отчетливо поняла: что бы она ни делала, он будет встречать это с таким же выражением лица.
Она почувствовала, как глаза наполняются слезами. Глядя ему в глаза, она тихо и отчетливо произнесла:
- Теодор, я хочу, чтобы ты запер меня в комнате, ключ от которой хранил бы только у себя. Хочу, чтобы ты приставил ко мне людей, которым безоговорочно доверяешь, и никого бы ко мне не пускал, но только приходил сам... иногда.
По мере того, как она говорила, глаза Теодора все больше округлялись.
- Эмма, что за глупости?
- Если так надо, чтобы ты доверял мне хоть немного, чтобы ты продолжал приходить ко мне... ночью, то пожалуйста...
Она не договорила. Теодор обошел стол, поднял ее на ноги и крепко поцеловал, не позволяя ей больше выговорить ни слова.
Он обнял ее, крепко прижав к себе. Эмма беззвучно плакала.
- Я не собираюсь запирать тебя.
- Но что еще я могу сделать, чтобы ты верил мне?
Казалось, слезы лились помимо ее воли. Голос Эммы был тверд и решителен.
Теодор не ответил.
- Я знаю, доверие либо есть, либо нет, и твое я потеряла, Теодор, но очень хочу, чтобы ты верил мне, хоть немного. Хоть когда-нибудь...
- Успокойся, Эмма, пожалуйста. Ребенок должен родиться вовремя и здоровым.
- Да, конечно, - она заставила себя выбраться из его объятий и вытерла слезы. Несколько раз глубоко вздохнула. Что за глупую истерику она здесь устроила! Но по крайней мере выражение безмятежного спокойствия на лице Теодора сменилось тревогой. - Извини.
Теодор стоял рядом с женой, молча наблюдая за ней. Он видел, что ей хочется сказать что-то еще.
- Так что же, - решил он заговорить сам. - Значит, ты хочешь, чтобы я продолжал приходить к тебе, несмотря на то, что ты уже забеременела?
- Да, пожалуйста, - она тревожно ждала его ответа на им же самим сформулированную просьбу.
- Если врач скажет, что это безопасно для ребенка, то я буду приходить, - он мягко улыбнулся Эмме, но она не улыбнулась в ответ.
- И еще... даже если будет нельзя, не мог бы ты просто спать со мной? Всегда? Каждую ночь? И даже когда ребенок родится?
- Хорошо, - согласился он, с нежностью глядя на нее.
- И еще... - голос ее сел. - Я бы хотела...
Она не смогла договорить. Вместо этого она подошла к Теодору и поцеловала его. А пока целовала, положила руку на пока еще мягкую выпуклость его штанов.
- Эмма, тебя еще не осматривал доктор, - возразил Теодор.
- Я хочу, как в прошлый раз, только до... конца.
- Я не хочу заставлять тебя делать то, что тебе не хочется. Я вполне способен к воздержанию в течение многих месяцев.
- Тео, похоже на то, что это я тебя заставляю, - огорчилась Эмма и убрала ладонь. - Извини.
Он взял ее руку и поднес к своим губам, поцеловав в ладонь.
- Я просто не могу поверить, что тебе действительно хочется сделать это. Мне кажется, это должно быть довольно неприятно. Или это еще одна ласка, которая нравится тебе, но ты не могла признаться в этом раньше?
- Я не знаю, нравится мне это или нет, я никогда раньше не делала этого.
- Почему?
- Мне была противна сама мысль об этом, - она вдруг улыбнулась. - Однажды лорд Ренвик попытался заставить меня сделать это, но я устроила ему дикую истерику и пригрозила, что сожму зубы, даже если он потом убьет меня. Он поверил.
Теодор поморщился.
- Но, Теодор, я хочу сделать это для тебя. Пожалуйста.
- Почему?
- Не знаю. Может быть, потому, что ты делал подобное для меня.
Он на мгновение закрыл глаза.
- Хорошо.
Услышав это слово, Эмма словно вспыхнула от радости, и это рассеяло последние сомнения Теодора.
- Только помни, ты можешь прекратить в любой момент, если тебе что-то не понравится.
Она кивнула. Она не могла сразу приступить к намеченному, поэтому начала целовать Теодора, чтобы преодолеть смущение и набраться храбрости. Потом встала на колени. И хотя Теодор смотрел на нее сверху вниз, она не чувствовала себя униженной или грязной - может быть потому, что он смотрел на нее с невыразимой нежностью. Закрыв глаза, она обхватила его горячую плоть губами, осторожно приняла ее еще глубже в себя. Теперь она уже знала, чего ждет Теодор, и стала двигаться сама, то окутывая его теплом своего рта, то выпуская наружу. Горячий, нежный... Ласковый, ранимый... Она продолжала свои ласки, все быстрее и быстрее - она не знала, кто задавал ритм, она или Теодор, - пока не наступило извержение. Эмма на мгновение испугалась и застыла, но тут же успокоилась, осознав, что ничего страшного не произошло. Просто в этот раз она получила то, что хотела.
Теодор отстранился и поднял Эмму на ноги.
- Все в порядке? - спросил он заботливо и немного встревоженно.
- Да.
Голос плохо ее слушался.
- Так странно...
- Пойдем сядем.
На ватных ногах он добрался до кресла, посадил Эмму себе на колени и с удовлетворением вздохнул.
В душе Эммы царили мир и покой.
В тишине зазвучал голос Теодора:
- Эмма, мне все-таки кажется, что я люблю тебя.
Она встрепенулась, посмотрела ему в глаза. Теодор улыбался - чуть иронично, нежно. Взгляд его был кристально чистым.
Он сказал "кажется, люблю". Последствия испытанного удовольствия, вероятно, - с таким эффектом она в своей жизни уже встречалась. Но Теодор вроде не имел привычки говорить глупости. Может, он просто не уверен в своих чувствах. Зато она уверена в своих.
- Я люблю тебя, - ответила она ему и снова положила голову ему на плечо. Ей всегда будет достаточно того, что он уже дал ей. Его нежность, его ласка и забота, его готовность быть с ней несмотря на все ее проступки, на всю ее глупость - если это не любовь, то что же? КОНЕЦ
Оценка: 6.79*26  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"