Аннотация: Советская военная угроза - это хорошо сбалансированное знание своего дела и разгильдяйства.
Полигонные игрища 1987 года запомнились тем, что высшее командование решило разнообразить выезд курсантов нашего славного артиллерийского училища на стрельбы. Чьим-то волевым решением курсанты были лишены возможности надеть танковый комбинезон. Вместо него пришлось получать замечательные, стеганые ватные телогрейки, модного болотного цвета. А на бескрайних просторах СССР, какая-то ИТК недополучила спецодежду. Возможно, смеха ради, а возможно и за звонкую монету, какая-то тыловая крыса пришла к выводу, что танковый комбез и зековская телогрейка одно и тоже. Вот и пришлось третьему курсу прогуляться до полигона и обратно в шинельках с притороченными к вещмешкам ватниками. Проезд, как всегда, подразумевал собой не какие-то там теплушки, а самые настоящие вагоны, деревянного довоенного образца. Два купе на взвод - шикарно. Когда они наполнялись курсантскими пожитками, то приобретали вид места временного гнездовья диких военных, мигрирующих к берегам Днепра. Из соображения секретности, а возможно только, что бы не шокировать мирное население, перемещение в другую среду обитания происходило, как обычно серой апрельской ночью.
Первое, что представало нашим взорам, была железнодорожная станция Барышевка. Жизнь и атмосфера станции оставляла желать лучшего. Курсантам она ничего хорошего не сулила. Бесконечные погрузки-разгрузки техники и боеприпасов портили настроение сразу и безвозвратно. Таскать ящики со снарядами любого вида и калибра, закатывать и крепить пушки, было делом утомительным и неблагодарным. Соответственно набиралась бригада штрафников из тех, кто любил искать приключения на свою задницу. Когда оных не находилось, бросался жребий, определяющий "счастливый" взвод. В тексте присяги, помнится, был такой пунктик о тяготах и лишениях. В сущности нельзя сказать, что мы боялись трудностей. Мы их, либо пытались избегать, либо игнорировать.
Однажды хмурым Ржищевским утром командир 84 взвода, распахнув полы палатки, явил нашему взору свое лицо со следами вчерашнего порока, как он же и любил выражаться. Целью раннего визита было напомнить нам о вышеизложенных тяготах и лишениях воинской службы. Видимо прихватил два туза на прикупе. В процессе вытряхивания из спальных мешков их же владельцев, командир поведал нам о счастье, свалившегося на ниши головы. В числе прочих удовольствий, нам предоставлялась возможность убыть на станцию Барышевка для погрузки немалого количества ящиков из-под снарядов. Пара тройка пустых вагонов, для этого, уже томно ожидала нашего прибытия.
В полукилометре от лагеря, посредине какого-то болотного вида места, находилось озерцо с водой чистой настолько, что было видно дно. Невзирая на апрель, вода была почти теплой, приятной и манила поплавать. Туда мы и совершали вялую утреннюю пробежку, дабы зарядиться энергией. Хорошо было и после стрельб принимать там водные процедуры, т.е. поплескаться. Общественное место для утреннего моциона, сооруженное в лагере, поражало простотой своей конструкции. Труба, через дыры, которой сочилась вода, с утра облепливалась сонными курсантами. Частенько, дожидаясь своей очереди, можно было не успеть, не только побриться, но и умыться. Вот умные и тянулись к водоему.
Далее, по распорядку дня, нас ждал завтрак, съесть который считалось дурным знаком. Что бы не терять жизненные силы, нам приходилось тащить с собой "на войну" кучу консервированной еды. Быстро перекусив в полевом ресторане, кстати, единственный ресторан, где разрешалось приносить "с собой", деликатесами из жестяных банок, мы "весело и непринужденно", поплелись к ожидавшему нас грузовику. Настроение было не особо радостное. Рассевшись, по негласно забронированным местам в кузове видавшего виды транспортного средства для перевозки рабочей силы, взвод понесся выдавливать из себя подвиг.
Монотонная работа радовала мало. Время тикало, ящики грузились, обед приближался. По погрузочной платформе туда-сюда прохаживался комвзвода, которому явно было херовато после вчерашнего. Как только последний ящик из очередного грузовика перекочевал в вагон, он подозвал замкомвзвода и разрешил на вокзальной территории поискать еду, так, как привезенный нам обед ничего, кроме тошноты не вызывал. Раздав наставления, командир поспешил раствориться в весеннем воздухе. На час мы были предоставлены сами себе.
Каким-то внутренним чувством мы нашли столовку, где кроме нормальной еды в наличии имелось и пиво. Само собой тут же купленный пенистый эль был аккуратно разлит по флягам. Жить стало лучше, жить стало веселей. Потягивая "Жигулевское" из фляг и затягиваясь сигаретами "Экспресс", толпа вразвалочку поплелась назад к месту подвига.
Видимо кто-то сверху, типа бога Бахуса, подкинул в головы, ищущих приключений товарищей, идею посетить ларьки на привокзальной площади и там, по возможности, затариться вином. Сказано, сделано. Пара фляг наполнилась вином.
У места погрузки, со скучающим сизым лицом, нас уже ждал командир. Справившись, о том, как мы откушали, он, лениво растягивая слова, попросил у кого-то флягу. Сушняк видимо не давал о себе забыть. В следующую секунду кандидат на палево уже врал о том, что во фляге вчерашний компот, который испортился. На что Возняк махнул рукой и потянулся к фляге, из-под крышки которой действительно пенился "испорченный компот". Тому ничего не оставалось, как дать командиру освежиться. Толпа, оценив ситуацию, быстро попрятала фляги в сложенные неподалеку шинели. Командир же отвинтил крышку и, закинув голову, присосался к источнику. На его лице не дрогнул ни один мускул, только кадык совершал глотательные движения, поглощая живительную влагу. Наконец то жидкость иссякла, и командир, вытирая усы, изрек: "Пошло как лом в навоз в теплую погоду". Вернув владельцу флягу, он приказал строиться и направился к нашим шинелям. Выстроившись на платформе, мы стояли, наблюдая, как командир брал чью-либо шинельку и встряхивал ее. Потом, посмотрев на выпавшую из шинели флягу, интересовался фамилией владельца. Счастливый обладатель фанта поднимал флягу и протягивал ее взводному. Тот делал пару добротных глотков и резюмировал: "Та-а-ак, гадость! На-ка, Соломянов, вылей!". Содержимое фляги выливалась на рельсы, тяжело травмируя нашу психику. Когда очередь дошла до вина, командир, подумав пару секунд, спрятал флягу в сумку со словами: "А эту гадость выливать нельзя". Вторая такая же фляга повторила путь первой. Когда экзекуция закончилась, взводный посмотрел в нашу сторону, демонстрируя вернувшиеся розовые тона лица и процесс мозговой деятельности, явно прикидывая уровень строгости наказания. Но, видимо, сказалось действие волшебного эля и их благородие, ни в этот день, ни в последующие, каких либо репрессий не предпринял.