- Ошибка президента, - сказал Як, закуривая и на пару секунд снимая с руля обе руки. Машину как раз тряхнуло на выбоине, и Лехино сердце пропустило удар - гнал Як быстро, а деревья были совсем рядом.
- Не президента, а резидента, - поправил Леха. - Президент наш не ошибается.
- Так не наш, - хохотнул Як. - Наш-то конечно нет. Ихний. Буш.
- Это да, - протянул Леха, чтобы что-то сказать, потому что, по правде, не знал о президенте Буше абсолютно ничего, равно как и об никаком ином президенте. Дел у него и своих хватало, вот еще политиками себе голову забивать.
- Вон поворот, - напомнил он Яку. Як притормозил, они съехали с дороги на узкую разбитую грунтовку, запетляли по лесу, поднимая тучи пыли - мимо малинника, мимо горы мусора под знаком "мусор не бросать" (какая-то зараза даже ржавую кровать умудрилась притащить), мимо луга, где паслась соседская племенная корова.
- Этот что ли поворот? - сощурился Як. Последний раз он был на Лехиной даче года два назад, когда встречали Пашку из армии. Три дня гуляли! Леха чуть из своего железнодорожного техникума не вылетел.
- За домом ставь, - сказал Леха. - И топчи аккуратнее, мать луку насадила, все выходные тут с Басей проторчала.
Тяжелый глухой лай напомнил ему про пакет в багажнике - мамка Басе наготовила костей, жил, еще каких-то разносолов собачьих.
- Погоди, - сказал Яку. - Первым не заходи. Я вас познакомлю.
- Да мы ж знакомы.
- Ага, он тебя год не видел. Что, хочешь рискнуть ему память проверить?
Як не хотел, и вполне резонно - Бася был суровым метисом московской сторожевой и сенбернара и весил, наверное, больше чем сам Леха.
Бася вспомнил Яка нормально, замотал тяжелым хвостом, по-свойски прислонился к бедру, подставил голову почесать. Як засмеялся, присел бесстрашно перед полураскрытой огромной пастью, запустил пальцы в густую шерсть за ушами. Бася поднял лапу, положил ему на колено, язык вывалил, довольный.
Яка вообще сильно любили и животные, и женщины. Животные всегда, с детства, а женщины начали класса с седьмого. Была в нем такая азиатская мордастая загадочность, как у Цоя. "Як" потому что "якут", а вообще-то он был Паша Павлов. Но факт фактом - как бы он ни представлялся, девчонки всегда за ним табунами ходили.
- Ты бы, наверное, тоже бы Якута предпочла? - строго спрашивал Леха, поднимаясь на локте и глядя в темные глаза.
- Я тебя люблю, Леша, - говорила Леночка, не моргая. - Никого нет лучше тебя.
Леха верил. Потом они одевались и шли в школу, садились за разные парты и весь день переглядывались.
Но сомнение его никогда до конца не отпускало. Вот и Бася сейчас всем телом демонстрировал большую любовь к Яку, а настоящий хозяин стоял позабытый. Но Леха разорвал пакет, запах пошел, и Бася тут же вспомнил, помчался к нему, гремя цепью, выражая большую радость от встречи.
- Ничего, будет тебе постоянство. Ну а любовь не купишь, а у тебя есть. А вы не боитесь Басю тут оставлять? В Разгуляево в прошлом году овчарку волки сожрали. На цепи-то даже с одним волком особо не побьешься.
- Не, нормально, - отмахнулся Леха. - То зимой было, оголодали. Сейчас им в лесу раздолье, вот попрутся они сюда с Басей воевать.
Бася с громким хрустом и без видимого усилия раскусил коровью голяшку, подверждая, что со стороны волков это было бы очень опрометчиво.
- Иди в хату, - сказал Леха. - Мать не запирает, когда тут Бася остается. Я сейчас.
Як кивнул, затянулся сигаретой, пошел в дом.
Ну как, дом - сарай с сортиром. Лехин Производитель, пока в завязке был, собирался ставить хоромы, но успел только стены поднять, крышу мамка уже сама рубероидом крыла.
Он открыл заслонку подвала, поднял мешок - он стоял прямо у входа. Мешок был совсем легкий, легче пакета с Басиной едой, а ведь вмещал двух человек. Кости, конечно, только кости. Одежды не было, вся истлела, но когда их Леха нашел, у немца был шлем танковый, вполне ничего. Васёк в Питере его подреставрировал и сейчас продавал. Если получится, Лехиных там баксов триста. Капля в море тех денег, которые ему были нужны, и копейки по сравнению с тем, что будет, если они найдут танк.
