Рогожин Андрей Владимирович : другие произведения.

Баллада о человеке с автоматической винтовкой

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
  
  
  
  
   Памяти Г. Маркузе
  
  
  
   А.Рогожин.
   П.Рогожин
  
  
  
  
  

Баллада о человеке с автоматической винтовкой

или перманентная ретроспекция

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Петроград

декабрь 1982

  
  
  
  
  
  
  
   Один человек как-то заметил - написать в книгах можно много и о многом. Но даже талантливо описанная трагическая сцена в лучшем случае ненадолго выведет человека из равновесия. Малейшая жизненная неурядица оказывает неизмеримо большее влияние. В жизни все страшнее, проще и непригляднее. Жизнь невозможно описать, ее нельзя понять, ее можно только чувствовать.
   Не будем спорить с эти человеком - он прав. Мне вспоминается история, которую рассказал за стаканом вина мой знакомый: - Однажды, на контрольной по математике (это было в шестом классе) я не решил последний пример. Вроде бы, заурядный случай, о котором не стоит и говорить. Но он оказал на меня огромное воздействие. Не знаю почему, но я испугался. Испугался расплаты, неизбежной расплаты, которая тогда даже не ассоциировалась с отрицательной оценкой. У меня дрожали руки, подташнивало. Я принялся списывать решение у соседки, и впоследствии выяснилось, что срисовал не то. Все это запомнилось мне на всю жизнь. На любом новом витке спирали бытия я непременно испытывал схожие чувства. Я боюсь не ситуации, а расплаты.
  
   Один бланк.
  
   К 18.Х.1979 г. к 14 час.
  
   ОБЩИЙ ЧИТАЛЬНЫЙ ЗАЛ
   Билет N 394170
  
   0222
   Г-15
   Шифр Ф 51 1273 Погашено 134
   I-38576
   На каком языке английском
   Автор Herbert Marcuse
   Заглавие One-dimensional Man
  
   Место и год изд. Boston 1968
   Подпись чит. Число 17.Х.79
  
   Ленинградское отделение ВГО "Союзучетиздат"
  
   Ответ читателю
  
   ВЫДАЕТСЯ ПО СПЕЦИАЛЬНОМУ РАЗРЕШЕНИЮ J-84
   Служебные отметки
   Псковск. обл. тип. зак. N2279
  
  
   Такие вот дела. Поговорим об истинах. Не верьте людям, которые говорят, что истина есть, или их много. Это чистейший идеализм, подразумевающий нечто Богом данное. Отсутствие же Бога есть чисто материальный факт. Не верьте тем, которые говорят, что истины нет, ибо говоря это, они преподносят вам истину отсутствия истины. Не верьте людям, в чьих рассуждениях встречается слово "истина".
  
  
  
  

Прелюдия I.

   Ларго
  
   "... Герберт Маркузе не в состоянии понять сущности империализма как вследствие ложности исходной позиции и вытекающей отсюда ложности методического подхода, так, разумеется, и в силу своей классовой ограниченности."
   Г.Корф (Критика теорий культуры Макса Вебера и Герберта Маркузе. М.75)
  
   "Раб, сознающий свое рабское положение и борющийся против него, есть революционер".
   В.И.Ленин (ПСС т.16. с.40)
  
   "Только шизофреник, утративший реальные связи с окружением, может строить свое поведение на основе безусловного отвержения всего, что его окружает, всех суждений, сложившихся представлений и т.д. Психически нормальный индивид не стремится к тому, чтобы его собственное суждение шло вразрез с общепринятым."
  
   "...Разумеется, революционер, поднявшийся на борьбу против капиталистического строя, не может примириться с верноподданичеством, с рабской психологией."
   П.С.Гуревич, д.фил.н. (Человек будущего: мифы и реальность)
  
  
   " В дореволюционной России эстетствующие любители "изящной словесности" терялись в догадках, что могли бы означать следующие стихи:
   "Страшное, грубое, липкое, грязное, жестко-тупое, всегда безобразное, медленно рвущее, мелко-нечестное, скользкое, стыдное, низкое, темное, явно-довольное, тайно-блудливое, плоско-смешное и тошно-трусливое, вязко, болотно и тинно-застойное, жизни и смерти равно недостойное, рабское, хамское, гнойное, черное, изредка серое, в сером -упорное!..."
   Н.М.Кейзеров (Идеологические диверсии. М.Мысль.1979)
  
   "...Люди делятся на людей правильных и неправильных..."
   Мы.
  
   "Только ублюдки думают, что они выигрывают"
   " - Поумнел ли ты?
   - Нет!"
   Ж.-П.Сартр "Тошнота"
  
   " Нам всем будет лучше,
   когда ты уйдешь..."
   Аквариум
  
   Поправка к Ж.-П.Сартру
  
   "...Ублюдки тоже бывают правильные и неправильные. Все в мире делится на правильное и неправильное."
   Мы.
  
  

Прелюдия II.

  
   Вещь эта переходная, нами расценивается, как этап в развитии, и представляет для нас интерес чисто исторический. Кроме всего прочего, это только черновик, к которому мы никогда не вернемся. Так что, просим не судить строго.
  
   анданте
  
  
   Вот так встреча. Какая редкая удача! Столкнуться с другом здесь, в этой проклятой, Богом забытой стране, стране с населением всего в десять миллионов. На свете существует еще, по меньшей мере, сотня таких. Теория вероятности против. Но факты есть факты.
   На пронзительно голубом небе висел подернутый легкой дымкой безумия огненный шар, опалявший джунгли нестерпимым зноем. Ни дуновения ветерка. Птицы, загнанные жарой под ядовитую зелень листвы молчат, и безмолвие дороги лишь изредка рассекают в прямолинейном, молниеносном полете крупные южные насекомые. И мухи... Забросив за спину сумку, Эл, неторопясь, шел по середине дороги. Некогда оранжевая майка с изображением легендарного Че побурела от пота, волосы слиплись в сосульки, лицо посерело от дорожной пыли.
   Безудержно хочется пить, но фляжка почти пуста, и Эл бережет остатки влаги - кто знает, когда встретится источник. Мыслей почти никаких - все вытеснило тупое однообразие дороги. Он уже часов шесть, как покинул Столицу и шел в сторону границы.
   - Как жарко, черт побери, как жарко! - думал Эл. - Господь Бог был явно не прав, сотворив эту дьявольскую жару.
   Дорога, казалось, упиралась вдали в темно-зеленую стену джунглей, но подойдя ближе, Эл увидел, что это всего-навсего крутой, почти на девяносто градусов, поворот. Открытие не обрадовало его, так как он знал, что солнце теперь будет светить прямо в глаза. Но ничего не поделаешь. Всю жизнь Элу приходилось с чем-то мириться...
   Песок мягко шуршал под ногами, пот заливал глаза, и Эл изредка стирал его со лба. От пальцев оставались светлые полоски кожи, быстро затягивавшиеся летящей из-под ног пылью. Вот и поворот. Эл остановился. Прямая линия дороги, постепенно суживаясь, уходила к горизонту и упиралась в голубоватые отроги гор, казавшиеся нереальными в перегретом и дрожащем воздухе. Наконец-то появился хоть какой-то ориентир, нарушающий холодное однообразие пути. Эл, по опыту бродяги, знал, что идти теперь станет легче.
   Солнце, пыль, тишина, мухи...
   - До гор километров двенадцать, не больше, - соображал Эл. - Там должна быть вода.
   И он отстегнул от пояса фляжку. Вода обожгла горло, и Эл почувствовал, что жажда не прошла. Пока он завинчивал крышку, взгляд его бездумно скользил по полоске гор и, наконец, упал на дорогу. От неожиданности Эл вздрогнул. Метрах в ста впереди из джунглей на дорогу выбрался человек и, не оборачиваясь, зашагал в сторону гор. Эл никак не ожидал, что его одиночество на этой заброшенной дороге может быть кем-то нарушено. За все предыдущие километры пути Эл не заметил на песке ни одного следа - ни машины, ни человеческого, хотя дождей не было уже с месяц. Желтовато-красный песок был девственно чист. Появление еще кого-то показалось Элу чуть ли не кощунством.
   Еще заставило Эла удивиться то обстоятельство, что походка человека была ему до боли знакома. Но кто бы это мог быть? Расплавленные мозги отказывались дать ответ. В этой стране знакомых у Эла не было. Значит, это кто-то из прошлого. Но кто? Друг или враг? Это важно, так как за спиной человека, почему-то стволом вниз, висела автоматическая винтовка. А в этой стране люди не шутят. В ней идет партизанская война.
  

Интерлюдия.

   модерато
  
  
   Эл однажды рассказал нам историю этой страны. Она очень занятна, особенно если учесть, что прецедентов не было и, вероятно, не будет. Суть вот в чем: неправильная страна сделала вид, что она - правильная.
   В одну прекрасную ночь диктатор (он же президент) глубоко задумался. Замысел, вынашиваемый несколько лет, наконец, созрел. Страна к тому времени занимала одно из последних мест в мире по всем показателям. Привыкший ко всему народ глухо роптал. То здесь, то там вспыхивали восстания. Ненависть соединялась с невозможностью жить, и смесь взрывалась. Соответственно, кончилась спокойная жизнь и для клики. А кому это нравится? Все ведь люди... Путей к стабилизации не было. Текла кровь. На помощь американцев рассчитывать не приходилось, они давно махнули на страну рукой и ожидали смены власти. В Советском Союзе о существовании страны почти не подозревали. На картах в этом месте было белое пятно и в СССР рассчитывали послать туда через несколько лет первопроходимцев, чтобы выяснить и уточнить.
   В такой вот обстановке у диктатора (президента) и созрел Замысел. В глубочайшей (обычной) секретности состоялось расширенное совещание кабинета и элиты. Диктатор говорил несколько часов. А на следующий день по всем радиостанциям и во всех газетах было объявлено, что власть отныне принадлежит народу, а во главе его (народа) стоит Коммунистическая партия. Воцаряется мир, собственность ликвидируется и становится общенародной, крестьяне получают землю. Опубликован был и Основной Закон (конституция), гарантировавший права и перечисляющий обязанности. Классы уничтожались (в смысле понятие "классы" уничтожалось). В Коммунистическую партию принимались все достойные желающие. Первыми (во время совещания) в нее вошли члены кабинета, промышленники и латифундисты. Они добровольно отказались от собственности и заняли в партии все ключевые посты. Генеральным секретарем стал диктатор. Декретом отменили все существовавшие партии и запретили создавать новые. Были созданы Советы депутатов трудящихся и объявлена Советская власть. Следующим декретом ввели всеобщее избирательное право, начиная с пятилетнего возраста. Председателем Совета Министров и Верховного Совета стал диктатор (Генеральный секретарь). Народ ликовал. Крестьян на всякий случай загнали в колхозы (так надо), а интеллигенцию - в лагеря (чтобы не вредила). Люди, еще три дня назад пребывавшие в состоянии глубокой апатии и не желавшие ничего делать, бросились индустриализовать страну. Идя им на встречу, правительство создало Госплан, который занялся пятилетним планированием. Индустриализация свелась к строительству ликеро-водочного завода, вино-водочного завода и четырех новых военных заводов, продукция которых продавалась в еще более отсталые страны, а деньги, естественно, шли в Госбюджет и расходовались на благо народа. Жить народу стало тяжелее, но все верили, что трудности временные. Стены домов в городах и хижин в деревнях украсились лозунгами и призывами:
   "Народ и партия едины!"
   "Слава партии и народу!"
   "Да здравствует героический рабочий класс и революционное крестьянство!"
   " Высшая цель партии - благо народа!"
   " На заботу партии о благе народа ответим ударным трудом!"
   " Пятилетку - в четыре года!"
   " Продовольственная программа - дело чести каждого."
   и множеством других.
   Страну наводнили произведениями Маркса, Энгельса, Ленина, советских руководителей. Целью существования объявили строительство коммунизма. Страна вступила в ООН, и диктатор с высокой трибуны вещал о мире и всеобщем разоружении, клятвенно заверив всех, что его страна первой ни на кого не нападет. Прошел первый, а затем и второй съезд Коммунистической партии. Постановили, что каждый гражданин при рождении автоматически становится членом Коммунистической партии.
  
   И мир поверил! Соединенные Штаты грозились разнести в пух и прах новый оплот коммунизма и всячески поддерживали горстку неизвестно откуда взявшихся диссидентов и оппозиционеров, утверждавших, что при диктатуре было лучше. Советский Союз признал Коммунистическую партию страны за день до ее образования. Генеральный секретарь налаживал торговые связи с социалистическим содружеством, и во время дружеского визита в СССР обсуждал возможность вступления в СЭВ. Торговать с Советским Союзом было нечем, но диктатор - не дурак - выкрутился. Под кредиты, выданные Советским Союзом, он закупал там все, что давали, и продавал тому же Советскому Союзу, но вдвое дороже. В обеих странах это называлось взаимовыгодной торговлей.
   Диктатор и клика потирали руки. Удалось обмануть всех. Весь мир. Новая теория о мирном перерождении диктаторского режима в коммунистический! Интеллектуалы Европы и Америки схватились за ручки и пишущие машинки. Мир был в восторге. Все, затаив дыхание, следили за смелым экспериментом. Были исписаны мегатонны бумаги. Мир рукоплескал и ругался. Вопил от радости и исходил злобой.
   А жить становилось все хуже. Согласно официальной доктрине виноваты были враги народа - внешние и внутренние, тунеядцы и расхитители железнодорожных составов. Но выступать теперь - значило выступать против самих себя. И у народа опускались руки. Народ выискивал врагов народа, тунеядцев и интеллигентов, и ставил их к стенке. Чтобы в страну не проникали враги внешние, ее обнесли колючей проволокой и пропустили через нее ток, вырабатываемый единственной электростанцией. А жизнь все ухудшалась. У народа страны, как и у всякого другого, существовал предел терпения. Он разный у каждого народа. Этот народ терпел долго - он ко всему привык. Но настал час, народ откопал закопанное и встал на тропу войны. Опять потекла кровь. Американцы к тому времени во всем разобрались и принялись оказывать Генеральному секретарю военную и материальную помощь. Тот благодарил, слал заверения и обещания. Советский Союз не понял ничего и принялся оказывать Генеральному секретарю военную и материальную помощь. Тот благодарил, и слал заверения и обещания...
   По такой вот стране и шел сейчас Эл.
  
