...очень хорошо, что у автора, наконец, дошли руки составить давно обещанный сборник написанных в разное время рассказов, с которыми лично мне было очень интересно ознакомиться...
...при всей своей внешней грубоватости и наверняка наигранной циничности, считаю, что 'Я звоню Люси' является текстом лиричным, пронзительным и весьма неординарным, который я охарактеризовал бы как настоящую 'Love story' конца двадцатого века...
...уверен, что если бы автор не тратил время на написание условно коммерческой прозы (под другим псевдонимом), он мог бы занять достойное место среди наиболее ярких авторов т. н. 'ближнего зарубежья', пишущих на русском языке - прочитанные мною главы из недописанного на данный момент романа 'Лето, Зина, Маленький Принц и французские писатели 19-го века' лишний раз убеждают меня в этом. Впрочем, сборника рассказов 'Я звоню Люси' уже вполне для такой характеристики достаточно.
С. Гильман, 'Литературное обозрение'.
ВНИМАНИЕ!
Некоторые рассказы могут содержать эротические сцены
Оглавление:
Меня лягнула лошадь
Бродяга
Ссора
Обычный разговор
Я звоню Люси
Ссора
Пьянка идет на кухне. Это не моя идея; я предлагал пить в комнате, но Вова настоял на кухне. Тут ему, видите ли, удобнее, тут он, видите ли, чувствует себя свободнее, раскованнее. Не знаю, можно ли назвать эту его привычку плебейской, но раз на кухне ему комфортней, пусть будет так. Хотя, что значит 'раскованнее'? Словно здесь ему, при возникновении такой потребности, позволят блевануть...
- Ну так что, дашь?
Некоторое время я непонимающе смотрю на вопросительно уставившегося на меня собутыльника. Оказывается, я отвлекся, задумался, а Вова тем временем продолжал развивать свою гениальную мысль. Я гашу в пепельнице истлевшую почти до фильтра сигарету, беру из пачки новую, вздыхаю, отыскивая взглядом зажигалку...
- Вова, опять заводишь шарманку... Ведь сказал же, ничего от меня не получишь. Не верю я в твои таланты бизнесмена. Понимаешь? Ну не верю, уж извини.
- Не верю, не верю... - Физиономия Вовы приобретает недовольное выражение, он смотрит с прищуром, который без натяжки можно назвать злым. Вообще-то, обычно он опасается смотреть на меня так в открытую - мы пару раз дрались по пьяни, и он прекрасно знает, кто из нас сильнее. Значит, парень надрался основательней меня, что неудивительно - в питие он тоже слегка мне уступает... - Мы же с тобой держали когда-то видеозал. И все нормально получалось.
- Вот именно. Когда-то. Понимаешь, Вова, как бы тебе необидно так объяснить... Вся твоя беда в том, что ты до сих пор живешь еще где-то там, в беззаботных восьмидесятых, во временах кооперативов, когда у нас был видеозал, еще стояли компьютеры с играми, а мы с тобой собирали со школьников по рублику. Когда не надо было платить налогов, когда можно было заниматься всяческой ерундой и стричь за это относительно неплохие деньги, потому что любая услуга и товар были нарасхват. Ты просто понятия не имеешь, что сейчас представляет собой нормальный бизнес. Ну, мало-мальски законный, конечно, ведь мы же не говорим о явном криминале. Поэтому, если не хочешь огрести неприятностей, приходится играть по установленным государством правилам, а это не столь доходно и вообще, хлопотно. Всяческие службы госдоходов, всевозможные проверки, штрафы за малейшие нарушения, или взятки, чтобы эти штрафы не схлопотать, бухгалтерия обычная и двойная, строгий учет все и вся, конкуренция, в конце концов... Это слово не является нынче пустым звуком, как раньше, уж поверь. Тебя мигом сожрут, если допустишь какой-нибудь просчет. Знаешь, сколько перспективных вроде бы фирм прогорает ежегодно? Возглавляемых очень неглупыми, между прочим, людьми. Зачастую самоуверенность, кстати, подводит. Такие вот дела... Ну, это мы, естественно, берем простейшие, жизненные варианты, когда все происходит без поддержки иностранного капитала, крупного чиновничества или киношных воров в законе - то есть, без фантастики. А если без фантастики, то угомонись, спустись на землю.
