Когда над площадкой перед гротом появилась голова в заиндевевшем колпаке, и даже через защитные очки стало видно выражение глаз альпиниста, я впервые подумал, что со всей этой импровизацией я, кажется, сильно перемудрил. Впрочем, 'подумал' - это не совсем то, что было на самом деле. На самом деле я ощутил собственной кожей, упрятанной под тонким слоем горного костюма, задрапированного привычным глазу местного населения альпинистским снаряжением, что первое побуждение не всегда бывает самым верным. В тот момент я очень ясно и чрезвычайно выпукло прочувствовал, насколько цейтнот, оказывается, штука подлая, и до добра не доводящая.
Однако деваться было уже некуда. Глаза, едва помещающиеся в альпинистских очках, вот они - тут. Я, сидящий возле костерка, тоже тут, и времени на то, чтобы исчезнув отсюда всё переиграть, у меня уже нет. Что называется - насветился.
Без всякой подсказки я понял, что надо срочно выкручиваться. И ещё, опять же без какой либо подсказки, я понял, что делать это придется, импровизируя по доброму старинному рецепту: - 'Куда кривая вывезет'.
'Чёртовы фильтры, - в сердцах подумал я, разглядывая заиндевелого гостя, - как же не вовремя они сдохли'.
Паре, шедшей в связке по скале, оставалось примерно минут двадцать пути до грота, в котором я сейчас гордо восседал, когда весь его наполнили запахи, в принципе невозможные в горах на такой высоте.
Давыдыч, исполнявший сегодня обязанности кухонного мужика, решил побаловать нас жареной картошечкой, приготовленной с дымком костра на настоящей, антикварной, из Женькиных запасов, сковороде. Он, оказывается, потихоньку от нас даже дровишек припас на такой случай. Просто уговорил начальника очередной археологической группы, и тот прихватил с собой пару вязанок. И это, надо отдать мужеству начальника должное, был своего рода подвиг, поскольку в капсуле ему пришлось сидеть на этих самых вязанках, и вся его группа потешалась над ним, отпуская едкие замечания по поводу собаки на дровах, не забывая добавлять прочие, совсем неуместные по отношению к начальству, шуточки. Правда, и он в долгу не остался, пообещав, когда прибудут на место, отыграться и скормить всех без исключения местным тираннозаврам.
По этому поводу, пока шла дозарядка капсулы, а группа отдыхала и заправлялась на нашей кухне, у них только и было разговоров, что неплохо бы выяснить, кого сожрут первым, и составил ли уже начальник список? Или он будет импровизировать, и просто вылавливать их по одному? Начиная, разумеется, с тех, кто послабее и бегает помедленней.
Мы, с Женькой, в это время были заняты капсулой, и до чего они там договорились так и не узнали. Потом мы их отправили разбираться со своими 'заврами', а Давыдыч занялся картошечкой, обещая нам впечатления незабываемые. Он, кстати, и не подозревал, насколько близок был к истине относительно незабываемых впечатлений.
Когда обещанное лакомство подходило к полной готовности, мы, надо признать, тоже были уже почти 'готовы' потому, что аромат, сдобренный настоящим дровяным огнём, и настоящим дровяным же дымком, плыл по ангару и будоражил ноздри.... М-м-м....
Вот именно в этот момент, не раньше и не позже, совершенно неожиданно сдохли фильтры. И сдохли они именно тогда, когда местным альпинистам до грота, где они, с места не сойти, запланировали стоянку, оставались те самые пресловутые двадцать минут. Может даже меньше.
И всё было бы хорошо, и всё было бы прекрасно, и ребята эти прошли бы свой маршрут, совершенно не догадываясь, что азартно вколачивают свои крючья едва ли не в наши затылки, как делал это до них не один десяток таких же энтузиастов, но - кто бы мог подумать?
А никто бы и не мог подумать. Я это точно знаю. Никто бы не мог подумать, что фильтры вообще умеют отказывать. На моей памяти такого не было вообще. А эти... взяли, и сдохли. И небольшой грот, время от времени служивший нам чем-то вроде прогулочного балкона, наполнился ароматом костерка, кипящего масла, и картофеля, жарящегося в этом масле.
