Мелкий - лет шести карапуз по имени Родька сопел и, основательно работая локотками, пробирался к передней двери автобуса. Следовало поторапливаться - за большими окнами мелькали "кварталы" Пискарёвки. Потолкавшись и достигнув цели, он стал на первой ступеньке, с виноватой хитрецой отворотив от кондукторши ясные голубые глазищи.
Шкет в раздолбанных сандалетах, коротких штанишках и застегнутой не на ту пуговицу рубахе переминался с ноги на ногу. Посматривая на дверь, помалкивал и ждал ближайшей остановки...
- Проездные не действительны - автобус частный!.. - обращаясь ко всем пассажирам, напомнила та и, обратив гневный взор на младого "зайца", безнадежно повысила голос: - Оплачиваем проезд! Я кому говорю?!
Мальчуган же вместо того, чтобы пошарить по карманам мелочь или, в крайнем случае, затянуть знакомую, исполненную жалости бодягу, внезапно выкинул в проход ладошку с оттопыренным указательным пальцем и прошептал:
- РОдит!
- Чё?.. - оторопела кондукторша.
- Тетенька в вашем автобусе ребеночка сейчас рОдит! - повторил тот, тыча пальцем назад.
Толстуха набрала в легкие воздуха для выплеска накопившегося за день возмущения, как вдруг... салон огласил истошный вопль. Пассажиры слаженно закрутили головами, загалдели, заволновались. Вскочила с насиженного рабочего места и толстуха. На одном из сидений обхватив огромный живот руками, металась и орала бледная женщина...
- Ба!.. Паша, у нас тут рожать надумали!.. Скорее останавливай!
Не доехав сотни метров до остановки, автобус лихо распихал легковушки в крайнем правом ряду и визгнул тормозами у тротуара. С коротким шипением открылись обе двери. Первым на асфальт спрыгнул деловой малец; проворно глянув по сторонам и узнав Бестужевскую улицу, смешался с толпой...
* * *
Стройная обворожительная девица по имени Любочка легкой грациозной походкой плыла по Гражданскому проспекту. Легкость присутствовала во всем: в движениях, в озарявшей лицо улыбке, в одежде... Одежда была особенной и непривычной даже для искушенных в моде горожан.
- Прям хип хоп какой-то! - возмущенно шептали консерваторы, кося на голое тело сквозь зиявшие дыры невесомого, прозрачного платья.
- Авангард, - улыбался шлепавшим по мостовой босым ногам менее строгий народ.
Неприметно улыбаясь возгласам и оценкам, Любочка шла своей дорогой. Остановиться вынудил лишь другой - властный и почти грубый окрик.
- Минутку, гражданочка! - заинтересовался странной особой милицейский чин.
Девушка оглянулась, замедлила шаг. И с той же лучезарной улыбкой зашептала:
- Иди ко мне, милый. Иди...
"Милый" в погонах капитана послушно приблизился...
- Документики бы мне ваши... - враз утеряв строгость, пробормотал он, пялясь на дурманящую наготу.
- Зачем тебе скучные бумаги? И не стоит так на меня смотреть, - с лукавой назидательностью молвила она. Поведя красивою рукою, шепнула: - Посмотри лучше туда.
Блюститель поворотил голову влево и... застыл - у выхода из бутика стояла симпатичная молодая женщина. Оба в долгом изумлении смотрели друг на друга: женщина взволнованно теребила зеленый пакетик с покупками; капитан беспрестанно одергивал китель...
- Смелей же, дурачок, - подтолкнула Любочка мужчину. - Это счастье твое, - не проворонь!..
И громко засмеявшись, пошла дальше. Через квартал шумного проспекта находился нужный поворот на Бестужевскую...
* * *
Болеслав Кондратьевич топал размашистой походкой по Пискаревке с северо-востока. В левой руке в такт шагам колыхалась авоська с гостинцем для Аиды...
На углу уютного, кладбищенского скверика привязались двое - вида потрепанного, опухшего; невыносимо смердящие перегаром. Видать, приняли за своего - выглядел Кондратич так же неважнецки: поношенный сюртучок с застиранными полинялыми брючками; схваченные проволокой носки старых ортопедических ботинок; крючковатые пальцы, побитые артритом; желтый зоб щитовидки над измятым воротом рубашки... Тяжелый запашок, исходивший от пожилого мужчины, имел, однако, другое происхождение - не глупости человеческой, а беззащитной слабости его перед многочисленными недугами.
- Слышь, подкинь, сколько можешь, - заучено твердил тощий сутулый алкаш, - а то загибаемся с самого утра.
- Пей с вечеру поменьше, - брезгливо отворачивался Болеслав.
