Я командирован в Семипалатинск, почти в киргизскую степь ... изучить дух каждого чуждого языка до тонкости.
Фёдор Достоевский
О многом и часто. Из чести гонора б не быть. Примеров множество, слова в широком обиходе. Чего же конкретного хотят? Конечно же, почти уж триста лет. Неформалы. Доктора в истории тех мук. Наук проруха. Спинозы и Боруха. Горемычные обычаи от мифов бычиих.
Не проклинайте братиев. Русь семужья в шелках снежных. Древнеродным небом оротое, каб не солнце кровью распоротое. Бенгальские колосья шороховымы огними ссыпут вороха. Дороги хлебные в ступнях струпьями. Изгрызенная истина у обелиска. И крестоцвет, в два-пять дубовых листьях, челом нам падает на лица. Икон от подокониц пахотой землиц, где бох лампадицей курится. Страницы искрица на самокрутку.
Как роды в детях наших сжалится нам жутко. О сиротах убогих шамсир, самсар, опасный ветер Ближнего Ташкента. Сарык в глаза. Сарынь на кичку Красным маем, там, где блаженные толпою шляют Спаса покривив. Синтетика. Квадрига веры. Тростниковым поле по леву боку. Крут бейдевин на остром курсе. Бакштаг торпед на полном пуске. И голосуемость в изуске по списку статьёй к поправке варяжским гостем. Кость в горле горним говорливом. Звёзд похватая с рук виляем пёсьим. Как посохом стуча апостольским. Во столечки не ставлю столицы постава. Пристав киоскиных таможен, где нас размножат тряпки разбросая на куски.
Пожар сполохнутый ума глупей. Монетками разменянных на рубль. Копейками трёхглавого орла канючит племя молодое. И доят. Вволю. В сласть. На то в кликушестве кукушачьих братин, глухими в утро звуки в ухо. Поехали. Помчав известия последним. Кой вместе не разъехавшись колёс, доставь и тресни об пол шапки лба. Той шаткий столб межева, границы бог Терминкус понятиев слежалых. Слепые поводыре бредущих счастьй. Стынь хохота накапаная слёзью из склянки нашатырей. Там ездят на собаках, но есть и люди. Какие люди! Лефортовских бояр обрезанное уразуменье. Безмены красных рож солдат без смены что. Дядуй! Французо-немец кур голландских. Тамбово-псковская судьба сугробы горбит щёголем де Голля. Знаявшие генералла иссимуса исславивших отечества калеками свобод. То было припятью Тобола украйных сибирячек. Ой, мороз-мороз, заморозь ты меня.
Кабы не было дождя подлее, глины глеем. Капли косы строчками босыми задают вопросы розам. Запахучими объятьями шопота невнятного скрынь колюча. Зенку излюбят, побивая крести бубем, даму пунцовогубую. Думают январи тварем. Линии луны льнут к лилии. Привечают вод прилив, в коем человек совсем станет незлобив. Айболитами отстанет, сердце слушать перестанет. Флаги шутками на зданьях. Разные. Инороды глазьями беспристрастие квитают, во все стороны кивая жадный жар. Божий мир при виде призрак, до чумы войны капризен. И краткая, поездок по стране, как по сломанной струне звонем ре колоколым. Зеленя без магазинов лущат семечки в корзины. По Москве и Подмосковью ранне утро президентами старанья. На презент в тринадцать градус. И давление не изменит себе само.
Ав-ва-во во-во, песенка девчёночкой, может быть ещё не позной. Энлоолой не опозной что в посуде повернуть судьбы килем, рассыпной картошкой пёкой. Крылья схлопнут крышкой жбанкой и пошире распахнут всем известный сухий пруд. У зануд утиный ход чемоданою замочной, если б голос едк заочный в турандоте арьи минут: Ай, Раймонда, монна бойка. Интим месса, жгу развесом, холит бусами крутя. Иды саэты суетят, поточнее в адрес метят. Минус с плюсом, поменяв, полюса живут менял. Звуки жарки. Клавиш серебро разбежалось по динарам и дирхемам. Сны попадали со схемы электронных таболь-дотов. Готен гут. Собор венчальный в полушалке вёсн живучих. Камер кивые цифири в завокзалых номерах. Тишиною, помирать в нулевой час рассписанья.