Вова продолжает смотреть мне в глаза, поэтому сигарету нашаривает не глядя.
- Но я же говорю. Я все продумал, рассчитал. Для раскрутки мне хватит десятка-другого штук. Ладно, пусть я во многом не разбираюсь, отстал, как ты говоришь, от жизни, но я подобрал нормальных напарников, и...
Мне настолько неинтересно, какие еще аргументы собирается привести мой бывший одноклассник, что я опять отвлекаюсь, опять просто думаю о чем-то своем. Ну зачем он грузит меня всей этой никчемной бодягой? Неужели нельзя просто пить и говорить о чем-то приятном обоим? Уж если заехал - лучше бы начал вспоминать что-нибудь интересное, те же совместные попойки и непременно следовавшие за ними приключения, наконец... И какой там, в задницу, десяток-другой штук. Он или совсем не в теме, или просто пытается вытянуть на что-то другое.
- Ну хватит, забодал! Если есть, говоришь, нормальные напарники, так и скидывайтесь поровну, не просите у других. Повторяю последний раз: я не верю в тебя как в бизнесмена и не собираюсь давать тебе деньги на твои гениальные проекты. Понимаешь, Вова? Не верю, извини. С тобой интересно пить, разговаривать, ходить по бабам, еще там всякое... Но как бизнесмен ты ноль. Кстати, я тебе говорил это не раз, ведь не первый год друг друга знаем, чего нам друг с другом темнить. Хочешь, могу одолжить какую-то разумную сумму на жизнь, на какую-то покупку, на что-то еще. Но не на бизнес. Все. Кончен базар. Наливай.
Вова наливает коньяк. Он все продолжает на меня смотреть, и смотрит, конечно, угрюмо. Наверное, он нисколько не сомневался, что получит от меня искомую сумму. Ну, может, не прямо сейчас, и не за раз, но в виде твердого обещания на будущее. И теперь у него ощущение, будто я украл у него эти деньги, попросту вытащил из кармана.
Мне не то чтобы жалко дать ему в долг, хотя лишних денег, конечно, нет - просто я в точности знаю, что ничего хорошего из его затеи не получится. Не из конкретной, только что обрисованной затеи, связанной с регистрацией какой-то там мифической строительной фирмы - из любой. Деньги распылятся неизвестно куда, и хорошо, если Вова останется должен только мне - человеку, который, если и даст слегка по мозгам для профилактики, то хотя бы не станет палить его шкуру паяльной лампой. А должен он останется непременно, уж такой он бизнесмен...
- А водка хотя бы у тебя есть? Или ты теперь только коньяки распиваешь, бизнесмен? - В голосе Вовы издевка, он обижен и пытается хоть как-то меня уязвить. - Ну конечно, ты ведь у нас теперь крутой. Куда уж нам.
- О господи... - Я вздыхаю. - Вова, прибереги свой сарказм для других, хорошо? Ты пришел просить денег, ты их не получил - что дальше? В наших отношениях что-то изменилось? Вот только не надо после отказа грубить, хорошо? Дурной это тон, дружок. Сам, небось, чувствуешь, что не прав, а удержаться не можешь, так? А водки нет. И не потому, что я, как ты говоришь, закрутел, просто всю водку, что была дома, я выпил, а новую купить руки не дошли. Поэтому давай продолжать пить коньяк. Я тоже его не люблю, его пьет жена. Это ее бутылка, кстати. Думаю, она не обидится, что я ее пойло реквизировал, тем более, куплю ей потом новое. И вообще, какая нам с тобой разница, что пить? Мы с тобой, кажется, всегда запросто напивались тем, что сумели достать...
Никчемный разговор продолжается. Никчемный - потому что Вова зол, обижен, не может думать ни о чем, кроме того, что я отказал ему в деньгах, поэтому разговор не клеится. Эти деньги стоят сейчас между нами...