Когда физиономия Давыдыча высветилась на мониторе операторской, и глядя на нас страшными глазами, сообщила это жуткое известие, мы с Женькой тупо посмотрели друг на друга, на монитор, снова друг на друга, и в один голос спросили: 'Какие фильтры?'.
'Вы что, совсем обалдели? - Свирепо зашипел на нас Давыдыч. - Те самые! Наши фильтры! Там сейчас не грот, там ресторан высокогорный! Точка общепитовская!'.
'Где только слов таких набрался? - Помнится, подумал я. - По антиквариату у нас Женька специалист'.
Но тут, наконец, до нас дошёл смысл происшедшего, и мы с Женькой снова переглянулись, пытаясь сообразить, что и как надо делать, и куда именно кидаться?
На ремонт времени нет, это ясно даже идиоту. Там получасом не обойдёшься. Часом, впрочем, тоже, да и запах этот, штука стойкая. Вентилировать? Куда? Внутрь - не получится. Наружу? Вот наружу уже, наверное, и не надо. Альпинисты, поди, носами водят, пытаясь понять, откуда это в кристальном горном воздухе ароматы подобные завелись.
Надо признать, что двадцать минут по горизонтали, это далеко не один и тот же метраж, что двадцать минут по вертикали. В общем, не до вентиляции уже. Осталась только маскировка. А как? Джина посадить, с лампой медной? Или кого-нибудь в шкуру обрядить, да заставить руками махать, авось, с перепугу, ребятам не до ароматов будет? Если только ледорубами кидаться начнут? Или рванут, коли нервы не в порядке, в направлении неизвестном. Спасай потом, в ту же шкуру обрядившись. Нет, не подходит. Надо что-то другое.
Вот тут меня чёрт и дёрнул. Цейтнот - вот что меня сгубило. Если бы времени было чуть больше, я бы смог сообразить, что в веке двадцатом нормальные люди с дровами в горы не ходят. Это в нашем веке заказать дровишек под шашлычок можно куда угодно, с доставкой проблем не будет. Сам же, хочешь - ползи по склону на руках, если адреналин нужен, хочешь - на платформе, если ветер свежий по нраву, а хочешь - с комфортом, в мягком кресле. На выбор. И любуйся красотами под аромат дымка и жаркого.
В общем, гаркнул я: 'Ребята! Спокойно! Сейчас мы изобразим путника на привале, угостим измотанных альпинистов картошечкой, и отправим их с миром дальше к вершине. И вся проблема!'.
И ведь послушали меня, дурака! Кинулись организовывать стоянку доисторического путешественника, сковороду не забыли, треногу поставили, кресло, слава Богу, не припёрли.
Я же в это время метался по складу, выбирая снаряжение, соответствующее времени, в котором мы находились. Не мог же я явиться в тонюсеньком термокостюме перед людьми, понятия не имеющими, что это такое, и как в этой плёнке можно выдержать приличный мороз.
Уже полностью одевшись, я обнаружил, что нет ни одной нормальной альпинистской шапки. То есть - вообще ни одной. Выяснять куда их все подевали, времени уже не оставалось, и я рванулся в Женькину комнату, вспомнив, что там на стене висит самый, что ни наесть настоящий, треух, как раз из двадцатого века.
Женька, увидев его на мне, от возмущения задохнулся так, что аж чуть в пропасть не навернулся, угрожая жизни пыхтевших там альпинистов. Я показал ему кулак и свирепо ткнул пальцем в глубину грота. Он состроил жуткую рожу, но возражать не стал, звуки в горах очень уж хорошо разносятся, и быстренько исчез за куском скалы, мягко закрывшим дверь в ангар.
Костёр уютно потрескивал, я дожидался явления гостей, и, помешивая картошку, соображал в каком ключе вести светскую беседу, как вдруг вспомнил, что совершенно не знаю на каком именно языке с ними надо общаться.
- Жень. - Тихо позвал я. - Кто эти ребята?
- Альпинисты, по-моему. - Прозвучало у меня в ухе.
- Я догадываюсь, что не садоводы. - Свирепо прошипел я. - Кто они по национальности?
- Ой, не знаю. - Задумчиво проговорил Женька. - Визиток не предъявляли. Общаются на староанглийском.
- Как ты думаешь, русский они понимают?
