Меж холмов, оврагов и прочих несуразностей рельефа разместился Чирьевск. Городишко неуютный, неустроенный, замусоренный с полсотни тысяч жителей. Посередине его рассекала извилистая речка. Вода в ней время от времени делалась чёрной и отвратительно пованивала. В эту пору карасики, что всё ещё обитали в речке, всплывали кверху брюхом и уносились течением прочь. По утрам город погружался в липкий туман, вдалеке кричала кукушка, поблизости надрывался петух, подвывали псы во дворах, и могло показаться, что стоит белесой мути развеяться, как предстанет перед глазами селение совсем другого рода. С чистыми улицами, с поблёскивающими золотом куполами церквей, с умными лицами обывателей.
Во вторник на исходе сентября, ближе к вечеру в Чирьевск вошёл Кущин Сергей Степанович. Человек, вступивший в пору, когда Данте уже "прошёл земную жизнь до половины" и, как следствие, "оказался в сумрачном лесу". Сергей Степанович обладал заметной наружностью, оттого, можно предположить, имел некоторый успех у дам. Крупные черты: мясистый нос, массивный подбородок и небритые щёки придавали мужественной грубости его облику. И только сероватый кровоподтёк под левым глазом, разорванный сосуд на белке, припухшая губа и рыжие пятна засохшей крови на сорочке слегка вредили мужскому благолепию. Он выглядел сухопарым, подвижным и довольно высоким человеком, пребывающим в хорошей спортивной форме. На нём были летние штиблеты, светлые брюки, сработанные изо льна; пиджак в полоску, с оттопыренными карманами, он нёс в руке. Перед лужей, что раскинулась у въезда в город, он остановился в нерешительности.
- Эй, малый! - крикнул он мужичку, катившему на велосипеде. - Дно у водоёма имеется?
- Ходи... - отозвался мужичонка, не переставая крутить педали. Колёса слегка погрузились в воду, лужа зарябила, пугнула уток и те суетою оживили унылую картину местности. Кущин не спешил последовать совету. Поразмыслив, он выбрал другую дорогу, и вскоре оказался у давно потухшего заводика. Во времена оны завод тот что-то не очень полезное производил, теперь же и вовсе вредил, временами испуская из своих недр в местную речку какую-то чёрную дрянь.
Тут же, возле мрачных заводских корпусов, Сергей Степанович обнаружил базарную площадь - сердце города. В месте, где всегда не буднично, где трудно оставаться равнодушным к страстям одурачиваемых и обогащающихся. Публика, толпившаяся среди торговых рядов и лавок, чем-то напоминала рыб с их холодными, невыразительными глазами. И тех, и других объединяла мысль - поживиться. Люди-рыбы Кущину не нравились. Из них состоит толпа, масса, что лишена мысли и воли, живущая исключительно страстями и образами. Такой человек став её частью исчезает, становится послушным автоматом, но чувствует возросшее своё могущество. В прошлом только случай и воля не допустили ему сделаться одним из них.
В какой-то момент его привлёк невероятно толстый дядька с сытым лицом ассирийца. Встретить обладателя нездешней внешности не редкость в провинциальных городах. Обычно это лица людей живущих очень хорошо. Лица людей-паразитов. Люди-рыбы, люди-паразиты всё больше сновали туда-сюда, а вот обычных граждан что-то не видать. Ассириец презрительно плюнул возле старичка из тех, кто зимой и летом, во всякую погоду, одет в овчинный полушубок, цигейковую шапку и валенки, и степенно прошествовал мимо. Вот у этого старичка в глазах теплилась жизнь. Старичок торговал старыми книжками и понятно, что покупателей возле него не наблюдалось. Сергей Степанович взял одну из тех, что выглядела приличнее, открыл её и обнаружил на 17-ой странице фиолетовый штамп: "Библиотека 2-й Чирьевской средней школы. Инв. Номер 01959".
- Однако, дед, имущество-то казённое.
- Ничего, милок, всё в дело пойдёт. Ты полистай, полистай. Такую книжку тебе не сыскать и в столице. Библиографическая редкость, - сказал старикан со значением. В древности, всех людей эскулапы делили на "сапожников, либо портных" по внешнему виду и характеру. Старика смело можно определять в "сапожники". Время не то, чтобы сильно щадило его, но под овчинным зипуном угадывалось упругое тело с хорошим кровообращением и предостаточным количеством тёмной желчи.