   анданте
  
   Так кто же? Друг или враг? Среднего быть не может - уж слишком знакома походка. И вдруг, словно выброшенная изнутри толчком организма, Эла затопила волна радости. Хейль! Черт, это же Хейль!! Дружище Хейль! Вот тебе и теория вероятности. К бесам теорию вероятности! Медленно удаляясь, впереди шел Хейль, его старый друг и соратник. Хейль, человек, рожденный борцом, революционер до мозга костей, Хейль, которого он уже два года считал мертвым. Эл хотел крикнуть, но комок застрял в горле.
   - Не может быть, - шептал Эл, - не может быть. Это от жары, это мираж, галлюцинация, это пройдет.
   Он закрыл и открыл глаза. Человек не исчезал. Пыль, мухи, тишина и - человек. Эл снова прикрыл глаза. Минуты две он стоял зажмурившись и ждал, пока успокоится сердце. Когда, наконец, пульс обычным, Эл приподнял веки и убедился, что дорога пуста. Этого и следовало ожидать.
   - Хейль!!! - закричал Эл, выжимая все, что можно из обожженных раскаленным воздухом легких. Молчание джунглей было ему ответом.
   - Видимо, заметив меня, он постарался избежать встречи с незнакомым человеком. Не узнал... - подумал Эл, бросаясь к месту исчезновения Хейля. Так оно и было. Следы внезапно появлялись на дороге и столь же внезапно исчезали в джунглях.
   - Это ничего, - размышлял Эл, - главное, если я не обознался, это я знаю теперь, что Хейль жив, а уж если он жив, то мы непременно встретимся.
   Эл поправил сумку и, слегка сутулясь, зашагал дальше, стараясь поднимать как можно меньше пыли. Пустая прямолинейная дорога позволила сознанию поставить функции контроля за движением на "автопилот", и возбужденный мозг застлала пелена прошлого...
   Случайность встреч, незначительность событий, мелкость чувств... Я ежеминутно готов убить себя... Я неуязвим! Я неуязвим! Я умру, когда захочу. Человек открывает газовый кран. Стоит ли жить? Нет, не стоит... А может, все же стоит? Человеку становится холодно, очень холодно, так холодно, как бывает, наверное, когда умираешь... После земной смерти человек продолжает существовать в ином мире, где господствуют предельное однообразие, скука, монотонность, бессмысленность, абсурд и бесцельность. В этом мире уже нет ни холода, ни голода, ни жажды, вода, дикие плоды присутствуют в нем лишь как декорации... В этом мире нет чувства награды, веры, рая, ада, чистилища, нет чувства доблести и вины, нет морали, нет зла и добра. Жители этого мира полностью утратили связи со своим земным прошлым и вызывают общее возмущение те из них, которые пытаются что-либо припомнить. Единственное их занятие состоит в беспрестанном движении в одном направлении, причем большинство обитателей этого потустороннего мира лишены даже малейшей веры в осмысленность этого движения, лишь немногие тупо твердят о необходимости веры в лидера, в разумность и конечность цели этого движения. Гуру вопрошает: есть ли еще на земле апостолы, проповедники, миссионеры? - Их много, - отвечают ему. Живут ли еще на земле агитаторы, обличители, возмутители, рыцари дела и справедливости? - Немало и таких, слышит он в ответ. - Есть ли на земле борцы, обновители, реформаторы, жаждущие добра человеку? - Встретите на каждом перекрестке, - говорят ему. Прежде, чем удалиться, он задает последний вопрос: есть ли страждущие за других, живущие ради других, живущие ради будущего? - Ходовой товар, - звучит циничный ответ. Трагикомедия.
   Многие воспоминания были навязчивыми, как впрочем, и сны. Только в снах воспоминания сильно искажались и переносились в настоящее. Пружина была одна - образы людей, которых Эл любил. Таких людей было двое - Хейль, считавшийся до сегодняшнего дня мертвым, и Джиола, которую Эл не видел столько же лет, сколько и Хейля.
   Если Элу снился Хейль, то он обязательно, в каждом сне умирал. Умирал всегда долго, в страшной агонии, и по-разному. И никогда Эл не мог ничего предотвратить. Тело в последний момент становилось ватным и отказывалось слушаться. В изнеможении, полный унижающего сознания собственного бессилия, Эл просыпался и хватался за сигареты. Картины сна некоторое время ярко стояли в мозгу, но с каждой затяжкой бледнели, вытесняемые в подсознательное реальностью окружающего мира. Эл боялся этих снов и ждал их, так как они давали возможность увидеть Хейля.
   С Джиолой дело обстояло сложнее. Здесь не было определенных сюжетов. Эл впервые встретился с ней в маленькой стране с тоталитарным режимом, громко именовавшим себя марксистским. Обоих занесли туда разветвленные пути революционной борьбы. Когда их организация раскололась на несколько враждебных фракций, Джиола вынуждена была покинуть страну. Эл не смог уехать вместе с ней - у него возникли осложнения с департаментом внутренних дел. Тогда же исчез и Хейль. Говорили, что с ним расправились бывшие единомышленники. С тех пор Эл никого из них и не видел. Первое время от Джиолы то из одной страны, то из другой приходили письма, а затем Эл, рискуя получить пулю, перешел границу, и следы Джиолы затерялись.
   Сны же были самые разные. Иногда память проецировала минуты их счастья, и тогда Элу хотелось, чтобы ночь не кончалась - он чувствовал все же, что это обман. Опять сигареты. Чаще же сны были неприятными. Джиола волей случая возвращается в страну, возвращается на день - два, чтобы повидать его, Эла. А он, зная об этом, не может вырваться - откуда, это не важно. То из рук уголовников, то революционеров, убивших Хейля, то из лап органов контроля за безопасностью правительственной клики. Иногда он все же вырывается, но оказывается, что Джиола приехала вовсе не к нему... Все ощущения во сне заострены и сконцентрированы, и такие сны неизменно оканчивались для Эла бессонницей на оставшиеся до рассвета часы.
   В памяти всплыл обрывок разговора с Джиолой:
   ... - Когда ты видела его в последний раз? - спросил Эл.
   - 18 июля. Он позвонил в пять утра, спросил, может ли приехать. Хотел видеть тебя.
   Эл допил кофе, поставил чашку на пол, распахнул окно и уселся на подоконник.
   - Через час разольется рассвет, через два будет светло, потом...
   За окном шелестел листвой спящего парка теплый ночной дождь. Эл нажал клавишу магнитофона. По комнате разлился тихий и печальный голос Виктора Хары.
   - Когда он вошел, я почувствовала, что с ним что-то произошло. Я не понимала, что он говорил - дико хотелось спать.
   Эл сидел неподвижно, уставив взгляд куда-то в угол комнаты.
   - Хейль сказал тебе, что покидает организацию?
   - Да, он сказал, что устал, что все против него, что все надоело. Потом долго молчал, похоже, на что-то решался, оставил мне на память свой пистолет и, не попращавшись, ушел. Я его не останавливала, это было бесполезно, ты его знаешь.
   Джиола подошла к Элу и обняла его.
   - Эл, ты считаешь, это они? Я думаю, тебе не стоит сегодня встречаться с Ором. Избегай их, а лучше уезжай отсюда. Уедем вместе.
   Эл мягким движением отстранил ее и достал сигарету. Зажигалка выбрасывала искры, но не загоралась.
   - В этом нет смысла. Я не привык бегать. И потом эти революционеры найдут меня на краю земли, если им понадобится. Спички у тебя есть?.. Спасибо...
   Внезапно в их диалог вклинился медленно нарастающий посторонний звук. Он все глубже проникал в сознание.
   - Беги! - закричал Эл, хватая стоявшую в углу автоматическую винтовку, - Это вертолет!
   Это был, действительно, вертолет. Он шел над джунглями, едва не касаясь верхушек деревьев. Эл сошел с дороги, и укрывшись, проводил его взглядом. Обыкновенный армейский вертолет с большим, вместо двери, темным проемом за кабиной. Лопасти винта слились в большой сияющий круг. Видно было сидящего внутри человека за пулеметом. Эл вспомнил слова одного из своих многочисленных попутчиков:
   - Вертолет, это такая штука... Бойся вертолетов, сынок. Из них стреляют...
   Невдалеке Эл услышал приглушенные ревом двигателей выстрелы.
   - Что ему будет, - устало подумал Эл, - чудовище снизу бронировано.
   На джунгли снова опустилась тишина.
   - Не Хейль ли это стрелял? - мелькнула мысль у Элла, выбиравшегося на дорогу.
  

Интерлюдия.

аллегро

   ... Он раздраженно отбросил винтовку в сторону и растянулся на траве, лицом вверх.
   - Жаль, не удалось его сбить. Похоже, он из последней партии, поставленной американскими или советскими. Незнакомая модель, черт его разберет, чье производство. Что-то часто меня стали преследовать неудачи. Не к добру это. К смерти. Хорошо хоть не заметили. Разведчики, наверное. А в горы, сволочи, залетать боятся. Как его ребята тогда из гранатомета. Одни щепки. Зрелище, достойное настоящего мужчины. Мне бы так, тогда и помирать можно... Здесь же пройти спокойно нельзя. Всюду правительственные войска и рейнджеры. И эти летают. Как нам еще горы удается удерживать? И чего я не подстрелил того типа на дороге. Шляются по джунглям, вынюхивают. Ну да Бог с ним, главное, он меня не видел. Пережду жару, пойду дальше. Ребята ждут, волноваться будут, особенно Доктор. И чего я так к ним привязался? Ведь не мое все это дело, их дело...

Его мысли были прерваны звуком возвращающегося вертолета.

   - А-а, летит, голубчик, теперь-то уж я всажу тебе в двигатель всю обойму.
   Он подобрал винтовку и поднялся, выбирая удобное для стрельбы положение. Вертолет вынырнул из-за деревьев неожиданно. Пилот заметил человека внизу, и машина зависла. Ствол пулемета дернулся и описал медленную кривую. Выстрелы с земли и с воздуха раздались одновременно. Человек нелепо взмахнул руками и задергался, почти перерезанный пополам крупнокалиберными пулями. Пилот несколько секунд наблюдал за агонией, затем набрал высоту, и вертолет унесся в сторону города. Солнце продолжало неистовствовать, и казалось, что единственное живое существо в джунглях - гриф, паривший высоко в небе...
  
   анданте
  
   ... Через несколько часов Эл подошел к подножию гор и вышел на заброшенную автостраду, много лет назад утратившую свое значение. Она бесполезной лентой уходила в горы. Белая прерывистая нить делила шоссе на две черные, посыпанные гравием полосы, сквозь которые местами пробивались пучки зелени. Вдоль дороги шла линия электропередач, туго натянутые провода тихо, монотонно гудели.
   Вверху, в белесой синеве, медленно облетая свои владения, одинокой точкой маячил орел. Внимание Эла привлекло журчание ручья. Пройдя несколько метров, он наткнулся на родник. Встав на четвереньки, Эл долго и жадно пил, пока от холода не заломило зубы. Набрав во фляжку воды, он облил себя и снова наполнил котелок. Стало значительно легче.
   Когда по горам разнесся гул автомобильного мотора, Эл не удивился. Спокойно отойдя на обочину, он развалился в высокой, странно пахнущей траве и неторопливо закурил. Сизый дымок стлался по земле. Автомобиль приближался, звук становился все более напряженным. Наконец, оставляя за собой шлейф пыли и выхлопных газов, мимо на огромной скорости пронесся грузовик битком набитый солдатами.
   - Bastards, - лениво выругался Эл. - Bastardos. Наверное, что-то случилось. Опять партизаны кого-то угрохали. Я бы поостерегся вести машину по горной дороге с такой скоростью.
   Солнце жгло глаза. Выплюнув несколько песчинок, Эл протянул руку к солнцу. Асфальт плавился; на нем четко отпечатался след шин. На четырехугольном бетонном постаменте возвышался километровый столб, синяя краска на указателе почти полностью осыпалась, ржавый стержень был погнут. В метре от столба валялось несколько старых консервных банок, разбитая бутылка и рваная резиновая покрышка.
   Эл прикрыл глаза и задремал. Когда он очнулся, солнце уже скрылось за скалой, и вечерние тени смягчили воздух. Каменная пустыня постепенно оживала. Появились насекомые, мохнатыми комками роились они над асфальтом. Темной нитью проскользнула невдалеке змея. В предсмертной тоске закричал какой-то зверек. Серп луны на ярком фоне напоминал о скором наступлении тропической ночи - холодной и безжалостной. Но камни, борясь с ее ледяным дыханием, еще долго будут отдавать накопленное за день тепло...
   За поворотом Эл вынужден был остановиться. Дорогу пересекало ущелье. Бетонный мост был взорван. Разбитые плиты и железная арматура поросли мхом, На дне каньона еще дымились обломки грузовика.
   - Ущелье самоубийц, - мелькнула мысль.
   Рядом с обрывом к скале прилепилась маленькая часовенка. Кто ее поставил, зачем? Дверь отсутствовала, рамы сгнили, несколько каменных крестов у входа созерцали вечность.
   Войдя в часовню, Эл задержал дыхание - вековая плесень наполняла воздух сладковатым запахом тления. В проеме окна виднелась противоположная сторона ущелья. На вершине скалы Эл заметил цепочку людей с рюкзаками и винтовками. Один за другим, они переваливали через гребень и исчезали из поля зрения.
   - Партизаны, - решил Эл и достал из сумки кусок брезента. Зацепив веревки за перекладины крестов, он забрался в получившийся кокон. Так можно было не бояться змей и насекомых. Сжевав несколько сухарей, Эл завернулся в плед и перебрав в памяти события истекшего дня, заснул тяжелым, без сновидений, сном сильно уставшего человека.
   Проснулся Эл рано утром. Солнце только-только взошло, и еще не было жарко. Спешить было некуда. Спустившись к роднику, Эл позавтракал и развалился с сигаретой, рассматривая горы. Пейзаж поражал иррациональносью линий и великолепием присущих только утру красок. Незаметно Эл погрузился в себя. Много вопросов стояло перед ним. Он, да и не только он, пытались решить их уже несколько лет. Основным из них был вопрос о свободе в условиях современного общества, неудержимо стремившегося к коммунизму, точнее к тотальной социализации, к муравейнику. Возможно ли вообще обрести в нем свободу. Эл считал, что да, конечно, в рамках определенных философских концепция, и все его действия были направлены на то, чтобы доказать это самому себе.
  

Интермедия.

престо

   ... Он уже третий месяц жил в заброшенном полуподвале на окраине Квин. В углу его каморки валялась разбитая стереофоническая радиола, на стенах висели, пришпиленные булавками, портреты Чарлза Рейча, Бакунина, Маркузе. На письменном столе стояла старинная "Ундервуд", подобранная на городской свалке. Кипы исписанной бумаги, книги, окурки, пустые спичечные коробки устилали пол, под ржавой кроватью было спрятано красное знамя и "гаранд" с облупившимся прикладом.
   Утром к Элу зашел Хейль.
   - Просунув руку в ничто, он уперся в пустоту, после чего, воодушевленный, выбросился из окна, - приветствовал он Эла.
   - Как можно выброситься из подвала? Так ты вчера высказал в печати несогласие? - мрачно спросил Эл, зашнуровывая ботинок военного образца.
   - Нет. Эти ублюдки выдали причитающийся гонорар, даже и не взглянув на мою статью. Я сегодня зайду в редакцию "Нью Лефт Ревью", там готовится цикл статей, посвященных Ульрике и ее ребятам. У меня есть кое-какие материалы о роли СИА в этом деле. И прочитай вот это. Бросив на стол папку, Хейль ушел, оставив за собой распахнутую дверь. В комнату ворвалось жаркое дыхание лета. Выпив кофе, Эл просмотрел рукопись. Все было знакомо. - Дань времени, к сожалению, дело обстоит не так, - с грустью подумал Эл:
   ... В глаза бросился яркий рекламный плакат на котором было изображено распростертое на ковре, в луже крови, тело обнаженной женщины, разумеется, связанной и погибшей в страшных муках. Надпись гласила: "Вчера это было драмой... Сегодня - щепотка органического растворителя Джексона, и бобрик - как новый!" А ниже кто-то приписал фломастером: "А завтра - революция!"
   - А вдруг, завтра не будет?- мелькнула в голове у Эла странная мысль.
   ... Общество пока еще не полностью автоматизировано. Оно еще не до конца манипулируемо. Еще много можно сделать сегодня для его спасения. Наша задача в том, чтобы защищать ограниченную, эфемерную свободу, сознавая возрастающую для нее угрозу, сохранять, и по возможности расширять ее. Чем больше справедливости. Тем меньше свободы, чем больше свободы, тем меньше справедливости. Необходим осознанный выбор, раз и навсегда для каждого. Свобода, равенство, братство - замечательные слова, но не больше. Чтобы сохранить равенство нужно ограничить свободу. Если мы хотим оставить людям свободу, то не может быть равенства. Это реальность. Остальное - лозунги, рожденные идеологией.
   ... Всех мятежников объединяют не общие цели, а глубина отказа. На данном этапе другого быть не может. Цепь всемирной эксплуатации нужно прорвать в ее крепчайшем звене.
   ... Ничто больше не имеет значения. Нынешнее состояние общества разрушительно. Прибежище надежды - всего лишь ничейная земля между пограничными столбами бытия и ничто. Смерть уничтожает всякую логику. Культура после Освенцима, Вьетнама, Камбоджи - насмешка.
   ... Позиция человека в нашем мире - это абсолютное одиночество, падение, влекущее за собою всю концепцию буржуазного существования. Наш мир - мир распадающихся индивидов, мир регрессивных коллективов.
   ... Просвещение превращено в тотальный обман масс. Технический прогресс создает условия жизни и власти, примиряющие силы, оппозиционные по отношению к системе, опровергающие всякий протест именем исторических перспектив.
   ... Люди называют свободой свое увечье. Силы интеграции могущественны, а силы оппозиции разобщены и не сконцентрированы ни в одном из классов. Положение угрожающее.
   ... Техническая интеллигенция также интегрирована и не имеет ни желания, ни потребности в переделке существующего. Все замкнуты на самих себя.
   ... Идеология является цементирующим фактором распадающегося общества. Народ в условиях идеологии, как господствующего образа мышления лишен возможности приобретать знания, цинизм распространяется в противоположность истине. У индивида нет больше собственных мыслей, есть только массовая вера, являющаяся продуктом господствующих бюрократий. С помощью языковых штампов утверждается идеология приспособления к существующему строю. Наемные идеологи создают псевдокультуру, рассчитанную на оболванивание, на отупление общественного сознания масс.
   ... К расширению возможностей управления толпой ведет и насаждение искусственных потребностей, нездоровых интересов, создание "временных" трудностей. Рабочий класс не является больше живым противоречием существующего строя. Общество мобилизует все свои возможности, чтобы воспроизводить человека внутренне несвободного, эталоном мышления которого является суждение, навязанное сверху.
   ... Бунт является непременным элементом выражения несогласия. Необходим отказ участвовать в этой игре. Отвращение ко всякому благополучию, эквивалентному продаже - есть обязательное условие достижения свободы.
   ... Институты и отношения нового общества будут складываться в ошибках и муках, как любое новое общество. Достижение новового общества - цель движения.
   ... Борьба - высшее достижение отказа. Она - цель в себе.
   - Почему все забывают о биологии человека, - подумал Эл, откладывая рукопись.
  