- А как у тебя с женой?
- Мы разводимся. Уже подали заявление.
- Во дела! А чего так? Мне казалось, у вас со Светкой все нормально, и вообще... - Он замолкает, заметив, что я морщусь. Он хорошо меня знает и понимает, почему я это делаю. Он знает, что в некоторых вещах я очень щепетилен. Она ведь только для меня - Светка. Но ни в коем случае не для Вовы и кого бы то ни было еще... - Хорошо, извини. Но почему вы со Светланой вдруг...
- Вова... Вообще-то, я не люблю делиться личным, ты это прекрасно знаешь. Это ты всегда запросто рассказывал за бутылкой про многие интимные вещи, в том числе расписывал, как занимаешься с женой сексом, я же не стану делать подобного, даже когда жена станет бывшей. И даже если это будет не жена, а просто знакомая нам обоим, конкретная женщина. Про такие вещи не рассказывают никому, пусть самым лучшим друзьям; я, честно говоря, всегда удивлялся, как ты этого не понимаешь. - Я разливаю коньяк по рюмкам. - Но я все-таки отвечу. Даже не знаю, для чего, и почему именно сейчас. Возможно, потому что выпил... В общем, как-то раз она не пришла домой ночевать. Это было три месяца назад. С тех пор мы не спим, почти не разговариваем, общаемся только по необходимости. Недавно подали на развод... Вот так у меня с женой. Твое любопытство удовлетворено? Тогда поехали.
Я первым опрокидываю рюмку.
Вова смотрит на меня с искренним недоумением, и на сей раз даже запаздывает с выпивкой, хотя весь вечер опережал. Наконец он тоже опрокидывает свою рюмку, закуривает, не отрывая от меня взгляда, в котором все то же недоумение.
- Не понял. Она тебе изменила, что ли?
- Ты и вправду не понял. Она не пришла домой ночевать.
- Но не изменила? - Вова таращится на меня как на инопланетянина, не в силах усвоить элементарного. Элементарного для других - не для него. У него-то в семейной жизни все было по-другому, чем он во время совместных распитий охотно делился со мной или с любым, кому было интересно слушать.
- Нет. Она мне не изменила.
- А откуда ты знаешь?
- Долго рассказывать. Просто знаю.
- Так зачем тогда разводиться? - Я молчу. Простейший вопрос заставляет меня делать это, потому что я не знаю, как объяснить постороннему человеку то, что понятно мне и что тяжким грузом лежит у меня на душе. - Нет, но я и вправду не понимаю, не вздыхай ты так. Лучше объясни. И чего она не ночевала дома, если не была с мужиком?
Я все-таки вздыхаю опять. Что-то слишком часто приходится мне делать это за сегодняшний день. Дурацкий день. Дурацкий разговор. Этот, потерявший чувство реальности, дурацкий Вова.
- Ладно, слушай, иначе ведь не отстанешь... В тот день она случайно встретилась в городе с двумя старыми подругами, выпила. Ну, не одна, конечно - всем своим дружным девичьим коллективом они выпили. Зашли в кафе, отметили неожиданную встречу. Потом поехали к одной из них домой, добавили еще. В итоге она осталась там ночевать. Мужиков в их компании не было.
- И все?
- Все.
- Но зачем тогда разводиться? - повторяет Вова.
- Затем. В какой-то момент все дело далеко зашло и стало делом принципа.
Наконец я смог что-то ответить. Хотя, что такой Вова может понять...
