Восьмибитная поэма

1. Сон разума

Испаряются капли, стекая на щёку.

Крупный дождь хоть немного меня охладит.
Смысла нет как идеи, но вышли все сроки,
И осталось ловить на бегу наваждения,

И на берег сознанья за рыбой ходить.
Краем глаз замечаю, как движутся тени,
Заполняя пространство на грани падения,

Оформляя не воздух, а то, что под ним.
Мой сегодняшний бег - это сумма падений - 
С каждым шагом в пучину кошмара без просыпа,

И пытаться разжечь под водою камин.
Чудо к чуду плывёт, на огонь невозможный;
Отдыхаю. Но минусом данного способа

Безусловно является пляска теней
На границе внимания. Чувствую кожей,
Как сжимается сфера, и пламя шугается,

И дрожит, и за пазуху лезет ко мне;
В опалённую грудь искрой пальцев впитавшись,
Пробегает по жилам - и, пленное, мается,

Жжёт нутро и вытравливает полусон,
Пробуждает движение в членах уставших.
Воздвигаюсь и рыбу чудесную трогаю,

Подношу к голове, выдыхаю огонь,
Повторяю, пока не достигну предела
Концентрации, вылепив гвардию строгую:

Шестью семь совершенных бесплотных химер,
И у каждой внутри - подтверждение сделки,
Три-четыре строки на кусочке пергамента,

Кровь и кожа моя - и химерина смерть.
Ужимая до символа эти творенья,
Составляю венец иероглифов каменный,

Замыкаю кольцо. Прекращаю паденье.


II. Холод

Беспощадный рассвет ухмылялся мне

Тонким щербатым серпом,
И упрямо на берег бросался
Прилив, подбираясь к запретному:

К серым камням под кустом,
К лисохвосту и щавелю, к соснам
И к небу, от веток древесному.

Я выползала к ветрам,
Обтекая медузой бескостной
На грани воды и покрытого

Солью гранита; и там,
Зачарована шумом прибоя,
Дрожа, постигала забытое.

Страхи впустили в меня
Заклинание древних изгоев,
До крови живущих голодное;

Руки с усильем подняв,
Я пропела запретные строки,
Тепло отдавая последнее.

Знанье меня погребло,
Месяц выпил все силы и соки
Из вен, и, пустая, бессонная,

Кристаллизованных слов
Я искала, осадок от правды
И корни у права исконного - 

Жить, так нелепо cлепив
Темы горя, обид и отрады
В единую песню безвременья.

Солнце взошло; и отлив
Бросил тело моё, точно плавник,
На камни, и полз вниз быстрей меня,

Следуя высшему плану.


III. Возвращение

Долго я была не в себе,

И не знала беды и горя.
Дал мне силы бесплотный бег,
Я надела венец иллюзий,

Погружаясь всё глубже в море,
А потом уже, возвратясь,
Осознала судьбу как узы

И отбросила, как личинка,
Человеческой шкуры грязь.
Землеройкою обернувшись,

Я обнюхала все тропинки,
Облетела лес снегирём.
Я, причудливо изогнувшись,

Побыла и сосной прибрежной,
Но недолго — и только днём,
Предпочтя сосне можжевельник —

И покою душе мятежной
Зачерпнула полную горсть,
И когда на меня смотрели

Звёзды Ночи и страшно пели,
Мне укутаться удалось
В мир без солнца, где стихло время

Под напором сухой метели,
В мир, где море сковало льдом,
Где дрожит мышиное племя

Под крылами сов вездесущих,
Покидая трухлявый дом
От весенних зарниц далече…

Я сквозила во всех живущих,
Толком ничего и не знав:
Ни последышей, ни предтечи.

Я неплохо узнала берег,
Словом ни одним не назвав;
Вообще — что мне толку в речи?

Ощущенья по крайней мере
Совершенно точно не лгут:
Ложь — в абстракции человечьей.

Понимание, впрочем, тоже.
Мысли в кузне познанья гнут
И кромсают мир безымянный.

Он становится проще, строже,
А потом прирастает вглубь,
И в долинах его туманных,

Под поверхностью его моря
Возникает, бесплотен, груб
И опасен, мир неизвестный,

И когда мы, довольно скоро,
Изучаем и этот мир, —
Мы всего только, скажем честно,

Заменяем чудищ привычных
Непривычными. Звуки лир
Помогают с ними смириться, —

Ну, по крайней мере обычно.
Вместе с тем каждый новый круг
Шире, но нельзя возвратиться.

