Рубинштейн Леонид Алексеевич : другие произведения.

Мотив, часть I

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Леонид Рубинштейн

МОТИВ

роман

АННОТАЦИЯ

   В центре романа - судьба русских евреев семьи Вулах.
   Время - последнее пятьдесят лет.
   События происходят в Украине, Израиле, России.
   Отправная точка романа - предсказание Симы Вулах.
   Много лет назад базарная торговка обозвала ее десятилетнего сына жиденком.
   Сима при всех предрекла, что эта женщина сегодня ночью умрет.
   Проклятие сбылось.
   Спустя полвека успешный российский бизнесмен Яков Вулах (тот самый "жиденок") узнает, что умершая от проклятия Фрося Левчук и ее тетка Раиса во время войны спасли от гитлеровцев двух еврейских детей.
   Вулах дает самому себе слово посадить в честь спасительниц деревья на Аллее праведников в Иерусалиме.
   Но параллельно у него самого возникают большие проблемы в бизнесе и семейной жизни.
   Все и все против него.

Моей жене Елене

Для лошадей и влюбленных сено пахнет по-разному.

Богу Богово. Кесарю - кесарево.

А что людям?

До всего лишь два шага: один - вперед, другой - назад.

Лишь у гениев и графоманов чувствуется первородная страсть.

Чтобы истязать человека, надо изучить круг его удовольствий.

Человек одолеет человека.

Станислав Ежи Лец

ГЛАВА ПЕРВАЯ

   У каждого своя Голгофа.
   Он тоже получил в лоб на Голгофе.
   - Вот и Храм Гроба Господня, - сказала гидша. - На этом месте распяли Христа.
   - А где же Гефсиманский сад? - спросила дама в шляпе с полями шире плеч. - Ведь по Библии Христа распяли именно там?
   Гидша, закаленная десятками экскурсий и вопросов, автоматом отпарировала:
   - Гкфсиманский сад выше и дальше. Действительно, Христа распяли там, но гроб с его телом находится здесь. Заходим в храм, дамы и господа. Держаться за ручки, как в детском саду. Там легко потеряться. Если же кто-то отстанет, собираемся здесь, у входа, - она посмотрела на свои часики, - в два часа. О'кей?
   Группа согласно, по-детски затараторила. Он же представлял себе Голгофу несколько по-иному, хотя Библию не знал.
   Так, перелистывал несколько раз.
   Но согласно американскому фильму, который недавно Лиза заставила его посмотреть по телевизору. Он запомнил, что Иисуса Христа распинали на горе, на кресте, в большом оливковом саду.
   И он помнит, что там было очень свежо и красиво.
   Не должно быть смерти посреди такой благодати, - сказала потом Лиза. Но гидша права: человека хоронят не там, где он умер или убит, а в другом месте, отведенном для погребения.
   "Что я вообще знаю о Боге? - подумал он. И хотел ли я знать когда-нибудь о нем? "
   - Это здание начали возводить...
   Дальше он перестал слышать, потому что отошел от своей группы назад, метров на пятьдесят.
   Он, как профессиональный строитель, хотел охватить единым взглядом весь храм.
   Это было мощное сооружение из огромных каменных блоков цвета охры.
   Оно было накрыто тончайшей сетью паутины и пыли.
   Что-то в нем было угнетающее и мистическое.
   Потом они долго путались внутри здания среди таких же обалдевших туристов.
   Он начал уставать от накопленной под высокими сводами тысячелетней энергетики.
   Хорошо, что не запрещалось фотографировать и через полчаса он заложил в мыльницу очередную пленку.
   Приморенные было туристы взбрыкнулись, когда услышали, что здесь же находится капелла мари Магдалины.
   - Это главная проститутка, которую пожалел Иисус Христос, - тихо сообщил своей спутнице мужчина бухгалтерского вида.
   - Пожалел, и вот что из этого получилось, - ответила она гораздо громче. Так, чтобы услышали все.
   - Что получилось? - спросил бухгалтер.
   - А то, что творится сегодня на земле. Бардак!
   - Но в этом виноват не Христос, а мы сами, - вмешалась в диспут дама со шляпой.
   - Господа, прошу не оставать. У нас впереди еще много интересного. А самое главное - побыстрее занять место у Гроба Господня.
   Такую очередь он видел только в детстве, когда отец привез его в Москву и привел к мавзолею Ленина.
   Но возле Ленина было больше порядка и благоговения. Может быть потому, что каждые десять метров вдоль очереди стоял милиционер.
   Здесь же, у господнего гроба, было что-то от шоу.
   Конечно, близость к нему давила на психику. Вытягивала за рамки обычного существования. Дразнила нервы.
   А гидша занималась своими земными проблемами. Вот она о чем-то пошепталась со служкой в черной сутане и, пританцовывая между экскурсантами, вывела свою группу в небольшой просвет между группами.
   - Не имей сто рублей, - подмигнула она своим. - Мы сэкономим почти час.
   Была пятница и гидше перед субботой хотелось побыстрее попасть домой.
   Вполне законное желание.
   Минут через двадцать они продвинулись к прокопченной мрачной часовне, где стоял Гроб.
   Впускал непосредственно в склеп бородатый монах. Впускал по четыре человека. А больше людей там поместиться не могло. Он еще с тремя людьми оказался в маленьком, едва освещаемом гроте, где справа виднелась коричневая гранитная плита.
   Это и был Гроб Господень.
   Он погладил Гроб, но целовать, как делали другие, постеснялся.
   Попытался снять его, но в визирь фотоаппарата попал один угол гроба. Отойти и "поймать" весь гроб целиком было некуда. "Ладно, - сказал он себе, - на воле посмотрим, что получилось".
   Тем более, что на счетчике стояла цифра "36" - последний кадр пленки.
   Зарядить новую катушку он не успел - в склеп запускали новую четверку.
   Дальше произошло то, чего он никогда никому не рассказывал.
   Даже Лизке.
   При выходе все нагибались, потому, что там низкая притолока. А он озабоченный последним кадром, не заметил препоны, и шагнул в полный рост.
   Тут же получил в лоб. И весьма ощутимо. Пока он приходил в себя, кто-то тихо сказал ему в ухо: "Наконец-то я тебя, проходимца, прижучил. И хочу сказать: я за грехи никого не наказываю, но думать о грешной твоей жизни заставлю. Иди, живо и думай! У тебя еще есть время".
   Он, наконец, согнулся, и вынырнул на свет Божий, не зная, что делать: то-ли плакать, то-ли смеяться.
   Вышедши, тут же оглянулся: никто-ли не видел его мелкого позора.
   Но никому не было до него дела. Каждый отряхивался от того света и спешил на этот.

ГЛАВА ВТОРАЯ

  
   - Яков Исаевич, вы у себя?
   - Да, а что, я отсутствую?
   - Нет... Но вы не предупредили, что вас нет...
   - Детка, ты сколько у нас работаешь?
   - Три недели.
   - Значит, поступила во время моей командировки... А где раньше работала?
   - На заводе безалкогольных напитков.
   - Значит, это директор завода научил тебя, когда он есть, говорить, что его нет?
   - Вы меня неправильно поняли. Яков Исаевич...
   - Главное, чтобы ты меня правильно понимала, детка. Кто-то ко мне есть?
   - Да, прибыл господин Денин.
   - Давай его сюда!
   - Хорошо, Яков Исаевич!
   В приемной Вулаха стоял мужчина лет пятидесяти, стройный, европейского вида с хорошо скрытой страстью. В отличие от Вулаха - с галстуком. Это был компаньон Вулаха по бизнесу Павел Андреевич Денин.
   - Как он после вояжи? - спросил Денин секретаршу.
   - Не знаю... господин Денин. - Яков Исаевич пришел на работу раньше меня.
   - Ну-ну... Посмотрим.
   Он вошел и критическим быстрым взглядом "считал" компаньона.
   - Здравствуй, яков! С возвращением. Вулах не встал. Даже не сделал попытки.
   - Привезли? - спросил он хмуро.
   - Яков, ты о чем? Расскажи вначале о поездке...
   - Никаких рассказов, пока не узнаю, где кран?
   - Яков, кран уже третий день на площадке, не волнуйся.
   - "Шульц"?
   - Конечно, "Шульц". Как и заказывали. Прямо из Гамбурга.
   - Монтаж начался?
   - Конечно. Идет полным ходом.
   - Через полчаса едем смотреть.
   Они, наконец, поздоровались.
   - ты хоть два слова скажешь о поездке?
   - Двумя словами про Израиль не обойдется. Тем более, что я там был первый раз. Приходи к нам с Катериной вечером, все узнаете на месте. А теперь поехали на площадку.
   В машине, которую он, как всегда, вел сам, они не говорили. Перед самым подъездом к стройобъекту. Яков вдруг сказал, ни к кому не обращаясь:
   - У них там, в святом городе, тоже порядка мало.
   - Что ты имеешь ввиду? - перегнулся к нему с заднего сидения Денин.
   - Да так... Дома расскажу.
   Серая "Волга", будто после перепоя забыв, где ей надо повернуть, взвизгнула тормозами. И тут же резко бросила свою тушу направо, на съезд к стройплощадке.
   А по прямой прошелестела рыжая иномарка, шедшая в впритык к "Волге", и скрылась из виду.
  

***

   ... Дом Вулахов сильно отличался от королевских новорусских замков. Причем, в худшую сторону. Это было одноэтажное строение из серого, унылого кирпича.
   В советское время такие дома строились для партийной элиты районно-областного ранга.
   В начале перестройки дом приватизировал бывший секретарь бывшего райкома партии, но прожил в нем три года и отдал Богу душу.
   А сын-наследник к тому времени имел крепкий бизнес в столице и без всякого сожаления объявил отцовский курятник в продажу.
   Купил его главный инженер строительного треста Яков Вулах. Недвижимость тогда вообще шла за копейки, да и новый хозяин был воспитан в консервативно-идейном духе.
   Пять раздельных комнат, кухня-столовая, веранда, уютный сад с огородом - это вполне устраивало Вулаха и его семью - жену Лизу, сына Исая и дочь Полю.
   Спустя десять лет Яков Исаевич Вулах стал президентом строительной компании "Строй-трест" с зарплатой на порядок выше главного инженера советского стройтреста. Но до сегодняшнего дня ни на минуту не пожалел о приобретении райкомовского домика.
   Все серьезные люди как-то брезгливо недоумевают: "Когда Вулах поменяет свой барак на что-то приличное? Может, скинемся, если ему не хватает..."
   А он отвечает:
   - Свой барак не поменяет ни на что. От добра добро не ищут.
   Павлу Андреевичу Денину, его компаньону и другу, иногда бывает совестно возвращаться от Якова в свой трехэтажный замок из двенадцати комнат с тремя спальнями. Но он успокаивает себя тем, что если бы сегодня Вулах захотел иметь такой же, то уже завтра дом был бы возведен под ключ.
   Все дело в человеке и его принципах. Ничего не попишешь - старая закалка.
   Зато в работе Вулах дает фору всем молодым.
   При этом не предугадаешь, что он может выкинуть через минуту.
   Но все в конце концов получается в струю.
   Он предсказуем в главном - порядочности и надежности. Но вот вопрос - что Яша задумал с Израилем?
   "Не думаю, что он готовит почву для отъезда туда.
   Слишком глубоко укоренен здесь.
   А может хочет отправить на землю предков Исайчика?
   Ладно, не будем опережать событий.
   В жизни все часто случается гораздо проще, чем в самых умных мыслях. Думаю, сегодня в гостях все и прояснится. С этим еврейским бизоном всегда легче разговаривать у него дома".
   Дома Яков преображался ни на кого не орал, опережал желания всех, особенно Лизы, и своей принцессы Полиночки.
   Вообще, был другим человеком.
   И сегодня он встретил Дениных у ворот сам. Открыл и запустил машину. Потом сам ворота закрыл.
   Обнял и поцеловал Катю Денину. Взасос, крепко, как он целовал всех женщин.
   Повел их к своей Лизе. А когда дамы зачирикали, со спокойной душой отошел к другу.
   Денин решил не танцевать вокруг главной темы и задел вопрос в лоб:
   - Ну так, что за непорядки ты усмотрел в святом городе?
   - А... ты не забыл?.. Сначала о том, что меня поразило по нашей строительной части. Представляешь, я прикасался к стенам, которым более двух тысяч лет. И они простоят еще столько же...
   - Если их никто не порушит в ближайшем будущем...
   - Их уже, Паша, рушили много раз, а они стоят. Но это о вечном... Слушай, ты ведь в Израиле никогда не был?
   - Не был. Хотя желание есть.
   Яков потянул Павла за собой:
   - Идем туда, к розам. Хочу переговорить.
   - А дамы нас не обыщутся?
   - Пусть пока о своем потолкуют. Тем более, что я предупредил Лизку, что нам с тобой надо обсудить кое-какие производственные проблемы.
   Они сели на скамейку в дальнем углу сада:
   - Лизка в принципе не знает, зачем я поехал в Израиль...
   - Ты, что скрыл, что был в зарубежной командировке?
   - Командировка это повод.
   - Не понял.
   - Сейчас поймешь. Наберись терпения.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

  
  
   Прошло пятьдесят лет, а он до сих пор ощущает вкус и аромат настоящего коровьего масла.
   Мама покупала его на житнем рынке. Масло было в форме сердечка золотистого цвета весом один фунт (четыреста грамм) и завернуто в капустный лист.
   - Так оно дольше сохраняет аромат, - говорила мама. - Ливенские крестьянки сбивают его очень добросовестно.
   Яша никогда ни от кого не слышал, чтобы колхозниц называли так: "крестьянки".
   Так говорила только мама.
   Село Ливня находилось сразу за окраиной Житомира, на его территории был колхоз "Парижская коммуна".
   Трудно сказать, что и сколько производил колхоз, потому, что местные крестьяне жили в основном за счет торговых отношений с городом.
   От колхоза до Житнего рынка всего полчаса пешего перехода. И каждое утро в шесть-полседьмого крестьянки приносили на базар свой товар в коробках: зелень, помидоры, молоко, сыр и, конечно, масло.
   Коробками горожане называли квадратные емкости, плетенные из березового лыка. Крестьянки с помощью толстого шнура заводили коробку за спину и с ней шли торговать.
   А потом, выручив какие-то деньги, они с опустевшими коробками налетали на городские магазины.
   Особенным спросом у крестьянок пользовались селедка и конфеты-подушечки.
   Продукт действительно напоминал крохотную пухлую подушечку сиротливо-сизого цвета и назойливо липнул к пальцам.
   Однако популярностью пользовался бешеной. Пацаны любили разламывать подушечку с едва слышным хрустом и вылизывать изнутри повидло.
   А у взрослого населения имелся к подушечке чисто шкурный интерес: килограмм этих конфет стоил всего девяносто копеек.
   Из двух килограммов подушечек легко выгонялся литр чистейшей домашней горилки - в четыре раз0аб дешевле "казенки".
   При массовой алкоголизации это была большая выгода для кармана.
   Бабы с коробками за спиной, однако, с трудом вписывались в городской пейзаж. Они создавали неудобства в трамваях. Особенно в вечернее время, вызывали не здоровый интерес детей, за ними гонялись собаки и милиционеры.
   Мальчику Яше Вулаху Было жалко крестьянок, отбивающихся от уличных собак, но приятнее все-таки было наблюдать за ними, когда они - крестьянки - стоят за прилавком на рынке.
   Большинство его приятелей не любили ходить с родителями за покупками, а он сразу откликался, когда мама звала.
   Ему нравилось наблюдать, как одни люди расстаются с деньгами, а другие их бережно распрямляют и прячут в платочки. Как весело они перекликаются через проходы, как обсуждают других людей.
   Не нравилось только, когда непонятно из-за чего вспыхивал скандал.
   Еще минуту назад веселые крестьянки и задорные мужчины на глазах зверели.
   Они начали изрыгать друг на друга столько проклятий и матюгов, что их хватило бы на всех врагов вместе взятых.
   Яша панически боялся этих диких людских вспышек.
   У него перехватывало дыхание от страха.
   Но какая-то сила удерживала его на месте.
   Он только прятался за какой-нибудь прилавок и, закрыв глаза, продолжал слушать, что происходит.
   Он боялся, но не уходил.
   И очень себя не любил за это.
   Когда же они вдвоем с мамой оказывались рядом со скандалом, она с силой тянула его за руку и уводила подальше.
   Она очень боялось того, что ему страшно.
   - Боже мой! - шептала она.- Почему они так ненавидят друг друга! Разве для ненависти не хватило войны?
   Она всегда возмущалась шепотом.
   Точно также яросно мама шептала, когда отец приходил домой пьяным:
   Шептала, чтобы этого всего не слышал Яша.
   - Шикэрунэм, где ты был и с кем.
   Шикэрунэм - это по-еврейски "пьяница".
   - Каждый вечер пьешь водку и гуляешь с плохими женщинами. Весь город о тебе говорит. Ни один уважающий себя еврей так не поступает. Даже последний сапожник. А ты - начальник, руководишь другими людьми. Ты слышишь?
   Но отец не слышал этого яростного шепота, потому что, уткнувшись в подушку, храпел.
   А потом ночью просыпался и набрасывался на жену.
   Она отдавалась ему не только безропотно, но и с наслаждением.
   Он стонал, матерился в три этажа по-русски и по-еврейски.
   А когда вливал в нее свое семя, орал во весь голос. Так, что это должен был слышать весь дом.
   Ей это нравилось. Она что-то шептала, иногда вскрикивала.
   Она его любила.
   Следующей ночью это повторялось. Яша, которому было уже десять лет, не все понимал, но все чувствовал.
   У них была одна комната и кухня. Яша спал на кухне, но все слышал, потому что между кухней и комнатой не было двери.
   Он затыкал уши, но семейная оргия прорывалась сквозь все поры тела мальчика и не давала ему успокоиться до утра. Хотя папа и мама после этого спали, как убитые. Опустошенные и наполненные.
   Когда Яков вырос, он удивлялся: "Как это красивая статная женщина с греческим профилем могла любить коротышку с голым, как полено, черепом?
   Неужели только потому, что он был ненасытным самцом?
   Но ведь она была тоньше его, духовнее. Читала Пушкина и Чехова".
   Самое же паршивое, что он, яков Вулах, став в зрелые годы таким же самцом, не может до сих пор простить ни отцу ни матери тех похотливых ночей.
   Всего этого он не сказал своему другу и компаньону Паше Денину.
   Все это умрет с ним.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

