Все будет хорошо
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Большая стрелка на часах победно тикнула, достигнув числа двенадцать. Уже полдень. Устроившись удобнее на стуле, я подавила зевоту. Сегодня очередь к кураторам оказалась непривычно длинной. Я окинула взглядом приемную. На лицах присутствующих читалось те же утомление и уныние, что испытывала и я в ожидании. Знакомые тихо переговаривались, без интереса, от скуки. Кто-то лениво листал старые журналы, невидящим взглядом скользя по тексту. Я попыталась представить, что за люди сидят рядом со мной. Я видела их много раз на протяжении множества лет и не знала даже их имен, которые назывались при мне, но которые я упорно забывала каждый раз.
Например, вот этот паренек напротив меня. Слушает плеер, закрыв глаза. Ногой и пальцами постукивает в такт ритму только ему слышимой музыки. Худой с длинными руками и ногами, пальцы тонкие - наверное, играет на фортепьяно, по-детски пухлые губы, румянец на щеках, черты лица еще мягкие, детские. Никогда раньше не видела его в приемной, наверное, посещает куратора в первый раз. Так рано, он же еще мальчишка. Возраст, когда тебя начинают вести, все снижается и снижается. Даже ребенком побыть не успеваешь. Мне стало грустно, и я вздохнула чуть тяжелее обычного.
Неожиданно парень открыл глаза. Мы встретились взглядами и не спешили их отводить. Не было смысла. Если наши жизни должны пересечься, так оно и будет. А если нет, то не стоит и волноваться, чтобы мы ни делали, это не отразится на нашем будущем.
Может он и выглядел как ребенок, но чувствовал себя уже совсем как взрослый: спокойный, безразличный, не ищущий. Они уже успели вытравить из него все любопытство и весь азарт, непостоянство и бунтарство.
Зато во мне вдруг проснулось странное чувство протеста. Захотелось вскочить с места, схватить мальчика и вытащить его отсюда, убежать. Влезть в его жизнь, узнать о нем все, заставить выслушать все о себе, переплести наши жизни вопреки предписаниям, нарушив запланированное будущее. Чтобы они сделали с этим?
Но я даже не двинулась с места, выражение моего лица не изменилось, оставаясь таким же холодным и равнодушным, как и у мальчика напротив. Я уже и забыла что это такое - ошибаться и делать что-то не так, делать что-то импульсивно и непреднамеренно, непредсказуемо. Но это была справедливая плата за безопасность и уверенность.
Дверь приемной открылась, и в проеме показалась молоденькая девушка куратор. Она сверилась со списком и произнесла мое имя. Паренек закрыл глаза и снова погрузился в музыку. Я встала с места и проследовала за девушкой в комнату. Мы прошли к ее столу, отгороженному перегородками от других рабочих мест.
Девушка жестом предложила мне присесть, молча заняв свое место и начав открывать какие-то файлы в своем компьютере. Я достала идентификационную карточку и протянула ей, тут же расслабленно откинувшись на спинку стула. Стандартная ежемесячная операция, никаких неожиданностей и волнений.
Куратор ввела мой номер, сверилась с базой данных о выполнении всех предписаний, вернула мне удостоверение с новой отметкой о прохождении ежемесячной проверки.
- Поздравляю, вы успешно прожили предыдущий месяц, выполнив все предписания, - она поводила мышкой по столу. Тут же проснулся и заработал принтер. Мы терпеливо подождали, пока он выплюнет все листы и снова замолчит. Куратор протянула мне распечатки. - Вот ваша программа на следующий месяц. Вам везет, он будет спокойный и радостный, - девушка улыбнулась хоть и тепло, но по привычке. - Даже есть новое знакомство с отличными перспективами на дружбу.
Я вежливо улыбнулась и кивнула в ответ.
- Всем бы моим подопечным так везло. И все бы все вовремя выполняли, как вы, - куратор покачала головой. - А то порой такие проволочки, столько задержек, переносов из месяца в месяц, длительные болезни. - Она вздохнула и, немного помолчав, снова вернулась к официальному тону беседы. - Как всегда, свою программу вы так же можете просмотреть в интернете на вашей личной странице. Всего доброго.
Я встала с места и, попрощавшись, двинулась к выходу.
А ведь я даже не знаю, как зовут моего куратора, хоть и хожу к ней уже несколько лет. Просто смысла в этом нет. У нас нет предписаний на дружбу или приятельские отношения, так что это ни к чему. Хотя мне немного жаль, она мне всегда нравилась, хотелось бы узнать, чем она живет.
Паренек в приемной при моем появлении открыл глаза и равнодушно проводил меня взглядом до выхода. Я чувствовала, как он, не моргая, уставился мне в спину. Наверное, пытается угадать, будет ли в его программе пункт, связанный со мною. Ему это в новинку, ему, наверное, еще интересно, что будет дальше в его жизни. Жаль, что я утеряла это.
Впереди был еще почти целый день, и мне не хотелось проводить его дома. Я направилось в привычное место - в кофейню неподалеку от своей квартиры. Небольшая уютная, с приглушенным светом, в ней всегда было тихо и мало посетителей. Устроившись в углу на диване, заказав привычный фруктовый чай, я взялась за изучение программы на следующий месяц.
На работе все хорошо, с клиентом, над которым я бьюсь уже месяц, наконец, будет подписан договор, меня ждет премия. Я хмыкнула: а вот мою соперницу ждут неприятности за наконец вскрывшиеся махинации.
Личная жизнь. Я мельком проглядела этот раздел. Макс, наконец, познакомит меня со своими родителями, надо же, свершилось. Отношения становятся все более серьезными. Вернется из своей закрытой командировки в Институте Планирования, и точно устроит семейный ужин.
Встречи с Соней почти на каждой недели, еще три с Наташей, несколько походов нашей компанией в кафе и боулинг. Ничего интересного.
Раздел семейных отношений пока пуст. Родители умерли, братьев сестер нет, а помолвку стоит ожидать только через пару месяцев.
Так, Саморазвитие. Несколько скорее энциклопедических, чем художественных книг - название не вдохновляют, но должны быть мне интересны, не зря же подбирают "строго согласно вашей индивидуальности, ошибки невозможны", авторские фильмы, записи спектаклей. Все старое, проверенное временим. Сейчас уже ничего не снимают, не пишут, не создают. Нет необходимости. Да и проверку вряд ли пройдешь со своим произведением. Кому они нужны? Вдохновение оно вне планирования, его не предугадаешь, творить по предписаниям сложно.
Непредвиденные обстоятельства - пусто. Хорошо, никаких аварий и прочих неприятностей. Хотя могли бы выигрыш в лотерею предписать.
Я отложила в сторону свою программу. Хоть я и выполняю ее всегда четко и вовремя, делаю это без особой охоты и энтузиазма, как когда-то, когда только начала посещать куратора. Тогда я так радовалась, гордилась этим, чувствовала себя взрослой. Даже сама составляла себе программу, пытаясь угадать что ждет, а потом сравнивала с выданной. Мечтала получить профессию конструктора судеб. Но нет, мне выпало заниматься торговлей. Это было большое разочарование, даже несмотря на то, что в своей профессии мне дали быть успешной, поскольку у меня были необходимые для этого способности. После этого читать программу стало совсем неинтересно. Будет то, что будет, и нет смысла ждать и предугадывать что-либо.