Леха зашел в дом, закашлялся - Як уже сильно накурил. Леха не курил, ему почему-то не нравилось. И хорошо, потому что теперь Леночку нельзя было обкуривать, а ему и не надо. И при ребенке нельзя курить, а он и не будет. Леха собирался быть отличным отцом, надо было просто делать все наоборот, чем делал его Производитель. Не орать, не блядовать, не пропивать все мозги и не быть безденежным лохом и неудачником.
Леха положил мешок на пол, присел, снял пластик, развернул рогожу. Як смотрел с тяжелым грустным интересом, он с поисковиками никогда не ходил, а Леха-то привычный, с восьмого класса.
- Сильны любовь и слава смертных дней, и красота сильна. Но смерть сильней, - сказал Як тихо, и Леху аж мороз пробрал от неожиданности, как будто распахнулось окошко в древнюю тьму, где клубились образы и тени, а Як стоял, строгий, весь в черном, и смотрел в бездну с обрыва. Но иллюзия тут же исчезла.
- Шекспир и племянники, - сказал Як. - Китс. Который из них танкист?
Леха показал на коричневый череп с остатками рыжеватых волос над проломленным затылком. Второй был совсем голый, почти белый. Может, тоже танкист, а может и вообще из другого времени, тут по лесам костей много, а ни жетона ни одежды не было.
- Я заявку отправил на обоих, - сказал он хрипловато, - немцы обычно в июне забирают своих и деньги переводят. Написал, что без жетона, но похоже, они вместе были. Посмотрим. Если не возьмут, похороню в лесу.
Як кивнул, провел рукой над костями. Леха опять поежился.
- Тебе что-нибудь нужно? Ну, для... камлания? - Леха запнулся на мистическом слове, как будто сказал неловкую непристойность. - Я слышал, бубен нужен, у тебя есть, Як? А то у меня нет.
- Бубен у тебя есть, - спокойно сказал Як, расстегивая куртку и доставая блокнот. - И если будешь мельтешить и суетиться, то ты в него получишь. Вот, тут я все записал, две недели деда расспрашивал. Хотя я, конечно, не уверен, он заговаривается, все время переходит на якутский. Саха тыыла, все такое. Я его и не знаю почти. Говорил матери - не надо было его забирать в город, в квартиру, как жил на природе, так бы и умер нормальным, но она упертая, вся в него. Короче вот...
Як разложил блокнот на столе, развернул пакет.
- Сперва надо кости этим порошком обсыпать. Потом ты вот это сожрешь, а я читать буду из блокнота. С выражением. Ты прушки как, нормально переносишь? Или сильно колбасит?
- Нормально, - пробурчал Леха. Прушки он не любил, подолгу от них отходил, и не физически, как некоторых полоскало, а на каком-то ином, глубинном уровне, которого у него обычно и не было вовсе. А от грибов он появлялся, выпячивался линзой увеличительного стекла, и под этой линзой он видел нелепого человека - Лешу Арбузова, со всей его жизнью, детством, школой, мамой, техникумом, работой, длинными волосатыми ногами, рыбалками, встречами и звонками Леночке, лесными вылазками с "Поиском", разговорами за жизнь под водку, вечными попытками заработать денег побольше... Человек, которого он видел, был не работящим муравьем под стеклом, а какой-то противной мелкой вошью на теле мироздания, и обычно Лехе требовалось несколько недель, чтобы отойти от мысли, что это - он, забыть, какое отвращение к этому человеку приходило после поедания прушек. Но сейчас все было иначе, не для куража, а потому что Лехе срочно нужно было купить квартиру и жениться на Леночке.
- Ну а если все правильно случится, то что тогда будет?
- В этом вопросе ясности у меня не возникло, - ответил Як безмятежно. - Либо этот, танкист, сюда войдет из Нижнего Мира, либо ты туда прогуляешься. Спросишь его, в каком болоте он тут танк свой утопил. Понравишься - покажет. Дальше сам знаешь.
- Тимоха может у брата взять погранцовское подводное снаряжение, - вслух подумал Леха. Як кивнул.
- И тогда Васёк выйдет по своим питерским каналам на покупателя. А дальше смотря какой танк. Если "Тигр", да еще и более-менее сохранный, то вам с Ленкой хватит на элитку в Питере, на хороший джип и на медовый месяц на Гавайях.
Леха кивал, зачарованный перспективой.
- А если не получится? - спросил он. Як пожал плечами.
