Первая моя просьба к почтенным читателям, которым хватит терпения до конца прочесть этот рассказ,-не считать меня безбожником, или борцом с Православием.
С детства, будучи человеком религиозным, я прочел множество книг, таких, как,- жития святых, сочинения святых отцов, периодики, и просто художественных книг, где описывалась жизнь и быт духовенства в разные периоды нашей истории.
Более того,-вся моя жизнь до сих пор связанна с продолжительными путешествиями, в которых мне пришлось многое повидать и пережить. Я проехался по многим епархиям России, Украины, Белоруссии и Молдавии; жил подолгу на различных приходах, имел дружбу со многими священниками, и прекрасно изучил жизнь и быт, как я выражаюсь, духовного сословия.
Среди духовенства мне попадались и прекрасные, истинные священники; и теплопрохладные наемники, и просто волки,-даже без овечьей шкуры. Все то, что я видел, было давно описано в творениях святых отцов, и неоднократно говорено современными подвижниками благочестия.
Да, действительно, времена сейчас последние, предантихристовые. Зачем дьяволу физически уничтожать Церковь Христову, когда это можно сделать руками священства, разложив ее изнутри. Причем если пастыри ведут свою паству в преисподнюю, то погибнет и паства: как говорится,-результат налицо, отдача на все 100%!
Вот такие "пастыри" и описаны мною в рассказе. Конечно же, название епархии, где происходят события, населенных пунктов, храмов, и имена людей изменены. Но за каждым персонажем, описанным в рассказе, стоит реальная личность.
Все эти "архиереи" и "батюшки", представленные здесь, служат в разных епархиях Московской Патриархии, но для удобства чтения я собрал их в одну. Суть дела от этого не меняется, поскольку все они принадлежат к одной организации, под названием РПЦ МП, которая уже давно вступила в преступную симфонию с преступной властью. Начало этого вступления ознаменовалось предательством и убийством последнего Помазанника Божьего,-Императора Николая II,-за которыми последовала преступная декларация митрополита Сергия Страгородского, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Нынешнее положение в МП таково, что абсолютно все решают деньги. Архиереи из пастырей Христовых давно превратились в феодалов, отделившими себя от народа Божьего высокими заборами и охраной, а приходские батюшки стали ихнеми вассалами. Причем, городское духовенство резко отличается от сельского, и часто относится к последнему с большим презрением. И если городские священники совершают смертные грехи для того, чтобы жить в роскоши, то сельские часто для того, чтобы просто выжить. Но грех есть грех, и никакими обстоятельствами оправдать его нельзя, а необходимо с ним бороться, и этот мой рассказ и является такой попыткой борьбы.
Ведь грех и совершающий его не любят обличения, и если бы побольше прихожан МП обличали своих горе-пастырей, то кто знает, может они бы и изменили свою жизнь, или во всяком случае попритихли. Я пишу это не голословно, а на опыте одного прихода, где прихожане все, как один, объявили бойкот своему батюшке, и не ходили на службы до тех пор, пока тот не принес публичное покаяние.
И еще просьба: никогда не смешивайте Церковь Христову с организацией РПЦ МП; первую не одолеют врата ада, и достоит она до Второго Славного Пришествия, а вторую, организацию РПЦ МП, упразднит грядущий Помазанник Божий,-Царь, который обещан нам пророчествами на краткое время.
С уважением к вам, Силуан Ронин.
Часть первая
глава_1
Вечерело. Яркий день клонился к закату, и солнце причудливо освещало рассыпанные по небу облака, взирающие на землю сквозь кроны сосен и елей густого леса. В самом же лесу царил таинственный полумрак: лес готовился ко сну.
На фоне этой богозданной красоты, по заросшей лесной дороге, медленно пробирался массивный, и как казалось, неуклюжий джип PRADO. Будучи похож на огромного, страшного черного жука, он явно вносил дисгармонию и какую то тревогу в этот волшебный, сотворенный Богом, а не человеком мир.
Наконец джип остановился: дальше дорога сужалась, и начинался сплошной бурелом. Минут пять двери джипа оставались закрыты, но вот, наконец передняя дверца открылась, и на грешную землю тяжело спрыгнул его хозяин,- о. Виктор,- молодой, но уже весьма тучный священник. Отец Виктор, по прозвищу Бабло, служил в находящемся неподалеку райцентре Глухов, в центральном храме, освященном в честь Благовещенья Пресвятой Богородицы, и был типичным представителем клана Российского провинциального, но в тоже время, как сейчас говорят, лексусного духовенства.
Он имел такую же тучную матушку, которую часто взбадривал словами: "матушки святые, жиром налитые", троих деток, роскошный двухэтажный особняк,
джип PRADO, собственный похоронный бизнес, а главное,- ни с чем не сравнимые гонор и амбиции. Казалось бы, почему тут не радоваться жизни? Bедь все прекрасно! И что его занесло сегодня в эту лесную глушь? Сидел бы себе дома с матушкой и детьми, и наслаждался семейным счастьем.
Но нет, не было у него в душе уже давно никакого спокойствия; более того, о. Виктор сегодня наконец то решил свести счеты с жизнью, вот поэтому то и был здесь.
Спрыгнув из машины на землю о. Виктор первым делом осмотрелся: все было в порядке, поблизости никого, и место глухое,- то что надо,- значит найдут не скоро.
Захватив из машины с собой моток новенькой капроновой веревки о. Виктор прикрыл дверку. Хотел было закрыть на ключ, но потом махнул рукой,- дескать уже все равно не понадобится,- и торопливым шагом побрел в лесную чащу.
Надо было торопиться, ведь скоро скроется солнце и в лесу будет темно; а как такое важное дело можно совершить в темноте? Страшно!
Однако в лес углублялся он не долго: очень скоро о. Виктор нашел именно то, что искал. Поваленная бурей, но не до конца упавшая на землю сосна. Примерно по середине ее, чуть в стороне, находился метровый пень. Если привязать к стволу сосны веревку, сделать петлю, стать на пень и спрыгнуть,-то качнет в сторону сосны, прямо под нее. И если захочешь сохранить себе жизнь, то это будет уже невозможно: до пня никак не дотянуться, до него будет примерно метра два,- надежность стопроцентная.
-Видимо дьявол помогает; ишь лукавый, как смерти моей хочет,- как пуля пролетела эта мысль в голове о. Виктора.
Тут надо сказать, что этот батюшка уже давно не верил ни в Бога, ни в дьявола; но в этот момент почему- то именно такая мысль пулей пронеслась у него в голове.
-Помогает, или не помогает, но дело делать надо,- подумал он,- так жить больше нельзя...
С этой мыслью он взобрался на пень, и принялся забрасывать веревку на сосну. Долго у него ничего не получалось, - руки тряслись; но наконец веревка упала с другой стороны сосны, о. Виктор спрыгнул с пня, поднял ее, сделал петлю, продел в нее второй конец веревки, и затянул петлю на сосне. Затем прикинул примерно длину, обрезал излишек перочинным ножиком, и на конце сделал петлю.
Забравшись на пень он примерил удавку: было как раз то, что надо; надевай на шею, прыгай с пня, и болтайся где то в метре над землей.
-Снимать удобно будет, высоко лезть не придется,- подумал он. Но только он, тряcущимися от страха руками, начал одевать петлю на голову, как сзади послышался ясный, и до боли знакомый голос: "Радуйся Витюша, привет тебе из ада! Что, допрыгался? Вот и тебя сосчитали!"
При этих словах о. Виктор вскрикнул, выпустил из рук веревку, и упал с пня на землю. Минуту пролежав на земле он поднялся, осмотрелся, потом в изнеможении сел на землю. Вокруг никого... Голос, который он услышал, принадлежал ныне покойному, застрелившемуся года полтора назад, настоятелю кафедрального собора протоиерею Александру.
Все это, происходящее, повергло о. Виктора в шок: он трясущейся рукой перекрестился, и заплетающимся языком произнес: "чур, чур меня! Вот ведь дьявол, видимо действительно он существует... не могло же мне все это почудиться!" Батюшка Виктор хотел было встать, но не мог: ноги сделались ватными.
Зато мысли в его голове прояснились, и перенесли его года так на два назад, когда ныне покойный о. Александр был еще жив и здоров: купался в деньгах и лучах славы; был предметом особой любви и дружбы епархиального архиерея и городских властей.
глава_2
Отец Александр был поставлен настоятелем и строителем кафедрального собора; епархия тогда только образовалась, и нужен был энергичный и пробивной человек, который потянул бы стройку такого масштаба. А это было далеко не просто: требовалось найти подходящее место для строительства, найти спонсоров, подрядчика, контролировать стройку, и постоянно решать различные вопросы, возникающие по ходу дела. Всеми этими качествами о. Александр обладал, и поэтому, как говорится, засучив рукава, сразу принялся за дело.
Деньги на строительство требовались огромные, и совершенно понятно, что на пожертвования верующих, в основной своей массе живущих бедно, собор не построешь. Местные же предприниматели и коммерсанты жертвовать не особо то хотели, и не собирались. Вот и пришлось о. Александру обратиться за помощью к губернатору.
Тот все выслушал, и сказал: " А я ведь, Саша, тебя по этому поводу давно жду. Надо было тебе сразу ко мне обратиться, и все бы уже давно порешали. Ты что думал, меня в стороне оставить? Не выйдет без меня у вас ничего! Там, за гробом, Господь Бог будет вершить ваши судьбы; а тут на земле господь бог для вас - я. Как решу, так оно и будет! Разве не так?"
-Да, все так, Наум Самойлович,- ответил о. Александр,-от вашего решения зависит все: все в вашей власти.
-Ну, раз ты эту простую истину признал,- самодовольно улыбнувшись сказал губернатор, то слушай сюда: Деньги на строительство собора я вам найду, не проблема , но ведь и мне от этого тоже нужен мой лакомый кусок. Сечешь, о чем говорю? Поэтому твое дело будет подписывать все то, что я тебе прикажу, и без всяких там вопросов. Как это у вас там называется,- послушание выполнять. Тогда и тебе хорошо будет, и мне не плохо. А если будешь еще и стараться, то дам тебе насытиться крохами пищи, падающих со стола господ: домик построешь, машинку купишь, любовниц заведешь,-при этих словах губернатор засмеялся,-а там, глядишь, и вашего владыку с места подвинешь, сам владыкой будешь!"