Сергей Степанович в следующую минуту встревожился. Он не сразу понял от чего, и потому долго взирал на обложку, прочитывая в какой уж раз: "К вопросу психофизических патологий существ не классифицированных. Художественное осмысление" и далее "Под общей редакцией проф. Кущина Сергея Степановича". Год издания 1903, С.- Петербург, типография А.С. Суворина, Эртелев пер. д. 13". Обрывки пустячных воспоминаний туманными образами будили память, но ухватить их суть, сколь он не силился, не удавалось. Они, словно утренний сон, безвозвратно ускользали.
- Редкостный экземпляр, - между тем нахваливал товар книгоноша. - В старину издавался "Новый журнал иностранной литературы, искусства и науки", а это к нему в качестве приложения выпустили книжку. В августе 1903 года. Стало быть, к 8-му номеру. Глянь, каково состояние книги, а между тем ей 108 лет. А ты, надо полагать не здешний, милок?
- Проездом...
- У меня остановишься, - сказал дед и принялся собирать книги в холщовую суму. - Меня Савелием кличут, Петров сын.
Домишко деда Савелия оказался на задворках, поблизости от брошенного завода. Впрочем, всё в Чирьевске так или иначе прилепливалось к заводу, оттого и не понять, где окраина, а где центр. Прежде чем войти в дом, они миновали небольшой одичавший яблоневый сад. Лист на деревьях отмирал, падал, придавая земле благородный жёлтый оттенок. В сгущающихся сумерках от листьев истекал свет, не давая тьме скрыть окрестности. Яблоки, тронутые гнилью, валялось под деревьями, но хозяину до них не было дела. Воздух пах переспелыми плодами и листвой.
Хибарка состояла из двух комнат, кухни и веранды. Из недр дома пахнуло кислятиной, источаемой слежавшимися пожитками. В комнатах оказалось полно вялых мух и ос. И те и другие лениво бились об оконные стёкла. Мучения бестолковых насекомых тронули сердце Кущина. Он подошёл к окну и толкнул форточку. Но ни мухи, ни осы не оценили благодушия человека и продолжали биться. Отчего-то Сергей Степанович рассердился, принялся махать руками, указывая путь спасения, и тут же одна из ос впилась ему в предплечье. Сергей Степанович раздражился. Ему подумалось: какого рожна притащился в Чирьевск? Что он мог здесь полезного для себя найти?
В эту минуту за спиной послышался скрип половиц, пахнуло керосином. В комнату вошёл хозяин с тарелкой яблок и зажжённой лампой.
- На-ка, испробуй здешний продукт. - Старик поставил миску на подоконник. На яблоки тут же устремились осы с мухами, и Кущин отошёл прочь. Он остановился у этажерки, что притулилась в углу комнаты. Над ней висел пожелтевший фотографический портрет солидного господина с пронзительным взглядом. Типичное лицо просвещённого человека начала 20-го века. Бородка клинышком, подстриженные усы, шевелюра, зачёсанная назад, словом, лицо умного человека. Что-то показалось знакомым в нём. Может мясистый нос, может напряжённые желваки или притягательная грубость скул и подбородка? Размышления прервал старик, - Сомов моя фамилия, - зачем-то назвался он.
Кущин рассеянно взял одну из книг с этажерки - это оказалась "К вопросу психофизических патологий существ не классифицированных", только на 17-й странице библиотечной печати у неё не было. Зато на 27-й обнаружилась закладка.
"В апреле 1901 года случай сблизил меня с доктором Миллером, профессором палеонтологического института в Берлине", - прочёл он. - "Его работы в области изучения сути возрастных изменений организмов наделали немало шума в академических кругах. Ряд распределения возрастов он справедливо свёл к трём фазисам: росту, созреванию и завершению. Сии фазисы и определяют соматическое состояние. Казалось бы, в этом умозаключении нет новизны, однако, доктор Миллер, в присущей ему саркастической манере, поведал научному сообществу занятную историю. Будучи в Праге (он консультировал на кафедре общей психиатрии проф. Чапека) ему был представлен весьма странный пациент. "Больной" выглядел этаким 40-летним флегматичным здоровяком. Он привлекал внимание изнеженного горожанина отменной мускулатурой, грубым лицом и чрезмерной волосатостью.