- Представления не имею. А почему именно русский? Ты что, кроме родного все языки позабывал? Так они и твой родной не очень-то поймут.
- Ты в своём антиквариате хоть что-нибудь смыслишь? - Ядовито прошептал я, соображая, сколько времени у меня осталось до торжественной встречи отважных горнопроходимцев. Или - горнопроходцев? - Реликвия твоя прямиком из России происходит. Я сильно сомневаюсь, что эти ребята слепые.
- Ещё сильней я сомневаюсь, что они - антиквары. - Хмыкнул Женька.
- Правильно сомневаешься. - Согласился я. - Тем более что для них это не старина седая. Для них это утилитарная вещь из их же эпохи.
- Вот ты сейчас с ними всё и обсудишь. - Всё так же насмешливо успокоил меня Женька. - Они уже на подходе. Между прочим, носами по сторонам ворочают, и физиономии при этом странные делают.
- Ничего. - Весьма самоуверенно заявил я. - Сейчас мы их покормим, и будет полный порядок. У меня уже всё готово.
Я ждал гостей, время от времени помешивая в сковороде, и был весьма доволен собственной находчивостью.
Доволен, впрочем, я был ровно до того момента, пока над краем площадки не появилась голова первого гостя.
А вот когда на фоне ослепительной синевы появились очки, до краёв заполненные глазами, очень медленно, как в тягучем липком сне, я начал осознавать, в какую же лужу сел с этой своей дурацкой идеей: для маскировки покормить усталых путников. Главное, переиграть ничего уже нельзя, а как выпутываться, совсем неизвестно.
А что прикажете? Быстренько затоптать костерок, и со сковородой под мышкой нестись в глубь грота, вопя на ходу: 'Сезам откройся!'? Или, схватив в охапку проклятый костёр, махнуть над головой обалдевшего восходителя прямо в пропасть? Вариант, конечно. Не лучше других, впрочем. Хотя - нет. Немного лучше других. Парень решит, что вся эта муть ему пригрезилась по причине жуткой усталости. Да ещё и второму рассказывать не станет. Так. На всякий случай.
И опять цейтнот проклятый. Нужно действовать, нужно что-то предпринимать, а меня заколодило так, что я просто тупо смотрю в эти очки и глупейшим образом улыбаюсь самой радушной улыбкой, на какую способен в подобной ситуации. В самом деле, не могу же я прыгать во все четыре стороны разом.
В общем, я остался сидеть так, словно проходил тут мимо, да и решил устроить небольшой привал, подумаешь, какое дело. А тут гости приползли по скале, надо же ребят покормить, скала-то крутая, сил много требуется. Идиотизм, разумеется, а что делать? Груздем я уже назвался, хочешь, не хочешь, а кузов вот он - стоит, и ждёт, когда я в него полезу.
Голова, появившаяся над площадкой, застыла, словно упёрлась в стену, и несколько долгих мгновений разглядывала меня огромными немигающими глазами, потом посмотрела вниз, что-то сообщив зияющей там пропасти, и появилась снова, вытягивая за собой туловище, увешанное крючьями и верёвками.
Я сидел, радушно улыбался из-под треуха и ждал, когда первый вытянет второго на площадку чтобы, как положено в этой эпохе, напоить обоих чаем и угостить картошкой, будь она не ладна, дабы не водили носами по гроту, выясняя откуда так аппетитно пахнет в этой поднебесной обители.
Ребята, наблюдавшие эту жуткую сцену на мониторах, наверное умирали, глядя как я жестами приглашаю совершенно обалдевших людей к огню, и, спасая ситуацию, налаживаю контакт с ошалевшими восходителями.
Шедший в связке первым, с недобрым видом оглядел меня, словно к чему-то примеряясь, и осторожно спросил:
- Кто вы, чёрт возьми, такой?
'Да, Женька прав, - подумал я - это действительно староанглийский. Хорошо. Языковой контакт мне сейчас противопоказан начисто. Не дай Бог, они русский знают, тогда будет плохо. Тогда придётся из себя совсем уж идиота изображать'.
- Что? - Спросил я по-русски. - Я вас не понял.
- Что он сказал? - Поинтересовался второй альпинист, высовываясь из-под руки своего напарника.
- Сам не знаю. - Ответил тот. - Похоже, он нормального языка не понимает.