-Ну, а если какая проверка финансовая, как быть тогда? кто отвечать то будет?- робко спросил о. Александр.
-Ты, а кто ж еще, подписи то будут стоять твои; значит тебе и отвечать!
-Ну, а если в тюрьму сесть придется?
-Если придется, значит сядешь,- ответил Наум Самойлович,- для пользы общего дела возможно придется и посидеть. Да не бзди, ты, Саня, если так и случиться, то к тому времени бабла у тебя навалом будет, адвоката хорошего наймешь; ну, посидишь годик, полтора, а там и на свободу выйдешь. Конечно же и я в стороне не останусь, всячески помогать буду: и тебе, и семье твоей. Ведь я своих в беде не бросаю, всякое добро в отношении меня помню. Ну, что, согласен?
-А куда же я денусь,- произнес о. Александр, -конечно же согласен.
-Ну вот и прекрасно; звони своему архиерею, пусть приезжает сюда: такое дело не грех и обмыть.
-А согласится ли он на ваши условия, Наум Самойлович?
-Согласится, ведь он то отвечать ни за что не будет, ты же сам на себя все берешь. Честно тебе, Санек, скажу, он сам мне эту мысль подкинул. Ждали только, когда ты сам на поклон ко мне придёшь. Ведь я же тебе кланяться не буду! Я господь бог для вас, и ты это хорошенько себе уясни. Как там в псалмах говорится: "Работайте Господу со страхом, и кланяйтеся Ему с трепетом..." Вот так же и мне.
Отец Александр прямо тут же из кабинета позвонил владыке Онуфрию, и тот не медля сразу же приехал.
Владыка вошел в кабинет один, без келейников, и радостно заулыбавшись протянул руку Науму Самойловичу: " Приветствую вас, мой господин; благословен грядущий во имя Господне! Очень рад нашей встречи, давно ждал ее!" При этих словах архиерей пожал руку Науму Самойловичу, и вдруг, неожиданно нагнувшись, поцеловал ее. Этот поступок архиерея видимо пришелся по душе Науму Самойловичу, и он самодовольно улыбнулся.
-И я тоже очень рад вашему приезду, - ответил ему губернатор,-будь послушен верный раб мой; ведь сердце сокрушенное и смиренное я не уничижу. При этих словах он рассмеялся.
-Ну, что, как наш поппи? Согласился ли?- спросил владыка у губернатора, и посмотрел в сторону о. Александра.
-А куда ему деваться,-ответил тот,-ведь он раб благоразумный; не правда ли, Санек? Отец Александр в ответ молча закивал головой.
-Великое дело ты отец сделаешь,- обратился владыка к о. Александру. Собор построим, и скольких людей к Богу приведем! И сам немножко подзаработаешь; ведь я все понимаю: матушка, детки... надо их воспитать, выучить, в свет пустить... а как это все без денег сделаешь? Никак! Ну, и Наума Самойловича тоже отблагодарить надо: такой он милостивый человек! Таких сейчас днем с огнем не сыщешь! Посмотрел бы ты, о. Александр, что в других епархиях делается... многие владыки просто воют: говорят, у губернатора даже клочка земли не выпросишь! А наш губернатор, многая ему и благая лета, сам главным ктитором берется быть! Да ему ноги целовать нужно! Вот, к дню его рождения, мы его к высшим церковным наградам представим!
Эти слова владыки Наум Самойлович слушал с нескрываемым удовольствием, слегка раскачивая свое грузное тело из стороны в сторону, и умильно улыбаясь.
-Сразу же тебе скажу, отец, - продолжил свою речь архиерей,- что дело не безопасное: в случае чего, все придется взять на себя. Но ты не бойся, ведь с нами Бог! Да и при нашем то губернаторе вряд ли кто сюда сунется. Это я так, на всякий случай! Ну, а если что и произойдет, ты уподобишься мученику первых веков: ведь за церковь будешь страдать! Епархия, и лично я тебя в беде не оставят!
-И я, Санек, как тебе уже говорил, тоже не оставлю,- вставил губернатор.
На этом дело было и решено. В знак своего согласия и верности, о. Александр поцеловал перстень губернатора, и поклонился ему в ноги. Конечно же, его это шокировало, но так сначала сделал владыка Онуфрий, и, естественно, так же должен был поступить и он. Что было дальше, о. Александр помнил очень смутно: вначале была обильная выпивка, потом откуда то появились молодые женщины, которые почему то начали раздеваться сами, а потом стали раздевать его и архиерея. А дальше,-о. Александр понял, что совершил смертный блудный грех.
Очнулся он уже под утро, в комнате сторожа обладминистрации, в трусах и носках. Его помятая ряса лежала рядом на стуле, под стулом стояли туфли, а наперстный крест лежал на столе. Сторож напоил его крепким чаем, и сказал, что бы он привел себя в порядок, умылся, оделся, и готовился к отъезду. Машина придет в шесть часов утра.
-Да, я даже и не мог себе подумать, что попы могут так гулять,- смеясь сказал он
о. Александру,-говорят, что ты трех телок оттянул! Ну, батяня, ты гигант! Я в твои годы тоже таким был. Парторга области на машине возил. Бывало, как заедет он к своей зазнобе, так ждешь его часа четыре,-раньше он не управлялся. Скучно мне было ждать то. Вот как то раз я ему и говорю: "Семеныч, а не могли бы вы мне женщину какую нибудь для этого дела подъискать? Вы бы со своей утешались, а я со своей; и никому обидно бы не было; уважте уж пролетария." Ну и нашел он мне одну, -стенографисткой тут работала. Мне сразу же легче стало. Завезу его, а потом прямиком к ней,-благо она замужем не была.
Резвимся..., а как Семеныч позвонит, так сразу все бросаю, и еду его забирать. Ответственный я, батаня, водила был; своего шефа ни разу не подвел. А сейчас стар уже, вот и сторожую; одни воспоминания остались...
В шесть часов утра, как и обещал сторож, приехала машина, и отвезла о. Александра домой.
глава_3
Тут любопытный читатель может спросить: "А откуда о. Виктору были известны такие мелкие детали из жизни о. Александра?" Все дело в том, что батюшка Александр вел дневник, в который и записывал все подробности своей жизни. А поскольку о. Александр и о. Виктор дружили семьями, то матушка о. Александра после его смерти не раз приезжала к о. Виктору, и порой кое-что зачитывала из дневника. Таким образом батюшке Виктору на многое открылись глаза, и стали известны самые мельчайшие подробности трагической смерти о. Александра. Записывал о. Александр в свой дневник и все те сделки, где ставил свои подписи. Этого материала, попади он к знающему человеку, вполне хватило бы, чтобы многие лишились своих кресел, и еще к тому же оказались за решеткой. Но Полина, так звали матушку о. Александра, боялась пускать дневник в ход: понимала, какого зверя она может потревожить, страшно было за свою жизнь, и жизнь своих детей.
Ну а дальше в жизни о. Александра произошло то, что и должно было произойти,- то, чего он так боялся: все события развивались по наихудшему сценарию.
Сначала все было прекрасно: стремительная церковная карьера, известность, слава, должность настоятеля собора, и епархиального секретаря. Собор рос как дрожжах, и параллельно о. Александр в центре города строил прекрасный двухэтажный особняк для себя, в который скоро и переехал. Обзавелся батюшка и собственным бизнесом: открыл в городе парочку ювелирных магазинов и казино. В общем, все складывалось, как нельзя лучше. Правда все это отталкивало от него его же паству. Но, да не велика потеря; как говорится: сытый голодному не товарищ, зато в почете у архиерея, бизнесменов и областных властей.
Так бы и жить, не тужить, да детей растить. Но тут произошло то, что никто и предвидеть не мог: взяли под следствие известного миллиардера Ходорковского, хорошего друга Наума Самойловича, и почти сразу же после этого понаехало в город целая армия различных аудиторов из Москвы. Стали все проверять, и раскапывать. Вот тут то аудиторы и выяснили, что средств из городского бюджета на строительство собора, израсходовано в пять раз больше, чем необходимо. Завели уголовное дело, и всплыли тут и подписи о. Александра, его шикарный особняк, и лексусный автопарк, и весь бизнес. Наум Самойлович и владыка Онуфрий тут похитрее были, поступили по умному: все свои средства в офшор перевели, и остались как-бы не причём; на отца же Александра перевели стрелки, и стал он козлом отпущения. А далее события развивались по принципу снежного кома. Владыка Онуфрий предчувствовал, что следствие может зацепить и его, поэтому сразу же решил расставить, как говориться, все точки над i. Как только о. Александра вызвали в прокуратуру к следователю, владыка Онуфрий сразу же собрал епархиальное собрание духовенства, где обвинил о. Александра в воровстве церковных средств, и поставил вопрос о почислении его за штат епархии, и запрете в священнослужении, до подробного выяснения всех обстоятельств дела.
Отец Александр свою вину признал, так как понимал, что подписывал все бумаги он один, и отпираться тут безсмысленно. Сразу же после этого он был взят под арест и отправился в СИЗО. Арест был наложен также на его и матушки банковские вклады, и на все их имущество. Как только это стало известно архиерею, тот сразу же снова собрал епархиальное собрание, на котором поставил вопрос о лишении о. Александра сана священника, и отлучении его от причастия на десять лет. Это предложение поставили на голосование, и оно было принято единогласно. Причем поднимал руку и о. Виктор, которого не смущало то, что о. Александр был его другом, и несколько раз оказывал ему серьезную помощь.
Например, как то раз о. Виктор отказался идти причащать больного на дом: батюшка потребовал себе для выезда машину, и 5000 руб. за причастие. Семья же, где находился больной, была бедной, и, естественно, ни то ни другое предоставить не смогла. Зато по совету одного знакомого они написали о произошедшем в епархию, архиерею, с просьбой разобраться, и наказать о. Виктора. Письмо же это попало в руки о. Александра, который его просто порвал. Таким образом о. Виктор избежал страшной бури. После этого он отблагодарил о. Александра, пригласив его в хороший ресторан, и клятвенно заверил, что тот в любой ситуации может на него рассчитывать: дескать он в долгу не останется. Теперь же приходилось поднимать руку, что бы не попасть под архиерейский гнев. Впрочем, этот поступок не особенно тревожил его совесть, ибо о. Виктор рассудил так: проголосуй он, или нет, его голос все равно ничего не решит; один в поле не воин, и все равно будет так, как захочет архиерей. Потом, о. Александра все равно посадят, как ни крути, и проголосовал он за, или против,-тот все равно не узнает: в тюрьме ему уже будет не до того. Ну, а матушке Полине он соврет, скажет, что не голосовал, воздержался, а если та его не спросит, то вообще обойдет этот вопрос стороной.
