Горохова Светлана : другие произведения.

Берег мой. Книга 3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


СВЕТЛАНА ГОРОХОВА

БЕРЕГ МОЙ

Роман. Книга III

Часть 1

  
  
   - Ах, дочка, о чем ты плачешь,
   За что ты платишь?
   В.Долина "Разговор"
  

1

  
   На последней ступеньке трапа Саша привычно оглянулась, чтобы попрощаться с неоновой надписью "Иркутск" над зданием аэровокзала, и вошла в салон.
   Там все было знакомо. Даже стюардесса улыбнулась не дежурной улыбкой, а узнала Сашу, спросила: "Уже обратно?" - "Да, обратно, на праздники приезжала". - "Учитесь?" - "Ага". - "Понятно, удачи!" - "Спасибо! Гитару можно здесь поставить?" - "Конечно".
   Кресло у иллюминатора оказалось занятым. Прежде Сашу это расстроило бы. Обычно она припадала к мутноватому окошку и не отрывалась до тех пор, пока земля - родная земля, дом - не пропадала из виду. Дорога на запад, какие бы радости там не ждали Сашу, всегда была связана с тягостным чувством отрыва от корней, одиночеством, беззащитностью перед чужим и чуждым. Теряя из виду родные места, она поневоле оказывалась одетой будто в прочные доспехи, вооруженной и готовой ко всему, как воин, отставший от своего отряда и затерявшийся в дальних краях. Там, конечно, есть друзья, но они во многом точно такие же, далекие и независимые.
   Но в этот раз Саша даже не повернула головы в сторону иллюминатора. Закинула в багажник дипломат и шапку и плюхнулась в кресло, завернувшись, как в одеяло, в накинутое на плечи пальто. "Ну вот, полтора часа, потом еще автобус - и дома, - удовлетворенно подумала она, когда самолет тронулся и стал разворачиваться. - Жаль, поужинать не успею в столовке. Ладно, дома чаю попью".
   "Дома?" - поймала она собственную мысль. И удивилась, только теперь заметив несвойственное ей равнодушие при отъезде.
   "Устала я, что ли? - думала она, полулежа с закрытыми глазами в кресле с откинутой спинкой. - Вот так бы и просидеть всю дорогу, как в автобусе, и чтоб никаких ужинов, никакой газировки, "пристегните-отстегните"... Устала, да. Ой, нехорошо это".
   Уставать было нельзя. То есть, рано. Слишком много дел было впереди. Саша Бурмина училась на втором курсе физического факультета НГУ, была старостой группы. И переводилась на механико-математический факультет. Это значило, что за оставшиеся до Нового Года полтора месяца ей надо сдать три экзамена за первый семестр мехмата. С зачетами, само собой. А если не успеет... Нет, конечно, теоретически ничего страшного, придется сдавать две сессии - еще и свою, второкурсную, физическую. Но то-то и оно, что - теоретически. Саша давно забросила физику и на занятиях появлялась только для виду, чтобы вести о ее планах не дошли прежде времени до деканата. Были и другие заботы, так сказать, дела сердечные. Но о них Саша старалась не думать, слишком грустно. В этом смысле кипение деловой жизни на благо, отвлекает.
   - Газировочки не хотите? - раздалось над головой.
   - Да, пожалуйста, - завозились соседи.
   - Ага, и мне, - она села прямо, открыла свой столик. Стюардесса поставила на него коричневую пластиковую чашечку.
   Саша достала записную книжку и ручку и стала прикидывать план дел на ближайшие дни. Сходить в деканат, договориться о зачете с Ниной Андреевной, может, и экзамен ей удастся сдать, значит, надо взять ведомости. Это все в среду, то есть, завтра. Завтра...
   Глаза сами закрылись, губы поехали в стороны в странном оскале, будто лицо не могло решить, какое ему выражение принять - то ли мечтательную улыбку, то ли плаксивую гримасу. "А ну цыть!" - шикнула на себя Саша.
   Она попыталась сообразить, чем заняться в четверг. Но все упиралось в завтрашние результаты, поэтому она спрятала книжку, допила газировку, закрыла столик и снова замерла в неподвижности.
   "А все-таки интересно, почему же мне так... безразлично, что уезжаю? - подумала она. - Никакой особой тоски, желания "ощетиниться", "вооружиться"... Прямо, как домой еду, так спокойно. Потому что вернусь, максимум, через два месяца? Или - потому что меня встречают?"
   Да, в этот раз в Новосибирске ее встречали, впервые. И она была уверена, что Николай - так звали встречавшего - уже если не в самом аэропорту, то в дороге, в автобусе. Саша представила себе эту картину. Сидит неподвижно, такой огромный в своем толстом пуховике, и с непроницаемым видом смотрит в окно. Или дремлет... делает вид, что дремлет. На самом деле - ужасно волнуется.
   Она провела ладонью по лицу, стирая озорную улыбку. Впереди загремело, стюардессы начали развозить ужин.
   "Чего волноваться? Будем вести светские беседы. Как принято людям в дурацком положении".
   Между Николаем Даровским и Сашей не было сколько-нибудь близких отношений. Даже приятельских - слишком мало они были знакомы. Откуда взяться знакомству между студенткой физфака и двадцатипятилетним аспирантом-математиком? Правда, Коля дружил с Ингой, невестой Сашиного брата Алексея, но что с того - Саша Ингу почти не знала, жили в разных общежитиях, пересеклись один раз, в прошлом году, на дискотеке, и то мельком. Там она и Колю увидела, он пригласил ее танцевать по просьбе Инги, желавшей выведать новости о женихе. А познакомились три недели назад.
   Саша заскрипела зубами, вспомнив октябрьские события. Эх, забыть бы совсем. Куда там! Стоит подумать о Коле, как все всплывает, неимоверное переплетение людей, событий. Ее тревога из-за отсутствия Кулигина - преподавателя, в которого была влюблена давно, страстно и безнадежно, ужасный телефонный разговор с его женой, которую студенты-экономисты прозвали Цезаревной, и еще более кошмарный разговор с Оксаной, последней любовницей Кулигина, во дворе больницы. Этот разговор и решил дело.
   Оксана по странному совпадению оказалась близкой знакомой Алексея, и немедленно известила его о Сашиных опасных мыслях и чувствах. Тот примчался в Новосибирск и сообщил сестре о своем твердом намерении положить конец ее метаниям. Способ он выбрал самый, что ни на есть патриархальный, именно: познакомил Сашу с Даровским, дав понять обоим, что имеет в виду их будущую свадьбу. Мол, Коля - мужик надежный, а сестра молода и легкомысленна, сама не знает, чего хочет, вот и надо ей разъяснить. Николай действительно внушал доверие: не студентик наивный, не ловелас прожженный - серьезный человек с профессией и перспективами, без пяти минут кандидат наук, к тому же, взгляды на жизнь нормальные, похожие на те, что имел сам Алексей Бурмин. В одном различие: в Бога верует Коля, христианином православным себя называет. Однако, в данном вопросе и эта черта кстати. Словом, будет за ним Саша, как за каменной стеной, а что касается любви... Бросьте, при чем тут морковь. Стерпится - слюбится. К тому же, никто под венец не гонит, времени приглядеться - вагон. Не средние века, в самом деле.
   - А нам все равно, а нам все равно, - промурлыкала Саша и плотно зажмурила намокшие глаза.
   Нет, она ничего не имела против Коли, была согласна с братом и признательна ему. Маме вот только не рискнула рассказать. Мама бы испугалась, рассердилась и устроила им с Лешкой хар-рошую трепку. Надолго бы запомнили. Потому что мама верит в любовь и на дух не переносит патриархальщину. Досталось бы Лешке за самоуправство, а Саше - за рабскую покорность и рабское же смирение. Ну и что, что старший брат, девять лет разницы еще не дают права... да ничто и никому не дает такого права - распоряжаться ее жизнью и, главное, чувствами!
   Как разобраться, кто прав? Саше было не до этого. Она слишком устала за последний год. Как там, в опере? "After all I've tried for three years seems like thirty..." Вот именно. Одно ясно: Кулигина надо забыть. А Коля - хороший человек, и брат Саше зла не желает. Вдруг у них с Колей получится полюбить друг друга?
   "Хуже всего будет, если он меня полюбит, а я его - нет", - мрачно думала Саша.
   Она опять представила Николая, как он ждет объявления о посадке самолета, и кажется, что человек этот спокоен и уверен в себе, как никто, эдакий утес. Страшновато рядом с таким, кто знает, что на уме, а если еще и взглянет - всегда в упор, тяжело и пристально...
   Это Саша слышала от некоторых знакомых, встречавших Даровского. Как оказалось, он частый посетитель стройотрядовских "вальсов" - вечеров вальса, на которые Саша, считавшая себя безобразно толстой и неуклюжей, не рисковала даже заглядывать. Насчет Коли девушки сходились на том, что партнер он завидный, только уж больно церемонный, недушевный, их тех, кто относится к танцам, как к спорту, а к девушкам - как к спортинвентарю, никакой романтики, словом. Парни пожимали плечами, дескать, ничего мужик, только тормознутый малость. Но поперек дороги ему становиться чревато. Еще и верующий. От такого лучше держаться подальше.
   И Саша недоумевала, неужели никто, кроме нее, не видит за этой невозмутимостью бурю чувств? Смутное ощущение этой неистовости пугало ее и, вместе с тем, веселило, заставляя за скупыми реакциями ловить тени тайфунов, которые таил и смирял в себе этот человек, назначенный ей... ну, пусть не в мужья, но - в близкие друзья.
   Главным же достоинством Николая, по мнению Саши, была его специальность. Он занимался как раз той наукой, которую она избрала для себя, теперь - на полном серьезе. И начала вникать, не откладывая. Так что знакомство с Колей было удачным во многих отношениях. Главное - не допускать романтики. От которой нечего ждать, кроме неприятностей, - Саша в этом успела убедиться.
   "Хватит, хватит с меня", - думала она, послушно пристегивая ремень безопасности. В ушах заломило, самолет шел на посадку.
  

2

   Когда Саша увидела Даровского, настроение у нее испортилось. Он действительно нервничал. И о причинах этого волнения особо гадать было не надо.
   "Ну, еще бы, - думала она, косясь на спутника, который в точности, как она и представляла, сидел неподвижно и угрюмо глядел в окно автобуса, время от времени посматривая на часы. - Если все вспомнить и хорошенько подумать..."
   Она, как на экране, увидела Николая, разворачивающим телеграмму, отправленную ее братом три дня назад. Как шевелятся его губы, неслышно произнося ругательство, тот же нетерпеливо-раздраженный взгляд на часы с календарем. Мало ли какие дела у человека, а его заставляют куда-то ехать, встречать девушку, абсолютно ему не нужную и не интересную... "Не надо было соглашаться!" - Саша поглядела на Даровского, уже откровенно сердито и с презрительным недоумением.
   В самом деле, как можно понять человека, который согласился на столь экстравагантное предложение ее брата? Подробностей Саша не знала, в ответ на ее расспросы Алексей отрезал: "Много будешь знать - скоро состаришься", это означало, что тема закрыта до лучших времен, если не навсегда. С другой стороны, что тут такого - по просьбе друга приглядеть за его сестрой?
   "А сестра и размечталась", - ядовито укорила себя Саша. Воображение богатое. Прямо все кругом умирают от любви и страсти по ее светлости, Саше Бурминой. Особенно этот вот принц, сидящий рядом. С первого танца ночей не спит, все о Саше мечтает, ага. А тут случай представился, сам грозный Бурмин предлагает сосватать. Счастья-то!
   Саша фыркнула, забыв, что прикидывается спящей. Даровский повернулся к ней.
   - Ты что-то сказала?
   - Да нет, это я так.
   - Что-то все молчишь, устала?
   "Ну вот, заботливость проявить решил, эх, бедолага", - пожалела его Саша и изобразила любезную улыбку.
   - Нет, к счастью, не успела устать - самолет не задержали, так что...
   - Да. Я тоже удивился, думал, придется ждать, но не успел в аэровокзал зайти, как объявили ваш самолет.
   - Хорошо, что не пришлось ждать, - вежливо сказала Саша.
   Он молча покивал.
   - Коля, - Саше стало страшно, но она набрала побольше воздуху и продолжила с самым спокойным видом: - Я не знаю, что вам Лешка наговорил. На самом деле вам совсем не обязательно... тратить на меня время, - она криво усмехнулась, встретив его взгляд. - Вот сегодня... больше трех часов. У вас, наверное, и так дел выше крыши... без меня, - закончила она шепотом и закусила губу.
   Вышло глупо и беспомощно и, самое ужасное, человек мог подумать совершенно обратное. Но что именно подумал Даровский, осталось Саше неизвестным, потому что вслух он сказал, помолчав:
   - Тебе не надо сердиться на брата, Саша.
   - Я и не сержусь, - сказала она. - Я же понимаю, он испугался за меня. А напрасно. Мне самой все надоело, устала, как... - Она посмотрела на Даровского и коротко рассмеялась. - Смешно звучит, да?
   - Ничего смешного не вижу.
   - Да ну, - Саша поднесла близко к глазам перчатку и стала разглядывать поехавшую петлю. - В восемнадцать лет такие слова не принято говорить.
   - Мало ли, что где принято, - сказал он. - Жизнь не спрашивает.
   - Не спрашивает, - шепотом повторила Саша.
   Николай ничего не ответил. Спустя несколько минут он поинтересовался, как обстоят у Саши дела с переводом. Завязался тот самый "светский разговор", легкий и необязательный. Одно огорчало Сашу: немногословность собеседника. Ей ужасно хотелось его разговорить. Но подходящей темы не попадалось. Отчаявшись, Саша опять хотела притвориться спящей или просто замолчать, но вспомнила, что у нее есть к Николаю конкретное дело. Почему бы не заняться им прямо сейчас? Если он, конечно, не против поговорить о работе. Сашин опыт до сих пор не давал поводов для серьезных опасений на этот счет. Судя по нему, мужчины любого возраста охотно поддерживают разговор на "производственную" тему.
   - Коля, а вы не поможете решить мне пару задачек? - спросила она.
   - Конечно, - отозвался он. - Что-то не получилось? Можно хоть сейчас посмотреть, у тебя с собой Демидович?
   - Нет, - она сообразила, что он не догадывается о ее увлечении функциональным анализом. Постеснялась сказать, когда знакомились. - На зачет я все решила. Задачки из Кутателадзе, по функу.
   Она несмело глянула на Николая. Тот смотрел на нее широко открытыми глазами, словно старался что-то прочесть в ее лице.
   - Любопытно, - сказал он. - И давно ты читаешь Кутателадзе?
   - С сентября, - призналась Саша. - Только я его не читаю, там сложно. Я задачки пыталась решать из сборника. А читаю Канторовича с этим...
   - Акиловым, - подсказал он.
   - Ага.
   - Ну и как?
   - Трудно, - вздохнула Саша. - Но интересно!
   Даровский молчал. Саша чувствовала, что он продолжает разглядывать ее. Она сжалась, как в кресле зубного врача в ожидании, что вот-вот зарычит бормашина, так она ждала начала расспросов: что же там такого интересного, и как она дошла до жизни такой, главное - зачем ей это надо? Заниматься столь экстравагантной наукой да еще и на первом - фактически - курсе.
   - Хорошо, - сказал Николай. - Но это, наверное, будет серьезный разговор. Здесь темно и неудобно. Приедем - разберем, что непонятно.
   - Спасибо, - пробормотала Саша, жалея, что нет возможности выразить ему всю степень своей благодарности за деликатность.
   Даровский опять поглядел на часы.
   - Вы опаздываете куда-то? - робко спросила Саша.
   - Есть хочу, - мрачно ответил он. - Не успел поужинать, надеялся в аэропорту что-нибудь слопать, и тоже облом, самолет объявили. Сейчас приедем, пойдем сразу в столовку.
   - Закрыто ведь уже, девятый час! Можно к нам пойти, чай попить, - предложила она не очень уверенно.
   Он покачал головой:
   - Нет, чай у меня и дома есть, это несерьезно. В нижний зал пойдем, надеюсь, до десяти успеем. Что-то автобус еле ползет, дорога обледенела, что ли.
   Саша сочувственно поддакнула. На самом деле ей хотелось смеяться. Причина плохого настроения Николая оказалась такой простой и невинной! И вообще, понимающий товарищ, вопросов лишних не задает. Правильно говорят - нет худа без добра. Стоило помучиться, чтобы в результате познакомиться с таким хорошим человеком.
  
  

3

   Человек ко всему привыкает. Саша вспоминала это, сидя на лекции у математиков, как на своей, физфаковской. Многочисленность девушек больше не смущала. Да и не так уж много их, меньше половины. Некоторые уже здороваются с Сашей и Таней, ее подругой, которая тоже переводится, принимают за своих. И к преподавателям привыкла, даже лектор по матанализу перестал раздражать своим несходством с любимым - все еще - Кулигиным.
   "Но-но!" - одернула себя Саша. "Никогда этого не будет!" - вывела она на полях тетради, стала разрисовывать и впервые почувствовала: неправда. На мехмате учиться она именно будет. Со следующего семестра. Зачет сдан, сегодня решится вопрос с экзаменом. В крайнем случае, завтра. Разве, если Саша экзамен не сдаст...
   "Не сдашь!" - написала она. Снова не поверила. И испугалась. Уверенность и безмятежность перед экзаменом может плохо для нее кончиться. Нормальное состояние перед важным делом - это взвинтить себя до предела, только так можно получить что-то хорошее. "Тебе пятерка нужна! Пятерка! А ты ее не получишь!" - твердила себе Саша и с удовлетворением чувствовала, что "завод" приходит в действие, нервы натягиваются и начинают звенеть, как гитарные струны. Так только и можно надеяться на результат.
   Результат...
   Саша с тоской поглядела на матанщика. Результат - это когда она сама будет стоять у доски, перед такими вот, как этот дядечка.
   Она представила себе это выступление. Да, она будет говорить, докладывать, такая красивая, умная, уверенная. А они будут слушать. И удивляться. Нет, зачем удивляться? Пусть принимают, как должное. Александра Бурмина, такой же математик, как все они. И уже не она будет задавать вопросы, а - они ей. Вот подойдет Кулигин и спросит: "Знаете, Александра Михайловна, я не совсем понял ход вашего доказательства, расскажите мне подробнее вот этот момент... По теореме?.. Хм, да, верно... Потрясающе, я и не знал, что есть такая теорема, надо будет почитать еще..."
   А потом она придет на лекцию или, лучше, семинар и будет учить студентов решать задачки. Если не выйдет из нее ученого - не беда, преподавателем будет. Уж этому ее научат. Кулигин уже кое-чему научил, а теперь еще почти два года впереди - у Нины Андреевны, самого лучшего преподавателя из тех, кого она до сих пор встречала!
   До звонка оставалось две минуты. Саша подтянула поближе сумку. Надо будет сразу бежать, догонять лектора. Знать бы, как его зовут. Жаль, Таньки нет, сдает сегодня свою алгебру.
   - Ты что, сбегаешь? - сидевшая рядом девушка заметила Сашины сборы.
   - Сейчас уже звонок, а я хочу препода отловить.
   - Зачем? - ее глаза округлились, сразу видно, без привычки человек.
   - Спросить кое-что. Слушай, ты не знаешь, как его зовут?
   Девушка раскрыла тетрадь на первой странице и показала Саше. "Белов Дмитрий Павлович", - прочитала та.
   - Спасибо!
   Прозвенел звонок. К счастью, лектор никуда не спешил, так что Саше пришлось ждать его у выхода из аудитории.
   Она не рассчитывала, что ее просьба принять экзамен обрадует преподавателя. И правильно. Белов внимательно выслушал проблему и стал размышлять вслух, что мог бы помочь, да работы много, и профессора он всего лишь замещает, однако, если через недельку-другую...
   - Ой, нет, - с извиняющейся улыбкой перебила его Саша, с первых слов понявшая, что ничего не выйдет. - Мне бы на этой неделе сдать. Там еще два экзамена с зачетами.
   - Ну, на этой неделе у меня точно не получится, - он виновато развел руками. Но когда Саша собралась извиниться и пойти восвояси, вдруг сказал: - А зачем вы вообще переводитесь? У вас же на физфаке замечательные преподаватели! Вот матанализ Сергей Валентинович Кулигин ведет...
   - В том-то и дело, что матанализ в этом году кончится, а дальше что?
   Саша, как будто, не сказала ничего особенного, но глаза Белова за толстыми линзами очков прищурились еще сильнее, и на лице выражение вежливого внимания сменилось интересом.
   - Так вы хотите матанализом заниматься? - с веселым удивлением спросил он.
   Саша вспыхнула, на глаза навернулись слезы.
   - Нет! Неважно, - пробормотала она. - До свидания, извините.
   Наверное, невежливо было так убегать, но она была слишком сердита. Белов своим невинным вопросом неосторожно коснулся ее заветной мечты, отчего стало очень больно.
   Но плакать было нельзя, а потом, дело не ждало. Оказывается, непросто это - найти преподавателя, чтобы согласился принять экзамен в середине семестра. А Нина Андреевна у "своих" не принимала. Сашу это не огорчало. Куда важнее, что она считает Сашу "своей". Преподов много, найдется для Саши экзаменатор. Не полениться всех обежать и спросить.
   Саша созерцала расписание, прикидывая, куда и к кому идти в первую очередь, и вдруг услышала голос Нины Андреевны:
   - Саша, можно вас на минуточку?
   - Ой, здравствуйте! - Саша, не скрывая радости, подбежала к ней.
   - Как, удалось вам договориться насчет экзамена?
   - Нет, Белов не сможет. Вот, смотрю, - начала она, но Полевая перебила:
   - Понятно. Ну, вот тогда Наталье Альбертовне сдадите. Мы договорились на завтра, да, Наталья Альбертовна?
   - Да, в одиннадцать часов приходите в Институт автоматики, давайте, я вам напишу, как дойти.
   Молодая женщина с сильно косящими глазами принялась чертить на листке бумаги маршрут. Нина Андреевна следила и что-то подсказывала. Потрясенная Саша пыталась вникнуть в их объяснения, но куда сильнее ее волновал другой вопрос.
   - Нет, ты понимаешь что-нибудь? - говорила она Татьяне, встреченной у деканата. - Кто я ей, Нине Андреевне, чтобы за меня хлопотать? Ведь я ее не просила ни о чем, она сама про меня помнила два дня и договорилась для меня! Непостижимо!
   - Да, душевные тут люди, на мехмате, - Таня тряхнула желтыми кудрями. - Меня товарищ декан сейчас чуть не расцеловал, что алгебру сдала. Даже стыдно стало. Он ведь думает, что я с нуля, не училась еще нигде. Теперь и не признаешься.
   - Не признавайся! - испугалась Саша. - Подумают, что специально обманула.
   - Обязательно, - согласилась Таня. - Теперь выход один: учиться на отлично.
   - Правильно, - одобрил ее подошедший сзади парень. - Надо учиться хорошо.
   - Данила! - вскрикнула вздрогнувшая Таня. - Ты чего пугаешь-то?
   - Я не пугаю, просто подошел, - пожал тот плечами. - Ну а ты как, сдала уже что-нибудь? - обратился он к Саше.
   - Завтра матан пойду сдавать, - сказала она.
   - Понятно. Ты про нас-то не забывай, стипон получишь?
   - Конечно, получу! Я вас до Нового Года не оставлю, - пообещала Саша одногруппнику, который вот-вот станет "бывшим".
   - Ну ладно, Данила, мы идем или нет? - нетерпеливо дернула его за рукав Татьяна.
   - Идем. Вот прямо сейчас и идем. Пока, Саша!
   - Счастливо.
   Саша с невеселой улыбкой проводила их глазами. Вот и вторую подругу "увели". Делать нечего, придется идти в одиночку... куда-нибудь.
  
  

4

  
  
   Мороз и солнце - день чудесный, сказал поэт, и сказал правду. А вот когда ни мороза, ни солнца, небо серое и низкое, под ногами лед, слегка присыпанный песком, деревья голые, черные, дрожат, как в ознобе... Ноябрь. Уже не осень, еще не зима. Лица у людей озабоченные, никто не гуляет, все спешат - сделать дела и укрыться в тепло, в уют, чтобы светло и сухо.
   "Сейчас куплю мороженое и хлеб и пойду домой, просижу весь вечер, пусть хоть что тут, имею право", - сердито думала Саша. Почему-то ее задело то, что Танька убежала с Данилой в столовку, даже не спросила ничего, могли ведь и Сашу с собой позвать, друзья, тоже... Ольга с Серегой - ее соседка с женихом - так не поступали. Хотя они тоже все больше и дольше вдвоем, встречаются где-то, ночуют иногда. Ольга мало стала дома бывать. Как и Саша, впрочем. Привыкла в читалке сидеть. Но сегодня лучше дома. Пить чай с сухариками, и готовиться к матану. Чего лучше?
   "А ведь сдам завтра матан - и опять придется про него забыть, алгебру, геометрию учить", - вспомнила Саша. Но настроение не ухудшилось: это все, может, и будет когда-нибудь. Но - завтра, после экзамена. А экзамен - дело такое... "После" него это как после жизни, то есть, вовсе никогда.
   Наступит ли время, когда можно будет вволю заниматься им одним? Матаном, функаном? Саше стало смешно. И немножко страшно. Как же так, она переводится на мехмат, чтобы иметь возможность заниматься математикой в свое удовольствие, и снова недовольна? Алгебра с геометрией мешают теперь? Ну, а почему нет? Все будет мешать. В этом даже есть что-то успокаивающее: когда все слишком хорошо, тоже плохо, опасно. А так - нормально.
   Неужели скоро, совсем скоро она станет полноправной студенткой мехмата?! Саша подняла голову и, сдерживая радостный всхлип, посмотрела на серое небо. "Господи! Спасибо Тебе!" - прошептала она.
   "Не смей! Рано радоваться!"
   "А когда же? Когда радоваться?" - робко спросила себя Саша.
   Вопрос непраздный. Однажды, в детстве еще, Саша запретила себе радоваться. Вообще. "Душа поет - значит, сейчас заплачет" - такой вот она усвоила себе принцип. Поэтому состояние унылой мрачности, перемежаемой просветлениями, в которые можно на вопрос "как дела?" отвечать: "Нормально!", было для Саши обычным. Но последнее время оно ее стало тяготить. Наверное, сказывалось влияние окружения. Люди рядом жили совсем иначе. Без страха. При этом жизнь у них была не безоблачная. Всякое случалось. А все-таки страха не было. Позволяли себе радоваться жизни, когда она радовала, и все тут.
   "Какой смысл портить себе настроение ожиданием неприятностей? - удивлялась Татьяна. - Придут - поплачу, а пока посмеюсь". Ольга с ней соглашалась. Саша не знала, что и думать. Попробовать хотелось жить так же. Но - страшно ведь.
   "Какого черта?! - рассердилась она вдруг. - Буду радоваться, и все тут! Есть чему: я нашла свое дело. Даже если не сдам этот экзамен - все равно. Знаю главное: чем заниматься, куда идти. А все остальное... Случится - поплачу".
   Она расправила плечи и отважно посмотрела вперед, как будто там стояло то, с чем она спорила. Посмотрела и тут же забыла и про спор, и про радости с горестями, про хмурый день и теплый дом, а также про свои недавние решения, обещания брату и самой себе, все забыла Саша, увидев человека, вышедшего из книжного магазина.
   Это был мужчина лет тридцати пяти в сером осеннем пальто и рыжей вязаной шапке. Черты лица его были резковаты, глаза - светло-серые, глубоко посаженные - смотрели прямо и спокойно. Спустившись с обледенелого крыльца, мужчина закурил, при этом было заметно, что двигать левой рукой ему трудно.
   - Здравствуйте, Сергей Валентинович, - сказала Саша, подходя.
   - Добрый день, - кивнул он ей и пошел своей дорогой, не заметив (или сделав вид, что не заметил) Сашиного желания остановиться и поговорить.
   Наверное, со стороны все выглядело нормально. Поздоровались два малознакомых человека. Саше очень хотелось, чтобы так было. Она не замедлила шаг, не изменилась в лице. Только перед глазами все поплыло. Саша заморгала и полезла под очки с видом, будто в глаз попала соринка, а потом, улыбаясь "всему миру", вошла в магазин. Очки запотели, но она этого не заметила. Встала у дальних полок, притворилась, что разглядывает корешки книг. Но видела она только лицо Кулигина, его равнодушный взгляд...
   "Все правильно! - говорил Саше разум. - Ты должна быть довольна. Все идет по плану, твоему собственному".
   Верно, все верно. Но - почему, почему же так больно?
  
  

5

  
   На экзамен Саша все-таки шла без страха, и это ее пугало.
   Обстановка была не экзаменационная: десять утра, солнце, незнакомая дорога. И встретили ее не так, как принято встречать студентов в экзаменационных аудиториях. Наталья Альбертовна дала ей вопросы и ушла, оставив Сашу одну в кабинете.
   Она огляделась, перечитала вопросы. И не спеша, с удовольствием принялась писать все, что знала, вернее, считала нужным рассказать по заданным темам.
   "Нет, точно банан получу, нельзя же сдавать с такой довольной физиономией", - думала она. Но что поделать? Если на душе и в голове небывалая ясность и ни капли страха.
   Даже то, что экзаменатору ответ не очень понравился, не смутило Сашу. Она твердо отказалась от четверки и, вновь оставшись в одиночестве, стала вспоминать упущенные части доказательства. Учебник лежал в сумке, но обойтись без него было сейчас делом чести. И Саша обошлась. Сказались уроки Нины Андреевны, упорные занятия, может, все вместе, а только - аккуратненько, строчка за строчкой, - и нужное доказательство красуется на листке.
   - Я не знаю, в Зориче так доказывается или по-другому, - морща лоб, повинилась Саша. - Забыла напрочь.
   - То есть, вы самостоятельно это вывели? - глаза Натальи Альбертовны сошлись к переносице, как будто она пыталась рассмотреть кончик собственного носа.
   - Но ведь правильно?
   - То-то и оно, что правильно. И здесь тоже доделали? - она взяла второй листок. - Да, вижу теперь, что пятерки вы заслуживаете. Давайте ведомость.
   "Вот и все", - думала Саша, идя домой. На душе у нее было непонятно. То ли прыгать от счастья, то ли приткнуться в какой уголок и поплакать.
   Возле Института математики она замедлила шаг, как всегда, в надежде встретить Кулигина. Но вспомнила последнюю встречу и, стиснув зубы, свернула в лес, на тропинку, что вела прямо к студгородку. Чем так видеться, лучше уж никак. "Что же это, теперь так и будет?" - она подняла голову, то ли желая спросить кого-то на небе, то ли просто пытаясь загнать обратно слезы. И чуть не упала, поскользнувшись на обледенелой кочке. Она громко чертыхнулась и заплакала.
   Опять все получалось не так. Хотела стать математиком - и станет! Теперь уже и сомнений не остается. И Институт уже не кажется замком из снов - вот он, заходи, имеешь право. А к человеку - единственному в этом Институте, городке, да что там, на всей планете единственному, любимому и желанному! - к нему подойти уже никак нельзя.
   "Все равно! - Саша вытерла глаза и поправила очки. - Все равно! Он будет рядом. Этого мне хватит".
   Возле спорткомплекса она увидела Катю и Марину, своих новых, мехматовских уже, подруг. Увидев Сашу, девушки пошли навстречу.
   - Привет, Саша! Ну, как, сдала?
   - Сдала!
   - А мы как раз тебя вспоминали, собирались к тебе, - сказала Катя.
   У нее было черное каре до плеч, и темно-карие миндалевидные глаза. Саше она казалась очень красивой. Марина тоже не уступала подруге, ее длинная, длиннее, чем у Саши, темно-русая коса издалека бросалась в глаза.
   - У меня день рождения сегодня, - сказала Марина. И добавила смущенно: - Ты не хочешь прийти?
   - Хочу, - улыбнулась Саша, а сама подумала: "Это как раз то, что надо. Развеюсь".
   - Приходи! - обрадовалась Марина и посмотрела на Катю.
   Та тоже вдруг засмущалась. Саша подозрительно оглядела подруг.
   - Вы чего переглядываетесь? - спросила она. - Задумали чего?
   - Да мы, - начала Марина и совсем смешалась.
   Катя махнула рукой, мол, что с тебя взять, и решительно обратилась к недоумевавшей Саше:
   - Мы вот чего. Хотели тебя попросить... гитару с собой прихватить. Можно?
   - Гитару? - с сомнением протянула Саша.
   - Понимаешь, - горячо заговорила Катя. - Там товарищ один прийти обещал, а он поет обалденно, но просить его прихватить гитару с собой как-то неудобно, да он и откажется, если к нему сразу так... Ну, а если гитара уже будет в комнате... Понимаешь?
   Во время ее речи Саша смотрела на Марину, которая краснела все сильнее.
   - Ладно, хорошо, - решила Саша. - Кстати, вы можете прямо сейчас ее забрать, а я потом приду... во сколько, кстати?
   - В семь, - хором ответили девушки. - Приходи в семь, пораньше.
   - Подарка не надо! - предупредила Марина, она уже оправилась от смущения.
   - Ладно, там видно будет. Ну, пойдемте за гитарой-то.
  

6

  
  
   "Экзамен сдала на отлично, ушла в Восьмерку, приду поздно, привет Сереге!", - написала Саша на листке бумаги и положила на Ольгину кровать.
   Перед тем, как идти на праздник, она отправилась в магазин и купила шоколадку. Побродив по промышленной части Торгового Центра или, как его называли, Торца, она вернулась в продуктовую и взяла еще две шоколадки. Книжный был закрыт на учет, по "закону подлости", не иначе.
   Идя мимо того места, где последний раз встретила Кулигина, она невольно огляделась. Но ничего тревожного не увидела. И только теперь заметила, что улыбается. "Хорошо-то как, Вася! - Да не Вася я. - А все равно хорошо!" - пробормотала она про себя любимый их с Лешкой диалог из какого-то фильма.
   И правда, - хорошо! Редко так бывает на душе - тепло, светло и тихо. Она шла быстрым шагом, глубоко запрятав руки в карманы, и радовалась. Сознательно радовалась и старательно, как робкая ученица, проговаривала мысленно поводы. Вот, экзамен она сдала не просто хорошо - чудесно! Вот идет на день рождения, где ее ждут, где ей рады будут. И, может, встретит новых друзей. И - как знать - свое счастье. Ведь она его еще не встретила, верно? Кулигин - это не ее, значит, и не надо. А ее - впереди! И вечер такой замечательный, ветра почти нет, снежок мелкий, но упорный, уже надолго, и ночь не ночь теперь, все кругом побелело, переливается разными огнями, как будто вот-вот наступит Новый Год. И дорога такая прямая и ровная, сапоги не скользят - тоже радость! Идти, улыбаться, кивать знакомым. Что будет завтра или через час, и что было вчера или час назад - какая разница? Какое это имеет отношение к вот этой вот минуте, секунде? Да никакого! Сейчас ей хорошо! И нет в этом ничего плохого или опасного.
   "Ага, нету, вот погоди, сейчас увидишь!" - шептали на разные лады внутренние голоса, но Саша храбро их отгоняла. И в самом деле, ничего не случилось. Она благополучно добралась до общежития математиков под названием "Восьмерка" - девятиэтажному зданию на самом краю студгородка - и поднялась на девятый этаж.
   Войдя в комнату, Саша словно перенеслась на год назад. Кроме Кати и Марины, в комнате жили еще две девушки. И обстановка была соответствующая. Саша, как старинному знакомому, улыбнулась мамонту - двухъярусной кровати. Его отделяла от дверей этажерка, капитально вделанная в потолок - отличительная черта больших комнат Восьмерки. Другой особенностью, которая больше всего нравилась Саше - ведь ей скоро сюда переезжать - был душ прямо в блоке, четырех-, а не двухкомнатном, как в Сашиной родной Пятерке. Еще здесь радовал мусоропровод на каждом этаже, не надо караулить машину-мусоровоз. Зато не было комнат с балконами. Все балконы общественные, по три на этаж.
   На этом отличия заканчивались. А сходства... Девчонки ждали гостей и суетились, совсем, как Саша и ее соседки год назад.
   Сейчас Саша сама была гостем. Катя представила ее соседкам, усадила на Маринину кровать и вручила гитару.
   - Пой! - велела она.
   - Что петь? - с веселой готовностью отозвалась Саша. - Лирические, туристские, студенческие, Высоцкого, блатные?
   - Ты все это можешь? - восхитилась Марина.
   - Что-то могу. Изо всего понемножку.
   - Студенческие, - сказала Катя. - Прикольные.
   - Лучше лирические, - возразила Марина. - Дольского поешь?
   - Пою.
   - Да ну его, - скривилась Катя. - У него голос противный, не мужской совсем.
   - Саша ведь не его голосом петь будет, - хихикнула Наташа, симпатичная кореянка.
   - И вообще, Маринка пусть выбирает, у кого день рождения-то, забыли? - сказала Ира. Она в этой компании казалась самой тихой.
   - Забыли, - кивнула Саша. - Девчонки, где мой пакет, с которым я пришла?
   Пакет оказался на полу, под этажеркой. Саша протянула Марине шоколадки.
   - Вот, - сказала она виновато. - Больше ничего в голову не пришло...
   - Ой, да это же самое лучшее! - воскликнула Марина. - Теперь и конфеты к чаю будут.
   - Ладно, ты, Сашка, пой, давай, - Катя принялась разламывать шоколадки на кусочки.
   И Саша запела:
   - Малиновки пели, синие ели кружились, летели в глаза...
   - Моя любимая! - прошептала Марина.
   - Садись и слушай, - Наташа указала ей место напротив Саши. - Хватит бегать, мы сами теперь.
   - Говорите, говорите, я молчу, - пела Саша, а девчонки глядели на нее, как на высшее существо, и ей было смешно и немного грустно. Ведь недавно совсем она была точно такая же, а будто это было так давно.
   Наконец, стол был накрыт. В середине красовался высоченный торт "Рыжик" из восемнадцати коржей - по числу лет, исполнившихся Марине. Девушки расселись по койкам и примолкли. Саша отложила гитару.
   - Восемь часов, - сказала Наташа. - Женя сам придет? Или его надо идти, звать?
   - Можно и позвать, - Катя вопросительно взглянула на Марину.
   Та вздернула плечи, приняв независимый вид.
   - Вот не хватало еще за ним бегать! Он знает...
   В дверь негромко постучали.
   - Маринка, иди, открывай, - прошептала Катя.
   Но та не сдвинулась с места. Глаза ее заметались, щеки стремительно пунцовели. Соседки тоже не то оробели, не то растерялись.
   - Я открою, - встала Саша.
   Благодарный вздох был ей ответом.
   Сгорая от любопытства, Саша подошла к двери и, повозившись с тугим замком, распахнула ее. И чуть не расхохоталась.
   Вместо ожидаемого красавца с фигурой атлета и обжигающим взглядом, она увидела на пороге невысокого щупловатого парня с белокурыми, мелко вьющимися волосами до плеч ("Уж не химия ли?" - изумилась она про себя) и в голубом джинсовом костюме. Парень теребил массивную золотую печатку на левой руке и смотрел на Сашу настороженно.
   - Здравствуйте, Марина здесь живет? - голос его оказался высоким, и в нем была та же нерешительность, что и во взгляде.
   - Здесь, - Саша ободряюще улыбнулась ему. - Проходите, здравствуйте. Вы, наверное, Женя? Мы вас ждем.
   - Да? - несмело улыбнулся он и вошел. - Приятно слышать.
   - Ждем, ждем, - подскочила осмелевшая Катя. - Садись, Женя... давай, сразу за стол, поближе к тортику. Кстати, познакомься, это Саша. Она на физфаке учится, на втором курсе. Скоро к нам перейдет.
   - Рад знакомству, - гость слегка поклонился Саше. - Переводитесь? Тяжело учиться на физфаке?
   - Тяжело, когда неинтересно, - кивнула Саша.
   - А у нас разве интересно? - удивилась Наташа.
   - Конечно!
   - Сашка матан любит, уже экзамен по нему сдала, - вступилась Катя.
   - Ох, мне бы так! - простонала Ира.
   - Садитесь к столу! - поторопила всех Катя.
   Началось застолье с салатами, жареной картошкой и обычными разговорами - учеба, преподаватели, близкая сессия... Саша говорила, смеялась, а больше наблюдала. Ощущение, что между нею и этими ребятами не год - пять или десять лет - не проходило. Она точно так же ждала Бориса, соседа-второкурсника, и, верно, так же, как и Марина, цвела в его присутствии. Марина старается вида не подавать, но куда там! Надо быть совсем слепым, глухим и равнодушным, чтобы не заметить ее румяных щек и блестящих глаз, не слышать ее звонкого голоса и ласковых интонаций, когда она предлагает Жене то один, то другой салатик. И тот - парень не промах, робеть перестал, сидит, как король, дарит всех улыбками, ресницами машет, будто приклеенные они у него. Саша вдруг подумала, что Женя старше их всех. "Неужели в армии был?" - поразилась она. Больно не вязался его нежный облик с такой грубой стороной мужской жизни.
   - Я не служил, - сказал Женя, взглянув на Сашу, словно прочел ее мысли. И продолжал, будто оправдывался: - Просто я учусь второй раз. Поступил на экономический, но пришлось... уволиться и отсидеть в академ-отпуске полтора года. Восстанавливаться не стал, поступил на мехмат.
   - Это потому что... сердце? - тихо спросила Марина и сделала движение, будто хотела взять Женю за руку, но не посмела.
   - Да, - отозвался он и улыбнулся ей печально и благодарно, почувствовав невысказанную ласку. Взгляд его скользнул по ее косе, лежавшей на груди, вспыхнул восхищением. - Можно подержать? - он кончиком пальца коснулся Марининых волос и с извиняющейся улыбкой оглядел собрание. - Ну очень хочется!
   Марина, зардевшись, приподняла косу и подала ему. Он принял ее на ладонь, благоговейно покачал.
   - А у Сашки такая же, толще даже, - ревниво сказала Катя и хозяйским жестом перекинула Сашину косу вперед.
   - Перестань, - одними губами проговорила Саша и, неловко засмеявшись, вернула косу на место.
   - С ума сойти, - покачал головой Женя. Он бережно опустил волосы Марины и как бы невзначай коснулся ее руки. - Такая редкая красота, а у вас целых два экземпляра.
   - Маринкина длиннее и тяжелее, - сказала Саша, желая вернуть внимание той, кому оно было нужно больше других.
   Ей это удалось, Женя опять смотрел на Марину, и та счастливо никла под его взглядом. Но, похоже, кроме Саши, этому никто не сочувствовал. Девчонки насупились. Им тоже хотелось внимания, и Женя, судя по всему, об этом догадывался.
   Он вообще очень хорошо чувствовал настроение в компании и особенно отношение к себе, этот парень. "Не парень, мужчина, - думала Саша, глядя на него. - Мы для него, как дети. Только не я". Это было правдой. На Сашу он смотрел иначе, чем на других. Встречаясь с ней глазами, он будто разом терял уверенность, взгляд его делался вопросительным, ищущим одобрения, и в то же время хотел что-то скрыть, и просил ее, Сашу, не выдавать секрета. Скоро он вообще стал избегать ее взгляда. Эти наблюдения не замедлили подтвердиться.
   - А Женя тебя боится, - сообщила ей Катя, когда они мыли тарелки в блоке; пора было переходить к чаепитию, а посуды не хватало.
   - Да ну?
   - Точно! Что ты с ним сделала? Впервые вижу, чтобы он перед девушкой смущался. А тебя конкретно боится.
   - Ой, может мне слинять тогда? - встревожилась Саша. - А то он окончательно напугается и сбежит.
   - Вот еще! - фыркнула Катя. И шепотом добавила: - Как раз нормально! Мне этот Женя не очень нравится, если честно. Девчонки от него без ума, избаловали совсем. Мне тоже глазки строит, как-то даже ляпнул, что мне сердиться идет. А тебе не скажет.
   - Не верьте ему, девчонки, - Сашу вдруг осенило. - Он... прямо, как я. Улыбается, комплименты говорит - потому что знает, что это нравится. А что он на самом деле думает и чувствует, неизвестно.
   Катя не ответила, сосредоточенно полоскала последнюю тарелку.
   - Знаешь, ты права, - она выключила воду и выпрямилась. - Я ведь чувствую: не то что-то, а ты очень точно сказала. Только с собой зачем сравниваешь? Ты не такая.
   - Такая, такая, - угрюмо сказала Саша.
   - И тебе верить нельзя?
   - Никому верить нельзя. Мне - тем более.
   - Ладно, ладно, поверим, - рассмеялась Катя. - Собирай тарелки... коварная ты наша.
  