Я заказала к чаю десерт и принялась за сегодняшнюю газету. Я должна была быть в курсе всех дел города, таков мой характер, а значит мое предписание. Сухой газетный язык давался с неохотой, но я пересиливала себя, заставляя прочесть каждую статью.
Я то и дело поглядывала на часы. Наконец, стрелки показали мне половину третьего, значит, сейчас они придут. Я свернула газету и убрала ее в сумку, дочитаю вечером. Заказала себе еще чаю. Официантка как раз принесла мне кружку, когда в дверях появились они.
Как всегда, смеясь и оживленно беседуя, они прошли к столику напротив меня. Заказали привычный кофе. Они сидели достаточно близко, и я слышала каждое их слово. Незаметно разглядывала их профили, подмечая эмоции, изучала их лица.
Брат и сестра. Всегда приходят сюда каждую субботу. Как и я. Не знаю, сами ли они выбрали это место, или оно им предписано, но еще ни разу они не пропустили этот день. Я же хожу сюда смотреть на них добровольно. Может, мой куратор знает об этом, а может и нет. Это не важно, запретов не поступало, а значит я могу продолжать свою игру в шпиона.
Они мне нравятся. Мне нравятся их беседы. Они говорят об истории искусств - о кино, о книгах, о картинах давно умерших творцов. Он учится на искусствоведа, она психолог, будет конструктором. Много рассказывает интересных фактов о человеке, и механизмах его психики, о том, как просчитываются и на основе чего составляются наши предписания. Они часто смеются, бурно жестикулируют, много улыбаются. Я бы хотела быть частью их жизни. Но, несмотря на то, что я вижу их так часто, даже намека на это нет в моей программе. И, наверное, к моему огорчению, никогда и не будет. Они слишком другие, слишком отличаются от того круга, от того типа людей, что мне соответствует. Менее серьезны, менее приземлены, менее расчетливы и меркантильны. Витают в облаках, беспечные. Это понятно из их разговоров, по их жестам, по их смеху. Какие-то более легкие, подвижные, более живые.
И поэтому мне всегда казалось, что если я подойду к ним в отсутствии предписания, они не насторожиться, потому что им безразлична программа. Они не откажут мне в разговоре и компании, и мы сможем наладить дружеские отношения. Мне почему-то очень хотелось этого, хотелось рискнуть, не ведая, к чему это приведет. Я хотела объединить наши жизни.
- А вы знаете, что подслушивать нельзя? - оторвал меня от раздумий детский голос. Я отвернулась от брата с сестрой. Напротив меня на диванчике сидела девочка лет десяти. Когда она успела подсесть?
Девочка была просто живой иллюстрацией штампа на образ милого ребенка. Голубенькое платьице с белыми кружевами, светлые волнистые волосы, заплетенные в два хвостика, пухлые губки, аккуратный круглый носик, большие голубые глаза.
- А ты знаешь, что невежливо мешать незнакомым людям? - парировала я ее замечание. - Ты здесь одна? Потерялась?
Девочка, не обратив внимания на мою колкость, весело болтала ногами.
- Нет, мама нам сладкое на ужин покупает, я ее жду. - Девочка мотнула головой в сторону прилавка. Я проследила взглядом, увидев невысокую женщину, склонившуюся над витриной. - А почему ты следишь за этими дядей и тетей?
- Я не слижу, просто мне стало скучно.
- Тебе каждое воскресение скучно? - девочка хитро улыбнулась. Я настороженно посмотрела на нее. - Мы тут каждую неделю покупаем сладкое к обеду, и ты всегда тут сидишь и смотришь на них. Вот мне и стало интересно почему, - девочка неотрывно смотрела мне в глаза. Я почему-то не смогла выдержать этого взгляда и снова повернулась к парочке напротив.
- Просто мне нравится за ними наблюдать, - эта беседа уже начала мне надоедать.
- Хочешь с ними познакомиться? - в голосе моей собеседницы мелькнуло что-то, похожее на осуждение.
- Может и познакомлюсь. Тебе какое дело? - настойчивость незнакомки уже стала меня раздражать. Я повернулась к ней и наградила ее недовольным взглядом, надеясь, что его будет достаточно, чтобы она ушла.
- А предписания есть? Без предписания нельзя, мама так говорит. Мама говорит, что мы должны слушаться, - девочка состроила серьезное личико.
- Пожалуй, можно делать что-то и без предписаний. Иногда можно обойтись и без них.
- Мооожно?- протянула девочка удивленно и покачала головой. - Как так? - в голосе ее послышалось недовольство.
- Предписания тоже могут быть ошибочными, - высказала я вслух, скорее для себя, чем для ребенка, давно назревающую во мне мысль.
Девочка смотрела на меня пристально и уже без улыбки. Взгляд ее отяжелел, от чего мне стало неуютно. Ну и дети пошли.
- Смотри, твоя мама уже расплачивается, беги к ней, - неумело попыталась я отделаться от ребенка.
Девочка повернулась проверить, так ли это. Не попрощавшись, к моему облегчению, она встала и побежала к матери. Та взяла ее за руку, и они вышли из кафе. Странно, до этого дня я не замечала, чтобы они приходили сюда каждое воскресение.
Быстро допив свой чай, на этот раз я собралась домой раньше обычного времени. Недолгий разговор с назойливой девочкой выбил меня из колеи.
По дороге домой я решила прогуляться через парк, чтобы успокоить вдруг неожиданно разбушевавшиеся мысли. Давно со мной такого не было, чтобы мысли отказались подчиняться, появлялись неожиданно, вопреки моему желанию, вытягивая откуда-то из недр подсознания неожиданные, нежданные идеи. Хотелось бежать, хотелось нарушить все правила, сделать что-то неправильное, навредить себе, сломав и нарушив всю систему своей жизни. Никогда ранее у меня не было таких практически суицидальных порывов.
"Пожалуй, можно делать что-то и без предписаний. Иногда можно обойтись и без них", вертелось в голове.
Сделать что-то не так. Я постояла рядом с детской площадкой, наблюдая, как играют дети. В таком возрасте они еще пока делают то, что хотят, всю свою жизнь берут из своей головы. Конечно, родители многое решают за них: что читать, чем увлекаться, чем заниматься в свободное время, а родителям это диктует предписание. И все же.... Такая не полностью контролируемая жизнь всегда казалось мне слишком пугающей, полной страхов и опасностей, тяжелой. Но сейчас мне от чего-то захотелось подобного риска, такой тяжести.
Что же со мной вдруг случилось?
Дети уже стали обращать внимание на странную тетю, пристально за ними наблюдающую, и я поспешно ушла прочь, добравшись до дома уже быстрым шагом, чуть ли не бегом.
Квартира встретила меня тишиной и покоем в компании с ожидающего у запертой двери Аликом.
- Привет, - протянула я удивленно, увидев его. - А где Соню потерял? - было странно видеть его здесь, учитывая, что в программе есть только имя Сони, и ни слова про приватный визит ее мужа.
Он удивленно вскинул брови, будто я должна была знать о его приходе.
- Я сегодня без нее. Она уехала к родителям, а проводить выходной одному в пустой квартире не в моем характере. Вот я и пришел. Сюрприз. Вино нам принес, будем ужинать как цивилизованные люди. Кино посмотрим.
Мне он нравился, у нас хорошие отношения, но вот сегодня мне совсем не хотелось развлекать Алика весь вечер. Душа требовала одиночества и покоя. Тем более, предписания нет. А значит, я могу и уклониться.