   - Мужчины, куда вы от нас спрятались? - Ужин готов.
   За тридцать лет их совместной жизни Яков научился различать, когда можно пропустить мимо ушей приглашения Лизы, а когда надо встать и идти.
   - Пошли, Паша. У Лизки для вас кулинарный сувенир, а у меня - израильский. Постой. Как только я подам сигнал, ты вспомнишь, что нам нужно сделать важный звонок, и мы валим с тобой в мой кабинет.
   - Без проблем, начальник.
   Веранда дома Вулахов осталась в прежнем райкомовском исполнении. Окна со множеством форточек, на фрамугах цветы, зеленые гирлянды.
   Мужчин встретила хозяйка:
   - Я накрыла здесь, потому что, слышите, громыхает, и с минуты на минуту польет дождь. Прошу за стол - у нас сегодня национальная еда.
   - Не колотись, дорогая. Важно, не, где, а с кем - успокоила ее Катерина.
   Стол был сервирован под еврейскую кухню с главным украшением в центре: рыбой-фиш.
   Денин поцеловал Лизе обе руки:
   - Я об этом мечтал последние полгода. Угодила, Лизавета Давыдовна! Яков обнял жену и поцеловал ее в губы:
   - Представляешь, Паша, она меня кормит этим каждый день.
   Лиза слегка отстранилась:
   - Не верьте ему! Он дома бывает полчаса в день - утром перед работой. И успевает съесть только свою любимую яичницу с луком.
   Они, наконец, уселись.
   Яков стукнул вилкой о фужер - раздался легкий ломкий звон:
   - Товарищи, прежде всего я уполномочен раздать подарки. Они хоть и скромные, но от души.
   Под восторженные полудетские возгласы Яков вручил гостям сувениры в упаковке:
   - Дарю с одним условием: смотреть будете дома. А сейчас по пять капель ихней водочки.
   Что происходит за столом, где сидят старые добрые друзья? Где царит полное понимание? Где все открыты друг другу?
   Кажется, ничего особенного.
   Во многих домах собираются такие теплые компании.
   Они радуются каждой минуте, отведенной выше.
   Это больше, чем расслабление от тяжких будней. Это - счастье.
   Хотя и очень короткое.
   Только полчаса посидели близкие люди в полной отключке от остального мира. И вот это блаженство прервал звонок.
   Лиза первой услышала, что телефонный аппарат на веранде аж подскакивает.
   Она с трудом выпростала из-за стола свое крупное тело, и, помахав всем рукой, кинулась к столику в углу веранды:
   - Да, квартира Вулах... Яков Исаевич приехал...А вы кто? По очень важному делу? У нас знаете, семейный ужин с друзьями. Не могли бы вы позвонить ему завтра на работу?.. Но если вы очень убедительно просите, позову.
   Она положила трубку на тумбочку и подошла к Якову:
   - Яшенька, кто-то очень убедительно просит, я не могла отказать.
   - Я же просил...
   Она развела руками.
   - Трубка лежит. Но я могу переиграть...
   - Не надо. Я сам.
   Он подошел к телефону:
   - Слушаю. Кто это?.. Кто?!
   Он оглянулся на людей за столом:
   - Сейчас я возьму трубку в кабинете.
   Денин насторожился. Дернул головой: "Что там?".
   Вулах головой успокоил его и направился в кабинет.
   Медленно сел в кресло, не спеша поднял трубку:
   - Мы же обо всем договорились. Если вы решили меня сковырнуть, то вначале должны узнать, с кем имеете дело.
   Он начал заводиться:
   - Я словами не играюсь. У меня каждое слово просчитано наперед без компьютера. Что?! Когда ты еще сопли размазывал под столом. Я уже был главным инженером крупнейшего стройтреста области. Ты понял, уркаган? Что это за слова - уркаган?
   Яков желчно рассмеялся:
   - Когда я рос пацаном в Житомире, урками называли мелких воришек с претензиями на дворовую власть... Не будет у меня с вами дружбы. И ни копейки вы не получите. Работать надо, а не шакалить. Да, так и передай своему хозяину от меня лично.
   Он нервно придавил трубку на рычаге. Приподнялся, но снова сел:
   - Чтобы я им добровольно отдал то, что по кирпичику собирал тридцать лет. Не дождетесь!
   Вулах помолчал, теребя нижнюю губу.
   - Так. Сейчас кроме меня это никого не должно касаться. Надо сделать приятную морду лица, еще не вечер. Он не успел сделать морду лица, как в дверь постучались:
   - Да, заходи. Это ты, Паша?
   В дверь осторожно просунулся молодой мужчина в костюме с галстуком.
   - Здравствуй, пап! С приездом!
   - О, а ты каким макаром здесь? Только выражайся членораздельно и громче.
   - Папа, в общении между людьми важна не сила звука, а интонация. Его сын Исай всегда разговаривает тихо и бесцветно, но одевается с иголки. Это раздражает отца.
   Хотя в душе он гордился успехами Исайчика в школе и красным дипломом университета.
   Но этот выпендреж. Упорное стремление сына выделиться из всех Вулахов, выводит отца из себя.
   - Спасибо, сынок. А я и не знал, как надо общаться с людьми по-научному. Куда нам, строителям. "Вира", "майна" и еще одно слово на три буквы - вот наш культурный запас.
   Исай невозмутим. У него своя волна и своя логика.
   - Зачем ты, папа, так все упрощаешь? Ведь ты мудрый человек. Я уверен, что и в Израиль ты поехал не только для решения строительных вопросов...
   "Ну это уже слишком!".
   - Чего?! А свое, какое дело, зачем я поехал за границу! Твое дело в компьютер копаться и статейки в газете писать. Может ты и про меня уже что-то тиснул?
   Видит Бог, он не хотел в этот день никого обижать, он хотел только любви и покоя в доме.
   - папа, не волнуйся так. Это только мое предположение. Но если тебе неприятно слышать...
   - Да, неприятно! И чтобы мы с тобой совсем не рассобачились, пошли к гостям.
   Вулвх-старший пошел к двери. Вулах-младший за ним.
   Неожиданно отец притормозил:
   - А ты зачем, собственно, приходил ко мне? У тебя вопросы, проблемы?
   - Нет, папа, у меня нет проблем в бытовом смысле этого слова. Я пришел поздороваться и поздравить тебя с благополучным возвращением.
   Отец подозрительно глянул на сына:
   - А что, возвращение могло быть не благополучным?
   - Нет, папа, это традиционная фигура речи.
   Вулах-старший схватился за голову:
   - Я не могу понять, у кого из нас с тобой крыша поехала? Слушай, а не пора ли тебе жениться, фигура речи?
   Он открыл дверь и тут же столкнулся с Дениным.
   Денин, видимо, услышал последнюю фразу и сразу включился в разговор:
   - Такие небожители не женятся, Яков. От него гораздо больше пользы у компьютера.
   - О, ты мне и нужен, Паша. А ты, Исайчик, передай женщинам, что мы остались в кабинете обсудить срочный рабочий вопрос. Пусть они пока свои женские дела решают.
   - Хорошо, папа, передам.
   Компаньоны удобно устроились в креслах.
   Вулах разлил по рюмкам коньяк.
   - Хочу рассказать тебе то, что не знает никто. Даже моя семья.
   Денин поднял рюмку и сквозь нее посмотрел на Якова:
   - А ты уверен в этом?
   - Уверен. Ты всегда мыслишь трезво, без завихрений.
   - Но и у тебя, Яша, мозги не дырявые. Мне иногда надо неделю думать не тем, что ты просчитываешь за пять минут.
   - Я сейчас не о мозгах. Ты же знаешь, какой я псих. Одно дело строить дома, а другое - отношения с людьми. В этом другом меня часто заносит, неизвестно куда, а ты умеешь четко и спокойно расставить интонации, как говорит мой сын. Так вот, слушай о том, что меня занесло в Израиль.

ГЛАВА ПЯТАЯ

   ...Однажды в мае пятьдесят шестого они с мамой пошли на житний рынок.
   Весело светило солнце. Мама была в легком шифоновом платье, с которым свежий весенний ветер выделывал все, что хотел.
   Она светилась и он, ее сын Яша, тоже бултыхался в этом ореоле.
   От дома до базара было недалеко, минут десять ходьбы. Но даже за это время они встретили нескольких знакомых. Люди улыбались, и мама смеялась, слушая какие-то простые будничные истории.
   Он сравнивал маму с проходящими мимо женщинами и отмечал, что она красивее всех.
   И хотя Яше шел одиннадцатый год, он от полноты чувств бегал вокруг мамы путался под ногами, прыгал и дурачился, как пятилетний ребенок.
   - Ты уже большой, а шалишь, как маленький, ласково попрекала его мама.
   Так они незаметно дошли до рынка. Все молочные продукты мама покупала у одной ливенской крестьянки Фроси. У них давно сложились отношения более доверительные, чем между продавцом и покупателем.
   К Симе (так звали маму Яши) хорошо относились и другие крестьянки на базаре. Когда она появлялась, они передавали одна за другой:
   - Сима прыйшла.
   В тот день Фроси не было. За ее прилавком стояла крупная краснощекая женщина. Она живо перекликалась с соседками.
   Яша с мамой подошли к ней и Сима растерянно спросила:
   - Здравствуйте. Вы не знаете, где Рая? Женщина развернулась к ним:
   - Титка Рая захворила. Я сёгодни за ней. А товар титки Раи. Выбырайте, мадам.
   Мама приветливо улыбнулась и спросила:
   - А вас как звать?
   - Фрося.
   - Очень приятно. А меня - Сима.
   Мама начала выбирать товар.
   Вначале она из горки рассыпчатого белоснежного творога бережно, двумя пальцами изъяла маленькую щепотку. И так же бережно отправила щепотку в рот.
   Вкус ей явно понравился. Она подобрала у рта микроскопические крошки и сказала:
   - Возьму два блюдца.
   - А марля у вас е?
   - Конечно, я все принесла.
   - Давайтэ, я вам пересыплю.
   - Я еще попробую сметану, и упакуем все сразу.
   В большой миске со сметаной стояла ложка. Сима вытащила ее и чуть-чуть мазнула по внешней стороне левой ладони.
   Потом языком лизнула намазанное место подняла голову, на мгновенье задумалась и тоже осталась довольна:
   - беру баночку.
   Яше так понравились все эти пробы, что он не выдержал и закричал:
   - Тетя, дай мне, дай мне лизнуть!
   - Подожди, хлопчик, не заважай. Ты ж бачиш, я зайнята з дамою.
   Яша недоуменно заморгал глазами: его мама не дама, а Сима.
   Но быстро пришел в себя и снова начал требовательно просить!
   - Дай, дай!
   Он прыгнул и дотянулся до горки сыра. Фрося шлепнула его по руке и сказала:
   - Иди гуляй, жиденочек. Нэ заважай. Сказано это было без всякой злобы, но с легким презрением.
   Она отогнала его, как отгоняют кота от рыбы, или назойливую муху - от варенья.
   И в следующее же мгновение все вокруг изменилось.
   Яша услышал:
   - Сегодня в двенадцать часов ночи ты умрешь.
   Это мама сказала Фросе.
   Сказала тихо, но грозно.
   Ее лицо стало пепельно-серым.
   Базарный гомон как рукой смыло. Будто кто-то нажал на кнопку "звук".
   Первой пришла в себя Фрося:
   - Та що ж я такого зробыла, люды добри? За що вона мене клянэ?.
   И только когда она увидела, что Сима взяла Яшу за руку, до нее дошло:
   - Так я ж нэ знала, що цэ ии сынок. Я б краще воды у рот набрала, чи на замок закрыла.
   - Пойдем домой, Яша.
   Сима потянула сына за руку. Так сильно и властно, как никогда прежде.
   - Мама, не тяни меня.
   - Пойдем отсюда.
   Но ты забыла сыр и сметану.
   - Это не наше. Купим в другом месте. И снова потянула сына за собой. Он не помнит в подробностях, что было дальше.
   Все-таки пятьдесят лет прошло.
   И не слышал, о чем говорили вечером родители.
   Перед сном отец подошел к нему, сел на край кушетки и сказал:
   - То, что тебе сказала на базаре женщина, это оскорбительное для всех евреев слово. Мы не жиды, а евреи. И должны этим гордиться, не позволять никому себя оскорблять.
   - Папа, а почему евреев так не любят?
   - Ненависть к нам вселили фашисты, когда напали на нашу страну, и доказывали всем, кто остался под их оккупацией, что во всем виноваты евреи.
   - А почему фашисты не любят евреев?
   - Это долгий разговор, сынок. Продолжим его завтра. Спи, поздно уже.
   Но, ни завтра, ни послезавтра разговор продолжен не был.
   Отец вообще старательно обходил все темы, выходящее за пределы домашних.
   Он думал, что оберегает будущее сына, а на самом деле "уберег" от родного языка и всего, что с этим связано.
   Сам отец прекрасно владел идиш, читал, писал, но никогда не пытался обучить сына еврейской грамоте.
   Это было табу. Уже много лет спустя яков узнал, что власти жестко преследовали родителей за посвящение детей в свои национальные традиции.
  

ГЛАВА ШЕСТАЯ

   ... А утром к ним постучала соседка, баба Литвачка...
   - Сима, слухай сюды торговка, которую ты вчера прокляла, сёгодни вночи померла. Ты можешь розказаты, шо там сталося? Чи можэ цэ базарни балачки?
   Но базарные балачки имели под собой реальную почву.
   Фрося Левчук действительно умерла той ночью, в начале первого.
   Родные рассказывали, что она пришла с базара какая-то не своя.
   Она то впадала в задумчивость, то неестественно оживлялась.
   У нее все падало из рук, ничего не клеилось не кухне.
   Даже куры, когда она им принесла зерно, сполахливо разлетелись по двору, хотя всегда по-семейному клевали у нее из рук.
   Часов в десять вечера Фросе стало плохо с сердцем.
   Старшая дочка Зина побежала за сельской фельдшерицей.
   Она сделала Фросе укол и сказала, что надо лежать:
   - Возможно, это грудная жаба и утром ее надо везти в райбольницу. У меня в фельдшерском пункте нет условий для лечения таких болезней.
   Но Зина ничего не поняла, а скорее не хотела понимать:
   - Какая жаба?! - кричала она. - Мама никогда ничем не болела, тем более, сердцем. На ней бочки можно было возить.
   - Вот, вот, - отвечала фельдшерица, - вы и возили. Она за вас всех тянула лямку и сердце не выдержало. Теперь ее надо серьезно лечить. Пусть поспит, до утра моего укола хватит, а утром я вызову из райцентра машину, потому что таких больных бричкой везти нельзя, сильно трясет. А сердцу нужен покой.
   Она ушла, а больная проснулась через час.
   Она начала задыхаться и метаться по кровати. Что-то пыталась сказать дочери, но речь уже была не подвластна ей.
   В двенадцать часов ночи Фрося дернулась в последний раз и затихла.
   Навсегда.
   Весть о смерти Левчучки молниеносно разлетелась по Ливне, а утром долетела до житнего рынка.
   С базара плохие слухи начали расползаться по городу.
   Евреи, особенно старики, попрятались по домам, закрыли двери и ставни.
   Но они напрасно боялись.
   Это был уже не девятьсот пятый и не сорок восьмой год.
   Вождь народов пять лет назад переселился на небеса.
   Но Исай Вулах решил опередить самосуд. Он два дня рассчитался на работе., благо, строители после войны везде ценились на вес золота, и через неделю вместе с семьей оказался в Белогорске.
   ..._ К чему я все это тебе рассказываю, Паша? Пока мы приготовим бутылочку, узнаешь.
   Здесь, в Белогорске, спустя десять лет умерла мама, следом за ней отдал Богу душу отец. А помнишь, два года назад я летал в Житомир на похороны маминой сестры, тети Клары?
   Ей было 94 года, а память работала как компьютер. Перед смертью она рассказала много интересного про ту историю с проклятием.
   Представь себе, что во время оккупации тетка покойной Раиса Левчук спасла двух еврейских детей, двух девочек.
   Они остались живы, но где они сейчас, никто в Ливне не знает.
   Проклятая Фрося тоже знала об этом и была по гитлеровским меркам участницей преступления.
   И когда она назвала меня "жиденком" это звучало так же, как если бы она назвала цыганского пацана цыганчонком, а русского - москаликом.
   Что тут такого? Но для моей мамы было смертельным оскорблением, что ее сыночка назвали "жиденям".
   Я никого не имею право судить, а тем более маму. Я хочу разобраться во всем. Объясни мне, как это умещается в черепной коробке?
   Прятать евреев, о которых немцы писали: "за укрытие комиссаров и жидов расстрел". И называть тех же евреев отвратным словом "жид"?
   Тогда же, после похорон тети Клары, я приехал в Ливню.
   Честно скажу, хотел извиниться перед родными Фроси за то, что стал в детстве причиной ее смерти. Если бы я тогда не маячил перед ее глазами и не мешал торговать, ничего бы не случилось.
   И моя мама не прокляла бы женщину.
   Но в селе не осталось, ни одного родственника Фроси только однофамильцы.
   Ни один из них войны не помнит.
   Тогда я поклялся самому себе, чтобы как можно больше людей не земле узнали о том, как спасли еврейских детей Левчуки.
   В районном архиве я получил все анкетные данные о них, а в районной газете - старую заметку о Раисе Левчук.
   И вот с этими бумагами поехал в Израиль, прикрывшись служебной командировкой.
   В Израиле есть музей еврейской Катастрофы, а перед ним на большой территории расположена Аллея праведников. "Праведники" - так называют людей, которые в годы Второй мировой войны в разных странах спасали от гитлеровцев евреев.
   В администрации музея я спросил, знают ли они про Раису и Фросю Левчук.
   Мне ответили, что нужно два дня для поиска информации.
   Через два дня ответили, такой информации нет. Но, что если покопаться в Интернете, то там можно найти имена спасенных семьей Левчук евреев или их родственников.
   Но для этого необходимо знать фамилии еврейских детей, которые были спасены в селе Ливня.
   Вот в этом вся проблема. Ты удивляешься?
   Я тоже был сильно озадачен, когда узнал, что до сих пор ничего не известно о людях, которые жили не в африканских джунглях, а в уентре Европы.
   Но мне популярно объяснили, что десятки лет советские архивы были закрыты и недоступны.
   А сейчас на просторах бывшего Союза бардака еще больше.
   Поэтому сегодня на аллее праведников высажено четыре тысячи деревьев (по одному на каждого спасителя).
   В то время, как из устных источников и воспоминаний известно, что их - спасителей - было около 12 тысяч.
   Почему я про это не сказал своей Лизке?
   Потому что во время войны в ее семье погибло пятеро родственников: две тети, бабушка, двое маленьких детей, в том числе грудная девочка.
   Тети и бабушка перед войной жили в городе Сумы на Украине. Их вместе с другими евреями закопали в одной яме в один день.
   А другая тетя с двумя маленькими детьми жила рядом в селе.
   Из евреев они там остались одни.
   Была получена телефонограмма отправить их в райцентр - в тот же день до обеда.
   Сельский староста дал команду выполнить это задание одному из полицаев.
   Как после войны рассказали местные жители, он это задание выполнил значительно быстрее.
   Накачанному с утра самогонкой бугаю лень было пешком чесать по августовской жаре пять километров, да еще с малыми детьми.
   На краю колхозного поля он перезарядил ружье и застрелил всех троих. А потом вернулся допивать самогонку.
   Что я намерен дальше делать Паша? У тебя есть какой-нибудь совет?
   ... Денин не сразу ответил, потому что был в сильном ступоре.
   Но все же собрался с мыслями и сказал:
   - Яков, у меня было такое ощущение, что ты мне пересказываешь какой-то фильм или книгу. И только теперь дошло, что все это реальность. Только проистекавшая в разное время. Что тебе посоветовать? Не знаю. Первый раз в жизни я не могу найти ответа. Извини меня, Яша.
   Повисла тяжелая пауза.
   Друг против друга сидели два мужика, два друга, разделенные десятками других жизней, и молчали.
   - Ладно, мыслитель, пошли к нашим дамам. Устроим, понимаешь, служебную пьянку...

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

  
   Когда Исайчику было лет десять, он услышал, как папа разносит по телефону кого-то из своих подчиненных.
   Вулах-старший орал, матерился и стряс трубкой.
   "Хорошо, что тот человек далеко" - подумал Исайчик. Иначе, если бы он оказался рядом папа обрушил бы на него бедную голову трубку вместе с аппаратом и тумбочкой.
   Дома папа никогда не позволял себе даже слегка повысить голос на жену или детей.
   Мама обращался к нему более строго и называла "Яков", а дети только: "папа", "папочка", "папуля".
   А Полину, старшую сестру Исая папа вообще боготворил, пылинки с нее сдувал.
   Она была очень похожа на его маму Симу, бабушку Исайчика, которая умерла задолго до его рождения.
   Не знал он и того, что именно способствовало его появлению на свет.
   Очень скоро под любвеобильным папиным дождем в доме выросло существо-божок с голубыми глазами Мальвины и отварительно-скандальным характером мачехи Золушки.
   В один прекрасный момент мама Лиза поняла, что девочку нужно спасать от папочкиной любви. Она предложила мужу сообразить еще одного ребенка - для равновесия.
   Так появился мальчик, которого назвали именем покойного деда.
   Вулаху-старшему пришлось делить любовь на двоих. Точнее будет сказать, любовь осталась у Поли, а Исайчику досталась мужская привязанность.
   Этого ему было выше крыши. Слова "папа", "папочка" не сходили у мальчика из уст пока Исайчик не услышал, как Вулах-старший размазывает по стенке своего подчиненного.
   После того Вулах-старший для Вулаха-младшего перешел в иное качество.
   Он как-бы разделился на две половины домашнего и служебного.
   Однажды в цирке Исайчик увидел клоуна, который с лица был белым, а со спины - черным.
   Исайчик не может утверждать, что отец почернел в его глазах. Но то, что он потемнел. Это точно.
   В тот день сын сказал себе: "Я никогда ни на кого не крикну! Я всегда буду разговаривать со всеми тихо".
   Папочка стал отцом, а Исайчик - Исаем.
   Сегодня ему двадцать восемь, уже три года как закончил университет, работает программистом в солидной фирме.
   Когда Исай получил диплом, отец предложил ему работу в своем "Строй-тресте".
   Но сын отказался. Он сказал, что в его ближайшие планы входит создание во всемирной сети поисковой системы. А для этого у него должна быть возможность для экспериментирования.
   - Ты мне дашь такую возможность? - спросил Исай отца.
   - Нет, не дам. В нашем вычислительном центре нужно пахать с утра до вечера на свой трест.
   Исай был рад такому ответу. Он все равно нашел бы причину не работать в "Строй-тресте", потому что до дрожи в коленках, до подсоса в желудке боится дикого отцовского гнева.
   Дома отец никогда не повышает голос на Исая, но сын постоянно испытывает более тонкое облучение со стороны отца: едва скрываемую иронию.
   Лиза никогда не могла предположить, что два главных мужчины ее жизни окажутся столь несхожими и удаленными друг от друга.
   Она пыталась объяснить сыну (слава Богу, у них доверительные отношения), что отец не может каждый день оставлять самого себя на вешалке своего офиса и приходить домой другим человеком.
   У него крутой, часто буйный нрав, но это уже пожизненное, с этим надо считаться.
   Мама часто проводила с сыном такие просветительные беседы.
   Но лучше бы она этого не делала. Потому, что чем старше становился сын, тем быстрее уходила от них тонкая субстанция по имени доверительность.
   Исай очень любит маму, но свою акцию в интернете, которую он назвал "Интонация", обсуждать с ней не стал.
   Запустил он ее в сеть полгода назад.
   "Интонация" - это газета для тех, кто желает владеть подачей слова.
   В редакционной статье Исай написал: "Говорят, что словом можно убить. На самом деле не самим словом, как частью грамматики, а тональностью, в которое оно - слово - облачено.
   Человеческая речь не должна убивать, она должна продлевать жизнь".
   В общем он оторвался по полной.
   Всемирная сеть хороша тем, что не берет на себя функции цензора. Она впитывает все, как пылесос. Читатели тоже ничего не упускают.
   Исай запустил свой великий проект в надежде найти таких пользователей, как сам, и не ошибся.
   Откликов оказалось много. И среди них авторы, которые сразу поставили его такого умного, на место.
   Например: "Как ты, филолог, можешь изобразить тональность в интере? Он же не говорящий. И что такое интонация на бумаге?".
   А не давно на его имя пришло большое интересное письмо.
   "Уважаемый редактор "Интонации"! Не знаю Вашего адреса и профессии, да это и неважно. Главное, что мне весьма импонируют Ваши мысли о звуковой силе слова.
   Я прожил не мало, общался и общаюсь с разным народом. Давно заметил, что любой человек (высокой или низкой образованности) гораздо чувствительнее к к эмоциональной окраске сказанного, чем к его содержанию.
   И чем сдержаннее, увереннее тональность информации, тем она быстрее и точнее доходит до вашего собеседника.
   Опора слова - звук.
   Иногда один нюанс значительнее большой речи.
   Если Вам интересны мои суждения, жду ответа".
   Дальше шел электронный адрес и подпись "Строк".
   Исай ответил, не отходя от "мышки". Доверие к Строку оказалось настолько быстрым, что уже через пару недель он знал все об Исае Вулахе и его семье.
   Позавчера Исай сообщил Строку о возвращении отца из Израиля. И сразу же получил письмо:
   "Уважаемый редактор! Я никогда не был в Израиле и вряд ли побываю в этой святой земле. У меня большая просьба. Если можно, расскажите подробнее, где, в каких местах побывал Ваш отец, что его наиболее взволновало и поразило. Ваш Строк".
   Вулах-младший трижды перечитал письмо и задумался.
   Легко сказать: "Что его там взволновало и поразило?".
   Надо совсем не знать отца, чтобы ждать от него "лирического пения".
   Это наиболее употребляемое Яковом Вулахом выражение, когда его пытаются втянуть в разговоры о высоких материях.
   "Я умею только слушать", - говорит он в таких случаях.
   "И со мной он точно не будет откровенничать по поводу своей поездки", - подумал Исай. - Но я попробую".
  