хххх

анданте

   ... Когда Эл обошел ущелье и снова выбрался на дорогу, солнце стояло уже в зените. Час за часом он углублялся в горы. Дорога, извиваясь, уходила все выше. Каменные стены стискивали ее, и казалось, что это гигантский лабиринт, по которому можно скитаться вечно. То слева, то справа горы круто обрывались вниз, и тогда дорога вжималась в скалы, образующие над ней грозящий обрушиться навес. Эл чувствовал себя ничтожеством, все проблемы на фоне величия гор отходили на задний план и становились мелкими, никому не нужными. Эл был счастлив, он радовался возможности отдохнуть от самого себя, от своего прошлого и будущего. Здесь он не был ни кем, ни во что не играл, он был песчинкой, находящейся под властью природы. И это его вполне устраивало. Мысли крутились вокруг сущности, тлена, суеты, буддизма. Было интересно и дико. Прохладный ветер ласково гладил его обгоревшее лицо...
   - К вечеру я должен выйти на перевал, - прикидывал Эл, - там нужно будет разобраться с маршрутом и переночевать. До границы останется сотни полторы километров - пройду за неделю. А может, связаться с партизанами и поискать Хейля? Он наверняка с ними, что еще ему тут делать. Интересно, каковы сейчас его взгляды. Сколько было рассуждений о будущем человечества, о коммунизме, о путях его достижения... Что же это такое - коммунизм? Царство абсолютного добра, основанное на человеческом разуме. Но философы, как дважды два доказали, что такого быть не может. Это противоестественно человеческой природе. Поэтому марксисты и стараются обходить стороной вопрос о сущности коммунизма. И так все ясно, говорят они. Идеалы остаются неизвращенными, когда они - вечный мираж на горизонте. А где пути к достижению идеала? Марксистская схема говорит: революционная ситуация - революция - переходный период диктатуры пролетариата - создание материально-технической базы и человека нового типа - коммунизм. Иначе, как марксистским этот путь и назвать нельзя. Что показывает любая марксистская революция? Начало может быть разным, конец один. И суть одна. Скажем так: противоречия между трудом и капиталом достигают невероятной глубины ("отсталая" страна), складывается удачная политическая ситуация, связанная с войной, с разложением правительственной клики, и группа оппозиционеров, вооруженная "правильной теорией" бросает в народ зажигательные лозунги. Народ выступает на защиту своих прав. Естественно, впереди партия (как правило - "нового типа"), за ней пролетариат, за ним крестьянство. (Как показывает опыт, может быть и наоборот - впереди крестьянство, за ним пролетариат, но это то правильно, то неправильно, согласно оценкам марксистов. Все зависит от того, правильная или неправильная страна). В результате упорной (иногда - гражданской) борьбы (войны) власть переходит в руки партийных лидеров. Начинается тотальная экспроприация и массовая смена фигур на политической сцене и внутри социально-экономической структуры. Затем идет процесс адаптации и внутрипартийной борьбы, сопровождающейся кровавыми чистками. Партия освобождается также от "примазавшихся" и "идейно-неполноценных". Одновременно - ликвидация безработицы, падение вследствие этого производительности труда (хотя, это только одна из причин) и снижение жизненного уровня. Также идет процесс уничтожения классовых различий, интеллигенции и создание однородной массы. Вместе с этим начинается новый процесс - процесс расслоения общества в другой плоскости - на однородную массу и партийных бюрократов (в прошлом - "революционеров"), пользующихся всеми благами уничтоженных и множеством новых, имеющих неограниченную никакими органами власть и возможность безнаказанно распоряжаться судьбами однородных индивидуумов. Оппозиции не существует, поэтому апеллировать не к кому. Иерархия группы сложна, и создается видимость демократии. Параллельно обюрокрачиванию власть имущих все глубже пускает корни аппарат манипулирования и репрессий. Он становится государством в государстве. С его помощью в сознание масс насаждаются великие идеалы, входящие в плоть и кровь людей. Он проникает во все сферы жизнедеятельности общества, отравляя их своим ядом. Постепенно толпа начинает воспитывать себя сама, изнутри, с помощью опутавших все низовых организаций, выполняющих функции манипулирования. Бороться против - означает теперь бороться против самих себя, что еще больше развязывает руки аппарату репрессий и (да, это так) самодеятельности масс. В то же время растет безверие и цинизм. Масса вырождается. В этом парадокс нового режима. Внутренние проблемы гасятся разглагольствованиями о неизбежности войны и необходимости спасения мира. Новая власть умудряется сочетать в себе черты диктаторского режима, "уничтоженного" капитализма и еще черт знает, чего. Все называется переходным к коммунизму периодом. Надо полагать, что при так называемом коммунизме будет еще лучше.
   Эл сам ужаснулся нарисованной воображением картине.
   - Довольно безотрадно получается, - подумал он. - Вот почему ушел из организации Хейль. Он увидел бесперспективность борьбы в этом направлении, и последние месяцы днями просиживал в библиотеках, копаясь в работах, посвященных мировой революции. Он искал ответ на вопрос, как сделать так, как нужно...
  

Интерлюдия 1.

   ларго
  
   - Джи, попытайся все-таки вспомнить, о чем говорил Хейль перед уходом. Это очень важно для меня.
   - Попробую... Джиола скрестила на груди руки и подошла к окну. Несколько минут она молчала, затем повернулась к Элу:
   - Речь его была довольно бессвязной. Он говорил о том, что всех этих "революционеров" давно нужно было послать к черту, что все это детские игрушки, что в случае победы будет еще хуже. Говорил, что есть только один путь - мировая революция, что это дело очень далекого будущего. Нет армии, нет идеологии и прочих штучек - в них нет нужды. Свободное развитие общества, без всяких партий, правителей, вещателей божественных истин и откровений... Говорил, что наша задача на данном этапе - уничтожение связей третьего мира с мировой системой госкапитализма. Развитие экономически отсталых стран до уровня развитых. Всяческое способствование развитию кризисов в передовых странах... Работа неблагодарная, но по его словам, направленная в будущее. По-моему, ему просто нужно было выговориться. Я почти ничего не запомнила...
   Эл запнулся о камень и негромко выругался.
   ... - Ты знаешь, - продолжала Джиола, - мы много беседовали с Хейлем о свободе. Когда я познакомилась с ним, его особенно мучил вопрос о том, зачем он все-таки живет. Он искал свой, так называемый "центральный проект", свою "генеральную идею", пытаясь докопаться до того, что им движет. Это было давно, очень давно.
   Человек, занимающийся поисками смысла жизни, тем самым неосознанно ставит перед собой вопрос свободы. Обретая свободу, он теряет смысл. Смысл жизни и свобода - несовместимые вещи. Люди, утверждающие, что знают смысл - несвободны более всего, несвободны даже более тех, кто занимается поиском смысла. Смысл означает одномерную определенность и отсутствие возможности выбора. Выбор уже сделан. А запрограммированность исключает свободу. Мне кажется, что Хейль нашел для себя смысл и потерял свободу.
   - Нет, Джи, ты не права. Не думаю, что ты найдешь человека более свободного, чем Хейль. Просто к вопросу о свободе нельзя подходить с этой точки зрения. Это экзистенциальная трактовка. Они пытались найти концепцию свободы, годную для каждого конкретного индивида. Но это ничем не оправдано. История против. Свобода для всех? Абсурд. Нелепость. Она не нужна массам. Ты посмотри вокруг. Средний интеллектуальный уровень человечества страшно низок. И, вероятно, не повысится. Это тоже упирается в биологические штучки, в природу человека. Я вообще не вижу смысла в существовании человечества. Заговори о свободе с любым. Он даже не спросит у тебя, что это такое (хотя этого никто и не знает), он спросит, а зачем она тебе! И в ответ на объяснение посмотрит на тебя, как на сумасшедшую, в лучшем случае, просто инфантильную девицу. Вспомни Достоевского:
   "... Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, перед кем поклониться." В этом свете вопрос свободы для тех, кому она нужна, в принципе имеет разрешение. И мне кажется, что Хейль-то как раз и близок...
  

Интерлюдия 11.

   - Что с тобой, Хейль?
   - Я был в Советском Союзе...
  

ххххх

   анданте
  
   Небо затягивалось тучами. Сначала появились отдельные облака, их становилось все больше, и они темнели прямо на глазах. Наконец, разрывы между ними исчезли, и ни один луч солнца не проникал больше сквозь вязкую пелену. Стало темнее, ветер усилился, отдельные порывы его поднимали тучи пыли, скрывая дорогу. Внезапно все стихло. Упали первые крупные капли дождя. Эл спрятался под каменный навес, и прислонившись спиной к скале, закурил. Дождь усиливался с каждой секундой, и вскоре сквозь поток воды нельзя было рассмотреть даже противоположной стены. Обычный тропический ливень.
   - Вот и хорошо, - подумал Эл,- скоро он закончится, но останется принесенная им свежесть.
   Оглядевшись, он заметил кучку углей от старого костра и выцветшую пачку из-под сигарет. Эл поднял ее и рассмотрел. Кубинские "Montanos". Красивая пачка - на ней были изображены две скрещенные автоматические винтовки и кубинский флаг между ними.
   - Сомневаюсь, чтобы такие выдавали в правительственных войсках, - усмехнулся Эл. А дождь, похоже, и не думает кончаться. А-а, наплевать, вздремну часок.
   Он достал плед и улегся прямо на камни, положив под голову сумку. Мерный шум ливня расслабляющее действовал на сознание, и через пять минут Эл уже спал...
  

Интерлюдия 1.

анданте

   Хейль и Эл сидели на поребрике тротуара, не обращая внимания на многочисленных прохожих. Мимо медленно ползла нескончаемая вереница автомобилей. Воздуху, насыщенному выхлопными газами и запахом горячего асфальта не было выхода из каменного мешка, образованного стеклянными стенами небоскребов. Все было серым, однотонным. Ни одного зеленого пятна, на котором можно задержать взгляд. Ночью же резало глаз обилие неоновых красок. Из бара напротив доносился тяжелый рок, подчеркивая давящую рациональность городского пейзажа. Многомерная улица уходила вверх, крыши почти смыкались, оставляя свободной лишь узенькую голубую полоску.
   - Видишь черную точку, там, высоко в небе, - спросил Хейль. Это какая-то птица, может быть орел. Или ворон. Но скорее всего, это моя тень, тень из будущего. Замолчи, я все равно тебя не слушаю, мне надоело. Ты говоришь все то, что говорил год, два, десять назад, я помню. В прошлый раз ты говорил о погибших в горах, о расстрелянных, о сожженных. Да, это было действительно так, я тоже все это видел, я был там, но мне не было страшно, я просто понимал, что мы обречены, что от этого никуда не деться, рано или поздно это должно было случиться. Я догадывался, что в любом случае люди узнают обо всем, увидят наши трупы, кому-то станет плохо, кто-то не будет спать ночь, о нас будут помнить вечно, или вспоминать иногда, что, впрочем, тоже не плохо. Ты меня понимаешь? Все возвратится на круги своя, все займет свое прежнее положение в этом мире, а мы останемся в людской памяти, в каждом из живых. И это новое существование будет, может быть, более честным, чем предыдущее, ведь мы будем терзать только память...
   Я поселился в одной из извилин твоего сложного мозга, я жив. Ты меня понимаешь? Я умру только тогда, когда умрешь ты. Я вижу, как тебе в глаза вползают белые черви, не вспугни их. И не бойся, они идут ко мне. Это мои ночные гости. Мне нравится с ними беседовать, так что потерпи и прости, что тебе кто-то лезет в душу...
   Забудь, что у тебя есть плоть. Существуй как я. Стоп! Посмотри в конец улицы. Там иду я. Прошлый и еще живой. Сейчас он подойдет к тебе, и вас станет двое. Я здесь ни причем, но я не лишний. Ну, заговори с ним! Ах! Он не хочет за что-то извиниться, так извинись ты. Теперь слушай, что буду говорить я, и повторяй мои слова. Он с интересом будет вести диалог со мной, ведь у нас много общего. Ну, говори, ты же не мертвец. Ты не обращай внимания на то, что он смотрит сквозь тебя, он смотрит на меня. Ты видишь меня, Хейль? Передай ему белых червей, они ему тоже по душе. Он тоже не один... О, у него дурное настроение, он шатается, он пьян...
   Интересно, какую роль играют белые черви в его жизни? Самодовлеющую? Белые черви растворили его в своем ядовитом соке. Ты видишь его сквозь прозрачную хрупкую оболочку...

ххххх

Интерлюдия 11.

виво

  
   - Эли, ты когда-нибудь видел настоящих ковбоев? - спросил Хейль.
   - Что? - Эл шел, погруженный в свои мысли и не расслышал вопроса.
   - Я спрашиваю, ты видел когда-нибудь настоящих ковбоев? Если нет, то взгляни вниз и увидишь.
   Эл посмотрел, куда указывал Хейль. По извилистой горной дороге, с фантастической скоростью преодолевая подъем, мчался, нет, не мчался - летел белый легковой автомобиль. Сверху хорошо был виден, несколько странно изображенный, символ пацифистов на крыше салона. Круг разрезала на две равные части автоматическая винтовка, от ее магазина лучами отходили два кинжала.
   - Насмешка какая-то, - подумал Эл, и вдруг вздрогнул:
   - Хейль, это же машина Ора!
   - Я знаю. Кристиана написала, что эти сволочи поклялись убить меня.
   - Бежим! Надо успеть скрыться! - Эл судорожно схватил Хейля за руку.
   - Куда? - Хейль обреченно посмотрел на Эла, - слева стена, справа пропасть. Через несколько минут они будут здесь. Это судьба, Эл. Я уже два раза уходил от нее, помнишь, тогда, когда рядом со мной в дом врезался грузовик - в тот раз я сказал себе, что у него отказали тормоза, и через месяц, когда пуля вошла в витрину магазина в нескольких сантиметрах от моей головы, - я решил, что меня с кем-то перепутали. Теперь-то я понимаю, что все это значило и мне надоело. Да, надоело! Я устал ждать.
   - Что ты мелешь, идиот! У тебя есть с собой оружие?
   - О, да, конечно, у меня в кармане гранатомет, - Хейль сделал вид, что он лезет в карман. - Ты же прекрасно знаешь, что мы оставили пистолеты в лагере. Из каких соображений это сделал ты - одному Богу известно, а я просто предчувствовал столь симпатичное завершение дня, - он махнул рукой в сторону приближавшегося автомобиля.
   - Кстати, они убьют и тебя.
   - Ну, спасибо, успокоил. Но ситуация, кажется, и вправду безвыходная.
   Хейль безучастно ковырял землю носком ботинка.
   - Слушай, черт побери, я не хочу умирать! Надо что-то делать!
   Хейль не обращал на него никакого внимания. Автомобиль исчез за поворотом, но стал слышен надрывный вой его двигателя, приближающийся с каждой секундой. Во внезапно охватившем его паническом ужасе Эл побежал по дороге. Заметив узкую расщелину в скале, он метнулся к ней, протиснулся и замер, стараясь слиться с холодным серым камнем. Хейль, опустив голову, продолжал стоять на прежнем месте. Наконец, появился автомобиль. Увеличив на повороте скорость, он с ревом пронесся мимо Хейля, обдав его струей воздуха. Эл облегченно вздохнул, но тут же услышал визг тормозов. Машину несколько раз развернуло, и она остановилась на краю пропасти, в сотне метров от них. Из нее вылезли трое с автоматами и медленно направились к Хейлю.
   Хейль переступил с ноги на ногу, и сев на асфальт, посмотрел на солнце.
   - О, bella, ciao! - мелькнуло у него в голове, - наконец-то!
   Три длинных очереди раздались одновременно. Казалось, работает отбойный молоток. Эл закрыл лицо руками.
   Хейль молча корчился на дороге, кровь темными пятнами расползалась по рубашке...
   Эл открыл глаза. Перед внутренним взором еще стояло изгибающееся в предсмертной пляске тело. Легкие очистились от никотина, и неприятные ощущения в горле заставили его достать фляжку и сделать несколько больших глотков. Начинало темнеть, дождь кончился, и кругом было необычно тихо...
  