Но опасался о. Виктор совершенно напрасно: будучи удрученной внезапным горем, и массой сопутствующих ему проблем, матушке Полине вовсе было не до о. Виктора. Все дело складывалось так, что епархия и архиерей, да и простое духовенство, не говоря уж о мирянах, от них полностью отказались, и они теперь стали на положении изгоев. Зато Наум Самойлович напротив, проявил к о. Александру и его семье, как казалось, внимание, участие и заботу.
Надо сказать, что следствие как то обошло своим вниманием его. Да, его вызывали в качестве свидетеля, были в отношении его и подозрения, но доказательств не было представлено никаких: все у него было так гладко, что придраться было абсолютно не к чему.
Наум Самойлович, вскорости после того, как о. Александра посадили в СИЗО, назначил встречу матушке Полине на берегу озера, за городом. Причем даже сам прислал за ней машину. Когда Полину привезли на место встречи, то он очень галантно встретил ее, даже поцеловал ей руку, и очень сокрушался по поводу происшедшего.
-Без хорошего адвоката ему не выпутаться,-сказал матушке губернатор,-я знаю такого, уже говорил с ним, и он согласился. Однако он не из дешевых, и тебе сейчас явно не по карману. Вот что, на, вот, возьми пока 8000 баксов, дашь ему аванс. А потом, по ходу дела, я тебе еще помогу.
Матушка была вне себя от счастья: еще бы, духовенство от них отказалось, а тут, казалось бы совсем маловерующий человек, протянул ей руку помощи.
Она связалась с адвокатом, дала ему аванс, и тот пообещал ей, что сделает все возможное, что бы о. Александр скоро оказался на свободе.
Однако, при всей, как казалось, кипучей внешней деятельности адвоката, на деле получалось так , что узел вокруг о. Александра затягивался все туже и туже. Финал всей этой истории был таков: 12 лет лишения свободы, с отбыванием срока в лагере усиленного режима, и конфискация всего имущества.
Таким образом, матушка Полина с детьми оказались фактически на улице, без средств к существованию. Но это был еще не конец. Вскорости после вынесения приговора суда ей сообщили, что о. Александр, при пока еще невыясненных обстоятельствах, застрелился в СИЗО, и что после вскрытия она может забрать его тело для погребения. Для матушки это был самый страшный удар судьбы в ее жизни: вот так вот: было все, и вдруг, остаться ни с чем! На нервной почве она получила инфаркт, и оказалась в больнице.
Хоронить о. Александра пришлось его родственникам, без христианского отпевания, так как ни один священник в округе не взялся отпевать самоубийцу. Более того, узнав обо всем этом, владыка Онуфрий посмертно предал о. Александра анафеме.
Матушка же Полина, едва оправившись от болезни, с детьми уехала к родителям в Москву.
Год спустя она приехала к нему на могилку, поставить памятник. В городе матушка останавливаться не захотела, и поехала к о. Виктору. Честно говоря, о. Виктор испугался: все таки жена опального, да и еще анафематствованного священника-самоубийцы; не донес бы кто, а то потом беды не оберешься,-владыка это вряд ли простит. Но и отказать было как то неудобно; честно говоря, о. Виктор не верил, что о. Александр сам свел счеты с жизнью. Он был убежден, что в этом ему помогли Наум Самойлович, и владыка Онуфрий: ведь как живой свидетель он был им не нужен. Поэтому у себя дома о. Виктор отслужил панихиду по о. Александру, и заочно предал его земле.
Тут то в первый раз он и познакомился с дневником о. Александра, и много полезного для себя узнал.
Приехав на другой день в город, матушка Полина с удивлением узнала, что их бывшие два ювелирных магазина и казино, теперь принадлежат Науму Самойловичу.
Вот тут то ей и открылся истинный смысл всей его "учтивости" и "участия" в их семейном горе. Стала ясной и ситуация с адвокатом: Наум Самойлович сделал ему заказ,-поскорее упечь о. Александра в тюрьму, и причем желательно на максимальный срок. А деньги за работу он передал через нее; причем получалось так, что она как бы еще и оплачивала посадку в тюрьму своего мужа, и очень даже возможно его убийство. А в том, что его убили в тюрьме, выдав этот факт за самоубийство,-матушка Полина не сомневалась.
Интересно,-подумал о. Виктор,-наверное действительно о. Александр сейчас находится в аду: ведь при жизни очень много грехов он совершал, в чем, впрочем, никогда не раскаивался. Говорил, что иначе не проживешь. Примечательно было и то, что такие греховные поступки, которые совершали и покойный о. Александр, и о. Виктор, и многие другие священники,- ни архиерей, ни духовник епархии, за грехи не считали.
глава_4
От о. Александра крылатая мысль перенесла о. Виктора уже к его собственной жизни. Вот он, молодой, тщеславный семинарист, родом с Западной Украины, не имеющий еще никакого жизненного и духовного опыта, но зато страстно желающий разбогатеть, попадает в только что образованную епархию. Вот его матушка Ольга, односельчанка, с трудом окончившая среднюю школу, не умеющая связать и двух слов,-но зато и днем, и ночью, грезящая богатством. Вот памятный и знаменательный день его рукоположения во священника, и напутствие архиерея. Вот ему вручают архиерейский указ, и он отправляется в Глухов настоятелем строящегося храма, в честь Благовещенья Пресвятой Богородицы.
Тут надо сказать, что в Глухове было два храма: один большой, центральный, где служил о. Виктор; другой маленький, в честь великомученика и победоносца Георгия, находящийся на окраине Глухова. Там служил священник о. Николай, который представлял собой полную противоположность о. Виктору. Это был ревностный батюшка, боящийся Бога и греха, и не вступающий ни в какой компромисс со злом. Отец Николай не почитал и не уважал власть имущих, и говорил, что нынешняя власть не от Бога, а от сатаны, поскольку она не творит волю Божию. Он говорил и учил, что власть от Бога,-это помазанник Божий, то есть Царь. И когда убили Царя, то не стало и Божией власти. А раз так, то эту власть можно и не уважать, и не слушать, и нет в этом никакого греха,-поскольку она жидомасонская; и вообще, нужно ей противиться, и всячески расшатывать ее, и молиться о скорейшем даровании России православного Царя и Помазанника Божия, который только и избавит ее от жидовских оков.
Не почитал он и богатых людей,-крутьков,-говорил, что они воры, которые обкрадывают собственный народ, и созидают свое богатство на людском горе и слезах. Естественно, что и власть имущие, и крутьки, о. Николая просто ненавидили, и когда в Глухове появился о. Виктор, то ихние взоры обратились к нему.
И о. Виктор делал все, что бы оправдать их доверие; однако, как он сам до недавнего времени считал, судьба была к нему менее благосклонна, чем к о. Александру.
Еще бы,-тот был на таком виду, и при таких деньгах!
В Глухове постройкой храма занимался его мэр,-Лев Борисович Вайсман, и о. Виктора к финансам никто и близко не подпускал, хотя подписывать наряды за липовые работы и прочие бумаги должен был он. На постройке храма Лев Борисович заработал очень даже неплохо, так как обложил данью весь район: предпринимателей, бизнесменов, фермеров, и даже простых людей. К о. Виктору многие приходили и жаловались на поборы, говорили, что так храмы не строят, кляли церковь и власть. На это батюшка Виктор с раздражением и гневом отвечал, что мол они страдают за грехи предков своих, которые храмы при коммунистах рушили, кресты валили, священников гнобили, над верой издевались, и жили безбожно.
-Так вам и надо, нечестивцы!-говорил он,-ваши деды церкви рушили, сараи из этих кирпичей строили, иконами полы мостили! А вы теперь искупайте вину их: стройте и страдайте, линяйте деньгами! По делом вам! В Библии написано, что за нечестивца Господь наказывает до третьего или даже четвертого рода. Чего же вы ропщите? Терпите благодушно наказание Божие, и кайтесь в грехах своих! Может быть получите прощение грехов, и на вас, в вашем роду, и остановится гнев Божий! И не осуждайте власть: ведь она от Бога, раз дело Божие делает,-храмы строит!
Такие его ответы конечно же вызывали непонимание и ненависть к нему со стороны простых людей. Впрочем о. Виктора это безпокоило мало. Главное было не поссориться, и найти общий язык с Львом Борисовичем. Последнему же нравился такой подход к этому делу о. Виктора.
-Молодец поп, правильно лаешь, в точку угодил,-хвалил он о. Виктора,-если и дальше так будешь себя вести, то по телевидению тебя покажем, цикл бесед тебе организуем. А то вон смотри, Колян то, коллега твой, с нами совсем заелся; так про него никто и не слышит: сидит там, на отшибе, с горсткой своих баб, что то варнакает, и никому не нужен! Ни сегодня, завтра, его отсюда снимут: мы уже давно архиерею на него жалуемся: толку от него никакого, только воду мутит!
Тут Лев Борисович говорил неправду: о. Николая люди очень уважали за его нелицеприятие, прямоту, безкорыстие, и твердость в своих убеждениях: многие к нему приезжали даже из других городов, послушать его проповеди и беседы, получить дельный совет. Немаловажно было и то, что этот батюшка возглавлял движение православных против глобализации и кодефикации. Храм Георгия Победоносца, где он служил, был одним из немногих в епархии не имеющим ИНН. Пользовался о. Николай уважением и любовью даже среди блатных: они считали его правильным буквоедом, то есть священником, и к его словам прислушивались. Вот они то, блатные, как это было ни странно, и защищали о. Николая от архиерейского произвола. Владыка Онуфрий давно уже хотел от него избавиться, но узнав об этом блатные пригрозили ему местью, и владыка уступил: лишние проблемы были ему ни к чему.