Не стану же я рассказывать, что в тот день она позвонила мне лишь в третьем часу ночи. Только в третьем часу ночи жена, наконец, вдруг вспомнила обо мне и сообразила, что нужно хотя бы позвонить домой. Ее номер я набирал вхолостую - мобильник то ли разрядился, то ли было отключен. Не стану же я рассказывать, что в тот момент она уже не вязала лыка и категорически отказалась, чтобы я приехал за ней на машине. Не стану же я рассказывать, каким тоном она со мной разговаривала - наверняка специально кривлялась перед такими же пьяными подругами, демонстрировала им свою независимость. Не стану же я рассказывать о ее утреннем появлении - о ее помятом виде и состоявшемся тогда разговоре. И что на мой вопрос о мужчинах она ничего не ответила, только наигранно многозначительно рассмеялась, приняла ванну и пошла спать. И даже потом, окончательно протрезвев, все продолжала ломать какую-то комедию, изображала из себя этакую эмансипированную дамочку; дамочку, могущую позволить себе почти все, даже не приходить домой ночевать, не ставя об этом загодя в известность мужа, и не объясняя ему ничего потом. Моя откровенная злость только подстегивала ее упрямство, нежелание оправдываться - оправдываться, в то время как она вроде бы имеет право вести себя как захочет. Как ее незамужние подруги, надо полагать. Потом, опомнившись и вдруг осознав, что слишком далеко зашла, что вообще все зашло слишком далеко, она заговорила по-другому, но было уже поздно. Те слова, которые тогда прозвучали - они уже прозвучали, а после этого никто из нас не захотел уступить. Уступить первым...
- Дело принципа, - повторяю я. - Вот у тебя, к примеру, Вова, есть принципы? Хоть какие-нибудь. А?
- Да ладно тебе! - Он пренебрежительно отмахивается. - Ты всегда был чистоплюем. Книжек, наверное, умных начитался... Подумаешь, жена не пришла ночевать. Кстати, она точно ни с кем не была?
- Точно.
- Но почему ты так в этом уверен?
- Вова, пойми... Она так сказала, и ее слова мне достаточно.
Вова смеется, он просто не может поверить, что некоторые люди могут верить слову других людей, потому что и те и другие не могут сказать неправду. Подобное не укладывается у него в голове. Наверняка, они попросту глупы, если верят друг другу. Вова, который только и делал, что после очередных своих загулов сочинял ужасающе бездарные, на редкость неправдоподобные байки для жены, не может или не хочет понять, что это нормально, что это не блажь, не исключение из правил, что так должно быть. Что так есть. Не у всех, но у многих так оно и есть. И это обычное, человеческое, в этом нет ничего сверхъестественного...
- Нет, ты точно книжек начитался. Про разное там благородство. Я еще по школе помню, ты всегда таким был. Да и потом непонятные куски отмачивал... - Вова выглядит развеселившимся, но меня это не радует. Нехорошее оно, это веселье в его по-прежнему злых глазах. - Ты вообще всегда меня удивлял. Да вот, хотя бы... Помнишь, мы на кабак у Витьки Шевцова одолжили, а отдать все как-то руки не доходили? Я тебе потом сколько раз говорил, ну чего суетиться, если Витька все равно в другой город жить переехал? А ты: надо отдать, надо отдать. Дело чести, типа. Взял, и занес деньги его родителям. А на хрена, спрашивается? Витька здесь уже не жил, да и предки его не бедствовали...
Вова вдруг спохватывается, осекается, и, бросив на меня короткий испытующий взгляд, с преувеличенной тщательностью непомерно долго раскуривает новую сигарету. Кажется, сообразил, что не время сейчас вести разговор о подобном. Именно сейчас, когда сам пытается взять у меня взаймы. А тот случай я, естественно, помню прекрасно. В итоге отдал те деньги я, потому что Вова вносить свою долю отказался наотрез. Он меня, кстати, тоже всегда удивлял. И не меньше, чем я его. Разве это аргумент - человек неожиданно женился и переехал куда-то за тридевять земель? Разве это повод не возвращать взятые в долг деньги? Мы, в конце концов, брали или нет?
- В общем, я бы на твоем месте все равно не был бы так уверен, если бы жена мне сказала, что... - опять начинает Вова.
- Тебе бы лучше быть на своем, Вова, - перебиваю его я. - Может, ты по своей жене судишь? Ее я знаю не очень хорошо, поэтому ничего про нее сказать не могу, а вот свою - достаточно. Поэтому лучше бы тебе...
