Парень под тяжелым "Ермаком" сердито поглядел на длинные низкие ветви ели и задумался. Лезть напрямик означало почти наверняка завязнуть, а стало быть, придется снимать рюкзак и волочь его за собой через бурелом невесть сколько. Обходить - потерять больше часа и стопроцентно идти по темноте.
- Черт, ну кто так строит!- вздохнул молодой человек.- Почему в Карелии нормальные сосны и низкие холмы, а в этой Недосибири - сплошные горки да коряги? Нет чтоб попроще пейзажик, чтобы ходить удобнее было?!
Посетовав в пустоту, он примерился и нырнул в глубину сухостойного лабиринта. Тропка несколько раз вильнула между стволами и сгинула под ворохом почерневших иголок, листьев и коры. Мелкие веточки со звонким хрустом ломались о "Ермак", более крупные цепко захватывали все ремни, шнуры и клапаны, какие могли найти на человеке и его грузе. Корни предательски расступались под ногами, образуя идеальные природные капканы. Несколько раз слышался характерный треск рвущегося брезента, но путешественник твердо решил не обращать на это внимания до привала.
Отмахнувшись от очередного комара, парень неловко привалился к тонкой мертвой елочке, и та легко завалилась набок, увлекая за собой человека.
- Черт!- повторил тот в сотый раз за полчаса, пытаясь подняться с колен. Рюкзак словно стал еще тяжелее.- Блин. Шит. Шайтан. Перекур.
Парень расстегнул пряжку и выполз из-под "Ермака" словно ящерица из-под камня. Он с омерзением покосился на груду заляпанного смолой и паутиной брезента, пнул станок и сел сверху. Внутри что-то звякнуло. Путешественник вытащил пачку "Космоса", ухватил одну сигарету зубами и начал шарить по карманам в поисках зажигалки. Пуская струи дыма в морды настырным комарам, парень прислушивался к лесным звукам. По его подсчетам, до лесничества оставалось идти около трех километров. За это время (тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!) солнце еще не должно опуститься особо низко. Чего совершенно не хотелось, так это застрять в сухостое вечером. Собравшись с силой воли, молодой человек встал.
- Аминь, братцы, будем наряжаться!
Рюкзак категорически не намеревался отрываться от земли. Парень на корточках влез в лямки, облапил ближайший ствол и, поднатужившись, распрямил ноги. Немного для верности постояв в обнимку с деревом, он снова затянул все ремни, глубоко выдохнул и снова зашагал по черному иссохшему лесу.
Он шел уже больше часа, что раздражало. Жалкие три километра! По трассе за это время... Короче говоря, где обещанное лесничество? Пот застил глаза и приманивал острым запахом многочисленную мошку. Солнце переползло ниже, преумножив путаницу ветвей чередой светлых и темных пятен. Вокруг не было ни следа тропинок или хотя бы дренажных канавок.
Что-то слишком белое среди царства гнилой растительности привлекло внимание путника. Под ногами валялся звериный череп - то ли небольшой собаки, то ли барсука. Парень не был зоологом. Он было занес ногу, чтобы пнуть кости, но потом передумал и перешагнул их. Пусть гниют с миром.
Несколько минут спустя он вновь едва не попался на обманчивую твердость мертвого деревца, но на сей раз вовремя отдернул руку, когда черная жердина стала заваливаться в его сторону. Клубок скрючившихся тонких веточек больно хлестнул по лицу человека. В них намертво запуталось старое птичье гнездо. И хотя все произошло очень быстро, но парень готов был поклясться, что успел заметить в этом гнезде пару крошечных птичьих скелетиков. Паническая дрожь прокатилась по его телу. Мертвый лес с каждым мгновением становился все более угрюмым и неприятным. Тени сгущались на глазах.
Путешественник невольно ускорил шаг. Недобрые находки обострили его чувства до состояния, близкого к истерике - в любом светлом пятне ему мерещились кости дохлых животных. Хватит, уговаривал себя молодой человек, это же бред! Просто случайное совпадение. В конце концов, это же лес, в нем ДОЛЖНЫ быть звери и птицы, в том числе и мертвые.