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

   Отца еще не было.
   Мам на кухне пекла блины.
   - Наконец-то ты оторвался от паутины. Садись: горячие блины с китайским чаем.
   - Спасибо, мамуля. А отец когда приедет?
   - Спроси чего-нибудь полегче. Думаю, он и сам этого не знает.
   - Он что-нибудь интересное об Израиле рассказывал?
   - Ты же знаешь своего папу. Мне пришлось его впечатление щипцами вытаскивать.
   - Получилось?
   - Очень скудная информация, сынок. Да он и летал туда по производственным делам... А на посещение исторических мест остались крохи времени... Эту страну надо впитывать постепенно забыв обо всем остальном...
   - Поедем с тобой туда на следующий год?
   - Сынок, я боюсь. Там такое творится.
   - Мамуля, там такое творится более шестидесяти лет. Тем не менее Израиль занимает третье место в мире по количеству туристов. Теперь вообще из России можно ездить в Израиль без виз.
   - Это, конечно, очень заманчиво, но я еще должна подумать.
   - Думай, мамуля, время еще есть. А я возьму блины и чай к себе в комнату. Когда приедет отец, дашь знать, хорошо?
   - Ну, конечно, возвращайся в свою паутину. Она тебя скоро затянет так, что ты превратишься в кокон.
   - Мама, не драматизируй. Все гораздо проще. Всемирная сеть уже давно стала продолжением нашей реальности.
   - Ага. А почему же ты утопаешь в ней так, что эта наша реальность проходит мимо тебя.
   - Мамуля, мне же всего двадцать восемь.
   - Уже двадцать восемь.
   - Ты к чему это?
   - Я могу у тебя спросить в отношении Веры?..
   - Да... А что?
   - Вы с ней ... порвали?
   В комнате повисла тишина. Только на сковородке потрескивал очередной блинчик.
   - Мамуля, так нечему рваться. Мы с ней еще ничего не начинали.
   - Как? Но Вера еще совсем недавно была полка надежд...строила планы...так хорошо говорила о тебе...
   - А что я заслужил, чтобы обо мне плохо говорила?
   - Исай, не надо...
   - Хорошо. Мамуля, это ее надежды и ее планы. А я еще не готов. Тебе не жалко отдавать меня в чужие руки?
   - Какие чужие, сынок? Мы знаем друг друга сто лет.
   - Мама, у тебя горят блины.
   - Ничего, еще замешу.
   Лиза передвинула сковородку на другую горелку.
   - Мама, это вы с ее родителями знакомы сто лет... А мы с Верой всего год.
   - Мы с твоим папой поженились через два года, хотя он начал требовать этого уже через месяц...
   - Мамуля, в ваши молодые годы жизнь проистекала со скоростью примерно в пять раз медленнее нынешней...
   - Но ведь и сей час в загсах не протолкнуться от молодых пар.
   - ну , а если я еще не созрел толкаться в загсах?.. И вообще, если мне нравится другая девушка?
   Лиза едва не уронила сковородку.
   - Да-а-а? Ты это серьезно, Исайчик?
   - Я разве похож на Петросяна?
   - Слушай, почему ты все время матери отвечаешь вопросом на вопрос? Это в конце концов невоспитанно!
   - Мамочка, да ты сама мне за десять минут набросала в десять раз больше вопросов, чем я мог дать ответов.
   - хорошо, будем считать, что мы поговорили. Я налью тебе свежий чай.
   - Вот видишь, мама, я прав насчет темпов жизни. Только несколько минут назад чай в этой чашке был свежим, а сейчас к употреблению непригоден.
   Лиза засмеялась:
   - И ты в свои двадцать восемь можешь оказаться, непригоден, если будешь бедным девушкам голову крутить.
   Она подала сыну чашку со свежим пахучим чаем.
   - Мамуля, можно я пойду? А то и этот чай придется вылить.
   Лиза подняла руки как-бы сдаваясь:
   - Все, все, все! Иди работай. Я и так у тебя похитила столько дорогого времени.
   ... Вообще-то ему сегодня не очень работалось.
   Правда, обязательную программу для своей фирмы он выполнил быстро сразу перегнал ее коллеге-оператору.
   А вот идея с поисковой программой все время ускользает от него.
   Может быть, потому что неудачный лейбл?
   Он вспомнил давний советский мультик про капитана Врунгеля с его крылатым афоризмом: "Как корабль назовешь, так он и поплывет".
   Пока у него три заготовки: "Тоньше нити", "Вирамайна" (вверх-вниз) и "Тональность".
   Он хочет создать что-то более современное, чем "Googl", более простое и доступное для каждого молодого пользователя сети.
   И пока он не воплотит эту идею, ни о какой женитьбе речи быть не может.
   Тем более, что Вера не его тип. Хорошая, интеллигентная девочка, начитанная. К тому же из уважаемой небедной семьи.
   Но вот проблемка. Не видел он Веру почти две недели и не хочет видеть.
   Как об этом маме сказать?
   А Вику хочет видеть.
   Что-то в ней притягивает как магнитом. Первые несколько ночей после знакомства с ней он даже не спал, чего с ним никогда прежде не бывало.
   Но связывать свою жизнь он тоже не будет.
   Потому что она отвлечет его от науки и очень быстро приберет к рукам. "Считает, что Исайчик у меня в кармане. Это первый раз, когда я чувствую себя нужной" - сказала недавно Вика подруге похэндику. А он стоял за спиной.
   В дверь постучали:
   - Исайчик, папа приехал!
   - Спасибо, мамочка! Я сейчас освобожусь. "Ну, вот и хорошо. Пусть отец сначала поест, немного отдохнет, а тогда и для сына появится настроение".
   Исай еще полчаса поработал в Интернете и вышел в столовую.
   Отец пил чай и читал газету.
   - Добрый вечер, отец!
   - Привет, Исай. Что плохого?
   - Все нормально. А у тебя?
   - Слава Богу, день прежний. Как у тебя на фирме? Тобой довольны?
   - Пока претензий не слышал. Даже разрешают некоторые задания выполнять дома, как сегодня, например.
   - Такты у нас теперь надомник? Получается?
   - Во всяком случае никто не мешает и не заглядывает через плечо... Отец почему ты не рассказываешь об Израиле? Какие впечатления? Где побывал?
   Вулах-старший мгновенно напрягся. Он дернулся, но быстро взял себя в руки.
   - Я ведь туда не на экскурсии летал. Главные впечатления об Израиле получил на строительных площадках Тель-Авива и Натании.
   - Хорошо строят в Израиле?
   - Ничего не могу сказать плохого. Но если бы нам их технику, мы бы дали фору коллегам.
   - А что вам мешает иметь такую технику?
   - ты знаешь, сколько стоит хороший импортный кран с дистанционным управлением?
   - Нет, папа. Наверное, очень дорого.
   - Три миллиона евро. Это цена десятиэтажного дома под ключ.
   - ничего себе.
   - Ну если больше нет вопросов, пойду звонить. Этот самый кран что-то барахлит. Купили, а настроить некому. Пока немец-механик сидел у нас все фурычило, а два дня назад он улетел, и сразу начались проблемы.
   - Спасибо з объяснение отец.
   - Кушай на здоровье, сынок. Вот так и тот немец: "Биттэ", "Данне шён"... Плохо что меня в детстве никто не научил культурно выражаться. Я знаю только два языка: русский и матерный.
   Интонационно короткая речь Вулаха-отца делилась как-бы на две части.
   Плохо скрытая неприязнь к сыну по поводу того, что он такой культурный, и горечь от безвозвратно недополученного им в детстве.
   Во всяком случае так показалось Исаю. Сыну стало жаль отца.
   Да, он его обошел. Но только по количеству культурной информации. А по качеству прожитой жизни отец намного интереснее и колоритнее.
   Но Якову Вулаху все это бесполезно выкладывать - отец не воспринимает "лирического пения".
   - Спокойной ночи всем!
   Крупная фигура отца, тяжело переминаясь с ноги на ногу, продвинулась в направлении крайнюю комнаты по коридору - его кабинету.
   "Сейчас он с русского перейдет на строительный" - подумал Исай, и пошел к себе.
   Прежде всего он набрал электронный адрес Строка и попытался как можно деликатнее объяснить, что отец ездил в Израиль чисто по служебным делам. А еще он рассказал о своей задумке по созданию авторской поисковой программы.
   Исаю очень важно было узнать мнение Строка.
   Заснул он быстро и снилась ему Виктория. Она запихивала его, маленького, в свой карман. От напряжения она пыхтела, а он упирался, как бычок.

***

   "Газета "Интонация". Главному редактору.
   Уважаемый господин редактор!
   Вы напрасно извиняетесь, что не смогли выполнить мою просьбу.
   Это наш менталитет - вопрос всегда легче задать, чем получить на него ответ.
   Яков Вулах крупный бизнесмен, хозяйственник крепкой закалки. Для него, где бы он ни находился, на первом месте деловые интересы.
   А в Израиль ездит не только за исторической экзотикой, но и за опытом.
   Хотя, как я информирован, Ваш отец еврей по национальности, должен был бы прикоснуться и к духовным ценностям своего народа.
   Какого вероисповедания Ваш отец и вы? Вы, как образованный молодой человек, без раздумий ответите: мой отец и я - неверующие. То есть, атеисты.
   В религиозном смысле да - атеисты.
   Вы не принадлежите ни к одной из церковных конфессий.
   А в человеческом плане все значительно сложнее.
   Ваш отец _______ доказать миру, какой он великий интернационалист.
   Он принял на себя миссию примирения двух начал: еврейского избранничества и примитивного антисемитизма.
   Однако эти понятия взаимоисключающие. Яков Вулах сильный, волевой руководитель, но слабый политик, идеалист.
   Имеет поползновения к миссионерству. Это может повлечь за собой серьезные последствия.
   Я чувствую, как вы напрягаетесь, читая последние строки, однако успокойтесь. Если Вы захотите, чтобы я "живьем" расшифровал сказанное, нам нужно будет встретиться "тет-а-тет".
   Жду подтверждения. Строк".
   Исай встряхнул головой и часто заморгал, будто в глаза попал песок.
   Ничего себе послание.
   Я недавно читал про индийских гуру. Может быть, строк и есть гуру?
   Мне с ним нужно обязательно встретиться.
   Что он такое знает, чего не знает никто из нас?
  
  

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

   Денин лежал с закрытыми глазами и пытался вспомнить, что ему снилось. У него так часто бывает. Содержание сна будто записано на пленку, но "зависает" на периферии мозга.
   И прежде чем вернуть какие-то клочки сновидений, ему, когда просыпается, приходится прищелкивать эту пленку - "туда-сюда". Как на видике.
   Зачем ему вообще нужно выуживать из мозга эти фрагменты? Наверное, не только потому, что его сны, будь они неладны, темны, тягучи и очень тревожны.
   Они бывают вещими.
   Как то страшное видение с авиакатастрофой.
   ...Вдруг, как на только что включенном киноэкране возник огромный самолет. Он шел тяжело, будто был загружен грузом в два раза тяжелее своего собственного веса.
   Посреди экрана он как-бы завис в одной точке. Потом сложил свои огромные крылья, как складывают жилистые руки деревенские баб, и, медленно заваливаясь, рухнул на землю.
   Денин проснулся в холодном поту. Катерина спала. Все было сонно и тихо. Как всегда.
   А в двенадцатом часу дня ему сообщили о гибели в авиационной катастрофе его сына Антона.
   Это было три года назад.
   На работу он вышел уже на следующий день.
   Катерина назвала его бесчувственным бревном, но Павел Денин не мог себе позволить культивировать тоску и печаль.
   Сына уже не вернуть, а жизнь продолжается.
   Его все привыкли видеть легким, ироничным человеком со стабильным настроением.
   Он умел держать людей на дистанции, был слегка высокомерен. Но при этом обладал железной логикой и талантом убеждения.
   У него не было близких друзей, но и было врагов.
   На "ты" он был только с Вулахом.
   Так, пора вытряхиваться. Сегодня напряженный день, полно дел.
   Павел успел просчитать в уме все дела. Мобильник заиграл "Нежность" - его любимую мелодию.
   Точно, Яков. За ним не ржавеет.
   - Слушай, я что-то не догоняю... Или, наоборот, перегоняю...Деньги от мэрии поступили?
   Как всегда, ни здрасте, ни досвидания.
   - Яков, во-первых, доброе утро. А во-вторых, это вопрос к бухгалтерии.
   - В бухгалтерии никого нет.
   - Правильно, сейчас семь часов утра.
   - Но компьютер с данными у тебя дома. А ты мой компаньон и отвечаешь за финансы. Где деньги, Паша, за два дома?
   - Яков, не волнуйся деньги наверняка сегодня будут. Мне вчера звонил Гальченко и твердо пообещал...
   - Посмотрим. Жду тебя через час.
   - Хорошо. Еду.
   Трубку на том конце не положили.
   - Что-то еще, Яков?
   - Приедешь, расскажу.
   Денин зашел в кабинет президента "Стройтреста" ровно в восемь, в полной внутренней "сборке".
   Закалка. Он к этому привык.
   Так же, как к ежедневной утренней речевке между ними.
   - Ты знаешь, какую я сегодня вещь придумал?
   - Знаю, но не скажу.
   На самом деле Денин чаще всего не знает, что его ждет. Предугадать "вещь" он может только по внешнему виду и тонусу компаньона.
   Яков был без галстука, который висел на спинке соседнего стула.
   Значит, новость боевая.
   - Я собираюсь предложить одну квартиру Жирновой.
   У Денина перехватило дыхание.
   Жирнова Жанна Матвеевна. Управляющая "Проминвестбанком". Самый авторитетный банкир области.
   В свои сорок пять она выглядит на десять лет моложе: грудь, бедра, прическа волосок к волоску. Острый, все вбирающий взгляд.
   Денин много раз встречался с ней по делам, но каждый раз подбирался, как перед первым свиданием.
   Да и соображать она умеет за десятерых мужиков.
   А самое главное, что за десять лет руководства банком она не дала ни малейшего повода для обвинения в нечистоплотности. Журналюги отдыхают.
   Денин наконец, включился:
   - Я не думаю, что это хорошая идея, Яков. Вернее, совсем безнадежная. Конечно, она нам нужна, но...
   Я знал, что ты скажешь. И хотя ты у нас великий интеллектуал, за стабильность, я тоже умею думать. И вот что решил...
   - Яков, это плохая идея.
   - Почему? Известнейшая в стране банкирша живет со взрослым сыном в распашонке общей площадью сорок метров... Почему не помочь человеку, если это в наших силах? Тем более, что мы ей не дарим квартиру, она будет платить как все.
   - Но ты уже включил эту квартиру в списках для своих строителей.
   Вулах начал закипать:
   - Эти уроды недостойны даже ручки от туалета! Ты думаешь, я не знаю, почему немецкая техника до сих пор не налажена?!
   Вулах вскочил и отшвырнул стул, чтобы он не мешал его "доказательной" базе.
   -...потому, что мы должны сократить пятьдесят единиц технического и вспомогательного персонала. И единицы начали мутить воду, заниматься саботажем...
   - Извини, я не вникал в эти дела...
   - Правильно, не вникал. Твое дело финансы и общественные связи. А я должен мусор подметать сам. И каждый день доказывать, что все, что мы имеем, надо зарабатывать. А не ждать, когда Паша - это ты - найдет заказчиков, а Яша - это я - начнет платить и раздавать квартиры!
   - Я думаю, ты и последнюю забастовку им не забыл.
   - Да, не забыл. От хорошей жизни добра не ищут. А нашим правдолюбам захотелось еще лучше, еще вкуснее.
   Вулах продолжал свою обвинительную речь, а у Павла перед глазами встала та историческая картина.
   ...Авторитет у Вулаха всегда был высоким. Но в тот момент не он руководил "правдолюбами" а они - Вулахом.
   И тогда сработало его звериное чутье. Накануне забастовки, вечером он материл всех и называл "бандой алкашей и бездельников", а утром сказал Денину: "Нам с тобой надо быть с ними. Иначе растопчут и не оглянутся".
   И встал впереди колонны.
   В колонне раздались крики: "Ура!", "Яша с нами!", "Вперед, на Белый дом!".
   - Яков, - отряхнулся от воспоминаний Денин, - если ты не дашь людям льготное жилье согласно списка, это может вызвать новые волнения в тресте. И тогда мало не покажется.
   Вулах взял стул и сел рядом с Дениным:
   - Не понял, - тихо спросил он, - ты знаешь о том, что в коллективе зреет заваруха и ничего мне не говоришь?
   Павел Андреевич Денин очень не любил таких опасных ситуаций. А Яков Исаевич Вулах в таких ситуациях чувствовал себя, как рыба в воде.
   Но недаром Денина называли лучшим переговорщиком региона.
   - Яков, успокойся. Ничего я от тебя не скрываю, потому что не знаю. Я только предлагаю, что может случиться, если люди пролетят...
   - Ничего, подождут. Насколько я знаю, никто их них в коммуналках не живет.
   - Но их надо предупредить заранее.
   - Вот и займись этим.
   - Хорошо. Только не пойму, ты меня для этого вызвал к себе в семь часов утра? Я же не курьер для разноски бумаг.
   Денин вызвал огонь на себя: он был большим мастером переключения психологических кнопок.
   "Черт с ним, пусть на мне поупражняется - я привычный".

