Увидав впереди Геркулеса столбы,
Развернул я оглобли - капризный и юный - 
От приюта для трудных подростков судьбы
Сорванец с переулка Парижской Коммуны.

Конь полковника мчал, закусив удила,
Сквозь сирокко, самумы, болота и чащи,
В окруженьи кувшинок на кочке росла
Орхидея, чернея как факел чадящий.

Групер плыл как Голем, чтоб халдею помочь:
Палачи и маньяки вставали из гроба;
Проглотив моряка, он выплёвывал прочь - 
За отсутствие вешалки из гардероба.

Осьминог о господстве мечтал мировом 
Как живая держава, в руке каждой скипетр, 
А Сальватор на дне мечтал выстроить дом, 
Для дерзанья свободных приматов-амфибий. 

Бирюзовые волны как пена цвели 
Той весны, той сирени простой и махровой, 
Когда шли эшелоны домой из земли 
Соловецкой советской чумной и бубновой.

Агент Альфы Центавра, я плыл в никуда,
На разбой вдохновляла меня барракуда,
Я премудрого взял пескаря из пруда
И швырнул в хаотический омут - Бермуды.

Прокаженный атолл термоядерных зорь,
Лупанар перебравшийся тлеть в лепрозорий,
Там кровавый мясник, вурдалак, живодёр
Исполняет трагический фарс лукоморий.

Воровать, убивая, но не голодать,
Клялась Скарлетт акула - зубов револьвером
С вышкой русской рулетки - крадущийся тать
В ночи будет взят на абордаж флибустьером.  

Небо звездное было как цирк шапито.
Из созвездья Трапеции как вольтижёры
Манты реяли. В сером безликий Никто,
Как попона, скрывал перламутр в офшоры.

Латимерия ищет в колодце морей
С фонарем Диогена блаженную душу,
Уступившую место в трамвае своей
Прапрабабушке, лебедью встретившей сушу.

Братья ихтиозавры убиты в борьбе,
Им на смену пришли револьверы акулы,
Возлегает дельфин на прилива горбе,
На верблюде кочевником широкоскулым.

Салютует созвездьям фонтанами кит,
Осьминог творит Бога по образу Шивы,
Латимерии вечно обиженный вид,
Словно ей четвертованных части пришили.

Съесть бы сэндвичем Сандвичевы острова,
Голод зрелищ насытив, стравить домостроем,
Колизеем, рабов пораженьем в правах,
Китобоев удачливейших геморроем.

Меня поднял как знамя горячий Гольфстрим,
От горячего лба дружно айсберги мёрли,
Я из пушки летя на Луну, в Третий Рим
Угодил, слыша клёкот орлиный двугорлый.

Кита хоботом смерча нашарил тайфун
И поднял для решительного разговора:
"Пускай, вы, дум властитель, народный трибун,
У вас вич, и не вылечит вас мандрагора!"

На ковре-самолете Хоттабыч паря,
Разговаривал с мантой, служившей ладонью,
Поднимавшей в небесный амбар снегиря,
И лазурь заливала глаза белладонной.

Кандалов выжигала стигматы гроза,
Перетлела душа пробкой над крепким йодом.
Мне Свобода сказала: ни шагу назад!
Башня Эйфеля: вверх поспешай за восходом!

Просочилась в обшивку мою ЛСД,
Мавзолея бобслей с пирамидой Хеопса
Я затмил. Словно кёрлингом царь овладел.
Я был камнем, а шваброй усердно тёр лобстер.

Сумасшедшей звездой кочевал гастролёр,
Медвежатник - все двери открыты ковбою.
Наугад шериф бросил в него помидор.
Вентилятор легенды травмировал лопасть.

Я видал как крутил осьминог карусель
В Парке Горького, жертв катастрофы спасая
Пассажирского лайнера. Всем карамель
Черепаха Тортилла дарила, святая.

Кандалами коррупции граждан морских
Нефтяное пятно, разливаясь, сковало.
Чувство локтя предательски дало под дых,
Круговая порука жертв колесовала.

Демонстрацию волн айсберг власти затрёт,
Ось Земли остановит рабов забастовка,
Покоритель пространства Синбад Мореход
Встретит огненный столп, посетив Пойнт Забриски.

Я летел как снаряд на Луну. Я рыдал
Троглодитом в воронках ее псориаза.
Цэдэнбал Цэдэнбалу сказал: Цэдэнбал,
Заратустра - загнившей занозы зараза.

Мореход полудохлый как квантовый кот
Трубочистом пробил дымоход Архимеда
Катапультой кротовьей норы, чтобы кот
В сапогах инвестировал горб людоеда.

Я сквозь волн жалюзи видел: чёлку, как честь
Драгоценную, мастер отстригла клиентке.
Свадьбой мидий на льду преподносится месть,
Буги-вуги порвали чулок Летке-енке.

Синих барбусов стая лечила от ран
Бегемота, вылизывая паразитов.
Орхидеи болотной реликвией пьян
Ароматом креольских духов композитор.

Я видал, как по  бритвам бежал ветеран,
Рыб летучих, с макрелью играющих в жмурки,
След мой словно от гусениц трактора шрам
Заживляла ладонь филиппинских хирургов.

Скаты прыгали в небо, как люди спустя
Сорок лет после ядерного катаклизма,
Треуголку Мюнхгаузена держит дитя
За косицу воздушной змеёй эскапизма.

Я летел окрыленный как польский гусар,
Вольтижером ширяла моя гуттаперча,
Мой, воспитанный черной икрой, сенбернар
Развивался как грипп идеального смерча.

Новый день подрывался на складе петард,
Псы на лающем острове все околели,
Жрал живого пингвина морской леопард,
Как матрос утоляющий похоть в борделе.

Я умылся огнем из пиратских бойниц,
Я напился щеглами и взмыл в поднебесье,
Демон клялся зеницами вещих орлиц
Возвратиться лавиной, грозой куролеся.

Перестройки прожектор лабал как маяк.
Я на плешь Горбачёва плевал палки Коха.
Помогает от пенсионеров мышьяк.
Гнила заживо Левиафаном эпоха.

Я сквозь волны вельможные плыл напролом,
Забулдыжный утюг, утонуть опоздавший.
Пионерам не сдать меня меня в металлолом,
Тамплиерам тем более с дуба упавшим.

Император Полярной Звезды меня в гроб
Положил растлевать молодых и красивых,
После смерти моей обещают потоп
Миллион кобылиц Гидроэс белогривых.

Океаны рознила свирепость акул,
У Индийского ярость бенгальского тигра.
Неизбежен финал: электрический стул.
Отличаются лишь современников игры.

Мне открылось сквозь  аквамарина покров,
Как коралловый конь по дну драпал галопом
От терновых венцов, как голодных волков;
Лишь моллюск Магдалины жрал звезд морских скопом.