Под ногой звучно хрустнуло. Парень с омерзением отдернул ботинок: он наступил на скелетик какой-то мелкой твари, который теперь почти полностью превратился в кучку белой трухи. "Блин!"- пронеслось в голове. Парень почти побежал, насколько было возможно бежать во мрачных сетях сухих ветвей.
Впереди замаячили белые тени - деревья там и тут покрывали густые слои паутины. Притом паучьих ловушек было меньше, чем толстых шелковых покровов, наляпанных на кору гусеницами. Человеку казалось, что он видит шевелящихся под нитями омерзительных червей, но наваждение подступало и уходило, не давая толком разобраться. Сверкающие нити гасили эхо, глушили звуки, превращая сухую чащу в палату сумасшедшего дома. Парню хотелось заорать во всю глотку, чтобы встряхнуть мертвое безмолвие, но втолкованные с детства правила "Мальчики не плачут, не боятся и не орут как резаные!" затыкали ему рот. Даже здесь, в одиночестве, он боялся показаться смешным.
Поворот головы - и лицо плотно обмотала паутина. Пока путник ожесточенно сдирал липкие комки, ему почудилось, что паучок пробежал по лбу, скользнул по шее и нырнул за ворот ветровки. Паника овладела человеком, и он со всего маху приложился тяжелым рюкзаком о ствол ели, надеясь раздавить насекомое. Но даже после этого он чувствовал цепкие лапки то на левому боку, то на спине, то где-то в районе пупка. Парень никогда прежде не страдал арахнофобией, но тут уже нервы его сдали окончательно. Он бросился вперед, не разбирая дороги, хлопая себя ладонями по всему телу, подвывая от гадливого страха. Паутина с треском рвалась, бессильная удержать столь крупную добычу. Потом ботинок зацепился за какую-то на редкость блестящую нить, которая не поддалась, а напротив, упруго и жестко врезалась в ногу. По инерции парень оступился, пролетел пару метром и рухнул, придавленный рюкзаком.
Когда в ушах прекратился звон, путник оглянулся: то была проволока, новенькая и сияющая в лучах закатного солнца. Она отходила в сторону от проволочного заборчика, до которого парень чуть-чуть не долетел. Невыразимое чувство облегчения заполнило странника. Он привалился к столбу, такому человеческому, такому добротному и надежному, и несколько долгих минут просто дышал, закрыв глаза. Сердце постепенно успокаивалось.
Кое-как проковыляв вдоль загородки еще с полкилометра, путешественник нашел проход: две жердины, которые можно было отодвинуть и зайти внутрь. От прохода вела хорошая натоптанная дорожка. Парень вошел, потянулся было поставить жерди на место, но тут же понял, что еще один наклон - и "Ермак" окончательно возьмет над ним верх. Подумав, он махнул рукой на забор и двинулся по дорожке к лесничеству.
Здесь было не в пример зеленее. Хотя деревья стояли такими же черными безлиственными призраками, но по крайней мере, на земле росла какая-то трава, прикрывая ее переливчатым зеленым пушком. За пригорком же обнаружился небольшой огород и сад в три яблони, уткнувшийся в стену большого двухэтажного сруба. Солнце опускалось позади дома, и оттого длинная густая тень протянулась почти до самого леса.
- Эгегей! Хозяин!- позвал парень, подходя ближе.- Есть кто живой?
Дверь скрипнула и отворилась, из проема хлынул яркий электрический свет.
- Кто орет на ночь глядя?- бодро отозвались из избы.- Подь сюды, ни зги не видать.
Гость вошел в дом, чинно вытер ноги о половик и прежде всего пошарил взглядом, куда бы сбросить проклятый рюкзак. В сенях стояли еще два "Ермака" и один замызганный "Турист". Парень с облегчением швырнул к ним и свою ношу. Потом повернулся к хозяину.
На него с любопытством смотрел мужичок ростом, что называется, метр с кепкой. Невысокий, пузатый, небритый и какой-то взъерошенный, благоухающий перегаром и табаком. Шеи у него практически не было, и толстый ворот свитера подпирал круглую голову точно воротник средневекового испанца. Толстые очки делали глаза выпуклыми и чересчур темными.