Если манит и находит, вид попутчика уныл, то со станции поплыл третьим колокол ударным. Скрип живучий семафора, у прикуренных замятых, тонкостенной замокашке. Ваш тот пробил невзначаем, взмах с откосами платочка. Распросчаснутая дочка скорым поездом катила. И квартира-квартал целый, лесниковый заповедник, что сосна сосне поведав клейким листьям шепоточка. Клоп тонюсенького жала всё уродство деревов влил в сетчатку жил и нервов. Карма гулкая умчала цефалита люцифера. Как до самого до ... Размножаем сжалься первым небОСВОДом незаходь хоть. Неспросали быстрых цен разбросаем полнову стран уморой. Повторяйте хором. Жуки жучие валют богомолами кивают. Китай в грамоте ушу ловит вшу, черепахову слонову, яйцу нова динозавра. Что на завтра тактом маршевым вчеру. Ало-улю!
Не пугайтесь видами зверей, голый вид их мяс. Сладострастье вегетаро чваком жуемой травы. Так и запах медов у изголов. Боли болое ячменны пионеры соборуют смену лёжим шахты угольком. Жарь полком и батареей. Гитареет банджо лотереем. Выйгрыш куш кукикий кукиш. Стоем забаста запростым. Стачкиной. Петиций простынь. Попунктеем в одни руки пироги. Граммой кило. Фут под самое под дно. Крышка. Мелкой крошкой и, на всех. До души, чтоб вера блюла бюстом.
Золот куст ассоциаций союзой обществовей. План совместный крут. Властью пнут. Моментальною морганой фотой фатой. Горизонталью опутал рок-эн-рол ног и плюёт в потолок пупок царапая. Жму ему лапу, на Джима счастье положив. В век бы не копал, воды не попил, этик на попе монтаном. Заслужил. Губы юзом вширь и вкось. На! Выкусь! Изжога содовая гоморы и греха. Чепухи партийной трёпых. Поквартирная загашна моралёй загашенною. Буд-до бы, Чернобыль. Кто был, тот плыл легасиком. В миру побыл. Пришиты пришлые шишы, заклёпкой бойкой котла с паром. Служба и та тара, ментовка даром. В рукава засуча подростком травнутым. Исполкомая юристия просит листика. Мету сметы на нету. И поп-поп-поплыл-лыл, пое-е-ехали ... чудо краса ... улыбнулась шибко простой.
А герой на коне... скачет во сне... Свет в створ распростёр. Еры горы огорохов. Титулуй утилую сборную футбола. Заокеаная израилия в северной ирландии победу обедует. Миланцы вранья. Новы теннесистые шахую сетом коню взяли. Тура дурая. Бя! Датский обморок в помосте долбается донбасом. Голоса стихиры. Ирмы кондаки. Живучи звуки сфер бесых. Из чувств числят доли, до игл боли. Во теле мураши суставой ревматой голосят матушку. Кумой. Ушкуй, милая. Горькая надежда правоты по ком горло рвёшь ты. Лицо пути. И не сойти с митинга. Всё зло в брифинге. Голова солова. Свист глаз. Бюря выката шквалу корогодит. Хоку водит ураганом. Циза северная биз. Молву метёт, сезоны хоронит, изгоем зорит. Дух мех наивен. Порыво-слаб до среднего. Сегодним четвергом погром гремит. Равинд круговертает альпу кучаво-дождевую. Злоко кудрое бур шелонит. Панораму рамит белым зноем. Хой рафне в запое мальтой. Мадера смальта. Избор набор офортым фёном. Изотопным фоном в мачтах дачных. Ущерб рентген микроскопой хромосомой. Чего ген стоит? Чёрта! Длой. Изол сирот стёклым дротом живёт. Гудом робиновым бим билый сыр. Влагой сирой флага изжамкнутого. Кнут пряник вяленым поник результатом коммерсанта. Мерси франта статьёй репрессанта за сына. Отцу всыпать.
Политика заборами застится. В том и резкая особенность. До за! Суем занозу колупать. Шаем полка из бань криком. Выкинь! Всё вот это крутит клип. Крахоборы крох впопых. Вывих так уж если бы. Ноги сами принесли на солом подброшенную мякоть. Постлать хоть. Манкой манною. В трюм тюрьмы на мы. За окном океан. Свободный берег рабов. Сто тонн громада мерцала и Нью-Амстердам. Нотр Дам от тот не то Париж, айто и к Риге ближе. Учить бы Атлас с учителкой. Контурные линии паутин натягивать. Аттестат с потугой. Слух медвеж. Акцент стих. Стахановская поступь. В том и творчество радений щит. Ножкой присказку. Два умножить. Три сложить. Забулыжить цокот ранью. Гой еси стихий не спросишь. Вдоль да поперек крученым. Медленным. Взвием. Мир праху их. Забубеньким бесёнком. Нос по крынкам гласностью. Для ясности.
