Неприятная, тупая боль, охватившая мою черепушку, давила в голову,
- "Ну что, малявка видишь Москву", интересовался мой мучитель Культя, сжимая череп своими клешнями, вся больничная палата гоготала.
- "Лучше смотри", наставлял Культя, "внимательно"
- " гагагага" ржали больные, я висел в воздухе, брыкая ногами, и начинал ныть.
- "А увидел" радостно заметил Культя и спустил меня на землю.
Голову слегка кружило, я сел на свою кровать, больные посмеивались, Культя довольный, сидел улыбаясь, смотрел на меня - "типа может повторить". Здоровой рукой, достав сигаретку и спички, он вышел в туалет, вместо второй руки на месте ладони у него остались лишь два обрубка, ими он ловко орудовал, как он говорил "анструментом" - вилкой и ложкой, уплетая обед. Он взял надо мною шефство, будил меня на завтрак, учил делать зарядку и вообще учил житейским премудростям, а когда узнал кто мой дед, наше общение стало доставлять ему особенную радость. Часто мы сидели у больничного окна, и он рассказывал какие-то истории, общаясь со всей палатой, любил побалагурить, особенно с медсестрами и врачихами. Он знал, что мне назначена была операция, и он меня всячески подбадривал - "Не дрейфь, прорвемся". Вскоре мне подошло время операции - удаление аденоидов.
Смутно помню операцию - яркое освещенное, полупустое помещение, темное большое, холодное кресло с жгутами застежками. Свет, слепящий прямо в глаза, безучастный голос хирурга -
"Так, что тут у нас".........., и острая, саднящая боль. Меня отвели в палату, уложили на кровать и я заснул.
Проснувшись утром, выпил микстуру принесенную медсестрой, поев жидкой (что - бы не тревожить рану) каши, лег опять в кровать, самочувствие было скверное, поддержать меня было не кому, моего товарища Культю выписали. В это время кто-то включил репродуктор, и тишину палаты нарушила проникновенная, жалостливая песнь мальчика, который пел про маленькую одинокую птичку, летящую домой.
"На ее пути реки и моря, ты лети лети, ласточка моя"
Внимание мое переключилось с ноющей раны на маленькую ласточку, мне стало легче, и я уснул, смотря через больничное окно на хмурое мартовское небо, представляя реки и моря, которые преодолевает маленькая, но храбрая птичка. Дела мои пошли на поправку и вскоре меня выписали.
А, что же мой товарищ Культя? Да все нормально, я его потом частенько видел, однажды он меня даже узнал, расспросив как дела, велев больше не болеть и передать привет деду, Культя замаршировал дальше по своим делам. Внешне здоровый, высокий, походкой и фигурой похожий на медведя, он каждое утро проходил на работу, мимо двора, где я жил. С работы он иногда возвращался не совсем твердой поступью, а Культей его прозвала как выяснилось местная алкашня, ну да он, не на кого, не обижался. Работал он, говорят на заводе в профкоме, и был председателем совета ветеранов. А в день 9 мая, он шел на парад легкой поступью, скромно со всеми здороваясь, и если не было дождя, то на его очках и в три ряда навешанных медалях ярко отсвечивало солнце.
Спустя годы иногда, когда я приезжаю в Москву, вспоминаю Культю в первый раз, мне ее показавшего.