Как только моей сестре исполнилось пять лет, она стала гулять с нами, мальчишками: Васькой Малеевым, Большим Никиткой (был еще Маленький, но сразу после Нового года он слег с бронхитом и не выходил), и Ванькой.
Я как раз ждал ребят во дворе и между делом лепил с сестрой снеговика. Снеговик получался знатный - только носа приличного не хватает. Я пристроил вместо носа отодранную с куста шиповника сморщенную черную ягодину.
Машка вставила снеговику камушки вместо глаз. Один их них упал, и у снеговика стал такой вид, будто он удивился нашему креативу и от удивления как раз его глаз и выпал.
-У тебя дырявые руки, - сказал я.
-А вот и нет!
-А вот и да.
Я сказал это не нарочно, вовсе не желая, чтоб она заплакала. Но она заплакала. Машка плачет красиво - как в кино. Удивительно, что она моя сестра - глазищи у нее бирюзового цвета и такие ясные, будто в них прячется кусочек неба.
-Ты зачем это сделал!? - вдруг сказал белобрысый мальчишка, который давно уже отирался рядом. Я от изумления замолчал и уставился на него.
-Что зачем? - тупо спросил я.
-Зачем дразнишь ее? Была бы у меня такая красивенькая сестра, я бы каждый день ей подарки дарил!
-Машке?
-Маше!
-А ну иди отсюда! - заявил я миролюбиво.
-А вот и не уйду!
Такое открытое сопротивление младшего по возрасту было мне неприятно. Я разозлился.
-А вот и уйдешь!
-А вот и нет!
-А вот и да! Сиди лучше дома!
Мальчишка открыл, было, рот, но потом вдруг лицо его, все в крупных веснушках сморщилось, и он грустно усмехнулся. От этой взрослой усмешки мне стало как - то не по себе.
-Тебе не понять, почему я здесь! - заявил он нахально.
-Почему это?
-У тебя отец на дорогой машине раскатывает, а мать в банке работает. Да?
-Ну и что? - спросил я. Я решительно не понимал, к чему тут мои родители? Пожаловаться он на меня что - ли хочет? Наябедничать, что я сестру дразню? Какой же мерзкий этот парень!
-Меня пьяная мамка на улицу выгнала, - тихо сказал мальчишка. - Говорит, иди отсюда, поганец, все равно тебя кормить нечем.
-Нет, ты не думай, что я жалуюсь! - Мальчишка набычился. - Вот папка перестанет пить водку и сразу на работу устроится. И деньги у нас будут. Я, может быть, как твой отец, когда-нибудь на машине прокачусь.
Я растерянно молчал.
-Ты только не дразни меня и Машу не подговаривай, - хмуро продолжал мальчишка. - А то я обижусь. Я всегда обижаюсь, когда меня дразнят "трудным ребенком". А я не "трудный", просто у меня семья такая. А учительница наша, Мария Ивановна, мамку мою ругает, жалуется, что я срываю уроки, ругаюсь, двойки получаю, уроки не выполняю. А когда их делать- то? Папка пьет, дерется, холодильник сломал на днях. Предлагали мне какие-то тетки жить в приюте, но я не согласился, как я мамку - то брошу?
Он развернулся и, засунув красные от мороза руки в карманы куртки, побежал куда- то вглубь двора. Только сейчас я заметил, что на нем рваная на локтях короткая куртка и кроссовки. Я перевел взгляд на свою теплую одежду, на сестрину вышитую красную дубленку, и у меня вдруг запылали уши. Мне стало стыдно перед бедностью.
На следующий день мы с мамой пошли в магазин за хлебом. Не подумайте, что мы везде с мамой ходим, просто в выходной нам нравится гулять вместе. Я люблю в супермаркет ходить, но в маленьком магазинчике возле нашего дома есть необыкновенные конфеты с орехами.
Там мы снова встретили нахального мальчишку. У него под глазом сияло огромное синее месиво. У меня дед - врач, и я сразу понял, что такой синяк - плохо. Очень плохо. Димку кто- то жестоко ударил.
Димка старательно отворачивается, но все равно фиолетовое пятно было заметно.
-Мама, это Димка! - прошептала Машка.
-Не смотрите на меня, - произнес Димка и отвернулся. - Это я сегодня утром упал с горки.
-Тебя папка ударил?! - Машка беспомощно заглянула в темные глаза Димки. На ее личике был написан ужас. Все - таки она не глупая, как я думал.