В этом здании работал, болик колик в пузе нажил. От ужимок кыть язвлёный ректор флёровый шалфей. С позный ранок при эфесе, при папахе бересклета, дуродубый сыть ярёный. Царств неспознанное племя, мыта времени нагое. Неб жалели так врагу ли. Отзубря обули честью шнапса двести, кич рукое, и такое в своём роде, в каждом слое суть сословий. Русь нагая. Мокрым в баню. Зло чужих тоску не ранит. Их затей, нам поперх шеи, шву лахудрую румянит. Манят званиями чуда, привилегии мочала и коллегий одичалых торжество лоснящих мыл. Каб ты в них не был. Пеной в задь. Рву рублёную ругальки бурем дразным плеч не жал. Двинул пудым пуд-кулаком, что на кон. Горьким глотом пилюль сплюнуть, в рёбра сунуть. Серый мрак дождя накрыл нас. Черней тропы не увидать. Ковров дорожку серафимых крыл. Интриг она и подстановок, ловушек ям, сюрпризов жучащих нещадно из мрака гойиных видений. Апофеоз чумы толпою черепов поверх пустынь попон.
Какое вызнать времечко такое. Когда бы и. Пусть крутятся в планет сумятиц бобыли. А мне б и спятить, коль не снитца. Земли распаханной страниц. Из конопляных семечек и обмолот молот серпою остужает. Пусть свист пичуг медвяных трав не запужает. Обыденное жалит и злыдин свежая чешуй на солнце холодна. Каб не колодезной вода Чиченой-Ицца раскатится. Головушкам колодушки не поклонится повинного меча. И луидор, что нищий, по миру катует. Ату его, ату! Не в ту серьгу и ухо попадает, мыс Бурь и Горний Светом обходя. Как не быть бы переходом даты дня. Так могут многое отнять. Опять.
Невнятней полумраки теней в призраках Европ. На удилищах узлые суставы и поплавки на плоскостопых тучах ставлены искрою молнии. Мелькнёт ли, клейкая уклей, плотвою окуня бежалого. Рыбачий клёв, щербету плов на рта запиханное локтем. Но вы то хоть? Хлебали лаптем юшку из ухи. Старухи причитаний наговор собору кресным ходом поперёк седому в бороду. Свет маячий очи застил. То в ненастье, а не Настя - ночь гремела в бочки, в банки, в дупла сосен, в дудки бури, ночь под маской истуканки выжгла ляписом лазури, ночь гремела самодуркой, всё к чертям летело, к чёрту, волк, ударен штукатуркой, нёсся плача, пряча морду. Вепрь, муха, всё собранье птиц, повыдернуто с сосен, "Ах, - кричало, - наказанье, этот ветер нам несносен!" В это время, грустно воя шел медведь, слезой накапав, он лицо своё больное нёс на вытянутых лапах."Ночь! - кричал, - Иди ты к шуту, отвяжись, Веельзевулша!" Ночь кричала: "Буду! Буду!" Ну, и ветер тоже дул же - так, скажу, проклятый ветер дул, как будто рвался порох! Вот каков был русский север, где деревья без подпорок.
Нас много. Я - живой и Заболоцкий. Много нас не за горами, за курчавой деревой. Жизни сломанное древо, кустик чахлый на болоте. В кущи нас никто не пустит. Мокрый тёс стопою сложен раскорёженным бревном, то как было-бы давно. Тихим паводком мятеж, злые чары властью теж.
Рук сумятица изрежет травой осок, и вышел срок. Налилась теплом землица, дождевой червяк заползал и раденьем рук непозно в точку семечко садится. Серых птах большие крылья тенью скрыли золотых соломок линьи. Буски глаз миры помыли, фью - сказали, проморзянив и усы кота дразня. Но наказан жук, разиня, и разжеваный в корзине у гнезда его чехол. В точь его вихор приглажен, сделан шаг недоуменья. Шах.