7

  
   - Сашка, ты учиться будешь или мечтать?
   Саша заморгала, затрясла головой. Смущенно поглядела на Катю.
   - Ага, что-то я отъезжаю капитально. Загляделась, как ты локон крутишь... Волоски переливаются разными цветами.
   - Чего-о? - Катя скосила глаза, недоуменно рассматривая свои волосы. - Чего им переливаться? Все одинаковые, темно-коричневые.
   - Когда на них свет под углом падает, то все разные.
   - Слушай, мать, - тон Кати стал озабоченным. - Ты это... не того? Не переучилась?
   Саша потянулась и зевнула.
   - Голова что-то побаливает. Пойду домой, наверное, сосну часа три-четыре. Потом еще поучусь.
   - Ты разве не все еще знаешь? - выглянула из мамонта Ира.
   - Ой, - Саша махнула рукой. - Не знаю я уже, чего знаю, чего нет... Голова, как шкаф набитый, того и гляди повывалится все.
   - У меня тоже, - пожаловалась Катя. - А ведь это еще даже не начало сессии.
   - Как не начало? - удивилась Ира. - Первый экзамен.
   - Досрочный, не считается.
   - Хорошо бы, - Саша снова зевнула. - То-то и оно, что считается. Оценка-то в ведомость идет. Банан только на пересдаче исправить можно будет.
   - Вот его я и получу, - мрачно сказала Катя.
   - Не получишь, - уверенно сказала Ира. - А если так боишься, то не ходи.
   - И не ходить нельзя! Я записалась, сказали - все, не приду - два.
   Она хмуро уставилась в тетрадь. Все примолкли. Саша устало терла глаза и лоб. Какая-то слабость навалилась, и не было сил даже встать. Но надо. Вставать, собирать бумажки, одевать пальто, сапоги, спускаться пешком с девятого этажа (лифт не работал), потом идти... Она мысленно застонала.
   К последнему экзамену они готовились вдвоем с Катей. Она решила сдать геометрию досрочно. Близилась сессия, и лектора отчего-то решили устроить досрочные экзамены в конце этой недели, перед зачетной. Говорили, вроде, набралось много желающих. Вот и завтра сдавать будет человек двенадцать. Для Кати это будет первый экзамен, для Саши - последний, решающий. Алгебру она сдала на четыре. Если завтра все сложится удачно, то можно будет радоваться: перевод состоялся, и Саша - студентка мехмата. А если нет, то не студентка вообще. Но об этом лучше не думать. Вообще лучше ни о чем не думать, вставать и идти.
   Саша отняла руки от лица и надела очки. В комнате был полумрак. Горела лампа на их с Катей столе, да из мамонта Иры пробивался свет - она решала задачи к зачету, занавесившись покрывалом и забрав себе вторую лампу.
   - Ну что ты будешь делать, - со слезами в голосе проговорила Катя. - Сашка, не убивай меня, а? Растолкуй еще раз про это векторное произведение. Вроде, поняла, а сейчас читаю - и опять, как впервые.
   Саша рассмеялась.
   - Ты чего? - удивилась Катя.
   - Да ничего. Вспомнила. Вчера легла спать, а Ольга учится. Я только задремала, она меня будит: "Сашка, как векторное произведение считать?" Я отвечаю: "Разложи по нижней строке". А она прямо, как ты, чуть не плачет: "Сашка, не понимаю, как это?!!" Ну, я села, взяла листок, написала ей формулы. Потом легла и уснула уже окончательно. А утром Ольга мне рассказывает. Оказывается, я уже час проспала, когда она меня первый раз спросила. Я ответила про нижнюю строку. Она не врубилась, сидела, сидела, отчаялась и рискнула меня снова разбудить, это еще полчаса прошло. Тогда, говорит, я, как зомби, села в кровати, схватила бумажку и начала писать формулы. И потом - брык, снова задрыхла. Во как!
   - Это называется, ночью разбуди - отвечу, - с завистью сказала Катя. - Но я как раз про нижнюю строку знаю, как считать-то. А вот что это такое вообще? Суть-то его в чем?
   Забыв про усталость, Саша пустилась в объяснения. Ира вылезла из мамонта и подсела к столу, тоже желая послушать.
   - Ты прямо, как Полевая, - сказала она. - Специально ее интонации копируешь?
   - Да ну, - смутилась Саша. - Ничего я не... Слушайте дальше.
   Тут распахнулась дверь и в комнату вошла Марина.
   - Чего в потемках сидите? - Она щелкнула выключателем. - Возражений нет?
   - Да нет, - проговорила Катя, щурясь от яркого света. - А ты чего такая... буйная?
   - Ничего, - Марина прошлась по комнате и с размаху села на койку. - Сашка, ты гитару забрала уже?
   - На мамонте лежит, - сказала Ира. - Что случилось-то?
   Марина досадливо фыркнула. Взяла гитару и снова села. Кусая губы, оглядела подруг и запела с надрывом:
   - Какие тут шутки, когда наступает зима...
   Щеки ее горели, глаза блестели от близких слез.
   "С Женей не ладится", - Саша поглядела на Катю. Та, видно, думала о том же.
   - Я Серая Шейка, пускай меня лисы съедят, - шепотом закончила Марина и отложила гитару. - Сашка, ты не куришь? - спросила она, помолчав.
   Саша отрицательно покачала головой.
   - Да говори ты, что случилось? - не выдержала Катя. - Ты у Женьки сейчас была?
   - Была, - сквозь зубы ответила Марина.
   - Ну, и что там?
   - Что там, что там... То, что надо!
   - Чай поставить? - участливо спросила Ира.
   - Спасибо, не хочу, напоили уже, - зло усмехнулась Марина. Она расплела кончик косы, снова заплела и, похлестывая себя по колену, принялась рассказывать: - Прихожу я к Женечке, как договаривались, в шесть. А он, прикиньте, не один! Сидит с этой своей... А ты, Катька, говорила, что они так просто, знакомые! - горько обратилась она к Кате. - Видала я таких знакомых!
   - Ты про кого? - нахмурилась Катя.
   - Да про эту... толстуху старую, Ингу.
   - Ингу? - Саша вздрогнула.
   - Ну да, так ее зовут. Женечка нас любезно познакомил сегодня.
   - Почему старая? - с трудом выговорила Саша, во рту вдруг стало сухо, и голова заболела сильнее.
   - Потому что ей лет двадцать пять, аспирантуру уже закончила! Дочка в школу вот-вот пойдет. А туда же, у-у-у, ненавижу!
   - И... что они?
   - Да ничего. Посидели, мило поулыбались, Женя песенку спел, я откланялась и ушла. А он, как будто так и надо: "Пока, увидимся". Вот зачем звал, а? Ведь сам же уговаривал прийти сегодня! - Марина отбросила косу за спину и снова схватила гитару.
   - Может, они правда обыкновенные знакомые? - предположила Катя. - Она пришла, а ему что делать? Выпроваживать, что ли?
   - Уж, конечно, из-за меня не стоит!
   - Да ну, Маринка, не целовались же они при тебе! - сказала Ира.
   - Немножко оставалось, - фыркнула та. - Вы мне не говорите, я же вижу! Мы с ней сидим друг напротив друга, и на лбу у каждой вот такими буквами написано: "соперница"! А Женя посерединке кайф ловит.
   - Ну ладно, девчонки, - Саша поднялась. - Пойду я до дому.
   - Гитару оставь, а? - попросила Марина. - Я звонила домой, отец говорит, купил уже, после каникул привезу свою.
   - Хорошо, хорошо, - проговорила Саша, стараясь не морщиться, каждое движение отдавалось толчком боли в затылке.
   - Зайти за тобой утром? - спросила Катя, провожая ее до дверей.
   - Нет, лучше место займи, если раньше придешь.
   - Ага, и ты мне. Ну, пока!
   Первой мыслью Саши было написать брату обо всем услышанном. Но... вдруг права Катя, и они именно что "просто так, знакомые"? Как она сама с Ольгиным Серегой, например. Сколько раз пили чай или просто сидели, болтали вдвоем? Неужто кому в голову могли прийти что-нибудь... такое? Вот пока никому не пришло, все спокойно. А если она сейчас напишет Лешке, он перепугается и примчится, как тогда, к ней после звонка Оксаны. А волноваться ему нельзя. К радикулиту проблемы с сердцем прибавились. Саша скрипнула зубами. Мысли о здоровье брата тревожили все сильнее. Ну, может, женится, заживут в своем Иркутске, в новой квартире, все будет рядом, и работа, и семья, тогда и здоровье начнет поправляться? Хорошо бы.
   А Инга... мало ли с кем она дружит. Вон, с Колей...
   Саша остановилась и поглядела наверх, на площадку седьмого этажа, которую только что миновала. "Погоди, а стоит ли? Придешь, как сплетница, к парню... Не к парню, а к мужчине, другу, взрослому и умному". Эта мысль показалась здравой, и, не размышляя больше, Саша пошла искать семьсот четвертый блок.
   Обе двери оказались заперты. Но Саша уже почти освоилась в Восьмерке и присмотрелась к исчерканным косякам. Так и есть. Полустертая, давно не подновлявшаяся надпись гласила: "В первую комнату стучать так: Тук! Тук! Тук! Во вторую: Тук-тук! Тук-тук! В третью и четвертую - подойдите к другой двери блока". Замечательно!
   Саша раздраженно зашипела. То ли развернуться и пойти домой? А Лешка пусть сам свои проблемы решает. Саша не обязана. У нее одно желание сейчас: лечь и... не вставать сутки. Или двое. Но нельзя - завтра экзамен. И потом... Лешка никогда бы так не поступил, чтобы заподозрить беду, грозящую сестре, и махнуть рукой, дескать, моя хата с краю.
   Стиснув зубы, она послушно вернулась к первой двери и постучала, как велела надпись на ее косяке. "Ну, если и его сейчас дома не окажется, то я не знаю... Ух, как я зла!" Саша не знала, на кого и почему она злится, но так бывало всегда, когда ей предстояло что-то сделать, не очень желаемое, а на пути вставало множество помех. Сейчас главной помехой было с каждой минутой ухудшавшееся самочувствие. Она постучала еще раз и прислушалась. В глубине блока лязгнул замок, раздались тяжелые шаги.
   - Саша? Здравствуй! Ты ко мне? Заходи, заходи...
   От такой встречи Саша оробела. Забыв поздороваться, она изумленно взирала на лицо Даровского. В жизни не думала, что он может так открыто и радостно улыбаться. Да что Даровский - она вообще ни у кого такой улыбки не видела.
   - Здрассьте, - пробормотала она, наконец, уже войдя в его комнату.
   - Проходи, раздевайся и садись вон, к столу. Я сейчас чайник поставлю.
   Его веселый, в тоже время, непререкаемый тон гипнотизировал. Саша машинально расстегнула пальто, скинула его на руки Николаю и прошла, куда было сказано. Даровский подмигнул ей и вышел, прихватив чайник.
   Оставшись одна, Саша с любопытством оглядела комнату. Она была здесь впервые. И вообще - впервые оказалась в жилище одинокого мужчины. Брата можно не считать, его "берлоги" имели статус временного пристанища, и отношение к ним было соответственное. А в комнате Николая было уютно, как будто и не общежитие тут никакое, а настоящий дом. Правда, может, такое впечатление создавал диван, покрытый коричневым плюшевым покрывалом? Стена за диваном была занавешена ковром, а на нем... Саша невольно встала и подошла вплотную к дивану, чтобы получше рассмотреть. Такое она тоже видела впервые. "Иконостас" - всплыло в памяти читанное где-то слово.
   Иконы она видела и прежде, в музее, и у Иры, Катиной соседки была иконка святой Ирины. Ира говорила, что святая ее хранит. Вместе с крестиками, которых у Иры было два. Один, алюминиевый, дали в церкви, когда крестили, два года назад. А второй, серебряный, подарила бабушка. Ира носила оба. У Марины тоже был крестик, окрестилась перед поездкой в университет. Говорит, именно потому и поступила. Саша верила девочкам и сама хотела покреститься. У Жени тоже был крестик на шее, золотой, но Саша подозревала, что это простое украшение, хотя девчонки уверяли ее, что Женя как раз очень верующий, Библию читает и собирается на Рождество в церковь. Но Сашу это не убеждало, по ее мнению, как раз такое поведение и свидетельствовало о несерьезности. Показуха сплошная, разве можно веру так вот, на всеобщее обозрение? Ира крестики и иконки прячет, и это правильно.
   А вот Коля, оказывается, не прячет. Сколько их у него, самых разных! И картонные, и бумажные, как простые фотографии. А одна, самая большая, прямо фотопортрет. Лицо чье-то, печальное и строгое. Под иконой был прибит деревянный крест размером с книжку. На нем выжжен распятый Христос. Странная картинка, Саша даже удивилась: неужели это нормально, так вот рисовать? Вон, слева от креста икона, тоже деревянная, в рамке посеребренной, - совсем другое дело. Нарисовано хорошо, как настоящая картина. И лицо приятное. Тоже строгое, но доброе. Наверное, это и есть Бог.
   - Коля, это и есть Бог? - Саша показала на икону и обернулась.
   Вошедший Даровский, казалось, не удивился вопросу.
   - Нет, - сказал он, устраивая на столе полный чайник. - Это святой Николай, его еще называют Угодником. Бог рядом, на Распятии. И выше. Вон та, самая большая.
   - На Распятии... На кресте, значит?
   - Да.
   - Это?! - поразилась Саша. - Но разве можно так Бога рисовать? И потом, это же Иисус Христос, наверное, раз на кресте?
   - Верно, - Николай вытер руки и подошел к ней. - Иисус Христос и есть Бог, Которого можно рисовать. А что тебя смущает?
   - Некрасиво же! Там, наверху, хоть на человека похоже.
   - Это западная традиция. А восточная - она такая... Рублевские лики видела?
   Саша пожала плечами. Ей стало стыдно, что она слабо понимает, о чем идет речь. К счастью, Даровский не стал продолжать тему. Отошел к столу, стал протирать клеенку. Саша тоже вернулась на место. Пора было вспоминать, зачем она здесь.
   - Послушай, а что с тобой такое? Ты почему такая бледная? - вдруг встревожился Николай.
   - Да ничего страшного, - Саша через силу улыбнулась. - Голова что-то побаливает... и кружится немножко. Переучилась, наверное.
   - Когда экзамен?
   - То-то и оно, что завтра. Да ничего, я посплю пару часов, пройдет.
   - Почему только пару? - он присел рядом.
   Саша снова уставилась на иконостас, ей было не по себе от пристального взгляда Даровского.
   - Потому что много спать перед экзаменом плохая примета, - сказала она. - Точно завалю. Потом отосплюсь, когда сдам... если сдам, - поправилась она и приготовилась услышать в ответ обычное: "Сдашь, куда денешься".
   Но не услышала. Вместо этого почувствовала ладонь Николая на своем лбу и отшатнулась - не потому, что он посмел ее коснуться, а оттого, что рука его обожгла холодом. Николай вскочил, зашумев стулом.
   - Да у тебя температура, какой экзамен?! - он вытащил откуда-то с полки градусник и протянул его Саше. - На, поставь.
   - Не надо! - испугалась она уже по-настоящему. Хорошенькое дело, у мужика в гостях температуру мерить. Но, взглянув на него, снова подчинилась. Неловко затолкала градусник под блузку. - Спасибо, - пробормотала, краснея, и собралась уже приступить к делу, по которому пришла, но мысли опять спутались, и она брякнула, глядя на иконы:
   - Коля, а вы правда в Бога верите?
   - Правда, - сказал он, не спуская с ее лица встревоженного взгляда. - Как же ты собираешься сдавать завтра? Позвони, попроси перенести? Отсюда, с вахты позвони, они разрешат.
   - Нельзя, - замотала головой Саша. - Я не одна сдаю, там целая группа, человек двенадцать. И потом, некуда переносить. Да вы не волнуйтесь, я же не простыла, и не грипп, ни насморка, ни кашля. Значит, к утру пройдет.
   Он не ответил, лишь досадливо шевельнул головой. Вскипевший чайник зашипел и загремел крышкой. Николай встал, начал расставлять чашки. Саша, улучив момент, когда он отвернулся, достала градусник.
   - Ого! - не удержалась она.
   - Что там, давай сюда, - Николай забрал у нее градусник и, взглянув, присвистнул. - Тридцать восемь и девять!
   - Обалдеть! - восхищенно прошептала Саша. Ей вдруг стало неудержимо весело.
   - Мда, - Даровский поставил перед ней вазочку с малиновым вареньем. - Давай, ешь. А потом придешь домой и сразу ляжешь, поняла? И никаких "пара часов", до утра спи, а там видно будет.
   Она не стала возражать. Потянулась ложечкой к варенью и опять встретилась глазами с ликом на стене. Какой же это Бог?
   - Самый настоящий.
   Саша вздрогнула. Разве она говорила вслух? Судя по всему, да. Ой, и правда, температура...
   - А каким по-твоему должен быть Бог? - поинтересовался Николай.
   - Ну... не знаю, - Саша замялась. - Он такой...
   Правда, какой? Она всмотрелась в лик, благо, картина была большая, и даже с Сашиным зрением можно было видеть ясно глаза изображенного человека. Обыкновенного человека, наверное, в этом все дело.
   - Он не может быть человеком, - сказала она. - Как же ему тогда молиться, просить о чем-то? Как он может услышать, помочь? И потом, - воодушевилась она, вспомнив. - Ведь и сам Иисус кому-то молился! Кому? И - зачем, если он сам - Бог? Себе, что ли?
   - Ты читала Евангелие? - с интересом спросил Николай.
   - Нет... Я кино смотрела.
   - Кино? - он удивился.
   - Ну да... английское. Опера...
   - А, "Джей Си Суперстар"? - протянул Николай, как показалось Саше, разочарованно.
   - Да, - ответила она и смущенно поглядела на него. - Разве там не как в книжке?
   - Нет, совсем не так.
   "А как?" - чуть не спросила Саша, но удержалась. В конце концов, не за этим она сюда пришла. Только как перевести разговор теперь на нужную тему? А запросто.
   - Коля, я на самом деле... Вы же с Ингой дружите?
   Хорошая вещь - температура, все кругом кажется нереальным, как во сне, оттого и слова говорятся какие угодно, и так легко-легко...
   - Да, давно.
   - А Женю Кравченко знаете?
   - Нет. Кто это такая?
   - Не такая, а такой, - хихикнула Саша. - Это парень один... с первого курса. Ингин... знакомый.
   - Погоди, кажется, вспоминаю, - Николай собрал длинные, как у Кати, черные волосы и запрятал их под высокий воротник свитера. - Не тот, что светловолосый, с большой золотой серьгой в ухе, и поет, якобы, чудесно?
   - Он, - кивнула Саша.
   - Тогда знаю... то есть, видел пару раз.
   Он замолчал, вопросительно глядя на Сашу. А та снова смотрела на икону. Ну да, у актера был совсем не такой взгляд. Интересно, что же там было на самом деле?
   "На самом деле вот что: ты сидишь в гостях у полузнакомого парня, распиваешь чаи, будто так и надо, пялишься на какие-то картинки, начисто забыв ладно про Женю с Ингой - про родного брата! Угрелась, того и гляди, спать завалишься на диване том самом, вот стыда-то будет! А ну приходи в себя, быстро!"
   - Знаете, мне на самом деле неудобно говорить или спрашивать, но, - заговорила она сбивчиво, но Даровский ее перебил:
   - Опасаешься за честь брата? - он засмеялся.
   - Да не то, чтобы, - покраснела Саша. И, осмелев, продолжила: - Просто... моя знакомая влюблена в этого Женю на полном серьезе и страшно ревнует, говорит, что они не просто так. Я, конечно, не верю, но мало ли. Этому Жене опасно доверять. Вы Инге скажите, если... если можно.
   - Отчего нельзя, скажу при случае, - откликнулся он. - А что это тебе так Женя не нравится? Сама, случаем, не влюбилась?
   Видимо, Сашино лицо приобрело очень красноречивое выражение, - Николай расхохотался и хлопнул себя по коленям, стул под ним заскрипел. Саша испуганно отодвинулась. После встречи в аэропорту и совместного ужина с разбором задачек, Саша видела его лишь мельком. И никак запечатлевшийся облик серьезного и сосредоточенного до угрюмости человека не вязался с добродушным весельчаком, который сейчас сидел против нее за столом, со вкусом уплетал булку, густо намазанную вареньем, и шумно прихлебывал чай. Впрочем, то, что поесть Коля любит, она давно заметила, но все остальное было ей удивительно.
   - Тебе налить еще? - спросил, заглянув в Сашин пустой стакан.
   - Нет, спасибо, - она поднялась. - Я пойду тогда.
   - Это правильно, - кивнул он. - Тебе сейчас надо в постель и как можно скорее. Пошли, я тебя провожу.
   Возражать Саша не стала даже пробовать. Честно говоря, ей и в голову не пришло протестовать, более того, она обрадовалась - не хотелось так сразу окунаться в холодную темноту и одиночество.
   Выйдя в коридор, она услышала знакомое пение.
   - Конь копытами бье-о-от эту зе-е-емлю, - доносилось из холла.
   - Во, это ваш прекрасный рыцарь поет? - веселым шепотом спросил Николай, выходя следом.
   - Ага, он.
   - Пошли, посмотрим.
   В холле было темно, но в свете, падавшем из коридора, Саша разглядела силуэт певца, сидевшего на корточках у окна. Рядом, опершись на подоконник, стояла женщина. Это была Инга. Увидев Колю и Сашу, Женя перестал петь и поднялся.
   - О, Коля, привет! - Инга пошла им навстречу. - И Саша с тобой. Здравствуй, Саша, какие новости?
   - Да нет новостей, - смущенно сказала Саша, зная, о каких новостях спрашивает Инга.
   Говорить о том, что брат недавно лежал в больнице из-за сердечного приступа, она не рискнула.
   - А мы вот тут песенки поем, - Инга оглянулась на Женю. - Не хотите послушать?
   Она была явно взволнована и смущена, как будто ее застали за чем-то нехорошим. "Да ну, мне кажется, наслушалась сплетен", - сказала себе Саша. Раз Николай все знает и не волнуется, значит, все в порядке.
   - Нет, мы спешим. А я зайду к тебе минут через сорок, будешь дома? - спросил Даровский.
   - Буду, конечно, заходи.
   - Тогда я не прощаюсь.
   На лестнице гремело и гудело - работал починенный лифт. Николай дождался остановки и нажал погасшую кнопку. Сверху опять раздалось пение:
   - Я хотел въехать в город на белом коне-е-е-е...
   - Ну и что, ты всерьез думаешь, что этот мальчик-одуванчик может представлять опасность для нас? - спросил Николай, когда они вошли в лифт. - Инга в отпуске, скучает по Лешке, вот и развлекается. Со мной-то не развлечешься сильно, я петь могу, но не так душевно, да и надоели мы с ней друг другу за столько лет, - он грустно улыбнулся.
   - У вас тут много друзей? - спросила Саша.
   - Инга уедет - никого в общаге не останется, - вздохнул он. - Кто уехал, кто женился, тоже где-то как-то на квартирах. Знакомые-то есть, конечно, так, в гости зайти, языком почесать, в преф перекинуться. А друзей никого нет, кроме Инги.
   - Грустно, - вздохнула Саша.
   - Нормально. Жизнь идет, все меняется. И мы меняемся, - он улыбнулся ей, как маленькой. - Так что, грустного мало, на самом деле, все, как надо.
  

8

  
   Лифт лязгнул дверями и загудел, уходя вниз. И снова тишина. Где-то кто-то ходит, бегает, вот, снова лифт гудит. Но когда тебя это не касается, кажется, что тихо. Даже слышно, как дышит человек, сидящий рядом. Пошевелился, вздохнул, стучит пальцами по гитарному корпусу. Сейчас скажет, что пора расходиться.
   Инга отвернулась от окна и, плотно обхватив себя за плечи, стала прохаживаться по холлу. Евгений встал, положил гитару на подоконник.
   - Пора по домам? - сказал полувопросительно.
   - Ты устал петь?
   - Нет, петь я могу долго. Но ты замерзла, и Юлька скучает, наверное.
   Инга поморщилась. Вот еще один... который считает своим долгом постоянно напоминать ей о дочери.
   - Неужели у меня такой легкомысленный вид, что можно подумать, будто я забываю о дочери, как только теряю ее из виду? - желчно поинтересовалась она.
   - Нет, что ты! - запротестовал Евгений. - Просто... я сам не хочу лишний раз с Юлькой ссориться. Она меня и так не любит. - Он помолчал и рассмеялся: - Вот кто тебя легкомысленной считает!
   - Ох, это точно. Она на мне уже крест поставила. Ждет не дождется, когда любезный дядя Леша всерьез приберет к рукам ее непутевую мамочку. А пока сама бдит.
   - А он разве еще не всерьез?
   Вопрос был самый невинный, но Инга почему-то вздрогнула.
   - Имеется в виду, когда сам будет рядом... все время, - сбивчиво пояснила она. - Считается, что без такого постоянного пригляда я... того.
   - Он что, тебе не верит?
   - Он-то как раз верит.
   "Я сама себе не верю", - добавила она мысленно. А вслух попросила:
   - Ты спой пожалуйста ту песню... которую не допел, Коля с Сашей пришли, сбили. Да пойдем, правда, пора уже. Я хочу успеть уложить Юльку до того, как Коля придет.
   - К Коле она тоже ревнует?
   - Нет, Колю она любит. Да мы с ним сто лет дружим, Юлька и не помнит, когда его не было.
   - Уедешь, скучать будешь.
   - Буду.
   "По тебе", - опять еле удержалась она. Украдкой покосилась в его сторону. Догадывается, нет? Вроде, нет. Хотя - его не поймешь, как ни старайся. Ее-то насквозь видит, а сам заперт на сто замков.
   Евгений взял гитару, снова присел на корточки, стал тренькать, подстраивая.
   - Тесен мир, - вдруг усмехнулся он. - Ты эту девушку, которая сейчас с Николаем прошла, знаешь разве?
   - Да, это Саша, сестра моего Леши. А что?
   - Да ну?! Забавно. Я тоже ее знаю... видел. На дне рождения у Марины.
   - Марина - это большеглазая, с косой, сегодня к тебе приходила?
   - Да.
   - Суровая девушка, - со смехом поежилась Инга. - Так на меня смотрела, я аж испугалась, что вот-вот в волосы вцепится.
   - Маленькая она, - он вздохнул. - Ребенок по сути. Прямо как твоя Юлька.
   - Восемнадцать лет - уже не ребенок, - возразила Инга.
   Он промолчал, продолжал тихонько перебирать струны.
   - А что это ты Сашей заинтересовался? - спросила Инга и снова испугалась, не услышит ли он нотки ревности... впрочем, это всегда можно объяснить тревогой за без пяти минут родственницу.
   - Удивился, увидев ее с Николаем. По правде говоря, не ожидал, что у такой строгой особы имеется... молодой человек.
   - Насчет "молодого человека" ты поторопился, - засмеялась Инга. - Сколько мне известно, Коля просто присматривает за ней... как за мной. По личной просьбе Алешки.
   - Хорош смотритель, - присвистнул Женя. - Куда глядел ваш Алешка? Нанял волка овцу пасти. Правда, Саша та еще овца, - добавил он. - С копытцами. Так что... жалко мне Колю этого.
   - Коле давно жениться пора, - махнула рукой Инга. - Если у них сладится, так Лешка только рад будет.
   - Если сладится.
   - Ты сомневаешься?
   - Уж больно неприступная девушка.
   - Ты так говоришь, как будто это недостаток, - кривя губы, проговорила Инга. - Мне бы хоть толику ее умения держать себя.
   - Нашла, кому завидовать, - фыркнул он. - Закомплексованному ребенку. Я о том и говорю, даже если ей этот Коля понравится, она все равно его оттолкнет. И любого другого. И будет несчастна всю жизнь. А если пересилит себя и выйдет замуж, то все равно будет далеко. Тогда оба измучаются.
   Инга растерянно слушала, не понимая, откуда взялось в его тоне столько горячности и обиды. "Неужели сам подкатывал к ней и получил отпор?" - подумала она. Стало смешно и вместе с тем горько.
   - Понимаешь, когда душа совсем уж нараспашку - это не очень здорово, - продолжил Евгений. - Но когда человек капитально закрывается от всех и вся, в этом тоже хорошего мало. Потом и захочешь, чтобы тебя понимали, чувствовали, а не получится, как не старайся.
   И, не дожидаясь ее ответа, он громко взял вступительный аккорд и запел.
   "Нет, - думала Инга, глядя в окно и грызя кончик пояса от халата. - Здесь что-то другое... наверное. Сам-то хорош, та еще улитка". Она встала так, чтобы удобнее было смотреть на Евгения. Он глядел в сторону, большие глаза блестели, отражая свет, падавший их коридора. Инге казалось, эта песня про нее:
   - Что найду в том далеком краю?..
  

9

  
  
   Напевая про себя "Я уеду, уеду, уеду", Инга отперла дверь и прислушалась к тишине, которой встретила ее комната.
   - Юлька, ты спишь? - шепотом позвала она.
   Ответом было ровное дыхание спящего ребенка. Инга склонилась над диванчиком дочки, подождала - не притворяется ли? Нет, вроде, и правда, спит. Не дождалась... Ну что ж, остается надеяться, что не сильно рассердилась.
   Инга осторожно присела на кровать и взяла с тумбочки маленький календарик. Пятое января... еще больше двух недель. Скорее, скорее бы, Лешенька, милый, любимый, увози ее отсюда, не то...
   Да что может случиться? Сколько ей быть маленькой девочкой, без руля и ветрил, неужели, не отвечает за себя? Вполне отвечает. А что там кто говорит - ее разве касается? Мало ли, что - раньше. Сейчас она другая. Взрослый человек, с образованием, ученой степенью, профессией. Замужем... почти. Дочь есть. И, кажется, еще кто-то.
   Так, неужели ее могут сбить с толку пара огромных глаз да дивный голос? Это девочкам-первокурсницам позволительно, а она-то куда лезет?
   Инга включила верхний свет и подошла в зеркалу. Мда, фигурка еще та. Не получилось похудеть, на нервной почве аппетит еще больше стал. Вот, опять есть хочется.
   Она включила чайник и села к столу. Положила на хлеб кусок масла и принялась жевать с видом, как будто хотела сделать кому-то назло. Толстая она - и ладно. Скоро - если не показалось - еще толще станет. Лешка говорит, ему все равно. Ну и чего тогда дергаться?
   А Женя... Это пройдет. Пройдет.
   В блок постучали. Инга с сожалением отложила недоеденный бутерброд, выдернула из розетки шнур от чайника, выключила лампу и вышла.
   - Привет, - поздоровалась она с Колей. - Пошли к тебе? Или в холл? Я у себя не хочу, там Юлька... вроде, спит, но - кто ее знает. Последнее время не рискую при ней говорить.
   - Пошли ко мне, в холле уже намерзлась, - с едва заметной усмешкой сказал Даровский.
   Инга исподлобья взглянула на него, но промолчала. Однако, войдя в комнату, при взгляде на стол не удержалась от замечания:
   - Это вы с Сашей чаи гоняли?
   - Да, с ней, - Николай собрал грязную посуду и перенес ее на тумбочку. - А ты хочешь чай? Я малину открыл сегодня.
   - Это последнюю-то банку? - осуждающе сказала Инга и села на диван. - Зима недавно началась.
   - Недавно, а Саша успела простыть. Или не простыла, но температура, - озабоченно сказал он. - Так что, повод был. - Он собрался добавить варенья в вазочку, но Инга остановила его:
   - Меня незачем малиной кормить, я, тьфу-тьфу, здорова.
   - Да? Жалко... ой, нет, я не то хотел, - испуганно поправился он и нерешительно поглядел на банку.
   - Закрой и спрячь до нового повода, - невинно посоветовала Инга.
   Он наморщил лоб, борясь с искушением, но битва была недолгой.
   - Открытая банка - все равно, что пустая, - он наполнил вазочку до краев. - Налетай.
   - Поберег бы ты фигуру, - сказала Инга, с завистью глядя, как Николай запихивает варенье в надрезанную посередине четверть буханки. - На танцы ходить перестал, дзюдо забросил, пузо отрастет, не заметишь. А какой красивенький мальчик был, тростиночка!
   - Кончится пост, буду каждый день выплясывать, - с набитым ртом пообещал Николай.
   - И жрать в три раза больше, - мрачно предсказала Инга и, не вытерпев, подсела к столу. - И не серый хлеб, а сдобу с маслом, знаю я тебя.
   - А талоны на что? Не то время, чтоб жрать, и хорошо.
   - Да, талоны спасают, - покивала Инга. - Вот, говорят, в Москве их нет.
   - А в Иркутске есть?
   - Тю, там они самыми первыми появились. Лешка со Светкой этим даже гордятся. Ладно, ты лучше расскажи, как у тебя дела. Умудрился Сашу в гости залучить?
   - Она сама пришла!
   - Шама пхипхыгаха, - передразнила его Инга. - То-то, я гляжу, весь сияешь. Неужто влюбился?
   - Чего это? Нет, просто...
   - Рассказывай кому другому, - хмыкнула Инга. - Я тебя сто лет знаю, насквозь вижу. Еще и породнимся невзначай.
   Николай вдруг помрачнел, низко наклонил голову. Волосы свесились, закрыли от Инги его профиль.
   - Ерунда все. Зачем я ей? Старый, грубый, обжора. Ухаживать красиво не умею, песенок модных не знаю.
   - Ты уверен, что ей это надо?
   - Всем надо... цветы, серенады, нежный шепот под акацией. Вон этот... с которым ты сидела сегодня. Женя, что ли? Вот он - идеал мужчины. Небось, толпа девчонок по нему вздыхает. Так?
   Он взглянул прямо на Ингу, та не успела отвести глаз.
   - Так, - почти прошептала она. И засмеялась через силу. - Саша тоже, что ли, в него влюблена? Она тебе об этом рассказала?
   - Рассказала, но не об этом.
   Инга медленно поставила чашку.
   - Не смотри на меня так, - попросила она. - Я чувствую себя виноватой. Но ведь ничего нет, и не будет, что вы все, как...
   - Не кричи, - глаза его укрылись за ресницами, но тон не предвещал ничего хорошего. - Если ничего нет, то нечего и бояться.
   - А я боюсь! - шепотом выкрикнула Инга и встала, резкими шагами пересекла комнату, секунду задержала взгляд на иконах и села на диван. - Боюсь я, Коля!
   - Я это от тебя второй год слышу. Что тебя пугает на этот раз?
   - Все!
   - Это не ответ.
   Инга почти с ненавистью посмотрела на него. Еще минуту назад она надеялась, думала рассказать ему о своих страхах, но - какими словами рассказывать-то? Даже если и удастся эти слова подобрать, он все равно не поймет. Его интересует лишь одно: как бы она до приезда Бурмина не завалилась невзначай в постель с Женей или кем еще. И Сашу это волнует. И как бы не самого Лешку. А до того, что у нее внутри, на душе, - дела нет ни-ко-му! Только Жене. Прочим это недоступно, вот и сочиняют ерунду, не догадываясь о главном.
   - Коля, ты задумывался когда-нибудь, хоть раз в жизни, что на самом деле нужно девушке, женщине? - сквозь зубы проговорила она.
   Вопрос был риторическим, и Даровский шевельнул бровями, ожидая продолжения.
   - Так вот, Коленька, цветы и романсы ни при чем. Главное - это понимание! Достань все звезды с неба и сложи к ее ногам - будет мало, совсем ничего, если не научишься хотя бы интересоваться тем, что происходит у нее в душе. Неужели тебя этому еще не научили?
   На его лице появилось недоумение.
   - Я интересуюсь, что с тобой, а ты говорить не хочешь.
   - Ты уверен, что все можно сказать словами и вслух?
   - Я не умею читать мысли.
   - Вот именно, - горько сказала она. - Не умеешь, и никто не умеет, не считает нужным. Не мысли читать, а чувствовать! То есть, я думала, что никто. А сейчас... впервые в жизни я встретила человека, мужчину, который это может. Понимаешь? Умеет чувствовать и отзываться на любое движение души, перемену настроения, каждую мысль ловит, никаких слов ему не надо! Поразительная чуткость...
   Она бессильно вздохнула и замолчала. Все напрасно. Не стоило ему этого говорить. Известно, какие выводы теперь последуют.
   - Что ты имеешь в виду? - спросил он жестко, почти грубо.
   - Ничего, - устало отозвалась она. - То, что сказала, ничего больше. Надеялась, ты призадумаешься. Пригодится в будущем.
   - Вряд ли, - усмехнулся он. - Если ты про Сашу, так она этого Евгения терпеть не может. Говорить, верить ему нельзя.
   - Много она понимает. Восемнадцать лет...
   - И тем не менее.
   - Ладно, - Инга поднялась. - Пойду я, Коля, поздно уже.
   Он молча проводил ее до двери блока. И уже в коридоре взял за руку и крепко сжал.
   - Инга, будь осторожна! - сказал, снова глядя в глаза, но не сурово, а будто с жалостью. - Ты устала ждать, но осталось совсем немного. Приедет Бурмин, все наладится. А пока - береги себя. Обещай мне.
   - Хорошо, хорошо, обещаю.
   На прощальную улыбку не достало сил.
   Странно, раньше ведь думалось, что Коля понимает ее, как никто другой. Или он сейчас занят собой, поэтому отдалился? Шут его разберет. Не хочется, ничего не хочется, только лежать в тишине и вспоминать. Серые глаза, глядящие прямо в душу, да голос, проникающий еще глубже. Нельзя верить... Кому тогда? Если - что ему, что себе самой...
   Но это ничего не значит. Мужчины боятся потерять свою собственность, и девушки туда же. Не бойтесь, никуда Инга от вас не денется, некуда ей деваться. Отдохнет вот чуток душой. Имеет право!
  

10

   Саша честно попыталась выполнить Колино настоятельное требование лечь и уснуть. Она даже готова была проспать до утра... пусть, не до самого. Поставила будильник на пять часов и легла. Но заснуть не сумела.
   "Классно как - болеть без соплей и кашля", - думала она, с восторгом прислушиваясь к своим ощущениям. Ощущения были - что надо! Окружающее пространство сделалось по-особенному объемным, предметы пришли в движение, то теряясь в перспективе, то выходя вдруг на первый план в причудливых, не виданных прежде ракурсах. Саша по очереди рассмотрела край письменного стола над головой, угол подоконника с другой стороны, спинку стула, лампочку на потолке, собственные руки. Казалось, стоит сделать последнее, маленькое усилие, и предметы откроют свой тайный смысл, как говорилось в песне, по другому поводу, правда. Однако, линии на ладони только дразнили, сплетаясь и извиваясь, как волоски тонкой сетки, колеблемой ветром, а тайного смысла открывать не спешили.
   "Так не получится, нужно подтолкнуть".
   Она вздрогнула, так явственно прозвучала эта фраза, словно кто-то сказал в голове, а не сама Саша подумала. Она опустила руки.
   - Как же это - подтолкнуть? И чем? - робко спросила она шепотом, и прислушалась, уверенная, что ответ воспоследует.
   Так и вышло. Взгляд упал на колоду карт на краю Ольгиной полки. Саша осторожно встала, взяла карты и снова села. Подождала, пока обрадовано заплясавшая комната снова обретет относительную неподвижность, и стала тасовать колоду.
   - Карты, четыре масти, скажите правду! - пробормотала она и стала искать крестового короля.
   Но он сам вывалился из колоды и лег аккурат посередине стула. Саша не удивилась, только удовлетворенно моргнула, все шло, как надо.
   Как раскладывают карты при гадании, она видела всего один раз: соседка Кати и Марины, оказавшаяся Сашиной землячкой, из Иркутской области, гадала девчонкам. Правда, Саше почему-то не захотела гадать. Сказала, в другой раз, карты, мол, устали. Ничего, скоро она научится гадать сама.
   И время для этого, похоже, настало. Не пришлось ничего вспоминать - руки сами знали, что делать. Или - карты им подсказывали. То, знакомое уже, изредка возникавшее при гадании "на желание" или раскладывании пасьянса ощущение, что кончики пальцев и карты связаны незримыми проводами, усилилось в десятки раз. В голове не осталось посторонних мыслей. Вообще никаких мыслей не осталось, одни образы. Крестовый король сжимал в руках скипетр и грозно хмурился, вот-вот отдаст приказ казнить недостойную или призовет на помощь армию. Увы, дорогой, это лишь видимость. Что ты можешь против могущества Саши? Ты сейчас целиком в ее руках, опутан сетями, обложен со всех сторон бубновой мастью. Вот она, все девять карт. И сама она, дама - не под сердцем даже, а прямо на нем, невинна и тиха, а в глазах - огонь!
   Наверное, так оно и было. Голова горела, тело била мелкая дрожь, в животе и груди что-то сладко замирало от страха и веселого, бесшабашного азарта. Не думая, перебрасывала она карты, все гуще и плотнее сплетая свою сеть вокруг беспомощного короля, чье лицо все четче обретало знакомые черты. Даже запах сигарет послышался, тех самых...
   - Давай, давай, иди сюда, ко мне, теперь ты никуда не денешься, я же все про тебя знаю, вижу насквозь, и все будет, как я захочу, понимаешь ты или нет? - шептала Саша.
   Гадание закончилось, и в ее руке осталось две карты - она сама и он, Кулигин, то есть, бубновая дама и крестовый король, плененный, но еще на что-то надеющийся.
   - Не на что тебе надеяться, ты будешь моим, и точка!
   Горячечный взгляд метнулся, озирая полки. Ага, так и знала, сегодня все само идет в руки, вон она, свечка, на столе, даже вставать не надо, руку протянуть...
   - Ты мой, мой, - прошептала она. - И сейчас будешь совсем моим. А завтра проверим. Господи! Если Ты есть, сделай же так, чтобы он... Ах ты ж черт возьми!..
   Она наклонилась было за упавшими картами, но вынуждена была снова сесть. А потом и лечь. Карты улетели под кровать, а голова кружилась так, что лезть за ними было немыслимо. От одной мысли тошнит. И вообще... не так уж оно весело, оказывается, валяться с такой температурой.
   Морщась, Саша взяла градусник и сунула подмышку. Веселье пропало, как и не было. Она вяло собрала карты, разбросанные по стулу. Они снова стали не более, чем цветными кусочками картона, годными для убивания времени, ни на что больше. Придерживая градусник, она поднялась и положила карты на полку, придвинула на место стул, подошла к зеркалу. Да уж, красавица. Щеки горят, зато глаза тусклые, как провалились, и круги синие под ними, до самых скул. Волосы растрепаны, прыщ под носом свежесцарапанный. Мрак.
   - Господи, ты, пожалуйста, извини меня за ту ерунду, какую я тут наговорила, я не хочу ничего этого на самом деле, честно! Очень, очень тебя прошу, не надо мне ничего, пусть ты ничего не слышал, а? Лучше помоги мне завтра геометрию сдать! Эх, опять я к тебе со всякой ерундой, но ведь правда, Господи... А Кулигин пусть живет, как живет, и даже еще лучше, я что попало напридумывала. Вот пусть за это я его больше никогда не увижу!
   Саша всхлипнула и вынула градусник.
   Сорок и три десятых. Хорошенькое дельце, как же она утром на экзамен пойдет? Вторую таблетку парацетамола выпить? А можно?
   Саша с опаской потрогала начатую упаковку. Потом махнула рукой, сунула в рот таблетку, запила остывшим чаем и забралась в постель. Надо, надо уснуть, хотя бы попытаться. Она закрыла глаза и, как наяву, отчетливо увидела деревянный крест с распятым Христом, тот, что висел в комнате Даровского. "При чем тут крест?" - подумала она, эта мысль показалась ей очень интересной и срочной, но додумать ее не получилось, голова отяжелела, тело забилось в ознобе, крест вырос, стал огромным, а глаза фигуры на нем - темными и страшными. "Как он не боится спать под таким, ведь свалится по башке прямо", - поежилась Саша и почувствовала, что, наконец, засыпает.
  

