Рибенек Александр Вадимович

                             Гиблое место.
                        Фантастическая повесть.

                                Пролог.

	Темный лес вставал перед ним сплошной стеной, в которой не было ни 
одного просвета. Высокие сосны стояли так близко друг к другу, что 
переплетались ветвями где-то в вышине, закрывая доступ солнечным лучам. В 
общем-то, в этом лесе не было ничего необычного, ему приходилось бывать в 
таких местах. Но ощущалось что-то зловещее в той мертвой тишине, царившей 
здесь. Не шелестел ветвями ветер в вышине, молчали птицы, что было совсем 
не характерно для обычного леса.
	Кто-то был рядом, но он его не видел, лишь ощущал его присутствие. И 
этот человек (а это точно был человек, он знал) не был его врагом. Скорее 
союзником... И больше никого - он прощупал мысленно окрестности вокруг. А 
это уже настораживало. Обычно ощущалось присутствие зверья, птиц, 
насекомых. А здесь не было ни одного живого существа, кроме них...
	И вдруг он получил мысленный удар такой силы, что мгновенно "оглох" и 
"ослеп". Он не мог теперь чувствовать на расстоянии. Однако этого и не 
требовалось. Чужеродное присутствие ощущалось уже и так. И это "нечто" 
вселяло в его душу ужас. Такой ужас, словно его обрабатывали 
узконаправленным излучением. Его источник очень быстро приближался, а с 
его приближением нарастал и страх...
	Быстро, насколько позволяло его скованное ужасом тело, он принялся 
творить защиту, опутывая себя, словно коконом. Стало легче, но ненамного. 
Оставалась только одна надежда - что неведомое зло не сможет пробить до 
конца его защиту. Иначе смерть! А, может, кое-что и похуже смерти...

                                 1.

	В Н-ском районном отделе НКВД зазвонил телефон. Старший лейтенант 
Анатолий Свинцов оторвался от дела, которое внимательно изучал последние 
несколько часов, и посмотрел на аппарат. Телефон опять зазвонил, и он 
снял трубку, предварительно бросив взгляд на часы. Было 19 часов 30 
минут.
- Районный отдел НКВД. Старший лейтенант Свинцов слушает.
- Толя? - услышал он женский голос, который был ему хорошо знаком.
- Лиза? Какими судьбами?
	Ему показалось, что девушка, с которой он вместе учился и дружил до 
войны, чем-то взволнована.
- Толя, я видела Ваську Головина!
- И что? - удивился он.
	С Василием Головиным они когда-то дружили. Отец Васьки работал 
лесником в окрестностях Алексеевки, но в 1938 году был арестован, как 
враг народа. Свинцов хорошо знал эту семью, потому что Васька, 
бесшабашный паренек, был его лучшим другом. И он никак не мог понять, как 
этот высокий, сильный человек, старый большевик, прошедший гражданскую 
войну, мог быть врагом Советской власти и участвовать в заговоре. Это не 
укладывалось в его голове, но отец доходчиво объяснил ему, что очень 
часто многие из тех, кто боролся за дело Ленина-Сталина, со временем 
меняются в худшую сторону, начинают заниматься антисоветской пропагандой 
и плетут заговоры с целью свержения существующего строя. Под личиной 
овечки скрывается волк, и зачастую очень трудно разобрать, где враг, а 
где - друг. Примером тому могли служить ряд видных партийных и военных 
руководителей. Таких, как Рыков, Зиновьев, Каменев, Троцкий, Тухачевский, 
Блюхер...
- Запомни, сынок, - сказал ему отец, - в наше время никому нельзя 
доверять. Вчерашний друг может оказаться врагом...
	Он знал, что говорил. Отец работал в райкоме партии...
	Васька замкнулся после ареста своего отца. Ребята перестали с ним 
разговаривать, а на следующий день избили его. Свинцов не участвовал в 
драке. Но и не вмешался. Он даже не помог Ваське подняться, когда тот 
пытался встать на ноги, отплевываясь кровью из разбитого рта. Он не мог 
дружить с сыном "врага народа".
	На следующий день после драки Ваську забрали с собой приезжие люди в 
штатском. С тех пор он его больше не видел, но очень часто вспоминал тот 
укоризненный взгляд, которым наградил его бывший друг...
- Он сделал вид, что не узнал меня, - продолжала тем временем девушка. - 
Сказал, что я ошиблась.
- Может, ты и в самом деле ошиблась? - предположил Свинцов. - Сколько 
времени уже прошло!
- Не может! - перебила его она. - Я хорошо помню тот шрамик, который 
остался у него после падения с лестницы. Помнишь, когда вы с ним полезли 
на чердак, а перекладина под ним проломилась?
	Старший лейтенант задумался. Конечно, первая любовь всегда 
запоминается, а Василий Головин был первым в ее жизни, кого полюбила 
Елизавета Семенова. Они дружили до того злополучного дня, когда Ваську 
забрали. Но у Лизы был и другой поклонник. Кроме Васьки ее любил и 
Свинцов. К сожалению, безответно...
- Он был один?
- Нет, с ним был майор-пехотинец с орденом Красного Знамени на 
гимнастерке. И знаешь, мне он показался каким-то странным.
- И что же в нем было странного? - поинтересовался Свинцов, уже чувствуя, 
что этот звонок повлечет за собой череду событий, в которую он, старший 
лейтенант госбезопасности, будет вовлечен по самые уши.
- Не знаю, - созналась Лиза. - Какой-то он... излишне чистый, что ли? 
Ногти аккуратно обработаны, ну и вообще, подтянут не по-нашему. Не похож 
он на офицера-фронтовика.
- Хорошо, ты сейчас где?
- На станции. Как приехала, сразу позвонила тебе.
- Жди меня, я приеду за тобой, - сказал Свинцов вставая...

                               * * *

	На мотоцикле он довольно-таки быстро доехал до станции, забрал Лизу и 
вернулся обратно. Если дело обстояло так, как думал Свинцов, необходимо 
было доложить начальнику райотдела, майору Краснову Евгению Николаевичу. 
Поэтому он сразу же провел девушку к нему.
	Майор Краснов выслушал Лизу внимательно. Свинцов боялся, что тот 
будет смеяться над его излишней подозрительностью, но Евгений Николаевич 
сразу достал пачку фотографий и протянул их девушке.
- Лиза, посмотрите, пожалуйста, нет ли здесь офицера, которого Вы видели 
с Головиным?
	Она взяла фотографии и погрузилась в их изучение. Дойдя до одной из 
них, девушка долго ее разглядывала, а потом протянула ее Краснову.
- Этот, товарищ майор.
	Начальник райотдела НКВД взглянул на фотографию и протянул ее 
Свинцову.
- Спасибо, Лиза, Вы нам очень помогли. Скажите, когда Вы уехали, они все 
еще оставались там?
	Свинцов рассматривал молодого мужчину в форме майора вермахта, 
смотревшего на него с фотографии. Лицо "истинного арийца". Сколько таких 
вот лиц видел он за время своей службы! Лица фанатиков, лица уставших от 
войны людей... Но во взгляде этого человека что-то было такое, что 
отличало его от всех тех, кого видел раньше Свинцов. А что, он и сам не 
мог себе объяснить...
- Они сели в полуторку с солдатами, которую остановил офицер.
- Номера не запомнили?
- Запомнила.
	Девушка продиктовала номер машины.
- Толя, немедленно разыщи эту машину, узнай, где вышла эта парочка. И 
позвони в Управление. Пусть поднимут в архиве все, что есть на Головина.
- Есть, товарищ майор!
- А Вам, Лиза, еще раз большое спасибо за проявленную бдительность, - 
обратился Краснов к девушке. - Вы нам очень помогли.
- Я могу идти?
- Конечно. Толя, от моего имени попроси Николая отвезти Лизу, куда ей 
нужно.
- Хорошо, товарищ майор...
	Девушка вышла первой, Свинцов за ней. Однако водитель "эмки" Николай 
сказал, что придется немного подождать - спустило колесо. Свинцов отвел 
Лизу в свой кабинет и принялся обзванивать интересующие его организации. 
Сделав запросы, он смог, наконец, поговорить с девушкой.
	Непринужденного общения не получилось. Разговор все время уходил на 
Василия Головина, хотя Свинцову этого совсем не хотелось. Однако Лизу их 
бывший друг интересовал больше всего.
- Скажи, Толя, вы и вправду считаете Ваську фашистским агентом?
	От необходимости отвечать его избавил телефонный звонок. Он снял 
трубку, выслушал то, что ему сказали, повесил ее и посмотрел на Лизу.
- Вот тебе и ответ на твой вопрос. Из Управления сообщили, что Василий 
Головин ушел на фронт 20 июня 1942 года. 10 июля того же года пропал без 
вести в бою. И с тех пор нигде не объявлялся.
- Может, просто сведения у них там устарели? - с надеждой в голосе 
предположила девушка. - Может, он партизанил? И вообще, может, это был 
действительно не он?
- Поймаем их, тогда и узнаем, - ответил Свинцов. - Хотя еще совсем 
недавно ты уверяла меня, что это - он.
	Опять зазвонил телефон. Свинцов внимательно выслушал доклад, положил 
трубку, встал и возбужденно заходил взад-вперед по комнате.
- Водитель полуторки сообщил, что они вышли у развилки дорог на 
Алексеевку и Рассказово. Куда они отправились дальше, он не знает, не 
видел... Куда же они могли податься?.. Стоп! - Свинцов хлопнул себя по 
лбу. - Ну, конечно же! Васька повел его в свой бывший дом! Больше некуда! 
Там, наверное, и ночуют!.. А ты говоришь, не он!
	Он повернулся к Лизе и сказал:
- Сиди здесь, жди Колю.
	А сам поспешил к Краснову с докладом...
- Товарищ майор, они отправились в сторожку лесника, находящуюся в 
Алексеевских лесах. Из Управления сообщили, что Головин пропал без вести 
в ноябре сорок первого. Так что, вроде, все сходится.
	Краснов задумался.
- Ты уверен, что они подались именно туда?
- Больше некуда, товарищ майор.
	Краснов задумался.
- Плохо, что людей у нас немного. Как назло, еще эти парашютисты... 
Ладно, бери наш резерв и дуй туда. Надо перехватить их, пока они не 
успели уйти. А то потом придется прочесывать лес, тогда взводом 
автоматчиков не обойдешься... Будьте осторожны - противник у нас попался 
на этот раз опасный! Майор Эрих фон Шредер - опытный волк, не раз бывал 
на нашей территории, и всякий раз ему удавалось благополучно уйти. Отец 
его - профессиональный разведчик еще со времен первой мировой войны, 
работает в Управлении Абвера. Сынок начал карьеру в тридцать шестом в 
Испании. Потом учился в школе разведки. Первым заданием было обеспечение 
взаимодействия частей вермахта и отрядов СС во время аншлюса Австрии. 
Служил в полку "Бранденбург-800, подчинявшемуся отделу "Абвер II". Этот 
полк предназначен для диверсионных действий, а батальон, в котором служил 
Шредер, специализируется на Восточном фронте. В его личном деле 
упоминается о почти двух десятках операций. В последней, на Кавказе, 
Шредер получил тяжелое ранение и длительное время лечился в госпитале. 
Имеет множество наград, среди которых - Рыцарский Крест, врученный ему 
лично самим Гитлером! После выписки его направили инструктором в школу 
Абвера в Квинтцзее под Бранденбургом, готовящую диверсантов, террористов 
и прочих подрывных элементов. Две недели назад его куда-то отозвали. И 
вот он объявился у нас...
- Подробные сведения, товарищ майор, - заметил Свинцов.
- Получена ориентировка от "Смерша", - ответил Краснов. - Их 
заинтересовало таинственное исчезновение Шредера из школы, и они на 
всякий случай разослали подробнейшее досье на него. Как видишь, интуиция 
их не подвела.
- Разрешите выполнять?
- Выполняй. Родина поручает тебе, Свинцов, ответственное задание. Этих 
людей ни в коем случае нельзя упустить, особенно Шредера! Но помни, Толя, 
- любыми путями возьми немца живым!
- Понял, товарищ майор.
- Тогда иди...
	Свинцов вернулся туда, где его ожидала Лиза, не обращая внимания на 
девушку, он принялся собираться. Достал автомат ППШ, вытащил вещмешок и 
стал загружать его гранатами, запасными дисками к автомату, туда же 
положил несколько банок тушенки и хлеб.
- Едешь за ним? - с тревогой в голосе спросила Лиза, наблюдавшая за его 
приготовлениями.
- Да, - коротко ответил Свинцов.
	Вдруг девушка схватила его за руку и стала просить, с мольбой 
заглядывая в его глаза:
- Слушай, Толя, возьми меня с собой! Ну, пожалуйста! Я стрелять умею... 
Возьми, а?
	Свинцов вырвал руку.
- Ты с ума сошла! Мы что здесь, по-твоему, в бирюльки играем? Оставайся 
здесь и дожидайся Николая. Поняла?
	Грубый тон старшего лейтенанта нисколько не обидел ее.
- Разреши поехать с тобой! Мне необходимо увидеть его, поговорить!..
- Я что сказал! Нет - значит, нет! И не уговаривай меня!
	Девушка опустилась на стул, закрыла лицо руками и заплакала. Свинцову 
стало жаль ее, и он погладил Лизу по голове.
- Ну, не плачь, не надо! Привезем Ваську сюда, и я устрою тебе свидание с 
ним, хоть это и не положено.
	Она отняла руки от лица, явив ему прекрасные заплаканные глаза, 
чистые и голубые, как само небо в ясную безоблачную погоду, встала, 
обняла его за шею и поцеловала.
- Спасибо тебе, Толя! Ты хороший! Береги себя!
	Свинцов удивленно посмотрел на нее, хотел что-то сказать, но махнул 
рукой, не найдя слов, и быстро вышел.

                                  * * *

	Две машины мчались по дороге, разгоняя фарами темноту ночи перед 
собой. Лес сплошной стеной вставал по обе стороны, сливаясь где-то 
впереди, за гранью света, в одну сплошную черную линию.
	Свинцов ехал в кабине первой полуторки, показывая водителю дорогу. 
Машина неслась на предельной скорости, подскакивая на ухабах. Ему 
приходилось крепко держаться, чтобы не стукнуться о потолок кабины, когда 
особенно сильно подбрасывало вверх
	Перед его глазами стояло милое его сердцу лицо Лизы в обрамлении 
светло-русых волос. Он любил эти добрые глаза, курносый носик, чуть 
полноватые губы, ямочки на щечках, возникающие, когда девушка задорно 
смеялась. Так и хотелось целовать, целовать, целовать это лицо до 
бесконечности...
	Свинцов любил Лизу давно, еще со школы. Любил преданно, не обращая 
внимания на других девушек, которые увивались вокруг него, когда он 
выходил вечером на улицу и разводил меха своей гармони. Вот только Лиза 
отдала предпочтение тихому и застенчивому Ваське Головину, лучшему его 
другу... Свинцов надеялся, что девушка отвергнет сына "врага народа" и 
полюбит его, но вышло все по-другому. Лиза оказалась единственной, кто не 
отвернулся от парня. Поэтому Свинцов был только рад, когда его бывшего 
друга увезли. Появилась надежда...
	Прошло шесть лет. До войны Свинцов прилагал максимум усилий, чтобы 
завоевать любовь Лизы, но, несмотря на все его попытки, они оставались 
всего лишь друзьями. Потом пришла война...
	С первых же дней Свинцов завалил военкомат заявлениями с просьбами 
отправить его на фронт. И добился-таки своего... Только вместо фронта 
попал на курсы НКВД. Пройдя ускоренное обучение, был послан в родные 
края.
	Сначала назначение ему не понравилось. Служить в тылу, в то время как 
на фронте решалась судьба Родины! Однако скоро он понял, что здесь 
проходит тоже линия фронта, только невидимая. Диверсанты, пытающиеся 
прорваться к железной дороге, многочисленные случаи порчи имущества, 
поджоги и просто распространение паники агентами немецкой разведки - со 
всем этим приходилось бороться тогда еще младшему лейтенанту Свинцову. 
Дня не проходило без вызова, особенно в первые годы войны. Он забыл, 
когда ел и спал нормально, постройнел, щеки ввалились. Зачастую даже 
побриться было некогда. Создавалось такое впечатление, что их район 
является центром сосредоточения усилий немецкой разведки. Отделу НКВД Н-
ского района был придан истребительный батальон для борьбы с 
диверсантами, а штат расширен. И все равно они валились с ног от 
усталости, пытаясь всюду успеть...
	За три года войны Свинцову редко приходилось видеть Лизу. Она то 
работала в поле, то копала противотанковые рвы - дела находились. Но 
всякий раз, когда они встречались, в его душе происходил взрыв, 
выбивающий его из колеи. Со временем боль уходила, черты девушки 
стирались, заслоняемые рабочими проблемами. Свинцов каждый раз надеялся, 
что излечился от этой бессмысленной любви. Что она приносила ему, кроме 
боли и страданий? Он не мог назвать Лизу своей, не мог обнять ее, 
поцеловать. О, как он ненавидел в такие моменты Ваську, проклинал его, 
находящегося неизвестно где, и в то же время стоящего между ними!..
	Но, встречая Лизу, Свинцов понимал, что ничего не прошло, что боль 
еще живет в сердце и с каждой такой встречей становится все сильнее и 
сильнее. Так было и на этот раз. Он ясно увидел в глазах девушки, что все 
его надежды на то, что она забудет Ваську, тщетны. И от этого еще больше 
ненавидел его. В голову даже закралась шальная мысль - а не пристрелить 
ли его во время захвата? Это разрешило бы все его проблемы. Сказал бы, 
что застрелил фашистского агента при попытке сопротивления. Бойцы 
поддержат его, он это знал. Слишком сильно ненавидели они предателей, 
чтобы жалеть их. У многих в этой войне погибли родные и близкие... Но 
нет! Он привезет Ваську в отдел, пусть Лиза посмотрит, поговорит с ним. 
Вот тогда она поймет, кем на самом деле был ее возлюбленный!..
	Из-за того, что он задумался, они чуть не проскочили нужное им место. 
Машина резко затормозила, и Свинцов выскочил из кабины наружу. Из 
полуторки уже прыгали автоматчики, поправляя амуницию. Убедившись, что 
все в порядке, он повел их в лес, оставив водителей с машинами дожидаться 
их возвращения...
	Через час они были на месте. Перед ними на поляне стояла сторожка с 
выбитыми окнами. Еще сохранились остатки изгороди, баня и конюшня 
полуразвалились, их крыши зияли дырами. После того, как Ваську увезли, 
здесь пытались жить лесники, но, в конце концов, все почему-то уезжали, 
пока один из новоприбывших не построился в другом месте. Говорили, что в 
сторожке живет нечисть, а по ночам в окнах горит свет.
	Свинцов не верил в эти сказки. Как-то раз он на спор провел ночь в 
избушке совершенно один. И ничего не видел и не слышал, хотя ему и было 
жутковато. Тем не менее, в сторожке никто не жил, и постепенно она пришла 
в запустение...
	По его сигналу автоматчики стали осторожно окружать дом. На то, что 
там кто-то ночует, неоднозначно указывала запертая дверь, которая обычно 
была открыта...

                                    2.

	Он проснулся резко, как от толчка. Сел и попытался проанализировать, 
что заставило его выйти из сна. Нет, это не было следствием того кошмара, 
который он только что видел. Сон о темном лесе мучил его с того самого 
момента, как он получил вызов в Берлин за новым назначением. К этому он 
уже успел привыкнуть.
	Нет, здесь было что-то другое. Это было чувство опасности, которое не 
раз спасало его от неминуемых, казалось, провалов. Вот и сейчас он каждой 
клеточкой своего тела ощущал тревогу. Опасностью был пропитан каждый 
кубический сантиметр воздуха.
	Он осторожно прощупал пространство вокруг, мысленно двигаясь от 
своего сознания за пределы сторожки. В доме ощущалось присутствие силы, 
охраняющей его. К счастью, с ним был хозяин сторожки, поэтому их не 
трогали. Иначе пришлось бы ставить защиту, а он не хотел тратить силы до 
того, как они попадут на место. Почему-то он знал, что там ему 
понадобится все, что имеется в его арсенале...
	За пределами дома он обнаружил присутствие людей. Их было много, они 
были вооружены и окружали сторожку. Осторожно он взял собранный им 
накануне гранатомет, новейшую разработку ученых Германии. Это был 
единственный экземпляр и напоминал собой русский ППШ. Только вместо 
патронов в дисках находилось по десять маленьких гранаток, имеющих 
мощность не меньше, чем у больших. Это оружие ему выдали в спецхранилище 
РСХА перед самой отправкой на задание.
	Он подполз к Головину, мерно посапывающему на русской печке, и 
осторожно потряс его за плечо. Парень попытался вскочить, но он удержал 
его, зажав рот своей ладонью.
- Тихо! - сказал он по-русски. - Бери автомат и пошли к окнам. Нас 
окружают...
	Головин, не задавая лишних вопросов, взял оружие и бесшумно спустился 
с печи. В доме было два окошка, выходящих в сторону леса, и еще одно у 
двери, которое смотрело прямо на дорогу. Обороняться вдвоем здесь было 
бесполезно - он это понял, выглянув осторожно наружу. Слишком много было 
людей, готовящихся к нападению.
- Дом можно незаметно покинуть? - поинтересовался он у Головина.
- Да, - ответил тот. - В подполе есть потайной ход, вырытый отцом еще до 
революции. Он должен был служить путем к отступлению, если участников 
сходки застукают жандармы. Вот только не знаю, не обвалился ли он за то 
время, что меня здесь не было.
- Пошли, там разберемся.
	Они быстро спустились в подпол и закрыли за собой крышку. Он включил 
фонарик и осветил пространство вокруг. Прогнившие полки, затхлый запах - 
все говорило о том, что здесь уже давно никто не появлялся.
	Головин ощупал пол, разгреб руками мусор в одном из углов и откинул 
скрывающуюся под ним крышку.
- Вот, господин майор, это он и есть.
	На их счастье вход не обвалился. Конечно, бать уверенным, что этот 
лаз не завален где-нибудь дальше, было нельзя. Но у них просто не было 
выбора. Наверху прогремел взрыв, потом над головой застучали сапоги.
- Идем! сказал он и пропустил вперед Головина, который первым спустился 
по вырытым в земле ступенькам.
	Над головой послышались голоса, и он едва успел закрыть крышку лаза, 
как кто-то откинул люк подпола, намереваясь спуститься вниз...

                                 * * *

	Свинцов был страшно зол на себя. Упустили! А ведь они были здесь! Об 
этом свидетельствовали следы их пребывания - потревоженная пыль на полу и 
запертая изнутри на засов дверь. Ее пришлось выбивать гранатой. Но когда 
они ворвались в дом, там уже никого не было. Они обыскали все в сторожке, 
обшарили каждый угол, спускались в подпол и поднимались на чердак. Шредер 
с Головиным как сквозь землю провалились!
	Свинцов обреченно сел на скамью у стола. Он не сумел взять их в доме, 
и теперь требовалось подкрепление, чтобы прочесать окрестные леса. Для 
этого требовались люди, а их-то как раз и не было у отдела. Большую часть 
из них забрал капитан Горячев на поиски крупной группы парашютистов, 
высадившихся в районе прошлой ночью. Поэтому рассчитывать на многое не 
приходилось. Конечно, майор Краснов мобилизует всех людей, которых 
найдет, но...
- Товарищ старший лейтенант, - в дверях появился широкоплечий сержант, - 
тут Вас спрашивает какая-то девушка. Говорит, Вы знаете ее.
	Свинцов стремительно вскочил. Выходя на крыльцо сторожки, он уже 
знал, кого увидит...
	Под охраной автоматчика, курившего самокрутку, стояла Лиза. У 
изгороди, привязанная к жерди, паслась лошадь без седла, на которой, 
видимо, и прискакала девушка.
- Ты!? - Свинцов даже задохнулся от возмущения. - Ты как здесь оказалась? 
Я же запретил тебе здесь появляться!
- Взяла Звездочку и прискакала, спокойно ответила Лиза. - Вы их взяли?
	Свинцову очень хотелось выругаться, но он прикусил язык.
- Ушли, сволочи!
- Через подземный ход?
	Свинцов насторожился.
- Какой подземный ход?
- А ты разве не знаешь? - удивилась девушка. - Из подпола за изгородь, в 
лес, ведет подземный ход. Я думала, Вася показывал тебе. Ведь вы с ним 
были лучшими друзьями...
- Значит, не такими уж и лучшими, - тихо произнес Свинцов и приказал, 
обращаясь к сержанту, сопровождавшему его. - Егоров, бери людей и проверь 
подпол. Там должен быть подземный ход. Может быть, они еще там. Где он 
находится?
	Последнее относилось к Лизе.
- Как спуститесь, в левом углу, - ответила она. - Там под грудой мусора 
есть люк.
	Сержант взял автоматчика, приведшего девушку, и побежал в дом. А 
Свинцов подозвал еще бойцов и обратился к ней:
- Лиза, покажи нам, где заканчивается этот ход.
	Девушка пожала плечами.
- Пойдем.

                                    * * *

	Подземный ход находился в плачевном состоянии. Дышать было 
практически нечем, воздух был сперт и отдавал затхлостью. Вода была везде 
- капала с потолка, сочилась по стенам, заливала пол по колено. 
Удивительно, как вообще в этой местности, где кругом были одни сплошные 
болота, этот ход до сих пор не затопило.
	Они брели по коридору, с трудом вытаскивая ноги из вязкой почвы, 
скрывающейся под слоем воды. Идти пришлось недолго, но легкие уже 
разрывались от нехватки кислорода, когда он уперся в крышку люка, 
ведущего наружу. Очень хотелось распахнуть его и поскорее полной грудью 
вдохнуть свежего воздуха, который так требовался его организму. Но опыт 
профессионального разведчика подсказывал ему, что так делать нельзя.
	Он мысленно ощупал пространство у выхода. Хотя Головин и клялся, что 
о подземном ходе никто не знает, что-то говорило ему о том, что этот 
русский скрывает правду...
	Спиной к люку стояли два автоматчика, напряженно вглядывавшихся в 
темноту. Он снял с плеча гранатомет и отдал его Головину. Затем вынул из 
ножен нож и протянул свободную руку к своему спутнику.
- Дай мне твой нож.
	Головин, ни слова не говоря, выполнил приказ. А он взял нож в правую 
руку, другой зажал в зубах, а свободной рукой приоткрыл люк.
	Поток свежего ночного воздуха ворвался в подземный ход. Несмотря на 
его опасения, петли крышки даже и не скрипнули, хотя прошло уже много лет 
с тех пор, как ею пользовались в последний раз. Это было ясно по тому, с 
каким трудом открывался люк. К тому же он не обнаружил "следов" 
человеческого присутствия на поверхности дерева, из которого была сделана 
крышка.
	Автоматчики стояли на прежнем месте, все так же отвернувшись от люка. 
Вот они наклонились друг к другу, и он увидел, как загорелся маленький 
огонек. Автоматчики закурили, и в этот миг он, распахнув люк, метнул один 
за другим оба ножа...
	Они, похоже, так ничего и не поняли. Он вытащил из трупов ножи и 
обтер их о гимнастерки солдат. Головин, закрыв люк, подошел к нему.
- Давай-ка, устроим им еще один сюрприз, - сказал он своему проводнику, 
возвращая ему нож. - Помоги мне. Я займусь этим, а ты возьми на себя 
другого.
	Головин послушно склонился над трупом и перевернул его на спину. Это 
был совсем молодой паренек, лет восемнадцати, не больше. Он, наверное, и 
пороха-то еще не успел понюхать. А ведь мог еще жить да жить... Война не 
разбирает, молодой ты или старый, косит всех подряд, попадающихся на ее 
пути. Если бы не война, этот парень мог иметь жену, детей, внуков. Мог 
бы... Но вот он лежит, бездыханный, и жизнь уже не теплится в теле...
	Через пару минут все было готово.
- Пошли, - сказал он, поднимаясь с коленей. - Надо успеть уйти подальше 
отсюда. Кажется, кто-то еще знает то, что знаешь ты.
	Головин, не обращая внимания на иронию, прозвучавшую в его адрес в 
последнем замечании, встал, и они покинули это место, оставив лежать два 
трупа на земле. Лишь один вопрос мучил его - неужели майор догадался о 
Лизе?..
	Встреча с девушкой на дороге потрясла его. За долгие годы работы в 
Абвере его сердце ожесточилось. У него не было ни друзей, ни любимой. Он 
оборвал все связи после того, как отца репрессировали. Он не стал 
отвечать на письма Лизы, которые она присылала ему. Она настойчиво писала 
ему до тех пор, пока он не покинул лагерь...
	Та встреча на дороге разбудила в его сердце что-то доброе и хорошее. 
Нет, это не была любовь. За долгие годы она куда-то ушла, глубоко-
глубоко, откуда ее было не достать. Но встреча породила воспоминания. 
Воспоминания о том счастливом времени, когда они гуляли вместе и 
целовались под луной. Умом он понимал, что эта встреча ведет к провалу, 
что надо доложить майору, что эта девушка может их выдать, и надо 
принимать соответствующие меры. Но сердце не дало ему этого сделать. И он 
промолчал...
	Теперь уже было ясно, что именно Лиза привела за ними погоню. Но он 
не мог ее винить. Для нее он был врагом. Впрочем, как и она для него...

                                 * * *

- Здесь, - сказала Лиза, показывая на небольшую насыпь, густо заросшую 
травой.
- Хорошо, - отозвался Свинцов. - А теперь иди к дому. Нечего здесь 
ошиваться!
- Но... - начала девушка.
- Я сказал - иди! - оборвал он ее довольно-таки грубо, но тут же 
поправился, увидев, как обида заплескалась в ее широко распахнутых 
глазах. - Пойми, я совсем не хочу, чтобы тебя убили. А Шредер без боя 
вряд ли сдастся.
	Лиза молча повернулась и побрела к дому. Свинцов чувствовал, что она 
обижена, но не мог поступить иначе...
- Товарищ старший лейтенант, тут Васьков и Бурмистров, - услышал он голос 
одного из автоматчиков и поспешил к нему.
	На земле лицом вниз лежали два солдата. Огромные темные пятна, 
расплывавшиеся на спинах, недвусмысленно указывали на то, что они не 
спят.
- Так! - Сказал Свинцов, подходя ближе. - Ушли, сволочи! Убили ребят по 
подлому, в спину... Посмотрите, может, они еще живы?
	Он и сам не верил в это, но проверить стоило. Автоматчики склонились 
над трупами, и в этот момент позади, в доме, раздался взрыв.
- Какого черта! - выругался Свинцов, оборачиваясь к сторожке. - Что там 
происходит?.. Стельнов, берите убитых и несите их к дому, а я пойду, 
посмотрю, что там...
	И в этот миг за его спиной оглушительно рвануло. Толчок в спину 
швырнул его прочь, он ударился о землю, и на сознание опустилась тьма...

                                * * *

	Он очнулся оттого, что к нему прикасались чьи-то мягкие, нежные руки. 
Эти руки заботливо накладывали на его немилосердно трещавшую от боли 
голову повязку. С трудом ему удалось разлепить тяжелые, словно налитые 
свинцов веки. И первой, кого он увидел, была Лиза, склонившаяся над ним. 
Это прикосновение ее рук он ощущал. И, странное дело, от этих 
прикосновений головная боль, казалось, успокаивалась.
	Свинцов никогда не позволял себе просто так прикоснуться к девушке. 
Ему очень хотелось погладить ее по волосам, коснуться кончиками пальцев 
ее лица, подержать за руки. Обычно бойкий среди девчат, парень терялся, 
смолкал и краснел в присутствии Лизы. И если какую-нибудь другую девчонку 
он мог запросто прижать где-нибудь в укромном уголочке и поцеловать, то с 
этой девушкой становился сам не свой. Сколько раз Свинцов представлял 
себе, как она будет нежно прикасаться к нему! Он мечтал об этом, он 
хотел, чтобы она принадлежала только ему, и никому больше. Ни Ваське, ни 
кому-нибудь другому...
	И вот его мечта сбылась, хотя и при таких обстоятельствах. К 
сожалению, в прикосновениях девушки не было никакой любви. Всего лишь 
забота о раненом. Свинцов вздохнул и стал приподниматься.
- Лежи, Толя, - уложила его обратно Лиза. - Сначала дай мне обработать 
твою рану.
	Он сразу вспомнил, где находится, и что случилось. Свинцов решительно 
отодвинул девушку рукой в сторону и встал на ноги. Сначала перед глазами 
все бешено завертелось, так что ему пришлось даже опереться на заботливо 
подставленное плечо Лизы. Но постепенно вращение остановилось, и он смог 
сделать несколько шагов самостоятельно.
- Саня! - позвал Свинцов взводного, стоявшего неподалеку и что-то 
говорившего солдатам.
	Лейтенант Дворянкин, не спеша, подошел к нему. Этот парень, бывший 
моложе Свинцова, уже успел навоеваться на фронте, поэтому вел себя не 
так, как лейтенанты Степанов и Марьин, не бывшие на передовой. Сюда он 
попал после ранения, но, впрочем, не считал, что здесь спокойнее, и не 
забрасывал начальство рапортами с просьбой об отправке на фронт, как это 
делали молодые лейтенанты. На них Дворянкин смотрел свысока, но со 
Свинцовым общался на равных, потому что тот за годы службы нанюхался 
пороху предостаточно.
- Оклемался? - поинтересовался лейтенант, отбрасывая в сторону окурок 
сигареты. - Тебе повезло, старлей, а ведь мог бы, как они...
	Он не договорил и кивнул куда-то за спину Свинцову. Там, закрытые 
плащ-палатками, лежали семь тел...
- Что случилось? - спросил Свинцов, отворачиваясь от трупов.
- Эти гады заминировали гранатами тела! Троих убило сразу наповал, еще 
двое скончались вскоре после этого.
- А в доме что?
- Та же история, - Дворянкин сплюнул, обернувшись в сторону сторожки. - 
Крышка подземного хода была заминирована. Сержант Иванов и ефрейтор 
Кравцов погибли. Рядовой Мельниченко легко ранен в плечо. Так что хреново 
дело, старлей! Мы еще не вступили с ними в прямой контакт, а уже потеряли 
девять человек! Что будем дальше делать?
- Машины вызвал? - спросил Свинцов.
- Вызвал, скоро будут.
- Погрузим убитых и раненых и отправим в райцентр. Необходимо вызвать 
подкрепление и прочесать лес.
- А что будем делать мы?
- Дождемся утра и попробуем найти их по следам.
	Дворянкин с сомнением посмотрел на него.
- А не упустим?
- Если у них есть конкретная цель (а у них она есть), ночью они не 
пойдут, чтобы не заплутать. Васька хорошо знает эти места и ему ведомо, 
как легко сбиться с дороги в ночную пору. Скорее всего, они уйдут 
подальше в лес и затаятся, чтобы дождаться утра. Так что разрыв между 
нами не будет слишком большим.
- А ты?
- Я с вами буду вести преследование.
- Сможешь? Как твоя голова?
	Свинцов усмехнулся.
- В порядке. Маленькая царапина... Да и в любом случае, без меня вы 
заблудитесь в этих лесах. Или попадете в болото, что еще хуже.
	Дворянкин вынул из кармана трофейные часы и посмотрел на циферблат.
- Так, до восхода солнца остался еще где-то час. Пойду, скажу людям, 
чтобы пока отдыхали...
	Он ушел, а Свинцов побрел в сторону Лизы.
	Девушка сидела у трупа лошади. Шальной осколок гранаты как бритвой 
перерезал бедному животному горло.
- Звездочка погибла, - Лиза подняла на него печальные глаза. - Что я 
теперь скажу своим?
	Свинцов знал, что ей будет за самовольный увод лошади и ее гибель. С 
такими в военное время не церемонились, расценивая подобные действия, как 
преднамеренное вредительство.
- Я напишу тебе расписку, что лошадь была реквизирована мной и погибла 
при выполнении операции по захвату немецких парашютистов.
- Спасибо, Толя.
	Девушка с благодарностью посмотрела на него.
- Но ты должна покинуть это место, - поставил он перед ней условие. - 
Сейчас подойдут машины, с ними доедешь до райцентра. И чтобы я тебя здесь 
больше не видел! Понятно?
	Она неохотно согласилась. Тем временем послышался шум моторов, и из 
леса показались их полуторки. Солдаты под командованием Дворянкина и 
Свинцова погрузили трупы в машины. Сопровождать их должен был 
Мельниченко.
- Как приедешь в расположение, сразу же найди майора Краснова, - 
наставлял его Свинцов. - Передашь ему это донесение, - он протянул 
солдату бумагу, - и можешь двигать в госпиталь.
- А с вами нельзя, товарищ старший лейтенант? - поинтересовался 
Мельниченко, которому совсем не хотелось уезжать.
- Нельзя, - отрезал тот. - Куда ты с раненой рукой, да еще правой?
- Но...
- Приказы не обсуждаются, рядовой Мельниченко! Вы где находитесь? Вы - 
рядовой Советской Армии!.. Отвезете донесение. И никакой самовольщины! 
Увижу здесь - под трибунал отдам!
- Есть, товарищ старший лейтенант! - вытянулся тот по стойке "смирно". - 
Разрешите выполнять?
- Выполняйте, - махнул рукой Свинцов, но, вспомнив кое-что, остановил уже 
повернувшегося по уставу рядового. - Да, вот что еще... Возьмете с собой 
девушку. - За ее доставку отвечаете головой!
- Есть! - ответил Мельниченко и подмигнул Лизе. - Пойдем, красавица!
	Свинцова неприятно резануло по сердцу от такой фамильярности, но он и 
вида не подал. Достал еще одну бумажку и протянул ее девушке.
- Держи, Лиза. Это справка о Звездочке. Если что, пусть обращаются ко 
мне. Я все подтвержу.
- Спасибо, Толя, - поблагодарила она его и вдруг, поднявшись на цыпочки, 
быстро поцеловала в щеку и поспешила к машинам, оставив стоять Свинцова, 
опешившего от такой неожиданности.

                                  * * *

	Полуторки, взревев моторами, выбрались с грунтовки на шоссе и 
помчались в направлении райцентра. Вдруг одна из машин остановилась, 
дверца распахнулась, и из нее выпрыгнула Лиза.
- Ты куда, красавица? - остановил ее подоспевший из шедшей следом 
полуторки Мельниченко.
- Мне надо до ветру.
	Девушка с мольбой смотрела на него.
- Иди, только побыстрей, - разрешил он и сказал водителю, глядя вослед 
удалявшейся в лес Лизе. - Вот бабы какой народ! Надо же, приспичило в 
самый неподходящий момент!..
	Когда девушка не появилась ни через десять, ни через двадцать минут, 
Мельниченко заволновался. Вместе с водителями он обыскал прилегающий к 
дороге участок леса, но Лиза как в воду канула.
- Вот и верь после этого бабам! - в сердцах выругался Мельниченко. - 
Обманула, стерва, обвела вокруг пальца!
- Что будем делать? - поинтересовался у него один из водителей.
- Да черт с ней! - сплюнул он. - Поедем без нее.
- А старлей? - напомнил ему другой водитель. - Он ведь обещал с нас 
голову снять, если не уследим за ней! С НКВД шутки плохи!
	Мельниченко махнул рукой.
- Просто она - его знакомая. Не преступница, не немецкая агентша... 
Сбегла - так это ее дело. А наше дело - доставить донесение. Поехали...

                                   3.

- Здесь дождемся рассвета, - сказал Головин, останавливаясь. - Дальше 
начинаются топи.
	Они сбросили вещмешки и уселись на землю, привалившись спинами к 
деревьям.
- Слушай, Головин, - Шредер положил гранатомет на колени, - та девушка... 
Ну, с которой ты разговаривал о чем-то на дороге. Ты ведь с ней знаком?
- С чего это Вы взяли, господин майор?
	Шредер почувствовал его испуг и усмехнулся.
- Не отпирайся. Похоже, именно она нас сдала русским. Откуда ты ее 
знаешь?
	Головин помолчал немного, обдумывая, что сказать.
- Мы с ней когда-то дружили... Потом наши пути разошлись.
	Шредер ощутил в словах парня ностальгию.
- Ты ее любил?
- Да, наверное.
- А она тебя?
- Думаю, тоже, - неохотно ответил Головин, которому совсем не хотелось 
обсуждать такую тему с немцем.
- Скажи, Головин, почему ты служишь нам? - Шредер пристально посмотрел на 
него. - Только не говори, что ты ярый и убежденный противник большевиков. 
Я повидал много таких, как ты. Все говорили о своей ненависти к Советской 
власти. Только вот причина крылась не в убеждениях. У каждого была своя 
обида, за которую они хотели отомстить. Одни обижались на то, что 
большевики отобрали состояние у родителей или у них самих. Другие не 
вылазили из тюрем. Третьи спасали свою шкуру от смерти в концлагере. 
Четвертых отвергали девушки, и им хотелось иметь власть над этими людьми. 
Что толкнуло тебя на этот шаг?
	Он почувствовал, как Головин ушел в себя еще глубже, пытаясь избежать 
ответа. Ему было неприятно вспоминать то, что постоянно грызло его душу, 
выматывало, изводило, не давая покоя. Но воспоминания сами собой 
всплывали из той глубины, куда их пытался прятать этот молчаливый и 
замкнутый парень...

                                  * * *

	Сильный стук в дверь. Отец идет открывать. В дом врываются какие-то 
люди в штатском.
- Головин Иван Андреевич? Вы арестованы за антисоветскую деятельность. 
Пройдемте с нами.
- Какую деятельность? Вы что, товарищи, белены объелись? - возмутился 
отец, даже не взглянув на предъявленное ему удостоверение. - Я член 
партии с девятьсот десятого года! Я за Советскую власть кровь проливал!
- Там разберутся. Пройдемте, - старший был непреклонен.
- Это самоуправство, товарищи! Надеюсь, ошибка раскроется. Я лично знаком 
с Ворошиловым и Буденным. Я...
	Дальше он не слышал, потому что отец вышел, сопровождаемый 
незнакомыми людьми, и они все вместе пошли в сторону поджидавшей их 
легковой машины. А он босиком стоял на крыльце и смотрел им вслед, ничего 
не понимая в происходящем.
	Вот они подошли к автомобилю, и один из них стал грубо заталкивать 
отца в машину. Тот развернулся и оттолкнул обидчика от себя, что-то 
сказав при этом. Силы у отца было не меряно, и тот отлетел на несколько 
шагов в сторону, с трудом сохранив равновесие.
	И тут эти люди набросились на него и стали бить. Он соскочил с 
крыльца и помчался на помощь отцу. Вдвоем, возможно, они и сумели бы 
сладить с тремя противниками, но его быстро лишили сознания, ударив чем-
то по голове. Правда, и он успел пару раз пересчитать чьи-то зубы...
	Его пару раз пнули по ребрам для профилактики, затолкали избитого и 
окровавленного отца в машину и уехали. А ему старший напоследок сказал:
- А за тобой, щенок, мы еще вернемся...

                                  * * *

	Парни били жестоко, норовя ударить по самым болезненным местам. Били 
ногами и приговаривали:
- Вот тебе, враг народа! Получай! Будешь знать, как против товарища 
Сталина выступать! Плохо живется тебе при Советской власти? На, получай, 
гад!
	Он сопротивлялся, сколько мог, а потом уже просто закрывал руками 
лицо. Боль уже практически не чувствовалась, лицо и тело превратились в 
один сплошной кровоподтек, а сознание куда-то уплывало. Далеко-далеко... 
А в паре шагов от них стоял его лучший друг Толик Свинцов и даже не делал 
попыток вмешаться, остановить это избиение...

                                  * * *

	Комсомольское собрание. Безжалостный вопрос секретаря ячейки:
- Головин, выслушав своих товарищей, что ты можешь нам сказать?
- То же, что и говорил, - твердо ответил тот. - Отец - не враг Советской 
власти! Его обязательно отпустят! Во всем разберутся и отпустят! И тогда 
как вы, комсомольцы, передовая часть молодежи, будете смотреть мне в 
глаза?..
	И суровый приговор:
- Головина Василия, 1923 года рождения, исключить из рядов Ленинского 
комсомола за проявленную несознательность...

                                  * * *

- Вы ведь читали мое личное дело, - ответил Головин. - Там все написано.
- Я хотел бы услышать твое мнение по этому поводу, - настойчиво сказал 
Шредер.
	Головин пожал плечами.
- До октября тридцать восьмого года у меня было все. Друзья, коллектив, 
любимая девушка, отец, будущее... Всего этого в одночасье не стало. Отца 
обвинили в заговоре против Советской власти и расстреляли. И все за то, 
что он однажды при высокопоставленном госте осмелился критиковать 
политику товарища Сталина, борьбу с "врагами народа", которая приняла к 
тому времени ужасающие масштабы. Через несколько дней приехали люди в 
штатском и забрали его... От меня отказались все, выгнали из комсомола. 
Лучший друг предал меня. Я оказался в изоляции. Потом меня осудили и 
отправили в лагерь на Колыме. Четыре года отпахал я там. Над нами 
издевались охранники, над нами издевались уголовники. Каждый раз мне 
казалось, что вот сегодня придет мой конец, а вместе с ним и избавление 
от этих мучений. Но, в отличие от многих других заключенных, я выжил... С 
началом войны я забросал лагерное начальство просьбами отправить меня на 
фронт, где я мог бы кровью смыть свою "вину". Отчаявшись, написал письмо 
Сталину. В сорок втором мою просьбу, наконец, удовлетворили. Я попал в 
штрафбат, единственный, наверное, из политических заключенных... Вы 
знаете, что такое штрафбат, господин майор? Команда смертников! В бой нас 
посылали, как на убой, вооружив лишь винтовками, которые выдавали перед 
началом. А сзади нас караулили энкаведешники, чтобы положить всех, если 
вздумаем отступить или откажемся подчиняться. Потому что в штрафбате все 
были в основном бывшие заключенные. Или те, кто совершил тяжкий проступок 
в армии. Там я сошелся с одним уголовником, который так же, как я, имел 
зуб на Советскую власть. Выбрав удобный момент, мы бежали... Как я их 
всех ненавидел!.. Впрочем, разве Вам это понять, господин майор? - 
Головин горько усмехнулся. - Вам-то не приходилось испытывать подобные 
муки!
- Может, ты и прав, - задумчиво отозвался Шредер. - Отчасти...
	Конечно, Головин не мог знать о том, что пришлось пережить мальчику 
Эриху Шредеру, прежде чем он стал тем, кем был. А если бы знал, вряд ли 
стал бы так уверенно говорить...
	Слова Головина вызвали у него яркие воспоминания детства. 
Воспоминания, которые до сих пор отзывались в его душе болью. 
Воспоминания, которые отчасти определили его жизненные путь...

                                   * * *

	Священник в черной рясе с большим православным крестом на груди, 
стоявший перед ним, заменил ему и отца, и мать. Этому немолодому человеку 
он был многим обязан в этой жизни. Отца Алексея Эрих очень любил. Любил 
той преданной детской любовью, какая может быть у десятилетнего мальчишки 
к своему отцу. Родного Эрих не знал, как не помнил своей матери, умершей 
от тифа, когда ему было три года. С тех пор его воспитывал отец Алексей.
	На этот раз священник был очень серьезен. На его лице не было той 
доброй улыбки, к которой привык Эрих.
- Послушай меня, сынок, - отец Алексей помедлил немного, прежде чем 
продолжить. - Пришла пора нам расстаться.
	Эрих смотрел на него широко распахнутыми глазами, ничего не понимая. 
Почему расстаться? Что случилось?
- Мы с Нюрой собрали тебе кое-что в дорогу, - священник указал на 
котомку, лежащую на лавке. - Там продукты, твои документы и письмо моему 
брату в Казань. Ты поедешь к нему.
- Не хочу! - заплакал Эрих, обнимая и прижимаясь к нему. - Я никуда не 
поеду от вас!
	Отец Алексей погладил его по голове.
- Так надо, сынок. Все, что мог, я тебе дал. Теперь мне предстоит 
покинуть этот грешный мир. Господь призывает меня к себе. А тебе надо 
жить. Помни о том, чему я тебя учил. Используй эти знания, они помогут 
тебе выжить в этом жестоком мире. Только не злоупотребляй своими 
способностями. Помни, что рано или поздно любому человеку приходится 
держать ответ перед судьей. Поступай так, чтобы потом не было больно за 
содеянное. Знания, которые я передал тебе, накладывают определенные 
обязательства. Хотя и не все я успел дать, но и того, что имеется, 
хватит, чтобы творить не только Добро, но и Зло. Помни, Зло часто 
принимает вид конкретного человека или группы людей. И очень трудно 
провести грань, где кончается Добро и начинается Зло. Вроде, кажется, 
делает человек добрый поступок, но его последствия могут привести к такой 
беде!.. Не зря ведь говорят: "Дорога в ад вымощена благими намерениями". 
Прежде чем сделать что-то, подумай - а к чему это приведет?.. Но ты 
мальчик умный и добрый. Я думаю, ты сам во всем разберешься... Мать, иди, 
попрощайся...