Начните жертвовать людьми, они в любви. Но в негоженье пепелищ на зависти обид их дамый вид, когда в них пыл не сбит. Курчавая кожань их ржой изъест, как негашеной извести ладонь. Не заслонить сумятиц сумрак когда их сунет ненароком за порог. И им бы рог и так не дали, каб вы в медалях не видали. Они витают на неделе, и пухлых тел не тает абрис. Борись ресниц, зажмурив невзначаи. От одичаниев обычаи нечаем смысл. И запросто, закон об умозрителях любезных... Что пить томатный сок полезным. Скрижали сумерек погод стяжали за корогодом очередь толпу. Как будто-бы их кто толкнул. Залить маслёнку в полудрёме плавить подшипник ржавый. Молодцеватых в старых баб похожих мужиков в подшитых и слежалых пальто рубах наружу курток. В щеках варёнкой модного базара та побежалось что им сказала с горла залить пунцовые подсолным маслом. Оливки-те для сливок общества за изгородь талон жердей зайти сумятицы сумее. Так мы умеем, в блестящем разводой узореях, в щель дверь щеколдою узреть. До обомлее грудей белых слива молока, в крутые боки роги мать, что мыт некормленых телят, где сеем сдутая трава, тошнее торфых чернозёмов. То и до тошноты нас тронет асфальтом треленый трамвай. И буря поднялася в мае.
Слова наружу. Обиходом средств и инструментов, и всё что создано, быть может, осторожным. Из разнообразиев больных и шумных штрихов и звуков всех сломанных, нарушенных, запутанных узлов, на слом тумана и дождя, посбитых, содранных, шершавых кож и глянца скул, и мил и злой. Мой человек наружу сердцем, его изнанка в зеркале мерцаний на бликах блик. Каустика и жгучка, пушистый зайчик, надежд светлейшее пятно. Его о том мы ликом просим бога Господи: освободи. Листок, закутанный чешуйкой, что войско Шуйского у стен Кремля. В упор горбатые увежданные дали. Незнамых здоровей непосланный привет. В фетр ветр.
Цель близка у виска пулею мимо, голубою невыносимой скачущей краской рыскает риском. Так и в конверте наклеенной маркой Бутана пахучею розой все знакомые знаками враки. Выйдут роки за глаза из сору дома дым конопаченым срубом Врубеля. Если б не дюбеля об стен железобетон по кром шляп лопнувшею перепонкой. Вот когда рвётся витая пенька тонкой о небритую бороду амбарного сторожа. Лишь однажды яснее внезапенья линии чертят колёса судьбы на коришневом пальце сгорбленным в поле. Всевечным примирением сны далёких пустынь о нашей сосне, что страдает о пальме. Вельми слова из уяснений плод в полуоткрытый рот кривым стволом по горлу ятаганом. Прицелится наганом, златую цепь срывая с дуба. Как Пушкин до суда.
На правый и небесный возмя мя. Да не каждый на мокушке севера кружится, в коем дух изустится. Изыди Родины любимое кресало. И бремя вод остуди. Отыди. Да ниспослы ловцы явлей. Иж премудр тропарь Духа свята. Ибо точит вся пророчия. Даж некнижные мудрости научая.
Сопрестольно единосушнее утешение Отца и Сына. Да как быть с ними? Приидом в мир. Исходя и почивая безсмертным свято. Каб не ветры всточь. Вентузо дерзостный столпотворения языц. Безглас мучение душ наших. Да ниспошли согласие обнов, как Ноя нов. Как быть бы в истине умом. И знать бы адрес, не надо б звать, толпится невзначаем. Зачем в оковах вечные престолы, как двойки в школе. Штормит на девять баллов, а не пять, и на двенадцать трясёт опять. На эпициклике и в афтерштоках.
Пойти напится штоли, как свет в конце увидеть штольни? Междуметием умнеть бы. Расцвела на Вятке взятка. Пчёл Ярилиных помаза истукана чурбака. В брат махоркиный кисет по Руси, когда в поход и в ненастье, коль в охотку. В страстях природы жизнь моя. Вивальди в дождь струил меня в потоке бурунно-пенном. И как всему бывает время грозою виртуозой. За иза озер орсюр. Аура руссер. От среднего до шторма сильного покровы снежные бегут в залив. Сгоняет сон и звон вечерний в нём. Навалится медведен оз винд компьютерная Калифорния. И склянки капли холодны и терпкой камфоры в которых клавиш убегающих скольжеье. Скажи мне? И в любви горнил услад не мёд. Горыня горга то и тогда карга не горда. А счастье горбит дни удач, как сом усачь плеснувший омута.