- Тогда после свадьбы поедете на три дня в профилакторий "Железнодорожник" в Гаврилово. Жить будете у ее родителей, не тащить же ее с младенцем к твоей матери в финский дом без воды и туалета.
- Хватит, - сказал Леха тихо.
- Ну хватит так хватит, - согласился Як, высыпая порошок в стакан и подавая его Лехе. Леха налил воды, помешал, выпил в три глотка.
Як ходил вокруг мешка с костями, глазами уткнувшись в блокнот, а правой рукой посыпая серый порошок из какой-то расписной солонки. В той же руке он держал сигарету, периодически затягиваясь. Порошок из солонки мешался с пеплом сигареты, падал вниз медленными хлопьями. Мистики и запредельности в происходящем было не больше, чем в тусовках ролевиков в Выборгском замке и их обсуждениях как ковать мечи из железнодорожных рельс.
- Ыраах мастар костоллор. Ол кун кыра тыаллаах этэ, - Як читал из блокнота монотонно, Лехе хотелось спросить, что это значит, но он боялся прервать ритуал, да Як, скорее всего, и сам не знал.
Як дочитал и докурил. Не происходило абсолютно ничего. Леха пожал плечами.
- Ни мертвяки не встают, ни прушки не вставляют, - сказал он.
- Может это и не прушки, - отмахнулся Як. - Может, батя нашел мой тайник и на лисички поменял. Ты просто так просил хорошо, не смог отказать попытаться.
- Ага, и десять процентов в случае успеха ты доже от большой дружбы выторговал.
- Любовь любовью, война войной, - усмехнулся Як.
- Блин, а я, как дебил, фразы немецкие учил всю неделю. Цайген зи мир битте... ихь танк. Вот ты бы мне показал, Як?
- Ага, - рассеянно сказал Як, глядя в окно. Нашла туча, воздух потемнел и обесцветился. Бася заворчал во дворе. - Зря напрягался, кстати, в Нижнем Мире языков нет. Можно считать, что все по-русски чешут. И люди и звери.
- Может, если бы ты у деда учился, получилось бы? - затосковал Леха. Расставание с мечтой найти клад было болезненным, как и взгляд в вероятное будущее.
- Шаманство не в учении, - сказал Як, все поглядывая на окно и выбивая из пачки очередную сигарету. - Оно в крови.
- Чего ты все в окно смотришь? - забеспокоился Леха.
Як нахмурился, открыл рот ответить, но тут Бася зашелся громким неистовым лаем. Леха дернулся к двери, но встать не смог, ноги не слушались.
- Грибы все-таки не подменили, - сказал он.
- И хорошо, - хохотнул Як. - У меня там в тайнике еще куча порнухи, не хотелось бы батю развращать. Сиди, я пойду разберусь.
Леха слышал его шаги по крыльцу, рокот голоса, лязг цепи. Бася гавкнул еще пару раз, потом заворчал, замолк. Стало тихо. И тишина продолжалась, продолжалась, продолжалась.
Леха опять дернулся встать - тело слушалось, как ни в чем ни бывало.
"Наверное ногу отсидел раньше," - подумал он. Толкнул дверь, сощурился. Туча ушла, солнце опять светило вовсю. Ни Яка, ни Басика во дворе не было. Цепь с порванным ошейником лежала в пыли у грядки с луком.
В недоумении Леха прошел по участку, заглянул к соседям. Пчелы тяжело жужжали у белого улья, на крыше сидела большая ворона и расклевывала стык, зараза. Леха повернулся к лесу и замер - на опушке стояла Леночка, смотрела на него, щурясь от солнца. На ней были джинсы и розовая футболка в черных цветах. Леха бросился к ней.
- Привет, киса, - сказал он торопливо. - Ты как сюда добралась? Мы тут с Яком зависаем, он, по ходу, за Басей побежал, опять этот дурак с ошейника сорвался.
Леночка смотрела на него своими темными глазами молча, внимательно, не моргая.
- Леша, - сказала она, - я знаю, что ты должен сделать. Тебе нужно отпустить кошку, накормить птицу и наступить на тигра. Тогда все будет хорошо. И ты станешь, кем родился.
Она повернулась, не дожидаясь ответа, и пошла в лес. Леха стоял, огорошенный. Потом бросился догонять, перепрыгнул через упавший ствол, нашел глазами розовое пятно. Догнал, пошел рядом. Опустив глаза, увидел, что на Леночке розовые резиновые "лягушки", самая дурацкая обувь для леса, хуже, чем босиком. Он уже собирался облечь ее глупость в слова, как она остановилась, села на валун, подняла на него глаза. Лехе не хотелось над ней возвышаться каланчой, он тоже присел.