Кажется, угроза в моем голосе слишком явственна, потому что Вова отводит глаза.
- И все равно, - помолчав, уже гораздо осторожнее повторяет он. - Так вот верить...
Я опять вздыхаю. Это уже, наверное, сотый раз.
- Знаешь, Вова... Удивительней, по-моему, своей собственной жене не верить. Она никогда такого повода не давала. И если Светлана сказала, что у нее ни с кем ничего не было - значит ни с кем и ничего. Мне ее слова достаточно. Если я и усомнился на мгновение, то это сразу по ее возвращении, тогда ведь все было на эмоциях. Потом, когда более-менее успокоился, даже стыдно стало, поверь. Перед самим собой стыдно.
Теперь осекаюсь уже я, и тоже нарочито долго прикуриваю. И, даже, не сдержавшись, бросаю на Вову взгляд, весьма похожий на тот, которым он минутой назад ощупывал меня. Ну на хрена мне было это говорить? Кому-кому, но Вове... Разве такой способен вообще понять, что можно испытывать стыд перед самим собой? Ага, сейчас, как же. Держи карман шире. Вот если тебя застукали за чем-то этаким... А не пойман, значит, и не делал ничего плохого...
Наверное, это все дурацкий коньяк, что-то слишком сильно шибанул он сегодня мне в голову.
- Значит, все-таки сомневался! - Вова победно улыбается и вообще выглядит очень довольным. Теперь он хотя бы частично удовлетворен. Мир - именно такой, каким он его видит. И я, соответственно, всего лишь изображаю из себя что-то, а на самом деле ничем не отличаюсь от других, в том числе и от него... - А ты, небось, все это время ни с одной другой не спишь, опять-таки играешь в благородного, с принципами, хотя, если разводишься с женой, значит, руки-то развязаны?
- Ты угадал. Не сплю. И не собираюсь. Даже мысли такой не было. Вот когда разведусь, тогда и...
Я опять говорю все как есть, опять заранее зная, что понимания от Вовы мне не дождаться. Но я и вправду не собираюсь искать кого-то на стороне, хотя обходиться без женщины целых три месяца очень и очень тяжело - мне уже, как семнадцатилетнему юнцу, вовсю снятся соответствующей тематики сны. Хотя, без какой там еще абстрактной женщины? Без своей жены мне тяжело, вот без кого. Без своей Светки...
Вова фыркает - ну да, так он и знал. Люди читают книжки, благородничают - вернейший путь к сумасшествию. Надо быть проще и, не задумываясь, брать все, что дается в руки. В частности, на то и существуют жены, чтобы им изменять...
Вова продолжает ухмыляться.
- Ладно, с тобой все ясно. А вообще, не бери в голову, все они бляди. Одно слово - бабы. Тут и говорить не о чем, давай лучше выпьем.
- Давай... Только не все они такие. Присказка, конечно, хорошая, я и сам частенько ее употребляю, но ведь мы сейчас говорим серьезно, кажется.
- Хорошо. Серьезно так серьезно. Тогда скажи... Ты знаешь хотя бы одну? Ну, чтоб не блядь. - Вова щурится, в голосе ехидство. Наверное, парень в восторге от собственного остроумия и якобы здорового, якобы присущего любому настоящему мужику цинизма. - Знаешь - назови.
- Называю. Моя жена, хотя бы. Она не блядь.
- Да ладно тебе! - Вова опять смеется, опять машет рукой. - Сам же говорил, она себе дома позволяет не ночевать, а теперь...
'Бейте по носу. Неожиданно и точно. Главное - врезать так сильно, чтоб у него там аж хрустнуло. Это самое уязвимое место. Мой первый удар - всегда по носу, сами знаете. Это обалденная боль. Плюс, когда бьешь человека по носу, у него моментом начинает течь кровь. Когда он видит свою кровь, он теряет способность соображать, а движения становятся заторможенными, как у пьяного. Если ты ему попал хорошо, он уже только и может, что бестолково закрываться руками, если вообще не упал, конечно. Теперь у него даже мысли нет защищаться. Короче, врезал, и после этого он твой, можешь мочить его как хочешь. Вы сами неоднократно видели, как я это делаю...'