- Откуда он вообще здесь взялся? - Второй всё-таки прорвался из-за выстроенной первым баррикады, свалил к стене рюкзак, и протянул руки к огню, рассматривая сковороду так, словно та собиралась его покусать.
- Хотел бы я знать. - Пробормотал первый, и уже обращаясь ко мне, снова поинтересовался: - Кто вы такой, и откуда вы здесь взялись?
- Послушайте. - Облегчённо ответил я, снова изображая на лице радушнейшую улыбку, и делая широкий жест рукой, приглашая гостей к костру. - Я здесь передыхаю и подкрепляюсь перед тем, как продолжить спуск вниз. - Я показал, куда именно собрался спускаться, изобразив при этом пальцами, как именно собираюсь это делать. И не снимая улыбки с лица, стал ждать реакции собеседников.
Мне было очень важно понять, знают ли они русский язык, и если знают, насколько хорошо. Как ни крути, а любой язык живёт и развивается. И меняется при этом. Меняется произношение, меняются акценты, да и слова новые появляются. Пара веков - не шутка. Старорусский я знал хорошо, как и староанглийский, но не настолько хорошо, чтобы обойтись без акцента вообще.
- Нет, английского языка он не понимает. - Первый смотрел на меня, соображая как со мной общаться дальше. - А на каком говорит сам, я никак не пойму. По-моему - он славянин. Майк, ты, кроме английского, какие языки знаешь?
- Язык Сохо. - Пробурчал тот.
- Нет, не подходит. - Возразил первый и, обращаясь ко мне, сказал: - Я, - он приложил ладонь к груди, - Англичанин. - Ты, - он показал пальцем на меня, - кто?
- А-а! - Радостно закивал я. - Англичанин! А я русский. Из России. Как это, по-вашему? А! Фром Раша! Вот: Фром Раша.
Они, не сговариваясь, посмотрели друг на друга, на меня, на костёр, и второй сказал:
- Джон, я не ослышался? Он действительно сказал 'Россия'?
- Нет, Майк, ты не ослышался. Он действительно это сказал.
- Значит он - русский? - Проговорил Майк, совершенно бесцеремонно разглядывая меня. - А откуда он здесь взялся?
- Почём мне знать, откуда он здесь взялся? - Раздражённо ответил Джон, сообразив, что всё ещё стоит в полном снаряжении и сваливая, наконец, с себя рюкзак.
- Слушай, Джонни. - Не унимался Майк. - Ты что-нибудь знаешь о русской группе на этом маршруте?
- Ничего я не знаю. - Ответил тот всё так же раздражённо. - Я знаю только, что эти странные русские всегда лезут по самым сложным маршрутам. А этот, к тому же, еще в одиночку тут разгуливает.
- Может, свяжемся с базовым лагерем, и поинтересуемся, не известно ли чего им?
- А толку? Или ты думаешь, что всё это тебе снится? Или ты думаешь, что вот сейчас ты свяжешься с базовым лагерем, и тебе оттуда пришлют звонок будильника, чтобы ты смог проснуться в своей Лондонской квартире?
- Эти сумасшедшие русские. - Сокрушённо констатировал Майк. - Эти сумасшедшие русские... - Повторил он завершив, наконец, осмотр. - То-то я гляжу на его дикий головной убор, и никак вспомнить не могу, где именно такие видел? Слушай, а звёздочки у него там нет?
- Майк, тут так темно, или у тебя с глазами плохо? - Ядовито поинтересовался Джон. - Какая, к дьяволу, звёздочка? Ты на снаряжение его посмотри.
- Я бы с радостью последовал твоему совету. - Кивнул тот. - Только я никакого снаряжения не вижу. Надеюсь, ты не считаешь снаряжением ту треногу, и дрова, которые этому сумасшедшему не лень было тащить на такую высоту? И вообще, как он в одиночку сюда забрался? Это не небоскрёб в Сити. Это серьёзные горы.
- Вот и спроси у него, - посоветовал Джон, - куда он своего напарника подевал?
Я понял, что пришла пора вмешиваться, пока философские изыскания не завели этих ребят, чёрт знает куда.
С радостной миной на лице я гаркнул:
- Джентльмены! Прошу отведать угощения, и погреться у костра. - И сделал широкий жест рукой.