-Ты извини меня Алик, ничего личного, но я за неделю устала и хочу просто отдохнуть в выходные, ничего не делая. Давай в следующий раз?
Я открыла дверь и вошла в прихожую, ожидая, что Алик поймет меня и попрощается. Но он протиснулся следом.
- Слушай, я все понимаю, мне и самому то не особо хочется. - Он повесил куртку на вешалку и уже стал снимать ботинки. - Но некоторых вещей не избежать.
Пока я пыталась понять, о чем вообще идет речь, ведя себя будто у себя дома, он уже прошел в квартиру и шумел посудой на кухне.
- О чем ты говоришь, Алик? - я стояла в проеме двери.
Алик со стуком поставил на стол кастрюлю, которую доставал с полки и повернулся ко мне. Лицо его было серьезным и озабоченным.
- Давай не будем все усложнять, хорошо? Впереди хороший вечер. Садись, я ужин буду готовить.
Он отвернулся и полез в холодильник.
Смирившись с его решительностью, я ушла переодеваться в уютную домашнюю одежду. Алик хорошо готовил, и раз уж он так настаивал, я поужинаю с ним.
Пока я приводила себя в порядок, на кухне кипела бурная деятельность. Что-то жарилось, кипело, ворчало, тушилось в духовке.
- Пахнет вкусно.
- Ну, не буду же я тебя гадостью кормить,- ухмыльнулся довольный похвалой повар. - Уже почти готово, выбери пока фильм из тех, что я принес. Я диски на столике в прихожей оставил. После посмотрим.
Все принесенные им картины я уже смотрела. Похоже, учитывая, что нового ничего не снимают, однажды наступит момент, когда я посмотрю все существующие фильмы и придется идти по кругу. Выбрав ненавязчивую комедию, я вернулась обратно в кухню, где Алик уже раскладывал по тарелкам еду и разливал вино.
Ужин прошел за веселой болтовней. Кажется, я уже была рада неожиданному визиту друга. В конце концов, мы столько лет знаем друг друга, приятно посидеть и повспоминать общее прошлое с таким родным человеком.
После, помыв посуду в четыре руки, мы устроились на диване. Алик этого фильма еще не видел и смеялся над каждой шуткой. Скорее из-за заразительности его смеха, чем из-за качества комедии я смеялась вместе с ним. Похоже, вечер все же удался, несмотря на мое первоначальное настроение.
Мне так казалось до тех пор, пока неожиданно Алик не перестал смеяться. Лицо его стало серьезным, он нахмурил брови и закусил губу.
- Что случилось? Все в порядке?- забеспокоилась я неожиданной переменой его настроения.
Алик тяжело вздохнул и, оторвав взгляд от экрана, посмотрел на меня пристально.
- Да я вот думаю, что пора. Чего тянуть? То, что должно быть, должно случиться, - а затем он наклонился и поцеловал меня.
Первые секунды от шока я даже не могла пошевелиться. Но затем я все же оттолкнула его от себя и кубарем скатилась с дивана.
- Ты что творишь? - прокричала я, отскочив от него, начиная злиться из-за такого странного непонятного поведения. - Какого черта, что на тебя нашло?!
- Да перестань ты уже! - вспылил и Алик. - Думаешь, мне легко?! Но если было предписания, мы должны его выполнить. Ты сама это знаешь! И ты знаешь, что оно приведет только к лучшему, каким бы странным не казалось вначале. Так что кончай разыгрывать здесь спектакль! Мы давно знаем другу друга, нам это ни к чему.
Алик встал с дивана и стал приближаться ко мне, видимо намереваясь продолжить начатое.
- Это какой-то абсурд, - пробормотала я. Я не понимала, о каком предписании он говорит.- Алик, в моей программе ничего такого нет!
Он остановился.
- О чем ты? Как это нет?
-Вот так нет, тебе показать?!
Я выбежала в коридор, чтобы принести ему свои распечатки. Алик пошлее за мной. Дрожащей то ли от гнева, то ли от волнения рукой он выхватил у меня листы и судорожно их пролистал.
- Это какая-то ошибка, - в конце концов, сказал он. Он достал из своей сумки распечатки. Полистав их, открыл нужную страницу. - Смотри, - он протянул листы мне.
Я пробежалась глазами по тексту.
- Измена? Да ты с ума сошел! С какой стати? Соня же нас убьет, а потом и себя. Как только могло в твоих предписаниях такое оказаться.
- Не убьет, - он отобрал у меня свои листы и убрал их обратно. - Мы поругаемся, но потом наладим отношения, даже укрепим их. Там так написано. Пойдем к семейному психологу. Это нас сблизит. Может и ребенка, наконец, запланируем.
- Это какой бред!- я вернулась обратно в комнату и устало опустилась на диван. - Ничего не понимаю. И даже не подходи ко мне! - предупредила я. Алик замер в дверях.
Он выгладил таким усталым, сломленным - несмотря ни на что, он все же искренне любил Соню, и такое решение Системы о его жизни шокировало его не меньше меня. Но гражданином он всегда был усердным и исполнительным.
- Ты как хочешь, но Соне я скажу, что все было. Ты можешь попытаться убедить ее в обратном, но она врядли поверит. В ее предписаниях все сказано, я проверял по сети. Что будет между вами, я не знаю, это от меня скрыто, но все, что касается наших отношений, я посмотрел. Ты же знаешь, конструкторы не ошибаются, а значит это действительно нужно. Я ухожу. Как придешь в себя, позвони мне.
Он вышел в прихожую, и спустя некоторое время хлопнула входная дверь.
Не теряя времени, желая как можно скорее во всем разобраться, я включила свой ноутбук. Моя личная страничка содержала на следующий месяц ту же программу, что и была мне выдана днем.
Тогда я решили просмотреть страницу Сони. Конечно, от меня закрыта вся ее программа, но наши общие события я могла просмотреть и сравнить.
"В доступе отказано. Убедитесь, что вы имеет право на просмотр страницы данного пользователя. В случае ошибки обратитесь в техническую поддержку", выдал мне красный текст кураторский сайт. Я обновила страницу несколько раз, попробовала открыть страницы других упомянутых в моих предписаниях людей, но все напрасно.
"В доступе отказано", упорно твердили мне.
Не желая сдаваться, я позвонила в круглосуточную службу поддержки. Пришлось долго ждать ответа, и спустя пару десятков минут раздался голос девушки-диспетчера.
Я назвала свое имя и идентификационный номер. Зачитав основные пункты своей программы, я попросила подтверждения того, что они верны. Ожидая сообщения об ошибки, я получила ответ, что все сходится.
- Но как же так? Я обнаружила у своих друзей в программе события, не предусмотренные моею.
Девушка немного помолчала, я слышала, как она щелкает кнопками на мыши.
- Полученная вам программа является верной, - наконец ответила она.
- Но как же программы моих друзей? Посмотрите, там же несоответствие. Я бы сама их нашла, но ваш сайт почему-то не дает мне доступа, почему?
- Потому что у вас нет доступа к этим данным. - Железным голосом ответила мне диспетчер. - Сожалею, но я не имею право отвечать вам на подобные вопросы. Зачитанная вами программа полностью верна. - Повторила она еще раз. - Желаю вам хорошего месяца. В случае появление вопросов или обнаружения ошибок обращайтесь в нашу службу поддержки. Доброй ночи.