-Да! - неохотно сообщил Димка. - "Я, сказал, этого идиота совсем изуродую, чтоб есть не просил"! Но он не со зла. Это водка виновата, что он такой.
Продавщица, краснощекая тетка Лариса, подала Димка пакет макарон и половинку вчерашнего хлеба. Димка спрятал пакет за спину.
-Вчерашний хлеб стоит дешевле, - пробормотал он, вытирая нос рукавом старенькой куртки.
-Опять это бес, твой папка, лютует! - закричала продавщица так пронзительно, что мы вздрогнули. - Как можно единственного сына так уродовать! Вот приползет он за водкой, я ему все скажу! Сама полицию вызову!
Все в магазине угрюмо молчали. Димка начал всхлипывать.
-Не надо вызывать, - сказал он с трудом. - Тогда меня в детский дом заберут.
Я и сам начал тяжело дышать, до того невыносимо было мне смотреть на позор Димки. Положение спасла моя деликатная мама.
-Хватит уже, - сказала она продавщице. Та смолкла. Мама дала мне пятьдесят рублей, чтобы купить конфет и отвела Димку в сторону. Пока мы с сестрой выбирали конфеты - ей, в синей обертке, кислые, мне - в оранжевой - с орешками, она о чем- то расспрашивала Димку. Тот прятал глаза, водил прохудившейся кроссовкой по полу. Потом убежал.
Обратно мы шли в молчании.
-Неужели это правда? - нарушил я молчание. Мне было неловко спрашивать про Димку, но любопытство брало верх.
-Да, так бывает! - произнесла мама. - Пьют его родители, бьют его. Он уже два раза в больнице лежал. Это не Димка мне рассказал, не думай. Мне свекор говорил.
Свекор. Значит отец отца, наш дедушка.
-Отец Димке однажды руку ломал, настолько сильно ударил его бутылкой. Наш дедушка ему гипс накладывал, да потом возмущался целый вечер. Но Димка не хочет ехать в Детский дом, и я его понимаю. Он хочет быть музыкантом.
-Мама, а ты можешь сделать так, чтоб он стал им? - вдруг спросила Машка. И я - удивительно! - впервые в жизни испытал гордость за сестру.
Мама грустно молчала.
-Нет, я не могу это сделать! Но я схожу к директору нашей музыкальной школы, Петру Сергеевичу, - сказала она. - Он хороший человек, грамотный педагог, он, может быть, и возьмет Димку на бюджетное отделение. Только бы у вашего Димки был слух.
-А если не будет этого слуха? - спросила Машка.
-Будем надеяться!
Да, будем надеяться! Под знаком этой надежды проходят две долгие недели. Мама действительно сходила к Петру Сергеевичу, договорилась о дополнительном прослушивании нового ученика. Мы теперь волнуемся за Димку. Нам теперь не все равно.
В день, когда Димку должны прослушивать, я на уроках был сам не свой.
-Ты, Максим, что-то рассеянный сегодня! - сказала мне наша классная Виолетта Сергеевна. Она долго думала и поставила мне за ответ у доски жирную четверку с минусом. Но я почти не заметил этой оценки. Я думал о том, что будет с Димкой, если его не примут в музыкальную школу.
-Я бы рад учиться на четверки, - признался мне Димка накануне. Мы вместе шли в школьную столовую. - Да как тут учиться, если училка твердит: "Что в тебе проку? Станешь вором, как отец". А я ей говорю, что никогда и никогда! Я другим хочу быть, нормальным, как все, как ты, как твоя сестренка! Да что проку!
-Да ты же нормальный!
-Не, ты не понимаешь! Я знаю, что говорю!
Прослушивание проходило одновременно с отчетным концертом. Я присутствовал на отчетном концерте, но думал о Димке.
Меня никто никогда не наказывал, никогда и пальцем не тронул. В семье нас с сестрой любили страстно - бабушки, дедушки, тетки, дядя - все представители большой дружной семьи. Как же так бывает, что других детей взрослые бьют, калечат, говорят им страшные несправедливые слова? Это же ужасно больно, неужели взрослые этого не понимают?!