ххххх

анданте

  
  
   - Как дела, Эли?
   - Кто знает.
   На перевал Эл вышел не к вечеру, как рассчитывал, а только к полудню следующего дня. Это была не самая высокая точка горной цепи, но с нее открывался великолепный вид на океан. Километрах в десяти горы, казалось, обрывались прямо в воду, и дальше, до горизонта, расстилались безбрежные голубые просторы. Там, где небо и вода сходились, невозможно было различить границы между ними. На западе небо было затянуто грозовыми тучами. Дождь медленно надвигался на океан. Эл осмотрелся по сторонам. От шоссе отходила назад какая-то, то ли дорога, то ли тропа. Видно было, как она шла сначала почти параллельно шоссе, а затем резко поворачивала в сторону океана. Она была слишком узка, чтобы по ней мог проехать автомобиль, и слишком широка, чтобы быть пешеходной. Эл в нерешительности остановился у поворота. Ему нужно было идти вперед, к границе, но интуиция подсказывала, что необходимо свернуть.
   - Сверни, - стучало в голове, - сверни. Ты встретишься с Хейлем. Это был он, там, на дороге. Сверни.
   Эл колебался недолго. Взвесив все за и против, он решил, что в конце концов это потеря всего лишь пары дней, зато он не откажет себе в удовольствии окунуться в теплые воды океана. Запаса еды должно было хватить дня на четыре, и еще Эл рассчитывал, что на берегу будут деревушки или плантации, в которых можно запастись продовольствием. Выкурив сигарету, он отбросил все "против" в сторону, и перекинув сумку с одного плеча на другое, зашагал вниз...
  

Интерлюдия.

аллегро

   Эл неторопясь шел по ночному городу. Редкие одинокие прохожие, попадавшиеся ему, не обращали на него внимания. Погруженные в свои заботы и обеспокоенные поздним часом, они быстро исчезали за спиной. Отсветы разноцветных огней рекламы, падавшие на мостовую, смешивались и создавали самые причудливые рисунки. Вдруг с другой стороны улицы Эла окликнули. От неожиданности Эл вздрогнул и остановился. Какая-то фигура отделилась от дома напротив и перебежала дорогу. Это был Бартон.
   - Привет, Эли. Стоял, ждал такси, вижу - ты идешь. Не торопишься?
   - Да нет, до утра я свободен. Куда можно торопиться ночью?
   - Тогда пошли в парк, поболтаем. Как Джи поживает? Давно ее не видел.
   - Она в Европе, по делам организации. Кстати, Бартон, я хотел бы кое-что у тебя узнать. Если не захочешь, можешь не рассказывать.
   - Слушаю тебя.
   - Ты знаешь, мы с Хейлем друзья. Но я так и не знаю, что случилось с Кристианой. Когда я спросил об этом Хейля, на лицо его стало страшно смотреть. Он не мог говорить, повернулся и ушел. Ты ведь был с ней в Германии. А вернулся один.
   Бартон подошел к фонтану, остановился и задумчиво посмотрел на воду. Ветер далеко разносил брызги, и окружающие скамейки были мокры.
   - Да, мы были с ней в Германии, - наконец медленно произнес он. - Тебе известно, что я в то время поддерживал связь с Ульрикой. По согласованию с ее группой и при ее помощи нами был разработан и проведен террористический акт. Мы убрали эту свинью, генерального прокурора, который хотел всю страну превратить в концентрационный лагерь.
   - Черт побери! Теперь я, кажется, понял! Аугсбург, юг Германии. Так это были вы!
   - Да, ты прав, Эли. Это случилось в Аугсбурге.
   Бартон достал сигареты и закурил.
   - Было раннее майское утро. Мы сидели с Кристианой в кафе "Ханзен" и пили кофе. Кроме нас в кафе никого не было. В кармане у меня лежали билеты на самолет, отлетающий через три часа, новые документы, и ничто не предвещало беды. Мы уже собрались уходить, когда в зал вошли двое полицейских и попросили нас предъявить документы. Кто-нибудь, вероятно, опознал нас, тогда по всей стране висели фотографии подозреваемых. В каждом полицейском участке, писала пресса, в день раздавались десятки звонков. Поэтому вахмистры, не очень-то веря в удачу, даже не захватили с собой автоматы, как им положено. Я понял, что нам крышка, и терять нечего. Сказал им, что документы в машине и попросил пройти туда. Подойдя к первому попавшемуся автомобилю, я спросил Кристиану, где ключи. Она молча кивнула, и расстегнув молнию на дорожной сумке, выхватила нашу превращенную в обрез автоматическую винтовку. Мелким бисером брызнула алая влага. Полицейский удивленно задрал голову, и наверное, впервые в жизни посмотрел на ярко-синее небо. Второй отделался легкой царапиной. Мы побежали к перекрестку. Из остановившегося перед светофором "опеля" вытащили перепуганного владельца. Я сел за руль, и мы погнали в сторону автобана. Погони не было, казалось, мы спасены. Но я прозевал нужный поворот, и в результате мы заехали в тупик. Улица выходила прямо к реке. Бросив машину, мы побежали к реке, отстреливаясь от подоспевшей полиции из пистолета - винтовку я бросил в машине. Полицейские залегли за "опелем" и один из них открыл стрельбу из нашего автомата.
   Замолчав, Бартон достал еще сигарету и взглянул на Эла. Тот смотрел куда-то в сторону.
   - Пуля попала ей в голову. Это произошло у самой воды. Я бросился в реку, и мне удалось переплыть ее. За небольшой рощицей находилось шоссе, и я остановил машину, через десять минут сменив ее. Скоты не успели перекрыть дороги, настолько быстро все произошло...
   - Хейль любил ее, - тихо сказал Эл.
   - Я, наверное, тоже.
   Они помолчали.
   - Хейль, как только узнал обо всем, сразу вылетел в Германию. Он видел ее труп. Его пустили в больницу. Он молодчина, все выдержал, - закончил рассказ Бартон.
   - Прости меня, Бартон, прости, что я заставил тебя вспоминать все это, - сказал Эл после долгого молчания. - Это было необходимо мне. Хотя бы для того, чтобы лучше понять Хейля.
   - Окей, Эли. Ничего страшного не произошло. А теперь иди, старина, к черту, я хочу побыть один.
   Эл посмотрел Бартону в глаза. Тот, не отводя взгляда, протянул руку:
   - До встречи.
   - До встречи, и спасибо тебе.
   И они, не оглядываясь, пошли в разные стороны.
  
   ххххх
  
  
   анданте
  
   ... Через три часа ходьбы на него вдруг навалилась усталость. В голове царил хаос. Мысли были спутанными и рвались, когда Эл пытался сосредоточиться на какой-нибудь из них. Одолевали неясные предчувствия. Отчаявшись разобраться в них, Эл стал разглядывать каменные стены, медленно плывшие мимо. Вскоре у него возникло ощущение, что он когда-то уже видел их. Именно эти. Эл попытался вспомнить когда, но не смог. До боли знакомый пейзаж. Вот также он шел тогда, окруженный каменными исполинами, по этой же дороге, только на плече у него висела не сумка, а автоматическая винтовка. Но когда? Эл прекрасно сознавал, что этого быть не могло, что он здесь впервые.
   - Бред какой-то, - Эл помотал головой и потер пальцами виски. А память тем временем услужливо поднесла новый сюрприз: вот за тем поворотом ты увидишь громадный валун, скатившийся на дорогу во время обвала.
   - Черта с два! Не будет этого.
   А камень перегораживал тропу, и Элу пришлось приложить немало силий, чтобы протиснуться в узкую щель между ним и скалой. Воспоминания становились навязчивыми, и Эл испугался. Из-за того выступа в тебя будут стрелять, шептала память. Стрелять дважды. Первая пуля пройдет мимо. Вторая войдет тебе в живот, чуть ниже солнечного сплетения. Ты будешь умирать долго, очень долго. Один. А потом прилетят грифы. Они будут терпеливо ждать твоего конца, изредка перелетая с места на место и жадно заглядывая тебе в лицо. Когда ты сдохнешь, когда последняя судорога пройдет по твоему телу и оставит искаженным лицо, самый смелый из них, нелепо переваливаясь на кривых лапах, приблизится к тебе, и словно давая команду остальным, выклюет твой остекленевший глаз. Через сутки от тебя останется только жалкая кучка костей. Да, кстати, взгляни вперед - вон она.
   Эл в страхе поднял голову и вдруг увидел себя на тропе; идущий человек был одинаково хорошо виден со всех сторон. Как это было возможно, Эл не понимал, он только чувствовал, что он - везде, что он огромен, бесплотен и наполняет собой окружающую природу.
   За Элом, растянувшись цепочкой, шло человек тридцать изможденных бородатых людей с большими рюкзаками и автоматическими винтовками. Их облик говорил о том, что они давно забыли, что такое домашний очаг, женская ласка, спокойный и мирный уклад жизни. Чтобы понять их, нужно было посмотреть на их лица. Эл заглянул им в глаза, заглянул в глаза самому себе. Глаза эти светились. Еще Эл видел нескольких солдат, спрятавшихся за камнями у выхода из- ущелья. Он видел, как один из них поднял автомат, когда Эл оказался в поле его зрения. Эл понял, что сейчас он получит пулю в живот, и это было ему безразлично. Он был бессмертен.
   Грохот дважды прокатился по ущелью. Эл не следил за полетом первой пули, его взгляд был прикован ко второй. Он с интересом рассматривал кусочек металла, со свистом, слышимым только ему, рассекавшим воздух. Траектория полета кусочка должна была соединить ствол автомата с телом Эла. Кусочек нес в себе смерть, смерть, запрограммированную точным прицелом, безжалостную и неотвратимую. Эл чувствовал себя в состоянии изменить направление полета пули и подарить жизнь человеку, но не стал делать этого. Как в замедленной киносъемке, пуля медленно прошла сквозь одежду, и аккуратно раздвинув ткани, вошла в живот. Искалечив внутренности, она застряла в позвоночном столбе. Белая беззащитная ниточка спинного мозга оказалась перебитой. Эл упал. Винтовка слетела с его плеча и застряла прикладом между камнями. Только что они представляли собой единое целое. Смерть вносила коррективы. Люди и предметы проваливались в ничто.
   Внезапно все закончилось. Местность опять стала незнакомой. Казалось, даже краски вокруг изменились. Лишь белела впереди кучка костей.
   - Да, парень, плохи твои дела, ты перегрелся. Тебе не мешает подышать йодом, - вслух сказал Эл.
   Пошел дождь. Эл не пытался спрятаться, и задрав голову, с наслаждением ловил крупные теплые капли. Вскоре он промок до нитки, но продолжал идти...
  

Интерлюдия.

  
   аллегро
   Эл и Бартон уже третий час лежали на золотистом песке пляжа в Бойтон-Бич. Солнце клонилось к Мексике, и на берегу почти никого не было. Лишь кое-где валялись живописные парочки, не желавшие окунаться в вечернюю сутолоку развлечений. Невдалеке расположилась компания хиппи, неестественно оживленно беседующих и пускающих по кругу сигарету за сигаретой.
   - Олигофрены. Имбецилы, - блеснул знанием психиатрии Бартон, презрительно сплюнул и разлил остатки вина по стаканам.
   - Скажи-ка мне, Бартон, - перебил его Эл, - это правда, что ваша секция взяла на себя ответственность за взрывы зданий польского посольства и правительственной радиостанции в Каракасе? Сообщений в прессе еще не появлялось, но меня поставила в известность Джиола.
   Бартон лениво перевернулся на живот и усмехнулся:
   - А что, тебя это коробит? Вчерашние взрывы в Милане - тоже наша работа.
   - Тогда объясни мне все же вашу программу. Я считал, что вы далеки от терроризма.
   - Знаешь, Эл, - раздраженно проговорил Бартон, - ты и Хейль иногда действуете мне на нервы. Разговаривая с вами, я чувствую себя как на допросе.
   - Ничего не поделаешь, любопытство сидит у нас в крови. Кроме того, мы в общем-то делаем одно дело, и мой интерес к вам вполне оправдан.
   - Прости, я не прав, конечно, но меня задели твои слова. Бартон достал сигареты.
   - Будешь курить?
   - А что у тебя? Куба? Где ты их берешь?
   - На Кубе.
   - Ты связан с ними?
   - Да, но это не имеет отношения к нашей теме. Ты спросил о программе. Мне не очень хочется об этом говорить, поэтому буду краток и обрисую тебе ситуацию в общих чертах. Согласен?
   Эл кивнул головой.
   - Мне кажется, - начал Бартон,- что при оценке деятельности некоторых организаций нельзя прибегать к штампам вида: троцкисты, коммунисты, анархисты, ультралевые и прочим. Я, например, отношу себя к левым. Да, просто к левым. И я уверен, что я не одинок, в конце концов, существует же моя группа. Люди, придерживающиеся какой-то одной из возможных линий борьбы, неизбежно впадают в догматизм и не желают этого понимать. Заставить их пересмотреть те или иные установки - практически невозможно. Ни оппонентам, ни, что самое главное - истории. Число степеней свободы в теоретических разработках таких организаций сведено к нулю. В этом есть что-то от религии.
   Бартон прикурил вторую сигарету от первой и продолжил:
   - Мы в своей работе попытались учесть все слабые стороны остальных левых сил. Мы знаем конечные цели нашей борьбы. Мы не хотим допустить распространения коммунизма во всем мире. Но сейчас их существование нам выгодно, и мы используем их. Я имею в виду наших западных коммунистов. Восточные коммунисты скорее относятся к правым, даже к ультраправым. А тактика у нас меняется в зависимости от конкретных условий. Этим мы и отличаемся от, скажем, ультралевых, идущих напролом, или коммунистов, погрязших в компромиссах со всеми. Ты можешь мне возразить, что коммунисты тоже говорят о необходимости владеть всеми формами борьбы, но они именно говорят. Они слишком боятся, как бы их не обвинили в сползании вправо или влево их же друзья. Поэтому реакция на смену обстановки у них отсутствует. Говоря обывательским языком, наша задача сейчас - делать гадости. Всем. Мы ведем войну против всех. Нам нужна нестабильность. Нам нужны кризисы - экономические, власти и так далее. Расшатав систему, мы ее свалим. Что дальше? Ну, если нас не опередят коммунисты, то что-то вроде анархо-синдикализма. На наш взгляд это наиболее приемлемая форма существования человечества. Мы занимаемся террором, взрываем бомбы, ведем партизанские войны в странах третьего мира. Когда наше существование становится невозможным, мы уходим в глубокое подполье и занимаемся только сохранением организации и пропагандой. Если мы чувствуем себя слабыми и есть возможность, мы объединяемся с другими левыми силами. Мы не отрицаем ни одной мирной формы борьбы. Вредить из парламентов - пожалуйста. Организовать демонстрацию за мир или в защиту диссидентов в Восточной Европе - пожалуйста. Для меня все это кажется само собой разумеющимся, поэтому я, может быть, не совсем последовательно формулирую свои мысли. Все, кроме нас, терпят поражения именно потому, что у них отсутствует гибкость в реагировании на меняющиеся условия. Возьми кого угодно. Например, троцкистов, которые до сих пор носятся с идеей мировой революции. Может быть, в двадцатые годы и была ситуация, давшая вторую жизнь этой теории, но с тех пор мир радикально изменился. Что было делать? Менять тактику. Но для этого нужно было откреститься от собственных пророков. Кто на это пойдет? И вот, пожалуйста, если Четвертый Интернационал еще и существует, то благодаря ухищрениям отнюдь не революционного плана. А коммунисты? Им только и остается, как выдавать поражения за победы. А продолжают считать свою линию единственно непогрешимой и правильной. "Наше учение верно, потому что оно правильно!", или что-то в этом роде. Самодовольные болваны. Так можно разобраться со всеми. Новые левые с их идиотской тактикой и отсутствием стратегии, анархисты с идиотской стратегией и отсутствием тактики. Я сам был когда-то анархистом и хорошо знаю эту братию. Вообщем, один шум. Да что там говорить, - Бартон махнул рукой, - пойдем-ка лучше выпьем. В переулке Линкольна утром давали 72-й портвейн.
  