                                 * * *

	Своего приемного отца он больше не видел. Один из прихожан отвез его 
к брату отца Алексея в Казань. И тогда, в духоте и тесноте общего вагона, 
Эрих в первый раз увидел тот сон...
	В их избе за столом сидели какие-то грязные, заросшие бородами, 
вооруженные люди. Они ели и пили какую-то мутную жидкость из большой 
бутыли. Бог и святые, казалось, осуждающе взирали с икон на это 
безобразие. А люди были пьяны, вели себя вызывающе и плевали на то, что 
находились не у себя дома.
	Отец Алексей с хмурым видом стоял в стороне, не принимая участия в 
трапезе. По его непроницаемому лицу нельзя было понять, что творится у 
него в душе за этой маской безразличия. И Эриху было непонятно, как это 
он допускает такое безобразие в своем доме...
	Вдруг снаружи послышались выстрелы. Те, кто сумел встать из-за стола, 
похватали свои обрезы и метнулись к окнам. Зазвенело разбитое стекло, и в 
комнату влетели какие-то округлые предметы. Рассмотреть подробнее, что 
это такое, Эрих не успел. Что-то сильно грохнуло, последовала 
ослепительная вспышка, а вслед за этим послышались стоны и проклятия...
	Следующая картина, которую он увидел в том сне - красноармейцы 
выносят из избы тела и складывают на землю. Среди них - отец Алексей и 
его жена Анна Николаевна. Лицо священника было спокойным и 
умиротворенным, словно он наконец-то обрел долгожданный покой. Они оба 
казались мирно спящими, если бы не кровь... Его приемные родители были 
мертвы. Он видел смерть и знал, как она выглядит...
	Проснулся Эрих от собственного крика. Долго еще дядя Коля, певший в 
церковном хоре, и сердобольные соседи по вагону успокаивали заходящегося 
в реве мальчишку, совали разные гостинцы. Тогда он еще не знал, что сон 
этот был вещим...
	Известие о гибели отца Алексея и его жены настигло его уже в Казани. 
Скорбную весть принес брат священника, офицер Красной Армии Теленин 
Сергей Иванович, чья семья приютила Эриха на два года. Подробностей тогда 
никто не знал. Формулировка была проста - был пособником бандитов и убит 
при попытке сопротивления. Но Эрих не верил в это...
	Много позже, когда немецкие войска заняли село, он наводил у местных 
жителей справки о том, что же на самом деле случилось тогда. Никто не мог 
узнать в подтянутом немецком офицере того мальчишку, который жил среди 
них столько лет. Эрих чувствовал удивление тех, с кем разговаривал. В их 
глазах читался вопрос: "Почему этот немец интересуется событиями, которые 
мало уже кто помнит?
	И все-таки Эрих нашел ответ на мучавший его долгие годы вопрос. 
Вырисовывалась следующая картина случившегося в ту роковую для семьи отца 
Алексея ночь...
	Вечером того дня, когда Эриха отправили в Казань, в дом священника 
постучали. Открыв дверь, отец Алексей обнаружил на пороге бывшего кулака 
Ковригина. С ним было десять человек - все, что осталось от его банды, 
преследуемой по пятам чекистами. Ковригин попросил пустить их 
переночевать Христа ради. Отец Алексей, как истинный христианин, не мог 
отказать просящему ночлега именем Бога, хотя и знал, чем это может ему 
грозить, да еще в то время, когда новая власть смотрела на любого 
священника, как на потенциального врага и пережиток темного прошлого, 
который надо искоренять.
	На его несчастье все это видел один из комсомольских активистов села, 
который и сообщил в районный центр, что в поповском доме ночует бандит 
Ковригин с сообщниками. Чекисты примчались очень быстро. У них был приказ 
- бандитов, отличавшихся особой жестокостью, живыми не брать...
	Все это ему рассказал тот самый активист, ставший к началу войны 
секретарем партийной организации колхоза "Светлый путь". Эрих без всякого 
сожаления смотрел, как его вешали на сельской площади...
	Большевики церковь превратили в склад, предварительно скинув колокола 
и сбив лики святых со стен. А в бывшем доме священника поселили 
многодетную семью, которую командир подразделения, остановившегося здесь 
на постой, выгнал жить в сарай. Может, они так и продолжали бы мерзнуть в 
неотапливаемом помещении, неприспособленном для жилья, если бы не Эрих...
	Капитан никак не хотел возвращать дом его истинным владельцам. 
Пришлось прочистить ему мозги. Мать семейства, чей муж наверняка воевал в 
Красной Армии, долго удивленно смотрела вслед странному офицеру, перед 
которым самодовольный и надменный капитан дрожал, как осиновый лист на 
ветру...
	На следующую ночь ему приснился отец Алексей, который укоризненно 
посмотрел на него, а потом покачал головой, словно осуждая его. И Эрих 
знал, за что... Бог учил прощать грехи, но разве мог он простить бедняге, 
болтавшемуся на виселице, что он послужил причиной гибели близкого ему 
человека? Наверное, мог бы. Но не хотел.
	Эрих лютой ненавистью ненавидел коммунистов, считая, что они несут 
Зло на Землю. Они отняли у него самых близких ему людей - приемных отца и 
мать. А в 1937 году расстреляли как врага народа и Сергея Ивановича 
Теленина, занимавшего в то время крупный пост в штабе Московского округа. 
Комбригу припомнили все - и брата, "пособника кулаков", и общение с 
немецкими военными в конце двадцатых - начале тридцатых годов. В 
обвинительном акте значилось - шпионаж в пользу Германии.
	Все это рассказал Эриху отец, перед войной работавший помощником 
военного атташе при посольстве в Москве. Конечно, Телениным он 
интересовался в собственных целях, ибо его миссия была совсем не 
дипломатической...
	Немало способствовали формированию его мнения о коммунизме, как о 
сосредоточении Зла, многочисленные встречи с эмигрантами двадцатых годов. 
Ему подробнейшим образом рассказали о продразверстке, Кронштадтском 
мятеже, красном терроре, разрушении церквей, коллективизации. Дополняли 
эти представления информация о повальных репрессиях в Советском Союзе в 
конце тридцатых годов, о лагерях, в которых отбывали свой срок 
счастливчики, избежавшие высшей меры наказания. На другую чашу весов 
положить пока что было нечего, кроме мощного экономического роста в 
стране...
	Первые сомнения возникли с началом войны. Эриху казалось, что едва 
немецкие войска войдут на территорию Советского Союза, как люди, уставшие 
от бесчинств тоталитарного режима Сталина, станут сдавать ненавистных им 
партийных функционеров и комиссаров, горда и села, приветствовать их, как 
освободителей. Однако все пошло по-другому... Упорное сопротивление 
народа, поражение под Москвой заставили его задуматься. Впрочем, ему и не 
приходилось долго общаться с советскими людьми. В основном он попадал на 
территорию Советского Союза, в прифронтовую зону, на несколько дней, 
старался ни с кем не разговаривать. А славословие Сталина понимал лишь 
как страх перед той машиной смерти, которую представлял собой сталинский 
режим. Оказывается, ошибался... Люди действительно верили в правильность 
того, что делал их вождь и его окружение.
	Нет, находились, конечно, сомневающиеся и откровенные враги. 
Последние, в основном из монархистов и националистов, сотрудничали с 
немецкими спецслужбами, надеясь на штыках своих хозяев установить свой 
строй. С ними и приходилось очень часто иметь дело Эриху.
	Он понимал, что вряд ли советские люди поддержат этих изгоев. К 
прошлому не было возврата, ведь не зря Эрих прожил там двенадцать лет. 
Знал он и то, что Советский Союз обладает огромным военным и 
экономическим потенциалом. Однако, как и большинство из военного и 
политического руководства, считал, что с русскими будет покончено в 
предельно сжатые сроки. Только вот причины, в которых они видели залог 
победы, были у них разные. Большинство немцев считало, что советский Союз 
не сможет выдержать мощь германской армии. Он же считал, что победа будет 
достигнута при помощи народа. Не эмигрантов и националистов, с которыми 
ему приходилось общаться (эти не пользовались широкой поддержкой в 
стране). Они были всего лишь ступенькой к достижению цели. Нет, именно на 
поддержку всего народа делал он ставку. И проиграл...
	Следующий удар по его убеждениям нанесла встреча с фюрером. Вождь 
немецкой нации тогда вручил ему Рыцарский Крест за проведение успешной 
операции на Кавказе. Церемония награждения проходила в госпитале, куда он 
попал в результате тяжелого ранения, полученного в ходе этой операции. 
Впервые Эрих видел Гитлера так близко от себя. И фюрер не произвел на 
него должного впечатления. Трясущаяся рука, бегающий взгляд, высокопарные 
слова, голос, постоянно срывающийся на крик... "И этот человек пытается 
вести нас к победе германского оружия и господству немецкой расы над всем 
миром?" - удивился тогда Эрих. Однако остальные раненые воспринимали эту 
речь с восторгом. "Неужели они не видят, какое это ничтожество?" - думал 
он, глядя на фанатичные лица пациентов госпиталя и обслуживающего 
персонала. Впрочем, это было неудивительно. Несмотря на мелочность, фюрер 
обладал незаурядными способностями и очень хорошо умел заводить толпу. 
Большинство немцев все еще верило ему, даже после поражений под Москвой и 
Сталинградом.
	В тот момент, когда фюрер пожимал его руку, перед глазами вдруг 
встала картина - какие-то люди выволакивают во двор два ковра, в которые 
что-то было завернуто. Или кто-то... Люди бросили свою ношу в заранее 
приготовленную яму, облили бензином из канистр и подожгли. Что было в 
коврах, Эрих не знал, но догадывался, что это как-то связано с Гитлером. 
В его видениях могло не быть конкретных указаний на участников, время 
событий или место, но всегда они были связаны с теми, с кем он в это 
время общался...
	Лишь после того, как Эрих попал в школу Абвера Квенцтуг в Квинцзее 
под Бранденбургом, он понял, что немцам в этой войне сопутствуют лишь 
смерть и разрушение. Особенно ярко эта мысль оформилась после того, как 
он по долгу службы стал бывать в концлагерях, где отбирал для школы 
будущих диверсантов и разведчиков из числа военнопленных в рамках 
операции "Цеппелин". До этого он воспринимал эти места, как необходимую 
меру, не представляя себе истинного положения вещей. Но, увидев 
собственными глазами, как уничтожаются те, кто не принадлежал к великой 
арийской расе, пообщавшись с эсэсовцами, "работавшими" в лагерях, Эрих 
ужаснулся. Обратив все силы на борьбу с коммунизмом, он не обращал 
внимания на то, что творится в его стране. И тогда он понял окончательно, 
что не смог выполнить завещание своего приемного отца. Отдавая все силы 
на борьбу с одним злом, Эрих помогал развернуться другому, более 
страшному...
	От этих мыслей и постоянных угрызений совести он устал. Эрих был 
достаточно умен, чтобы ни с кем не делиться своими мыслями, ибо в новой 
Германии и у стен были уши. А ему совсем не хотелось познакомиться 
поближе с ведомством группенфюрера СС Мюллера. То, что все это 
приходилось держать в себе, ужасно выматывало нервы. И хотя он по-
прежнему добросовестно выполнял свои обязанности, у него уже не было той 
энергии, с которой он начинал эту войну. И даже чувствуя, что в школе 
есть кто-то, являющийся русским агентом, Эрих не пытался что-нибудь 
сделать, чтобы выявить его. Хотя мог бы...
	В последнее время он почти каждую ночь видел отца Алексея в своих 
снах. Священник укоризненно смотрел на него и пытался что-то сказать, но 
Эрих не слышал его. Видел лишь, как тот шевелит губами. Что хотел ему 
сказать приемный отец? Может, упрекнуть в том, что стал служить Злу 
вопреки его завещанию, может, предупредить о чем... Эрих чувствовал, что 
в самое ближайшее время его ждут крупные неприятности. И неприятности 
были связаны с этим заданием, которое он принял, как избавление от того 
кошмара, в котором ему приходилось жить последнее время. Последним 
заданием, ибо частое появление покойника во сне предвещало скорую беду...
- Господин майор, уже рассвело, - прервал череду его воспоминаний 
Головин. - Нам пора двигать дальше.
- Пойдем, - с готовностью отозвался он, вставая с земли и поправляя 
гимнастерку.

                                4.

- Ну что, старлей, пора двигать? - Дворянкин подошел к нему так 
незаметно, что Свинцов вздрогнул от неожиданности, вырванный из своих 
мыслей. - Уже рассвело.
	Он поднялся с пенька, на котором сидел, глядя в сторону леса. 
Действительно, короткая ночь уже закончилась, солнце встало, и было 
достаточно светло, чтобы продолжить преследование.
- Хорошо, - отозвался Свинцов. - Собери людей, сейчас выступаем. Кого-то 
надо оставить здесь, дождаться подкрепления. А я пока поищу следы.
	Дворянкин ушел, а он стал осматривать землю в районе выхода из 
подземного хода. Шредер и Головин торопились, им точно было не до 
сокрытия следов, поэтому хоть что-то, но должно было быть.
	Сначала он ничего не нашел. Слишком много народа топталось в этом 
месте, поэтому ему пришлось углубиться дальше в лес. В конце концов, его 
усилия увенчались успехом. В нескольких шагах от места, где он начинал 
поиски, обнаружился легкий следок. Удовлетворенно кивнув, Свинцов 
вернулся к сторожке.
	Перед домом выстроился взвод, а точнее то, что от него осталось - 
двенадцать человек, включая лейтенанта Дворянкина. С болот, которыми 
кишела эта местность, полз плотный туман, оседая на одежде.
- Товарищи бойцы! - обратился к ним Свинцов. - Фашистские диверсанты 
сумели уйти от нас прошлой ночью, но мы последуем за ними и обязательно 
задержим! Кто остается здесь? - он повернулся к Дворянкину, стоявшему 
слева от него.
- Смирнов, Закиев - три шага вперед!
	Два солдата немедленно выполнили приказ своего командира. Свинцов 
подошел к ним поближе и стал инструктировать:
- Итак, вы остаетесь и дожидаетесь подкрепления. Когда прибудут люди, вы 
передадите им, что мы отправились вслед за немецкими агентами. Пусть 
следят за зарубками на деревьях, они укажут им направление поиска. Если 
мы настигнем их, то постараемся задержать. Если же нет, то хотя бы 
определим направление прочесывания. К сожалению, один из агентов слишком 
хорошо знает эти леса. Если я потеряю их след, мы будем дожидаться 
подкрепления. Ясно?
- Так точно, товарищ старший лейтенант! - отозвались солдаты.
- Повторите.
	Они повторили. Свинцов удовлетворенно кивнул и повернулся к 
Дворянкину.
- Отправляемся. Думаю, за ночь они не успели далеко уйти...

                                 * * *

	Смирнов и Закиев дождались, пока последние из их товарищей не 
скрылись в лесу, и закурили.
- Думаешь, поймают? - спросил Смирнов, по привычке пряча самокрутку в 
кулаке.
- Конечно, поймают, - отозвался его товарищ. - Наш старлей знает эти 
места с детства. Еще ни один гад не уходил от него!
	Эти два солдата дружили с того самого дня, как попали в эту часть. Им 
везло. За три года, которые они провели вместе в истребительном 
батальоне, их даже ни разу не ранило, хотя многие их товарищи выбыли за 
это время. Смирнов был младшим сержантом, Закиев - ефрейтором. За три 
года они многому научились. Истинно городские жители, они теперь могли, 
по крайней мере, вывести людей в нужное место и не заблудиться при этом. 
Поэтому на них и пал выбор лейтенанта Дворянкина, хотя в условиях 
нехватки опытных людей правильнее было бы, наверное, оставить новичка. Но 
начальству виднее, в армии приказы не оспариваются. Пришлось остаться.
- Пойдем, что ли, в дом? - предложил Смирнов, поежившись от утренней 
прохлады и сырости, принесенной туманом с болот. - До прибытия 
подкрепления, я думаю, еще есть час-полтора.
- Пошли, - согласился Закиев. - Заодно и позавтракаем.
	Затоптав окурки, они пошли в дом. От взрыва сама сторожка сильно не 
пострадала. Подземный ход засыпало, да в стенах подпола остались торчать 
многочисленные осколки. Но гораздо больше их было в телах Иванова и 
Кравцова, принявших на себя основной удар от взрыва.
	Смирнов и Закиев притащили из комнаты в сени стол и установили его у 
окна, чтобы видеть дорогу. Входной двери не было - ее выбило взрывом, 
когда штурмовали дом. Впрочем, она была и не нужна. В доме было 
достаточно тепло, чтобы не замечать ее отсутствия.
	Они положили автоматы на стол и принялись вытаскивать из вещмешков 
продукты, которые им выдавали всякий раз, когда приходилось идти в леса 
на прочесывание. На свет божий появились Банка американской тушенки и 
галеты. Достав трофейную финку, Смирнов вскрыл банку, потом воткнул нож в 
стол и извлек ложку - этот неизменный атрибут солдатского быта.
	Некоторое время стояла полная тишина. Слышно было лишь, как двигаются 
челюсти, и хрустят галеты. Наконец, банка была опустошена, ложки облизаны 
и убраны на место.
- Что-то больно жарко стало, - заметил Закиев, расстегивая верхнюю 
пуговицу гимнастерки.
- Да градусов тридцать, пожалуй, есть, - откликнулся Смирнов, утирая пот 
со лба. - Пойдем, что ли, просвежимся?
- Пошли, - с готовностью согласился его товарищ.
	Они встали, захватив вещмешки и оружие, и направились к выходу. Но 
едва солдаты подошли к дверному проему, на их пути вдруг вспыхнул огонь, 
преградив дорогу сплошной стеной. Они выматерились и отскочили назад.
- Откуда здесь огонь? - удивленно поинтересовался Смирнов, заслоняя лицо 
рукой от жара.
- Я знаю столько же, сколько и ты, - ответил Закиев. - Скажи лучше, что 
будем делать?
	Сплошная стена огня вставала на их пути. Казалось, разбегись, 
проскочи с ходу пламя, и вот он - свежий воздух, спасительная прохлада! 
Но огонь жил какой-то своей жизнью, реагируя на каждое движение людей, 
всякий раз бросаясь им навстречу, едва они делали хоть малейшую попытку 
приблизиться к нему. И им приходилось отступать.
- Давай в комнату! - крикнул Смирнов. Пробьемся через окна!
	Они бросились в комнату, и огонь, до этого бывший неподвижным, вдруг 
последовал за ними, треща и ревя. Смирнов захлопнул дверь, ведущую в 
сени, отрезая путь пламени хотя бы на некоторое время. Дышать стало 
немного легче, но все равно было очень жарко. Они метнулись к оконным 
проемам. Но тут путь им опять преградил огонь, выросший, казалось, из 
самого пола, на пустом месте.
	Вот тут им стало по-настоящему страшно. Огонь был повсюду, наступая 
на них стеной со всех сторон. Они оказались в кольце пламени, и не было 
ни малейшей лазейки, через которую можно было бы проскочить. Волосы 
трещали от жара, лица покраснели, одежда дымилась. Им приходилось 
отступать под натиском пламени шаг за шагом. И тут Смирнов заметил 
услужливо распахнутый люк подпола.
- Прыгай туда! - крикнул он Закиеву, указывая на темнеющий спасительной 
прохладой провал.
	Его товарищ не стал размышлять и прыгнул в подпол. Смирнов последовал 
за ним.
	В подполе было намного прохладнее. Где-то наверху бушевало пламя, а 
здесь было тихо и спокойно. Они быстро осмотрелись, ища хоть какой-нибудь 
выход. Но ничего, кроме развороченного входа в подземелье, не обнаружили.
	Смирнов обследовал лаз. Подземный тоннель был завален взрывом, но для 
них это был единственный выход наружу и спасение от огня. Он встал на 
колени и стал руками рыть землю. Плотный грунт поддавался плохо, и ему 
пришлось помогать себе финкой. Некоторое время у него это получалось 
неплохо, но вдруг нож наскочил на что-то твердое, и клинок сломался, а в 
его руке осталась лишь рукоять.
- Коля, дай мне свой нож, - попросил Смирнов, оборачиваясь к Закиеву. - 
Мой сломался...
	Слова повисли в пустоте. Никто не откликнулся на его просьбу. Подпол 
был пуст.
- Коля, ты где? - позвал Смирнов, чувствуя, как ужас закрадывается в 
душу. - Коля!
	Опять ему никто не ответил. Закиев как сквозь землю провалился. 
Наверх он выбраться не мог - там все еще бушевало пламя. А из подпола 
другого выхода не было.
	Смирнов вытер пот со лба. Соленые струйки текли по лицу, по спине, 
словно он находился в бане. Впрочем, практически так оно и было. Только 
вот водички не хватало, да еще березовых веничков.
	И вдруг он почувствовал, что почва под ногами стала какой-то мягкой и 
сыпучей, как песок. Когда Смирнов бросил взгляд вниз, то увидел, что 
ступни уже по щиколотку погрузились в землю.
- Это что еще такое?
	Он попытался вытащить ноги, но у него ничего не получилось. Словно 
под ним была не земля, а трясина. И он продолжал погружаться все глубже и 
глубже.
	Подобное ему уже приходилось испытывать, когда однажды в Средней Азии 
он попал в зыбучие пески. Но там с ним были товарищи, которые помогли ему 
выбраться. Здесь же не было никого...
	Смирнов сразу же распластался по земле, пытаясь остановить 
погружение. Но, казалось, кто-то тянет его за ноги. Пальцы скользили по 
утрамбованному полу, тщетно пытаясь уцепиться хоть за что-нибудь. Он 
попытался дотянуться до автомата, который положил рядом с собой, когда 
откапывал вход в тоннель. Ему чуть-чуть не хватило - пальцы кончиками 
коснулись ложа, но в это время последовал новый рывок, оттащивший его на 
несколько сантиметров от заветной цели. Поняв, что ему самостоятельно не 
спастись, Смирнов заорал во всю силу своих легких:
- Помогите! Кто-нибудь!..

                                   * * *

	Лиза пробиралась по лесу, торопясь обогнать Свинцова, хотя прошло уже 
много времени с тех пор, как он отправил ее в райцентр. Она шла напрямик, 
не по дороге, стремясь выйти к сторожке. Ветки хлестали ее по лицу, ноги 
промокли от росы, волосы растрепались, и ей то и дело приходилось 
подправлять их.
	Ей очень хотелось увидеть Ваську Головина. Странно, но она до сих пор 
тянулась к нему, хотя прошло почти шесть лет с того дня, когда она видела 
его в последний раз.
	Тихий и незаметный среди своих сверстников, в лесу он преображался 
самым неожиданным образом. Сын лесника чувствовал себя здесь дома. Васька 
знал столько разных вещей о лесе и его обитателях! Даже его отец 
признавал, что сын превосходит его в этом, что, впрочем, было 
неудивительно. Васька вырос в лесу. Мать у него умерла, когда он был 
совсем маленьким. Воспитывал его отец, которому некогда было особо 
следить за ним. Тогда друзей у него еще не было, потому что до ближайшего 
населенного пункта надо было добираться пешком около двух часов. 
Единственным его другом был лес. Васька любил его, и он отвечал ему тем 
же.
	С этим тихим мальчиком Лизе было легко и очень интересно. Они бывали 
в таких укромных и красивых уголках леса, где редко ступала нога 
человека. К тому же Васька обладал богатой фантазией и всегда выдумывал 
разные интересные игры. Так незаметно дружба у подростков переросла в 
первую любовь.
	Они были счастливы. Их счастье не могли омрачить те драки, в которых 
приходилось участвовать Ваське из-за Лизы. Среди ее многочисленных 
поклонников был и Санька Рябой, у которого имелись свои взгляды на их 
взаимоотношения. Он был на год их старше и имел компанию сверстников, 
готовых по его знаку избить любого. На этот раз им оказался Васька 
Головин. И все потому, что Рябой положил глаз на Лизу.
	Сначала Головину было предложено просто не подходить к девушке. Тот 
не понял. И тогда компания Рябого начала охоту на паренька. Несколько раз 
его ловили по дороге домой. Первый раз их спугнули. Во второй он был со 
своим лучшим другом Толиком Свинцовым. Вдвоем им удалось отбиться. Но в 
третий раз он был один...
	Домой Васька еле добрался и отлеживался несколько дней. Отцу он так и 
не рассказал, кто его бил. И с Лизой гулять не перестал. Она не знала, 
что случилось потом, но Рябой вдруг отстал от них. И вообще, старался 
обходить стороной. А Васька, несмотря на все ее расспросы, так и не 
сознался, как это ему удалось...
	Второй проблемой стал Толик. С некоторых пор она стала ловить на себе 
его взгляды. Всякий раз, когда ему приходилось прикасаться к ней, он 
краснел и отводил глаза. Лиза чувствовала, что парень влюблен в нее. Рано 
или поздно им пришлось бы объясниться, но...
	"Сын врага народа". Комсомольское собрание, на котором Лиза, как 
могла, защищала Ваську, за одну ночь повзрослевшего на несколько лет. 
Потом избиение парня, возглавляемое Рябым, в котором на этот раз 
участвовали не только парни из его компании. Лиза помогла добраться 
Ваське до дому, смыла кровь с его лица и уложила в постель.
	А дома, узнав об этом, устроили ей грандиозный скандал. Отец запер ее 
и не выпускал на улицу несколько дней. А когда ей, в конце концов, 
удалось убежать, Васьки в сторожке уже не было...
	Толик сказал ей, что его увезли в город. Парень явно напрашивался на 
место своего бывшего друга. Лизе же просто необходимо было чье-нибудь 
общество. Толик хорошо знал Ваську. С ним можно было поговорить об ее 
беде. И парень согласился на такое положение, надеясь на большее в 
дальнейшем. Однако так и не стал больше, чем другом.
	Лиза так и не нашла того, кто смог бы заменить ей Ваську. Прошло уже 
почти шесть лет, а она до сих пор была одна. Подруги подшучивали над ней 
и пытались сватать, но она лишь отмахивалась от их предложений. Все ждала 
своего Ваську.
	С большим трудом, через своего дядю, ей удалось узнать, куда 
отправили Головина. Дядя, высокий чин в Управлении НКВД, предупреждал ее, 
чтобы она не контактировала с этим человеком, но она его не послушала. 
Несколько раз она писала Ваське, но он не ответил ни на одно ее письмо. 
Последнее четыре года назад вернулось с пометкой "Адресат выбыл". С тех 
пор она ничего не знала об его судьбе.
	Лиза думала, что он так и не смог простить ей того, что она не 
появлялась у него в последние дни перед тем, как его забрали. Увидев его 
на дороге, она пыталась поговорить с ним, но Головин сделал вид, что не 
узнал ее. Для нее это было ударом. Васька обидел ее, и она хотела 
поделиться своими чувствами с кем-нибудь. И тут она вспомнила о Свинцове, 
который работал в райотделе НКВД.
	Лишь оказавшись в кабинете у Краснова, Лиза поняла, что ошиблась. 
Свинцов поступил так, как велел ему служебный долг, даже толком не 
выслушав ее. Она прекрасно понимала, что Ваське может грозить при 
захвате. Вряд ли он сдастся добровольно. Значит, его могут убить...
	Именно поэтому Лиза стремилась увидеть его до того, как до него 
доберутся солдаты. Она хотела уговорить его сдаться. Тогда оставалась 
надежда, что Васька останется живым и сможет рассчитывать на 
снисхождение. О том, что с ним находится немецкий офицер, у которого свои 
взгляды на это, она не думала...
	Уже подходя к сторожке, Лиза услышала крики о помощи. Но прежде чем 
выйти из леса к дому, она осмотрелась. Солдат не было видно. Впрочем, 
девушка и не рассчитывала их здесь застать. Скорее всего, они ушли с 
рассветом, но кто-то должен был остаться, чтобы встретить подкрепление.
	Странно, но ни около сторожки, ни в самом доме никого не было. Однако 
кто-то ведь звал на помощь? В доме девушка обнаружила пустую банку из-под 
тушенки. Крики явно доносились отсюда, она была в этом уверена. 
Спустившись в подпол, Лиза обнаружила там сломанный нож и автомат. И 
больше ничего...
	Все это было очень странно. Не верилось ей, что кто-то из солдат мог 
оставить свое оружие. Значит, здесь действительно кто-то был. Только 
неясно было, куда подевался. В подполе чувствовалась какая-то 
напряженность. Что-то нехорошее витало в воздухе. Лиза не могла понять, 
что. Но что-то такое было. А еще пахло горелым, хотя никаких следов огня 
в доме не было. Что-то здесь произошло зловещее, она была в этом уверена.
	Лиза поспешила покинуть сторожку, прихватив с собой на всякий случай 
автомат. У выхода из подземного хода она обнаружила зарубки на деревьях, 
которые оставил Свинцов. Здесь она на некоторое время остановилась, чтобы 
собраться с мыслями. И тут вдруг случилось то, что заставило ее 
поторопиться.
	Зарубки на деревьях стали стремительно затягиваться. Словно кто-то 
невидимый бежал впереди и старательно стирал их. Несколько секунд Лиза 
стояла в замешательстве, удивленная и напуганная происходящим. 
Опомнившись, она поспешила вслед за исчезающими метками. Но как бы 
девушка не торопилась, все равно чувствовала, что не успевает. Невидимая 
сила уничтожала зарубки быстрее, чем она бежала. Впрочем, ей уже и не 
требовались эти знаки. Девушка и так поняла, куда они вели...

                                  * * *

	Свинцов вел людей уверенно. Достаточно было обнаружить еще пару 
следов, чтобы понять, куда движется Головин. Поэтому шли они быстро, не 
задерживаясь на поиски новых. И скоро вышли к болоту.
- Значит, так, - сказал Свинцов, останавливаясь. - Думается мне, 
двинулись они к "гиблому месту". Надеются там спрятаться, отсидеться. В 
каком-то роде расчет у них верный. К гиблому месту через топи ведет 
только одна дорога. Головин думает, что среди нас нет человека, который 
ее знает. А лезть туда без проводника, значит, погибнуть в болоте. К его 
несчастью и на радость нам, я эту тропу знаю.
- Хорошо, а как быть с теми, кто пойдет по нашим следам? - вполне 
справедливо поинтересовался Дворянкин.
	Но и на это у Свинцова уже готов был ответ.
- Оставим здесь человека. Я объясню ему, как пройти по болоту.
- Стрельцов, ко мне! - приказал лейтенант, и к нему подбежал молоденький 
боец. - Вот тебе, старлей, человек, который останется здесь.
- Хорошо, - Свинцов достал из планшета карандаш и бумагу и принялся 
рисовать. - Смотри внимательно, Стрельцов. Отсюда надо держать вон на тот 
островок, - он указал рукой направление. - Видишь, там растут две низкие, 
корявые сосенки? А между ними, чуть подальше, стоит сухая березка. Идти 
надо так, чтобы она всегда была видна точно посредине сосенок. Учти, 
собьешься, шагнешь вправо или влево, и все! Не выберешься!
	Дальше путь держи на скалистый островок. Там мы с Васькой Головиным в 
свое время меточку оставили - нарисованные белой краской череп с костями. 
А уж оттуда прямая дорога к гиблому месту. Ориентир - камень. Он тоже 
помечен краской. Впрочем, надеюсь, это не понадобится. Думаю, к тому 
времени мы уже вернемся.
	Тем временем помкомвзвода старшина Васнецов, достав топорик, с 
которым никогда не расставался, вырубил в сухостое для всех добрые слеги 
и закурил, присев у вещмешков. Этот немолодой солдат был самым опытным из 
всех. Он воевал еще в финскую компанию в Карелии. С началом войны его 
отправили в истребительный батальон. А поскольку народ в подразделении 
был по большей части неопытный, включая командиров, Васнецов являлся 
незаменимым специалистом. Многие были обязаны ему жизнью, в том числе и 
сам Свинцов.
	Солдаты молча курили - кто знал, когда придется еще перекурить. Сам 
Свинцов табаком не баловался, но терпеливо ждал, понимая, что людям надо 
настроиться, прежде чем соваться в это пекло. Но через десять минут он 
встал и скомандовал:
- Кончай перекур! Все ко мне!
	Солдаты встали. Те, кто не успел докурить, торопливо затаптывали 
окурки. Закинув вещмешки за спины и прихватив оружие, они собрались около 
старшего лейтенанта, ожидая дальнейших указаний.
- теперь надо быть внимательнее, сказал Свинцов. - Я пойду первым, вы - 
за мной, след в след. Замыкать будет Васнецов. Тут слева и справа - 
трясины, если что - крикнуть не успеете. Каждый возьмет слегу и прежде, 
чем ногу поставить, слегой дрыгву пусть пробует. Вопросы есть?
- Глубоко там? - поинтересовался Дворянкин.
- Там, где мы пойдем, трясина будет по пояс, иногда чуть поглубже. А вот 
там, где тропы нет, дна ногами не достать. Так что повторяю еще раз. Идти 
за мной в затылок. Ногу ставить след в след, шаг в сторону может означать 
ваш конец. Пошли.
	Свинцов шагнул с ходу по колени - только трясина чавкнула. Побрел, 
раскачиваясь, как на пружинном матрасе. Шел, не оглядываясь, зная, что 
старшина проконтролирует людей...

                                    5.

	Майор Краснов лично возглавил отряд, собранный им для прочесывания 
леса. Народ подобрался разномастный - милиционеры, местные жители, 
хозвзвод. А где ему было взять людей? Свинцов забрал последний взвод из 
истребительного батальона. Капитан Горячев еще не вернулся с поисков 
немецких парашютистов, крупный отряд которых высадился прошлой ночью в 
районе. С ним были основные силы батальона.
	Но самым плохим было то, что здесь они ничего не обнаружили. В 
донесении Свинцов обещал оставить около сторожки людей, которые будут их 
встречать. Никого... Даже ориентиров не оставил, куда двигаться.
- В конце концов, все не так страшно, - сказал Краснов Бодрову, леснику, 
хорошо знавшему этот лес. - Мы предупредили охрану железной дороги и 
других военных объектов, разослали ориентировки. Так что...
- Товарищ майор! - к ним подбежал молоденький парнишка со старенькой 
берданкой. - Пафнутьич обнаружил следы!
	Старый охотник молча указал им на многочисленные отпечатки сапогов.
- Собирай людей, майор. Твои орлы оставили столько следов, что нам будет 
нетрудно следовать по ним...

                                * * *

	Оставшись один, Стрельцов долго следил за своими товарищами, 
бредущими по болоту в затылок друг другу. Но вот последний из них 
выбрался на островок и скрылся в зарослях. Стрельцов сел на сухой ствол 
поваленной березы и стал отмахиваться сломанной веткой от надоедливых 
комаров. Обидно было, что все ушли, а он остался. Но приказы в армии не 
оспаривались, и ему не оставалось ничего другого, как сидеть здесь и 
ждать.
	Надоедливые насекомые так и норовили залезть в нос, уши, облепляли 
все незакрытые одеждой места. Не спасал даже дым от самокрутки, которую 
он закурил, надеясь, что кровососы будут меньше допекать его. Многих 
Стрельцов задавил, но еще больше их налетало, кружась вокруг него 
сплошной тучей. Он встал на ноги и прошелся. Комары не отставали. И им 
начала овладевать паника...
	Паразитов становилось все больше и больше. Они были везде, заползали 
даже под гимнастерку. И тут, словно получив откуда-то неслышимый приказ, 
комары набросились на человека, облепив его со всех сторон. Стрельцов 
закричал и замолотил по себе руками, пытаясь сбить насекомых. Сам того не 
замечая, он приближался к краю топи, пока не полетел в вязкие объятия 
болота.
	Комары сразу же куда-то пропали. Опоры не было. Ноги медленно, ужасно 
медленно тащило вниз, руки без толку гребли топь, и Стрельцов, задыхаясь, 
извивался в жидком месиве.
- На помощь!.. Кто-нибудь!.. Помогите!..
	Этот крик долго звенел над болотом. Стрельцов долго видел вершины 
сосен и синее прекрасное небо. Хрипел, выплевывая грязь, и тянулся, 
тянулся к нему, еще до конца не осознавая, что это - конец!..

                                  * * *

	Наконец-то они выбрались на твердую землю. Некоторое время отдыхали, 
восстанавливая силы, растраченные в сражении с болотом. Потом намотали на 
ноги сухие портянки, надели сапоги и осмотрелись.
	Метрах в двадцати сплошной стеной вставал лес. Там, по словам 
Головина, начиналась зона, которая и являлась целью их пребывания здесь. 
Шредер сосредоточился и попытался прощупать ее. Ничего странного там 
вроде бы не было, но он вдруг почувствовал какой-то страх. Темным было 
это место. Темная, зловещая аура витала над ним. И у Шредера вдруг опять 
появилось предчувствие, что оттуда он не вернется. Бросить бы все, уйти 
отсюда подальше... Но Шредер был офицером немецкой армии и немцем. А для 
немца дисциплина всегда была превыше всего. "Порядок есть порядок..." Так 
что приходилось идти.
- Погоня началась, - сообщил он Головину. - Нам пора идти.
	Тот задумчиво посмотрел сначала на лес, потом на Шредера.
- Жутковато что-то, господин майор.
- Зловещее место, - согласился он с ним. - Ты там бывал когда-нибудь?
- Нет, - поспешно ответил Головин. - Оттуда еще никто не возвращался.
- А кто-нибудь ходил? Ты ведь говорил, что об этом пути никто не знает!
	Головин пожал плечами.
- Легенды говорят, что изредка кто-нибудь находит этот путь и уходит по 
нему в "гиблое место", чтобы никогда не вернуться. А так никто не 
знает...
- Давно эта зона здесь появилась? - поинтересовался Шредер.
- Наверное, она была всегда. По крайней мере, об ее появлении легенды 
ничего не говорят.
	Они постояли некоторое время, потом Шредер решительно заявил:
- Пошли. Мы здесь ничего не выстоим. Надо проникнуть туда, чтобы узнать, 
что скрывает за собой эта зона.

                                 * * *

	Когда Лиза выбралась к болоту, солнце стояло уже высоко. Она знала, 
куда двигались преследуемые и погоня - к "гиблому месту". Здесь просто 
некуда было больше идти.
	До того, как отца Васьки арестовали, они втроем частенько 
перебирались на ту сторону через топь. В само "гиблое место", конечно, не 
забирались, но в его окрестностях было всегда много сочных ягод и 
большущих грибов. Конечно, если бы родители знали, где они пропадают, не 
избежать бы им хорошей взбучки. Но, к счастью, никто не догадывался, где 
проводит время эта троица. Хотя, возможно, отец Васьки подозревал. Ему-
то, как леснику, должно было быть хорошо известно, что в округе нигде не 
растут такие большие и нечервивые грибы...
	Пошарив в заветном месте, Лиза нашла три сгнившие слеги. Впрочем, 
чего можно было ожидать? Последний раз они были здесь за несколько дней 
до тех злополучных событий.
	Однако она нисколько не расстроилась. Здесь достаточно было бурелома, 
и Лиза быстро выбрала подходящую жердь. Мысленно пожелав себе удачи, она 
решительно шагнула в трясину...

                                   * * *

	Сырой, стоялый воздух висел над болотом. Настойчивые комары тучами 
вились над разгоряченными телами. Пахло прелой травой, гниющими 
водорослями, болотом и еще чем-то непонятным. Люди с трудом вытягивали 
сапоги, всей тяжестью налегая на шесты. Каждый шаг давался с напряжением, 
и поэтому брели медленно.
	Первую треть пути, до островка, прошли без особых затруднений. На 
последних метрах было, правда, поглубже. Ноги уже не вытягивались, 
приходилось телом раздвигать эту дрыгву. Но вот уже около острова можно 
было стоять, не опасаясь, что ноги затянет. Свинцов остановился, 
пропуская людей. Все были на месте.
- Ну, как, старшина? - спросил он у Васнецова, бредущего последним.
- в порядке, товарищ старший лейтенант, - откликнулся тот. - Ребята - 
молодцы! Будто всю жизнь по болотам лазили.
	Солдаты выходили на остров и валились на приветливую травку. Мокрые, 
облепленные грязью, тяжело дышащие... Свинцов следом за старшиной 
выбрался на остров и плюхнулся на землю.
- Все, здесь отдыхаем. Дальше труднее будет.
	Он оглядел свою команду. Солдаты, устроившись на траве, курили. Их 
было десять человек. Пятеро рядовых - снайперы Петров и Глухих, 
автоматчики Краснов, Рябинов и Мошнов были совсем мальчишками. Командир 
отделения сержант Железнов, единственный из оставшихся в живых, курил 
только трубку, потому что до войны плавал в торговом флоте. Было, правда, 
непонятно, как он попал в этот батальон, а не на военный корабль или в 
морскую пехоту. Он даже тельняшку не снимал и был горазд на всякие 
морские байки. И хотя Железнов уверял, что это - чистая правда, 
большинство из них наверняка выдумывались им самим.
	Чуть поодаль любовно поглаживал свой РПД младший сержант Бельский. 
Этот был помешан на оружии - постоянно собирал, разбирал, чистил свой 
пулемет. "Дягтерев" был для него всем - и другом, и родными. У Бельского 
никого не осталось. Все погибли под немецкими бомбами в первые дни войны.
	Далее расположились старшина Васнецов, лейтенант Дворянкин и сам 
Свинцов.
- Это еще что! - сказал Железнов, попыхивая трубкой. - Вот мы в сорок 
втором весной по болотам наступали! По уши в грязи, холодища, под 
немецкими пулями и минами!.. Вот это было весело! Нас как рыбу глушили 
бомбами и снарядами, приходилось выгрызать у немцев каждую пядь земли. 
Вот так-то...
- Слушай, Железнов, а как же твоя морская душа оказалась на суше? - 
посмеиваясь, спросил Дворянкин. - Почему ты не на флоте?
- Так я ж, товарищ лейтенант, и должен был туда идти! Но вот ведь как 
бывает в жизни! Угораздило меня во время срочной службы шпиона поймать!
- Во заливает! Брешешь ведь! - послышались голоса.
- Ей богу, не вру! - обиделся Железнов. - Я проходил службу на 
Тихоокеанском мотористом. И вот однажды пошел в увольнение, гляжу, какой-
то азиат, которых полно в тех краях, что-то записывает в книжечку, 
поглядывая на нашу эскадру. Ну, я и поинтересовался, что ему надо. А он 
вдруг начал руками, ногами махать, кричать что-то не по-нашему. Короче, 
разозлил он меня. Стукнул я его разок-другой. Смотрю, обмяк. Я его 
взвалил на себя и отнес, куда следует. Оказалось, японский шпион был.
	В то, что Железнов мог уложить любого своими пудовыми кулачищами, 
верилось охотно. Вызывал сомнение сам факт существования шпиона, который 
мог беспрепятственно крутиться в районе расположения боевых кораблей. Но 
это нисколько не смущало Железнова, продолжавшего свой рассказ, хотя его 
товарищи и посмеивались над ним, отпуская по ходу дела соленые шуточки.
- Потом, вернувшись со службы, я пошел работать в торговый флот, поплавал 
по миру, избороздил практически все моря и океаны.
- Так уж и все?
- Я и говорю - практически! У берегов Антарктиды не был, а так - везде... 
Ну, так вот. А тут, когда война началась, пошел я в военкомат, просится, 
значит, чтобы меня отправили на действующий флот. И вроде бы все шло 
нормально, но тут кто-то обратил внимание на тот знаменательный факт 
моего героического прошлого. Так что вместо флота загремел я в особый 
отдел одной из дивизий, располагавшихся в Сибири, как уже проявивший себя 
на этом поприще.
	В ноябре сорок первого нашу часть перекинули под Москву. В этих 
упорных боях за столицу нашей Родины я был ранен и попал в госпиталь. По 
излечении мною было приложено максимум усилий, чтобы попасть хотя бы в 
морскую пехоту. Не спрашивайте, чего мне это стоило, но я уже был 
практически у цели, когда какому-то козлу попалась на глаза эта 
злосчастная запись в личном деле. "Кадрами разбрасываться нельзя", - 
сказали мне и отправили на Волховский фронт.
	В последний раз меня шандарахнуло хорошо. Долго я валялся в 
госпитале. Нет, я уже и не надеялся попасть на флот, даже и попытки не 
делал. И тут нарвался на своего "благодетеля" из родного военкомата. Это 
он "помог" мне попасть сюда. Вот так-то в жизни бывает! Отправили не в 
действующую армию, а в тыл!
- Здесь у нас свой фронт, - заметил Свинцов.
- Да я ничего и не говорю, - запротестовал Железнов, выбивая трубку. - 
Только с каждым разом я все дальше и дальше оказывался от своей родной 
стихии.
	Свинцов осмотрел свою команду. Бойцы уже немного отошли от перехода 
по болоту, повеселели после рассказа Железнова. Можно было двигаться 
дальше.
	Свинцов встал и сказал бодро:
- А ну, товарищи бойцы, берите свои слеги и за мной! Идем прежним 
порядком. И ни шагу в сторону!
	И шагнул с берега прямо в бурое месиво.
	Этот этап был еще труднее первого. Жижа была все равно, что кисель - 
и ногу не держит, и поплыть не дает. Пока ее грудью растолкаешь, семь 
потов сойдет!
- Товарищ старший лейтенант! - услышал он голос Петрова. - А пиявки тут 
есть?
	У Свинцова удивленно поднялись брови.
- Нет тут никого, Петров. Мертвое это болото, погибельное.
	Справа невдалеке вспучился пузырь. Лопнул, и разом глухо вздохнуло 
болото.
- Газ болотный выходит, - пояснил для молодых Свинцов. - Потревожили мы 
его.
- Старики говорят, что в таких местах Хозяин, лешак, живет, - заметил 
Глухих.
- Сказки все это, - откликнулся Свинцов. - Никого тут нет - ни лешего, ни 
водяного, ни русалок.
- Оно-то так, товарищ старший лейтенант. Только все равно жутковато.
	Болото опять гулко вздохнуло, уже где-то позади. Раздался испуганный 
вскрик и громкий мат Васнецова. Свинцов обернулся и обомлел - Бельский 
чуть ли не по самые уши погрузился в жижу, сойдя с тропы!
	Если бы сержант был один, это бы означало быстрый конец. На 
поверхности здесь не удержишься, засасывает быстро. Но старшина, на его 
счастье, быстро сориентировался и протянул Бельскому свою слегу.
- Хватайся, дурень!
	Сержант ухватился обеими руками за конец шеста, а старшина и Железнов 
стали тянуть изо всех сил. Рябинов, ближе всех стоявший к ним, качнулся 
вбок, намереваясь развернуться. Хорошо, Свинцов вовремя заметил. Заорал 
так, что жилы на лбу вздулись:
- Куда, мать твою?! Стоять!
- Я помочь хочу...
- Стоять, я сказал! Хочешь последовать за Бельским? справятся и без тебя!
	В последнем Свинцов далеко не был уверен. Васнецов и Железнов стояли 
по грудь в болоте, а тащить в таком положении было очень тяжело. К тому 
же под ногами Бельского если и было дно, то очень глубоко, а возможности 
держаться на плаву в этом киселе не было.
- Брось пулемет! - крикнул Железнов, красный от напряжения.
- Нет! - отплевываясь от грязи, отказался Бельский.
- Брось, дура, не вытащим ведь!
	Бельский скрылся на мгновение из глаз. Железнов с Васнецовым дернули 
шест изо всех сил, и на тропе рядом с ними показался полузадохнувшийся 
сержант с пулеметом в обнимку, который так и не бросил.
- Как ты? - поинтересовался Васнецов.
- В порядке! - прохрипел Бельский.
	Старшина махнул рукой, подавая знак Свинцову. Солдаты с трудом 
вытаскивали ноги из трясины, которые успели завязнуть в болоте. Но, в 
конце концов, движение было возобновлено.
	Свинцов вспомнил, как они открывали эту тропу. Это был своеобразный 
экзамен на храбрость, выносливость и самообладание. Они оба знали легенду 
о "гиблом месте" и стремились найти дорогу туда, чтобы проверить, правда 
ли это. Об опасностях, подстерегающих их, мальчишки не думали.
	Много сил было положено, чтобы отыскать путь в "гиблое место". Нет, 
теоретически, конечно, можно было проникнуть в те места зимой, когда 
болото замерзало. Но практически... Глубокий снег и короткие дни не 
позволяли этого сделать. Не будешь же шататься по зимнему лесу ночью! К 
тому же свои поиски пацаны держали в строгом секрете от родителей. Они 
оба прекрасно знали, как те отреагируют.
	Два лета мальчики потратили на поиски пути, но своего добились. И 
один раз даже сунулись за границы "гиблого места". Оно было действительно 
гиблым - не пели птицы, не было видно насекомых и зверья. Даже ветер не 
шумел среди деревьев-великанов. Как-то жутко стало вдруг на душе, и они 
поспешили выбраться из этого места.
	А потом в их жизни появилась Лиза, ставшая третьей в их компании. И 
сразу между друзьями прошла трещина в отношении друг к другу. Васька не 
замечал, как все дальше и дальше отдаляется от своего друга, а Свинцов 
завидовал ему. И эта зависть не была хорошей. Любовь к девушке вбила клин 
в их дружбу...
	Каменистого островка, последнего перевалочного пункта на их пути, они 
достигли без особых приключений. Пока солдаты отдыхали, Свинцов взобрался 
по склону на вершину острова и, прильнув к биноклю, стал всматриваться в 
противоположный берег.
	Минут пять он шарил взглядом по каждому бугорку и кустику, надеясь 
отыскать следы пребывания тех, кого они преследовали. И хотя старший 
лейтенант ничего не обнаружил, спокойствия у него на душе не было.
- Значит, так, - сказал он, спустившись обратно. - Сейчас начинается 
самый легкий, но и самый опасный отрезок пути. Легкий, потому что в этом 
месте нет большой глубины и дно под ногами не такое зыбкое. Опасный, 
потому что на той стороне нас может поджидать засада. Тех, кто идет по 
тропе, очень легко перещелкать с берега. Поэтому нам придется 
разделиться. Старшина Васнецов, сержант Железнов, рядовые Краснов, 
Рябинов и Мошнов пойдут со мной. Ты, Саня, - обратился он к Дворянкину, - 
Со снайперами и пулеметом будешь нас прикрывать отсюда. Если что, помните 
- Шредер нужен нам живым! Головина можете убрать. Без него немец далеко 
не уйдет. Этому предателю все равно светит "вышка", - добавил Свинцов 
скорее для себя, чем для других, - а нам будет легче.
	Они ползком добрались до вершины острова.
- Главное - не упустите момента, когда они начнут стрелять. Их необходимо 
быстро обезвредить, иначе они нас перестреляют, как куропаток. Здесь 
укрыться-то негде... Если все пройдет нормально, я потом вернусь за вами.
- А если нет? - осторожно поинтересовался Дворянкин.
- Об этом даже и не думайте! Все должно пройти нормально. Если же меня 
убьют... Сами на ту сторону не суйтесь. Ты запомнил дорогу?
	Лейтенант кивнул.
- Тогда бери людей и возвращайся обратно. Карауль их у начала тропы. 
Другого выхода отсюда нет, так что мимо вас они не пройдут. К тому же 
там, наверняка, уже будут ждать наши... Ну, мы пошли!
- Ни пуха, ни пера! - пожелал Дворянкин, хлопнув Свинцова по плечу.
- К черту! - торопливо ответил тот и полез вниз...
	Каждую минуту, каждую секунду, бредя к противоположному берегу, он 
ожидал услышать автоматную очередь, которая оборвет его жизнь. Правда, 
фронтовики говорили, что свою пулю не услышишь. Но кто это проверял? 
Бредя по тропе, Свинцов напряженно вглядывался в кусты, надеясь, что 
успеет среагировать раньше, чем его убьют, хотя шансы на это были 
мизерными.
	Обошлось. Никто не встретил их огнем. Мало того, на берегу никого не 
было. Следы свидетельствовали о том, что Головин со Шредером последовали 
в "гиблое место". Что им там могло понадобиться?
	Свинцов вернулся за лейтенантом и его командой прикрытия и провел их 
по тропе на берег, где их поджидали остальные.
- Значит, так, - сказал он, когда они собрались все вместе. - Здесь есть 
ручей. Десять минут всем на приведение себя в порядок. Смоете с себя 
грязь, а сушиться на ходу будем. Через десять минут выступаем. Разойтись!

                                  * * *

	Лиза шла по болоту, старательно прощупывая слегой тропу перед собой. 
Никогда еще ей не приходилось идти этим путем одной. Никто не шел 
впереди, расталкивая грязь, никто не окликал ее, не поддерживал доброй 
шуткой, как это обычно делали Васька с Толиком. Жидкое месиво цеплялось 
за бедра, волоклось за ней. Лиза с трудом, задыхаясь и раскачиваясь, 
продвигалась вперед, не спуская глаз со знаков
	Не грязь, не живая, дышащая под ногами почва были ей страшны. 
Страшило одиночество, мертвая, загробная тишина, повисшая над бурым 
болотом. Даже комары куда-то подевались. Она боялась оглянуться, сделать 
лишнее движение. Ей казалось, будто кто-то бредет сзади, дышит ей в 
затылок. Животный ужас накапливался в ней, заставляя учащенно биться 
сердце. Ноги дрожали от напряжения, легкие работали, как кузнечные меха, 
нагоняя воздух в сжатую топью грудь. Но она, налегая всей тяжестью на 
шест, с трудом вытаскивая ноги, все равно брела вперед, расталкивая перед 
собой грязь.
	Она плохо помнила, как преодолела первую часть пути. Выбралась на 
островок, ткнулась лицом в траву и замерла, не в силах пошевелиться. 
Подождала, пока противная дрожь покинет тело, потом встала, подняла слегу 
и смело шагнула в топь...
	Огромный бурый пузырь вспучился перед ней и гулко лопнул, обдав 
брызгами. Первым ее инстинктивным движением было шагнуть в сторону, но 
она сдержала себя, зная, чем грозил этот поступок. И тут началось 
светопреставление...
	Болото словно взбесилось. Огромные пузыри вспучивались и лопались со 
всех сторон - перед ней, по бокам, сзади. Создавалось такое впечатление, 
что болото кто-то обстреливает - так это было похоже на разрывы бомб или 
снарядов.
	Поверхность раскачивалась перед ней, бурая жидкость иногда покрывала 
ее с головой, залепляя глаза, уши, рот, нос. Но девушка собрала всю волю 
в кулак, несмотря на тот ужас, который тисками сдавливал сердце, и упрямо 
шла вперед. Кричать было бесполезно. Кто услышит в этой глухомани?
	Так продолжалось, пока она не выбралась на каменистый островок. И 
сразу стихло все, успокоилось болото, словно признав свое поражение. Лиза 
вдруг осознала, что плачет. Всхлипывала, размазывала слезы и грязь по 
щекам, вздрагивая от одиночества и омерзительного страха. В ушах звучал 
настойчиво какой-то голос, перебивающий все мысли: "Вернись, вернись, 
вернись"...
	Но нет, она решила твердо дойти до конца, во что бы то ни стало. 
Встала на ноги, перевалила через вершину острова, шмыгая носом, 
прицелилась, как идти дальше, и полезла в болото.
	Последний этап дался ей легче: кисель топи стал пожиже, дно 
попрочнее, даже кочки кое-где появились. Постепенно почва все повышалась 
и повышалась, начался лесок. Топь уступила место кочкам и мшанику. И вот, 
наконец, она стояла на твердой земле, еще не веря, что дошла.
	Потом пришла растерянность. Куда все ушли? Вокруг никого не было 
видно, а впереди чернела стена леса, которая отмечала границы "гиблого 
места".
	Умывшись у ручья, девушка задумалась. То, что они были здесь, понял 
бы даже несведущий человек. Девять аккуратно прислоненных к деревьям 
слег, многочисленные окурки, затоптанные каблуками солдатских сапог, 
однозначно свидетельствовали об этом. Наверняка они последовали в "гиблое 
место". Может, Васька совсем сошел с ума? Она очень хорошо помнила свои 
ощущения от единственного посещения "гиблого места". Страх, ощущение 
того, что кто-то осторожно копается в твоих мыслях, оценивает, 
примеривается к тебе. Ни Васька, ни Толик ничего подобного не 
чувствовали. Для них это было всего лишь испытанием на храбрость. 
Впрочем, одно общее ощущение было. Страх... Из-за этого они больше 
никогда не пересекали границ "гиблого места", настолько неприятным это 
было. А над остальными ее ощущениями ребята просто посмеялись, приписав 
все женской натуре...
	Тем не менее, они ушли туда, она была в этом уверена. И ей предстояло 
последовать за ними, несмотря на свой страх. Распутала подол платья, 
который она подоткнула, когда полезла в болото, чтобы легче было идти. 
Сняла платье, выстирала в ручье и прямо мокрым натянула на себя. И пошла 
по тропе, которой, насколько она помнила, раньше не было. Тропа эта вела 
в глубь "гиблого места".