Мама тоже волновалась, мяла ремешок своей сумочки. Но вот нам навстречу, бережно держа в объятиях футляр со скрипкой, выскочил мальчик. Он сиял, как солнце. Рядом с ним семенила женщина, сгорбленная, бледная, растерянная. Я не узнал их, даже когда мальчик Димкиным голосом закричал:
-Смотрите, я прошел на бюджетное отделение! - голос его звенел празднично. - Мне выдали, чтоб я учился, скрипку! Выдали, представляете, не побоялись, что я "трудный"! Это инструмент из музыкальной школы. Я буду играть в ансамбле! Мамка, смотри, это Максимина мама, та самая! А это - Максим, я тебе говорил! У них еще Маша есть - такая красивенькая девочка!
Маленькая Димкина мать робко улыбалась. Она маленькая, худенькая, какая- то болезненная, будто сломанная веточка.
-А я работать, наверно, скоро пойду, - прошептала она, как- то сбоку тревожно глядя на мою маму. - Я уже договорилась с домоуправом. Я Димке обещала, что завяжу с водкой.
-Ох! - охнула моя мама изумленно.
-Как хорошо, правда!? - радуется Димка, и счастье витает вокруг него, будто летят во все стороны мыльные разноцветные пузыри.
-Мне сказали, у него уникальный слух! - прошептала Димкина мама и неумело обняла сына за худые плечики. - А мы и не знали, что он талантливый у нас, махнули на него рукой, думали - тоже пьяницей станет. А куда ему еще- то? Ни учить его не можем себе позволить, ни репетитора по математике нанять. У меня у самой восемь классов только. Я же школу бросила, сразу работать на рынок пошла, потом родила.
-Ты, Дима, молодец! - сказала моя мать. Я понял, что она хочет перевезти разговор на другое.
То, что Димка стал посещать музыкальную школу, наполнило меня какой- то доселе неведомой гордостью и радостью за другого.
Димка оказался удивительным музыкантом. Он легко выучил весь репертуар оркестра, куда его ввели сразу же, отлично прошел все репетиции. Ребята из музыкальной школы говорили, что хотели бы послушать, как он играет на майском празднике на Центральной площади.
В школе, по просьбе директора музыкальной школы, Димку проэкзаменовали заново. После экзамена учитель математики сказал, что Димка может учиться, что у него есть потенциал.
-Что такое потенциал? - спросил я деда.
-Это способности какие- то нужные, - ответил дед, откладывая медицинскую газету, которую читал каждый вечер. - Какие бывают при рождении. Уже потом, как только ребенок начинает учиться, их можно развить, а можно загубить.
-А Димка загубил их?
-Димка? Нет, но родители не давали ему их развивать, книжек не покупали, в развивающие игры разные не играли. Он родился необычным мальчиком, но постепенно эти его способности хирели и он стал всем казаться глупеньким. Какие ж там уроки, коль пьянки - гулянки кругом! Да он и цветной карандаш, наверно, до школы не держал!
-А сейчас он выправиться?
-Да, сейчас да! Он теперь большой, теперь от него самого зависит развитие его способностей. Да и мы поможем, не оставим беднягу! Кстати, отец еще бьет его?
-Нет! - проговорил я гордо. - Димка рассказывал, что отец недавно сказал: "Не буду, говорит, больше нашего музыканта трогать, вдруг действительно прославит мой род"! Ах, вот еще... В воскресенье праздник на площади будет, и он играть должен. Ему доверили соло. Он приглашает нас.
-А что сам не пригласил?
-Да, говорит, Машки стесняется, вдруг она откажется его слушать. Он ведь первый раз для всех играет!
-Ничего не откажусь! - тяжело задышала Маша, которая все это время отиралась рядом с дедовыми коленями.
-Ой, самое главное забыл! - спохватился я. - Признался Димка - костюма для выступления у него нет!
-А вот это проблема! - дед надел шлепки, прошел в комнату, где мама гладила белье. Мы с сестрой побежали за ним.
-Мама, давай Димке мои старые брюки отдадим? - сказал я быстро, пока меня не обогнала более юркая сестра. - У меня же куча брюк и галстуков! И пиджак черный.
Мы дружно ищем в шкафу костюм, а затем несем его к Димке. Он встречается нам на улице, у горки, грустный - прегрустный.
-Ты чего это здесь? - спрашивает его мама. - Опять отец выгнал? Как же так...
-Нет!
-Тогда ж что?
-Мамка с папкой в ломбард пошли, закладывать свадебные кольца. Папка еще телефон свой захватил, сказал, что больше ничего нет... А денег нужно ох как много! Мне в музыкальной школе сказали - пять тысяч рублей нужно на концертный костюм... А у нас сроду такой громадной суммы не было...