-Пусть себе сидит на задворках и тявкает,-думал он,-особо его слушать не будут; а в центральный храм мы дадим послушного: он то и будет на виду, его и будут слушаться, а про Николая на его фоне скоро и не вспомнят.
Так оно и получались: о. Виктор участвовал во всех мероприятиях районного масштаба, вел передачу "Слово пастыря" на местном телевидении, был на виду. Но все это не приносило ему истинной радости и счастья,-не было того материального достатка, о котором мечтали о. Виктор и матушка Ольга.
Им хотелось, по примеру о. Александра, иметь собственный особняк, собственный бизнес, и крутую машину. Хотя бы в пределах райцентра на первых порах. Ну, а потом, о. Виктор желал депутатства в местные советы, и вершения людских судеб.
Но как назло, в период строительства храма к деньгам его никто не подпускал: приходилось только подписывать документы, и брать всю ответственность на себя.
Вот тут то о. Виктору и пришлось проявить смекалку, как заработать деньги. Первое, что он придумал, был обряд развенчания. Я думаю, что всем известно, что никакого чина развенчания церковь не имеет: просто пишется прошение на имя архиерея, и тот выписывает документ, в котором предыдущий брак считается расторгнутым, и дается благословение на новый. Так все разводящиеся до этого момента и поступали. Но о. Виктор стал говорить на проповедях, что сейчас имеется специальный чин расторжения брака, и ему, как священнику, дано право его совершать, а так же и право выписывать документ о разводе; и что это будет дешевле, чем в епархии, так как у них строится новый храм, и поэтому епархия пошла навстречу, разрешив ему самому совершать этот чин и выписывать документ.
Чин развенчания о. Виктор придумал сам; он состоял из двух молитв, совершенно безграмотно написанных матушкой Ольгой, вынесения из алтаря перевернутых вниз крестами брачных венцов, плющении на небольшой наковальне молотком обручальных колец, или одного кольца, в зависимости от ситуации, и разрезании этим сплющенным кольцом свидетельства о браковенчании. Стоил этот чин 10000 рублей. Отец Виктор, причем клятвенно заверял, что после проведения этого чина судьба разводящихся коренным образом изменится к лучшему. После проведения чина развенчания, о. Виктор на свой страх и риск изготавливал на компьютере документ о расторжении брака, подделывал подпись архиерея, и епархиальную печать,-но уже безплатно: стоимость всего этого входила в чин развенчания. Однако, обращающихся для проведения этого обряда было немного, и о. Виктор прекрасно понимал, что так много не заработаешь.
Поэтому, вскоре он придумал еще один обряд, который нашел гораздо больше желающих им воспользоваться, чем обряд развенчания. Это был обряд вознесения души умершего в рай.
Для проведения этого обряда, родственники умершего должны были на сороковой день прийти в церковь, принести продукты и 5000 рублей денег, и обязательно свежеиспеченный хлеб. Отец Виктор открывал царские врата, выходил из алтаря на середину храма, где уже стоял столик с хлебом и продуктами, проскомидийным копьем вырезал из хлеба треугольный кусок, и пологал его на воздух. Этот воздух за четыре уголка староста и алтарник рывками поднимали вверх, а о. Виктор тем временем читал молитву, о даровании покойному Царства Небесного, которую опять таки сочинила матушка Ольга. После этого этот треугольный кусочек хлеба съедался родственниками покойного. Причем о. Виктор на проповедях утверждал, что без проведения этого обряда усопшии Царства Божьего не наследуют. Конечно же, желающих провести обряд вознесения души было гораздо больше, чем обряд развенчания: ведь умирают несравненно больше, чем разводятся; но все равно, деньги это были далеко не те, о чем мечтал батюшка. Вот, если бы допустили к строительным финансам... но об этом можно было только мечтать: жадный и практичный Лев Борисович делиться не желал ничем. Поэтому, нужно было придумать что то кардинально новое. И о. Виктор придумал: расписать изнутри храм. Но уже тогда, когда его построят и освятят, чтобы Лев Борисович не был к этому делу ни с какого боку причастен.
глава_5
Но вот, наконец, храм был построен, и о. Виктор позвал владыку Онуфрия, чтобы тот освятил храм. Уж это было действительно торжество! Понаехало много гостей, духовенства; но конечно же, самым главным виновником торжества был мэр Глухова,-Лев Борисович. Отец Виктор изготовил памятную надпись на каменной плите, где указывалось, что именно усердием и стараниями градоначальника, Льва Борисовича Вайсмана, в пятый месяц, лета от Рождества Христова 1999-ого начато, и в девятый месяц, лета от Рождества Христова 2003-е,- завершено строительство храма в честь Благовещенья Пресвятой Богородицы в Богоспасаемом граде Глухове Ильинской и Княженской Епархии РПЦ. И освящен сей храм его Высокопреосвященством Архиепископом Ильинским и Княженским Онуфрием. Эта плита была прикреплена с правой стороны от входа в церковь, дабы все входящие в храм видели, и прославляли такого великого человека, как Лев Борисович.
Льву Борисовичу такая затея о. Виктора явно пришлась по душе: он долго стоял у плиты, рассматривал ее, читал, и самодовольно улыбаясь говорил: " Да, уж, молодец наш Витя, сумел мне старику угодить!"
Однако с самим владыкой Онуфрием вышел конфуз: о. Виктор изготовил для него помост (кафедру) слишком высокую; к площадке вели три ступеньки, каждая высотой где-то сантиметров по тридцать. Молодой, но уже грузный владыка с большим трудом, и с помощью иподиаконов еле взабрался на кафедру , и когда во время малого входа должен был с нее спуститься, что бы войти в алтарь, то оступился, и упал на пол. Причем с таким шумом, что все присутствующие в храме обратили на это внимание, и многие, в числе которых был и Лев Борисович, прыснули от смеха.
-Да, летчик он хороший, а парашутист никудышний,-давясь от смеха сказал Лев Борисович стоящему рядом председателю райсовета Иосифу Семеновичу Фельдману. Тот же, зажимая пальцами нос, что бы не рассмеяться, согласно закивал головой в ответ.
Когда владыку подняли, и он наконец таки вошел в алтарь, то с руганью набросился на о. Виктора: "Ты что это, пидор, затеял, а? Вавилонскую башню решил построить? Меня опозорить перед всеми решил? А ну-ка на солею, на поклоны перед всеми! Положишь мне 300 земных поклонов! А ты, о. Александр,-обратился он к епархиальному секретарю,-будешь считать, что бы он все поклоны положил, до единого!"
Отец Виктор не был еще тогда таким тучным, но все равно, 300 поклонов, да еще в полном облачении,-было для него делом невыполнимым.
Когда они с о. Александром вышли на солею, тот шепнул о. Виктору: "Знаешь что, отец, даже если ты положишь все 300 поклонов, он от тебя не отстанет: ведь он грохнулся с кафедры на людях, поэтому и ты, должен как нибудь опозориться перед всеми. Давай так: после сотого поклона ты грохнешься с солеи, да так, что бы с шумом! А я тут одному знакомому шепну, что бы он вслух это прокомментировал. Все грохнут со смеха, и вы с владыкой квиты."
-Да, давай так и сделаем,-ответил о. Виктор,-не то меня владыка со свету сживет.
Так и поступили: после сотого поклона о. Виктор с шумом, и с криком: "Ох, не могу больше!" -кубарем скатился с солеи, а стоящий впереди мужчина весело засмеялся, и сказал: "Хоп, поп-плюшка!". Весь храм, при этих словах, просто грохнул от смеха.
-Ну, а теперь,-сказал ему о. Александр,-вставай на карачки, и ползи в алтарь. И постарайся плакать , или еще лучше тихонько выть; проси прощения у владыки, мол, будто ты каешься; думаю, этого будет достаточно.
Отец Виктор так и поступил. Когда он на четвереньках вполз в алтарь, весь красный и потный от "подвига" епитимии, то он затряс головой и по подобию нашкодившего пса завыл: "Bу-у-у-у-у, ву-у-у-у-у, я ка-а-а-а-а-юсь...прости-и-и-и-те меня-я-я-я!"
Все духовенство в алтаре просто зашлось от смеха, а вслед за этим, услышав смеющихся пастырей, затрясся от смеха и весь храм. Служба прервалась. Смех продолжался где то минут десять, а потом стал утихать. Хорошо, что это случилось до Евхаристического канона, а так грех был бы сугубый! Из алтаря вышел владыка Онуфрий и сказал: "Веселая у нас сегодня служба, братья и сестры! Сначала я , а потом и виновник нашего торжества, о. Виктор, решили вас немного развеселить; что бы вы немного оправились от нашей суровой действительности: многотрудной и многострадальной жизни, были бы радостны и веселы, и никогда, в любых ситуациях не унывали. Я бы и не споткнулся на малом входе, но батюшка Виктор построил для меня вавилонскую башню, а потом и сам вас, как я вижу, крепко развеселил. Виктор, выходи из алтаря, покажись на люди! Аплодисменты батюшке Виктору!"
При этих словах архиерея все опять дружно засмеялись и зааплодировали.
-Ну, а теперь,-продолжил владыка,-возвратимся от земли на небо, к Божественной Евхаристии, будем серьезными, и продолжим наши молитвы. Далее литургия шла уже без эксцессов.
По окончании литургии состоялась церемония награждения; наградили главных спонсоров строительства храма. Мэр Глухова, Лев Борисович, получил орден Князя Владимира III степени, а председатель района,-Иосиф Семенович,-тот же орден, только уже II степени. Не забыт был и о. Виктор; батюшка получил сразу три награды: набедренник, камилавку, и золотой крест.
-Честно говоря,-сказал ему владыка,-я думал ограничиться набедренником и камилавкой; но, за смекалку и сообразительность дарую тебе еще и крест. Не рассмеши ты нас , и весь храм, не то, что наград,-головы бы тебе не сносить!
-А еще говорят,-он возвысил голос и обратился к духовенству,-что я злой архиерей. Например, владыка Марк, знаете что бы за такую проделку сделал? Вот то-то!
После этого состоялась праздничная трапеза, с многочисленными тостами и обильными возлияниями, и на этом освящение храма закончилось.