                               * * *

	Наконец, они вышли к болоту. Следы обрывались у самой топи.
- Что дальше? - поинтересовался Краснов у проводников.
- А ничего! - ответил старый охотник, закидывая ружье за плечо. - Они 
ушли в "гиблое место".
- И что это значит? - удивился майор.
- Что энто значит? - усмехнулся Пафнутьич.
	Он выбрал в сухостое длинную жердь и прошелся вдоль болота несколько 
шагов, тыча в топь палкой. Везде она уходила вниз, не достигая дна. 
Пафнутьич еще несколько раз ткнул жердью в болото и удовлетворенно 
кивнул.
- Мыслю я, они либо потопли, либо ушли в "гиблое место".
- Что за "гиблое место" такое? - поинтересовался Краснов.
- Что за место такое? - старик, не спеша, свернул самокрутку, закурил и 
только после этого продолжил. - Старые люди бают, что есть за этими 
болотами земля. Никто там не был, но говорят, что там есть город, а в 
городе том - несметные сокровища. Только вот добраться до них ох как 
нелегко! Дорога вроде бы есть, а вроде бы и нету. Никто доподлинно не 
ведает. Правда, бывает, что кто-то открывает тропу и уходит туда. И не 
вертается...
	Посему люди прозвали энто место "гиблым". К болотам, лежащим окрест 
его, боятся даже приближаться. И если чья животина забредает в энти 
места, никто не идет ее искать. А чего вы хотите? Днем здесь еще туды-
сюды, а вот к вечору... К вечору начинается буйство всякой нечисти. Я сам 
однажды слыхал звуки, доносившиеся оттедова - крики, топот, завывания 
какие-то дикие. Уж и не рад был, что пришлось заночевать в такой близи от 
энтого места. Вот так-то...
- Детские сказки! - усмехнулся Краснов. - Напридумывали черт знает что! 
Лешие, водяные, русалки, понимаешь ли...
	Брови Пафнутьича удивленно поползли наверх.
- Что-то я не припомню, чтобы поминал их. Да и не Хозяин энто. Он так не 
буянит.
- Неужели ты веришь в эти сказки, Пафнутьич? - Краснов приобнял старика 
за плечи. - Эх, отсталый ты человек! Нету ни бога, ни дьявола, ни духов - 
ничего!
- Зря энто ты так! - насупился, обидевшись, тот. - Полазай по лесам с 
мое, потом будешь указывать, во что мне верить, а во что - нет! Я здеся 
такое видывал, что не приведи бог!..
- Ладно, не обижайся! - пошел на мировую майор, не ожидавший, что старый 
охотник примет его слова так близко к сердцу. - Верь, во что хочешь. 
Скажи лучше, что нам дальше делать-то?
- Дале-то? - старик задумался. - Мыслю я, Васька знает дорогу к "гиблому 
месту". Его отец, Ванька, царствие ему небесное, - Пафнутьич 
перекрестился, - сызмальства рос в этих местах. Васька тоже, пока его не 
забрали, пропадал в лесах. Кто-то из них мог найти тропу... А Толька, в 
таком разе, тоже должон знать ее. Они ведь в детстве были не разлей вода 
с Васькой.
- А я и не знал, - заметил Краснов, который не так давно появился в 
районе, заменив старого начальника райотдела НКВД, ушедшего на фронт.
- Ежели подумать, то ты много чего не знаешь, майор, - усмехнулся старый 
охотник. - Только, слышь, не делай поспешных выводов! А то знаю я вас, 
чекистов. Чуть что - заводить дело!
- Но-но! - нахмурился Краснов. - Не забывайся, дед!
- А я и не забываюсь! Толька Свинцов хороший парень, любит свою Родину и 
не имеет никакого отношения к предателю Ваське Головину! Неча его марать 
связями с этим изменником!
- Хватит болтать! - прикрикнул на него майор. - Раскаркались тут! Время 
уходит! Что делать-то будем?
	Пафнутьич сплюнул на землю.
- В болото мы не полезем - тропы не ведаем. Не знаю, кой черт Ваську 
понес в "гиблое место", но либо он сгинет там, либо где-то выйдет. Может, 
здесь, а, может, еще где. Трудно сказать... Конечно, в самый раз было бы 
оцепить болото. Но у нас нет стока людей. Мыслю, надо бы обойтить болото 
с двух сторон. Может, нам и повезет.
- Хорошо, - согласился Краснов. - Не будем терять времени.
	Все его мысли крутились вокруг Свинцова. Он уже жалел, что поручил 
ему это дело. В самом деле, раз они были друзьями, то могли и 
сговориться. Странным казалось поведение старшего лейтенанта. Обещал 
оставить людей у сторожки - не оставил. Не было видно и меток, 
указывающих, куда идти. Даже здесь, у болота, не оставил никого или хотя 
бы какую-нибудь весточку. Странное дело... Надо будет разобраться в этом, 
когда все закончится...
	Отряд разделился. Одну половину должен был вести Пафнутьич, другую - 
Бодров. На месте осталась группа из нескольких человек, возглавляемая 
опытным оперативником из милиции. Эти люди должны были задержать немецких 
агентов в случае, если те пойдут обратно.
	Лесник незаметно сделал знак старому охотнику, и они задержались, 
пропуская отряды вперед. Дождавшись, когда они остались одни, Бодров 
молча протянул ему вещь, извлеченную из-за пазухи. Старик посмотрел на 
пилотку, повертел ее в руках и заглянул внутрь.
- Стрельцов В, - прочитал он. - Где нашел?
- В болоте, на дрыгве лежала, - ответил Бодров.
	Пафнутьич задумался.
- Мыслю я, Андреич, что дело тут нечисто. Чтой-то здесь случилося... 
Глянь-ка, что я нашел в доме.
	Он протянул Бодрову сломанную финку, у которой лезвие было обломлено 
по самую рукоять.
- Я нашел ее в подполе. Похоже, ктой-то пытался энтим ножичком раскопать 
завал в том лазе, который мы обнаружили. И душок тама стоял какой-то 
странный. Пахло дымом, но следов пожара я не обнаружил.
- Эта сторожка завсегда пользовалась дурной славой. Помнишь, мне пришлось 
строиться в другом месте?
- А как же! - откликнулся старый охотник. - Нечисти тама до дури! И чем 
ближе к "гиблому месту", тем хужее. Кому, как не нам с тобой, Андреич, 
энто знать?
- Что будем делать? - поинтересовался лесник. - Надо бы сказать Краснову.
- Годи немного, Андреич. Видал, как энтот чекист хренов отнесся к тому, 
что Толька с Васькой водился? Знаю я энту породу! Всех собак навешает на 
бедного парня! Пока ничего не будем ему говорить. А там поглядим...
- Смотри, Пафнутьич, ты у нас человек бывалый! Доверяю твоему жизненному 
опыту...
	Старый охотник догнал свой отряд.
- Не растягиваться! - прикрикнул на свою команду майор, подходя к нему. - 
Далеко еще, Пафнутьич?
- Экий ты нетерпеливый, майор! - откликнулся тот. - Мы еще недалече 
утопали.
- Что делать, Пафнутьич? - Было заметно, что Краснов нервничает. - Их 
нельзя упустить!
- Да ты не боись, майор! Ежели обнаружим следы, мы их быстренько догоним! 
- успокоил его охотник.

                                     6.

	Вокруг них стояла зловещая, гнетущая тишина. Все было так, как он 
видел в своих снах. Эта тишина наступила в тот момент, когда они 
переступили невидимую границу. Как сказал Головин, так было всегда в этом 
месте.
	Не было слышно ни птиц, ни зверей. Ветер не шевелил заросли. Все как 
будто застыло. И это сильно действовало на нервы. Но пока ничего не 
происходило. К ним будто приглядывались, изучали, раздумывали - 
уничтожить или пропустить.
	Едва только они вошли в эту зону, Шредер почувствовал, что кто-то 
копается в его мыслях. Тихо, осторожно, но настойчиво. Он поставил 
защиту. Копание исчезло, появилось давление. Кто-то упорно пытался обойти 
блок.
	Шредер попытался определить, откуда исходит импульс, но у него ничего 
не вышло. Создавалось такое впечатление, что давление идет со всех 
сторон. И это настораживало. С таким ему еще не приходилось иметь дело. 
Будто бы вся окружающая его обстановка присматривалась к нему. Правда, 
враждебности он не чувствовал, скорее интерес к незванным гостям...
	Головин не в первый раз был здесь. Но так далеко ему еще ни разу не 
приходилось забираться. Поначалу все было, как всегда. Потом гнетущая 
тишина начала давить на уши. Казалось, кто-то невидимый крадется за ним 
по пятам. Это ощущение заставляло его вертеть головой по сторонам, 
выискивая невидимого противника. Хрустнувшая под ногой ветка отдавалась в 
ушах орудийным залпом, а сердце уходило куда-то в пятки, и противный, 
липкий пот страха покрывал все тело.
	Шредер же, напротив, был спокоен и сосредоточен. Казалось, его 
нисколько не волновала необычность ситуации. Головин покачал головой, 
удивляясь его невозмутимости, и взглянул на руку, на запястье которой 
были закреплены часы с компасом.
- Господин майор! - вдруг вскрикнул он испуганно. - Посмотрите, что это?
	С прибором творилось что-то невообразимое. Стрелка компаса вращалась, 
как бешенная, а стрелки часов медленно, но хорошо заметно для глаза, 
двигались в обратном направлении.
- А ты что хотел? - сказал Шредер, бросив мимолетный взгляд на его руку. 
- Это же аномалия! Здесь все не так. Можешь спрятать компас. По нему мы 
ориентироваться не будем.
- Так куда же мы тогда идем? - поинтересовался Головин, чья роль ведущего 
сменилась ролью ведомого, как только они переступили границу "гиблого 
места".
- Куда глаза глядят.
	В ответ на эти слова Шредера Головин лишь хмыкнул. Немцы научили его 
дисциплине, и он предпочитал не задавать лишних вопросов. Пусть этот 
майор, похожий и одновременно чем-то отличающийся от немецких офицеров, 
которых он видел, ведет туда, куда считает нужным. Свою задачу он 
выполнил - вывел к самому "гиблому месту", которое неизвестно чем 
заинтересовало немцев. С этого момента он становился всего лишь 
подчиненным. По крайней мере, пока они не покинут это место. А в этом 
Головин как раз и не был уверен...

                                  * * *

	После многих часов продирания через заросли. К вечеру, они достигли 
поляны, первой попавшейся на их пути. Зеленая травка располагала к 
отдыху. Они сильно устали, в ушах стоял какой-то звон. Да и не мудрено, 
ведь пробираясь через заросли, где, как видно, никогда не ступала нога 
человека, Головин и Шредер сумели пройти не так уж и много.
	Они скинули вещмешки, развязали их и достали консервы, которыми их 
для правдоподобия снабдили в Германии из трофейных запасов, и хлеб. 
Расположившись на травке, поужинали, после чего Шредер сказал:
- Значит, так. Будем дежурить попеременно. Первую половину ночи - я. 
Вторую - ты.
	Головин кивнул, хотя, как он знал из собственного опыта, труднее 
всего было не заснуть под утро. Шредер выбрал для себя более 
благоприятное время.
- Надо быть особо внимательными. Кроме того, что здесь нас может ожидать 
неприятный сюрприз, по нашим следам еще идут энкаведешники. Поэтому 
встаем с первыми лучами солнца и идем дальше.
	Говоря это, майор очертил на земле большой круг, затем сел в него и 
стал что-то шептать. Так продолжалось минут пять. Потом Шредер 
расслабился и сказал Головину:
- За пределы этого круга не выходи, если тебе дорога жизнь!
	Тот не стал спрашивать, почему. Молча шагнул в круг и улегся на 
землю. Посмотрел в небо, но ничего не увидел - кроны огромных сосен 
закрывали вид. Стремительно темнело. В лесу, где и так не хватало света, 
это было заметно особенно сильно.
	Головин закрыл глаза и попытался уснуть. На первый взгляд, в условиях 
полной тишины сделать это было намного проще. Но на самом деле тишина 
лезла в уши, давила на мозги, глупые мысли бродили в голове, не давая 
уснуть. Промучавшись с полчаса, Головин сел.
- Не спится? - поинтересовался Шредер, не поворачивая головы.
- Разве ж здесь уснешь? - сказал Головин и выругался. - В такой тишине 
свихнуться можно! Кажется, будто ты уже в гробу, особенно когда глаза 
закрыты.
- Ладно, сиди, - разрешил ему Шредер. - Только не мешай мне.
	Эрих пытался прощупать окрестности, но ничего не мог обнаружить. 
Невидимый соглядатай где-то затаился. Причем укрылся так искусно, что 
создавалось впечатление, будто никого и не было, а все остальное ему 
только почудилось. Впрочем, невидимый барьер надежно защищал их от 
внешнего воздействия, в этом он был абсолютно уверен. Можно было слегка 
расслабиться. Но только слегка, потому что от физического воздействия 
барьер не спасал. Опасность грозила не только со стороны самого "гиблого 
места". Он чувствовал, что здесь кроме них есть еще люди. Те, которые 
преследовали их. Он узнал это ощущение, как различал многое другое.
	Постепенно его мысли туманились, сбивались, и река воспоминаний 
уносила его все дальше и дальше...

                                 * * *

- Запомните раз и навсегда, что отныне вы - воины тайного фронта, что на 
вашем пути будут одни трудности и преграды, которые вы должны умело и 
эффективно преодолеть. Забудьте свое прошлое. В основе вашей жизни лежит 
легенда. Наша работа требует силы воли и твердого характера, а поэтому, 
не откладывая, беритесь за устранение своих уязвимых сторон. Важное 
значение в нашем деле может иметь случай, поэтому никогда не упускайте 
удачного случая. Возьмите себе за правило не выделяться из окружающей 
среды, подстраиваться под массу...
	Эрих подошел к окну и, отодвинув штору, выглянул на улицу. Ему 
осточертело все - и эта школа Абвера, в которой он находился уже больше 
года, получив назначение с оперативной работы на Восточном фронте; и 
начальник, слепой фанатик идей национал-социализма, набитый дурак, 
возомнивший себя истинным борцом за господство немецкой расы над всем 
миром; и эти "ученики", половина из которых ни на что не годилась, а 
другая половина только и ждала удобного случая, чтобы сбежать обратно к 
русским, хотя там их и не ждало ничего хорошего. Нет, конечно, иногда 
попадался стоящий материал. Но этих потенциальных разведчиков и 
диверсантов, которые могли успешно выполнять задания, было слишком мало, 
чтобы оказать хоть какое-нибудь серьезное влияние на ход войны в 
России...
	Но не об этом сейчас думал молодой майор Абвера, которому еще не 
исполнилось и тридцати лет. Где-то глубоко внутри билась тревога, 
предупреждая об опасности. Он чувствовал, что скоро произойдет нечто, 
неотвратимое и грозное. Нечто, которое коснется не только его самого, но 
и его родных.
	Впрочем, родных у него как таковых и не было. Мать умерла, когда ему 
не было и трех лет. Он ее почти не помнил. А отец... С начала войны ему 
не часто приходилось его видеть. Отец занимал довольно-таки высокий пост 
в центральном аппарате Абвера, а сын практически не вылазил с заданий. 
Лишь изредка, получая отпуск на несколько дней, он бывал дома... Однако 
сейчас Эрих чувствовал, что над отцом сгущаются тучи. И не только над 
отцом. Над ним тоже...
	Он обернулся к группе выпускников, которые через день отправлялись в 
военные части на Восточный фронт. Надо было закончить завершающее курс 
занятие, во что бы то ни стало. Часть курсантов откровенно скучала, 
другая делала вид, что им очень интересна его болтовня. Один лишь Морозов 
слушал внимательно.
- Не вербуйте себе в помощники неразвитых людей, - продолжил Эрих. - Но в 
то же время не забывайте, что под глупой физиономией может скрываться 
золотой человек. Никогда не назначайте встречи в одном и том же месте, в 
одно и то же время. Если вы хотите что-либо узнать о постороннем, 
говорите с собеседником так, чтобы не чувствовалось ваших наводящих 
вопросов. Если вы хотите чем-то поделиться, подумайте: "Я это скажу через 
пять минут". По прошествии этого срока вы убедитесь, что у вас пропало 
желание откровенничать. Развивайте свою память и наблюдательность. И 
научитесь молчать, ибо способность молчать и запоминать будет вашим 
первым и лучшим помощником. Если вы любите женщин, то никогда не 
влюбляйтесь и чаще их меняйте. Имейте в виду, что объект вашей любви 
может оказаться на службе в контрразведке, и тогда вы пропали...
	Ему хотелось сказать еще пару слов, но в этот момент дверь открылась, 
и в класс вошел молодой эсэсовец. Следом за ним ввалились еще два офицера 
СС, вооруженные автоматами, и встали у входа. С их приходом тревога 
усилилась. Да и чего хорошего можно было ожидать от появления людей в 
черной форме, чьей эмблемой был череп со скрещенными костями. По 
первоначальному замыслу это должно было означать безоговорочную 
готовность к смерти за дело партии и за фюрера. Но в том свете, в котором 
выступила служба СС после прихода к власти национал-социалистов (гестапо, 
концлагеря, массовые убийства мирных жителей в оккупированных странах), 
этот символ приобретал совсем другой, более зловещий смысл.
	При появлении эсэсовцев весь класс мгновенно встал. Эрих с 
удовлетворением отметил, что его воспитанников прекрасно вышколили. Ему 
показалось, что это заметили и эсэсовцы. Слегка покосившись на курсантов, 
офицер СС, вошедший первым, щелкнул каблуками до блеска начищенных сапог 
и выкинул вперед руку в традиционном приветствии.
- Хайль Гитлер!
- Хайль Гитлер! - гаркнули двадцать глоток вместе с Эрихом.
- Майор Эрих фон Шредер? - осведомился нежданный посетитель.
- К вашим услугам! - щелкнул каблуками тот, кивнув головой.
- Следуйте за нами! - последовал короткий приказ.
	И тут Эрих почувствовал настоящий страх. Так страшно ему еще не было. 
Ни в первом бою, ни в России, когда перед началом войны его группа чуть 
не попала в руки контрразведки русских. Ни в тот момент, когда он 
находился на грани жизни и смерти, получив тяжелое ранение в операции на 
Кавказе. Смерти Эрих не боялся, как не боялся боли. Боль он умел терпеть. 
Страшило другое - попасть в ведомство группенфюрера СС Генриха Мюллера.
	О методах, используемых гестапо, Эрих очень хорошо был осведомлен. В 
застенках этого ведомства умели заставить говорить. Там признавались даже 
в том, чего не совершали. Но хуже всего было попасть в один из 
концлагерей. Что там творилось, Эрих знал не понаслышке. Это он видел 
собственными глазами...
	Липкий пот страха тонкой струйкой потек по спине. Ужас мешал 
сконцентрироваться, лишь одна мысль крутилась в голове - что он мог 
совершить? Эрих прикинул шансы на бегство. Шансов не было никаких. Два 
эсэсовца внимательно наблюдали за ним, не снимая пальцев со спусковых 
крючков автоматов. Мысли опять вернулись к тому положению, в котором он 
оказался. Эрих судорожно вспоминал, где и с кем мог сказать или сделать 
что-нибудь не так. И не мог вспомнить...
- Курсант Морозов!
	Молодой парень, явно проявлявший способности к разведделу, был 
старшим группы.
- Занятие закончено. Уведите группу в столовую. Затем явитесь к 
полковнику Кампфу за дальнейшими указаниями, - услышал он свой разом 
севший голос.
- Слушаюсь, господин майор!
	Эсэсовцы у входа расступились, пропуская курсантов. Дождавшись, пока 
группа покинет помещение, Эрих повернулся к офицеру и сказал:
- Я готов.
	теперь он действительно был готов. За то короткое время, в течение 
которого курсанты выходили, он сумел взять себя в руки. Главной заповедью 
для него всегда и везде был принцип - не паниковать, что бы ни случилось. 
Страх быть опозоренным, потерять честь офицера, испытать все ужасы 
застенков гестапо и концлагерей выбил его из колеи. Но теперь все было в 
порядке. Он сумел преодолеть свой страх. Да, эти люди не несли с собой 
ничего хорошего для него. Но у него появилось ощущение, что дело тут в 
чем-то другом. От эсэсовцев веяло опасностью, но опасностью далекой. Пока 
можно было последовать с ними. А там... Там будет видно...

                                * * *

	Они вышли из-за деревьев и окружили его со всех сторон. Васька понял 
- ничего хорошего от этой встречи ждать не приходилось. Будут бить.
	Страх выполз наружу, как змея из норы. Их было много, а Васька - 
один. Одному ему не отбиться. Можно было, конечно, сдаться и жить 
спокойно. Но он не мог пойти на это.
	Из группы парней вышел Рябой и приблизился к нему.
- Ну что, Васек? - его изрытое оспинами лицо расплылось в ехидной 
улыбочке. - Вот мы и встретились. Я тебе говорил, чтобы ты не шатался с 
Лизкой? Я тебя предупреждал?
- Предупреждал, - Васька облизнул вдруг разом пересохшие губы.
- И что? Ты меня не послушал. Так что мы с тобой будем делать?
	Васька молчал, мучительно выискивая пути к отступлению. Но подручные 
Рябого плотным кольцом окружили его.
- Я очень не люблю, когда меня не слушают. Таких я учу, чтобы другим 
неповадно было. Так что готовься, Васек. Сейчас мы тебя будем бить.
- За что? - поинтересовался Васька. - За то, что Лиза выбрала меня? Так 
бей ты меня или не бей - это ничего не изменит. Она все равно от меня не 
откажется.
- Изменит, - Рябой стал серьезным, а глаза сверкнули такой злобой, что 
парнишке стало не по себе. - Откажешься ты, а уж я ее уломаю.
	Выбор был. Можно было отказаться и жить спокойно. Или быть избитым, и 
не один раз пробираться домой окольными путями, избегая встреч с бандой 
Рябого. Но Васька представил лицо Лизы, ее улыбку. Что могло заменить 
минуты и часы общения с этой девушкой? Ему было так хорошо с ней...
- Нет! - решительно отказался Васька.
	Рябой вздохнул, словно ему было очень жалко парнишку. На самом же 
деле ему было глубоко наплевать. Он хотел добиться своей цели, для 
достижения которой, по его мнению, все средства были хороши.
	Рябой толкнул Ваську обеими руками в грудь. Хотя парень и ожидал 
чего-нибудь подобного, толчок был настолько сильным, что он отшатнулся 
назад. И тут же получил сильный тычок сзади, отшвырнувший его обратно. 
Вот тут Рябой и  нанес сильный удар кулаком в лицо...
	Перед глазами все поплыло, а рот наполнился кровью из разбитого носа 
и губ. Он попытался отмахнуться, но только почувствовал тычки и удары, 
посыпавшиеся со всех сторон.
- Шухер! - услышал он крик одного из парней Рябого. - Кто-то едет!
- Мы еще свидимся, сучонок! - прошипел ему в лицо Рябой и швырнул на 
землю.
	Его банда быстренько исчезла за деревьями. Из-за поворота показалась 
сначала лошадь, а потом и телега с восседавшим на ней отцом Лизы. Васька 
встал и утер рукавом рубашки лицо.
- Все в порядке? - поинтересовался Николай Петрович, останавливая лошадь 
и рассматривая парня.
- Полный порядок, - отозвался тот.
- Кто это тебя так?
	Васька не ответил. Отец Лизы удовлетворенно кивнул, словно получил 
исчерпывающий ответ.
- Из-за моей Лизки, поди? Может, поговорить с Санькой?
	Васька замотал головой.
- Сам разберусь.
- Ну, смотри, парень. Попробуй. Только если он хотя бы пальцем 
прикоснется к моей дочке, я ему руки вырву!
	Николай Петрович дернул за вожжи, и телега, скрипя осями, покатилась 
дальше. Васька проводил его взглядом, поднял велосипед, валявшийся 
неподалеку, сел на него и покатил по направлению к своему дому.

                                  * * *

	К вечеру все так вымотались, что когда свинцов объявил остановку на 
ночлег, солдаты просто рухнули на поляну. Уставшие за день бойцы даже не 
поужинали. Просто лежали, уставившись в небо, затянутое свинцовыми 
тучами.
- Поставь кого-нибудь в караул, - обратился Свинцов к Дворянкину.
- Мошнов, заступай на пост, - вместо ответа приказал лейтенант. - Через 
четыре часа тебя сменит Бельский. Все! Всем спать!
	Рядовой с большой неохотой поднялся с земли, прихватив автомат и, 
наверняка, проклиная выбор командира. Некоторое время все ворочались с 
боку на бок, потом все стихло. Только Мошнов мерил шагами опушку. Но 
вскоре и он успокоился, встав на месте и только изредка меняя позу. А 
через некоторое время и у Свинцова стали путаться мысли. Последнее, что 
он увидел перед тем, как погрузиться в сон, было небо среди разошедшихся 
облаков. И это небо было чужим...

                                   * * *

	Он знал о беде, приключившейся с Васькой. Конечно, ему было легче - 
не его отца забрали. Поначалу он был уверен, что во всем разберутся, и 
Ивана Андреевича отпустят. Но его отец поколебал уверенность в этом.
	Васька ходил сам не свой. За время, прошедшее со дня ареста отца, он 
очень сильно сдал. Повзрослел разом, стал замкнутее. И ребята его 
сторонились. Он тоже старался выдумать любую причину, чтобы не 
сталкиваться с ним. И лишь одна Лиза по-прежнему крутилась рядом, не 
оставляя своего друга в одиночестве, чем разжигала и без того яркое пламя 
ревности к Ваське в его сердце.
	Однажды к нему подошел секретарь комсомольской организации.
- Толя, сегодня состоится комсомольское собрание. Повестка дня - сын 
"врага народа" Василий Головин.
- А он-то тут причем? - удивился он.
- Узко мыслишь, Свинцов! - совершенно серьезно ответил секретарь. - Как 
сын, он должен был знать, чем занимается его отец. А если знал, то... Сам 
понимаешь, мы не можем оставить это без внимания. Надо сурово спросить с 
него, как с комсомольца. Разобраться, выяснить все обстоятельства. Ты, 
как активный член комсомольской организации и его друг, должен помочь 
расставить точки в этом деле. В общем, выступишь на собрании. Так что 
готовься.
	Секретарь удалился, оставив его в раздумье. Что надо было делать, что 
говорить и как помочь в прояснении ситуации, он не сказал. Впрочем, на 
месте можно сориентироваться. А пока он поспешил к Ваське с Лизой.
- Тебя будут разбирать на собрании, Васька, - сообщил он другу.
- Знаю, - угрюмо кивнул тот. - Лиза мне рассказала.
- Да, ко мне подходил Петька Лыков, - подтвердила девушка. - Сказал, что 
надо выступить.
- А ты?
- Я выскажу то, что думаю.
- Ребята, только не лезьте в бутылку, - попросил он их. - В жизни всякое 
может случиться. Разберутся, отпустят твоего отца, Васька. Я вас знаю, вы 
- ребята горячие. Это может повредить вам.
- Не пугай, Толька! - отмахнулся от него Васька. - Я уже пуганый! А 
отец... Я точно знаю, что он не виноват, и буду стоять на своем!
- И я молчать не стану! - присоединилась к нему Лиза.
- Ну, смотрите, - сдался он. - Как бы не было хуже!..
	На комсомольском собрании присутствовал секретарь райкома комсомола 
Звягинцев. В начале собрания он выступил с короткой речью, как бы вводя в 
курс дела собравшихся, хотя все и так знали, что произошло с отцом 
Васьки. Много лет Головин Иван Андреевич искусно маскировался, скрывая 
свою истинную сущность. Но чекисты вовремя сумели разоблачить его и 
обезвредить. Комсомольцам предстояло обсудить этот вопрос, так как среди 
них находился сын обвиняемого Василий Головин.
	Решили выслушать Ваську в первую очередь. Побледневший парень вышел 
вперед и повернулся к своим товарищам. Набрав в легкие побольше воздуха, 
он начал:
- Ребята, вот тут товарищ Звягинцев сказал о моем отце, что он - "враг 
народа" и искусно маскировался все это время. Мой отец родился и вырос 
здесь. Одним из первых вступил в партию, участвовал в создании ячейки 
здесь. Воевал в гражданскую, лично знаком с товарищами Ворошиловым и 
Буденным.
- Никто не умоляет его прошлых заслуг, - перебил его Звягинцев. - Речь 
идет о сегодняшнем дне. На данный момент твой отец - враг Советской 
власти!
	Он увидел, как у Васьки сжались кулаки. Это было знакомое ему 
состояние. Парень и так был на взводе, но теперь... Должен был 
последовать взрыв, и он не заставил себя долго ждать.
- Отец никогда не был врагом Советской власти! Он - честный человек! Как 
можете вы, комсомольцы, так говорить? Как можете вы осуждать его, когда 
еще не было суда?
- Так ты что, сомневаешься в непогрешимости наших чекистов? Ты хочешь 
сказать, что они могут ошибаться? Может, и остальных "врагов народа" 
осудили неправильно? - вмешался председательствующий на суде Лыков.
- Может, кого-то и неправильно! - в запальчивости ответил Васька.
- Та-а-к! - зловеще протянул комсорг. - Теперь, я думаю, всем понятна 
позиция комсомольца Головина! Кто еще хочет выступить? Свинцов, ты вроде 
бы хотел?
	Он, с ужасом осознавший, что Васька себя погубил своим выступлением, 
надеялся, что Петька забудет о нем. Не забыл... Он встал и обреченно 
поплелся на место Васьки. Поравнявшись с Головиным, он опустил голову, 
чтобы не видеть его взгляда. Потому что знал, что последует за его 
выступлением...
- Товарищи! Что я могу сказать по данному поводу? Комсомолец Головин был 
моим другом все эти годы. Как комсомолец, я могу сказать только одно - 
Вася, ты не прав! Нельзя из-за своего отца обвинять всю партию в том, что 
она действует неправильно! У нашего государства много врагов. Задача в 
том, чтобы вовремя их распознать и нейтрализовать. Мы много времени 
проводили вместе. Про Ивана Андреевича я не могу ничего сказать. Думаю, и 
ты, Вася, не можешь с точностью утверждать, чем занимался твой отец в то 
время, когда тебя не было дома, или когда он куда-нибудь уезжал. В любом 
случае, если он невиновен, его отпустят. Суд во всем разберется. Но я 
думаю, что у сотрудников НКВД были какие-то основания для ареста.
	Закончив свое короткое выступление, он пошел на место, чувствуя, что 
его речь не удовлетворила ни Лыкова, ни Звягинцева. Последний что-то 
сказал комсоргу, и тот кивнул, с чем-то соглашаясь.
- Так, товарищи, кто еще хочет выступить?
- Можно мне? - услышал он голос Лизы.
- Конечно, Семенова, - улыбнулся Лыков. - Выходи сюда.
	Лиза встала на то место, где совсем недавно стоял он.
- Ребята, все мы не первый год знаем Васю. Он всегда был примерным 
комсомольцем и хорошим товарищем. Неужели вы думаете, что он может 
поверить в то, что его отец - враг Советской власти? Попробуйте, 
поставьте себя на его место. Сами вы поверили бы, если бы такое случилось 
с вами? Неужели вы думаете, что если бы его отец был врагом Советской 
власти, он не сообщил бы об этом куда следует? Я ему верю. Раз он 
говорит, что его отец не виноват, значит, так оно и есть. К тому же я 
хорошо знаю Ивана Андреевича. Я уверена, что это - ошибка. Думаю, скоро 
во всем разберутся. Поэтому давайте не будем торопиться. Осудить всегда 
успеем.
	Она ушла на место, а среди комсомольцев послышался возмущенный ропот.
- Кто еще хочет выступить?
	Дальнейшие выступления были не такими осторожными, как у него, и 
противоположными по смыслу речи Лизы. Много активистов обличили "врага 
народа" Головина-старшего, досталось и Ваське.
- Ну, по-моему, тут все ясно, товарищи, - подвел итог двухчасового 
собрания Лыков, поднимаясь. - Давайте подведем итоги. Головин, - 
обратился он к Ваське, - выслушав своих товарищей, что ты можешь нам 
сказать?
- То же, что и говорил, - твердо ответил тот. - Отец - не враг Советской 
власти! Его обязательно отпустят! Во всем разберутся и отпустят! И тогда 
как вы, комсомольцы, передовая часть молодежи, будете смотреть мне в 
глаза?..
- Итак, что будем решать? Какие будут предложения?
- Исключить Головина из комсомола! - послышались голоса.
- Хорошо, ставлю вопрос на голосование. Кто за то, чтобы исключить 
Василия Головина из рядов комсомольской организации?
	Вверх дружно взметнулись руки. Судьба Васьки была решена.
- Кто против?
	Одинокая рука поднялась над головами. Рука Лизы...
- Кто воздержался?
	Он поднял свою руку.
- Хорошо, вопрос решен.
- И Семенову тоже надо исключить, - сказал кто-то в зале.
	Он поискал глазами говорившего, но не смог найти. Послышались голоса:
- Правильно! Верно! Таким не место среди нас!
	Со своего места поднялся Звягинцев.
- Товарищи комсомольцы! Благодарю вас за то, что быстро отреагировали! 
Таким, как Головин, не место среди передовых рядов молодежи. Но и 
перегибать палку нельзя! Семенова, конечно, проявила политическую 
близорукость. Но я уверен, что она подумает над своими словами и поймет, 
что была не права. Некоторым, - его взгляд остановился на нем, - тоже не 
мешало бы подумать. Так что, думайте, анализируйте, взвешивайте. Спасибо 
за внимание. До Свидания.
	Звягинцев ушел. Был зачитан протокол собрания. Ваську исключили из 
комсомола, Лизе был объявлен строгий выговор с занесением в личную 
карточку. Он же не получил никакого взыскания.
	Ему было стыдно взглянуть в глаза другу. Честно говоря, он испугался. 
Испугался, что его неправильно поймут, выгонят из комсомола. Для него 
комсомол был всем. Всегда активный участник всех дел, начинаний, 
энтузиаст комсомольской работы, он не мыслил своего существования без 
него. Поэтому и не проголосовал ни за, ни против. Высказался наиболее 
осторожно, чтобы и не восприняли, как прямую поддержку Васьки, и другу 
попытаться помочь выбраться из этой щекотливой ситуации. Ведь согласись 
Васька с его словами, и все могло бы быть по-другому...
	А Лиза не испугалась. Даже рискуя быть исключенной из комсомольской 
организации, она рьяно защищала Ваську и его отца. Для нее личное было 
выше общественного. А вот у него общественные дела всегда стояли на 
первом месте. Она не сомневалась в своей правоте, а вот он сомневался, 
что отец Васьки ни в чем не виноват. Правильно сказал Петька - органы не 
могут ошибаться!..
	Васька прошел с Лизой мимо него, будто и не заметил. Но он-то знал, 
что Головин был обижен на своего друга. Он пошел сзади, шагах в десяти, 
не решаясь подойти и заговорить.
	А на улице их уже ждала толпа во главе с Санькой Рябым.
- Идет! Враг народа идет! - послышались голоса.
	Рябой подскочил к Ваське с перекошенным от злости лицом.
- А, сволочь! За сколько Родину продал?
	Ваську сбили с ног и долго пинали. Лиза пыталась вмешаться, 
остановить это побоище, но разъяренные парни не обращали на нее никакого 
внимания. А он вообще не стал вмешиваться. Что-то не пускало его. Ни 
помочь не мог, ни присоединиться к другим. Молча отвернулся и побрел 
домой, на ходу размазывая слезы. Детство закончилось, начиналась взрослая 
жизнь, жестокая, со своими законами...

                                 * * *

	Она поздно вернулась домой. Пока помогла Ваське добраться до дома, 
пока обмыла ему разбитое лицо, смыла кровь, сготовила ужин прошло много 
времени. Добралась до дома, когда уже было темно.
	Осторожно прикрыв за собой дверь, она хотела незаметно проскользнуть 
в свою комнату. Не тут-то было... Вспыхнул яркий свет, и она увидела 
отца. Как всегда пьяного...
- Ну, и где ты была?
	Она подумала, что нет смысла врать.
- У Васьки.
- Так...
	Отец подошел к ней. На его руку был намотан ремень.
- А ты знаешь, что он - сын "врага народа"? Ты понимаешь, что всех нас 
губишь?
- Иван Андреевич - не "враг народа"! Ты же его давно знаешь, пап! Неужели 
ты веришь во все это?
	Отец не ответил. Только сказал:
- Приходил секретарь райкома комсомола товарищ Звягинцев. Рассказал о 
твоем недостойном поведении на собрании, просил провести разъяснительную 
работу. Что будем делать? Сама завтра покаешься в своих ошибках или?..
- Но пап!..
	Отец кивнул головой.
- Понятно. Значит, будем проводить разъяснительную работу. Подымай подол!
- Нет! - твердо ответила она. - Это ты раньше мог измываться надо мной и 
мамой! Теперь все! Не позволю!
	Его глаза налились кровью. Наотмашь, сильно он хлестанул ее по лицу.
- Ах ты, сучка! Отцу перечить? Я тебе покажу и Ваську, и комсомольское 
собрание, и как родителей не уважать! Курва! Тебе наплевать на нас? Этот 
придурок попал благодаря своему языку, и ты хочешь? Убью, гадина!
	Так он приговаривал, хлеща ее по разным местам. Было больно, но она 
мужественно стояла, не уворачиваясь от ударов, чем приводила отца в еще 
большее бешенство, хотя самой было до смерти страшно. Она помнила, как он 
избивал мать по вечерам, когда напивался с одним из своих дружков.
- Коля, не надо! - услышала она голос матери. - Ты же ее убьешь! 
Прекрати, слышишь?
- И убью! - отмахнулся от нее отец, продолжая раздавать удары. - Эта 
маленькая стерва хочет, чтобы и нас вслед за Иваном отправили, куда 
следует!
- Я все равно не брошу Ваську! Я люблю его! - бросила она ему прямо в 
лицо.
	Он встал, как вкопанный, держа ремень на весу. Потом вдруг отбросил 
его в сторону, обхватил ее поперек туловища одной рукой, поднял и потащил 
из дома.
- Коля, что ты делаешь? Куда ты ее несешь? - запричитала мать, следуя за 
ним по пятам.
	Отец молча дотащил ее до бани, открыл дверь и швырнул ее внутрь.
- Я те покажу "любовь"! Будешь сидеть здесь, пока не одумаешься! 
Соплячка!..
	И запер дверь на висячий замок.

                                  * * *

	Тишину разорвали автоматные и пулеметные очереди. Пару раз 
послышались взрывы. Лиза села на земле, не понимая, что происходит. Тело 
болело, словно его только что исполосовали ремнем. Она еще толком не 
проснулась...
	Стрельба звучала где-то поблизости. "Неужели я опоздала?" - с 
отчаянием подумала девушка, вскакивая на ноги. Тропинка приглашала ее 
идти, и хотя было еще темно, она побежала вперед, в сторону доносящейся 
стрельбы.

                                  * * *

	Шредера тоже разбудила стрельба. То, что стреляли их преследователи, 
он не сомневался. Вот только в кого?
	Шредер быстро прощупал окрестности. Если до того, как они уснули, не 
ощущалось ничего враждебного, то теперь наоборот - каждый кубический 
сантиметр окружающего пространства был перенасыщен Злом. Даже защита, на 
которую он так надеялся, не действовала. Пришлось ему самому ставить 
барьер.
- Что случилось? - спросил Головин, судорожно сжимающий в руках автомат.
- Не знаю. Кажется, наши "друзья" на что-то наткнулись, - ответил Шредер.
- Какие друзья? - не понял Головин.
- Те самые, которые навестили нас в сторожке твоего отца.
- Как они здесь оказались? Как смогли пройти через болото?
- Не знаю. Это у тебя надо спросить.
	Головин не ответил на этот выпад. Он казался озадаченным. Вдруг глаза 
его расширились от удивления, и он поинтересовался:
- Господин майор, а где Ваша форма?
	Шредер скосил глаза вниз. На нем сидел привычный немецкий мундир, а 
не чуждая для него форма советского офицера. Тот самый, в котором он был 
в тот день, когда он получил вызов в Берлин. Даже в карманах все было то 
же, как тогда...
	Шредер перевел взгляд на Головина. Теперь он понял, что было 
необычного в его проводнике. Не было формы. Вместо нее Головин был одет в 
"гражданку", кое-где порванную. Лицо было перемазано засохшей кровью.
- Проклятье! - выругался он и усилил защиту до максимума.
	Каким-то образом то нечто, которое скрывало в себе "гиблое место", 
проникало в сознание, вытаскивая в реальность страхи человека, 
воссоздавая их наяву. Шредер это чувствовал, и Головина можно было не 
спрашивать, чтобы подтвердить догадку. Он был уверен, что тот подтвердит.
- Что будем делать, господин майор?
- Ночью никуда не пойдем, - ответил Шредер, наблюдая, как на Головине 
вновь появляется Военная форма. - Слишком опасно. Дождемся утра.
- А как быть с контрразведчиками? - поинтересовался тот.
- Им сейчас не до нас, - сказал Шредер, прислушиваясь. - Пойдем с 
рассветом.
	А стрельба все разрасталась, не стихая ни на минуту. Что же увидели 
они, с кем вступили в смертельный бой?..

                                   7.

Среди ночи его будто кто-то толкнул. Он проснулся и по привычке посмотрел 
на часы. И только потом вспомнил, что это бесполезно. Свинцов сел и 
попытался осознать, что же его разбудило. Несомненно, что-то было. Но вот 
что?..
	И тут он вспомнил! Сквозь сон ему показалось, что захрипел Мошнов. 
Этот звук и разбудил его.
	Он встал, не забыв захватить автомат, и осмотрелся. Мошнова нигде не 
было видно, хотя он должен был быть где-то рядом. Свинцов осторожно 
двинулся в ту сторону, где в последний раз видел рядового. И через 
несколько шагов, под деревьями, наткнулся на него...
	Мошнов стоял у вековой сосны и как-то странно дергался, хватаясь 
рукой за шею. Автомат валялся рядом, на траве. Он уже не хрипел, у него 
просто не было сил. Его рот был раскрыт, оттуда свешивался язык. Картина 
была знакомой - солдата что-то душило. Но что? И тут Свинцов увидел...
	Это было нечто толстое, похожее на змею, свешивающуюся с ветки дерева 
и обмотавшуюся вокруг шеи Мошнова. Она-то и душила парня, извиваясь, 
словно живое существо. Стрелять было нельзя - можно было попасть в 
Мошнова. Свинцов пошарил на поясе, но финку на обычном месте не 
обнаружил. Зато обнаружил нечто другое, что на некоторое время заставило 
его забыть о Мошнове. На нем была та самая одежда, в которой он был в тот 
день, когда состоялось злополучное комсомольское собрание!
	Впрочем, раздумывать, как это получилось, и откуда она взялась, было 
некогда. Надо было что-то делать, пока "змея" не задушила Мошнова. Он 
бросился обратно за топором, который, как он помнил, находился у 
Васнецова.
	Солдаты лежали вповалку на траве. Правда, на бойцов Красной Армии в 
тот момент они меньше всего были похожи. Из военной атрибутики осталось 
только оружие.
	Лейтенант Дворянкин был в полном альпинистском снаряжении - 
шипованные ботинки, очки, альпеншток, моток веревки. Железнов был в одних 
только плавках и весь в чем-то черном, словно негр. А вот на Бельском 
вообще никакой одежды не было. Все это Свинцов успел заметить, пробираясь 
к Васнецову.
	Старшина был в форме. Правда, в старой, еще довоенного образца. К 
счастью, топор был на месте. Свинцов схватил его и поспешил обратно. 
Острое лезвие быстро перерубило "змею", хотя у него сложилось 
впечатление, что топор вонзается в дерево, а не в живую плоть. Ее остатки 
сразу же скользнули вверх и скрылись среди ветвей. "Значит, она 
действительно была живой?" - удивился Свинцов, срывая остатки "змеи" и 
отбрасывая их в сторону.
	Парень уже не дышал. Свинцов опустился на колени и стал делать ему 
искусственное дыхание с прямым массажем сердца, уже не надеясь на 
положительный результат. Это было единственное, что пришло ему в голову в 
тот момент. И этот нехитрый прием принес свои плоды. Мошнов закашлялся, 
выплевывая рвоту, и задышал...
	Свинцов облегченно вздохнул и огляделся по сторонам. И тут его прошиб 
холодный пот ужаса. Со всех сторон на них надвигались ярко горящие во 
тьме желтые глаза!
- Тревога! - заорал Свинцов и, схватив валявшийся неподалеку автомат, дал 
длинную очередь по светящимся глазам.
Солдаты вскочили на ноги, сжимая в руках оружие. Но спросонок они не 
могли понять, что случилось и куда стрелять.
- Бейте по глазам! - крикнул Свинцов, и бойцы тотчас ответили автоматными 
очередями.
	Глаза, когда в них попадали пули, гасли, но сразу же загорались 
новые. Этих светящихся точек становилось все больше и больше, и они 
подступали все ближе и ближе. Кто-то кинул пару гранат, но это мало 
помогло. Как знать, чем бы закончился этот ночной бой, но тут зарокотал 
пулемет Бельского. Необычно было видеть голого мужика с висевшим на ремне 
"Дягтеревым", но он косил подступающих тварей и дал возможность остальным 
сменить диски в автоматах...
	Бой длился всю оставшуюся ночь, и светящиеся глаза только под утро 
убрались обратно в чащу. Бойцы были вымотаны до предела и в изнеможении 
опустились на траву.
- Что это? - вдруг воскликнул Дворянкин. - Вы только посмотрите на небо!
	Над "гиблым местом" занимался рассвет. В том месте, где по всем 
меркам должно было вставать солнце, небо было кровавым! Словно кто-то 
разлил кровь! Солдаты не отличались суеверием, но и они усмотрели в этом 
дурное предзнаменование.
- Таких рассветов, однако, я еще ни разу не видел! - заметил Васнецов.
- Одно слово - "гиблое место"! - сказал Свинцов. - Кто знает, какие еще 
сюрпризы оно нам приготовило!
- Все это для нас плохо кончится! - мрачно предрек Рябинов.
	Больше никто не проронил ни слова. Все смотрели на зловещий рассвет. 
И только когда встало солнце, и природа приняла свой обычный вид, бойцы 
отошли от оцепенения и оглядели поле битвы.
- Братцы, а где же трупы? - спросил удивленно Железнов. - По самым 
приблизительным расчетам мы должны были нащелкать здесь тыщу! Где же они?
	Поляна была чиста, и никаких следов боя, если не считать кучи 
автоматных и пулеметных гильз, валявшихся среди травы.
- Встали и ушли! - мрачно пошутил Дворянкин.
- Как это - ушли? - удивился еще больше Железнов.
- Ножками, ножками, если только они у них есть, - совершенно серьезно 
ответил лейтенант.
- А, может, они забрали все с собой? - предположил Петров.
- А где, в таком случае, следы крови? - отверг это предположение 
Железнов. - Кровь-то не заберешь с собой!
- Слушайте, ребята, а, может, нам все это приснилось? - выдвинул новую 
версию снайпер.
- Как же, приснилось! - фыркнул Мошнов, уже пришедший в себя после 
ночного происшествия. - Выходит, мы все спали, видели один и тот же сон, 
да еще вдобавок настреляли кучу гильз! Нет, вы думайте, как хотите, а я 
склонен придерживаться другого мнения!
	И он потер рукой шею, на которой до сих пор были видны следы 
смертельной хватки "змеи".
- Товарищ старший лейтенант! - позвал Васнецов, который в это время 
обходил место ночевки. - Подойдите сюда...
	Труп был. Причем свеженький. В горячке боя, пораженные рассветом и 
отсутствием следов, все они не обратили внимания, что среди них кое-кого 
не хватает. Снайпера Глухих... Как и все остальные, он был в форме, 
которая появилась на бойцах во время боя. Только вот, похоже, Глухих не 
вставал этой ночью. Он лежал на том же самом месте, где устраивался вчера 
вечером на ночевку.
- Похож на утопленника, - заметил Железнов, склоняясь над трупом. - В 
свое время я насмотрелся на них.
- Да здесь нет даже лужи, в которой можно было бы утонуть! - возразил 
Свинцов. - Нет, здесь что-то другое...
- Старлей, ты знаешь больше нас, - сказал Дворянкин. - Можешь объяснить, 
что тут происходит?
	Свинцов покачал головой.
- Об этом я знаю столько же, сколько и вы. Но версия имеется...
	Он оглядел бойцов. Все с напряжением ждали продолжения.
- Вот ты, Саня, - обратился Свинцов к Дворянкину. - Что ты видел во сне?
- Я? - удивился лейтенант. - В горах был. Полез по склону без страховки и 
застрял. Ни назад, ни вперед... А что?
- Когда я пробирался за топором, ты был в полном альпинистском 
снаряжении. Да вон, альпеншток и веревка до сих пор здесь валяются, - 
Свинцов кивнул куда-то в сторону.
- Где? - вскочил на ноги Дворянкин и бросился туда, куда указал старший 
лейтенант.
	Через некоторое время он вернулся, неся снаряжение в руках.
- Ничего не понимаю! Это мой альпеншток. Вот и меточка есть, "А.В.Д". 
Откуда это здесь взялось?
	Свинцов не ответил ему, а обратился к Васнецову:
- А Вы что видели, Василь Василич?
	Старшина усмехнулся.
- Финскую. Мы тогда умудрились нарваться на засаду. Выжил один я...
- Все понятно, - кивнул Свинцов. - Вы были в довоенной форме... Теперь 
Железнов.
- А я, братцы, этой ночью пережил такое, что не приведи бог каждому! - 
ответил тот. - Побывал на тонущем корабле, попавшем в тайфун! Ну, скажу я 
вам, и досталось нам тогда! Наши жизни зависели от моей машины. Страшно 
было, аж жуть! Ведь если те, кто были наверху, в случае чего могли 
спастись, то кочегарка была моей могилой!
- Теперь понятно, почему ты был в одних плавках и черным, как черт! - 
рассмеялся Свинцов и обратился к Бельскому. - Ну, а ты почему лежал, в 
чем мама родила?
	Пулеметчик смутился и некоторое время ничего не мог сказать. Но потом 
признался:
- А мне снилось, что я был со своей бабой. Понимаете, я только-только 
вошел в раж, меня стало забирать. И тут ворвался ее муж с топором в 
руках. Мне удалось бежать, выбив плечом раму с окном. Вот так-то...
- Ты был весь в порезах, - сообщил ему Свинцов и обратился к остальным. - 
Таким образом, вид каждого из нас соответствовал той ситуации, в которой 
мы оказались в своих снах. То есть, каким-то образом наши сны вылились в 
реальность. Оказалось, что они совсем не безобидны. И доказательство тому 
- Глухих. Он так и не проснулся...
- Ничего не понимаю, - покачал головой Дворянкин. - Никогда не верил в 
чудеса, но тут что-то не то...
- Это еще не все.
	И Свинцов рассказал более подробно о ночном происшествии с Мошновым.
- Но я ничего не обнаружил! - вмешался Васнецов. - Я внимательно осмотрел 
каждую пядь. Никаких останков змеи.
- Я и не говорил, что это была змея, - возразил Свинцов. - Я говорил, 
похожее на змею... Что, совсем ничего не обнаружили? Ничего, даже 
отдаленно напоминающее змею?
- Да валялась там какая-то коряга. Я прихватил ее. Очень любопытная 
форма, хотел использовать, как заготовку для поделки.
	Старшина кинул деревяшку старшему лейтенанту. Свинцов поймал ее и 
осмотрел со всех сторон.
- Вот! - удовлетворенно произнес Свинцов, показывая на один из концов 
коряги. - Срезано топором. Что скажешь, Мошнов?
	Боец пожал плечами.
- Трудно ответить, товарищ старший лейтенант. То, что меня душило, было 
твердым, но гибким. А это, - он кивнул на кусок дерева, - коряга какая-
то.
- Да здесь все не так, как в обычном мире! - Свинцов вскочил на ноги и 
стал расхаживать взад-вперед. - Неужели вы этого до сих пор не поняли, 
садовые головы?
	Он остановился и оглядел остальных. Было неясно, поняли ли они то, 
что он хотел им сказать. Скорее всего, нет...
- Ладно, давайте подведем итоги, - вздохнул Свинцов. - Что мы имеем? 
Какое-то неизвестное науке воздействие. Исходя из этого, я, как командир 
группы, принимаю следующее решение - отныне, пока мы будем находится в 
границах "гиблого места", в ночной караул ходить только по двое. В задачу 
дозорных будет входить не только наблюдение за окружающей обстановкой, но 
и за своими товарищами. Их обязанностью будет поднятие тревоги в случае 
обнаружения чего-нибудь странного. Неважно чего - внешнего вида, 
поведения или еще чего-нибудь вроде того, что мы наблюдали этой ночью. 
Всем ясно? Это приказ!
	Бойцы сразу подтянулись. Вот так! Легче было отдать приказ, чем 
пытатся объяснить им то, что он думал.
- Этой ночью мы израсходовали слишком много боеприпасов, поэтому без 
нужды не стрелять. Патроны беречь. А теперь - подъем и вперед! Что бы ни 
случилось, нам надо выполнить задание!