-Беги за родителями скорее! Верни их. Мы тебе концертный костюм принесли.
-Нет, не надо! - испугался Димка. - Я вовсе не выпрашиваю... Не смейте думать, что я побираюсь! Я поклялся, что с голодухи помру, а побираться не стану!
-Слушай, бери уж! - Я с удивлением заметил, что веду себя как мой дед, когда ему звонят из больницы консультироваться. - Какой ты смешной, Димон! Мы ж от чистого сердца тебе принесли!
-Все равно Максим из костюма вырос! - добавила мама. - Беги за своими, кольца им еще пригодятся! Да пакет - то с костюмом забери!
Димка стоял, прижимая пакет с вещами в груди. В птичьих глазах его - страх и недоверие.
-Я всегда буду вашу Машу любить! - выпалил он вдруг и понесся за угол.
Перед концертом я не волновался. Мне нравиться выступать. Да и всегда есть кому болеть - наши девчонки из класса являются на праздник в полном составе, да и сестра всегда так мне хлопает, будто я стою на сцене Кремлевского концерного зала, а не на Центральной площади.
Я встретился с Димкой перед сценой.
-Мамка все - таки пришла! А не хотела! - прошептал он мне. От волнения у него дергался правый глаз.
Он показал мне на женщину в первом ряду: с аккуратной прической, в заштопанном пальто, стареньких, но чистых туфлях, женщина сжимала красные от холода руки под грудью, и, вытянув голую шею, не сводила глаз со сцены. Она так смотрела, будто хотела спросить у окружающих: "Это он? Это мой Димка? Там, на сцене?". Вдруг она обернулась к мужчине, который прятался за одиноким деревом на краю площади. Он явно стеснялся грязного рабочего ватника в подозрительных пятнах и кирзовых заляпанных сапог. Я смотрел на него сурово, помня, как этот человек бил Димку, но вдруг понял, что человек этот хотел быть хорошим.
Димку представляют. Он выходит вперед, уверенно поднимает руку со смычком. Звуки скрипки устремляются в прозрачное небо, как воробушки, превращаясь в бескрайней голубизне в блестящие широкие ленты. Он играет здорово, это понятно даже мне, мальчишке! Девочки глядят на него широко раскрытыми глазами. Я тоже забываю, что сейчас выйду на сцену. Я забываю о себе. Я смотрю на Димку, на его неровно подстриженные соломенные волосы, худую шею, выпирающую из рубашки, которая ему велика, и вижу настоящего музыканта, будто с картинок в учебниках по искусству.
Димка играет самозабвенно и горячо. Я слышу, как в мелодию причудливо вплетаются страданье, горечь, мука, надежда на доброту людей, вера в счастье. Скрипка хрустально поет над площадью почти на пределе слышимости. Огромное небо ярко блестит, и солнце блестит. Хрустальные ленты Димкиной музыки оплетают деревья, опускаются на провода, на затаивших дыхание изумленных людей.
Так играет "трудный" Димка.
Противный мальчишка
Никита чуть не плакал. Только что мать - сотрудница местной администрации - положила мобильник у зеркала и грустно сказала.
-Мне придется сейчас срочно ехать на работу! Что теперь нам делать?
Никита сжался. Его томило нехорошее предчувствие - что везти маленького брата в поликлинику к платному врачу придется ему. Была, правда, еще какая- то надежда на отца, но тот только вздохнул.
-Я тоже сегодня ну никак не могу!
То, что на испытание его прибора приедет генеральный директор из Москвы, было известно за месяц. Родители возлагали большие надежды на этот проект.
-Никита! - строго сказал отец. - Мать в поликлинику ехать не сможет, я - тоже. Ты возьмешь Владика и отвезешь.
-Я не хочу!
-Ему необходима консультация эндокринолога!
-А мне - то что! - буркнул Никита, надевая наушники.
Он не был злым, наоборот, считал себя человеком покладистым. Но везти противного мальчишку, шестилетнего Владислава к врачу, брать в регистратуре стартовый талон, а потом записывать на листочек рекомендации врача - от этой мысли у него поджимало живот.
-И перезаписаться в поликлинике нельзя..., - вздохнула мать. - Мы этот номерок полгода ждали...
-Может быть, я как- нибудь смогу перенести встречу? - взлохматил волосы отец. - Если перенести время... Никита наш действительно мал еще с братом ездить - что такое эти его 14 лет...