Тогда поймут, когда каймут. Каймана кане. Кане-ge ахио-хио. Вихрь, смерч, что конь на штопоре. Канара сиро карабура. Ячменный злой на на стену бури яман шегор. Калема, ра-де-маре. Прибой у дальних берегов страны разбившейся дакарором у болгара. Изустит серафим солёным дончаком. Кончак тоскует. Дрянная мокредь мочит дерева. И нету мочи вглядется в очи. Туманный вый вэйми Воннегута, что курта Куртка прячет стыд. Гар гуру кюлек ист глаза. Сухого дыма аглыка веет. Весной и оспой. Что тот мне полонез. И свежий воздух бесполезен. По черепу карабкается Арарат. Червь карапуз мельтем на дынной корке. Палачь в лицо стреляет Хорхе. Парламент подвержен порке.
Их слова позволенная роскошь. Меж зёрен хлебный мякиш. Вам, вы, согласием сотрясный мозг, не в деле сплюнут карабаем коряча. Не двух, а десять молний слоят кровей остой зазреньем подозренья. Обить глаголем гласный слог одесьем позную овамо. Пожалуй, абие! Отждать убитого упадую тягу и в духе отлетевшую изцеловать свободу. Приидите державу сокрушая смерти. Зовущи плотии содетеля спасая. Биен был крест гвождяяма ес тая, как разлетающая стая перстов моленья перелётами челу в молчании молитв. Политики палитра растворена на нравственности обояньи. И воспитание разбойнику мура и рай.
Чей тоньше слух стихов канон. Тья вкупе власть на выну глосса. Кто прокурору задаёт вопросы? Он опрокинет псалмы Давида. И проскомидия прокимен для всех театр. Лишь гульден Дании и тысяча тюльпанов у лепестка тюрьма. Дун дум и дух зор. Дюз винд на взлёте восстанием накручивает нервы цветущих роз. Могил и тишины гнетущей.
Цветеньем мяты клятва.
Будь, чтобы врагам проклятье. Да коих их ужалившая дура. Из ура сурьмяных бровей в испуге страха. Так будт бы старухам снится весталки полушаль. В чём держится душа, того низгни мерязями забвенья. Вем внегда.
И когда уйдут дни. Не позовёшь, не крикнешь. И Мишыным молись умишком. Продолжатся иные единения налоговых инспекций. Не об специях бы печься, до живу жиру открытьем съезда. Так свежим кажется на срезе определение избратся депутатом. Как хочется за то и сё бы братся контролем арбитражным. Да зор надзор семипалатинскими няней населений. В том генералий встреч восходящих линий, первая и миленькая, маршальско-демократическая перемена переговоров. Визит в Европу обозревателем ускоренного раунда. То правда браунинга, лазоревый зазор над кромкою обреза урезанного дула. Куда его вела, в том жале нету яда. Наградой орден на обыск. В том ссыльный сыск, по ком и строчки нет на перекладине креста.
Цветеньем мяты клятва.
Читай рапсодию пока посодят, отымут имя крестьем воскреся. Еси еся! Доброт образ зрака. Не зря в устилье сильных изнеможе. Нем же? Каб сильного лежачего не били, то и в могиле можах якож. Свет присносущн. Изустит наущаями пререко зане. Без наказания не жить и в жите сенцам не стоять слугой на босу ногу карамыслом. Без тех бы Слов и жизнь обрыдла. Истлен живот. А на тебе! Господье уготова. В поковах конь истерзанный седлом ударит искрой в степу полымой. Река взойдёт полыной сфера-голубою гладью. Морщин загладью. Заповедою сыновей. Вем их мир вещ. Не за рухлядью гонятся вещи, за тобой. Судьбиночкой долготерпенья. Жить среди людей и горе, и смешно. Среди народа живут правители в слезах печали и радости забвенья. То их говенье. Отсюда и гоненья иных инако.
Вы, башка чинить долж будете-будете. Так чё хлебаем, из-под не из-под крана ли? А на хрена? Гражданки, дорогие. Экспресс ли вашего пузенька на живота отшибленного банка. Вода на выню абие крамоло. Потоп на Ллойда страхового мурла, крупы крупнейшего на манку. Ландшафт на эшафоте. В усах усадь ба. Ба! Квартир. О, женщины, близняшки буйствия мужчин. Вы чем рискуете? На одного и тяжкою бродяг. А как вы аудитору кривляете ужимки позвоночных сочленений. Каудильо фирма фермеру в кишки. Нишкни шунен. Ромеро бутякиро.