                                * * *

	С рассветом Шредер и Головин двинулись дальше, в глубь "гиблого 
места". Поначалу идти было трудно, но вскоре они наткнулись на тропинку, 
которая вроде бы совпадала с направлением их поисков. Конечно, было 
непонятно, откуда она взялась в месте, где не было ни птиц, ни зверей, ни 
насекомых. Но ломать голову об этом было некогда. На пятки наседала 
группа преследователей, Головин на это не обратил внимания, а Шредеру 
было не до того.
	Эрих был все время в напряжении. Нечто продолжало атаковать его 
подсознание, и приходилось поддерживать защитный барьер не только вокруг 
себя, но и вокруг Головина. Постоянно мучили воспоминания, но он старался 
гнать их от себя. Очень не хотелось, чтобы кто-то копался в них.
	Но как бы он не старался, воспоминания все равно настойчиво лезли в 
голову...

                                   * * *

	Они мчались по улицам Берлина в "Мерседесе", направляясь в Главное 
управление имперской безопасности. Впереди сидели водитель и эсэсовец с 
автоматом, еще двое - по бокам от него. Он знал только одно - если бы 
хотели отправить его в гестапо, не повезли бы в Берлин. Он не был важной 
фигурой для этого...
	Берлин сильно изменился за то время, которое он не был в нем. Больше 
стало разрушений. Налеты следовали каждую ночь и большим количеством 
самолетов. На улицах люди разбирали завалы, и водителю зачастую 
приходилось ехать в объезд из-за перекрытого движения...
	На Принц-Альбрехтштрассе машина остановилась у здания штаб-квартиры 
РСХА. Под "конвоем" Эриха провели по длинным коридорам, пока не 
остановились у дверей шефа управления Эрнеста Кальтенбруннера. В приемной 
адьютант обергруппенфюрера, выслушав доклад сопровождавших его эсэсовцев, 
попросил подождать, так как в данный момент тот проводил у себя 
совещание. "Конвой" ушел, оставив его томиться в ожидании.
	Тот факт, что его доставили к самому шефу имперской безопасности, 
настораживал Эриха. Еще ни разу за время его работы в разведке ему не 
приходилось общаться с руководителями такого ранга. Обычно все шло через 
начальника отдела "Абвер II". Именно он участвовал в совещаниях по 
планированию совместных операций, а до Эриха доводили уже только приказ. 
И только тогда начиналась работа по уточнению деталей, выработке легенд, 
подбора снаряжения и тому подобному. Из руководителей высокого ранга ему 
приходилось общаться только с начальником Абвера адмиралом Вильгельмом 
Канарисом. И то только потому, что его отец был с ним в дружеских 
отношениях...
	Ждать пришлось около получаса. Наконец, двери распахнулись, и оттуда 
вышла целая плеяда высоких чинов СД. Никого из них Эрих не знал, и лишь 
одно лицо показалось ему смутно знакомым. Он попытался вспомнить, где мог 
видеть этого низкорослого, приземистого человека с квадратным мужицким 
черепом, узкими, плотно сжатыми губами и колючими карими глазами, которые 
были полуприкрыты тяжелыми, постоянно дергающимися веками. И только 
тогда, когда тот поравнялся с ним, Эрих вспомнил...
	Фотография, на которой отец стоял рядом с этим человеком, пожелтела 
от времени. Создавалось впечатление, что два бюргера встретились, чтобы 
выпить пива и побеседовать. В этот момент их и заснял фотограф.
	Рудольфу фон Шредеру в свою бытность в Мюнхене по долгу службы часто 
приходилось встречаться с Генрихом Мюллером, работавшим в баварской 
полиции и специализировавшимся на слежке за коммунистами. Обоих баварцев 
тесно связывала ненависть к этим людям...
	Шеф гестапо остановился и пристально посмотрел на него.
- Эрих фон Шредер?
- Да, господин группенфюрер, - ответил он, внутренне сразу же напрягшись.
	У него возникло предчувствие, что это внимание не сулило ему ничего 
хорошего.
- Я знал твоего отца, Эрих. Ты очень на него похож, на молодого. К 
сожалению, судьба развела нас в разные стороны, и мы теперь не общаемся.
	Эрих давно понял, что Мюллеру что-то от него надо, и ждал 
продолжения. И оно не заставило себя ждать.
- Как освободишься, зайди ко мне. Поговорим... Тем, более что теперь мы 
будем видеться гораздо чаще.
	Как хочешь, так и понимай эти слова! От взгляда, которым его одарил 
шеф гестапо, и от этой фразы Эриху стало не по себе. Он с удовольствием 
бы выполнил самое трудное задание, залез бы к Сталину в Кремль, но ему 
совсем не хотелось идти к Мюллеру. Эрих боялся. Но проигнорировать 
приглашение начальника IV управления РСХА было нельзя. Как говорится, 
ситуация безвыходная!
	Он решил оставить решение этой проблемы на потом. Сначала надо было 
узнать, для чего его доставили сюда таким образом. От этой мысли сразу 
стало легче, словно ему отсрочили исполнение приговора. Эрих улыбнулся и 
решительно открыл дверь.

                                   * * *

	Он очнулся оттого, что ударился головой о дерево. В глазах на миг 
потемнело, и Шредер упал. В висках стучало, волнами накатывала тошнота. 
Он настолько ослаб, что ему с трудом удалось подняться на ноги, и то с 
помощью Головина.
- Что с Вами, господин майор? - с тревогой в голосе спросил проводник.
- Ничего, все в порядке, - ответил Шредер.
- Может, передохнем?
	Он отрицательно мотнул головой.
- Нельзя! Погоня уже близко!
	Шредер чувствовал, что защита двух человек отнимает у него слишком 
много сил. В таком случае она была неэффективна. Распыляться было нельзя, 
иначе все это грозило закончиться тем, что он упадет и больше не встанет. 
И Шредер принял решение - сузить защиту до одного человека, себя. Жалко 
было, конечно, проводника, но приходилось выбирать из двух зол меньшее. 
Он не боялся заблудиться - мог вернуться обратно по невидимому, но вполне 
ощутимому при его способностях следу.
	Шредер снял с Головина защиту и заключил в незримый кокон себя. Сразу 
стало легче, давление ослабело, хотя и не исчезло совсем. Он снял руку 
Головина, поддерживающую его, и шагнул вперед...
	Они стояли на краю приветливой полянки. Головин хотел уже шагнуть 
вперед, но Шредер остановил его. Его способности ясно позволяли 
почувствовать, что эта полянка и не полянка на самом деле. Осторожно он 
прощупал ее.
	Под травяным покровом скрывалось нечто большое и очень опасное. И не 
трава это была вовсе, а только имитация.
- Сюда не пойдем, - сказал Шредер. - Обойдем стороной...

                                   * * *

	Они похоронили Глухих и двинулись дальше. Следов не было, но Свинцов 
давно уже понял, что Шредер с Головиным держат путь вглубь "гиблого 
места". Конечно, никаких оснований быть уверенным в правильности такого 
решения у него не было. Но он почему-то не сомневался в этом, шел 
уверенно и вел за собой людей. Словно кто-то подсказывал ему, куда идти.
	Ощущение, что кто-то копается в его мыслях, не пропадало. А потом 
опять пришли воспоминания...
	Вечером, после того злополучного собрания, у него был крупный 
разговор с отцом. Звягинцев не зря сказал, что они пересмотрят свои 
слова. Уж он-то знал, что секретарь райкома партии сможет вправить мозги 
непонятливому сыну.
	После разговора с секретарем райкома комсомола отец пришел 
разъяренным, как бык. Они долго беседовали, то повышая голос до крика, то 
снижая до шепота. Спорили до хрипоты, легли спать уже под утро. Отец 
сумел сделать то, чего добивался. Он стал припоминать некоторую 
странность в поведении Головина-старшего, подозрительных на его взгляд 
людей, появлявшихся время от времени в сторожке лесника.
	Остаток ночи он не спал, все думал, размышлял. И пришел к решению, 
что отец Васьки все-таки был виноват. А вот его друг, конечно же, об этом 
и не подозревал! Васька был хорошим комсомольцем и уж наверняка бы не 
стал молчать, если бы заподозрил что-нибудь неладное. Ему захотелось 
поговорить с ним, и с утра пораньше он отправился к сторожке...
	Люди в штатском с военной выправкой вывели избитого Ваську из дома и 
посадили в черный автомобиль.
- Стойте! - крикнул он, забыв об осторожности, и подбежал к машине. - 
Куда вы его увозите?
	Человек захлопнул дверцу и повернулся к нему. Взгляд, которым 
незнакомец окинул его, заставил поежиться, а в душу заполз противный 
страх. Он пожалел, что поступил так опрометчиво, но было уже поздно.
- Ты кто такой?
- Я? - заплетающимся языком пролепетал он и стал лихорадочно врать. - Я - 
товарищ Василия, пришел по поручению комсомольцев.
- А! - улыбнулся незнакомец. - Оперативно сработали ребята! Молодцы! 
Быстро отреагировали на сигнал и помогли нам раскрыть еще одного врага 
Советской власти.
- Куда вы его забираете? - повторил он свой вопрос и сразу понял, что 
сморозил глупость.
	В самом деле, ну куда могли забирать человека с утра пораньше люди, 
на лицах которых было прямо-таки написано, что они принадлежат к касте 
милиционеров или чекистов. Только вот ничего уголовного Васька не 
совершал, поэтому люди эти не могли быть никем, кроме как сотрудниками 
НКВД. А уж они известно, куда могли забрать человека.
	Его вопрос совсем развеселил незнакомца. Он хлопнул его по плечу и 
сказал:
- Не задавай лишних вопросов, парень. Меньше знаешь, лучше спишь. Понял?
	Он кивнул.
- Вот и хорошо. Возвращайся обратно и никому не говори, что ты здесь 
видел...
	Ему очень хотелось поговорить с Лизой, но в тот день она не пришла. 
Ее отец сказал, что она уехала в другой район к больной тетке. И ему не 
оставалось ничего другого, как повиниться перед своими товарищами, 
признаться в своей неправоте. Так он сумел сохранить свое положение в 
организации и среди товарищей.
	Лизе повезло меньше. Ее все-таки исключили из комсомола. На свое 
счастье девушка больше отмалчивалась в этот раз, чем говорила. Да и что 
было говорить, когда вина Головина-старшего была доказана, а Васька сам 
много чего лишнего наговорил на собрании?
	Волна, вызванная арестом Ивана Андреевича, быстро докатилась до 
райцентра. Лесник на допросах сознался во всем и назвал сообщников. Были 
арестованы первый секретарь райкома партии и некоторые другие 
руководители района. Отец ходил какой-то напряженный, было видно, что он 
чего-то ждет и боится. Лишь много позже он понял, чего боялся отец...
	Как бы то ни было, теперь его бывший друг стал его врагом. Что 
толкнуло его на путь предательства, можно было только догадываться. В 
любом случае, этого он простить не мог. Между ними не осталось ничего 
общего. Он не был уверен даже в том, что Васька до сих пор любит Лизу. А 
он любил. И это тоже играло немаловажную роль...

                                   * * *

	Внезапно ощущение того, что в мыслях кто-то копается, исчезло. А с 
ним ушли и воспоминания. Сразу стало как-то веселее, не пугала даже 
зловещая тишина, заставлявшая при каждом звуке вздрагивать.
	Они шли уже часа полтора, продираясь через заросли, когда земля под 
Бельским вдруг разверзлась, открывая трясину, и он провалился. Его тут же 
стало засасывать, но младший сержант успел бросить поперек трещины 
пулемет. Он налег на него всем телом, и это не давало трясине засосать 
его.
- Держись! - крикнули одновременно Свинцов и Дворянкин, бросаясь к нему.
- Меня кто-то схватил за ноги! - заорал Бельский. - Скорее, я не смогу 
долго продержаться!
	Действительно, его тело сотрясали мощные толчки, будто кто-то и в 
самом деле пытался утащить его в трясину. Глаза пулеметчика были 
вытаращены от страха, он не прекращал кричать. Свинцов и Дворянкин 
схватили его под руки и стали тащить. Но трясина никак не хотела отдавать 
свою жертву. И лишь тогда, когда им пришли на помощь Железнов с 
Васнецовым, Бельского удалось, наконец, вырвать из ее цепких лап.
	Пулеметчик был весь заляпан грязью. Дышал он тяжело и вроде не верил, 
что все еще жив. Наконец, минут через десять Бельский отошел и прохрипел:
- Спасибо, ребята! Я уж думал все, конец пришел! Кто-то пытался утащить 
меня вниз, черт возьми!
- Хорошо, все обошлось! - сказал Свинцов.
- Сапоги вот только потерял, - пожаловался Бельский, глядя на свои голые 
ступни. - Жалко, хорошие были сапоги! Я их у бабки на толкучке за банку 
тушенки выменял.
- Ну и гад же ты! - сплюнул Железнов. - Мог бы и побольше старухе дать!
- Да куда ей больше? - искренне удивился пулеметчик. - Да и не было у 
меня больше-то.
- Поди, для детишек взяла, - заметил бывший моряк. - Лучше бы ты и не 
брал их вовсе. Может, кто-нибудь и больше бы дал.
- Что ты ко мне привязался? - возмутился Бельский, оглядываясь в поисках 
поддержки товарищей. - Я шел по барахолке, смотрю, стоит бабка, продает 
сапоги. Никто не хотел брать. Я предложил ей все, что у меня было.
	Дворянкину надоело слушать их препирательство, и он вмешался:
- Хватит болтать! Нашли время для разбирательств!.. А ты, Бельский, как 
вернемся, получишь три наряда вне очереди.
- За что, товарищ лейтенант?
- За разбазаривание казенного имущества! Тебе тушенку не для того дают, 
чтобы ты менял ее на сапоги!
- Но...
- Отставить разговорчики!
	Воцарилась тишина, но ненадолго. Послышался изумленный голос Петрова:
- Братцы! А где же трясина?
	Все с удивлением посмотрели на него, потом на то место, где минут 
пятнадцать назад тонул Бельский. Трещины не было. Лишь только его пулемет 
одиноко валялся на земле. Свинцов поднял оружие, затем осторожно наступил 
на это место ногой и даже попрыгал.
- Твердо! - сообщил он остальным. - Будто ничего и не было!
	Бойцы обступили его и тоже стали пробовать землю ногой, обсуждая это 
событие. Тем временем Свинцов осмотрел пулемет и передал его Дворянкину.
- Посмотри-ка.
	Дуло было погнуто, что доказывало тот факт, что нечто действительно 
дергало Бельского за ноги. Сталь не выдержала напора, прогнулась. 
Ненамного, слегка...
- Бесполезная железяка, - констатировал Дворянкин, разглядывая ствол 
пулемета. - Что это было? И куда делась трещина?
- Очередная загадка "гиблого места", - ответил Свинцов.
- Что-то слишком много загадок накопилось за последнее время, - заметил 
Васнецов, прислушивавшийся к их разговору. - А где ответы?
- Ответов пока нету, - сказал Свинцов, который и сам не раз задавался 
подобным вопросом. - И боюсь, мы не скоро их получим. Если получим 
вообще...
	Дворянкин хотел уже выбросить ставший бесполезным пулемет, но 
Бельский отобрал его, сказав, что оружие закреплено за ним, и он его не 
оставит. Спорить никто не стал, всем была известна его "любовь" к своему 
"Дягтереву". Запасливый Васнецов достал из вещмешка лапти и подарил их 
пулеметчику.
- На, держи. Это, конечно, не сапоги, но не ходить же тебе босиком по 
лесу! Поди, чай, непривычен к этому? Вырос-то в городе?
	Бельский кивнул и принялся сосредоточенно надевать лапти, а старшина 
помогал ему. Тем временем Свинцов задумчиво смотрел на веревку, висевшую 
на плече Дворянкина.
- Дай-ка сюда, - попросил он лейтенанта.
	Тот молча отдал. Свинцов внимательно осмотрел ее, подергал и 
поинтересовался:
- Прочная, а, Сань?
	Тот пожал плечами.
- Если это та самая веревка, то да.
- Так, - сказал Свинцов, - давайте-ка, обвяжемся ею. Кто знает, какой 
сюрприз еще ожидает нас в этом лесу. На счастье Бельского, он успел 
кинуть поперек трещины пулемет. Я не хочу, чтобы подобное повторилось!
- Мне это не нравится! - заявил Васнецов.
- Мне тоже, старшина, - ответил Свинцов...
	Бойцы обвязались веревкой и пошли дальше. Впереди Свинцов, за ним - 
Дворянкин, потом Васнецов, Железнов, Мошнов, Рябинов, Краснов. Замыкал 
колонну Бельский со своим бесполезным пулеметом. Все они очень походили 
на альпинистов. И лишь только то, что у всех было оружие, и шли они не по 
горам, а продирались через лес, смывало это сходство.
	Через полчаса, когда Свинцов уже склонялся к мнению, что пора бы 
устроить небольшой привал и перекусить, вдруг раздался крик Краснова:
- Эй, стойте! Здесь что-то неладное творится с Бельским!
	Да, с младшим сержантом не совсем было ладно. А точнее - совсем не 
ладно. У тела Бельского не было головы, а из шеи фонтаном хлестала кровь.
- Что происходит, черт возьми! - взорвался Дворянкин. - Кто это сделал, 
старлей?
	Свинцов понимал, что рано или поздно нервы его спутников не выдержат. 
Здесь все было не так, возникало много вопросов, но он не мог дать на них 
ответы, потому что сам не знал. Дворянкин был первым, кто открыто 
высказал свое возмущение. Но Свинцов видел, что все остальные 
поддерживают лейтенанта.
- Не знаю! - ответил он, не отрывая взгляд от трупа. - Я в таком же 
положении, как и ты!
	Дворянкин хотел еще что-то сказать, но тут к ним подошел старшина.
- Посмотрите-ка на это!
	В руках Васнецов держал голову Бельского. Лейтенанту, видимо, 
приходилось видеть различные части тела людей отдельно от их владельцев - 
на фронте чего только не насмотришься! А вот Свинцову такого встречать 
еще не приходилось. Остановившийся и остекленевший взгляд, казалось, 
проникал в самую душу, синие губы плотно сжаты, черты лица заострились. 
От этого кровавого зрелища старшего лейтенанта замутило, спазм сжал 
желудок, выталкивая остатки утренней пищи наружу.
- Смотри-ка, срезано ровно, словно ножом гильотины! - сквозь приступы 
рвоты услышал он голос Дворянкина. - Чем же в этом богом забытом лесу 
могла быть срезана голова, чтобы бедолага не пикнул, и другие ничего не 
заметили?
- Я почувствовал, что веревка уж слишком сильно натянулась, - сказал 
Краснов. - Оглянулся, а он волочится по земле, и головы нету. Ну, тут я 
сразу же и крикнул.
	В отряде в боевых действиях принимали участие только Свинцов, 
Дворянкин, Васнецов, Железнов и Краснов. Бельский, чье тело лежало сейчас 
в нескольких шагах от старшего лейтенанта, а голова находилась в руках 
старшины, тоже был опытным солдатом. Остальные ребята были из молодого 
пополнения и ничего не видели. Произошедшее с Бельским их, конечно, тоже 
поразило, но, на их счастье, они не разглядывали отдельные части трупа, 
как Свинцов. Иначе вывороченных наизнанку желудков было бы намного 
больше.
	Старший лейтенант успел уже оправиться от приступа рвоты, но на 
голову старался не смотреть.
- Где была голова? - поинтересовался он.
- В нескольких шагах отсюда, - ответил старшина.
	Они тщательно обследовали это место. Осмотр ничего не дал. Впрочем, 
Свинцов и не ожидал ничего другого.
- Похоже, за нас серьезно взялись. Бельский - это только начало! Боюсь, 
он будет не единственным. Смотрите в оба, ребята! А теперь давайте-ка 
побыстрей похороним Бельского и двинем дальше.
- Может, лучше вернуться? - неуверенно предложил Дворянкин. - Нас слишком 
мало, чтобы идти дальше!
- У нас есть приказ, лейтенант! - жестко ответил Свинцов. - Надо 
задержать немецких агентов любой ценой! Слышишь, любой! Так что нечего 
тут рассусоливать! Пошли!
- Иногда цена бывает слишком велика, - тихо заметил Дворянкин, но старший 
лейтенант уже не слышал его...
	Они похоронили Бельского, положив на могилу пулемет без диска, чтобы 
можно было легко отыскать ее, и пошли дальше. Пока комья земли не закрыли 
лицо, Свинцову так и казалось, что голова смотрит на него своим мертвым 
взглядом. Это зрелище и сейчас преследовало его.
	Еще пару часов бойцы с великой осторожностью пробирались по лесу, 
постоянно озираясь по сторонам. Вдруг Свинцов остановился.
- Они близко, прошли здесь совсем недавно, - сказал он, указывая на 
свежий след сапога.
- Побыстрей бы! - заявил Железнов, сплевывая на землю. - Мне не терпится 
убраться отсюда!
	Свинцов осторожно раздвинул заросли. Перед ними раскинулась небольшая 
полянка, вся усыпанная яркими цветами, от которых исходил дурманящий 
запах. Она была такой приветливой, что так и хотелось броситься на это 
великолепие и дать отдохнуть уставшим мышцам. Но Свинцом каким-то 
звериным чутьем ощущал, что на этой поляне не все в порядке. Уж слишком 
сильно она манила к себе.
- Дайте-ка мне мешок Бельского, - попросил он.
	Размахнувшись, Свинцов, что есть силы, запустил его на поляну. Мешок 
упал чуть ли не на середину, но ничего не произошло.
- Ладно, товарищ старший лейтенант, пойдемте отдохнем, - предложил 
Железнов. - Видите, все в порядке, опасности нет...
	Но Свинцов жестом остановил его. В следующее мгновение на поляне что-
то щелкнуло, и вдруг на ее месте образовалась огромная воронка, внутри 
которой шевелилось что-то ужасное без определенной формы. Это нечто было 
явно живое...
- А, сволочь! - крикнул разом побледневший Железнов и швырнул туда 
гранату, а остальные поддержали его огнем.
	Прогремел взрыв, воронка схлопнулась, и взорам бойцов опять предстала 
полянка. Только цветы на ней стали быстро увядать, а трава чернеть. И 
через пару минут перед ними вместо поляны простиралось черное пятно.
- Если бы не командир, была бы прекрасная братская могила! - заметил 
Васнецов. - И никто даже косточек не нашел бы!
	Солдаты переглянулись между собой. Кажется, до них только-только стал 
доходить смысл произошедшего.
- Отставить разговорчики! - одернул их Свинцов. - Двигаем дальше. Надо 
попытатся догнать их. Они не могли далеко уйти!

                                    8.

	Подъем был трудным и утомительным. Лед, сверкая на солнце, слепил 
глаза. Они обливались потом и еле переводили дух. Кое-где лед был сплошь 
иссечен трещинами и расселинами, пробираться в таких местах было тяжело и 
опасно. А вокруг, насколько хватало взгляда, простирался ледник.
Как они сюда попали, было известно одному лишь богу. Группа обошла 
коварную полянку и пошла дальше. И вдруг они остались вдвоем, очутившись 
вместе с Дворянкиным в этом богом забытом месте. Изменилось и снаряжение. 
Оружие осталось, а вот вместо военной формы на них была теплая одежда - 
шапки, куртки, штаны, шипованные ботинки.
	Первое время они орали во все горло, надеясь, что их солдаты 
находятся где-нибудь неподалеку. Однако после того как их голоса охрипли, 
офицеры поняли, что они здесь совершенно одни. Стоять на месте не было 
смысла, и они двинулись вперед, хотя куда надо было идти, ни Свинцов, ни 
Дворянкин не имели ни малейшего представления...
	Через час движения на их пути встала преграда. Это была огромная 
расселина, не меньше полсотни метров в поперечнике. Она образовалась, 
видно, давно - края были не ровные и острые, как у свежей трещины, а 
обтаявшие, изъеденные временем. Неподалеку обнаружилась перемычка - 
громадный пласт плотного, слежавшегося снега, соединявшего, словно мост, 
края этой пропасти. Наполовину он превратился в лед, но эта переправа не 
показалась им надежной. Мост этот подтаивал, обламывался и грозил каждую 
минуту обрушиться. Видно было, что совсем недавно от него отвалились 
большие куски, а пока они стояли и разглядывали его, огромная снежная 
глыба оторвалась и рухнула вниз.
	Свинцов осторожно заглянул туда. Взгляд не достигал края этой снежной 
массы, а уж дна пропасти и вовсе нельзя было разглядеть. И обойти ее не 
представлялось возможным - расселина тянулась, видимо, через весь ледник.
- Не нравится мне это, - признался Свинцов. - Совсем не нравится. Что 
будем делать?
- Надо перебираться, - ответил Дворянкин. - Другого пути нет.
- А ты уверен, что мы правильно идем? Может, надо двигаться в другую 
сторону?
	Дворянкин пожал плечами.
- Не уверен. Но раз уж выбрали направление, надо двигаться по нему. Куда-
нибудь да выйдем!
	Он снял с плеча веревку и обвязал один из ее концов вокруг пояса.
- Ну, пожелай мне ни пуха, ни пера! - сказал Дворянкин и осторожно 
соскользнул вниз, туда, где начиналась снеговая перемычка.
- Ни пуха, ни пера! - крикнул Свинцов ему вслед.
- К черту! - донеслось снизу.
	Медленно, рассчитывая каждое движение, Дворянкин пошел по этому 
ненадежному мосту. Свинцов ожидал, что в любое мгновение перемычка 
рухнет, но все обошлось. Лейтенант взобрался на противоположный край 
расселины (который был не слишком крутым, но скользким, подтаяв на 
солнце) и уселся на узком карнизе, лицом к нему.
- Теперь ты! - крикнул он Свинцову. - Только не останавливайся и не 
смотри вниз! Эта махина того и гляди развалится!
	Старший лейтенант приспособил на пояс веревку и двинулся вперед, 
осторожно балансируя, чтобы не упасть. Ясно было, что мост еле дышит. 
Снежная масса под ногами Свинцова дрогнула, чуть заметно качнулась и 
задрожала. Во рту сразу пересохло, сердце застучало сильнее. И вдруг 
раздался громкий треск. Сзади что-то случилось. Это было понятно по сразу 
ставшим напряженным лицу Дворянкина. Где-то внизу послышалось далекое 
слабое журчание и плеск воды, и Свинцов невольно глянул туда, в мерцающую 
ледяную бездну. Сразу закружилась голова, и он пошатнулся.
- Выше голову! - крикнул ему повелительно Дворянкин. - Не смотри вниз!
	Свинцов поднял голову и больше не смотрел в расселину, хотя его так и 
тянуло это сделать.
- Так! - увидев, что его приказание исполнено, продолжил лейтенант. - 
Теперь вперед и побыстрее!
	Свинцов уже собирался продолжить движение, но тут прямо перед ним 
снежное полотно треснуло и стало быстро расходиться в разные стороны. Он 
заторопился, широко шагнул, но ботинок не удержался на скользкой 
поверхности, и он провалился в трещину, успев, правда, ухватиться за ее 
край. Позади что-то трещало, двигалось, а снизу донесся глухой далекий 
грохот - обвалившиеся глыбы достигли дна пропасти. Сердце бешено 
заколотилось, тошнота подступила к горлу. Пальцы предательски съезжали по 
скользкому льду, и он понял, что еще немного - и он полетит вниз.
	Но тут веревка, прикрепленная к поясу, натянулась, как струна, и 
сползание прекратилось.
- Толя! - услышал он голос Дворянкина. - Скорее заползай наверх, я буду 
подтягивать тебя!
	Сразу стало легче. С трудом, оскальзываясь на ледяной поверхности, он 
сумел заползти на остатки снежного моста. Несколько секунд Свинцов 
переводил дыхание, потом осторожно пополз подальше от края. Через 
несколько метров он рискнул подняться.
	Дворянкин, прочно усевшись на выступе скалы и изо всех сил упираясь 
ногами в подтаявший снег, тянул веревку, поспешно сматывая ее по мере 
того, как Свинцов приближался к нему.
	Ему оставалось пройти каких-нибудь несколько шагов до спасительного 
края, Когда мосту пришел конец. Послышался громкий треск, и остатки 
снежной перемычки рухнули вниз, а вслед за ними полетел и Свинцов. Но 
буквально через несколько секунд последовал сильный рывок, и он завис над 
бездонной пропастью. Почти сразу же его ударило о ледяную стену, но 
Свинцов успел отчаянным усилием впиться пальцами в небольшие трещинки, 
пересекавшие ее, а одна из его ног через секунду нащупала какой-то 
небольшой выступ, в то время как другая висела в воздухе. Это положение 
было настолько неудобным, что он неминуемо упал бы, если бы не веревка, 
которая поддерживала его.
- Толя, как ты? - услышал он сверху голос Дворянкина.
- Нормально, - ответил Свинцов.
- Я тут немного съехал, но это ничего. Сейчас я тебя вытащу.
	У него сразу стало тепло на душе. Он представил, как лейтенант стоит 
на краю пропасти, рискуя в любой момент соскользнуть в пропасть вслед за 
ним.
- Слушай, Саня! - крикнул он. - Обоим нам не вылезти. Тебе меня не 
вытащить. Зачем нужны эти напрасные усилия? Я не могу воспользоваться 
своим ножом, а у тебя такая возможность есть. Перережь веревку!
- Замолчи! - возмущенно оборвал его Дворянкин. - И чтобы я больше не 
слышал подобной чепухи! Я тебя вытащу! Вот только освободись от своей 
поклажи.
	Свинцов подумал, что в его положении сделать это будет не так легко. 
Прильнув к ледяной стене, он удерживался на ней невероятным напряжением 
всех мышц, которое с каждой секундой становилось все невыносимее. К тому 
же пальцы заледенели, их ломило от холода. Он знал, что скоро они 
потеряют чувствительность, а через некоторое время - способность 
двигаться.
- Не бойся! - крикнул ему Дворянкин, словно прочитав его мысли. - Я буду 
держать тебя! Освобождайся от поклажи!
	С трудом вытащив из трещины левую руку, Свинцов скинул сначала 
автомат, потом одну лямку вещмешка. Поменяв руки, он освободился от 
второй, и мешок полетел в пропасть. Но при этом его нога соскользнула с 
выступа, пальцы вырвало из трещинок, за которые он держался. Рывок был 
таким сильным, что Свинцов заскользил вдоль стены вниз, поняв, что тащит 
за собой Дворянкина.
	Впрочем, скоро натянулась, да и ноги вдруг обрели опору - небольшой 
выступ, на котором вполне можно было стоять, прижимаясь к холодной 
ледяной стене.
- Черт! - услышал он голос Дворянкина. - Съехал немного! Но ничего! Я 
сейчас сделаю несколько зарубок, а потом вытащу тебя, упираясь в них.
	Свинцов услышал, как сверху застучало стальное лезвие, впиваясь в 
лед.
- Зря ты силы на меня тратишь! - крикнул он наверх. - Лед тает, еще 
немного - и ты можешь свалиться вместе со мной! Бросай это занятие, 
слышишь? Незачем нам обоим погибать! Понятно? Ты молодчина, сделал все, 
что мог! Бросай меня и выбирайся наверх!
- Молчи! - отозвался лейтенант. - Сейчас сделаю упоры для ног поглубже и 
вытащу тебя! И не уговаривай меня! Я буду тянуть до тех пор, пока мы 
отсюда не выберемся! Понятно?
	Свинцов не ответил. Он осторожно спустил вниз правую руку и нащупал 
рукоять финки. Непослушные пальцы с трудом сомкнулись на ней и потянули 
клинок из ножен. О чем он больше всего молил бога, так это о том, чтобы 
нож не вылетел из онемевшей руки. Тогда обоим пришел бы конец.
	Осторожно подняв руку над головой, он коснулся лезвием веревки.
- Слушай меня, Саня! - крикнул Свинцов. - Сейчас я перережу веревку! 
Лучше спастись одному, чем погибнуть обоим! Прощай!
- Не смей! - сразу же отозвался Дворянкин. - Дай мне тебя вытащить! 
Только продержись еще немного, Толя, а я тебя уж выволоку! Спокойнее, 
дружище! Мы с тобой выкарабкаемся, вот увидишь!
	Свинцов не ответил. Следя глазами за ножом, он непослушными пальцами 
стал перерезать веревку.
- Что ты делаешь? - отчаянно закричал Дворянкин, видимо, по колебаниям 
веревки поняв, чем занимается старший лейтенант. - Если ты ее перережешь, 
я тебя и на том свете достану! Спасаться - так обоим или никому, слышишь? 
Мы сейчас выберемся! Только подожди, Толя! Ради бога, не торопись!
	Свинцов, не сводивший глаз с ножа, вдруг почувствовал сильный страх, 
заставивший его покрыться липким, противным потом. Он, оказывается, 
совсем не хотел умирать!
- Ладно! - откликнулся он. - Я подожду. Только если что, Саня, я перережу 
веревку!
	Некоторое время ничего не происходило. Дворянкин сосредоточенно 
работал наверху, Свинцов ждал.
- Готово! - послышался крик лейтенанта. - Сейчас я буду тащить, а ты лезь 
наверх!
	Веревка натянулась еще сильнее и рывками поползла наверх. Свинцов, 
отправив финку на месть, полез по стене, используя для опоры любой мало-
мальски заметный выступ, углубление или трещинку. Пот заливал глаза, 
пальцы уже ничего не чувствовали, но он настойчиво продолжал ползти.
	Он услышал вскрик, веревка вдруг ослабла, потом натянулась. Но, 
несмотря на это, Свинцов начал сползать вниз. Он понял, что Дворянкин 
потерял опору и в эти мгновения медленно, но верно приближается к краю 
пропасти, отчаянно пытаясь остановить это смертоносное движение.
	В этот краткий миг он с пронзительной ясностью осознал, что будет 
единственно правильным решением. Да, ему очень хотелось жить, он боялся 
смерти, не мог представить себя мертвым. Но и тот отчаянно 
сопротивлявшийся человек наверху тоже не хотел умирать. Ему стоило только 
раз провести по веревке - и он был бы спасен! Но тот человек выбрал 
спасение своего товарища...
	Свинцов извлек из ножен финку и перерезал веревку. Последнее, что он 
увидел - это как она лопнула, почувствовал, что его тело отрывается от 
стены и начинает стремительно, со свистом в ушах, падать в бездонную 
ледяную пропасть...

                               * * *

	Только что он летел в пропасть, а теперь стоял опять среди своих 
товарищей на том же самом месте, откуда его вырвала неведомая сила. Со 
снаряжением, которое, как помнилось, он скинул вниз. С глубоким 
облегчением Свинцов осознал, что все виденное им до этого было каким-то 
странным видением.
- О, начальство объявилось! - услышал он голос Железнова, но не успел 
осмыслить его слова, потому что к нему подлетел Дворянкин, заключил в 
объятия, стал тормошить, словно они не виделись сотню-другую лет.
- Саня! Живой!
- Живой, - подтвердил Свинцов, но слова лейтенанта его насторожили. - А 
почему я должен быть мертвым?
- Как же? - удивился лейтенант. - Ты ведь перерезал веревку!
	Вот тут до Свинцова дошло, что все виденное им - реальность, только 
какая-то иная. Словно кто-то испытывал их. В подобных же ситуациях 
оказались Васнецов и Железнов, Петров и Мошнов. Создавалось такое 
впечатление, что кто-то искусственно создал для них такую обстановку, в 
которой испытывал их. Только вот на что? Проанализировав рассказы 
товарищей, Свинцов начал догадываться, в чем тут дело. Васнецов с 
Железновым оказались на тонущем корабле, Петров с Мошновым - в жестокой 
рукопашной схватке, а сам он с Дворянкиным - в горах. Обстановка была 
разной, но ситуации - сходными. Каждый из них спасал другого, как мог, до 
последнего, пусть даже и ценой собственной жизни. Значит, их испытывали 
на взаимовыручку. Непонятно было только одно - с какой целью?..
	Первыми объявились Васнецов и Железнов. Кроме них на месте никого не 
было. Долго и упорно они звали своих товарищей, но никто не откликался. 
Примерно через полчаса появились Петров и Мошнов. Старшина им сразу же 
объяснил ситуацию, и они стали ждать.
	Еще через полчаса рядом с ними бесшумно материализовались, появившись 
из ничего, Свинцов и Дворянкин. Старшина и младший сержант уже видели 
подобное, а вот для Петрова и Мошнова это было в новинку и поначалу 
шокировало их. Теперь оставалось дождаться только Рябинова и Краснова. Но 
ни через полчаса, ни через час те не объявились.
- Больше ждать не имеет смысла, - сказал Свинцов, поглядывая на небо. - 
Уже темнеет. Надо искать подходящее место для ночлега. Надеюсь, вы не 
собираетесь бродить ночью по лесу?
	Все вспомнили прошлую ночь, поэтому спорить никто не стал. Через 
полчаса им попалась вполне приличная полянка. Памятуя о недавнем 
происшествии, проверили ее. Ловушки не было. Люди с удовольствием скинули 
вещмешки, оружие и растянулись на земле.
	Быстро темнело. Поев, как следует, так как они уже давно не ели, 
Дворянкин и Свинцов принялись обсуждать ситуацию, в которую их совсем 
недавно забросила неведомая сила. Остальные о чем-то переговаривались 
вполголоса, но командиры не обращали на них никакого внимания. Но вот от 
группы бойцов отделился Васнецов и подошел к ним.
- Товарищи командиры, приглашаем вас принять участие в партийно-
комсомольском собрании.
- Здесь? - удивился Дворянкин.
- Повестка? - поинтересовался Свинцов.
- Положение, в котором мы оказались, - последовал ответ.
	Свинцов вздохнул, но поднялся на ноги. Он подозревал, что нечто 
подобное стоит ожидать - слишком много загадочного и опасного таило в 
себе "гиблое место". И не стоило обманываться - ничего хорошего от этого 
собрания ждать не приходилось.
- Товарищи, - начал Васнецов, который председательствовал на этом 
собрании, - мы собрались, чтобы обсудить то, что с нами происходит здесь. 
Ни для кого не секрет, что чем дальше мы углубляемся в этот лес, тем хуже 
становится наше положение. С того момента, как вошли сюда, мы потеряли 
уже четверых - сначала Глухих, потом Бельского, а теперь и Рябинова с 
Красновым. При этом мы даже не знаем, что происходит. Это выше нашего 
понимания. Кто-то или что-то планомерно уничтожает нас, а нам нечем даже 
ответить. Мы не знаем, откуда исходит опасность, не знаем, с чем нам 
пришлось столкнуться. Единственный человек, который мог бы объяснить нам, 
что происходит, молчит. В сложившейся ситуации мы, коммунисты и 
комсомольцы взвода (точнее, того, что от него осталось), считаем, что 
дальнейшее продвижение вглубь леса нецелесообразно. Вот так! Предлагаем 
вернуться обратно, к болоту, и большими силами прочесать территорию.
	Закончив, старшина вопросительно посмотрел на Свинцова. Тот понял, 
чего от него ждут, откашлялся и стал говорить:
- Ну, что я могу сказать? Мне ваша позиция ясна. Но есть одно "но"... 
Есть приказ задержать фашистских агентов любыми средствами!
- А куда они денутся, товарищ старший лейтенант? - вмешался Железнов. - 
Сами же говорили, что дорога здесь одна - та, по которой мы сюда пришли. 
Там их и можно встретить.
- А что вы скажете своим товарищам? - поинтересовался Свинцов. - Как 
объясните им невыполнение приказа? Кто поверит в то, что мы видели и 
испытали?
- С другой стороны может статься так, что объяснять будет некому, если 
так и дальше будет продолжаться, - заметил Васнецов. - А так мы можем 
предупредить остальных и помочь им избежать лишних жертв.
- Другими словами, вы боитесь.
	Свинцов ожидал вспышки негодования. Слишком серьезным было обвинение 
в адрес тех, из которых большинство не раз смотрело смерти в глаза. Но 
старшину это ничуть, похоже, не смутило.
- Послушай, старший лейтенант, - сказал он, нарушая субординацию, - я уже 
достаточно долго прожил на этой земле и многое повидал. Но с таким мне 
пришлось столкнуться впервые! Да, я боюсь! И остальные тоже боятся! 
Боятся умереть неизвестно за что. Легче выдержать десяток сильнейших 
боев, чем ждать, когда тебя убьет нечто! Неужели ты не чувствуешь этого, 
старший лейтенант?
- Нет, - ответил тот. - Я согласен, здесь много странного. Но у меня есть 
приказ. Неужели что-то может остановить бойца, когда он выполняет 
задание? Неужели что-то может заставить человека военного бросить все и 
убежать? Может, но только не в Советском Союзе!
- Тут все ясно, - сказал Железнов. - Давайте голосовать.
	Пять "за", один "против". Дворянкин виновато развел руками.
- Извини, Толя, мне тоже не по себе. Я полностью согласен со своими 
людьми. Нет смысла рисковать напрасно.
	Итак, он остался в одиночестве. Спорить не имело смысла. Свинцов 
усмехнулся.
- Поступайте, как знаете. Я расцениваю это, как дезертирство! Вы можете 
убираться ко всем чертям! А я продолжу преследование и один поймаю этих 
гадов!

                               * * *

	Весь день Лиза шла по тропинке. Почему-то она была уверена, что эта 
дорожка выведет ее к цели. Сначала, как и при первом проникновении в 
"гиблое место", возникло ощущение, что кто-то копается в ее мыслях, но 
потом оно исчезло. Кроме этого, да еще гнетущей тишины, ничего необычного 
не происходило. Лишь только один раз что-то громко грохнуло где-то 
недалеко, и послышались автоматные очереди, но все быстро закончилось.
	Она очень торопилась, но создавалось впечатление, что те, кого она 
пыталась догнать, всегда оставались на прежнем расстоянии от нее. Пару 
раз, когда чувство голода становилось особенно невыносимым, будто по 
мановению волшебной палочки перед ней вырастали кусты с малиной, полянки, 
полные земляники и клубники. Сильно это не насыщало, но, тем не менее, 
притупляло голод.
	К вечеру она выбралась на еще одну полянку. Она так вымоталась за 
день, что, поужинав ягодами, легла и уснула, как убитая, без снов. Не 
разбудил ее даже сильный крик, прозвучавший в этой мертвой тишине 
особенно громко.
	Проснулась девушка оттого, что кто-то сильно ударил ее хворостиной по 
ногам. Ничего не понимая после сна, она вскочила и увидела перед собой 
разъяренного отца.
- Папа?
- Ах ты, маленькая гадинка! - он опять хлестнул ее прутом. - Сколько раз 
я тебе говорил, чтобы ты не шлялась с этим Васькой? Опять к нему бежишь?
	Лиза сначала испугалась. Но она уже не была той девчонкой, которую 
можно было так просто запугать. Ее страх перед отцом кончился тогда, 
когда она сбежала из-под замка к своему другу.
- Да, к нему! - с вызовом ответила она.
	Лиза не заметила его движения и поэтому не успела среагировать. Отец 
схватил ее за волосы и намотал их быстро на руку. Было очень больно, и 
девушка не могла даже пошевелиться без того, чтобы в голове ее движение 
не отдалось сильной болью.
- Отпусти меня! Слышишь, ты?
	Она скорее почувствовала, чем увидела, как он нехорошо усмехнулся.
- Ты, кажется, решила мне перечить? Мне, своему отцу?.. Придется мне 
научить тебя слушаться старших!
	Лиза слишком хорошо знала, что последует за этими словами. Если бы 
она повинилась, заплакала или начала молить о пощаде, отец мог бы сменить 
гнев на милость, хотя и в этом случае ей хорошо досталось бы. Но когда 
кто-то из родных перечил ему, он впадал в ярость и мог избить до 
полусмерти. А она именно это и сделала, потому что не хотела идти у него 
на поводу.
- Что тебе от меня надо? Хочешь, чтобы я отказалась от Васьки? Так вот - 
этого не будет! Ты можешь забить меня до смерти, от своего я не 
отступлюсь! Я люблю его! Понимаешь, люблю!
	Отец молчал, словно ему было интересно то, о чем она ему говорила.
- Ты же погиб в сорок втором под Ленинградом? Зачем ты явился ко мне? Ты 
испортил жизнь маме, сведя раньше времени ее в могилу! Ты пытался решать 
за меня то, что я должна была решать сама! Так что же ты теперь хочешь? 
Знай, я не боюсь тебя!
- Дочка, я же добра тебе хочу! - голос отца стал мягче.
- Добра? Твое добро хуже зла! Не нужна мне твоя помощь! Как-нибудь сама 
разберусь!
	Последние слова она уже выкрикивала в истерике. И вдруг 
почувствовала, как ослабла хватка, а потом и вовсе пропала. Посмотрев, 
она не обнаружила его. Лишь услышала тихий голос:
- Ты молодец, дочка! Если любишь, иди к нему. Тропинка выведет тебя, куда 
надо. Только поторопись - У тебя мало времени! Счастья тебе, дочка!
- Папа? - спросила она, озираясь.
	Молчание было ей ответом. Лишь тропинка впереди манила, предлагая 
пройти по ней навстречу своей судьбе.

                                * * *

	К вечеру Шредер совсем вымотался. Так, что даже не мог идти, и 
Головину приходилось поддерживать его, чтобы он не упал. Продвижение 
существенно замедлилось. После той поляны, на которой майор заметил что-
то подозрительное, они сумели пройти совсем мало. Шредер все время 
оступался, норовил наткнуться на дерево или запнуться о какой-нибудь 
корень. Взгляд его остекленел, и хотя он откликался на слова Головина, 
было видно, что он не в себе.
	В конце концов, они вынуждены были остановиться. Уже темнело, дальше 
идти не имело смысла. Да и Шредер перестал реагировать даже на обращение 
к нему Головина. На первой же попавшейся полянке они устроились на 
ночлег.
	Едва только Головин отпустил его, как Шредер лег на землю и затих. 
Можно было подумать, что он потерял сознание, но по его ровному дыханию 
было видно, что он спит. Головин поел без него, потому что не смог 
растолкать майора. Потом лег. Он еще немного поворочался, устраиваясь 
поудобнее, прежде чем погрузиться в глубокий сон...
	Долго поспать ему не удалось. Он проснулся от какого-то странного 
ощущения. Ощущения того, что в самое ближайшее время должно было 
произойти что-то очень существенное в его жизни.
	Над ним склонился его отец. От неожиданности Головин резко сел и 
уставился удивленно на него.
- Батя?
	Тот был в той же самой одежде, в которой его забрали в тот 
злополучный день. Взгляд его был суров, губы плотно сжаты. Он покачал 
осуждающе головой, и Головин услышал до боли знакомый и родной, но уже 
начавший стираться из памяти голос:
- Ну что, сынок, помогли тебе твои немцы?
	Что-то эта фраза ему напоминала. Конечно же, "Тарас Бульба" Гоголя! 
Так же главный герой, запорожский казак, стоял перед своим сыном-
предателем и грозно вопрошал. Времена были другими, другими были люди, а 
ситуация оставалась прежней. И ему предстояло держать ответ перед самыми 
грозными судьями на свете - собственным отцом и собственной совестью.
- Почто же ты, сын, предал свою страну, свой народ? Как ты мог?
	Он стоял перед ним, повесив голову, не смея поднять взгляда. Хотелось 
броситься к отцу, обнять, но заглянуть в эти суровые глаза, полные укора, 
было выше его сил. И он заговорил, пытаясь объяснить, надеясь, что отец 
поймет его. О том, как исключали из комсомола, как били потом на улице, о 
позоре и унижении в сталинских лагерях, о том, как обидно и трудно быть 
сыном "врага народа".
	Отец слушал его, не перебивая, а когда он закончил, сказал:
- Знаю, трудно тебе пришлось. Но тебе ведь поверили, отпустили на фронт! 
А ты обманул их, сбежал к немцам, вместо того, чтобы доказать всем, что 
ты - невиновен, что тебя зря считали врагом, что твой арест был ошибкой! 
Зачем ты продался немцам?
	Совсем недавно похожий вопрос задавал и Шредер. Он много думал, и, в 
конце концов, признался самому себе, что это была просто месть. Месть за 
расстрел невиновного отца, за свою растоптанную судьбу, за всю боль и 
унижения, которые ему довелось терпеть.
- Я хотел отомстить, батя. За нас обоих...
- Кому отомстить? Народу? Ты посмотри, что натворили эти изверги! 
Сожженые деревни, замученные в концлагерях люди...
- Я надеялся, что они смогут уничтожить этот строй, скинуть Сталина и его 
прихвостней. А насчет концлагерей... Думаешь, в наших лагерях меньше 
народа сгинуло? Я там был, все это происходило на моих глазах!
- Брось! - оборвал его отец. - Виноват не строй, а люди, которые сделали 
его таким! Вспомни, ведь я воевал за этот строй, за светлое будущее!
- Да? И чем обернулось для тебя это будущее? - возразил он. - Стенкой в 
казематах НКВД?
- Мы представляли себе все это иначе... В том, что случилось, виноваты, 
прежде всего, мы сами. Виноваты в том, что допустили этих людей до 
власти, не разглядели вовремя в них приспособленцев, зверей, жаждущих 
человеческой крови. А я... Я, сын, даже перед расстрелом не отрекся от 
своей идеи, верил в нее, знал, что наш народ выстоит, не согнется, все 
поймет рано или поздно. Как видишь, я не ошибся. В трудное для страны 
время все, как один, встали на защиту своей Родины. Все, кроме таких, как 
ты!
- Такие, как мы, боролись против Сталина, а не против народа. Нельзя в 
одиночку свергнуть тирана! Нам бы только убрать его...
- И что? - поинтересовался отец ехидно. - Плохо ты учил историю, сын! 
Вспомни Лжедмитриев хотя бы. Ты думаешь, немцам нужна была свободная 
Россия? Нет, их задачей было уничтожение всех славянских народов! Вспомни 
украинских националистов. Разве после захвата немцами Украины было 
организовано независимое государство? Едва только они попробовали создать 
собственное правительство, как Гитлер приказал отправить его членов в 
концлагерь. Вот тебе и независимость! Вас использовали, как слепых щенят, 
чтобы потом, когда станете ненужными, избавиться! Никогда еще тот, кто 
предавал собственную землю, свой народ, не были счастливы на ней!
- Наверное, ты прав, - согласился задумчиво он. - Но мне уже нет пути 
назад. Слишком многое я натворил, чтобы об этом могли забыть. За один 
только переход на сторону немцев меня могут поставить к стенке! А ведь я 
еще принес немало вреда своей стране, работая на немцев!
- Разве ты участвовал в карательных операциях, разве расстреливал мирных 
жителей, пленных, грабил, насиловал, жег?
- Нет, Бог миловал. Хотя я слышал о подобной методике связывания 
сотрудников кровью.
- Вот видишь, твоя совесть чиста! - улыбнулся отец. - Поверь, лучше 
умереть, чем носить клеймо предателя Родины. Если ты явишься с повинной, 
расскажешь все, что знаешь о враге, тебя, конечно, посадят, но оставят 
жизнь. А знаешь ты немало...
- Знаю-то я немало, - недоверчиво покачал он головой. - Только я не хотел 
бы умирать. Не верю я в такую снисходительность, батя! Не верю! Ты же 
знаешь, у нас расстреливают и за меньшее!
- А ты поверь! Поверь мне, своему отцу! Мы здесь знаем больше обычных 
смертных... Да ты не сомневайся! Делай так, как велит тебе сердце, и 
ничего не бойся!
	Да, в последнее время он уже совсем не хотел мстить. Он понял, что 
выбрал неверный путь, связавшись с немцами. Понял уже давно, но все 
сомневался, колебался, не решаясь перейти на сторону своих 
соотечественников. Он не был уверен, что его выслушают, а не поставят 
сразу к стенке. Обидно было бы так умереть! Одно это удерживало его у 
немцев, не давая уйти...
	Уверенность отца заразила и его. Правда, кое-какие сомнения все же 
оставались. Можно было еще уйти к западным союзникам. По его информации 
те более лояльно относились к вражеским разведчикам.
	Он хотел еще поговорить с отцом, но того уже не было на месте. Исчез, 
растворился в воздухе... И тогда он сел на землю и горько заплакал, как 
не плакал с самого детства...