- Я очень тебя люблю, Леша, - сказала она медленно. - И всегда буду. Ты мне как брат.
У Лехи засосало под ложечкой.
- Я выхожу замуж за Джари Хайкиннена, - сказала она. - Мы познакомились год назад, когда мы с мамой ездили в Финку на клубнику. Он внук хозяйки. Он ко мне приезжает раз в месяц, иногда два. Я с ним живу в гостинице. Тебе говорю, что езжу ухаживать за бабой Таней. А она умерла в прошлом году.
Леха сглотнул, голову сжимало плотным обручем, реальность рушилась.
- А ребенок? - спросил он наконец.
- Я не знаю, - Леночка качнула головой. - Но скорее всего, не твой. Джари.
- А если я тест потребую на отцовство?
Леночка завела глаза.
- Вот оно тебе надо, Леша? Ну даже если вдруг твой, какой ты отец, сам подумай? У тебя таких детей по сто миллионов в каждом оргазме. А нам с Джари судьбу поломаешь. Он меня так любит.
- И я люблю, - выдохнул Леха, закрыв лицо руками. Жесты, которые в кино и в книжках всегда казались ему преувеличенными, надуманными - да кто блин так делает - внезапно оказались естественными реакциями тела, пытавшегося совладать со внезапной душевной болью.
- Любишь, так отпусти, - сказала Лена. - Не хочу быть бухгалтером ОАО "Делянка" Леной Арбузовой, а хочу быть домохозяйкой Хелен Хайкиннен. Растить детей и клубнику, путешествовать.
- Так это про деньги, - догадался Леха. - Так у меня скоро... Я поэтому...
Леночка помотала головой, грустно и окончательно.
- Не про деньги. Не только. Про то, какую я жизнь хочу, какую семью, кем хочу быть. Я из тебя выросла, Леша. Думаю, и ты из меня вырос, только не признаешься себе. Тебе просто так удобно, по накатанной.
Леха кусал губы, сердце рвалось, ошметки падали в ледяную пустоту внутри. Леночка смотрела на него серьезно и честно. Он вспомнил, как впервые поцеловал ее, давно, в детстве, как укачивал ее, рыдающую, когда умер ее отец, как они гуляли и целовались ночи напролет в Питере. Он поднял руку и погладил ее по щеке. Кивнул. Не удержал всхлипа, пошел от нее дальше в лес.
- Леша, - позвала она ему вслед. Он обернулся.
- Беги! - закричала она, и тут рядом с Лехой земля разорвалась, от сосны полетели щепки, а на поляну перед ним выехал танк. Танк был большой, зелено-черный и пах смертью и болотом. Башня повернулась, дуло уставилось на Леху круглой леденящей чернотой. Он инстинктивно нырнул с валуна, съехал по склону, помчался по дну оврага. Невозможность происходящего делала все еще страшнее. Крапива, разросшаяся на склоне, тут же исхлестала его лицо, шею, руки. Всем телом он чувствовал дрожь земли - тонны тяжелого злого металла мчались за ним по лесу, круша кусты, треща молодыми деревьями. Танк на ходу выстрелил в склон перед Лехой, воздух сжался и разжался, земля вздыбилась. Леха полез из оврага, рассекая руки ежевикой, хватаясь за ветки, не чувствуя шипов. Впереди была Рыжая Горка, сюда они с мамкой осенью ходили за черникой. Тяжело дыша, Леха полез по мшистым валунам. Он был уже почти на самом верху, когда снаряд разнес в щепки большую сосну рядом с ним. Тяжелая ветка стукнула его по затылку, острый сук вонзился над глазом, мир залило кровью. Застонав, Леха упал на колени, почувствовал внутри дурную легкость, ткнулся мордой в лесной настил - рыжие сосновые иголки, щепки, молодые кустики черники. Последним ощущением было, как тело - тяжелое, не его - куда-то вниз покатилось.
- Шшш, лежи спокойно, дядя Леша, - говорил над ним детский голос. На лицо полилась холодная вода.
Леха приоткрыл глаза, удостоверился. Она.
- Тебя нет, ты утонула, - простонал он.
- Ну, утонула, - не стала спорить Наташка. - Это еще не значит, что меня нет.
Леха с усилием подтянулся, сел.
- Я умер? - спросил он неуверенно. - Это Нижний Мир? Это меня Як сюда зафигачил?