В трубке раздались гудки. Разозленная таким наглым игнорированием я с трудом сдержала себя, чтобы не кинуть телефонной трубкой в стену.
Чтобы успокоиться, я налила себе недопитого нами вина. Пальцы дрожали, в горле застрял комок, хотелось кричать на кого-нибудь долго и истерично. Но в квартире было пусто. Включив телевизор так громко, чтобы не слышать собственного дыхания, я выпила всю бутылку. Белый шум опьянения заглушал и притормаживал хаотично мечущиеся в голове мысли. Выключив телевизор, я легла прямо на диване, уговаривая себя хотя бы на минуту перестать думать вообще и заснуть. Давно забытое чувство, выплывшее откуда-то из темных, мутных глубин детской памяти настойчиво требовало к себе внимания. Кажется, так было давным-давно, когда мама уходила куда-то ненадолго, оставляя меня одну. Кажется, это называется страхом. "Бойся, бойся, бойся" - нашептывал он мне быстро, не останавливаясь, ему слишком хотелось жить.
Спотыкаясь в темноте о мебель, я все же прошмыгнула к себе в спальню. Легла на кровать и с головой замоталась в одеяло, чтобы чудовища не могли добраться до меня. Но страху свободно дышалось даже в тесном, душном тепле. Впервые за многие годы я заплакала. И это были не те разбавленные, водянистые, сладковатые слезы, что я лила во время просмотра душераздирающих драм и мелодрам. Эти были едкие, горькие, густые, от них было больно. Плакала я долго. Кажется, где-то внутри меня прорвало бак с захоронением страха и тоски, и эти отравляющие спокойствие отходы души все продолжали бить и бить из трещины.
Не помню, как и когда, но я все же уснула, видимо лишенная сил от страха и слез. Утром в привычное, давно запланированное время зазвонил будильник. Привычным, давно выполняемым на автомате движением руки, я выключила его, как обычно, чуть не уронив с тумбочки на пол. Так же, стараясь не включать свой разум, поставив его на автопилот, я встала, прошла в ванную, приняла душ, приготовила завтрак, оделась, вышла на улицу, села в машину, отправилась на работу. Лишь бы не думать о том, что было вчера, лишь бы не вспоминать то, что вскрылось в моей душе, лишь бы не всколыхнуть страх, осевший на дно тяжелым черным осадком.
Не успела я войти в кабинет и включить свой компьютер, как зазвонил рабочий телефон. Обрадованная тем, что работа может начаться так рано и больше ни о чем другом не придется думать, я сняла трубку.
- Доброе утро, - бодро, но как-то настороженно прозвучал голос секретаря.
- Доброе, - ответила я. Вспомнив про запланированный успех на работе, я слегка приободрилась.
- Зайди в кабинет начальника экономической безопасности, - секретарь, не дождавшись ответа, уже положила трубку.
Помня про то, что должны вскрыться нечистые дела моей коллеги, я поспешила на встречу.
В кабинете меня ждал не только начальник безопасности, но и директор. Лица у них были очень хмурые. Я вопросительно взглянула на каждого, но они отвели тяжелый взгляд, камнем уронив его в пол.
Директор барабанил пальцами по столу.
- Нам все стало известно, - наконец сказал он, проговаривая слова медленно и осторожно.
- Что известно? - глупо переспросила я, действительно не понимая о чем речь.
- Твои махинации с бумагами и деньгами. Все вскрылось - ответил начальник безопасности вместо директора. Он так и не поднял на меня глаза, лишь устало откинулся на спинку кресла. - Ты же понимаешь, что даром тебе это все равно бы не прошло?
Я не знала, что ответить. Страх, разбуженный настороженными чужими голосами, снова всколыхнул все во мне. Ладони вдруг стали влажными и холодными, я не могла заставить себя ничего сказать, я просто не понимала, что происходит, почему все случилось так. Как моя жизнь может вдруг резко перестать быть подконтрольна предписаниям?! Меня об этом не предупреждали, мне об этом не говорили, я к такому не готова. Хватит!
Но они продолжили говорить.
- Возможно, мы могли бы отнестись к твоему поступку более лояльно, все-таки ты успешно работала у нас долгие годы, заработав хорошее отношение и репутацию. Но нам было выдано предписание.
Когда он произнес это слова, я вздрогнула. Опять расхождение, странная, абсурдная ошибка.
- Ты уволена. Можешь собирать вещи прямо сейчас. Твой оклад взимается нами в счет покрытия нанесенного тобою ущерба. Банковский счет на твое имя аннулирован по той же причине, - тяжело упершись ладонями в стол, директор поднялся с места и подошел ко мне. Молча, отводя взгляд, он пожал мою холодную, словно рыбий труп руку, и, кивнув на прощание, вышел из кабинета.
Я взглянула на начальника безопасности, ожидая еще каких-то слов или объяснений. Но тот лишь покачал головой и махнул рукой, предлагая мне удалиться за дверь.
Я быстро прошла по коридорам в свой теперь уже бывший офис. Коллеги смотрели мне в след сочувственно, но с любопытством. Та, что была виновата на самом деле, не скрывая радости, победно мне улыбнулась, ехидно помахав рукой на прощание. Непонятно за что и почему, мне было очень стыдно. Быстро собрав вещи, ни с кем не простившись, я убежала прочь.
Кинув в багажник коробку с собранными вещами: брелками, ручками, подставками для фотографий, рамками и прочей милой ерундой, украшающий рабочий стол, я поехала домой самой короткой дорогой. Хотелось забраться под одеяло, свернуться клубочком, и ни о чем не думать, просто лежать и пытаться заснуть, просто попробовать представить, что за плотной тканью и шерстью нет никакого мира, нет никаких проблем.
Двери квартиры оказались открытыми нараспашку. Из проема вышли двое рабочих в синих спецовках, держа в руках мой телевизор.
- Что вы делаете? - от неожиданности закричала я высоко и резко.
Грузчики остановились и, поставив телевизор на пол, уставились на меня равнодушно и бесстрастно.
Из квартиры вышел домовладелец.
- Что происходит?- спросила я все еще резко, но уже не так громко. Кажется, я стала привыкать к незапланированным неприятностям.
- Ваше имущество конфисковано, - строго, твердо, голосом не терпящим возражений и истерик, ответил домовладелец. - Вы полгода не оплачивали счета.
- Не может быть! Я всегда плачу вовремя, это какая-та ошибка!
- Уносите, - коротко бросил хозяин грузчикам, затем снова посмотрел на меня. В глазах ни тени сочувствия, ему было просто все равно, он выполнял свою работу. - Это копии просроченных счетов, выписка из банка, решения Системы, а также моего предписания. Можете ознакомиться. - Он протянул мне листы. Я выхватила их из его рук, с беспочвенной надеждой мечтая увидеть там ошибку. Но все было слишком правильно, слишком точно. Система предписаний не допускает ошибок.
Я было дернулась по направлению к рабочим, намереваясь их остановить, но домовладелец перехвати меня, сжав сильными пальцами мое предплечье. Стало больно и страшно. Взгляд у него был недобрый и холодный, кажется, он был готов на все, лишь бы не дать мне помешать осуществлению предписания.
- Я бы посоветовал вам уйти добровольно. Не вынуждайте меня вызывать Надзор.
