На пятый день отдыха Николай Петрович почувствовал себя выздоравливающим. Нос его от постоянных посещений сауны 'пробило', он стал дышать в две ноздри, и тело его приобрело былую лёгкость. С головой вот только всё оставалось по-прежнему - она не работала. Так часто бывает, болеть голова не болит, но и не работает. Мозги не включаются. Сами мы этого не замечаем, а Петрович был одним из нас, из не замечающих.
Выздоравливающее тело, тем не менее, потребовало нагрузок.
На втором городском 'Халк-пляже', где Петрович когда-то нырял за тысячерублёвой бумажкой, всё оставалось точно таким же, как и пять лет назад. Только сам пляж сильно уменьшился в размерах, превратившись в узкую полоску мелкой гальки, зажатую с одной стороны пришвартованным катером 'Парасалингом', а с другой - лежаками отеля 'Валери'.
Петрович быстро разделся, побросал свои вещи на гальку и с разбегу ринулся в прохладную воду Кемерского залива. Отплыв от берега метров двадцать, он стал нырять. Ныряние было его любимым занятием на отдыхе. Жена посмотрела в его сторону, но пальцем у виска крутить не стала, махнула рукой и легла на полотенце.
В первый же свой нырок Николай заметил на дне что-то блестящее.
'Ага, - подумал он, - сейчас и жене что-нибудь перепадёт'.
В тот раз, пять лет назад, когда Петрович отдыхал здесь один, он достал со дна денежную купюру в тысячу рублей и отдал её своей соседке по пляжу. Зачем он это сделал, было непонятно. Соседка его не была ни молодой, ни красивой.
'Кажется, вещь из серебра', - подумал Николай Петрович и вынырнул на поверхность.
Серебряной вещью оказалась вилка из нержавейки, которая только-только начала ржаветь.
'Пусть и не тысячерублёвка, но всё же. Поплыву жене покажу', - решил он.
Жена равнодушно повертела ржавую вилку и отдала её Николаю обратно.
'Иди, ныряй дальше, - сказала она, - тебя, ведь, всё равно не остановишь'.
Петрович продолжил упражняться, только вот вилка теперь ему мешала, её нужно было срочно куда-то деть. На берегу оставлять нельзя, вдруг наступит кто-нибудь, поранится. Не долго думая, Николай размахнулся и бросил её в море. Но тут же он пожалел об этом. Мало ли чего... далеко ли улетела вилка, или не очень, и вдруг на неё наступит кто-нибудь там в воде. Пришлось натянуть плавательные очки и пойти её искать. Достал Николай её со дна лишь с третьего раза. Вилка лежала на придонном песке и уже не блестела.
'Надо её куда-нибудь спрятать, - начал соображать Петрович, - а то какой-нибудь глупый ныряльщик достанет её и выбросит на берег. А там отдыхающие, кто-нибудь наступит и т. д. и т. п.'.
Теперь Петрович соображал умно. С вилкой наперевес он поплыл подальше от берега. В его фирменные очки дно Кемерского залива просматривалось как на ладони. Наконец, он разглядел на дне подходящий камень, достаточно большой, чтобы его нельзя было сдвинуть с места, и с дыркой посередине.
'В неё и спрячу мою вилку, - решил Николай Петрович, - и не видно будет, и я её легко найду в следующий раз'. Зачем она понадобится ему в следующий раз, Петрович думать не стал. Он набрал побольше воздуха в лёгкие и нырнул. Медленно погружаясь на глубину, он приближался к заветному камню. Вилку он держал остриём вперёд, как заправский гарпунёр.
И вдруг из-под камня навстречу ему метнулся маленький, с заварочный чайник величиной, осьминожек. Он выпустил в Петровича небольшое чернильное облачко и ретировался обратно. Вероятно этот камень был его убежищем.
Николай оторопел. Это значит, он намеревался через отверстие в камне ткнуть вилкой в осьминожека... Он ещё раз внимательно осмотрел камень, из-под которого на Петровича глядели два испуганных глазика, и ему стало не по себе.
'Бедный мой, хороший, - запричитал Петрович, - ты прости меня, я не хотел тебя обидеть...'.
На обратном пути Николай нырнул ещё раз и засунул вилку под первый попавшийся камень. Замечать его местонахождение он не стал. На берегу о случившемся он рассказал жене.
'Это лучшее, что ты сделал за все пять дней отдыха', - похвалила она его.