Никита услышал и возмутился:
-Я не маленький!
-Вот и хорошо! - поспешно улыбнулась мать. - Я тебе все напишу, что нужно спросить у врача и дам денег на маршрутку.
Так вот и получилось, что Никита повез братишку в специализированную поликлинику. Она была далеко - необходимо было дойти до остановки по улочке Тихой, сесть на маршрутку, а там еще пройти метров триста до приемного покоя. Сколько времени потеряно будет!
-Иди быстрее! - прикрикнул Никита на братишку. Тот семенил, укутанный от мороза в теплую куртку, штаны, ботинки, шапку; синий шарф закрывал его до носа.
Никита стиснул зубы. Все остальные ребята сейчас смотрят новые "Голодные игры", играют в Героев, новая знакомая из Екатеринбурга - приятная девчонка - утром ответила в "Контакте", а он... И планшет мать не оставила, отобрала с обидными словами:
-Уткнешься в технику и остановку проедешь.
И сунула ему допотопный телефон бабки.
Никита остановил маршрутку, хмуро пихнул в нее Владика. Братишка занял место у окошка позади Никиты.
Тот уткнулся в окно, продолжая растравливать себе душу. Было жалко себя до слез - что он не принадлежит себе, что у него такой противный брат, что он малодушно позволил себе согласиться с родителями. Брат часто отравлял ему жизнь - просил поиграть в глупые детские игры, портил мобильники, ныл и канючил....
Никита обернулся к братишке. Тот молча прижал нос к окну. Тогда откуда же звучит такой нужный речитатив, если братишка молчит!?
-Когда будет "Лента"?
Никита только сейчас заметил маленького бледного мальчишку, сидевшего через проход.
-Когда будет "Лента"? - канючил он. Его мать, совсем еще девчонка, в белом пуховике и черных брюках, дремала.
-Мама, когда будет "Лента"? Мама!
Девушка проснулась.
-Скоро! - хмуро отозвалась она.
-Когда?
Никита отвернулся к окну.
-А когда будет "Лента"? - Противный бледный мальчишка говорил громко, словно знал, что его слушают. - Когда будет "Лента"?
-Отстань! - вяло отзывалась мать.
-Когда будет "Лента"?
-Не знаю!
-А почему не знаешь? Ты глупая?
-Замолчи! - взвилась мать, ловя на себе косые взгляды немногочисленных пассажиров. - Сейчас же!
Мальчик смолк и тут же спросил:
-А почему замолчи?
-Потому что ты всем мешаешь!
-А почему?
-Вот какой! - пробурчала какая-то бабка с заднего сиденья. - Болтливый он у вас!
-А вам что! - возмутилась мать мальчика.
-А что она сказала? - спросил мальчик.
-Ничего! - опять буркнула мать.
-Когда будет "Лента"?
-Никогда!
-А зачем мы тогда туда едем?
-Ни за чем!
-А зачем?
-Я не знаю!
-А почему ты не знаешь?
-Я тебя сейчас ущипну, пацан! - пригрозил молодой бас спереди.
Мальчик замолчал. Пассажиры некоторое время тревожно поглядывали на него, потом успокоились. Бабка закрыла глаза, бас с переднего сиденья стал сонно смотреть в окно.
-Трк! - сказал мальчика в тишине.
Никита вздрогнул.
-Трк!
-О, опять началось! - проворчала бабка.
-Трк!
-Перестань! - сказала мать мальчика.
Мальчик отвернулся к Никите, встретился с ним взглядом. Никита незаметно показал ему кулак.
-Трк!
-Успокойте вы его! - не выдержал еще кто- то впереди. - Невозможно же ехать!
-А вы и не езжайте! - заступилась за сына молодая мать. - И вообще, я не в вашей машине еду, чтоб вы смели мне замечания делать!
Пассажиры зашумели. Кто-то заспорил о правильном воспитании детей, кто- то предложил отправить мальчика в специальный детский сад.
-Когда будет "Лента"? - перебил всех мальчик.
-Проехали уже! - брякнула бабка в сердцах.
Мальчик подумал мгновенье.
-А когда проехали?!
-Что б тебя! - вскрикнул бас. - Когда ты только успокоишься?
Мальчик повозился немного и затих. Успокоился и Никита. Он стал смотреть в окно.
-Трк! - громко сказал мальчишка.
Вся маршрутка вздрогнула.