Надзор. Я перестала вырываться из его рук, когда в моей голове стали проноситься воспоминания о страшных слухах, что ходили вокруг этой единственной правоохранительной организации. Не знаю, что из всего этого нагромождения ужасов городского фольклора содержит частички правды, но лучше оказаться на улице, чем выяснить это на своей шкуре.
Я демонстративно отступила назад, и мужчина отпустил мою руку, все еще оставаясь настороже. Рабочие выносили уже мебель.
Я беспомощно и растеряно смотрела, как у меня отбирали все, что было моей опорой, якорем в этом мире. Сначала друзья, теперь и работа, квартира, имущество. Книги, диски с музыкой и фильмами, блокноты с записями, одежда и любимые украшения - теперь я была лишена даже этого.
Домовладелец пристально рассматривал меня сквозь мои глаза с расширенными от страха зрачками. Наверно видно всю меня до самого дна.
- Вот, - он полез в карман и вынул коричневый толстый бумажник, достав из него несколько купюр - Возьми. И поторопись зарегистрироваться в пансионате для временно упущенных Системой. Там тебе помогут, знаешь, где это?
Я кивнула в ответ, пораженная тем как равнодушно и непричастно он помогал мне, видимо, такое поведение продиктовано предписанием, но нисколько не затрагивала его душу. Мне почему-то стало немного неприятно, появилось странное ощущение, будто меня забрызгали какой-то грязью. Но деньги я взяла. Страх и отчаяние, объединившись, кричали, приказывая хвататься за любую соломинку.
Домовладелец настойчиво подтолкнул меня в сторону лифта. Страх так вопил в моей голове, что никакие мысли не могли пробиться сквозь этот шум. Я словно механическая игрушка побрела в нужную сторону, зашла в лифт, нажала кнопку, спустилась в гараж.
Уже в машине, глядя на разбросанные на соседнем сиденье деньги, не понимая, зачем мне эти цветные бумажки, я немного пришла в себя.
Было страшно. И хотелось, чтобы кто-то разделил со мною этот страх, разогнал его бессмысленными утешительными словами.
Соня. Она всегда принимала меня, знала, что сказать и за что ругать. Она всегда была рядом, сколько помню с моих первых предписаний. Соня. Я повернула ключ в зажигании и поехала в знакомом направлении.
Музыка в машине орала на всю громкость, возмущая мысли своей болезненностью, не давая мне начать осознать ситуацию до того, как я окажусь в безопасности дружеского крова.
Соня открыла дверь сразу. Она работала на дому, как никогда я раньше была рада этому.
- Зачем пришла? - с порога, не отступая назад и не давая мне войти, выплюнула она. Кажется, только из-за вежливости и внушительного стажа нашей дружбы она не захлопнула дверь перед моим носом.
- Соня, я просто, просто... - неожиданно для себя я зарыдала, захлебнулась в истеричных всхлипываниях и невкусных слезах, - помоги мне, - выдавила я, размазывая воду и косметику по лицу.
- Помочь, после того, что ты сделала? Даже не думай. Нашим отношениям конец, ты должна понимает, это логичный итог.
- Но Соня, я ничего не делала, ничего не было, неужели ты не понимаешь.
Соня тяжело вздохнула. Я почувствовала, как тепло ее тела приближается ко мне. В надежде, что она все поняла, что наша дружба сильнее всего, я подняла голову. Но она не стала обнимать меня, не стала утирать с моих щек слезы и разводы туши. Вместо этого она, больно впившись пальцами, взяла меня за плечи, наши взгляды встретились. Ее, острый и холодный как нож, больно резанул душу.
- Не будь дурой, - она тряхнула меня скорее от раздражения, чем от желания помочь понять. - У меня предписания и ничего нельзя изменить. Было предписания дружить, я дружила, теперь они изменилось, изменилась и я. Больше не приходи. - Она отпустила меня, отступив назад к двери. - И знай, все твои друзья получили такие же предписания. Так что побереги свои нервы, не беспокой их. Все кончено. Для всех нас.
Она шагнула за порог и захлопнула дверь громко и резко, пережав и перерубив ею все соединяющие нас нити.
Все кончено. Цепляясь за перила - ноги подкашивались от слабости и страха, я спустилась на улицу, к машине. На крыльце я оступилась и полу-упала, полуприсела прямо на ступеньки. Дав себе волю, я заплакала, уже ничем не сдерживая ни себя, ни страх, ни отчаяние.
Я то пыталась укрыться от мира, спрятав лицо в холодных ладонях. То с пустой надеждой искала поддержки в глазах проходящих мимо людей. Но никто не остановился, никто даже не задержал на мне взгляд дольше пары секунд. Они знали - все так, как надо, они знали - если я плачу, то так предписано. А это значит, ничего плохого не случится, ничего плохо просто не может быть, поэтому им можно быть равнодушными. Поэтому им все равно, что произошло.
К вечеру, когда сползающее лезвие солнца уже вспороло горизонт, залив небо алой кровью, я наконец смогла подняться и сесть в свою машину. Мне стало немного легче. Острая боль страха и паники пропала, сменившись ровным отупением безнадежности.
"Все плохо" - заботливо успокаивал меня страх, "не о чем волноваться, просто все плохо, таким и останется". Я почти не следила за движением на дороге, впервые за всю жизнь, ведя свою машину в сторону городской стены.
Город сонный и усталый, тек мимо неторопливо, неловко, лениво. Улицы были полупусты, свет в окнах пленен шторами, внимание людей - их проблемами, заботами, планами. Я впервые осознала, что если этого не будет в списке на текущий месяц никто и никогда не заговорит со мною, не обратит внимания, даже не подумает о том, что можно было бы это сделать. Вне Системы я была невидима.
Окраина города, встретила меня молчанием. Дома простые, серые, без украшений, огней, рекламы. Пустые улицы, черные зрачки незажженных светом окон, даже листья на деревьях были не такими зелеными, будто цвет блекнул под налетом оседающей здесь бессмысленности. Сюда попадали только те, кто был потерян Системой. Если ты выпадаешь из списков, вся твоя жизнь останавливается. Я испытала это на собственном опыте и теперь понимала, почему окраины всегда пустовали, почему сюда никто не желал приезжать, и почему люди здесь ходили по улицам быстро, стараясь как можно быстрее укрыться в стенах домов. Если ты потерян, то лучше далеко не уходить от места, где тебя могут найти, чтобы быть готовым к тому, что тебя отыщут и вернут обратно.
Большая часть окон пансионата были темны. Но дверь оказалась открыта. Она неприятно скрипнула, давая понять, как плохи моя дела, раз я здесь оказалась.
Регистрационная стойка пустовала. Нажав на звоночек, я стала ждать ответа, устало оперившись на стойку. Спустя минуту послышались неспешные шаги. Откуда-то из подсобного помещения вышла усталая женщина. Тонка, сухая, она была похожа на обломанную веточку, торчащую из снега. Она когда-то жила и зеленела, когда-то была частью чего-то большего сильного, но порыв ветра сломал ее и оторвал, выбросив прочь. Наверное, я теперь тоже выглядела так, словно сухой хворост.
- Впервые? - без предисловий, без интереса спросила она голосом ровным и тихим.
Я кивнула.
- Тогда заполните регистрационный бланк, - она протянула мне лист из плохой , желтоватой бумаги и ручку.
Пока я торопливо писала, отвечая на анкетные вопросы, она молча ждала, не сдвинувшись с места, стоя прямо и безучастно. Ей некуда было спешить и некуда было идти.