Почему в моей голове звучит голос Доцента, предводителя нашей уличной команды двенадцатилетней давности? Почему этот голос так настойчив? Тем более, насчет носа я никогда не был с Доцентом согласен. Больно - да. Но вот вид собственной крови далеко не всех так деморализует, как преподносил наш опытный предводитель. На меня самого, хотя бы, такие штуки не действуют совершенно. Мне плевать, если из моего носа или откуда-либо еще потечет кровь, а некоторых, кажется, это наоборот, только подстегивает. Хотя, первый удар Доцент действительно всегда наносил по носу, и у него действительно всегда неплохо выходило. В свои шестнадцать он мог запросто подойти к слегка подвыпившему, а то и трезвому, взрослому мужику и неожиданным ударом свалить его с ног. Просто так, без намерения ограбить. Мог столь же запросто прицепиться и к двоим, подраться с ними до чьего-то победного конца, и все это не рисуясь перед кем-то, а так, для развлечения, потому что зачастую проделывал подобное, будучи один, без какого-либо прикрытия. И при этом никогда не пользовался ножом или другими подручными средствами. Даже никогда не носил с собой ничего подобного. Кстати, он не был очень сильным физически, просто обладал поистине невероятной даже для подросткового возраста наглостью. Кажется, у человека напрочь отсутствовало чувство страха и, плюс к этому, царил абсолютный вакуум в голове. Наверное, поэтому Доцент и не пил почти - бутылка вина была его максимальной дозой.
Интересно, где сейчас Доцент? Ах, да... Он ведь давно бесславно сгинул в какой-то из бесчисленных в своей короткой жизни зон, во время очередной отсидки. Парень, наконец, все-таки поймал свою заточку под ребра, когда сцепился с таким же отмороженным, каким был сам. Точно, кто-то говорил мне это, кажется, мы с ним даже выпили тогда за упокой криминальной доцентовской души. Но почему его голос столь настойчив? Почему именно сейчас...
- Что ты говоришь?
Кажется, я потихоньку набрался, уже пропускаю Вовины слова.
- Я говорю, все они бляди. Точно говорю. Все. Поверь.
- Не все. Света не блядь.
- Какая Света?
Вова искренне удивлен. Он пьяно, с недоумением таращится на меня, неожиданно икает и все это получается у него столь органично, что невозможно сдержать усмешки - человек так удивлен, что от этого своего удивления его пробивает на икоту.
- Мою жену зовут Света - забыл? Так вот она - не блядь.
И снова Вова смеется, почему-то сейчас это выглядит и звучит особенно противно. Он смеется, затем падает с табуретки. Падает вперед, хотя сначала сильный прямой удар чуть не свалил его на спину. Он покачнулся, удержал равновесие, затем его повело вперед, и он упал. Некоторое время он ошарашенно стоит на четырех костях, затем медленно усаживается на полу, зажимает рукой нос. Кровь прет из него ручьем, как из раненого кабана.
- Ты... ты сломал мне нос! - Он силится сказать что-то еще, но захлебывается собственной кровью - слышится только приглушенное бульканье.
- Вова, пошли, тебе надо умыться...
Я помогаю ему подняться, осторожно придерживаю, веду в ванную. Мне мерзостно от того, что я сделал, хотя Вова позволил себе болтать явно лишнее. Он вообще изрядно шкодлив, а еще, как многие неудачники, обожает говорить другим всевозможные гадости. Ему это доставляет удовольствие, наверное, таким образом он пытается принизить кого-то, кого подсознательно считает выше себя и это его бесит. Тогда, наверное, он как бы приподнимается сам. У него плохое настроение - надо чтобы и у других оно было не лучше. Он видит мир в темных тонах, надо чтобы и для других он был не ярче...
- Давай, давай...
Теперь я помогаю ему нагнуться, направляю его голову под кран, включаю мощную струю холодной воды. Стенки и дно ванной моментально окрашиваются розовым...