Подумать, так и царя богаче Кира. Полмира на двоих. И на твоих плечах скорлупых в зависти соглазья. Что звёзд найти согласья, на чёрных углях пеплами седин. Всё бог един. Хоть трижды на кон. Злодеенное не сыскать содейство. И тенью рухнувшего дерева не измолить. В солнце лучей горечи расколотых песчин шейх забытья загадывает харматан. Его капкан петлёю каравана избелит кости зодиаких троп. А им казатся, как змей касатся вещих ведьм. Так ведь. Нужда заставит. На всех почтовых станциях расставить гоньбу ямскую. Пусть Русь тоскует. Гнезда не вьёт кукушка, и славянина сны распишет Пушкин. Однакий день оглашен не крещёным и их еретики в язычниках сполымут.
В ритмо битвах счастье битлов. Азарт и кайф. И вести, приходящие с Азор в журнале "Лайф". Ты меня не обижай. На той шамана горе Вижай. И я молю в грозу и дождь. Нам даждь... Ин зык имать. Канархия молебна речитата. Испроверзати ирмос хлебом весовым. Кап-кап на розы лепесток слезою. Начаяти кумира веры сотворя стезёю беглой. Из цань цзы веня тысячесловия установленьем олаферным. Наград оброк пожалованный на угощенье. Аз айр мытает мщеньем. Подшипник полетел, как кот вчерашний унёсший птицу со двора. Ибн троесловием сань цзы цзыняя. Пусть на себя пеняет. И нас не потеряют отроки богов.
Итак, со всех боков и рёбра жмут. Хозяином играя с девкой в жмурки. Корсет узлом завязанный в банты морским и мёртвым. Любовь всегда бывает вёрткой, да тех корост не открутить отвёрткой. На той и гаек разводных ключи. Контракт загашенный свечёю искры упавшей на моторе. Вчерашним дни пикетами зашторив не в шторм дак в штиль. Пассат мурзат и цизу скорогодил муссон юго-восточный. У флейты звуки водосточны каурой медью заспанной щеки. Пегчи румяна девой риса русой. Каб не в судьбе котомкой вор-время не забралось с голода. Язык распросом виным покоян в отверзы усты господу сретеньем. Ни тени славы шрамом на лице. Полезьем дарым безны пуст. Приидом матери гутарым.
Когда горят глаза, тогда сгорят. Хеллоу! Из многих странных словарей в попых стирание желаний. У! Чардаш однобоким Штраусом тоску вальсует. Не поминая беса всуе. В суете земли из звёзд. По маленькой, по самой, по нотке тонюсе паутин. Сияньем шёлка всполох полюс. Так градусом кипит вода от жажды. И нас однажды в блаженстве чаши испитой терзаями заблудят. В искусанные губы солнце не глядит. Меч костр. Я, так давно не видел мамы. Труба зовёт - труба зовёт. На завет приветом ветру. А поутру ревущих зорь росы не видеть головы косы упавшей с плеч долой. Тогда домой, когда немой на простынь белую босую. Ты не остынь кровинка капля алая. Несу Я.
Во сне ли сна не видеть бездны. Берёз ли бледной трезвости. Й, еха! С глубин пуляя жерлом пушек. Лавина ушла запетляями обсидиановых стёкол. Смекай прищюями Галилеяниных подзорых телескопов. Шлепка губами тайн космогонических пустынь. Пусти ось хладный повёрнутых обсервер. Джантар Мантар Джайпура плато Малвы, как Тельпоиз, Махала-Хава. Молва высиживает Брахмы яйца в Гнезде ветров. А, я, Петров технолог дров кую из глаза в бровъ Гефесту шпоры. И не зашторить ставни, худые коуи не младых лад спасут жены. Жени, но только без меня. Что толку? Когда в полку трубач погиб. Он звука знамени спасённая сутьба. Архангел воли века не видать. И дать бы взять, когда бы зять и мужу нос обрезала, а наростила. Изливы, ох, язвивы. Ну, что ж ты так такое это. Как эхо вёсн токует летом. Повин покаян.
И нищета знакома мне. Да в ней ли прок. Тогда оброк. И, грудь моя белая сеточка. Так что в ушко игольное вдёрнутой ниточкой. Закрома за края голубого платочка мне слезинки дождя подождав зорю зорую вышьет на память. И как боли ушедшей найти её нет. Скифский меч, мой земляк, за темляк к Ветровой горе приторочен. Киев к прочерку прочим. Нас века не порочат и жаления, будущим нет. И снести, что ломбард пешему, нечем. То терпение твёрдым рассыпется в прах, когда друг у могилы бросает в паях.