- Ваша комната номер двести один. - Она протянула мне ключи в обмен на бланк. - Бесплатная столовая в здании напротив. Комендантского часа нет. Когда пойдешь на прием к куратору, возьмешь справку о месте проживания. Одежда, имущество имеются? - я отрицательно покачала головой. - Тогда можешь подобрать что-то в гардеробной. Одежда там чистая стиранная, но не новая. Пока не вернешься в Систему, придется не брезговать. Все ясно? - я кивнула. Желания разговаривать дольше и больше не было как ни у нее, так ни у меня. - Тогда на этом все.
Не попрощавшись, она скрылась за той же дверью, откуда появилась. Странно, но после общения с ней не осталось ничего: никаких чувств и мыслей, только сухой факт в памяти.
Я поднялась на второй этаж. Дверь в номер двести один нашлась в том конце коридора, где не было окон. Я повернула ключ в простом замке и зашла внутрь.
Комната была совсем небольшая - сюда поместились кровать, стол, стул, шкаф и еще осталось немного места для старого вытертого коврика. Стены покрашены в какой-то невразумительный блеклый серо-зеленый цвет, без картин и украшений, даже занавески на окнах не могли придать никакого ощущения уюта. С трудом заставив себя умыться в маленькой тесной ванной, где пахло хлоркой и сыростью, я, не раздеваясь, забралась под тонкое одеяло.
Даже темнота была здесь какой-то безликой, пустой, жидкой, не вызывающей ни тени страха. Словно она чего-то ждала, и ей было не до тех, кто попал в ее объятия. Все здесь чего-то ждали. Я сейчас ждала сна. И он пришел ко мне без особой охоты, по необходимости. Погасил мысли и заставил дышать размереннее. "Спи, тебе так положено".
Утреннее солнце бесчувственно растеклось по лицу. Ему явно не хотелось ни будить меня, ни согревать. Оно просто светило, потому что настал нужный час. Вот и я по той же причине проснулась и открыла глаза. Села на кровати, бессмысленно уставилась на свою выглядывающую из-под одеяла ногу, пошевелила большим пальцем. Меня ждал абсолютно пустой день, без списка дел и целей, без приготовленных заботливо сценариев и предписаний. Ничего не нужно делать, никуда не нужно идти, ни с кем не требуется встречаться. Ничего не требовалось, ничего и не хотелось. Ничего. Я свесила ноги с кровати и перевела взгляд на окно. За стеклом серой скалой высился какой-то дом, с улиц не доносилось ни звука. Еще немного подрейфовав по сонной глади разума, я снова легла в постель и закрыла глаза. Спать не хотелось, но это самое простое и очевидное, чем я могла себя занять.
Снилось мне ничего. Я видела сон, в котором ничего не было, ни меня, ни людей, ни мира, ни событий. Снящаяся бессмысленность. Очнувшись с сердцем, стучащим слишком медленно, с дыханием слишком поверхностным, я все-таки заставила себя подняться с постели, чтобы вновь не провалиться в этот кошмар, где не было даже страха. Надеюсь, подобный сон мне больше не приснится.
Я приняла душ, так и не сумев насладиться струями то слишком, то недостаточно горячей воды, пахнувшей хлоркой. Привела себя в порядок, оделась. Почти как всегда, как было это раньше. Оставалось только найти место, куда мне нужно было пойти, найти хоть какую-то цель, иначе я просто не знала, зачем мне нужен этот день. Зачем?
Вспомнив про бесплатную столовую, визит туда я внесла первой же строчкой в пустующий список дел.
Я перешла неширокую улицу, даже не посмотрев по сторонам, все равно здесь никто не ездил. Дорогу давно никто не ремонтировал, асфальт был весь в трещинах и выбоинах, в дождевых стоках скопился мусор, бордюры крошились. Ненадолго остановившись, я огляделась. Все окружающее меня ничем не уступало размотанной за моей спиной ленте дороги. Серое, старое, облупленное, заброшенное, без ухода и ремонта. Даже люди. Из дверей столовой вышел мужчина уже с утра выглядевший усталым и опустошенным, лицо в морщинах, одежда в складках, на ботинках пыль. Такой же забытый, как и все вокруг.
Чем лучше, точнее и качественнее становилась система предписаний, тем все больше и больше сжимался город в тугой, ровно пульсирующий комок жизни, а все, что оставалось за его пределами рушилось, рассыпалось, старело и забывалось. Может быть, я даже смогу застать время строительства второй стены, отсекающей живое необходимое от мертвого и ненужного. Я находилась на самой границе, будто в ожидании решения оставят меня за стеной или впустят за ее границу.
Почувствовав, как внутри меня снова поднимается страх, встревоженный подобными мыслями, я поспешила скрыться в здании, чтобы и самой не начать рассыпаться на мелкие камешки.
Столовая оказалась неприветливой, почти пустой. Кухарка на раздачи равнодушно шлепнула мне на тарелку какой-то каши, налила стакан чая и тут же забыла, что вообще видела меня. Взгляд ее проходил сквозь мое тело куда-то в неведомое время и пространство. Наверное, она не понимала, почему она должна работать в таком странном месте, не принимала, почему это предписание было сделано именно ей, не желала замечать тех, кто был упущен из Системы, потому что боялась. Я и сама боялась себя такой, какой я была. Ненужной, не записанной ни в чьи списки, потерянной.
Каша оказалась остывшей и невкусной, пресной и водянистой. Но я съела ее, просто потому, что хотелось делать хоть что-то, хотя бы есть. Выпила теплый чай, оставив на дне стакана густой сироп из не размешанного сахара.
Больше делать было нечего, до обеда было далеко. Я отнесла тарелки в нужное окно и снова вышла на улицу. Села в припаркованную недалеко машину. Вставила ключ в замок, но не повернула. Ехать было некуда.
Это было странное ощущение. Я не привыкла к такому, не привыкла не знать что для меня хорошо, что лучше, что нужно сделать и что сказать. И это незнание очень утомляло, давило на меня тяжестью, от которой я устала уже в первое же утро первого дня вне Системы.
Может, вернуться к себе в комнату и снова лечь спать? И не вставать, не ходить, не думать о том, что мне делать, ни о чем не думать. Но тут я вспомнила сон, который мне снился, кошмарное ощущение бессмысленности, полностью тебя поглощающей, и повернула ключ в замке зажигания.
Найду работу, возьму в библиотеке книги, заведу новых знакомых, и все будет как раньше. Каждое утро подъем и привычная дорога, встречи по четвергам и субботам с одними, а в понедельник с другими, традиции ходить в кино каждый второй вторник и звонить каждые три дня. Больше привычек, больше готовых, размеченных, расчерченных пунктиром траекторий моей жизни.
- Простите, но вы не имеете право на регистрацию на Бирже труда, - сказала мне девушка, возвращая мне идентификационную карточку.
Я устало облокотилась на стойку перед регистрационным окошком. Очередь за моей спиной терпеливо переминалась с ноги на ногу.
- Почему?- задала я вопрос без предисловий.
- Ваш идентификационный профиль заблокирован. Причина не указана, - девушка посмотрела на меня из-за стекла даже почти сочувственно. - Вам придется ждать конца месяца, чтобы ваш куратор помог вам во всем разобраться. К сожалению, пока ничем помочь не могу. Следующий, - выкрикнула девушка громко, давая понять, что разговор окончен.