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

   Вулах не ожидал такого поворота с Павлом.
   Какого бы накала не достигали их беседы с Дениным, они всегда понимали друг друга.
   А сегодня будто встретились слепой с глухим.
   Только вначале надо разобраться, кто из них страдает зрением, а кто - слухом.
   А еще, кто злой, а кто добрый.
   Мама говорила: "Из того, что тебе делают люди, надо помнить и плохое и хорошее. Но плохое никогда не делать оружием".
   Вторую часть маминого завета, оказалось, выполнять значительно труднее. Потому что это противоречиво его моральным принципам - жизнь оказалась круче и беспощаднее маминых советов.
   Зло Яков не просто запоминал, но рано или поздно возвращал.
   Чувство мести обитало в подкорке, как рефлекс у собаки Павлова.
   Все должно быть по справедливости. Сделал подлость, получат той же валютой.
   Пятьдесят лет назад мама убила словом женщину, которая оскорбила ее - мамы - сына и ее нацию. Это равноценная плата?
   Я еврей только по паспорту, а не по вере. И если меня сегодня кто-нибудь назовет "жидовской рожей". Я дам крепких кулаков, у нее было убеждение и слово.
   От моего ответа на "жидовскую морду" человек не помрет.
   Не помрут и те, кому я перенесу получения жилья не более поздний срок. Они этого заслужили.
   Если же будут возбухать, лишаться и жилья и работы.
   У него совесть перед ними чиста. Никакая правоохранительные органы не смогут обвинить Вулаха в хищениях и взяткобрательствах, он никогда не путал свой карман с государственным или коллективным.
   Он паше т на стройках с утра до ночи, обеспечил стабильной работой пять тысяч человек.
   Его "Стройтрест" на втором месте по зарплате после газовщиков.
   Его стараниями Белогорск превратился в один из самых благоприятных для проживания городов России.
   И что теперь, кучка закоперщиков намеревается перейти ему дорогу, доказать, что они хозяева положения?
   Своим директорским фондом он сам вправе распоряжаться. Он будет предоставлять квартиры тем людям, которые полезны для развития стройтреста, без которых трудно решать производственные вопросы и которые просто честно работают. И не подрывают общее дело.
   Такой человек - Жанна Жирнова. Красивая женщина и очень четкий человек в работе.
   Она дает кредиты под выгодный процент, но далеко не всем.
   Мне дает потому, что знает: Вулах обязательный и честный плательщик.
   Впервые в неофициальной обстановке они встретились в пансионате "Сосновый", бывшем профсоюзом.
   Три года назад Нахимов почти прибрал его к рукам.
   У него большие планы на эту роскошную территорию посреди леса.
   Он собирался соорудить конноспортивный комплекс с ипподромом, боулингом, гостиницей и другими приколами для элиты.
   Но Вулах опередил его, воспользовавшись тем, что Нахимов отвлекся на разборки по убийству своего ближайшего помощника Кутина.
   Вулах быстро оформил все документы по переводу бывшего пансионата на баланс "Строй-треста".
   Уже через год он был перепрофилирован в санаторий для страдающих от ревматических заболеваний.
   Он поставил за цель, чтобы санаторий был доступным для всех слоев населения. Но, конечно, в первую очередь для строителей.
   Цена путевки для обычных граждан колеблется от 5 до 6 тысяч рублей. То-есть, даже пенсионер может себе позволить пребывание и лечение в "Сосновом" на три недели. Правда, в трехместном номере.
   Те же, кто претендует на одноместные или семейные номера типа "Люкс", платят дороже. Красиво жить не запретишь.
   Если хочешь оттянуться рядом со столовой - ресторанчик.
   Но питание и лечебные процедуры одинаковы для всех - престиж фирмы.
   В "Сосновый" потянулись со всей области. Пришлось достраивать еще дыва больших спальных корпуса.
   Он собрался к Жирновой за кредитом, но тут она его опередила.
   И вот как это получилось.
   Летом прошлого года он приехал отдохнуть в "Сосновый". Вернее, его заставила Лиза.
   Он согласился лишь потому, что своими глазами хотел увидеть, как идут дела в санатории.
   Вулах поселился в одноместном номере, после душа вышел на балкон, сел в плетеное кресло и минут пять сидел, ни о чем не думая.
   Через пять минут он почувствовал себя в полном вакууме, даже в ушах звенело.
   Ему стало тоскливо и одиноко, даже он испугался.
   "Так можно и коньки отбросить, - подумал Яков. - Даже при чистейшем воздухе. И никого не узнает. Кому придет в голову заходить к начальству на балкон? А потом напишут: "От нас ушел"...".
   Однако он не успел продолжить некролог самому себе, потому что увидел Жанну Матвеевну Жирнову.
   К воротам "Соснового" подъехало такси, из него вышел парень лет двадцати, открыл заднюю правую дверцу и кому-то подал руку.
   Это была Жирнова.
   Поминки по себе отменялись.
   Яков Вулах даже в армии не бегал так быстро. В течение немкольких секунд он соскочил с лестницы третьего этажа первого корпуса, гдне квартировал, но успел.
   Ему навстречу двигалась группа из двух человек.
   Молодой парень с большой спортивной сумкой и женщина с легкой сумочкой через плечо.
   Она была в синем спортивном костюме и совсем не похожа на холодную, слегка надменную красавицу президентшу "Проминвестбанка".
   - Жанна Матвеевна, счастлив вас приветствовать! Вы на выходной или в гости?
   - О, Яков Исаевич, добрый день. Судя по всему, вы здесь тоже не с инспекторской миссией.
   - Угадали. Купил путевку и отдыхаю.
   - И я, представьте, купила путевку и приехала отдохнуть. А это мой сын Юрий.
   - Обижаете, Жанна Матвеевна...
   Он нес черт знает что и чувствовал, что его самого куда-то несет. И что ему не шестьдесят, а самое большее тридцать...
  
  

ГЛАВА ОДИННАДЦАЯ

   Исай сидел на скамейке горсада и ждал Строка.
   Вот-вот виртуальный персонаж Строк материализуется в живого человека со своим внешним видом и именем.
   Вула-младший пытался себе представить этого человека. Но ему мешала сосредоточиться божья коровка, переползающая через его правую руку.
   Она делала свою работу серьезно и основательно. Для нее это был свой Монблан или даже Эверест.
   Но что она будет делать, когда достигнет края ладони?
   О, я забыл, что божья коровка летающее существо. И она не грохнется вниз, а улетит вверх.
   "Божья коровка, улети на небо. Там твои детки кушают котлетки..."
   Так они пели в далеком пионерском детстве.
   В далеком?
   Мне всего двадцать восемь лет, а я такой зануда.
   Еще семь лет назад я был капитаном факультетской КВН, выдавал шутки, которые разлетались по институту и городу, а одна из них даже получила "малого Остапа" на областном телевидении.
   - Здравствуйте, Исай. Я не ошибся? Перед ним стоял мужчина среднего роста в кепке и серой спортивной куртке. Никаких особых примет.
   Возраст от сорока до шестидесяти. Глуховатый голос уверенного в себе человека.
   - Да... Это я. А откуда вы знаете, как меня звать? Мы ведь именами не обменивались.
   Исай привстал.
   Ладонь у мужчины была сухая и крепкая.
   - А у меня работа такая.
   - Какая, извините?
   - Я служу в одном из специальных ведомств. Геннадий Сергеевич. Он же Строк.
   - Очень приятно. Исай Вулах. Но вы про меня уже все наверное знаете, раз вы чекист.
   Мужчина легко засмеялся. Так, будто простил ребенку невинную шалость.
   - Ну что вы, Исай. Чека не существует уже более восемьдесят лет...
   - Пусть так. А можно спросить, вы со мной вели переписку как частное лицо или как сотрудник специального ведомства?
   - Не буду врать: как сотрудник. Хотя вы мне интересны и чисто по-человечески.
   - Я должен вас благодарить за это?
   - Мне понятна ваша ирония, Исай. Но благодарить должен я, а не вы.
   - За что?
   - За то, что ближе узнал, насколько у нас интересная и содержательная молодежь.
   - Я так думаю, что вы меня сюда пригласили не для того, чтобы сделать это признание...
   - Правильно думаете. Главный разговор у нас о другом - о вашем отце. Предвижу ваш вопрос и сразу отвечаю. Если я к нему заявлюсь, он в силу своего характера пошлет меня куда подальше. Вы же этого не сделаете, то есть не пошлете меня. А самое главное, вы можете и должны ему помочь.
   - А что случилось?
   - Это долгий разговор. Если у вас есть время, я прошу меня внимательно выслушать... Понимаете, за последнее время Яков Исаевич Вулах по собственной воле надел на себя несколько тяжелых гирь. Каждая из них сама по себе может утянуть его на дно. Не говоря уже о вас всех.
   Теперь без афористики, ближе к делу. Яков Исаевич решил увековечить людей, которые во время Второй мировой войны спасали евреев от фашистов. Но он не знает или не хочет знать, что эти люди были антисемитами и не могли по определению спасать евреев.
   Да, предвижу ваш вопрос... Но у меня есть конкретные факты и конкретные имена.
   Второе, Вулах пошел против всего коллектива строителей, которыми он руководит: он отдает своей любовнице квартиру, которая предназначалась одной из рабочих семей, я отвечаю за свои слова: именно любовнице.
   Вашей маме тяжело будет узнать об этом факте биографии горячего любимого мужа.
   Третье. У Якова Исаевича Вулаха сложились весьма непростые отношения с известным бизнесменом, которому он должен миллион долларов. И если он не вернет коллеге эту сумму в течение недели, его жизни грозит...
   Исаю стало страшно. Как никогда. Ломалась тонкая стенка между тем, что он себе фантазировал о жизни, и самой жизнью. Между виртуальностью и реальностью.
   - Чем я могу помочь отцу? Зачем вы все это мне рассказываете?
   - Исай, вы уже взрослый мужчина. Пришло время отдавать долги родителям - я имею ввиду морально. Только мочь отцу.
   - Чем?
   - Сейчас объясню. Во-первых, ни одна живая душа не должна знать о нашем разговоре. Утечка информации перечеркнет все наши благие намерения. Во-вторых. Вы должны будете вывесить в интернете, на сайте городской мэрии, кроссворд.
   Исай не верил своим ушам:
   - Кроссворд? Я не ошибся? Какой кроссворд?
   - Тот, который я вам сейчас дам. Называется он "Доска почета". Ведь у каждого кроссворда есть своя тематическая направленность, не так ли?
   Кроссворд "Доска почета"
   Восемь по диагонали. Руководители городского департамента внедорожного строительства.
   Пять по горизонтали. Генеральный директора фирмы "Переходник".
   Четырнадцать по диагонали. Председатель хлебо-булочной корпорации "Дырка от бублика".
   Двадцать по вертикали. Президент сети магазинов "Большое пузо".
   Десять по горизонтали. Президент "СтройтрестаПИБбанка".
   Двадцать два по вертикали. Ректор университета сексиндустрии.
   Восемнадцать по горизонтали. Координатор городского проекта "Убойная тишина".
   ... Вулах все может.
   Полгода живет в домах, которые он построил.
   Первое место в стране по решению жилищной проблемы.
   Метраж на квартираж.
   А сам с семьей обитает в достойном одноэтажном строении шестидесятилетней давности.
   Охраны не признает. Мобильником не пользуется.
   Кавалер орденов и медалей.
   Образцовый семьянин.
   И это все о его отце.
   Просто звезда экрана.
   ... Исай вытащил из интернета два десятка газетных и журнальных статей о Якове Вулахе - человеке, который сочетает в себе лучшие черты советского хозяйственника и менеджера нового типа.
   Имеет твердые моральные устои. Особенно это важно.
   Почему даже ни одна газета не пишет о его жене и моей маме?
   Она как-бы есть и ее как-бы нет. Когда он приходит домой, Лиза для него рыбка и птичка. А сам он становится похожим не неуклюжего медведя.
   Единственное, что мне не нравится, это когда он начинает обнимать ее и тискать ниже спины. Я просто отворачиваюсь или ухожу.
   А как же теперь будет?
   А будет, как и было.
   Дома отец будет по-медвежьи притоптывать вокруг своей птички, потому что он и мама не знают, что я о них знаю.
   И ничего дома не изменится, пока я не внесу ясность в их отношения.
   Получается, все теперь зависит не от банкирши, а от меня.
   Поэтому только я должен спасти его с отцом.
   Но вначале я должен спасти его от денежного долга.
   А для этого нужно вывесить на сайт мэрии кроссворд "Доска почета".
  

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

   Строк (в миру Геннадий Сергеевич Строкин) ехал к своему работателю Герману Нахимову (в миру Адмирал).
   Не в его правилах светить процесс раньше результата. Тем боле, что заказчик знает: Строк мокрыми делами не занимается.
   У него - Строкина - свои методы и свои принципы.
   В школе Строкина дразнили "штукой". А окрестил его так завуч, который на общем родительском собрании сказал: "Я старый воробей и меня трудно провести. Но этот мальчик выделывает иногда такие штуки, что даже мне стой, хоть падай".
   Дети, как известно, жестокие существа. Они бессознательно выплескивают то, что, становясь взрослыми, тщательно прячут в тайниках головы, души и других внутренних сейфах.
   Но Гена Строкин не был жестоким мальчиком.
   Он никогда не издевался над малолетними и малоимущими, не доводил до истерики учителей.
   Ему интереснее было удивлять их своей находчивостью и остроумием.
   Все номера Гены-Штуки перечислять не будем, а вот об одной из них расскажем в подробностях.
   Он заканчивал десятый класс. Застой в стране плавно перетекал в стадию завершения.
   Но никто об этом не догадывался, потому что и власть неплохо жила и людям кое-что перепадало.
   Еще прочно стояла на ногах вся советская колоннада: обкомы, райкомы, профкомы, и, конечно комсомол.
   А где комсомол, там комсорги. В ихней школе секретарем комсомольской организации была Ира Бобина - девушка с кукольным лицом и большим круглым задом.
   Иру за спиной так ласково и называли: "Задок".
   Она была дочкой офицера КГБ среднего звена и переживала в школе время до поступления в вуз.
   В школе она числилась на должности лаборанта и была секретарем комсомольской организации.
   Но главным занятием Иры Бобиной было контролировать выпуск классных стенных газет.
   Перед международным женским днем 8 марта она по этому поводу пришла в 10 "Б" класс, где учился Гена Строкин. Штука был членом классной редколлегии, но опоздал к назначенному времени.
   А когда открыл дверь в классе, кто увидел прямо перед собой огромный зад Ирочки обтянутый плиссированной юбкой.
   Она - Ирочка увлеченно обсуждала с членами редколлегии будущий номер газеты.
   Стол, за которым они сгруппились в связи с уборкой класса, оказался возле двери, а ближе всех к двери она - Бобина. Вернее, ее тыловая часть.
   -Во, знакомое лицо, - сказал Штука ириному заду без всякой задней мысли. Просто ради шутки.
   Кто-то из редколлегии хихикнул, потом шутка дошла до всех и раздался дружный здоровый смех.
   Ирочка выпрямилась и развернула к Гене свое основное лицо. Оно было жалкое и злое одновременно.
   - Ты запомнишь это на всю жизнь, Штука! - выкрикнула она взахлеб и побежала в женский туалет.
   Назавтра о знакомом лице знала вся школа.
   Забегая вперед, скажем, что приветствие Штуки стало у местной публики фирменным надолго вперед.
   Каждый ученик или учитель если в разговоре с собеседником не находил нужных слов, восклицал: "Одним словом, знакомое лицо".
   Но когда ситуация была не столь смешна и однозначна.
   Скорее, наоборот.
   Папа Ирочки понимал, что нельзя делать скандал предметом всеобщего осуждения или обсуждения: слишком пикантный повод.
   А с другой стороны ежедневные Ирины истерики: "Папа, я не хочу ходить на работу! Выбирай: или я или Штука".
   Директор школы вызвал мать Строкина: "Геннадий хороший ученик и мне жаль портить ему биографию за три месяца до получения аттестата зрелости. А с другой я его держать больше не могу. Вы знаете, почему. Переведите сына в другую школу. И вообще... Язык этого парня до добра не доведет".
   Ни один из директоров города Строкина не взял.
   За три месяца до окончания школы ему пришлось забирать документы.
   Но самое смешное, что через неделю в школе освободилась и должность лаборанта: папа перевел Иру в какую-то контору секретаршей.
   Гена этого уже не знал. И вообще он сильно изменился за это короткое время.
   Он сам себе поклялся стать кагэбистом. И самому рулить судьбами других людей, тыкать их мордами в какашки.
   Как это сделали с ним.
   Он пошел в автопарк подсобным рабочим, был грузчиком в магазине, почтальоном.
   С компаниями не водился, водки не пил, не курил. И очень много занимался, особенно английским и немецким.
   Через год экзамены за десятый класс, получил аттестат зрелости.
   Остроумие осталось при нем, но голова научилась опережать язык.
   Пришел черед армии: командир роты майор Мазуренко заметил грамотного солдата и определил его в каптерку писать всякие бумаги.
   Да и дедовщины у них в части не было.
   А к концу третьего года службы майор по просьбе Строкина дал ему рекомендацию для поступления в военное училище КГБ.
   На собеседовании Строкин боялся, что всплывет его история с Ириной Бобиной, но из членов комиссии никто о ней слова не сказал.
   Геннадий догадался, что главную роль в его продвижении сыграла характеристика, выданная командиром роты.
  
  

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

   Лиза колдовала на кухне. Она готовила любимое блюдо Якова.
   А в голове у нее в который раз прокручивалась фраза Исайчика: "Я к ней равнодушен, мамуля, понимаешь?"
   "К ней или к ним? - думала она. - Может быть, девушки его вообще не интересуют? Не волнуют?".
   В кастрюле начало урчать. Ее содержимое переходило из одного качества в другое.
   И пока Лиза пыталась перевести свои мысли в другое качество, в кастрюле уже грозно булькало.
   Крышка пританцовывала, из-под нее прорывалась на свободу мутноватая жидкость.
   Лиза одела кухонную рукавицу и приподняла крышу.
   Содержимое кастрюли перепугалась свежего воздуха и осело, обнажив разваристые картофельные спинки.
   По кухне поплыл неповторимый аромат, аналога которому нет в мире.
   А позже к нему прибавится запах селедки и белого сахарного лука.
   Яков очень любил эту простую еду. Но почему его так тянет на мальчишечники с пережаренными шашлыками?
   Ведь все равно они потом вваливаются в дом Вулахов, на ее лизкину картошку.
   - Я давно мог нанять тебе и домработницу и кухарку, но никто лучше тебя не приготовит это царское блюдо, - сказал ей Яков пару дней назад.
   - Ага...Даже если бы ты нанял целый штат поваров, я бы их близко не подпустила к своей кухне.
   - Понимаю, рыбка. Но ведь тебе становится все труднее пахать на полную катушку и на работе и дома.
   - Ты хочешь напомнить мне о возрасте?
   - Боже упаси, Лизок! Ты с каждым днем молодеешь. И именно поэтому твое место не у плитки, а в косметическом кабинете.
   - А вот с этим я сама как-нибудь разберусь. И кроме того скажу тебе, что ты лукавишь, мой дорогой.
   - В каком смысле? - встрепенулся Яков.
   - А в таком, что с твоими идейными представлениями о жизни ты никогда не наймешь мне домработницу. Так же, как себе телохранителя.
   Он хмыкнул:
   - Здесь ты права, Лизавета. Это полный разврат. От кого я должен хранить свое тело? Не такой я великий пуриц. Но это не значит, что я тебя обманываю насчет домработницы...
   - Значит, значит! Я давно где-то вычитала, что каждый человек врет в течение дня не менее ста раз. И себе, и окружающим.
   - Бред какой-то! Как мог ее автор высчитать, сколько раз человек врет самому себе?
   - Так он же тоже человек.
   - Рыбка, ты меня совсем запутала в своих словесных сетях. Про меня-то ты точно знаешь, что я человек прямой и небрехливый.
   - Самая чистая правда, дорогой, это молчание. Мысль изреченная есть ложь... Но мы ведь не можем существовать без нашего главного орудия общения - языка. И самого опасного.
   "Если бы она знала, что одна моя брехня покрывает все сито обманов, - подумал Яков. - Но я молчу. Чем же молчание лучше сказанного слова?". Он обманывал жену по-любому: молчи или говори.
   Потому что ему нравится другая женщина.
   И не просто нравится.
   И не только за красоту.
   Их связывает большое, чем мужа и жену.
   Их связывает общее дело.
   Но об этом не знает, ни та, ни другая.
   Сплошное вранье.
   Жанна не знает потому, что если сказать, то надо делать конкретные шаги.
   Но делать их нельзя, пока о его намерениях не узнает Лиза.
   Внутри себя он как бы уже созрел. Но это на кровати можно подвинуться. А как быть внутри себя?
   Внутри тебя двоим, будет тесно, они так жить не захотят.
   Две хорошие бабы, но по моей вине могут стать врагами.
   Вот какая я гнида.
   С Лизой прожил больше тридцати лет. А к Жанне меня тянет со страшной силой.
   Если бы она еще сама этого хотела.
   Но для начала мне самому ей надо признаться.
   И что, Вулах, ты в свои шестьдесят пойдешь признаваться в любви другой женщине?
   А как ты себе это представляешь?
   Идешь, покупаешь цветочки и привозишь ей в банк со словами?..
   Какими словами?..
   Все, тема закрыта!
  