- Нет. Да. Да, - закивала девочка. Леха помнил ее хорошо - дочка бабкиной соседки по даче, Леха там все лето после родительского развода проторчал. В лес ходили с пацанами, на озеро каждый день. Наташке было двенадцать, дите дитем. Все сидела с книжкой на скрипучих качелях в своем дворе. Когда Леха выходил из дома с утра или окно открывал, начинала качаться и демонстративно читать. Тургеневская барышня, блин.
Как Леха метался в тот день, когда она не выплыла на пляж из озера. Нырял весь день, до посинения, все казалось, что вот-вот найдет, что она ему в руки дастся, не зря же столько недель по утрам на качелях его ждала. Не нашел, на второй день слег с температурой, Леночка приезжала с ним сидеть, мамка отгулы брала. Леха лежал в горячке и плакал, как маленький.
Он сел, покачиваясь, потрогал лицо. Кожа была вся целая, глаз на месте. Боль ушла. Наташа смотрела на него внимательно, без улыбки, хорошенькая, светловолосая, очень маленькая.
- Почему ты утонула? - задал он вопрос, который терзал его семь лет. Она пожала плечами.
- Ногу свело. Я коленку за день до этого о забор звезданула. Аж в ушах зазвенело, но потом прошло. А в холодной воде там что-то щелкнуло и нога стала тяжелая, мертвая. Я запаниковала сразу, позвать не успела, воды наглоталась. А у дна там течение, родник ледяной. Бывает.
Она огляделась, поежилась.
- Давай, вставай, дядя Леша, я тебя дальше поведу. Пока нас Адольф на танке не догнал.
- Какой Адольф? - Леха аж заикаться начал. - Ги-Гитлер что ли?
- Ну конечно, - Наташка смотрела с сарказмом. - Во всей Германии Гитлер был единственный Адольф. Как ты на всю Россию один Алексей.
Они шли вдоль озера, стараясь держаться за деревьями. Леха отводил тяжелые еловые лапы, придерживал их, чтобы девочку не хлестнуло.
- Куда мы идем-то? - спросил он. Наташа встретила его взгляд спокойно, не моргая, как до этого Леночка, только глаза были голубые, светлые. Тут же у Лехи сердце опять стиснуло, и вдруг подумалось - если это все не настоящее, то есть ли хоть слово правды в их разговоре? Есть ли на свете разлучник Джари, или сидит сейчас Леночка на работе, думает о нем, Лехе, об их ребенке, выбирает свадебное платье из журнала?
- Все правда, - сказала Наташа. - Мы из твоей головы, мы не настоящие, но мы - правда. А идем мы, чтобы ты шаманом стал.
Леха остановился, как вкопанный.
- Чего? - сказал он.
- Айы Тойон, Творец Света, увидел с вершины Дерева Мира, что твоя душа находится между ветвей Древа, как и души всех будущих шаманов. Ну и плюс Як, когда читал, ошибок наделал. В общем ты, дядя Леша, в Нижнем мире, и иначе, как шаманом, тебе отсюда не выйти.
- Но я же это... не якут, я русский, - запротестовал Леха. - Як сказал - это все только в крови. А я русский.
- Русский - в жопе узкий, - пробормотала Наташа, потом кивнула. - Ну давай посмотрим в крови.
Девочка взяла его за руку, подняла к своему лицу и вдруг укусила за запястье белыми зубами, острыми, как ножи. Леха заорал - боль была такая, как будто вся кровь в каждом капилляре была под током.
- Не якут, русский, - сказала она, облизываясь. - А еще белорус, грузин, еврей, англичанин, чеченец, финн, узбек, украинец и - опа! индиец! Его-то чего бедного сюда занесло? Дай-ка еще!
Она снова схватила его руку, он не успел отдернуть. Леха застонал, звенящая боль опять прошла по костям, в глазах потемнело.
- А нет, не бедный, хороший, веселый, счастливый индиец, - отрапортовала Наташка, вытирая окровавленные губы. - Вот тебе и раскладка по геному, дядя Леша. Кровь мешается. Народы и их названия исчезают. Кровь остается. Айы Тойон, Господин Птиц, уже послал за тобой своего орла...
Она посмотрела куда-то вбок и вдруг сильно толкнула Леху. Он упал, свез плечо о сосну, ощутил горячую волну воздуха, камень под Наташкой взорвался гранитными и кровавыми брызгами. Полоса ее крови расцвела на Лехиной футболке, когда-то белой, а теперь серо-зелено-красной.