- Привет, гость дорогой!- сказал хозяин.- Откуда в наши края?
- Из Питера. Упарился я до вас добираться, ей богу! Через сухостой продирался, думал, там ночевать придется. А наши... в смысле, ребята из Ебурга подошли уже? Мы с ними сговорились пересечься у вас и потом двигать на базу.
- Из Ебурга?- мужичок задумался.- Нет, оттуда еще не подходили. Были трое из Орска, два парня и девчонка. Ушли засветло, за рюкзаками обещали машину подогнать. Да ты давай проходи, тут нары большие - хочешь, спать заваливайся, хочешь, чайку. А, может, дерябнем по чуть-чуть?
Он заговорщицки оттопырил карман жилета и показал горлышко водочной бутылки. Путник покачал головой:
- Не, если я сейчас выпью, то точно срублюсь. А хочется еще ребят дождаться. Извините, как вас зовут?
- Зови Сеней. Себя можешь не называть - все равно не упомню. Вас тут каждый день по десятку проходит. Боты-то сбрасывай, нечего грязь в комнату таскать.
По всем стенам сруба шли двухэтажные нары. Нижние были поуже, а верхние - широкие и по краю отгороженные бортиком, чтобы спящий ненароком не полетел вниз. В центре стоял здоровенный стол из серого от времени дерева. Сверху на нескольких проволочках висели лампы-"сороковаттки", соединенные в подобие гирлянды. Подсветки были еще и на нижнем ярусе. Толстые провода в тряпичной оплетке разбегались во все стороны.
- Удивляешься?- подмигнул лесник.- Люблю, когда светло. Сам налаживал.
- Хорошо, что у вас электричество к забору не подведено,- вяло пошутил гость.
- Почему - "не подведено"? Очень даже подведено, вон рубильник на стене. Но днем-то чего его включать? Только счетчик зря накручивать,- хозяин посмотрел на внезапно побелевшее лицо парня и ухмыльнулся.- В неспокойные времена живем, сынок! Тут разные люди бывают... Тому два месяца, как напарника моего убили. На нем места живого не осталось. Ну что, может, тяпнем за упокой раба божьего Александра?
- Попозже... Мне сейчас в горло не полезет, - пробормотал молодой человек.- Блин, а ребята под раздачу не попадут?
- Не попадут,- уверенно ответил лесник.- Они ж не дураки, как некоторые, через бурелом переть. А на дороге, когда ограду включаю, специальные надписи зажигаются. Ждите, мол, до утра, опозданцы! Так я за стаканами пока сбегаю, а ты закусочки-то спроворь. Тушеночки там, рыбки... Хлеб есть, а с консервами туговато - надеюсь на щедрость людскую.
Хозяин ушел на кухонку и принялся громыхать там стеклом и алюминием. Парень немного помедлил, потом сходил за двумя банками тушенки и одного тюбика сгущенки, достал из кармана походный ножик и открыл тугое лезвие.
- Ну чего, взламывай мясцо,- сказал мужик, возвращаясь с пластиковым столовским подносом, на котором красовались толстые ломти хлеба, два граненых стакана, солонка и кривая вилка.- Прибор, извиняюсь, один - второй кто-то из гостей прибрал. Ну да вилка у меня чистая, не стесняйся. Я пока нам набулькаю.
Умелым жестом он сорвал золоченую пробку, нежно наклонил бутылку и принялся наполнять стаканы, смешно подергивая бровями на каждый "бульк". Гость вскрыл одну банку, нарезал тушенку, но доставать не стал, а просто положил рядом вилку. Хозяин протянул ему стакан, полный наполовину, и ломоть посоленного хлеба:
- За здравие вначале, сынок! За упокой еще успеется.
- Ваше здоровье, Сеня,- сказал парень, немного поморщился от крепкого сивушного запаха и глотнул. Водка прошлась по горлу как колючий еж.- Жгучая!
Он быстро закусил, взял кусочек мяса и слизнул прозрачное желе, чтобы оно хоть немного смягчило саднящую глотку. Хозяин уже подливал в стакан водки до прежнего уровня.
