Поглощённая мыслями, не глядя по сторонам, Мария Петровна брела по улице, мимо соседских домиков, всем своим видом выражая отчаяние - сгорбленная фигура в длинной чёрной юбке, в выцветшей кофте и с белым платком на голове; руки заложены за спину. Время от времени старушка останавливалась, недоумённо качала головой и беззвучно шевелила губами: она явно продолжала начатый с невидимым собеседником разговор и при этом горько вздыхала.
- Маш, что случилось-то? - Нина Васильевна углядела подругу с высокого крыльца, вывалила яблоки из ведра в ящик и торопливо засеменила к калитке.
Мария Петровна не смогла скрыть свою печаль - выцветшие глаза мгновенно увлажнились, и по сморщенной, обвислой коже щёк потекли слезы. Она достала из нагрудного кармашка белый платочек и, промокнув уголки глаз, громко шмыгнула носом.
- С Лёшкой что? - испуганно всплеснула руками Нина Васильевна. - А я всегда говорила, что этот его мотоцикл до добра не доведёт - он ведь так гоняет на нём. И ведь вырос давно - семейный человек уже - а всё никак не угомонится!
- Знать его больше не желаю, - обиженно выпалила Мария Петровна, - вот что случилось. Не внук он мне больше. Пусть даже носа ко мне не кажет!
- Поссорились, что ли? Ну, это не так страшно.
-Нинка, надоело мне всё это терпеть, сил ведь больше нет никаких, - Мария Петровна, не удержавшись, расплакалась. - Совсем на бабку им наплевать.
- Да что он сделал-то? Вроде и с прополкой, и с уборкой тебе помогает.
- Кота своего поганого в мой дом привёз! Вот что натворил. Из-за этого мерзавца я внука любимого лишилась - вражда у нас теперь смертельная. Слышать о нём больше ничего не хочу.
- Никак не пойму, при чём здесь кот?
- А вот при том - огурцы он мои пожрал! И ведь ладно бы один какой съел - не жалко, ну пусть два-три, бог с ними. Так ведь этот подлец забрался в грядку и понадкусывал все огурцы. Вот веришь - все до единого, ни одного ведь не пропустил. Даже маленькие поплятки с кустов сорвал.
- Так он пробу снимал, - улыбнулась Нина Васильевна, - самый лучший искал. Гурман. Породистый, небось?
- Скажешь тоже! - отмахнулась Мария Петровна. - Больной он какой-то: весь облезлый, не поймёшь, какого цвета. Страшнее крысы. Злющий! Глазищами сверкает, словно наброситься хочет. А зубы! Мне аж не по себе, когда он зевает. Никак не пойму - чего они с ним носятся? Приехали на три дня, а вещей навезли с собой! И ладно бы Маринка наряды свои взяла (хотя куда ей здесь ходить), так нет же - кота. Лежанка у него мягче, чем моя перина. Маришка пледом его всё укрывает. Плед шикарный такой, пушистый, словно мантия королевская. Говорит: "чтобы не мёрз". А возятся с ним - чуть ли не с рук кормят. Мясом и свежей рыбой. Больше он ничего и не жрёт, от всего морду воротит. Маришка за стол, он тут же ей на колени и чуть ли не на стол лезет. Передние лапы на стол кладёт, а морду ей на руку. Ещё бы на стол посадили! Хотя - с них станется! И как не брезгуют-то? Коту кусок в рот суют, а потом, этими же руками, не помыв, за хлебом тянутся. Тьфу на них, зла не хватает. Я и ругалась, а им хоть бы хны. Я Лёшке говорю: "ребёночка бы лучше родили, да тетешкались бы с ним, коль душа того желает". А он всё смеётся!
- Маш, да успеют ещё. Некуда им спешить - молодые ещё. Да и денег надо бы поднакопить. Ребёнок - удовольствие дорогое по нонешним временам. А вдруг у Маринки молоко пропадёт? Это сколько на одно только питание денег-то надо?
- Ой, да брось! Так они вовек не скопят - на кота своего облезлого все деньги тратят. Небось, ещё за лечение тысячи отдают, а толку никакого. Как бы сами каку заразу от него не подхватили. Не думают совсем о здоровье, а спохватятся - поздно будет. "Не больной наш Кафик, - говорит, - это у него порода такая". И целует его прямо в нос. Тьфу, хоть не смотри - так противно. А им хоть бы что - смеются, шуткуют всё. Мне прям плохо, выворачивает всю, когда этого шелудивого вижу. В свою-то комнату я его не пускаю, дверь запираю. А по дому он свободно ходит. Как привезли, он только по дому и шастал, а потом осмелел - во двор стал выходить. В конюшнике на оконный проём запрыгивает и за мной наблюдает, как я в огороде работаю, глаз с меня не сводит. Сядет и сидит, смотрит. Часами так может за мной подглядывать. Нигде от него не скрыться. И ведь гоню, так он не боится, шельмец, не уходит. А мне покою с ним нет никакого. Сегодня ночью почти и не спала из-за него. Чуть свет встала. Чего, думаю, лежать, всё одно - не усну. Надо вставать. Чайку горяченького попила, дай, думаю, огурчиков наберу. Лёшка страсть как любит малосольные. Ведёрко побольше взяла, воды в кастрюлю набрала и на плиту поставила греться, а сама в огород. А там этот гад прямо посреди грядки развалился. Я его шугнула, он нехотя в малинник ушёл. Я листья-то раздвигаю - огурцы ищу, огурцов много, да все порченые. И ладно бы с конца понадкусывал, так ведь он, окаянный, в самую серёдку вгрызался!
- Ну, а чего же ты хотела? Кот не дурак - понял, что в серединке слаще.
- И такое меня зло взяло - схватила я в сарае мешок холщовый, и быстрее к малиннику. Он и не думал прятаться, под кустом развалился, да щурился, пузо раздулось так, что не то, что ходить - лежать тяжело. Схватила я кота, да в мешок быстрее сунула. А потом ломиком несколько раз от души настучала, чтобы знал, как мои огурцы портить.
- И что кот? - Нина Васильевна растерянно улыбнулась.
- А ничего. Я около калитки мешок бросила, хотела вечером выкинуть в мусорку, как машина поедет, да не успела - Маришка полдня ходила, кликала его везде, да и нашла. Нужно было убрать мешок с глаз подальше, да не думала я, что она залезет в него. Что ей там глядеть понадобилось? Раскричалась на весь дом. Из-за какого-то облезлого кота. А то, что он мне столько огурцов испортил - не считается. Вещи сразу собрали и в город укатили. Ни слова мне не сказал.
Мария Петровна зашмыгала носом и вытерла слёзы.
- Да ладно тебе, Маша, не переживай ты так, - Нина Васильевна обескураженно смотрела на подругу и гладила её по плечу. - Вредно это в нашем возрасте.
- Как же мне не переживать, Нина? Ведь Лёшка, поганец, перед отъездом мне все плети огуречные повыдёргивал. Я ни одной банки так и не успела закрутить. И всё из-за какого-то плешивого кота!