-Я заикой стану с такими пассажирами! - проворчал водитель. - Успокойте ребенка!
-Как я его успокою?! - закричала мать. - Может быть, мне лучше залепить ему рот?
-А это идея! - язвительно отозвался молодой бас.
-А что такое залепить рот? - спросил мальчишка. - Это как пасть собаки, да? Хочу собаку! Мама, когда у меня будет собака!?
-Никогда!
-А никогда это когда?
-Замолчи!
-А когда будет собака?
Тут, к счастью, была уже остановка, мать подхватила противного мальчику за шиворот. Они вышли. В маршрутке стало тихо и спокойно.
Никита покосился на брата. Владик тихонько играл с завязкой от варежки. Встретив суровый взгляд старшего, он выпрямился.
Удивительно, он не показался Никите больше противным. Наоборот, Никите показалось, что братишка похож на него - симпатичный пацан с умным лицом и ямкой на подбородке.
-Хочешь, я куплю тебе мороженого? - спросил Никита.
Братишка покачал головой.
-А игрушку какую?
Тот молчал.
-Ладно! - сказал Никита. - Когда вернемся домой от твоего врача, я с тобой поиграю в человека - паука, хочешь? А хочешь, телефон тебе отдам - тот старый, который ты у меня просишь все время?
Глаза младшего зажглись восторгом.
Старовер
Мы во дворе между собой называли их староверы.
Такой был Дед. Деду было сто лет. Он ходил медленно, будто года мешками лежали у него на сгорбленной спине. Девочки наши шептались, что дед - герой войны. Но герой какой войны - ответить затруднялись.
Зимой мы его никогда не видели. Он появлялся, будто из ниоткуда только в июне и сразу заступал на свое дежурство на скамейке или на детской площадке в глубине двора. Он любил работать руками - то ножку у скамьи подделает, то покрасит качели. С годами руки его стали немощными, вены на них вздулись, и деду было трудно стучать молотком. Но он не отступался. Бывало, стучит себе тихонько или подкручивает гайки, так что мы даже иногда забывали о его присутствии рядом с нами.
-Мне мама рассказывала, что он в молодости на этом... на заводе работал, - как-то сказала Алина.
Мы сидели на спинке скамьи, щелками семечки и плевали шелушки в пыль. У нас даже игра была - кто дальше и художественнее плюнет.
Взрослых поблизости не было - июнь, жара. Делать нам было нечего. Играми мы все уже обменялись и прошли все компьютерные уровни по сто раз. Павлик даже стал в шашки играть на планшете.
-Ты бы еще кости кинул! - насмешливо сказал Вадим. Среди нас он слыл самым начитанным человеком.
-Да ну, неохота! - лениво проворчал Павлик.
-А чего тебе охота?
-Ничего не охота!
Хлопнула дверь подъезда, и на облюбованную нами площадку вырулил долговязый француз Антон. Он, конечно, не был французом, учился в соседней школе, но получил среди нас эту кличку, потому что его родители каждый год возили в Париж. Там, на правом берегу Сены, жила его тетка.
Антон поправил ворот белой рубашки и, засунув руки в карманы коротких шорт, ленивой походкой подплыл к нам.
-Смотрите, какую прикольную рубашку от Кельвина Кляйна мне тетка прислала!
-Ну и что? - невозмутимо ответил Павлик.
-Да ты Кельвина Кляйна не знаешь!
-А зачем мне его знать? Я в рубашках не хожу.
-Да ты просто мне завидуешь! Скажите, девочки, я хорошо выгляжу?
-Еще чего! - пробасила Алина и покраснела.
Француз Антон поддел кроссовкой семечки.
-Между прочим, в Париже семечки на землю не плюют! - сказал он назидательно.
Мы молчали.
-Я расскажу домоуправу, что это вы плевались! - продолжал Антон с противной тонкой улыбочкой. - Не стыдно вам загрязнять окружающую среду? Чему вас только в школе учат, а?
Но и тут мы не ответили.
-Что молчите? - не отставал Француз. - Боитесь со мной спорить? Правильно, что боитесь! Я все про вас знаю! И про тебя, Вадька, и про тебя, Пашка. А уж на Федьку Пшеничного у меня целый архив собран! Фотки есть: как ты плюешься, и на диктофон я твою ругань записал!
Это он про меня! Я даже семечки изо рта выронил, так разозлился.