   ххххх
  

ленто

Из записной книжки Хейля,

полученной Элом по почте от

неизвестного корреспондента

   Стр.3 Кант: ... Истинный разум может получить закон только из
   своих собственных глубин, может быть разумным
   только по отношению к самому себе, и поэтому,
   должен создать бытие, с самим собой согласное...
  
   Орест ... но я не вернусь в лоно твоего закона: я обречен
   "Мухи" не иметь другого закона, кроме моего собственного
   Ж.-П.Сартр
  
   Стр. 5 Экзист-м Свободен - хозяин своих поступков, хозяин выбора,
   следовательно - ответственность за любое действие,
   за выбор и способность платить за него. Остальные
   перекладывают ответственность на плечи общества,
   которое, в обмен, покупает их свободу, заковывая в
   тысячи цепей запретов, норм, ценностей, рецептов
   поведения.
   Стр.6 Знание всех предыдущих концепций свободы, а
   каждый философ в той или иной степени прикасает-
   ся к этому вопросу, еще никого не сделало свобод-
   ным. Следовательно, все старые рецепты - ложны.
   Нужна новая концепция, новая активная теория.
  
   Выкинут из мира социальных отношений, ничем не связан
   с ним, а потому - беспредельно свободен. Это относительная,
   трагическая свобода, в основе ее - боль, одиночество, страдание.
   Это пассивная свобода искалеченного человека. Нужна свобода
   действия, свобода в мире социальных отношений. Или пусть
   этот мир летит к черту. Мы поможем.
  
   Хайдеггер (?): Истинная свобода возможна только перед лицом смерти.
  
   Стр.9 Позитивное понимание свободы - творческий акт. Необхо-
   дима соответствующая форма опыта, посредством которого по-
   зитивность свободы была бы пережита именно, как позитив-
   ность. Опыт художественного творчества не годится - деятель-
   ность воображения предполагает отрицание реальности и созна-
   ние этого отрицания. Проблема: совместить экзистенциалистс-
   кий индивидуализм с теорией коллективного действия: истори-
   ческое творчество. Только человек с ясным самозознанием -
   творец. Нежелание адекватно понять ситуацию современного че-
   ловека и бегство в мир, населенный призраками - "деградация
   сознания". Невозможность морали в наше время пред...
  
   Стр.12 Свобода, как возможность реализации "жизненного проекта" (Юнг?).
   Свобода с автоматической винтовкой в руках - свобода до определен-
   ного времени тигра, на которого идет охота. Она теряется вместе с по-
   терей необходимости в винтовке. Одномерные заслуживают своей од-
   номерности.
   Пока существует государство, свободы для всех не будет. Воспита-
   ние. Разобрать схему отчуждения и невозможности (потере) свободы
   после прихода к власти в стране... Остается концепция свободы для
   "элиты" (тех, кому она нужна).
  
   Стр.20 История нас рассудит, меня оправдает, покажет, кто был прав...
   Какая чушь! История покажет, кто был сильнее, лживее, хитрее,
   подлее, беспощаднее. И все. Выверты - удел моралистов.
  
   Стр.22 Ницше: Только там, где есть могилы, возможно воскреше-
   ние. - Бартону.
  
   Стадии синтеза: 1. Диацетилморфин
   2. Солянокислый диацетилморфин
   Исходные продукты: 1. Основание морфина (100%), содержащее
   6% кристалл. воды - 33 г (0,11 моля)
   2. Укс. ангидрид 98% - 66 г
   3. Спирт этиловый 96% - 150 г
   В круглодонную колбу (200мл) с отводной трубкой, в верхний ко-
   торой вставлена хлоркальциевая трубка, загружают 66 г укс. ангид-
   рида. При наружном охлаждении (лед) и перемешивании постепенно
   вводят 33 г основания морфина. Греют на водяной бане 6 часов при
   70 С. По охлаждении...
  
   Стр.26 Люди... У каждого из них есть свой город, своя
   улица, свой дом. У нас же нет ничего. Даже страны. Наша
   страна там, где идет борьба. Зато у нас есть ненависть...
   Есть братья по духу и оружию.
  
   Стр.29 Почему я пришел в борьбу? Меня привели какие-нибудь особенно
   возвышенные идеи? Ничего подобного. Только желание выжить. Вы-
   ход я видел один - винтовку. Можно было уйти от мира, замкнуться в
   себе. Но это потеря свободы. Я так не смог. Здесь - я свободен, среди
   друзей, я готов платить за свободу и выбор самой дорогой ценой -
   собственной жизнью. Парадокс? Все так: твои дела, мои дела. Они
   разные, но я считаю...
  
   Стр.31 Такой разговор:
   - Чтобы ты сказал, Бартон, если бы тебя призвали в армию?
   - В какую? - усмехнулся тот.
  
   Стр.40 Один и тот же сон три ночи подряд:
   ...Черная тварь опять начала выползать из стены, наполняя собой
   комнату.
   Люди стали выбрасываться из окон на асфальт, но асфальт не при-
   носил им ожидаемой смерти и избавления, а наоборот, медленно за-
   сасывал в себя визжащих и потерявших человеческий облик людей.
   Затем он стал прозрачным, и видно было, как корчились те, кто еще
   недавно ходил по земле с гордо поднятой головой, воспевая ценности
   демократии. Части тел постепенно расползались, и асфальт уже
   больше походил на страшный студень, чем на асфальт...
   А черная мерзость росла, для ее гнусного тела уже не хватало до-
   ма, поэтому она выползла на улицу и стала пожирать студень, в кото-
   рый превратился асфальт, но это не повело ее к уменьшению, тварь
   постепенно обволакивала город и тоже становилась прозрачной. Го-
   род вместе с жителями переваривался в ее склизском желудке.
   Так продолжалось до бесконечности, и скоро вся земля была пог-
   лощена тварью, выползшей из стены.
   По орбите вокруг солнца летел уже не земной шар, а гигантская
   мягкая туша, не перестававшая расти...
  
   Стр.45 Эволюция революции:
  
   0x08 graphic
Пустой Полный Пустой Полный
   желудок желудок желудок желудок
   Nihil
   Пустая Пустая Наполненная Наполненная
   голова голова голова голова
  
  
   НИЧТО Период Период Революционная
   (что?) скрытой явной ситуация УТОПИЯ
   диктатуры диктатуры
  
   стр.60 Э.Че Гевара ... Наряду с созданием органов по изучению ны-
   "Партизанская война" нешних и будущих районов боевых действий, нужно
   вести интенсивную работу среди населения, объясняя
   причины и цели движения, пропагандируя ту непрелож-
   ную истину, что в конечном итоге народ непобедим. Кто не постиг этой
   истины, не может быть партизаном.
   ... Позднее можно начать работу с организованными массами в рабочих
   районах, конечным результатом чего явится всеобщая забастовка - важ-
   нейший фактор в гражданской войне. Можно использовать тесно спло-
   ченные группы для проведения саботажа. Используя такие группы можно
   парализовать целые армии, нарушить промышленную жизнь района, пол-
   ностью прекратить работу в городе, оставив его без света, воды, средств
   сообщения с тем, чтобы жители осмеливались выходить на улицу лишь в
   определенные часы. Если все это будет достигнуто, моральный дух про-
   тивника упадет...
  
  

ххххх

Интерлюдия в виде маленькой одноактной пьесы

без названия

  
  
   престо
  

Акт первый (и последний)

   Комиссия: Обстоятельства дела вынуждают выяснить степень вашей патологичности.
   Вы обязаны отвечать на наши вопросы. Итак: ваше имя, фамилия.
   Обвиняемый: Аугусто Меса.
   Комиссия: Вы не ошиблись?
   Обвиняемый: Нет. Но это не мое имя. Истинного имени у меня нет. Родителей я
   не помню, рос один.
   Комиссия: Ваше образование?
   Обвиняемый: Высшее. Закончил Колиовентский Университет.
   Специальность - специалист по генезису власти.
   Комиссия: ?
   Обвиняемый: Факультет существовал два года с 19.. по 19..
   Комиссия: Вам известно, кто принял решение об организации факультета?
   Обвиняемый: Мне это неизвестно.
   Комиссия: Вам известно, что послужило причиной для распоряжения о
   закрытии факультета?
   Обвиняемый: Да, но по-моему, эти вопросы не имеют отношения к расследо-
   ванию.
   Комиссия: Обвиняемый Аугусто Меса! Не забывайте о своем положении.
   Обвиняемый: Извините.
   Комиссия: Какова, по-вашему, причина закрытия факультета?
   Обвиняемый: Я нахожу, что это была воля слушателей.
   Комиссия: Объясните.
   Обвиняемый: Слушатели поняли, что создание факультета не угрожает основам и
   развитию.
   Комиссия: Какого вы мнения о курсе обучения?
   Обвиняемый: Считаю, что на первом году обучения необязательно проходить ста-
   жировку.
   Комиссия: Где вы проходили стажировку?
   Обвиняемый: В техническом отделе факультета, а также в специальных лаборато-
   риях. В этих лабораториях мы занимались программным моделиро-
   ванием процесса саморегулирования.
   Комиссия: Ваши занятия выходили за рамки чисто теоретических исследо-
   ваний?
   Обвиняемый: Нет.
   Комиссия: Вы признаете, что ответственны за нарушение ст.125 Уложения, а
   Также за участие в Преступном Заговоре?
   Обвиняемый: Нет.
   Комиссия: Почему? Результаты расследования говорят об обратном. Следст-
   вие установило, что вы виновны.
   Обвиняемый: Я не понимаю, что такое виновность.
   Комиссия: (охраннику) Принесите толковый словарь.
   Обвиняемый: Не нужно. Я вспомнил, что такое виновность. Я не виновен.
   Комиссия: Поясните.
   Обвиняемый молчит.
   Комиссия: Поясните.
   Обвиняемый: Потом.
   Комиссия: Вы будете подвержены ликвидации.
   Обвиняемый: Как скоро?
   Комиссия: Это решит Высшая Комиссия. Мы только выясняем степень пато-
   логичности.
   Обвиняемый: К каким выводам вы пришли?
   Комиссия: Об этом вам сообщат позже. Подобные преступления совершают
   лица с показателем патологичности между 8,1 и 8,15 по шкале
   Мэтьюза.
   Обвиняемый: В чем целесообразность этих данных?
   Комиссия: Чисто статистическое мероприятие.
   Обвиняемый: Я согласен дать некоторые показания.
   Комиссия: (ассистенту) Подключите к обвиняемому оборудование. Исследование
   только дзета-ритма.
   Комиссия: (обвиняемому) Вы замеряли объем мозга Лэнга?
   Обвиняемый: Да. 125 кубических дюймов. Соматических отклонений не обна-
   ружено.
   Комиссия: Где вы производили вскрытие?
   Обвиняемый: В лаборатории Организации.
   Комиссия: Что вы сделали с трупом?
   Обвиняемый: Предали Насмешке, как и требует наш Устав.
   Комиссия: Вас интересовали члены семей Правительства?
   Обвиняемый: Только на этапе стажировки.
   Комиссия: Вы хотите сказать - в период обучения?
   Обвиняемый: Да, но это была самостоятельная работа, и мы не получали мето-
   дических указаний.
   Комиссия: Вы были связаны с другими организациями?
   Обвиняемый: Чисто формально, только через ежемесячный Бюллетень.
   Комиссия: В ежемесячном Бюллетене вы писали. Что у Лэнга через 35 минут
   после умерщвления глаза приобрели усредненный показатель вы-
   пуклости, и произошла регенерация пигмента радужной оболочки.
   Какие выводы вы сделали?
   Обвиняемый: Выбытием с поста путем умерщвления Лэнг доказал, что он был
   недостаточно подготовлен к посту. Он мог дестабилизировать
   процесс внутреннего регулирования.
   Комиссия: (ассистенту) Что показывает дзета-ритм?
   Ассистент: Нарушения в околомозжечковом пространстве.
   Комиссия: Какого рода?
   Ассистент: 1,2471
   Комиссия: Увеличьте разрешающую способность.
   Ассистент: Секунду... Так. 1,24709. Достаточно?
   Комиссия: (обвиняемому) Вам известно, что это значит?
   Обвиняемый: Держу пари, у всех вас выше.
   Комиссия: Кто у вас следующий на очереди?
   Обвиняемый: Мы сами.
   Комиссия: Самоликвидация?
   Обвиняемый: Да.
   Комиссия: Кто будет производить измерения и исследования?
   Обвиняемый: Параллельное звено нашего подразделения.
   Комиссия: Но самоликвидация противоречит здравому смыслу.
   Обвиняемый: Иерархия достигла определенной степени развития и уже может
   Служить материалом для соответствующих исследований.
   Комиссия: Результаты будут опубликованы?
   Обвиняемый: Да.
   Комиссия: Закончим сегодня на этом.
   (охраннику) Уведите обвиняемого.
  