                                 * * *

- Вася! Проснись, Васенька!
	Этот до боли знакомый голос вырвал его из сна, заставив широко 
распахнуть мокрые от слез глаза. Сомнений быть не могло - он принадлежал 
Лизе, которая тихонечко прикасалась к нему. Обида на то, что встреча с 
отцом была всего лишь сном, заставила заплакать его еще сильнее.
- Васенька, милый мой, любимый, родной, ну что с тобой? успокойся! Это я, 
Лиза! Я с тобой!
	Девушка целовала его мокрое от слез лицо, прижималась к нему горячим 
телом. Невозможно было, чтобы девушка находилась в этом месте! Значит, 
тоже сон...
- Лиза, я больше так не могу! Не могу так жить!
- Что ты, родной! Ну, не плачь, все образуется!
- Я видел отца, Лиза. Я видел его, как тебя, разговаривал с ним. Теперь 
вот ты... Я устал так жить, я хочу быть со своими! Я не хочу, чтобы даже 
отец осуждал меня!
- Так давай вернемся! Я уверена, твое чистосердечное раскаяние примут во 
внимание и простят.
- Нет, Лиза, - замотал он головой. - Не простят. В лучшем случае, меня 
посадят. В худшем - расстреляют. За все приходится платить... Я 
предатель, Лиза! Я предал свою страну, свой народ, но я больше не хочу 
так жить!
- Пойдем, миленький! - продолжала уговаривать его девушка. - Я слишком 
долго тебя ждала, чтобы снова потерять! Я согласна ждать тебя еще десять, 
двадцать лет, лишь бы ты был живой! Ведь я люблю тебя, и все эти годы 
ждала только тебя! Я уверена, тебя не расстреляют, и мы будем вместе, 
чтобы никогда не расставаться!
	Он улыбнулся ее наивности. И от этого вдруг стало тепло-тепло на 
душе. Он понял, что все эти годы ему не хватало этой девушки, ее ласковых 
рук, ее ласковых губ. Как жаль, что она сейчас находилась далеко от него! 
Бросил бы к чертям собачьим этого Шредера и помчался бы к ней!
- А как же твои родители? Разве они одобрят связи с предателем Родины?
- Отца нет в живых - погиб на фронте. А мама... Я знаю, она поймет и не 
осудит меня!
	И он решился.
- Пойдем! - сказал он, беря ее за руку.
- А как же он? - Лиза кивнула в сторону Шредера.
	Он оглянулся. Немецкий офицер лежал в какой-то неестественной позе. 
Как и в прошлый раз, на нем красовался мундир майора вермахта. Он подошел 
к нему, наклонился и прислушался. Шредер дышал тяжело, словно ему снился 
какой-то кошмар.
- Оставим его здесь.
- Хорошо. Выйдем к Толику, отправим его сюда.
- К какому Толику? - удивился он.
- Как к какому? К Свинцову! - сказала она. - Он командует солдатами и 
ведет их сюда.
- Да ну? - удивился он. - Смотри-ка, ирония судьбы! А я-то голову ломал, 
кто ведет погоня по нашим следам? Грешным делом подумал на тебя. Да и он, 
- он кивнул на Шредера, - тоже так считал. У меня как-то вылетело из 
головы, что это может быть Толька!
- Он теперь работает в НКВД, - сообщила Лиза.
- Да, - сказал он, - бывшие друзья оказываются по разные стороны 
баррикад! Один убегает, другой преследует... Что ж, тем лучше для меня. 
Хотя, мне кажется, он не обрадуется моему появлению.
- Может, ты и прав, - ответила Лиза, вспоминая многочисленные предложения 
руки и сердца Свинцовым, и взяла его за руку. - Пойдем.
- Пойдем, - откликнулся он, закидывая за спину автоматы, свой и Лизы.

                                 * * *

	В эту ночь выспаться им так и не пришлось. Среди ночи их поднял 
истошный крик. Так мог кричать только человек от сильной боли и ужаса. 
Все вскочили и схватились за оружие. И те, кто спал, и те, кто стоял в 
дозоре - никто не понимал, что случилось.
	Кричал Мошнов. Он был в сознании и бился на земле, не прекращая 
орать. Глаза его были выпучены, а лицо уже стало синим, и постепенно у 
него синело все тело. Свинцов бросился к нему, прижал к земле и спросил:
- Что случилось?
- Змея, - прохрипел Мошнов. - Она укусила меня... Командир, я умираю! 
Там, у меня в кармане гимнастерки, адрес матери... Сообщи...
	Голос его понижался, пока его совсем не перестали слышать. Потом 
вдруг тело выгнуло в страшных судорогах так, что Свинцов не мог удержать 
его, изо рта пошла пена. Мошнов дернулся еще конвульсивно несколько раз и 
затих. Дворянкин пощупал у него пульс и сказал, констатируя факт:
- Все, отбегался Мошнов! Еще один... Кто следующий?
- Заткнись! - рявкнул Свинцов. - Он тут что-то сказал про змею...
	Ропот, вызванный смертью Мошнова, сразу стих. Все стали оглядывать 
землю под собой.
- Откуда здесь змея? - неуверенно возразил Железнов. - Здесь и насекомых-
то нет!
	Но Свинцов молча показал ему следы укуса на шее у Мошнова.
- Ищите ее, она не могла далеко уползти! - приказал он.
	Но и без этого все сосредоточенно искали, и через минуту Петров 
воскликнул:
- Вот она, гадина! Я нашел ее! Куда забралась!..
	Свинцов ринулся к снайперу. Это действительно была змея, точнее, 
маленькая змейка в палец толщиной. Она забралась под мешок Мошнова и все 
это время, видимо, находилась там. Свинцову стало не по себе - стоило ей 
укусить его, и он разделил бы судьбу Мошнова!
	Он выхватил финку и несколькими точными ударами рассек ее на 
несколько частей. Эти части и после этого продолжали извиваться, и 
Свинцов сапогом отбросил их подальше в лес.
	Мошнова похоронили неподалеку от того места, где он умер. Это была 
уже третья могила в этом проклятом лесу. До утра уже никто не сомкнул 
глаз. Да и кто после подобного случая мог уснуть?

                                  * * *

	Под утро они вышли на поляну. Было еще слишком темно, к тому же по 
земле стелился туман, мешая разглядеть детали. Поэтому они и не заметили 
людей на противоположном крае поляны.
	Когда они уже практически миновали поляну, кто-то вдруг зажал Лизе 
рот рукой. В это время там, где шел Головин, послышались возня и 
ругательства. Краем глаза она успела заметить, как в воздухе промелькнули 
чьи-то ноги в солдатских сапогах. Потом ее повалили на землю.
- Лиза? - вдруг услышала она знакомый голос, и ее сразу же отпустили.
	Встав на ноги, она увидела Свинцова, удивленно смотревшего на нее. 
Василий лежал на земле, прижатый дюжим молодцом в выглядывающей из-под 
гимнастерки тельняшке. Неподалеку лежал молоденький солдатик без 
сознания. Еще один, со знаками различия старшины, держал Головина под 
прицелом автомата. А рядом со Свинцовым стоял лейтенант. Все они были 
измотаны до предела - это было хорошо заметно по кругам под глазами и 
какой-то нервозности в движениях.
- Ты как тут оказалась? - строго спросил Свинцов. - Я же отправил тебя в 
райцентр!
- Мы шли к вам, - сообщила девушка. - Вася решил добровольно сдаться.
- Оно и видно! - заметил дюжий молодец, уже связавший Головина и 
поставивший его на ноги. - Вон как Петрова приложил, до сих пор бедняга 
очухаться не может!
	Солдатик, которого он назвал Петровым, только пришел в себя и теперь 
сидел, оглядывая всех ничего не понимающим взглядом.
- А чего вы бросаетесь без предупреждения? - ответил на это Головин, 
который после стычки с солдатами начал понимать, что все происходящее с 
ним - не сон. - Откуда я знаю, кто вы такие?
- Да, хорошо тебя вышколили фрицы! - сказал, подходя к нему, Свинцов. - 
Что же ты Родину-то продал, Вася?
	Тот молчал.
- Вас было двое. Где Шредер? - и увидев удивленный взгляд Головина, 
усмехнулся. - Да, мы многое знаем, как видишь!
- Мы оставили его неподалеку отсюда, - ответил тот. - Он спал, так что, 
если поторопитесь, можете его взять тепленьким!
- Ну что же, предатель, он предателем и останется, - презрительно заметил 
лейтенант. - Изменивший раз, изменит и другой.
- Ты не прав, Саня! - ответил на это Свинцов. - Вася нам очень помог! 
Конечно, было бы лучше, если бы он нам привел его сам. Но и так 
неплохо...
	В его голосе было столько сарказма, что Головин невольно пожалел о 
своем решении. Чего хорошего можно было ожидать от подобных людей, 
смотревших на него, как волки на овечку.
- Ладно, пошли, - сказал Свинцов своим людям. - Надо успеть взять 
Шредера, пока он не ушел.
	И в этот момент началось...
	Земля буквально забурлила под ногами солдат. Гибкие плети каких-то 
растений вырвались на свет божий и в мгновение ока опутали ноги. Один 
лишь Свинцов успел вовремя среагировать, отскочив в сторону и выхватывая 
из ножен финку. Железнова растение опутало с ног до головы, но он могучим 
усилием разорвал путы. Последовал сильный рывок, и он упал на землю, 
чтобы уже не подняться. Один лишь Свинцов продолжал свой дикий танец, 
где-то уклоняясь от плетей, где-то отсекая их ножом. Но и он, в конце 
концов, был связан по рукам и ногам. Остальные к этому времени уже давно 
лежали, не в силах освободиться, матерясь от бессилия.
	Лиза и Головин стояли в растерянности, не понимая, что происходит. 
Василий был связан веревкой и не мог ничем помочь бойцам, а девушка 
сильно испугалась и не знала, что делать. Они были единственными, кого 
обошли гибкие плети, и они терялись в догадках о причинах этого 
снисхождения.
	Деревья были еле видны, скрываясь в густом тумане. Вдруг в белесой 
пелене обозначился какой-то движущийся силуэт, и на поляну вышел отец 
Василия. Сам Головин-младший ничуть не удивился, а вот Лиза была 
потрясена до глубины души.
- Иван Андреевич? Вы-то как здесь оказались? Вы живы? А нам сказали, что 
вы...
	Он подошел к сыну, не обращая внимания на вопросы девушки, развязал 
его, после чего повернулся к Лизе и сказал:
- Вы должны уйти.
- Почему?
- У вас своя дорога, у них, - он кивнул в сторону спеленатых солдат, - 
своя. Их путь еще не закончен.
- А мы?
- Для вас все уже закончилось. Идите!
	Он показал куда-то за их спины. Лиза обернулась и увидела тропинку.
- Дядя Ваня! - послышался голос Свинцова. - Освободите нас!
	Головин-старший не обратил на него никакого внимания.
- А что будет с ними? - поинтересовалась Лиза, кивая в сторону пленников 
растений.
- Им придется пройти до конца все испытания. Но если вы не уйдете, их 
конец наступит прямо сейчас.
	От этих слов всем стало не по себе. Чувствовалось, что это не пустые 
слова.
- Пойдем, Вася, - сразу заторопилась Лиза, беря Головина-младшего за 
руку.
	Но тот подошел вплотную к отцу и заглянул ему прямо в глаза.
- Зачем ты явился? Ты же ведь давно умер?
	Отец усмехнулся.
- Я здесь затем, чтобы помочь тебе разобраться в себе. Это наша последняя 
встреча. Больше ты меня никогда не увидишь... А теперь тебе пора. Иди!
	И он, развернув сына лицом к тропинке, легонько подтолкнул его. Но 
Василий развернулся и обнял отца.
- Батя, я хочу, чтобы ты знал - я всегда любил тебя! И я не предал тебя, 
хоть и очень трудно пришлось. Знаешь, как мне тебя не хватает? Если бы ты 
был рядом, глядишь, может, я и не натворил бы стольких ошибок.
- Все знаю, сынок. Я ведь всегда с тобой - в твоем сердце, в твоих 
мыслях. Помни об этом, - Головин-старший погладил его по голове. - А 
теперь иди. Будьте счастливы, дети мои!
	Хоть это и было трудно, Василий оторвался от отца и, взяв Лизу за 
руку, пошел, не оглядываясь, по тропинке. А отец долго еще глядел им 
вслед, пока их не скрыла пелена тумана. Потом повернулся и, не обращая 
внимания на крики связанных людей, ушел в лес.

                               * * *

	Да, группа Свинцова оказалась не в лучшем положении. Они не могли 
пошевелить ни руками, ни ногами, распятые на земле. Железнов, к тому же, 
был похож на кокон - так крепко его замотали. А у самого Свинцова хоть и 
был нож, но он не мог им воспользоваться.
	Как только Головин-старший скрылся в тумане, путы вдруг исчезли. И 
лишь красные следы в тех местах, где они были наложены, напоминали о них. 
Громче всех ругался Свинцов. И не потому, что Васька ушел, а он был 
бессилен что-либо сделать. Нет, его бесило то, что Лиза ушла с ним. 
Увидев их вместе, он опять, как и много лет назад, почувствовал ревность. 
Именно ею, а не тем, что он считал Ваську неспособным на такой шаг, как 
добровольная сдача, был вызван его резкий тон. Он понял окончательно и 
бесповоротно, что Лиза никогда не будет его, даже если он убьет Головина. 
А он не мог убить его...
- Все, пойдем за Шредером, - сказал Свинцов, решительно закидывая 
вещмешок за спину.
- Ты что, веришь ему? - поинтересовался Дворянкин, беря его за руку.
- Я давно знаю Ваську и верю ему, хоть он и предатель, - ответил Свинцов. 
- Другое дело, что Шредер может уйти раньше, чем мы будем там. Так что 
нам следует поторопиться! Мы и так много времени потеряли!
- А кто Вам сказал, товарищ старший лейтенант, что мы пойдем с Вами? - 
вмешался в разговор Васнецов. - Мы возвращаемся обратно. Хватит с нас 
приключений! Ночью погиб Мошнов, сейчас мы едва не распрощались с жизнью! 
У нас нет никакого желания погибать вместе с Вами! Так что, топайте 
дальше один, товарищ старший лейтенант! Вот так-то...
	Свинцов растерялся. Он надеялся, что известие о том, что можно 
реально взять Шредера, заставит их забыть о разногласиях. Оказывается, он 
ошибался.
- Ребята, да вы что? Осталось же совсем немного! Возьмем Шредера - и 
домой!
	Дворянкин недобро усмехнулся.
- Что здесь значит "немного"?.. Ты говорил, Толя, что это место тянется 
всего на несколько километров. Мы здесь уже третий день, а конца и края 
пути не видать! Так что, мы возвращаемся...
	Свинцов, ни слова больше не говоря, развернулся и побрел в ту 
сторону, откуда пришли Лиза с Васькой. Остальные отправились в 
противоположную, куда те ушли.
- А все-таки мы не совсем хорошо поступили, - заметил вдруг Дворянкин, 
который все время оглядывался назад. - Бросили парня одного...
- Если ему хочется подохнуть, так пусть! - зло заявил Железнов. - Мне 
лично хочется еще пожить на этом свете!
- Боишься? - горькая улыбка промелькнула на губах лейтенанта.
- А ты нет?.. Я не боюсь умереть за Родину. На фронте все понятно. Есть 
враг, он тебя может убить. Здесь же мы столкнулись с чем-то совсем 
необъяснимым. Не знаешь, откуда ждать удара, к чему готовиться. Вот что 
меня пугает.
- Меня тоже, - признался Дворянкин. - Слишком много загадок.
- И одна из них - эта тропинка, - заметил молчавший до сих пор Петров. - 
Раньше ее не было...
	Свинцов был зол. Предательство товарищей выбило его из колеи. Нет, он 
не осуждал их. С чисто человеческой точки зрения они, наверное, были 
правы. Но они были людьми военными и вдобавок нарушили приказ. Он не мог 
понять, как могли они бросить все, когда до заветной цели оставалось 
совсем немного! Да, ему тоже было жутко, но он знал, что у него был 
приказ, и этот приказ надо было выполнить, во что бы то ни стало. 
Дворянкин, Железнов, Петров и Васнецов нарушили его, покинув своего 
командира, что им расценивалось, как дезертирство. Особенно много это 
значило в военное время, когда вся страна прикладывала максимум усилий 
для борьбы с врагом. А Шредер и был самым настоящим врагом...
	Свинцов поправил автомат, висевший на плече, и прибавил шаг. Сейчас 
необходимо было взять Шредера. А уж когда он вернется, то обязательно 
напишет рапорт...

                                * * *

	Грязные, в разорванной о кусты одежде, Лиза и Василий шли по 
тропинке, взявшись за руки. Их не смущал ни кровавый рассвет, 
раскрасивший все вокруг в жуткие цвета, ни мысли о будущей судьбе. Они 
были счастливы, и перед этим счастьем отступали все беды и невзгоды. 
Какое дело им было до того, что с ними случится через час, два, месяц, 
гол? Они были снова вместе, и ничего им больше не надо было.

                                  9.

	В кабинете шефа РСХА находились два человека, с которыми судьба 
сталкивала его раньше, когда они еще не были теми, кем являлись сейчас. 
Один из них, настоящий великан с замедленными движениями, широкими 
плечами, громадными руками, массивным квадратным подбородком, "бычьим 
затылком" и глубоким шрамом, пересекавшим лицо, был никем иным, как 
руководителем управления имперской безопасности обергруппенфюрером СС 
Эрнестом Кальтенбруннером, хозяином кабинета. Второй человек, вольготно 
расположившийся на стуле, был командиром подразделения по выполнению 
особо важных поручений при VI управлении РСХА Отто Скорцени. У него тоже 
был шрам, который пересекал левую щеку, и это делало его в какой-то мере 
похожим на своего шефа.
	Первая их встреча состоялся в марте 1938 года. Молодой лейтенант 
Абвера Эрих фон Шредер был нелегально переправлен в Вену для координации 
действий между австрийскими отрядами СС, возглавляемыми Эрнестом 
Кальтенбруннером, бывшим тогда министром безопасности в марионеточном 
правительстве, и частями вермахта, которые по определенному сигналу 
должны были вступить на территорию Австрии. В ночь на одиннадцатое марта 
переворот был совершен. Пятьсот эсэсовцев окружили государственную 
канцелярию, и уже на следующий день аншлюс Австрии стал свершившимся 
фактом.
	Однако этому предшествовало событие, последствия которого могли бы 
быть весьма плачевными для путчистов, если бы не Эрих. В ряды венской 
организации СС каким-то образом затесался предатель, который выдал планы 
переворота властям. Всю верхушку заговорщиков должны были арестовать той 
ночью. Провал этой операции мог бы серьезно расстроить все планы 
руководящих кругов Германии.
	Одной из странных особенностей Эриха, которой он был обязан отцу 
Алексею, была его способность видеть отдельные события будущего. В том, 
что виденное им рано или поздно сбывалось, он уже имел возможность 
убедиться. И в тот раз Эрих увидел, а, точнее, услышал мысли человека, 
близкого к главе венской организации СС. Этот человек намеревался 
сообщить о заговоре властям...
	Не теряя времени, Эрих предупредил об этом Кальтенбруннера. 
Естественно, то сначала не поверил. Но когда он сообщил некоторые 
подробности, узнанные им из видения, уверенность главы СС Австрии была 
поколеблена. Кальтенбруннер отдал приказ взять подозреваемого в измене 
человека и привести его к нему. Сделать это должны были Эрих и Скорцени, 
не привлекая лишних людей. Все-таки глава заговорщиков еще сомневался.
	Сомнения исчезли после того, как предатель выложил всю правду 
(конечно, не по собственной воле). Удивлению Кальтенбруннера не было 
предела. Однако он не настолько был шокирован, чтобы не предпринять 
некоторые меры. Благодаря этому операция прошла успешно. А предатель... 
Эрих никогда не интересовался, что сделал с ним Отто Скорцени. Для него 
тогда важнее было выполнить задание...
	Потом на несколько лет он потерял их из вида. Со Скорцени Эрих 
встретился только летом 1942 года. Тогда он узнал, что Рейнгарда 
Гейдриха, умершего в результате покушения на него в Чехословакии, на 
посту шефа СД сменил Эрнест Кальтенбруннер. Ему не довелось встретиться с 
ним. С Отто они провели тогда совместную операцию, а потом Эрих был ранен 
и на долгое время выведен из строя. А Скорцени пошел на повышение. 
Сначала ему доверили возглавлять созданную в конце 1942 года специальную 
группу в VI управлении РСХА, преобразованную потом в подразделение по 
выполнению особо важных поручений, главным образом диверсионно-
террористического характера. Однако была в этом подразделении спецгруппа, 
занимавшаяся тем, что было связано со сверхъестественным и потусторонним. 
После выписки из госпиталя Скорцени предлагал Эриху перейти на службу в 
эту группу. Сначала на должность инструктора, а потом, после полного 
выздоровления, и на оперативную работу. Но Эрих не хотел передавать свои 
знания и умения кому бы то ни было, поэтому он от предложения Отто 
отказался. К тому же, вполне возможно, Сказалось давнее соперничество 
между Абвером и СД. Он предпочел пойти в разведшколу...
	Едва войдя в кабинет, Эрих почувствовал, что его появление здесь 
напрямую связано с его навязчивым кошмаром, мучавшим его по ночам в 
последнее время. Темный лес, гнетущая тишина и страх. Страх и отчаяние, 
потому что чувствовал, что обратно ему уже не вернуться.
Кальтенбруннер вышел ему навстречу и прежде, чем он успел 
поприветствовать их традиционным приветствием, взял его за плечи и 
сказал, обдав перегаром:
- Эрих, давненько мы с тобой не виделись! Как дела?
- В полном порядке, господин обергруппенфюрер!
- Как твоя рана?
- Полностью зажила.
- Знаю, - кивнул Кальтенбруннер, убирая руки с его плеч. - Читал отчет 
медкомиссии. Сколько же мы с тобой не виделись?
- С марта тридцать восьмого, господин обергруппенфюрер, - ответил Эрих.
- Присаживайся, - шеф РСХА вернулся к столу, запустил под него руку и 
извлек оттуда бутылку коньяка. - А я ведь не забыл про тебя! В свое время 
мы с Отто хотели перевести тебя в наше ведомство, но ты почему-то не 
захотел. Впрочем, разговор сейчас не об этом. Поговорим сначала о деле, 
ради которого я и вызвал тебя...
	Кальтенбруннер откупорил бутылку и отхлебнул прямо из горлышка.
- По агентурным данным у русских есть некая зона, которую местные жители 
называют "гиблым местом". По рассказам никто из попавших туда не 
возвращался обратно. Жители окрестных деревень верят, что там живет 
нечистая сила. Однако наш агент считает, что у русских там - лаборатория 
по производству секретного оружия. Необходимо проникнуть туда и выяснить, 
что же там находится.
- Вы верите в мистику, господин обергруппенфюрер? - поинтересовался Эрих.
- Я не верю, я знаю, - ответил Кальтенбруннер. - Нашим людям приходилось 
сталкиваться с необъяснимыми вещами...
- Можно один вопрос?
	Шеф РСХА посмотрел на него неодобрительно, но разрешил.
- Почему я? Почему не используете своих людей?
- Видишь ли, Эрих, - ответил за него Скорцени, - мы уже посылали туда 
спецгруппу. Она пропала над этой зоной вместе с самолетом, и ее судьба 
нам до сих пор неизвестна. По данным наших агентов русские их тоже не 
сбивали. Группа исчезла...
- Вероятно, здесь требуется нечто большее, чем спецподготовка, - вмешался 
опять Кальтенбруннера. - Мы вспомнили, что ты - выходец из России, много 
раз бывал на ее территории и не имел ни одного провала. Кроме того, у 
тебя есть некоторые способности, которые могут существенно помочь тебе 
там.
	Эрих откуда-то знал, что если он сейчас согласится, то это будет 
последнее его задание. Обратно он уже не вернется... Но и отказаться было 
нельзя, тем более что ему до смерти надоело сидеть в этой школе. Однако у 
него были некоторые вопросы.
- А как насчет моего начальства?
	Кальтенбруннер ухмыльнулся.
- Ты разве забыл, что Абвер теперь подчиняется мне? Здесь у меня, - он 
хлопнул рукой по папке, лежащей у него на столе, - твое новое назначение. 
Теперь ты подчиняешься только Отто.
	Действительно, после смещения в феврале этого года адмирала Канариса 
с должности начальника Абвера, служба военной разведки перестала 
существовать, как самостоятельная единица, и перешла в подчинение РСХА. 
Так что Кальтенбруннер являлся его шефом и имел право на такие 
перестановки.
- Все понятно. Что я должен делать?
- Во все подробности операции тебя посвятит Отто. Он - ответственный за 
нее. Все подробности операции будем знать только мы трое. Остальным знать 
об этом не стоит. Отто будет отчитываться лично мне... Все, вы свободны, 
оба.
	Эрих и штандартенфюрер СС Скорцени встали и щелкнули по-военному 
каблуками, прощаясь.
- А тебя, Эрих, я попрошу задержаться. Отто подождет тебя за дверью.
	Скорцени удивленно посмотрел на обергруппенфюрера, но ничего не 
сказал и вышел. Эрих почувствовал, как у штандартенфюрера появились 
какие-то нехорошие подозрения. Кальтенбруннер же, дождавшись, когда за 
ним закроется дверь, подошел к майору.
- Эрих, ты многое знаешь, у тебя есть особый дар, я помню, - начал он 
шепотом. - Скажи, ты можешь предсказывать будущее?
- Частично могу, - ответил тот. - Что Вас конкретно интересует?
- Я сам, - сказал Кальтенбруннер. - Что меня ждет в будущем?
	Эриху очень хотелось сказать: "Суд", но он сдержался и лишь покачал 
головой. Великая Германия терпела поражение за поражением от русских, 
месяц назад американцы с англичанами открыли второй фронт на Западе. 
Страна катилась к катастрофе. Этого не понимали лишь фанатики. 
Кальтенбруннер по долгу службы владел всей информацией и уж, конечно, 
прекрасно знал, что ожидает верхушку национал-социалистов в случае 
капитуляции Германии. Особенно тех, кто имел отношение к уничтожению 
евреев и других народов неарийского происхождения.
- Положение на Восточном фронте критическое! Русские стремительно 
движутся к своим бывшим границам. Сможем ли мы остановить их наступление?
	Увидев его колебания, Кальтенбруннер добавил:
- Не бойся, говори всю правду. Это останется между нами. Я тут обращался 
к прорицателю, он сказал, что скоро немецкие войска мощным ударом 
отбросят русских назад, а англичан и американцев сбросят в Ла-Манш. Так 
ли это?
- Я не знаю насчет контрударов, господин обергруппенфюрер, - начал 
осторожно Эрих, - но вряд ли в сложившейся ситуации мы сможем сломать 
хребет русским. Насчет их союзников я еще согласен. Но с таким 
руководством вермахта... Необходимо полностью поменять доктрину ведения 
войны, тогда, может быть, что-нибудь и получится.
- Фюрер знает, что делает, - фанатично заметил Кальтенбруннер. - Сталин 
тоже отдал приказ в свое время "Ни шагу назад"! А командование 
вермахта... Я давно уже подозреваю, что среди военных, особенно среди 
высшего командного состава, много саботажников и предателей германской 
нации. Но ничего, я до них доберусь!
	Эрих ужаснулся. Шеф РСХА вполне был способен начать чистки в армии с 
согласия Гитлера. И тогда полетели бы многие головы. Одного только не 
хотел понимать Кальтенбруннер. Того, что во всех поражениях армии 
виноваты не только и не столько военные, сколько фюрер и его ближайшее 
окружение, постоянно вмешивающиеся в планы военных действий. Сколько 
людей было потеряно только из-за того, что кое-кто утверждал, что 
германская армия должна наступать, а не отступать! И еще одного не 
учитывал Кальтенбруннер, говоря о вине военных за поражение в войне. 
Огромную волю к победе и практически фанатическую стойкость русского 
народа... Но говорить этого шефу РСХА, фанатично преданному Гитлеру, Эрих 
не собирался.
- А, может, с англичанами и американцами нам удастся договориться? - 
спросил Кальтенбруннер, не терявший надежды на компромисс. - Не думаю, 
что в их интересах пускать большевиков на Запад!
	Эрих покачал головой.
- На Вашем месте, господин обергруппенфюрер, я бы не надеялся особо на 
такой союз.
	Кальтенбруннер прошелся взад-вперед по кабинету, обдумывая то, что 
сказал ему Эрих.
- Хорошо, можешь идти, - отпустил он, наконец, его, хотя было видно, что 
он неудовлетворен ответом.
	Последнее, что увидел Эрих, прежде чем покинуть кабинет - это как шеф 
РСХА с задумчивым видом прикладывается к бутылке. Он прекрасно понимал 
его отчаяние. Кальтенбруннер мог рассчитывать на снисходительность 
союзников, но не русских. Впрочем, неизвестно было, как к нему отнесутся 
англичане и американцы. Слишком много крови было на обергруппенфюрере СС 
Эрнесте Кальтенбруннере...

                                 * * *

	Шеф гестапо, самой страшной организации в Германии, встретил его 
радушно, как старого друга. Но эта приветливость не обманывала Эриха. Он 
догадывался, зачем его пригласил к себе группенфюрер СС и генерал полиции 
Генрих Мюллер. Скорцени, когда Эрих рассказал ему о приглашении, сказал 
так:
- Скорее всего, он предложит тебе работать на него. Не пугайся и не 
отказывайся. У нас здесь практически все следят друг за другом. Поиграем 
немного с Генрихом - мы будем говорить тебе, что ему передавать. Так что 
все будет под нашим контролем.
	Эриху не очень-то нравилась перспектива стать агентом гестапо, но 
отказаться - значило нажить себе врага в лице одного из самых опаснейших 
людей третьего рейха...
- Очень рад, Эрих, что мы будем теперь работать вместе. Я лично занимался 
твоей проверкой и вижу, что ты - истинный немец, - сказал Мюллер, 
усаживая его на стул.
- Спасибо, господин группенфюрер, - отозвался он.
	Эрих почувствовал вдруг, что этот человек копается в его мыслях. 
Осторожно и не очень-то умело, и это несколько испугало его. Значит, не 
только у него одного в этом ведомстве были способности такого рода. Вот 
почему говорили, что шеф гестапо видит всех насквозь!
	Он испугался, что Мюллер почувствует его испуг и поймет, что он 
догадался. Эрих быстренько взял себя в руки, подавляя страх, и бросил 
взгляд на шефа IV управления РСХА. Но тот, казалось, ничего не заметил.
	Эрих не стал блокировать доступ к своим мыслям, чтобы не насторожить 
Мюллера. Он просто постарался не думать об опасных вещах, в том числе и о 
разговоре в кабинете Кальтенбруннера. Воспроизвел мысленно картинку 
домика, где жил отец со своей семьей, всех родных и знакомых. Одним 
словом то, что Мюллер знал и без него.
	Шеф гестапо буравил его взглядом, но тщетно. Эрих догадывался, что 
его интересует разговор со Скорцени и Кальтенбруннером, но вместе того, 
что было на самом деле, подсунул ему воспоминания о вполне безобидных 
вещах. Он очень реально представил себе, как Кальтенбруннер объявляет ему 
о его новом назначении. И больше ничего...
	Конечно, Мюллер был разочарован. Но придраться было не к чему, и ему 
просто пришлось принять это за чистую монету.
- Как поживает Рудольф? - поинтересовался Мюллер.
	Эрих мгновенно подавил вспыхнувшую было тревогу за отца. Тот давно 
уже нелицеприятно высказывался о правящей верхушке третьего рейха. 
Допустить, чтобы об этом пронюхал Мюллер, он не мог. Если отец попадет на 
заметку гестапо, то рано или поздно попадет в его застенки, а там 
признавались практически все.
- Не знаю, господин группенфюрер. Идет война, я почти все время был на 
фронте и редко видел его. В последний раз я заезжал к нему после 
госпиталя. Работы, говорит, много.
- Да, - задумчиво отозвался шеф гестапо, барабаня пальцами по столу, - 
сейчас у всех нас много работы. Очень много пораженцев и врагов нации. 
Твой отец всегда был истинным борцом Великой Германии!
	Эрих смотрел на его руки, ничего не говоря. Руки палача... Сколько 
крови было на них! Мюллер не гнушался лично допрашивать обвиняемых.
	Шеф гестапо, видимо, почувствовал его настрой, потому что как-то 
хищно улыбнулся, глядя на него.
- Ну, ладно, - сказал он, - давай поговорим о деле.
	Эрих напрягся. Вот оно! Сейчас Мюллер выложит ему, зачем пригласил. 
На этот счет он не обольщался. Вряд ли шеф гестапо позвал его только 
затем, чтобы побеседовать об отце, с которым не виделся больше десяти 
лет! Наверное, Скорцени был прав.
- В наше тяжелое время надо быть особо бдительным. Враги поднимают 
головы. Они везде, даже среди нас, в Управлении. И наша задача - вовремя 
выявить их и обезвредить, пока они не навредили Великой Германии. Я знаю, 
что ты - истинный борец за дело идей национал-социалистов! Фюрер лично 
наградил тебя, признавая твои заслуги перед рейхом! Я думаю, мы сможем 
сотрудничать и вместе выявить предателей!
- Что я должен делать? - поинтересовался Эрих.
- Сущие пустяки! Просто держи уши и глаза открытыми. Обо всем 
подозрительном сообщай мне лично. Враг хитер и очень коварен! А у нас 
многие офицеры далеко не безгрешны. Они могут сами по себе и не быть 
врагами, но их могут использовать в своих целях. Зная все обо всех, 
гораздо легче предупредить предательство, чем исправлять потом его 
последствия.
- Я согласен, господин группенфюрер.
	Мюллер довольно улыбнулся.
- Очень рад, что мы нашли с тобой общий язык, Эрих. Итак, я буду ждать 
сообщений от тебя. Можешь идти.
	И уже когда Эрих был у дверей, добавил:
- Да, о нашем разговоре не рассказывай никому. Рапорты будешь передавать 
лично мне, предварительно позвонив.
	Эрих щелкнул каблуками.
- Я все понял, господин группенфюрер.
- Хорошо, иди...

                                 * * *

	Человека, которого грубо выволокли во двор каземата, трудно было 
узнать. Но, несмотря на разбитое и опухшее от побоев лицо, в нем было 
что-то знакомое. До боли знакомое...
	Полувзвод солдат с карабинами, приставленными к ноге, ожидал этого 
человека, выстроившись ровной шеренгой. Лица солдат под касками были 
непроницаемы, словно не люди, а манекены стояли там. Человека проволокли 
к столбу, врытому в землю, и привязали, чтобы не смог упасть. Стоять 
самостоятельно он был уже не в состоянии...
	Офицер в эсэсовской форме завязал ему глаза черной повязкой, хотя 
заплывшие веки и так не давали ему видеть. После этого эсэсовец быстро 
отошел к солдатам и достал какую-то бумагу. Он начал что-то читать, но 
какие слова произносились, почему-то не было слышно. Можно было лишь 
догадываться, что на этой бумаге был записан приговор человеку, 
привязанному к столбу.
	Приговоренный к смерти был определенно военным, если судить по рваным 
брюкам. Седые волосы и разорванная, когда-то белая, сорочка были в крови, 
уже запекшейся и уже почерневшей. Но, несмотря на то, что над ним, по 
всей видимости, очень хорошо поработало гестапо, человек сумел 
распрямиться и взглянуть смерти в глаза.
	Эсэсовец закончил читать приговор и спрятал бумагу. Наступила 
гробовая тишина. Человек шевелил разбитыми губами. Что он произносил про 
себя? Может, молитву, а, может, прощался с этим светом... Кто знает?
	Зазвучали сухие команды. Солдаты вскинули карабины, прицелились и 
разом нажали на спусковые крючки. Звук залпа разорвал тишину, вспугнув 
воронье, поджидающее на крыше свою добычу. Человек у столба дернулся и 
безвольно обмяк. Кровь, вытекающая из уже мертвого тела, капала на песок, 
хорошо впитывающий ярко-красную жидкость...
Когда эхо от залпа перестало метаться между стенами каземата, унесшись 
куда-то вверх, офицер неторопливо подошел к казненному, вынул из кобуры с 
надписью "С нами Бог" пистолет и сделал контрольный выстрел. На этом 
процедура казни была завершена...
	Эсэсовец с солдатами давно ушли, а труп все еще висел у столба. Песок 
под его ногами почернел от крови, а воронье, вспугнутое выстрелами, уже 
слеталось к добыче. Но, странное дело, их карканья не было слышно. Вокруг 
стояла мертвая тишина в мертвом мире...

                                * * *

	А над "гиблым местом" занималась заря нового дня - четверга 
двадцатого июля тысяча девятьсот сорок четвертого года...

                                  10.

	Его разбудил сильный удар по ребрам. С трудом открыв глаза, он увидел 
у самого лица ноги в кирзовых сапогах.
- Вставай, мразь! - услышал он голос, принадлежавший, без всякого 
сомнения, их хозяину.
	Еще один хороший удар заставил его приподняться и сесть. Прямо над 
ним стоял оборванный и заросший щетиной старший лейтенант-энкаведешник, 
держа его под прицелом автомата. Впрочем, сам он, наверное, выглядел не 
лучше после трехдневного мотания по лесам и болотам.
- Вставай, сволочь! - повторил старший лейтенант, делая движение стволом 
автомата вверх. - Разлегся на нашей земле, как на своей собственной!
	Он подчинился, хотя ему и нелегко было это сделать. Все тело болело, 
во всех членах была такая слабость, будто он только что занимался тяжелой 
физической работой, а не отдыхал всю ночь. К тому же мозги еле ворочались 
в голове. Он никак не мог сосредоточиться на чем-нибудь одном. Вся его 
защита рухнула, потому что он был уже не в состоянии ее держать. А, 
может, это было и к лучшему. Он слишком устал защищаться, хотя последние 
блоки где-то в глубине сознания еще сохранились.
	Офицер госбезопасности был один. Он не чувствовал чьего-либо 
присутствия поблизости. Не было и Головина. Можно было предположить, что 
либо "гиблое место" угробило проводника, либо он бросил его, сбежав в 
неизвестном направлении. А он, понадеявшись на свои способности и 
присутствие рядом еще одного человека, проспал опасность.
	Старший лейтенант грубо развернул его и забрал нож с пистолетом. 
Потом крепко-накрепко связал руки за спиной его же ремнем.
- Давай, шагай! - толкнул его в спину энкаведешник стволом автомата.
	Но не успели они одолеть и пары шагов, как из леса навстречу им вышли 
четыре вооруженных человека и остановились, как вкопанные, увидев их. Он 
не видел своего конвоира, но по лицам солдат и лейтенанта, бывшего вместе 
с ними, было очень хорошо заметно, как они удивились.
- Вот те на! - воскликнул лейтенант. - Это же Свинцов! А мы, вроде бы, в 
другую сторону шли!
- Значит, заплутали, - заметил старшина.
- Что ж, может, это и к лучшему, - сказал за его спиной Свинцов. - Вместе 
пойдем.
	С появлением этой группы его шансы на побег резко уменьшились. От 
одного еще можно было удрать. От пятерых - значительно труднее, 
практически невозможно. Если только представится удобный случай... Однако 
ему почему-то совсем не хотелось рисковать. Какая-то апатия овладела им. 
Хотелось просто лечь на землю и уснуть. Уснуть, чтобы никогда не 
проснуться...
	Усилием воли он отогнал от себя эти пораженческие мысли. Да, он 
проиграл эту схватку. Большой ошибкой с его стороны была попытка 
сопротивления той силе, которая властвовала в этом месте. Его просто-
напросто сломали, высосали все до капли, забрав всю энергию, которая у 
него была. Защита отняла у него слишком много сил.
	Он принял решение. Резко снял все блоки и барьеры, оставляя сознание 
беззащитным. Чужая сила хлынула через него свободным потоком, наполняя 
его мозг какими-то незнакомыми образами. А он черпал оттуда силы, 
восполняя потери. И, странное дело, ничего страшного не происходило!..
	Они шли уже около часа, когда шедший впереди старшина вдруг резко 
остановился и жестом подозвал к себе командиров.
- Что случилось? - поинтересовался старший лейтенант, подходя к нему.
	Старшина раздвинул ветви и показал рукой куда-то вперед.
- Там люди.
	Ему не было видно, что там происходит, но он вдруг ощутил 
присутствие. Проанализировав свои ощущения, он понял, что это "нечто" не 
было живым существом. Но и мертвым назвать его было нельзя. Какие-то 
излучения, свойственные живому существу (способному передвигаться 
самостоятельно, по крайней мере) у этого объекта были. Не живое и не 
мертвое. Что-то среднее, пугающее.
- Да это же наши! Вон стоит Рябинов, а вон - Краснов! - сказал боец в 
тельняшке, выглядывающей из-под гимнастерки. - Эй, ребята!
	Он раздвинул ветви и вышел вперед из зарослей.
- Железнов, стой! - крикнул старший лейтенант.
	Но было уже поздно. Воздух разорвали автоматные очереди. Свинцов и 
его товарищи залегли и ответили огнем.
- Следи за Шредером! - только и успел крикнуть старший лейтенант 
молоденькому солдату со снайперской винтовкой, валя его, офицера 
германской армии, следом за собой на землю.
	Но куда там! Они еле успевали менять магазины в автоматах! И что-то 
там было не так. Он видел это по напряженным лицам бойцов, чувствовал их 
нарастающий страх. Неумолимо и неотвратимо к ним что-то приближалось. 
Какая-то грозная сила, которую пулями нельзя было остановить.
	Лучшего момента для побега нельзя было найти. Все были заняты 
перестрелкой, за ним никто не следил. Неимоверным усилием он протянул 
руки под ногами и зубами развязал ремень. Бросил осторожный взгляд на 
солдат. Никто этого его действия не заметил. Потихоньку он отполз в 
сторону, потом встал и побежал прочь на негнущихся ногах от этого места.
	И вдруг он почувствовал присутствие рядом чужеродной силы и встал, 
как вкопанный. Осторожно прощупал пространство вокруг себя и обнаружил 
источник совсем близко. А потом увидел...
	Человека, который стоял справа от него, он знал. Некогда он был 
командиром спецгруппы в подразделении Отто Скорцени. Вместе они 
участвовали в операции на Тибете. Он знал, что этот человек обладает 
большой Силой, в чем имел возможность убедиться во время выполнения той 
операции. Впрочем, человеком его теперь назвать было нельзя. Бледное, без 
единой кровинки, лицо, глаза, в которых совсем не было радужной оболочки 
- одни большие зрачки. Это был мертвец, он чувствовал это, но мертвец, 
двигающийся и живший какой-то своей жизнью, которую вдохнула в него 
неведомая сила.
	Это порождение ада было очень сильным. Он чувствовал исходящую от 
него опасность, но выжидал, что же будет дальше. Пока мертвец не 
предпринимал никаких враждебных действий. Но он знал, что это бездействие 
обманчиво, и готовился к схватке.
	Так они стояли около минуты. И вдруг мертвец двинулся на него, и 
одновременно он ощутил сильную атаку на его мозг. Ужас стал заполнять 
каждую клеточку его организма, сковывая по рукам и ногам, не давая 
двигаться, парализуя волю к сопротивлению, глуша способность трезво 
мыслить. Но в этот раз он не стал ставить защиту, как сделал бы раньше. 
Позволил спокойно войти энергии воздействия в свой разум, пропуская через 
себя и накапливая какое-то время, а потом вернул ее обратно, усилив 
своей.
	Мертвец словно наткнулся на невидимую стену. Что-то не пускало его 
вперед, заставляя оставаться на месте. По мере того, как воздействие с 
его стороны возрастало, мертвец стал отступать шаг за шагом. А затем 
последовал взрыв. Энергия, возвращенная обратно и усиленная им, разорвала 
нежить на мелкие кусочки, расшвыряв их во все стороны.
	Он попытался остановить поток, изливающийся из него, но не тут-то 
было! Словно невидимый насос качал из него энергию. И этот выброс все 
усиливался, а он не в силах был перекрыть его.
	Понимание пришло слишком поздно. Вся эта схватка была лишь ширмой! 
Его подловили на такой мелочи! Обрадовался, дурак, что победил! "Гиблое 
место" оказалось сильнее и хитрее его, а он так и не разгадал его 
загадки. Последняя мысль, промелькнувшая в его парализованном страхом 
мозге, была о том, что победить не всегда означает выиграть. Он победил в 
схватке с мертвецом, но проиграл "гиблому месту" жизнь!
	А потом на сознание опустилась тьма...

                                    * * *

	Когда товарищи покинули его, Свинцов отправился по тропинке на поиски 
Шредера. Честно говоря, он не очень-то надеялся на то, что Васька Головин 
сказал правду. Поэтому решил для себя, что будет преследовать этого 
фрица, пока не возьмет его живым. Именно живым, потому что в другом 
исходе он не видел смысла. Стоило ли гоняться, потерять столько людей, 
чтобы поменять все это на труп? Нет, Шредер ему нужен был живым...
	Когда он увидел лежащего на поляне человека, его сердце учащенно 
забилось. Вот он - тот, ради которого пришлось перенести столько 
испытаний! С интересом Свинцов разглядывал немца. Он был похож на 
человека с фотографии, которую он видел в отделе у Краснова. Те же 
арийские формы, спутанные светлые волосы, в которых застряли хвоинки. 
Шредер спал, подтянув колени к груди и тихонько постанывая во сне. Лицо 
его было бледным, в мелких бисеринках пота. Складывалось впечатление, что 
он тяжело болен. Впрочем, может, так оно и было...
	Насколько он помнил, Лиза говорила, что Шредер, когда она 
повстречалась с ним на дороге, был в форме майора Красной Армии. Теперь 
же на нем был немецкий мундир с ненавистным орлом на правой стороне груди 
и Железным Крестом на шее. Впрочем, утверждать, что это была за награда, 
Свинцов не мог. Для него они все были одинаково ненавистны, и он даже не 
интересовался, чем, например, Железный Крест отличается от Рыцарского. Он 
предпочитал, чтобы это был дубовый крест на могиле. Впрочем, он легко мог 
исправить эту ошибку. Шредер спал, кроме них вокруг никого не было... Но 
нет! Свинцов отогнал от себя эту мысль. Шредер нужен был ему живым!
	Рядом с немцем лежало оружие, внешне чем-то напоминающее автомат ППШ. 
Но калибр и диск были больше, что смывало это сходство. Предварительно 
убрав оружие подальше, Свинцов довольно-таки грубо разбудил Шредера. 
Молодец все-таки Васька! Не обманул, хотя мог бы! Иногда Свинцов жалел, 
что их дружба закончилась так печально. Может, в чем-то Васька и 
изменился, но не в вопросах правды и лжи. Он и раньше никогда не врал, и 
Свинцову даже на мгновение стало стыдно, что он мог усомниться в словах 
своего старого друга. Но хуже было то, что он усомнился в словах Лизы! 
Впрочем, специфика службы обязывала. Он уже привык никому не доверять...
	А потом из леса появились Дворянкин, Васнецов, Железнов и Петров. 
Первой его мыслью было, что он одумались и решили вернуться. Но, увидев 
их искреннее недоумение, Свинцов понял, что здесь что-то не так...
	Первым стоявших впереди людей заметил Васнецов. Их было семеро - 
пятеро в маскхалатах, двое в форме солдат Красной Армии. Свинцов хотел 
рассмотреть этих людей в бинокль получше. У него возникло ощущение, 
предчувствие, что эта группа какая-то не такая, что здесь что-то не 
чисто. Откуда здесь люди? Путь сюда знали только трое - он, Васька и 
Лиза. Правда, он рассказал подробнейшим образом Стрельцову о дороге сюда. 
Но эти люди не были той помощью, которую они так ждали. Он чувствовал 
это. От них веяло опасностью...
	Его опередил Железнов, узнавший Краснова и Рябинова. Не успел сержант 
пройти навстречу им несколько шагов, как в лицо ему ударила автоматная 
очередь. Стрелял Краснов - он это хорошо разглядел. Ошибиться солдат не 
мог - голос Железнова они должны были хорошо слышать. Значит...
	Они залегли и открыли ответный огонь. Незнакомцы двинулись в их 
сторону, не торопясь, беспрестанно стреляя из автоматов. Пули били в 
землю перед самыми носами бойцов, противно пели над головами, сбивая 
ветки, впиваясь в стволы деревьев.
- Командир! - сказал Петров, подползая к Свинцову. - Я своими 
собственными глазами видел, как попал одному из них прямо в сердце! Я 
видел, как потекла кровь из раны! А он все равно идет!
	Старший лейтенант быстро сменил диск в автомате и выпустил очередь в 
Рябинова, подошедшего совсем близко к нему. Пули прошили тело солдата, 
заставив остановиться. По человеческим понятиям он должен был упасть, 
чтобы никогда больше не подняться. Но Свинцов, с тоскою в сердце, уже 
знал, что произойдет дальше.
	Недолго Рябинов стоял на месте. Ствол автомата повернулся в сторону 
Свинцова, и тому пришлось пригнуться, чтобы его не задело пулями. А 
Рябинов преспокойно двинулся дальше, словно в нем и не сидело несколько 
десятков грамм свинца!
- А?! - воскликнул Петров срывающимся от страха голосом. - Что я 
говорил?! Надо отступать, командир! Погибнем ведь!
	Свинцов ничего не ответил. Достав гранату, он скомандовал:
- Гранаты к бою!
	И первым швырнул свою "лимонку" под ноги нападающим.
	Его примеру последовали остальные. Взрывы следовали один за другим, 
вздымая в воздух кучи земли и травы. Осколки тонко пропели над головами. 
Запоздавший Петров швырнул свою гранату, кто-то бросил еще одну. Опять 
прогремели взрывы, потом наступила тишина. Нападавших нигде не было 
видно.
- Фу ты! Кажется, отбились! - с облегчением сказал Свинцов, снимая 
фуражку и вытирая пот со лба.
	Рука с зажатой в ней фуражкой застыла в воздухе. В зловещей тишине с 
земли поднимались все семеро нападавших. На них было страшно смотреть! 
Казалось, на этих людях не осталось живого места. Вся одежда была 
разодрана в клочья, вместо лиц - кровавое месиво. Но особенно досталось 
троим, попавшим в самый эпицентр взрывов. У Рябинова была оторвана рука, 
и вместо нее торчал обрубок белой кости. У Краснова осколками срезало 
мясо с ребер. У третьего вместо черепной коробки было какое-то жуткое 
месиво из крови и костей, плечи раздроблены, и руки из-за этого 
безвольными плетьми висели вдоль тела. Но все они продолжали двигаться на 
Свинцова и его группу, хотя с такими ранами никто не мог жить.
- Боже мой! Да что же это такое? - закричал Петров и, развернувшись, 
быстро пополз назад, потом встал и побежал.
	Его примеру последовали и другие. Ни с чем подобным им не приходилось 
сталкиваться. Они были бессильны что-либо сделать, и это породило панику. 
Один лишь Свинцов остался, не в силах сдвинуться с места. Палец 
безуспешно давил на спусковой крючок, но автомат молчал - патроны давно 
закончились. А эти существа уже были рядом и тянули к нему руки.
Он отбросил бесполезное оружие и попытался достать пистолет, но в спешке 
пальцы не слушались, кобура никак не хотела расстегиваться, и он бросил 
это  занятие. Попятившись, Свинцов на что-то наступил. Бросив взгляд 
вниз, он увидел, что это автомат Шредера. Схватив оружие, Свинцов нажал 
на спусковой крючок...
	Такого эффекта он не ожидал. Что-то гулко грохнуло, отдача чуть не 
вырвала оружие из рук, а Рябинова, в которого он целил, разорвало в 
клочки. Удивляться не было времени, хотя оружие было ему незнакомо. 
Свинцов стрелял до тех пор, пока не опустел диск. Пятерых разнес в 
клочья, двое еще оставались.
	Непонятно, что подвигло его на следующий, безрассудный с точки зрения 
трезвомыслящего человека, шаг. Ободренный успехом, а, может, просто 
разгоряченный боем, Свинцов отбросил оружие в сторону, выхватил финку и 
бросился на оставшихся существ. Его, конечно, могли запросто расстрелять, 
как это случилось с Железновым. Но то ли у них тоже закончились патроны, 
то ли еще что, но в него не стреляли. Он беспрепятственно преодолел 
несколько метров, разделявших их.
	Нож легко вошел в тело. В горле мертвеца (а это был труп, Свинцов 
хорошо успел разглядеть мертвое лицо) что-то забулькало, и он стал 
медленно заваливаться. Второй, у которого взрывом оторвало ногу, пытался 
уползти, помогая себе руками. Казалось, теперь этот мертвец испытывал 
ужас при виде человека с ножом в руке, хоть это и казалось невероятным в 
свете последних событий.
	Далеко ему уйти не удалось. Свинцов догнал мертвеца и пригвоздил 
финкой к земле, погрузив по самую рукоять в тело. Обычный человек после 
такого удара еще дергается, прежде чем затихнет. Этот же успокоился 
сразу, словно его кто-то выключил. Перед Свинцовым лежало неподвижное 
тело без малейших признаков жизни. Хотя этому он не доверял и был начеку, 
памятуя недавние события. В "гиблом месте", похоже, мертвецы могли 
оживать, и у него не было уверенности, что этот труп через секунду не 
встанет и не набросится на него.
	Быстрым взглядом Свинцов окинул поле боя. Везде были разбросаны 
останки этих тварей. Вонь стояла невыносимая, как от трупа, пролежавшего 
длительное время без захоронения. Они с Васькой как-то раз нашли такой в 
лесу. Запах был тот же, выворачивающий кишки наружу.
	Тем временем с останками этих тварей происходило что-то 
невообразимое. Плоть пузырилась, тая, словно снег под жаркими лучами 
весеннего солнца. Быстро обнажались кости, начиная тоже разрушаться. 
Скоро от мертвецов осталось одно лишь мокрое место, в прямом смысле этого 
слова.
	Из зарослей появились Дворянкин, Васнецов и Петров, виновато пряча 
глаза. Не обращая на них внимания, Свинцов подошел к Железнову. Он был 
уверен, что тот уже мертв - очередь из автомата была пущена с довольно-
таки близкого расстояния. Но сержант был еще жив, хотя было видно, что 
ему осталось совсем недолго. Грудь была простреляна в нескольких местах, 
гимнастерка намокла от крови. Темно-красная жидкость пузырилась на губах 
- были задеты легкие.
	Железнов открыл глаза и уставился на Свинцова. В его взгляде не было 
страдания. Была борьба. Мучительная борьба за жизнь... Губы сержанта 
задвигались, но что он говорит, не было слышно. Свинцову пришлось 
приблизить ухо вплотную, чтобы услышать его хриплый шепот, перебиваемый 
бульканьем в горле умирающего:
- Командир, я умираю!
- Что ты! Ты еще поживешь! - возразил Свинцов, хотя и сам прекрасно 
понимал, что Железнов прав. - Вот перевяжем сейчас тебя, и будешь жить! 
Еще поплаваешь в свою "загранку"!
- Командир... Не трать бинты... Бесполезно... - он замолчал, собираясь с 
силами, потом продолжил, часто прерываясь, чтобы перевести дух. - Я... Я 
никогда... не плавал... за границу... Всю жизнь... прослужил 
мотористом... на рыбацкой шхуне... Все выдумал... Просто очень... очень 
хотелось...
- Ничего, у тебя еще вся жизнь впереди! Сплаваешь!
	Но Железнов уже не слышал его. Глаза закрылись, он потерял сознание. 
Или просто уснул от большой потери крови.
- Бинты! Живо! - крикнул Свинцов, протягивая руку.
	Кто-то сунул ему индивидуальный пакет. Зубами сорвав обертку, он 
принялся перевязывать Железнова. Кто-то из ребят помогал ему, поддерживая 
раненого. Бинты сразу же намокали, но Свинцов продолжал упрямо бинтовать 
его.
- Командир, не надо, он мертв! - сказал Васнецов, беря его за плечи.
	Еще одна смерть. Теперь их осталось четверо. Каждая схватка с "гиблым 
местом" заканчивалась чьей-нибудь смертью. Ему все это надоело. Теперь, 
когда Шредер был в их руках, можно было возвращаться. И чем быстрее, тем 
лучше...
	Эта мысль заставила его вспомнить о пленном. Когда Дворянкин, 
Васнецов и Петров убежали, ему в горячке боя тоже было не до него.
- Где Шредер? - поинтересовался он, чувствуя недоброе.
	Они молчали. А Петров виновато опустил глаза.
- Я спрашиваю, где Шредер?
	Свинцов встал, подошел к Петрову и сгреб его за гимнастерку.
- Я приказал тебе присматривать за ним! Где он?
- Не кипятись, Толя, - вмешался Дворянкин. - Шредер сбежал во время боя.
- Под трибунал... Я тебя под трибунал отдам! - крикнул Свинцов в лицо 
Петрову. - Упустили!
- А мне когда было за ним смотреть? - попытался оправдаться снайпер. - 
Тут такое творилось!..
	Свинцов почувствовал отчаяние. Шредер был в его руках, задание было 
выполнено, и он с легким сердцем мог вернуться обратно. А теперь? Неужто 
придется опять гоняться за немцем по этому проклятому лесу?
- Да не волнуйся ты так! - попытался успокоить его Дворянкин. - Найдем мы 
этого фрица! Он не мог далеко уйти со связанными руками...
	Свинцов прекрасно видел, что лейтенант так говорит скорее, чтобы 
успокоить его. Никому не хотелось здесь оставаться. Он знал, что солдаты 
пойдут искать Шредера только из-за чувства вины перед ним. Но ему и 
самому не хотелось здесь шататься. И он принял решение.
- Черт с ним! Мы возвращаемся! Все равно ему без Головина не выбраться 
отсюда. Пусть подыхает!