11

  
   - Ну, что, вспомнили вы еще одно свойство скалярного произведения?
   Голос преподавателя звучал гулко и будто плавал, как звон тяжелого, медленного колокола.
   - Нет, - сказала Саша.
   - Да ведь самое простое! Вы его использовали сегодня много раз.
   - Не помню.
   - Коммутативность!
   - А-а, - с ноткой оживления протянула Саша. - Да, забыла...
   Свет дневной лампы резал глаза, но закрыть их было боязно, того и гляди, упадет голова на парту. Скорее бы домой.
   - Как же так, я хочу вам пятерку поставить, а вы уже третий вопрос не полностью отвечаете. И ведь знаете, будто, материал-то.
   - Да ладно, пусть будет четыре, - пробормотала Саша и, сделав усилие, посмотрела на преподавателя.
   Тот задвигал седыми бровями, поправил очки.
   - Четверку... мда... Может, еще попробуем? Задачку решите - будет пять.
   Саша осторожно качнула головой.
   - Нет. Спасибо, но, боюсь...
   - Да, я вижу, у вас что-то слишком... усталый вид. - Он встал. - Ладно, четыре, так четыре. Успеете еще наполучать пятерок.
   - Спасибо, - через силу улыбнулась Саша.
   Да, успеет. Теперь уже никаких сомнений. Саша будет учиться на мехмате. Хорошо будет учиться, она в этом уверена. И сегодня бы получила пять, если бы не эта дурацкая температура.
   В коридоре к ней навстречу бросилась Катя.
   - Ну, как?
   - Четыре. А ты?
   - Пять.
   - Здорово! - искренне восхитилась Саша. - Хорошее начало, поздравляю.
   - А тебе как, хватит четверки, чтобы перейти?
   - Хватит. Декан сказал...
   - Ой, гляди, твой Коля идет.
   Саша оглянулась и невольно заулыбалась. Коридор стал как будто уже, а люди съежились и прижались к стенам, освобождая дорогу Николаю.
   - Вот сколько гляжу, не пойму, - прошептала ей на ухо Катя. - Он ведь не толстый, и не такой уж высокий, а кажется... ой, ну, пока! Здрасьте, - робко кивнула она подошедшему Даровскому и ретировалась.
   - Привет, ну, что? - обратился он к Саше.
   - Нормально, четверку получила.
   Похоже, его это интересовало меньше всего.
   - Чувствуешь себя как?
   - Хорошо, - соврала Саша.
   - Вижу, как хорошо, - скептически хмыкнул он. - Как температура? Ты пила вчера таблетку?
   - Даже два раза, - вздохнула Саша. - К пяти утра упала, вроде, а в восемь опять тридцать девять было.
   - И ты все-таки пошла в универ?
   В его глазах было столько тревожного участия, что Саше снова стало не по себе, как вчера, когда он обрадовался ее приходу. Казалось, он еле удерживается от того, чтобы взять ее на руки и унести.
   - Вот что, - он взял ее дипломат, который в его руках стал миниатюрным. - Пойдем к врачу. Я смотрел расписание, как раз сейчас прием.
   - Нет, - запротивилась Саша. - Я домой пойду! Отлежусь...
   - Потом домой пойдешь, - он повернулся и зашагал к лестнице.
   Саша, обреченно посопев, поплелась за ним. Вот еще не хватало - в больницу. Она полтора года там не была, с самого первого медосмотра. Хотя, Коля прав, мало ли...
   Спускаясь по лестнице, она смотрела на широкую спину Николая, обтянутую толстым серым свитером, на смоляные локоны, покрывавшие мощную шею, и пыталась вызвать у себя хоть толику тех чувств, что возникали у нее при виде Кулигина. Увы, это привело лишь к тому, что ей захотелось плакать - от горечи и стыда. Потому что - вот человек, который сейчас оденет ее, отведет в поликлинику, потом домой, будет заботиться и переживать за ее здоровье. А она все это время будет неотвязно мечтать о другом. Мрак!
  

12

  
  
   - Да не дергайся ты, Коля, сядь, - Инга попыталась пошутить, копируя Жеглова из фильма.
   Но друг не услышал ее. Мерил тяжелыми шагами холл, докуривал вторую сигарету.
   - Врач сказала, переутомление, отлежаться надо. Разве переутомление такое бывает? Второй день под сорок!
   - Бывает всякое.
   Николай остановился у балконной двери, прижался лбом к стеклу. Инга, помедлив, подошла к нему.
   - Привел бы ты ее к себе, что с ума сходишь? - тихо сказала она.
   - Зачем? Ей лежать надо, не в гостях сидеть.
   - И на здоровье. Или тебе дивана жалко?
   - Не говори ерунды.
   - Почему ерунда? Я ж ничего не имею в виду... такого. Просто тебе было бы спокойнее.
   - Было бы.
   - Ну вот! Иди, и приведи ее сюда. Она же наверняка там одна, даже из соображений безопасности...
   - Инга! - он оторвался от стекла и встал перед ней, сунув руки глубоко в карманы. - Ты соображаешь, что говоришь? Кто я ей, чтобы тащить к себе и укладывать в постель?
   - Что значит, кто? Друг... старший товарищ, почти брат. Она, наверное, так тебя и воспринимает. И вряд ли удивится.
   - Думаешь, она согласится?
   - Почему нет?
   - Ну, знаешь!
   Он снова отвернулся к окну.
   - Нет, я так не могу, - сказал он, царапая ногтем лед в уголке рамы.
   Инга молча смотрела на него. Как понять, что творится в душе этого человека? Верующий, ну и что? Живет-то сейчас, видит, как другие живут, думают, чувствуют. Ведь, казалось бы, сколько раз обжигался, должен же понять, что нет сейчас никого, кто разделил бы его идеи. Та же Саша. Как его передернуло от одной мысли, что она согласится пожить в его комнате пару дней! Принципы. А любовь тогда при чем? Чего стоят эти волнения? Нервы пощекотать? Опять же - непонятно. С другой стороны, может, все гораздо проще? Боится, что не совладает с собой? Вот это - скорее всего. Но говорить ему об этом нельзя.
   - Что же ты, так и будешь сегодня весь вечер маяться? - спросила она.
   - Нет, слава Богу, мне есть, чем заняться, - он выбросил бычок. - Сейчас поеду в храм, на Всенощную. Вернусь - зайду к Саше. Дальше видно будет.
   - Бр-р, - Инга поежилась. - Хороший способ успокаивать нервы, ничего не скажешь. Переться за тридевять земель по морозу, чтобы там проторчать три часа, и назад. Ужас, Коля! Оно тебе надо?
   - Ты знаешь.
   - Все равно странно. Не могу я этого понять никак.
   - Поехали со мной? - подмигнул он. - Вдруг поймешь?
   - Да ты что! - Инга в ужасе замахала руками. - Никогда! Я была один раз, на всю жизнь хватило, больше не уговоришь.
   - Ну, как хочешь.
   Она почувствовала себя виноватой, как всегда, когда разговор заходил о религии и ее неверии.
   - И вообще, мне через час за Юлькой в садик топать, эти дни ее пораньше забираю, пока в отпуске.
   - Правильно, - одобрил Николай. - Тогда до вечера?
   - До вечера.
   Он пошел к себе.
   "А ведь я его больше не увижу, когда уеду", - ахнула Инга, глядя ему вслед. Эта мысль и раньше приходила в голову, но сейчас вдруг с особой остротой. И как жить? Впрочем... "Друзья уходят как-то невзначай", - вспомнилась старая песенка. Ничего не поделаешь.
  

13

  
  
   Снег. Пошел все-таки. Теперь и на Новый Год похоже.
   Инга подняла лицо и поймала губами снежинку.
   - Не ешь снег, простудишься! - дернула ее за руку дочь.
   - Не простужусь.
   Девочка остановилась под фонарем и стала разглядывать варежки.
   - Юля, ты чего?
   - Хочу разглядеть снежинку. В садике разглядывала. Они и правда такие, как на картинках рисуют.
   Инга тоже поднесла к глазам руку. Но разглядеть снежинку не удалось - снег падал хлопьями и тут же таял от дыхания.
   - Вижу, вижу! - восторженно прошептала Юлька. - Ох, и правда красиво! Мама, а почему они такие?
   - Ой, доча, это не ко мне, - Инга затрясла головой, в которой зашевелились какие-то смутные воспоминания о кристаллах, решетках и тому подобной физической мути. - Это физиков надо спрашивать. Или химиков.
   - А дядя Леша знает?
   - Может, и знает. Приедет - спросишь.
   - А когда он приедет? Через неделю?
   - Или даже раньше.
   - И мы уедем отсюда совсем-совсем?
   - Да... наверное.
   - А дядя Коля будет к нам приезжать в гости?
   - Не знаю, Юля, поживем - увидим.
   Девочка притихла, но ненадолго.
   - Мама, а Иркутск на северном полюсе?
   - Чего ради? Нет, там вообще не Север...
   - А почему так холодно? Ведь минус тридцать - это же очень холодно?
   - Здесь тоже бывает минус тридцать.
   - А минус сорок?
   - И минус сорок.
   - А минус пятьдесят?
   - Минус пятьдесят не бывает... кажется, - не очень уверенно сказала Инга.
   - А где бывает? На Севере?
   - На Севере бывает и холоднее.
   - Бр-р, - Юлька отпустила ее руку и принялась скакать вокруг, притопывая и охлопывая себя по бокам, будто согревалась в сильный мороз.
   Инга с рассеянной полуулыбкой смотрела на дочь. Веселится, аж завидно. Самой бы сейчас запрыгать. Ага, самое время. Впрочем... она бы и так не стала. Не до веселья. Как всегда, после переговоров. Ждешь - радуешься, а положишь трубку - плакать хочется. Неделя осталась или меньше. И она уедет отсюда. Совсем-совсем.
   Она посмотрела кругом. Скоро, скоро все это станет далеким. Сейчас уже, будто чужое. И улица, и лес, и дом... и люди.
   - Юля, ты чего там бормочешь?
   - Надо меньше пить, надо меньше пить, - громко пропела девочка, копируя героя утреннего фильма. - Мама, а зачем люди пьют?
   - Ну... так просто, для веселья.
   - А ты сегодня к тете Свете пойдешь?
   Вредная девчонка, все-таки услышала, как договаривались вчера... на сколько, кстати? Инга потерла лоб, вспоминая.
   - У меня с этими переговорами все из головы вылетело, - пожаловалась она. - Может, ты помнишь, ко скольки она меня звала? Раз подслушивала, так говори уж.
   - Я не подслушивала!
   - Все равно. Ну, когда?
   Юлька посопела и сказала, глядя исподлобья:
   - В полдвенадцатого. Ты сказала, что уложишь меня в десять. А я...
   - А ты не уложилась, - с укором подхватила Инга.
   - Я хотела с дядей Лешей поговорить.
   - Поговорила. Довольна?
   - Довольна.
   - Сейчас придешь и ляжешь спать, как раз будет полдвенадцатого.
   Девочка вздохнула, снова пошла рядом. Впереди уже показалась их Восьмерка.
   - Лягу, только пойдем помедленнее.
   Инга крепко сжала руку дочери. Вспомнилось собственное детство. Такой же теплый вечер, снег скрипит под ногами, хочется прыгнуть в сугроб. Но мама торопит, дергает за руку. Ее ждут друзья. А Ингу - темнота, одиночество и ненавистная постель.
   - Слушай, Юль, а ты сильно спать хочешь?
   - Вообще не хочу. Но к тете Свете я не пойду!
   - Знаешь, а я тоже не пойду, - выпалила Инга. - По крайней мере, сейчас.
   - А к кому пойдешь?
   - Ни к кому. Я вообще не хочу сейчас домой.
   - А Новый Год?
   - А что Новый Год? У нас даже елки нет. Вот пойдем сейчас и встретим его под елкой, а?
   Девочка подняла голову, поправила шапку. Глаза ее смотрели настороженно.
   - Под какой елкой?
   - Той, большой, - Инга махнула рукой назад, в сторону площади. - Или ты замерзла?
   - А тетя Света?
   - У нее много будет гостей. Я потом приду. А сейчас мы с тобой погуляем. Придем домой, попьем чаю с тортиком, почитаем, пока не заснешь. Договорились?
   - Договорились! - Юлька, наконец, разрешила себе обрадоваться и с громким воплем помчалась назад, чуть не сбив с ног торопливо шагавшую парочку.
   Инга, смеясь, осторожно побежала за дочкой.
   - Смотри, мы с тобой одни в эту сторону идем, - заговорщицки сказала она. - Все домой спешат, а мы...
   - А мы к елке! И на горку, да?
   - Насчет горки не знаю. Если не побоишься одна кататься - пожалуйста.
   - Почему одна? - насупилась Юлька.
   - Потому что.
   - Ну ма-ама! Скажи, почему.
   - Я... головой стукнулась вчера, до сих пор болит, - нашлась Инга.
   Настоящую причину она даже Леше сегодня не сказала, хотя собиралась. Ладно, вот приедет - тогда.
   - Это о шкаф? - посочувствовала дочка. - Я думала, у тебя шишка вскочит, как у волка в мультике.
   - Я тоже думала.
   Улица стремительно пустела. Инга ожидала, что они будут совсем одни на площади, в которую превращалась на праздники улица Ильича, но ошиблась. У самой елки расположилась на ящиках целая компания.
   - Ну вот, а я хотела посмотреть игрушки, - разочарованно протянула Юля.
   - Так подойдем, - подтолкнула ее Инга. - Они, кажется, не пьяные. Да и так, с другой стороны подойдем - не заметят.
   - Нет, я лучше на горку пойду. Ты мне забраться помоги.
   Инга посмотрела на деревянные заснеженные ступени. Нет.
   - Девушка! - окликнула она пробегавшую мимо студентку с большим куском картона. - Можно вас попросить?..
   - Да? - весело отозвалась та, подходя.
   - Вы не поможете подняться наверх моей дочке? Я сама... понимаете? - она как бы невзначай коснулась рукой живота.
   Девушка весело сверкнула глазами - догадалась.
   - Конечно! Пошли, - она взяла за руку Юльку. - Тебя как зовут?
   Они стали карабкаться на горку.
   - Оля! - крикнули от елки. - Ты не тормози, уже шампанское открываем!
   - Успею, еще десять минут!
   - Верно, Женя, подожди, время есть еще.
   Инга, вздрогнув, повернулась на голос, показавшийся знакомым.
   - Женя, спой пока что-нибудь новогоднее!
   - Новогоднее? Да я как-то даже...
   - Джингл беллз, джингл-беллз, - тоненько пропел девчоночий голосок, остальные засмеялись.
   Похоже, в этой компании был всего один парень.
   - Точно! - сказал он. - Ну, конечно же.
   Зазвучала гитара. Инга незаметно для себя подвигалась к ним все ближе. Парень запел:
   - Зимний вечер сладок, и не мерзнет нос...
   Инга стояла уже прямо перед ним. И он увидел ее. Не сбился с такта, не дрогнул голосом, не изменился в лице, разве блеснули глаза приветливой радостью узнавания.
   - Мама, я еще раз! - донеслось от горки.
   Песня кончилась. Евгений передал гитару кому-то из девушек и, подмигнув Инге, взял бутылку шампанского.
   - Ну, где Ольга-то? - девушка в пятнистой шубе и светлой песцовой шапке нетерпеливо обернулась. - Ой, здравствуйте, - взгляд ее стал колючим. - С наступающим.
   - С наступающим, Марина, и всех вас тоже.
   - Привет, Инга, - кивнул ей Женя. - Надо же, как встретились. Это Юлька там катается? Зови ее сюда, уже без двух минут.
   Но та сама бежала к ним, за руку с Олей. Компания обступила Ингу. Девушки глядели доброжелательно, кроме Марины. Хлопнула пробка. Женя поднялся и стал разливать по бумажным стаканчикам вино.
   - Держите, - протянула Инге стаканчик незнакомая девушка. - Мы с запасом взяли, так и знали, что кого-нибудь еще встретим по дороге.
   Запищали чьи-то часы. Женя поднял свой стаканчик.
   - С Новым Годом, ура! - негромко сказал он.
   - Ура!!! - закричали девушки и потянулись чокаться.
   Выстрелила хлопушка, посыпались конфетти. Девчонки, визжа, стали бросаться серпантином. Юлька носилась вокруг, не то гоняясь за кем-то, не то убегая.
   - Эх, где наши восемнадцать лет? - Евгений встал рядом с Ингой, на губах его плавала снисходительная улыбка. - Сейчас бы тоже побежать...
   Инга молча кивнула. Девушки зажгли бенгальские огни, воткнули их в снег и отплясывали вокруг, кто во что горазд. Марина, увидев Женю и Ингу в опасной близости, немедленно покинула круг, подошла к Жене и взяла его под руку.
   - Тебе скучно с нами? - спросила она его.
   - Что ты, очень весело... глядеть на вас, - мягко отозвался он. - Я бы и сам попрыгал, но... хоть рядом постою.
   - Я тоже постою рядом с тобой, - она положила голову ему на плечо.
   Инга отошла, села на ящик. Надо бы позвать дочь и отправляться домой. Но жалко. Вон, как она веселится, и не чаяла попасть на праздник. Мама тоже не чаяла. Пусть не прыгает, пусть на нее почти никто здесь не обращает внимания, и даже обострявшееся в таких компаниях ощущение своего возраста не помеха. Главное, он здесь, Женя. А где он - там и праздник.
   - Инга, Марина, идите сюда! - крикнул кто-то. - Попробуем хоровод вокруг елки составить!
   - Не получится, руки коротки, - смеясь, ответила Инга.
   - Уф, чтобы еще придумать? - запыхавшаяся Оля уселась рядом. - Хлопушки кончились, фейерверки тоже...
   - Домой пора, - подала голос Марина. - Мы скачем, а Женя мерзнет.
   - Ничего я не мерзну! - возразил он. - Скачите дальше.
   - По дороге будем скакать, - решила Оля и встала. - Инга, идемте с нами. Вам ведь тоже в Восьмерку?
   - Да, нам по пути. Юля, пошли!
   Но звать дочь не было надобности, она вертелась в компании новых друзей, как среди ровесников. Девушкам тоже было с ней весело, сейчас они катали ее по очереди, ухватив за руки. Визг и хохот, наверное, доносился до соседних улиц. Одно утешение, что все сейчас сидят у телевизоров.
   Оля шла рядом с Ингой и взахлеб рассказывала о своих делах, в основном, учебных, конечно, и расспрашивала о преподавателях и экзаменах. Первая сессия - не шутка. И Инга забыла про возраст, сама почувствовала себя студенткой.
   - Вы запомнили? Девятьсот первая, четвертая! Приходите, а то мы сами придем, - напутствовали ее, когда она с Юлькой выходила из лифта.
   Общежитие справляло Новый Год. В вестибюле и коридорах было накурено, повсюду валялись конфетти и серпантин. Хлопали двери, играла музыка, кто-то пел, кричал, внизу ухала дискотека. Удивительно, что их седьмой этаж опять будто остался в стороне от праздника, только с кухни тянуло жареным мясом и печеньем, от чего было еще уютнее и спокойнее.
   - Ох, слава Богу, добрались, - выдохнула Инга, запирая дверь. - Раздевайся. Сейчас попьем чаю и спать.
   - А ты пойдешь к этим тетям? - Юлька вылезла из мокрого от снега комбинезона и включила телевизор.
   - Не знаю, может, и пойду. Это же соседки тети Светы, в любом случае надо будет зайти, поздравить. Раз обещала.
   - Ты мне обещала почитать!
   - Я помню. Будем читать, пока не уснешь. А я потом пойду, посижу часок. Ну, где там "Голубой Огонек"?
   Юлька щелкнула переключателем каналов.
   - Белый ко-онь! - завопил телевизор.
   - Фу, Малинин, терпеть не могу, - Юля убавила звук. - Чего его все так любят?
   - Поет хорошо. Иди, мой руки.
   - Ничего не хорошо, блеет, как козел.
   - Перестань. Это Леша так говорит, а ты за ним повторяешь.
   - Потому что он правильно говорит! Еще скажи, что Алла Пугачева хорошо поет!
   - Ладно, ладно... Вас с Лешей послушать, так кроме Высоцкого с Толкуновой и певцов-то нет. Иди, мой руки, сказала, я торт достаю.
   Юлька ускакала в блок. Инга сделала телевизор погромче.
   - ...Было лето вчера, а сегодня - зима....
   Тьфу! Она со злостью ткнула кнопку выключателя. Почему эта песня порой звучит так зловеще?
   Она поставила на стол "Прагу" и принялась нарезать тонкие ломтики. Нет, правильно Светка говорит, плохое тут место. Только что, на улице - как было хорошо, никаких страхов, одна радость. Стоило войти в дом - так и обступили, в уши шепчут недоброе что-то. Может, оттого и тянет ее все время сбежать куда-нибудь из этой комнаты? Ну ничего, недолго осталось.
  

14

  
   Вечер удался на славу, пора и честь знать. Инга прикрыла ладонью зевок и посмотрела на часы. Полчетвертого! Да, погуляла.
   - Ну ладно, девочки, мальчики, пойду я.
   - До свидания, Инга, приходите к нам еще! С Новым Годом! Счастливо!
   Под эту прощальную разноголосицу она пробралась к дверям.
   - Подожди меня! - Светка, качнувшись, поймала ее за пояс. - Вместе пойдем.
   Она принесла на праздник две бутылки вина, думала споить девчонок, но пить пришлось почти в одиночку, помогла ей только Марина. Остальные пригубили, а Инга и вовсе отказалась.
   - Свет, я спать, - поспешно сказала она, выйдя их комнаты.
   - А я проветриться, - икнув, сказала та и пошла к выходу из блока.
   Инга последовала за ней, довольная, что подруга не зовет в гости.
   - Иди сюда, - Светка заглянула в кухню и поманила Ингу. - Тут никого нет. На пару слов.
   Она прислонилась к плите и молчала, водя пальцем по губам с размазанной помадой, глаза рассеянно шарили по стенам, она словно забыла, зачем сюда пришла. Инга отвернулась к окну, досадуя на себя, что из-за проклятой жалости не может уйти. Что хорошего скажет Светка? Наверняка опять какую-то гадость, которая потом будет вертеться в голове и отравлять жизнь, и без того тоскливую последнее время. Но... жалко Светку, какая-то она потерянная эти дни, может, тоже грустит из-за скорого расставания. Подруги все же.
   - Да, - очнулась наконец Светка. - Как тебе компания? Правда, прикольные ребята? Молодые...
   - Правда. Я сама себя второкурсницей почувствовала, - призналась Инга.
   - А Женя? Скажи, милый мальчик, ага?
   - Ничего, - сдержанно согласилась Инга.
   - Это ведь я вас познакомила, классно, да? - Светка пьяно захихикала и села на корточки.
   - Встань, Света, грязно здесь, - брезгливо поморщилась Инга.
   - Что грязь? - пафосно возгласила Светка. Мазнула пальцем по полу и, понюхав, вытерла о блузку. - Это не грязь! Грязь, она... она... нет, это не то.
   Она сбилась и замолчала. Неслышно шевелила губами и все вытирала испачканный палец. Наконец, поднялась и вымыла руки.
   - Не люблю я грязь, - сказала она. - А зря. Очень зря.
   Инга вздохнула и снова отвернулась. В замызганном стекле отражалось ее лицо. "Красотка", - презрительно подумала она, поправляя растрепанные волосы. Корчит из себя малолетку, а у самой морщины вокруг рта, как у старухи, и глаза тусклые, мешки набрякли... Светка гораздо свежее выглядит, даже с размазанной помадой.
   - Инга, я вижу, что ты без ума от Женьки, - неожиданно трезвым голосом произнесла Света.
   Инга невольно вцепилась в подоконник.
   - Глупости, - проговорила она, не оборачиваясь.
   - Глупости, - согласилась та. И продолжала тем же твердым, незнакомым доселе голосом: - Я тебя очень прошу, держись от него подальше.
   "Не твое дело!" - мысленно огрызнулась Инга. Та будто услышала, усмехнулась печально:
   - Дело, понятно, не мое. Когда Бурмин приезжает?
   - Через неделю, - сквозь зубы ответила Инга, по-прежнему стоя спиной к подруге.
   - Вот на эту неделю запрись у себя и не общайся ни с кем. Ни с кем, слышишь? С Коляном еще, куда ни шло. А от Женьки - беги без оглядки. Гони его от себя, в три шеи гони.
   - Ты что, теперь в него влюбилась, что ли? - не выдержала Инга. Обернулась и уничтожающе посмотрела на Светку. - Я опять стою у тебя на дороге? Не бойся, недельку потерпи. Правильно говоришь, сама нас познакомила.
   - Да, я! - Лицо Светки исказилось, как от сильной боли. - И я сейчас тебе говорю, прошу, заклинаю...
   Она села прямо на пол и разрыдалась, уткнувшись в колени. Инга смотрела на нее с брезгливой жалостью. В груди набухал комок злобы. Светка сейчас произнесла вслух то, что она сама твердит себе уже больше месяца. Она права, права! Но почему вместо благодарности хочется размазать ее по этому самому полу со следами подошв, пятнами плевков и подозрительной лужей в углу мусоропровода?
   - Извини, Света, я пойду, - выдавила она и, осторожно обойдя подругу, вышла в коридор.
   - Беги от него! - глухо сказала вслед Светка.
   - Пошла ты... - злым шепотом выругалась Инга и побежала к лестнице.
   Лишь бы Светка не пустилась следом, с нее станется! Нет, что-то она совсем опускается, пить стала чуть не каждый день, покуривает... и как бы не гадость какую. Ох, скоро, скоро исчезнет она из Ингиной жизни! Вот уж о ком не придется жалеть.
   Оказавшись на своем этаже, Инга перевела дух и тут же услышала голос, от которого захотелось запеть от радости и одновременно заплакать навзрыд:
   - Инга! Где ты была, я тебя искал.
   - Женя, - она подошла к сидевшему на окне парню. - Привет, мы ведь уже попрощались. Зачем ты меня ищешь?
   - Просто так.
   Она смотрела в его простодушные, широко распахнутые глаза и думала, что наверное нет на свете человека, мужчины, способного вот так легко и просто говорить ровно то, что хочется сказать. Ведь правда, больше нечего. Так зачем придумывать? Он и не придумывает никогда. А вот ей приходится. Черт возьми, почему нельзя просто молчать, обязательно надо сболтнуть какую-нибудь пошлость или глупость.
   - Я не надоела тебе?
   Ну вот, пожалуйста! Эх...
   - Нет, - он качнул головой, не сводя с нее своего мягкого взгляда. - Мне другие надоели. Сбежал от них. У вас здесь почему-то всегда так тихо. Самый тихий этаж. Везде бегают, кричат, дверями хлопают. А у вас сонное царство. Даже в Новый Год.
   - Семейных много... наверное, - сказала Инга. - Или... не знаю. Но, правда, у нас тут спокойно.
   - Да, очень. А я люблю тишину... во, опять кто-то орет...
   - Господи...
   Инга вжалась в стену. Крик - далекий, женский, отчаянно болезненный и странно короткий, будто заткнули рот. Но Инге казалось, что она слышит его снова и снова. Опомнилась она, лишь почувствовав щекой дыхание парня, воспоминание о жутком крике заглушил его шепот:
   - Ну, что ты, что ты так напугалась? Перепились, вот и орут.
   - Женя, не надо.
   Она хотела отстранить его, но вместо этого сама склонила голову, почти касаясь лицом его груди. В расстегнутом вороте рубашки близко перед глазами закачался золотой крестик.
   - Не бойся ты ничего, - он взял ее за виски и приподнял голову, заглянул в глаза. - Ну? Все хорошо?
   - Да, все уже, - Инга взяла его за руки и опустила их, тряхнула головой, отодвигаясь. - Просто неожиданно завопили.
   - Там вопят, здесь стучат. Вон, гляди, по лестнице, как стадо слонов несется.
   - Может, это твои девушки кинулись на поиски? - хихикнула Инга.
   - Ой, вот это действительно страшно! - глаза парня стали круглыми, в них прыгали искорки смеха. - Давай получше спрячемся.
   Он шагнул в сторону коридора и Инга лишь теперь сообразила, что по-прежнему крепко держит его за обе руки. Или он ее держит?
   Так, не разнимая рук, на цыпочках они прошмыгнули в кухню. Однако, тревога оказалась ложной, до них никому не было дела.
   - Они что, с ума все посходили? - недоуменно проговорил Евгений. - Вся общага в четыре часа решила выскочить на улицу?
   - Слушай, а вдруг правда объявили какую воздушную тревогу или землетрясение, а мы не в курсе, - предположила Инга.
   Резкое оживление народа ей тоже не нравилось. Было в нем что-то нездоровое. Как в том крике...
   - Погоди! - ахнула она и еще крепче сжала пальцы Евгения. - Этот вопль... может, кто-то с крыши свалился? Или из окна?
   - Может, - он равнодушно пожал плечами. - Сейчас пьяных много. Днем в Четверке мужику кисть разнесло - самодельная хлопушка в кулаке взорвалась, тоже, по пьяни протормозил, не успел бросить. Пальцы по стенкам и на потолке повисли.
   - Да ты что?! Прямо по стенкам? Ты видел?
   - Самих пальцев не видел. Но на руке у него их тоже не было. А площадка лестничная там вся кровью была залита, и коридор забрызган, мне пришлось девчонок провожать, они боялись одни идти.
   - Кошмар, - Инга подошла к окну и прислушалась. - Вроде, стихло все.
   - Да, наверное, ничего и не случилось, просто народ прогуляться решил, парой блоков высыпались, сейчас обратно побегут. Во, точно, бегут обратно.
   - Сюда бегут!
   - Ну и пусть, - он взял ее за руку. - И потом, никто не бежит, просто, идет человек... домой, наверное, как и ты. И не сюда, а в другое крыло. Вот, слышишь? Это в гости..
   - Тише, - Инга стиснула его пальцы, услышав хорошо известный ей стук. - Это к Коле...
   - Ну и что?
   - Не знаю, тревожно почему-то.
   В другом крыле гулко захлопали двери, послышались шаги, теперь уже два человека шли в холл.
   - Коля пошел куда-то, - прошептала Инга.
   - Дела, наверное. Или приятель позвал...
   - Вдруг они ко мне идут?
   Они замерли. Но Николай и его неизвестный спутник, дойдя до холла, свернули на лестницу. Инга судорожно зевнула.
   - Нервы у меня шалят, вечно чудится что-то эдакое.
   - Это заметно.
   Он стал гладить ее ладонь кончиками пальцев. Инга стиснула зубы. Вспомнились Светкины слова: "Гони его в шею!" Да, надо, надо.
   - Вот и меня боишься, - прошептал он. - Почему?
   - Я себя боюсь, Женя, - она отняла руку. - Не надо, пожалей меня, неделя осталась.
   - Хочешь, я всю эту неделю буду с тобой?
   - Ты и так со мной. Марина, вон, с ума сходит, - попыталась пошутить Инга, но он не улыбнулся, пристально смотрел ей в глаза и - она знала это - читал у нее в душе совсем не то, что она говорила даже себе самой.
   - Марина тут ни при чем, - сказал он. - Она хочет, чтобы я принадлежал ей одной и навсегда.
   - Это нормально! Она любит тебя.
   - Она любит себя... во мне, - возразил он. Взгляд его подернулся усталостью. - А даже если и нет... Все равно. Я не смогу. Ни ей, ни кому другому. Не для того я... существую, - он усмехнулся одними губами.
   - Почему, Женя? Зачем ты так говоришь? - теперь уже Инге захотелось его утешить, но он не позволил:
   - Я знаю себя, и мне этого довольно. Знаю, что могу и чего не могу. Я не смогу избавить тебя от страха, так, чтобы насовсем. Но я могу сделать так, что эти дни ты будешь счастлива... и спокойна.
   - Да ну? Откуда такая уверенность?
   - Ты сейчас, как натянутая струна, - сказал он, нисколько не задетый ее скепсисом. - Вот-вот...
   - Лопну, - фыркнула она.
   - Сорвешься. Так, что потом не настроить. Поверь мне, в струнах я знаю толк, - он уже уверенно взял обе ее руки и поднес к губам. - Позволь мне хотя бы три дня побыть с тобой, и ничего не бойся, - шептал он, и она уже готовилась сказать "да", как вдруг на лестнице снова раздались шаги, знакомо тяжелые, вот уже в коридоре...
   - Нет, Женя, - Инга рывком освободила руки и отошла от него. - Нет. Спокойной ночи.
   Николай стоял у дверей Ингиного блока. Услышав ее, обернулся и быстро пошел навстречу.
   - Инга! Привет. Ты ничего не слышала минут двадцать назад?
   - Не знаю, - она всмотрелась в лицо Даровского. - Ты что, замерз? Или это свет здесь такой, ты зеленый весь...
   - Зеленый? Не знаю, может быть, - сбивчиво сказал он и достал сигареты. - Ты что делаешь?
   - Я... да шла от девчонок, спать вот...
   - Светку видела сегодня?
   - Да, с полчаса назад. Мы сидели у ее соседок, и домой вместе пошли. Потом я тут еще немного посидела, - она почувствовала, что краснеет, и поспешила задать встречный вопрос: - А что? Зачем она тебе понадобилась в четыре часа? - Она неловко засмеялась, молясь про себя, чтобы Женя не вздумал выйти из кухни. - Погадать что ли решил, на даму бубен? - Она взяла его за локоть и потянула в холл. - Пойдем, не дыми в коридоре.
   Николай послушно шел за ней. На шутку он не отреагировал, правда, шутка была дурацкая.
   - Она говорила тебе что-нибудь? - спросил он.
   - Кто?
   - Светка.
   Инга замялась. Разговор передавать не хотелось.
   - Да всякую чепуху несла, пьяная была в стельку.
   - Какую именно чепуху?
   - Черт ее знает, я и не поняла ничего, с ней в последнее время вообще невозможно общаться. Зачем тебе?
   Николай глубоко затянулся и, медленно выпустив дым, проговорил глухо:
   - Погибла Света. В окно выпрыгнула.
   - Что-о? - Инга отшатнулась и зажала ладонями уши, в которых снова будто раздался этот крик.
   - Где ты с ней говорила? У нее дома? - спросил Николай.
   - Нет... в коридоре, на кухне. Но у них, на девятом этаже. Она говорила, что хочет проветриться. Потом просила меня держаться подальше от Жени... ну, она всегда, - растерянно заговорила Инга. - Я ничего... Коля, правда, я не предполагала даже... Она последнее время странная была, но я не могла даже подумать... Ну, мы поговорили, она осталась там сидеть, в кухне, а я пошла домой.
   - Значит, она тоже потом пошла домой, - сказал Николай. - Заперла дверь, раскупорила окно и сиганула. - Он повернулся к Инге и, чуть улыбнувшись, обнял ее за плечи, привлек к себе. - Не волнуйся, ты здесь ни при чем. Просто я думал, может, она что-нибудь внятное сказала. А что этот Женя, она влюблена в него, как и все? Была, - добавил он тихо.
   - Не знаю, - вздохнула она. - Непонятно.
   - Да чего там, непонятно, - зло сказал Даровский. - Эти ее фокусы, магия, энергии. Вот и доигралась.
   - Как-то нелепо, - пробормотала Инга, не слушая его. - Все было нормально...
   Николай молчал. Плечо его было твердым, а рука тяжелой. Инга осторожно освободилась от его объятий, сделала круг по холлу. Известие было настолько невероятным, что она не чувствовала сейчас ни горя, ни страха, только недоумение: как же так?!
   - Ты видел ее? - тихо спросила она.
   Николай кивнул.
   - И как? Совсем?..
   Никчемное, болезненное любопытство, но оно требовало удовлетворения.
   - Совсем. По фигуре, волосам и одежде опознали. Да и окно ее было распахнуто, - он передернул плечами.
   - Господи, - Инга села на подоконник, обхватив руками голову. - Что же это такое, а?
   - Ах ты ж, - Николай ударил себя кулаком по ладони. - Какой же я идиот! Ты прости меня, - он виновато посмотрел на нее. - Не надо было тебе говорить, сейчас, по крайней мере.
   - Да ладно...
   - Хочешь, я посижу у вас сегодня до утра, почитаю что-нибудь?
   Инга хотела отказаться, но представила себя дома и испугалась по-настоящему.
   - Ну, давай, - неуверенно согласилась она. - Если тебе нормально, то...
   - Нормально. Только зайдем ко мне, я возьму книжку.
   Книжка оказалась толстой, жутко потрепанной и не просто старой, а древней на вид.
   - Ух ты, какой раритет! - восхитилась Инга. - Дай посмотреть.
   Она осторожно раскрыла книгу, придерживая разлетавшиеся листочки.
   - Это на каком языке? - удивилась она, разглядывая чудные буквы.
   - На церковно-славянском.
   - А, это Библия, - разочарованно протянула она, возвращая книгу.
   - Нет, Псалтирь. Вроде молитвенника.
   - И ты будешь ее всю ночь читать?!
   - От ночи три часа осталось.
   - Все равно. Впрочем, у меня два новых детектива есть. Чейз классно пишет! Соскучишься, - вон они, на столе, - показала она, войдя в свою комнату.
   - Угу, мне сейчас только детективов и не хватает, - угрюмо проговорил Николай. - Ладно, ты спи и не думай ни о чем.
   - Ах-ха, - зевнула Инга. - Ты только выйди на полминутки, я переоденусь и лягу.
   Даровский повиновался. Оставшись одна, Инга поняла, насколько он был прав, решив просидеть с ней остаток ночи. Что, если бы сейчас ушел совсем?
   - Коля, иди! - поспешно позвала она.
   Он вошел, и все ее страхи - и старые, привычные, и новые, разбежались и попрятались по углам.
   - Спасибо тебе, - сказала она, зарываясь под одеяло. - Ты настоящий друг.
   - Во славу Божию, - насмешливо отозвался он. - Спи. Спокойной ночи.
   - Спокойной ночи, - пробормотала Инга, чувствуя, что эта ночь будет по-настоящему спокойной.
  

15

  
   Сашу разбудили громкие голоса и смех.
   - Эй, привет, давно дрыхнешь? Держи, - Ольга кинула ей на кровать шоколадку.
   - Спасибо, - пробормотала Саша и села. - Сколько времени?
   - Десять часов. С Новым Годом, соня! Держи, это от меня, - Серега вручил ей маленького пушистого гнома.
   - Ой, спасибо!
   Саше стало стыдно, что сама не догадалась приготовить друзьям подарки. Впрочем, Ольгу вчера поздравляла, тоже шоколадкой, только большой.
   - Ну, как Новый Год встретила? - Ольга с размаху плюхнулась на кровать. Вид у нее был веселый, но под глазами залегли голубые тени, свидетельство бессонной ночи. - Серега, поставь чайник.
   - Сколько можно пить этот чай, - покачал головой Веллер, но послушно взял чайник и побрел в блок за водой.
   - Так где ты была? - продолжала допрос Ольга. - В Восьмерке, у девчонок? Давно пришла? Гляжу, не переоделась даже.
   - Нет, я, - Саша похлопала глазами, окончательно приходя в себя. - Я, знаешь, проспала все, похоже.
   - Проспала-а?! - изумилась Ольга. - Что, в одиночку Новый Год встречала? Ты чего это? - она тревожно нахмурилась. - Опять депрессняк? А что молчала? Мы бы тебя с собой взяли, в отряд, там тебя многие знают!
   - Да нет, депрессняк ни при чем. Я вчера пришла с переговоров, стала собираться к девчонкам, прилегла на пятнадцать минут, и вот результат, - Саша виновато развела руками. - Что-то я после этих экзаменов очухаться не могу, сплю, как ненормальная.
   - Температура-то больше не подымалась? - спросил вернувшийся Веллер.
   - Не, тьфу-тьфу, больше не было.
   - Ну и ладушки, - он включил чайник и сел рядом с Ольгой, обняв ее. - Итак?
   Ольга посуровела.
   - Итак, Серега, - сказала она. - Чай ты, стало быть...
   - Не буду!
   - Тогда все. Отправляйся домой, и чтобы до конца сессии я тебя не видела.
   - Ага, вот я только посплю немножко.
   Он схватил подушку и попытался прилечь, но Ольга, вскочив, отобрала ее.
   - Серега! Мы же договорились.
   - Гляди, Саша, - жалобно заныл Веллер. - И это невеста! А что будет, когда женой станет? Прикорнешь с устатку, а тебе: "Иди, работай!" - да-а?
   - У, двоечник! - Ольга кинула в него подушкой. - Вставай сейчас же и иди к себе спать и учиться.
   Саша, смеясь, пошла умываться. Ей иногда казалось, что они живут втроем. "Странно, а ведь мы с Ольгой уже полтора года дружим, и ни разу не поссорились", - думала она. Может, это потому, что каждая занята по уши своими делами, и каждая встреча - радость? Всегда есть, о чем поговорить, пошептаться... И взгляды на жизнь примерно одинаковые. Даже из-за уборки не спорят, никаких "графиков дежурств", кто может и хочет, тот и прибирается. Идиллия. Надолго ли? Глупый вопрос: до лета. Ольга выйдет замуж, а Саше придется перебираться в Восьмерку. Хорошо, если раньше не выгонят. Переселяться в середине учебного года - мрак.
   С этими мыслями Саша вышла из уборной, вытирая лицо, и сразу с кем-то столкнулась.
   - Ой, здрассьте, - испуганно пробормотала она и надела очки, по стеклам которых текла вода. - Вы... к нам?
   - К тебе, - улыбнулся Даровский. - С Новым Годом. Можно?
   Из комнаты неслись визг и хохот.
   - Это что у вас, продолжение банкета? - спросил Николай.
   - Это Ольга с Серегой, - Саша постучала и, приоткрыв дверь, осторожно заглянула. - Эй, к нам гости.
   - Да-да, пожалуйста, - хозяйским тоном возгласил Веллер и встал. - Доброе утро, с Новым Годом!
   - Доброе утро, и вас с праздником, - кивнул Николай, входя.
   - Коля, вы будете чай? - спросила Ольга. - Садитесь!
   Даровский покосился на стол. Там расположилось блюдо с кусками разных тортиков - Веллеры (как их уже называли почти все друзья) принесли с отрядного застолья.
   - Нет, спасибо, - он с видимым трудом отвел глаза от сладостей. - Саша, ты не хочешь прогуляться? На улице хорошо сейчас. Солнечно, ветра нет, и снега за ночь насыпало.
   - Хочу! - просияла Саша. - Только... минут через десять, можно?
   - Конечно. Я подожду на крыльце.
   Когда он ушел, Сергей захихикал:
   - Бедолага, как он на тортики смотрел! Саша, ты почему его так нелюбезно встретила? Товарищ застеснялся и сбежал.
   - Он не застеснялся, у него пост, - пояснила Саша, протирая очки. - Нельзя всякое такое есть.
   - Да ну! - Сергей присвистнул. - Железный мужик!
   - Именно, - Ольга сняла с вешалки его шапку и кинула ему на колени. - Все, Серега, вали домой. Тем более, Сашке одеваться надо.
   - Выгоняете, да? - обиженно прогнусавил Веллер, но упираться больше не стал, нахлобучил шапку и вышел в блок, стал обуваться. - Ну и ладно, ухожу от вас, злюки.
   - Давай, давай, - безжалостно сказала Ольга, подавая ему пуховик. - И учти, никакой свадьбы не будет, если получишь хоть один банан.
   - Эх, жизнь моя жестянка. Ну ладно, пойду учиться. Пока, девчонки! С Новым Годом еще раз!
   - Пока, Серега, - помахала ему Саша. - Спасибо за гнома.
   - У-у-у, - Ольга в изнеможении повалилась на кровать. - Ну и праздничек! Все, сейчас выпью чашку чаю и продрыхну до самого вечера. Ты меня, если что, на ужин разбуди.
   - Разбужу.
   Саша сунула в рот кусок самого вкусного на вид тортика и стала одеваться. Когда она выходила из дому, Ольга уже спала.
  