И хотя мне уже казалось,
Что, сбежав от умелых рук
И от мыслящей головы,

Я дерзнула начать сначала,
Вышло только лишь забытьё
Сроком на год. Увы, увы.

На болоте снег пол-июня
Над багульниковым быльём
Солнцу дерзко сопротивлялся

Круглосуточно, будто юный
Снег осенний. Потом устал
И к солнцестоянию сдался.

Ну а я над этим болотом
На уступе высоких скал
Распускала почки берёзы,

Но меня отвлекало что-то,
И тревожные нити слов
В дословесные вторглись грёзы.

Время шло; я летала крачкой
До обрывистых островов,
И однажды я углядела

Человека на лодке с мачтой;
Он был сильный и молодой.
Он сидел на руле и пел он,

Возвращаясь домой с уловом,
О любви. И плескал прибой.
Мне же в птице вдруг стало тесно,

Захотелось подумать слово,
Даже захотелось сказать,
И тогда я признала честно,

Что осталась я человеком,
И теперь я должна создать
Из себя человека снова.

Эта песня стала ответом
На вопрос, зачем было жить:
Чтоб любить кого-то иного.

И тогда я вернулась в воду;
Чтоб за мыслями уследить,
Я вернулась в смешное тело,

Где жила я волей природы
Девятнадцать нескладных лет,
Ни себя любить не умела,

Ни других любить не везло.
Выплывать из глубин на свет
Торопиться пока не стала;

Чтоб течением не снесло,
Закрепилась между камней
И обдумала всё сначала,

И в итоге совсем влюбилась,
Потому что казалось мне,
Что моряк про меня пел песню,

И та песня во мне пробилась,
Проросла, да и стала мной.
И к тому же мне было лестно,

Что меня угадать сумели,
А ещё он был молодой,
И красивый, и в лодке с мачтой.

Через день в час, когда все мели
Во проливе накрыл прилив,
Я опять полетала крачкой

И нарочно так подгадала,
Чтоб, со дна у острова всплыв,
За уключину ухватиться,

И, представившись как русалка,
Соблазнить того рыбака,
Песней о любви восхититься…

...По задуманному и вышло.
Кинув якорь у островка,
Вынув банку, мы на пайолах

По-иному отбросив мысли,
Отогрели меня совсем.
Так в себя и пришла я: голой

И во всей, так сказать, красе.


IV. Песня рыбака

Я преследую рыбий косяк, как тюлень,
Чтобы сетью его обвести.
Только плавать весь день
Как тюленю мне лень,
Так что лучше я буду грести.

А в краю без морей,
Средь осин-тополей,
Где зимой светит солнце
И летом есть ночь,
Подрастает одна,
Шумом моря полна,
У родителей строгих,
Родителей вредных,
Красивая дочь.

Я, как лошадь, устал,
Пока сеть выбирал,
Столько рыбы набилось в сети.
И чтоб к берегу править, я парус поднял,
Чтобы мне не на вёслах идти.

А в краю, где поля,
Где как море земля,
По траве к горизонту,
Как в море, идёт
Совершенно одна,
Шумом моря полна,
От родителей строгих
Сбежавшая дочка
И в голос поёт.

Как тюлень, я преследую рыбий косяк,
Чтобы сетью его обвести.
Молодая жена меня ждёт на сносях,
И по югу она не грустит.


V. Жизнь

Итак, я ожила и очнулась.

Рыбак мой правил к берегу,
Мне немного вздремнулось.
Он спросил — не пора на дно?

Вот тут-то я и поверила,
Что чудо кончилось вовсе.
На дно не хотелось. Но!

Даже одежды — не было,
А ведь близко уже осень,
Из носа уже течёт…

Вот так вот — в быль из небыли,
Компрометируя мужчину,
Которого невеста ждёт.

Ну, хоть за борт не выкинул,
Дал куртку накинуть, 
До людей, опять же, довёз.

До конца всё же не вытянул,
Буркнул — считай подарком,
Парус поднял — и на плёс.

Сбежались всякие-разные,
Один с крестом, тот с чаркой,
Вспомнили — год назад

Девка пропала. Страшные
Слухи потом ходили.
Тем паче, была гроза…

Сказала, о прошедшем времени
Если что знала — забыла.
Мало ли странных чудес?

Оказалось потом — беременна.
Аборт делать побоялась.
До старости дожила. Не здесь.

И даже счастья досталось.