Доктор Миллер, как известно из его статьи: "Влияние соматического состояния на психику", какой-либо патологии в предъявленном пациенте не обнаружил, о чём уведомил проф. Чапека. Когда мы в нашей беседе с доктором коснулись этого вопроса, он бросил мне такую фразу: "Знаете что, господин профессор, случай с тем пациентом весьма непрост для понимания. "Больной" действительно не представлял интереса для терапевта - абсолютное здоровье - но это только в том случае, если он был человеком". Учёный не стал развивать свою мысль и вскоре оставил меня. Продолжить разговор с доктором не удалось. Как известно, во время своего путешествия на яхте по Средиземному морю, он бесследно исчез.
Недавно я перечитывал работы доктора Миллера и в одной из них мне попался любопытный абзац. Привожу его ниже: "Вполне возможно присутствие меж людьми особых существ, не являющихся продуктом эволюции или какой-либо ветвью биоты. Вероятность их космического происхождения велика. Осмелюсь предположить, что явились они в наше обиталище жить не с нами, но вместо нас! Так бывало в истории человечества. Ослабший этнос уступает своё место чужим. Как правило, эти чужие сильны, дерзки и не знают пощады. В этой связи всем нам надлежит быть бдительными, коли человечество собирается верховенствовать на планете и впредь".
В прошлом, 1902-м году, довелось мне быть в Боровске. Не мог не посетить я в эту пору Свято-Пафнутьев монастырь. Общаясь с тамошними монахами, я узнал об одном довольно любопытном эпизоде из жизни обители. Случилось это в те времена, когда здесь томился протопоп Аввакум. Прибился к ним странный тип: юродивый, не юродивый сразу не разберёшь. Одним словом здоровенный добродушный детина лет 20-ти. Сначала показался он недотёпой (их в то время поблизости в достатке наблюдалось), но вскоре выяснялось, что малый тот не глуп и деятелен. Обладал он внутренней силой порабощать некрепкие умы крестьян и монахов. Малого того звали Трофимом.
Трофим хорошо понимал свою силу над людской массой, ибо ясно видел, что толпа есть всего лишь податливая глина для натуры изобретательной и циничной. Некоторое время Трофим забавлял себя упражнениями в управляемости людьми.
Всякому понятно, что развитие цивилизации пагубно для человека неразвитого, и потому в монастырской обстановке, где само время недвижно, толпа нисколько не стремилась к просвещению. Это обстоятельство Трофима, надо полагать, устраивало. Необучаемость, лень, щадящая жизнь ведёт к вырождению людей высококультурных - это также верно, как и то, что в неволе некоторые звери не размножаются. И такого рода "пасторская" деятельность Трофима не совсем понятна, если её рассматривать с точки зрения образованного человека.
Вот тут я и задумался над словами доктора Миллера об иных существах, желающих занять наше место. Что любопытно, описания внешности Трофима и пациента кафедры психиатрии довольно близки, если не считать некоторой разницы в возрасте".
"Занятный старичок". - Сергей Степанович тёр руку, и в том месте, где приложилась оса, уже возник белый бугорок среди покрасневшей шкуры. Он машинально поставил книжку на полку. - "Что собственно занесло меня сюда? "Любовь к отеческим гробам"? Не было здесь моего отечества. Детство своё поганое я позабыл, и припоминать его ни за какие коврижки не согласен, да и протекало оно в отдалении, вёрст за сто от Чирьевска, если ничего не путаю". Однако решение выехать из Москвы возникло не внезапно. Оно, словно накапливаемое напряжение в грунте, что неизбежно разрождается землетрясением, созревало по мере возрастания внутренней неудовлетворённости. Ему представлялось, несмотря на довольно успешные занятия в добывании средств на ниве облапошивания прочих, мало смыслящих в экономических хитросплетения и финансах, что жизнь его проходит в бессмысленности. И потому росла убеждённость в неотвратимости смены окружающей обстановки.
Третьего дня он притащился на Курский вокзал. Без надобности, так как не собирался куда-либо ехать. Хотелось развлечь себя видом нервной публики и только. Коротая время, он примостился за столиком на длинной одинокой ножке. Заказав себе чего-то не крепкого и закусить, Кущин приготовился к созерцанию вокзальной жизни.
- Думается мне, что не помешаю. - Субтильного вида гражданин лет пятидесяти в пыльнике и мятой фетровой шляпе пристроился возле Сергея Степановича. Он по-хозяйски разложил снедь: два беляша, кусок курицы, лук и прочее, что свойственно поедать путешествующему по железным дорогам России. Воровато оглядевшись, незнакомец разлил в два пластиковых стаканчика водку. Один пододвинул Кущину, другой поднёс к губам и, сказав: "За знакомство", махнул разом его содержимое. Закусив, поинтересовался: - Далеко путь держим?