Мы опять сидим на кухне. На полу лужа крови, но мы оба пьяны и поэтому нам сейчас не до уборки. Мы только переместились на другой конец большого кухонного стола. Чистого места хватает, потому что кухня, как и сама квартира, тоже большая.
- Выпили, называется... - Вова сидит, запрокинув голову, прижимает к носу тряпку, намоченную водой. - Точно, нос сломан. У-у-у, блядь, как болит... Выдели хотя бы на лечение, что ли.
- На лечение дам. - Я встаю, бреду в коридор, к вешалке, роюсь в карманах своего плаща. - На вот... - Я кидаю на стол двести долларов. - Как раз хватит, чтобы подлечиться. Можешь не отдавать.
- Ага, спасибочки тебе, благодетель.
В голосе Вовы опять сарказм. Кажется, он хочет что-то добавить, но вовремя спохватывается, прикусывает язык.
- Черт, кто там еще... - Я опять бреду в коридор, опять роюсь по карманам плаща, теперь уже в поисках мобильника. Запоздало соображаю, что звонят по домашнему телефону, еще раз чертыхаюсь, бреду теперь в комнату, хватаю выскальзывающую из рук трубку. - Да! - Какое-то время я слушаю женский голос казенных интонаций, ничего не понимаю, затем меня вдруг бросает в жар, а удержать трубку становится еще труднее, потому что ладони моментально становятся влажными. - Подождите, подождите... Девушка, что вы только что сказали? Девушка, повторите! Пожалуйста, повторите! Девушка! Вы не ошиблись?..
Я бросаюсь в кухню, лихорадочно тормошу засыпающего приятеля.
- Вставай, Вова, вставай, тут такое произошло... Забирай деньги, и давай домой... Допьем в другой раз, хорошо? И не обижайся...
- Отец, до травматологической, быстрее! - Старый таксист смотрит на меня внимательно, кивает, начинает разворачиваться... - Быстрей, отец, быстрей! Прошу! Получишь вдвойне, только быстрее!..
- Кто у тебя там? - Старик хороший водитель, только вот машина у него старенькая. Наверное, его ровесница. Тем не менее, он выжимает из нее все, что возможно.
- Жена...
Старик опять сосредоточенно кивает и пытается прибавить газу.
- Отец, быстрее! Я заплачу!
- Да хватит тебе о деньгах, парень. Не надо мне ни вдвойне, ни втройне. Разве деньги - главное?
- Хорошо, ты только жми, жми, не притормаживай... Давай, отец, ну давай же...
- Вы что, не поняли? - Тетка из регистрации смотрит на меня уже не с возмущением - с гневом. - Вы мешаете людям работать! У нас больница, а не... Я же вам все ясно сказала!
- Ну посмотрите еще раз! - Я опять называю фамилию, зачем-то застегиваю плащ, тут же расстегиваю его, опять начинаю зачем-то застегивать... - Посмотрите, пожалуйста! Мне же позвонили от вас, сказали, что она попала в аварию, что ее привезли к вам... Посмотрите же внимательно! Вам что, трудно, что ли!
- Да смотрела я! Уже три раза смотрела! - Теперь тетка не просто злится, она откровенно взбешена. - Не знаю, кто и откуда вам звонил, но к нам таких не поступало, я вам это в сто первый раз говорю! Отойдите от окошка! Вы пьяны и мешаете работать! Или вы сейчас же отойдете, или я вызову милицию, и тогда... Коля! - Тетка приподнимается, теперь ее голова с химической завивкой возвышается над стеклянной стойкой, она ищет кого-то взглядом. - Николай, куда ты подевался! Не видишь, что ли, что здесь творится...
- Послушайте, гражданин... Вы бы немножко сбавили обороты, иначе...
Охранник жестко хватает меня за рукав, я вырываю руку, не глядя отталкиваю его от себя...
Мы сидим на скамейке для посетителей в вестибюле возле входа, словно два закадычных друга, разве что не обнимаемся. У меня подбит глаз, у охранника распухла губа.