16

  
  
   "Зачем я согласилась?" - думала Саша. Было ужасно приятно, что Николай уделяет ей внимание. В то же время она стыдилась его. Своих мыслей, которые порой отдавали откровенным цинизмом. Мол, пусть "выгуливает", Саша только "за", а что до чувств - какое ей дело? Сердце ее занято, когда освободится - неведомо, а пока почему бы не пожить, как все нормальные девчонки, с "ухажером"? Вот только грустно, что эта незавидная роль досталась Коле, хорошему, честному человеку. Нет, чтобы хмырь какой, которого не жалко. С другой стороны, что за радость - гулять с хмырем? А любого нормального парня на месте Коли будет жалко. Замкнутый круг.
   На улице и правда было хорошо - солнце, легкий морозец, снег скрипит под ногами, чистенькие сугробы и почти никого людей - все отсыпаются после праздника. Саша с Даровским перешли дорогу и свернули в лес на тропинку, едва видную под снегом.
   - А мы не заблудимся? - спросила Саша, опасливо оглядываясь. - Я ужасно плохо ориентируюсь, а в лесу совсем ничего не понимаю.
   - Ты же таежный житель, - удивился Николай.
   - Какая тайга в Ангарске! - в свою очередь удивилась Саша. - Там и леса-то нет. Одни клены да тополя во дворах. Я тут впервые лес увидела. Чтобы посреди города и такой... настоящий.
   - А на Байкале? Алексей говорил, вы там жили летом.
   - Жили. Но я всегда гуляла вдоль озера. В лес раза два заходила, бр-р... Не люблю я...
   - Не любишь лес?! Да ты что, погляди, как чудесно! - Николай остановился и, раскинув руки, повернулся к Саше, будто желая подарить ей красоту, что была вокруг.
   Саша тоже остановилась.
   - Да, чудесно, - прошептала она. - Раньше я думала, такое только на открытках бывает.
   Она действительно до сих пор не привыкла видеть наяву огромные сугробы, тяжелые снежные подушки на ветвях деревьев, утреннее солнце над верхушками елей и сосен, красившее все кругом золотисто-розовым...
   - Как можно это не любить? - проговорил Николай.
   - Это зимой красиво, - сказала Саша. - А летом... ветра нет, и все сразу липкое, а главное, паутина и мухи всякие страшные, фу, - она содрогнулась, вспомнив. - И вообще... жутко. Когда озеро пропадает из виду, совсем худо делается. Все время кажется, кто-то в спину смотрит. Наверное, он меня не любит, - сокрушенно вздохнула она.
   - Кто?
   - Дух тайги.
   - Ну вот, придумала, - Даровский засмеялся и пошел дальше по тропинке.
   - Ничего не придумала! Так все старожилы говорят. Дух Байкала меня любит. А с духом тайги мы не в ладах.
   Он хотел что-то ответить, но помрачнел и промолчал. Саша робко покосилась на него. Кажется, ему не понравились ее слова.
   - Ладно, - он потряс головой, будто прогоняя плохие мысли. - Ты как Новый Год встретила?
   - Во сне, - засмеялась Саша, радуясь, что спутник перестал хмуриться. - Собиралась к девчонкам пойти, прилегла на десять минут и проспала до утра. Веллеры разбудили, а то бы до сих пор дрыхла, наверное. Это я все после того звездного экзамена по геометрии не высплюсь.
   - И правильно, - кивнул Николай. - Переутомление только сном и лечится. Температуры больше не было?
   - Не-а, - вздохнула Саша. - Жалко.
   - Жалко?!
   - Ну да, - она хихикнула. - Оказывается, под это дело гадать классно.
   - Гадать? - с непонятным напряжением в голосе переспросил он.
   - Ну да, на картах! - с воодушевлением заговорила Саша. - Знаете, я всегда мечтала научиться, а тут девчонки расклад показали. Говорят, у меня способности есть, только развивать надо, - похвасталась она и осеклась, заметив, как смотрит на нее Даровский.
   - Значит, говоришь, с температурой хорошо получается? - медленно произнес он.
   Саше вдруг очень захотелось убежать. Никто и никогда не смотрел на нее с таким гневом... и болью.
   - Я, наверное, много болтаю... глупостей, да? - пробормотала она, пятясь от него.
   - Саша! - он резко шагнул следом и схватил ее за руку. - Я тебя прошу... нет! Я требую, категорически запрещаю тебе заниматься этим!
   - Чем?
   - Гаданиями. Любыми. А про духов и, тем более, про способности забудь сейчас и навсегда. Поняла?
   - Нет, - Саша сердито вырвала руку. - Не поняла. Почему нельзя? Сейчас все про это пишут. А я... У меня, может, наследственное, я чувствую, что могу... видеть.
   "И вообще, у вас права нет что-то мне запрещать", - хотела добавить она, но не рискнула.
   - Саша, не сердись, - сказал он мягче, что - она чувствовала - стоило ему больших усилий. - Я, наверное, не должен так с тобой говорить. И это трудно понять, если не знать...
   - А вы что, знаете? - перебила она.
   - Увы.
   Саша сунула руки глубоко в карманы пальто и пошла дальше вдоль тропинки. Вспомнилось последнее гадание. И чувство после него - совсем, как в детстве, когда пыталась по Лешкиной книжке, толстому университетскому учебнику биологии, выяснить, что происходит между мужчиной и женщиной, о чем намекают в анекдотах, над которыми по-особенному громко смеются девчонки во дворе и в школе. Ничего она тогда из той книжки не поняла, хотя читала добросовестно и картинки рассматривала, чуть ли не с лупой. И было точно так же весело и страшно, а потом - стыдно. И тут же ни к селу ни к городу вспомнился другой случай, когда утащила у подруги библиотечную книжку, украла, по сути. Сознаться так и не смогла. Удивительно, до сих пор эти детские тайны царапают совесть.
   А ведь после гадания оставалось похожее чувство. Именно: будто тайком делала что-то плохое. Вернее, запретное. Пыталась перейти грань. Но - почему?! Ведь ее звали туда! Это она от трусости не решалась, и именно с этим связывала тяжесть на душе, тем большую, чем удачнее, глубже было "погружение". Правда, когда в последний раз увлеклась и хотела околдовать Кулигина - это, верно, нехорошо, но то ж от температуры помутилось.
   - Но почему это плохо? - спросила она молча шагавшего рядом Николая. - Ведь это раньше колдунов сжигали. А сейчас все пишут, везде, книжки даже издают с заговорами и всякими там...
   - Издают и пишут, - сказал он сквозь зубы. - Специально для таких вот. Извини, - он улыбнулся, но глаза его оставались печальными. - Я очень боюсь тебя обидеть. Но ты все-таки...
   - Я больше не буду, - просто сказала Саша. - Это грех, да? Как воровать?
   - Хуже, - он помолчал и тихо продолжил: - Не хотел говорить, но ты все равно узнаешь. Сегодня ночью погибла моя знакомая, Света. Ты, наверное, видела ее раньше.
   - Такая черненькая, маленькая? - ахнула Саша. - А... что?
   - Выпрыгнула из окна, с девятого этажа. Говорят, по пьяни. Но пить она начала давно. А все от этой заразы, - не то прорычал, не то простонал он. - Карты, рамки, гороскопы. Связалась с... вот и результат.
   - Вы думаете, поэтому? - не поднимая головы, спросила Саша.
   - Не думаю, знаю. Все к этому шло. Им ведь только того и надо.
   - Кому?
   Он не ответил, и Саша не стала переспрашивать, чувствуя, что Николай жалеет о сказанном.
   - Значит, ты запомнила, что я тебе сказал? - откашлявшись, осведомился он. - Отныне и впредь никогда ни под каким видом не читай никакой эзотерики, никаких гаданий, гороскопов, карм, роз мира, эгрегоров...
   - Это записать надо, - засмеялась она. - Я и половины не запомнила. Что такое кармы и розы мира?
   - Все из той же серии, - сказал он угрюмо, но посмотрел на нее и сам улыбнулся. - Ладно, вижу, что поняла. Записывать не надо. А если увидишь что-то эдакое, духовное, то покажешь мне. Я скажу, можно читать или нет.
   "Скромный дядя, ничего не скажешь", - фыркнула про себя Саша.
   - Но вы же читаете Библию! - возразила она вслух. - Это тоже духовное.
   - Библия это другое дело, - отрезал он. - Если заинтересуешься Библией - на здоровье. Потом, кстати, можно и другое что-нибудь. Тогда понятно станет. В сравнении. И не опасно.
   - Не надо! - испугалась Саша. - Я лучше так останусь. Бездуховной. Вы мне лучше по функану чего-нибудь расскажите, можно?
   - Это всегда пожалуйста, - рассмеялся он. - Итак, вспомним начало. Что такое оператор?
   Но разговор о математике продолжался недолго. Николай вдруг увлекся воспоминаниями о детстве, которое оказалось полным приключений и рискованных проделок. Саша слушала, смеялась, поддакивала и думала про себя, что снова ей удалось "разговорить" парня, и это было ужасно приятно, только тревожила немного мысль о том, что - вдруг он не просто так? Вдруг влюбится, начнет страдать. Тогда им придется расстаться, а - не хочется, ужас, как не хочется. И почему дружба между мужчиной и женщиной невозможна? Правда, Инга ведь с ним дружит. Может, и у Саши получится? Вот было бы славно!
  

17

  
  
   Как медленно тянутся дни. Даром, что столько событий. Вчера увезли Светку, мать настояла, чтобы хоронить дома. Казалось, за хлопотами месяц прошел. А на календаре только третье января.
   Черт бы побрал этот отпуск. Плюнула бы и пошла на работу. Юльку жалко. Ну, с ней и не скучно, целыми днями гуляют, читают да болтают. Рано ложится спать ребенок, вот беда. Что делать вечерами? Когда от тоскливой жути некуда деваться. Светки нет, Коля мрачный и раздраженный... или это она злится на него последние дни? Просто фурия стала. Совестно, а что делать-то? Ничем не получается себя урезонить. Надо же, как быстро привыкла, что Женя чувствует ее и говорит все в один лад с ее настроением. Любое другое общение теперь в тягость.
   Что это, стучат? Или показалось? Инга прислушалась. Да, стучат, негромко, осторожно, как и все, что делает Женя. Сколько нежности в этом человеке, будто и не мужчина вовсе! Впрочем, женщин таких тоже не бывает. Уникум.
   - Привет, ты что же сегодня без гитары?
   - Да ну ее... Или, хочешь, я вернусь за ней?
   - Нет, не надо, - испугалась Инга. - Не надо возвращаться, плохая примета.
   - Тогда потом, - легко согласился Евгений. - Понадобится - схожу. Не возвращаясь, а просто. Так ведь можно?
   - Наверное. Куда пойдем?
   - Пошли ко мне, - предложил он. - Соседи не скоро придут.
   - Нет, - быстро отказалась Инга. - Я не хочу далеко уходить от дома, мало ли, - сбивчиво заоправдывалась она, но, взглянув на Женю, замолчала: не нужны ему ее оправдания, вот же, привыкла, а все равно... не может поверить до конца.
   - Пошли, в холле постоим, - сказал он. - Только сходи тогда за пальто, а то там холодно все-таки.
   Инга с опаской покосилась на дверь.
   - Давай я схожу? - улыбнулся он. - Чтобы тебе не возвращаться. Дай ключ.
   - Нет, я сама, - решилась Инга. - Погляжусь три раза в зеркало. Говорят, нейтрализует.
   Дом встретил неожиданным покоем. Заманивает, что ли? Еще десять минут назад тут было трудно дышать от страха. А сейчас... Инга с давно забытой симпатией поглядела на свою кровать. Вот бы завалиться спать, а Жене сказать, что голова заболела.
   Она сняла с вешалки пальто и подошла к зеркалу - раз. Отвернулась, окинула взглядом комнату, привычно соображая, что отсюда можно будет забрать с собой, кроме одежды и книг по работе. Снова посмотрела на свое отражение - два. Подошла к Юлькиному диванчику, поправила сползшее одеяло. Накинула пальто на плечи и вернулась к зеркалу - три. Можно идти.
   Так, а где ключи? Она закрутилась, обшаривая глазами стол, полки, тумбочку, но ключей нигде не было. Дом явно не хотел отпускать ее. Ага, ага, стоит только остаться... Нет, чем меньше она здесь будет находиться одна, тем лучше. Вот и ключи - в кармане халата.
   В холле действительно было холодно. То ли кто открывал балкон и неплотно закрыл? Инга надела пальто в рукава и уселась на подоконник. Теперь все, как надо. Почти темно, тихо и хороший человек рядом.
   - Вот ерунда какая, - хмыкнула она. - Не пойму, что мне роднее: собственная комната или этот холл.
   - Мне тоже здесь нравится, - кивнул Евгений.
   Свет, падавший из коридора, отражался в его серьге. Тонкое золотое кольцо таинственно мерцало, покачиваясь. Инга засмотрелась на него. "Вот так бы и просидеть тут всю жизнь, - подумалось вдруг. - Или хотя бы оставшиеся два-три дня до Лешиного приезда".
   - Наверное, я все-таки схожу за гитарой, - сказал Евгений.
   - Не надо. Так тоже ничего, помолчим... или тебе скучно?
   - С тобой? Нисколько. Просто... руки хочется чем-то занять.
   Он сел рядом с ней.
   - У тебя когда первый экзамен? - спросила Инга.
   - Не знаю.
   - Как не знаешь?!
   - Так... завтра схожу, посмотрю расписание. Вроде, пятого... или шестого.
   - А вдруг четвертого, завтра? - поддразнила Инга.
   - Тогда, значит, я в пролете, - равнодушно сказал он. - Впрочем, может, успею сдать, если не поздно приду. Возьму с собой зачетку. А нет, так на пересдаче.
   - И нисколько не волнуешься?
   - Мне вредно волноваться, - усмехнулся он. - Потом, я все это учил когда-то. Тут лекции полистал, вроде, помню. На тройку всяко сдам.
   - А я всегда боялась экзаменов, - вздохнула Инга. - Хорошо, они теперь навсегда кончились.
   - И что ты всегда всего боишься, - ласково сказал он. - Одно только и слышу от тебя: "боюсь, боюсь..." И сейчас, небось, дрожишь от страха?
   - Дрожу, - призналась она. - Когда Светка... упала, я, грешным делом, немного успокоилась: вот, мол, не просто дергалась, а предчувствовала плохое. А теперь еще страшнее стало. Почему - не знаю. И думается, что Светка... ну, то, что с ней случилось - предупреждение перед чем-то еще более страшным, уже лично меня касающимся. Кстати, она советовала мне запереться в комнате до Лешкиного приезда и никого не пускать. Особенно тебя.
   - Страшнее кошки зверя нет, - фыркнул Евгений. - Любопытно, чем это я ей так... не по вкусу пришелся? Всегда была сама любезность.
   - Теперь уже не спросишь, - тихо сказала Инга и отвернулась к окну.
   - Это верно.
   Он помолчал и заговорил снова:
   - Время - неумолимая штука. Особенно, когда дело касается людей, отношений. Думается: человек рядом, навсегда, никуда не денется. И все успеется, жизнь долгая. Откладываем со дня на день, забываем. А потом - раз... И сразу все вспоминается, и выясняется, что самое-то главное... эх... так и мы с тобой, - он спрыгнул с подоконника и встал прямо перед Ингой, касаясь ее коленей. - Расстанемся... навсегда. И будем жалеть.
   - О чем? - прошептала Инга, не поворачивая головы.
   - Ты знаешь, о чем.
   - Нет, Женя, - она стиснула зубы. - Нет. Ни к чему это. Уж лучше об этом жалеть, чем...
   - Ну да, - он усмехнулся и отошел, стал расхаживать по холлу.
   Инга сидела, не двигаясь. Одну ногу царапал обломанный "барашек" на батарее, вторая начала неметь, спину резал край рамы. Но все это сейчас было только кстати. Нельзя давать телу воли. Она два месяца держит его в узде, осталось всего ничего. "Иди-ка ты домой", - пел сверчком внутренний голос, надо бы его послушаться, но - как?!
   - Женя! - позвала она с робкой надеждой. - Ты все понимаешь. Мне вообще кажется, что ты мои мысли читаешь. Вот... знаешь, о чем я сейчас думаю?
   - Знаю, - он подошел. - Ты хочешь, чтобы я...
   - Да, именно! И поэтому я тебя очень прошу: прогони меня, а? Чтобы я ушла домой и легла спать. Иначе... иначе я не смогу, - шепотом закончила она.
   - Прогнать тебя мне ничего не стоит, - проговорил Евгений. - Но ты уверена, что так будет правильно?
   - Уверена. Потому и прошу тебя мне помочь, я сама... Слаба я на это дело, Женя, - она жалко улыбнулась. - Извини, что... но с тобой ведь можно обо всем говорить, да?
   - Да.
   Он смотрел на нее без улыбки и с таким сочувствием... Нет, если человеку с такими глазами не доверять, то - кому же тогда?!
   - Так вот, мне ужасно трудно сдерживать себя. Стоит немного побыть наедине с мало-мальски симпатичным мужчиной, и... только с Колей отчего-то спокойно, странно даже, - она стыдливо засмеялась.
   - Ничего странного, - сказал он. - Коля твой заковал себя в средневековые латы и с успехом разыгрывает роль верного паладина, который служит прекрасной даме, пока она на постаменте. А когда стащит ее оттуда, будет пинать, как последнюю шавку.
   - Не говори так! Коля добрый.
   - Добрый. Это я образно выражаюсь. Хочу сказать, что на деле он женщину в грош не ставит. Любая сколь-нибудь умная и чуткая девушка это видит. Потому он и живет до сих пор один. Сейчас такое не в моде, к счастью. Ныне принято понимать друг друга и уважать.
   - Да, ты это умеешь, - улыбнулась Инга.
   - Приходится. Раз больше ни на что не годен.
   - Что ты ерунду говоришь, - поморщилась она. - Окончишь универ, будешь работать. Программером, а еще лучше преподом. У тебя получится.
   - Наверное, получится, - без выражения сказал он.
   - Тебе это неинтересно? - с жалостью спросила Инга.
   Он покривил губами.
   - Нет, неинтересно.
   - А кем бы ты хотел быть? - Она засмеялась своему вопросу, который обычно задают младшим школьникам.
   - Да вот же, не знаю, - покачал он головой. - Представляешь, насколько я серая личность? В детстве куча способностей была всяких, и рисовал, и пел, и на пианино играл. Рассказы писал, один даже напечатали в "Пионерской правде".
   - Ого! - восхитилась Инга. - А сейчас пишешь?
   - Нет. Говорю, неинтересно. Смысла что-то не видно ни в чем.
   - Это временно, - заявила Инга и тут же устыдилась своей фальшивой бодрости. - Ну ладно, - сказала она, помолчав, и спрыгнула на пол. - Давай, говори мне "Спокойной ночи", и пойдем по домам.
   Он медленно поднял на нее взгляд.
   - Инга, у нас ведь осталось три дня, или даже еще меньше.
   Она подалась назад, но там был подоконник. Подтянувшись на руках, она снова села, но голая коленка задела вставшего вплотную Евгения. Он подвинулся еще ближе.
   - Женя, зачем? - простонала она. - Ведь это... Я же люблю Лешку, я не могу...
   - Все это условности, - его шепот раздавался совсем рядом, и серьга, качаясь и мерцая, завораживала. - Любовь ни при чем. И Бурмин твой ни при чем, и даже мы с тобой... нас нет сейчас тут, понимаешь? И давно нет, как только увиделись... случайно, думаешь? Не бывает ничего случайного. Забудь, что ты Инга, что ты мать и невеста, и что я - Женя, тоже чей-то там кто-то... Нет ничего, есть только мужчина и женщина, которые хотят друг друга, подходят друг другу, как никто и никогда... Ну, ты подумай, чего ты опасаешься? Что теряешь? И... что тебя ждет?
   Что ее ждет?
   "Много хорошего!" - хотела возразить она и зажмурилась, чтобы получше представить себе, что ее ждет через три дня. И как наяву ощутила касание жестких, шершавых ладоней, тяжелое дыхание, и неловкие движения скованного тела. Зубы стиснулись, сдерживая стон, ее собственное тело сжалось, парализованное страхом причинить боль тому, кто рядом. И - виной за свою свободу и легкость, за то самое желание, которое он вынужден удовлетворять. Можно сколько угодно уговаривать себя, что все это ерунда, что он сам - какие тут слова, когда...
   И - вот оно, рядом, близкое, доступное, совсем иное тело, такое же, как и ее собственное, легкое, гибкое, полное жизни. И руки - мягкие, нежные, с такими длинными и чуткими пальцами, за одно прикосновение которых можно отдать... нет, не все, но - вот эти самые условности... почему не отбросить? Зачем они нужны?
   Евгений взял ее за руку, как бы нечаянно коснувшись груди. Инга откинулась назад и уперлась затылком в раму. Острый край больно вдавился в кожу, но это не помогло - глаза застилал красно-серый туман, а в животе знакомо ожил горячий комок, заворочался и стал опускаться все ниже...
   Они сползла с подоконника и заставила себя разлепить веки. Перед глазами поблескивал золотой крестик среди тонких, шелковистых на вид волосков, а в памяти ни к селу ни к городу возник Светкин голос, рассказывавший ее сон про обручение с дьяволом.
   - Женя, как же это, - из последних сил пробормотала Инга. - Ты в церковь ходишь, крестик носишь... Это ведь грех, то, что мы сейчас?..
   - Бог сказал: "Любите друг друга".
   Его губы коснулись ее виска, и Инга потеряла слух и зрение. Впрочем, слух скоро к ней вернулся.
   - Ну вот, опять кто-то прется, в самый неподходящий момент, - прошептал Евгений.
   - Закон подлости, - пробормотала Инга, недовольная, что потеряла его губы.
   Она высвободила руки из рукавов пальто и сама обняла Женю, притянув к себе его голову. По лестнице действительно кто-то поднимался, но ей уже было наплевать, пусть хоть вся общага соберется глазеть.
   - Пошли ко мне, - Евгений не разделял ее беспечность. - Полчаса у нас точно будет.
   Но Инга не дала ему отойти.
   - Не надо, - прошептала она, лихорадочно расстегивая халат. - Не надо полчаса, хватит двух минут. Я все равно не могу идти, - Она хихикнула. - Давай...
   Нечаянный соглядатай, невидимый в темноте, снова спустился и вошел в лифт.
   - Ну вот и все, - со стоном выдохнула Инга.
   Железная рука, сжимавшая ее последние недели, вдруг превратилась в жидкий студень, и за ней вытекли страхи и недоумения, уползли тени, унеслись прочь, словно торопясь догнать уходивший лифт.
   - Спасибо тебе, Женя. Ты был прав. Зря я тебе не верила.
   Он поцеловал ее и стал приводить в порядок одежду. Инга тоже застегнулась, запахнула пальто.
   - Ну вот, теперь как-то... совсем грустно расставаться, да? - сказал Евгений. - А придется.
   - Пошли ко мне, попьем чаю. Теперь можно. Даже если Юлька проснется, ничего страшного.
   - Да, теперь уже ничего, - усмехнулся он. - Пошли, правда, хорошая идея. Выпьем по паре чашек, и спать.
   Но он ошибся. Чаепитие затянулось. Трудно было сказать, о чем они говорили. Обо всем сразу, и ни о чем, но это было неважно. Инга наслаждалась давно забытым чувством свободной радости. "Неужели все мои страхи и тревоги были из-за такой ерунды, как долгое воздержание?" - недоумевала она. Обидно, хотелось бы иметь причину посолиднее. Получается, что она обыкновенная нимфоманка? Но делиться этими мыслями с Женей она не стала. Юлька вполне могла не спать, а лишь притворяться и подслушивать. В другой раз можно поговорить, еще три дня, не так уж и мало.
   - Первый час, - сказал Евгений, поглядев на часы. - Пора мне, как думаешь?
   - Ох, наверное, пора, - зевнула Инга.
   Он привстал и снова сел, прислушиваясь.
   - Кто-то стучит... три раза. К тебе?
   - Это Коля, сиди тут пока, - прошептала Инга, будто ее могли слышать из коридора. - Чего это он, на ночь глядя? Опять кто-то с крыши упал? - мрачно пошутила она, придирчиво оглядывая себя в зеркало. Мало ли, у Коли взгляд острый, как бы не заподозрил чего.
   - Ну, может ему тоже грустно одному, - сочувственно сказал Женя. - Потом, не так уж и поздно.
   По дороге Инга постаралась принять сонный вид. Но он тут же пропал, как только она увидела лицо Даровского.
   - Коля... что случилось? - она попятилась, споткнулась о порог и упала бы, если бы не косяк.
   - Это я тебя хочу спросить, что случилось? - его бесцветный голос не вязался с бледным лицом, плотно сжатыми губами и недобро сверкавшими глазами. - Вот, возьми, - он протянул ей сложенный вдвое листок из блокнота. - Здесь читай.
   Инга дрожащими руками развернула записку.
   "Инга, я все понял, прощай, будь счастлива. Поцелуй Юльку".
   Подписи не было, но почерк Бурмина она узнала и так.
   - Где... откуда это у тебя? - сипло спросила она, тупо перечитывая еще и еще раз непонятные, невозможные строчки.
   - Была вложена в письмо, - все тем же замороженным голосом ответил Николай. - Я нашел его на подоконнике внизу.
   - А где письмо? Зачем ты его распечатал?
   - Оно было адресовано мне, и без конверта. Там была просьба, чтобы передал тебе эту записку.
   Он помедлил и, вынув из кармана, подал ей другой листок. Инга впилась глазами в неровные, наспех написанные строчки.
   - Я ничего не понимаю, - прошептала она, дважды перечитав письмо. - Что за знак? Почему он прощается? И... когда он приедет-то? Он что, передумал?!
   - Не кричи, - Даровский забрал у нее письмо. - Передумал или нет - не знаю. А только он был здесь сегодня. Ты разве не поняла? Письмо лежало поверх телеграмм, без конверта. И вахтерша сказала, что его оставил человек в очках и черной шубе, нездешний. Полтора часа назад. Ты виделась с ним?
   - Полтора часа?..
   Инга бессильно сползла по косяку на пол.
   - Да в чем дело-то? - Николай начал терять терпение. - Ты видела его?
   - Он меня видел, - простонала Инга. - Это он был на лестнице, когда мы с Женей...
   - Что вы с Женей?
   Инга махнула рукой и заплакала навзрыд. Позади раздались шаги.
   - В чем дело? Инга, что случилось?
   Услышав голос Евгения, она заплакала еще горше.
   - Пон-нятно, - сквозь зубы процедил Даровский. - Ну ты и...
   Он развернулся и пошел прочь. Инга вскочила, готовая броситься за ним, но взгляд ее снова упал на записку.
   - Вот и все, - сказала она, утирая слезы.
   - Да что случилось-то, объясни!
   Евгений взял ее за плечо, но она сбросила его руку и с ненавистью взглянула в невинные, широко раскрытые глаза. А впрочем... разве он в чем-то виноват? Разве кто-то виноват, кроме нее одной во всем сразу?
   - Ничего страшного, - стиснув зубы, проговорила она. - Спокойной ночи, Женя. И спасибо за все.
   Она вошла в блок и, не слушая его вопросов, захлопнула дверь.
  
  

18

  
  
   Вот оно счастье: сидеть дома, в тепле и чистоте, пить чай и ни о чем не волноваться. Все позади - месяцы сомнений, терзаний, главное - экзамены позади! У людей сессия только-только начинается, а Саша свободна, как... сопля в полете, по выражению брата. Билет на завтрашний самолет в кармане, чего еще желать? Целый день впереди, а чем заняться - непонятно. Так всегда. Пока дел полно - обязательных и неприятных, вроде экзаменов - так планов "на потом" немеряно. А приходит это "потом" - и ничего не получается делать. Разве, сидеть вот так, пить чай стакан за стаканом да мечтать о всякой ерунде. Эх, даже мечтается как-то... вяло. Вот пасьянс бы разложить... нельзя: обещала Коле не притрагиваться к картам. И прочему этому... оккультизму. Интересно, почему так получилось? Кто такой этот Коля, что Саша его так сразу послушалась? Только ли потому, что он - как бы представитель Алексея, заместитель старшего брата, которого она привыкла слушаться больше, чем маму? Да, наверное.
   Саша зевнула и пересела на кровать. Обняла гитару и задумалась. Вот последние дни она всегда знала, чего ей хотелось - спать. А сегодня утром обнаружила, что выспалась. И чего теперь? Даже песни все из головы повылетали.
   В дверь постучали. Саша нахмурилась. Гостей ей тоже не хотелось видеть. "Ну-ну, так совсем одичаешь, мало ли, что людям надо!" - упрекнула она себя и, вложив в голос всю доброжелательность, что смогла найти, крикнула:
   - Открыто, войдите!
   Гость вошел, и Саша, взглянув на него, невольно вскочила:
   - Ой, Коля, здрассьте, что случилось?!
   - Хм, похоже мое появление успело намертво связаться для тебя исключительно с чем-то жутким? - усмехнулся он, проходя.
   - Да... нет, - замялась Саша. - Вы садитесь. Просто... мне показалось... у вас вид такой, будто что-то произошло опять... нехорошее.
   Даровский, не раздеваясь, сел на стул и, поглядев на Сашу, попытался улыбнуться.
   - "Да, вижу я, вы все, вы все узнали!", - процитировал он и вздохнул. - Неужели я так плохо владею своим лицом? А ведь меня всю жизнь обзывают чурбаном бесчувственным, особенно девушки.
   Саша молча пожала плечами.
   - Ты играла сейчас? - спросил Даровский, кивнув на гитару, которую Саша все еще держала в руках. - Спой что-нибудь, пожалуйста. Я давно не слышал.
   Она смутилась, но лишь на секунду. Села, половчее пристроила гитару и, кинув на гостя чуть лукавый взгляд, запела:
  
   Малиновки пели, синие ели кружились, летели в глаза.
   А вот уж метели, а вы не сумели, да что там - не смели сказать!..
   Говорите, говорите, я молчу!..
  
   Николай изумленно поглядел на нее и расхохотался.
   - Эх, Саша, а Бурмин уверял меня, что ты не умеешь кокетничать!
   Саша остановилась на полуслове, хотела сказать что-нибудь сердитое, но увидела, что Николай и так испуган своими словами.
   - Я много чего умею, - мрачно проговорила она. - Того, чего не надо бы.
   И продолжила песню.
   - Ну, почему, для девушки это умение весьма полезно, - сказал Даровский, когда песня кончилась.
   - Лешка так не считает, - возразила Саша. - И мама тоже. Я с ними согласна. Они бы меня сейчас отругали.
   - Ну и зря. У тебя это очень мило получается.
   Саша промолчала. Николай явно оттягивал какой-то разговор, не из приятных. Он истолковал ее угрюмость по-другому:
   - Вот, а у меня, похоже, все наоборот, комплименты выходят грубыми и неуместными, да?
   - Нет, - Саша посмотрела ему прямо в глаза. - Просто... Мне кажется, вам сейчас не до комплиментов. Что-то случилось, я ведь вижу. Расскажите... если это не тайна, конечно.
   Она заморгала от собственной храбрости. Такое она не рискнула бы сказать даже близкой подруге, даже Лешке. Но Николай так явно ждал этих слов, что она не успела усомниться, не кажется ли ей это.
   - Не тайна, - он тяжело вздохнул и потрогал остывший чайник. - Я поставлю, можно?
   - Конечно, ой, вы извините, я забыла совсем, - Саша покраснела. - Но там, вроде, есть еще вода, - она привстала, но он остановил ее:
   - Есть, есть, не подскакивай. Ты мне вот что скажи. Алексей не появлялся у тебя вчера или сегодня утром?
   - Лешка?! А он что, приехал?
   - Понятно. Значит, не появлялся.
   Даровский резко встал, сделал движение, будто хотел шагнуть, но остался на месте, только снял куртку и повесил ее на спинку стула. Снова сел.
   - Маленькая комната у вас, - сказал он. - Как вы тут помещаетесь вдвоем?
   - Как-то помещаемся.
   "Мы не такие громадные", - добавила она про себя, но улыбки сдержать не смогла. Впрочем, усилившаяся тревога прогнала ее. Зачем Коля спрашивает про Алексея?
   Вскипевший чайник выпустил толстую струю пара. Николай выключил его и налил себе чаю в подставленную Сашей чистую кружку. Но пить не стал, заоглядывался.
   - Ой, как всегда, сахар забыла, - Саша поспешно протянула ему банку. - Мы с Ольгой сами его не едим и убираем, чтоб не мешался, гости знают и сразу требуют, а с теми, кто не знает, вечно конфуз получается, - заоправдывалась она. - Вы не подумайте, мы не экономим...
   - Хочешь сказать, можно не стесняться? - он взял ложку. - Хорошо, если так.
   - Конечно! Хоть всю банку высыпайте. Нам не жалко, а гости перебьются, - она засмеялась, Даровский тоже.
   - Ну вот, теперь можно и поговорить, - он отхлебнул из чашки и сказал, глядя в стол: - Друга я потерял, Саша. Столько лет... и...
   Он дернул щекой и замолчал.
   - Это вы про ту девушку, Свету, которая погибла? - робко спросила Саша, не дождавшись продолжения.
   - Нет, со Светой мы никогда не дружили, - качнул он головой. - Наоборот, скорее. Хотя, это мало что меняет. Но я не о ней, - он протянул ей помятый листок бумаги. - На, прочти это.
   Саша развернула письмо. Оно было от Бурмина и адресовано Николаю. Она нерешительно подняла глаза, но Даровский взглядом велел ей продолжать читать.
  
   "Коля, ты нормальный мужик, тебе можно доверять. Я приехал и снова уезжаю, не повидавшись ни с кем. Это можно назвать бегством, но ты поймешь. Что до Инги... Я ее не осуждаю. Она имеет право быть счастливой. Так, как сама этого хочет. Последние недели и даже месяцы я сомневался и много молился. Сегодня Бог дал мне знак, и я его понял. Не буду больше никого терзать, уползаю в свое логово - доживать в одиночку жизнь, которой осталось немного, судя по всему. Не пугайся: я чувствую, что это так, и не боюсь. Это не страшно, когда один. Все к лучшему. Передай Инге мою записку. Пусть она меня простит, если сможет. Дай Бог ей наладить свою жизнь.
   Тебя прошу об одном: позаботься о моей сестре. У нее слишком мягкий характер, и этим легко может воспользоваться любая сволочь.
   Всего тебе,
   А.Бурмин"
  
   - Я ничего не поняла, - прошептала Саша, в беспомощном страхе глядя на Николая. - Почему он пишет, что ему осталось мало жить?
   Даровский моргнул, словно не сразу понял, что она имеет в виду.
   - Ах ты ж, е-мое! - с досадой воскликнул он. - Саша... Я идиот, опять не сообразил... Да нет, - заговорил он мягко, почти ласково: - Ты об этом не думай, не бойся. Такие мысли часто бывают у людей, особенно когда они болеют. Дело-то не в этом.
   - А в чем? - его слова немного успокоили Сашу. - Почему вы сказали, что потеряли его?
   - Его? А, ты про друга. Нет, я не про него говорил. Про Ингу. Ты не поняла разве?
   - Нет. Он тут пишет про какой-то знак. Что за знак?
   - Знак... Ты мне лучше скажи: кому он молился? - фыркнул Николай. - Он разве верующий? Толкал мне тут сплошной марксизм.
   - Ну... он говорит, что Бог есть, - неуверенно сказала Саша, пытаясь вспомнить свои редкие теологические беседы с братом. - Только у них особые отношения. Партнерские, что ли?
   - Партнерские? С Богом?!
   - Ну, это Лешка так говорит... Я-то не понимаю в этом ничего.
   - Оно и видно, - Николай хмыкнул и долил кипятку в остывший чай. - На самом деле, я вот зачем зашел, собственно, - он достал из кармана куртки небольшую книжку в мягкой голубой обложке и подал Саше. - Вот, передай Алексею. Ты когда едешь?
   - Завтра.
   Саша с любопытством взяла книжку. "Новый завет" было написано на обложке.
   - Передай, не забудь. Миссионер из меня аховский, конечно. Но скажи, чтобы почитал. Хотя бы немного.
   - Ладно, передам. - Саша еще раз пробежала глазами письмо и отдала его Николаю. - А что с Ингой? Они поссорились?
   - Сколько я понял, они вообще не виделись. То есть, он Ингу видел, а она его - нет.
   - Он опять, что ли, загадал какую-нибудь ерунду? - Саша поморщилась. - Навроде, если на ней будет зеленый халат, то все, финита ля комедия?
   - Вроде того. Помнишь, ты говорила мне про Женю Кравченко? Ты оказалась права. Прямо, как... слушай, а ты не в картах это все увидела? - в тоне его послышалась угроза, хотя вопрос мог показаться шуткой.
   - Зачем карты? - мрачно сказала Саша. - И так все видно.
   - Угу, а я вот ничего такого не заподозрил. Кроме того, что вокруг него девушки, как пчелы, вьются. На вид безобидный такой мальчик.
   - Мальчику двадцать два года, - зло сказала Саша. - И он слишком хорошо знает, чего от него хотят. Что, Инга купилась все-таки на его красивые глазки? И Лешка их застал за интересным занятием? Ну и... сам виноват, не будет приезжать, когда не ждут. Как в плохом анекдоте, ч-черт...
   Она встала, заглянула в чайник и воткнула шнур в розетку.
   - Да, именно, как в плохом анекдоте, - кивнул Николай. - А что приехал неожиданно - ну так! Откуда он мог знать, что его так ждут? Или ты считаешь, что должен был предполагать? - брови его взметнулись вверх.
   - Нет, почему, - Саша смешалась. - Но... просто... не знаю, как это он - увидел и бежать. Да еще и записки такие пишет.
   - Что же ему было делать, по-твоему? Как в анекдоте, пойти кофе варить?
   - Зачем кофе... просто... Остался бы, поговорил с Ингой, морду набил этому Жене, в конце концов.
   - Да как его бить, там дунешь - свалится замертво, сама говоришь, сердечник.
   - Все равно, не дело так убегать, - упрямо мотнула головой Саша. - Потом, там Юлька осталась. Что ей теперь скажут?
   - А вот это уже пусть Инга сама думает, - жестко сказал Николай. - Хватило же ума...
   Он осекся и, прищурившись, поглядел на Сашу.
   - Кстати, почему ты ее защищаешь? Эта женщина предала твоего брата, он вон аж помирать собрался. Я вообще-то от тебя другой реакции ждал.
   - Я не защищаю! Но... мы ведь ничего не знаем, почему, как...
   - Что тут знать? Что тут знать, Саша?! Факты! Не слухи, - он сам все видел! Инга подтвердила. У них хватило наглости в холле трахаться, не удосужились спрятаться получше. Чего тут неясного? И - неужели бы ты на ее месте поступила также?!
   - Нет, на ее - не знаю, - Саша готова была заплакать, но крепилась. - Я про Лешку. На его месте точно бы не стала убегать.
   - Что, простила бы? - с недоверчивой усмешкой спросил он.
   - Не знаю, - прошептала она. - Если бы любила... не знаю.
   Они замолчали. Саша налила себе чаю и пила мелкими глотками, пряча лицо за паром. Чувства перемешались. Было жалко брата, но Ингу - тоже, может быть, ее даже больше. "Жалко у пчелки в попке", - напомнила она себе поговорку Алексея, но это не помогло. Все заслонил образ женщины с гордой осанкой и печальными глазами у окна. Не отрекаются, любя...
   - Что ты говоришь? - переспросил Даровский.
   - Не отрекаются, любя, - повторила Саша. - Это из песни.
   - Ну да, - усмехнулся он. - Строить жизнь по Алле Пугачевой, самое то.
   - Это не Пугачева, это Вероники Тушновой стихи... Она настоящая поэтесса.
   - Значит, плохая поэтесса, никуда не годная! - Николай снова хотел вскочить, но опомнился и с силой опустил кулак на стол, словно раздавил что-то. - Несчастная женщина, вынужденная по какой-то причине терпеть измены мужа, придумывает всякие красивые оправдания своей слабости - не сказать, дурости, а всякие дурочки наивные...
   Он помолчал и продолжил тихо:
   - Нельзя такое прощать, Саша. Если хочешь, то сам Иисус, Бог говорил, что единственный повод для развода - вина прелюбодеяния. Ты знаешь, как тяжело получить развод в Церкви? Да почти невозможно! Никакое "несходство характеров" не причина. А это - причина, железная, случайно, разве?
   Саша улыбнулась сквозь слезы. Сколько она это слышала... и сама себе говорила...
   - Мама тоже так говорит, - кивнула она. - И Ольга... и все. Ольга говорит, что я не соглашаюсь, потому что не знаю толком, о чем речь. Может, и правда...
   - Может.
   Опять наступило молчание. Саша думала про Кулигина. "У брата неприятности, а ты о чем, о ком думаешь?" - упрекала она себя, но это не помогало. Она не верила, что Инга могла всерьез влюбиться в Женю. Не потому что считала ее такой уж верной, а - не верилось, что взрослая женщина может всерьез воспринять такого человека. Происшедшее казалось недоразумением, которое легко уладить, стоит только поговорить. Но Алексей не захотел говорить... "И Коля не захочет, если что", - вдруг поняла она, взглянув на Даровского. Плюнет и уйдет. И Ольга говорит, что сделает также. А вот жена Кулигина - не уходит... почему? И - что же это такое, черт побери, из-за чего столько страстей?
   Даровский пошевелился. Ему неудобно было в их комнате, слишком тесно.
   "Маме бы он понравился, - подумала Саша. - Ей нравятся такие люди... большие. И с принципами. А мне?" Она хмыкнула и покрутила головой. Кулигин рядом с Колей выглядел, мягко говоря, невзрачно. А принципы... мда. Любовь зла, верно говорят.
   - Знаешь, о чем я сейчас думаю? - спросил Николай.
   Саша подняла голову.
   - Я вот пытаюсь сообразить, как получилось, что я все тебе рассказал, - он виновато развел руками. - Ведь я шел просто книжку отдать и узнать, когда ты летишь. И совсем не хотел ни на кого жаловаться.
   - Вы не жаловались, - удивилась она. - И потом, дело ведь моего родного брата касается.
   - Он сам бы тебе поведал, что счел нужным. А я был ужасно зол, на Ингу и вообще. Но я был совершенно уверен, что справлюсь с этим сам, не загружая никого, тем более - тебя. Это что ж получается, - он неловко засмеялся. - Как вижу тебя, так и вываливаю на твою голову все, без разбору. Вот, и про Светку - ведь не хотел ничего говорить позавчера. Ты прости меня, - он серьезно посмотрел на нее и встал, взял куртку.
   - Да что тут такого-то? - она тоже встала. - Вы сами говорите, друзей почти нет. Надо же с кем-то разговаривать. А если боитесь, что я болтать стану...
   - Нет, этого я не боюсь, - перебил он ее. - Просто ни к чему тебе эти проблемы.
   - Все нормально, - Саша улыбнулась. - К чему мне это - не знаю, но раз вам хочется поговорить, то почему нет? Правда, из меня неважный собеседник, не понимаю ничего.
   Он взглянул на нее так, словно она сказала нечто несуразное, и рассмеялся:
   - Это точно, ничего не понимаешь, просто абсолютно! Во сколько самолет завтра?
   - В семь вечера.
   - Хорошо, в четыре я зайду за тобой, и поедем.
   - Куда? - тупо спросила Саша.
   - В Толмачево. Посажу тебя на самолет. Раз Алексей уехал. Я думал, ты его дождешься, и он сам тебя проводит, а тут вон как вышло. Надеюсь, ты не против?
   - Я нет, конечно, - растерялась Саша. - А... у вас время есть? Это ж полдня...
   - Раз тебя больше ничего не смущает, следовательно, договорились? - он надел шапку и отворил дверь.
   - Больше ничего, спасибо. К четырем буду готова.
   - До свидания, Саша, - он застегнул молнию на ботинках и выпрямился. - Спасибо тебе.
   - Пожалуйста, до свидания.
   Саша озадаченно проводила его глазами и, захлопнув дверь, села на кровать.
   - Ничего не понимаю, - покрутила она головой. - Странные люди... Что Лешка, что Коля этот.
  
