...спустя долгое время я снова думаю о тебе - в тот редкостный зимний день, когда мир обливается солнцем и на сугробах искристых отточий лежит явственный отпечаток неба. Февраль - месяц поминовений; в действительности я не забываю о тебе ни на миг, но думать пристально - затея не для будней: и у твоего образа твоя страдательная власть. Ничего не свершится в этот редкостный зимний день, разве лишь ветер станет выслеживать глаза до зрачковых доньев, а кашель - состригать дыхание под самый корень. Но на мире кругом лежит отпечаток неба, и солнце обливается священным ихором, и одна дерзновенная мысль о тебе осеняет пророчеством.
...намекну ли на безутешного юношу, что праздно претворен нереидой в нырка, или на иудейского ремесленника, изгнанного в бренную вечность - какое жестокосердие к несчастному, и от кого же - от всемогущей кротости! Богам не ужиться с людьми, а людям - с богами: смертные не устанут внимать вышним п[р]оступкам и на истолковании их воздвигать себе заповеди, а что до бессмертных... Ни блага, ни зла не желают они, когда соприкасаются с глиняным народом и от касательства этого плывут начертания букв на пергаменте под языком, как не плыли ни от крови, ни от слюны. Оттого ли, что бессмертные боги, в противность смертным людям, не окончены, недосозданы - ведь гибели достоин единственно абсолют, постигший все и тем заслуживший ничто? Но такова их природа. Такова и наша.
...иностранец, иностранник, тебе известно мое настоящее имя: так повелось, что вопреки древним резонам и запретам я выставляю его напоказ, скрывая, сколь допустимо, защитительное, ложное наречение. С наружностью все наоборот, если тебе знакома и она. Но большего не будет. Я не смогу не возненавидеть тебя, если нам случится сойтись вплотную, если мы глубже проникнем друг в друга, ибо ненависть всегда возрастает из надежды, тогда как любовь - из отчаяния. Но даже любить тебя, здесь, по эту сторону бытия - поругание, и потому я раз за разом миную обморочно смеженные веки, прежде чем войти в сад, инкрустированный синей росой, и принять за истину устремленные ко мне слова досужего наблюдателя: "У тебя нестерпимое лицо. У тебя лицо человека, который уже предан, но еще не подозревает об этом".
...среди слухов о тайных вещах и явлениях, как то: универсальный териак, что одаряет искусителя изощренностью в самоубийстве, или блуждающее по телу, точно игла, предощущение грядущего, - бытует предание и о так называемом перламутровом доспехе. Дается он не всякому - кто-то домогается его упорно, но безуспешно, а кто-то получает поневоле, вовсе того не вожделея. Причина неясна; равно неясно, почему умышленно взыскующие - и ты, и я, например, - обыкновенно начинают его обретение с наручей. Чудотворные свойства определены отчетливее: перламутровый доспех бережет владельца от неведения боли.
...восторг о тебе - не менее восторга обостренного стиля, что порывом неотразимой нежности потоплен меж ключиц, своих ли, чужих - неважно. Жажда о тебе - не менее жажды губ, которые по чешуйке собирают сканый холод с навитых на пальцы змей, брезгливо не притрагиваясь к теплой коже.
...сновидению нельзя научить, сновидению можно только научиться, ты это знаешь, это знает и любой из нас. Погружение в сон сродни погружению в безумие, говорю я; таковое суждение легко проверить, насильно для дорогу от пределов бдения до первых вех иной стороны. Безумцев въяве справедливо полагать попросту спящими, как полагаем мы бодрствующими безумцев jenseits - тех, что прибегают к осознанности грез. И я пишу тебе теперь, быть может - ради предостережения: сочти свои миндальные зерна. Сочти их чем-нибудь другим, нежели миндаль.
...тем отравленнее звучит приказ: "Then remove my armour", ты помнишь, - или заклятость: "Yet make-up is my armour, dear, and I must hide my face". И я то нахожу свои шрамы, то не нахожу, и ты, должно быть, давно замечаешь за собой подобное, и поэтому тут нет ничего удивительного - ни грана, ни скрупула, совсем ничего нет.