Грипп дал осложнение на уши, и на шестой день Л. впервые обнаружила себя в компании отита. Знакомство не принесло радости: следующим же вечером ее увезли в больницу. Одно ухо не слышало совсем, другое слышало, но словно сквозь толстый слой мокрой ваты. А еще, конечно, оба они болели, и Л., отвечая на редкие сообщения друзей, не уставала ерничать, что это самые долгие две недели в ее жизни.
Но самое интересное началось потом, когда она уже вернулась домой. Съемная квартира встретила Л. обычной недообжитой тишиной, и, переходя из кухни в комнату, она все думала: как же хорошо, что до конца больничного еще три дня. Она не чувствовала себя и близко здоровой и радовалась этой возможности отдохнуть. Радовалась Л. и тому, что живет одна. Что-что, а видеть ей пока не хотелось никого.
Вооружившись чаем и лекарствами, она дождалась вечера, а после уснула - чтобы проснуться посреди ночи и услышать тот писк. Тихий, звенящий, он шел, казалось, со всех сторон. В полудреме Л. все ждала, когда же он прекратится, ругая соседей, сигнализацию и кого еще там. Потом закуталась в халат, добрела до окна, чтобы выглянуть на улицу, и тут-то поняла. Писк шел не снаружи - он вообще ниоткуда не шел. Кроме головы самой Л.
Она потрясла ей и прислушалась. Звенело по-прежнему.
К счастью, звенело негромко. Пообещав себе поговорить с врачом, если к утру не пройдет, она легла снова. Высокий и тонкий, сильного дискомфорта звон не причинял. И все равно звучал, звучал в тишине последнего, двадцать второго, этажа. Л. потребовался час, чтобы отключиться снова. Перед тем, как черная воронка полусна поглотила ее, она успела представить, что стоит на берегу озера, а вокруг поют кузнечики. И тут, наконец, уснула.
Наутро звук пропал, но следующей ночью вернулся, и, слушая его, Л. снова представила топкие зеленые берега и блестящую в лунном свете воду. Потом перевернулась на другой бок. На десять ей было назначено к врачу, и времени до будильника не оставалось почти совсем.
Врач осмотрел ее уши, заглянул в анализы, обоими остался доволен, а по поводу звона сказал, что такое случается. После дал Л. направление к неврологу. Тот, в свою очередь, прописал Л. каких-то капель и отправил на работу. К вящему сожалению ее - потому что времени на восстановление оказалось до обидного мало.
В оставшиеся до понедельника два дня звон не только не пропал, но, казалось, усилился. Капли на него впечатления не произвели. Л., наконец, забеспокоилась почти всерьез. Но она помнила, что на быстрое действие такого рода лекарств рассчитывать не приходится, и, как могла, заставляла себя спать.
По иронии, звенело только ночью. И, как назло, сон к Л. не шел. Слишком много его было в последние дни. А может, действительно стали сдавать нервы. Разглядывая неровные прямоугольники света на стенах, Л. слушала звуки и, пока минуты текли мимо, домысливала воображаемый пейзаж. Все нюансы и тенистые переходы его.
Но к тому, что набор звуков пополнится, оказалась не готова. А может, наоборот, подсознательно ждала хоть чего-то, что нарушило бы вязкое однообразие. "Кто-то идет, - подумала тогда Л. - И не один." Раз начав играть в эту игру, она уже не могла остановиться. Шаги сменились металлическим бряцаньем - словно бы кто-то раскладывал снаряжение.
А потом, в ночь на понедельник, люди начали копать.
В тот самый момент Л., наконец, пришла к выводу, что заигралась, и решила ассоциативный ряд игнорировать. Но как она ни старалась сказать себе, что сама придумала все это, что нужно просто прекратить, перестать слышать звуки поднимаемой лопатами земли уже не могла. "А она там совсем сырая", - думала Л., хихикая, и почти сразу же: "Чушь какая, спятила совсем".
В шесть утра понедельника она заварила себе на кухне кофе, не проспав и двух часов. Первый рабочий день грозил стать еще хуже, чем должен был.
И определенно стал. Но никто и не ждал от Л., что после трех недель отсутствия она будет лучиться здоровьем. Она действительно не лучилась. Ни в понедельник, ни во вторник, ни днем позже. "Мне точно нужно еще отдохнуть", - решила к среде Л., воображаемые друзья которой все продолжали копать. Идея самопожертвования ради работы, по крайней мере, такой, никогда ее не прельщала. И положив перед начальством заявление на отпуск, она не сомневалась, что выглядит достаточно плохо. Но куда больше надеялась, что десяти дней хватит.
Вегето-сосудистая дистония, которую предположил по итогам второго визита невролог, Л. ничуть не утешила. Хотя бы даже и потому, что для постановки диагноза она сказала далеко не все. Но направление на прием к совсем другому специалисту ей получать пока не хотелось. Она решила подождать еще.
Так и начались ее полторы недели отпуска - чуть ли не более долгие, чем предшествовавший им больничный, и в то же время прошедшие словно в каком-то тумане. Начались со звучной формулировки вместо диагноза и удивления тому, насколько же легко засрать себе мозги.
Раскопки, тем временем, продолжались. Они по-прежнему стихали к утру, и когда Л. как-то просидела всю ночь, пересматривая "Пиратов Карибского моря", то без всяких проблем проспала до полудня. Это могло бы стать решением проблемы, но абсолютно точно им не было. Работала-то она по-прежнему днем. К тому же Л. была абсолютно уверена, что в короткие моменты тишины между фильмами слышала, как земля лопата за лопатой ложится рядом с ямой. И та, несомненно, становилась все глубже.
Ясно во всем этом было только одно. Конец отпуска все приближался, а не слышать звуки Л. по-прежнему не могла.
Предпоследней ночью, в тщетной попытке вернуть сбившийся график на место, она ворочалась уже третий час. Как ни запрещала себе (хотя не вполне искренне), она видела топкие илистые берега и высокий тростник на краю их, и озеро. Могла, при желании, представить даже кузнечиков, звонко стрекотавших вдалеке. Л. увидела бы и темные силуэты копавших, если бы строго-настрого не запретила это себе. Искушение было велико, так велико, что она зажмуривалась, словно могла так себе помочь.
Л. перекатилась на живот и накрыла голову подушкой. Обычная ее рассудочность давала, наконец, трещину. Часы показывали 4:15, и край горизонта начинал уже светлеть. Через два часа она вставала обычно на работу и, конечно, не могла не помнить об этом теперь. Через два же часа все должно было стихнуть. Л. с кривой улыбкой как раз размышляла об этом, когда гости в голове вдруг перестали копать.
Она поняла это не сразу и тут же прислушалась.
- Оно? - сказал кто-то, тихо и хрипло, голосом человека, который давно ничего не пил.
- Оно, кажется, - ответил ему другой голос, тягучий и чуть надменный.
Это был первый и последний раз, когда они заговорили.
С хлюпаньем вонзилась в почву лопата, посыпался дерн - кто-то выбирался из ямы. Потом слышались удаляющиеся шаги, потом опять звенело озеро. И тут, наконец, стала тишина.
Вздрогнув, Л. открыла глаза. Она почти уверена была, что не спала, что не дремала ни секунды. Эта уверенность висела у нее на шее (чем-чем?) мельничным жерновом - таким, каким только могла представить себе его горожанка.