Наташки больше не было, только кровь и отголосок в воздухе.
- Беги, - сказала она.
Леха побежал. Он падал, поднимался, перекатывался, перелезал через гранитные глыбы, поросшие мхом. Грудь горела огнем, ноги соскальзывали, в глазах плавали темные круги. Танк не отставал, перемалывал лес, мчался за Лехой. Упав спиной к валуну, пытаясь перевести болезненное рваное дыхание, Леха вдруг понял, что аж поскуливает от страха. Это было так унизительно и противно, что страх внезапно исчез. Появилось желание лучше умереть стоя, чем сидеть и дрожать, подвывая, как крыса за камнем.
Он задышал ровнее, потом собрался внутри, поднялся и вышел из-за валуна прямо на танк. Тот остановился метрах в двадцати. Чернота дула смотрела ему прямо в глаза.
- Ну что, Адольф, - сказал Леха тихо. - Стреляй. Цайген зи мир ихь танк, сука фашистская.
- Не выстрелит, - сказал глубокий голос. Леха вздрогнул, повернулся. Из-за дерева вышла девушка, красивая, незнакомая, со строгим собранным лицом. - Я не дам. Давайте мы его обратно в болото затолкаем. Помогайте.
Она медленно пошла на танк. Сначала ничего не происходило, а потом танк начал пятиться. Гусеницы не двигались - огромная машина просто отодвигалась, с каждой секундой была все меньше здесь, все больше где-то еще. Леха смотрел, и вдруг понял, как именно надо надавить на восприятие в голове, чтобы столкнуть танк в болото. Он подошел к девушке, встал с ней рядом. Она повернула голову, улыбнулась ему, как старому другу.
Леха нажал на танк и он исчез, обрызгав камни ряской и обдав их тяжелым запахом мертвечины и застоявшейся воды. Он перевел дух. Девушка повернулась к нему, отряхнула юбку, поправила короткие темные волосы.
- Анастасия Свиридова, - сказала она, подавая Лехе руку для пожатия. Леха ее потряс, недоуменно представился. Девушка считала его удивление, смутилась.
- Я обычно сильно робею при встречах с новыми людьми, - сказала она. - Поэтому держусь строго. Но вообще я веселая, со мной хорошо, вот увидите, Алексей. Вы меня зовите Настей, ладно? И, может быть, перейдем сразу на "ты"? Учитывая, что мы, ну... будем близки.
Она рассмеялась, взглянув в Лехино ошеломленное лицо.
- Посмотри в небо, Алексей.
Леха послушно задрал голову. Небо наливалось вечерним светом, облаков почти не было, а далеко над лесом кружила большая птица.
- Это орел, - сказала Настя. - Великий Орел Айы Тойона. Он летит за тобой, чтобы отнести тебя к Центру Мира, к вершине Березы, - она плавно повела рукой, лицо было мечтательное. - Когда Айы Тойон сотворил шамана, он посадил в своей небесной усадьбе березу с восемью ветвями, на которых вили гнезда дети Творца...
Леха закашлялся, Настя отвела глаза от неба, взяла его за руку.
- Я - твоя айя, - сказала она нежно. - Твоя жена в нижнем мире. Пойдем ужинать. Очень важно, чтобы ты здесь поел. Там посмотрим.
Она снова взглянула на птицу в небе, вздохнула.
- Затем, что ветру и орлу и сердцу девы нет закона, - сказала она, усмехаясь, потерла виски. - Угадай, что я в школе преподавала?
- Эээ... - Леха мучительно пытался вспомнить, откуда строчки и почему они кажутся такими знакомыми. - Историю?
- Неуч! - Настя рассмеялась, потянула его за собой. - Пойдем, пойдем, мой муж, в наш дом-на-холме. Там горит огонь в очаге, накрыт стол и расстелено ложе. Ну давай же, Алексей, перестань упираться. А то я Адольфа опять из-под болота выпущу, будешь по лесу от него бегать. А он дело знает, это он просто пристреливался. Он наводчик знатный, у него даже медаль была.
Леха ступал за ней, как во сне. Они обогнули холм, пошли вверх. Лес выглядел и ощущался настолько обычно, как сотни раз в Лехиной жизни, что дикость происходящего усугублялась многократно. Муж? Орел? Адольф? Сердце девы?
- Комаров нет, - сказал он вслух. - Тут всегда аж воздух звенит, болото близко.
- Здесь нет, - кивнула Настя. - А были, да, помню. Мы сюда с отцом за черникой ходили. На болоте клюква по осени хорошая.