- Отличная "Столичная"!- провозгласил он.- Эх, под нее бы музычки! Жаль, гости вчерашние ушли - девчонка отлично пела. Я сам на гитаре-то как любитель, не то, что нынешние эти... барды. Ты как, не играешь?
- Нет,- просипел парень. Он попытался выудить еще тушенки, но обнаружил, что плохо ее порезал, и снова взял ножик.
- Тогда хочешь, я сыграю на гитаре? Ты не сомневайся, нормалек будет!
Мужичок выудил из-под нар старую гитару с торчащими во все стороны усиками струн и поникшим лиловым бантом, быстро прошелся по ладам и завел песню, которая смутно напомнила пареньку репертуар пионерского лагеря лохматых застойных годов.
- ...И на обрыве крутом
Стоят три гроба в крови!
И вот вам танго цветов,
И вот вам танго любви!- завывал он, откинув голову и прикрыв глаза.
В голове у парня гудело. Водка как кислота разъедала мысли, веки сами собой закрывались. И было трудно дышать. Парень потянулся к вороту куртки, расстегнул тугую пуговицу... Легче не стало. Напротив, горло словно сдавили стальные клещи. Молодой человек почувствовал, как кровь начинает приливать к голове, как хрипят легкие, не получая живительного воздуха. Он заставил себя проснуться. В ореоле красных кругов, мелькающих перед глазами, он заметил тонкую блестящую нить, которая тянулась к его горлу. Парень судорожно взмахнул рукой с зажатым в ней ножом, нить почти ощутимо тренькнула под нажимом лезвия и пропала. Наваждение сгинуло. Удушье прекратилось.
- Ты чего?- хозяин уставился на гостя, неожиданно размахавшегося руками.- Задремал, что ли? Рано еще, водочка выдохнется. Не наливать же ее обратно в бутылку? Давай, дохлебывай, тогда и кошмары сниться не будут.
Он дождался, когда юноша глотнет водяры, и заботливо подвинул к пареньку бутерброд из черного хлеба и сгущенки.
- Мировой закусон, честное слово! Были бы огурчики соленые, тоже было б здорово. "Вот было б здорово, вот это был бы плю-юх!"- пропел он и снова принялся тиранить гитарные струны.- Нет, надо какую песенку повеселее. Про гусей знаешь?
Парень замычал, чтобы ненароком не разомкнуть губы. Он подозревал, что в противном случае все угощение попросится из желудка на волю. Но лесник явно принял его гримасы за одобрение и завел бойкую кантри:
- На ранчо, на ранчо
Скоро я вернуся!
Жили-были два гуся
У одной бабуси - и-йех-ха!..
Рвотные позывы становились все мощнее, сдавливая воспаленную глотку. Слюна переполнилась кислотой, разъедая распухший язык. В голове стоял звон, усиленный металлическим дребезжанием гитары. На глаза наворачивались слезы. И чертово удушье неотвратимо возвращалось, протягивая хищные цепкие лапы. Пареньку мерещились уже не одна, а целых три блистающие нити, затягивающиеся вокруг его горла. Он тупо принялся резать их ножом, лезвие скользило по гладким паутинкам как по проволоке, издавая неприятный скрип. Но все же китайская сталь с гордым швейцарским клеймом оказалась прочнее, и с надрывным звоном нити полопались.
- Оп-па, струна полетела,- озабоченно сказал лесник, обсасывая уколотый палец.- Ничего, у меня всегда запасные имеются. Как песенка-то, забойная, правда?
Гость тяжело дышал, уставившись в стол. Мужик покачал головой:
- Что-то ты совсем плох, сынок. Давай-ка по маленькой и спать. Умаялся через сухостой переть, вот и клинит тебя не по-детски. Ну, по чуток, за грешную душу Сашки, братана моего... Ага, и хлебца соленого быстренько, чтобы легче пошло! Ай молодца! Да ты не стесняйся, заваливайся, я еще чуток поиграю и тоже спать пойду. Вон, матрас двигай поближе... умница. Колыбельную сейчас спою. Все сразу засыпают, никто еще до конца не дослушал.
- Луч солнца золотого
Тьму ночи разогнал,
И между нами снова
Вдруг выросла стена!