                                 * * *

	Эрих смотрел в окно. На улице стояла промозглая казанская осень 1929 
года. И от этого на душе было тоскливо.
	Эрих не любил осень. Впрочем, как и зиму... Но осень не любил 
особенно. Не те прекрасные солнечные деньки в сентябре месяце, когда еще 
тепло, деревья начинают одеваться в разноцветные наряды, а в лесах полно 
грибов. Нет, он не любил холодные осенние дожди, грязь, слякоть, ветер, 
гоняющий опавшие листья по улицам города.
	Эрих ждал появления своего "третьего отца", дяди Сережи. Брат отца 
Алексея принял его, как родного, хотя у самого уже было двое мальчишек. 
Но вот, наконец, он увидел двух идущих к дому мужчин, в одном из которых 
мальчик узнал своего благодетеля. Как всегда подтянутый, в ладно сидевшей 
на нем военной форме, высокий и статный командир Красной Армии. Эрих 
гордился им по праву.
	Но на этот раз дядя Сережа был не один. Рядом с ним шел еще один 
человек. Роста они были одинакового, и хотя незнакомец был в штатском, 
чувствовалось, что он тоже принадлежит к военной братии. Эрих не знал, 
почему, но при виде этого мужчины у него сильнее забилось сердце в 
предчувствии чего-то важного.
	Он побежал открывать дверь. Эрих всегда открывал дверь своему 
приемному отцу, не дожидаясь стука. Дядя Сережа с незнакомцем зашли в 
коридор, принеся с собой запах осени с улицы. Эрих дождался, пока отец 
снимет плащ-палатку, с которой капала вода, и обнял его, прижавшись к 
животу, вдыхая запах кожи портупеи.
	Дядю Сережу он любил. Его семья как-то сразу и бесповоротно приняла 
мальчика, как родного. Марья Семеновна, жена Сергея Ивановича, заботилась 
о нем не меньше, чем о родных сыновьях. И мальчишки, которые были 
постарше его, сразу же взяли над ним шефство, не только на улице, но и в 
школе. Но больше всего он любил дядю Сережу.
	Брат отца Алексея был балагуром и весельчаком. При этом все это 
выходило у него естественно и к месту. Он всегда мог приободрить в 
трудную минуту, помочь. Несмотря на постоянную занятость и поздние 
возвращения домой, дядя Сережа всегда находил время для сыновей, не деля 
их на любимых и нелюбимых. Он их всех любил.
- Дядя Сережа, я сегодня получил "пять" по арифметике! - радостно сообщил 
Эрих ему.
- Ну, ты у нас совсем молодец! - рассмеялся дядя Сережа и повернулся к 
незнакомцу. - У него явные способности к учебе, в отличие от моих 
оболтусов.
	Что-то очень знакомое было в этом человеке. Казалось, он был похож на 
отца, чья фотография до приезда сюда хранилась у Эриха. Отец на ней был в 
форме офицера российской армии. К сожалению, дядя Сережа забрал у него 
фотографию. В то время можно было заработать кучу неприятностей, если бы 
она попалась кому-нибудь на глаза. Эрих этого не знал и очень удивлялся, 
не понимая, чем могла навредить дяде Сереже фотография отца.
- Эрих, познакомься, - сказал дядя Сережа, беря его за плечи и подводя к 
незнакомцу, - это - твой отец!
	Отец!.. Эрих уже практически перестал надеяться на то, что он когда-
нибудь найдется. Он уже смирился с той мыслью, что ему придется жить 
здесь, с дядей Сережей. Постепенно, по мере взросления, мечта о встрече 
уходила все глубже и глубже. Даже расставание с отцом Алексеем, казалось, 
было сто лет тому назад. Само по себе слово "отец" не вызывало у него 
никаких ассоциаций и было связано с чем-то далеким и недосягаемым. Отец 
Алексей и дядя Сережа были ближе ему, чем этот человек.
	Эрих подошел к отцу. Мальчик смотрел на него снизу вверх, тот взирал 
на него сверху. Вдруг глаза отца заблестели и по щекам побежали слезы. Он 
порывисто прижал мальчика к себе. Наконец-то они встретились, и Эрих 
вдруг осознал, что это не шутка и не обман, что этот незнакомец и есть 
его родной отец...

                                 * * *

	Он очнулся от того забытья, в которое его ввергла схватка с 
мертвецом. Странное дело, но Шредер не ощущал усталости. И страха тоже не 
было. Словно это беспамятство принесло ему какие-то новые силы, хотя 
перед тем, как погрузиться в него, он уже не надеялся когда-нибудь 
увидеть белый свет...
	Да, здесь им делать было нечего. Он это понял после схватки. Ни 
Германия, ни Советский Союз со всей их армией и современным оружием 
ничего не могли тут сделать. Место действительно было гиблым. И ни о 
каком секретном оружии русских здесь не могло быть и речи! Эта зона 
существовала сама по себе, уходя корнями в такое далекое прошлое, когда, 
возможно, не было человека. А, может, и ничего живого вообще. Для 
Третьего Рейха это место было абсолютно бесполезным. Поэтому он решил 
вернуться, хотя ему и было интересно, что же ждет прошедшего испытание до 
конца. Но у него не было времени задерживаться здесь, да и за отца сильно 
беспокоился...
	Рудольф фон Шредер был для него кумиром. Больше него Эрих уважал, 
пожалуй, лишь отца Алексея, который много дал ему в этой жизни. Но если 
священник направил его духовно, то отец помог ему решить, кем он будет в 
жизни.
	Рудольф фон Шредер работал в разведке. Первая мировая война застала 
его в России, где он служил офицером в царской армии. В эту страну он 
прибыл с конкретным заданием, сумел внедриться через родственников в 
высшие круги империи и даже понравиться государю-императору. Женился на 
прибалтийской немке из хорошей семьи, а в 1916 году у них родился Эрих. 
Рудольф фон Шредер собирал сведения, в основном, военного характера и 
передавал в Германию. Никто из его сослуживцев даже и не догадывался, что 
среди них есть немецкий агент. Конечно, его недолюбливали, как не любили 
любых немцев, к которым Николай II питал особую привязанность, ставя на 
ключевые посты в армии и правительстве. Конечно, мог бы он заинтересовать 
и русскую контрразведку. Но его осторожность, безупречная репутация 
хорошего офицера и знакомство со многими знатными фамилиями Российской 
империи делали свое дело.
	Когда началась первая мировая война, отношение к немцам из скрыто 
враждебных переросли в открыто враждебные. Во всех неудачах на фронтах 
винили немцев, служивших в российской армии. Вполне возможно, что не 
безосновательно. Но, как бы то ни было, Рудольф фон Шредер отправился в 
действующую армию, а жену с полугодовалым Эрихом отправил к родственникам 
в Прибалтику. Потом грянула сначала февральская революция, а потом и 
Большевики сделали свой переворот. В царивших в то время в России хаосе и 
разрухе он потерял свою семью. А потом был заключен Версальский договор, 
и услуги Рудольфа фон Шредера стали не нужны. Большевистское государство 
Советов крепло, закаляясь в боях с врагом. Семья бесследно пропала, и ему 
нечего больше было делать в России, где офицеры жесточайше 
преследовались, а участие в белогвардейском движении вообще считалось 
преступлением. И он вернулся в Германию.
	В отличие от многих немецких офицеров Рудольф фон Шредер не остался 
без работы. Он начал свою деятельность в разведывательном подразделении 
баварской группы рейхсвера под началом Эрнста Рема, ставшего впоследствии 
вторым человеком в национал-социалистической партии. В 1921 году 
участвовал в создании Абвера в Мюнхене, где стал работать в розыскном 
бюро. В обязанности этого бюро входил сбор материалов о революционерах и 
прогрессивно настроенных немцах Веймарской республики. А через некоторое 
время перешел на работу в группу "Ост". Постепенно Абвер из чисто 
контрразведывательной организации превращался в разведывательный орган, и 
вот тут-то и пригодился богатый опыт Рудольфа фон Шредера.
	В двадцатые годы между рейхсвером и Красной Армией существовало 
довольно тесное сотрудничество. В СССР проходили обучение немецкие 
летчики, артиллеристы и танкисты, а в Германии, в свою очередь, - офицеры 
Генерального штаба РККА. Видные военные деятели СССР систематически 
посещали Германию, по приглашению рейхсвера участвовали в учениях и 
маневрах, а представители немецкого генералитета нередко наведывались в 
Советский Союз. Впоследствии сотрудничество распространилось и на сферу 
вооружений.
	С 1923 года в рейхсвере существовал спецотдел R. Эта организация была 
глубоко законспирирована и называлась "Ассоциацией содействия торговому 
предпринимательству". Имела она связи и с Советским Союзом. Спецотдел R 
входил в состав управления вооружений и занимался вопросами производства 
оружия, военных материалов и подготовкой военных кадров на территории 
СССР. Под прикрытием "Ассоциации" Рудольф фон Шредер в конце двадцатых 
годов частенько бывал в России, не теряя надежды найти свою семью, хотя 
давно уже был женат на Лотте Раушенбах, и у них росла дочка. Конечно, эти 
визиты были далеки от военного сотрудничества с русскими. На самом деле в 
его задачу входил сбор данных о военном и промышленном потенциале 
Советского Союза. В одну из таких поездок он и нашел своего сына.
	Фрау Лотта неприветливо встретила Эриха. Нет, конечно же, она знала, 
что у Рудольфа была семья в России, но никак не предполагала, что он 
сумеет найти хоть кого-нибудь. Родом из знатной семьи, она никак не 
хотела принимать паренька, чья мать была неизвестных кровей. Фрау Лотта 
превратилась для Эриха в классическую мачеху, чьи частые придирки 
доводили мальчика до слез. Именно поэтому Рудольф фон Шредер с 
достижением необходимого возраста отправил его делать военную карьеру. 
Но, несмотря на все невзгоды, Эрих продолжал любить своего отца.
	После прихода к власти национал-социалистов карьера Рудольфа фон 
Шредера сначала сделала резкий скачок вверх, а потом - вниз. Здесь свою 
роль в определенной мере сыграли три человека - руководитель штурмовых 
отрядов (СА) Эрнст Рем, полковник в отставке Вальтер Николаи и капитан 
корабельной службы Патциг, в 1933 году руководителем Абвера.
	Рудольф фон Шредер лично знал Адольфа Гитлера, хотя и не встречался с 
ним с тех самых пор, как стал ездить в Советский Союз. Фюрер начал свою 
политическую карьеру в мае 1919 года в качестве негласного осведомителя 
разведывательного подразделения баварской группы рейхсвера. Этот лидер 
национал-социалистического движения заслужил пристальное внимание 
генерал-фельдмаршала Людендорфа. Людендорф во время первой мировой войны 
был фактическим главнокомандующим германской армией. В ту пору генерал-
фельдмаршал не занимал официального поста в рейхсвере, но пользовался 
огромным влиянием в стране. Именно Рудольф фон Шредер помог организовать 
встречу Николаи, действовавшего по поручению Людендорфа, с Гитлером на 
квартире доктора Шойбнер-Рихтера, доверенного лица генерал-фельдмаршала. 
Случилось это незадолго до так называемого "пивного путча", 
преследовавшего цель захват власти в Баварии национал-социалистами, а 
затем и во всей Германии.
	По результатам доклада полковника Николаи Людендорф согласился 
участвовать в попытке государственного переворота 9 ноября 1923 года. 
Путч провалился. Гитлер, Гесс и Людендорф были судимы и оказались в 
тюрьме. Но маленькая услуга, оказанная Рудольфом фон Шредером, не была 
забыта...
	Полковник Вальтер Николаи во время первой мировой войны возглавлял 
Третье бюро, представлявшее собой руководящий центр разведывательной 
службы германских вооруженных сил. В составе этой организации еще 
накануне первой мировой войны было учреждено "Центральное бюро по высшему 
руководству разведкой в России", возглавляемое германским генеральным 
штабом. Рудольф фон Шредер работал на это бюро.
	После первой мировой войны полковник Николаи оказался не у дел. Но у 
него были архивы Третьего бюро, содержавшие множество важных секретных 
документов. В том числе и личное дело Рудольфа фон Шредера. О нем и 
вспомнил Николаи, когда получил задание Людендорфа встретиться с будущим 
фюрером немецкой нации.
	Придя к власти, Адольф Гитлер тотчас же по настоянию военного 
министра издал распоряжение, признающее за отставным полковником 
исключительные полномочия во всем, что было связано с защитой вермахта, 
государства и экономики от шпионажа и диверсий. Полномочия 
распространялись на все области разведывательной и контрразведывательной 
деятельности. Возвращение Николаи к руководству разведкой было вполне 
естественным. Во-первых, он обладал огромным опытом разведывательной 
работы в условиях войны. Во-вторых, он вполне разделял идеи национал-
социалистов, стремившихся к расширению "жизненного пространства" 
Германии. Ну, и, конечно же, сыграло свою роль близкое знакомство с 
Людендорфом, бывшим одним из главных идеологов и ярым проповедником 
"тотальной войны". В этом они были очень похожи - бывший начальник и его 
бывший подчиненный, полковник Вальтер Николаи и капитан Рудольф фон 
Шредер.
	Занимаясь организацией разведки и контрразведки в стране, Николаи, 
конечно же, вспомнил о своем бывшем подчиненном и привлек его к работе. 
Рудольф фон Шредер занялся подготовкой тотального шпионажа против 
восточных стран - России, Польши и других. К сожалению, его взлет 
продолжался недолго. В том же 1933 году Эрнст Рем опрометчиво позволил 
поставить себя на один уровень с Гитлером. 30 июня эсэсовцами была 
проведена акция под названием "Ночь длинных ножей", во время которой было 
убито все руководство СА, в том числе и сам Рем.
	Неизвестно, знали ли капитан Патциг и полковник Николаи о готовящейся 
акции, но буквально накануне ее Рудольф фон Шредер был отправлен в 
Восточную Пруссию для координации разведывательной работы. Может, буря и 
прошла бы мимо, но, в любом случае, хорошо, что он оказался подальше от 
Берлина в ту роковую ночь.
	В отличие от Николаи, Рудольф фон Шредер всегда находился на службе. 
Единственное, что было похоже в их судьбе - оба они были оттерты 
впоследствии в сторону, хотя сделали очень много для создания разведки в 
стране. Несправедливо? Может быть... Но сам Эрих склонялся к мнению, что 
это было к лучшему. Отец всегда был в гуще событий, но в то же время как 
бы в стороне. И когда происходили крупные перемещения в руководстве 
Абвера, он всегда оставался на своем месте. И адмирал Канарис, с 1934 
года руководивший военной разведкой, ценил его, как 
высококвалифицированного специалиста.
	Рудольфу фон Шредеру не нравился Гитлер. Он был полностью согласен с 
оценкой Николаи, данной им фюреру после встречи в Мюнхене в 1923 году: 
"Гитлер по своим убеждениям является крайним националистом, человеком, 
хотя и с ограниченными способностями, но в то же время с весьма большими 
замыслами, способными увлечь толпу". Отец тоже был ярым националистом, но 
считал, что Гитлер не вполне подходит на роль вождя нации. Он прочил на 
этот пост Эрнста Рема...
	Рудольф фон Шредер считал войну с Россией преждевременной и 
неподготовленной. Хорошо зная эту страну, он догадывался, что 
разведданные, поступающие от агентуры, не вполне точные. Руководство 
недооценивало характер, уклад и идеологию народов, населявших Советский 
Союз, промышленный потенциал. Ошибочным было мнение, что русских можно 
будет разбить за одну летнюю кампанию. К тому же бытовало мнение, что 
едва германская армия перейдет границу, народы Советского Союза начнут 
движение за независимость, поддерживая наступление немцев. Они 
ошибались...
	Рудольф фон Шредер понял, что они проиграли эту войну еще после того, 
как русские разбили немецкие войска под Москвой. Дальше дела пошли еще 
хуже - разгром Шестой армии под Сталинградом, жесточайшее поражение под 
Курском. Он считал (и этого мнения придерживались многие офицеры 
вермахта), что Гитлер упорно ведет Германию к катастрофе, которой 
являлось поражение и дальнейшая капитуляция в войне. Он и не скрывал 
своих взглядов. А в последнее время, как сообщил Эриху полковник Штольце, 
бывший заместитель начальника отдела Абвер II, а ныне - начальник 
подотдела по диверсиям VI управления РСХА, отец неосторожно говорил об 
этом своим сослуживцам. Эрих хотел тогда с ним встретиться и поговорить, 
но не успел. Дома отца не оказалось, а ехать в Управление Абвера, 
располагавшегося в Цоссене, у него не было уже времени.
	Рудольфу фон Шредеру слишком часто везло. Ему удалось отсидеться, 
когда уничтожали сподвижников Рема. Когда Гесс, которого он тоже неплохо 
знал, перелетел на "Мессершмидте" в Англию, он был одним из помощников 
посла Германии в Москве. И когда снимали руководство отделов Абвера и 
отправляли на фронт, ему тоже удалось усидеть в своем кресле. Может, 
здесь сыграло определенную роль благоволение к нему Канариса, главы 
Абвера, ведь Шредер был с ним в тесных дружеских связях. Но когда в 
феврале 1944 года того сместили, Эриху пришлось связаться со Скорцени и 
просить за отца, чтобы Отто переговорил с Кальтенбруннером. Потому что 
для Рудольфа фон Шредера работа в Абвере была делом его жизни. А без этой 
работы он не мыслил своего существования. В то время ему, как минимум, 
грозила отставка, потому что он тоже в какой-то степени был причастен к 
тому, что разведка собрала неверные данные о численности и боеспособности 
советских войск под Курском...
	Тучи сгущались над головой отца. Да, ему очень часто везло. Но теперь 
фортуна, похоже, отвернулась от него.

                                 * * *

	Занятый своими мыслями, Шредер и не заметил, как вышел к большому 
озеру. Где-то на горизонте виднелся большой остров. В этом месте он явно 
не был. Ведь Шредер шел к выходу из "гиблого места", а попал в совершенно 
незнакомую местность.
	Времени было потеряно много. Видимо, задумавшись, он сбился с пути. 
Теперь подобного допустить было нельзя. Без еды, без оружия долго в этих 
диких местах не протянешь - это было ясно. Несколько дней Шредер мог 
продержаться, с подобными ситуациями ему приходилось сталкиваться. Хуже 
было другое - он не знал, какой сюрприз ему еще приготовило "гиблое 
место".

                                 11.

	Часа два они шли по тропинке, но вышли совсем не туда, куда 
предполагали. Перед ними простиралось большое озеро с островом посредине. 
А на травке, прислонившись спиной к валуну, сидел Шредер. Заметив их, он 
встал и направился к ним.
- Вот ты где, зараза! - радостно воскликнул Петров, увидев его. - Товарищ 
старший лейтенант, он нашелся!
	Как будто он сам не видел, что перед ними был тот, ради которого они 
и залезли в это проклятое место! Странно, но Свинцов не испытал ни 
радости, ни раздражения при виде Шредера. Ему было все равно, хотя совсем 
недавно он так ратовал за дальнейшее преследование этого немца. Полное 
безразличие - вот что он чувствовал в этот момент.
- Добрый день, господа! - поприветствовал их Шредер, подходя к ним. - 
Слава Богу, хоть вы появились, а то я уже думал, что мне одному придется 
коротать здесь время.
	Эти слова обескуражили всех, за исключением, пожалуй, Свинцова. Тот 
ничем не высказал своего удивления, если даже оно и было. А вот 
Дворянкин, Васнецов и петров были буквально шокированы такой выходкой 
Шредера. Фриц имел наглость обратиться к ним с такими словами!..
- А ну-ка, поворачивайся! - грубо толкнул его Петров стволом своей 
снайперской винтовки. - Ишь ты, разговорился, фашист проклятый! Ну, 
ничего, теперь не сбежишь! Буду караулить тебя, как зеницу ока!
- Господа, я же не виноват, что вы так были заняты боем! - возразил 
Шредер, слегка поморщившись, когда снайпер сильно затянул узел веревки на 
его запястьях. - Грех было не воспользоваться удобным случаем!
- Поговори еще! - Петров ткнул его кулаком в бок.
- Рядовой Петров! - вмешался Свинцов. - Отставить! Это теперь наш 
пленный, и обращаться с ним следует гуманно.
- Это за наших-то ребят, которые погибли из-за этого фрица? - возмутился 
тот и толкнул Шредера в обратном от озера направлении. - Давай, шагай! 
Они с нашими пленными не церемонятся!
- Рядовой Петров, не стоит уподабливаться фашистским сволочам. Ты - 
советский человек и воин Красной Армии! они так поступают, потому что они 
- звери, и в них нет ничего человеческого. А мы - люди и должны поступать 
по-человечески.
	Дворянкин и Васнецов не вмешивались. Они вообще мало говорили, 
предпочитая молчать, особенно после утреннего боя. Свинцов чувствовал их 
смертельный страх перед "гиблым местом". Петров, наоборот, слишком много 
говорил. Но это тоже был страх. Страх умереть неизвестно отчего и 
неизвестно какой смертью. Действительно, никто не знал, сто их ожидает в 
следующее мгновение. И каждый гадал - не я ли буду следующим?
	Свинцов, напротив, не испытывал никакого страха. Его сознание лишь 
бесстрастно фиксировал события и факты. Он уже понял, что они влипли в 
очень серьезную историю. Наверное, понял это и Шредер, раз не сбежал от 
них сейчас, а сам подошел, добровольно отдавая себя в их руки. Ведь 
факты-то были тревожными...

                                * * *

	Его худшие подозрения оправдались. Он это понял, когда они снова 
вышли к озеру, к тому самому валуну, у которого встретили Шредера. А ведь 
они двигались в противоположном направлении!
- Что за чертовщина! - выругался Дворянкин. - Похоже, мы опять сбились с 
пути!
- Это и не удивительно, - откликнулся Шредер. - До того, как вы пришли 
сюда, я несколько раз пытался сделать то же самое, но все время 
возвращался к этому месту. Я даже пробовал обойти озеро, но итог все 
время был неизменным.
- И что это значит? - совершенно спокойно поинтересовался Свинцов.
- А это значит, что нас не хотят отсюда отпускать.
- Глупости! - раздраженно сказал Дворянкин. - Что значит - "не хотят"? 
Кто не хочет? Я не заметил здесь ни одного живого существа!
- Место это не хочет нас отпускать, - ответил Шредер.
- Идиотизм! Как может это место отпускать нас или не отпускать? Оно что, 
живое? - ехидно поинтересовался лейтенант.
- Все может быть, - усмехнулся немец.
- Да не слушайте вы его! - вмешался Петров. - Он хочет нас запугать!
	Шредер пожал плечами.
- В этом нет необходимости - вы и так напуганы.
- Ах ты, мразь! - замахнулся на него снайпер, но немецкий офицер даже не 
шелохнулся, просто посмотрел ему пристально в глаза.
	Под этим взглядом рука Петрова сама собой опустилась, и он попятился 
от немца, срывая с плеча винтовку.
- Перестаньте! - вмешался Свинцов, видя, что молодой боец может 
застрелить пленного. - Рядовой Петров, отставить! Убери винтовку!
	Снайпер нехотя подчинился, а Шредер отвел от него свой взгляд. Теперь 
Петров близко не подходил к немцу, хотя Свинцов так и не понял, что же 
произошло между ними за эти секунды.
- Он говорит правду. Давайте-ка обмозгуем ситуацию, в которой мы все 
оказались, - он повернулся к Шредеру и посмотрел в его спокойные, 
уставшие глаза. - Вижу, что ты кое-что знаешь об этом. Или 
догадываешься... По-моему, пришла пора поделиться своими впечатлениями.
	Шредер улыбнулся.
- Приятно разговаривать с умным человеком! Очень хорошо, что Вы, господин 
старший лейтенант, осознаете всю серьезность того положения, в котором мы 
с вами оказались. Итак, я предлагаю вам сотрудничество, господа! По 
крайней мере, до того момента, пока мы не выберемся из этого 
заколдованного круга.
	Свинцов, Дворянкин и Васнецов промолчали, обдумывая его слова. Один 
лишь Петров вылез со своими принципами:
- Нет, вы только подумайте, товарищи! Эта сволочь предлагает нам 
сотрудничество! Да будет тебе известно, фашистская морда, что советские 
люди не сотрудничают с врагом! Мы...
- Заткнись! - оборвал его Свинцов и обратился к Шредеру. - Мы принимаем 
Ваше предложение. Итак, что Вам известно?
	Петров с недоверием посмотрел на командира. Как тот мог согласиться 
на предложение немца? Это попахивало изменой! Ладно бы немец 
действительно сказал что-нибудь путное, так ведь нет! Несет какую-то 
ересь, да еще ведет себя самым наглым образом, чувствуя себя хозяином 
положения! Словно не они, а он взял их в плен! Петров решил, что как 
только они вернуться, он обязательно доложит об этом странном поведении 
Свинцова.
- Спасибо, господин старший лейтенант! - поблагодарил Шредер Свинцова. - 
Конечно, я прекрасно понимаю вашего солдата. Я враг... Но в данном 
конкретном случае нам придется действовать заодно, если мы не хотим 
сгинуть в этом прелестном местечке!
	Он замолчал на некоторое время, собираясь с мыслями, потом продолжил:
- Итак, господа, мы в ловушке! Куда бы мы ни шли, все время попадаем в 
одну и ту же точку пространства. Выхода из этого заколдованного круга я 
не вижу - слишком мало информации. Давайте сделаем так - вы мне 
расскажете, что знаете об этом месте, а я расскажу то, что мне удалось 
уже выяснить здесь.
- Не слушайте его, товарищ старший лейтенант! - опять вмешался Петров, 
держась, правда, на безопасном, с его точки зрения, расстоянии от немца. 
- Финтит этот фриц! Хочет вытянуть из нас информацию, а потом дать деру!
	Свинцов на этот раз не обратил на выпад снайпера ни малейшего 
внимания. Он пересказал Шредеру то, что знал от стариков. Немец 
внимательно выслушал эту легенду, а когда старший лейтенант закончил, 
сказал:
- Ну что же, ничего нового я не узнал. Эту легенду мне уже рассказывал 
Головин. Детали совпадают. Но и все на этом. Ничего такого, что пролило 
бы свет на то, что здесь происходит... Кстати, а что было с вами? Я 
слышал позапрошлой ночью стрельбу, а прошлой - крик.
	Свинцов коротко пересказал, что произошло с ними со времени 
вступления в пределы "гиблого места", а также свои соображения по поводу 
этих событий.
- Что ж, у меня не было ничего подобного, - сказал Шредер, выслушав его. 
- Но я с Вами согласен, господин старший лейтенант. Это очень похоже на 
испытание. Только с какой целью?
- Не знаю, - честно сознался Свинцов. - Но Вы говорил, что Вам что-то 
удалось выяснить...
- На самом-то деле я знаю не так уж и много. С самого начала я обнаружил, 
что в этом месте присутствует очень сильное излучение, направленно 
действующее на объект. Источник этого излучения находится где-то там, - 
немец кивнул в сторону острова. - Я сумел отследить сигнал, хотя это и 
стоило мне больших сил. И этот источник настолько мощный, что вызывает к 
жизни все те странные видения и вещи, которые проявляются здесь.
- Что это за источник? - поинтересовался Свинцов.
	Шредер покачал головой.
- Я не знаю. Если бы знал, не сидел сейчас здесь.
- А чего хотят от нас?
- И это мне неизвестно. Но если нам удастся это понять, мы сможем отсюда 
вырваться. Возможно, кто-то останется живым.
- Есть какие-нибудь предложения в связи с этим?
- Идти туда, - Шредер показал на остров. - Если я что и понял здесь, так 
это то, что пока лучше не сопротивляться, копить силы. Когда мы доберемся 
до источника и узнаем, что он из себя представляет, мы сможем бороться с 
ними. Бороться и победить...
- Чертовщина какая-то! - сказал Дворянкин, качая головой. - Ты ему 
веришь, старлей?
	Вместо ответа Свинцов опять обратился к Шредеру:
- Как удалось узнать все это?
	Немец немного помедлил с ответом.
- Я знаю, что у вас, у большевиков, не принято верить ни в Бога, ни в 
дьявола, ни в другие сверхестественные вещи. Вы отрицаете все это. 
Поэтому, наверное, мне будет трудно объяснить...
- Попробовать-то можно, - предложил ему Свинцов.
- Хорошо, я попробую... Когда я был маленьким, я попал к одному очень 
хорошему человеку. Он был священником. Этот человек обладал 
сверхестественными способностями и успел часть своих знаний передать мне 
до того, как погиб. Впоследствии эти знания сыграли хорошую роль в моей 
жизни... Так вот, одной из таких способностей является способность 
чувствовать воздействие извне. Мысленно, усилием воли, я могу 
контролировать пространство вокруг себя. Но на этот раз я столкнулся с 
таким сильным противником, что мне пришлось уступить. Несколько раз мне 
приходилось применять свои способности, но в такую ситуацию я не попадал 
ни разу! Вы, конечно, можете мне не верить. Но я-то знаю, что это правда!
	Свинцов задумался. Он не доверял этому человеку, но каким-то 
внутренним чутьем чувствовал, что тот не врет.
- Хорошо, тогда еще один вопрос. Почему это "нечто" отпустило Головина с 
Семеновой?
	Шредер покачал головой.
- А кто сказал, что оно их отпустило? То, что их здесь нет, еще не 
говорит о том, что они смогли уйти. Может, их постигла участь ваших 
товарищей?
	Эти слова болью отдались в душе Свинцова. Он не мог представить себе 
Лизу мертвой...
- Все, пора двигать! - заявил он, решительно вставая на ноги. - Чем 
дольше мы находимся здесь, тем меньше у нас шансов выбраться отсюда 
живыми. Значит, надо перебираться на остров?
- Да, - ответил Шредер. - Другого выхода я не вижу.
	И тут вмешался молчавший до сих пор Васнецов.
- Интересно вы тут рассуждали - о каких-то таинственных силах, о способах 
разгадки тайны "гиблого места"... Я человек простой, всю жизнь прожил в 
деревне и многого не понимаю. Объясните мне, как мы переберемся на 
остров? Вплавь? Здесь не менее десятка километров!
	Вот так реальность разбивает самые смелые предложения! Свинцов как-то 
не задумывался, как они будут переправляться на остров. Теперь пришло для 
этого время.
- Можно сделать плоты, - подумав, сказал он.
- А грести чем? Хорошо, ежели здесь неглубоко, в чем я, откровенно 
говоря, сомневаюсь. Тогда можно использовать шесты. Но, скорее всего, дна 
здесь не нащупать. В этих местах озера глубокие...
- Ничего не надо делать, - перебил его Шредер. - Здесь в зарослях 
спрятаны две отличные лодки с веслами. Так что все наши проблемы решены.
- Отличные? - недоверчиво переспросил Свинцов.
- Как будто только что изготовлены!
	Свинцов покачал головой.
- Странно все это! Насколько я знаю, в эти места давно уже никто не 
заглядывал. Лодки, если бы и существовали, давно должны были сгнить! А 
они, как новые...
- Не верите? - усмехнулся Шредер. - Тогда убедитесь сами!
- Да нет, - отмахнулся Свинцов. - Не знаю, как остальные, а я верю. Мне 
непонятно только одно - откуда эти лодки? Кто их здесь оставил и для 
чего?
- Тот, кто смог сотворить все это, - Шредер обвел рукой вокруг, - может 
сделать и лодки. Для чего?.. Для того, чтобы мы переправились на остров.
	Свинцов энергично замотал головой.
- Я не хочу идти наобум. Мне совсем не нравится, что нас гонят, как стадо 
баранов на убой. Но если у нас нет другого выхода, я хочу хотя бы 
посмотреть на то место, куда нас тащат.
	С этими словами он отложил в сторону оружие, захваченное у Шредера, с 
которым он в последнее время не расставался, встал и подошел к могучей 
сосне, высившейся у самой воды. Поплевав на ладони, Свинцов полез наверх 
и скоро скрылся среди ветвей...
	Он отсутствовал минут десять. Спустившись вниз, Свинцов рассказал о 
результатах своего осмотра.
- Остров не очень большой - всего несколько километров. Растительность 
практически отсутствует, кроме центра острова. Почва, в основном, похоже, 
песчаная. Недалеко от берега видел немецкий самолет. "Бомбер" или 
"транспортник", не знаю. Не рассмотреть, да и не очень-то я разбираюсь в 
них... Но самое интересное - в центре острова белеет какое-то сооружение. 
Что-то вроде дома. И, по всей видимости, там кто-то живет. Я заметил 
какое-то движение.
- Замечательно! - заявил Шредер. - Этот кто-то нам и нужен...
	Лодки действительно оказались как новенькие. Было заметно, что они 
совсем недавно проконопачены и покрашены. В первую лодку сели Свинцов и 
Васнецов, во вторую - Дворянкин, Петров и Шредер. Оттолкнувшись веслами 
от берега, они приступили к переправе.
	До середины все шло нормально. И вдруг Шредер забеспокоился.
- Чувствую приближение опасности.
- Где? - всполошился Дворянкин, хватаясь за автомат.
- Справа... Нет, слева... Оно прямо под нами!
	Вода позади лодки вдруг вздыбилась, и на этом месте образовала 
воронка, в которую ее начало затаскивать.
- Прыгайте! - заорал им что есть силы Свинцов.
	Дворянкин и Шредер мгновенно последовали его совету.
- Куда, сволочь? - крикнул Петров, бросая весла и хватаясь за винтовку. - 
А ну, назад, фриц проклятый!
- Петров, прыгай! - крикнул Свинцов.
	Но было уже поздно. Снайпер успел два раза выстрелить, надеясь 
достать скрывшегося под водой Шредера. В следующее мгновение лодку 
затянуло в водоворот.
	Что-то громко хлопнуло, и через секунду из воды был выброшен фонтан 
красной жидкости. Предположительно, крови... Ошеломленные люди увидели, 
как поверхность воды раздвинулась, но никого не было видно. Только 
ощущалось, как что-то огромное и невидимое рассекает воду.
	Свинцов среагировал мгновенно. Заряд, посланный им из гранатомета 
Шредера, куда-то попал и взорвался. Что-то взревело так, что у людей 
мурашки поползли по коже. Свинцов выстрелил еще несколько раз. Какие-то 
из зарядов попадали в цель, какие-то пролетали мимо. Но дело было 
сделано. Последовал последний всплеск, а потом все стихло. Только в воде 
проявился ярко-синий след, уходящий в глубину.
	Вся схватка длилась не более минуты. Теперь же Свинцов вспомнил о 
людях, выпрыгнувших из лодки. Голова Дворянкина виднелась на поверхности 
воды, он быстро плыл к ним. А вот Шредера нигде не было видно. Руки-то 
ему никто так и не развязал!
	Отбросив оружие, Свинцов бросился в воду, нырнув в глубины озера. 
Вода была прозрачной, как слеза, и холодной. Только в месте, где "нечто" 
ушло на дно, стояла завеса из синей жидкости. А самого дна даже не было 
видно.
	Свинцову повезло. Он заметил отчаянно барахтавшегося Шредера, 
который, несмотря на все свои попытки, продолжал медленно опускаться на 
дно. Свинцов подплыл к нему и, ухватившись за шиворот, потащил его 
наверх. А снизу, из глубины, уже что-то надвигалось, волнуя воду...
	Когда он перевалил Шредера через борт лодки и залез сам, тот был без 
сознания. Пришлось делать искусственное дыхание. Наконец, Шредер 
закашлялся, выплевывая воду, и открыл глаза. И в это время лодка получила 
сильный удар.
	Утлое суденышко, перегруженное четырьмя человеками, чуть не 
зачерпнуло бортом воду. Рядом что-то со свистом рассекло воздух и 
обрушилось на поверхность озера, обдав их каскадом брызг. Свинцов 
мгновенно два раза выстрелил в воду.
	Взрывы прогремели практически одновременно. Водяные столбы поднялись 
над поверхностью и опали, опять обдав брызгами находящихся в лодке людей. 
Видимо, для существа, скрывшегося под водой, это имело эффект глубинной 
бомбы, потому что опять послышался этот трубный рев, и что-то всплыло из 
глубины на поверхность.
	В это время очнувшийся и вполне пришедший в себя Шредер вытянул 
вперед обе руки. Неизвестно, что дало больший эффект - попытка немца 
остановить невидимое чудовище или еще одна граната, выпущенная Свинцовым, 
но рвануло так сильно, что лодка закачалась, а люди, находившиеся в ней, 
даже ненадолго оглохли. Возможно, что Шредер усилил каким-то образом 
действие гранаты. Тем не менее, их больше никто не беспокоил, поверхность 
озера оставалась спокойной. А немец опять был без сознания, израсходовав, 
видимо, весь остаток сил...

                                * * *

	Когда они ступили на твердую землю, у них тряслись колени. Едва сойдя 
на песок, Васнецов рухнул на колени и стал молиться. Он молился 
исступленно, благодаря Бога за то, что тот избавил их от этих чудищ, и 
моля, чтобы в дальнейшем не сталкиваться ни с чем подобным. От коммуниста 
с большим стажем такого никто не ожидал. Тем не менее, никто не прерывал 
его. После того, что они увидели здесь, каждый в глубине души надеялся на 
чью-то чудесную помощь, не признаваясь в этом открыто. Чтобы выжить, 
одной веры в светлое будущее было недостаточно, нужно было что-то другое. 
Васнецов нашел это в Боге.
	Выгрузив из лодки снаряжение, они принялись за еду, на всякий случай 
отойдя подальше от берега. Еды осталось мало - две банки тушенки и пачка 
галет, так что особо пировать не пришлось. Впрочем, сам процесс приема 
пищи потерял для них всякий смысл. После того, что они здесь видели, 
кусок в горло не лез, но они заставляли себя есть, так как знали, что без 
еды они долго не протянут. Здесь, в "гиблом месте" приходилось тратить 
очень много сил...
	Банка тушенки на четверых быстро закончилась. Они собирались уже 
идти, когда Дворянкин заметил какую-то быстро приближающуюся к ним точку, 
летящую от противоположного берега. Свинцов вытащил бинокль и стал 
вглядываться в стремительно растущий объект.
- Черт! Этого еще не хватало!
	Когда Свинцов разглядел поближе это пятно, волосы у него на голове 
встали дыбом! Это было огромное создание, похожее на летучую мышь, но 
вместо обычной головы у него была голова Бельского, кричащая его голосом:
- Не ждали! А это я, ваш Бельский!
	В бинокль Свинцов хорошо разглядел его. Оскаленная, залитая кровью 
голова, уже начавшая гнить, с какими-то червяками на лице, принадлежала, 
без сомнения, их пулеметчику. Все остальное было чужим.
	Летучая мышь готовилась к нападению. Она кружила над ними, видно, 
выискивая, на кого бы напасть первым. Выругавшись, Свинцов поднял 
гранатомет и прицелился.
- Стреляй, Толя, стреляй! - крикнул Дворянкин.
	Свинцов сплюнул и нажал на спусковой крючок. Граната встретилась с 
летучей мышью, когда та начала пикировать, и разнесла ее в клочья. Сверху 
посыпались какие-то куски, а к ногам Свинцова упала голова. Закрытые 
глаза распахнулись, явив ему нечеловеческие зрачки, а бескровные губы 
прошипели:
- Привет! Весело тебе?
	Свинцов пнул ее и нажал на курок. Граната разнесла голову на куски.
- Браво! - неторопливо похлопал в ладони Шредер. - Мастерский выстрел!
- Надоело! - отмахнулся Свинцов. - Сколько можно? Летает тут всякая 
нечисть!..
	Но тут его прервал Дворянкин.
- Толя, посмотри, со старшиной что-то не так.
	Свинцов посмотрел на Васнецова. Старшина походил на сумасшедшего. 
Совершенно безумные глаза, губы раздвинуты, обнажая прокуренные зубы. 
Васнецов огляделся по сторонам. Его взгляд упал на Дворянкина, и в глазах 
появилось какое-то новое выражение, от которого Свинцову стало не по 
себе. Он почувствовал, что это ничего хорошего им не сулит.
	Васнецов встал и, не отрывая взгляда от лейтенанта, пошел к нему. 
Походка была неровной, его раскачивало из стороны в сторону. Дворянкин 
тоже, как завороженный, не отрывал от старшины глаз, парализованный этим 
зрелищем.
- Эй, остановите его кто-нибудь! Он меня хочет убить! - запаниковал 
лейтенант.
	Он попятился прочь от старшины. Не сговариваясь, Свинцов и Шредер 
бросились к Васнецову и повисли у него на руках. Но тот их с легкостью, 
словно котят, отшвырнул в сторону. Шредер сразу же вскочил и бросился на 
старшину. Васнецов встретил его серией ударов руками и ногами, после чего 
тот упал на землю и скорчился от боли. Свинцов пытался нащупать хоть 
какое-нибудь оружие, но ничего подходящего не находил. Он уже понял, что 
такой нечеловеческой силой обычный человек обладать не может.
- Саня, стреляй! - заорал Свинцов.
	Словно очнувшись от его крика, белый, как полотно, Дворянкин нажал на 
спусковой крючок. Очередь, пущенная в упор, отшвырнула Васнецова назад. 
Он упал на землю и затих.
	Свинцов, наконец, нашарил гранатомет, захватил его с собой и, 
поднявшись, подошел к Васнецову. Над телом старшины стоял Дворянкин. Губы 
его нервно подергивались.
- Зачем? Зачем он хотел убить меня?
- Успокойся, Саня, - сказал Свинцов, кладя руку лейтенанту на плечо. - 
Видно, старшина не выдержал пережитого здесь, рехнулся. Такое иногда 
случается. Нервы у человека не выдерживают и... Удивительно, как мы сами 
еще до сих пор остаемся в полном рассудке!
	Хлопнув Дворянкина по плечу, он отошел к Шредеру, оставив лейтенанта 
стоять над Васнецовым. Немец еще не пришел в себя, и Свинцов принялся 
приводить его в чувство.
- Толя, здесь у него на правой руке, вроде, как след от укола.
	Дворянкин, преодолев шок, вызванный неожиданным нападением на него 
Васнецова, стоял на коленях, склонившись над телом старшины. 
	Свинцов вдруг вспомнил, откуда взялся этот след. На одном из 
последних привалов старшина, решивший полакомиться ягодами с куста, вдруг 
вскрикнул.
- Что случилось? - встревожился он.
- Да укололся обо что-то, - ответил Васнецов, слизывая кровь из маленькой 
ранки на запястье, - а обо что не пойму.
	Они облазили весь куст, но не нашли ничего похожего на то, чем можно 
уколоться.
- Осторожней надо быть! - укоризненно сказал Свинцов. - Черт знает, какую 
гадость может подкинуть нам "гиблое место"! И есть ягоды я бы 
поостерегся!
- Да нет, все нормально! Ничего со мной не случится!..
	Глядя на Дворянкина, склонившегося над Васнецовым, Свинцов вдруг 
почувствовал, что сейчас произойдет что-то страшное. И он не в силах 
этого предотвратить.
	В следующее мгновение Дворянкин как-то странно вздрогнул и стал 
заваливаться на бок. Васнецов сначала сел, а потом и встал, держа в руке 
окровавленный нож. Свинцов понимал, что надо начать стрелять, но руки и 
ноги вдруг разом обессилили, будто их кто-то набил ватой. Не было сил не 
только нажать на спусковой крючок, но даже убежать. Леденящий душу взгляд 
мертвеца притягивал к себе все внимание, парализуя волю. По-прежнему 
сжимая в руке нож, Васнецов медленно двинулся на него.
	В этот миг откуда-то сзади Свинцова по старшине ударила автоматная 
очередь. Это очнувшийся Шредер отыскал валявшееся на земле оружие и 
разрядил весь диск, поливая пулями Васнецова. На гимнастерке старшины 
появились многочисленные пятна крови, но он продолжал идти. Его тело было 
пробито пулями, он уже давно должен был упасть, но продолжал идти. 
Впрочем, тот, кто был мертв, не мог умереть во второй раз...
	Вдруг что-то изменилось в окружающей обстановке. Эхо от выстрелов еще 
продолжало греметь среди гробовой тишины, но мертвец уже не двигался. 
Свинцов почувствовал мощный кокон силы, обволакивающий его со всех 
сторон. Он уже мыслил свободно, хотя двигаться все еще не мог. Он не 
видел, кто мог создать такой мощный экран, но догадывался, что кроме 
Шредера сделать это было некому. А дальше немец нанес удар...
	В какое-то мгновение черты лица Васнецова изменились. Перед ним снова 
стоял прежний старшина. Потом лицо исказила гримаса страдания. Губы 
мертвеца задвигались, и Свинцов услышал голос, полный мольбы и боли:
- Убейте меня! Пожалуйста!
	И он выстрелил.
	Граната, выпущенная практически в упор, разнесла старшину на мелкие 
кусочки, а взрывная волна отбросила Свинцова назад.
	Когда он очнулся, шредер лежал рядом с ним, не в силах пошевелиться. 
Схватка со старшиной отняла у него слишком много сил.
	Свинцов сел и огляделся по сторонам. Чуть поодаль лежал без движения 
Дворянкин. От Васнецова остались лишь несколько кусков горелого мяса, 
разбросанные взрывом рядом с ними.
- Ах, старшина, старшина! - горько промолвил Свинцов. - Думал ли ты, что 
так бесславно кончишь свои дни, что твоим же товарищам придется тебя 
убить?
	Сзади очнувшийся Шредер принялся ругаться по-немецки. Отведя душу, 
немец перешел на русский и сказал:
- Еще одна такая встряска, и я уже никогда не смогу подняться!
- Спасибо тебе, что помог! Без тебя мне бы - хана! - поблагодарил 
Свинцов, переходя на "ты".
- Пустяки! - отмахнулся немец, воспринимая такой переход, как должное. - 
Что с лейтенантом?
- Похоже, Васнецов прикончил его.
- Помоги мне подняться. Я хочу посмотреть на него.
	Он помог немцу встать, и они кое-как, держась друг за друга, 
доковыляли до лейтенанта.
	Дворянкин был совсем плох, но еще жив. Гимнастерка на боку насквозь 
пропиталась кровью вокруг небольшой дырочки, оставленной финкой старшины. 
Было ясно, что жить ему оставалось недолго.
- Саня, ты меня слышишь? - попытался растормошить его Свинцов.
	Дворянкин открыл глаза и посмотрел на него. Потом губы лейтенанта 
зашевелились, но Свинцову пришлось приблизить ухо к ним вплотную, чтобы 
расслышать, что он говорит.
- Толя... Не хорони меня... Сожги меня... Я не хочу стать таким, как 
они...
	Свинцов посмотрел на Шредера.
- Кажись, отходит. Просит, чтобы его сожгли.
- Подожди, - сказал немец, отодвигая его в сторону. - Дай я его осмотрю.
	Его пальцы быстренько ощупали рану.
- Не все еще потеряно! - удовлетворенно произнес он, закончив осмотр. - 
Давненько я не занимался этим, но попробовать стоит. У меня единственная 
просьба - не мешать мне!
	Шредер сел на колени, сложив пальцы обеих рук в какой-то замысловатый 
знак, закрыл глаза и что-то забормотал себе под нос. Его бледное, 
уставшее лицо было суровым и сосредоточенным. Свинцов невольно 
почувствовал уважение к этому человеку, который являлся его врагом, но 
одновременно чем-то был близок ему по духу. Ему не был ясен смысл этого 
таинства, но он чувствовал, что немец слов на ветер бросать не будет. От 
него веяло какой-то неземной силой. Она ощущалась почти физически, 
наполняя тело старшего лейтенанта какой-то дрожью, перекатываясь теплыми 
волнами от головы до пят.
	Свинцов попытался разобрать, что там бормочет немец. С удивлением он 
обнаружил, что слова произносились на древнеславянском языке. Откуда 
офицер немецкой армии мог знать язык, на котором уже давным-давно никто 
не говорил? Из русских-то его знали считанные единицы, которые 
специализировались на этом! А этот человек произносил фразы свободно, 
словно всю жизнь только и разговаривал на нем!
	Наконец, Шредер разомкнул пальцы и возложил руки на рану лейтенанта, 
продолжая нашептывать что-то. Минут пять он не отрывал их, потом вдруг 
резко снял и стряхнул их в воздухе. С кончиков пальцев посыпались голубые 
искры. Потом он провел руками от головы лейтенанта, вдоль тела, по ногам 
и опять стряхнул их. Капли пота, выступившие на его лбу, выдавали то 
огромное напряжение, которое испытывал немец.
- Все! - наконец, сказал Шредер, расслабляясь. - Будет жить, только 
проспит немного.
	Свинцов посмотрел на Дворянкина. Лейтенант был без сознания, но дышал 
ровно и уже не был похож на умирающего. Старший лейтенант перевел взгляд 
на Шредера.
- Кто ты - святой или дьявол? Простому смертному это не под силу!
- Я человек, - устало улыбнулся немец. - Просто у меня был хороший 
учитель, вот и все...
	Где-то часа через два Дворянкин открыл глаза. Все это время Шредер 
восстанавливал силы, потраченные на его лечение. Свинцов собрал то, что 
осталось от Васнецова, и сжег на костре, хотя его внутренности так и 
выворачивало наружу от вида окровавленных, обожженных кусков и запаха 
горелого мяса. Потом он подобрал оружие и произвел ревизию. У них 
оставалось три автомата, три пистолета и гранатомет Шредера. А вот с 
патронами было негусто. Дворянкин утопили свой вещмешок, когда на лодку 
напало невидимое чудище. Снаряжение Петрова постигла та же участь. Все 
оставшиеся боеприпасы находились в вещмешках Свинцова и Васнецова. У 
Шредера боеприпасов к гранатомету больше не было, только те, которые 
оставались в диске оружия. Свинцов набил диски автоматов патронами, 
оставшиеся гранаты выложил на траву, а остальное имущество сложил в один 
из вещмешков, выбросив остальные. А тут и Дворянкин очнулся.
- Что со мной? - было первое, что услышали от лейтенанта.
- Все в порядке, дружище! - успокоил его Свинцов. - Считай, что вернулся 
с того света! Благодари Шредера, это его заслуга!
	Дворянкин пропустил эти слова мимо ушей.
- Что со старшиной?
- Его больше нет.
	Тут к ним подобрался Шредер и сразу же пристал к лейтенанту.
- Как ты себя чувствуешь?
	Дворянкин опасливо дотронулся до раны.
- Помню страшную боль в боку.
- Сейчас болит?
	Лейтенант призадумался.
- Нет, вроде.
- Давай-ка посмотрим, что у тебя там, - Шредер осторожно приподнял край 
гимнастерки.
- Что там? - поинтересовался Свинцов, выглядывая из-за его плеча.
- Ничего не могу сказать, все в крови, - ответил немец и обратился к 
Дворянкину. - Встать сможешь?
- Попробую.
	Опираясь на своих товарищей, лейтенант осторожно поднялся с земли.
- Странно, но я ничего не чувствую.
- Ничего, сейчас смоем кровь и посмотрим, что там у тебя, - сказал 
Шредер, подводя его к воде.
	Через некоторое время он удовлетворенно хмыкнул:
- Смотри-ка, и впрямь получилось!
	Свинцов, сопровождавший их, посмотрел сам. Если бы он собственными 
глазами не видел раньше страшную рану, то никогда не поверил бы, что эта 
неглубокая царапина на коже и есть она.
- Этого не может быть!
	Два удивленных возгласа слились воедино - один вырвался из уст 
Свинцова, другой принадлежал Дворянкину.
- Как это понимать? Я точно помню, что меня старшина пырнул своей финкой! 
Я умирал, а теперь!.. Это что, еще одна проделка "гиблого места"?
	В голосе лейтенанта послышались нотки паники.
- Успокойся! - сказал Свинцов. - На этот раз "гиблое место" тут не при 
чем. Это все Шредер. Одного только я не пойму, - обратился он к немцу, - 
как это тебе удалось?
	Тот смущенно улыбнулся.
- На самом деле ничего удивительного  в этом нет. Все вы, наверное, 
знаете, что клетки человека имеют способность регенерироваться. Как хвост 
у ящерицы... Я просто искусственно ускорил процесс регенерации в клетках 
лейтенанта, вот и все! К его счастью, нож не задел жизненно важных 
органов. Ему грозило умереть от потери крови. А я вовремя подоспел на 
помощь. Вот так-то, господа!
	"Господа" не все поняли из его объяснений, да и не очень-то поверили. 
Для них это было чудом из сказки, настолько казалось невероятным. Если бы 
они читали Библию, то нашли бы много подобных примеров. Но они родились в 
то время, когда религия называлась "опиумом для народа", и были 
атеистами. Естественно, церковные книги не читали, считая их выдумкой.
	Как бы то ни было, факт оставался фактом - Дворянкин чувствовал себя 
вполне нормально, хотя по всем меркам давно должен был уже умереть.
- Что случилось со старшиной? - вспомнил вдруг лейтенант, продолжая с 
опаской коситься на Шредера. - Почему он бросился на нас?
- Это все "гиблое место" виновато, - ответил на его вопрос немец. - Оно 
каким-то образом сумело подчинить себе вашего товарища. И, вполне 
возможно, к этому моменту он уже не был живым человеком.
- Как так? - удивился Дворянкин.
- Позвольте-ка мне выдвинуть пару версий, - вмешался Свинцов и обратился 
к лейтенанту. - Помнишь, Саня, ты обратил внимание на след от укола на 
руке у старшины?
- Ну да, - откликнулся тот. - Когда я склонился над ним, то заметил на 
запястье маленькую красную точку. Действительно, будто кто-то кольнул его 
в это место!
- Вот видишь! Так что вполне возможно, что он уже тогда был мертв, и лишь 
злая воля "гиблого места" заставляла его двигаться. Это первое 
предположение.
- А какие еще есть?
- Есть еще предположенье, что его сгубили ягоды, которые он поел в лесу. 
От одной из этих причин он и погиб. А, может, от обеих сразу... Одного 
только я не пойму, - обратился Свинцов к Шредеру. - Почему мы не заметили 
момента, когда он умер?
	Немец усмехнулся.
- Это могло случиться как перед его нападением на нас, так и задолго до 
него. Эти твари, когда надо, умеют искусно маскироваться, поверьте мне! 
Тут есть, конечно, и моя вина! Мне следовало давно это учуять!
- Да ладно! - Свинцов хлопнул его по плечу. - Брось казнить себя! Все 
хорошо, что хорошо кончается! Враг повержен, мы продолжаем продвиженье.
	Шредер покачал головой. Он не разделял восторженно-детского оптимизма 
Свинцова. Правда, скорее всего, это было напускное... На самом-то деле 
старшему лейтенанту тоже было не по себе. Они чувствовали, что это - не 
последнее их испытание, и не все из них закончатся так же удачно...
	Они собрали свои немногочисленные пожитки и двинулись дальше. 
Дворянкин нес вещмешок с драгоценной банкой тушенки и несколькими 
галетами, что составляло все их припасы. Остальные были нагружены 
оружием. Шредер так и оставил себе автомат, а Свинцов вернул ему ремень с 
кобурой и ножом. И дело было даже не в том, что он стал больше доверять 
немцу, хотя после недавних событий это было бы неудивительно. Нет, 
старший лейтенант прекрасно понимал, что даже если Шредер и вынашивает 
какие-то планы, сейчас ему выгоднее действовать с ними заодно. Строго 
говоря, давать оружие в руки пленнику было опасно. Но в ситуации, в 
которой они оказались, немец был скорее союзником, что уже неоднократно 
доказывал своими действиями. Лед недоверия постепенно таял, и именно 
поэтому Свинцов ничего не сказал, когда тот присвоил себе оружие.
	Боеприпасов было совсем мало. К каждому автомату - по двум полным 
дискам, к пистолетам - по две обоймы, несколько ручных гранат, 
распределенных поровну между ними, и единственная граната в гранатомете у 
Свинцова. Еще одна хорошая схватка грозила оставить их без боеприпасов!..