  

19

  
   Вот так оно и выглядит, разбитое корыто. Любимая утварь, е-мое. Поехать в какую-нибудь деревню и купить там... или заказать: деревянное, щербатое от старости, расколотое пополам. И повесить на стенку. Прямо над дверью, где сейчас подкова висит. Символ счастья, ага. Не-ет, корыто там должно висеть, разбитое - символ Ингиной жизни. И не только ее. Мать, сестра... неужели и Юльку ждет похожая судьба?! И того, кто родится через семь-восемь месяцев? Нужно ли ему рождаться, вот вопрос.
   И странное спокойствие на душе, как будто только сейчас все пошло, как надо. Единственное, что страшит, - это разговор с дочерью. Которая, похоже, что-то чувствует. Последние дни хмурая, неразговорчивая, и про дядю Лешу не спрашивает. И хорошо, а то... придется ведь говорить. Что?
   - Юля, бабушка нас зовет на переговоры. Ты пойдешь?
   - Нет.
   - Я там не знаю, сколько... может, часа два проведу. Ты одна, что ли, будешь сидеть?
   - Да. Я читать буду.
   - Ну... ладно, как хочешь.
   Угрюмый вид, в глаза не смотрит. Неужели и правда что-то сообразила? Или сказал кто?
   Инга представила себе, как Марина коварно нашептывает Юльке "страшную правду" и потрясла головой. Нет, ни Марина, ни кто другой заниматься такой чепухой не станет. Скорее всего, сама что-то подозревает. А могла и подсмотреть-подслушать.
   На минуту Инге стало жутко от того, с каким равнодушием она думает о дочери. Ведь если та узнала, что мать... да что там слова подбирать - шлюха обыкновенная, то - как с этим дальше жить-то? Ребенку? "Я же живу", - усмехнулась она, глядя в зеркало. Пусть с разбитым корытом над дверью. А что делать? Судьба.
   - Мама, дядя Леша уже не приедет?
   Так. Картина Репина "Приплыли".
   - С чего ты взяла?
   Беспечность в голосе была столь ненатуральна, что Ингу передернуло от отвращения к себе. Юлька снисходительно покривила губы:
   - Я читала его записку. И слышала, что говорил дядя Коля. Это он из-за того, что ты с дядей Женей целовалась!
   Инга пошатнулась. В глазах на секунду стало темно.
   - Юля... Я сейчас тебя выпорю.
   - За что?
   - За то, что ты... совершенно распустилась! Сколько раз тебе говорить, чтобы не подслушивала, не подсматривала, не...
   - А тебе сколько раз говорить, чтобы...
   - Ты как с матерью разговариваешь?!! А ну иди сюда!..
   Голос сорвался, Инга задохнулась и схватила первый попавшийся пояс. Он зацепился за крючок, она дернула, и вешалка свалилась на пол вместе с горой одежды. Инга отпихнула ее ногой.
   - Иди сюда, - прорычала она, складывая пояс. - Иди, а то хуже будет.
   Дочь, забившаяся в угол, смотрела на нее со слезами, но без ужаса, и чуть ли не с жалостью, и это злило больше всего.
   - Не подойду, - дрожащим голосом проговорила она.
   - Я кому сказала!
   Инга шагнула вперед, но споткнулась о вешалку. Девочка, воспользовавшись моментом, проскользнула к двери и распахнула ее.
   - Я уйду от тебя! - звонко сказала она. - Уйду!
   Инга вдруг сразу успокоилась.
   - Куда, скажи пожалуйста? - с издевкой поинтересовалась она.
   - Куда-нибудь!
   - Ну и... скатертью дорога.
   Ей даже стало любопытно, что теперь будет делать дочь. Идти ей некуда. В семь лет такие номера кончаются известно, чем. Вот пусть теперь выкручивается, как хочет. Нечего мать доводить, тоже не железная...
   Юлька помедлила пару секунд, потом огляделась, вытащила из-под упавшей вешалки свои тапочки, обулась и вышла, аккуратно затворив дверь. Инга, зло усмехаясь, села на диван. В глубине блока лязгнул замок, заскрипела и хлопнула дверь в коридор. Дочь покинула дом. Ну-ну, поглядим, насколько тебя хватит, маленькая дрянь.
   Сдохнуть можно, как все повторяется, один к одному. Когда-то точно так же хлопнула дверью и ушла из дому сама Инга. Только ей было десять лет. Разницы-то... учитывая, что Юлька куда быстрее взрослеет, чем она сама. И разговор был похожий. Когда узнала, из-за чего ушел отец. То есть, знала-то давно, почти сразу, но вот высказать решилась матери все именно тогда. И мать точно так же кричала, только куда громче, и ремень был - не тоненький поясок от платья, а настоящий, оставшийся после отца. Толстый, кожаный, с пряжкой. И бил он больно. Очень.
   Но Инга тогда ушла не из-за боли. Обида была сильнее. Не обида даже - горе. Неизбывное и непоправимое. Инге казалось - потом уже, много лет спустя, - что в тот момент она разом увидела всю свою будущую жизнь. Стало некого и нечего ждать, не на что надеяться, и идти было некуда, но она шла... Шла, а потом сидела в чужом дворе в обнимку с грязной, бездомной кошкой. И ждала.
   Ждала, что вот сейчас придет мать. Пусть злая, пусть кричит, грозит тем самым ремнем... Ждала и знала: чуда не случится, мать не придет. Будет сидеть дома, обливаться слезами, дрожать от страха и вскакивать на каждый шорох, но искать блудную дочь не пойдет никогда.
   И, значит, надо возвращаться. Может быть, даже просить прощения. И виновато молчать в ответ на сотни упреков, сетований и жалоб. А потом - простить самой. Или просто забыть. И - жить... дальше. Как ни в чем не бывало. Не потому, что некуда деваться, не потому, что страшно оставаться одной на улице, в неизвестности. И не потому, что жалко себя или мать.
   Просто - нет в этом никакого смысла. Кричать, ссориться, хлопать дверью, показывать характер. Отца не вернешь, и мать не переделаешь, а других у нее нет и не будет. И другой судьбы - тоже.
   Думала она об этом тогда, или уже сочинила потом - Инга не знала. Помнила только, как пришла обратно, поздно ночью, с кошкой. И как мать, пряча радость за суровостью, бросила с порога комнаты, делая вид, что брезгует подойти близко: "Пришла? Что так мало гуляла? Иди в ванную! Да кошку возьми с собой, вымой, как следует. Или утопи, черт с вами с обеими, зачем ты ее притащила?".
   Кошку мать вымыла сама. И накормила. Потом возила к ветеринару, отпаивала травками от глистов. Сестра дала кошке имя: Киси. И они стали жить вчетвером, не напоминая друг другу о происшедшем, как сговорились. Только Киси была вроде памятки. А три года назад не стало и ее.
   Инга бросила пояс, вытерла мокрые глаза, поправила волосы и вышла из дома. Дочь она нашла на пятом этаже. Юлька стояла в углу кухни, заплаканная и дрожащая от холода, по-прежнему сердитая, но втайне счастливая, что мать пришла за ней.
   "А где кошка?" - чуть не спросила Инга и даже огляделась, совершенно уверенная, что где-то здесь должен быть котенок, а то и щенок. Но Юлька была одна. Инга шагнула к дочери.
   - Пойдем домой, - она взяла девочку за руку и застыла, ожидая, что та станет вырываться, но Юлька только смотрела недоверчиво, а руку не отдергивала. Инга благодарно сжала мокрую ладошку. - Пойдем, Юля, - прошептала она. - И прости меня... пожалуйста.
   Юлька шмыгнула носом и уткнулась Инге в бок.
   - Пошли, - сказала она сердито. - И скорее, а то ты на переговоры опоздаешь.
  
  

20

   - Курган вызывает, пятая!
   Инга пошла к кабинке. Ноги были ватные. Трубка тяжело повисла в руке, Инге не сразу удалось поднести ее к уху. Какие еще неприятности ее ждут?
   - Алло! Алло, Инга? - донеслось из трубки. - Инга, ты меня слышишь?
   - Привет, мама. Что случилось?
   - Слушай меня внимательно! Вчера я встретила Ольгу Петровну... ты помнишь ее? Она сейчас работает в нашем институте, завкафедрой...
   Инга кое-как пристроилась на стуле в тесной кабинке. Меньше всего ей хотелось слушать о делах материных подруг, но в этот раз к обычной досаде примешалась жалость. "Она здорово постарела", - думала Инга, вслушиваясь в голос матери.
   - Ну, ты приедешь?
   - Чего? - очнулась Инга. - Зачем это? У меня отпуск заканчивается после аспирантуры, завтра иду устраиваться на работу опять. Приеду... попозже, летом, может быть...
   - А чем тебя это место не устраивает?
   - Всем устраивает... погоди, какое место?
   - Тьфу, бестолковая! - взорвалась мать. - У меня три минуты, а она ушами хлопает! Я ж говорю, Ольга Петровна обещала придержать для тебя место на кафедре, преподавать что-то, я не поняла толком, ну, тоже математику... Ты ведь защитилась?
   - Да...
   - Ну вот! Приезжай и работай!
   С ума сойти, как все просто. Вот тебе и корыто. Хотя... куда ж без него, родимого.
   - А жить я где буду? С Юлькой?
   - Дома, где еще.
   "Дома", - зло усмехнулась Инга и замешкалась, подбирая не самые язвительные слова, но мать вдруг заговорила совсем другим голосом:
   - Приезжай, Инга! С Юленькой приезжай, пропишетесь здесь, будем жить втроем...
   - Втроем?! Но...
   - Анатолий... его не будет, он ушел, - глухо сказала мать. - Совсем. А Наташа помирилась с Андреем, они уехали. Я одна теперь. Приезжай, пожалуйста... Я бы не звала, но Ольга Петровна... и я подумала...
   - Мама, - сказала Инга, глотая слезы. - Я беременна.
   - Вот и хорошо!
   - Что-о? - Инга чуть не выронила трубку.
   - Хорошо, говорю, - устало сказала мать. - Родишь, и в декрет не надо будет уходить, я на пенсию выйду. Веселее будет, вчетвером. Приезжай, дочка, я тебя жду. Ты слышишь меня? Приедешь?
   - Ваше время истекает, заканчивайте разговор! - ворвался чужой голос.
   - Инга, Инга, ты приедешь?! - перебил его отчаянный крик матери, уже издалека.
   - Да, мама, да! - закричала Инга. - Я приеду. То есть, мы приедем, с Юлькой! Вот прямо сейчас иду за билетами! Пока, мама!
   "Вот так, - сказала себе Инга, кладя трубку. - Это что же? Значит, будем жить?" И схватилась за живот: тот, чья жизнь последние дни висела на волоске, обрадовано взбрыкнул. А, может, Инге это только показалось. Она осторожно поднялась и вышла в залитый солнцем салон переговорного пункта.
   - Будем жить, - шептала она. - Будем жить.
  
  

Часть 2

  
  
   Позвольте мне вас полюбить,
   Позвольте быть вам верной.
   В.Долина "Романс".
  

1

   Радио захрипело, закашляло...
   - Саша, слушай внимательно, кажется, наш рейс!
   - ...Начинается посадка...
   - Да, наш, - сказала Саша, но с места не сдвинулась, хмуро глядя перед собой.
   Мама вскочила, схватила гитару, закрутилась, оглядываясь.
   - Ну что же это он, а? - плачущим голосом проговорила она. - Ведь обещал!
   - Дела, наверное, задержали, - Саша неохотно поднялась. - Ладно, идем. Может, подъедет еще.
   Они пошли к посадочной стойке. Мама продолжала оглядываться и сетовать:
   - Ну разве так можно, а? Кто так делает?
   "Кто, кто... Известно, кто", - думала Саша. То, что брат не пришел проводить, не обижало ее, и даже не очень удивляло. Но и веселиться было не с чего. Маму эти выкрутасы с "прости, дела" расстраивали не на шутку, и Алексею это известно, как никому другому. Была бы Саша одна - другое дело, а с мамой так нельзя, о чем он думает?
   "Ну, Лешенька", - Саша мысленно погрозила кулаком брату, забирая с контроля документы. Обернувшись, она помахала маме, которая уже плакала, и отправилась в накопитель.
   Все, дом остался позади. Саша расправила плечи, чувствуя, как крепнет внутри упругий стержень, который будет поддерживать ее ближайшие пять месяцев. Никаких глупостей, вроде тоски, несчастной любви или страха перед непосильной учебой не ждет ее впереди. Нет! Работа ее ждет! Настоящая работа. С конкретной целью и четкими планами, без сомнений, этих мрачных "сбудется - не сбудется". Сбылось! Теперь - вперед, только вперед.
   Первое серьезное решение, принятое самостоятельно, почти без участия и даже немножко вопреки мнению семьи, оказалось верным. И брат доволен и горд за нее. "Моя школа!" - говорит. Ну да, его. Главное - найти свое дело в жизни. И Саша его нашла. Остальное приложится. И это, похоже, правда. Пока дела не было, лезли в голову всякие глупости, хоть вешайся. А сейчас одна мысль: засучить рукава, и - вперед! В библиотеку, за книги, к третьекурсникам заглянуть на семинар, да спецкурс поискать подходящий. Ну и - шефа... если повезет. Но сперва самой разобраться. Эх, скорее, скорее, подавайте самолет!..
   В накопитель торопливо вошла стюардесса. Люди стали вставать. Саша не трогалась с места - куда торопиться? Без нее не уедут. Однако, внутри все пело: сейчас, сейчас!..
   Стюардесса остановилась посреди зала и, заглянув в листок бумаги, который держала в руках, громко проговорила:
   - Бурмина Александра Михайловна, есть здесь такая?
   Саша вскочила. Внутри стало пусто и холодно от недоброго предчувствия.
   - Это вы? - Стюардесса уже шла к ней. - Пойдемте скорее.
   Она вывела Сашу из накопителя в маленькую комнату. Там сидела за столиком женщина в милицейской форме, а у окна стоял мужчина в черном полушубке. Заслышав шаги, он обернулся.
   - Лешка! - кинулась к нему Саша. - Ты с ума сошел, я перепугалась, думала, меня в самолет не пускают...
   - За что? - засмеялся он.
   - Ну, мало ли, - Саша опасливо глянула в сторону милицейской тетеньки. - Ладно... Здорово, что пришел... Мама тебя видела?
   - Видела, видела.
   - Она очень переживала и сердилась.
   - Знаю, - вздохнул он. - Так получилось.
   - Ну...
   Они замолчали, не зная, что говорить, как всегда, при прощании. Саша посмотрела на брата и вдруг заморгала.
   - Ну, ты чего, Санька, ты это прекрати, - он нахмурился. - Плакать на проводах - плохая примета.
   - Иди ты, со своими приметами, - она зашмыгала носом и вытерла глаза.
   - Все равно... Ты работать едешь, не балду пинать. Нечего хныкать. Гляди там у меня, чтоб без глупостей! И помни, о чем говорили. Коле привет передай.
   Саша кивала, а сама все смотрела на него. Как никогда хотелось ей обнять брата, поцеловать, сказать что-нибудь нежное. Но - не смела. Не принято было такое между ними. "Плевать, что не принято", - бормотал внутри какой-то незнакомый голос. И Саша уже готова была его послушаться, вот сейчас...
   В комнату вошла давешняя стюардесса.
   - Поскорее, поскорее, граждане, - ласково, но настоятельно сказала она. - Уже время идти в самолет.
   - Ну, - Бурмин взял Сашу за плечи и легонько тряхнул: - Давай. Пиши, не забывай. И ни о чем не тужи. Прорвемся!
   - Прорвемся, - повторила Саша, улыбаясь, сквозь слезы. - Пока, Леша.
   "Веселенькое вышло прощание", - думала она, поспешая за стюардессой. Только вот веселья не было. И снова напомнили о себе затаившиеся "репродукторы", что всегда готовы "прокричать беду", стоит только о них забыть. Ладно... как Лешка велел? Без глупостей! Вот и правильно.
  

2

  
   К исполнению своих планов Саша приступила на следующий же день по приезду. Расписание в понедельник было, что надо: лекции по алгебре и матанализу, и семинар у Нины Андреевны. С самых первых дней удается погрузиться в учебу, это очень хорошо, иначе - праздность, а от нее расслабление, от которого нередко удается оправиться лишь в середине семестра, а то и позже.
   Пообедав, Саша отправилась прямиком в читальный зал с твердым намерением переписать лекции (которые она решила сперва записывать на черновиках, а потом в аккуратном и, главное, разобранном виде заносить в тетрадь), сделать уроки, а оставшееся время посвятить функциональному анализу, то есть, работе.
   Но, странное дело, хоть и мало было людей в зале, а достичь нужного настроения Саше не удавалось. "То ли я разучилась тут заниматься, то ли знакомых много появилось?" - недовольно думала Саша, в который раз оглядывая зал. Это было совершенно необязательно, но ей никак не удавалось заставить себя сосредоточиться. Хотелось видеть друзей, новых и старых, здороваться, разговаривать...
   Попрощавшись с бывшим одногруппником, печально поведавшим ей о том, что для группы опять настали тяжелые времена из-за ее ухода, старосты нет толкового, и сама атмосфера не та, Саша придвинула к себе тетрадь. "Не подниму головы, пока не допишу эту лекцию", - решила она, но к столу снова кто-то подошел.
   - Привет, Сашка! Учишься уже?
   Танька. Отросшие желтые кудри, синий свитер, утомленные, но веселые глаза... Ну как тут не обрадоваться?
   - Привет! Пытаюсь.
   - Пошли, пройдемся, дело есть.
   - Что случилось? - спросила Саша, когда они оказались в коридорчике между залами.
   - Ничего не случилось. Сегодня меня товарищ один отловил. Матанщик, между прочим. Так вот, он группу набирает из самых продвинутых студентов. Прослышал о нас с тобой, и специально меня выцепил на семинаре, чтобы к себе пригласить, прикинь?
   - Здорово!
   - Ну да, приятно. Так он расстроился, что тебя там не было, думал, мы вместе... Ну и просил меня тогда передать. Как ты, соглашаешься?
   - А ты?
   - Я - да. Мне моя группа за прошлый семестр надоела. Серые все личности, невозможно. А туда монстров собирают.
   Саша задумалась. С одной стороны, лестно, что тебя считают монстром и даже готовы разыскивать, чтобы лично пригласить. С другой...
   - А матан у них кто будет вести? Этот мужик?
   - Ну да. Петровский. Между прочим, я его книжки видела. Крутой дядечка! Соглашайся, Сашка, может, он тебя к себе возьмет, он говорил про раннюю специализацию тоже. Если у кого способности и желание вдруг проявятся.
   Саша молчала. Таня поняла ее.
   - Ты Нину Андреевну терять не хочешь?
   - Не хочу, - призналась Саша. - Да и... группу, если честно, тоже.
   А еще Саша вдруг поняла, что не хочет учиться в одной группе с Татьяной. Как-то получалось, что Таня с ее задором производила впечатление эдакого буксира, тянувшего за собой медлительную и нерешительную Сашу. Во всяком случае, со стороны, верно, так и казалось. Даже когда переводились, преподаватель английского прямо и сказал, что Саша сбегает на мехмат по примеру подружки. На деле было все наоборот, но не станешь же объяснять? Да и не поверит никто. А если будут в одной группе... "Нет, я хочу сама, одна!" - стиснула зубы Саша.
   - Нет, Тань, я, наверное...
   - Ну, смотри, время на раздумья - эта неделя, если до понедельника не появишься, значит, поезд ушел.
   Саша кивнула и хотела спросить, чем занимается Татьяна, но та опередила ее:
   - Слушай, а ты тут ждешь кого-то или чего-то?
   - Нет, просто учусь.
   - Тогда пошли со мной, мне в Институт математики надо, я ведь сходила уже на алгебру к этим... ну, Петровцам, - она засмеялась. - Надо посмотреть статейку одну, а журнал только там.
   - В Институт математики?! - Сашу зазнобило от волнения. - Но... нас туда пустят?
   - Да. Сказали, с паспортом в библиотеку пустят и книжку дадут, в читальном зале. Пошли, поглядим, как математики трудятся.
   "Вот и от Таньки я отдаляюсь", - грустно думала Саша, слушая бурный рассказ подруги о впечатлениях от сессии и учебы и боясь, как бы Татьяна не стала расспрашивать о Сашиных делах. О любых, будь то отношения с Кулигиным, Колей или функаном. Но Танька не спрашивала, она тоже будто избегала разговора о личном. Саша вспомнила, как Даровский с легкой грустью признался, что не осталось близких друзей, после отъезда Инги он остался совсем один, по сути. И Саша тоже вот-вот останется одна? Не успела обзавестись компанией, как все начали расползаться по своим углам. Кто замуж, кто в дело... "Друзья уходят как-то невзначай", - мысленно пропела она. Так ведь, она и сама бежит сейчас всех, норовит зарыться с головой в работу, учебу, а общение будто только время отнимает. Эх, волчица-одиночка, прямо, как братец.
   Институтскую проходную миновали без проблем. Правда, в библиотеке вышла заминка: с пальто и сумками их в зал не пустили. Пришлось возвращаться и просить разрешения у вахтера оставить вещи в гардеробе, что, естественно, вызвало массу ненужных вопросов. Однако, скоро все проблемы решились, Татьяна получила свой журнал, и девушки проникли в святая святых - читальный зал Института математики. То есть, у Саши было такое чувство, будто этот зал особенный. Внешне же он отличался от университетского лишь скромными размерами да пустынностью. Когда они с Таней вошли, в зале было всего два человека. Опасливо покосившись на них, девушки заняли два соседних столика и углубились в свои дела. Таня читала статью, делая пометки в толстой тетради, а Саша решила продолжить начатое в университете.
   Но незнакомая обстановка располагала к созерцанию, а мысль о том, что она, Саша, находится сейчас, быть может, на одном этаже, а то и за стенкой с любимым человеком, опьяняла. Хотелось - раз уж попала сюда - пройтись по коридорам, вдруг да удастся встретить? Вот он удивится! В этот раз уже не сможет пройти мимо, не заметив. Она, как наяву, услышала глуховатый низкий голос: "Александра Михайловна? Вы как здесь?" - "Да вот, Сергей Валентинович..." Гм, а что ответить-то? Гуляю? В библиотеку пришла? А что в коридоре делаю? В туалет иду? Ну, знаете! Саша закусила губу, краснея и радуясь, что такой конфуз приключился в мыслях, не в действительности.
   Она с тоской поглядела на тетрадь, в которую сумела вписать за полчаса всего пять строчек. Надо, надо заставить себя работать. Но - не лучше ли, раз она сидит в институтском зале, воспользоваться как-то этим фактом? Ведь такие возможности!.. Какие, кстати?
   Повинуясь наитию, Саша осторожно, старясь не скрипнуть стулом, встала и вышла из зала. Следующая комната - между залом и библиотекарским закутком - напоминала салон. Посреди нее стоял широкий стол с беспорядочно разбросанными книгами, по стенкам высились стеллажи с журналами, почти сплошь иностранными, а у дальней стены стоял журнальный столик и несколько кресел. В одном из них сидел пожилой мужчина и читал газету. На Сашу он не обратил внимания, что ее порадовало. Но посмотреть журналы на выставке она не рискнула.
   Библиотекарша глянула на Сашу вопросительно, но по-доброму. Саша кивнула на каталожные ящики, и та вернулась к своим делам.
   Что искать в каталоге, Саша не знала, но виду, естественно, не подала, деловито оглядывала ящички. И увидела. "Работы сотрудников института", - гласила розовая бирка на одном из них. Ну да, ну да, вот и заветная буква "К", вот и... ого, семьдесят третий год! Саша аккуратно переписала на листок данные журнала с первой Кулигинской статьей и подошла к библиотекарше. "Сейчас скажет, нет такого журнала", - с привычным страхом подумала она, но тут же успокоила себя: ничего, другие поищем. Но библиотекарь ничего не сказала, деловито отправилась в хранилище и вернулась не с пустыми руками. Получив журнал, Саша совершенно счастливая, отправилась в зал. Теперь ее ничто не отвлечет. Лишь бы Танька не заинтересовалась, что за статью взялась читать подруга.
   Но Татьяна словно и не заметила ее ухода-прихода, сидела над своей статьей, нещадно ероша волосы и грызя дужку очков. В другое время Саша бы позавидовала ей, но сейчас она сама, вздрагивая от нетерпения, перелистала журнал и впилась глазами в заранее дорогие строчки.
   То, что понятного в статье оказалось крайне мало, Сашу нимало не обескуражило. Не впервой. Тем более, у нее есть теперь, к кому обращаться за помощью, ничем не рискуя. Главное - понять, чем заниматься, ответы на какие вопросы искать в книгах. Читать учебники с начала и до конца - дело, конечно, полезное, но неплохо бы иметь конкретную цель. Так куда больше толку.
   Исписав страницу непонятными терминами и загадочными значками, Саша решила, что этого достаточно для начала, но расставаться с журналом и вообще - функаном - не хотелось. Но книг с собой не было, а просить "школьный" учебник в библиотеке института было неловко. Она решила дочитать статью до конца, не обращая внимания на непонятки - авось удастся ухватить общий смысл проблемы. "А еще лучше - посмотреть предысторию", - подумала она, глядя на список литературы. Идея!
   - Ты чего бегаешь? - подняла голову Татьяна.
   - Да... так, хочу посмотреть кое-что. Ты не в курсе, когда зал закрывается?
   - В пять... кажется.
   Саша поморщилась. Значит, у нее всего полчаса. Впрочем, этого хватит, чтобы просмотреть материалы и сообразить, чем заняться в ближайшее время.
   Толстая фиолетовая книжка, с которой Саша вернулась на место, не оставила равнодушной Татьяну, которая, видимо, приустала и начала отвлекаться.
   - Это что за талмудище? - поинтересовалась она.
   - Так... функан, - неохотно ответила Саша.
   - Покажи, как называется, - не отставала Татьяна.
   Саша повернула книгу обложкой к ней.
   - Функциональный анализ и полугруппы, - вслух шепотом прочитала Таня. - Ого! Зачем тебе это?
   - Надо, - коротко ответила Саша и раскрыла книгу с видом страшной занятости.
   Но Танька была неисправима.
   - А Канторовича ты уже прочитала? - невинно спросила она.
   Саше захотелось запустить книжкой ей в голову.
   - Прочитаю, - процедила она. - Тань, давай учиться, времени мало осталось. Ты свою статью разобрала уже?
   - Почти, - Таня зевнула и, наконец, умолкла.
   Книжка оказалась еще одним учебником. "Вот, по нему и буду изучать функан", - решила Саша. На душе стало празднично. Хорошо жить, когда знаешь, что будешь делать завтра! И зря фыркала на Таньку, это ж она ее сюда привела. Правильно Лешка говорит: стоит только начать, а дальше дело само поведет. Главное - чувствовать, куда именно. Что ж, Саше это удается.
  

3

  
   Дни шли, похожие один на другой, и в точности такие, как хотела Саша. Лекции, семинары, уроки, и - главное - работа. Даровский с пониманием отнесся к ее "научным интересам", более того, воспринял их всерьез. Теперь Саша под его руководством изучала полугруппы по книжке какого-то японца. Книжка была на английском языке, и Саша сперва испугалась, но Коля велел привыкать, и она привыкла... как-то даже довольно скоро. Занималась она в институтском зале, где уже ничего и никого не боялась. Несколько раз, гуляя по коридорам, она встретила Кулигина. Он по-прежнему не выказывал особого желания общаться, но, по крайней мере, здоровался с улыбкой, при первой встрече поинтересовался, как дела и удалось ли перевестись, словом, вел себя так, как надо, не больше, но и не меньше.
   Одно огорчало Сашу: вести из дому день ото дня становились тревожнее. Последний звонок мамы был совсем из ряда вон: она, плача, сообщала, что Алексей в больнице, и врачи говорят что-то ужасное. Что именно - Саше понять не удалось, и с почты она возвращалась в самом мрачном настроении.
   Она шла и смотрела по сторонам, высматривая среди прохожих одного-единственного. Этой привычке было уже много месяцев, и Саше казалось, что она останется навсегда. Так и будет жить ожиданием встречи, пусть мимолетной. И ничто не в силах заставить ее отвлечься от мыслей о Кулигине. Даже сейчас Саша мечтала, что он увидит ее, едва не плачущую, остановится и с тревогой спросит, что случилось. И она ему тогда скажет... что брат болеет, а так все нормально. А он тогда...
   Стыдно быть такой глупой, но что делать-то? Она устала от борьбы с собой. И последние дни мечтала на всю катушку, почти не замечая реальности. Вернее, реальность была лишь материалом для новых и новых фантазий. Саша даже подумывала, не начать ли их записывать, как бывало в школе, когда она тоже бывала влюблена, и единственным способом избавиться от особенно навязчивых фантазий было перенесение их на бумагу в более-менее литературной форме - из конспиративных соображений. Однажды из этого получился целый рассказ, а потом и повесть. Окрыленная, Саша начала роман, но с поступлением в университет, забросила. Теперь это казалось таким детством. С другой стороны - отчего бы и не попробовать снова? Только вот мысли сейчас такие, что даже конспиративно писать стыдно - перед собой.
   Реальность настигла ее на середине дороги в институт.
   - Саша, - позвала она голосом Даровского. - Ну, что? Сходила на переговоры? Какие новости?
   Хоть это был и не Кулигин, Саша обрадовалась. Хотелось поделиться заботами, а она недавно обнаружила, что Николай - самый подходящий человек для этого, если не единственный. Он искренне вникал в ее проблемы и, главное, его самого не надо было сразу же утешать, дескать, не тревожьтесь за меня, все скоро будет тип-топ.
   - Новости неважные, - сказала она, поздоровавшись. - Лешка все еще в больнице. Мама плачет... и непонятно, в самом деле с ним что-то серьезное, или так...
   - Раз плачет, наверное, не просто так.
   - Ой, не знаю, - раздраженно проговорила Саша. - Он с пневмонией лежал, она тоже всю дорогу плакала. Разберись тут... А сегодня я вообще ничего не поняла. Хоть обратно езжай, честное слово!
   - Может, и надо бы съездить.
   - Вы так думаете?
   Саша вздохнула. Ехать не хотелось. Только-только все начало налаживаться - и на тебе. С другой стороны... состояние брата тревожило ее еще на каникулах. Он, правда, крепился и делал веселый вид, будто ничего не происходит, но Саша видела, что он сильно удручен разрывом с Ингой, и радикулит обострился, плюс еще какая-то ерунда привязалась, вроде экземы, на нервной почве, наверное.
   - Ты пока не торопись, а вообще будь готова, - сказал Николай. - Иначе изведешься в неизвестности. Денег я тебе займу, если надо.
   - Спасибо.
   Некоторое время они шли молча. Потом Даровский спросил тихо и, как показалось Саше, нерешительно:
   - Он книжку-то читал? Которую я передал?
   - Новый Завет? Да... не знаю. Полистал, сказал, что потом почитает, - Саше стало неуютно, будто была виновата. И, стремясь хоть как-то оправдать брата, она добавила: - Он молитву читал все время!
   - Молитву? Тоже дело. А какую? "Отче наш"?
   - Нет, - замотала головой Саша. - Там не по-русски. Я тоже ее выучила, - похвасталась она и начала декламировать: - Дибиби дибебе казажаж...
   - Что-о?! - изумился Даровский. - Это что же за молитва такая?
   - Это обращение к Вселенной. Ему Инга дала. Но я сама тоже в газете видела. Если читать три раза перед сном каждый вечер, то тебя услышат и будут заботиться...
   - О, Боже! Кто?!
   - Ну, эти... инопланетяне. Или сама Вселенная, - неуверенно сказала Саша. - Может, и Бог...
   Она замолчала, жалея, что завела этот разговор. Даровскому не понравилось известие, что Лешка читает эту странную молитву.
   - А как это переводится, с инопланетянского? - с мрачной насмешкой спросил он.
   - Не знаю.
   - Ну, как же ты, хоть бы поинтересовалась. А то молитесь, и не знаете, о чем и кому.
   Саша пожала плечами. Ей было не по себе. Даровский был зол, еще больше, чем зимой, когда она сказала ему про гадания, и вот-вот обрушит на нее громы и молнии, не хуже самого Господа Бога. К счастью, институт уже близко, осталось улицу перейти.
   - Ты сама-то читала ту книжку? - спросил Николай.
   - Пыталась, - вздохнула Саша. - Ничего не понятно. Кто кого родил...
   - Ну, это можно было пропустить.
   Кажется, гроза миновала. Судя по тону, он даже улыбался. Саша робко покосилась на него. Так и есть.
   - Нет, я прочитала, - приободрившись сказала она. - Но потом там про какого-то Иоанна. Он ходил и обзывал всех ехиднами. И я бросила читать.
   - Ага, а "дибебе" - это в самый раз, да? - поддел ее Николай и отворил тяжелую стеклянную дверь. - Заходи.
   Саша поздоровалась со знакомым вахтером и, дождавшись, когда Николай распишется в книге за ключи, пошла за ним к лифту.
   - Будешь писать или звонить, попроси, чтобы прекратил, - серьезно сказал Даровский, когда двери кабины закрылись. - Пусть лучше своими словами молится. Бог услышит. Он все языки понимает. А инопланетяне - это тот самый оккультизм, вредный и опасный, про который я тебе говорил. Ты забыла?
   - Я помню, - возразила Саша. - Но вы про карты говорили, заговоры и еще какие-то розы, а инопланетяне - почему оккультизм-то?
   - Потому что. Теперь и про них знай.
   - Хорошо.
   "А чего ради ты ему так сразу веришь и готова слушаться с первого слова?" - мелькнула привычная мысль, и Саша также привычно от нее отмахнулась.
  
  

4

  
  
   Телеграмма лежала в ячейке с буквой "Б". Срочная: полоска серой бумаги, наклеенная на белый с синим бланк. "Интересно, кому это?", - подумала Саша.
   "Бурминой Александре. Срочно приезжай Алеша тяжелом состоянии. Мама".
   - Ну, Сашка, ты и несешься, - запыхавшимся голосом проговорила вошедшая следом Ольга. - От Четверки за тобой иду, думала догнать - куда там... Это кому срочная?
   - Мне.
   Саша протянула подруге телеграмму. Та, прочитав, растерянно посмотрела на Сашу.
   - Поедешь?
   - Придется, - сквозь зубы проговорила Саша, не скрывая досады. - Черт знает, что у них творится. Вот уверена, что это очередная паника. Делать мне нечего, мотаться туда-сюда.
   - А вдруг, правда?
   "Вдруг", - подумала Саша, но сразу отогнала эту мысль. Слишком уж она была... невозможной.
   Продолжая чертыхаться на все лады, Саша стала собираться в дорогу. Она уже почти поверила, что телеграмма отправлена мамой в панике, и родные ее встретят веселые и смущенные за ложную тревогу.
   - Давай, я к Коле схожу? - предложила Ольга. - Он ведь наверняка захочет тебя проводить?
   Саша задумалась. Стоит ли тревожить еще и Николая? С другой стороны, узнает, что она уехала так поспешно, еще больше разволнуется, а то и рассердится.
   - Да я сама зайду, время есть еще. Сейчас соберусь и схожу.
   - Если он не сможет, то мы с Серегой тебя проводим, - сказала Ольга. - Сейчас я его позову.
   Оставшись одна, Саша надеялась перевести дух и собраться с мыслями, но не успела - в дверь стучали.
   - Открыто! - крикнула она.
   В комнату вошла Татьяна.
   - Сашка, привет, я...
   - Привет, заходи, - пригласила ее Саша. - Я, видишь, уезжаю.
   - Домой? - Таня посмотрела на раскрытый дипломат, куда Саша уже успела уложить блузку и тетрадь по функану.
   - Да, прислали телеграмму, вон, глянь, чего творится.
   Таня поднесла бланк к глазам.
   - А, - сказала она. - Значит... Но я не...
   Странно говорит Татьяна, голос у нее непонятный, и вид растерянный.
   - Тань, у тебя что-то случилось?
   Та замотала головой.
   - Нет! У меня все нормально. Я это... Мне твоя мама звонила и просила передать... Вот, я и приехала.
   - Ого, из Бердска, - поморщилась Саша. - Телеграмма же вот, зачем тебя-то погнали?
   - Телеграмма... там не то. Уже не то, - она помолчала и, собравшись с духом, выговорила: - Сашка, твой брат... умер.
   - Умер?
   Саша села на кровать, не сводя глаз с лица Татьяны. В блоке зашумело, дверь отворилась, толкнув Таню, - пришли Ольга с Серегой.
   - О, Танька, привет, ты тут как?
   - Так, - она быстро отвернулась и вышла из комнаты, бросила с порога: - Пока, Сашка! Ольга, иди сюда.
   - Ну что, собралась? - Тон у Сергея был оптимистичный. - Эй, ты чего плачешь? Погоди, может, и правда, еще рано...
   - Не рано, - тихо сказала вернувшаяся Ольга. - Серега, иди, позови Колю, знаешь, где он живет? Если нет дома, оставь записку, что мы посадим Сашку на самолет и денег дадим, чтобы он не волновался.
   - Умер, глупость какая-то, - Саша вытерла слезы и встала. - Спасибо, ребята, деньги у меня есть, и провожать...
   - Ты молчи, твое дело сейчас в самолет сесть и до дома доехать, - сказал Сергей и, пошептавшись с Ольгой, ушел.
  

5

  
   А потом Саше показалось, что она уснула. И спала долго-долго, несколько недель, или - часов, как считать время во сне?
   Даровского дома не оказалось (и Саша решила, что это к лучшему - в таком печальном сне не место ни Коле, ни Кулигину, вообще никому; это только Лешка затесался туда по своей исключительной вредности, так что им с мамой некуда было деваться), и в аэропорт с Сашей поехали Веллеры.
   Горя она не чувствовала. Не умещалось оно, ни в какие рамки не входило, настолько несуразное и неуместное, что вызывало лишь недоумение. И - обиду.
   Саше казалось, что ее обманули. Несправедливо и жестоко. Даже если бы умерла мама - это было бы, по крайней мере, понятно. Так или иначе, к этому Саша была готова. Но брат!!! Родной человек, которому, по идее, положено было всегда быть рядом с ней, ну, пусть, не всегда, но - долго, очень долго, до старости, много дольше мамы, и - нате вам. Ушел, сбежал в неведомые дали, оставив вместо себя эту нелепую куклу в гробу, даже о сходстве не позаботился, дескать, и так сойдет, приблизительно.
   - Доченька, но ведь он же не хотел уходить, он так хотел жить, - плакала мама.
   "Не хотел? А кто же заставил?" - сжимала кулаки Саша, с ненавистью глядя на труп.
   - Ах, рано Господь забрал парня, - услышала она чей-то шепот.
   Господь?
   "Так это ты?! - обратилась Саша к небу. - Но - как, почему, за что?!! И - что мне теперь делать? Как я буду? Одна?"
   Поздно ночью, когда закончились поминки, гости разошлись, а мама, наплакавшись, уснула, Саша отыскала Колин "Новый завет" и села читать с твердым намерением найти в этой, столь ценимой многими и многими книге, ответ на свои вопросы. Главными из которых были, как водится, те самые два: кто виноват и что теперь делать?
   Первые главы она пропустила - очевидно, рассказ о рождении Иисуса никаких ответов не содержал.
   Но следующие главы вызвали лишь недоумение, смешанное с негодованием. Иисус творил чудеса и говорил много слов, которым, если верить книжке, "дивились" слушатели. Саша тоже дивилась. В воображении возникал образ эгоистичного и заносчивого человека, не желавшего хоть как-то понимать окружающих, тех самых "ближних", которых сам же и призывал любить.
   "Нет, Господи, это не Ты", - твердила она, засыпая.
   Ей приснился старичок с любимой Лешкиной иконы. Он стоял на горке, далеко, но Саша хорошо видела его лицо, доброе и печальное. Но голос не расслышала, как ни старалась. А как хотелось услышать! И еще больше - подойти, приникнуть лицом к краю богатой мантии и горько-горько заплакать. Казалось, этот старичок сможет все ей разъяснить и утешить. Только бы подойти к нему! Но она не могла сдвинуться с места, вообще пошевелиться, что-то сказать, даже заплакать не могла. И все равно его присутствие, пусть вдали, радовало и успокаивало. Саша так до конца жизни могла бы простоять. Но все кончается, вот и у Николая Угодника окончилось то ли время, то ли терпение. Он повернулся и стал удаляться. Неприметным образом его седые волосы превратились в черные локоны, плечи расширились, а красная с золотом мантия оказалась сзади серым свитером и синими джинсами.
   "Коля, не уходи!" - прохрипела Саша. Он обернулся, призывно помахал ей и пошел дальше, а она осталась стоять, чувствуя, как приближаются невидимые пока тени, и знакомый, невыносимый ужас вот-вот накроет ее, одно средство - проснуться, скорее, скорее!
   Уфф! Саша заставила себя сесть и потрясти головой, иначе сон и ужасы вернутся.
   Надо покреститься.
   Что?!
   А, собственно, почему бы и нет? Непонятно откуда взялась эта идея, но... Лешка вон так и помер некрещеным. Короче, надо.
   Саша зевнула и снова легла. Мысль о крещении, показавшаяся сперва такой здравой и заманчивой, становилась все более скучной и фантастической. Это же надо ехать в Иркутск, в Ангарске церкви нет. И - узнавать, чего там, да как... Ох, сколько надо на это сил и времени, откуда у нее? И у мамы? Нет, это невозможно. Потом когда-нибудь. С тем Саша и заснула.
   И увидела брата.
   - Лешка! - ликуя, бросилась она к нему. - Ты живой! А мы тебя похоронили, прикинь!
   - Делать вам нечего, - проворчал он.
   - Ага, - радостно согласилась Саша.
   Но он смотрел невесело, даже сердито.
   "Болеет, - догадалась Саша. - Ну, это ничего, главное, живой, а мы-то..."
   - Ну ладно, пошел я, - сказал он. - Ты гляди тут...
   Он не договорил, и стал в самом деле уходить.
   - Эй, куда ты? Я с тобой! - крикнула Саша и бросилась следом.
   Алексею это не понравилось. Он ускорил шаг, потом побежал. Несколько раз оборачивался и сердито грозил, требуя, чтобы она остановилась, перестала его преследовать. Но Саша не обращала внимания на эти знаки, упорно бежала за братом, не упуская из виду белую рубашку и темную шапку кудрявых волос.
   Их толкали невесть откуда взявшиеся люди, то и дело чья-то спина заслоняла собой обзор, но Саша вновь и вновь высматривала его и бежала, волоча за собой какую-то сумку. Вдруг кто-то властно схватил ее за плечи.
   - Лешка! - только и сумела прошептать она, глядя, как исчезает за дверями подошедшего автобуса фигура брата.
   Сашу больше никто не держал. Но и она уже никуда не стремилась, некуда было и незачем.
   Когда она открыла глаза, было светло, а мама с бабушкой и дядей, приехавшими на похороны, разговаривали на кухне.
   - Знаешь, Сашенька, - сказала мама, увидев дочь. - Мы вот тут думаем... как бы тебе покреститься?
   - Это в Иркутск ехать, - хмуро сказала Саша.
   - И поедем, - сказала бабушка, как о деле решенном. - Завтра и поедем. А сегодня я зайду тут кое к кому, спрошу, что там надо.
   Сон продолжался...
   Проблеском реальности была телеграмма от Николая, вызов на переговоры. И его голос, еле слышный в телефонной трубке, но такой настоящий! Саша прокричала ему дату своего приезда и номер рейса и, положив трубку, снова погрузилась в сон, каким была ее жизнь в доме, где больше не появится брат... никогда!
   Евангелие было частью этого сна. Неотвязной, как застрявшая в голове мелодия, строчка из песни, без начала и конца, которую зачем-то позарез надо вспомнить, а как, если не знала никогда?
   Была слабая надежда, что после крещения что-то изменится, станет понятнее сам Христос, его слова и действия. Увы, никаких перемен не наступило. Саша по нескольку раз в день открывала книжку и, прочитав несколько строф, откладывала ее с возрастающим отвращением и еще большим стыдом за это самое отвращение.
   - Санечка, это люди все придумали, оставь, не мучайся, - говорила мама.
   Она была права. Но интересно, кому понадобилось напридумывать столько ерунды, главное, - зачем?! И почему много людей находят во всем этом какой-то особый смысл? Многие - ладно, но Коля Даровский?! Как-то он сказал Саше, что любит Христа. Как можно любить такого кошмарного человека?! Но ведь Коля не врет. Значит...
   - Там все зашифровано, - предположила мама, целиком разделявшая Сашино негодование и недоумение. - Ты приедешь и спросишь у Коли, он, наверное, сумеет объяснить? Все-таки человек умный, смотри, диссертацию написал. Спроси у него. И мне расскажешь, тоже интересно.
   - Спрошу, - обещала Саша.
  