глава_6
Вскорости после этого, батюшка решил, что пора. Настало время осуществить задуманное: расписать храм изнутри, и на этом хорошенько заработать. Случай не заставил себя долго ждать: как то раз, приехав в Ильинск по делам, он познакомился с бригадой художников с Западной Украины. Как земляки они разговорились, и о. Виктор предложил им начать роспись; поторговавшись, сошлись они и в цене, и в том, что не грех и батюшке будет на этом заработать,- лишь бы только им получить свое. С этим о. Виктор и уехал обратно в Глухов.
В воскресенье, после службы, он собрал прихожан, и предложил им начать сбор средств на роспись храма.
-Дорогие мои братья и сестры,-так начал свою речь о. Виктор,-долго мы с вами ждали, но наконец дождались: нам построили и передали прекрасный храм! Ходи теперь только, и молись; казалось бы есть все. Но каждый из вас, конечно же бывал в городских соборах, в монастырях, в старинных церквах,-и всегда ему бросалось в глаза, что храмы те, обязательно расписаны изнутри. Какая обильная благодать, и молитвенный настрой ощущается в этих церквах! Даже уходить не хочется! Стоял бы весь день, смотрел на эти священные книги в красках, и молился! Вот, постоянно размышляя об этом, захотелось и мне, дорогие мои прихожане, что бы и наш молодой пока еще храм был не хуже тех. Давайте распишем его; я уже и мастеров нашел, и о цене договорился. Осталось лишь собрать необходимую сумму денег: всего то $50 000, или где то 1 500 000 рублей.
-Конечно же,-продолжил он,-для нас это деньги огромные, но, поверьте мне, что при нынешней жизни это еще и неплохо; даже, можно сказать, дешево. Городок у нас с вами не такой уж и маленький: всем миром, думаю я, обязательно мы эти деньги соберем. Для этого я предлагаю начать сбор пожертвований по предприятиям нашего города, частным предпринимателям, и частным лицам. Вы все поддерживаете мое предложение?
-Да, конечно же, батюшка!,-раздались голоса верующих,-будем собирать, дело очень хорошее!
На этом и порешили. Вскорости начали и сбор пожертвований; однако первые же походы по различным местам, где можно было бы поживиться, показали, что народ, в основной своей массе, жертвовать не хочет, или жертвует предельно мало.
-Только что уже жертвовали; вон, какой храм вам отгрохали, и мэр себе еще одну тачку в личный автопарк прикупил,-говорили многие,-будет с вас: молиться и в таком храме можно. А если и будем жертвовать, то не вам, а о. Николаю: он честный батюшка, в вашем беспределе участие не принимает, мы его уважаем, и помогать будем только ему.
Таким образом, за месяц, удалось собрать лишь 12 000 рублей, что было конечно же предельно мало.
Выхода не было, и решил о. Виктор обратиться за помощью к Льву Борисовичу: уж ему то точно отказать никто не посмеет; при этом о. Виктор в глубине своего сердца надеялся, что ему удастся облапошить Льва Борисовича. И от этих мыслей стало ему тепло на душе, и батюшка заулыбался. На следующее утро батюшка направился на прием к мэру, прихватив для пущей убедительности нескольких прихожанок. Придя в горсовет о. Виктор попросил секретаршу доложить о них мэру, что бы тот принял их: мол очень важный у них вопрос. Однако Лев Борисович распорядился пустить только одного о. Виктора, а прихожанок попросили подождать в приемной.
-Ну, с чем пожаловали, святой отец,-спросил его мэр, улыбаясь и протягивая ему руку.
-Да вот, пришел обратиться к вам за помощью,-ответил о. Виктор.
-Какой еще помощью? Вроде бы все для вас уже сделали: церковь построили, отопление провели, просфорню и трапезную тоже построили. Что ж вам еще то надо? Давайте теперь уж сами шевелитесь: под лежачий камень вода то не течет!
-Да, сделали вы, Лев Борисович, для нас очень много, но согласитесь, неплохо было бы наш храм еще и расписать изнутри: мне месяц тому назад прихожане эту мысль подкинули; это придало бы храму красоту и законченность.
-Ну так и расписывайте, кто же вам мешает?
-Отсутствие финансов, Лев Борисович,-робко промямлил о. Виктор. Мы с прихожанами собирали, целый месяц, и собрали всего то 12 000 рублей. А что на них сделаешь? Мастера то просят $50 000 ! Вот я пришел к вам за помощью; вам уж точно не откажут.
-Это что ж за мастера то,-сказал мэр,-что такие деньги заломили? С этими словами он снял трубку телефона и стал куда то звонить.
-Наум Семенович, добрый день,-сказал он,- еще раз здравствуйте. Прошу прощения, за нескромный вопрос: во сколько вам обошлась роспись собора? Всего навсего $30 000? Благодарствую, мне все ясно. Ну, а с тем, о чем говорили, все остается в силе: жду вас завтра в гольф клубе, до встречи.
-Послушай, святой отец,-сказал Лев Борисович о. Виктору,-вот, только что я звонил губернатору, и он мне назвал сумму почти в два раза меньше. Так это собор, он раза в три больше нашего храма! Что ж за мастера то такие? Где ты их нашел? Вот что, давай-ка их ко мне, я сам с ними поговорю.
-Это безполезно, Лев Борисович,-ответил батюшка,-как я только ни старался, как к Богу ни взывал, уперлись, и все! Сперва вообще хотели семьдесят тысяч, еле на пятьдесят уговорил!
-Ну а я, святой отец, уверен, что с ними договорюсь. А если нет, то поищу других, посговорчивее. И Наум Семенович в этом деле помочь мне не откажет: у него наверняка есть координаты тех, кто собор расписывал; вот с ними тогда и будем иметь дело. Ну, о. Виктор, давай мне их телефон, сейчас позвоним.
-Да я не знаю ихнего телефона, они мне его не давали,-промямлил батюшка Виктор, который совершенно не ожидал такого расклада.
-Как же вы тогда состыкуетесь, если ты не знаешь ихнего телефона?
-А я им дал свой: они через пару дней обещали позвонить, и узнать ответ.
-Вот когда они тебе позвонят, ты и возьми у них телефон,-сказал Лев Борисович,-скажи, что городской мэр хочет с ними поговорить.
Такого поворота событий о. Виктор никак не ожидал, все поворачивалось к тому, что опять мэр налагал на все его проекты свою руку: брал ситуацию под свой контроль. И о. Виктор решил пойти во банк.
-Лев Борисович,- сказал он,-а может давайте все таки начнем сбор пожертвований? Все равно они понадобятся: хоть с этими мастерами, хоть с другими, а расплачиваться то придется.
-А что тебя вдруг так заинтересовали деньги?,-ответил мэр,-иди себе, и молись: занимайся духовным и не лезь не в свои дела. Тебя прислали на все готовое, храм тебе построили, на телевидении передачу организовали, в газетенке нашей тебя печатают. А чем ты нас, в частности меня, за это отблагодарил? Какая от тебя конкретно отдача? Вон, к Николаю как шли, так и идут; а теперь он еще и возню вокруг ИНН затеял: люди пачками отказы пишут, письма в область шлют, по слухам начали в Москву, в думу писать. Мне звонят, и спрашивают: что там у тебя происходит? Неужели нет нормального отца, который бы успокоил людей, и разъяснил им позицию патриарха и церкви по ИНН?
Вот, чем надо заниматься! А теперь расскажи мне, что ты там, в своей прошлой беседе по телеку, за бредятину молол? Я, батя, вообще человек далекий в вопросах религии, как никак 20 лет коммунистом был; но послушав тебя вчера понял, что ты самый настоящий бездарь! Это надо же, нести такую туфту!
Тут надо немного прояснить ситуацию. Все дело в том, что накануне о. Виктор вел в прямом эфире свои "Пастырские беседы", где ему задали вопрос: почему у некоторых крестов внизу находится полумесяц? Батюшка, ничтоже сумняся, объяснил, что полумесяц внизу креста означает победу христианства над исламом.
И все бы ничего, но с распадом СССР в Глухове образовалась довольно обширная диаспора азербайджанцев, которые держали лесопилки, магазины, бары, и прочий бизнес. С ними приходилось считаться, тем более, что из их кармана неплохо пополнялся городской бюджет, и карманы некоторых власть имущих. Но как известно, этот этнос исповедует ислам, поэтому, сразу же после передачи, на следующий день, к Льву Борисовичу пришла многочисленная депутация азеров, во главе с председателем диаспоры Фирузом Алимовичем Нариманбековым. Они требовали публичного извинения о. Виктора в прямом эфире, и чтобы на каждой его передаче обязательно присутствовал их представитель, который осуществлял ее контроль. Самому же о. Виктору посыпались угрожающие звонки, и SMS-ки.
-Интересно, Лев Борисович, а вы как ответили бы на этот вопрос?-спросил о. Виктор,-ведь тут все яснее ясного: полумесяц-символ ислама, и в честь победы над татаро-монголами его и поместили внизу креста. Именно с этого времени он в церковной архитектуре и известен.
-Ты знаешь, святой отец, я тоже так думал вначале, однако после беседы с азерами я залез в интернет, и прочитал, что там пишут об этом; так вот, чтоб ты знал, что полумесяц,-символ якоря: как якорь держит корабль в море, чтобы его не носило, так и крест держит каждую душу христианскую, не дает ей носиться по морю житейскому, и быть разбитой волнами. Так вот, я еле уладил это дело, и договорился, что на следующую твою беседу придут Фируз Алимович Нариманбеков, и Кямал Фатихович Бакиханов, от лица всей диаспоры, и ты в прямом эфире публично извинишься; скажешь, что не знаком был с такими тонкостями, и объяснишь, что такое крест с полумесяцем на самом деле. Не то, тебя батенька, обвинят провоцировании религиозной вражды: а за это сам знаешь,-не только сана лишат, но еще и статья есть.
Батюшку Виктора от этих слов мэра бросило в холодный пот, и он сразу же забыл, зачем сюда пришел: было уже не до пожертвований.
-Да, да, конечно, Лев Борисович, я все понял,-сказал он,- я никогда не забуду вашу доброту и помощь.
-То то же,-ответил ему мэр,-ну а с мастерами поступим так, как я тебе и сказал. Ну все, давай, адью, а то у меня работы навалом.
Батюшка Виктор попрощался и вышел из кабинета. Рушились все его планы: мэр оказался гораздо хитрее, чем думал батюшка. Пришлось позвонить мастерам, и сказать, что денег на роспись нет: городской мэр отказал.