ххххх

  
   анданте
  
   Но мы отвлеклись. Вернемся к Элу, брошенному в ущелье. Куда он идет? Зачем? К чему стремится? И чем его образ жизни хуже любого другого? Много таких людей бродит по свету...
   Ущелье кончилось, и начались джунгли. Сориентировавшись по компасу, Эл убедился, что тропа, в которую выродилась дорога, ведет к океану. Над джунглями кружил самолет-разведчик, но даже солнечный свет с трудом проникал сквозь несколько ярусов густой листвы. Эл шел весь день, через каждые два часа делая короткие привалы. Ночь наступила внезапно, и сразу стало прохладно. Устраиваясь на ночлег, Эл с удовольствием вслушивался в звуки ночных джунглей; мерный стрекот цикад, крики каких-то птиц - все дышало непривычным для джунглей спокойствием и безмятежностью, благотворно действуя на взвинченные нервы. Напряжение дня спадало. Эл курил и уже прислушивался к самому себе. Над головой в центре черной заплатки мерцала звезда. "Только я вижу ее, она моя, " - засыпая, подумал Эл.
   Проснулся он рано утром от чьего-то пристального взгляда. В метре от него на ветке сидел большой попугай, и склонив голову набок, внимательно смотрел на Эла. "Привет", - обратился к нему Эл, - "тебе чего?" Попугай испугался голоса и ушел по ветке на другую сторону дерева.
   Джунгли оборвались как-то сразу, и Эл замер, восхищенный. Перед ним раскинулась неповторимой красоты лагуна. Берега ее уходили вдаль, постепенно изгибаясь влево и закрывая от взора выход в океан. Пурпурно-красная заря сочилась кровавыми каплями по нежной голубизне залива. Мир, прохладный от сна, медленно и лениво начинал шевелиться, как очнувшийся исполин, потревоженный неуместным вмешательством стихии. Божественно-золотистый песок воспроизводил следы ночных пилигримов - маленьких обезьян, обитавших в расположенной невдалеке роще тропических пальм и под покровом ночи стремящихся насытиться влагой.
   Одинокая стрекоза, вибрируя прозрачными крыльями, разорвала безмолвие рассвета диссонансом движения. Мгновение спустя тишина опять спустилась на побережье, безучастно поглотив скрывшееся за деревьями насекомое.
   Лагуна постепенно меняла цвет - был час отлива, и отступающая вода обнажала коралловые отмели, беспорядочно разбросанные щедрой рукой природы по зеркалу залива.
   Грусть рассвета проходила, уступая место разнузданной власти солнца. Лагуна, стряхивая остатки сонной одури, скривилась в саркастической усмешке, вязко и нехотя появилась рябь, волны с мягким шелестом пытались отвоевать отданное суше пространство. Из рощи, умытой ночным дожем, вышел молодой леопард. Зачарованно и наивно он осмотрелся по сторонам, потянулся, втянул зыбкий воздух, и словно обеспокоенный чем-то, устремил взгляд вдоль берега.
   У самой воды неподвижно лежал человек. Руки его судорожно впились в песок. Лица видно не было, то, что когда-то называлось военной формой, едва прикрывало тело, из спины неестественно, как что-то постороннее, торчала рукоять ножа.
   Сделав несколько пластичных прыжков, леопард приблизился к человеку, обнюхал и равнодушно лизнул руку.
   Эл вышел на берег. Леопард удивленно посмотрел на него и нехотя затрусил к джунглям. Эл подошел к трупу и обыскал карманы. Документы оказались в таком состоянии, что разобрать что-либо не было никакой возможности...
   Через несколько минут Эл плескался в ласковой воде лагуны. Выкупавшись, он позавтракал и растянулся на песке, подставив бронзовое тело солнцу...
  

Интерлюдия.

аллегро

  
   .... Тяжелые сумерки ложились на землю, серая туманная дымка окутывала окраина города. Зажигались первые фонари, их блеклый свет тускло освещал безлюдные улицы. Серебристыми блестками роились снежинки в мутной пустоте мира. Заиндевелые, окаменело промерзшие деревья отделяли геометрически правильные стрелы зданий от холодного асфальта уходящей в темноту автострады.
   Холод проникал все глубже, руки немели, глаза предательски слезились. Откуда и куда он идет? Что было вчера, Хейль не помнил, настоящее - химера, будущего не существовало. Пустой и щемящий мозг удерживал только взрыв радости - короткой и безжалостной. Навязчивым бредом перед глазами стояла несвязная картина: шоссе, баррикада, гитара, смех. Смех счастья, смех небытья...
   Сквозь пелену смятения, Хейль услышал за спиной шаги. Нежелание встречи с человеком заставило его идти быстрее, но вскоре Хейль понял, что в этом нет никакого смысла. В запасе оставалась примерно минута, и Хейль привычным движением достал сигарету. Фатальная неизбежность встречи заставила сжать в кармане связку ключей - единственное имеющееся у него оружие.
   Услышав, что человек побежал, Хейль остановился и резко обернулся. Нож, разорвав куртку, прошел между левой рукой и туловищем. Молниеносным ударом Хейль оглушил человека. Стеклянные, на выкате глаза удивленно смотрели на отлетевший нож.
   Хейль понимал, что лежавшего человека нужно оставить, но в голове что-то щелкнуло. Он, не отдавая себе отчета, подобрал нож и начал медленно, методично, словно в каком-то трансе кромсать тело напавшего.
   Всю жизнь Хейль жил в постоянной опасности, изнеможении от страха, от вечно подавляемого в себе яростного, но бессильного возмущения. Все в нем изболело, издергано, изорвано. Каждое чувство с надрывом, с горечью.
   Напряжение резко сменилось гнетущим внутренним оцепенением, мысль то и дело тускнела. Очнувшись, Хейль увидел распростертое тело человека, и в нем сразу что-то оборвалось; тишина вечера, снег, улица, все окружающее стало странным, чужим, враждебным. Сквозь все это перед туманящимся взором Хейля проступила покойницкая, истерзанный труп Кристианы. В душе смешались страх, жалость к лежащему человеку, мертвая Кристиана, гнетущее, томительное, кажущееся в эту минуту кощунственное великолепие вечера, воспоминания о надругательствах в тюрьме. Зачем жизнь, зачем свет? Зачем все, если он все равно обречен, как Кристиана, как вот этот человек. И в исступлении Хейль снова стал бить ножом уже мертвого человека. Включился так называемый "механизм проекций", приписывающий собственную вину другим людям...
Внезапно Хейль заметил прерывистый синий огонь. Только отбежав в переулок, он осознал, что произошло. Не страх, а какое-то более сильное и властное чувство захлестнуло сознание; он понял. Что не в состоянии ни бежать, ни идти. В изнеможении Хейль опустился на снег, вялой, непослушной рукой потер виски, сплюнул.
   Он удивился, когда увидел человека, быстро шедшего к нему. Поравнявшись с Хейлем, человек нагнулся и внимательно посмотрел ему в глаза.
   - Плохи твои дела, приятель. Полиция наткнулась на труп и сейчас они будут здесь. Пошли со мной.
   Хейль медленно поднялся и молча, неровными шагами, пошел за незнакомцем. Им оказался парень лет двадцати с жестким лицом.
   Вскоре они подошли к стандартному двадцатиэтажному дому. Все окна были темными, и только на втором этаже выделялось желтое пятно. Дверь в квартиру оказалась не заперта, прихожая неприятно удивила своей пустотой. Сбросив верхнюю одежду на одиноко стоящий стул, они прошли в комнату. В комнате также стоял стул, у стены находилась старая железная кровать с рваным матрацем.
   - Виски на кухне. Спи, утром уйдешь, ни о чем не беспокойся.
   Ухмыльнувшись, парень исчез. Потушив свет, Хейль блаженно растянулся на видавшем виды матраце и мгновенно отключился...
  

Интерлюдия в интерлюдии.

   андантино
  
   ... Эта уютная комната была знакома Хейлю давно. С тех пор в ней ничего не изменилось; то же пианино, тот же книжный шкаф, письменный стол. Даже шторы на выходящем в городской парк окне были прежними.
   Что-то заставило Хейля подойти к письменному столу. Старые фотографии под стеклом, среди которых Хейль увидел и свою, книги, беспорядочно разбросанные небрежной рукой, листки с мало понятными пометками - все это вызывало щемящее чувство досады на неприятные жизненные коллизии...
   Где граница между закономерностью и карточной вероятностью? И есть ли вообще закономерность? Может быть, если сейчас, именно в этот момент, передвинуть на столе коробку спичек, то это окажет влияние на всю дальнейшую жизнь, а то и в корне изменит ее? А что, если попробовать? Но тогда невозможно будет узнать, как все сложилось бы, если не было бы этого действия, и вообще, была ли какая-либо разница. Банальщина. Или эти мысли запрограммированы, как, впрочем, и осознание этого милого фатализма?
   - Послушай, Рег, как ты считаешь, человек познаваем? - спросил Хейль, оторвавшись от чтения какой-то заповеди, висевшей над столом.
   - Только в самых общих чертах, если подходить к проблеме средствами обычного логического инструментария. Другие же средства познания большинством игнорируются или находятся в самой начальной стадии своего развития, хотя имеют солидный возраст. Я имею ввиду диалектический разум, а твой вопрос затрагивает, по-существу, все ту же проблему метода, до сих пор не разрешенную, и по-моему, в принципе не разрешимую... я считаю, что сознание замкнуто и непроницаемо. Оно выброшено в мир, оно обречено на существование наравне с остальными вещами. Добавить что-либо в него невозможно, реально лишь помочь человеку, даже в какой-то мере научить видеть самого себя, ощущать всю беспредельность своего сознания и до поры дремлющие в нем силы... Извини, Хейль, тебе может быть будет неприятно, но иначе я не могу...
   Рег достал из стола шприц, завернутый в марлю, несколько ампул. Руки возбужденно дрожали, но глаза оставались холодными и спокойными.
   - Героин?
   - Да. Но ты не думай, я не связан с подонками. Я получаю его сам, и это намного проще, чем вопрос, который ты задал.
   Рег пустил иглу вдоль вены, проткнул ее, взял пробу и начал медленно вводить жидкость.
   - Самое страшное, когда я снова вижу все это, весь этот абсурд. Но случается это, к счастью, очень редко...
   Встав с кресла, он подошел к проигрывателю и поставил диск из альбома "За морем кончается война". Грустный голос певца рассказывал о береге моря в неизвестной стране. Девушка заглядывает в глаза юноше, в них мелькают обрывочные картины. Микроскопически точное описание городской свалки, убийства собак, драки, скотоложество. В финале - гибель людей в потоках грязи и нечистот.
   Хейль понял, что здесь он лишний, и пожав Регу руку, вышел из квартиры.
  

ххххх

   аллегро
  
   ... Пробуждение было нервным, увидев перед собой людей, Хейль сразу понял, в чем дело. Их было восемь человек, они стояли по периметру комнаты, вчерашний парень сидел на стуле. Они внимательно следили за каждым движением Хейля. Тишина раздражала. Сев на кровати, Хейль вопросительно посмотрел на них. Он узнал двоих из организации.
   - Твои взгляды в последнее время разошлись со взглядами руководства. Ты не выполнил порученную тебе акцию. Кроме того, ты убил нашего человека. Мы судили тебя. Ты все понял?
   Хейль почувствовал, как тошнота от желудка подбирается к горлу, пальцы мелко дрожали. Пружина жизни давила на мозг. Предчувствуя блеск лезвий, Хейль обратился к вчерашнему парню:
   - Послушай, но тот тип сам хотел меня убить. Я только защищался. А ваша организация меня больше не устраивает. Я выхожу из нее. У меня есть на это право, оно гарантировано уставом. Я разочаровался и устал. Как вы могли судить меня без меня?
   Молчание.
   - Подумайте, уничтожив меня, вы ничего не выиграете. Возня с телом...
   Стук в висках постепенно стихал.
   - Я уеду отсюда, все будет забыто, все канет в Лету...
   Парень равнодушно грыз ногти и смотрел в пол. Лица остальных тоже ничего не выражали. Хейль ясно ощутил, что ситуация тупиковая. Продолжая что-то говорить, он подошел к окну. Пружина распрямилась; ударом ноги осадив человека, стоявшего у окна, Хейль вскочил на подоконник и спиной выдавил стекло. Не было ни звона разбитого окна, ни ощущения полета, ни боли удара. Пушистый сугроб поглотил человека.
   Через несколько мгновений Хейль пришел в себя, на отбитых, но целых ногах вышел на асфальт и оказался у подъезда здания. Оглянувшись по сторонам, он увидел автостраду, проходящую в сотне метров от здания и прозрачный парк. Долго выбирать не приходилось, и Хейль, пересиливая появившуюся боль, заковылял к автостраде. Ранний час, редкие машины проносились мимо, не обращая ни малейшего внимания на стоявшего на белой линии человека. Обернувшись, Хейль увидел, как от здания отделились фигуры нескольких людей.
   - Ну вот и все. Кристиана умерла, теперь и мне пора, - апатично подумал Хейль.
   Неожиданно, визжа тормозами, остановилась несшаяся на огромной скорости машина. Пробежав по скользкому асфальту, Хейль распахнул дверцу и обессилено рухнул на мягкое сиденье.
   - Ради всего святого... Быстрее!
   Еще не отдышавшись, он увидел, что машина медленно разворачивается. Убедившись, что дверцу заклинило, а на другой нет ручки, Хейль последним конвульсивным движением ударился виском об острый угол пепельницы...
  

ххххх

   анданте
  
   - Да, могло быть и так, - думал Эл. - Но скорее всего, все было иначе.
   Эл не спеша шел вдоль берега. Пряные ароматы джунглей смешивались с запахами океана, придавая воздуху чуть ли не осязаемую вязкость, пронизывая все клетки души, вдыхая во все свежесть и жизнь. Перевал, с которого спустился Эл, был закрыт облаками. Стена гор казалась застывшей волной, которая с секунды на секунду возобновит свой когда-то прерванный бег. Волна была испещрена черными складками, подчеркивающими, подобно человеческим морщинам, ее возраст.
   "Ты - колыбель среди ночного вихря, праматерь камня, кондора корона, сияющий коралл зари вселенской..." - вспомнились строчки Неруды.
   - Да здесь свихнуться можно от красоты, - закричал Хейль. - Когда я буду умирать, я не стану воспроизводить в мозгу картины детства, я не стану размышлять о случайности нашего рождения и бренности существования, я постараюсь вспомнить океан, горы и джунгли!
   Появился ветер. Океанская гладь вспенилась белыми гребнями волн. Соленые капли хлестали Эла по лицу, это было приятно. Старая чайка бросилась на песок позади Эла. Она отжила свое. В нескольких милях от берега маячил силуэт военного корабля. Впереди показались строения. Подойдя, Эл понял, что это брошенная рыбацкая деревня. Ветер усиливался, надвигался шторм. Эл решил пересидеть непогоду. Найдя хижину покрепче, он толкнул дверь и вошел внутрь. Две скамьи, грубо сколоченный стол и остатки убогой утвари составляли ее интерьер. В щелях свистел ветер. В углу валялись дрова, и Эл развел в очаге огонь. Стало тепло и уютно. Пошарив по полкам, Эл нашел остатки кофе и немного муки. "Много ли человеку надо", - подумал Эл, помешивая палочкой кофе.
   " Поживу-ка я здесь дня два. Черт его знает, что там впереди, а тут спокойно. Отдохну."
   Закурив сигарету, Эл привалился спиной к двери и, прихлебывая раскаленный кофе, уставился на огонь. Память опять возвратила его в прошлое...
  

Интерлюдия.