-А ты чего тут ходишь, нас пугаешь? - крикнул я.
-А чего не попугать - то, коль выгодно?
-Чего выгодно?
-Пугать выгодно!
Этого мы не стерпели: вскочили и пошли на Антона, но он нас ни капельки не боялся.
-Ты, Федька, кулаки свои убери, а то я про тебя все твоей матери расскажу!
У меня даже во рту горько стало от злости. Я ничего такого плохого не делал, а Антон уж целую историю придумает - он может! И моя мать ведь ему поверит, чего бы он ни наплел про меня!
Ребята зашумели. Антону только того и надо - только глазами поводит в разные стороны да губы кривит. Знал ли он что про нас, не знаю, но умел он дело представить так, что ты чувствовал себя мелким преступником.
К нам подошла моя одноклассница Даша Волкова с батоном в руке. Даша красивая - я люблю смотреть на ее золотые волосы, на тонкие бледные брови, но тут я даже внимания на нее обратил, так рассердился на пакостника Антона.
Даша бросала голубям крошки хлеба. Голуби клевались, пытаясь отнять друг у друга лучшие мягкие кусочки.
-Дашка, а я вчера в магазине снял на телефон, как ты сдачу от предков прячешь! - вдруг заявил Антон и засмеялся. - Вот твои обрадуются, когда узнают, что ты их обворовываешь!
Мы повскакали с мест. Все знали, что толстую Дашку даже за тройки почем зря лупила мать. Антон тоже это знал и дразнил ее специально.
Дашка выронила хлеб. Голуби слетелись ото всех подъездов нашего многоквартирного дома, едва не задев наши лица.
-Сейчас я тебе я морду набью! - заговорил вдруг Пашка тихо. Губы его побелели. - И не посмотрю, что ты на всех архив имеешь!
-Давай! - засмеялся Антон. Он поддел ногой булку и забросил ее под горку.- А я на камеру засниму, как ты меня лупишь, и в интернет выложу.
-Ой, мамочки! - воскликнула Дашка.
-Зачем?! Зачем?! - вдруг закричал рядом дед, поднимая свою палку над головой. Мы и не заметили в пылу ссоры, что он все это время возился у сломанной качели.
-Ну, вы и ... и ...! - дед тряс палкой. Дрожащими руками он поднял пыльный батон, обтер его рукавом и начал собирать в горсть хлебные кусочки.
Руки его были неловкие. Он ронял крошки и беззвучно плакал от бессилия.
-Хоббиты вы, дороги не знаете, плутаете во тьме. Где правда, где ложь, не найдете!
-Ты чего это, дед!? - загомонили мы растерянно, забыв об Антоне. Вадим и Пашка помогли Деду встать.
-Хоббиты вы! - кричал дед. - Откуда вы такие...! Что говорить вам по-русски, если вы, будто орки, не слышите, не видите, не разумеете!
Прижимая хлеб к груди руками с вздутыми венами, он заковылял от нас прочь. Голова его тряслась.
-Ничего вам никогда нельзя объяснить! - повторял он.
Мы переглянулись и, не сговариваясь, поплелись за ним.
-Дед, мы ничего! Мы не ломали! - повторял Пашка. Как самый рассудительный он взял переговоры со Старовером на себя.
-За этот хлеб мы в блокаду... - дед плакал. Слезы его плутали в острых морщинах и капали в пыль у наших ног, оставляя серые пятнышки. Смотреть на Старовера было страшно. В жизни я не чувствовал себя таким провинившимся.
-Дедушка! - прошептала Алина и заплакала.
-В блокаду мы голодали... Нам есть было нечего, понимаете, вы, хоббиты?! - тяжело заговорил Дед. - И когда мать приносила кусочек хлеба с опилками и канцелярским клеем - это было счастье. Моя младшая сестренка умерла. Ей было пять лет. Я помню, как она тоненьким пальчиком собирала крошки. Вот эти самые крошки, которые вы на землю... как мусор, как пыль! Ногами!
-Дед, да ты чего... Мы же не знали..! - лепетали мы недружно. У девочек покраснели глаза.
-А бабка все лежала и вдруг сказала - дайте хоть кусочек хлеба и я умру сытая. И умерла. А вторую свою сестру - Полинку - я едва спас.
-Как? - просила Дашка тихо. От волнения она вцепилась зубами в косу. Мы не заметили, как вокруг нас собрались другие ребята. Удивительно, никто не гомонил, не смеялся.