День пройдет, настанет ночь безлунная,
Знаю - счастье нас с тобою ждет,
День пройдет, пройдет жара безумная,
Солнце зайдет!..
Запах старого пыльного матраса навевал сотни разных неприятных ассоциаций - от сопревшей половой тряпки до сгнившей под полом крысы. Нос упирался прямо в ржавое пятно неизвестного происхождения, но сил повернуть голову не было. Водка добралась до внутренностей и теперь играла там в кегельбан целой стаей ежей. Руки мелко тряслись, сообщая эту дрожь всему телу. Матрасная вонь была нестерпима, она заполняла легкие, и те старались вывернуться наружу, лишь бы избавиться от мерзкого амбре. Парень стонал, задыхаясь, но жесткий тюфяк плотно прижался к лицу.
"Надо... надо лечь набок! Гадость-то какая! Господи, неужто водка паленая?.. Какого лешего, не паленая, сам, небось, гонит и по бутылям разливает..." Парень напряг все мышцы, но они тут же одеревенели, вызвав волну мучительной боли. "Сейчас я сдохну!"- с безнадежным отчаянием вдруг подумал молодой человек.- "Точно, сдохну. Как эти, в лесу. Еще одним черепом больше под мертвой елочкой... м-мать!"
Он рванулся и умудрился стянуть лицо с пыльного матраса на голые доски нар. Потом чуть подтянул ноги, резко распрямился, тело его забилось как гусеница на муравейнике и, наконец, перевернулось на спину. Перед глазами бушевал калейдоскоп красно-бурых пятен, острые холодные иглы кололи шею и грудь, веер сияющих нитей тянулся от горла к потолку и терялся в проводах гирлянды. Парень бился в агонии удушья.
Тень накрыла его. Лесник переполз по столу к нарам, на которых извивался гость. Толстое брюхо его распласталось на досках, линзы выпятили черные, лишенные белков глазищи, и широко расставленные скрюченные руки напоминали чудовищные конечности насекомого. Слезы раздробили ужасное изображение, умножив вдвое число рук и глаз. Отчетливо виднелись жесткие пучки нечеловеческой щетины, покрывавшие хищную морду. Кривые желтые зубы вытянулись и изогнулись еще более, становясь острыми жвалами. И паутина... повсюду была паутина... блистающая... беспощадная... стальная...
Из последних усилий парень сдавил в кулаке рукоять складного ножа и ударил, метя в страшную паучью рожу. Изба содрогнулась от визга. В полубреду гость смотрел на скачущие по стенам сруба уродливые тени. Звеня, лопались тонкие нити. Удушье постепенно спадало, хотя прояснения в голове по-прежнему не было. Темный ком свалился со стола и выкатился вон. Хлопнула наружняя дверь.
Последняя мысль, оставшаяся в опустевшем разуме, назойливо билась, заставляя хозяина подняться. Путник с трудом сел, вцепился в бревна и в полусогнутом состоянии дополз до стены, на которой красовался рубильник с потертой желтой рукоятью. Парень сосредоточился, выдержал несколько секунд, потом навалился всем телом на рычаг и потянул вниз. Что-то звучно защелкало, сначала вне дома, потом под потолком. Одна за другой погасли лампочки гирлянды, нижней подсветки, сеней... Дом погрузился в темноту. И только густое деловитое гудение высоковольтного напряжения то ли померещилось, то ли действительно наполнило воздух.
На другое утро появилась бригада техников, которые уже с неделю прочесывали линию, доискиваясь причин непонятных резких скачков напряжения. Они-то и обнаружили сгоревшее тело, запутавшееся в проволочном заборе. А в избе лесника, куда сразу сунулись ремонтники, нашли полумертвого паренька в бессознательном состоянии и троих покойников на верхних нарах - двоих мужчин и девушку. Врач местной больницы быстро определился с диагнозом: отравление некачественным алкоголем. И только старый прозектор изредка по секрету рассказывал юным практикантам байку о трех телах, в которых полностью растворились внутренности и кости, словно их накачали паучьим ядом... а потом переходил к рассказу о живом мертвеце, искавшим по всему моргу бирку со своим номером...