  

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАЯ

   Нахимов ждал строка, но ему нужен был Вулах-старший Весь. С потрохами.
   Нет, вначале Вулах-младший. И тоже с потрохами.
   А, собственно, чего я в них вцепился? Хорошая семья. Трудовая и вместе с тем интеллигентная.
   Папа - уважаемый строитель. Мама - уважаемый педагог. Сынок - уважаемый программист.
   Строительная корпорация "Стройтрест" успешнее всех в России реализует президентскую программу "Доступное жилье".
   И после этого кто посмеет вякнуть в адрес Вулаха хоть одно плохое слово?
   Кто посмеет?
   Я, Нахимов, посмею.
   Об него, великого зодчего, будут перетирать языки все кому не лень.
   Пискнул внутренний зуммер.
   - Зовите.
   Выправка у Строкина военная, хотя офицерскую форму он одевал последний раз лет восемь назад.
   Он выполняет отдельные приватные заказы, но никому не прислуживает.
   Нахимов это знает. Когда появился Строкин он дергано вскакивает:
   - Прошу садиться, Геннадий Петрович.
   Строкин садится четко, быстро, без подбора фигуры и одежды:
   - Вы готовы выслушать?
   - Весь внимание.
   - Отнимать деньги у папаши юноша не будет. Он не только любящий сын, но и принципиальный человек. А вот "Доску почета" в интернет запускает.
   Глаза Нахимова молодо сверкнули:
   - Хорошо Геннадий Петрович! Даже лучше, чем деньги. И юношеские принципы тому подтверждение.
   Строкин смотрел на возбужденного от близкой крови визави холодно-оценивающе, даже не скрывая презрения.
   Он вооружен знанием и от этого опасен. Но не сегодня и не завтра.
   История о том, как сын офицера КГБ Гера Бобин трансформировался в германа Нахимова, у Строка в кармане.
   А мораль такова: ничего нет сложного, что не стало бы простым, как капля дождя.
   - Гонорар наличными или на счет? - вернул его к действительности Нахимов.
   - И не хотите проверить исполнение? - спросил усмешливо Строкин.
   - Доверяю вам больше чем себе.
   - И все-таки я на вашем месте зашел бы на портал мэрии.
   - сейчас?
   - Конечно. Сделайте это при мне. И я без угрызения совести получу оплату.
   - Нет проблем.
   Нахимов подвинул к себе ноутбук.
   ...Будучи на четвертом курсе военной академии Строкин узнал, что Бобины в городе давно не проживают.
   Иных уж нет, а те далече.
   Подполковник КГБ Сергей Васильевич Бобин при выходе на пенсию получил жалование на пять лет вперед.
   Было начало перестройки. Те из коллег Бобина по конторе, кто смотрел дольше носа, определили деньги под проценты. Еще более мудрые приобрели машины, дома и прочую недвижимость.
   Бобин всегда проходил по статье: заботливый отец. В любимом у комитетчиков кафе под названием "Шерлок Холмс", за рюмкой виски с водкой он рассказывал коллегам, что половину денег перевел на обучение Ирочки в университете, а вторую половину сыну Герману - на создание своей фирмы.
   Однако никому не говорил, что у него остался загашник для личных нужд.
   Впервые в жизни он познал настоящую свободу: и от начальства и от ненасытных детей.
   Но свобода плюс ежедневная дринка виски с водкой сыграли с ним злую шутку.
   Через полгода подполковника запаса Бобина положили в больницу с диагнозом "острый гепатит"
   А еще через месяц хирург вышел в коридор после операции и сказал Герману: "Слишком поздно".
   Строкин никогда не жаждал чужой крови, но когда узнал о смерти Бобина-папочки, отпустил от ногтя ликующую душу.
   Остались еще дочь и сын.
   Спустя год после смерти любимого папочки Ира вышла замуж и вскоре слезы ее затерялись на просторах Австралии.
   А вот Гера Бобин остался на родине поднимать отечественную экономику.
   Найти его было нелегко, поскольку династии Бобинных плавно переросла в Нахимовых: сын перешел на фамилию матери.
   Вот уже пятнадцать лет Герман Нахимов руководит фирмой "Общестрой", хорошо известной своим повышенным аппетитом ко всему, что имеет тенденцию к деланию денег.
   И не только.
   Президента "Общестроя" Нахимова знают и боятся, но не уважают.
   Президента "Стройтреста" Вулаха уважают, но не боятся.
   Два года назад главная областная газета напечатала статью "Концерн для всех", где очень красиво рассказывала про то, как "Стройтрест" под руководством Вулаха обеспечивает народ общедоступным жильем.
   А когда в Белогорск приехал президент страны, он лично похвалил Вулаха за полезную деятельность на благо общества и активную гражданскую позицию.
   В тот же день президент страны прикрепил на грудь президента "Стройтреста" орден "За заслуги" III степени.
   Значит, впереди у Вулаха еще вторая и первая степени.
   А у Нахимова только золотой гимнаст с маленьким брюликом, которого друзья повесили ему на шею по случаю сорокалетия.
   Гимнаст этот в пересчете на у.е. раз в двадцать дороже президентского ордена.
   Но там, на самом верху у хозяина, свои цены.
   Хорошо. Это понятно.
   Непонятно другое. Нахимов ближе к людям, он тоже занимается большими проектами, производит цемен, строит жилье, а власть его как-бы не замечает.
   Она видит только "Стройтрест" и Вулаха.
   Еще недавно "Общестрой" и "Стройтрест" были партнерами.
   Партнерами, а не братьями-близнецами.
   Такое неразрывное родство невозможно в бизнесе.
   Поэтому он, Нахимов, предложил Вулаху сменить название его корпорации. Чтобы оно в сознании людей не накладывалось не его "Общестрой".
   Вулах ответил, что менять бренд придется ему, Нахимову.
   А "Стройтрест" как был, так и останется.
   И советское время, и в наше, это предприятие символ стабильности и веры простых людей в людей честного бизнеса.
   Именно так ответил на вопрос корреспондента областной газеты президент "Стройтреста" Яков Вулах.
   Вот тогда в душе Назимова упала планка, и он объявил войну партнеру.
   Конечно, он войну публично не объявлял. Но себе сказал: "Пулей и ядом я его убивать не буду. Я опущу его авторитет ниже плинтуса. Оставлю в живых, но голым".
  
  
  

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

   Виктории Лицкой было уже двадцать четыре года, но она была еще девушкой.
   При этом грамотной девушкой.
   В отличие от всех других она никогда не употребляла безликого, аморфного "как-бы".
   Вся Россия повернулась на этом "как-бы".
   От бандита до академика, от дворника до министра - все они свои мысли и слова связывают этим "как-бы".
   Вся жизнь "как-бы".
   Она, же Вика Лицкая, не то, чтобы повернулась, а наоборот провисла между двумя наречиями: и "еще".
   Точнее, между "еще" и "уже".
   Практически все ее подруги и однокурсницы были уже не девочками. Причем лишились этого высокого титула в шестнадцать-семнадцать лет. Некоторые еще раньше.
   И никаких проблем.
   О прощании с девичеством они рассказывали ей , как парни рассказывают о первой в жизни выпивке.
   Кому-то после этого было плохо. Кого-то ворошило, но назавтра тянуло повторить.
   Ей тоже давно пора было "сбросить шкурку", по выражению однокурсницы Лады Ботник, имеющей в узких кругах кличку "Абортник". Но что-то удерживало девушку Вику в рамках классического приличия. Наверное, бабушкины гены.
   Она была не Николь Кидман, но все было при ней и грудь, и бедра, и ноги.
   Нос, правда, подгулял в сторону удлинения. Однако у Лады в этом плане тоже был свой расклад:
   - мужик с хорошим вкусом и здоровым аппетитом, - как-то сказала Вике подруга, - пока от твоих ног и попки доберется до носа, полностью будет готов к употреблению.
   Таких мужиков "со вкусом" хватало.
   Год назад она уже готова была потерять приличие с одним из них.
   Ему было слегка тридцать. Запах самца, плечи, стать сразу развернули к нему всех девушек на вечеринке, на которой присутствовала и Вика.
   Он тоже положил глаз на нее.
   Виктория еще никогда не спала с мужчиной. И когда он "прочитал" ее изначальным оценочным взглядом, ее словно током пронзило от головы до пят.
   "Ну вот и пришла твоя гибель, Викуся", - обреченно подумала она.
   Но, оказывается, она рано хоронила свою честь. Потому что через полчаса на вечеринку пришел Исай Вулах.
   Точнее будет сказать, его "пришли".
   В девятнадцатом веке об этом писали: "Сыграли свою роль обстоятельства".
   Накануне на фирму, где работал Вуолах-младший, приехали зарубежные партнеры - финны. Один из них был ровесником Исая. В обеденный перерыв они в столовой разговорились.
   Финн спросил, где у них можно провести вечер? И сразу предупредил: это не должен быть стрипбар или казино.
   Он хотел бы, если это возможно, провести время в приличной компании и послушать хорошую классику и современную музыку.
   Видимо, молодой человек сам был из приличной семьи.
   Хорошо, что за их столом сидел коллега Исая, программист Костя буров. Он сначала не встревал в разговор, а потом послушал и говорит Исаю:
   - Я знаю, куда его можно повести. Ты бывал на Почтовой, в клубе "Пиаф"?
   - Не бывал, но слышал.
   - Это заведение для элитной молодежи, с хорошим репертуаром. Никакого стрипа и порнухи. Вполне интеллигентная тусовка. В субботу там вечеринка. Ну что, приглашаем нашего гостя?
   - Нет проблем.
   Так он по воле обстоятельств оказался в элитном клубе с хорошим репертуаром.
   Последний раз исай на молодежной тусовке был года три назад. И до того тусовался неоднократно.
   Но в тот раз что-то сразу не заладилось. То-ли слишком крикливый, истеричный диджей, то-ли децибелы, бьющие по ушам, то-ли слепящий свет...Скорее, все вместе.
   Ну а минут через двадцать разыгралось главное событие тусовки.
   В центре зала сцепились две пьяные девахи и начали молотить друг друга.
   Да так лихо, что диджей прекратил работу и попытался через микрофон призвать разбушевавшихся дам к спокойствию.
   Но это только разохотило оппоненток. Слышался один мат т треск рвущихся тканей, которых и без того на каждой из них был самый минимум.
   Нет, Исай Вулах не сноб и ничто человеческое ему не чуждо. Но после того вечера в его сознании что-то перемкнуло и пропало всякое желание посещать подобные мероприятия.
   В "Пиаф" он тоже шел с некоторой опаской. Однако с первых минут их компания вместе с финном оказалась в объятиях ностальгической обстановки сороковых-пятьдесятых годов прошлого века.
   Как известно, ностальгировать можно только по тому, что ты когда-то сам видел и пережил.
   На самом деле, часто бывает, когда важен не возраст, а внутренний настрой.
   Такой настрой в тот вечер царил в клубе "Пиаф".
   Финн сразу повелся и в знак благодарности пожал Косте руку.
   Они сели за столик. В этот момент перерыв закончился и оркестр на маленькой сцене заиграл приятную медленную мелодию.
   Танго из фильма "Мост Ватерлоо", - тихо сообщил им финн. - Помните?
   Исай и Костя обалдело переглянулись и понимающе, в унисон кивнули головами.
   Исай поднял голову и увидел Вику.
   Она сидела по диагонали от них и тихо переговаривалась с другой девушкой.
   В этот же момент из-за столика у стены поднялся высокий молодой мужчина и прицельно двинулся к столику, где сидела Вика.
   Исайчик никогда не был центровым парнем и первым завязывал знакомства с девушками весьма редко. Хотя многим нравился.
   Однако если ставил перед собой цель сбить его не смог уже никто.
   Он поднялся, подошел к Вике и утвердительно спросил:
   - Разрешите?
   Он опередил того красавца на десятую долю секунды и задал Вмке вопрос первым.
   Но подруга ей шепнула:
   - Иди с ним.
   И показала глазами на высокого красавчика.
   Вика улыбнулась слабо как Джоконда, посмотрела снизу вверх на обоих, встала и подала руку Исайчику.
   И все, еще не свершившись, вернулось первую позицию, как выражаются танцоры.
   Снова это "еще".
   "Смешно сказать, на чем он ее купил", - позже вспоминала Вика.
   Он сказал ей, что она оригинально мыслит.
   Вообще-то также дежурные вещи говорят женщинам, которые как женщины, не стоят внимания.
   Но Исай не был похож на искателя легкой добычи.
   Что-то в нем было другое. То, что она до сих пор не может разгадать. И если бы она пошла танцевать с тем самцом и этот пошлый комплимент выдал он, Вика нашла бы как ему ответить.
   А у Исая она спросила:
   - Почему вы так думаете? Мы ведь знакомы ровно одну минуту.
   - Во-первых потому, что выбрали меня на танец...
   - Однако вы от скромности не умрете...
   - Да., не умру. А во-вторых, уровень мышления человека можно определить за несколько секунд.
   - Но мы с вами даже не успели назвать автора этой мелодии, под которую танцуем...
   - Достаточно. Я понял о вас многое.
   - А вы кто - предсказатель?
   Вот с помощью примитивной отмычки этот парень проник ей вовнутрь.
   Ну дальше?
   Конечно, светская девушка, которая в свои двадцать четыре года еще девочка, явление редкое в наше время.
   Но не дикое.
   А вот парень, который в двадцать восемь лет еще не попробовал женского тела, это уже беда.
   Нет, она не торопит его. Боже упаси. В начале ихних отношений она вообще не думала об этом. Благодаря Исаю она на какое-то время отошла от сексапильных подруг и выломилась из своих фантазий.
   И благодаря ему почувствовала себя интеллектуальной особой с духовными запросами.
   Бархатный баритон Исая обтекал ее, как обтекает тело Вики любимое вельветовое платье в тонкий-тонкий рубчик.
   Но платье она одевает в самых торжественных случаях. А с Исаем в течение года видится каждую неделю.
   Только последние три недели он как в воду канул.
   Вроде их ничего не связывает. И они вообще случайные прохожие.
   Надо что-то делать.
  

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

   Сегодня у завуча по воспитательной работе школе N 25 Елизаветы Давыдовны Вулах был очень тяжелый разговор с матерью десятиклассника Тишкова.
   Неделю назад милиция прихватила его на рынке, когда он продавал (или передавал) кому-то запакованные дозы марихуаны.
   Это был принципиальный момент - продавал или передавал.
   Потому что, как сказал адвокат, продажа есть прямое нарушение Уголовного кодекса и карается тюремным сроком.
   А передача из одних рук в другие не есть уголовное деяние.
   Всю эту неделю адвокат искал факты и свидетелей в пользу своего подзащитного.
   А мама Пети Тишкова каждый день ходит в школу, как на работу.
   Ее мальчику необходима положительная характеристика.
   Не дай Бог учителю оказаться в подобной ситуации.
   Потому что Петя Тишков непорядочный и коварный мальчик.
   Это хорошо знает завуч Е.Д. Вулах, которая ведет его с первого класса. И имеет полное юридическое право занести все это в его характеристике.
   О господи, какие это жуткое, непроходимое сочетание: юридическое право.
   Накануне Тишков спровоцировал новый скандал: очернил свою одноклассницу Славу Печ, хорошую, домашнюю девочку.
   Но о том, что она хорошая девочка, знают только ее близкие и знакомые.
   А о том, часто она по ночам гуляет у гостиницы "Красная", знает уже вся школа.
   "Красная" - это известное в городе место сбора ночных бабочек.
   Так вот, Тишков в классе рассказал, что вчера вечером увидел из своего окна, как славу Печ снял какой-то усатый мужик, взял под ручку и повел в гостиницу.
   Тишковы действительно живут напротив гостиницы и имеют хороший обзор из своих окон. Но девочка там не могла быть.
   По определению Лиза хорошо знает эту семью. И верит Славиной маме, которая Богом клянется, что в тот вечер девочка никуда из дома не выходила, и что это оскорбление для всей семьи.
   Но вначале к завучу пришла Тишкова, мама Пети.
   - Вы думаете, - сказала она, -что тюрьма моего сына исправит? А я точно знаю: он выйдет оттуда законченным уголовником. Дайте ему последний шанс, Елизавета Давыдовна - напишите хорошую характеристику. Если господь Бог не дает, прошу вас - дайте вы!
   Еще секунда завуч готова была взять ручку и чистый лист бумаги. Но тут в кабинет ворвалась мама славы Печ.
   Вулах попросила ее подождать в коридоре, пока она закончит разговор, но мама Славы заявила:
   - Хорошо, я выйду и подожду. Но если я уже здесь, то заявляю, что подаю в суд на Петра Тишкова за оскорбление достоинства моей дочери.
   И вышла.
   Завуч Вулах посмотрела на Тишкову:
   - и как мне теперь прикажете быть с характеристикой?
   Она ожидала продолжения истерики, но женщина вытерла слезы, помолчала, а потом тихо сказала:
   - Вы решили пойти навстречу Печам - ну да, это сейчас модно - поддерживать бедные, неимущие семьи. Мы живем крепче, можно сказать, богаче, и поэтому нам можно устроить показательную порку...Не дай Бог, Елизавета Давыдовна, чтобы вы оказались на нашем месте.
   И тоже вышла.
   Что же это такое? Почему мы всегда, когда сами уже сделали непоправимое, просим: "Дай Бог!".
   На каждом шагу мы приговариваем: "Дай Бог!", "Дай Бог!"
   И старые, и молодые. И богатые, и бедные. И умные, и дураки. И красивые, и уроды. И злые, и добрые. И жадные, и щедрые. И верующие, и неверующие. И многодетные, и бездетные.
   "Дай Бог!", "Дай Бог!"
   А он дает редко кому. И по каким-то непонятным законам.
   Если же дает, то берущий иногда захлебывается от даров Божьих. Но если не дает, то хоть кричи караул.
   Тогда остается только молиться и просить "Дай Бог!".
   Дома она только успела включить чайник, когда раздался звонок. Это была Катя Денина:
   - Здравствуй, подруга! Ты телевизор смотришь?- тихо, почти шепотом спросила она.
   - Я только что с работы, Катюша.
   - Хорошо, что успела. Включи телевизор, канал "Край".
   - Что-то любопытное?
   - Да уж любопытнее не придумаешь. Забастовку показывают. Посмотри, потом созвонимся.
   Катерина, как обычно, в своей детективной ауре.
   ... На площади у белого дома стояло много людей.
   Некоторые держали лозунги и плакаты. На одном из лозунгов крупными печатными буквами было написано: "Мы строим, а Вулах раздает!".
   Другой план режиссер подержал в кадре дольше: "Вулах, верни обещанное!".
   Через минуту за кадром пошла озвучка:
   - Для нашего края это событие весьма неординарное. Впервые за последние восемь лет, после забастовок шахтеров, на площадь перед областной государственной администрацией вышли рабочие и ИТР самого успешного предприятия "Стротрест". Буквально вчера его славили все газеты и мы, телевизионщики, а его руководителя Якова Вулаха награждал орденом президент России. Сегодня коллектив "Стройтреста" протестует. Против чего? Вы только, что видели на телеэкранах лица разгневанных людей и их лозунги... Но сейчас вас ожидают другие события из жизни страны и края, а о забастовке строителей мы подробно расскажем в вечернем комментарии "Актуально".
   Лиза отключила телевизор, машинально налила себе чай, хрустнула овсяным печеньем.
   И только потом прокрутила в голове увиденное.
   - Так, кому звонить? - спросила она вслух. - Кате или Якову?
   И набрала номер мужа.
   - Корпорация "Стройтрест". Слушаю вас.
   - Здравствуйте. Говорит супруга Якова Вулаха. Я могу с ним поговорить?
   - Здравствуйте. Но его нет.
   - А как его найти?
   - Он... на площади Свободы, у Белого дома.
   Ему что-то передать?
   - Нет, ничего, спасибо. Я попробую позвонить позже.
  

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

   Нахимов сюжет о забастовке со смешанным чувством.
   Подготовился он а акции всесторонне. Были проплачены люди в "Стройтресте", на телевидении, в газетах, подготовлены нужные клерки в Белом доме. Но теперь, после просмотра, он начал сомневаться в результатах задуманного.
   Да, увидят зрители, какой плохой этот Вулах, как он гнобит строителей и отбирает у них жилье.
   Побазарят между собой людишки на скамейках у подъездов и троллейбусных остановках. А через неделю забудут.
   И все уйдет в свисток. А потому что телепередача (или даже несколько) не достигнет главного: возмездия Вулаху свыше.
   Обкомов и райкомов давно нет. Некому вызывать на ковер таких ьнерадивых хозяйственников, как Вулах, грозясь отобрать должность и партбилет.
   "Я уверен, - подумал Нахимов, - что именно сейчас, на десятом этаже Белого дома руководители края мирно беседуют с президентом "Стройтреста", чтобы он уговорил своих работяг разойтись".
   Нахимов наверняка знал, какой набор доводов будет при этом употреблен: мы с народом, - скажут Вулаху, - только-только наладили цивилизованные отношения, а ты, Яков Исаевич, портишь нам общую картину. Уводи людей с площади, а мы сделаем вид, что ничего не произошло, и прикроем рот СМИ на эту тему.
   "Ничего, игра еще не сделана. У нас есть параллельные варианты, чтобы лишать Якова Исаевича комфортного существования".

