Она любила фотографии. Любила фотографироваться. Она никогда не расставалась со своим маленьким, так уютно лежащим в руке цифровым фотоаппаратом. Куда бы она ни пошла, он всегда был с ней. Она заряжала его чаще, чем свой сотовый телефон, она пользовались им больше, чем всеми остальными вещами вместе взятыми. Иногда ей казалось, что ее фотоаппарат давно стал частью ее сознания, частью ее мыслей, памяти, зрения, восприятия и понимания окружающего мира. Он словно был новым органом дополнительного шестого чувства. И это шестое чувство было совершеннее и точнее всех остальных. Если бы ее поставили перед выбором - осязание, обоняние, вкус, слух или зрение усовершенствованное фотографией, она, несомненно, не раздумывая и не колеблясь ни минуты, выбрала бы второе. Уже давно в этом была вся ее сущность, весь ее мир. Вся она.
Она боготворила и обожала фотографии, что запечатлевали ее в самые разнообразные моменты жизни.
Все полки в ее небольшой квартире, все шкафы были заняты фотоальбомами. Когда-то она держала и книги, когда-то и милые безделушки собирали ежедневную пыль. Но от них пришлось избавиться, принести в жертву чему-то более важному. Материальное, ощутимое подтверждение ее жизни было куда значимее.
Она не любила цифровые фотографии, ведь электронные пиксели безжалостно убивали душу снимков. Она всегда относила их на печать, и просмотр фотоальбома был для нее настоящий таинством, ритуалом, священным действием. Не было для нее ничего мучительнее тех часов, а парой и дней, что приходилось ждать проявки фотографий. И не было ничего слаще того момента, когда она забирала из ателье толстый увесистый конверт, внутри которого была запечатана ее жизнь. Не было в ее жизни большей радости, большего счастья, чем вечером, под расслабляющую музыку, сидя на диване в теплых носках, раскладывать, рассортировывать новые фото по альбомам. Изучать снимки, внимательно вглядываясь в каждую деталь, в каждую точку изображения. Подмечать неудачно падающую тень, любоваться удачным ракурсом, смеяться над глупыми выражениями лица, когда фотограф, не предупреждая, застает врасплох. У нее не было неудачных фотографий, она никогда их не выкидывала - это было настоящим святотатством для нее, было чем-то, находящимся за гранью разумного. Каждому снимку находилось свое законное, только его, место. Она всегда тщательно выбирала обложку, оформление, материал будущего вместилища ее памяти. Альбомы были расставлены по четкой системе, воспоминания были рассортированы по жанрам и датам. Вся ее жизнь была вложена в эти небольшие глянцевые, матовые прямоугольники, на которых было изображено ее лицо. Она любила, лелеяла свою коллекцию сильнее самой любящей матери. Пыль никогда не задерживалась на этих полках, беспорядок никогда не вкрадывался в логически выверенную систему хранения.
Своими фотографиями она не любила делится. Лишь некоторые из них видели ее знакомые, совсем немногих разрешалась прикоснуться к этой святыне. Самым ужасным преступлением для гостя в ее доме было оставить отпечаток своего пальца на ровной блестящей поверхности фотографии, такие люди больше никогда не приглашались ею, на них накладывался строгий запрет. Она была настоящей ревнивицей, маниакальной собственницей по отношению к своим воспоминаниям в картинках. Это было только ее, личное, неприкосновенное.
Она старалась запечатлеть каждый момент своей жизни. Ее снимали и в радости и в печали, на фотографиях она смеялась громко, немного запрокинув голову, и грустила, пряча лицо в чужих объятиях. Ее заставали и сонной, еще не проснувшейся толком, и бодрой, полной энергии и сил. Без макияжа в домашней чуть неопрятной одежде, и в вечернем изысканном наряде, украшенном чарующей улыбкой. Ее ярость, ее гнев, грусть, счастье, радость, слезы, истерики, обиды, негодования, удивление, разочарования - все ее эмоции были пойманы в объектив и зафиксированы. Она фотографировалась с друзьями, родственниками, любимыми, коллегами по работе, просто знакомыми, даже с врагами и соседями. Фоном ей служили городские урбанистические виды, живописные пейзажи, леса, озера, моря, горы, пески. Ее декорациями были и весна, и лето, и лютая зима, она не брезгала ни осенней слякотью, ни летней грозой, ни градом, ни сбивающим с ног ветром. Вся она была в этих фотографиях.
Но каждый раз вместе с красками окружающего мира в бумагу впечатывалась частичка ее души, крупица ее "я".
Она сама не замечала, как перетекала, переходила в свои альбомы со снимками. Постепенно, мельчайшими порциями, фотографии забирали ее чувства, эмоции, мысли и даже воспоминания. Словно каждый щелчок затвора, каждая вспышка отрезала от нее кусочек толщиной в пару молекул, совсем невесомый и незаметной. Но фотография становилось все больше и больше, их число увеличивалось, а она сама истончалась, ускользая их этого мира, становясь все более прозрачной и менее ощутимой. Теперь она умела чувствовать и улыбаться только перед объективом, теперь она жила только ради тех моментов, что должны быть сняты и распечатанные на бумаге. На остальное время у нее уже не хватало ни сил, ни самих эмоций, ни мыслей и переживаний. Но это было не страшно, это не пугало. Ведь тысячи и тысячи фотографий, таящих в себе все это, ждали ее дома, и она могла в любой момент погрузится в прекрасный, яркий, ни с чем не сравнимый мир.
Но так не могло продолжать вечно, так не могло продолжать даже всю ее жизнь. Слишком много фотографий и слишком мало ее самой было для этого. И вот однажды, когда она стала настолько тоненькой, что мир просвечивал сквозь нее, и не только другие, но и она сама порой не замечала себя и забывала о себе, ее осталось всего лишь на один снимок.
В ее городе как раз только что приехала погостить весна, всего за несколько дней развешавшая на деревьях зеленые почки, убравшая улицы от снега, запустившая в воздух тепло и почистившая небо от облаков и пыли, чтобы засверкало солнце. Был выходной, она бесцельно прогуливалась по парку, вглядываясь в бесцветные для нее первые листья и серое, некогда глубоко синее, почти без облаков небо. Ее окликнули по имени идущие позади знакомые. Зная о ее любви к фотографии, они держали наготове новенький фотоаппарат, который как раз опробовали на пейзажах ранней весны. Она успела лишь обернуться и легко, почти невесомо улыбнуться, прежде чем аппарат сделал свой снимок. Раздался щелчок, и она исчезла. Но никто этого не заметил, никто уже не помнил ее, ведь все воспоминания о себе она прятала дома, на полках, под прозрачной шуршащей пленкой фотоальбомов. Ее знакомые на минуту столпились около фотоаппарат, разглядывая на маленьком экране получившейся снимок. А потом, рассмеявшись над чьей-то случайной удачной шуткой, пошли дальше по аллее. О ней никто даже не подумал, потому что не мог. Ее не было в мыслях или воспоминаниях ни одного человека на этой земле. Вся она словно пазл была расколота и разбросана по своим фотографиям. Ее улыбка, смех, ее голос, хитрый взгляд, ее нахмуренный брови, пряди волос, растрепанные капризным ветром, ее запах, вкус - все было расщеплено на тысячи мельчайших частичек, впечатанных красками в бумагу, закрытыми яркими обложками альбомов в квартире, в которую больше никто не придет.