В следующем выпуске "Пастырских бесед" батюшке Виктору долго пришлось извиняться перед представителями диаспоры, говорить, что он не подготовился, не знал таких тонкостей, признать, что ислам является религией спасительной, что мусульмане признают и Господа нашего, Иисуса Христа, и Пресвятую Богородицу, и многих святых,-особенно ветхозаветных. Под конец представители диаспоры задали ему вопрос: согласится ли он, если в Глухове будет открыта мечеть, и не будет ли против, если мулла будет заниматься миссионерством,-обращать в ислам местное население. Он ответил, что против не будет; наоборот, будет рад, если жители Глухова все будут верующими, не важно какой религии: православными, или мусульманами; и то, и другое, очень хорошо и спасительно. После таких заявлений представители диаспоры пошли на мировую.
Конечно же, многих верующих такая его позиция отвернула, тем более, что этот неуправляемый никем, кроме себя, о. Николай так сумел раздуть это дело, что представил о. Виктора отступником от веры, предателем и Иудой. Но тут на помощь поспешил благочинный, который по просьбе батюшки служил в воскресенье вместе с ним, и на проповеди сказал, что о. Виктор поступил абсолютно правильно: мол блаженны миротворцы, ибо они сыновьями Божьими нарекутся; присек вражду и избежал глобального конфликта, в который обязательно были бы втянуты высшие чины. Многие с этим согласились, тем более, что значительная часть местного населения работала на предприятиях у азербайджанцев, и была довольна. Но вскоре на батюшку Виктора грянул такой гром, которого он никогда себе не мог и предположить; события сложились так, как он себе даже не мог и представить.
глава_7
Где то через неделю после происшедшего, в первой половине дня, позвонил ему Лев Борисович, и попросил срочно прийти к нему в горсовет: мол, есть очень важный разговор. Каково же было удивление батюшки, когда в кабинете мэра он увидел бригадира тех самых мастеров, с которыми договаривался расписать храм.
-Садитесь, святой отец,-начал мэр,-вот тут ко мне мастера пожаловали, храм наш хотят расписать. Да впрочем, вы ужу наверное знакомы?
-Да, встречались,-ответил батюшка Виктор дрожащим голосом, побелев весь, как полотно.
-Только вот с ценой какая то непонятка вышла,-продолжил мэр,-они просят всего то $20 000, а вы, святой отец, мне говорили, что хотят пятьдесят; вернее, даже сперва просили семьдесят, но вы постарались, и цену сбили. Так было, о. Виктор?
-Ну да, так и было,-батюшка пролепетал это заплетающимся языком, чувствуя, что в глазах у него все поплыло.
-Нехорошо обманывать, батюшка,-сказал бригадир,-а еще у престола Божьего стоите; мы ведь просили то всего 25 штук, а вы, видимо, накрутили раза в два больше, вот мэр то и не согласился.
-Да святой отец, нехорошо врать, и честных людей заработка лишать; хорошо что они ко мне напрямую обратились, и мы пришли к общему решению. А так, по твоей милости, они лишились бы своего куска хлеба: а ведь у каждого семья, которую кормить надо,-гневно посмотрев на о. Виктора сказал Лев Борисович.
-Завтра же приступайте к работе,-продолжил он, обращаясь к мастерам,- а о. Виктор будет вам всячески помогать. Ну, а теперь идите, а мы со святым отцом потолкуем по душам. Мастера поблагодарили мэра, попрощались, и ушли.
Как только дверь кабинета закрылась, мэр гневно посмотрел на о. Виктора, и лицо его исказилось от ярости; громко топнув ногой он сказал: " Ты что же это, фуфел, развести меня решил? Бабло из городского бюджета решил себе присвоить? Хотел, чтобы я людей без средств к существованию оставил? Врачи, учителя, работники коммунальных служб....их что, нужно без зарплат оставить, для того, чтобы ты баблом себе карманы набил? Разбогатеть решил за наш счет? Город для тебя все сделал, а нам ты чем отплатил? Ну, сука, теперь держись! Сейчас я беру машину, и едем в город, к вашему архиерею; я ему все расскажу, что ты задумал: пусть он тебя сана лишит. Но это еще не все. Я напишу на тебя заявление в прокуратуру, и тебя, святой отец, посадят за мошенничество. Так что готовься, суши сухари,-скоро они тебе понадобятся.
Эти слова мэра так убийственно подействовали на батюшку, что с ним случилось то, что случается с младенцами при сильном испуге: из брючины, из-под подрясника на пол, вдруг полилось нечто бледно-желтого цвета; сразу же вслед за этим, полилось что то коричневое, и кабинет весь наполнился невыносимой вонью. Батюшка Виктор с глухим стоном грохнулся на пол, и остался лежать неподвижно.
Очнулся о. Виктор от резкого запаха нашатыря, смоченным которым кусочком ваты водила под его носом молоденькая секретарша, в тоже время другой рукой, с длинющими нарощенными ногтями, морща миловидное личико, зажимая себе нос.
Батюшка, опершись о пол руками, с трудом сел; его тошнило, и тошноту усиливали витающие в воздухе запахи. Льва Борисовича в кабинете не было. Секретарша, увидев, что он немного оклемался, быстро встала, подошла к двери, открыла ее, и произнесла: "Лев Борисович, он очнулся; что дальше делать?"
-Веди его в туалет, пусть посидит там, пока его жинка не приедет, и не заберет его. Ей уже позвонили, вот-вот она уже должна быть здесь,-ответил голос Льва Борисовича из-за двери.
-Ну, вставайте же отец, вам нужно пройти в туалет,-сказала батюшке секретарша, морщась от висящих в воздухе ароматов, я же не могу вас тащить на себе; идите за мной, я вас провожу.
Батюшка с большим трудом поднялся с пола, и шатаясь пошел за секретаршей, по пути распространяя за собой волну благоуханий. Там, в туалетной, сидя в кабинке на унитазе, и дождался он свою матушку Ольгу. Но прежде чем уехать домой, матушке пришлось хорошенько вымыть в кабинете пол, протереть пол в коридоре и в туалете, вымыть унитаз, на котором сидел ее батюшка, забрать с собой все тряпки, и лишь тогда они смогли покинуть здание мэрии. Отвез батюшку домой церковный староста, в кузове грузовичка, по вполне понятным причинам.
Через несколько дней о. Виктору опять позвонил Лев Борисович, и назначил ему в этот же день встречу на берегу озера, которое находилось в нескольких километрах от Глухова. Батюшка приехал заранее, и от волнения прохаживался туда-сюда по берегу озера, поджидая мэра. Но вот, наконец, приехал мэр. Выйдя из машины он направился к батюшке, поздоровался с ним, однако своей руки ему не подал.
-Ну, что, святой отец, надеюсь сегодня то памперс ты одеть не забыл?-обратился он к батюшке,-в прошлый раз ты так набздел, так набздел, так всю мэрию провонял, что ели выветрили! Моя секретарша, Алинка, до сих пор в себя прийти не может: все духами брызгает, уже несколько флаконов вылила. А кто ей за это заплатит? Кто возместит нам моральный ущерб за все происшедшее? Да, Витя, ну и облажался ты! Видишь как,-Бог шельму метит! А ну, теперь рассказывай мне все, что ты задумал; и не вздумай врать! Если я что то не то замечу, то уж точно головы тебе не сносить! Теперь твой бог,-это я,-запомни это хорошенько. Только от меня, и не от кого более, зависит твоя судьба и жизнь твоей семьи! Как захочу, так и поступлю! Твой то Бог, ведь тебе ни денег не дал, ни дела твоего не сложил... а все, что ты задумал, -развалилось. Что это значит? А это значит, что Бог не с тобой, а со мной! Помнишь, как в Библии сказано? Господь Бог поставил Моисея богом над Израилем; что он говорил, то и надлежало исполнять без всяких там возражений. Согласен ты с этим?
-Да, согласен Лев Борисович,-дрожащим от страха голосом произнес батюшка.
-Ни Лев Борисович, а господь мой,-поправил его мэр,-Лев Борисович я для тебя на людях, а тет-а-тет,-господь мой. Ну-ка повтори!
-Да, я согласен со всем этим, господь мой. Вы мой промыслитель, и податель всяких благ, и самой жизни: все в ваших руках.
-Ну, а раз так,-довольно произнес мэр,-становись на колени, кланяйся мне, и целуй мою туфлю, как когда-то французский король папе римскому туфлю целовал. Этим самым ты дашь мне присягу, что будешь служить мне, и исполнять мою волю. Как это у вас там называется: отсечение своей воли, и предание себя в волю духовного наставника, старца, ради духовного роста и спасения души. Правильно я говорю?
-Да, все правильно, мой господь,-ответил батюшка.
После этого он стал на колени, до земли поклонился мэру, истово облобызал его туфли, и исповедал, что отныне Лев Борисович является для него богом, и все его благосостояние, и сама жизнь, находится в его руках. Поскольку батюшка Виктор признал Льва Борисовича своим богом, что запечатлел поклонением ему и лобзанием его туфли, то теперь ему ничего не оставалось делать, как рассказать ему о своих мыслях и планах, тем более, что мэр уже почти все знал, и о многом догадывался. Рассказал он ему и про свою мечту,-иметь свой двухэтажный дом, машину, и небольшой бизнес, ради чего, собственно, он и пошел на обман.
Лев Борисович выслушал о. Виктора, и произнес: "Говорят, что Господь Бог благодетельствует рабам Своим. Может это и так, не буду оспаривать, но порой проходит немало времени, прежде чем раб Божий получает награду, или просимое. И это благодеяние уже не нужно просящему, поскольку прошло уже много времени. Ведь недаром же существует пословица: дорога ложка к обеду, или дорого яичко к Пасхальному дню. Или часто бывает так, что раб Божий вовсе не получает того, что просит: ему обещается нечто гораздо более и лучше в загробной жизни. А ведь мы все люди, и живем теперь, здесь и сейчас. И все блага земные нужны нам сегодня, а не завтра, когда мы состаримся, и нам уже будет ничего не нужно. Да и есть ли эта жизнь загробная? Никто этого не знает: ведь оттуда никто не возвращался. Так вот, я в отличии от Господа Бога своим рабам даю все сегодня и сейчас; пусть живут и наслаждаются жизнью. Но в ответ требую, как и Господь Бог, безусловной покорности, и верности мне во всем. Если это условие соблюдается, и я замечаю старание такого человека в услужении мне, то я его обязательно отблагодарю. Если же раб нарушает это условие, и играет не по правилам, то такого неключимого раба я извергаю во тьму кромешную, где плач, и скрежет зубов. Так ведь в Евангелии написано, a?"