- Так ты... отсюда?
- Отсюда, - рассмеялась девушка. - Отучилась в Питере, преподавала в Рощино. Русский-литература. Комсомолка. Таким все важным казалось. А вот и пришли.
Дом был деревянный, старый, пах мхом и свежим деревом. Леха сидел на лавке за столом, Настя - напротив. Все в доме было очень просто, и еда на столе была простая - сыр, яблоки, печеная рыба, хлеб. Леха оторвал горбушку, откусил. Было вкусно, хотя голода он и не чувствовал.
- Ты ешь не от голода, - сказала Настя. - Ты здесь закрепляешься, связываешь себя с этим миром.
- Зачем? - спросил Леха. Зачем он миру, этому или какому-либо еще? Он - ничто, никто, оставьте в покое, работать только сильно не заставляйте.
- Чтобы исцелять мир, как положено шаману, - сказала Настя. - И начать с себя. Тут я могла бы удариться в цитаты, но что же я тебя буду ими бомбардировать, если ты их ни хрена не знаешь?
Она поднялась убрать со стола, Леха смотрел на нее и думал, какая красивая, и старался не чувствовать того, что поднималось в душе и того, что предполагалось словом "жена".
- Ты давно здесь? - спросил он наконец. - И вообще... как?
- Давно, - улыбнулась Настя, будто бы и не ему, а так, своим мыслям. - Наши наступали. Адольф и Франц зашли в школу с оружием, меня с собой забрали дорогу показывать. Надеялись вырваться из окружения. Я все с духом собиралась их в болото завести, в голове Глинка играл.
Она завела глаза на Лехин недоумевающий взгляд.
- "Иван Сусанин", балда. Но Адольф меня так глазами ел, что я все не могла момент выбрать, а тут уже и стемнело, они решили заночевать в лесу. Я ночью из веревок выбралась, стала решать - убежать самой, или их убить попытаться. Потом как подумала обо всем, что пережить довелось за последние годы, и сомнений не осталось - сразу потянулась за булыжником и который ко мне ближе спал, тому и приложила в затылок, кость треснула, как глиняный горшок...
Настя замолчала, задрожала, закусила губы. Леха пересел к ней, обнял за плечи, ему мучительно захотелось ее защитить, убрать боль, изменить прошлое. Она погладила его по коленке, глухо продолжила.
- Он долго умирал, мучился. Мутер свою звал, метался. Я сначала радовалась, думала - вот тебе за СССР и за меня лично, тварь фашистская. Сидела злая, а страдание его все не кончалось, а радость мести во мне дошла до какой-то высшей точки и вдруг исчезла, как и не было. Каждый стон его стал как ушат кипятка на голову, уже что угодно бы сделала, чтобы это кончилось. А Адольф ходил по поляне, как зверь по клетке, метался. Меня ударил несколько раз сильно, зуб выбил, глаз рассек. Если честно, то я даже и обрадовалась боли, вроде как она с меня кровью часть вины смыла. Ну а потом он закричал как безумный в небо, пистолет выхватил и нас обоих расстрелял. Сначала Франца двумя патронами, я только успела дух перевести, что тихо стало, а тут он и меня.
Лехе стало ее так жалко, так пронзительно, мучительно жалко эту хорошую добрую девочку, что он, казалось, всего себя отдал бы, чтобы ей перестало быть больно и больше так не было никогда. Он потянулся к ней, нашел ее губы.
- Люблю тебя, - сказала она горячо. - Ты будешь моим мужем, а я буду твоей женой. Я дам тебе духов, которые будут помогать тебе в искусстве исцеления, я научу тебя и буду с тобой. Иди ко мне.
И он пришел к ней, и она была жаркой темнотой и любила его так, как он и представить себе не мог. Позже он гладил ее волосы и смотрел на дерево потолка, освещенное пламенем очага.
- Так эти... кости, которые я нарыл. Это Франц с Адольфом? - спросил он. И не удержал вопроса, который терзал его столько недель, - А где же танк?
- В болоте, - сказала Настя глухо. - Вместе с Адольфом. Он нас ветками закидал там, на поляне, а сам далеко не уехал. Я его стерегу, из болота не пускаю, иногда только вырывается ненадолго. А Франца давно отпустила. Он, знаешь, вообще не хотел на войну идти. И был очень сильно влюблен в девочку-еврейку с соседней улицы.
Леха поднялся, сел, глядя на нее - на гладкую кожу, живое лицо, полные груди.