Клубы дыма дорог и пылят поперхая поля. Вуа-ля. Как бы не было вечным, а уйдёт пересменщик и дети крючёк на безмене, отодвинут на взвес. Босым рос. Тоя Рус! Обучая, латинским взрыя эха искапавших доз сто глубокого оз. Семипалатинска. Посто и, на почте пославшего пошлина, не бодаться до иска. Пабиска и Иса.
Кто свиньее, ли искра-победа? А вернее, берЛАГА машина лети, ты, лети-лети моя машина, ой, как много крутится колос. Зерно плевелов племя. Любимички чавелы. Лепестков раскрошенные пчёлы. Аравийских девиц внемле. Горест рослые злосчастья. Солнц объялей ибо душ ей твои. Мой миндаль пирожных мягче потому. С Альсидорой осторожней Дульсинеева амура. Плач горюе целомудрым чарам колдовским вовек светилом заходящим. Тимбрий Феб стрелок и врач, кувшинов превращатель. Изба гончарная. Младая глин нагорная нага. Цо шудра. Каб не баловень из углей головни. Моли о мол, разбегом волн. То доля. Наждачки вытянутые линии. Обжечь и не обжечься. Горошинам горшочек.
Лица забывчивого Мышкин князь. Сим бо грамота, еже грамота. Книжны греки грамматик, не тик фюрера сталинградский. Сии два погибоша аки обри. Дитмар драх великим градом в повоз возить омнибус бонис (omnibus bonis) аффлюентем (affluentem). Богатство благ во изобиль. В Россию ввозиль. Страна дураков, но в ней нет дераков. Мореходцы князя в мирном намерении их без сомнения. Купцы разбойники и девы непорочны. И серебро и золото меха отточивает. Деньгуе куны. Зверь белок куниц. Не падать ниц мордками лоскутя. Во клейм кюлейн на целые на кожи. В обиду рожи грек меч россиян в пять литр сереб. Номисм, солиды, шляги гривн козар. На тобазар Азарувать. Молву и славу зарывать. Нежели разума способии успех. В Успень собора хреститати. Амена бога Гора. А ин был, Тот - письма и мудрости считальщик.
Скиталица любви. Внемли удачу. То, чу! Пал звук. Безотраден мой путь... мне некого больше... среди мрачных равнин,... но память мне будит минувшее вновь. Всё было... и вечно со мной.
Да, княжая дочь, во татарском плену. Крупеничка! Поле закрываное медозноем отчаянья. Наянья вем златоструим ширшинечком у крыльца дум. Таковый обет бозе весть. Урож гречих создева благ. Несть вышна велий селений суть. Батюшка Дон лелеем люб земель внемля.
Истина прележ сердием нрава лествиц утвержа. Вежи вежда! Пребыв таков. Измянута соль свету мира. Юлия. Евграфовна. Отца бабка Мамонтова по удаловой линии. Судьбу времён не изменить. Слеза улыбок в гибели вер Семиречий. Инд дел удел. Улла Баха. Наречий изъясненье разности в языцах. Ратмира Нестор буб словесность. Искусства равные свободны. Одни усмары усмари. Родны.
Смотрите, кто пришел! Мэтью письмо Набоков и Саша Соколов... и Александрыч Пригов, да так хирург в дыму разжаренного боя мулетой милосердия пронзае боль. Мученики твои, Господи, того кропами, спаси души наша. Из имени, Рудаша, не сласти каша помянин единомыслия утверди. Славянин источь до днесь неоскудно почерпающе. Из расставания любви предел нет в том расстоянии. Сберечь умей. Ум. За усмешкой чувства горечи. Из тех речей ручьи дорог судьбы с тобой.
Скажи. Аж мы с тобой до одиночества. Поверь экстазу истинной. Неслышимой. Мученик ты мой. Ага. Мухтар. Избран и почитаем. Краток. Реченный языком силы, и открытое. В кой суть одеждой краткости дана. Совет она. Лист престол. Как договор об стол. Дворянской столбовою. А когда покою нет тиунам. Шалит иная инда. Борзоба мордка. Камень бел булыгает загородкой. Ставор двор плутает монастырь. Москва настырная.