-Да, все так,-произнес батюшка.
-Так вот, желания твои, Витя, понятны и здравы. И я помогу тебе встать на ноги,- быть богатым священником. Но запомни: отныне и навсегда, пока я жив, я господь бог твой, а ты мой раб. Если это соблюдаешь,-будешь как сыр в масле кататься, а если нет,-то берегись! Сам понимаешь, что тебе будет!
-Все сделаю что прикажете, господь бог мой, и буду верен вам до смерти,-заикаясь ответил ему батюшка,-я давно искал такого господина, который дал бы мне все, здесь, и сейчас. Ведь там, за гробом, неизвестно что будет...в книгах то написано одно, а на самом деле никто не знает; вы правильно сказали: оттуда еще никто не возвращался.
-Вот и прекрасно! Что ж, для начала ты получишь свои 15 000 баксов, а там будет видно,-ответил мэр.
-Но я бы просил у вас, господь мой, двадцать пять,-робко заикнулся батюшка.
-Нет Витя, только пятнадцать. На покупку домика в Глухове тебе хватит, а остальное принадлежит мне; ведь я господь для тебя, не так ли?
-Так,-ответил батюшка.
-Ну а если так, то я должен получить больше, чем ты,-мой раб. И что бы больше подобных вопросов ты мне не задавал, понятно?
-Да, понятно,-ответил о. Виктор.
-Ну, батя, а теперь уважь старика,-сказал ему мэр. Ты знаешь, в молодости, когда я был секретарем комсомольской организации, любил я провинившимся комсомольцам раздавать поджопники; и ты знаешь, очень хорошо это у меня получалось. Бывало поставлю провинившегося раком, и как врежу пенделя, так он и с ног на землю долой. А сейчас стар стал, ногу не могу высоко задирать, поэтому становись ка ты, Витюша, на четыре кости. Ты что, не понял? Ну давай, становись!
Батюшка Виктор послушно стал на карачки, и приготовился.
-Да не здесь, а пойдем поближе к воде, видишь, там вон мостик, с которого рыбу ловят; вот на мостике и станешь на карачки.
Они подошли к мостику, и батюшка встал на карачки, поближе к воде. Вдруг, о. Виктор ясно услышал, вернее лучше сказать ощутил чей то голос, который говорил ему, что в тот момент, когда ему дадут пенделя, ему лучше кубарем скатиться в воду. Батюшка внутренне согласился с этим, и замер в ожидании.
Лев Борисович не заставил себя долго ждать: он отошел назад на четыре шага, немного разбежался, и врезал о. Виктору такого пенделя, что батюшка кубарем покатился по мостику и свалился в воду.
-Ну, Витяй, ты молоток!-с нескрываемой радостью в голосе, вперемежку с задышкой сказал ему мэр,- видишь, какой поджопник! И это притом, что мне уже 55 лет; а видел бы ты меня в 25! Значит я еще не так плох: есть еще порох в пороховницах! Ты знаешь, я ведь лет 20 в компартии был, и была у меня Витя мечта: попу поджопник врезать, и чтоб поп в рясе был, и обязательно с крестом! И никто мне такую возможность не предоставил; а хотелось, и очень! А вот сегодня, уже под старость, ты меня, Витя, ублажил...Теперь аж душа радуется! Ну, а теперь вылазь на берег, и шуруй домой. Когда ты мне понадобишься, я тебе позвоню, и не боись, без бабла не оставлю.
С этими словами Лев Борисович повернулся, и пошел к поджидавшей его машине. Вылезши из воды, весь мокрый и трясясь от холода, ведь был уже октябрь месяц, побежал к машине и батюшка. Церковный староста, который привез его на встречу, и наблюдал за происходящим, с недоумением спросил его о том, что произошло.
-Пострадать пришлось за веру православную,-ответил ему о. Виктор,-ты что думаешь, быть священником так просто? Нет, Вася, наше служение мученическое! За это и венцы будут в Царствии Небесном.
Староста улыбнувшись, вопросительно посмотрел на батюшку: "Что, и за то, что на карачки перед мэром стал, и поджопник получил, и в воде искупался, тоже венец дадут?"
-Дадут, Вася, обязательно дадут,-ответил ему о. Виктор.
Далее, всю дорогу до дома они уже ехали молча.
глава_8
Дома батюшка первым делом принял горячую ванну, затем переоделся в теплые вещи, и выпил стакан водки. После того, как его немного разморило, он принялся все с ним сегодня происшедшее, самым подробным образом рассказывать своей матушке Ольге.
-Ты себе даже и представить не можешь, Оля, что мне сегодня пережить пришлось,-начал он,-какое страшное унижение! Как с последней скотиной он со мной обошелся!
-А что ты такого особого претерпел?-ответила матушка,- поджопник получил? Так ведь тебе, Витя, и не привыкать. Вспомни, как в семинарии инспектор тебя за жопу щупал, как бумагу ее у тебя мял... а ты терпел, потому что от него зависела и твоя характеристика, и твое распределение.
-Да, уж...,-ответил батюшка,-еле тогда позора избежал: так этот Никон меня домогался...ведь трахнуть, черт, хотел!
Этот случай в своей семинарской жизни о. Виктор очень не любил вспоминать; действительно, инспектор, архимандрит Никон, был к нему далеко не равнодушен, и как-то раз прижав его в пустой аудитории, стал задирать ему подрясник. От неминуемого позора быть проткнутым спасло о. Виктора то, что когда о. Никон уже хотел поиметь его, он обосрался, в самом прямом смысле этого слова, и, естественно, ни о каком продолжении акта речи быть не могло: инспектор смачно выматерился, развернулся и ушел. Естественно, что об этом случае никто кроме их двоих не знал.
После этого, о. Никон только щупал его за задницу, и отпускал сальные шутки по поводу происшедшего.
-Дело, Оля, не в поджопнике, а в том, что я от Христа отрекся: этого чмошника-мэра за своего господа бога признал, исповедал это, и поклонился ему как Богу. Непростительный ведь грех! Как жить то дальше буду? Как теперь к Престолу Божьему приступать, священнодействовать, литургию служить? Да и как теперь людям то в глаза смотреть?
-Да не накручивай ты на пустом месте, Витя,-ласково промолвила матушка,-ведь, во-первых: ты же мне сам сказал, что Лева потребовал его так называть тет-а-тет, а на людях будешь его звать, как и прежде,-Лев Борисович. А во- вторых, как там в Евангелии сказано: "Нет большей любви, чем той, ради которой кто либо положит жизнь свою за друзей своих". И ты ведь не для себя на этот шаг пошел, а ради благополучия своей семьи, ради нас всех; то есть ты в этой ситуации уподобился мученикам.
В третьих, Витя, помнишь, что как то раз владыка Онуфрий говорил, касаясь вопроса брать, или не брать ИНН?
-А что он говорил?-напомни.
-А говорил он, что для спасения достаточно иметь глубокую внутреннюю сердечную веру,-ей никакое внешнее не вредит! Ведь ты не думаешь же, что этот мэр на самом деле Бог?
-Конечно же нет,-ответил батюшка.
-Ну так вот, раз ты в это не веришь, а согласился признать его богом ради своей семьи, благополучия и мира в церкви, то ты никакого греха и не совершил.
Ну а в четвертых, если мои слова тебя не убедили, и ты все таки считаешь, что совершил грех, то можешь покаяться перед епархиальным духовником, и он тебе этот грех отпустит. Помнишь, как было с о. Иоанном?
-Да, конечно, прекрасно помню,-ответил батюшка.
глава_9
Отец Иоанн, по прозвищу Маковей, был земляком о. Виктора и матушки Ольги: родом с Западной Украины, Ровенской области, и служил неподалеку от Глухова, в умирающем селе. Попался он на наркотиках,-конопле,-которую возил с Западной Украины, со своего села, и продавал местным наркоторговцем. После чего, его собственно и прозвали Маковеем,-от слова мак. Ездил он за коноплей под видом паломнических поездок, причем для убедительности брал с собой нескольких прихожанок за свой счет. Те ехали потом в Почаевскую Лавру, а о. Иоанн прямиком к себе, за товаром. На обратном пути он заезжал в Почаев, забирал женщин, и уже все вместе, как паломники, ехали поездом в Россию. Таким образом действуя, они безпрепятственно следовали через границу. Пограничники их даже и не трогали: ведь батюшка Иоанн ехал в подряснике и с крестом, а женщины в длинных юбках-подметалках, черных платочках на голове, прямо, как монашки, и всю дорогу читали акафисты; поэтому никаких подозрений они не вызывали. Отец Иоанн несколько раз предлагал батюшке Виктору войти с ним в долю и заниматься тем же: ведь торговля коноплей приносила сказочный барыш, и батюшка Иоанн на эти деньги уже успел построить себе в селе двухэтажный домик со всеми удобствами, и обзавестись новой тайотой. Отец Виктор, посоветовавшись с матушкой, думал уже начать, но тут о. Иоанн попался, причем по глупому. Привез он как то раз в Глухов, на точку, коноплю,-целых 56 килограмм,- продал ее выгодно хозяйке точки, да не удержался, и решили они с ней это дело обмыть. И кто бы мог подумать, что за хозяйкой уже следили, и решили брать с поличным; и милиция была не местная, которая знала, и крышевала ее, а из Княженска. Нагрянули менты с обыском, а тут о. Иоанн на точке, вместе с хозяйкой,-нагишом в кровати,-и оба пьяные. Вначале он и она отпирались, но когда стали их менты бить, то оба сознались. Менты повезли о. Иоанна в Глуховское отделение милиции, и посадили в обезьянник. Не миновать бы ему решетки, но тут за него вступились местный прокурор, и начальник милиции: не дело, мол, святого отца за решетку сажать, срам то какой! Тем более, что оба были друзья владыки Онуфрия. В общем, с большим трудом, тогда батюшке Иоанну удалось откупиться; но, как говориться, попал он из огня, да в полымя: стал рабом прокурора и начальника местной милиции. Что они хотели, то с ним и делали, ибо он был у них на крючке. Прошло немного времени, и заставили они его опять коноплю и мак возить, да платить им процент. И так батюшка Иоанн полностью запутавшись в этих сетях, смиренно возил коноплю, мак, и прилежно платил своим господам дань. Впрочем он не жаловался: ведь несмотря на все эти поборы, заниматься наркотиками было выгодно,-он имел неплохой заработок, и не будь его,-существовать им с матушкой и детками было бы не за что. Нравственная же сторона этого бизнеса его не безпокоила: если не у него, так все равно у кого нибудь купят, ведь наркоман без дозы не может. А так они, покупая у него, дело доброе делают: дают ему на жизнь, не дают помереть в этом убитом селе с голоду, и избавляют от многих проблем. А его жизнь, как он сам считал, гораздо ценнее жизни их: ведь он Слово Божие сеет, Божий слуга, а они так,-мусор,-только жизнь другим отравляют. Сколько от них горя их же родным, и как их клянут люди! А так помер наркоман, и проблем нет. Как даже сам батюшка Иоанн шутил: говорил, что родственники наркоманов, и местный люд, ему еще и приплачивать должны за то, что он сокращает время ихнего избавления от этих отморозков; мол, что было бы, если бы они жили долго. Глядя на все это со стороны, на страшное, рабское существование батюшки Иоанна, полную его зависимость от своих господ,- желание заниматься наркотиками у о. Виктора пропало навсегда.