Уверенность и деловитость собутыльника свидетельствовали, что вокзальная жизнь ему не в новинку. И это располагало к себе; подкупала общительность, непосредственность человека, чья дальнейшая судьба вскоре станет не известной.
- Не определился ещё.
- Бывает. Лет десять тому назад накатило на меня. Я в ту пору асфальтом торговал. Как мы торгуем объяснять надо?
- Не надо.
- Ага. Стало быть, в курсе. И тут вдруг в одно утро сделалось страшно невмоготу мне. Гадко на душе, мерзко, противно... Я понял, что все эти чудаки, типа Самуэльсона и проч., что придумали "науку о видах деятельности"...
- Это экономику что ли?
- Вот-вот, её треклятую. Самые, что ни наесть жулики. Как не крути, а всё упирается вот в это, - щедрый господин показал рукою на закуску, после чего наполнил стаканчики. Выпив, он продолжил: - Следовательно, никакой науки не существует. В наличии только выдумка, дабы обдурить того, кто создаёт продукт, - он вновь показал на еду. - Задача всякого живущего найти себя именно на этом поприще, в добывании хлеба насущного. Всё прочее от лукавого. И поехал я, и сделался сельским жителем, и с той поры живу - хлеб жую, душевно не болею. Так-то вот.
Меж тем поблизости возникла суета. Какие-то люди что-то кричали, затем встали в круг и затеяли невиданные пляски. Тётки в немыслимых одеждах подбадривали вошедших в раж юнцов. Сделалось неуютно. Сотрапезник Кущина снял шляпу, помахал ею у лица и констатировал:
- Вот те, что пришли заменить нас. Им тут жить. А нам, аки иудеям, разбрестись по миру...
Потом были сказаны какие-то слова. Танцующие приняли их на свой счёт. Одним словом Кущин бежал по перрону и удачно заскочил в уже тронувшийся поезд. Проводник, увидав подбитый глаз, оказался понятливым малым и приютил Сергея Степановича до Белгорода за умеренную плату. Поутру он оказался на месте. В городе ему понравилось только небо, всё остальное навевало тоску. Пошатавшись несколько времени по улицам, он сел в рейсовый автобус и махнул в Чирьевск. О том, что сталось с собутыльником, он старался не думать.
Теперь, в доме старика он прозревал. Пришло понимание того, что вся его жизнь прожита мгновением. И детство, и последующие годы - всё плоды исступления чувств, галлюцинаций. На самом деле он вовсе не тот, кого озаботила неудовлетворённость, но кому предстоят дела иных масштабов. И дела эти связаны с Чирьевском, с нелепым стариком и книжками, отпечатанными в типографии Суворина.
- "Необучаемость, лень, щадящая жизнь ведёт к вырождению людей высококультурных" - метко подмечено, а? - Сомов внимательно наблюдал гостя. Он пытался разгадать впечатление, произведённое на него прочитанным. И тут старик воскликнул: - Выше превосходительство! Господин профессор! Все эти годы ждал я вас. А вы? Неужто не признаёте меня? Сомов я, Савелий Петрович. Наборщиком у Суворина служил. И книжку эту набирал в 903-м. И совершенно не понятно, для какой такой надобности написана она. Потому-то весь тираж за все эти годы скупил, - он кивнул на этажерку с книгами. - Или затаиться решили? Кишка, мол, у нас тонка, не одолеть нам здешних?
- Мы, Сомов, существа благородные. Недруга, к тому же слабого, следует предупредить, дабы впоследствии совесть пребывала в покое. Однако не в здешних дело, но в тех, кто вместо них. И эти другие, судя по всему, не мы, - Сергей Степанович глянул в окно. В чёрном прямоугольнике показалась луна. Холодный свет её пролился на Чирьевск, сделав заметными холмы, овраги и другие, малозначимые, достояния городка. - Впрочем, положение аборигенов не безнадёжно. Если им удастся заметно поглупеть и сбиться в толпу, вследствие чего многократно усилить себя, они ещё вполне могут побороться за своё место. Им нужны безмозглые люди-рыбы и тогда появится шанс. Наше время, старина, придёт позже, когда они ослабят друг друга. И тогда усилий потребуется самая малость. Вот в чём фокус!
Сомов крякнул, и уважительно поглядел на Кущина.
Москва, Крым 2011 г.
Ртищев Пётр, 1959 г.р. Первые рассказы публиковались в журнале "Знание-сила". Проживает в Москве и Крыму.