Я попробовала проверить свой счет в банке, но в доступе было отказано. Отказано было мне и в библиотеке, и в метро, и даже в бесплатной точке доступа к архивной сети. Везде мой профиль был заблокирован. Я была выкинута из Системы. Насильно, без предупреждения.
Вспомнив, что часто видела около маленьких магазинчиков или кафе объявления о поиске работников, я попробовала устроиться на работу неофициально. Но все мне отказывали.
- У меня нет такого пункта в предписаниях, дорогая, - сказал мне седовласый владелец овощного магазинчика, покуривая трубку за прилавком.
- Хотя бы ненадолго, я в отчаянном положении, у меня денег нет даже на проезд в автобусе - повторила я попытку, давя на жалость и сострадательность.
Старик выпустил струю дыма и, ткнув в меня трубкой, снова ответил мне отказом:
- Значит, кто-то тебе все равно поможет, все предусмотрено. Но это должен быть не я. Ищи. Успехов.
Он достал газету и, развернув ее, стал читать, демонстративно скрыв свое лицо за бумагой.
После этого я просидела в машине около часа, просто глядя на улицу, проезжающие мимо машины, идущих людей. Я им завидовала. Завидовала, что кто-то о них уже позаботился, кто-то для них все придумал, все предусмотрел, забрал их страх. А мне вернул, вынудил меня бояться, тревожиться, не зная. Оставил без поддержки, без надежного тыла, без помощи.
Поддержка. Я вдруг вспомнила о Максе, о человеке, который числился моим самым близким и любимым. Странно, что я не думала о нем все это время. Он уже должен вернуться из командировки. Может он меня не прогонит, может хотя бы ему будет все равно, есть я в его предписании или нет?
С надеждой в сердце я ехала к его дому. С укрепившейся верой звонила в дверь. Он любит меня, он не оставит, он точно мне поможет.
Он открыл дверь и посмотрел на меня равнодушно, холодно, устало. Я тут же поняла, что не являюсь той проблемой, которую он готов взвалить на себя добровольно. Мне даже не нужно было ничего спрашивать, я все знала и так, и он понимал это.
- Тебя просто вычеркнули из моего предписания, как из предписаний всех наших знакомых, - Макс не стал затягивать молчание, сразу перейдя к делу. В этом его характер. - Поэтому я не могу пустить тебя. Тебя вычеркнули из моей жизни.
- А как же наша любовь?
- Ее тоже вычеркнули, - он наклонился ближе и пристально посмотрел мне в глаза. - Вне Системы ты никому не нужна, ты же понимаешь это? Никаких исключений, даже ради любви, иначе все развалится.
Я кивнула. Конечно, он прав. Как ни ему, инженеру Системы, понимать это.
Он кивнул мне в ответ.
- Прощай. Если все наладится, буду рад любить тебя снова. - Макс коротко улыбнулся и закрыл дверь.
Я улыбнулась уже захлопнувшейся створке. Улыбнулась горько, солено. Может он и рад, вот только я не уверена, что смогу снова любить, если мне так скажут.
После я долго гуляла по своему любимому парку. Сидела на скамейке, глядя на играющих детей, захватила качели посреди площадки, долга раскачивалась на них вверх, вниз, вверх, вниз. Мамаши отгоняли от меня своих чад, не понимающих, почему им нельзя подойти к странной тете и что-нибудь у нее спросить. Например "Зачем вы качаетесь на качелях, если вам не нравится - вы же плачете?".
И правда, зачем я жила свою жизнь, если она мне даже не нравилась? Просто была и все?
Солнце разрезало небо, распарывая горизонт. Белая вата облаков пропиталась красным. Ночь-врачеватель пришла лечить больной день кровопусканиями. Почему-то хотелось, чтобы и мне кто-то вот так перерезал вены. У меня не было причин не хотеть этого. И это пугало.
Когда стало совсем темно и достаточно холодно, и кончики пальцев стали терять чувствительность, я направилась обратно к машине. Нужно было возвращаться в пансионат. По крайней мере, мне было куда возвращаться. Хоть что-то.
По дороге назад у меня кончился бензин, и пришлось почти час идти пешком. Чем дальше я удалялась от центра, тем серее и незаметнее становился город и люди. Казалось, они старались вжаться друг в друга, склониться к земле как можно ниже, раствориться в тенях, исчезнуть. Мне и самой этого хотелось, я ловила на себе взгляды идущих мне на встречу людей. Они видели, как я шла к окраине, к стене, в место, где жили потерянные, и в их взглядах читалось "хорошо, что я иду в другую сторону". Проходя рядом со мной, они ускоряли шаг, проскальзывали мимо, стараясь не задеть, стараясь как можно быстрее забыть, что видели меня, чтобы не знать, что такая жизнь возможна.
Пансионат встретил меня все тем же апатичным молчанием. Пыль по углам, вытертые доски паркета, засыхающие в горшках цветы, старая мебель с дырами в обивки - этот холл был так похож на комнаты моей души. Пусто, тихо, прожито, забыто, бессмысленно.
Такими же стали и мои дни. Ничего не стоящие подделки прошлых прожитых суток.
Что было, что не было, нет разницы. Добавь или убери, ничего не изменится, ни в памяти, ни в чувствах, ни в душе не прибавится, не отнимется. Я просто была. Дышала, ходила, ела, спала, мыла руки, чистила зубы, стирала одежду. Кивками здоровалась с людьми в столовой, ела с ними молча за одним столом, не встречаясь глазами. Никто из нас не хотел, чтобы мы запоминали друг руга такими бессмысленными, выдернутыми из Системы, ненужными. Никто не хотел пытаться связать себя с другими, потому что знал, что Система была этими нитями, что Системы была иглой, сшивающий край в край. Без нее мы ничего не могли.
Могли только ждать. И я ждала, пока истечет мой месяц, и я смогу пойти к своему куратору за новым предписанием, в котором, безусловно, были исправлены все ошибки, найдены все сбои и восстановлены все связи.
Все будет хорошо, уговаривала я себя, нужно потерпеть еще день, и еще день, и еще.
Я просыпалась и не хотела вставать с постели, потому что не понимала зачем. Я шла по утру в холодные залы столовой и с трудом глотала едва прожевываемую пищу, потому что не понимала в чем смысл, в чем цель, к чему такая жизнь.
День за днем я уговаривала себя, что все будет, что вот оно уже почти пришло, новое хорошее. День за днем заставляла себя видеть в этом ожидании смысл. Искать, за что бы уцепиться, к чему бы возвращаться каждый раз, утром, чтобы просыпаться. Искать ценности в том, что минуло, уговаривать, что было не зря. Стараться удерживать в разуме смысл своих и чужих слов и поступков, смысл событий и людей. Искать что-то, хоть что-то, говорящее, что все вокруг не мираж. Что-то, что ценно, хоть что-то, чтобы было бы во мне и не давало раствориться в нахлынувшей бессмысленности и бесцельности.
Казалось, что если я хоть на минуту остановлю движение своих мыслей, перестану что-то воспринимать, вспоминать, понимать, то тут же исчезну. Что если я перестану подавать признаки того, что еще существую, реальность сотрет меня словно ластиком со своих страниц как ненужный, случайный штрих на полях, выбивающийся из ровных строк.