Но и там натыкался взглядом на иссиня-фиолетовую рожу, бубнившую, точно молитву:
- Ну, дай, сколь не жалко, братан!.. Брата-ан, ну, сколько не жалко, да-ай, а?..
Так и прошел бы Кондратьевич мимо. А тут на тебе! неожиданность, точно с неба холодный весенний дождь - рвет сутулый из рук авоську и бежит стремглав на длинных негнущихся ногах. И второй, завидев резвый поворот - за ним - делить добычу.
Ну что прикажете делать?.. Гаркнул вдогонку крепкое ядреное словцо - не идти ж к Аиде без гостинца!..
Сутулый враз схватился за печень, осел... Рядом распластался второй, кажись, подвернув коленку...
И вот она - заветная авоська. Снова колышется в такт размашистым шагам. Впереди край Пискаревки, а там и знакомая Бестужевка...
* * *
Троица повстречалась у арки - у самого входа в "колодец". По-родственному обнялись, потискали другу дружку, облобызались... И двинули гуртом внутрь сумрачного двора - к Аиде.
Сторонкой миновав бормотавший бульдозер со скучавшим без дела работягой, оказались против узорчатой калитки чугунного литья. Калитка распахнулась будто сама, пропуская гостей. И так же тихо, без скрипа прикрылась...
- Родька, родной! - всплеснула навстречу сухими руками старушка - хозяйка приземистого, но еще крепкого особняка. Расцеловав, потрепала вихры: - Ну что я бы без тебя делала, Роденька?
Порадовавшись встрече, мальчуган скромно отступил, дозволяя и остальным насладиться редким свиданьем с Аидой.
- Подите ко мне поближе, - звала она, поочередно обращая взор бесцветных подслеповатых глаз то к девушке, то к мужчине. Обнимая же, приговаривала: - Вот ведь при какой каверзе пришлось свидеться. Это ж надо дожить до этакой смуты!..
- И чаво ты с ними церемонишься? - поправляя ворот под зобом, справился Кондратич.
- Я меру соблюдаю, - с терпеливым стариковским упрямством объяснила она. - Начальник строительства скоропостижно скончался, так они другого наняли. Другой в Малой Невке утоп - третий объявился. А потом вдруг выяснилось: сами-то они ломать мой дом не собиралися...
- Дивлюсь я тебе, - укоризненно качнул головой мужчина, - конечно, не они той пакости начало! На то заказчик имеется - воротила иль деляга, глаз на твою землю положивший.
- Вон оно как?..
Выуживая из авоськи пачку отменного табачку, тот улыбнулся:
- На-ка вот. Для кальяну твоего. На новом месте побалуешься.
- Куда же ты надумала, Аида? - ласково поглаживая прохладную сморщенную руку, напомнила о себе Любочка.
- На дачу подамся жить - к Серафимовскому кладбищу.
- Знаю-знаю! - запрыгал на месте мальчишка. - Это рядом с Новой Деревней! Я туда на прошлой неделе заглядывал.
- Верно, Роденька, там моя фазенда и кособочится. Ну, присядем на дорожку...
Все четверо уселись кто куда...
Потом разом встали, засобирались... Вещей было мало. Старинное кресло-качалку взвалил на спину Кондратич; кальян достался Любочке; Родьке Аида доверила песочные часы венецианского серебра. Сама же ухватила длинный холщевый сверток с торчащим снизу деревянным черенком...
Со двора она уходила не оборачиваясь, точно не желая фиксировать в бездонной памяти любимое насиженное гнездышко. Лишь минуя арку, посторонилась, пропуская въезжавший во двор лимузин.
- А вот и олигарх пожаловал, что земельку твою оттяпал, - вздохнул Болеслав. - Помочь, али сама справишься?
- Сама, - буркнула старуха.
На углу Бестужевской и Замшина навстречу странной компании промчалась, завывая сиреной, скорая помощь.
- Чего понапрасну мыкаются? - проворчала Аида. - Лучше б на Ключевую завернули к старику-диабетику. Ни сегодня-завтра гангреной дело обернется...
- Не обернется, - подмигнул молодым спутникам Кондратич.
- У него вчера третий внук родился! - рассматривая сквозь хрусталь тонкую струйку песка, похвастался Родька. - Ему теперь не до болезней.
- И медсестра на участке сменилась, - зардевшись румянцем, добавила Люба. - Одинокая пожилая женщина; чистая, добросердечная. Навещает через день...
Редко кто видел ее улыбку. Но сейчас Аида не сдержалась - растянув тонкие губы, довольно прошептала:
- Ну и пущай бы возвращались на станцию - кофий допивать, покуда не остыл. Все одно уж поздно...