Жест они поняли, и определение 'джентльмены' - тоже, но физиономия моя им явно не понравилась.
- Слушай, Джонни, - понижая голос, сказал Майк, - похоже, мои предположения насчёт сумасшествия, не далеки от истины. Ты посмотри на его лицо. Оно светится такой радостью, что мне становится не по себе.
- Майк. - Джон тоже понизил голос. - Это же русский. Они же все там, в своей России, немного сумасшедшие. Их вообще понять трудно. Нам, я так понял, предлагают обогреться и подкрепиться. Ты, против?
- Нет. - Ответил Майк задумчиво. - Естественно, я не против, но... - он с прищуром посмотрел на меня, - приглядывать за ним надо. Я не хочу быть его следующим напарником.
- У тебя уже есть напарник. - Успокоил его Джон, присаживаясь к костру. - И внимательны мы будем по очереди.
Было немного забавно, хотя и не совсем этично, слушать их препирания. Как ни крути, а я ведь слушал чужой разговор без ведома самих говорящих. И было в этом всём нечто такое, от чего становилось как-то не по себе. Серьёзные, взрослые люди, десятка явно не робкого, впрочем, другие сюда и не ходят, расценивают меня как приличную потенциальную опасность для собственной жизни. И дурашливость моя только прибавляет им уверенности.
Нет, я, конечно, тоже хорош со своей затеей, не спорю. Шутка глупая. Но всё же - шутка. Я как-то не мог предположить, что в связи с ней могут родиться подобные ассоциации.
Мы сидели возле костра, поглощали ароматную жареность, и аккуратно наблюдали друг за другом. Я из любопытства, гости из разумной предосторожности. Разговор не клеился даже между ними, а уж между нами он склеиться не мог в принципе. Но и без невозможного разговора в воздухе явственно ощущалась прогрессивно растущая напряжённость. Первый шок от встречи прошёл, появилось время, пока челюсти работают, для некого подобия анализа, или анализа, без некого подобия. В общем, так или иначе, но мрачные мысли в головах моих гостей явно плодились и размножались. Чтобы ощутить это, и психологом не надо было быть. Быстрые взгляды, позы не расслабленные, ноги напружиненные, готовые к прыжку, даже из неудобного положения....
'Здорово я ребят нашорохал, - понял я. - Долго теперь не успокоятся. Уходить, пожалуй, надо. Можно уже. Ну, поговорят они, что отдыхал тут проездом придурковатый русский. Ну, вспомнят, что вместо нормального рациона предпочитал он картошку настолько, что таскал за собой костры со сковородками. И что? Поверит им кто? Ха! Байка альпинистская, не более.
Как, впрочем, и этот запах жареной картошки, больше напугавший именно нас самих, нежели среду окружающую. Ну, унюхали бы они его... и что?
Ни-ч-е-г-о!
Результат тот же. Байка - не более'.
'Кой чёрт, - в сердцах подумал я, - понесло меня в эту авантюру. Жрали бы мы своё лакомство преспокойно недалече от их носов, и в ус не дули бы. И было бы всё нормально. Им, чтобы отыскать наш костерок, не ледорубы - горнопроходческая техника необходима. Не меньше. Поводили бы носами да порешили бы на том, что это галлюцинация высотная, и всё. А я, от большого ума, сижу тут теперь, и Ивана дурака из себя изображаю. Уходить надо....
А как это сделать, не преумножая уже навороченной глупости - непонятно. Друзья эти с меня теперь глаз не спустят, будьте уверены. И оставаться тут долго не резон. Им, в самом деле, отдыхать надо, а какой там отдых, когда под боком маньяк картофельный окопался?
И куда уходить, тоже вопрос! Наверх нельзя, они туда же идут, да и я проинформировал их, пальчиками, что вниз иду. Вниз мне можно, но надо же приличия соблюдать, у меня ни крючьев, ни верёвок. Вбок мне тоже можно. Там небольшой карниз есть. Правда он никуда не ведёт, и без крючьев и верёвок тоже не обойтись, но им это видно не будет'.
- Так, ребята! - Поднимаясь, сказал я, когда сковорода освободилась, и её можно было забрать. - Мне пора возвращаться. Сейчас соберу свои пожитки, и отправлюсь домой. А вы пока, - я показал жестами, - погрейтесь. Дрова я с собой не потащу. Налегке пойду.