От скуки я стала читать книги, никогда мною не виденные ни в одной библиотеке города. Мне дала их хозяйка пансионата, целую стопку старых, пыльных, с расклеившимися корешками, с вытертыми золотыми буквами. И я читала их, сутками, почти не двигаясь, только перелистывая страницы, переполненные непонятными мне героями, их мыслями, поступками, жизнями.
Все в этих книгах было такое непредсказуемое. Жизнь словно любопытный ребенок то и дело разворачивала привычный и уютный муравейник дней, заставляя героев бегать, бояться, решать, действовать, плакать, смеяться, жить словно флаг на изменчивом ветру. Никогда не знаешь, с какой стороны подует и как сильно будет рвать тебя со стержня твоих привязанностей, привычек, быта.
И эти странные, волшебные герои не унывали. Они не боялись так сильно, что с трудом заставляли бы себя дышать, так сильно, что им хотелось бы прятаться в густых чернильных тенях, так сильно, что даже бы смерть не отвращала. Они так отличались от меня. Это были необычные, фантастичные миры, чуждые, далекие, будто из космоса, хотя города там были такие же как наш, люди носили такие же имена, как и у нас. Не было только нашей Системы, и почему-то это не делало людей несчастными и потерянными.
Так странно... Неужели если бы не было того, что могло меня упустить из своих цепких рук, я никогда бы и не чувствовала себя такой брошенной, потерянной, бессильной?
Книг хватило как раз настолько, чтобы посеять во мне странную, необъяснимую тревогу, сомнение и ощущение того, что меня обманули. Будто вдруг всплыло в памяти давно забытое, погребенное, спрятанное кем-то воспоминание. Очень смутное, расплывчатое. Толщи вод времени размыли краски и контуры, не давая разгадать силуэты. Но потекшие слои яркой краски перепачкали все мысли, все чувства, все восприятие, исказили вдруг мир, перекрасили его в другие оттенки. И я поняла, что-то не так, вспомнив, что когда-то было правильно. Что-то идет не так как должно, не так как требовала моя душа. Где-то была ошибка, и она не давала покоя - кажется, это из-за нее все пошло неправильно, нужно найти и исправить, и тогда все будет хорошо.
Книги закончились, а впереди оставалась еще целая неделя, наполненная только ожиданием и мешающим дышать, выталкивающим из этого мира чувством бессмысленности и бесцельности вследствие какой-то ошибки. Вот только какой?
Поняв, что мне нужна передышка от этих стен, до самой арматуры пропитанных моим страхом и отчаянием, я наконец сбежала в центр города. Я направилась в свое любимое кафе, в то самое, где каждую неделю поджидала тех, на которых хотела быть похожей.
Потратила несколько часов на то, чтобы дойти до остановки автобуса, последние деньги отдала кондуктору за билет, последние надежды возложила на то, что вот увижу знакомую парочку, и мне станет легче и сил прибавиться. В этот раз я хотела заговорить с ними, без, а может и вопреки предписаниям, потому что терять мне было нечего.
Они как всегда были на своем месте. Весело о чем-то болтали. Яркая одежда, непривычный стиль, цветастая речь, громкий смех. Такие живые, непохожие на остальных, вне рамок, вне правил, сами по себе.
Я долго собиралась с силам, стоя в дверях. Посетители, проходя мимо, смотрели на меня с укоризной, но все же равнодушно. Если я здесь стою, значит так надо, думали они, даже не подозревая о таком чувстве, как беспокойство.
Чтобы стало легче, я представила, что пришла сюда прямо от куратора, с листами предписаний, закрыла глаза и вообразила четкие ровные машинные строчки.
- Привет! - выпалила я старательно доброжелательно и весело, но голос дрогнул, будто я то ли сейчас заплачу, то ли закричу от гнева.
- Привет! - с недоумением ответила мне девушка. А вот ее брат лишь равнодушно отхлебнул кофе из своей кружки.
- Я присяду? - не дожидаясь ответа, я села рядом с парнем. Мне было очень страшно, и не хотелось бы, чтобы мои ноги подкосились, поставив меня в еще более нелепое положение. - Я бываю здесь почти каждое воскресение и каждый раз вижу вас. Вот решила, раз такое совпадение, может, познакомимся?
Девушка с недовольством хмыкнула, и хотела было ответить что-то возмущенное и резкое, но брат успел подать голос раньше.
- У нас нет на это предписания. Почему вы же тогда подошли к нам? Вас стоит уйти. - Сказал он холодно и невозмутимо, почему-то еще и с презрением.
- Всего лишь недолгий разговор. Зачем для него предписание? Да и вам не все ли равно на него? Я вижу в вас людей свободных, не связанных правилами и условностями.
Девушка удивленно вскинула брови.
- Откуда такие выводы?- парень расхохотался над моими словами, словно над нелепой шуткой. - Мы в системе, как и все, и нам нужны ее указания. Это закон.
Девушка кивнула в подтверждении его слов.
- Нам это нужно, мы этого хотим. Система спасает нас, без нее жизнь просто невозможна, - сказала она серьезно, твердо, вдумчиво, будто это был ответ на самый главный вопрос жизни, который она искала долгие годы.
Они вдруг стали такими спокойными, такими же обычными, как все остальные. И краски их одежд вдруг посерели, глаза перестали блестеть, во взгляде пропал голод по мечте. Передо мной сидели люди, ничего не ищущие, ничего не хотящие, не задающие вопросов, принимающие любой готовый ответ. Спокойные, недвижимые, не мертвые. Что это вдруг случилось с ними? Или со мной?
- Но как же вы, ваш образ, ваши манеры, ваша одежда, ваши разговоры, интересы, жизнь? - слишком нервно, отчаянно, требовательно заговорила я. - Вы всегда выглядели такими яркими, свободными, независимыми, творящими самих себя. Но по сути вы такие же марионетки как и все, не мертвые, но и не живые!
Девушка неожиданно стукнула кулаком по столу. Посуда звякнула жалобно и испуганно, кофе в ее полной чашке дернулся от неожиданности и расплескался удивленно по столу.
- Перестаньте нести чушь! У нас на все предписание, как и у всех. Нам сказали, что изучать, и мы изучаем, нам сказали, что говорить, и мы говорим, нам сказали как одеваться, и мы одеваемся. Нам рассказали, открыли кто мы, и мы стали такими. И в этом наша радость, так для нас создали наше счастье. Разве вы не живете также? Какая свобода? Она же убивает.
Вскочив с места, я отшатнулась от них. Они живут также как все, они такие же расписанные, разложенные по полочкам модели людей. И если в этом должно быть счастье, то я больше не вижу его, не чувствую. На языке остается только горечь ошибки. Я больше не хочу пробовать на вкус такую жизнь. Отказываюсь безропотно сносить все, что мне готовят. Я хочу решать сама, пусть и ошибаясь.
Не попрощавшись, я спешно покинула кафе. Сегодня не мой день, сейчас не мой час, не моя очередь, но мне было все равно, мне надоело. Мой куратор должна ответить мне на все вопросы.
Я ворвалась в зал, пронеслась мимо ожидающих в очереди, даже не спросив, на месте ли моя куратор.
К счастью, сегодня был ее рабочий день. Когда я подлетала к ее столу, она как раз выдавала какому-то мужчине распечатку предписаний.
- Я хочу поговорить, - запыхавшись, с трудом дыша сквозь плотный ворох вопросов, сказала я.
Она узнала меня сразу.