аллегро

   ... Орест встал из-за стола и приоткрыл окно. Внутрь ворвался бесформенный звук улицы.
   - Не могу без горечи говорить об этом человеке. Должно быть, в молодости он тоже чего-то хотел. Трудно поверить, что могло быть иначе.
   Говоря это, Орест печально смотрел на детскую песочницу в центре П-образного двора. Обернувшись, он продолжал:
   - Обидно, но я видел старую фотографию, он там снят рядом с сыном. Что меня поразило - так это их глаза - абсолютно одинаковые, маленькие, бездумные. Несмотря на это, меня что-то в нем привлекает, что-то с ним связывает. Все-таки, старый друг... Эл, ты слишком несправедливо к нему относишься, нельзя так. Он такой же человек, как и мы с тобой. Раньше он много говорил о месте в жизни, о поисках пути.
   - О, да! Я помню его социологические концепции! Он брал в руки книжку только после просмотра очередного шоу по телевизору, за чашкой вечернего чая. Он даже брался судить о людях, впоследствии погибших в горах.
   Скептическая улыбка обозначилась на губах Эла.
   - Ор, я прошу тебя, не вспоминай при мне ни о нем, ни об ему подобных. Одно время он пытался найти контакт с нами. Через год, правда, он размяк, появились новые взгляды, порожденные не то трусостью, не то богоискательством.
   - Неспособность не означает трусость, - заметил Орест.
   - Да, конечно, особенно если не учитывать несколько запоздалую поставку информации заинтересованным лицам. Кстати, ты недавно ездил на Острова. Цель?
   Орест на минуту задумался.
   - Ты не станешь отрицать, что взгляды со временем меняются... Люди на самом деле несколько лучше, чем они выглядят, когда их сущность описывают словесно. Чем дольше человек живет, тем больше он привязывается к самым обыкновенным вещам. Я не вижу в этом ничего плохого. Это естественно. Я не могу терпеть боль. В управлении меня пытали током, я вынужден был дать некоторые показания. Но я никого не выдал.
   Орест достал с полки бутылку и наполнил стакан. Выпив, он стал говорить быстрее:
   - А что тебе нужно? За что и за кого ты борешься? Людям ничего этого не надо. Вы все им не нужны. Даже в лучшем для вас случае, то есть, если вы победите, повторится старая притча о поводыре и овцах. Люди всегда останутся в рамках житейских отношений, а они-то никогда не претерпят изменений. Вы топите реальность в потоке идей. Об освобождении говорить бесполезно. Люди, выполнив свои социально-экономические функции, вернувшись в уютные квартиры, могут заниматься чем угодно - музицировать, не соглашаться с правительством и тому подобное. Функционируя таким образом, они живут, общаются с такими же, наслаждаются жизнью со всеми ее радостями и невзгодами...
   Даже если вы замените составные части структуры качественно новыми, сама структура от этого не изменится. Это тебе, надеюсь, понятно?
   Эл посмотрел на часы, встал и пошел к выходу. Ему показалось, что он дотронулся до чего-то липкого и холодного.
   - Похоже, что он действительно так думает, но зачем было все это рассказывать мне? Или это игра?
   Выйдя на улицу, Эл обрадовался ночи. Ночь успокаивала, придавала мыслям желанную неторопливость и ясность. Эл не любил стен домов и поэтому шел посередине улицы. По привычке он начал ворошить прошлое. Раньше некоторые взгляды представлялись расплывчатыми, требовалось детальное осмысление, доработка многих тонких моментов. Смысл всего - найти полный жизненный эквивалент. Большинство ограничивало поиски в глубинах своего Эго, не затрагивая более высокие пласты мозга. Это вело или к солипсизму, что являлось аномальной деятельностью подсознания, или к замыканию взглядов на личной деятельности в пределах, определяемых устоями и укладом жизни. "Я" равно "Я". К такой формуле человечество пришло давно, но практическая реализация ее представляет трудность и в современном мире. Раньше эти затруднения были связаны с господством неоспоримой "высшей воли", теперь мир неузнаваемо исказился, кровоточащее сознание стало его символом, государства-спруты опутали человечество иррациональной, всепроникающей властью. Индивид в наше время лишен даже иллюзии свободы, хотя слово это становится одним из самых расхожих.
   Заморосил дождь, столь частый в этих широтах. Задрав голову, Эл с наслаждением подставлял лицо теплым каплям. Дождь оказывал на него не меньшее влияние, чем хорошая музыка. Так как же быть с этим эквивалентом? Кому везло, кто-то прилагал усилия. Часто эквивалент заменялся суррогатом, но тогда включался механизм проекций, и этим достигалось некоторое приближение к известной формуле. Эквивалент зависит от человека, от его потребностей. Это ясно. Экзистенциалисты постигают эквивалент только в пограничных состояниях, но ведь человек, вообщем-то, отрицательно относится к негативным ситуациям, предпочитая, если они все-таки случаются, предаваться эмоциям, которые, по своей сути, устраняют реальность, заслоняя, преобразуя ее. А если без эмоций?
   Эл направился к окраине города, рассчитывая сесть там на пригородный поезд, идущий к побережью...
  

ххххх

   Если и есть на земле люди, знающие истину, испытавшие Откровение - им никто не поверит. Когда Откровение коснется каждого, тогда человечество поймет самое себя. К сожалению, этого не случится.
  
   анданте
  
   Ночью была буря. Шквальные порывы ветра сотрясали хижину. Эл лежал в полудреме, когда сквозь завывания ему послышался голос Хейля. Эл не придал этому значения - мало ли, какие звуки синтезирует шторм, как вдруг в мозгу что-то щелкнуло. Как тогда, в ущелье. Голос Хейля раздался внутри хижины, совсем рядом, у изголовья. Голос совершенно отчетливый, громкий, со всеми интонациями. Но, что самое страшное, речь Хейля состояла из абсолютно бессмысленных буквосочетаний, она была похожа на звук магнитофонной ленты с записью человеческой речи, но поставленной задом наперед. Эл поднял голову и в ужасе осмотрелся. Огонь в очаге догорал, в его неверном свете было ясно, что в хижине никого нет. "Опять," - подумал Эл. "Опять это". Страх не проходил, и Эл вынужден был достать сигарету. Глубоко затягиваясь, он прислушивался к неистовству природы. Внезапно в хижине стало светло, и Эл не только увидел, но и почувствовал...
   ... К вечеру правительственные войска начали окружать последний мятежный квартал городка. Все знали, что их ждет в случае поражения - этому учил весь опыт восстания. Выстрелы закончились, но долгожданная тишина не наступала; раздавались стоны раненых, крики детей.
   Нагнувшись, Хейль веткой чертил на песке план квартала. Окружавшие его смуглые люди курили и, молча следили за концом ветки. Несмотря на усталость, в их позах чувствовалась внутренняя напряженность. У многих в квартале жили семьи.
   Хейль часто задумывался над вопросом, вправе ли он, европеец, руководить ими. Но они ведь сами выбрали его...
   Во двор вбежал щуплый бородатый мужчина, известный в отряде под прозвищем "Доктор". "Доктор" действительно имел медицинское образование.
   - Пошли, - тихо сказал он и грустно улыбнулся.
   Хейль быстрым хриплым голосом начал распределять людей по опорным пунктам...
   Через полчаса ружейной перестрелки Хейль услышал лязг гусениц. Дальнейшее сопротивление могло превратиться в бойню. Хейль выругался и выстрелил в серую фигуру, неумело залегшую за деревом, затем отполз и крикнул ближайшему бойцу:
   - Отходим в горы, предупреди остальных! Жители, кто захочет, пусть идут с нами.
   На боковой улице собралась добрая сотня людей с детьми и пожитками. Они жались к стенам домов, опасаясь разрывов снарядов. Хейль, отдав команды, шел в конце колонны - процессии и думал об этой раздираемой противоречиями стране, об ее мужественных людях...
  
  
  
   ... Сон был изнуряющий, страшный. Небо начало быстро темнеть, когда отряд с жителями городка подошел к горам. Уставшим людям необходим был отдых, но опасность преследования заставляла всех двигаться вперед. Группа подошла к каменистому подножию, и Хейль с товарищами пошел впереди. На вершине - лес, затем еще десяток миль и - лагерь. Можно будет развалиться в гамаке, закурить сигару, поговорить...
   Внезапная мысль вспышкой ослепила мозг: а если появятся вертолеты? Все будут сожжены напалмом. Он тоже. Такое количество людей они обязательно заметят с воздуха. Исход ясен - смерть. Он будет уничтожен. Хейль чувствовал, что его словно подменили. Сознание деградировало. Как избежать? Есть ли выход? Оторваться от группы, исчезнуть! Но его не отпустят без охраны. Заботятся... Какое им дело до моей смерти, думали бы о своей!
   Дальше Хейль вообще ни о чем не думал. Выхватив у сзади идущего бойца ручной пулемет, он начал быстро карабкаться вверх. Обернувшись, чтобы перевести дыхание, Хейль увидел под собой, метрах в тридцати, бесформенную массу копошащихся людей. Он направил на них ствол и нажал на спуск. Люди падали моментально, резко сгибаясь пополам. Диск перестал вращаться, пришлось вставить новый. Какая-то женщина продолжала идти к нему, но потом и она ударилась лицом о камни. Теперь жизнь, свобода! Неожиданно Хейль увидел Эла. Хейлю показалось, что тот появился из-под земли.
   - Стой, не подходи! - заорал Хейль и дал длинную очередь перед ногами Эла. Каменная пыль на мгновение скрыла фигуру. Эл продолжал идти...
   - Командир, - пронеслось над ухом, - рассвет!
   Пробуждение было нервным и внезапным. Хейль проснулся в той фазе, когда сны отчетливо запоминаются в сознании. Он дрожащей рукой отодвинул рукав куртки и посмотрел на часы: 5.30
   - А что, если я действительно мог бы тогда так подумать? Хейль понял, что он обязан постараться все вспомнить, проанализировать...
  

Интерлюдия.

аллегро

  
  
   ... - Три Хирона за двадцать лет! Поражение империализма на Плайя-Хирон было не единственным. Вторым Хироном была Ангола.
   Хейль с Бартоном шли по едва тронутому зарей городу.
   На перекрестке какой-то парень держал в руках бутылочные осколки. Предрассветное небо красило их бездонно-голубой синью. Увидев людей, он бросил стекляшки, пнул по ним ногой, засмеялся и поплелся к реке.
   - Третий Хирон - Эфиопия, продолжал Бартон. В 1977 я оказался в четвертом объединенном центре в Анголе. Там некоторым иностранцам, в том числе и мне предложили, используя наши связи выяснить истинную подоплеку акций ЭНРП, и по-возможности, оказать давление на ее лидеров. Эта народно-революционная партия была второй по численности партией в стране, открыто выступавшей против центрального правительства. CIA к этой партии не имело никакого отношения, чего не скажешь о других оппозиционерах - ЭДС. Уже при мне было осуществлено покушение на Менгисту Хайле Мориаме. Чьих это рук дело, так и осталось невысненным. Студенты из ЭНРП - странный сплав религиозного фанатизма и крестьянского левого активизма. ЭДС был связан с США через военный радиоцентр в Эритрее и информационный центр в Аддис- Абебе; после того, как они были закрыты, связь проходила через посольские каналы. Впрочем, тебя это мало интересует. Впервые в военных действиях я участвовал в марте 1978 в Огадене. Там дислоцировались также кубинские части, но мы были распределены по отрядам народной милиции как инструкторы. Мои первые сотни километров военных дорог, первые ранения. В апреле Сомали было вынуждено отвести войска с территории страны, напряженность несколько спала. Я вернулся в Анголу для прохождения стажировки. И жизнь показывает, что не напрасно. Видишь - намечается четвертый Хирон - Афганистан. И мы следим за развитием ситуации, пока не вмешиваясь... Ладно, хватит говорить об этом. Пойдем выпьем по чашечке кофе с коньяком; надо взбодриться, у меня сегодня трудный день. Кстати, ты обещал кое-что рассказать о некоторых метафизических проблемах.
   - Хорошо, но сначала выпьем кофе, - рассмеялся Хейль.
   В кафе никого не было. То и дело обжигая руку паяльником, возился с магнитофоном бармен.
   - Замени в инверторе четвертую серию на пятую, повысится стабильность, - посоветовал Хейль, беря чашки.
   Бармен недоверчиво посмотрел на него и ухмыльнулся:
   - И так работает...
   - Начну с того, с чем ты не можешь не согласиться, - сказал Хейль Бартону.
   - В данное время человек находится в состоянии отчуждения, другими словами, у человека нет своей судьбы, своей жизни, своей работы, нет возможности непосредственно самому формировать идеи исходя из ситуации, из необходимости своего класса и своего труда, и он поддается мистификациям и идеологиям, ведущим его к гибели. Мы хотим одновременно освободить его от идеологических мистификаций, которые мешают ему демократически осуществлять свободу, и по линии социальной - от любой формы эксплуатации, которая и делает его человеком отчужденным. Далее. Свобода, как первое условие действия, сама ничем не обусловлена, не подчинена никакому "логическому" детерменизму, необходимости, но в то же время, свобода возникает в действии и становится поступком. Поступок совершается через мотивации и цели свободы.
   - Могу продолжить твою мысль. У свободы нет сущности, но сам поступок, действие, факт обладает сущностью. Однако, поступок организуется "безответственной" свободой. Значит, невозможно в связи с поступками говорить об объективных критериях оценки. Ни намерение, ни последствия поступка не могут быть реальной основой моральной оценки. Все это простые вещи, но им мало кто уделяет внимание.
   Они взяли еще по кофе и долго сидели молча.
   - Знаешь, Бартон, - наконец заговорил Хейль. Моя жизненная линия, как и твоя, была не совсем прямой. Многое пришлось пережить. Некоторые установки прежних лет претерпели изменения. Но я не жалею об этом. Ценности остались ценностями; тут процесс эрозии не затронул меня. Да и насчет изменений - скорее не изменения, а дополнения к ранее существовавшему. Естественный процесс познания. Я зашел как-то к Регу. Меня поразила его мысль о том, что сознание замкнуто и непроницаемо.
   - Рег - сломленный человек.
   - Не суди, Бартон, ты его не знаешь. Он не может отойти от Вьетконга. Но дело не в этом. Он сказал, что сознание замкнуто, и другое сознание находится по ту сторону нашего понимания, за его пределами. Со мной вчера произошел такой случай. Я сидел в парке, ждал Эла и о чем-то думал. Внезапно я почувствовал себя в кольце. Внешне ничего не изменилось, только все вокруг меня стало вязким и упругим. Я попытался мысленно выйти из этого пространства, но ничего не получилось. Я собрал все силы и сосредоточился. Граница чуть-чуть отодвинулась, и я понял, что мои усилия тщетны. За пределами этой своеобразной тюрьмы было что-то, что я не мог ухватить и втянуть в мое пространство. И тут я ощутил, что это - граница моего разума.
   - Вообщем-то, я чувствовал похожее. Не так отчетливо, конечно. Все изменяется вокруг меня, что-то происходит с моим внешним я, с другими людьми. Сколько я себя помню, я всегда находился в соответствии с самим собой, мне подвластны все человеческие чувства, всякие сдвиги, вносимые извне, вызывают ненужную дисгармонию в моих отношениях с самим собой. Мой мир охватывает почти все бытие, и мне доставляет огромное удовольствие блуждать по лабиринтам своей души, отыскивая тайники, хранящие вековые тайны...
   Выйдя из кафе, они обратили внимание на вооруженных автоматами полицейских, стоявших на всех ближайших перекрестках. "Доблестные стражи покоя граждан, верные сыны и защитники демократии" - вспомнил Хейль заголовок статьи в какой-то правительственной газетенке.
   - Теперь мы не скоро увидимся, - сказал Бартон. У меня билет на самолет в Турин, чем все кончится - не знаю. Так что хотелось бы знать твои планы.
   - Они не изменились, - медленно произнес Хейль. Сделав паузу, он продолжил:
   - Примерно через месяц я буду на месте.
   - Валяй. И постарайся наладить связь с нашими группировками в соседней стране. Они не откажутся оказать материальную поддержку движению. Ну вот и все. Привет Элу. Счастливо!
   - !Hasta la vista!
   Бартон остановил такси, открыл дверцу, и обернувшись, посмотрел на Хейля. "Хочу, чтобы душа была чиста как лотос", - подумал Хейль. Постояв минуту в задумчивости, Хейль вернулся в кафе, сел за стойку и заказал коктейль. Потом другой... Не страсть, не любовь, не преданность идее, не радость успеха, не заинтересованность, не то или иное настроение, состояние души, даже не мир материальных ценностей, а раздражение лежит в основе современной жизни. Все более и более обыденным состоянием для всех людей становится чувство незавершенности, временности, нереальности происходящего, и поэтому искусство середины и конца века есть искусство абсурда, оно имеет дело с категориями незаконченности в их восходящей последовательности, его стиль - это стиль разлома... Люди, отупев от недоконченности, сходят с ума...
  
  

ххххх

анданте

   Проснулся Эл с тяжелой головой. Тело ломило. Шатаясь, Эл вышел наружу. Ни малейшего дуновения ветерка. Далеко на северо-западе вертикально вверх поднималась плотная стена дыма. Было неспокойно. Птицы и насекомые умолкли. Телега жизни дребезжа волочилась вперед, нагруженная краеугольными камнями бытия. В мозгу звучала сточетвертая симфония Гайдна. "Отчего столько дыма" - равнодушно подумал Эл. Хотелось есть и спать. Или, по крайней мере, не двигаться. "Сон есть естественная реакция на скуку и тупость окружающей среды" - вспомнилась фраза Бартона. Эл откусил от испеченной накануне лепешки, и пересиливая себя, пошел на берег. Раздевшись, он выстирал шмотки и уже с удовольствием окунулся сам. Сознание постепенно разжималось. Эл медленно поплыл к линии горизонта...
  

Интерлюдия.