***

   Но в Белом доме в то же самое время рассуждали более жестко.
   Губернатор края Старков поставил другие акценты:
   - Яков, - сказал губернатор, - мы знаем, что строители собрались у нас под окнами не по твоей вине. Мы имеем информацию о тех, кто спровоцировал эту акцию. Однако о них потом. А сейчас именно тебе придется развернуть бастующих обратно. И, когда они вернутся домой, дать обещанное льготные квартиры. Не надо лишний раз вздрючивать население. У нас без этого полно проблем. Если не получится словесно, кого-то из закоперщиков надо купить или чем-то другим умаслить. Ну что мне тебе рассказывать, Яков... ты лучше меня знаешь, как это делается. Главное на чем я настаиваю, чтобы максимум через час площадь была свободна.
   Вулах не шевельнулся.
   Только над его стянутым напряжением лицом облачком прошла далекая размытая картинка.
   В десятую долю секунды картинка прояснилась, как на телеэкране. И он увидел...
   ...Старую кузницу на углу улиц Кашперовской и Базарной.
   Она прокопчена внутри и снаружи. Ее больше деревянные ворота всегда открыты.
   А в темном нутре печи горят - переливаются рубиновые угли и весело перекликаются молотком братьев Татарских - Абрама и Мойши.
   Они куют подковы для стоящих у ворот лошадей.
   Готовое изделие отливая темно-вишневым жаром, летит в чан с водой. Оттуда, как из жерла маленького вулкана, с шипением вырывается столб пара.
   И тут же летит новая подкова. Женщинам в этом раскаленном царстве не места. Мужчины раскованы и веселы, как в бане. Перебивая перестук молотков, они выкрикивают друг другу последние голосами рассказывают байки и сплетничают, как женщины.
   Для Яши Вулаха, которому уже восемь лет, нет места более притягательного, чем кузня.
   Внутрь он никогда не заходит, боится, но заглядывает с улицы.
   С его места кузнецы, жонглирующие огнем, кажутся сказочными героями очень далекими от обычных житейских дел. Зато он близко видит тех людей, которые привозят заказы кузнецам.
   Они приезжают на бричках и грузовых машинах, тоже делятся какими-то новостями, но не так громко. Даже успевают перекусить, чем Бог послал.
   Одни из них - давнишние клиенты кузнецы, другие приезжают впервые. Они наблюдают за работой кузнецов с таким же интересом, как Яша.
   Однажды он услышал такой разговор между:
   - Ты, дывысь, жиды, а пашуть як мужики.
   - Таких нэбагато серед евреив. Други только гендлювати вмиють.
   Вечером он спросил:
   - папа, а что значит слово "гендлювати"?
   - Гендлювати?.. - удивленно переспросил Исай. - Это значит спекулировать, то есть нечестно торговать. А где ты услышал это слово?
   - Возле кузницы.
   И Яша как мог передал отцу то, что услышал и увидел.
   ...Это видение длилось всего несколько секунд.
   Именно оно заставило Вулаха заговорить:
   - Что вы хотите этим сказать, господин губернатор? Что я умею только продавать и покупать?
   Губернатор подался вперед и попытался что-то ответить, но Вулаха несло быстрее:
   - Вулахи всю жизнь трудились для людей, для города. И никогда никого не покупали, никого не продавали!
   Губернатор встал. А Вулах отбросил свое кресло из-под себя назад и резко выпрямился:
   - Да, я людей сейчас уведу. Но лимитом на жилье распоряжусь по своему усмотрению. До свидания, господин губернатор!
   Большая толпа у Белого дома напоминала все российские забастовки, восьмидесятых-девяностых годов, разве что содержание лозунгов имело свой "домашний" колорит.
   Был пятый час дня. Люди уже приустали, да и ноябрьский морозец к вечеру взбодрился.
   Настроение было еще держаться, но появление Вулаха у центрального входа в Белый дом мгновенно изменило температуру тусовки.
   Шумок и разговоры смолкли разом, как по команде.
   Яков подошел к председателю профкома Хомичу и что-то сказал ему.
   Хомич передал Вулаху мегафон.
   Он поднял мегафон ко рту и кашлянул. Кашель хрипло аукнулся по разным концам площади:
   - Значит так. Я предлагаю всем сейчас сесть в автобусы и вернуться к нашей главной конторе. Через два часа я жду тех людей, которых вы сами выберете, в общей нарядной. Мы обсудим все интересующие вас проблемы.
   По толпе разбежались выкрики, свист:
   "Вулах, это не наши проблемы, а твои!".
   Он переждал шум и снова поднял мегафон ко рту?
   - Успокоились? Значит так - через десять минут эта площадь должна быть свободна. Если нет, то завтра утром я созываю совет директоров и ставлю вопрос о досрочном расторжении договора со всеми рабочими и ИТР "Стройтреста".
   Вулах передал мегафон Хомичу и при гробовом молчании площади медленно двинулся к своей "Волге".
   Строкин наблюдал за событиями у Белого дома прямо с места событий, только в более комфортабельных условиях. Он сидел в кафе "Галерея", на третьем этаже городского художественного музея.
   Обзор был панорамный, как в кино.
   Он только что вернулся с площади, где потолкался среди бастующих.
   Когда человек вырван из привычной среди обитания и ему не надо никому подчиняться, он вначале испытывает эйгорию, ему хочется общаться с другими, что-то рассказывать хохмить.
   Вот такое приподнятое брожение умов Строкин застал площади свободы в начале забастовки.
   - Вулах совсем охамел, - говорил ему мужик лет сорока в кроличьей шапке. - Представляешь, втихаря раздает своим людям квартиры, которые должны получить строители.
   - Что значит - получить? Как при советском союзе? - Строкин носил под простака. Случайно попавшего на площадь.
   - Да ты, земляк, чего буровишь? - У тебя какое жилье? - в разговор вступил мужик постарше.
   - Свое, две комнаты в хрущевке на Смоленске.
   - А когда получил?
   - Тридцать лет назад.
   - Семья большая?
   - Я и мама.
   - Вот видишь, "я и мама"? А у Володьки, вон он стоит в черной шапочке, в однокомнатной секции живут четыре человека. Вулах пообещал ему льготную комнатную квартиру в рассрочку на 25 лет, а теперь хочет отбрать. Это справедливо?
   Защитник справедливости был под два метра ростом. Строкин с трудом дотянулся до его уха и внятно, по буквам спросил:
   А ты Нахимова знаешь?
   - А кто его не знает.
   - Говорят, что это он - Нахимов - столкнул вас с Вулахом и что это он покинул подлянку с этими квартирами.
   - Ты чего, в натуре, мужик?
   - А того. И сейчас Нахимов сидит у камина перед телевизором, и веселится, глядя на вас. Он добился, чтобы вы с Вулахом стали врагами. А ведь Вулах хороший мужик.
   Не дождавшись реакции, Строкин выскользнул из толпы, быстро оббежал ее и ввинтился с другой стороны.
   Здесь он окучил женщину-крановщицу:
   - Не слушайте никого - слухи о квартирах распускает Нахимов - злейший враг Вулаха.

***

   Лиза даже обрадовалась, что не нашла Якова. В таких неожиданных ситуациях его лучше не трогать и ни о чем не спрашивать.
   За эти зыбкие годы случалось всякое. Но портретов Вулаха под Белым домом не выставляли никогда.
   Она набрала номер Катерины.
   - Видела? - без промедления спросила подруга.
   - Да. Но я ничего не понимаю.
   - А что здесь понимать? Нашего Яшу хотят сковырнуть.
   - Что? Не поняла...
   - Подруга, это не телефонный разговор. Ты можешь сейчас приехать ко мне?
   - Могу... Но скоро должен приехать Яков...
   - Вот блин, проблема. Он что не найдет, как включить чайник?
   - Да, но...
   - Ты пойми, я хочу, чтобы ты узнала об этих делах раньше, чем увидишь его...
   - Ну, конечно, Катенька, я еду. Только вот напишу Якову записку...
   - Но не вздумай писать, что ты у меня.
   По дороге Лизу не оставляло ощущение того, что происходило это какой-то дешевый детектив для пенсионеров. Да и Катерина, как всегда, напускает туману.
   - Заходи, Лизок! У меня сегодня чай, который употребляет японский император.
   - Здравствуй, Катюша!
   Они поцеловались.
   - Я конечно, уважаю вкус японского императора, но сегодня меня больше волнует состояние моего мужа.
   - Счас об этом поговорим. Но вначале по чашечке волшебного напитка.
   - Нет, Катя, это потом. Выкладывай все, что знаешь ты, и чего не знаю я.
  

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

   Стоял конец ноября, ясный и чистый. С северо-востока к Белогорску подкрадывался ледяной циклон, вымораживая дороги, неся с собой близкую и долгую зиму.
   Избранные по дороге в автобусах делегаты заполняли общую нарядную домостроительного комбината.
   Они неловко толкались у дверей, кашляли, и также неловко рассаживались в узкие, хлопающие седушками кресла.
   Площадного задора у них уже не было, остались только злость и упертость.
   На подиуме типа сцены без занавеса стояли стол и пара стульев, слева широкая, еще советская трибуна.
   В начале седьмого вечера на подиум поднялись председатель профкома "Стройтреста" Хомич и председатель стачкома Коронкин.
   Вулах сидел в первом рядом, с рабочими.
   - Товарищи строители, успокаивайтесь, - обратился к залу Хомич, - нам предстоит серьезный разговор.
   - А мы не с тобой собрались разговаривать, - получил он ответ из заднего ряда. - Где генеральный директор?
   - Да, да.
   - Пусть скажет Вулах.
   - Зачем нас вернули с площади?
   Хомич глазами спросил Вулаха, что делать.
   Тот слегка кивнул и поднялся.
   Когда он встал за трибуну, в зале стало тихо:
   - Вот он я, Вулах, узнали?
   Зал молчал, даже никто не кашлял.
   - Для начала надо договориться: как к вам теперь обращаться: господа или товарищи?
   Голос из зала:
   - Товарищи, товарищи!
   И вдруг очень четко прозвучало:
   - Тамбовский волк ему товарищ!
   Вулах засмеялся:
   - Насчет волка хорошо сказано. Вот теперь мы и начнем серьезный разговор.
   Вулах вышел из-за трибуны и опустился в зал:
   - Вы помните, в какой глубокой заднице лежало наше предприятие пятнадцать лет назад?.. А вы помните, за что спустя три года вы выдвинули меня кандидатом в депутаты?.. Сейчас напомню.
   Его слова рвались в зале как шрапнель периода отечественной войны и накрывали осколками все пространство нарядной.
   ...За то, что "Стройтрест" первым в крае поднялся на ноги. За то, что вы начали ежемесячно получать зарплату и премиальные. За то, что наши работники начали обеспечиваться жильем.
   За последние десять лет 250 человек из вас получили льготные квартиры.
   ...За то, что мы построили санаторий-пансионат на сто семейных номеров с бесплатным питанием.
   ...- А теперь ближе к сегодняшним событиям. Год назад на такой же встрече в этой нарядной никто не спорил, что надо переходить на новую современную технику. Мы не можем стоять на месте. И ваш тяжелый труд должен быть облегчен. И ваша зарплата должна подниматься.
   Но зарплата напрямую зависит от качества работы и от количества поступающих к нам заказов.
   Поэтому мы вынуждены обновлять нашу технику и недавно купили немецкий кран "Шварц" за три миллионов евро с дистанционным управлением.
   Благодаря этому появилось возможность сократить количество вспомогательных работников и ИТР на 50 человек. После этого начались все наши проблемы. Вышел из строя кран, другие импортные механизмы.
   Я прямо заявил, что саботажников буду лишать льготного жилья. Подчеркиваю - саботажников, но эти хитрые ребята опередили меня и спровоцировали забастовку.
   Мы с вами вместе съели не один пуд соли и прошли через тяжелые времена. Уверен, что и через это пройдем. Поэтому предлагаю всем идти домой, а завтра выходить на работу. Проблемы сегодня у всех возникают, важно эти проблемы правильно решать и двигаться дальше.
   Вопросы ко мне будут?
   Зал дышал еще тяжело, но уже без хрипов.
   - Можно?
   Председатель стачкома Коронкин, инженер по технике безопасности, был желчным, но легким на подъем мужчиной пятидесяти лет. Он сидел за столом, за спиной Вулаха, поэтому Вулах развернулся к ему и сказал:
   - Слушаю, Коронкин.
   - Ваше решение о лишении льготных квартир наших товарищей остается в силе?
   - Да, завтра я в своем приказе оглашу их фамилии.
   - А сколько всего?
   - Четверо.
   - Но если я правильно понимаю, ваша любовница не входит в это число. Она квартиру получит вне конкурса.
   Вулах полностью развернулся к говорящему, поднялся и подошел к Коронкину:
   - Встань, Коронктин.
   Коронкин легко поднялся. Он смотрел прямо в глаза Вулаха с чувством исполненного долга.
   В зале раздалось только чей-то вздох: "Во дает!".
   Вулах покраснел и сжал кулаки.
   Все ждали ответа.
   Вулах размахнулся и со всей силы ударил Коронкина в переносицу.
   Тот рухнул со стула подкошенный.
  

***

   Вика Лицкая посмотрела только кончик сюжета о забастовке строителей. Но фамилию "Вулах" хорошо увидела.
   Перед этим ей позвонила подруга Вера и радостно зазвенела:
   - Тут в ящике твоего будущего родственника по стенке размазывают.
   Вике очень хотелось порадоваться и позлорадствовать вместе с подругой.
   Но не получилось, ни того, ни другого.
   Почему этот парень так легко пролез ко мне в душу? Или нет - почему я сама его пустила, без всякого сопротивления?
   А я ведь уже Верке нашептала, что переспала с ним.
   Даже мама об этом не знает.
   Не знает потому, что ничего не было.
   А Веерка должна знать, что было.
   Но он выскользнул из моих рук и исчез. Вот гад!
   Гад - и это обсуждению не подлежит.
   Но все-таки почему? И когда это случилось?
   А с другой стороны, почему я так бурно все это переживаю? Нас же ничего не склеивает.
   Да, ничего. И давно пора выбросить его из головы.
   Давно.
   ...Если бы в меня не проникали его токи. Он за это время ничего не делал, чтобы меня снять, уложить, но я чувствую, что он от меня тоже балдеет.
   Нет, это никуда не годится - надо немедленно переключиться на другой объект.
   Вечером Вика спросила у отца:
   - Папа, ты знаешь олигарха Вулаха?
   - Ну, во-первых, ему далеко до олигарха...А во-вторых, чем он тебя заинтересовал?
   - Да его сегодня целый день полощут по телевидению. Вот я и решила, как будущий политолог, углубиться в тему.
   - Что я могу сказать?.. Вулах известный строитель, сильный хозяйственник и вообще...
   - Пап, погоди... Так что теперь за такие хорошие качества надо распинать человека? Мода такая пошла?
   - Да нет. Это кому-то лично надо прищучить Вулаха. А может быть и вообще убрать его с арены.
   - Хорошенькое дело, как говорит наша бабушка. Па, а ты с ним знаком?
   - У нас шапочное знакомство... Иногда пересекаемся на совещаниях в Белом доме... Наши интересы далеки друг от друга. Он строитель, а я как тебе известно, посудой занимаюсь.
   У каждого свой бизнес.
   ...Вику всегда умиляет, когда отец начинает рассуждать о бизнесе. Она-то знает, что бизнесмен Лицкой совсем юный. Всего пять лет, как он уволился из армии в чинке полковника инженерных войск. И дела у него пошли только благодаря племяннику, известному в этих краях воротиле Герману Нахимову. То есть ее двоюродному брату.
   Ну и слава Богу, зато у нее, Вики, нет денежных проблем, как у некоторых сокурсник.
   - Папочка, а ты можешь меня познакомить с Вулахом?
   - Извини, Виктория, что это за прикол - знакомство с пожилым бизнесменом? Так у вас молодых, кажется, выражаются?
   - Папа, это не прикол. Просто мне надо напечатать в газете статью по семинару "Бизнес-человек-общество". Причем, статью проблемную, которая пойдет в зачет будущей курсовой работы.
   - И что?
   - Я убеждена, что личность Вулаха и все, что с ним сейчас связано, в самое яблочко моей работы.
   Но для этого мне необходимо поближе его узнать. Понимаешь?
   - Я-то понимаю. Поймет ли он?
   Не уверен, что ему сейчас нужна газетная возня вокруг его имени.
   - Папочка, ты, как всегда, прав. Действительно, птицы такого полета, как Вулах, весьма скептически относятся к журналюгам. И если я сама приду к нему, он пошлет меня куда подальше. И все, больше к нему не подкатишь. А если ты подстелешь соломку, как говорит наша мама, это совсем другое дело...
   - Не, Виктория, я этого не понимаю, - проявил твердость отец. - Если ты собираешься писать статью о человеке, ты должна сама выйти на него, познакомиться и объяснить, что тебе нужно.
   Вика, собственно, ждала такого ответа. Ей нужна только отмашка, а дальше она сама разберется с Вулахами, - и со старшими и с младшими.
   "Наконец-то, я проникну в твое логово, умник, - думала она, - и перекрою все отходы к отступлению. Никуда ты от меня не денешься".
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАЯ

  
   Денин знал о Нахимове все. Поэтому решил идти напрямую. Он понял, что его знаменитая дипломатия в этом случае только помешает.
   В приемной его встретила не длинноногая "миска", а пожилая серая тетка с валиком серых волос на затылке.
   Услышала, кто он, и тут же доложила по внутренней связи:
   - Герман Сергеевич, к вам господин Денин.
   - Да-а! Какой сюрприз! Чего же вы его держите, Елена Игоревна? Немедленно запускайте!
   Хозяин кабинета светился таким радушием, что Павел в первое мгновение потерял ориентир. Где он находится может быть на приеме в благотворительном фонде "Радость"?
   Но быстро сгруппировался:
   - Добрый день, Герман Сергеевич!
   - Вот тебе и на - с каких пор мы на "Вы", Паша? Что-нибудь случилось?
   Он сильно приковал руку Павла к своей клешне:
   - Здравствуй! Я могу чем-то помочь?
   - А вы не догадываетесь?
   - И духом не ведаю.
   - Герман Сергеевич, для чего вы вбили клин между Вулахом и коллективом "Стройтреста"? Какая ваша выгода в этой истории?
   Улыбка с лица Нахимова стерлась. Он сжал губы и развел их в разные стороны, будто полоскал зубы. Потом вернул губы на место и посмотрел на Денина.
   Павел взгляд выдержал:
   - А вот об этом я буду говорить только с Яшей.
   - Вы уверены, что он захочет разговаривать?
   - Так это же ему надо. Иначе зачем бы он прислал тебя ко мне?
   - Он меня не присылал к вам. Это моя инициатива. И о том, что я сейчас у вас, Вулах не знает.
   Я давно слыхал, какой ты крутой переговорщик, Паша. Но с тобой мне не о чем базарить. Скажу только, что я хотел бы иметь в заместителях такого профессионала...
   Денин улыбнулся:
   - Спасибо за высокую оценку моего скромного труда. В качестве алаверды отвечу, как профессионал: то, что вы организовали на площади, это провокация. А во-вторых...
   Нахимов перебил его:
   - Это ваши людишки привыкли только брать и ничего взамен. Ищите гниду среди своих.
   Денин встал:
   - Я думал, мы найдем выход из этой ситуации.
   Нахимов тоже поднялся:
   - Где вход, там и выход, господин Денин. Обниматься не будем.
   И показал на дверь.
  
  
  

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

   Интернет-кафе "Цифра" в центре города.
   За компьютерами пользователи, студенты, клерки соседних фирм и контор. На рабочем месте им не разрешают "баловаться" в сети, вот они и приходят в "Цифру" оторваться по полной.
   - Ты видел уже кроссворд "Доска почета"?
   - Нет, а что это?
   - Зайди на сайт мэрии и увидишь нечто.
   Оба набрасываются на "мышку" и катают ее по столу. До тех пор пока один из них не хмыкает:
   - Мне, кажется, кто-то хочет заделать козу городским олигархам.
   - Что ты имеешь в виду, Жорик?
   - Для чайников бесплатный комментарий. Надеюсь, ты представляешь себе, что такое кроссворд?
   - Обижаешь, начальник.
   - А если и обижаю, то очень ласково.
   Еще раз спрашиваю: что такое кроссворд?
   - Ну, ...это набор информации по разным видам науки, знаний...
   - Короче энциклопедия по горизонтали и вертикали.
   - Ну да, это я и хотел сказать...
   - Ты хотел, а я сказал. Причем, энциклопедия известных, даже выдающихся имен и фактов. Согласен, Бублик?
   - Это насколько очевидно, что моего согласия не требует.
   - Похвальная самокритика. Но то, что сварганули авторы кроссворды "Доска почета" ни в какие ворота не лезет. Вот, смотри, пятнадцать по горизонтали: "Президент торговой группы "Толстое пузо". Что это значит по-твоему, Бублик?
   - Ну...Здесь нужно указать фамилию президента этого самого пуза.
   - А чем она такая выдающаяся?
   - Кто - фамилия?
   - Ну да - фамилия.
   - Откуда я знаю, Жорик. Я вообще впервые слышу такую торговую группу "Толстое пузо".
   - Про магазин "Обжора" слышал когда-нибудь.
   - Смеешься? Мы же мимо него каждый день ходим.
   - А фамилия президента торговой группы "Обжора" знаешь?
   - Откуда? Я с этими олигархами ни одним боком не тусуюсь.
   - А я знаю. Фамилия его Фарберов. Теперь попробуем ее вставить в пятнадцать по горизонтали. Точно - восемь букв. Как здесь была. Проверим по вертикали...
   - Жорик, не гони. Я что-то не секу? Каким боком "Обжора" лепится к "Толстому пузу"?
   - Объясняю. Этот кроссворд как замок с секретом. Пишется одно, а подразумевается другое. Пишется "Толстое пузо", а на самом деле "Обжора".
   - Я чего-то не догоняю. Кому это надо?
   - Я тому, кто хочет стравить между собой этих местных олигархов. Чувствую я, что на эту "Доску почета" подвесят не одного почетного гражданина нашего города.
   - Так, а что вообще сейчас нам делать с этой "доской почета"?
   - Ты что хочешь делай, а я заполню все ее клетки и оставлю на сайте. Думаю, что многие читатели сайта порезвятся таким же манером.
  