- Извини, парень, но ты сам подумай... - Я повторяю это уже как минимум десятый раз и никак не могу остановиться. Охранник слышит это уже как минимум в десятый раз, но слушает, потому что благодаря произошедшему между нами инциденту он заработал сумму, эквивалентную пятидесяти долларам. - Если бы тебе вот так вдруг позвонили и сказали бы, что твоя жена...
- У меня нет жены.
- Ну... ну все равно. А если бы была? Если бы была и тебе вот так позвонили бы и сказали бы, что она...
- У меня нет жены.
- Ну... ну хорошо. Допустим, нет. Ну а представь, если бы вот она была бы, и тебе бы вдруг...
- Смотри! Да не туда... Вон туда смотри, балда! - Голос охранника приобретает характерные интонации. Я отслеживаю направление его взгляда и умолкаю, не веря своим глазам. Вихрем ворвавшаяся в приемное отделение высокая блондинка - красива, у нее классные ноги в прозрачных колготках, юбка выше колена, короткие, по щиколотку, сапожки на высоких каблуках, свернутый плащ перекинут через локоть. Небольшая грудь, обтянутая кофточкой, взволнованно вздымается... - Во, коза! Надо же! - В голосе охранника восхищение, ноздри его острого носа трепещут, чутко ловя тонкий аромат дорогого парфюма, который стелется за блондинкой подобно шлейфу за королевой. Парень даже приподнимается на скамейке, напоминая охотничью собаку, делающую стойку при виде дичи, расправляет плечи, втягивает в себя небольшой живот... - Нет, видал, какая... Не, ты видал, а? Замужем, конечно, вон кольцо... Ну, ясное дело, таким в девках засиживаться не дают. Эх, и везет же кому-то, кто на таких женится...
- Везет, точно.
- Представляешь, каково ее мужу?
- Ну, представляю примерно...
Небось, жарит ее каждый день, сколько хочет.
- Ну, наверное, жарит...
Я медленно поднимаюсь со скамейки, столь же медленно бреду в сторону блондинки...
- Девушка, я же вам русским языком объясняю! Никто с такими травмами к нам сегодня не поступал! Сначала один идиот приставал, теперь вот вы еще на мою голову... Ну вы-то ведь не пьяная, должны хоть что-то понимать! Вы что, сговорились, что ли? Или просто издеваетесь надо мной? - Кажется, тетка сейчас сойдет с ума. - Хорошо, скажите хотя бы его фамилию...
- Я... - Молодая женщина тихо всхлипывает, она бледна и выглядит откровенно предобморочно. - Я... разве я не сказала... я...
Я подхожу почти вплотную, поднимаю руку, хочу дотронуться до плеча едва не плачущей блондинки, но в последний момент передумываю.
- Света... - Она оборачивается резко, ее рот открыт в беззвучном крике, словно она услышала голос покойника. - Света, нас, кажется, просто разыграли... Ты на машине? - Она ничего не отвечает, только смотрит на меня, в ее широко раскрытых глазах блестят слезы. - Свет, а Свет... Слышишь меня? Ты на машине?
Она молчит. Затем отрицательно качает головой и все смотрит, смотрит на меня, не отрываясь. И еще глотает беспрерывно, словно в горле застряло что-то.
- Нет. Я взяла такси. Я... я после звонка так себя чувствовала, я чуть сознание не потеряла, у меня руки до сих пор дрожат... Я просто не рискнула ехать на машине. А ты... ты, кажется, выпил?
Я киваю.
- Слушай, чего ты так разволновалась? Подумаешь... Зажила бы одна в квартире припеваючи - делай, что хочешь... Да еще на двух машинах катайся. На одной бы на работу ездила, а на второй...
Она вспыхивает. Ее бледность так быстро сменяется румянцем, что это кажется невероятным. Еще, кажется, она хочет закатить мне пощечину, но в последний момент передумывает, и дернувшаяся было рука опять безвольно падает. А глаза у нее уже не просто влажные, из них уже вовсю текут слезы. Ручьем текут, как бывает в кино. Бегут,