  

6

  
  
   Но выполнение своего обещания она отложила на долгое "потом". Выйдя из самолета на Новосибирской земле, Саша будто проснулась. И мучившие ее дома вопросы утратили здесь насущность. Кроме одного: что теперь будет с мамой? Себя Саша не так жалела - времени не было, и вдали от дома отсутствие брата не ощущалось столь остро. А вот мысли о маме здорово томили.
   Саша купила на почте пачку конвертов и положила себе железным правилом писать домой хоть по страничке, минимум раз в два дня. Больше она ничего не могла сделать для мамы.
   Разговора о религии с Колей не получалось - Саша стеснялась задавать прямые вопросы, а он не стремился сам "просвещать" ее. Только и сказала, что окрестилась. Николай отнесся к известию спокойно, почти равнодушно, но Саша почувствовала, что он очень обрадовался, только показывать не хочет, тоже стесняется будто. Еще она чувствовала, что настроение у него подавленное. Спрашивать о причинах не стала, и так все ясно. Одной из них была религиозная - оканчивался очередной пост (на этот раз Коля назвал его Великим), а это значило в Сашином понимании, что друг ходит целыми днями голодный, и находиться рядом с ним в это время попросту опасно, а если еще и вопросы задавать лишние... Нет, лучше потом как-нибудь.
   За пропущенные недели Сашу ругать не стали. Катя, которая теперь была одногруппницей, сказала, что в деканате все знают, и проблем быть не должно. Лишь один преподаватель геометрии, пожилой, седой и вечно хмурый, вызвал ее к доске в первый же день и заставил решать на редкость противную задачу, в которой Саша, конечно, запуталась. Но никто над ней не смеялся, все знали, почему она пропустила три семинара, кроме геометра, так что, виноватых не было, а, значит, и переживать не о чем.
   Словом, жизнь шла своим чередом. Коля, как и ожидалось, повеселел после Пасхи. Он приглашал Сашу поехать с ним в церковь на праздник, но Саша, вспомнив день крещения, когда пришлось отстоять часть службы, отказалась наотрез: она за час чуть не сомлела, а тут на всю ночь, да еще наверняка будет много народу. Нет, такие развлечения пока не для нее.
   Саша была уверена, что оправилась вполне, и не понимала, почему друзья посматривают на нее с тревогой.
   - Потому что ты здорово изменилась, - сказала ей Ольга. - С прошлого года еще, а после этой поездки вообще. Смеешься, хохмишь, а глаза плачут.
   - Да ну, - Саша подошла к зеркалу. - Ничего не плачут, глаза, как глаза.
   - Встряхнуться тебе надо, - авторитетно заявил Серега. - Пошли с нами на скачок?
   - Точно! - подскочила Ольга. - Идем, Сашка! Хоть немножко развеешься. А то сидишь целыми днями одна. Коля тебя развлечь не догадывается.
   - Чего ему меня развлекать...
   - Вот именно, - хмыкнул Веллер. - Им, христианам, поди, чем постнее физиономия, тем лучше.
   - Перестань, - одернула его Ольга. - Коля нормальный парень, просто недогадливый, как большинство...
   - В которое я не вхожу! - хвастливо сказал Сергей.
   - Не входишь, не входишь, иди, прогуляйся!
   - Это почему?
   - Потому что Сашке одеться надо, чуткий ты наш!
   - Ой, точно, извиняюсь, - он покраснел и под дружный смех девушек выскочил за дверь.
   - Все они одинаковые, - махнула рукой Ольга. - Ладно. Давай собираться.
  
  

7

   Саша так давно не была на дискотеке, что в первую минуту оробела, войдя в темный холл, наполненный людьми и музыкой. С запахами, правда, было полегче - по случаю весны окна были открыты. Но грохот чего-то ударного, прыгающая в такт ему толпа и беспорядочные всполохи цветных ламп ошеломили. Хорошо, Веллеры были рядом. Втроем они встали в маленький кружок и стали танцевать. Саша прикрыла глаза, впитывая в себя полузабытую атмосферу скачка.
   Еще несколько минут, и все станет обыкновенным. Робость и неловкость пройдут, останется легкая грусть, как на празднике, который тебе чужой. Эта часть общественной жизни по-прежнему отторгала Сашу. Раньше это расстраивало, а теперь принималось, как данность.
   "Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем", - всплыла в памяти фраза из Библии. Тогда она не особо задела, а здесь вдруг вспомнилась. Наверное, это и женщин касается. Нельзя смотреть на мужчин с вожделением. "Хоть от этого я застрахована, - усмехнулась Саша про себя. - Этим я уж точно не согрешу теперь... по крайней мере, здесь".
   Вот и медленный танец. Пары двинулись на середину, остальные разошлись по стенкам. Саша пробралась в заранее присмотренный уголок. Рядом стояла группка девушек, но через минуту их осталось двое. Саша незаметно покосилась на них. Кольнула жалость к себе, прошлой. Девчонки отчаянно хотели танцевать, их лица загорались надеждой при виде приближавшихся парней. Но те проходили мимо, улыбались другим, тем, кто смотрел не так наивно-радостно... но и не так презрительно-устало, как Саша нынешняя. Она отвернулась к окну и услышала позади себя:
   - Извините... вы танцуете?
   Она обернулась. Подошедший выглядел, мягко говоря, непривлекательно. Единственной положительной чертой в его внешности был высокий рост. К которому прилагались сутулые плечи, длинные худые руки и бледное лицо с острыми чертами. Впечатление дополняли губы, неуместно яркие, влажные и очень правильные, как специально нарисованные, да жидкие пряди волос с сильно посеченными концами.
   "А что, вполне подходящий партнер, с таким точно не согрешишь", - подумала Саша и согласно кивнула парню. Тот просиял, прямо, как она сама полтора года назад, когда ее пригласил Даровский.
   К счастью, танцевал парень, представившийся Игорем, получше, чем Саша тогда. Если бы еще не улыбался так искательно и не старался подойти поближе под предлогом тесноты, то было бы совсем хорошо.
   Танец кончился, Игорь отвел Сашу на прежнее место. Ее соседки, которых так никто и не пригласил, с завистью смотрели на нее и других счастливиц, раскланивавшихся с партнерами. "Неужели я была такой же? - ужаснулась Саша. - И так смотрела на всю эту чепуху?! Впрочем... чего там - чепуха, сама-то довольна, что нежданно-негаданно оказалась в числе тех самых, на кого обращают внимание, пусть даже такие жалкие хмыри, как этот Игорь. Самоутвердилась, короче".
   Следующий танец был быстрым, и Саша опять присоединилась к Веллерам. Кружок расширился, теперь с ними танцевали еще две пары: Ольгин брат Миша с невестой и сестра Сергея со своим парнем Борисом, в которого Саша была влюблена на первом курсе.
   - Экий семейный круг, - пошутил Серега. - Прямо клан какой-то.
   "А я и тут сбоку", - подумала Саша, впрочем, без особой горечи.
   - Сашка, с кем это ты танцевала? - спросила ее Ольга потихоньку от остальных.
   - Понятия не имею. Сказал, что Игорем зовут. С четвертого курса, тоже физик, из Семерки. Впервые его сегодня увидела.
   - Ты гляди, он с тебя глаз не сводит, - фыркнула в кулак Ольга. - Так и трется поблизости. Пригласить его в круг?
   - Да ну, не надо, - Саше стало не по себе. - Он какой-то... не знаю.
   - Ага, странный тип.
   - Вы чего там шепчетесь? - поинтересовался Сергей. - Гляди, посели двух женщин в одной камере, а они и на дискотеке найдут, о чем шептаться.
   - Да, мы уже все перессорились в комнате, - завистливо сказала Катя, его сестра. - Как вы вдвоем живете так долго?
   - Мы тоже ссорились, - сказала ей Саша. - Вот и остались вдвоем.
   - О, да, это были ссоры! - заржали парни. - На всю общагу прогремели... если не на весь студгородок.
   - Помню, помню, как Ольга из нашего окна на свой балкон лазила, и оттуда кричала в коридор, чтобы дверь ломали, - сказал Борис.
   - Через окно на балкон? - ахнул Сергей. - Это когда?!
   - Когда с Наташкой воевали, - Ольга поглядела на него исподлобья. - У нее как-то истерика случилась, она в комнате заперлась и не пускала ни нас с Сашкой, ни студсоветчиков. Ну, мы и... Я тогда от спелео фанатела. Сейчас бы не полезла.
   - Мы тебе не стали тогда рассказывать, - пояснил Борис. - Во избежание.
   - Нет, мы все равно с Танькой не уживемся вместе, хоть и дружим, - пожаловалась Катя.
   - Ничего, скоро кончатся твои мучения, - сказал Борис. - Потерпи до лета.
   - Нормально, - ахнул Веллер. - До лета-а? Это сегодня что, вечер счастливых открытий мне решили устроить?
   - Ага, - жизнерадостно согласилась Ольга. - Катя мне давно сказала, просила не выдавать до поры.
   - Не грусти, такая у нас жизнь... братская, - философски сказал Миша. - Я тоже про вашу с Ольгой свадьбу не самый первый узнал.
   - Как и я про твою, - парировала Ольга.
   - Кстати, а куда девалась Наташка? - спросил Борис. - Сто лет ее не видел.
   - Она в Десятке живет, работает гардеробщицей, - сказала Саша. - Летом собирается на ФЕН поступать.
   Борис хотел спросить еще что-то, но ведущие усилили звук, и разговаривать стало трудно.
   Саша улыбалась друзьям, но все время чувствовала на себе взгляд давешнего партнера. Его сутулая фигура то и дело возникала в поле ее зрения, парень недвусмысленно старался обратить на себя Сашино внимание. "А я, верно, так же кручусь и мешаюсь под ногами у Кулигина, - краснея от стыда и досады, подумала она. - Да уж, у Сереги день счастливых открытий, а у меня день самопознания какой-то. То одно зеркало, то другое. Хоть бы кто чего хорошего показал, а то сплошь гадость".
   С началом медленного она не успела сделать и шага к любимому окошку, - Игорь уже стоял перед ней и протягивал руку. Скрипнув зубами, Саша позволила ему себя обнять. Хотелось плакать, то ли от его навязчивости, то ли от музыки, показавшейся странно знакомой.
   - Time, it needs time...
   Она зажмурилась. Память накрыла ледяной волной, грозя удушить и закрутить в водовороте прошлого. Это была именно та песня, под которую она танцевала с Николаем свой самый первый медленный танец. Обмирала от касаний мужских рук, краснела, наступала ему на ноги, болтала невпопад всякую ерунду, короче, вела себя, как полная дура, а потом увидела Ингу. Влюбленную, взволнованную, ждущую ее брата, это было видно по ее лицу, и каким счастьем оно просияло, когда Саша передала ей привет от Лешки, который тоже был жив тогда, и...
   Игорь то ли споткнулся, то ли налетел на кого-то. Саша, очнувшись, заморгала, не понимая, что за заминка, и откуда взялся голос, который, смешанный с песней "Scorpions", безраздельно принадлежал прошлому:
   - Прости, друг, позволь твою даму.
   - Коля?! - изумилась Саша. - Вы... как? Ой, извините, - она кивнула партнеру, безропотно уступившему ее Даровскому.
   Николай смотрел на нее сурово.
   - Это кто? - показал он глазами в сторону приунывшего Игоря.
   Саша пересказала все, что знала о новом знакомом.
   - Ну, и?
   - Чего? - не поняла она и, догадавшись, рассмеялась. - Я его впервые вижу, честно, и он мне совсем не нравится!
   - Однако, танцуешь с ним уже второй раз, - заметил он, все больше мрачнея. - Нет, я, конечно, ничего такого... Впрочем... хм, извини.
   Наверное, у нее был такой ликующий вид, что Даровский, не выдержав, улыбнулся сам. Почувствовав, что он успокоился, Саша снова прикрыла глаза. Теперь можно куда смелее отдаться воспоминаниям. Или - наслаждаться настоящим? К чему тосковать о былом, когда вот он, Коля, снова рядом, и песня та же, только Саша другая, ей нет нужды оттаптывать партнеру ноги и болтать глупости, заикаясь от волнения.
   - Я, наверное, зря так грубо, - сказал Николай. - Мужик мирный, а то мог бы врезать, и поделом.
   - Вам-то? - хмыкнула Саша. - Весовые категории малость разные. Он физик, поди, сумел оценить.
   - Ага, хорошо быть большим и сильным, девочки любят, мальчики боятся, - засмеялся Николай и, помолчав, смущенно признался: - Я не знаю, что на меня нашло. Ведь не хотел подходить, мало ли, может, твой знакомый хороший. И не выдержал. Это же наша песня.
   - Наша? - переспросила Саша, замирая от радости.
   - Ну да, ты помнишь, как мы впервые друг друга увидели?
   - Помню.
   Они замолчали. Певец клялся по-английски, что вернет свою любовь, во что бы то ни стало.
   - Я не думала, что вы ходите на дискотеки, - сказала Саша. - Тогда ведь Инга вас затащила.
   - Нет, сам тоже хожу... иногда. Но вообще я обитаю на вальсах. И на всяких таких... прочих.
   - Я знаю, Ольга с Серегой говорили, что видят вас там. Это вы здесь научились, в универе?
   - Нет, еще со школы. Бабушка попросила, чтобы составил хотя бы временно пару одной девочке, дочке ее знакомой. Ну и увлекся.
   - Здорово, - восхищенно вздохнула Саша.
   Он хмыкнул, приостановился на секунду, оглянулся и вдруг легко подхватил Сашу на руки и закружился в вальсе. Она в ужасе зажмурилась и стиснула зубы, чтобы не завизжать. Кругом захлопали, раздались одобрительные возгласы.
   - Ты с ума сошел, - пробормотала она, оказавшись, наконец, снова на ногах.
   - Ага, вот и станцевали на брудершафт, - он весело сверкнул глазами.
   - Как это?
   - Ты ж впервые обратилась ко мне на "ты", не заметила?
   - Ой, правда, но вы извините, я...
   - Нет, не надо больше на "вы", - остановил он ее. - Я сам давно хотел предложить. А так хорошо получилось.
   - Как странно, - сказала Саша, помолчав. - Когда я ехала домой, думала, что никогда уже не смогу улыбаться. Однако, в первый же день, даже когда гроб еще в комнате стоял, все равно - улыбалась, радовалась, когда встречала бабушку, дядю, знакомых, смеялась даже. И потом... и сейчас вот тоже. Надо скорбеть, а мне не хочется. На дискотеку пошла. Это ведь очень плохо, да?
   - Это нормально, - возразил ей Николай. - Тебе жить. И молиться о нем. Только этим можешь помочь, не скорбью. Тем более, напускной.
   - А ненапускной у меня нет, - она виновато усмехнулась.
   Он несколько секунд молча смотрел ей в глаза.
   - Это тебе кажется, - сказал негромко. - Все нормально. И молодец, что не унываешь.
   Песня кончилась. И сразу снова зазвучало что-то медленное.
   - Хочешь еще танцевать? - спросил Николай.
   Саша хотела сделать безразличный вид, но не вышло, Даровский снова вывел ее на середину зала.
   Музыка была незнакомая, но красивая, и под нее улеглось волнение, утихли мысли, остались одни ощущения. Мимо проплывали другие парочки, некоторые - тесно обнявшись. В другое бы время Саша посмотрела на них с брезгливым осуждением, но сейчас вдруг ей самой захотелось прижаться к Коле, укрыться на его груди, под его теплыми, сильными руками от всего и вся. А потом...
   Она подняла голову и всмотрелась в лицо друга, стремясь разгадать, о чем он сейчас думает. Вдруг - о том же самом?
   Николай улыбнулся ей глазами. Он был спокоен. Абсолютно.
   "А кто посмотрит на женщину с вожделением..."
   Саша вздрогнула, будто кто-то рядом, вслух произнес эти слова.
   - Ты замерзла? - спросил Николай.
   - Нет, - замотала головой Саша и подумала было отстраниться, однако, вовремя сообразила, что это вызовет новые расспросы и, не дай Бог, подозрения.
   Нет, Коля держал ее ровно на таком расстоянии, какое было необходимо для подобного "дискотечного" танца. Вспомнился Игорь с возбужденно поблескивавшими глазами, непрерывно кусавший свои губы, такие красивые и такие отвратительные. "Вот тебе и еще одно зеркало, - мрачно поздравила она себя. - Вот так ты смотришь на Колю. С вожделением. А для него это наверняка мерзость".
   Даровский заметил перемену в ее настроении.
   - Что-то не так? - участливо спросил он, чуть склонившись к ней.
   - Нет, - через силу улыбнулась она. - Просто... голова закружилась. Отвыкла я от скачков, последний раз уже и не помню, когда была.
   - Тогда пошли? - он взял ее под руку и, не спрашивая больше ни о чем, повел к выходу.
   По пути Саша успела помахать Веллерам, чтобы не искали ее.
   - Куда теперь? - спросил Николай, когда они вышли из холла. И, не дожидаясь ответа, предложил сам: - Погода сегодня чудесная, погуляем, может?
   Саша согласилась. Они зашли за ее плащом и, покинув общежитие, побрели вдоль по Пироговке, как всегда, темной и шумной в субботний вечер.
   - В лесу грязно еще, придется по тротуару гулять, - сказал Даровский. - Пошли на ту сторону, а то здесь народу много.
   Саша опасливо поежилась. Противоположную от студгородка сторону улицы она не любила, там вечерами можно было встретить подозрительную компанию. Здесь хоть суета, да все свои. Но противоречить Коле не станешь, да и направлялся он к университету, а, значит, идти по опасной улице придется не так уж долго.
   Они шли молча. Николай по-прежнему поддерживал Сашу под руку, но это была чисто дружеская или братская поддержка. Саша пыталась напомнить себе, какую дрожь вызвали у нее липкие объятия долговязого Игоря, полные того самого "вожделения". Как представить себе Колю в таком состоянии? Бр-р... Ее передернуло, и щекам стало горячо от стыда за такие мысли про хорошего человека, который идет рядом и даже не подозревает, что Саша про него думает. И про себя тоже. И все-таки... ведь Коля совсем другой, может, и...
   Она отчаянно затрясла головой, прогоняя нелепые мысли. Николай поглядел на нее, но сделал вид, что ничего не заметил. А Саша решилась на крайнее средство - напомнила себе Кулигина. Уж коли мечтать, так - о нем. Привычнее гораздо и... спокойнее. Человек, меняющий любовниц, как перчатки, все же больше подходит для "вожделеющих" мыслей, чем бесстрастный христианин, который выше всей этой грязи.
   "Да почему грязи-то?!" - завопил внутренний голос. Саша представила себе, как она танцует с Кулигиным. Странно, а вот у него на груди ей совсем не хотелось прятаться от невзгод и потерь. Наоборот, разбуженную фантазиями душу, затопила щемящая нежность. Нет, она не станет искать у него защиты, наоборот, сама поднесет к губам его усталые руки, чтобы покрыть поцелуями, уговаривая поверить ей хоть на время, склониться под ее защиту, согреться ее теплом...
   - Вот, черт побери, - сказала Саша вслух и подняла голову, подставляя разгоряченное лицо ночному ветру.
   - Не ругайся так, - попросил Коля, впрочем, не сердито. - Вообще, что с тобой? Головой машешь, бормочешь чего-то.
   - Бормочу?!
   - Ну да... или мне кажется, - он засмеялся.
   - Кажется, - пробормотала Саша.
   Она еще немного помолчала и решилась:
   - Коля, знаешь, я вот пока дома была, книжку читала... ну, ту... Библию.
   - Евангелие? - уточнил он, стараясь не показывать особого интереса. А что он возник, Саша не сомневалась.
   - Да, про Христа. И... ты знаешь... ничего не поняла. Вот, можно тебя спросить кое-что?
   - Конечно.
   - Там... слова всякие, - сбивчиво заговорила она. - Вот, например... прелюбодеяние - это грех?
   - Да.
   - Большой?
   - Смертный, - он вздохнул. - Один из самых-самых.
   - А христиане стараются жить без грехов, чтобы их Бог не наказал, да?
   - Не совсем так. Вот ты маму свою любишь?
   - Люблю, но при чем тут...
   - Подожди! Ты ее любишь и знаешь, что ее расстраивает, так? И, сколько я тебя знаю, наверное, стараешься этого чего-то не делать, чтобы ее не расстроить? Боишься, другими словами. Так и здесь. Христиане любят Бога и стараются его не огорчать. По крайней мере, поменьше, сколько возможно.
   Сравнение с мамой напомнило Саше кое-какие эпизоды из ее детства и недавней юности.
   - Слушай, а зачем было придумывать такого Бога, который расстраивается по всякой ерунде, а? - язвительно проговорила она. - Вот погляди. Ну ладно, это... пре-лю-бо...
   - Измена, короче, - подсказал Николай.
   - Да, пускай. Это еще куда ни шло. Но вот это вот: "кто смотрит с вожделением..."
   - По-твоему, это ерунда? - голос Николая затвердел.
   - А по-твоему, нет? Особенно по сравнению...
   - С чем?
   - Да с чем угодно! Вон... люди умирают, голодают, войны там, маньяки... А Бог занят тем, что разбирает, кто как на кого посмотрел! Не Бог, а бабка-сплетница, честное слово!
   - Но ведь все с этой ерунды начинается! - Даровский остановился и в упор поглядел на Сашу. Она сжалась под его тяжелым взглядом. - Да, - горько усмехнулся он. - Вот не думал, что именно тебе придется именно это разъяснять. Ты же брата недавно похоронила, и...
   - Но ты же не думаешь, что он умер из-за несчастной любви?!
   - Нет, конечно нет, - он оскалился и задышал тяжело, словно удерживал крик или слезы. - И я... не должен ничего такого думать, тем более, говорить. Инга... Бог ей судья. Конечно, умер он от болезни. Но! Как знать, может быть, если бы она осталась верна ему, если бы ждала и верила до последнего, он бы нашел в себе силы выкарабкаться! По крайней мере, умирать ему было бы уж точно легче у нее на руках, а не у матери, брошенному, как...
   Он резко отвернулся. Саша успела заметить, как заблестели его глаза, и что-то сверкнуло ниже, на щеке.
   - И кому-кому, а не тебе ее оправдывать, - глухо проговорил он. - Ты сама, первая, все заметила и почувствовала, мне сказала... как та бабка-сплетница... которая жизнь знает, с чего все начинается, и к чему приводит.
   - Но судить Ингу я тоже не могу, - глотая слезы, прошептала она.
   - Судить ее не нам, - он вытер лицо и снова взял Сашу под руку. - Пойдем, а то встали тут...
   Они молча миновали перекресток и теперь шли по улице Ильича, широкой и пустой. Здесь фонари были исправны, свет их отражался в гладком асфальте, а впереди блестел огнями Дом Ученых.
   - Коля, - робко произнесла Саша. - Но... разве не потому, что люди выстроили так свои отношения, все эти безобразия происходят?
   - Что ты имеешь в виду? - отозвался он устало.
   - Ну... Лешка опять же. Увидел там чего-то краем глаза и - бежать...
   - Он не краем глаза, и не чего-то. Факт измены был, его никуда не деть, - он брезгливо поморщился.
   - Все равно! Можно было разобраться, поговорить...
   - Не о чем тут говорить, Саша! Совершенно не о чем.
   Она умолкла. Старый разговор. И столь же безнадежный.
   Мимо прошла парочка. Девушка смеялась, парень что-то шептал ей, склонившись близко-близко. Саша с завистью проводила их глазами.
   - Значит, и фантазии всякие... на эти темы - грех, да? - спросила она.
   - Да.
   - А что же делать? Ведь... если от конкретного дела еще можно как-то... отмазаться, то как быть с мыслями?
   - Это трудно, - кивнул он. - И практически невозможно. Если в одиночку. А если с Богом, то все можно. Молиться, каяться, стараться воздерживаться от встреч. Он поможет и сам избавит от всей этой ерунды, так что забудешь, и не надо будет ничего эдакого.
   - И долго? - Саша незаметно вытерла глаза. - Воздерживаться?
   - В особо тяжелых случаях - всю жизнь.
   - Поня-ятно, - протянула она и, вздохнув, спросила: - И христиане так живут?
   - Как?
   - Ну... молятся, каются... воздерживаются.
   - Да, примерно так.
   - Кошмар.
   - И не говори, - он неловко засмеялся. - Не жизнь - каторга. Но иначе я уже не могу. И не хочу, - добавил он серьезно, окончательно подтверждая самые худшие Сашины опасения и опрокидывая самые робкие ее надежды.
   С другой стороны... может, он прав? Так и надо жить? А что Саша хочет по-другому, ну так... ей и место среди таких, как она. Рядом с тем же Игорем, скажем. А чем плохо? Он не станет морщиться и брезговать, не ужаснется, как она посмела коснуться его чистой персоны нескромной мыслью. Обрадуется и потащит ее... куда-нибудь, и все будет, как ей мечтается. Или тот же Кулигин. Пусть не обрадуется ее вожделенным взглядам, ну так поймет, по крайней мере, и не станет фыркать, дескать, ах, какая развращенная особа. Вот с такими ей и надо общаться. А Коля... от встреч с ним надо теперь... как это? Воздерживаться, вот. А еще молиться и каяться, что посмела... И тогда, может быть, Бог поможет ей стать к нему абсолютно равнодушной. Как к Сереге или Борису. Вот тогда можно будет и на дискотеки, и... Мрак.
   - Коля, а как быть, если не хочется... избавляться от этого... вожделения? - еле слышно спросила она.
   - От греха никогда не хочется избавляться, - сказал он. - Когда захочется, то уже, считай, полдела сделано.
   - Это что же, - горько усмехнулась она. - Никакой радости в жизни нельзя себе позволять? Ведь там и другие есть... пункты. Смеяться, вон, тоже запрещал. Горе, говорит, вам, смеющиеся ныне...
   - Ага, а в другом месте, наоборот, велит: "радуйтесь и веселитесь!", - подхватил Николай. - Нет, Саша, это ты зря. От греха радости мало, и она такая... не особо радостная. Есть и другие поводы порадоваться.
   "Угу, возвышенные такие, вроде, помру и буду в нимбе с крылышками порхать", - сердито подумала Саша, но промолчала.
   - Кстати, о радостях, ты не хочешь научиться танцевать нормально? - неожиданно предложил Николай. - Я могу пока тебя поучить, а с осени в студию запишемся. А то мне со студентами на вальсах уже как-то несолидно, а форму терять не хочется. Что думаешь?
   Саша ответила не сразу. Сперва проморгалась и тихонько откашлялась, чтобы хриплый голос не выдал прорвавшихся все-таки слез.
   - Не знаю... Я... не очень способная, - проговорила она.
   - Почему? Ты нормально двигаешься, и музыку слышишь.
   - Ладно, я... подумаю. Может, потом, как-нибудь...
   На самом деле ей хотелось кинуться ему на шею и заорать: "Хочу!!!", но - какие теперь ей танцы? С такими-то фантазиями. Нет... развращенность себя показала, точно, грязь, все пачкает, до чего не дотронется. Надо, надо подальше от него.
   - Как хочешь, - делано беспечным голосом сказал он.
   "Обиделся", - поняла Саша, но... уж лучше пусть на это обижается, чем...
   - Ты устала? Пошли домой?
   Саша подняла голову. Он смотрел на нее, будто издалека, как на чужую. Или он всегда так смотрел, ей все только казалось? Сейчас это уже неважно.
   - Да... пошли.
  

8

  
   Непростое это дело - воздерживаться от встреч с человеком, который не подозревает о твоих проблемах, считает тебя существом, равным себе, и ничего опасного в общении не видит в упор.
   Даровский больше не предлагал Саше заняться танцами, но были и другие поводы для встреч, в частности, такой железный повод, как функан. Жертвовать делом ради усмирения своей гнусной похоти Саша не желала. Поэтому пришлось выбрать из двух зол меньшее, как ей казалось, - направить всю свою фантазию на Кулигина. Ему, закаленному, нестрашно, а Бог ее все равно накажет, если Библия не врет. Пусть Коля живет спокойно. С некоторых пор его благополучие для Саши стало сравнимо с Кулигинским. А то и важнее.
   Хотя, знай он, что творит с Сашей его близость, наверное, понял бы все и сам принял меры. Говорил же - трудно, надо стараться. Но как признаться-то?! Кабы она по кому другому страдала!
   Она больше не сомневалась в том, что обуревающие ее чувства - плохие. В памяти то и дело возникало лицо Игоря с мокрыми губами и липкими руками - олицетворение той самой похоти, фу, слово-то какое. Недаром после этих фантазий хочется помыть руки. Вообще душ принять. Эх, Господи, что-то не спешишь Ты на помощь!
   - Ну что, поняла?
   Саша только вздохнула.
   - Так, еще раз объясняю.
   - Тихо ты! - она испуганно огляделась.
   - Зачем? Никого нет.
   В самом деле, читальный зал был совершенно пуст, не считая их двоих. И все равно Саша боялась говорить здесь вслух.
   Николай сел рядом и начал объяснения, наверное, уже в третий раз. Но Саша слушала рассеянно. До закрытия библиотеки оставалось меньше получаса. И настроение падало с каждой минутой.
   На то были причины: она больше недели не видела Кулигина, а сегодня утром Татьяна как бы между прочим сообщила, что встретила его в Институте. Саша немедленно вспомнила, что у нее тоже там дела, срочные, притом. И вот она сидит здесь с полудня, несколько раз прошла из конца в конец коридоры третьего и четвертого этажей, но желанной встречи так и не произошло. И не произойдет. Если бы Саша была одна, то можно было бы пустить слезу и спокойно предаваться мрачным мыслям, не боясь никого смутить. Но сегодня нелегкая принесла Колю. Который, ни о чем не догадываясь, счел причиной ее уныния очередную неподдающуюся теорему и, как обычно, стал помогать. Саша попыталась вслушаться в его объяснения, но тщетно.
   - Коль, я что-то тупая сегодня совсем, - пожаловалась она, виновато улыбаясь. - Ты мне лучше потом еще, ладно? Я вот почитаю сейчас и, может, что соображу, а потом спрошу. А то не рублю ничего.
   - Ты не тупая, - возразил он, и у Саши заныло в груди от его ласкового тона. - Ты просто устала. Собирайся и пойдем. Книжку давай, я сдам.
   Он потянул к себе книгу, но Саша крепко ухватилась за нее и умоляюще зашептала:
   - Коля, ну погоди, ну...
   - Хватит, - непреклонно сказал он. - Все равно тебе эти двадцать минут ничего не дадут.
   - Дадут! - с жаром возразила Саша. И, спохватившись, сбавила тон: - Потому что... я себе условие поставила, дочитать вот досюда, - она ткнула пальцем в теорему, следующую за той, которую только что законспектировала. - Это как раз пятнадцать минут.
   - Что за ерунда, пошли, я сказал!
   Тут в зал кто-то вошел. Николай оглянулся.
   - Здравствуйте, - поприветствовал он вошедшего.
   - Добрый день, - отозвался тот.
   Саша вздрогнула. Вот это да! Ей захотелось немедленно вскочить, чтобы Кулигин (а это был именно он) увидел ее и тоже поздоровался, улыбнулся, хотя бы кивнул. Но вскакивать так не дело, а увидеть ее из-за Колиной спины он, конечно, не мог. Кулигин остановился у полки с реферативными журналами. Саша, кусая губы, смотрела, как он перебирает толстые тома. Уж лучше бы вообще его не встречать, чем так. Можно, конечно, дождаться закрытия зала и выйти вместе, но Коля разве позволит.
   - Все, - он решительно захлопнул книгу и словарь. Саша не спорила. Ей стало все безразлично. - Собирайся.
   - Николай Андреевич! - позвал кто-то из салона. - Вот хорошо, что вы здесь, можно на пару слов?
   - Я жду тебя в коридоре, - сказал Саше Даровский и, прихватив книги, ушел.
   Она, чуть помедлив, встала и стала собирать бумаги. Кулигин обернулся, привлеченный движением. Она с деланным безразличием посмотрела на него и изумилась: взгляд мужчины оживился, он засунул книгу на место и... подошел к Саше.
   - Добрый день, Александра Михайловна, давно вас не видел.
   - Здрассьте, - пробормотала она, еще не веря такому счастью.
   - Занимаетесь?
   - Ага. Уроки делаю.
   - И как учеба на мехмате? Не пожалели еще, что перевелись?
   - Нисколько.
   Он замолчал. Видимо, запас светских вопросов исчерпался. Можно прощаться. Даже нужно. Но он не отходил от стола, а Саша не могла заставить себя произнести решительное "до свидания", стояла, немая от мучительной радости, и теребила уголок тетради, которую забыла закрыть.
   - Что? - вдруг произнес он и бесцеремонно развернул к себе тетрадь. - Сопряженные операторы... слабая сходимость... Так вас на какой курс перевели? - он изумленно посмотрел на Сашу.
   - На первый, - прошептала она, густо краснея.
   - С каких пор на первом курсе задают уроки по функанализу? - глаза его смеялись.
   - Ни с каких, это я сама, - призналась Саша.
   - Потрясающе! И кто же это вас с толку сбил? Николай Андреевич?
   - Нет, - замотала она головой. - Коля просто помогает мне разбираться.
   - А с чего вдруг вас потянуло к столь специфической науке-то? Ведь на первом курсе и слов таких не знают.
   Саша исподлобья взглянула на него, не насмехается ли? Но нет, судя по глазам и голосу, ему было в самом деле интересно. Ну что ж, секрета нет.
   - Слово я от вас узнала, - сказала она.
   - От меня? - он нахмурился. - Неужели я такое на лекциях рассказывал? Не помню...
   - Не на лекциях. Я вас спрашивала про диссертацию. Вы и сказали. Мне захотелось посмотреть. Оказалось, и вправду интересно.
   - Понятно, - покачал он головой. - Значит, это я виноват. А ведь хотел уйти от ответственности.
   Они опять замолчали. Саша застегнула молнию на сумке. Вот теперь уже точно все. Она подняла голову и увидела, что Кулигин смотрит мимо нее. Она обернулась. У выхода, прислонившись к косяку, стоял Николай.
   - Вас ждут? - полувопросительно проговорил Кулигин.
   - Да, - она повесила на плечо сумку и хотела сказать "до свидания", но застыла, услышав тихое:
   - Вот так все и меняется, ничего не поделаешь.
   - О чем вы? - спросила она также тихо.
   Посмотреть на него она не решалась, рассматривала трещину в желтом лаке стола.
   - Да так, - он усмехнулся. - Помните, вы меня в больнице навещали? Осенью? Я почему-то часто вспоминаю те дни. Вроде, недавно совсем... А все уже по-другому.
   - Не все, - одними губами сказала Саша.
   - Что? - переспросил он рассеянно и выпрямился, желая, видимо, закончить разговор.
   - Не все по-другому, - вслух повторила она и посмотрела ему прямо в глаза.
   - Разве? - губы его дрогнули, готовые опять разойтись в улыбке, но взгляд оставался серьезным и пристальным.
   Саша молча покивала, продолжая смотреть прямо на него. Ей вдруг стало начхать на приличия, принципы, обещания и сомнения. "Я люблю вас!" - говорили ее глаза, и она готова была сказать это вслух. Потому что - какого черта?!!
   Позади кашлянули. Они вздрогнули одновременно. Саша, опомнившись, заторопилась. Все это здорово, но если он сейчас напомнит ей про ждущего приятеля с тем самым пушкинским намеком про самообладание...
   - До свидания, - пробормотала она.
   - Подождите...
   Она взглянула на него почти враждебно, ожидая выговора.
   - У нас с вами нет теперь возможности регулярно видеться, - произнес он. - А мне бы хотелось поговорить с вами... и не на бегу, - он поглядел в Колину сторону.
   "Ну зачем он там стоит и смотрит?" - Саша чуть не плакала от досады. В то время, как Кулигина ситуация нисколько не тревожила. Или он не подавал вида, что что-то не так.
   - Вы когда планируете снова в институте появиться?
   "Сейчас!" - едва не выпалила она, но сумела справиться и, проявляя чудеса артистизма, почти равнодушно ответила:
   - Послезавтра. В четверг. Там семинар в четыре, вроде...
   - Вы про семинар лаборатории? - он опять удивился. - Хотите прийти?
   Все-таки он не верит, что она всерьез интересуется математикой. В другое время Сашу бы это расстроило до слез, но сейчас она с удивлением поняла, что ей безразлично его отношение. Она знает, что это правда, ну а у других еще будет время и возможность убедиться.
   - Да, хочу, - спокойно сказала она. - Коля выступать будет, мы договорились.
   - Ах да, у Николая Андреевича предзащита, верно, - хмыкнул Кулигин. - Ну хорошо, значит, тогда мы с вами и встретимся после семинара, часов в пять, в половине шестого... Хорошо?
   - Хорошо.
   - Только не забудьте, я вас буду ждать, - сказал он и взял ее за руку.
   Саша обомлела. А он улыбнулся, уже не насмешливо, незнакомо как-то улыбнулся, и Саше на миг показалось, что улыбка эта была не ей адресована, а тому, кто стоял позади, и не добрая это была улыбка. "Что за ерунда", - одернула она себя, с приоткрытым от удивления ртом наблюдая, как Кулигин галантно подносит ее руку к губам.
   - Всего доброго, - сказал он наконец и опять глянул на дверь зала, глаза его блеснули тем же странным задором.
   Саша быстро обернулась, но Коли не увидела. Сердце упало.
   - До свидания, - не глядя, кивнула она Кулигину и быстро пошла прочь.
   "Красный, синий, голубой, выбирай себе любой" - всплыли в памяти слова из детской считалки.
   Она выбрала. Выбрала давным-давно. Откуда же взялись эти слезы? От счастья? Ну, конечно, от счастья! Ведь - она послезавтра его увидит! "И не здесь! И не украдкою!" Но вот только зачем, зачем он так смотрел на Колю? Впрочем... это Саше показалось. Наверняка показалось.

9

   Ни в соседнем зале с креслами, ни в самой библиотеке Даровского не было. Что же, значит, дружбе конец? Ну... получается, так. Бог услышал ее молитвы и исполнил все желаемое в точности. Кулигин целует ей руки и приглашает на свидание, а Коля исчезает из ее жизни, избавляя от сомнений и греховных соблазнов. "Спасибо, Господи!" - мысленно произнесла Саша, думая поблагодарить, но вышло жалобно и чуть ли не с обидой.
   Она вышла в коридор и увидела Николая. Он стоял у стенда с газетными вырезками и пристально смотрел на Сашу.
   - Я думала, ты ушел, - несмело улыбнулась она.
   - Пока нет, - он взял ее под руку и повлек к лестнице. - Чего это Валентиныч тебе руки целует? С каких пор?
   - Сама не знаю. До сегодняшней встречи мы с ним еле здоровались.
   - Что же произошло сегодня? Чего он тебе выговаривал так долго и нежно?
   - Да ну тебя, нежно! Просто... сказал, что надо поговорить. Договорились в четверг после семинара лабораторного встретиться.
   - Где?
   - Здесь, в институте.
   Они вошли в лифт.
   - И ты пойдешь? - спросил Николай, когда двери захлопнулись.
   - Конечно.
   Он прислонился к стене, сложил руки на груди. Саше вдруг захотелось ткнуться лбом ему в плечо и сказать, что она пошутила, никуда не пойдет, и вообще... Но она быстро справилась с этой слабостью. "Это все благие побуждения", - цинично напомнила она себе. И содрогнулась, снова будто ощутив касание губ Кулигина.
   - Саша, - прошептал Николай. - Неужели ты до сих пор его?..
   Он не договорил, но она поняла.
   - Да.
   Лифт остановился, двери поехали в стороны. Саша прямо посмотрела в глаза Николаю и вышла. Он догнал ее на крыльце.
   - Погоди, ты куда побежала-то? - спросил он обычным тоном. - Вместе пойдем. Ты же в Пятерку сейчас?
   Саша накинула плащ. В обед было жарко, но к вечеру заметно похолодало.
   - Застегнись, - велел Коля.
   Она машинально послушалась.
   - Ты уверена, что поступаешь правильно? - Он не считал разговор оконченным.
   - Да.
   - Ты хорошо подумала?
   - Да.
   - Гляди-ка, у тебя даже голос изменился, - он усмехнулся. - Как железо звенит. И глаза потемнели. Отчего бы это?
   - Оттого, что все решено и обдумано десятки раз полгода назад.
   - Мне помнится, полгода назад было принято как раз обратное решение, - мягко сказал Николай. - Ты помнишь, что обещала Алексею?
   - Помню. Не получилось, значит.
   - И все-таки.
   Саша покачала головой.
   - Кстати, я понятия не имею, о чем он хочет со мной говорить, - сказала она. - С чего такой разговор-то у нас с тобой? Он же меня в кабинет к себе приглашает, средь белого дня, а не в ресторан, не в лес, не к себе домой, наконец! Эк у нас фантазия разыгралась, у обоих, - она засмеялась.
   Но Даровский не разделял ее веселья:
   - Фантазия, ага, - мрачно отозвался он. - Кабы не знать, что за человек. Кабинет, семинар - это уловки, чтобы бдительность твою усыпить.
   - Пусть так, - она пнула попавшийся под ногу камешек. - Как будет, так и будет. Я знаю, что делаю.
   - Да ничего ты не знаешь! Кто он, что у него на уме. Стоит он того, чтобы портить себе жизнь?
   - Я не знаю, - устало сказала Саша. - Стоит или нет. Я люблю его. Давно и безнадежно, понимаешь? Ничего не поделаешь, Коля. Я молилась, как ты говорил, и это... воздерживалась...
   - Хорошо воздержание! - перебил он ее. - Вот не ходи в четверг, сиди дома, дался тебе этот семинар.
   - Ты же выступаешь!
   - Ну и что? Не в последний раз. Не ходи, я прошу тебя!
   - А толку? - печально усмехнулась она. - В четверг не пойду - пойду в пятницу, субботу, через месяц, через год... Лучше раньше, чем... И потом, - добавила она, подумав. - Я почти уверена, что ты напрасно волнуешься.
   - Саша, я знаю этого человека. Я видел, как он смотрел на тебя. И на меня. Поверь, мы с ним прекрасно друг друга поняли. И волнуюсь я не напрасно.
   - Ну, значит, так тому и быть.
   - Да на что ты надеешься?! - в отчаянии вскрикнул он и остановился, схватив ее за плечи, развернул к себе. Саша испуганно оглянулась, но, к счастью, прохожих поблизости не было. - Неужели ты веришь, что он влюблен? - заговорил он тихо, почти шепотом. - Пойми, он не трепетный юноша, который впервые в жизни встретил настоящую любовь! Ты всего лишь новая игрушка для него, не первая, не последняя! Сломает и бросит. Что ты делаешь?! Ты, конечно, думаешь, что...
   - Коля, я ничего не думаю, - она мягко отстранилась. - Все понимаю, знаю. Знаю, что не всерьез и ненадолго. И тем не менее.
   - Тогда зачем? - он встал перед ней, словно желая уже сейчас ее не пустить, заступить дорогу. - Раз знаешь?
   - Я люблю его.
   - Да не любовь это! Это страсть, наваждение...
   - Называй, как хочешь.
   - Да ведь оно пройдет после первой же ночи! Будешь потом плакать, да поздно.
   - О чем? Я получу то, что хотела, и успокоюсь.
   - Нет, послушай! Погоди, - он задыхался, как от быстрого бега. - Давай сядем. Время еще есть.
   Он подвел ее к скамейке. Саша села, безучастно глядя себе под ноги. Домой бы сейчас, поскорее, и спать лечь. И проснуться в четверг, к обеду. Чтобы собраться и побежать. И - никаких мыслей, сомнений, равно как и надежд, - ничего! "Судьбы свершился приговор", так пусть его скорее огласят.
   Николай снова заговорил, негромко, ровно, тщательно подбирая слова:
   - Понимаешь, Саша, ты сейчас поступаешь, как человек, у которого есть большой бриллиант. Он мог бы отдать его ювелиру или коллекционеру, то есть, тому, кто в состоянии оценить драгоценность и отнестись соответственно. А ты бросаешь его первому встречному, который не отличает алмаза от бутылочного осколка, чтобы он кинул его в болото, то есть, попросту уничтожил. Это преступление, ты понимаешь? По отношению к себе, ко...
   Он запнулся и замолчал. Костяшки его пальцев, стиснутых в замок, побелели. "Все понятно, - подумала Саша. - Нет, с этим пора кончать". Она встала.
   - К тебе, да? - сказала, глядя на него сверху вниз.
   - Да, - глухо проговорил он.
   - То есть, ты считаешь себя тем самым ювелиром? - она жестко усмехнулась.
   - По крайней мере, я мог бы оценить и...
   Он опять замолчал. Саша смотрела на его поникшую голову. "Зачем я заставляю его так страдать?" Эта мысль причиняла физическую боль. Но еще хуже было от его слов. "Оценить..." Она вспомнила иконостас в его комнате. Ну да, под приглядом всех этих строгих аскетов... Нет, она не сможет. Бриллиант... хорошее сравнение. Только не про Сашу.
   - Ты ошибаешься, Коля, - проговорила она. - Ты не за ту меня принимаешь.
   - Нет! - он встал и прямо посмотрел ей в глаза. - Я не ошибаюсь. Я люблю тебя! И мне дурно от одной мысли, что ты хочешь отдать этому козлу то, что... мне дороже всего на свете, - закончил он шепотом.
   Не понимает, не верит. Ну что же, придется идти в открытую. Должен же он наконец понять, кто перед ним!
   - Нет проблем, Коля, - сказала она и сама ужаснулась своему циничному тону. - Если тебе это так нужно - можешь взять. Мне не жалко, а козлу все равно. Только поспеши, а то послезавтра... сам понимаешь.
   Даровский отшатнулся, как от пощечины. Глаза его на миг остекленели. Казалось, он готов был ударить ее. Но сдержался.
   - Хотелось бы знать, чем я заслужил такое... отношение.
   Голос его звучал ровно, но в глазах было столько боли, что у Саши перехватило дыхание.
   - Ничем, - она качнула головой и подняла на него отяжелевший от тоскливой усталости взгляд. - Ты просто неопытный коллекционер. Принял за драгоценность бутылочное стекло. Как я в детстве нашла восхитительный кусок мела, а он оказался собачьим дерьмом. Так вот я - оно самое и есть. Благодари своего Бога, что достанусь не тебе, а... такому же. Поверь, он как раз оценит по достоинству. Пока.
   Уходя, Саша прислушивалась, не идет ли Николай следом. Но шагов слышно не было. Она перешла улицу и как бы невзначай оглянулась. Никто ее не догонял. "Вот и все, избавилась от соблазна, теперь можно спокойно жить", - мрачно поздравила она себя. Жаль, конечно, что не родилась бриллиантом. Ничего, стекляшки тоже живут. Знать надо свое место, только и всего.
  