Но прошло какое-то время, и самому о. Иоанну стало невмоготу от такой жизни: стала его мучить совесть, обличать в содеянных и творимых грехах. Батюшка было даже запил, хотел совесть свою в стакане с водкой утопить. Но не тут то было: хоть он и частенько напивался, как говорится, в усмерть, но совесть ему заглушить не удавалось. Часто в пьяном бреду он кричал: "Танки, танки едут! А на броне наркоманы сидят...все страшные такие, с гниющими руками и ногами, все в дырках...шприцы, шприцы в руках у них! И все на меня...зубами скрежещут, матерятся, заколоть меня до смерти хотят! Люба, Люба,-так звали матушку о. Иоанна,-помоги, спаси! Они ведь за мной пришли!"
Все это повергало матушку Любу в шок; боялась она и того, чтобы ее батюшка руки на себя не наложил, ведь уже несколько раз такие попытки были. Естественно, что в таком состоянии о. Иоанн ни служить, ни заниматься какими-то другими делами не мог. Финансово страдали от этого и его господа: прокурор района, и начальник милиции. Ведь запои продолжались по месяцу, и возить сырье было некому.
Поэтому, когда о. Иоанн в минуту просветления как-то раз попросил, чтобы к нему привезли епархиального духовника для исповеди, они с радостью согласились помочь в этом деле. Конечно же в надежде того, что духовник снимет с батюшки этот грех,-а еще лучше докажет ему, что это вовсе не грех,- исцелит его от запоев, и жизнь их всех вновь повернется в старое русло.
С этой целью они решили заранее съездить к духовнику, и обговорить все волнующие их вопросы. В случае согласия духовника, ему полагалась кругленькая сумма денег, ну, а если тот не согласится,-тогда была уготована большая неприятность: начальник милиции готов был подбросить духовнику пакетик героина, со всеми вытикающими отсюда последствиями.
Но друзья опасались напрасно: все складывалось самым лучшим для них образом.
Оказалось, что архимандрит Афанасий, по прозвищу Хандры-Мандры, которого владыка Онуфрий назначил быть епархиальным духовником, был одноклассником прокурора. Но в отличии от последнего образование получил не на юрфаке университета, а в тюрьме. Сидел Аркадий, таким было мирское имя архимандрита, дважды: за мошенничество, и за изнасилование. Выйдя из тюрьмы после второй отсидки Аркадий решил, что надо что то делать: в тюрьму больше садиться было неохота, тем более, что вторым сроком его опустили, и он сидел обиженным,-ведь насильников в зоне совсем не жалуют. Весь второй срок для Аркадия превратился в ад кромешный, и он хорошо понимал, что вся его карьера в уголовном мире на этом закончена. Работать же Аркадий не умел, да и не хотел, а жить было как то надо. Вот и вспомнил он, что приезжал к ним на зону батюшка, исповедывал, причащал, рассказывал про веру православную, про монашество; про то, как не хватает сейчас монахов в многочисленных монастырях. Подумал Аркадий: "А не податься ли ему в монастырь?" Для этого выбрал он монастырь новый, только что открытый; и поменьше, в только что образованной Княженской Епархии. Поступил туда послушником, и стал заниматься своим любимым делом: сбором пожертвований для монастыря. Надо сказать, что это занятие удавалось у него очень хорошо, и на этом поприще преуспел он изрядно. Владыка Онуфрий быстро заметил его старания, и предложил возглавить монастырь. Так Аркадий стал в монашеском постриге Афанасием, и через несколько лет был возведен в сан архимандрита, а чуть позже поставлен епархиальным духовником.
глава_10
Аркадий, придя в монашество, выиграл для себя очень много: жил, как король, имел рабов, в виде трудников и послушников, а нередко и самих монахов; не был никому подотчетен, и вообще, делал что хотел.
Не испытывал он недостатка и в любовных утехах; несколько раз в неделю к нему, под видом заблудшей овцы, приезжала по заказу проститутка, причем по льготной цене.
Ведь о. Афанасий был в прекрасных отношениях с мамкой княженского борделя, который не раз ходил освящать, и считался там одним из почетных гостей. Собственно говоря, архимандрит не испытывал недостатка и в деньгах,-ведь вся казна монастыря принадлежала ему, и он брал из нее сколько хотел. Посещение монастыря его бывшим одноклассником, теперешним глуховским прокурором и начальником глуховской милиции было для него полной неожиданностью.
"Может их архиерей, или кто то из братии навел, и они хотят разобраться куда уходят средства из монастырской казны?"-подумал он,- и под левой лопаткой у него защемило. Но узнав истинную причину этого посещения у архимандрита отлегло от сердца, и он даже начал подумывать, как в этой ситуации можно заработать.
После первых бурных приветствий и эмоций, рукопожатий и лобзаний, воспоминаний о школьных годах, все трое направились отметить событие встречи к архимандриту в келью. Там то, за обильной выпивкой и закуской, прокурор и начальник милиции и поведали архимандриту то, зачем они к нему приехали.
-Ваша просьба решаема,-сказал архимандрит,-исповедать то я его исповедую, но ведь и грех то его больно тяжел: на меня все ляжет, и честно говоря, боюсь я этого,-своих то грехов полно. И отказать вам в то же время как то неудобно. Даже не знаю, как и поступить. Буду братию монастырскую просить, что бы за меня молились; но вы то ведь и сами знаете, что молитва,-труд серьезный, его оплачивать надо. Вот, если бы вы пожертвовали на монастырь..., тогда было бы совсем другое дело.
-Да полно тебе, Аркаша,-вставил прокурор,-говори сколько, и ударили по рукам.
-Ну, например, тысяч так пятьдесят,-ответил архимандрит.
Прокурор и начальник милиции переглянулись.
-А вы как думаете,-ответил о. Афанасий,-это еще и немного, для такого дела; грех то больно велик!
Да мы то как раз ничего,-ответил прокурор,-мы согласны: дело то действительно не простое.
-Ну, раз так,-сказал архимандрит,-то давайте договоримся когда вы внесете пожертвования, и на следующий день я буду у вас.
-Тут дело еще вот в чем,-вставил начальник милиции,-вот если бы вы смогли убедить нашего о. Иоанна в том, что он то никакого греха не совершал; а так, поддался по малодушию какой-то напраслине,-это было бы совсем хорошо! А то, ведь если он покается, и перестанет работать, как батюшке то жить потом? Я имею в виду: чем семью кормить? Ведь село то вымирающее, совсем убитое! А тут сами понимаете: то, чем он занимается,-дело прибыльное! Да, мы крышуем его, и он нам отдает небольшой процент заработанного. Но поймите, ведь каждый труд должен быть оплачен; нам то это тоже не просто так. Приходится и участкового прикармливать, что-бы молчал, и местных бандитов приструнивать. В общем, для нас это проблемно; но что не сделаешь ради церкви, ради помощи ближнему. Ведь, как никак, мы с прокурором тоже православные: нас с ним родители еще в детстве крестили.
Архимандрит Афанасий тут вспомнил, как Андрюша, то есть прокурор,-сынок местного парторга,-будучи в старших классах школы, готовясь к поступлению в университет, вел активную комсомольскую деятельность по выявлению религиозно настроенных школьников. Он занимался этим очень рьяно, сдавая их секретарю местной комсомольской ячейки, и тем самым коверкая и перечеркивая ихние судьбы: ведь с такими характеристиками, которые давала им школа, в то время в ВУЗы и близко не подпускали. Но об этом архимандрит сейчас не проронил ни слова.
-Да-а-а-а,-протянул он,-это вообще меняет дело. Получается, что я должен взять на себя двойной грех...не знаю, что вам и сказать...плюс и довольно таки серьезная работа с моей стороны: попробуй-ка убедить человека, тем более священника, что грех,-не есть грех, что черное,-вовсе не черное, а белое. Тут той суммы, что я вам назвал, мало будет...удвоить бы, а?
Прокурор и начальник милиции вновь переглянулись.
-Пусть будет по вашему,-сказал начальник милиции,-дороговато конечно, но что не сделаешь ради процветания нашей православной церкви, мужской обители, и благополучия нашего батюшки. Я надеюсь, что и наши имена будут записаны в монастырском помяннике, и братия будет молиться за нас грешных.
-Конечно же, непременно будем за вас молиться.-ответил о. Афанасий,- более того, я сам запишу ваши имена на вечное поминовение: такие люди, как вы, нам очень и очень нужны.
-Ну вот и ладненько,-потирая руки и улыбаясь сказал прокурор,-пятьдесят штук ты, Аркаша, получишь сейчас, а остальные после окончания работы. Причем учти, ты нам должен и гарантию дать, что подобные случаи с нашим батюшкой больше не повторятся. А если вдруг повторятся, то мы тебя вызовем, и ты уже разруливать ситуацию будешь безплатно.