***

   Лиза вернулась домой разбитая. Ну и день.
   С утра долгое распутывание сплетни про Славу Печ. Потом беседы с двумя мамашами, готовыми не просто осудить, но сжечь на костре одна другую.
   Забастовка, показанная по телевизору. Каждой своей клеткой она ощущала состояние мужа.
   Именно, когда Лиза смотрела телевизор, она подумала: "Так просто это не кончится, здесь пахнет гарью".
   Не добавила ничего хорошего и Катерина со своим императорским чаем.
   Она закрыла жалюзи в малой гостиной, где они сидели, и продолжила разговор на своем обычном придыхании:
   - ...ты пойми, Лизавета, твой Яша все время на виду... Он ловит молнии, как одинокое дерево на горке.
   - Почему одинокое, Катя?
   Больнее всего Лизу зацепило именно это сравнение.
   - А потому, что он при всей своей простоте абсолютно недоговорной.
   - Катя, ты знаешь что-то более конкретное или скрываешь от меня?
   - Лизок, я ничего конкретного не знаю. Я просчитываю ситуацию.
   В этот момент пришел Павел.
   Нельзя сказать, что он очень обрадовался при виде Елизаветы. Более того, его как-то дернуло, но Павел быстро выровнялся. Однако скрыть главного он не смог, да и не захотел.
   - Лиза, хорошо, что ты здесь, дорогая!
   - Что-то случилось? Где Яков?
   Она натянулась, как струна.
   - Успокойся, ничего страшного не случилось. Но может. Вулах учинил при всех мордобой. Он ударил по лицу председателя стачкома.
   - О, Боже! Где он сейчас? Арестован?
   - Да нет, Лиза. Думаю, что уже дома...
   - Почему - думаешь? Вы что, были не вместе?
   - Да. В то время, когда он собрал в большой нарядной треста участников забастовки, я у себя в кабинете на завтра готовил срочные финансовые документы.
   - И ты, выходит, ничего не видал, Павел? Но как это может быть вы же делаете одно общее дело?
   - Ты как всегда права у нас одно дело. Но на разных участках ответственности. Это нормально.
   - А как же ты обо всем узнал?
   - От своего надежного источника.
   - Все ясно я поехала домой.
  

***

  
   То, что Нахимов на следующий день увидел в газете, вызвало у него бурный душевный оргазм.
   На крупно кадрированном снимке был зафиксирован момент, когда Яша Вулах приложил Федю Коронкина. А ниже статейка под заголовком: "Стройтрест" в нокауте!": "Этого никто не мог ожидать. Если бы даже в самом примитивном сериале показали такую сцену, самый нетребовательный зритель сказал бы: "Не может быть!".
   Конфликт между коллективом "Стройтреста" и его руководителям вчера достиг апогея. Видимо исчерпав все словесные доказательства, президент Яков Вулах прибегнул к самому весомому аргументу - кулаку. В присутствии многих строителей стачкома Федора Коронкина. "Стройтрест" в глубоком нокауте. Теперь слово за законом".
   Ну и так далее.
   - Да, Яков Исаевич, нехорошо, - заговорил сам с собой Нахимов. - Уважаемый человек, кавалер государственных наград... И вот на тебе, примитивная драка, как в пивоваре. Но самое интересное, что я эту статью не заказывал, мне даже в голову не мог придти такой разворот событий. Скорее всего, с газетой подсуетился Строкин. Ну что ж, деньги он недаром получает.
  

***

  
   Строкин в это же самое время читал те же "Городсие новости". И вопросы у него возникли примерно те же. Только должное он отдал не себе, а Нахимову: как он успел влезть в утренний номер?
   Попал наш великий интернационалист Яков Вулах.
   Теперь он надолго забудет про дружбу народов.
   Его дружный боевой коллектив поспособствует этому.
   Вспомнит любимому дяде Яше все: для черни нет большего удовольствия, чем попинать старого больного льва.
   А теперь, Строк, тебе самому надо определяться. С кем ты?
   Нахимов остается мишенью номер раз. Он не входит в число постоянных номинантов "Форбса", но его хорошо знают в родных краях. За ним незаконно поглощенные предприятия, сделанные банкротами, рейдерские захваты, недоказанные и недоказуемые убийства. Не говоря уже о том, что десятки тысяч людей остались без работы и средств.
   Стимула ему никогда не даст.
   Нет, он, Строк, не народный мститель и не радетель государственных интересов.
   Он не святой и не идеалист. Он жесткий реалист с холодной логикой аналитика.
   Советская система была гибельна, прежде всего, для двух категорий населения. Для демократически мыслящих людей и для людей с деловой инициативой.
   С диссидентами разбирались оперативно. Во-первых, их было не так много. А жилой площади - тюрем и психушек - хватало с избытком.
   Значительно больше проблем создавали деловые ребята. С одной стороны они не вписывались в официальную идеологию государства, в котором провозглашена на века социалистическая собственность, а не частная.
   А с другой стороны за счет них - цеховиков, завмагов, фарцовщиков, спекулянтов, зубных техников, председателей колхозов - негласно кормились все ветви власти. Особенно на местах - в городах и райцентрах.
   Их, подпольных предпринимателей, обдирали, как могли, и в то же время гнобили, перекрывали кислород, сажали.
   А народную инициативу не задушишь, не убьешь.
   Долгие годы она копилась, как накапливается пары в герметично закупоренном резервуаре.
   А потом пришел главный архитектор перестройки и сказал: Берите инициативы и демократии столько, сколько можете унести".
   Они и взяли. Вчерашние завлабы, завмаги и секретари райкомов превратились в крестных отцов, бандитов, депутатов, олигархов. Потому, что в прежней жизни им никто не давал возможности пройти нормальным цивилизованным путем от способного студента до бизнесмена или коммерсанта, как это делается в других странах.
   Нашим великовозрастным акселератом нужно было все и сразу. И любой ценой.
   К этой когорте принадлежал Герман Нахимов.
   Но на каждый лом есть свой прием. Если аккуратно и исключительно индивидуально им владеть.
   "Я его должен нейтрализовать - сказал себе Строкин. По двум номинациям как: а) неприемлемую для меня личность и б) личность общественно опасную.
   При этом оставить его в живых. А к Вулаху у меня иной счет - гамбургский.
  
  
  

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

   Исай ждал Строка на дальнем безлюдном берегу паркового пруда. Там, где они встретились впервые.
   Исаю надо было окончательно убедиться, что в обмен на размещения кроссворда на сайте городской мэрии с его отца будет снят денежный долг.
   И тогда он расскажет обо всем отцу.
   Строк появился секунда в секунду.
   - Рад вас видеть, мой молодой друг...
   - Добрый день, господин Строк. Извините, другом я вас назвать не могу... И прошу сразу к делу.
   - Что вас конкретно интересует?
   - Надеюсь, вы видели в сети кроссворд.
   - Да! И не только я. Он произвел на городском чиновничьем олимпе такой фурор, как если все его персонажи - "Доски почета" одновременно получили повестки в следственный комитет прокуратуры.
   - Это меня уже не интересует. Мне нужна от вас твердая гарантия того, что мой отец никому ничего не должен.
   - Исай, гарантию я вам дал при первой встрече. Мое слово еще никогда ни перед кем не было нарушено.
   - Хорошо. Мне тоже остается верить вам на слово.
   - Не сомневайтесь. Этот вопрос-долг вашего отца - закрыт безвозвратно. Но остается еще одна проблема по линии Якова Вулаха.
   - Какая? Вы мне ничего больше не говорили...
   - Исай, перед тем как загрузить кроссворд на сайт, вы внимательно читали все вопросы в кроссворде?
   - В общем, даю по мере того, как передавал их.
   - Вы помните, строку: "Пятнадцать по горизонтали: "Президент "Стройпромбанка"?
   - Да...Кажется.
   - Сейчас я кое-что освежу в вашей памяти. Такого учреждения как "Стройпромбанк" вообще не существует...
   - Как это? Учреждение не существует, а президент есть?
   - Будучи студентом, вы наверняка участвовали в команде КВН. Если скажете, что нет, не поверю.
   - Конечно, участвовал.
   - Вот. И хорошо помните, что чем остроумнее, забористее был вопрос, тем точнее и конкретнее должен был быть ответ. Составители кроссворда "Доска почета" пошли этим же путем. Они предложили корпоративный междусобойчик только для посвященных. Только узкий круг людей догадывается что корпорация "Дырка от бублика" это городской комбинат хлебобулочных изделий. И что его директор Ефим Петрович Лямцев. Но фишка в "Дырке от бублика", то есть в том, бублик лакомство недоступное широким массом.
   Как это раньше было.
   В том смысле, что он достаточно дорог.
   - Но какое отношение к этим всем делам имеет мой отец?
   - Терпение, мой друг. Теперь о "Стройпромбанке". На самом деле все знают "Проминвестбанк", президент которого легендарная Жанна Матвеевна Жирнова. Но вашему отцу, президенту "Стройтреста" Якову исаевичу Вулаху приписывают близкую свзяь с этой бизнесдамой, звездой банковского дела.
   - Господи Строк...
   - Я не договорил, Исай. Отсюда пикантная ситуация...
   - Но кто дал право подозревать моего отца?
   - А таких прав не просят на современном жаргоне Якова Вулаха хотят размазать по стенке.
   - Почему? И кто этого хочет?
   - Ему сильно завидуют. А зависть еще с советских времен была и остается самой разрушительной силой общества. А кто? Об этом я смогу сообщить вам позже. Что с вами, Исай? Вы не хотите со мной разговаривать?
   Исай молчал, он отвернулся от Строкина.
   - Исай, не напрягайтесь. Это обычный пиар и цель его - столкнуть денежные мешки города, посеять между ними вражду...
   - И этот пиар организовали мы с вами.
   Исай встал:
   - Извините, мне нужно идти.
   - Вы идете помогать отцу? Я правильно понял?
   - Он не нуждается в этом, Геннадий Сергеевич. Это мне надо отмываться.
   Он повернулся, но Строкин перегородил ему дорогу.
   - Исай, - в его голосе звякнул металл. - Не горячитесь. Не делайте резких движений.
   - Пустите меня.
   Строкин зажал мертвым захватом плечо Исая.
   - Не пущу. Ясам сделаю все, чтобы не пострадало имя Вулаха. Но мне нужно время. Подумайте хорошо, вы же мыслящий парень.
   Строк снял руку с плеча Исая:
   - Идите.
  

***

   Лизе всегда трудно общаться по телефону. Она признает за ним только несколько функций: "добрый день", "как здоровье", "когда будешь?".
   Но разве можно полноценно разговаривать с невидимым собеседником, тем более близким человеком, о жизни, семейных делах, проблемах? При этом не видеть его глаз, не следить за сменой выражения лица, не ловить и тут же терять импульсы душевные?
   Оказывается, можно. Все люди сейчас общаются именно так, без всяких комплексов.
   Вот и сейчас Лиза уже минут пятнадцать держит телефонную трубку и пытается что-то объяснить далекой Полине.
   - Да, доченька, в полной растерянности. Папа третий день приходит с работы и сразу закрывается в кабинете. Ни слова от него добиться нельзя. Да я уже и не пытаюсь. Поленька, если бы ты могла приехать. Хоть на денек. Яков откроется только перед тобой. Надо что-то делать, я боюсь за него...
   Не можешь никак...Что? Громче, пожалуйста. Ты меня хорошо слышишь? А я тебя неважно...Повтори, пожалуйста, доченька...Так...Ты послезавтра улетаешь с шефом в Америку?.. Да, это я поняла. А без тебя он не может?.. Он тебе доверяет больше всех из переводчиц офиса? Поняла... У каждого свои проблемы... И они нигде не пересекаются.
   Что?.. Хочешь поговорить с ним по телефону? Ну что же, попробуй...Коротко рассказать тебе, как все это случилось?.. Сейчас. Хотя коротко гораздо труднее, чем длинно и подробно... Сейчас, доченька...
   Короче говоря, твой отец ударил в лицо кулаком своего подчиненного... Нет, был трезвый. Ты же знаешь, он никогда не злоупотреблял алкоголем... Какая причина?.. Тот человек якобы обвинил отца в любовных связях с другой женщиной... И еще в том, что отец хочет именно ей - -этой женщине - отдать квартиру в новом доме, которая предназначалась рабочему стройтреста...
   Насколько это правда?
   Меня совершенно не интересует та женщина и сплетни вокруг нее с Яковом. Я всегда доверяла твоему отцу, и его чистоплотность не вызывала у меня сомнения. Что меня сейчас больше всего волнует?..
   А то, что против отца открыто уголовное дело... Да... Его обвиняют в том, что он в присутствии коллектива стройтреста избил человека. И не просто человека, а председателя стачечного комитета.
   Признает ли папа вину? Нет, он отрицает избиение и соглашается только с тем, что нанес единственный удар за оскорбление, то есть за моральный урон.
   Если он извинится?.. Ты разве, не знаешь своего отца!
   Наняли ли мы хорошего адвоката?
   Поля, Поля, давно ты не была дома, забыла и меня, и папу... Нет, я ни в чем тебя не виню. За что?
   Папа сказал, что сам будет защищаться, и что адвокат ему не нужен...
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

   Со дня смерти сына Павел Денин никогда так тяжко и опустошенно себя не чувствовал.
   Нет, он уверен, что их отношения с Яшей наладятся. Хотя сегодня они не только по разные стороны баррикад, но и смотреть друг на друга не могут.
   Теперь лирику в сторону. И давай, Паша, тихо сам с собой разберись, без свидетелей.
   Было пять утра. По спальне плавал серый морок, едва подсвеченный вкрадчивым холодным утром.
   Павел выскользнул из кровати и сел за рабочий стол.
   Белый лист бумаги и карандаш. Они уже много лет помогают ему разруливать самые запутанные ситуации.
   Итак, что мы имеем на сегодня, двадцать третье ноября, на пять часов утра?
   Делим страницу пополам по вертикали, слева - минус, справа - плюс.
   Слева - стройтрест практически стоит.
   Справа - но люди на рабочих местах. Хотя работает только один объект из двенадцати.
   Слева - семьдесят процентов участников той памятной беседы в нарядной - за Коронкина.
   Справа - зато тридцать за дядю Яшу.
   Слева - практически вся пресса всех цветов раздувает антивулаховский костер.
   Справа - вчера в областной газете "Белые горы" появилась заметка, что оказывается, стачком на стройтресте не легитимен, то есть это орган без юридических прав.
   Слева - но суд над Вулахом все равно состоится, он ведь бил не по юридическому органу, а по конкретной физической роже.
   Справа - я бы сделал то же самое, но мне нельзя, не имею право.
   Яша может позволить себе роскошь дать по физиономии человеку, который его оскорбил, а я такой роскоши лишен.
   Потому мне надо прикрывать и самого Вулаха, и престиж предприятия, которое, как нацарапала одна газета, "еще до недавнего времени светило ярким маяком капиталистического соревнования, а сейчас сидит в глубокой...жиже".
   Слева - Коронкин с адвокатами рвутся к реваншу. Они намерены не просто засудить Вулаха, но и лишить его руководства трестом.
   Здесь же слева. Адвокат, с которым консультировался Денин, говорит, что наказание будет условным. За хулиганский удар кулаком или пощечину в тюрьму не сажают, тем более такого человека, как Вулах. Но в этой истории гораздо значительнее и опаснее общественное "опущение" Вулаха. И еще, добавил адвокат, из моих источников стало известно, что в "Стройтрест" собираются подписи за оказание недоверия генеральному директору.
   Там же - слева. Я встретился с Коронкиным на предмет его примирения с Вулахом.
   Он был не таким занудливым, как всегда, излучал энергию и боевой настрой. У него изменился даже тембр голоса.
   "Я же не подставлял свой фасад под кулак Вулаха, - сказал он мне, - он сам подошел ко мне и хладнокровно уложил на пол. Это жест зарвавшегося плутократа и он должен понести наказание" .
   "Мы же здесь только двое, - ответил я ему. - И нигде нет записывающей техники. Давай договоримся, Петр Васильевич, ты забираешь из суда свое заявление, а я тебе лично обещаю, что через месяц ты получишь должность главного инженера на объекте в Куракино. Курировать тебя буду только я. Ты же знаешь, у меня слово твердое".
   "Это все хорошо, Павел Андреевич. И должность, и ваше слово. Я сам всегда уважал за корректность и понимание нужд рабочего человека. И если бы еще две недели назад вы предложили мне такое дело, я бы согласился без раздумий, да еще бы и поляну накрыл. Но без забастовки и того, что получилось между мной и Вулахом, вы даже близко не подумали бы о моем повышении.
   Это первое. А главное то, что у меня теперь другие планы. Могу об этом сказать, не боясь огласки. Мне предложили идти на выборы в областной совет по списку нашей ведущей партии. Вы понимаете, о чем речь. Поэтому извините, Павел Андреевич, примирение не получится. До свидания".
   Справа. Тот же адвокат предложил подать встречный иск на Коронкина за клевету и распространение ложных слухов, порочащих доброе имя гражданина Вулаха.
   Хорошее решение. Оно может резко изменить ситуацию в нашу пользу.
   Слева. Этот еврейский упертый бык, прости меня Господи, категорически отказался от встречного иска и вообще от привлечения адвоката к своему делу.
   Он начал орать, топать ногами, и чуть было не стукнул меня кулаком. Я переждал истерику и сказал: "Ты и меня можешь ударить. Но в суд подавать не буду, а просто рассчитаюсь и больше мы не увидимся".
   И вышел.
   Справа. Три дня мы не видимся. Впервые за десять лет. Не могу сказать, что мне стало легче, но появилась какая-то определенность.
   Наступил момент, когда мы с Яковом или останемся еще на многие годы, или разбежимся навсегда.
  