'Тебе дверь в ангар открыть?' - Прозвучало в ухе ехидно.
'Попробуй только, убью!', - чуть было не гаркнул я, но вовремя спохватился, хотя ровно никакого значения это теперь уже не имело, даже если мои гости скрывали своё знание русского языка, и поняли бы, чем я грожу скалам безмолвствующим. Ярлык сумасшедшего, облепивший меня с ног до головы, всё стерпит. Собственно я и не был против этого ярлыка. К дуракам и сумасшедшим, как известно, претензий не предъявляют, и легенды о них не слагают. А чего там слагать? Дурак, он дурак и есть. Это я хорошо уяснил ещё в детстве, когда сказки читал. Русские народные. Они, кстати, так и говорят: 'Иван Дурак'. Не просто дурак, а - Дурак. С большой буквы. И все умные, в конце концов, ему проигрывают. Почему? А потому, что он - Дурак.
'Дурак' с большой буквы, это далеко не то же самое, что 'дурак' с буквы маленькой. Это звание. Ранжир. Как у разведчиков. Цель не афишируется, средства не демонстрируются, а глупость, развязывающая умные языки, вот она - на обозрении всеобщем. Любуйтесь. И всерьёз не принимайте. И двигайтесь по дорожке, которую для вас вымостили.
Умные английские джентльмены поняли простую вещь, а именно - встретили в горах Ивана Дурака, а с дурака спроса нет, потому, что он дурак. И никакие странные ароматы уже не в счёт. Легенды о Иване дураке, ползающем по горам с вязанкой дров и мешком картошки, могут сколь угодно долго веселить народ. Но никто их всерьёз не примет. И потом, кому жалко, что народ веселится? Да на здоровье. Польза сплошная. Смех, как известно, жизнь продлевает. И от лишних вопросов уводит.
В общем, сунул я сковороду в рюкзачок, закинул его за спину, огляделся вокруг, проверяя не оставил ли чего ещё после себя, поклонился гостям, едва не уронив треух раритетный, сказал: - 'Ну, ребята, я пошёл'.
И пошёл.... Вниз.
Сам не знаю, почему я это сделал. Нелогично, неправильно, ненормально. Всё понимаю, но... опять он меня дёрнул. Я подумал, что и так насветился со всей этой глупостью - дальше некуда, так почему бы напоследок не соорудить жирную такую точку? Во весь лист. Для большей недостоверности.
'Куда тебя!..', - Взревело у меня в ухе, и, помнится, я ещё подумал, что настучу кое-кому по тыковке, за умышленную порчу слухового нерва.
Гости мои подскочили так, словно на них антигравы нацеплены, и застыли у костра как изваяния, рты только не разинули, глядя как я, совершенно непринуждённо, пошёл на спуск, будто скала, на которой они только что пыхтели, верёвочными лестницами увешана вдоль и поперёк.
Так они и стояли, пока я не исчез, и к краю площадки не подошли, чтобы глянуть, как я там мастерством поблёскиваю. Я специально следил, хватит им терпежу, или всё-таки полюбопытствуют?
Не полюбопытствовали.
За это я их, кстати, очень горячо, хотя и мысленно, поблагодарил. Не пришлось долго на скале болтаться. Вообще-то оно не страшно, но удовольствия от обжигающего физиономию ветерка я как-то не испытывал. Удостоверившись, что горизонт чист, я с облегчением нырнул в люк нижнего ангара, где с меня тут же содрали драгоценный антиквариат и страшным голосом посоветовали больше его не трогать.
На этом эпопея, в общем-то, и закончилась. Без видимых последствий для исторической науки.
Но - не для нас. Нам-то, как раз, даром эта история не обошлась. Скандал был грандиозный. Можно даже сказать - жуткий. Досталось всем. И больше всего, разумеется, мне, как главному 'Ивану'.
Потихоньку, однако, всё утряслось, и жизнь станции вошла в обычную колею. Приём капсулы, зарядка, отправка, снова приём.... Рутина, в общем.
И только время от времени, как особый ритуал, - дымный аромат костра и кипящего в масле картофеля. Ещё - прибаутки. Порой граничащие с бестактностью....