Вчера вечером прилетели ласточки и снова поселились за окном у моей мамы. Она обрадовалась этому неимоверно, чувствовалось, что уже отчаялась ждать их прилёта. Позвала нас с женой рано утром и давай нам рассказывать.
- В прошлом году, - говорила она, - ласточки прилетели второго мая, а сегодня уже пятнадцатое. Я думала, они вообще не прилетят. Мысли разные в голову полезли, думала, может, с ними что-то в дороге приключилось, а, может, мне уже незачем видеть новую жизнь...
- Что ты такое говоришь, мама, - возмутился я, - ласточки прилетели, и новая жизнь уже началась. Она не спрашивает нашего разрешения. И у тебя теперь снова полон рот забот, как и в прошлом году.
- Хорошо-хорошо, - подхватила она, - я теперь выброшу из головы эти мысли, буду лучше ласточек от сороки защищать. Повадилась сюда прилетать эта птица с коварными замыслами, как бы она птенцов не потравила. И подоконник теперь надо убирать, - прибавила мама, - а ещё сторожить, чтобы птенцы сами не вывались из гнезда. Помнишь, как прошлым летом ты одного обратно запихивал. Родной братик его вытолкнул из гнезда, но тот, слава богу, шустрым оказался и за подоконник уцепился, а я успела его подхватить. Теперь здесь новый выводок поселился, молодой. Вчера они втроём на разведку прилетали вместе со старой ласточкой. Та сперва разведала всё, первой в гнездо залетела, тщательно всё там проверила и только потом пустила внутрь молодняк. Вечером старая ласточка опять прилетала, уцепилась коготками за верх гнезда и давай молодым делать внушение. Полчаса что-то строгое им выговаривала и только потом улетела. А те продолжили щебетать уже без неё. Молодые - они всегда глупые.
- Глупые, неглупые, - произнёс я, - но теперь тебе есть чем заняться, да и нам спокойнее будет.
Если честно, я уже и сам волновался начал из-за отсутствия ласточек. На дворе середина мая, а их всё нет и нет. Оно, конечно, и тепла не наблюдается, пятнадцатое число на календаре, а вместо тепла снег пару дней назад выпал, да ещё хлопьями такими валил. Вот тебе и глобальное потепление. Но ласточки - не климатологи, пугающие нас за наши же деньги всякими ужасами, это птички - божьи. Они знают, когда прилетать в родные края, а когда улетать обратно. Вместе с собой они всегда приносят нам тепло и радость, и делают это совершенно бесплатно.
Вот и моя мама ожила с их прилётом. А я уж было грешным делом подумал, что наступила пора уходить ей... это она меня сама так настроила своими приготовлениями и распоряжениями. Того не зови, этого тоже, а того посади ближе к дверям.
- Так на это дело никого не зовут, - возмущался я, не решаясь произнести вслух, что означает это самое 'дело', - все всегда сами приходят и рассаживаются, где захотят.
- А ты не всех пускай, - наказывала она мне, - вишь, пока я живая, меня почти никто не навещает, а родственников у меня пруд пруди. А потом вдруг набегут смотреть на мёртвую. Зачем они мне тогда? Тогда они мне и даром не нужны.
Тут уже я не выдерживал и возражал ей строго:
- Ещё, неизвестно, мама, когда это случится. Ты сама мне всегда говорила, что в этом деле не угадаешь, когда чей черёд. Может, это случится через год, а, может, лет через десять. Так что живи и радуйся.
- Что ты, сынок, - всплёскивала она руками, - я уже и так у вас зажилась. Пора и честь знать, да и мешать вам не хочется.
- Ты нам не мешаешь, мама, - говорил я ей всё так же строго, - наоборот, ты нам помогаешь своим присутствием...
Разговор на эту тему мог продолжаться до бесконечности, но прилетевшие ласточки как нельзя кстати закончили его. Мне даже показалось, что они приняли мою сторону в споре с мамой и подтолкнули её жить дальше. Провозившись с ними целый день, она на время отложила свой уход и прекратила всякие разговоры об этом. Более того, расшифровав ласточкины щебетания по-своему, она начала уже нам с женой делать внушения.
- Послушайте, как они стрекочут, - говорила она, взяв нас за руки, - как дружно разговаривают между собой. И вы, дети, не ругайтесь после моего ухода.
- Опять ты за своё?! - возмутился я.
- Это у меня нечаянно вырвалось, - притихла мама, - я теперь до сентября и в мыслях ничего такого держать не буду...
Поздно вечером в воскресенье, после проведённой накануне аттестации по каратэ, я сидел за столом и писал краткий отчёт во Францию для Натали Бизанс.
- Наташа, - писал я, - сегодня у нас поселились ласточки, и мама этому очень рада. Она снова ожила и опять ухаживает за этими птицами. Смотрю на неё, и на душе светло. Хочется написать продолжение к прошлогодним 'Пингвинам'.
' - А ты напиши, - откликнулась Наташа, - каждое мамино слово теперь записывай!
Потом уже не будет такой возможности...
Она слышит сердцем и так близка к небесам!'.
Эта Наташина фраза сильно взволновала меня и очень растрогала. Есть ещё люди, которые из 'моих', как я их называю, пусть и живут они во Франции. Их русская душа нисколько не очерствела вне Родины, наоборот, стала ещё человечней. С твоей подачи, Наташа, я написал столько вещей, за которые мне теперь не стыдно. Ведь когда я писал их, то всегда представлял, что и ты будешь их читать. Впереди, надеюсь, получатся у меня рассказы не хуже, а лучшие из них я, конечно же, посвящу моей маме...
Согласен, она уже недалеко от небес, но нисколько не переживает по этому поводу. Бог пригреет её, я в этом не сомневаюсь. Переживает она больше о тех, кто остаётся. Птенцы это, или её дети - неважно. Она жалеет нас всех.