10

  
   Весь следующий день Саша ждала Николая. Она понимала, что после такого нежного прощания, какое она ему устроила, глупо надеяться на продолжение добрых отношений. Но окончательно уверилась в этом лишь в четверг утром.
   "Теперь я совершенно самостоятельная девушка" - сказала она себе, стоя перед зеркалом.
   Действительно, мама далеко, брата нет, а друга она прогнала. Ну, что ж, значит, пора жить, как взрослые. Сколько можно быть ребенком и слушаться старших? Скоро девятнадцать, сверстницы замуж выходят. А если и не выходят, то все равно, живут сами по себе, и никто им не указ. Вон, Таньку взять или Наташку. Чем Саша хуже?
   Она положила расческу и привычно завела руки за голову, чтобы начать плести косу. Но, подумав, снова опустила. Взяла Ольгину плойку и поставила ее нагреваться. Раз решила быть взрослой, так и выглядеть может себе позволить, как угодно. Вот что мешает подвить концы волос и пойти так, не заплетаясь? Ничто не мешает! И никто. Тем более, что повод есть - свидание. Поди, из Института за прическу не выгонят. А Коля увидит... ну, лишний раз убедится в ее правоте позавчера. Не врала она ему.
   В Институт она пошла не к четырем, а к двум. Заявиться на Колин доклад было теперь немыслимо, и единственным способом не встретиться с ним было - пересидеть опасное время в читальном зале. Если он туда и придет, то специально за ней. Что невероятно. А в кабинет Кулигина можно будет потом пройти незаметно... наверное. Впрочем, тогда ей будет уже все равно.
   Все-таки идти по улице, а особенно по институтским коридорам с новой прической было страшновато. Однако, поймав на себе очередной восхищенный взгляд, Саша поверила, что первое "взрослое" решение оказалось не очень плохим. В библиотеке она взяла привычный набор книг и уселась с ними за привычный столик у окна. Раскрыла тетрадь, стала перечитывать теорему, которую позавчера разъяснял ей Коля.
   На глаза навернулись слезы. "Зачем мне все это?" - подумала она, с тоской перелистывая исписанные двумя почерками - своим и Колиным - страницы.
   "А ну цыц!" - прикрикнула она на себя. Насухо вытерла глаза и открыла учебник. Все это глупости, малодушие. Она теперь сама по себе, свободный, взрослый человек, волчица-одиночка, ответственная за свою судьбу. Выбрала науку - так и вперед. Негоже ставить дело в зависимость от отношений, пусть с самыми лучшими людьми. Хватит, хватит, нет больше маленькой девочки Саши Бурминой.
   Как ни странно, а мысли пришли в порядок, тоска осталась, но уже не мешала работе, и спустя десять минут Саша совершенно спокойно и с прежним интересом разбирала очередную теорему.
   Около четырех она все же заволновалась: не придет ли за ней Николай? Но никто не пришел, и она, снова напомнив себе про новую жизнь, продолжила занятия. А в четверть пятого к ее столу подошел Кулигин.
   - Добрый день, Александра Михайловна! А я вас не сразу узнал, с новой прической.
   - Здрассьте, - Саша смутилась под его восхищенным взглядом. - А семинар... уже начался?
   - Нет, его отменили. Докладчик не явился.
   - Как не явился?!
   - Так. Николай Андреевич позвонил вчера секретарю и сказал, что должен срочно уехать. Вы разве не в курсе?
   - Н-нет, - она покачала головой. - Я не видела его со вторника.
   Она отвела глаза, не выдержав его внимательного взгляда.
   - Мда, - сказал он после паузы. - И вы здесь...
   Саша поняла его замешательство. Нет, хорошо, что она именно сегодня решила стать взрослой. С этим человеком иной быть нельзя.
   - Я хотела здесь дождаться пяти часов, - сказала она, спокойно и прямо глядя на него. - Мы с вами ведь так договаривались?
   Он растерялся еще больше. Но лишь на секунду.
   - Да, верно. Но раз семинара нет, то, может, не станем откладывать? Или вы планировали позаниматься?
   - Нет, если вы свободны, то я тоже.
   Саша захлопнула тетрадь и встала.
   - У меня в комнате что-то народу набилось, - сказал Кулигин, подходя к лифту. - Неудобно разговаривать. Не хотите пройтись?
   - Почему нет?
   Они миновали институтский дворик, перешли проспект. Саша ждала, когда Кулигин начнет разговор, но он молча курил, и она тоже молчала, не умея, да и не стараясь придумать темы для разговора.
   "Я счастлива, счастлива, сбылась заветная мечта, я и он идем рядом, куда-то", - твердила себе Саша, стараясь полнее насладиться минутами, которые истекут очень скоро, и никогда не повторятся. Но радости не было. Только удовлетворение. Да, все сбывается, как ей хотелось, мечталось. Ведь она сама это выбрала. И дальше будет решать сама.
   - Да... как-то все очень непросто, верно? - прервал молчание Кулигин. - Я еще днем думал, что все получится без проблем.
   - Что получится? - Саша поправила сбитые ветром волосы.
   - Вы... ты знаешь, куда мы идем? - спросил он вместо ответа.
   - Предполагаю.
   - Ты не рада этому?
   - Я рада, что иду вместе с вами, - сказала Саша. - Мне все равно, куда.
   Оказывается, она и говорить умеет ровно то, что хочет. Вот что значит стать взрослой.
   Губы Кулигина тронула улыбка. Но тут же пропала.
   - Саша... ведь я могу теперь так тебя называть?
   - Да, конечно.
   - Так вот. Ты, может, не знаешь. А я... должен признаться, что подслушал ваш разговор с Оксаной тогда, во дворе больницы. Это нечаянно вышло.
   - Да ничего, так даже лучше, - она коротко рассмеялась. - Значит, вы в курсе... всего.
   - Угу, в курсе, - хмыкнул он. - Не знаю, лучше ли. Впрочем... ты позавчера сказала, что ничего с тех пор не изменилось?
   - По отношению к вам - нисколько. Я прекрасно помню, что говорила тогда. Глупо звучало... зато верно. Могу повторить.
   - Вот и я... помню, - он помолчал. Ему, в отличие от нее, нелегко давались слова. - Честно признаюсь, хотел забыть. Не получилось.
   - У меня тоже не получается никак, - вздохнула Саша. - Второй год пошел.
   - Второй год? - он удивился. - Это что же... когда же?
   - На экзамене, еще на физфаке, на первом курсе, помните? Вы меня долго мучили, в конце концов поставили тройку и сказали, что были о моих знаниях лучшего мнения, - весело сказала Саша. - Вот тогда... все и началось.
   Они вышли на Морской проспект и стали переходить улицу. "Значит, идем не к нему домой, - подумала Саша. - И вряд ли просто так гуляем. Любопытно, куда же он меня ведет?"
   - Э, а я обрадовался, думал, ты из любви к математике, - притворно разочарованно протянул он.
   - И к ней тоже, - кивнула Саша. - За функан вам отдельное спасибо.
   - Да ладно тебе, - он снова достал сигареты.
   Похоже, Саше все-таки удалось развеселить его, и она поздравила себя с первой победой.
   - Так, - сказал он, выпустив дым. - Возвращаясь к теме... того разговора. Ты, помнится, сетовала, что не нужна мне?
   - Я была в этом совершенно уверена.
   - А сейчас?
   - Сейчас? - Саша внимательно посмотрела на него. Нет, все же он взволнован... причем, сильно. - Сейчас, думаю, зачем-то понадобилась, - с юмором заключила она.
   Но он не улыбнулся, сказал со вздохом:
   - Да нет, Сашенька, не сейчас. В том-то и дело, что... давно.
   Она закусила губу.
   - Когда ты пришла на второй семинар, уже без спросу, я почему-то так обрадовался, - негромко заговорил он. - Но списал это на то, что - вот, кто-то же интересуется... А потом ты как-то пропустила сразу два или три семинара подряд. И я не мог совладать с собой, настолько отвратительное настроение было, когда тебя не видел. Тогда догадался, в чем дело. Не представляешь, как я себя проклинал.
   - А Оксана? - тихо спросила она.
   - С Оксаной к тому времени дело шло к разрыву.
   - Ну да, - хмыкнула Саша. - Я помню, как вы прощались с нею в больнице. Я потому и решила ее дождаться... сказать, раз сама не видит, не понимает. Глупо очень вышло.
   Он глубоко затянулся, и сделал движение, будто хотел что-то возразить, но передумал.
   - Кстати, мы пришли, - сказал он, отворяя перед Сашей обшарпанную дверь незнакомого подъезда.
   Саша секунду помедлила, глядя ему прямо в глаза. Он не отвел взгляда. "Все понятно", - сказала она себе и вошла.
  

11

  
   Квартира оказалась такой, как и представляла себе Саша: темной, пыльной, и пахло в ней чем-то сладковато-терпким. Разувшись, она с опаской ступила на пол, заранее запретив себе морщиться, когда в босую ступню вопьются крошки, песчинки и прочий мусор - кто убирается в таких помещениях? Но странное дело - полы на ощупь были чистые, дорожки и палас в зале выметены.
   Кулигин заметно повеселел. Неудивительно - ведь главное было сказано. Хоть и без слов.
   - Ты проходи, осваивайся, а я чай согрею, - весело крикнул он из кухни.
   Саша послушно прошла в зал. Там было темно от тяжелых красно-коричневых гардин. И душно. Наверное, от них же.
   - Окно можно открыть? - спросила она.
   - Конечно, и в спальне тоже!
   Тут еще и спальня есть? Саша только теперь увидела дверь в дальней стене, рядом с диваном. На нем валялась гитара. Справа у стены стояло коричневое пианино. Вот не ожидала, что он играет... Или не он?
   - А гитара ваша?
   - Нет, хозяйская.
   Саша взяла гитару, попробовала строй. Мда, слишком долго она тут лежит, бедная...
   - Ты играешь? - Кулигин встал на пороге, вытирая руки.
   - Немного, - Саша глянула на кухонное полотенце у него в руках и нахмурилась. - А вы что делаете? Может, мне лучше?..
   - Да нет, не надо, - он повесил полотенце на ручку двери и прошел в спальню.
   Саша, не выпуская из рук гитары, последовала за ним. В спальне было куда уютнее, чем в комнате, и тюлевые занавески не загораживали свет. Она пристроила гитару на стуле и открыла форточку. Позади скрипнула кровать. Саша обернулась.
   Кулигин сидел на краю, ссутулившись. Руки его безвольно перебирали бахрому наполовину откинутого бежевого покрывала. На Сашу он не смотрел.
   "Ну вот, настало время приводить в исполнение фантазии", - усмехнулась про себя Саша. Она села на стул, поставив гитару между колен, и положила ладони и подбородок на головку грифа. Кулигин не пошевелился и ничего не сказал.
   - Сергей Валентинович, - тихо произнесла Саша. - Вы знаете... у меня такое чувство, будто это я вас сюда привела. А вы ужасно хотите сбежать.
   - От себя не убежишь, - проговорил он, не поднимая головы.
   Она отставила гитару и села на пол, заглянула снизу вверх в лицо Кулигина. Тот смотрел на нее серьезно, широко открытыми глазами. Саша опустила взгляд и увидела прямо перед собой его руку, левую. Она осторожно взяла ее и поднесла к губам. Он вздрогнул, но руку не отнял, напротив, пальцы его крепко сплелись с Сашиными.
   - Что ты делаешь? - прошептал он.
   Она не ответила, шевельнула головой. Волосы упали по бокам, заслонив видимость. Кулигин осторожно погладил их, попытался собрать.
   - Твои волосы... Я ведь безумно, безумно их люблю, ты знаешь?
   Саша растерялась. Наверное, ей сейчас следовало блаженно замурлыкать и сделать что-то... Например, положить голову ему на колени или сесть рядом и прильнуть к его плечу, а то и обнять. Вместо этого она вывернулась из-под его руки, уселась на коврик, прислонясь спиной к кровати, и с самым беспечным видом стала рассматривать книги, которые стопкой лежали на тумбочке у изголовья. Одна из них оказалась англо-русским словарем. Вторая была справочником по органической химии, знакомый, у Лешки был такой. Третья - сборник детективов Агаты Кристи.
   - Кто здесь живет? - спросила Саша, листая справочник.
   - Мои друзья. Бывший однокурсник с женой.
   - А где они?
   - Уехали. В Канаду.
   - Насовсем?
   - Пока неизвестно.
   Саша положила книгу на место.
   - Сюда точно никто не придет? - спросила она. - А то все время кажется, кто-то сейчас постучит или просто войдет, со своим ключом.
   - Никто не придет, - сказал Кулигин. - Не бойся. Никто сюда не придет. Никому нет до нас с тобой дела.
   "Коле есть. Вернее, было", - подумала Саша. От острой жалости - не то к Николаю, не то к себе - сдавило грудь. Захотелось расплакаться. Или пожаловаться. Но рядом был не тот человек, которому можно жаловаться.
   - Зачем вы так говорите, что никому нет дела? Это неправда.
   Он как-то вымученно улыбнулся:
   - Я рад за тебя, что ты так не думаешь.
   - А вы?
   - Обо мне поговорим в другой раз.
   В его тоне отчетливо слышалось раздражение.
   - Сергей Валентинович, - проговорила Саша. - Я, наверное, неправильно себя веду. Но это не потому... я просто не знаю, как надо.
   - Ты не знаешь, как надо, а я знаю и очень хорошо. Опыт, видишь ли... богатый, - Он скрипнул зубами и встал, подошел к окну. - Толку-то? Все равно... понятия не имею, что сейчас делать. Вернее, имею, конечно... Ты не видела мои сигареты?
   - В прихожей на тумбочке.
   Он резко обернулся и взглянул на нее чуть ли не со страхом:
   - Откуда ты... Специально запомнила?
   - Нет, - она испугалась, что опять сказала что-то не то. - Просто...
   - Просто, - хмыкнул он, и, качнув головой, вышел из комнаты. Вернувшись, снова встал у форточки, закурил. - Дома я их тоже всегда теряю, - сказал он надтреснутым голосом. - И ты... если что, не обращай внимания, старый я уже, нервный. Плохо получается молоденьких девушек сманивать.
   На кухне задребезжал крышкой вскипевший чайник. Саша нерешительно поглядела на Кулигина, но тот не двигался. Тогда она встала сама.
   - Ты куда?
   - Пойду, чайник выключу.
   - А... да, чайник...
   Она быстрыми шагами вышла из спальни. После сумрачного зала, откуда еще не выветрилась духота, кухня снова обрадовала уютом. Вечернее солнце лежало золотыми квадратами на бело-голубых плитах, легкий ветер шевелил занавеску. Саша выключила газ и хотела было вернуться, но остановилась у окна. Осторожно выглянула во двор. На скамейке у подъезда сидели две пожилые женщины. Поодаль, на детской площадке молодой папа катал на карусели девочку. Рядом бегала овчарка. Больше никого во дворе не было.
   "Да он же уехал! - ахнула она. - Как я забыла-то? Уехал и ничего не сказал. Ты понимаешь, что это значит?! Это значит, что - все! Назад дороги нет. Ты действительно осталась одна. И это не кто-то - ты сама так решила и сделала, сама!" - "Я выбрала человека, которому действительно нужна такая, какая есть", - возразила она себе.
   - Юля! Юля, ты где?!
   Кулигин вошел, почти вбежал в кухню.
   - Я подумал, ты ушла, - он перевел дух.
   - Нет, я здесь, - медленно сказала Саша. - А почему...
   "Почему вы назвали меня Юлей?"
   Вопрос замер на языке.
   - Почему испугался? Ну, говорю же, старый, нервный, неуверенный в себе, - он опять засмеялся и постучал ногтями по чайнику. - Заварим тогда, раз вскипел, да?
   Саша кивнула и села к столу. Кулигин достал из буфета две чашки, вазочку с печеньем, и тоже сел. Движения его стали суетливыми, и Саша, глядя на это, опять заморгала, прогоняя слезы.
   - Ты... может, споешь что-нибудь? - предложил он с неловкой улыбкой. - Пока чай заваривается.
   - Хорошо, - Саша встала. - Сейчас за гитарой схожу.
   - Нет, сиди, я сам принесу! - он вскочил. - А то... мало ли.
   "Да не сбегу я!" - хотела крикнуть вслед Саша, но горло перехватило. Стало страшно, что не сможет петь. Но, взяв в руки гитару, она опять ощутила то спокойствие, которое могла бы назвать "мудрым", если бы посмела. И над песней размышлять не пришлось, пальцы и голос сами выбрали:
   - Как ваша светлость поживает?..
   Глаза Кулигина расширились, полные суеверного ужаса, и заблестели от слез. Он резко нагнул голову. Саше, наверное, надо было остановиться, но голос даже не дрогнул:
  
   Не нанося стране урона,
   Я отрекаюсь, друг, от трона.
   Кому нужна моя корона?..
  
   Саша допела последний куплет и отставила гитару. Кулигин сидел неподвижно, подперев голову левой рукой. Саша взглянула в его лицо и похолодела: она поняла, куда он смотрит.
   - Сергей Валентинович, - она несмело дотронулась до него. - Что вы?
   Он сжал ее пальцы, рука его опустилась вместе с Сашиной. На запястье ярко розовела широкая полоса шрама полугодовой давности.
   - Вся королевская конница, вся королевская рать, - пробормотал он, не сводя глаз с этой полосы.
   Саша зажмурилась. "Нет, неправда!" - хотелось закричать ей. В памяти живо нарисовалось прошлогоднее весеннее утро, темный холл лабораторного корпуса, непривычного вида студенты-экономисты и - женщина, ступавшая вниз по лестнице, настоящая королева, только вместо короны толстая коса вокруг головы, да широкий плащ вместо мантии. Цезаревна - так прозвали ее студенты, потому что имя ее...
   - Иди ко мне, - услышала она над собой и встала, увлекаемая руками Кулигина, ставшими вдруг сильными и нежными, потерявшими всякую нервозность. - Иди же...
   "Вот и все", - подумала Саша, чувствуя, как растет и туже скручивается внутри ком из страха, любопытства, стыда и радости, и еще чего-то неясного, запретного будто, но сейчас - какие запреты? Сейчас все будет... а потом... кому какое дело до того, что - потом? Кому какое до них дело?!
   - Ты любишь меня? - то ли услышала она, то ли почувствовала щекой.
   - Да. Я люблю вас.
   - Ты станешь моей?
   - Да.
   Зеленоглазая дама остановилась на середине лестницы и воззрилась на Сашу гневно и вместе с тем растерянно. Но Саша дерзко усмехнувшись, шагнула еще ближе, встав почти вплотную к нему, но пока не смея коснуться, прижаться, сейчас, сейчас... О, Господи, ну какие же глупые вопросы он задает! Ну, конечно, конечно она верит, что он тоже любит ее, хочет, чтобы он был рядом с ней, всегда, но главное - сейчас, скорее!
   К Цезаревне присоединился Коля. Саша с упреком и вызовом поглядела на него и отвернулась. Поздно, смотри не смотри, теперь ее не остановить, вот теперь точно уже...
   - Ты плачешь?..
   - Ничего, это так, - она придвинулась еще чуть-чуть.
   - Как хорошо, что ты вспомнила эту песню. Я думал, ты давно ее забыла.
   Саша открыла глаза. Кулигин смотрел на нее сквозь полуопущенные ресницы.
   - Я не забыла, я недавно ее выучила.
   Но он будто не слышал:
   - Ты помнишь, когда ты впервые ее пела мне? Мы тогда...
   Саша отшатнулась. Теплый шар внутри свернулся в тугой, колючий клубок и скатился вниз живота, потянув за собой, казалось, все внутренности. Она едва не застонала от боли. Ноги ослабели, Саша упала на табуретку.
   - Ты что? - Кулигин заморгал и опустился возле нее на колени. - Что случилось?
   - Ничего, - улыбнулась она сквозь слезы. - Вы, кажется, меня с кем-то перепутали.
   - Что? - он недоуменно нахмурился. - С кем я мог тебя перепутать? Тебе показалось.
   - Не показалось. Вы несколько раз сегодня назвали меня Юлей, и говорили так...
   - Да нет, это все ерунда, - глаза его заметались, руки опять задрожали. - Я только... Да нет же... - Он встал. - Где сигареты, черт возьми, опять...
   Она, не глядя, взяла с подоконника измятую пачку и подала ему. Он стал закуривать, чертыхаясь и роняя спички.
   - Вы не подумайте, - тихо сказала Саша. - Я ведь не обиделась, ничего. Просто...
   - Просто ты действительно похожа на мою жену, - сказал он, немного успокоившись. - Не внешне, а... Волосы, разве, и то - у нее они жестче и темнее. Зато и взгляд, и голос, и песню вот тоже эту она пела часто... раньше. И еще эта потрясающая способность находить мои сигареты, где бы они не лежали... прямо мистика какая-то.
   - Вы ее любите.
   - Что? Нет... впрочем, нет... да... это неважно...
   - Как это - неважно?
   - Так, неважно, - голос его, наконец, снова обрел твердость. - И давай не будем об этом. Поверь, это все ерунда.
   - Ерунда? - Саша подняла на него отяжелевший взгляд. - Вы любите Юлию, а тащите сюда меня, Оксану, десятки других женщин...
   - Ну, не десятки...
   Он пытался шутить, но Сашу это только пуще взвинтило:
   - Да какая разница! Одной хватит. И то, сам не свой, я что, не вижу? Будто заставляет кто. Смолите сигарету за сигаретой и думаете, я поверю, что это - счастье? А это вот - что? - она схватила его за руку и повернула ее верх запястьем. - Вся королевская рать... Думаете, я не слышу, не понимаю ничего?
   - Сашенька, в моем бредовом бормотании даже опытный психиатр не разберется!
   - Психиатр, может, и не разберется. Он не знает, как зовут вашу жену в универе.
   Кулигин побледнел.
   - Потрясающая проницательность, - проговорил он сквозь зубы. Вышло почти угрожающе.
   "Сейчас он меня зарежет или задушит", - подумала Саша и отвернулась, желая подавить неуместную улыбку. Кулигин, забывшись, смял недокуренную сигарету и теперь пытался зажечь новую.
   - Ты догадливая девочка, - сказал он наконец. - Только я тебя очень прошу, держи эти догадки при себе, хорошо?
   - Не бойтесь, - буркнула Саша, краснея. - Такого, как с Оксаной, не повторится. Это на меня помрачение нашло, до сих пор стыдно.
   - Да нет, то было даже... забавно, - он хмыкнул. - Но... про это вот, - он коснулся шрама. - И про стишок... ты, пожалуйста, никому. Вообще, никому и никогда, договорились?
   - Договорились. Только...
   Саша осеклась, уставясь в клеенку.
   - Что?
   - Мне страшно... что вы... опять, - прошептала она, с силой выталкивая застревавшие слова.
   - Нет, ну, что ты, - он пододвинул стул и сел рядом с ней, погладил по руке. - Второй раз так не шутят.
   Его ласковый тон и прикосновение стали последней каплей.
   - Все равно... почему, почему так все, - Саша уронила голову на руки и разрыдалась в голос.
   - Ну вот, совсем расстроилась, - он вздохнул и потрепал ее по рассыпавшимся волосам. - Не надо, малыш, ну зачем ты так, из-за ерунды всякой...
   - Это не ерунда, - прорыдала Саша. - Я люблю вас...
   - А я, скотина такая, называю тебя чужим именем и сравниваю с другой женщиной. Ну, прости меня, честное слово, больше не буду.
   - Да нет же! - она резко дернула головой, стряхивая его ладонь. - Думаете, я ревную, что ли?! - от гнева и удивления слезы высохли. - Я не понимаю, зачем я здесь, и вы - со мной, а не дома, с ней, которую любите. Почему мне говорите то, что хотите сказать ей? Хотите! Я же вижу, слышу! Почему?
   - Потому что ты говоришь, что любишь меня, и хочешь, чтобы я был рядом, а она нет.
   На минуту стало очень тихо. Только из крана капала вода. Кулигин коротко вздохнул, встал, прошелся по кухне. Закрутил кран, вернулся на место. Саша молчала, глядя на сахарницу. Зачем-то ей понадобилось пересчитать нарисованные листочки. Но все время сбивалась, и это раздражало. Наконец, она отодвинула сахарницу за чайник и исподлобья посмотрела на Кулигина.
   - Как же это, - пробормотала она. - Вы столько лет... и дети. А, может, она на вас за измены сердится?
   - На измены ей плевать, - он устало потер лоб. - Вернее... нет, она, конечно, любит меня, но по-своему. Как младшего брата... или, скорее, верного маленького пажа, который влюбился в свою королеву, но ведь всем понятно, что глупость, блажь, скоро пройдет, когда встретит настоящую любовь. А пока можно милостиво принимать его ухаживания. Или не милостиво.
   - Но ведь вы женаты уже больше десяти лет!
   - Осенью будет тринадцать, - кивнул он. - Это со дня свадьбы. До этого было еще года три или четыре. Она слишком хорошо помнит, что я моложе ее аж на целых семь лет. В то время как я то и дело теряю память.
   - Семь лет? - ахнула Саша, вспомнив Цезаревну. - Но она ведь...
   - Выглядит на тридцать, - опять угадал он продолжение ее мысли. - Не больше. Не знаю, шутит она или всерьез, но по ее словам это все лишь затем, чтобы избавить меня от попреков насчет жены-старухи. Пока не найду себе нормальную. Вот я и ищу... якобы.
   Саша слушала его рассказ, приоткрыв рот. Он усмехнулся:
   - Если ты скажешь, что мы оба психи, то будешь совершенно права. Юлия не верит, что я могу любить ее такую, какая она есть. Считает, что это глупость, временное помрачение. Иногда я от этого устаю, как... и тогда пускаюсь во все тяжкие. Достаточно бывает одного взгляда, слова... когда понимаю, что здесь я могу помочь, быть нужным... пусть на время. Это коварная штука, затягивает почище наркотика. Потом очень больно расставаться... вот, Оксану я долго не хотел отпустить, смириться с тем, что стал ненужным. Но там я с самого начала был уверен, что это ненадолго. А вот сегодня, например, была надежда, что и вправду получится, так, чтобы насовсем. - Он глянул в Сашины округлившиеся глаза и рассмеялся. - Не вышло, ты меня слишком быстро раскусила, - он развел руками. - Да еще и на откровения... совратила. Знаешь, что ты - первая женщина, вообще первый человек, которому я это рассказываю все? И вообще, я впервые вижу женщину, девушку, которая, кажется, по-настоящему меня любит, - глаза его лукаво блеснули. - И которой от меня решительно ничего не надо, вернее... надо все, да? - он наклонился к Саше. - Без остатка и насовсем, правильно я говорю?
   "Правильно, - подумала Саша. - Но этого не будет. Никогда".
   А вслух сказала:
   - Вы все равно не сможете ее разлюбить. И будете мучиться. И она... тоже.
   - Она, - он раздавил бычок в пепельнице. - Не знаю я, Саша. Не понимаю я ее. Совсем. Корю себя за нечуткость, порой плюю на все... Она очень сильный человек. Поверишь, я ни разу не видел ее плачущей. - Он взял чайную ложку, стал постукивать по столу. - Иногда мне кажется, что она чего-то боится, и тогда мне ее безумно жалко. Иногда страшно, что не выдержит такого напряжения, сорвется. Шутка ли - всю жизнь по струночке. А иногда бываю безумно зол, хотя надо бы радоваться...
   - Чему? - машинально спросила Саша.
   - Да хотя бы снисходительному отношению к моим изменам, - он так сильно сжал в пальцах ложку, что та погнулась. - Она, видишь ли, современная женщина с продвинутыми понятиями. И считает ревность пережитком проклятого прошлого, собственническим инстинктом, чувством мелким и недостойным культурных, образованных людей. Короче, она ждет, когда я свалю и оставлю ее в покое, - зло проговорил он и бросил ложку. - Вот потому я говорю, что сюда никто не придет, никогда. У нас уговор, знаешь ли. Поэтому... Саша, - сказал он тихо и просительно заглянул ей в глаза: - Может согласишься на часть? Как знать, рано или поздно... Дети уже большие. Несколько лет, и меня уже ничто не будет держать дома. Будем жить здесь... вдвоем. То есть, сначала ты будешь жить, я стану заходить, каждый день, а потом... Ведь все равно, - он запнулся и продолжил решительно: - Я же знаю Даровского. У него тоже принципы. Ведь он неслучайно уехал!
   - А почему? Куда он уехал-то? - встрепенулась Саша.
   - Не знаю, - он пожал плечами. - Но я чувствую, что это не просто так. Видел еще во вторник. Девочка моя, - он заскрипел зубами и отвернулся. - Ты хоть представляешь, с какой скотиной сидишь за одним столом, руки мне целовала... Ведь я же наврал тебе позавчера, разыграл влюбленного, все лишь за тем, чтобы лишний раз доказать самому себе, что чего-то стою, даже против такого, как Даровский, - он закрыл лицо ладонями. - Как же ты поверила, зачем согласилась прийти...
   - Я люблю вас, Сергей Валентинович, - сказала Саша. - И мне было все равно, зачем вы меня зовете. И позавчера... я видела, как вы переглядывались с Колей. Не корите себя, вы никого не обманули. Просто я так решила, и все. Кстати, тоже не без расчета, - она хмыкнула. - Надо было внести ясность в отношения. И с Колей, и с вами. Иначе бы я свихнулась. А теперь все встало на свои места.
   Он опустил руки, с полминуты глядел на нее и выпрямился.
   - Ну ладно, - сказал он успокаивающе. - Думаю, что тебе удастся с ним помириться, когда приедет.
   - Нет, - она вздохнула. - Даже и пытаться не буду.
   - Но почему?
   - Потому что.
   - Да, - он, смеясь, покрутил головой. - Тебя, в отличие от меня, на откровенность не вытянуть. Не доверяешь?
   Саша опять взяла сахарницу и принялась считать листочки.
   - Доверяю, - проговорила она угрюмо. - Только... не умею я.
   - Понятно, - он вздохнул. - Трудная у тебя жизнь будет... с таким характером. Только сама-то уж не придумывай себе всяких дурацких принципов и страхов.
   - У меня нету принципов. Я просто... сама себя не понимаю, и не знаю, как другим говорить.
   - Наверное, потому что другие - не те? Я ведь тоже... всегда молчал о себе. Не знаю сейчас, чего больше было, бравады, принципа, или в самом деле не встречал достойного слушателя. А тебе вот... Потому и с самого начала не по себе было, что чувствовал - плыву, как вон та куча снега на обочине. То одно проболтаю, то другое.
   "Коля говорил то же самое... Где он сейчас?"
   - Наверное, просто слишком долго молчали? - предположила Саша, незаметно вытирая слезы.
   Он не ответил, чертил что-то ложкой по клеенке. Солнце зашло, и кухня постепенно погружалась в сумерки. Про чай забыли, но вспоминать уже поздно, пора идти. Кулигин, верно, подумал о том же.
   - Да, Саша... вот такой у нас разговор получился, - сказал он. - Не знаю, как там дальше сложится, а только... мы ведь сможем с тобой теперь быть просто друзьями, как думаешь?
   Саша просияла, но ответить не успела: в дверь позвонили.
   - Ну вот, а говорили, никто не придет, - хихикнула она.
   - Да это, наверное...
   Он замер на полуслове, слушая замысловатую мелодию, которую теперь вызванивал нежданный посетитель. Лицо его посерело.
   - Что?! - Саша вскочила с места, бросаясь к нему, ей показалось, он падает, но он покачал головой:
   - Юлька... не может быть. Не надо! - слабо крикнул он вслед Саше, но было поздно.
   Она торопливо защелкала замком, молясь об одном: лишь бы не ушла эта женщина. Вдруг правда, подумает, что он не один, и уйдет. Надо ее задержать, как-то... "Опять хочешь устроить его судьбу", - поддел ядовитый внутренний голос, но Саше было наплевать, она широко распахнула дверь.
   - Здравствуйте, Юлия Це... Васильевна, - поприветствовала она стоявшую на пороге женщину с осанкой королевы и испуганными глазами. - Хорошо, что вы пришли!
   - Добрый вечер, - проговорила та скорее растерянно, чем величественно, и вошла в квартиру. - А вы... разве мы знакомы? - осведомилась она, справившись с первым шоком.
   - Заочно, - кивнула Саша. - Я на мехмате учусь и дружу с девочками из вашей группы с эконома.
   Лицо Юлии вдруг закаменело. Саша проследила за ее взглядом. Ну, понятно: туфли Кулигина стояли у вешалки, рядом с Сашиными.
   - Так, - холодно произнесла Цезаревна. - А здесь? Вы живете здесь разве?
   - Нет, здесь я была в гостях и уже ухожу.
   - Что так скоро?
   В кухне послышалось движение, но Кулигин не появлялся, и Саше вдруг стало так невыносимо страшно, что она, забыв про гостью, кинулась назад. Увидев Кулигина, стоящим у окна с новой сигаретой, она бессильно упала на табуретку.
   - Ты что? - он обернулся и увидел жену. - Привет, Юля, ты как тут?
   Тон его был холодным, а взгляд... "Да как же вы не видите, он же любит вас!!!" - чуть не закричала Саша, но, взглянув на Юлию, осеклась: в глазах той светилось, билось, выплескивалось то же самое чувство, если не больше... Нет, то, что Саша прежде принимала за любовь, и тенью не походило на это. То было страсть, боль, сожаление, просьба, упрек - все, что угодно, но не любовь. А сейчас...
   Саша растерянно переводила взгляд с одного супруга на другого. Кому кричать? Кто из них слеп? Или - они впервые так?
   - Привет, - сказала Юлия. Глаза ее потухли, губы изогнулись в презрительно-насмешливой гримасе. - Да так... тоже решила в гости зайти. Кофе угостите? Коли так радостно встречаете, - она повернулась к Саше. - Что вы сказали? Что ждали меня?
   - Ждали, - уверенно кивнула Саша. - То есть, Сергей Валентинович ждал.
   - Сергей? Меня? Здесь?! - выдержка ей опять изменила. - Но... а вы?
   - А мне пора, - с любезной улыбкой Саша пробралась мимо нее в коридор. - Меня тоже ждут.
   - Потрясающе, - пробормотала Юлия, идя за ней в прихожую. - Может, все-таки, не так уж пора? Посидите еще?
   - Нет, до свидания! - Саша подхватила сумку и плащ и выскочила за дверь.
   Оделась она на лестнице. "Ждут, - горько повторила про себя. - Кто тебя ждет? Сбылась мечта идиота, все от тебя "отвязались". Живи теперь, как знаешь".
  
  

12

  
  