- Так это ты там, у меня в мешке? - сипло спросил он.
- Нет, - она прижалась горячим шелковым телом, - я здесь, вот она я. Там только кости, Лешенька. Только кости.
Он коснулся ее голого плеча, и возбуждение вновь затопило его горячей темной волной, он потянул ее к себе, потянулся к ней сам - всем собой, всем, что он был. Она засмеялась, задвигалась с ним в одном ритме, как волна, несущая его сквозь раскаленный воздух, наслаждение стало почти невыносимым, как боль, и вдруг, открыв глаза, он понял, что летит.
Огромная птица, Орел Айы Тойона, нес его над холодной чернотой небытия, вверх, вверх, туда, где тепло, где жизнь и любовь имеют смысл. Но вдруг огромные крылья пропустили удар. Через секунду падения птица выправилась, изогнув голову, посмотрела на него, и Леха с ужасом понял, что летит она из последних сил, что не справится с подъемом.
Он вспомнил, как замирало в восторженном ужасе его маленькое сердце, когда мама читала сказку про то, как Иван-Царевич, летя на птице Рок, отрезал куски мяса от бедра и кидал их в голодный клюв - лишь бы долететь. Когда летишь на птице, а внизу - ледяная смерть, то кормить ее приходится собой, потому что больше нечем.
И Леха отсекал куски себя - что легко отходило, а что приходилось и отрывать с хрустом, с болью, с кровью, с хрипом, и бросал их птице, и несся вверх. Он скормил птице все, пока его, казалось, совсем не осталось. Но тут оказалось, что осталось - на самом дне была любовь, и жалость, и желание помочь, вернуть, убрать страдание. Маленький сероглазый мальчик рыдал на остановке над сбитой автобусом блохастой собакой, которая билась, билась в агонии и никак не затихала. И этого чувства было так много, что оно разлилось по вселенной мощным потоком, осветило каждый уголок, и стало тепло, и Космическая Береза качала восемью ветвями и цвела по-весеннему, и Дети Творца смеялись и щебетали в своих гнездах.
И Леха понял, что не птица Рух несет его вверх, а он сам летит на мощных крыльях.
- Ложки нет, - прошептал Леха и Вселенная остановилась и замерла, прекратила пульсировать и расширяться. Он стоял в лесу, у сосны, на темной подушке мха.
- Еще три шага, и станешь шаманом, - сказала Настя, его возлюбленная айя, стоявшая рядом. Лицо у нее было белое, глаза синие, а губы распушхие от поцелуев. Она улыбалась. - Через пять шагов выйдешь в Средний мир. А еще через два сильно об этом пожалеешь.
- А ты? - спросил он. Она пожала плечами.
- А я от тебя уже никуда не денусь. Иди.
Леха пошел по мягкому, пружинящему мху.
Один, два, три, - его голова очистилась, сердце забилось ровнее.
Четыре, пять, - воздух вокруг зазвенел комарами, в лицо подул ветер.
Шесть, семь, - кочка под ногой внезапно расступилась и Леха ухнул в болото всем весом, ушел в вонючую густую воду с головой, вынырнул, забился. Ухватиться было не за что, кочки не держали, проваливались под руками, комары взмывали с них, недовольно звеня.
Леха наглотался воды, почувствовал безнадежную близость смерти, подумал о Наташке и как она тонула в озере. Мысль о ней внезапно принесла все воспоминание целиком и Леха перестал барахтаться, как скулящий щенок. Когда голова показалась над поверхностью, он глубоко вдохнул, закрыл глаза и стал раскручивать реальность в голове, как тогда у болота.
Нажал, перетянул, отодвинул смерть, поставил точку с запятой. И его нога нашла опору под водой - длинную, металлическую, крепкую. Он поднялся, тяжело дыша и отплевываясь.
С громким лаем из-за деревьев выскочил Бася, за ним бежал Якут, задыхаясь, хватаясь за бок.
- Блин, Леха, - говорил он снова и снова, сгибаясь пополам и пытаясь поймать дыхание. Леха видел, что он весь дрожит и слезы облегчения блестят на глазах.
- Блин, Леха, ты там нормально стоишь? Глубже не затягивает? Господи, мы ж тебя третий день ищем, щас отдышусь наберу - тут и погранцы, и наши все, мать твоя уже... сам понимаешь.
- Блин, Леха, ну скажи хоть что-нибудь... Ты чего?
По шею в болоте, на башне утонувшего танка, стоял шаман Алексей Витальевич Арбузов и смеялся.