                                * * *

	Примерно через час они вышли к самолету. Издалека он был похож на 
огромную раненую птицу, а белая свастика на хвостовом стабилизаторе не 
оставляла сомнений в его принадлежности. Это был транспортный "Юнкерс", 
лежавший на брюхе. Правое крыло отвалилось и лежало метрах в пяти от 
него, обшивка другого была прорвана в нескольких местах. Лопасти винтов 
были погнуты, что было неудивительно при такой посадке - самолет сел на 
брюхо, не выпуская шасси. Еще был виден след, который он прорыл, пока не 
остановился. Фюзеляж был практически целым и зиял черным провалом люка в 
хвосте, на котором был намалеван огромный крест.
	Они обошли самолет кругом и заглянули в кабину через разбитые стекла. 
Кресла пилотов были пусты.
- Это, видимо, самолет спецгруппы, которая пропала в этих местах, - 
сообщил Шредер Свинцову. - Это с ними вам пришлось столкнуться утром.
- Так что же здесь произошло? Непохоже, чтобы кто-то пострадал во время  
посадки.
	Старший лейтенант задал вопрос, скорее, себе, чем своим спутникам, и 
не ждал ответа. Но Шредер уточнил кое-какие детали:
- Он не должен был здесь садиться. Группа должна была десантироваться 
сюда, а самолет - вернуться на базу.
- Однако я не заметил ни следов от снарядов, ни следов огня. Почему же 
они сели?
- А почему баки не взорвались при посадке? - покачал головой Шредер. - Я 
знаю не больше тебя.
- Тогда давай осмотрим его изнутри. Может, это даст нам разгадку? - 
предложил ему Свинцов.
	Немец отрицательно замотал головой.
- Не думаю, что это хорошая идея. Чувствую, там внутри - опасность!
	Свинцов еще раз заглянул внутрь самолета. Позади пилотских кресел 
чернела открытая дверь, но в полумраке, царившем в салоне, ничего нельзя 
было рассмотреть.
- Что будем делать?
- Пойдем дальше, - предложил Шредер. - Надеюсь, скоро мы все узнаем.
	Свинцов вздохнул.
- Ладно, двигаем дальше. А где Саня? - он завертел головой по сторонам, 
разыскивая лейтенанта, которого почему-то не было с ними, и позвал. - 
Саня, ты где?
- Я здесь, в самолете, - отозвался Дворянкин. - Ни черта не видно!
	Нехорошее предчувствие появилось у Свинцова, пробежав мурашками по 
спине.
- Саня, немедленно выбирайся оттуда! Слышишь?
- А что такое?.. Ой, я куда-то вляпался! Что это такое, черт возьми!
	Послышалась какая-то возня, что-то грохнуло, потом они услышали голос 
Дворянкина:
- Я тут в паутине какой-то запутался!..
	У каждого человека существуют свои страхи. Но любой испытывает 
древний инстинктивный страх перед паутиной и пауками. Коснувшись тенет 
голой кожей, человек стремится скинуть, счистить их с себя. Одни 
относятся спокойнее к этому, другие принимаются судорожно отдирать от 
лица нити паутины. И уж, конечно же, никому не хочется ощутить, как ее 
владелец будет ползать по нему.
	Свинцов и Шредер подбежали к люку. Лейтенант не успел далеко 
пробраться в салон, и его хорошо было видно. Дело обстояло совсем 
паршиво. Дворянкин был опутан какими-то серебрящимися в проникающем через 
люк свете нитями. Он отчаянно дергался, пытаясь освободиться, но только 
еще больше запутывался.
- Подожди, Саня, не дергайся, - попросил его Свинцов. - Сейчас мы тебя 
вызволим.
	Он извлек из ножен финку и хотел уже шагнуть внутрь, но...
	В этот момент сверху на Дворянкина свалилось что-то темное и 
мохнатое. Что точно, разглядеть в полумраке не представлялось возможным. 
Лейтенант дернулся и закричал, пытаясь сбросить тварь. Но сковывающая 
движения "паутина" не давала ему это сделать. К тому же тварь присосалась 
к нему намертво.
	Сзади прогремела очередь. Стрелял Шредер, не расстававшийся с 
автоматом после случая с Васнецовым. Это темное что-то, сбитое пулями 
немца, свалилось куда-то вниз, но сверху на Дворянкина накинулось еще 
несколько таких тварей.
- Саня, держись! - крикнул Свинцов, скидывая с плеча свой автомат и давая 
короткую очередь. - Сейчас мы тебя оттуда вытащим!
- Нет! - закричал отчаянно лейтенант. - Уходите отсюда! Вы мне уже не 
поможете, здесь их слишком много! Прощайте, товарищи!
	С этими словами Дворянкин выдернул кольцо из запала гранаты, которую 
как-то умудрился достать из кармана, хотя руки у него были спеленаты 
"паутиной". Свинцов со Шредером еле успели отскочить, как прогремел 
оглушительный взрыв, и из люка вместе с полыхнувшим пламенем полетели 
какие-то ошметки.
- А, гады! - закричал Свинцов, выстреливая из гранатомета и швыряя одну 
за другой все имеющиеся у него гранаты.
	От взрывов салон самолета загорелся. Казалось, ничего живого там не 
должно остаться. Но словно в кошмарном сне из люка одна за другой стали 
появляться твари, выкуренные огнем и дымом. Будто пчелы из потревоженного 
улья. Эти черные мохнатые животные были очень похожи на пауков. Вот 
только насекомых таких размеров в природе никогда не встречалось!
	Люди исступленно расстреливали этих тварей из автоматов, но они все 
лезли и лезли из недр самолета. Физически такого не могло быть! Они 
просто не поместились бы все там! Шредер ухватил Свинцова за рукав 
гимнастерки и потянул назад.
- Уходим! В моем автомате кончились патроны, в твоем сейчас тоже 
закончатся, а этих тварей не становится меньше! Уходим, иначе нас ждет 
участь лейтенанта! Да и самолет может сейчас взорваться!
	Словно в подтверждение его слов автомат Свинцова замолчал. Близко 
подбежавшая тварь выметнула в его сторону быстро твердеющую на воздухе 
липкую плеть паутины, которая мгновенно обвилась вокруг его ноги. Но 
Свинцов расстрелял паука из пистолета, быстро перезарядил его и успел 
прикончить еще одну тварь, прежде чем оружие в его руках замолчало 
окончательно. Исступление битвы покинуло старшего лейтенанта. Он понял, 
насколько беспомощен перед этими тварями с голыми руками, и бросился за 
Шредером, оборвав обвивающую ногу толстую прозрачную нить, одновременно 
увернувшись от еще одной такой же. Позади осталось множество мертвых 
пауков, еще больше живых, горящий самолет и труп лейтенанта Дворянкина.
	Они успели отбежать на несколько шагов, когда топливные баки 
"Юнкерса" взорвались. Взрывная волна подняла их в воздух и швырнула о 
землю, выбивая сознание...

                                   12.

	Ночь опустила свое черное крыло на "гиблое место". Они устроились на 
ночлег, не дойдя до белеющего строения нескольких километров. Здесь 
расстояние было обманчивым, они успели в этом убедиться. Если с того 
берега озера казалось, что остров имеет протяженность всего несколько 
километров, то здесь они прошагали целый день и не смогли добраться даже 
до середины. Впрочем, им было уже все равно. После того, как очнулись, 
они обнаружили, что уже не боятся смерти. Они перешагнули ту черту, за 
которой воспринимаешь все с философской точки зрения. Если им не суждено 
дойти до конца пути, значит, так тому и быть. Они устали бояться, и их, 
похоже, оставили в покое, осознав это. Последний раз их тряхнули 
несколько часов назад. Тогда чуть не засосало в воронку Свинцова. После 
этого их уже не трогали.
	Это была их первая ночь в "гиблом месте", когда они могли вдоволь 
выспаться. Наплевав на всякую осторожность, они даже не стали 
договариваться о том, кто будет дежурить. Просто легли и уснули...

                                 * * *

	Свинцову приснился отец, которого он не видел с начала войны. Алексея 
Сергеевича партия направила на самый ответственный участок фронта, 
поручив ему стать комиссаром партизанского отряда в Ленинградской 
области. Изредка домой приходили короткие, скупые весточки: "Жив. Здоров. 
Люблю. Целую. Надеюсь скоро обнять". А с лета 1943 года перестали 
получать и их.
	Теперь отец стоял перед ним. Одежда была порвана и окровавлена, лицо 
бледно, а на шее висела веревочная петля и табличка с надписью по-
немецки: "Бандит".
- Здравствуй, сынок!
- Отец!
	Он обнял холодное тело отца. Знакомые, такие теплые раньше руки 
теперь леденили кожу. Холодные губы поцеловали его голову, обдав каким-то 
затхлым, могильным запахом.
- Как мне тебя не хватает, отец! Не хватает твоего совета, твоего 
доброго, ободряющего слова! Где ты был, отец? Почему так давно не писал?
- Бил фрицев, сынок. Но теперь я рядом с тобой. Ты хотел посоветоваться?
- Что мне делать, отец? Мы остались вдвоем - я и человек, который должен 
быть моим врагом, но не раз спасал мне жизнь. Что мне делать? Я устал, 
отец! Устал от этого постоянного напряжения, устал бояться! Когда все это 
кончится? Где предел человеческим силам? Сам я уже нахожусь на грани 
безумия!
- Успокойся, сынок. Все это очень скоро закончится. Осталось недолго. 
Главное - не сдавайся! Помнишь, чему я учил тебя? Ты должен дойти до 
конца!
- Хорошо, я дойду. Что потом? Что мне делать с немцем? Разве смогу я 
отдать его в руки органов после того, что мы пережили вместе?.. Но и 
отпустить его не смогу! У меня есть долг перед Родиной, я давал присягу! 
А он, как-никак, наш враг! Если его отпустить, он снова будет воевать с 
нами!
- Ты уверен? Я не стал бы торопиться с выводами. Присмотрись к нему, 
прислушайся к своему сердцу, и ты поймешь, что он - не обычный фриц. У 
него есть душа, хоть и порядком загаженная идеями нацистов. Вы очень 
похожи и, если бы не война, могли бы стать друзьями... Не делай ошибок. Я 
в свое время слишком много их наделал... Если бы ты знал, чего мне стоило 
удержаться на своем месте, когда всех остальных привлекли, как "врагов 
народа". Я доказал свою рабскую преданность... А Васькин отец? Сколько 
бед из-за этого пришлось перенести бедному пареньку! В конце концов, это 
толкнуло его на измену Родине. А ведь могло все быть иначе...
- Отец, ты же учил меня, что органы и партия не могут ошибаться! Что 
такое ты говоришь теперь? Я не понимаю тебя!
- Поймешь, сынок. Только хорошо было бы, чтобы это понимание пришло 
вовремя. Я понял слишком поздно...
- Почему?
- Потому что сам верил в то, что делаю. Конечно, не все было 
неправильным. Но и того, что успел натворить, с избытком хватило, 
чтобы... Впрочем, такого в стране не происходило бы, если бы не политика 
высшего руководства.
	У него все похолодело внутри от мелькнувшей догадки.
- Неужели ты хочешь сказать, что сам товарищ Сталин?..
	Отец печально улыбнулся.
- Ничто в этом мире не делается без ведома высших руководителей стран. 
Думаешь, Бухарина, Рыкова, Зиновьева, Каменева, Тухачевского, Блюхера, 
Якира и многих других арестовали и приговорили без ведома товарища 
Сталина?
- Но ведь ты всегда твердил мне, что все они - враги Советской власти?
- Самое страшное во всем этом, что мы действительно искренне во все это 
верили, сынок! Но не стоит слишком  строго судить о Сталине. Русь видела 
многих деспотов. Вспомни Владимира-Крестителя, при котором Киевская Русь 
стала сильным государством. Он силком крестил людей, заставляя принимать 
веру, которая не подходила большинству из них. Вспомни московских князей, 
собиравших под свою руку Великую Русь для свержения ига ордынских ханов. 
А ведь сколько русских людей погибло, пока эта цель не была достигнута. И 
не в борьбе против татар, а в схватках за власть на Руси! И не всегда они 
гибли в честной схватке, а по навету князей им ломали хребты в ханской 
ставке, душили удавкой, сажали на кол. Куликовская битва и стояние на 
реке Угре были значительно позже, но явились следствием этого...
	Иван Грозный, зловещая фигура в российской истории. Все помнят 
опричнину, унесшую жизни многих невиновных людей. Но есть и завоевание 
Казанского и Астраханского ханств, Ливонская война, в которой 
окончательно был разгромлен Ливонский орден.
	А Петр I? Силком навязывал русским западный образ жизни, обычаи и 
нравы. До сих пор в нашей крови живет поклонение перед всем иностранным, 
и еще долго нам будут аукаться эти петровские нововведения. Но все это 
меркнет перед созданием могучей армии и флота, победа над шведами в 
Северной войне, выведшие Россию в число передовых стран мира.
	И, наконец, Владимир Ильич Ленин. Дал свободу угнетенным народам 
России, свергнув ненавистное самодержавие. И при этом ввел диктатуру 
пролетариата, уничтожившую многих людей, не принявших новую власть. Но 
разве без этих жестких мер смогла бы так долго продержаться страна 
Советов?
	Я мог бы привести еще много примеров. Историю не делают люди в белых 
перчатках. Нельзя судить о них по поступкам в отдельно взятых случаях. 
Нужно смотреть глубже, шире. В данном случае важен результат. Поверь мне, 
лучше быть тираном и вести страну к расцвету, чем слабым, бесхарактерным 
человеком, ведущим свой народ к гибели. Святополк Окаянный, Лжедмитрии, 
Николай II... Россия пережила многое...
	Он недоверчиво усмехнулся.
- Цель оправдывает средства. Макиавелли... Всегда ли это хорошо, отец? В 
большинстве случаев, как ты правильно заметил, гибнет слишком много 
невиновных людей. Стоит ли цель подобных жертв?
- А эта война? - возразил отец. - Сколько народу гибнет, кидаясь со 
связками гранат под танки, закрывая грудью амбразуру пулемета, делая 
воздушные тараны или направляя горящие самолеты на колонны врага и при 
этом зная, что идут на верную смерть?
- Ну, ты сравнил! Идет война, в которой решается судьба нашей Родины, 
жить ей свободной или под каблуком завоевателя!
- А что такое наша жизнь, как не Вечная Война? Война не только за 
существование, но и с самим собой. Как провести грань между Добром и 
Злом? Где проходит граница? Человек думает, что делает добро, но оно 
оборачивается величайшим злом. И наоборот, творя зло, иные люди приносят 
в мир больше добра, чем первые... Где истина? Каждый решает это для себя 
сам. И главное тут не ошибиться. Не ошибись и ты, сынок!
- Что ты хочешь этим сказать, отец? - насторожился он.
- Вам предстоит еще одно испытание, последнее на этом Пути. От того, 
пройдешь ты его или нет, зависит твоя дальнейшая судьба.
- Какое испытание?
	Отец усмехнулся.
- Если я скажу тебе, это уже не будет испытанием.
- Зачем оно мне? Я не хочу никаких испытаний! Я просто хочу вернуться 
обратно! Я по горло сыт этим местом!
- К сожалению, это не в твоих силах. Ступивший на этот Путь, должен 
пройти его до конца. В конце его ты все поймешь. Я попытался тебе помочь, 
но вижу, что это не очень хорошо у меня получилось. Но я надеюсь, что ты 
запомнишь мои слова, и когда придет время принимать решение, сделаешь 
правильный выбор.
	Отец потрепал его по голове.
- Теперь прощай! Мне пора идти. Надеюсь, мы еще встретимся на Пути.
	И он пропал, растворившись в темноте. Словно и не было здесь этого 
родного ему человека, казненного немцами в 1943 году, не было этого 
странного разговора. Что хотел сказать ему отец, он так и не понял...

                                 * * *

	Он летел над ночным лесом, узнавая проплывающие под ним знакомые 
места. Вон еще чадит "Юнкерс", проплывает мимо озеро, та поляна, на 
которой приняли бой с мертвецами, поляна, где они чуть не угодили в 
ловушку... А вот и место, где они останавливались на первую ночь в 
"гиблом месте".
	Эти воспоминания причиняли боль. Боль от потери товарищей. Даже 
скорее не от утраты, а от чувства вины за погибших по его глупости людей. 
Ведь не было бы этих смертей, если бы он решился дождаться Головина со 
Шредером снаружи "гиблого места"! Если бы он тогда знал!..
	Он заложил крутой вираж и пошел на снижение. Странно, но он не ощущал 
себя человеком. Скорее, птицей. Отличное зрение позволило ему в темноте и 
с большой высоты разглядеть две фигурки, лежащие на земле. Зачем они были 
ему нужны, он не понимал. Что-то тянуло его вниз, к ним...
	Он плавно опустился на поляну и сложил крылья. Неловко переваливаясь 
с лапы на лапу, побрел в сторону спящих людей. И уже подходя, понял, кто 
это.
	Это были Васька с Лизой. Они мирно посапывали, обнявшись, и это болью 
отдалось в его израненном сердце. Он хотел сначала выклевать спящему 
Ваське глаза. Так нашептывал ему голос ревности. Но, увидев, как 
счастливо улыбнулась Лиза во сне и еще крепче обняла парня, он осознал 
окончательно и бесповоротно, что никогда девушка не будет его, что Васька 
и есть ее настоящая и вечная любовь. Понял и смирился. Нет, он не будет 
им вредить, как того хочет неведомая сила! пусть эти двое будут 
счастливы!
	Одновременно с этой мыслью пришло желание погладить девушку, 
прижаться к ней напоследок. Не в силах бороться с этим, он подошел ближе 
и неловко коснулся крылом головы Лизы.
	Девушка открыла глаза и испуганно вскрикнула. Он отскочил в сторону.
- Что случилось? - встревоженно поинтересовался сразу же проснувшийся 
Васька.
- Смотри-ка, какая чудная птица! - воскликнула Лиза, рассматривая его. - 
Откуда она здесь взялась?
	Он не видел себя, но, наверное, со стороны действительно выглядел 
странно.
- Осторожно, Лиза! - предупредил ее Васька. - Здесь нельзя доверять 
глазам!
	Переваливаясь с боку на бок, он осторожно приблизился к девушке и 
позволил погладить себя по голове. Потом потерся о ногу Лизы.
- Смотри, какая ласковая! - сказала она. - Это необычная птица!
	Васька зевнул.
- Не знаю. По-моему, самая обычная сова... Давай-ка лучше спать.
- Ты ложись, а мне что-то не хочется.
- Как знаешь, - махнул рукой Васька и опять лег.
	Через минуту он уже храпел. А девушка осталась сидеть, думая о чем-то 
своем и гладя его по перьям. И он застыл, боясь пошевелиться, боясь, что 
это кончится. Пусть хоть во сне исполнится его желание, про которое он 
никогда и никому не говорил...

                                 * * *

	Эрих увидел, как из-за пригорка появился человек в одеянии 
православного священника и направился к нему. Не зная, какого подвоха 
можно ожидать от "гиблого места", он придвинул к себе автомат, совсем 
забыв, что патронов уже не было. Он все истратил, расстреливая 
паукообразных тварей у самолета.
	По мере того, как человек приближался к нему, Эрих стал узнавать его, 
еще не веря собственным глазам. Не веря, потому что этого просто не могло 
быть!
- Здравствуй, сынок! - сказал человек, подойдя вплотную к нему. - 
Наконец-то я получил возможность увидеть тебя!
- Ты же мертв! - с отчаянием в голосе произнес Эрих, чувствуя 
одновременно и радость, и страх от этой встречи.
- Мертв, - подтвердил человек.
- Значит, я тоже мертв?
	Священник отрицательно покачал головой.
- Нет, ты еще жив. Просто этой ночью мы можем с тобой пообщаться. И вот я 
пришел. Мне так много надо успеть сказать тебе!..
	Эрих протянул руку и коснулся его руки. Он почувствовал тепло 
человеческого тела и исходящую от него волну доброй энергии. И тогда он 
заплакал, как не плакал уже давно.
	Священник прижал его к себе.
- Ну, ну, сынок! Не надо плакать!
- Отец! - всхлипывал Эрих. - Я так давно тебя не видел! Если бы ты знал, 
как мне не хватало тебя! Сколько раз я оказывался в ситуациях, когда был 
необходим твой совет! Но тебя не было рядом...
	Отец Алексей печально улыбнулся.
- Помнишь, перед нашим расставанием я говорил тебе о том, чтобы ты был 
осторожен в выборе Дороги, по которой будешь идти в жизни?
- Твои слова я запомнил навечно, отец. Я старался поступать так, как ты 
учил. Бороться со Злом, быть честным не только перед людьми, но и перед 
собой, а, значит, и перед Богом. Я очень старался, отец, но, боюсь, мне 
не удалось до конца выполнить твой наказ.
- Да, сынок. Где-то ты свернул с пути Истины и углубился на путь 
Разрушения и Лжи, сам не заметив этого. Твой разум был захлестнут 
ненавистью к людям, виновным в гибели близких тебе людей. Ты позволил 
этой ненависти возобладать над тобой, давая власть Злу над твоими мыслями 
и поступками. И ты использовал свою Силу для удовлетворения чувства 
мести.
- Но я всегда считал, что веду праведную борьбу со Злом!..
- Я тебе говорил, что Зло - это иногда конкретные люди. Сталин - это Зло, 
но Гитлер с его доктриной господства немецкой расы - еще большее Зло! Он 
переплюнул вождя Советского государства в своем человеконенавистничестве, 
уничтожая целые народы с особым изуверством! Согласись, сама 
коммунистическая идея была не так уж и плоха - всеобщее равенство и 
братство, отсутствие частной собственности, во все времена являвшейся 
камнем преткновения человечества!
- Но каким путем это достигается? Уничтожением инакомыслящих, 
искоренением целых классов, унижением Веры?
- Любая революция, в том числе и в мировоззрении, сопровождается 
огромными жертвами. Так было, есть и так будет. От этого никуда не уйти. 
Христос и его последователи погибали за Веру, принимая смерть, как 
должное. Они верили... Русские люди тоже верят. Поэтому идея Гитлера с 
самого начала была обречена на провал.
- Но ведь и немцы верят в свое превосходство! Верят в то, что евреев и 
другие нации надо уничтожать, чтобы расчистить место для истинных 
арийцев!
- Нет, сынок, - отец Алексей покачал головой. - Эта вера - от гордыни. 
Советские люди верят во всеобщее счастье для всех людей, независимо от их 
расы и национальной принадлежности. Немцы ищут счастья только для себя...
- Да, отец, - Эрих низко опустил голову. - Я это понял, но слишком 
поздно! Русские побеждают, и немецкой нации суждено погибнуть, платя за 
свои ошибки высокую цену! Слишком много Зла принесли они в мир...
- Нет, сынок, немецкая нация не погибнет. Русские великодушны и не станут 
мстить, победив в этой войне. Наказание ожидает лишь непосредственно тех, 
кто виновен в преступлениях против человечества. Сменится власть или даже 
строй, а простой народ как жил, так и будет жить.
- А я, отец? Как буду жить я?
- Господь говорил, что каждый раскаявшийся грешник будет прощен. Никогда 
не поздно встать на путь Добра.
- Что я должен делать? Подскажи, отец! - Эрих поднял на священника глаза, 
полные мольбы. - Я не хочу больше разрываться на части, не зная, где путь 
Зла, а где - Добра!
	Отец Алексей ласково улыбнулся ему.
- Это может подсказать тебе только твое сердце. Смотри только, больше не 
ошибайся!
- Смогу ли я? Смогу ли я распознать истинный Путь, смогу ли исправить 
содеянное? Смогу ли компенсировать тот вред, который нанес этим людям 
своими действиями?
	Священник покачал головой.
- Насчет Пути я тебе уже сказал. Насчет исправления... тебе не вернуть 
погибших в этой войне людей, а заново прожить жизнь никому не дано. Но 
своими последующими действиями ты можешь попытаться хоть частично 
нейтрализовать Зло, не давая ему распространяться по Земле. У тебя есть 
много путей для достижения этой цели. Выбирай сам, но смотри, не ошибись! 
Больше тебе нельзя допускать ошибок!
- Я постараюсь, отец! - наконец-то улыбнулся Эрих, у которого от этой 
беседы наконец-то свалился камень с души, который долгое время тяготил 
его, не давая спать спокойно. - Воистину, Господь направил тебя, чтобы 
наставить заблудшую овцу на путь истинный!
- Может, и Он... К сожалению, сынок, нам запрещено вмешиваться в дела 
людские. Я благодарен той Силе, которая вытащила меня в этот мир и дала 
возможность поговорить с тобой. Душа болела, когда я видел твои мучения, 
а сам ничем не мог помочь тебе. Хотя, видит Бог, я пытался...
- Я знаю, - кивнул головой Эрих. - Очень часто я видел тебя в своих снах, 
когда делал что-нибудь не так. Спасибо тебе за все!
- Не благодари, сынок, не надо! - священник предостерегающе поднял руку. 
- Я всего лишь посредник. Тебе решать, что делать и как. У тебя осталось 
совсем мало времени, чтобы разобраться в себе и суметь принять правильное 
решение. И это будет твое решение, не мое!
- Все равно спасибо! Без тебя мне было бы трудно разобраться в себе 
самом!
	Отец Алексей не ответил ему на этот раз, прислушиваясь к чему-то.
- Мне пора, сынок, - наконец, сказал он. - Мне бы очень хотелось, чтобы 
ты все правильно понял. Хотелось сказать многое, а не сказал и сотой 
доли. Прощай!
- Побудь еще маленько со мной! - взмолился Эрих. - Не исчезай!
- Не могу, - отрицательно покачал головой священник, глядя на него 
взглядом, полным печали. - Меня уже зовут!
	Только что он стоял перед ним, а теперь здесь было пусто. Исчез, 
растворился в ночном воздухе "гиблого места". Эрих опустился на колени. 
Глухая, безысходная тоска наполняла все его существо. Первый и последний 
раз в этой жизни он видел и разговаривал с человеком, который, несмотря 
на прошедшие годы, остался самым любимым, самым дорогим и самым близким 
ему.
	Эрих опустил голову и завыл. Завыл страшно, словно волк на Луну. 
Впрочем, он давно уже стал волком. Волком-одиночкой в чужом для него 
мире. Уйдя из одного, он так и не смог стать частью другого. Впитав в 
себя русский дух, полюбив эту страну, Эрих так и не стал истинным 
арийцем, как того ему хотелось изначально. Для немцев он был, конечно же, 
немцем, но сам себя майор Абвера не ощущал ни тем, ни другим. Ни немцем, 
ни русским... Так, что-то среднее...

                                 * * *

	Три человека в эсэсовской форме с автоматами стремительно выбежали из 
здания штаб-квартиры РСХА и сели в черный	"Мерседес". Он узнал этот дом - 
совсем недавно, можно сказать, был в нем. И на этот раз при виде этого 
здания Эрих испытал подсознательную тревогу. Только на этот раз опасность 
угрожала не ему лично, а кому-то другому, но от осознания этого чувство 
не притупилось, а, наоборот, усилилось.
- Куда? - коротко осведомился водитель.
	Эсэсовец с прической и усиками "а-ля Гитлер", севший рядом с ним, 
назвал адрес в пригороде Берлина. И этот адрес был хорошо известен Эриху. 
В этом доме жил его отец, Рихард фон Шредер! Единственное, чего он не 
понимал, так это то, зачем понадобился уже далеко немолодой офицер Абвера 
эсэсовцам?
- Еще одного заговорщика назвали, - словно отвечая на его немой вопрос, 
заявил эсэсовец, командовавший, по всей видимости, этой группой. - После 
покушения на фюрера мы уже взяли нескольких. И, видимо, будут еще.
- Да, прибавилось работенки! - поддакнул водитель, заводя двигатель.
	Автомобиль резко рванул с места. А он остался стоять на месте. Все 
происходившее Эрих видел как бы и снаружи машины, и одновременно изнутри. 
Он был везде и в то же время нигде.
	Надо было предупредить отца, но как? Он не мог сойти с места! Было 
темно, фонари не горели, свет не пробивался из-за светомаскировочных 
штор. Город слишком часто подвергался бомбардировкам вражеской авиации, 
чтобы пренебрегать подобными мерами предосторожности. И лишь одинокие 
габаритные огни мчавшейся по улице машины нарушали однообразие темноты.
	Словно в подтверждение его мыслям над городом зазвучала сирена, а 
вскоре и в небе послышался звук летящих бомбардировщиков. "Американцы", - 
автоматически отметил он про себя. В небе заметались лучи прожекторов, 
ловя в перекрестия самолеты противника, глухо захлопали зенитки.
	"Хоть бы бомба попала в этот проклятый автомобиль!" - подумалось ему, 
но сам он знал, что надежда столь мизерна, что не стоит даже принимать ее 
во внимание. Скорее всего, эсэсовцы где-нибудь переждут налет, а потом 
продолжат свое движение. А, может, даже и не станут останавливаться.
	О себе он почему-то не побеспокоился, хотя прекрасно знал, что в 
данный момент все немцы дисциплинированно сидят в бомбоубежищах. Просто 
он был уверен, что авиабомбы не смогут причинить ему какой-нибудь вред.
	Однако это лишь на мгновение оторвало его от мыслей об отце. Нужно 
было спасать его, а он по-прежнему ничего не мог сделать. Мало того, он 
не ощущал даже своего тела.
	Эта мысль натолкнула его на другую. Он представил себе знакомый дом. 
Через мгновение Эрих уже находился перед ним. Это было так неожиданно, 
что сначала он растерялся. Где-то совсем близко разорвалась бомба, и этот 
звук вернул его к реальности.
	Где мог сейчас находиться отец? Конечно же, в бомбоубежище, вырытом 
во дворе дома! Он представил себе тесную комнатенку, в которой когда-то 
вместе со всем семейством Шредеров ему пришлось пережидать такой же вот 
налет вражеской авиации. И мгновенно оказался там.
	Отец был в бомбоубежище. Рядом с ним сидела его жена Лотта, с 
тревогой прислушиваясь к каждому взрыву. Чуть поодаль дремала молодая 
девушка, в которой Эрих с удивлением узнал свою сводную сестру. За то 
время, пока он не видел ее, она очень сильно изменилась. Повзрослела, 
похорошела, оформилась, стала похожа на настоящую женщину. Впрочем, это 
не было удивительным - девушке доходило девятнадцать лет.
	Его появление в бомбоубежище не вызвало никакого эффекта. Его словно 
и не заметили.
- Отец! - позвал он.
	Его не слышали. Это обстоятельство вызвало в нем отчаяние. Он услышал 
скрип тормозов около дома, хотя это было невозможно - бомбоубежище 
глушило звуки извне. Даже взрывы здесь были слышны, как глухие удары, 
сотрясающие стены.
	Однако это были они. Эрих находился в бомбоубежище и одновременно не 
улице. Машина стояла около ворот. Два эсэсовца, командир и водитель, 
направились к дому, а два других побежали в обход к задней калитке, 
выходившей на другую улицу.
- Отец, спасайся! - в отчаянии крикнул он. - Уходи! За тобой пришли!

                                * * *

	Рудольф фон Шредер не находил себе места от неопределенности. 
Покушение на Гитлера провалилось! Видимо, дьявол хранил этого человека! 
Все было спланировано до мелочей. Казалось, он не мог спастись, и вот!..
	До самого вечера ему не было ничего известно. Еще утром ему позвонили 
и сообщили, что Гитлер убит и переворот произведен успешно. Но чувствовал 
он, что здесь что-то не так...
	Предчувствие его не обмануло. Вечером ему позвонил один из 
заговорщиков и сообщил о провале. Рудольф фон Шредер знал, что теперь 
пощады ждать не приходилось. Гестапо под пытками вытянет всю информацию о 
заговоре. Он был одним из тех, кто планировал переворот. Значит, времени 
до ареста оставалось не так уж и много.
	Когда он сообщил жене об этом, посыпались упреки. Мол, ввязался в эту 
авантюру и погубил не только себя, но и ее с дочерью. И действительно, 
членов семьи заговорщиков ждал концлагерь. Для Лотты фон Шредер и 
молоденькой Эльзы, привыкшим к совсем другой жизни, это было концом 
всего...
	Они сразу же стали собираться в путь. Лотта стала собирать 
драгоценности, которые ей достались в приданное, и те, которые покупал ей 
он. Глядя, как она рассовывает их по сумкам и ворчит, он невольно 
сравнивал ее с матерью Эриха. Сравнение было не в пользу Лотты. Это была 
его ошибка. У Лотты была довольно-таки известная фамилия, богатство, 
связи, в том числе и с некоторыми бонзами Третьего рейха. Ей оказывал 
внимание Мартин Борман, и у него не было уверенности, что дело 
ограничивалось только этим.
	Вспомнив о своей бывшей жене, он невольно подумал об Эрихе. Его 
провал означал конец карьеры сына. Скорее всего, того тоже ожидала участь 
узника концлагеря. И он не мог никак предупредить его. Он не был даже 
уверен, что Эрих в данный момент находится по эту сторону фронта. Бедный 
мальчик! Он пострадает ни за что...
	Толстые стены сотрясались от взрывов, но он знал, что они выдержат, и 
не очень-то беспокоился. Толстые перекрытия могло обрушить только прямое 
попадание авиабомбы. Но все равно, какое-то беспокойство было. Какая-то 
неясная тревога. Ему казалось, что они теряют время, отсиживаясь за 
толстыми стенами. Впрочем, в такой налет решиться на передвижение может 
только сумасшедший. Как только все кончится, они отправятся в путь. Он 
планировал бежать во Францию и сдаться там англичанам или американцам...
	И вдруг он услышал:
- Отец, спасайся! Уходи! За тобой пришли!
	Он узнал бы этот голос из сотни других. И хотя тот, кому он 
принадлежал, находился сейчас далеко, эти слова принадлежали его сыну, 
Эриху.
	Рудольф фон Шредер посмотрел на жену и дочку. Они явно ничего не 
слышали. Но этот голос усилил его тревогу, и он решил проверить, что 
происходит на улице.
- Ты куда? - встревожилась жена, увидев, что ее муж встал.
- Пойду, посмотрю, что там снаружи.
- И чего тебе не сидится на месте! Снаружи бомбы рвутся, тебя может 
убить!
	Рудольф фон Шредер, не обращая внимания на ворчание жены, к которому 
он уже давно привык (ворчала она постоянно, и иногда ему хотелось просто-
напросто придушить ее), поднялся по лестнице и приоткрыл люк 
бомбоубежища. И сразу же закрыл.
	Он увидел идущих по направлению к дому двух мужчин с автоматами. Чуть 
ли не кубарем скатившись по лестнице вниз, Рудольф фон Шредер бросился к 
висевшей на стене кобуре и достал оттуда "парабеллум".
- Что случилось? - побледнела Лотта.
- За мной пришли, - коротко ответил он.
	Женщина запричитала, разбудив дочь, которая спросонок не могла 
понять, в чем дело.
- Замолчи, Лотта! - прикрикнул на жену Рудольф фон Шредер. - Сейчас не 
время для упреков. Возьми Эльзу и уходи. Маршрут мы обговаривали, не 
забудь! А я задержу их...
	Крепко сжимая в руке пистолет, он первым выбрался на улицу. Лотта и 
Эльза сразу же побежали прочь от дома.
- Стой! - послышался оклик.
	Рудольф фон Шредер выстрелил на голос, и темнота ответила автоматным 
огнем.
- Полковник Шредер, сдавайтесь! Сопротивление бесполезно, дом окружен!
	Он знал, что гестаповцы блефуют. Никогда они не брали на простой 
арест много людей. Конечно, разве могли они ожидать сопротивления от 
старого полковника?
	Необходимо было протянуть время, дать своим уйти подальше. Он 
выстрелил еще несколько раз и крикнул:
- Вам не взять меня, сосунки! Вы под стол пешком ходили, когда я воевал!
	От дома метнулась тень, и Рудольф фон Шредер быстро выстрелил. 
Человек упал и больше не поднялся. Его коллега открыл ураганный огонь из 
автомата.
	И в этот момент сзади на него кто-то прыгнул. Он сумел увернуться за 
секунду до того, как автомат должен был обрушиться на его голову, и 
разрядил пистолет в нападавшего. Человек упал, но рядом возник еще один, 
а патронов больше не было. Этот эсэсовец, похоже, об этом не догадывался 
и решил не рисковать. Автомат в его руках выплюнул порцию горячего 
свинца, навылет прошившую тело.
	Боль захлестнула разум, руки и ноги отказались повиноваться ему, и он 
упал. Постепенно его тело перестало чувствовать что-либо, и он понял, что 
умирает. Он даже не почувствовал, как его подхватили под руки и куда-то 
потащили. И лишь окровавленные губы прошептали напоследок:
- Эрих!..

                                    13.

- Нет! Отец, не умирай!
	Этот крик резанул по ушам, вырывая Свинцова из приятного забытья, 
заставляя схватиться за оружие. Кричал Шредер. На побледневшем лице 
застыла такая мука, что Свинцов испугался и принялся тормошить немца, 
заставляя его проснуться.
	Шредер открыл глаза. Безумный взгляд метался из стороны в сторону, он 
явно не понимал, где находится и что тут делает. На лбу выступили крупные 
капли пота, а руки вцепились в Свинцова, разрывая его и без того 
обветшавшую гимнастерку. Старшему лейтенанту пришлось навалиться всем 
телом на немца, чтобы успокоить его.
	Наконец, в глазах Шредера появилось узнавание. Он перестал рваться и 
метаться, обессиленно затихнув. Только тогда свинцов отпустил его.
- Что это на тебя нашло?
	Шредер нахмурился.
- Мне приснился страшный сон. Я видел смерть отца.
- Это всего лишь сон.
- Да, правда, - согласился немец. - Но уж очень реальный. Знаешь, мой 
отец, похоже, участвовал в заговоре против фюрера.
- Против Гитлера? - уточнил Свинцов.
- Да.
- А как же тогда ты можешь воевать за него, если твой отец против?
- Не знаю, я и сам уже запутался, - чистосердечно признался Шредер.
	До рассвета оставалось совсем немного. Спать совсем не хотелось, 
поэтому они лежали и тихо разговаривали.
- Как ты думаешь, почему "гиблое место" оставило нас в покое? - 
поинтересовался Шредер, задумчиво глядя в небо.
- Не знаю, - ответил Свинцов, покусывая конец травинки. - Наверное, нам 
готовятся нанести последний, самый сильный удар.
- Нет, Толя. Знаешь, что я думаю? - Шредер приподнялся на локте. - Это 
место - своеобразный искусственный отбор. Только избранные могут пройти.
	Свинцов усмехнулся.
- Где-то я уже слышал нечто подобное. Избранная раса, высшее 
предназначение... Горазды вы, немцы, делить людей на первый и второй 
сорта!
- Да я не об этом! - отмахнулся Шредер с досадой. - Я о том, что "гиблое 
место" могут пройти только истинно смелые люди!
- Истинно смелые! - фыркнул Свинцов. - Ну, ты сказал! А мои ребята? 
Думаешь, они были трусами? А Саня, значит, не был истинно смелым, взорвав 
себя вместе с теми тварями?
- Нет, что ты! - возмутился Шредер. - Твои люди были настоящими воинами! 
Просто я думаю, что всех нас испытывали. Мы с тобой по каким-то критериям 
прошли. Остальные - нет, и "гиблое место" их уничтожило.
	Свинцов задумался.
- Знаешь, наверное, ты прав. С самого начала у меня сложилось такое 
впечатление. Нас ставили в разные условия, и после каждого такого 
испытания у нас кто-то погибал. Единственное, чего я никак не возьму в 
толк - чем мы не такие, как все? Почему мы?
	Немец пожал плечами.
- Значит, что-то есть. Но знаешь, что я думаю?.. Здесь мы стали другими, 
не такими, как были. "Гиблое место" меняет человека. Что-то мы потеряли, 
- например, страх, - но что-то и приобрели. Конечно, пока мы доберемся до 
цели, нас еще ждут испытания. Но знаешь, я почему-то уверен, что мы 
выйдем отсюда!
	Свинцов нахмурился. Он никак не мог решиться и поговорить со 
Шредером. А поговорить надо было. За последнее время они стали если не 
друзьями, то уж точно товарищами по "оружию" и уж, конечно, не врагами. 
Но с выходом из "гиблого места" ситуация могла в корне измениться. И это 
больше всего его огорчало. Ему почему-то не хотелось расставаться с этим 
немцем, так не похожим на остальных, виденных им. Все, кто ему 
попадались, были либо тупыми фанатиками, либо сломленными, забитыми 
страхом людьми. У Шредера было собственное достоинство, но и до 
нацистских лозунгов и всяких разных расовых  предрассудков он не 
опускался...
	Некоторое время они молчали, наблюдая рассвет. Он уже не был таким, 
каким они видели его в последний раз. Не было тех зловещих красок, 
заставлявших тревожно биться сердце от дурных предчувствий. Небо 
переливалось всеми цветами радуги, и что-то доброе и хорошее было во всем 
этом. Это было так прекрасно, что они вдруг почувствовали себя 
счастливыми! И они уже не вспоминали, что совсем недавно гибли их 
товарищи, что, возможно, скоро им предстоит снова бороться за свои жизни.  
Они просто наслаждались красивым зрелищем. И каждый думал о своем. Шредер 
вспоминал родных и близких - отца Алексея, его брата Сергея Ивановича, 
отца, мачеху с сестренкой. Эти воспоминания наполняли его сердце грустью, 
потому что в этой жизни он не встречал других хороших и добрых людей. 
Даже мачеха и та вспомнилась ему с каким-то добрым чувством. И хотя он 
мало чего хорошего видел рот нее, эта женщина тоже была его семьей! 
Впрочем, старший лейтенант тоже был хорошим человеком. И теперь он с 
ужасающим откровением понял, что немцы с их расовым превосходством и 
чопорностью в подметки не годятся русским, чьи души были и шире, и более 
открыты. Они больше подходили ему по духу. К сожалению, он понял это 
поздно...
	Свинцов вспоминал Лизу, Ваську, отца. Он уже смирился с тем, что 
девушка отдала предпочтение Головину. Он жалел лишь об одном - что в свое 
время жестокая судьба развела их в разные стороны. Он смалодушничал, хотя 
мог поддержать в трудную минуту своего друга... Теперь перед ним опять 
стоял выбор. Очень трудный выбор...
	Наконец, Свинцов решился.
- Послушай, Эрих, я должен тебе сказать одну вещь...
	Шредер оторвался от своих размышлений и вопросительно посмотрел на 
него.
- Я вот все думаю о том моменте, когда мы выберемся отсюда... Понимаешь, 
мы с тобой вроде как враги. Я должен передать тебя дальше по инстанции, 
но... После того, что мы с тобой здесь пережили...
	Шредер улыбнулся.
- Не волнуйся. Я принял решение.
- Какое?
- Я больше не хочу воевать против вас. Надоело! сначала я еще на что-то 
надеялся, но постепенно стал понимать, к чему ведет идея мирового 
господства немецкой нации. Это Зло! То, что творят нацисты - ужасно!
- А ты сам состоишь в нацистской партии? - поинтересовался Свинцов.
	Шредер грустно усмехнулся.
- Конечно. Но теперь я не хочу...
- Ты понял это здесь?
	Немец задумался.
- Да нет, наверное. Это зрело уже давно, после того, как я столкнулся с 
концлагерями. А окончательное решение я действительно принял здесь.
- А что ты делал в концлагерях? - насторожился Свинцов.
- Не бойся, к зверствам СС я не имею ни малейшего отношения, - успокоил 
его Шредер. - В лагерях я набирал военнопленных для нашей школы Абвера. 
Но насмотрелся и наслушался там всякого...
- Неужели ты раньше не замечал, что творят фашисты?
- Знаешь, нет. Я человек военный. Дома практически не бывал. Все время 
или в вашем тылу, или на подготовке к очередному заданию. А в нашей среде 
было не принято распространяться на данную тему.
- Ой ли? - усомнился Свинцов.
- Ну, почти не распространялись. Идею заселения немцами оккупированных 
земель, конечно же, обсуждали, - ответил Шредер.
- Значит, делили нашу территорию?
- Делили. Но, как оказалось, напрасно. Теперь, думаю, не за горами тот 
день, когда вы будете делить нашу.
- Вижу, ты плохо разбираешься в нашем народе. Зачем нам ваша земля? - 
Свинцов пристально посмотрел на немца. - Мы освободим мир и Германию от 
Гитлера и его приспешников. Я уверен, что немецкий народ поймет, что 
представлял собой фашизм, и сделает свой выбор! А ваша земля нам не 
нужна!
- Ты не знаешь немцев! - возразил Шредер. - Эта нация всю жизнь воюет. 
Вспомни завоевание Римской империи, крестовые походы, многочисленные 
рыцарские ордена, несшие так называемый "свет христианства" "варварским" 
народам, в основном, славянам. Немцам постоянно было тесно. Отсюда все 
войны и конфликты. И ты думаешь, что эти люди будут осуждать Гитлера за 
его политику "расширения жизненного пространства"? Если кто и будет что-
то говорить, так это коммунисты и те, кто пострадал от этого режима. А 
таких предостаточно и у вас. Я имею в виду тех, кто недоволен Сталиным. 
Простой же народ будет молчать...
- Вот тут ты не прав! - не выдержал Свинцов. - Рабочие и крестьяне, когда 
их освободят от тяжкого гнета фашистского империализма, молчать и 
бездействовать не станут! То, что ты говоришь, может быть справедливо для 
крупной и мелкой буржуазии, но не для бедных.
- Да твои бедные в большинстве своем орали "Хайль Гитлер!" на встречах с 
вождем нации, маршировали в штурмовых отрядах, доносили в гестапо на 
своих соседей, радовались, когда в концлагерь забирали соседей-евреев!
- Но ведь не все! Эта передовая часть немецкого народа поможет остальным 
понять, как они ошибались!
	Шредер тяжело вздохнул.
- Вижу, тебя не переубедить.
- Но тебя-то переубедили! - возразил Свинцов. - Хотя ты и не до конца 
всего еще понимаешь.
	Немец отрицательно покачал головой.
- Я воспитывался и рос среди русских. Я знаю вашу идеологию, ваш духовный 
мир. У меня есть возможность сравнивать. А вот большинство немцев и 
русских ничего не знают друг о друге! Судят по газетным публикациям и 
фильмам, которые в большинстве своем не верно отражают ситуацию! отсюда и 
непонимание... Впрочем, время нас рассудит. Как говорите вы, русские: 
"Поживем - увидим"!
	На этой ноте им пришлось прерваться. Надо было идти, и они двинулись 
к белеющему среди зарослей кустарника низенькому зданию.
- Я должен тебя предупредить, - сказал вдруг Свинцов, когда они отошли 
уже на некоторое расстояние от места ночевки. - Поскольку ты решил 
сдаться, то, скорее всего, тебя попробуют перевербовать или хотя бы 
попросят рассказать о том, что знаешь.
	Шредер остановился. Встал и Свинцов, пытливо разглядывая своего 
спутника, пытаясь предугадать, что тот ответит. Но тот не спешил с 
ответом. Он думал...
- Знаешь, наверное, ничего у вас не получится, - наконец, произнес он. - 
Я устал от этой войны. Я не хочу больше воевать! Но и предавать своих 
товарищей не стану. С ними меня связывает нечто большее, чем просто 
служебные отношения. Это фронтовая дружба, перенесенные вместе испытания. 
Это братство по духу, понимаешь?
- Нет, - чистосердечно ответил Свинцов. - Только что ты говорил о том, 
что фашизм - это Зло. А теперь отказываешься помогать в его искоренении!
- Да, я говорил и от своих слов не отказываюсь. Но мой отказ продолжать 
свою войну и есть мой вклад в борьбу с ним! И я не говорил, что буду 
служить вам!
- Тогда не имеет значения, сдашься ты сам, или я приведу тебя силой, - с 
сожалением произнес Свинцов. - Для нас ты все равно будешь считаться 
врагом.
- Пусть! - упрямо стоял на своем Шредер. - В конце концов, мы еще не 
вышли отсюда.
	И словно в подтверждении его слов из зарослей навстречу им вышла 
целая стая волков. Свинцов оглянулся, подыскивая пути к отступлению, но 
сзади к ним приближалась вторая группа. Отступать было некуда...
- Вот влипли! - только и сказал он, понимая, что без оружия им долго не 
продержаться.
- Подожди паниковать! - ответил на это Шредер. - Посмотрим, что будет 
дальше.
- Я тебе могу сказать, что будет дальше! Нас попросту сожрут, вот и все! 
- заявил Свинцов, сбрасывая с себя бесполезное оружие и вытаскивая из 
ножен финку - единственное, чем можно было защищаться.
	У него был повод так говорить. Волки в безмолвии окружили двух людей, 
постепенно сжимая кольцо. Их глаза горели каким-то зловещим огнем, из 
открытых пастей, усеянных острыми зубами, капала жадная слюна.
- Ох! - выдохнул Шредер, с явной неохотой скидывая с плеч вещмешок и 
бросая на землю автомат. - Я-то думал, что уже все кончилось!
	Он расстегнул кобуру и втащил пистолет.
- Держи! Здесь еще есть патроны! - сказал Шредер, протягивая его 
Свинцову.
	Старший лейтенант подумал, что еще раз получил подтверждение своим 
мыслям. Ведь немцу ничего не стоило скрыть этот факт! Он же оставался 
совсем безоружным перед Шредером. И, тем не менее, тот отдал ему 
заряженный пистолет...
- А ты как?
- Хочу попробовать одну штуку, - ответил Шредер, не глядя на него. - 
Думал, никогда не придется это применять, но, видимо, пришла пора...
- Кажется, волчары настроены серьезно! - заметил Свинцов, чье горло вдруг 
разом пересохло от зрелища подступающих с явно не дружескими намерениями 
зверей. - Эй, что это ты удумал?
	Тем временем Шредер быстро скинул с себя одежду, аккуратно снял и 
положил маленький крестик, который, как заметил старший лейтенант, был 
православным. Таким образом, он оказался абсолютно обнаженным. Его тело 
переливалось крепкими мышцами, а кожа была испещрена шрамами.
- Что ты делаешь? - опять пристал к нему Свинцов, которому действия немца 
показались, мягко говоря, странными
- Помолчи! - оборвал его Шредер. Смотри, и не двигайся с места, если тебе 
дорога твоя жизнь! Стреляй только в тех волков, которые будут нападать на 
тебя! Мне не помогай! Что бы ты ни увидел, не удивляйся. Просто наблюдай, 
не вмешиваясь. Если повезет, мы пройдем! Если нет - продай свою жизнь 
подороже!
- Спасибо, утешил! - саркастически усмехнулся старший лейтенант, снимая 
пистолет с предохранителя.
	За несколько секунд со Шредером произошли странные и зловещие 
изменения. Плечи ссутулились, он пригнулся, выставив вперед руки. Колени 
согнулись, давая ногам устойчивость, а на лице появилось выражение 
первобытной свирепости, какой-то животный, дикий блеск в голубых глазах. 
Губы раздвинулись, обнажив ряд ровных белых зубов, и он издал звериный 
рык, гулко прокатившийся по окрестностям.
	Это было воспринято зверьми как вызов. Известно, что волки никогда не 
нападают поодиночке, охотясь в стае, и право первого прыжка принадлежит 
вожаку. Непонятно было только, почему волки медлят, и долго ли это будет 
продолжаться.
	Этот случай не был исключением. Огромный белый волк прыгнул первым. 
Тело вожака мелькнуло в воздухе. Казалось, он просто промахнулся, 
пролетев мимо. Но когда его тело приземлилось рядом со Свинцовым, он 
обнаружил, что у волка вырвана гортань. Когда это успел сделать Шредер, 
было непонятно и необъяснимо, тем более что он не заметил никакого 
движения с его стороны. Впрочем, удивляться было некогда. Матерый 
волчище, как вихрь, налетел на Свинцова, сбив его с ног. Он еле-еле успел 
подставить руку с зажатым в ней пистолетом под острые клыки, нацеленные в 
его горло. Боль от укуса пронзила запястье. Не давая волку приблизить 
свою пасть, Свинцов левой рукой достал из ножен финку и вонзил ее в тело 
зверя.
	С трудом скинув тушу с себя, он быстро вскочил на ноги, пристрелив 
попутно пару волков, рвавших его тело, пока он занимался с их товарищем. 
По телу струйками стекала кровь из разорванного бока и прокушенной ноги. 
Одежда, и без того изорванная, превратилась в клочья. Рука болела, но 
свободно двигалась. Хуже было с ногой - на нее невозможно было наступить.
	В воздухе мелькнуло еще одно тело, но встретилось с вихрем, который 
представлял собой Шредер, с невообразимой быстротой успевающий отражать 
атаки зверей. Волк упал на землю с перебитым хребтом. Еще не менее 
десятка животных валялось вокруг них. Шредер времени не терял, пока он 
сражался со своим волком! одни были мертвы, другие корчились в 
предсмертной агонии. Еще одного Шредер перехватил прямо в воздухе и 
разорвал голыми руками.
	Свинцов ужаснулся. И они еще надеялись, что смогут запросто взять 
его? Да этот человек двигался быстрее пули! Его счастье, что когда они 
встретились, Шредер был слишком слаб, чтобы сопротивляться, иначе бы ему 
не поздоровилось!
	Обнаженный человек отшвырнул от себя останки волка и торжествующе 
зарычал. Его руки были по локоть в крови, взгляд оставался безумным и 
диким. Никто из волков не решался больше нападать на этого странного 
человека, который нес смерть тому, кто нападал на него. Второй был тоже 
опасен, но гораздо медлительнее первого. И они, спустя некоторое время, 
выбрали его своей целью.
	Шредер молнией метнулся навстречу первому из волков, прыгнувшему на 
Свинцова. Они столкнулись в воздухе, и зверь упал с переломанными 
костями. Но на этот раз волки напали все одновременно.
	Свинцов успел разрядить пистолет в нападавших волков, а потом ему 
пришлось схлестнуться с ними, так сказать, лицом к лицу. Он успел 
полоснуть одного из нападавших по горлу, когда остальные повалили его на 
землю, вонзая клыки в тело.
	Послышался рев, и сразу стало легче дышать. Шредер расшвырял волков с 
него в разные стороны. На земле валялось с десяток зверей, не подающих 
признаков жизни. Остальные, которым повезло больше, чем их сородичам, 
расселись вокруг в ожидании. Они не боялись. Они ждали, когда люди 
совершат ошибку, чтобы нанести удар наверняка.
	Но Шредер не стал ждать. Он нанес удар первым. Свинцов почувствовал, 
как железная хватка заставляет его разжать пальцы, в которых была зажата 
финка. Нож выпал, но сразу же был подхвачен Шредером. В следующее 
мгновение два клинка полетели к цели, брошенные твердыми руками немца.
	Два волка рухнули в пыль, пронзенные сталью. Почти следом за этим 
Шредер одним гигантским прыжком оказался рядом с мертвыми животными и 
одновременными ударами обеих рук свалил еще двух. Два ножа, извлеченные 
из мертвых тел, просвистели в воздухе, разя наповал еще двух волков, 
находившихся на противоположной стороне. Еще двух, прыгнувших на него, 
Свинцов завалил точными выстрелами из пистолета.
	Тела еще не успели коснуться земли, А Шредер был уже рядом со старшим 
лейтенантом. Его кулак встретился с черепом третьего волка, разбивая 
крепкую кость. Еще двоих, пытавшихся напасть сзади, он поймал в воздухе и 
с силой ударил друг о друга, вышибая из них дух. Последние из оставшихся 
в живых два зверя промедлили с нападением, и Свинцов хладнокровно добил 
их последними оставшимися в обойме патронами.
	Теперь путь был свободен. Но вот Шредер никак не хотел освобождаться 
от того обличья, которое принял. На него страшно было смотреть. Безумец, 
с ног до головы перемазанный кровью, в окружении многочисленных трупов 
врагов, он торжествующе зарычал, празднуя свою победу. Затем губы его 
зашевелились, и Свинцов услышал странные звуки, исходящие от него. Это 
было тихое пение какого-то очень древнего мотива, произносимое на очень 
древнем языке. Его голос постепенно повышался, и скоро над "гиблым 
местом" зазвучала победная песнь древнего существа. Настолько древнего, 
что не было похоже ни на животное, ни на человека, обладающее 
сверхестественными способностями к убийству.
- Эрих, очнись! Все кончилось!
	Существо посмотрело на него диким взглядом, в котором читалась жажда 
убийства. Свинцов невольно схватился за нож, но того на привычном месте 
не оказалось. Он совсем забыл, что Шредер использовал его для борьбы с 
врагами. Да и вряд ли это помогло бы ему. В памяти еще свежа была сцена 
расправы с волками...
	Человек или, скорее, зверь, которым был сейчас Шредер, угрожающе 
зарычал и шагнул к Свинцову. Тот, кого он совсем недавно защищал, теперь, 
похоже, стал врагом. Или добычей...
	Свинцов тоже шагнул назад, судорожно озираясь в поисках хоть какого-
нибудь оружия. Хотя он отлично понимал, что вряд ли сможет что-нибудь 
сделать с этим существом, которое так стремительно разделалось с волчьей 
стаей.
	И в этот миг что-то случилось со Шредером. Он вдруг дико закричал, 
схватившись руками за голову, и упал. Свинцов осторожно приблизился к 
нему и наклонился, чтобы посмотреть, что с ним.
	Шредер не подавал признаков жизни. Лишь проверив пульс, Свинцов 
убедился, что тот жив. Он потряс его, пытаясь привести в чувство, но 
тщетно. Немец был в глубоком забытье...