   Кулигины остались вдвоем.
   По-прежнему не глядя на жену, Сергей вернулся в комнату и сел на диван, опустил голову на руки. Юлия, помедлив, прошла за ним, встала у окна, наполовину закрывшись шторой.
   - Серега, - спросила она шепотом. - Что все это значит, а?
   Он неопределенно шевельнул плечом.
   - Ведь это... уже серьезно, да?
   Не получив ответа, она оглянулась. Он сидел почти неподвижно, только пальцы шевелились, теребя отросший чуб.
   - Ну что ты молчишь? - она с шипением втянула воздух сквозь зубы, боясь разрыдаться. Но тут же овладела собой и заговорила почти спокойно: - Эта девочка... сказала, что ты меня ждешь. Она была такая радостная. Значит, у вас все решено? Осталось сказать. Ну, давай, я ведь... готова, - она нервно рассмеялась. - Можешь не трудиться, подбирая слова, говори, как есть. Это уже формальность, ну и покончим скорее. А то, - она перевела дух и закончила совсем буднично: - мне домой надо. Янка не даст Свете заниматься, а она еще за уроки не садилась. И потом... я их наругала и ушла, совсем нехорошо. Но... вот же, попала вожжа под хвост. Примчалась сюда, как дура ревнивая.
   Она виновато хмыкнула и села на вертящийся стул у пианино. Открыла крышку, нажала одну клавишу, другую...
   - Хорошо, что примчалась, - глухо проговорил Кулигин, не меняя позы.
   - Да уж. Аккурат под раздачу попала.
   Она взяла несколько аккордов, проверяя строй, удовлетворенно кивнула и стала что-то тихо наигрывать. Кулигин встал, вышел в прихожую, потом вернулся.
   - На подоконнике твои сигареты, - не поворачивая головы, сказала жена. - И спички там же.
   - Что они натворили? - Сергей закурил и занял место жены у окна.
   - Кто, сигареты или спички? - хмыкнула Юлия.
   - Девчонки. За что ты их наругала?
   - Светку - за то, что опять сегодня прогуляла хор, хотя клялась мне, что будет ходить. И пошла ведь! А мне учительница звонит: опять не была. Спрашиваю: куда ходила? Молчит, супится... потом сказала, что гуляла с подружкой, но я что-то сомневаюсь... вот еще не хватало, если врать начнет.
   Она озабоченно покачала головой и двумя тихими аккордами закончила игру.
   - А Янка?
   - А Янка слишком бурно радовалась, что сестре досталось. Потому и ей прилетело, чтоб прониклась.
   - Прониклась? - Кулигин закусил губу, чтобы не рассмеяться.
   - Еще как! Обнялись и надулись обе. А я плюнула и...
   Она помрачнела и замолчала. Беззвучно гладила клавиши.
   - Света из-за меня прогуляла, - сказал Кулигин. - Я ее встретил по дороге в школу. Идет и ревет. Спрашиваю, что случилось? Говорит, мол, обещала тебе на хор пойти, а не хочется до слез. Повел ее в кафе, мороженое есть и думать, чего делать.
   - И что надумали?
   - Пойду завтра к директору. Пусть или отменяют ей хор или заменяют чем. Согласен доплачивать, но раз она настолько туда не хочет, то настаивать нельзя больше.
   - Не уверена, что это правильно, - нахмурилась Юлия. - Каждый каприз...
   - Это не каприз.
   - Почем ты знаешь?
   - Знаю.
   - А, делайте, что хотите, - вздохнула Юлия и снова стала наигрывать. - Теперь понятно, чего она мне про подружку врала. Янка туда же, мол, все тики-так. Но тут воспитательница сказала, что ты ее привел сегодня аж в одиннадцать. Какого черта, спрашивается?
   - Ты помнишь, какая погода была с утра? - Кулигин загасил бычок и вернулся на диван.
   - Ну и что? - Юлия перестала играть и повернулась к нему.
   - Ну и то. Какой резон тащить ребенка в садик, когда утро свободно и у обоих есть настроение пошляться по улицам? А воспитательницу мы предупредили по телефону.
   - Вот именно! - с досадой подхватила Юлия. - Ты не мог соврать, что по делу опаздываешь?
   - Еще не хватало! - фыркнул он. - Я что, школьник или студент? Платим исправно, а когда мне приспичит погулять с моим собственным ребенком - мое личное дело, уж во всяком случае, перед левой теткой оправдываться не стану. И тебе не советую.
   - Они говорят, что ребенку вредно нарушать режим.
   - И ты этому веришь?
   Юлия хотела что-то ответить, но взглянула на мужа и рассмеялась. Вышло неестественно громко.
   - Извини, кажется у меня истерика, - она поднялась, прошлась по комнате. - Все же это странно... немного, да? Сидим, мирно обсуждаем дела домашние. Как будто все нормально... Между тем... О-ой, - она длинно вздохнула, постучала тонкими пальцами по крышке пианино. - Слушай, тут кофе есть, а? - спросила жалобно. - Раз уж... Домой я такая идти боюсь.
   - Почему? - он встал и подошел к ней почти вплотную.
   - Что почему? - она отступила на шаг.
   - Почему боишься? - тихо спросил он, глядя ей прямо в глаза.
   - Ну как, - она поморгала, но потом неуловимым движением расправила плечи и посмотрела на мужа обыкновенным, твердым, чуть насмешливым взглядом. - Слушай, хватит мне зубы заговаривать. Иди лучше чайник поставь. Раз кофе нет...
   - Есть кофе. Сейчас заварим, - сказал он тоже обыкновенно и пошел на кухню.
   Юлия последовала за ним.
   - Серега, - хрипло сказала она, садясь за стол. - Ты извини, я, может, сегодня неприлично навязчива, но... давай все-таки... а то...
   - А то что? - спросил он, садясь напротив.
   Она ответила не сразу. Видно было, скольких усилий ей стоит сохранять спокойствие. Оно каждую секунду грозило ей изменить, губы кривились, глаза то гасли, то лихорадочно сверкали, щеки горели нервным румянцем. И голос потерял ровность, она то и дело откашливалась и кусала губы. Кулигин это видел, но в свою очередь старался не подавать виду.
   - А то я не выдержу и сбегу, - шепотом призналась она и хихикнула, глядя на него исподлобья, будто сказала что-то неприличное. - И опять буду себя успокаивать и уговаривать, что все хорошо, и мне только показалось... Ну что ты на меня так смотришь? - она широко раскрыла глаза, готовые брызнуть слезами.
   - Сама на себя посмотри, - усмехнулся он. И вздрогнул, заметив ужас в ее глазах. - Я не то, Юля, - он нежно дотронулся до ее руки. - Я хотел сказать, что у тебя сейчас кровь на губах и глаза вот-вот из орбит выпрыгнут. Ты смеешься и говоришь всякую ерунду, а сама хочешь заплакать, закричать, вцепиться мне в рожу, или все вместе. Однако, улыбаешься, будто тут кругом кинокамеры, но ведь здесь никого, кроме нас двоих. Чего, кого ты боишься, Юля?
   Она достала из рукава платок и промокнула рот. С отвращением посмотрела на красные пятнышки, спрятала платок и встала.
   - Ну ладно, - сказала она, глядя в сторону. - Пойду я. Прости, что... прибежала. Впредь постараюсь быть сдержаннее.
   - Да куда уж сдержаннее, Юля, - он вскочил, преградив ей путь.
   - Ну да, некуда, - усмехнулась она. - Я забыла. Ведь теперь все? Ты так и не рискнул выговорить, ну, скажу за тебя. Ты нашел, наконец, что искал? Я, конечно, обещала отпустить тебя без звука и даже благословить на счастливую жизнь, и я... постараюсь, - она переглотнула и продолжала после паузы: - Жаль, не удалось получше рассмотреть эту девочку, но, вроде, она вполне... подходит тебе. А я... в конце-концов, я должна быть тебе благодарна, эти тринадцать лет были не самыми ужасными в моей жизни, напротив, я даже была счастлива. Но все кончается. Я ведь давно, с самого начала... Эх, видать, сколько не готовь себя, все равно как кирпич с крыши.
   С улыбкой, почти веселой, она вышла из кухни. Он нагнал ее в коридоре, схватил за руку.
   - Юля! Подожди! Ну давай хоть раз в жизни поговорим по-человечески.
   Она наклонила голову и постаралась незаметно смахнуть слезы.
   - Не надо, Серега, - прошептала она. - В другой раз... как-нибудь. А сейчас... Ты прав, я вот-вот разревусь, расклеюсь и...
   - И что страшного? - проговорил он, осторожно обнимая ее за плечи. - Ну что случится, если ты разревешься и расклеишься? Я увижу тебя с опухшими глазами и потекшей тушью?
   - Хотя бы, - едва слышно прошептала она.
   - Господи, - он попытался привлечь ее к себе, но не удалось. Он бессильно опустил руки и вернулся в кухню, выключил кипящий чайник и сел за стол. Жена, поколебавшись, вошла следом. - Почему ты не веришь мне, Юля? - проговорил он, не глядя на нее. - Понимаю, я сволочь. Испортил тебе жизнь своими закидонами. Но пойми... только не подумай, что я хочу тебя обвинить... но я не понимаю, не понимаю до сих пор, - он порывисто встал, заоглядывался.
   Она молча протянула ему сигареты и тоже села к столу. Кулигин закурил, руки его вздрагивали.
   - Не надо, Сережа, - сказала Юлия. - все нормально. Ничего ты не испортил. Говорю же, я была счастлива с тобой.
   - Нет, - он нетерпеливо мотнул головой. - Надо! Когда-нибудь надо, как ты думаешь? Ты сама просила меня сказать сегодня, обещала выслушать, ну, так...
   - Хорошо, говори, - она стиснула сплетенные пальцы так, что они побелели.
   - Чайник вскипел, - хрипло сказал Кулигин. - Ты хотела кофе? Растворимый или заварить?
   - Я сама, - она подошла к буфету. - Ты говори.
   - Да, - он перевел дух и продолжал: - Значит, ты в самом деле думаешь, что я все эти годы искал себе лучшую партию, - он зло усмехнулся. - То есть, я для тебя по прежнему юный восторженный мальчик, вообразивший себя влюбленным, а на самом деле все блажь, рано или поздно пройдет, да?
   - Но ведь так и вышло, - тихо сказала она и поставила турку на огонь. - Прошло... почти сразу. И я тоже не совсем понимаю, почему только теперь...
   - Не понимаешь! - почти застонал он сквозь зубы. - Да потому что я в самом деле был безумно влюблен в тебя, ни в кого другого! И до сих пор. Звучит нелепо, я понимаю. Но это так, Юля! У людей на это уходит месяц-два, ну, год, а мне все эти тринадцать... больше, пятнадцать лет, всю жизнь пришлось чем заниматься?! Скажи кому, не поверят: добиваться любви, признания, доверия собственной жены! Ага, и ты не веришь. Но это так!
   - Но почему? - она смотрела на него почти со страхом.
   - Потому что ты вбила себе в голову эту немыслимую чушь, что разница в семь лет исключает напрочь возможность каких-то искренних чувств. Ну, разве не так? Иди сюда, - Он почти силой подвел ее к трюмо в прихожей. - Погляди в зеркало. Вон ты, а вот - я. Мне тридцать пять. А тебе сколько дают сейчас? Тридцать?
   - Тебе не нравится, что я стараюсь прилично выглядеть? - растерянно пробормотала она.
   - Да нет же! - он вернулся в кухню, снова увлекая ее за собой. - Это хорошо, очень даже. Да только вот если б не было здесь этого твоего вечного страха! Ведь ты, как королева на троне, боишься, что опустишь плечи на секунду, и чернь немедленно поднимет восстание.
   Он перевел дух, выключил вскипевший кофе и разлил по чашкам. Юлия машинально насыпала себе сахар и помешивала, глядя в никуда.
   - Вот я и бесился, - продолжал Кулигин. - Мне и жалко тебя было, и злился, порой казалось, что не нужен тебе, только из милости держишь при себе, не гонишь. Я знаю, другие плюют на все, и на недоверие, и... а я не смог... так и не смог. Пускался во все тяжкие. И вот ведь, что смешно, - он фыркнул. - Так легко и просто было с другими! Они верили каждому моему слову, откровенному вранью, лести, простой жалости - верили! Все, кроме единственной, которую люблю, которая нужна мне...
   - Зачем же они тогда... другие? - проговорила Юлия, не поднимая взгляда.
   - Зачем... - Он дернул щекой, отхлебнул кофе. - Сейчас могу назвать одним словом: самоутверждение. Тебе не нужен, так хоть кому-нибудь... на время.
   - А это тоже самоутверждение? - Юлия схватила его левую руку и повернула запястьем вверх.
   - Ерунда, по пьяни, по неосторожности, - он засмеялся было, но осекся под тяжелым взглядом жены. - Ты знаешь? Кто тебе сказал?
   - Да уж сказали, - она качнулась на стуле. - Врачи, сразу же. Случайно так не порежешься, даже спьяну.
   - И молчала...
   - Как и ты. Зачем я стану в душу лезть? Жив остался, и ладненько. Только я нервная стала с тех пор. Потому и сегодня... увидела вас - все захолонуло. Сразу бы догнала, если б не Янка, мы из садика шли.
   - А где ты нас увидела, кстати?
   - Из магазина, в окно. Я не хотела идти, до последнего крепилась. В конце концов... надеюсь, я не сильно тут напортила? - она виновато поглядела на него.
   - Юля! - он сверкнул глазами. - Ты разве не слышала, что я тут говорил?
   - Слышала, - она пожала плечами. - Значит, так и выходит... как та лошадь, - она улыбнулась печально. - "Не шмогла я, не шмогла". Ты говоришь, боялась. Да, боялась. До дрожи, до ужаса боялась тебя потерять. С самого начала. Потому и вела себя так - чтобы не навязываться. И чтобы не сильно заметно было разницы, той самой. Это я выгляжу так, а чувствую себя по-прежнему старухой, которой невесть почему увлекся юный принц. Ладно, порадовалась и хватит.
   Он подошел к ней сзади, обнял, целуя в волосы.
   - Юля, - прошептал он. - Ну почему, почему ты мне не веришь? Ведь я люблю тебя! Люблю. Тебе нечего бояться, абсолютно нечего. Никуда, никогда я от тебя не денусь по доброй воле, как ты этого не поймешь? Ну, не гони же меня больше, хватит!
   - Разве я тебя гоню? - слабо удивилась она. - Я просто не хотела и не хочу тебя удерживать. Ты совершенно свободен, Серега.
   - Да где же я свободен? - он склонился еще ниже. - О чем ты говоришь? Ведь у нас семья, девчонки, ты оглянись - пятнадцать лет вместе, о какой свободе речь? Я не хочу быть бродячим псом, я домашний собак, - он тихо засмеялся. - Как в песенке? Лучше быть нужным, чем свободным. Ты разве для себя хочешь такой свободы? Чтобы мне и детям было все равно, где ты и с кем ты?
   - Все равно?! - Юлия резко отвела его руки. - Что значит, все равно? Мне не... мне никогда, - она всхлипнула, прорвавшиеся рыдания заглушили дальнейшие слова.
   - Да, я вижу, теперь вижу, - он погладил ее по голове. - Это я был идиот, слабая скотина, давно надо было говорить, но я боялся, тоже боялся, - он вынул из ее косы одну шпильку, другую.
   Юлия тут же перестала плакать, схватилась за голову.
   - Ты что делаешь?!
   - Тебе надо отдохнуть.
   Он вынул еще одну невидимку. Тяжелая коса упала, зазмеилась по спине.
   - Пошли, - он взял жену за руку и потянул за собой. - Пойдем.
   - Куда? - она встала и нерешительно двинулась за ним, но, взглянув на часы, остановилась. - Ой, что же мы сидим? Домой же надо!
   - Да не надо.
   - Серега! - Она резко выпрямилась и вырвала руку. - Ты чего? Что задумал?
   - То самое, - глаза его лукаво сверкнули, но Юлия разгневалась по-настоящему:
   - Ты с ума сошел? - металлическим голосом вопросила она. - Тащишь меня, а там... простыни еще не просохли, - она брезгливо содрогнулась. - Хоть сцены ревности мне не к лицу, но приличия какие-нибудь должны быть, как думаешь?
   Он недоуменно посмотрел на жену и, сообразив, что она имеет в виду, улыбнулся:
   - Вон ты о чем. Ну, ты уж совсем меня считаешь... не знаю, кем, - укоризненно протянул он.
   - Я пойду, - она взяла сумку, но Кулигин хозяйским жестом отобрал ее и бросил обратно на зеркало.
   - Постой, - сказал он. - Послушай. Я понимаю, в это трудно поверить. Но все-таки попробуй... представить себе, что у меня с этой девушкой здесь... да и вообще, ничего не было. Разговоры и - не скрою - всякие попытки с моей стороны нескромные были. Но и только.
   - Потрясающе, чем же ты ей не понравился? - недоверчиво покачала головой Юлия.
   - Я ей очень нравился, - серьезно сказал он. - Давно, притом. А сегодня впервые привел сюда, думал... всякую чепуху думал, - он махнул рукой в ответ на настороженный взгляд жены. - Но ничего не вышло, я несколько раз назвал ее твоим именем, и...
   - И что?
   - И она все поняла. Говорю, она меня любит. Или... просто такая... догадливая.
   - Поэтому она мне так обрадовалась и сказала, что ты меня ждешь?
   - Да. Видишь, ты тоже ужасно догадливая. Недаром я вас перепутал.
   Он помолчал, глядя на свое отражение в зеркале.
   - Знаешь, я очень благодарен ей. Если бы не она... Ведь все, что я тебе сегодня наговорил... Думаешь, это я такой умный, все знал с самого начала? Фигвам! За один вечер все сложилось и уложилось. А до того - бесился, как... Не знал, чем тебя завести, в то же время взрыкивал на любой намек... короче... ты прости меня, - он резко втянул воздух сквозь зубы и отвернулся.
   Юлия обняла его, прижалась головой к плечу:
   - Мы оба с тобой идиоты, Серега, - прошептала она. - Как дети... может, повзрослеем когда?
   - Да, пора бы уже, - отозвался он, лаская ее руки.
   - Ты тоже прости меня, дуру. Ведь я с ума сходила от твоих закидонов, а виду не подавала, не хотела выглядеть ревнивой старухой, стремящейся удержать возле себя молоденького парнишку. И в голову не приходило, что тебя задевает именно это. Сейчас кажется очевидным. Странно, как слепая была, а тут вдруг прозрела... И, знаешь, что? - сказала она с необычным звоном в голосе и потянула его, поворачивая к себе лицом.
   - Что?
   - Я люблю тебя, Серега, - жарко прошептала она, глядя на него ликующими глазами. - Я люблю тебя! И больше всего на свете боюсь тебя потерять. Я... я жить тогда не смогу, веришь? Я не хочу, не могу даже помыслить кому-то тебя уступить. Это правда, чистая правда, хочешь, верь, хочешь..
   - Я верю, - сказал он, привлекая ее к себе.
   - Значит, теперь мы будем жить нормально? - пробормотала Юлия, приникая к его груди.
   - Будем. Обязательно! - он подхватил ее на руки и, целуя, понес в спальню. - Вот так и будем жить!
  
  

13

  
  
   Хорошее дело, оказывается, - свобода и самостоятельность. Дисциплинирует.
   Саша боялась, что ее решимости не хватит надолго. Но прошло две недели, а она по-прежнему чувствовала себя уверенной. "Это как в детстве, - думала она. - Когда идешь по бордюру и сама держишь равновесие, то можно идти долго. А если ухватиться за мамину руку - все, два шага и падаешь".
   Волосы она больше не распускала - красиво, конечно, но ужасно неудобно. Все остальное шло своим чередом. И учеба, и занятия наукой. В институте она несколько раз встречала Кулигина, и встречи эти были радостными. Потому что - чисто дружескими.
   Одно тревожило: Коля. Саша каждый день проходила мимо Восьмерки, глядя на его окно.
   Свет в нем появился к концу третьей недели, в субботу вечером. И всколыхнул в Сашиной душе прежние тревоги, сомнения, сожаления и массу всего прочего, что грозило сломить ее волю к самостоятельности и снова сбросить в омут мрачного отчаяния.
   - Нельзя, нельзя, соберись, нельзя распускаться! - шептала она, шагая по ночным улицам Академгородка.
   По Пирогова, затем по Ильича до Морского, налево, до Лаврентьева и опять налево - ее "большой" круг. На самом деле - прямо, прямо, прямо, глубоко засунув руки в карманы, чтобы ветер в лицо, фонари и асфальт, люди... их все меньше, но то и дело: "привет, привет", - улыбнуться, кивнуть, тут же забыть, думать о своем. О чем? Об одиночестве? О череде потерь? О будущем? О деле, наконец?
   Наверное, обо всем сразу. Ибо это "все" сосредоточилось сейчас в лице Николая, каким она увидела его в последний раз - без оговорок - последний. Неподвижное, бесконечно далекое... Лешка в гробу и то роднее выглядел. Потому что не смотрел так отчужденно. Вообще никак не смотрел. Да и не было его там. Как Коли последние недели. Не было, и темное окно было пустым. Не чужим. А сейчас оно - как глаза человека. Который еще недавно был готов отдать тебе все, всего себя, без всяких "но" и "только". Но ты выбрала другое. Почему? Почему?!
   - Потому что мы с разных планет, - сказала себе Саша, на этот раз вслух, чтобы лучше дошло. Сколько можно твердить одно и то же?! - Мы не одной крови, мы инопланетяне, - повторила она, подходя к дому.
   Впереди за деревьями заплясал огонек сигареты и тут же погас, кто-то шел наперерез, прямо к ней, прошлогодние листья и сучки хрустели под тяжелыми шагами. "Ну все, допрыгалась", - с тоскливой обреченностью подумала Саша. И не убежать - ноги стали ватными, как во сне. Странно, ведь раньше она никого не боялась, тем более, почти возле самого дома, вон она Пятерка, несколько шагов... мимо того, кто стоит на обочине, хоть бы вышел на дорогу... хотя все равно ни луны, ни фонарей.
   "Да кому ты нужна", - попыталась успокоить себя Саша. Помогло слабо. Хорошо хоть получается идти, как ни в чем не бывало. Главное - не останавливаться. Может, человеку просто спросить что-то понадобилось. Или ждет кого-то, увидел ее и понял, что перепутал, потому и не выходит...
   Шорох послышался совсем близко, и человек вышел на тротуар. Саша остановилась. "Черт тебя дери! - пронеслось в мозгу радостное. - Напугал!" Но вслух она не могла ничего выговорить, молча ждала, когда Николай заговорит первым.
   - Почему ты так поздно возвращаешься, и одна? Где он тебя оставил? Что, боится по Пирогова ходить в темноте?
   - Да нет, я...
   Саша замолчала, охваченная детским страхом: признаться, что гуляла одна. Казалось, что ее сейчас разбранят, как когда-то мама.
   Она уже готова была соврать, что рассталась с Кулигиным совсем недалеко, у Четверки, но, сообразив, наконец, чего боится, фыркнула от смеха.
   - Ничего смешного, - сурово сказал он. - Так где он тебя бросил-то?
   - Нигде. Я одна гуляла.
   - Одна?! Ты знаешь, сколько сейчас времени?
   - Конечно, - она повернула часы к свету от фар проезжавшей машины. - Без двадцати двенадцать.
   - Ты дразнишь меня? - в его тоне послышались угрожающие нотки.
   - Нет, - замотала головой Саша, изо всех сил сдерживая глупое хихиканье, но оно то и дело прорывалось. - Я просто...
   "Ужасно рада тебя видеть".
   Но как сказать такое? Ведь они инопланетяне, она уже окончательно поверила в это. Снова пустые надежды, сомнения и - неизбежный облом?! Нет.
   Даровский не стал дожидаться, пока она соберется с мыслями.
   - Я заходил к тебе, часов в десять еще, - сказал он. - Тебя не было. Решил подождать. Не думал, что ты прошатаешься еще полтора часа. Или ты была в гостях?
   - Нет, просто гуляла.
   Охота смеяться пропала. И радость встречи поутихла. Ничего, кроме новых слез и мрачных мыслей, она не принесет. Инопланетяне... о чем им говорить?
   - Ты устала? А то, может, еще пройдемся? Хотя бы вон до той скамейки, - он махнул рукой куда-то вдоль Пироговки.
   - Разве там есть скамейка? - тусклым голосом спросила Саша. - Впрочем, конечно, пойдем.
   - Есть. На той стороне, вон, видишь, там фонарь единственный горит, - он взял ее под руку и повел к дороге. - А то, можно ко мне пойти...
   - Ну да, теперь можно, - не выдержала Саша и отстранилась.
   Слезы застилали глаза и заливали очки, но уж лучше попасть под машину, идя вслепую, чем позволить прикоснуться к себе с такими намерениями. Она хоть и не возвышенная христианка, но и не уличная девушка. Пока еще.
   - О чем ты? - растерянно спросил Николай, но в следующую секунду понял. - Теперь? - хрипло проговорил он. - Так, значит...
   "Ничего это не значит!" - хотела выкрикнуть Саша, но губы сжались в упрямой гримасе. Пусть... пусть думает, что хочет.
   - Ладно, это неважно, - сказал он и показал ей на скамейку. - Садись.
   - Что неважно?
   - Все.
   - Что все?
   Сдерживаться было все труднее. Сейчас она или раскричится, или расплачется. А лучше всего - убежать. Только... посидеть еще чуть-чуть рядом с ним... хоть минутку. Последнюю.
   - Саша... Я за эти дни понял ужасную вещь. Я не могу без тебя жить. - Он повернулся к ней, зашептал с жаром: - Выходи за меня замуж, ну пожалуйста! Я прошу тебя, умоляю, не откажи!
   - Коля, но...
   - Нет! - он отчаянно замотал головой. - Не говори мне ничего про него! Я не хочу, не могу... Я забуду, что ты его любишь, что ты была с ним, вычеркну из памяти, оглохну, ослепну, ничего не замечу, все прощу, только будь со мной!
   - Но ты не сможешь...
   - Я все смогу! Только ты не вспоминай, а если я напомню, то можешь огреть меня чем угодно. Но не уходи, не оставляй меня одного! А то... я не знаю, что сделаю, я сам себя боюсь. Такого еще не бывало, Саша, я не справлюсь с собой без тебя, слышишь? Я или убью кого-нибудь, или...
   Он схватил ее ладонь и прижал к губам. Саша рывком освободила руку и вскочила.
   - Коля, я не могу выйти за тебя! Дело не Кулигине, я не люблю его совсем, и не было у нас с ним ничего, просто поговорили...
   - Это правда? - Его глаза просияли радостью. - Но что же тогда?!
   - Твоя жена должна быть христианкой, а я не могу, никогда ей не стану!
   - Со временем станешь.
   - Нет!
   Саша всхлипнула и сунула очки в карман, все равно от них толку нет.
   - Ну... раз это так важно для тебя, - он наклонил голову и исподлобья поглядел на Сашу. - Я спрячу все иконы, книги и не заикнусь о Церкви или Боге.
   - Иконы тут ни при чем. Видишь, - Саша кое-как вытерла нос. - Ты из-за меня отречься от своего Бога собрался...
   - Не отречься, уйти в катакомбы. А что делать? - Он тяжело вздохнул. - Да ты сядь, не бойся.
   Саша села на край скамьи, готовая в любую секунду бежать.
   - Знаешь, куда я ездил? - проговорил он глухо.
   - Куда? - машинально отозвалась она, провожая глазами поздний автомобиль.
   - В Загорск. Под Москвой. Там монастырь, - Он покосился на Сашу и хрипло рассмеялся. - Ну да, я действительно сейчас похож на сумасшедшего. И сейчас, и все эти дни. Потому и убежал. На следующий день после нашего разговора встал и понял, что единственный выход - на вокзал, и подальше, подальше. Одно твердил: "Боже, не дай мне греха совершить". Ведь я реально его убить хотел.
   - Кого? - прошептала Саша.
   - Валентиныча, кого.
   Саша похолодела от ужаса. Даровский не рисовался, не пугал, говорил чистую правду. "Он может!" - думала она, косясь на его профиль. Вот до чего она человека довела! Нет, надо бежать. Давай, давай, вали отсюда...
   "Сейчас пойду, - сердито ответила она себе. - Еще минутку".
   - И далеко уехал? - спросила она.
   - В Москву. Оттуда в Загорск. Пришел в Лавру. Так и так, говорю, возьмите, а то за себя не отвечаю.
   - Взяли?
   - Нет, конечно. Поговорили, помолились, пожил у них дней десять. Пришел в себя, вернулся. Думал, перекантуюсь, успокоюсь, сколько раз такое бывало, в конце-концов. Нет, не могу. Валентиныча, правда, убивать расхотелось. Тем более, если ты говоришь, ничего не было. Кстати, как так получилось? - он посмотрел на нее с любопытством, от которого Саше стало совсем плохо.
   - Чудом, - сквозь слезы усмехнулась она.
   Он отвел взгляд.
   - Ладно, это потом. Я к чему все это... Я люблю тебя, я не могу без тебя, - он попытался обнять ее за плечи, но Саша была начеку и отодвинулась.
   Пора ставить точку.
   - Коля, я пойду. Вспомни, что я тебе говорила в прошлый раз. Я не лгала. Ты действительно принимаешь меня не за то, что я есть.
   Но он только замотал головой.
   - Подожди, Саша! Послушай меня! Я никому, никогда еще не говорил того, что сейчас тебе. Я сам не свой, я не знаю, что творится со мной. Когда ты рядом...
   - Ты хотел убить человека и отречься от Бога.
   - Да, Саша, да! - он опустился перед ней на колени, схватил ее руки и стал целовать. - И не только! Я понимаю, знаю, что это грех, что это... но я не могу, не могу даже мысли допустить, что опять останусь один, без тебя! Я хочу, чтобы ты была со мной, всегда, ради этого я готов на все, на все, понимаешь?! Мне самому страшно. И убить, и отречься, и стерпеть все. Я даже измены тебе готов прощать, в точности, как ты пела там... из Пугачевой или кого... Шут с ним, с Валентинычем, захочешь - пойдешь к нему, слова ни скажу! А если скажу, огреешь меня сковородкой и все дела. Только возвращайся! Всегда возвращайся, ко мне! Иначе... я не смогу иначе. Без тебя не смогу. С ума сойду. Я и так уже на грани, говорю страшные вещи, но что мне делать? Что?! Я люблю тебя. Со мной такое впервые в жизни.
   Он протянул руки и обнял ее, прижавшись лицом к ее коленям. Саша не шевелилась. Ведь стоит поднять руку - она сама опустится на его голову, и тогда...
   - Скажи что-нибудь, - проговорил он.
   Саша кое-как разлепила спекшиеся губы.
   - Что сказать? - прошептала она.
   - Что-нибудь. Что думаешь, то и скажи.
   - Я уже один раз сказала, - мрачно усмехнулась она. - Не хочу больше... оскорблять тебя. Ничего хорошего я не думаю, поверь и не спрашивай лучше.
   Он вскинул голову, глаза блеснули недобрым огнем.
   - Ты представляешь на моем месте его?
   - Кого?
   - Кулигина, кого еще.
   Саша досадливо мотнула головой.
   - Он-то здесь причем... нет. Его не представляю. И хотела бы, да...
   - Что значит, хотела бы?
   - То и значит, - она мрачно усмехнулась и рискнула все-таки пошевелиться, осторожно разняла его руки, сцепленные позади себя, и отвела их, изо всех сил преодолевая искушение обнять его самой.
   Он скрипнул зубами, встал и тяжело опустился рядом с ней на скамью. Заговорил устало.
   - Саша, все, что я тебе говорил - не просто красивые слова. Я в отчаянии. Понимаю, что не имею права шантажировать тебя, настаивать. Но скажи мне что-нибудь... такое, чтобы я действительно встал сейчас и ушел. Неважно, куда я пойду, главное, чтобы оставил тебя в покое. Я же вижу, ты мучаешься, это я тебя мучаю, но что, что я могу с собой поделать?! - он застонал сквозь зубы. - Я впервые в таком состоянии, и мне страшно. Всегда, сколько себя помню, тренировал волю, мог что угодно вытерпеть, как угодно себя ломать. И на других мог влиять, гипнозом увлекался. И получалось, мне говорили: ты железный, ты непробиваемый, через все пройдешь, бровью не шевельнешь, чурбан бесчувственный. И это правда! А сейчас... и вообще, с тобой - я сам не свой. Вот что мне стоит встать и уйти? Но - не могу! Не могу. Расклеился, как...
   - Как же ты хочешь, чтобы я была рядом всегда? - проговорила Саша. - Если я на тебя так действую? Это мне бежать надо...
   - Я тебя не отпущу, - сказал он, не шевельнувшись. - В том-то и дело. Я сейчас пытаюсь молиться, пытаюсь как-то голову подключить. Разумом-то понимаю, что ты - свободный человек, имеешь право. Но знаю, что даже если сейчас каким-то чудом совладаю с собой - все равно, приду завтра, послезавтра, буду надоедать тебе. Прогони меня, а? - жалобно попросил он. - Что ты думала такого оскорбительного? Если не про Кулигина, то - что может быть хуже? Скажи! Может, правда, и я уйду сам, но только, чтобы больше уже не возвращаться. Скажи, Саша!
   Он повернулся к ней и хотел взять за руку, но опять не удалось.
   - Тебе так отвратительны мои прикосновения? - с болью произнес он. - Хорошо. Я не дотронусь до тебя. Согласен и на это. Только будь со мной, прошу тебя! Боже, какой бред я несу, - он закрыл лицо ладонями. - Ну, скажи же, что ты думала такого? Добей меня, видишь, даже это не действует. Вижу, что противен тебе, и все равно...
   - Я сама себе противна, - прошептала Саша. - Не могу, не хочу я признаваться тебе, что думаю. Потому что уважаю тебя, ты хороший, добрый, чистый, а я... Я скверная и развратная, как... не знаю, кто. И если бы еще это не тебя касалось, - она всхлипнула. - Ты говоришь, Кулигин... Да, я думала раньше о нем, - специально, чтобы... о тебе не думать так. А теперь не могу. Даже там, когда была с ним... уже не могла, про тебя думала! И я не знаю, почему именно ты, - она уже плакала. - Как нарочно. Если бы не это, я бы... наверное, смогла бы выйти за тебя, а так... - она громко всхлипнула и отвернулась, уткнувшись лбом в спинку скамейки.
   - Что ж ты такое ужасное про меня думаешь? - недоуменно сказал он. - Ну скажи, мне уже любопытно просто. Что это может быть? Голову мне отрезать хочешь? - он засмеялся. - Или там... кишки выпустить, по деревьям развесить? Или бантик мне в волосы заплести? Кольцо в нос одеть и водить на цепи? Скажи, а то я еще и от любопытства тут умру, - он осторожно погладил ее косу.
   - Нет, - Саша судорожно вздохнула. - Я маньячка, но... другая. Ты вот меня трогаешь, или даже просто сидишь рядом, все нормально, а я, - она шмыгнула носом и снова замолчала.
   - А ты дрожишь или скачешь от меня, как заяц, - грустно проговорил он. - Но это я и так вижу. Что тут поделаешь.
   - Вот и хорошо, что другого не видишь, - угрюмо сказала Саша.
   Ей вдруг стало все равно. В самом деле, отчего не выговориться? Сам же просит "добить". И она хочет, чтобы он ушел. Так пусть знает правду.
   - Ты думаешь, ты мне противен, а все наоборот. Я вот сейчас больше всего на свете хочу, чтобы ты...
   - Свалил?
   - Схватил меня на руки и утащил к себе домой, - мрачно сказала она. - Я ведь все равно не смогу выбраться, если ты всерьез... Ну и... все остальное. Что потом бывает. Только я не знаю, что, - она хмыкнула сквозь слезы. - Помнишь, на дискотеке ты меня у мужика увел? Как он на меня смотрел, аж слюни текли и глаза бегали. Ну, вот и я также на тебя... наверное. Странно, что ты не замечаешь.
   Она замолчала. Он тоже молчал, сидел неподвижно, глядя перед собой.
   - Господи, помилуй, - произнес он наконец. - Вот это точно - добила. С места не встать.
   - Прости меня пожалуйста, - Саша опять отвернулась к спинке скамьи. - Я понимаю, что тебе это... поди, кольцо в нос и то не так отвратно. Но... вот такая я. Это к тому, что ты тут наговорил про убийства, отречение, расслабление и вообще... кошмар какой-то. Меня надо в клетку посадить и к людям не подпускать.
   - Это точно, - сказал он. - В клетку. С этикеткой "Чудо чудное, диво дивное". Кто тебя воспитывал, такую, а?
   - Воспитывали меня нормально! - вскинулась Саша и осеклась, увидев его глаза. Сейчас они казались огромными, совершенно черными, и странно блестели.
   - И потому ты не хочешь идти за меня замуж? - спросил он ровным голосом. Слишком ровным.
   - Да, - сказала она. - Поэтому. Ты говорил, что христиане не смотрят друг на друга с вожделением. У них более... приличные радости. Невинные и возвышенные. А я так не смогу. Еще и тебя стяну за собой, не дай Бог, гляди, и так уже... Ладно, теперь ты все знаешь в подробностях, пойду я.
   Она встала, но он тоже поднялся и заступил ей дорогу.
   - Никуда ты не пойдешь. По крайней мере сейчас.
   - Зачем я тебе... такая, - устало проговорила Саша.
   - Затем, что мне ужасно интересно, - давясь от смеха, проговорил он, усаживая ее обратно на скамью. - Что творится в твоей голове? Боюсь, мои миссионерские потуги посеяли там те еще... сорняки. Давай, рассказывай, как по-твоему должна выглядеть семейная жизнь примерного христианина? И главное, - он наклонился к ней, блестя глазами: - Откуда у них берутся дети, а?
   - Ради детей можно и потерпеть, - сумрачно сказала Саша, отодвигаясь.
   Он расхохотался. Парень, шедший по другой стороне улицы, оглянулся и ускорил шаг.
   - Заяц, - Николай крепко обнял ее за плечи и притянул к себе. - Христос про измены говорил, и я тоже, это на чужую жену нельзя смотреть с вожделением, а на свою можно и нужно! А на мужа - тем более!
   Из таких тисков вырываться не было смысла. Да и не хотелось. Хотелось поверить и забыть разом обо всех своих сомнениях. Но - как забудешь?
   - Ну да, - недоверчиво протянула она. - Ты-то на меня спокойно смотришь.
   - Я - спокойно?!!
   - Тихо ты, сейчас опять кого-нибудь испугаешь, - робко хихикнула Саша. И продолжила: - Конечно. Я же помню... тогда, на дискотеке. Этот, длинный... у которого ты меня отобрал. Так у него аж слюни текли. А ты...
   - Заяц, я ведь рассказывал тебе, с детства перед зеркалом тренировался. Булавку себе в руку втыкал и следил, чтобы ни один мускул на лице не шевельнулся, как в кино про "Овода". Как-то иголку под ноготь загнал, она там сломалась, пришлось к хирургу идти. Правда, сейчас мне куда труднее держать себя в руках. Но надо. Одно утешает - временно. Только поэтому можно пережить.
   Он придвинулся к ней еще теснее. Саша закрыла глаза. Она боялась пошевелиться. Казалось, малейшее движение, и она не выдержит, сама прижмется к нему, обнимет, и... что потом?
   Но додумать она не успела. Николай шумно вздохнул и встал.
   - Ох, что-то нам стала совсем изменять наша нечистая сила, - процитировал он, смеясь. - Вставай, пошли.
   - Куда? - Саша поднялась. Ей тоже отчего-то стало ужасно смешно. - И при чем тут нечистая сила?
   - Сила ду-уха и сила во-оли! - пропел он басом и добавил нормальным голосом: - Домой тебя отведу. А завтра разбужу в восемь, поедем в церковь. Не надейся проспать, в окно залезу...
   - Зачем в церковь? - насторожилась Саша. - И почему так рано?
   "И зачем ты меня сейчас прогоняешь домой?" - хотелось ей добавить, но она и сама знала ответ.
   - Затем. Представлю тебя отцу Михаилу, священнику, то есть. Вот, скажу, моя невеста, венчайте нас осенью, прямо в сентябре.
   - Как в сентябре? Ты же говорил, год должен пройти...
   - Нет, заяц, года я не выдержу, - покачал он головой. - Это тебе не иголки под ногти. Приедешь, поселишься в гостинице, где Алексей останавливался, я номер забронирую. А обвенчаемся - переедешь ко мне. И тогда, - он наклонился над ней и прошептал страшным голосом: - Попробуй только взглянуть на меня без вожделения! Зарэжу!
   Саша засмеялась но, вспомнив про предстоящую поездку, сникла.
   - Слушай, а в церковь обязательно? - спросила она. - Может, в другой раз?
   - Что значит, в другой раз? Кстати, - он нахмурился. - А чего это тебе туда так не хочется?
   - Рано слишком, - призналась Саша. - И далеко.
   - Ничего, привыкнешь, - он улыбнулся. - А потом, скоро здесь храм построят, в ботсаду прямо.
   Чивикнула птица. Даровский посмотрел на часы.
   - Четвертый час! - ахнул он. - Заяц! Быстро скачи в кровать, и учти: хоть на руках, а я вынесу тебя из дому в восемь утра.
   "Не хочется спать", - собралась сказать Саша, но неожиданно для себя сладко зевнула.
   - Птички поют, счастливые, - вздохнул Николай, подходя к крыльцу Пятерки. - У них-то свадьба прямо сейчас.
   - Угу, а нам жить да жить, - в тон ему протянула Саша.
   - Ерунда, доживем! - весело сказал Даровский и тряхнул волосами, рассыпав их по плечам. - На то мы и люди.
  
  

ЭПИЛОГ

   "Нет, никогда мне не стать христианкой", - думала Саша, внимательно глядя на отца Михаила. Священник что-то говорил, лично ей говорил, но слова его сразу и бесследно исчезали, одно за другим.
   Как и все остальное. А ведь - венчание! Первый и последний раз в жизни, так все красиво и здорово, нет, чтобы смотреть, слушать, вдыхать запахи и запоминать, запоминать! Но Саша как будто ничего не слышала, еще меньше видела (без очков-то), и то, что было пять минут назад, помнится, как во сне - как кольца надевали, кругом аналоя ходили, крест целовали, еще что-то делали...
   А всему виной тот угол, кто догадался поставить там эту икону?
   Икона была далеко справа, на стене. Саша не видела, что на ней изображено, могла различить лишь огромное темное пятно и догадывалась, что это, верно, один из "Спасов" - голова Иисуса Христа, как у Коли над диваном. Но там Саша ее редко замечала, а эта... так и тянет побежать туда, рассмотреть поближе.
   Теперь батюшка снова обращался к Коле, и Саша, не выдержав, отвернулась и прямо посмотрела на икону. "Зря не взяла очки, могла бы хоть Коле в карман сунуть", - в который раз выругала она себя. Ладно, теперь, вроде, можно отойти...
   - Ты куда? - поймал ее за руку Николай. - Ты чего всю дорогу скачешь, а, Заяц? Устала? Но выход - там, - он показал куда-то назад. - Пошли, уже все.
   - Нет, я хочу посмотреть... можно? - она просительно взглянула на Колю.
   Веселое и незнакомо просветленное лицо его стало серьезным и еще более незнакомым.
   - Конечно.
   Он подвел ее к иконе.
   Да, это был Спас, огромный, метра полтора высотой. На желтом фоне темно-коричневый лик. Изображенный, как говорил Коля, "в восточной манере", схематично, не как те картины, которые Саша привыкла считать красивыми. Однако, глаза его были странно живыми. Теперь понятно, почему ее так тянуло сюда - еще бы, когда на тебя - прямо на тебя! - так смотрят. Вернее - в тебя. Собственно, взгляд был, как на всех таких иконах - строгий и печальный. Но было в нем еще что-то. Из-за чего Саша как приросла к полу, не в силах заставить себя отвернуться и уйти прочь. Этот грубо нарисованный человек казался... нет, был живым, и он любил Сашу!
   "Наваждение, - думала она. - Зажмуриться, потрясти головой, и все пройдет". Но именно этого-то и не хотелось делать. Казалось, стоит отвести глаза, и все кругом станет темным и тоскливым. И опасным. А этот... который на иконе, будто обещал, что отныне все ее страхи - чепуха, мол, не бойся, Саша, живи, у меня все под контролем. "У вас и волосы на голове все сочтены", - всплыла в памяти прочитанная когда-то фраза. Да нет, не может быть...
   - Что не может быть? - наклонился к ней Николай.
   Она что, говорит вслух? Впрочем, неважно. Сейчас - неважно.
   - Хитро нарисована эта икона, - Саша все-таки попыталась вернуть себе здравый смысл. - Кажется, что он вправду живой, и любит нас... меня, и все у него схвачено, все волосы сосчитаны. Мистика какая-то, гипноз.
   - Никакой не гипноз. Все так и есть.
   - Икона здесь ни при чем, - раздался рядом голос отца Михаила. - Это Господь. Он и вправду такой, как ты сказала.
   Саша недоверчиво посмотрела на мужчин. Они стояли рядом и смотрели на нее - пожилой и молодой, но лица у них были одинаково... ясные?
   "Вы что, правда, верите во все это?" - чуть не брякнула она.
   Лишний вопрос. Верят. На самом деле. Да чего там, она ведь и сама... Кому же тогда она молилась все это время? Реально ждала помощи, благодарила, когда получала, а когда не получала - не обижалась, соглашалась, что - да, так надо, Ему виднее... Богу. Почему просила, кстати? Не потому ли, что была уверена: услышит, поможет. Не только затем, чтобы доказать, что он есть, как она то и дело хитрила с ним. А - просто так. Разве можно так смело обращаться к тому, кто не любит?
   "Господи, значит, это Ты?" - Саша опять повернулась к иконе.
   Николай прошептал что-то и перекрестился. Саша машинально повторила его движение. Поклонилась. Закрыла глаза, снова открыла. Обвела взглядом храм.
   - Икона, и правда, ни при чем, - удивленно прошептала она, с восторгом глядя на Колю. Теперь они стояли здесь вдвоем, батюшка куда-то ушел. - Он... везде.
   - Везде, - кивнул Николай и подмигнул. - Ну что? Пошли? Нас ждут.
   Все "гости" - и родственники, и друзья, и священник, и хористы - были на улице. После тишины пустого храма Сашу оглушили поздравления, смех, какие-то крики, щелканье фотоаппаратов... Она растерянно цеплялась за Колю, боясь потеряться в этой суматохе, уронить букет, порвать фату, споткнуться о подол платья и вообще наделать кучу глупостей. Отчего-то эта свадебная суета, так радовавшая ее утром, сейчас пугала. И - жалко было того "наваждения", охватившего ее в церкви. Здесь, при солнечном свете и веселом шуме, оно быстро таяло, а Саше так хотелось его удержать... А еще - не хотелось расставаться с тем ликом с иконы, Спасом. Но он пропал из памяти, как не было, осталось лишь темное пятно, на которое Саша косилась с самой первой минуты, как вошла в храм.
   Сильнее же всего ей хотелось остаться вдвоем с Колей. Просто так, низачем. Чтобы никого больше не было. А он - был. Рядом. И - долго-долго... Но признаться в этом было стыдно. Особенно маме. И Саша улыбалась всем и каждому, шутила, разговаривала, даже пела, изо всех сил скрывая свое настоящее настроение, которое чем дальше, тем сильнее портилось.
   Передышка наступила только в машине. Здесь все было примерно, как и мечталось Саше: они с Колей были вдвоем на заднем сиденье, и больше никого не было, только шофер, но он был занят своим делом, и не обращал на них никакого внимания, так, что они могли, наконец, поговорить.
   - Заяц, ты чего такой грустный? - веселая улыбка на лице Николая сошла без следа, уступив место тревоге и чуть ли не испугу.
   - Я не грустный, я ужасно мрачный и злой, - угрюмо проговорила Саша и, взглянув на побледневшего Колю, рассмеялась. - Да нет... все нормально, просто... - она помолчала и призналась нерешительно: - Я хочу обратно в церковь. Мы туда еще съездим когда-нибудь?
   - Конечно! - он сразу успокоился и снова улыбнулся, но совсем по-другому, мягко и светло, и Саша почувствовала, как пропавшее было "наваждение" снова возвращается. Впрочем, по лицу Коли тут же пробежала тень. - По-хорошему, туда надо каждое воскресенье ездить, - сказал он и еще больше нахмурился. - А у меня не выходит чаще одного раза в месяц, а то и в два.
   - А мне можно будет с тобой, хоть иногда?
   - Не можно, нужно! И не иногда, а всегда. Силой буду волочить, наплачешься еще.
   Саша недоверчиво качнула головой. Вот уж от чего странно было бы плакать.
   - Коля, - проговорила она и покраснела от неловкости. - А у тебя нет такой иконы Спаса, как там, или другой, маленькой, ненужной?
   - У меня куча икон, ты же видела. Маленькие тоже где-то были.
   - Ты не сможешь дать мне одну... на время?
   - Да они все твои!
   - Как это? - она недоуменно посмотрела на него. - Нет... не надо все...
   - Саша! - он рассмеялся и обнял ее. - Ты что, забыла, что ты теперь моя жена? Мой дом - отныне твой дом, с сегодняшнего дня ты там живешь, и все, что там есть - твое, в том числе и иконы.
   Саша оттолкнула его, спасая букет и фату.
   - Тихо ты, а то привезем веник... А что, правда, с сегодняшнего дня мне можно будет у тебя жить?
   - Ну, Заяц, ты даешь! Сегодня же наша свадьба! Проснись, кудрявая!
   - Ну, мало ли, - она насуплено поглядела на него и засмеялась сама: - Да, правда, надо проснуться. А то я будто кино гляжу... или сон. С собой в главной роли.
   - Если честно, я тоже, - он осторожно опустил голову на ее плечо.
   Саша закрыла глаза и, как наяву, четко и ясно увидела лик Иисуса, про который думала, что забыла и никогда уже не вспомнит.
   "Господи! - взмолилась она. - Ты видишь нас? Ты любишь нас? И не оставишь, да? Будь с нами, Господи, сделай так, чтобы мы были вместе, вот так - и долго-долго, всегда! Пожалуйста, Господи!"
   И добавила неслышно, одними губами, выученное давно, но ставшее понятным и близким только сегодня Имя:
   - Иисусе Христе, Сыне Божий.
  
  
  
  
  

Белгород, Январь 2003 - Анкара, июль 2006.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Но я так устал! За три года тридцать прожил... (Из оперы Л.Веббера "Иисус Христос - Суперзвезда". Московский вариант перевода).
  
   Песня А.Дольского.
   Песня В.Долиной.
   Из песни В.Егорова.
   Песня А.Дольского.
   Песня А.Дольского.
   Мф. 5, 28.
   Время, на это нужно время...
   Песня В.Долиной.
   Мф. 10, 30.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"