Шум о звук благает лист. Выстревка. Дитю Игореву об древу. Ревмя реветь. Каб не капал навет о канитель. И деверь петел со петел. Удар о тел плоская плащаница. На тех, на лицах лик велик. Марать молицца по ирод убиенных. Вбыл бых. От грозен грузный час шаля. Застав уставнится в челнок не туей ли, не занозится. Цепляют цевки зор зенницу. О вывет виц варёных сорока. До срока бы и поперёк ловца ловеек. Что может быть. Бым дыма спозна. К им моя созна. Со сна не созла. Заглад умехая кумеша. Что ноша собая не жна. За быро дугая пожна. Стерна укосая в особи. Отава росая над ней. Словес вопросы. Низгаями бредущая толпа.
Об дня ли полдень, икий инвалид, о кромлех канет. Призракий сует пазирик. Узор, заглаженный в целуях. Что я суюсь? В плоская мисок чаще. Завниц убогая прилавка, на беге толких переходов. Игла у стога Днепром стогнет. Курантов буем. Задуют огные гласы. Бореем борзым окна стянет. Так стяги тямают до пола. До бесполого ЦэКа. Чека щека травой у дома. Озорекает утро. Дай тожно! Сё можно. Мозга истра. Шаловливая калит у изголовых ног. Огом могим чёрмный кра. Во цепи маки хлеба.
Иконостав. Роман куваев и скрынник. Тебе ли мня карать и милосердить. Из тысяч лет пол ста неполных. И их как бы упомнить. На дне святые помянин. Амена имени Шегор храбрыя змея шелковую гриву. Водою иву наплеская звёзд. Летящей крылья бездне полымой. Смотри!
Поныне зернь чурается копыт. Испытанных росою торных зодиаков. Однако, честь и дня на полдень посохом стучит. Молчи минута старая, злодея мать, кручина плакая печали. Не за твой ли бисера в очах таящий танец трясовниц? Лугам насмешка листьями лучей, когда и он ничей. Лобзанья поцелуй подброшенный в удачуэху. Смех смехом, а любовь злодея заплетает в косу жгучу. И кто-то говорит, что он не шутит. Чей НЛО летит?
От рам Христа да сердобобыли в зачи, оплыли дам получъ. На полукровну плодь тщедушьем чад. Исчади партбагети натерпишся. Любви обильница, венчанья вежды вем. Кож портупа не с красный пуп сорвать. Цветка на счастье сухим лепестком. Не всё с руки под дланью далей. Тои на шорохе медалей шёлка кровь. По ком бед ком огулом звонари.
Велием велик лик Таруссой русою соборника. Войной поморника с пингвина. Норд юза изая вертвинда. Кандлёй Конармии кадыкой. Когда и сабель тыкая богардой гритой. Гюрза. Беречь от ската юзы. Вертлюзы флюгера уставы в поставах. Наряд морской завдуленный метелем суховеим. Что станет им и с дело. Гусем с плеч и рук долой. Изглазой истинной правдает. Когда бодает. Тужие бороды кольцом о пояс. Ясырь.
Ты, будешь вечно, неизменная, в душе измученной...моей. Умру ли я? И над могилой Россий оплаких лаксаманов. В путь буйных брошенных коней и тропых зодиаков. Из их однаких, не одиноких. И, ранга первого на всех. Колчак их. Званий разных трезвостью судьбы. Один в один торпедой спущенной на "товсь!" Как гусь зажаренный готовсь ко дну, ко сну Маринески Густлов. Улов иной со шпилей звёзд. Берёз трезвее раскачаный ветер. То ты хоть с кем?
У власть предержащей нумизматы Манхэттен Банк Чейз. Он чей? Инфокиш проскинтарий. С ним не поспоришь. И дня, ни раннего, ни йёт поступишь преходящим. Как всё нам это подходящим. Когда б не скорый Москоу-Пекин. О ком пегчись? Митрополичьим Варлаам Данилам. Не тот ли он собор Исакий и Собака суда реформы Грозного Ивана? Вот имени его Максима Грека из Варягов. Раис Максимовных бесплодая печаль, Казань восставшая на списках. Не слишком, бате, видишь сам до меня, еслии на ныне скорби, беде, печали, и напасти ума на памяти не помню.
Изволи грех изыдинам торжать. Яко ли ба аки. Как союзать как бы. В обвине кать былая заплутала. Тогда б и мать меня от холода не кутала. Когда б правой десь и левую цицу не путал. А ловил. Лавью.
У тал ли ив и чёлн в бегляни струй. К костру спадают звёзды плутаньем устав. Небес курсив в заставках книг. В гласах ли отрока брен миг? Прельщением. Как от неё уйти? Свидетелем уликим.