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

   Якову Вулаху, казало, что он хорошо знает народ, с которым вместе работает. Некоторые их них с ним в одной упряжке по двадцать-тридцать лет. А большинство от десяти и выше.
   Они прошли вместе все этапы: от зрелого социализма до застоя, от застоя до перестройки, от перестройки до...
   Маркса нет, он бы в одной фразе дал полную характеристику настоящему времени.
   Но это все политика. А Вулах всю сознательную жизнь занимается практикой, он строит людям дома. Строит при всех властях. Но еще ни одна власть за тридцать пять лет его трудовой деятельности не сказала, что он строит плохо. Или что он использует служебное положение в личных корыстных целях.
   Его отец Исай Вулах был простым прорабом. Сын Яков шагнул дальше: стал генеральным директором крупного строительного предприятия. И даже название сохранил "Стройтрест". Двадцать лет назад, когда перешли с государственной собственности на коллективную, единственное, что они оставили с советских времен, было название: "Стройтрест". Предложил оставить название Вулах. И все единогласно проголосовали "за".
   Теперь все- -против него.
   Народ выносливый, как стадо волов. Тянет и тянет лямку. А почему не тянуть? Есть хорошая зарплата, гарантия на доступное жилье, даже три своих детсада, чего не имеет ни одно предприятие области.
   Но сегодня мало волячей выносливости, надо включать мозги, успевать за прогрессом.
   Он, Вулах, сам очень консервативен. Он вполне обходится без мобильника и телохранителей, но понимает, что производство без электроники и компьютеров обойтись не может, оно безнадежно отстанет. Он это уже давно понял, а народ сопротивляется. Бешено сопротивляется. Новая техника - злейший враг строителей. Ну хорошо, людей он преломить сможет. Никуда они не денутся. Да и с Коронкиным все ясно.
   На этом колене хотят преломить его самого.
   А ведь он, Вулах, ничего хитрого и подлого не сделал.
   Да, ему нравится эта женщина, Жанна Жирнова. И он решил ей выделить квартиру из фонда "Стройтреста". Но не для того, чтобы она стала его любовницей, а чтобы доказать, что она не просто из сословия банкиров, которых ненавидит народ, а что она порядочный высокий профессионал, каких мало. Она ничего ни у кого не требует, не давит, не ставит на уши.
   И ее банк ничего не строит. А живет она с сыном в маленькой девушке.
   Почему же не помочь человеку, которая всегда помогает развитию общего дела, не требуя ничего взамен?
   Вопрос в другом.
   Об этом узнали Коронкины и залезли своими грязными ногами в его душу.
   И, главное, использовали его мысли в своих целях.
   Вот поэтому он вложил в удар по морде Коронки на все свое презрение.
   Защищаться на суде он будет сам. Никаких адвокатов. Деньги на адвоката у него есть, но нет потребности в постороннем прикрытии.
   Он сам прикроет не только задницу, но и честь. Но главное, хуже, что он перестал понимать своего верного компаньона и товарища.
   Кто дал право Денину за спиной Вулаха решать дела, которые касаются только его самого?
   У них состоялся очень тяжелый разговор.
   - Яков, - сказал ему Денин, - сейчас не та ситуация. Чем дольше мы затягиваем судебные дрязги, тем больше козырей даем в руки желтой прессы и наших недругам...
   - Кого ты имеешь ввиду?
   - Прежде всего нашего заклятого друга Нахимова. Я знаю, что он отвалил огромные деньги только для одной цели: раздеть тебя при всем народе и высечь.
   - Зачем? Ему нужен "Стройтрест"?
   - Да, но на втором месте.
   - А на первом?
   - он тебе бешено, патологически завидует. Когда год назад президент России вручил тебе орден, при всем краевом бомонде, Нахимов тоже сидел в театре.
   - Да, помню. После того он обнял меня, полез целоваться...
   - Ага... Но эти объятия происходит в фойе театра, сразу после официальной части. А потом все во главе с президентом опустились в театральный ресторан на банкет.
   - Ну да...
   - А Нахимова среди приглашенных не было.
   - Вот этого момента я не помню. А почему его не было?
   - Его не внесли в список для приглашенных.
   - Почему? Он же входит в первую десятку хозяйственников края.
   - Яков, как ты далек от закулисной кухни. Сколько лет знаю тебя и не перестаю удивляться...
   - Короче. Мне на хрен не нужна эта кухня. Моя Лиза готовит лучше всех.
   - Его не пригласили потому, что в связи с узким кругом приглашенных строительному комплексу края была дана разнарядка на одно лицо. Этим лицом оказался ты, как кавалер ордена... А Нахимов остался за скобками. Сообщили ему перед самым банкетом. И тогда сказал одному коллеге: "Теперь моя очередь приглашать на банкет". Ты понял намек?
   - Паша, это намеки для языкастых дамочек. Куда можно уехать на зависти?
   - Уехать далеко нельзя, но разрушить с ее помощью можно многое. В разговоре с Нахимовым...
   - Подожди, ты что разговаривал с Нахимовым? Когда?
   Денин прокашлялся:
   - Я был у него, после забастовки.
   - Почему мне не сказал?
   - Я знал, что ты будешь против.
   Через день Вулах узнал о встрече Денина с председателем стачкома. Узнал от самого Коронки на.
   Он прислал на сайт "Стройтреста" письмо:
   "Уважаемый Яков Исаевич!
   Сообщаю Вам, что ко мне обратился с предложением примирения Ваш заместитель Павел Андреевич Денин. Но я отказался с ним разговаривать. Если бы просьба исходила лично от Вас, общий язык нашли бы гораздо быстрее.
   Председатель стачечного комитета КП "Стройтрест" Петр Коронки".
   Распечатку письма принесла Вулаху заведующая информационным отделом.
   Она сразу не ушла, потому что ждала ответа.
   Лицо Вулаха пошло пятнами. Женщина стоявшая у его стола, испугалась. Она никогда не видела Вулаха в таком состоянии.
   И если бы Яков в этот момент взорвался, последствия взрыва трудно было предсказать.
   Но когда Вулах поднял глаза от распечатки, то увидел на лице женщины страх за него, увидел себя чужими глазами.
   В следующую секунду внутри Якова что-то щелкнуло, он понял: "Надо взять голову в руки".
   - Иди, Маша, - сказал он. Я дам ответ через несколько минут. Но если ответа не будет, работай спокойно. Все порядке.
   Маша медленно, спиной отошла к двери, открыла ее, закрыла с обратной стороны, и только в приемной начала приходить в себя.
   "Хватит, - подумал Вулах. Так можно поубивать всех. А мне сейчас как никогда нужна холодная голова".
   С Коронкиным все ясно. Для него сейчас главная задача спровоцировать меня на дальнейшие вспышки. Но до суда он не дождется от меня никакой реакции. Ответа не будет.
   Пашу я тоже должен понять. Конечно, его интеллигентские номера пользы не приносят. Но он хочет мне помочь - в это я четко верю.
   И никто не дождется, что мы с Пашей Дениным станем врагами.
   Жалко только Лизку. Она места себе не находит. И боится ко мне подойти.
  
  

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

   Моя мама часто говорила, что любить - значит жалеть.
   Мне очень жалко этого уставшего и злого, одинокого бизона. Его обложили со всех сторон, организовали корриду, орут, улюлюкают, пускают слюни. Ждут, что он вот-вот подогнет колени и рухнет на песок, обливаясь кровью.
   А он не собирается подгибать колени и, тем более, рухать. Он просто очень устал. Его преследователи все перепутали: он не бык, а як, горный як.
   Это такой обросший шерстью до земли вол, в котором сочетается упертость и безотказность.
   Як - это Яков Вулах. А я Лиза Вулах - его корова. И меня, конечно, волнует, что думают по поводу его травли, грязной шумихи мои коллеги, ученики, их родители.
   Они, по-разному выражают свое отношение к происходящему.
   Они осторожно сочувствуют, другие не скрывают удовольствия, третьи молча обходят стороной.
   Еще вчера такая уважаемая, известная личность, сегодня стала фигурой для порки. И для сплетен с особым удовольствием языки треплют его связь с банкир шей. Но Яков мне все рассказал, я все знаю от него самого.
   Многие в школе и вообще в городе ждут, что я тоже начну комплектовать, суетиться и вообще вызывать жалость.
   А я никак не реагирую. Я поставила перед собой цель на этом крутом вираже быть в полном порядке.
   Только как сохранить форму дома, где постоянная температура до 100 градусов по Цельсию?
   Ну я-то как-нибудь выдержу эту температуру и не сгорю - у меня должность такая.
   А вот то, что он снова собирается схлестнуться с Коронкиным, и без защиты. Этого я откровенно боюсь.
   Боюсь не Коронкина, а Яшиного взрыва.
  

***

   Катя Денина сидела, сгорбившись, над газетой.
   Миссис Марил из нее не получится, она - Катя - слава Богу не такая занудливая и еще далеко не пенсионерка.
   Но зато у меня есть четкая разработка всех этих печальных, я бы, даже сказала, неотвратимых событий.
   Но предсказать их можно было, я в этом твердо уверена.
   Какой довод является определяющим, когда следствие распутывают преступление?
   Конечно, мотив. То есть, что конкретно толкнуло преступника (или подозреваемого) на то, чтобы он убил человека, украл крупную сумму денег или похитил детей?
   Или решил отомстить за оскорбление, как Яша Вулах.
   Да, в этом случае, слава Богу, уголовного преступления, не ограблен и не похищен.
   Но какой резонанс и сколько шума весь край на ушах.
   Шерше ля фам, говорят французы.
   Вон какой дуб наш Яша Вулах и от наклонился.
   Пьет по большим праздникам, не курит, ходоком по бабам не замечен.
   И вот на тебе.
   В этой истории мне не так жаль Яшу, как его Лизу. Святая баба, но слепая. И доверчивая как курица. Каково ей узнать про шашни мужа. Тем более в должности завуча школы.
   В нынешней русской школе что получается? Учителя каждый день ходят не работу, как на каторгу и ученики естественно, ходят к ним как на каторгу.
   И вдруг в тюрьму привозят спектакль про любовь и измену, где главной героине достается больше всех. Ни за что.
   Вот так и Лиза Вулах, моя подруга.
   Ее надо спасать.
   Я, Екатерина Денина, решила привести собственное расследование. Это будет честный детектив.
   Ничего удивительного, что мужик в 60 лет потерял трусы при виде красивой бабы страша его на 20 лет. Тем более, что баба крупнейший банкир, перед которой даже многие крутые мужики на цырлах ходят. Отношения между ними зашли так далеко, что Яша собрался ей дать квартиру из своего директорского фонда. А когда начальник стачкома назвал все своими именами, то получил от Вулаха по роже.
   Яша никогда не стесняется высказать все, что думает, но чтобы бить при всех, это у него первый раз.
   Тем не менее Вулах при всей своей значительности это фигурант номер два.
   А номер один - Жанна Жирнова.
   Они оба уже давно не Ромео и Джульетта. Обеим в общей сумме сто лет.
   Так что романтику, любовь-морковь и прочее они проехали.
   Но, как говорил один великий мыслитель "ничто человеческое мне не чуждо".
   Вполне можно допустить, что они как мужчина и женщина понравились друг другу.
   И, чем Бог не шутит, согрешили.
   Яша у нас еще ого-го какой орел!
   Ну и что - великая сенсация!
   На таких грешниках земля стоит. Они для жизни как удобрение для растений. Все цветет и пахнет.
   В этом деликатном деле главное, чтобы семья законная не страдала, а жена меньше знала. Еще лучше - ничего.
   Но в любовной истории Яши Вулаха с банкиршей Жирновой все как-то не по правилам жанра. Все наперекосяк.
   До забастовки строителей об их тайной связи хорошо маскировались.
   Однако в амурных делах рано или поздно возникает прокол, слишком тоненькая оболочка, тонюсенькая, я бы сказала. Торк - и ломается как детский воздушный шар. Причем, с оглушительным треском.
   Узнают люди, волна доходит до жены. И - поехало... Имеются ввиду обычные человеческие каналы.
   А здесь политика ко всему привела. Митинг, телевидение, забастовка, общее собрание коллектива.
   И в самый пиковый момент этой заварухи некий тип прелюдно заявляет, что генеральный директор "Стройтреста" Вулах собирается отдать квартиру из коллективного фонда своей любовнице.
   И тут же получает от Вулаха по физиономии. Но даже если бы не было этого боксерского удара любовная связь мгновенно переросла в фактор общественный, я бы сказала, социальный. Процесс пошел...
   Мудрый мужик, известный руководитель Яков Вулах должен был заранее продумать, во что выльется его роман.
   Ну, это я так, по-бабьи, задним числом мы все мудры...
   Ей очень дорога эта семья - Вулахов. Хотя по отдельности к ним у нее есть свои пожелания.
   Яша очень заводной, а временами просто неуправляемый ведет себя как танк в малогабаритной квартиры - все крушит направо и налево. Ее бы не Павел Денин, остановить это крушение никто не смог бы. Но Паша знает где у дяди Яши расположены кнопки переключения эмоций и ставит все на место. Иногда с потугами, но ставит.
   Избегая, таким образом, некоторых проблем.
   У Лизы другая крайность. Она тихая, интеллигентная, всех жалеет и всем сочувствует. Прямо мать Тереза.
   Ну так же тоже нельзя. Иногда мне с ней без шутки юмора просто не интересно.
   Но Христос говорил: не судите, не судимы будете.
   У каждого из нас хватает в голове своих тараканов.
   Теперь моя главная задача - найти концы, а нашедши обработать их и вернуть покой в семью Вулахов.
   ...Начала она с офиса "Стройтреста".
   Там сидит Соня Пенчук - заместитель главного бухгалтера. Это только на слух так солидно звучит, а не самом деле у нее гораздо меньше полномочий, чем у шефа (главного бухгалтера), но зато гораздо больше времени для себя и для ежедневного зондирования морального климата в коллективе.
   Кроме того - и это весьма ценный момент - София Валерьевна - имеет свой отдельный кабинет напротив кабинета шефа. Поэтому когда к ней приходит жена Павла Андреевича - Екатерина, она находит для нее время при любой запарке.
   Катерина только открыла рот, и Софья ее сразу поняла.
   Она была (да и находится сейчас) ближе всех к эпицентру взрыва. Проанализировать все и вот что может сказать. "Но это - заранее предупреждаю моя личная оценка, Екатерина Семеновна".
   "Ты же знаешь, Соня, как я всегда ценю твое мнение. Давай выкладывай".
   У дяди Яши с президентом "Проминвестбанка" Жанной Жирновой давние деловые отношения. Она баба жесткая, но справедливая. Никого на счетчик не ставит, но и не позволяет себя нажухать.
   Красивая и независимая. Мужиков - претендентов много, но к сердцу и к другим женским местам никого не подпускает, хотя без мужа уже пять лет.
   Что касается их отношений с Вулахом, то они вместе только раз в прошлом году были зафиксированы в пансионате "Стройтреста".
   "В каком смысле вместе, Софочка?".
   "Ну, их видели на аллее парка, которая ведет к столовой".
   "И что, это дает какие-то основания?.."
   "А это зависит от того, кто и с каким прицелом смотрит, Екатерина Семеновна".
   Вот эти слова "с прицелом" и оказались ключевыми для определения событий, которые произошли.
   Одни, кто смотрит чистым глазом, без накипи, совершенно не обратили внимание на пару деловых партнеров, которые встретились в пансионате для строителей. Тем более, что один из них (вернее, одна) выделила кредит на реставрацию оздоровительного учреждения, а другой воплотил его (кредит) в реальность.
   В глубине души Катерине хотелось увидеть хоть какой-нибудь серый штришок, раскручивая который можно проследить что-то тайное, глубинное. Но ничего не нашлось, ухватить не за что было.
   Элементарно.
   Но ведь кто-то использовал прогулку Якова и Жанны и раскрутил из него целый любовный сериал.
   Почему кто-то? Ведь первым в публику этот компромат Коронкин. Значит, либо он видел Вулаха с Жирновой в пансионате, либо кто-то ему подкинул эту информацию.
   И он, надо отдать должное, очень умело, а главное, во время ею воспользоваться.
   Получив при этом по физиономии. Но это уже издержки производства. Главное, что он теперь пострадавший за правду.
   А вот рейтинг Вулаха сильно пострадал.
   По юридическим законам он сейчас оказался в самой уязвимой позиции: ему надо. Именно оправдываться: и в той ситуации, которая возникла на предприятии "Стройтрест", и в нападении на председателя стачкома.
   Не позавидуешь тебе, Яков Исаевич.
   А интересно, как сейчас себя чувствует наша красавица-банкирша? А в какой она находится позиции?
  

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

   Ив этот беспросветный момент в доме Вулаха появилась Виктория Лицкая.
   Лиза подумала, что звонит почтальонша Валя. Они давно договорились, что Валя не будет загружать корреспонденцию в ящик, а будет передавать газеты и письма лично хозяйке. Таким образом , Яков получал свежую почту из рук в руки. И без ворчливых, как прежде, недовольных выкриков: "Где почта?", "Газеты пришли?", "Когда я наконец, увижу "Известия"?".
   Но вместо почтальонши Лиза увидела высокую, красивую девушку с деловой сумкой цвета хаки через плечо.
   - Здравствуйте, извините, что без предупреждения...
   - Добрый день! Кто вы?
   - Меня звать Виктория... Лицкая.
   - И что? Это позволяет вам...
   - Не гоните меня... Пожалуйста!.. Я знакомая вашего сына Исая. Если можно, пустите меня, я вам все расскажу.
   Лизу начало дергать:
   - Исая? А что с ним? Где он? Почему?
   - Погодите... Елизавета Давыдовна... С Исаем все в порядке - не волнуйтесь.
   Она заглянула прямо в глаза Лизе:
   - Просто я хотела поговорить с вами, пока Исая нет дома.
   - Слава Богу! Проходите, если уж вы здесь.
   Минуя клумбу и беседку, они зашли на веранду.
   - Присаживайтесь,... извините, уже забыла ваше имя...
   - Меня звать Виктория.
   - Да, извините, Виктория... Может быть, чаю, кофе?
   - Нет, спасибо.
   - Ну садитесь же вы. Слушаю вас.
   Вика села в плетеное кресло и положила сумку на колени. Ремня вполне хватило.
   "Сейчас она вытащит из сумки взрывчатку и скажет, что я взята в заложницы, - подумала Лиза. - Или вообще взорвет дом".
   Она опустила глаза вниз, чтобы гостья не увидела ее мыслей.
   "Господи, это я стала такая пугливая после того, что случилось с Яковом".
   "Приличная, деликатная еврейская женщина - думала в это время Вика. - Только двор и дом у них какие-то допотопные. Я думала, меня сейчас щипнет за ногу какой-нибудь яркий фазан или начнет выказывать семейные тайны попугай с острова Таити... Вот тогда бы я точно ушла обратно. А у них даже кот на подоконнике какой-то драный...".
   Лиза ждала, но была очень напряжена.
   - Понимаете, еще несколько дней назад я вообще хотела проникнуть к вам обманным путем. Представиться журналисткой, навешать лапшу на предмет того, что хочу написать хорошую объективную статью о вашем муже... В пику всем, кто льет на него грязь... И я действительно это сделала, потому что я слышала о Вулахе гораздо больше хорошего, чем плохого. Но все равно это был бы обман...
   - Почему? - вырвалось у Лизы.
   - Потому что главный мотив моего визита к вам не отец, а сын.
   Ваш сын Исай.
   - Исай? Но почему Исай? Что он вам плохого сделал-то?
   "Она ведь не производит впечатление опасной, дурной девицы. Скорее наоборот: что-то в ней есть тонкое, интеллигентное, хотя она очень старательно пытается это скрыть. Да и внешне она не серая мышка. Чувствуется порода, стать, все при ней. Носик только подвел, но он ее не портит".
   - Я его люблю, Елизавета Давыдовна. Извините, не перебивайте меня... Мы знакомы семь месяцев. И с самого начала у нас начали складываться доверительные отношения. Очень скоро мы почувствовали тягу друг к другу. Нет, не волнуйтесь: у нас еще ничего не произошло. Он мне очень нравится, но я не тороплю событий. Он у вас замечательный мальчик... нет, просто хороший парень... и вот, когда мы должны были вот-вот сказать главные слова, он исчез. И уже месяц мы не видимся, он не подает никаких признаков жизни, хотя я знаю, что с ним все в порядке, не отвечает на звонки. Как будто бы он выписал меня из своей жизни. Но также не может быть! Не должно быть! Это противоестественно, античеловечно!
   По щекам виктории потекли крупные дождевые слезы, она захлюпала, начала искать платок, не нашла его, и стала вытирать слезы ладонью.
   "Я же последний раз плакала в детстве. Что я делаю? Какой позор! И что обо мне подумают?", - неслись в ее воспаленной голове параллельные мысли.
   Лиза поныла все.
   И в ту секунду для нее перестали существовать все мужнины проблемы (господи прости!), газетные пасквили, судьи и пересуды.
   Все.
   Осталась только эта зареванная Виктория.
   - Сейчас же перестань!
   Лиза опустилась на колени перед сидящей:
   - Девочка моя, мужчины не любят, когда мы льем слезы.
   - Да-а?.. А что они любят?
   - Сейчас мы, Виточка, разберемся, что любят мужчины.
   Но сначала мы вытрем глазки. Вот, наш платочек, берем его, и вместе движемся в сторону ванной.
   Лиза взяла за руку.
   Они вышли из ванной если не преображенные, то уж точно умиротворенные.
   - Так. Теперь садимся на другое кресло и начинаем жизнь с белого листа. Какой мы пьем чай: черный или зеленый?
   - Зеленый и без сахара.
   - Замечательно. Люблю от гостей конкретные, четкие ответы.
   А печенье?
   - Можно я возьму вот эти, овсяные?
   - Сколько угодно. Ну а заварку у нас гости наливают сами по вкусу. И вообще у нас за столом не спрашивают разрешения, что брать.
   Лиза употребила "у нас" сознательно: пусть девочка расслабится.
   "Да далеко нашей Вере до ненашей пока Виты - серьезная соперница у нее. Я, пожалуй, не буду настаивать, но, но и поперек тоже не стану, если Исайчик выберет Виту".
   - Вита, а когда ты говоришь, вы познакомились?
   - Сейчас точно вспомню... 15 апреля этого года.
   - Да, семь месяцев. Теперь мне многое понятно.
   - А мне можно узнать, что многое?
   - Много будешь знать, скоро состаришься.
   - Ну , Елизавета Давыдовна, я вас очень прошу.
   - просто, я сопоставляю некоторые факты...
   - И что, они не в мою пользу?
   - А вот это, Виточка, пока сохраним в тайне.
   Для Лизы теперь становились понятными перемены в Исайчике, его едва уловимая отстраненность от матери, какой-то неожиданный проблеск в глазах, какого она раньше не замечала. И ВТО же время жесткие нотки в голосе, в суждениях. И это при том, что тональность разговора всегда имела важное значение, он очень жестко контролировал интонацию.
   Ну, с интонацией это пока юношеские приколы. Жизнь со временем расставит все акценты и интонации в жизни сына.
   А вот сейчас, надо разобраться, почему возникла такая долгая пауза у них с Витой?
   Пока не поздно.
   Это очень хорошая пара Исайчик и Вита. Или я уже совсем никуда не гожусь. Ни как женщина, ни как мать.
   Под потолком веранды что-то звякнуло.
   - Это почтальон, - живо вскочила Лиза.
   - Я тоже пойду домой, Елизавета Давыдовна.
   А можно я к вам буду изредка приходить? Ну, конечно, по предварительному звонку...
   - Обязательно приходи. Можно и без звонка. Давай-ка и я запишу твой номер. Только до двух часов дня мы все на работе.
   Она поцеловала Викторию в щеку и шепнула ей:
   - Он просто вышел погулять.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"