                                 * * *

	Шредер пробыл в таком состоянии около часа. Все это время Свинцов 
просидел около него, изредка пытаясь привести его в чувство. Но тщетно. 
Он не боялся, что за это время что-нибудь случится с ним. Он просто 
боялся, что Шредер никогда не очнется, и ему придется остаться одному. 
Одиночество... Вот что приводило его в ужас по-настоящему.
	Шредер дернулся всем телом и широко распахнул глаза. На этот раз в 
них не было той дикой, свирепой жажды крови, которую Свинцов видел во 
время боя. Немец рывком сел и глубоко вздохнул, словно только что 
освободился от какого-то тяжкого груза.
- Как ты себя чувствуешь? - поинтересовался Свинцов.
	Шредер поморщился.
- Очень сильно болит голова. Прямо раскалывается на части.
- А я уже стал опасаться, что ты никогда не проснешься!
- Я и сам не надеялся, что опять вернусь в этот мир.
- То есть?
	В глазах Шредера что-то промелькнуло. На мгновение его взгляд стал 
взглядом зверя, потом в нем отразились боль и страдания. А еще через 
секунду в них вернулось прежнее выражение смертельно уставшего человека.
- Я... Я не помню. Ничего не помню! - Шредер потер пальцами виски. - 
Помню только безмерную ярость и жажду убивать, убивать, убивать, 
убивать!..
	Он застучал кулаками в землю. Его глаза опять стали безумными, и 
Свинцову пришлось потрясти его за плечи, чтобы он пришел опять в норму.
- Этому меня научил мой наставник, отец Алексей, - наконец, сказал 
Шредер. - Сегодня я применил это в первый раз. И, кажется, в последний... 
Вряд ли я когда-нибудь снова решусь на это...
	Свинцов задумался, стоит ли ему говорить, но, в конце концов, решил, 
что не стоит скрывать правду.
- Знаешь, ты меня чуть не убил! После того, как мы разделались с 
волками...
- Я смутно помню, что тогда было, - Шредер, казалось, был очень смущен. - 
Надеюсь, я не причинил тебе вреда?
- Да нет, не успел. Ты потерял сознание прежде, чем добрался до меня. Но 
твои намерения не оставляли сомнений.
- Извини, я был не в себе. Это существо начало захватывать меня 
полностью, и я уже не мог себя контролировать.
	Свинцов махнул рукой.
- Ладно. Все хорошо, что хорошо кончается. Только лучше, действительно, 
больше не применяй эту штуку. Это может плохо кончиться. И для тебя, и 
для меня...
- Ты прав.
	Они замолчали, думая каждый о своем. Наконец, Свинцов сказал:
- Ну, что же, я думаю, пора идти дальше. Мне не терпится добраться до 
конца! Надеюсь, больше нас трогать не будут. Думаю, это было последнее 
испытание.
- Да, я тоже так думаю, - откликнулся Шредер. - Только бы вот смыть все 
это.
- Чем ты смоешь? - удивился Свинцов. - Здесь нет ни одного ручейка, ни 
одной лужи!
- Да? А это что?
	Старший лейтенант готов был поклясться, что минуту назад здесь еще 
ничего не было. Однако вот он, ручеек, журчал среди камней!
- Осторожно, это может быть ловушка!
	Шредер, не обращая внимания на его предостережение, встал и подошел к 
ручью. С остервенением он принялся смывать с себя уже успевшую засохнуть 
волчью кровь. Свинцов тем временем подобрал ножи и стал рассматривать 
мертвых зверей. Это были самые обыкновенные волки, каких полно водится на 
бескрайних просторах России. Только эти выглядели повнушительнее. 
Свинцову не раз приходилось видеть волков, но такие крупные экземпляры он 
встречал впервые. И все они были похожи друг на друга, как две капли 
воды, что наводило на определенные мысли...
	В отличие от предыдущих случаев, на этот раз порождения "гиблого 
места" не исчезали. Свинцов отошел от них и подошел к ручью. Шредер уже 
успел одеться и выглядел бодро, чего нельзя было сказать о самом 
Свинцове.
- Ты чего хромаешь? - поинтересовался он.
- Да волки меня немного подрали, - ответил старший лейтенант.
	Шредер окинул его внимательным взором.
- Немного, говоришь? А ну, давай, раздевайся!
	Свинцов попробовал протестовать, но это было бесполезно. Пришлось 
раздеться.
- Ну, ты даешь! - присвистнул Шредер, увидев, во что его превратили 
волчьи зубы. - Ты что, хочешь сдохнуть? Давай-ка займемся твоим лечением!
	Он смыл кровь и стал водить руками над ранами, как делал Дворянкину. 
Только в прошлый раз случай был намного серьезнее, поэтому в этот раз 
Шредер управился быстрее.
- Ну, вот, - удовлетворенно сказал он, закончив процедуру лечения, - 
теперь ты в порядке! А то вздумал мне тут перечить! Долго бы ты прошагал 
с прокушенной ногой и разодранными боками?
- Ладно, - отмахнулся Свинцов. - Как-нибудь дошел бы... Нет, спасибо, 
конечно, за помощь, а то ты еще примешь меня за неблагодарную свинью! Но 
я, ей богу, уже успел забыть про эти царапины!
	Говоря так, Свинцов кривил душой. Просто ему не хотелось быть 
обязанным немцу. И так тот слишком много сделал для него...
- Ну что, ты готов?
- Готов, - откликнулся Свинцов.
- Тогда пошли...
	Отойдя на десяток шагов, старший лейтенант обернулся. Кажется, он 
поторопился с суждениями. Ни трупов волков, ни родника не было и в 
помине. Однако Шредеру он ничего говорить не стал. Просто не видел в этом 
необходимости...
	Через час они были на месте. Здание, к которому они так стремились, 
при более близком рассмотрении было больше похоже на какую-то будку. Не 
было окон, стены были основательными. Казалось, их не прошибешь даже из 
пушки. Одним словом, дот, только высокий.
	Они открыли дверь, которая даже и не скрипнула, словно ее петли 
регулярно смазывали, и вошли. За дверью оказался коридор, ведущий вглубь. 
Глядя снаружи на эту будку, никак нельзя было сказать, что такое 
возможно. Впрочем, они уже ничему не удивлялись...
	Коридор, по которому они шли, был до странности ярко освещен, хотя 
источника света нигде не было видно. Через несколько десятков шагов путь 
им преградила еще одна дверь. Как и на предыдущей, на ней не было заметно 
ни ручки, ни замка. Однако когда Свинцов толкнул ее, она открылась так же 
легко, как и предыдущая.
	За дверью их ждал совсем другой мир. Приветливо светило солнышко, 
освещая небольшой аккуратный город за бревенчатой стеной. Они переступили 
через порог. Оглянувшись, Свинцов увидел лишь тропинку, уходящую в лес. И 
никаких следов двери, через которую они вошли!
- Ну, и куда это нас занесло? - поинтересовался Шредер.
	Свинцов пожал плечами.
- Кто ж его знает! Когда я осматривал остров в бинокль, я ничего 
подобного не видел. Чертовщина какая-то!
- Что будем делать?
	Свинцов прошел немного назад, миновал то место, на котором была 
дверь, и вернулся обратно.
- Пойдем к городу. Другого выхода я не вижу. Посмотрим, что он собой 
представляет изнутри.
- А если там кто-то есть? - спросил Шредер, озираясь по сторонам. - У нас 
из оружия - только ножи!
	Свинцов внимательно осмотрел город. Не было заметно никакого движения 
за высоким частоколом, ни один дымок не поднимался в небо.
- Да нет, никто там не живет.
	Шредер покачал с сомнением головой, но все же пошел в сторону ворот 
вслед за Свинцовым.
	Город окружал глубокий ров, заполненный водой. Они перебрались через 
него по шаткому мостику в виде грубо сколоченных досок, который в случае 
опасности можно было легко и быстро втянуть внутрь, превращая поселение в 
неприступную крепость. Деревянные створки массивных ворот были 
распахнуты, приглашая войти.
	Они вступили в город с большой осторожностью, ожидая, что в любую 
минуту на них могут напасть. Но время шло, а ничего страшного не 
происходило.
- Не нравится мне здесь! - произнес Шредер, оглядываясь по сторонам. - 
Действительно, мертвый город!
	Они шли по единственной улочке в городе, вдоль которой стояло пара 
десятков простеньких домов, крытых дранкой. Но в центре поселения стоял 
самый настоящий русский терем. С высоким крыльцом, резными наличниками, 
крутой кровлей... Одним словом, настоящие русские хоромы времен 
феодальной Руси.
	Они зашли в одну хижину, в другую, в третью, благо двери были не 
заперты. Везде создавалось такое впечатление, что жилье ждет своих 
хозяев. Все аккуратно расставлено по местам, никаких следов запустения 
или ветхости. Можно было бы подумать, что хозяева только что покинули 
дома, если бы очаги не были абсолютно холодными. Обстановка в любом из 
них не отличалась большим разнообразием - широкие лавки, используемые, 
видимо, и как кровати; грубо сколоченные столы, немного глиняной посуды, 
да звериные шкуры, небрежно брошенные на лавки.
- Старики сказывали, что в "гиблом месте" схоронены несметные сокровища! 
- сказал Свинцов, когда они вышли из очередного дома.
- Вранье! - возразил Шредер, взбираясь на вал, насыпанный по внутренней 
стороне частокола. - Насколько я помню, никто отсюда еще не возвращался, 
ведь так? Откуда же они знают о сокровищах?
- Легенды...
- Вот-вот, я и говорю - сказки все это! А вот выход наш находится, 
похоже, здесь! Больше я ничего придумать не могу. Кроме этого места ему 
быть больше негде! Я все внимательно осмотрел...
- Мы не осмотрели еще терем, - напомнил Свинцов.
- Выход может быть где угодно, - возразил Шредер, спускаясь с вала. - 
Вспомни наше появление здесь!
	Они подошли к терему. Шредер вдруг почувствовал, что ничего хорошего 
его там не ждет. Но одновременно с этим его так и манило подняться по 
ступеням и толкнуть дверь. Что он и сделал, а Свинцову лишь оставалось 
последовать за ним...
	На пороге они застыли, как вкопанные, не в силах отвести взглядов от 
открывшейся им картины. Представшая перед ними комната была битком набита 
золотыми слитками и драгоценностями! Вдоль стен стояли золотые и 
серебряные статуэтки, изображающие что-то такое, что никак не подходило 
под земные мерки. Какой мастер мог изваять такие чудесные вещицы? Что они 
изображали? Этого они не знали. Два человека стояли, разинув рты от 
удивления, словно мальчишки.
- Толя, ты только посмотри на это! - воскликнул Шредер, подходя к куче 
драгоценностей, лежащих прямо на полу. - Значит, твои старики не врали! 
Рассказы о сокровищах - правда! А, значит, кто-то все же сумел вернуться 
отсюда и рассказать об этом. Значит, и мы выйдем!
	Он начал перебирать изящные украшения, взвешивать золото в руке, 
перекладывать эти удивительные вещи с места на место, любуясь ими.
- Мы богаты, Толя! Этого добра хвати нам на всю оставшуюся жизнь! - 
Шредер оглядел комнату оценивающим взглядом. - Значит, так! Разделим все 
на две равные части. Я уже давно подумывал о том, чтобы уйти с военной 
службы и открыть собственное дело. А что будешь ты делать со своей 
половиной?
	Свинцов смотрел на него с жалостью. Нет, все-таки классово-чуждый 
элемент останется чуждым его взглядам, несмотря даже на их кажущееся 
сближение в последнее время! Враг может стать другом, но человек, 
воспитанный в духе капиталистической морали, не поймет того, что 
собирался сделать он.
	Свинцов покачал головой.
- Дележа не будет! - твердо заявил он. - Эти сокровища принадлежат моей 
стране, ее народу! Эти деньги будут пущены на восстановление разрушенного 
вами, немцами, народного хозяйства!
	Шредер прямо побелел от такого заявления. Он сжал кулаки и шагнул к 
Свинцову.
- Да ты что?! Какое народное хозяйство? Неужели ты думаешь, что после 
пережитого мною здесь, я вот возьму и отдам это, - он ткнул пальцем в 
сторону драгоценностей, - вашим зажравшимся большевикам? Черта с два! 
Бери свою половину и делай с ней, что хочешь, а до моей не касайся! Это 
мое, понял?
- Я не боюсь тебя, - сказал Свинцов, на лбу которого выступили капельки 
пота от напряжения. - Я знаю, что ты сильнее. Но на моей стороне правда и 
справедливость! Я не дам тебе унести их с собой!
- А ты попробуй помешать! - недобро усмехнулся Шредер, и его глаза 
сверкнули тем недобрым выражением, которое Свинцов уже видел у него во 
время схватки с волками.
	Старший лейтенант уже приготовился драться, но тут случилась 
настолько странная и непонятная для него вещь, что сначала он не понял, 
что происходит. Тело немца вдруг опутали голубоватые сполохи какого-то 
сияния, заключая его в кокон. И Шредер исчез, как будто его и не было 
здесь никогда...
- Вот и закончилось последнее испытание, - промолвил тихо Свинцов, глядя, 
как вслед за Шредером исчезают и сокровища "гиблого места", оказавшиеся 
таким же надувательством, как и все остальное.
	Только оставшись в одиночестве, он по-настоящему понял, что это 
такое. Хотелось завыть от бессилия. Он не знал, что нужно дальше делать, 
и посоветоваться было не с кем. Теперь он был один...
	Перед ним была дверь, ведущая в следующую комнату. Он решил, что надо 
продолжить начатое со Шредером дело, и решительно толкнул ее.
	Его взгляду предстал большой зал, в котором так же, как и во всем 
городе, никого не было. Через четыре окна проникало достаточно света, 
чтобы можно было рассмотреть обстановку. Кроме большого стола и длинных 
лавок вдоль него, никакой мебели в комнате больше не было. Стоял, правда, 
резной стул с высокой спинкой во главе. И все... На стенах висели ковры 
изумительной работы, которых Свинцову до сей поры не приходилось видеть. 
На них было развешено холодное оружие: Мечи, кинжалы, копья, булавы, 
щиты. Создавалось впечатление, что он находится в музее, настолько 
обстановка этого дома не подходила к тому миру, в котором жил Свинцов.
	На дальнем краю стола стояли два дымящихся чугунка, кувшин, и лежал 
каравай хлеба. Когда они со Шредером вошли в поселение, он не заметил 
никаких признаков того, что здесь готовилась пища. Так что было 
непонятно, кто ее приготовил и когда, и это настораживало. Судя по тому, 
как дымились чугунки, еда приготовлена была совсем недавно.
	Запах стоял такой, что у Свинцова рот сразу наполнился слюной. И 
неудивительно, ведь кроме банки тушенки на двоих, да горсти ягод он давно 
уже нормально не ел. Чувство голода взяло верх над осторожностью (тем 
более что он давно уже наплевал на нее). Решив, что двум смертям не 
бывать, а одной не миновать, Свинцов направился к столу.
	В чугунках находились наваристые щи и каша, обильно сдобренная маслом 
- пища, которую он давно уже не ел. Устоять перед подобным искушением 
Свинцов не мог. Внутренний голос, правда, попытался остановить его, но... 
"Лучше умереть с набитым до отказа желудком, чем сдохнуть от голода!" - 
решил он, принимаясь за еду.
	В кувшине был какой-то незнакомый напиток, имеющий приятный запах. 
Свинцов заметил на столе золоченый кубок, пододвинул его и налил в него 
янтарную жидкость. Осторожно пригубил напиток. Он имел приятный привкус 
и, конечно же, содержал алкоголь.
	Свинцову напиток понравился, и он выпил кубок до дна, гася жажду. 
Вино было некрепким, но в голове приятно зашумело, а по телу прошла 
теплая волна, смывающая усталость. Аппетит разыгрался с еще большей 
силой, и Свинцов, не мешкая, продолжил потребление пищи.
- Благодарствую за вкусный обед! - громко поблагодарил он невидимого 
хозяина, когда, насытившись, откинулся на спинку кресла.
	Молчание было ему ответом. Впрочем, он и не ожидал ничего другого. 
Расслабившись, Свинцов принялся размышлять. Теперь ему было ясно, что в 
"гиблом месте" все они проходили испытания. Но с какой целью? Этот вопрос 
он задавал себе неоднократно и не находил ответа. Сюда они пришли не по 
своей воле. Кроме, пожалуй, Шредера. Понял он и то, каков был принцип 
отбора. Главное здесь было - преодолеть себя, перебороть свой страх. 
Кроме того, последним испытанием был тест на алчность. Шредер, прошедший 
весь путь, не уберегся от соблазна богатством. За что и поплатился. А вот 
за что погибли остальные?
	Теперь он был один и абсолютно не знал, что ему делать дальше. Куда 
идти? Где выход? Что делать?
	Вопросов было много, ответов - ни одного. На него вдруг накатила 
страшная сонливость. Он решил поспать, а решение проблемы отложить на 
потом. В самом деле, думать и принимать решения лучше было на свежую 
голову. Он отодвинул в сторону чугунки и опустил голову на руки. Веки 
сами собой смежились, и он провалился в сон...

                                 * * *
	
	Он устроился поудобнее в кресле, развернув его так, чтобы видеть 
дверь. На колени накинул плед - что-то мерзнуть стал в последнее время. 
Шутка ли - сегодня ему исполнилось семьдесят лет!
	Он ждал гостей. Но эти гости должны были придти не с поздравлениями. 
Несколько дней назад его "Победу" подрезала иномарка, он не успел 
затормозить и помял ей багажник. Из машины вылезли бравые ребята со 
стрижеными затылками и пуленепробиваемыми рожами и предложили в 
ультимативной форме заплатить за урон, нанесенный автомобилю. Гаишник, 
приехавший на место происшествия, подтвердил, что виноват он, а не 
владелец иномарки. Неизвестно, какие дела у них были с этим "блюстителем 
порядка", но было хорошо заметно, что он им явно  подыгрывает. А что мог 
им противопоставить он, пенсионер? У него и денег-то таких не было!
	Парни, узнав об этом, заявили, что ему придется отдать за это 
квартиру. Но он отказался. Да и куда ему было идти? Семью он так и не 
завел, родных уже давно никого не было в живых. Стать бомжем?.. Ну, уж 
дудки!
	Он ждал их. Ему дали на размышление два дня. Мозги работали четко, но 
на душе было неспокойно. В руке, спрятанной под пледом, удобно устроился 
наградной "ТТ". Он был готов к беседе с этими молодчиками.
	А они все не шли и не шли. Мысли его постепенно уплывали в прошлое, 
оставляя текущие проблемы где-то далеко снаружи...
	В его жизни были три по-настоящему больших потрясения. Первое - это 
смерть Сталина. Казалось, весь мир рухнет. Они не знали, как им дальше 
жить без человека, который столько лет руководил страной и партией. 
Будущее рисовалось в черных красках:
	Вторым потрясением было выступление Никиты Сергеевича Хрущева на XX 
съезде партии. Нет, для него не было новостью то, что он сказал. Он знал 
об этом и не осуждал Сталина. Конечно, возможно, перегибы были. Но время 
было тяжелое, оно диктовало свои законы. Он свято верил в правильность 
действий Вождя. То, что Хрущев обнародовал факты и осудил своего 
предшественника, по его мнению, сильно подорвало репутацию Советского 
Союза в глазах мировой коммунистической общественности.
	Третьим потрясением был запрет КПСС и развал Советского Союза. Все 
началось с Горбачева. Относительно молодой и энергичный, он многим 
понравился своими речами о гласности, демократии и перестройке. Однако 
ему, старому офицеру госбезопасности, почему-то казалось, что это вряд ли 
пойдет на пользу стране. Так оно и вышло...
	По всей стране появились так называемые ИЧП - индивидуальные частные 
предприятия. Появились коммерсанты, вышедшие из подполья. Раньше таких 
называли спекулянтами и преследовали по закону. Теперь же они заполонили 
всю страну, торгуя зачастую не очень качественным товаром. А вместе с 
ними появился и рэкет - люди, которые путем вымогательства денег с этих 
коммерсантов жили и процветали, хотя правоохранительные органы и пытались 
мужественно вести с ними борьбу.
	В городах появились видеосалоны, где всего за рубль можно было 
посмотреть любой западный фильм - от мультфильмов до откровенной 
порнографии, замаскированной под вывеской "эротика". Столько времени и 
сил было положено, чтобы не пускать разлагающую молодежь продукцию 
зарубежных кинокомпаний в Советский Союз! И вот, пожалуйста!.. Он как-то 
раз от нечего делать зашел в такой видеосалон. Посмотрел немного и вышел. 
Шел какой-то фильм, названия которого он не запомнил. Одна сплошная 
стрельба, много крови, неуязвимый супергерой... И никакого смысла!
	Он знал, что некоторые возмущаются, пишут письма в разные инстанции. 
Он ничего такого не делал, хотя ему все это и не нравилось. Бесполезно 
было пытаться что-либо сделать, если такова была политика руководства 
страны!
	Опять всплыли громкие разоблачения. Сталинские репрессии, ГУЛАГ, 
сенсационные статьи в газетах и журналах про коррупцию в партии во 
времена Брежнева, про мафию в Средней Азии. Появились даже художественные 
фильмы с таким же содержанием. Он недоумевал, неужели Горбачев не 
понимает, к чему это ведет? Неужели не понимает, что престиж партии от 
этого падает, что народ перестает ей доверять и постепенно выходит из-под 
контроля? На его глазах страну сознательно вели к развалу!
	Так оно и случилось. Сначала из состава Советского Союза вышли 
Прибалтийские республики. Потом начались волнения в остальных... Все 
хотели независимости. А 19 августа 1991 года была совершена попытка 
государственного переворота. Янаев, Крючков, Пуго, Язов и другие путчисты 
действовали по схеме, аналогичной той, которую использовали при смещении 
Хрущева. Только времена были другими. Другими были и люди, хлебнувшие за 
время правления Горбачева свободы и опьяненные ею до такой степени, что 
не видели дальше собственного носа. Сыграла свою роль и нерешительность 
путчистов. На его взгляд, они действовали слишком медленно. Брежнев и те, 
кто стоял за ним, сделали переворот быстро и решительно. Это и обеспечило 
успех операции.
	Итак, путч провалился, хотя и армия, и КГБ, и правоохранительные 
органы еще подчинялись приказам в полной мере, и могли подавить всякое 
сопротивление. Результаты не заставили себя ждать. Почти сразу последовал 
запрет КПСС, в декабре - развал Советского Союза, замененного громкими 
словами - СНГ, Содружество Независимых Государств. Молодые, энергичные 
"экономисты" резво взялись за перестройку хозяйства страны при полном 
согласии нового главы - Ельцина Бориса Николаевича, сделавшего себе 
карьеру на оппозиции Горбачеву. Отказ от планового ведения хозяйства и 
переход к рыночной экономике привел к страшной инфляции, сожравшей все 
сбережения граждан. Еще больше объявилось коммерсантов. Страна постепенно 
превращалась в страну торгашей. Начатый Горбачевым развал предприятий 
оборонно-промышленного комплекса привел к их полной или частичной 
остановке. А людям, которые на них работали, чем было заниматься? Вот и 
шли в торговцы.
	Потом появилась идея всеобщей приватизации. Государство выпустило так 
называемые ваучеры (тоже один из результатов перестройки - появилось 
слишком много иностранных слов в русском языке, значения которых многие 
просто не понимали). Эти бумажки, выкупаемые за определенную сумму при 
получении, можно было вложить в какой-нибудь инвестиционный фонд, чьи 
рекламы замучили его по телевизору, или в собственное предприятие. А 
можно было скупить у других эти ваучеры и потом выгодно вложить в какое-
нибудь дело. Последних очень много стояло на улицах с плакатами на шее: 
"Покупаю ваучеры". Многие люди продавали. Он не продавал и никуда не 
вкладывал. Не верил он в успех этой приватизации...
	Развал экономики, разгул преступности - государство не в силах было 
бороться с этим. Со слезами на глазах смотрел он, как сразу после путча 
свергали статую Дзержинского на Старой площади, человека, бывшего его 
кумиром. Но это было только началом. Потом упоминать о том, что ты имел 
пусть даже отдаленное отношение к НКВД, стало небезопасным. Это название 
теперь стойко связывалось с репрессиями во времена правления Сталина.
	Но даже не это стало самым страшным. Такое унижение он еще мог 
стерпеть, хотя и было очень обидно. Больше всего пугало отношение 
государства к старикам. На словах вроде все о них заботились, а на деле 
они никому не были нужны, ограбленные государством, еле живущие, а, 
точнее, существующие на свои нищенские пенсии. Неужели за годы 
беспросветной работы и лишений они заслужили к себе такое отношение?..
	Совсем плохо дело обстояло с молодежью. Многочисленные фильмы, 
которые не учили ничему хорошему, только насилию, сексу, наплевательскому 
отношению к людям. Молодежь перестала участвовать в жизни страны, уйдя в 
свои проблемы. Зачастую эти проблемы были связаны с тем, чтобы набить 
свой карман деньгами. Девушки искали богатых женихов или шли на "панель". 
Молодые парни шли в преступный мир, где легко зарабатывались "левые" 
средства. Правда, это заканчивалось очень часто тюрьмой или могилой. У 
всех "шестерок" была такая судьба. Они разъезжали на новеньких 
отечественных автомобилях или в иномарках, вели себя нагло и вызывающе. 
Таких вот ребят, да еще тех, кто наспекулировал за эти годы, называли 
"новыми русскими". А они, все остальные, были "старыми русскими". Вот 
такие парни, для которых машину помять, а потом ее отремонтировать или 
купить новую, было проще, чем ему сходить в магазин, и "наехали" на него, 
как сейчас принято говорить...
	За дверью квартиры послышались шаги. Зазвенел дверной звонок, но он 
не пошел открывать. За дверью ненадолго затихли, потом подозрительно 
завозились. Дверь открылась, и кто-то вошел. Он терпеливо ждал. Наконец, 
в комнате появилось трое молодцов.
	Когда они увидели его, на их лицах отразилось неподдельное удивление.
- Дед, ты разве дома? - спросил один из них, качая головой. - Ты что же 
не открыл нам, старый хрен?
- Вы и сами вошли, - спокойно ответил он.
	Тут вмешался другой, до этого с интересом разглядывавший квартиру:
- Дед, ты бабки приготовил?
- Какие бабки? - прикинулся он непонимающим дурачком.
- Какие, какие! Обыкновенные! Доллары или рубли!
- Нет, ребята, нету у меня денег!
- Ну, ты, дед, даешь! - покачал головой первый. - Ты че, забыл, что ты 
нам должен?
- Нет бабок, тогда отдавай нам хату и сваливай отсюда, пока мы добрые! - 
поддержал его второй.
- Квартира моя, я никуда отсюда не уйду! - ответил он на это. - А вы, 
ребята, шли бы подобру-поздорову отсюда!
	Парни расхохотались.
- Вы посмотрите, пацаны, наш дед, кажется, рассердился! - подходя к нему 
и наклоняясь вплотную к его лицу, сказал тот, который требовал деньги. - 
Папаша, долги надо отдавать!
- Я тебе ничего не должен, щенок!
	Ствол пистолета уперся парню в живот, заставляя попятиться назад. 
Парни побледнели, но первый, который был, видимо, вожаком в их компании, 
сказал:
- А у нашего деда, оказывается, кое-что есть! И что же ты с этим будешь 
делать?
	Он ничего не ответил.
- Ну, что стоите, козлы? Отберите у него пушку, все равно стрелять не 
станет!
- Правда? - он спокойно выстрелил так, чтобы пуля прошла в сантиметре от 
головы парня.
	Теперь они перепугались не на шутку, попятившись к выходу.
- Дед, ну зачем же так? Давай по-хорошему!..
- Убирайтесь отсюда, щенки! - еще раз сказал он им. - Повторяю в 
последний раз. Мне терять нечего, пожил хорошо на этом свете. Да и не 
будет мне ничего, если я пристрелю таких подонков, как вы! А рука у меня 
не дрогнет. Я тридцать два года отдал органам госбезопасности. И не таких 
приходилось убивать!..
	Слишком поздно он заметил возникшую в дверном проеме фигуру человека 
с пистолетом в руке. Может, раньше он и успел бы среагировать, но 
старость замедлила двигательные рефлексы...
	Выстрела он не услышал. Что-то обожгло лоб, он почувствовал, как из 
разом ослабевших пальцев выпадает пистолет, и успел подумать: "Значит, 
правда, что свою пулю не услышишь"... Последнее, что зафиксировал его 
умирающий мозг, были слова:
- Идиот! Ты же убил его! Сваливаем отсюда!..

                                  * * *

	Когда Свинцов очнулся от своего забытья, на столе уже ничего не было, 
только автомат и гранатомет Шредера, которые он положил туда перед тем, 
как приступить к еде. Чугунки и кувшин куда-то исчезли. Впрочем, его это 
мало интересовало. Гораздо больше его занимал другой вопрос. Что это было 
- сон или наваждение? У него возникло подозрение, что он видел куски из 
своей будущей жизни. Если логически рассудить, такой ход событий был 
возможен. Он не знал многих людей, которых видел в своем сне. Но смерть 
Сталина вполне могла привести к подобным последствиям.
	Далее вставал другой вопрос - что делать дальше? Он не знал, где 
может находиться выход из этого места. Бродить по лесу, тычась, как 
слепой щенок, во все углы в поисках обратного пути? Шредер думал, что 
здесь они найдут ответы на все вопросы. Ответов не было, а вот вопросов 
прибавилось. Например, почему их "гиблое место" не выпускало, пока все, 
кроме него, не погибли, а Васька с Лизой беспрепятственно ушли? То, что с 
ними ничего не случилось, он тоже откуда-то знал.
	Вздохнув, Свинцов встал из-за стола и размялся. Мышцы совсем затекли 
за время сна. Он решил побродить по окрестностям и поискать выход. 
Привычным движением подхватив оружие, Свинцов почувствовал, что вес вроде 
бы прибавился. Отщелкнув диски из автомата и гранатомета, он с удивлением 
обнаружил, что они заряжены. Кто это сделал - для него осталось загадкой. 
Единственное, что он понял - это то, что невидимый хозяин этих мест не 
хочет ему зла.
	Выйдя на улицу, Свинцов задумался, куда ему идти. Каким-то 
подсознательным чутьем он понимал, что во сне неведомый Хозяин показал 
ему его вероятное будущее. Теперь ему уже совсем не хотелось 
возвращаться. Все показалось бессмысленным и ненужным. Хотелось чего-то 
новенького, неизведанного. А там? Кто ждал его там? Кому он был нужен? 
Лиза ушла с Васькой, а без нее ему не хотелось там жить. Можно было 
попытаться остаться здесь. Крыша над головой была, неведомый Хозяин 
относился к нему благосклонно. В крайнем случае, в лесу были ягоды, грибы 
и орехи, так что голод ему не грозил.
	Но что-то звало его в дорогу. Какой-то непонятный зов. Ноги сами 
понесли его за пределы города, на дорогу. А там... Там он увидел дверь. 
Дверь, ведущую неизвестно куда. Но только точно не в его мир. Это ему 
откуда-то было известно. Свинцов поправил автомат и гранатомет, висевшие 
за спиной, и решительно направился к двери...

                               Эпилог.

	К болоту они вышли к обеду. И сразу же увидели Дворянкина со своими 
людьми. Лейтенант вскочил и подбежал к Краснову.
- Товарищ майор!..
	Начальник районного отдела НКВД махнул рукой, останавливая его.
- Где Свинцов?
- Ушел через болото за немцем, товарищ майор.
- Один?
	В глазах лейтенанта отразилось недоумение.
- Один...
- Почему один?
	Дворянкин задумался. Что-то важное вертелось в голове, но он никак не 
мог вспомнить, что. Почему старший лейтенант ушел один, не взяв никого с 
собой? Что-то с этим было связано, а вот что - он толком не помнил.
- Товарищ майор, он приказал нам дождаться вашего прихода.
	Краснов задумался.
- Это странно... Больше он ничего не просил передать?
- Сказал, что разведает обстановку, проверит путь и вернется. Больше 
ничего...
- Пафнутьич! - крикнул майор.
	Проводник подошел к нему.
- Пафнутьич, Свинцов ушел через болото за немецкими агентами. Сможешь 
провести за ним?
	Старый проводник отрицательно покачал головой.
- Он ушел в "гиблое место".
- И что это значит?
- Что энто значит? - усмехнулся Пафнутьич.
	Он выбрал в сухостое длинную жердь и прошелся вдоль болота несколько 
шагов, тыча в топь палкой. Везде она уходила вниз, не достигая дна. 
Пафнутьич еще несколько раз ткнул жердью в болото и удовлетворенно 
кивнул.
- Нету туды дороги, майор.
- Как нет? - удивился Краснов. - Свинцов-то ведь как-то прошел!
- Мыслю я, Васька знает дорогу к "гиблому месту". Его отец, Ванька, 
царствие ему небесное, - Пафнутьич перекрестился, - сызмальства рос в 
этих местах. Васька тоже, пока его не забрали, пропадал в лесах. Кто-то 
из них мог найти тропу... А Толька, в таком разе, тоже должон знать ее. 
Они ведь в детстве были не разлей вода с Васькой. А я тропы не ведаю. 
Суваться туды, - проводник показал на болото, - наобум нельзя! Тока 
сгинем, а цели не достигнем!
	К Краснову подбежал боец и доложил:
- Товарищ майор, по болоту в нашу сторону двигаются какие-то люди.
- Сколько? - насторожился Краснов.
- Двое. Парень и девушка.
- Всем в укрытие! - тихо скомандовал майор.
	Команда мигом была передана по цепочке, и бойцы, а с ними и 
добровольцы, возглавляемый Бодровым, рассредоточились по зарослям.
	По болоту действительно брели парень с девушкой, с трудом вытаскивая 
ноги из трясины. За их спинами болтались автоматы, а в руках были шесты, 
которыми они проверяли тропу перед собой. Девушку Краснов узнал - это она 
сообщила о немецких агентах. А вот парня он видел впервые.
- Ты знаешь, кто это? - тихо спросил Краснов у Пафнутьича.
- Энто? Лизка Семенова и Васька Головин, - ответил тот.
	Майор припал глазами к окулярам бинокля, внимательно осматривая 
болото.
- Что-то никого больше не видно, - заметил он. - А где Шредер, где 
Свинцов?
- А боле никого и нету, - сказал Пафнутьич. - Я давно живу в этих краях, 
партизанил в гражданскую. Если бы там были еще люди, я бы знал. Уж поверь 
мне, старику, майор!
	Парень и девушка выбрались на твердую почву. Грязные, оборванные, 
уставшие... Девушка устало опустилась на траву, и тут послышался грозный 
окрик:
- Стой! Бросай оружие!
	Парень, заросший щетиной, сделал непроизвольное движение, но девушка 
удержала его за руку и крикнула:
- Не стреляйте! Он сдается!
	Она первой отбросила от себя автомат. Следом за ней и парень 
осторожно, за ремень, снял оружие и положил на землю. Потом вынул из 
ножен финку и отбросил ее в сторону. Из кустов выскочили солдаты и 
скрутили его, завернув руки за спину.
- Не надо! - закричала девушка, пытаясь оторвать руки бойцов от своего 
спутника. - Он же сам!.. Сам!..
	Тут один из солдат обхватил ее сзади, не давая двигаться. К ним 
подошел Краснов. Девушка, увидев его, быстро заговорила:
- Товарищ майор, скажите, чтобы его отпустили! Он ведь сам, сам решил 
сдаться! Мы шли к вам, понимаете?
	Краснов сделал знак рукой, и Лизу отпустили.
- Разберемся, - сказал он и обратился к парню. - Имя, фамилия, звание, 
цель заброски. Предупреждаю, нам известно многое, и от твоих ответов 
зависит, как мы будем расценивать твой захват - как явку с повинной 
или...
- Рядовой... Бывший рядовой Красной Армии Василий Иванович Головин, - 
поправился парень, - одна тысяча девятьсот двадцать третьего года 
рождения. Десятого июля тысяча девятьсот сорок второго года сдался в плен 
во время боя, о чем теперь сожалею... Был завербован немецкой разведкой 
"Абвер" в лагере для военнопленных. Проходил шпионскую и диверсионную 
подготовку в школах Абвера в Кенигсберге и Квинцзее. В различное время 
выполнял разные задания. За особые заслуги перед Германией было присвоено 
воинское звание "лейтенант". В последнее время работал в "Бюро 
Целлариуса". Сюда был послан как проводник, с целью проникновения в 
место, которые местные жители называют "гиблым".
	Краснов подумал, что даже без Шредера в их сети попалась крупная 
рыбка, из которой можно вытянуть много полезных сведений. А по злым и 
напряженным лицам людей было ясно видно, что бы они сделали с предателем, 
будь на то их воля.
- Чем заинтересовало это место Абвер? - спросил Краснов, решив, что потом 
поподробнее поговорит с этим парнем.
- Не Абвер. Шестой отдел Управления Имперской безопасности, 
внешнеполитическая разведка... Что их здесь заинтересовало, я не знаю. 
Истинная цель известна только майору Шредеру. Здесь я только в качестве 
проводника.
- А где сам Шредер?
- Там, - Головин кивнул за спину, в сторону болота.
- А Свинцов?
- Тоже там, преследует его.
	Краснов задумался. Видимо, это задание не было простым. Единственное, 
чего он не понимал - зачем им понадобился этот клочок земли, на котором 
никак не могло быть чего-либо, интересующего разведку? И, тем не менее, 
немцев там что-то заинтересовало.
- Итак, Головин, если дело обстоит так, как ты говоришь, то нам 
понадобится твоя помощь.
- Что я должен делать? - с готовностью откликнулся парень.
- Для начала проведи нас через болото, - ответил Краснов. - А мы 
попытаемся найти Шредера со Свинцовым.
- Хорошо.
	Головина отпустили, и он, подобрав слегу, шагнул в топь. И сразу же 
провалился по самые уши. Пафнутьич и Бодров сразу же бросились к нему, 
легли на землю у самой кромки болота и, ухватившись за воротник 
гимнастерки, потащили парня обратно. Так, перехватываясь по мере 
появления из трясины различных частей тела, они сумели вытащить Головина 
на твердое место.
- Ничего не понимаю, - отдышавшись, сказал парень. - Чертовщина какая-то!
	Он взял слегу Лизы и принялся щупать ею дно.
- Куда-то делась тропа! - обернулся он к Краснову. - Только что была 
здесь, а теперь ее нет!
- То есть как нет? - удивился майор. - Ты мне тут зубы не заговаривай! 
Как так может быть?
- Подожди, майор, не кипятись, - остановил его Пафнутьич. - Парнишка, 
может, правду говорит.
	Он взял из рук Головина слегу и лично прощупал то место, которое тот 
указал. Шест уходил глубоко в топь, но дна не достигал.
- Что будем делать? - поинтересовался Краснов, наконец, поверив в 
неизбежное.
- Конечно, в самый раз было бы оцепить болото. Но у нас нет стока людей. 
Мыслю, надо бы обойтить болото с двух сторон. Может, нам и повезет.
- Хорошо, - согласился Краснов. - Не будем терять времени...

                               * * *

	Из личного дела майора Эриха фон Шредера:
	Подозревается в попытке военного переворота и в соучастии в покушении 
на фюрера 20 июля 1944года. Отец, полковник Рудольф фон Шредер, принимал 
непосредственное участие в разработке заговора, был убит при задержании, 
оказал вооруженное сопротивление. Жена Рудольфа фон Шредера, Лотта фон 
Шредер, призналась в том, что сын ее мужа принимал активное участие в 
подготовке переворота...
	Эрих фон Шредер пропал без вести в июле 1944 года. Предположительно 
вступил в сотрудничество с русской контрразведкой, о чем свидетельствуют 
многочисленные провалы агентуры в России...

	Из личного дела Василия Головина:
	Сдался без боя 18 июля 1944 года. Активно сотрудничал с 
контрразведкой, что привело к раскрытию многих агентов гитлеровской 
разведки "Абвер" в прифронтовой полосе и тылу. Дал ценные сведения по 
личному составу и организации "Бюро Целлариуса". Суд признал Головина 
Василия Ивановича виновным в измене Родине и сотрудничестве с 
гитлеровскими оккупантами и приговорил его к десяти годам лишения 
свободы.
	Учитывая добровольную явку с повинной, осознание своей вины и 
активную помощь органам государственной безопасности, мера пресечения 
заменена на два года, с дальнейшим поселением... без права выезда.
	В ноябре 1944 года Василий Головин зарегистрировал брак с гражданкой 
Семеновой Елизаветой Андреевной, 1923 года рождения...

	Из личного дела Анатолия Свинцова:
	Пропал без вести в июле 1944 года, преследуя агента фашистской 
разведки Шредера. Предположительно, утонул в болоте...

                                * * *

	Темный лес вставал перед ним сплошной стеной, в которой не было ни 
одного просвета. Высокие сосны стояли так близко друг к другу, что 
переплетались ветвями где-то в вышине, закрывая доступ солнечным лучам. В 
общем-то, в этом лесе не было ничего необычного, ему приходилось бывать в 
таких местах. Но ощущалось что-то зловещее в той мертвой тишине, царившей 
здесь. Не шелестел ветвями ветер в вышине, молчали птицы, что было совсем 
не характерно для обычного леса.
	Он сосредоточился и попытался прощупать окрестности. Ничего странного 
вроде бы не было, но он вдруг почувствовал какой-то страх. Темным было 
это место. Темная, зловещая аура витала над ним. И у него вдруг опять 
появилось предчувствие, что оттуда он не вернется. Бросить бы все, уйти 
отсюда подальше... Но он был офицером немецкой армии и немцем. А для 
немца дисциплина всегда была превыше всего. "Порядок есть порядок..." Так 
что приходилось идти.
- Погоня началась, - сообщил он Головину. - Нам пора идти.
	Тот задумчиво посмотрел сначала на лес, потом на него.
- Жутковато что-то, господин майор.
- Зловещее место, - согласился он с ним. - Ты там бывал когда-нибудь?
- Нет, - поспешно ответил Головин. - Оттуда еще никто не возвращался.
- А кто-нибудь ходил? Ты ведь говорил, что об этом пути никто не знает!
	Головин пожал плечами.
- Легенды говорят, что изредка кто-нибудь находит этот путь и уходит по 
нему в "гиблое место", чтобы никогда не вернуться. А так никто не 
знает...
- Давно эта зона здесь появилась? - поинтересовался он.
- Наверное, она была всегда. По крайней мере, об ее появлении легенды 
ничего не говорят.
	У него во время этого разговора не пропадало ощущение, что когда-то 
все это уже было. И темный, пугающий лес, и этот разговор. "Дежа вю", - 
подумал он и сказал:
- Пошли. Мы здесь ничего не выстоим. Надо проникнуть туда, чтобы узнать, 
что скрывает за собой эта зона.

                                                             г. Ульяновск
                                                             2000 - 2001г.