   аллегро
  
   ... На стене висел большой портрет Че Гевары. Че был снят во время выступления на конференции в Пунта-дель-Эсте. Голова гордо откинута назад, он держится свободно и уверенно. За ним вся левая Америка. Кажется, еще секунда, и раздастся его глуховатый голос.
   Хейль отвел взгляд от портрета и повернулся к сидящим за столом людям. Три пары глаз с тревогой следили за ним. Сбор группы был незапланированным, а это, как правило, не предвещало...
   Нет, не то. Не о том. Незачем.
   ... - Вы ждете, когда автомобиль остановится и трогаете, набирая предельную скорость. Номера замажете грязью. Огонь по стеклам открываете еще на подъезде. Вот здесь, - Хейль ткнул пальцем в схему, - будет стоять вторая машина...
   Опять не то. Мысли путались. Было не сосредоточиться. Может, это?
   - Все идет к концу.
   - К какому концу?
   - К закономерному.
  
   - Че, камарадо, они обложили нас!
   - Че, их много, очень много!
   - Че, я вижу среди них американцев!
   - Что будем делать, Че? Отсюда нам не уйти!
   - Че, очнись, очнись, компаньеро! Ты слышишь меня, очнись!
   - Только не сейчас, надо попытаться уйти через ущелье, нам крышка, это последний
   день нашей жизни, Че, почему ты не слышишь?!! Спаси нас!!!
   - Не ори, идиот! Командиру плохо, мы должны сдохнуть, но спасти его. Твоя и моя
   жизни ни черта не стоят, если умрет этот парень. Подстрели-ка лучше вон того типа!
   - Ребята, Че уже может двигаться, уходим...
  
   И это не то... А, вот, вспомнил. Монолог Бартона.
  
   ... - Два месяца я провел за чтением "Капитала", но когда я отложил книгу, мне стало ясно, что я остался анархистом, коим и останусь навсегда. В те дни, когда мне было особенно тяжело, я обращал свой взор к церкви.
   Бартон замолчал и расплатился за кофе. Хейль внимательно смотрел на дверь кафе, в которой с минуты на минуту должен был появиться Эл.
   - Ладно, подождем его в парке, это здесь недалеко, через проспект, - наконец сказал он.
   Усевшись на камейке, Бартон продолжил:
   - Эпоха либерализма исчерпала себя в катаклизмах войн. До этого буржуазные государства еще кое-как уживались с понятием гуманизма. Мир не замедлил своего развития, цивилизация падает в пропасть, у которой нет дна. В новых условиях угнетены не государство, не клан, не нация, а личность. Поэтому я считаю бесперспективным любое действие, направленное на освобождение масс. Марксисты делают ставку на свободу коллективов, отводя свободе личности второстепенную роль. Мы же считаем, что должно быть наоборот. Свобода масс не всегда подразумевает свободу личности, свобода здесь рассматривается только как свобода в экономическом отношении. Свобода каждой отдельной личности предопределяет свободу группы, клана, массы. Это простая логика, с которой стыдливо не желают считаться коммунисты. Но тогда в чем же разница между коммунизмом и анархизмом? Ведь у нас одна цель - отсутствие государства и тотальная свобода. Движущие силы? Это сложный вопрос. В последнее время мы все больше обращаем внимание на американский тип экзистенциалиста. Он принципиально отличен от мюнхенских студентов, усердно штудирующих труды Ясперса и Хайдеггера, от парижских юродивых от экзистенса. Ему чуждо и кабинетное умствование и погружение в наркотические глубины бытия. Американский экзистенциалист, я считаю, истинный аутсайдер.
   Аутсайдер по-настоящему опасен и не боится ничего на свете. Он - личность вне морали и вне закона, человек в подполье, откуда мир и цивилизация представляются ему обреченными. Дерзко отрицающий все и вся, не спеша, с горькой усмешкой бредет он по улицам городов-гигантов, готовый за любым поворотом встретить смерть и первую же вспышку спички, от которой случайный прохожий прикуривает сигарету, понять, как зов судьбы, повелевающей сжечь город. Он готов ко всему. Он, единственный свободный, несет в себе всю ярость и любовь, все простодушие и весь демонизм, всю обреченность, скорбь, иронию сегодняшнего мира. Он - последняя надежда на спасение этого мира от безумия, от гибели. Аутсайдер - сверхчеловек 20-го века. Экзистенциализм - философия подполья, где начинается новая переоценка ценностей. И она начинается с требования забыть все, что ты знал о жизни, обществе, людях, себе самом. Быть на положении Белого негра. Необходимо противопоставить страху коллективной обреченности, сознаваемой всем обществом обретение собственной персональной смерти. Только нося в душе уверенность, что умрет по-своему, не так, как приговорены умирать все, личность обособляется, индивидуализируется как экзистенциалистская. Аутсайдер - прежде всего человек, знающий что, поскольку мы все, коллективно, поставлены перед необходимостью жить под постоянной угрозой смерти - мгновенной, если ее принесет война, сравнительно быстрой, если она - дело рук государства, или же медленно умирая от благомыслия и законопослушности, удушающих все творческие и мятежные инстинкты, - единственный животворный ответ на это - принятие смерти как нормы, жизнь в готовности умереть в любую минуту, существование без корней, потусторонне, путешествие без карты в страну мятежных велений собственного "Я"...
   Современный человек может выправиться, лишь преодолев свой рационализм. Апофеоз иррационализма - "логика психопата" с ее тайным, истинно экзистенциалистским значением. В новых, тоталитарных условиях сублимация стала невозможной. Поэтому неврастеника сменяет психопат. Именно в характеристике крайнего психопата я обретаю реальную опору экзистенциалистского протеста личности, вступающей в единоборство с обществом. Психопат - это бунтовщик без повода, агитатор без лозунгов, революционер без программы, личность, очищенная от страха, покорности, пассивной созерцательности.
   Одичание, но только для избранных, способных возвыситься до экзистенциалистского экстаза упоения смертью, одиночеством, обреченностью, безумием. Мысль о новой гибели масс страшна тем, что заставляет личность забывать о своей исключительности, чувствовать себя равной со всеми. Впервые за всю историю цивилизации, а может быть, и за всю историю человечества, приходится жить с загнанным вглубь сознанием, что и те из нас, чья личность тончайшим образом филигранна, а мысли изощрены, и те, у кого ни своего лица, ни своих мыслей могут быть приговорены, как совершенно равные, к тому, что смерть каждого из нас станет лишь цифрой гигантской статистической операции, в которой наши зубы будут пересчитаны, волосы собраны, а про то, что это была именно твоя смерть, никто и не узнает, ее ничем не почтят, она пройдет незамеченной...
   Слушая Бартона, Хейль не заметил, что солнце уже давно стало оранжевым. Интересно, что за человек этот Бартон? Как он закончит?
   - Послушай, Бартон, но, ведь, поскольку аутсайдер живет ненавистью, некоторые из них представляют живую заготовку для элиты штурмовиков; они пойдут за первым же, наделенным магнетической притягательностью вождем, чьи взгляды на массовое убийство будут изложены языком, который заденет их за живое.
   Бартон удивленно посмотрел на Хейля.
   - Не занимайся морализмом. Это удел слабых... Мне пора.
   Бартон поднялся и пошел в сторону шоссе. Оставшись один, Хейль внутренне расслабился.
   - Что с Элом, - подумал он, перебирая всевозможные варианты. Жду еще десять минут и ухожу.
   ... Сограждане! Честь и слава вашим традициям! Мы выиграли войну, но не знаем, что делать дальше!
   Итак:

Конец 1

  
   темп любой
  
   ... Настоящее одиночество началось для Эла утром 3 июня. Нехотя вылез он из постели, подошел к окну, за которым сияло яркое солнце: день обещал быть хорошим. Улица была до неправдоподобного пустынна. Утро понедельника, люди должны на работу, детишки в школу, машины - обгонять друг друга, торопясь проскочить под зеленым глазом светофора. Но улица словно оцепенела. Дома, деревья, застывшие автомобили и ... никого. Наспех одевшись, Эл бегом спустился к соседкам, старым девам, которые всегда раздражали его беспрерывным пением. С какой радостью он услышал бы сейчас их голоса! Квартира, как и все другие, была пуста. Ни в доме, ни на улице, ни на площади, куда, задыхаясь, побежал Эл, предположив, что какое-то невероятное событие собрало всех жителей города у ратуши, - НИКОГО. День второй, третий Эл еще надеялся, что все объяснится, все будет, как прежде. Но дни шли, и неумолимая истина встала перед ним: ВОКРУГ МЕНЯ ИСЧЕЗЛО ВСЕ ЖИВОЕ.
   Я не слышал больше ни человеческого голоса, ни лая собак, ни жужжания пчел, ни чириканья воробьев. Ничего. Все время страшная тишина.
   И Эл начал свое мучительное соло на скрипке. Соло, хотя его никто не слушал.
   Эл был один, совсем один. Вместе с окружающими исчезли все заботы - не надо было ни к кому ходить, зарабатывать деньги, стоять в очередях. Продукты - сначала свежие, затем консервированные можно было брать сколько душе угодно. Деньги лежали в сейфах толстыми, бесполезными пачками. Все, что находилось вокруг, принадлежало мне. Я был ЕДИНСТВЕННЫМ ХОЗЯИНОМ... Поначалу, бывало, я испытывал даже что-то вроде удовольствия. Я один был хозяином, обладателем всего. Никого, кто беспокоил бы меня, мешал бы мне, запрещал то или другое. Достаточно толкнуть, или, в крайнем случае, высадить дверь. Можно открывать шкафы, ящики, комоды, рыться, рассматривать, выбирать. Никто не схватит за руку, не остановит. Все - мое... Никто меня не проверяет, никто не встанет передо мной и не скажет мне голосом босса: мой друг, я не совсем доволен вашей деятельностью... Вечерами Эл отдавался своему любимому занятию, на которое обычно не хватало времени: попыхивая отменной сигарой, писал книгу. Но какая сила гнала его от письменного стола, едва начинало светать? Что искал он, обладая всем - квартирой, досугом, сытой едой, хорошей одеждой, даже машиной - выбирай на улице любую! Надежда увидеть снова человеческие лица, услышать привычные голоса прогнала не только от письменного стола, но и из родного города. Он побывал в Питере, в издевательски пустой Ницце, добрался до Парижа, разыскал след Джиолы по ее письмам, хранившимся у сестры. Но к чему все это, если люди бесследно исчезли с лица земли?
   Только во сне Эл отдыхал душой: разговаривал с товарищами, препирался с соседками, бродил по улицам среди шумной нарядной толпы.
   Во сне? Нет, оказывается, сном было все остальное. Вернее, не сном, а расстройством психики. Он начал описывать свою странную историю, не надеясь, что ее прочтут. Читатель?
   Будет ли когда-нибудь у этой книги читатель? В момент, когда я пишу эти строки, я совсем этого не знаю и не могу надеяться.
   А читатели, сограждане, люди были рядом и с недоумением смотрели на странного человека, торопливо записывавшего что-то в потрепанной тетради. На него смотрели, но он не смотрел ни на кого и никого не видел. Его чувства, мозг были парализованы каким-то непонятным равнодушием к окружающим. Мы для него не существуем, - с тревогой говорили люди, глядя на склоненную фигуру, для него мы - фантомы, тени воспоминаний. Но в один прекрасный день тени оживут... и
  
   ... Он сидел на столе и стонал от злобы, безысходной тоски и навалившегося на него мрака. Мир был ужасен. Кругом царствовала тьма, она пронизывала все и вся, проникала в самые светлые уголки жизни, уничтожала все на своем пути и уже подступала к столу. Что-то неотвратимо приближалось, и человек это прекрасно понимал, сознавая, что сделать уже ничего не удастся, так как все предыдущие попытки были бесплодными и ни к чему не привели, а напротив, еще больше ухудшили его и без того тяжелое положение, которое, к тому же, грозило перейти в смертельно опасное как для него, так и для окружающей его жизни, пока еще ничего не подозревающей, но уже пропитанной темно-сизым мраком неизвестного, клубившимся во всем мире.
   Но вот злоба кончилась, тоска рассеялась и уступила место жажде неистовой деятельности, поддавшись которой человек принялся изо всех оставшихся сил отгонять мрак от стола. На какое- то время это ему удалось и неизвестность стала отступать, приоткрывая, обнажая свою смертельную сущность, которой человек, стиснув зубы, смотрел теперь прямо в глаза. Сущностью этой было НИЧТО, да, перед человеком ничего не было - не было стен, стола, дыма, окружающего мира, а было только страшное, невыносимое НИЧТО, которое пульсировало, появлялось и исчезало неизвестно откуда и неизвестно куда, наполняя душу липкими испарениями, не давая дышать, думать. Ничто было повсюду и его становилось все больше, оно сгущалось и опять начало принимать форму сизого мрака, ничто концентрировалось, изредка рассеиваясь и снова становясь гуще. В мозгу человека медленно шевелилась мысль - не поддаться и выжить, ведь все закончится и снова появятся солнце, жизнь и голубое небо, снова можно будет бороться и может быть, даже победить, или проиграть, но и проиграть не страшно, когда все цветет и жизнь бьет ключом, низвергается водопадом, течет широкой рекой и вливается в безбрежные океаны, где царствует любовь, и никто не знает о таких понятиях, как страх, тоска и прочих, надо выжить, нельзя умереть сейчас, когда осталось немного, правда, немного и сделано...
   Мысль его ползла все медленнее и когда она остановилась, человек вздрогнул и забился в последних судорогах. Жизнь уходила... Злоба впитывалась в мрак. Тьма смыкалась над столом, заботливо укутывая холодеющий труп...
  
  

Конец 11

   темп любой
  
   Утром, через полчаса после восхода солнца пуля попала ему в глаз. Он успел сделать движение рукой, будто отмахивался от назойливой мухи...
   Вечером, придя домой, он сразу бросился на кровать. Его мутило от алкоголя, поэтому он вынужден был пройти в туалет. Там он, шатаясь, подошел к зеркалу и посмотрел себе в глаза. Серые, усталые, они показались ему несколько дикими. Он ополоснул лицо холодной водой - стало менее противно. В комнате он налил стакан чая, неспеша выпил. Не вставая из-за стола, он дотянулся до магнитофона, щелкнул ручкой, но немного подумав, выключил.
   Утром его разбудил звонок в дверь. Принесли телеграмму. Не прочитав, он сунул ее в карман. На кухне он достал из холодильника банку пива и с удовольствием выпил. За окном моросил дождь, и он, чтобы отвлечься, достал телеграмму. Смысл напечатанного был ясен, но он просмотрел текст еще несколько раз, потом бросил ее на подоконник. Друзья сообщили, что Бартон погиб вчера в автомобильной катастрофе. Какая чушь, подумал он. Прикончили где-нибудь в подвале, а тело ночью выбросили в канал или закопали за городом. Вот и все. Хороший был парень этот Бартон. Сам из низов, из нищеты, но от природы способный. Вот теперь и его нет.
   Он мысленно поставил себя на место Бартона. Стало страшно, ибо он боялся смерти. Скорее не самой смерти, а того, что предшествует ей. Раньше он часто думал об этом. Трусом себя не считал, этого не хотелось как-то, да и повода никогда не было. Бывали положения, когда он держался лучше многих, особенно в застенках, но тогда в нем просыпалась какая-то дикая ненависть к этим людям, что помогало ему. Но Бартон - это совсем другое дело. Его мало, кто знал, часто о нем рассказывали самые невероятные вещи, но все были склонны верить им, так как знали, что могло быть и так.
   Бартон умер. Что же изменилось вокруг после его смерти? Ничего. Почти ничего. Все осталось таким же, и не изменится в будущем. Так думалось сейчас. Но в то же время ушел один из них, один из тех, о чьей смерти не будут кричать газеты.
   Он потер пальцами виски. Интересно, когда приедут за ним? Сейчас, завтра? Неприятные мысли, и главное, никак от них не отделаться. Сегодня, завтра?
   В тот же день он вылетел на Юг. Прошел месяц, и утром, через полчаса после восхода солнца пуля попала ему в глаз. Хейль успел сделать движение рукой, как будто бы отмахивался от назойливой мухи...
  

ххххх

  
  
  

  
  

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"